РЕЧИ

Речь против Г. Верреса, назначенная к произнесению во второй сессии

КНИГА ПЕРВАЯ

О городской претуре

Подроб­но­сти: Dru­mann Ge­schich­te Roms V 266 сл. Изда­ние C. T. Zumpt’a

Exor­dium. I. 1. Как все вы зна­е­те, судьи, раз­го­во­ры людей за эти послед­ние дни и мне­ния рим­ско­го наро­да сво­ди­лись к тому, что Г. Веррес не будет отве­чать во вто­рой сес­сии и вооб­ще не явит­ся в суд. Слух этот рас­про­стра­нил­ся не толь­ко пото­му, что он твер­до решил, после пред­ва­ри­тель­но­го раз­мыш­ле­ния, не являть­ся в суд, но так­же и пото­му, что нель­зя было верить в суще­ст­во­ва­ние чело­ве­ка, ода­рен­но­го такой дер­зо­стью, таким безу­ми­ем, таким бес­стыд­ст­вом, чтобы взгля­нуть пря­мо на судей и пока­зать­ся с откры­тым лицом рим­ско­му наро­ду после того, как он ули­чен в столь гнус­ных пре­ступ­ле­ни­ях, при­том, таким мно­же­ст­вом свиде­те­лей. 2. И что же? Веррес остал­ся верен сво­е­му харак­те­ру; с тою же готов­но­стью, с какой он неко­гда совер­шал свои пре­ступ­ле­ния, он теперь при­шел послу­шать о них¹; он здесь, он отве­ча­ет², он согла­сен, чтобы его защи­ща­ли; он пре­не­брег един­ст­вен­ным бла­го­вид­ным исхо­дом из сво­его поло­же­ния, пре­не­брег воз­мож­но­стью — раз он несо­мнен­но ули­чен в самых позор­ных поступ­ках — мол­ча­ли­во уда­лить­ся, чтобы хоть стыд­ли­вым кон­цом завер­шить карье­ру сво­его бес­стыд­ства. Что ж, я рад; мне нисколь­ко не тягост­но созна­ние, судьи, что я пожну пло­ды сво­их трудов, а вы — сво­его доб­ро­со­вест­но­го отно­ше­ния к делу. Если бы он соглас­но сво­е­му пер­во­му реше­нию, не явил­ся, — мое ста­ра­ние собрать в одно целое все, что мог­ло слу­жить к его обви­не­нию, не полу­чи­ло бы такой оглас­ки, какая для меня жела­тель­на, точ­но так же, как и сла­ва, выпав­шая на вашу долю, судьи, не была бы так ярка и так бле­стя­ща. 3. Не того ожи­да­ет от вас народ рим­ский, не тем удо­воль­ст­во­вал­ся бы он, если бы вы осуди­ли чело­ве­ка, не поже­лав­ше­го явить­ся в суд, если бы вы пока­за­ли себя храб­ры­ми в отно­ше­нии того, кого никто не решил­ся бы защи­щать. Нет, пусть он явит­ся, пусть отве­ча­ет, пусть защи­ща­ет­ся, наде­ясь на свои огром­ные богат­ства, на горя­чую под­держ­ку со сто­ро­ны самых вли­я­тель­ных лиц; пусть моя чест­ность борет­ся с обу­яв­шим всех их при­стра­сти­ем, ваше бес­ко­ры­стие — с его день­га­ми, твер­дость свиде­те­лей — с угро­за­ми и могу­ще­ст­вом его защит­ни­ков. Наше тор­же­ство надо все­ми эти­ми сила­ми будет оче­вид­ным лишь тогда, если все они всту­пят с нами в бой; 4. если бы он был осуж­ден заоч­но, мож­но было бы думать, что он не столь­ко забо­тил­ся о том, чтобы спа­сти себя, как о том, чтобы не дать вам при­об­ре­сти сла­ву.

II. Бла­го государ­ства все­го более тре­бу­ет в насто­я­щее вре­мя одно­го: рим­ский народ дол­жен понять, что, если толь­ко обви­ни­тель станет дей­ст­во­вать осто­рож­но при отво­де судей, — союз­ни­ки, зако­ны и государ­ство най­дут луч­ших защит­ни­ков в лице судей-сена­то­ров; ничто, напро­тив не может быть так гибель­но для обще­го бла­го­ден­ст­вия, как рас­про­стра­не­ние сре­ди рим­ско­го наро­да убеж­де­ния, что сена­тор­ское сосло­вие поте­ря­ло вся­кое обще­ние с прав­дой, бес­ко­ры­стьем, чест­но­стью и совест­ли­во­стью. 5. Поэто­му мне кажет­ся, судьи, что в этом деле я задал­ся целью спа­сти важ­ную и в то же вре­мя более всех стра­даю­щую и почти неиз­ле­чи­мую часть государ­ст­вен­но­го тела, и что я радею тут столь­ко же о вашей чести и сла­ве, сколь­ко и о сво­ей; я решил осво­бо­дить суд от тяго­те­ю­щей над ним нена­ви­сти и снять с него клей­мо пори­ца­ния, чтобы при этом — если при­го­вор в этом про­цес­се будет про­из­не­сен соглас­но жела­нию рим­ско­го наро­да — мож­но было бы ска­зать, что моя доб­ро­со­вест­ность спо­соб­ст­во­ва­ла отча­сти вос­ста­нов­ле­нию авто­ри­те­та судов, но во вся­ком слу­чае — каков бы ни был ваш при­го­вор, — борь­ба за суды была нако­нец кон­че­на миром. 6. А что реше­ние это­го вопро­са зави­сит от исхо­да насто­я­ще­го суда — в этом сомне­вать­ся нель­зя. Винов­ность под­суди­мо­го оче­вид­на; если он будет осуж­ден, пере­ста­нут гово­рить, что в наших судах все­го более зна­че­ния име­ют день­ги; если его оправ­да­ют, — мы, сена­то­ры, не можем более сопро­тив­лять­ся пере­да­че судей­ской вла­сти лицам дру­го­го сосло­вия.

Впро­чем, его оправ­да­ния, на кото­рое он сам пере­стал рас­счи­ты­вать, рим­ский народ более не боит­ся; но есть люди, кото­рые удив­ля­ют­ся его необык­но­вен­ной наг­ло­сти — тому, что он явил­ся в суд и отве­ча­ет. Что же каса­ет­ся до меня, то я не удив­ля­юсь это­му, когда вспом­ню дру­гие его дерз­кие и безум­ные про­ступ­ки: он совер­шил мно­же­ство гнус­ных и без­бож­ных пре­ступ­ле­ний перед бога­ми и людь­ми, созна­ние кото­рых мучит его и лиша­ет здра­во­го рас­суд­ка. III. 7. Его тол­ка­ют в без­дну духи-мсти­те­ли рим­ских граж­дан, из кото­рых одних он обез­гла­вил, дру­гих умерт­вил в тюрь­ме, третьих рас­пял на кре­сте в то вре­мя, как они моли­ли его ува­жить пра­ва, кото­ры­ми они поль­зо­ва­лись как люди сво­бод­ные и рим­ские граж­дане. Его вле­кут на казнь роди­тель­ские боги за то, что один он лишал жиз­ни сыно­вей, исторг­нув их из объ­я­тий отцов, и тре­бо­вал от отцов пла­ты за погре­бе­ние детей. Он кощун­ст­вен­но нару­гал­ся над рели­ги­оз­ны­ми обряда­ми и цере­мо­ни­я­ми всех хра­мов и свя­ти­лищ; ста­туи богов он при­ка­зал не толь­ко выне­сти из их хра­мов, нет, они лежат в тем­ных углах, куда он запря­тал их³; все это не поз­во­ля­ет ему успо­ко­ить­ся от овла­дев­ше­го им поме­ша­тель­ства. 8. По мое­му мне­нию, он не толь­ко про­сит­ся на осуж­де­ние; тот, кто совер­шил столь­ко пре­ступ­ле­ний, не может под­верг­нуть­ся оди­на­ко­во­му с про­чи­ми алч­ны­ми людь­ми нака­за­нию: его бес­че­ло­веч­ная, бес­сер­деч­ная нату­ра нуж­да­ет­ся в дру­гой необык­но­вен­ной каре. Вопрос заклю­ча­ет­ся не толь­ко в том, чтобы, после его осуж­де­ния, ограб­лен­ные полу­чи­ли отня­тую у них соб­ст­вен­ность, но так­же и в том, чтобы было нака­за­но нару­га­тель­ство над обряда­ми в честь бес­смерт­ных богов, чтобы были искуп­ле­ны муче­ния рим­ских граж­дан и кровь столь­ких невин­ных. 9. Я при­вел на суд к вам не вора, но гра­би­те­ля, не раз­врат­ни­ка, но рас­тли­те­ля, не свя­тотат­ца, а вра­га свя­ты­ни и рели­гии, не убий­цу, а кро­во­жад­но­го пала­ча наших сограж­дан и союз­ни­ков; по мое­му мне­нию, это — сре­ди всех под­суди­мых, каких толь­ко пом­нят люди, един­ст­вен­ный, кото­ро­му осуж­де­ние может быть отрад­но⁴.

IV. Кто, в самом деле, не пони­ма­ет, что, если бы он и спас­ся про­тив воли богов и людей от ожи­даю­ще­го его осуж­де­ния, тем не менее он нико­им обра­зом не мог бы вырвать­ся из рук рим­ско­го наро­да? Кто не видит, что для нас будет боль­шое сча­стье, если рим­ский народ оста­нет­ся дово­лен осуж­де­ни­ем одно­го его и не решит, что не так вино­вен он, — он, кото­рый огра­бил хра­мы, умерт­вил мно­же­ство невин­ных людей, каз­нил, заму­чил и рас­пял рим­ских граж­дан, выпу­стил за день­ги на волю вождей кор­са­ров — как винов­ны те, кто, при­нес­ши при­ся­гу, вынес­ли ему, совер­шив­ше­му такое мно­же­ство столь тяж­ких, столь ужас­ных зло­де­я­ний, оправ­да­тель­ный при­го­вор? — 10. Нет, судьи, нель­зя кри­вить душой в при­го­во­ре отно­си­тель­но это­го чело­ве­ка. Не таков под­суди­мый, не тако­во вре­мя, не тако­вы судьи, не таков — боюсь, как бы мне, в при­сут­ст­вии столь достой­ных лиц, не ска­зать чего-либо слиш­ком нескром­но­го, — и обви­ни­тель, чтобы такой пре­ступ­ный, такой отча­ян­ный, так силь­но ули­чен­ный под­суди­мый мог или увер­нуть­ся тай­но или вырвать­ся без­на­ка­зан­но из наших рук. Я ли не сумею дока­зать таким судьям, как наши, что Г. Веррес брал день­ги вопре­ки зако­нам? Они ли, эти достой­ные люди, решат­ся не пове­рить столь­ким сена­то­рам, столь­ким рим­ским всад­ни­кам, пред­ста­ви­те­лям столь­ких горо­дов, столь­ким лицам, поль­зу­ю­щим­ся глу­бо­ким ува­же­ни­ем в этой столь извест­ной про­вин­ции, пока­за­ни­ям столь­ких общин и част­ных лиц? Они ли решат­ся ослу­шать­ся ясно выра­жен­ной воли рим­ско­го наро­да?… 11. Поло­жим, что они решат­ся; что же далее? Я най­ду — если толь­ко буду иметь воз­мож­ность при­влечь его живым к дру­го­му суду⁵, судей, кото­рым дока­жу, что, кве­сто­ром, он украл казен­ные день­ги, назна­чен­ные для кон­су­ла Гн. Кар­бо­на; судей, кото­рым дока­жу, что он мошен­ни­че­ским обра­зом — об этом вы узна­ли в пер­вой сес­сии⁶ — при­сво­ил себе день­ги город­ских кве­сто­ров; най­дут­ся лица, кото­рые обви­нят его так­же в том, что он поз­во­лил себе взять, под раз­ны­ми пред­ло­га­ми, из денег, посту­пав­ших от про­да­жи деся­ти­ны хле­ба, столь­ко, сколь­ко хотел; най­дут­ся, веро­ят­но, лица, кото­рые поже­ла­ют, судьи, стро­жай­ше нака­зать его за каз­но­крад­ство, состо­яв­шее в том, что он поз­во­лил себе выне­сти из поль­зу­ю­щих­ся глу­бо­ким почи­та­ни­ем хра­мов и горо­дов наших союз­ни­ков и дру­зей памят­ни­ки, посвя­щен­ные М. Мар­цел­лом и П. Сци­пи­о­ном Афри­кан­ским, памят­ни­ки, кото­рые, нося имя этих вели­ких людей, были и счи­та­лись, одна­ко, соб­ст­вен­но­стью рим­ско­го наро­да. V. 12. Но допу­стим, что ему уда­лось избег­нуть осуж­де­ния даже в каз­но­крад­стве; пусть он вспом­нит о вождях наших вра­гов, кото­рых он за взят­ку велел выпу­стить⁷; пусть поду­ма­ет, что может он отве­тить отно­си­тель­но тех лиц, кото­рых он вме­сто них дер­жал в сво­ем доме под кара­у­лом; пусть поду­ма­ет, каким обра­зом он будет в состо­я­нии опра­вить­ся от того уда­ра, кото­рый нанес­ло ему не наше толь­ко обви­не­ние, но и соб­ст­вен­ное его при­зна­ние; пусть он вспом­нит, что испу­ган­ный непри­яз­нен­ны­ми ему кри­ка­ми рим­ско­го наро­да, он в пер­вой сес­сии сознал­ся, что пред­во­ди­те­ли кор­са­ров не были им обез­глав­ле­ны, а рав­но и в сво­ем стра­хе перед обви­не­ни­ем в том, что за день­ги он выпу­стил их на сво­бо­ду; пусть он созна­ет­ся, — это­го он не может отри­цать — что он, част­ный чело­век, дер­жал, по при­езде сво­ем в Рим, пред­во­ди­те­лей кор­са­ров живы­ми и невреди­мы­ми в сво­ем доме до тех пор, пока я не поло­жил это­му пре­де­ла. Если он в этом угро­жаю­щем ему суде за оскорб­ле­ние вели­че­ства рим­ско­го наро­да дока­жет, что он имел пра­во посту­пать таким обра­зом, я согла­шусь с тем, что он толь­ко испол­нил свою обя­зан­ность. — Но допу­стим, что ему удаст­ся спа­стись и от это­го суда; в таком слу­чае я пой­ду туда, куда меня дав­но уже зовет народ рим­ский⁸. 13. Рим­ский народ дума­ет, что судить пре­ступ­ле­ния про­тив сво­бо­ды и прав граж­дан может один он, и дума­ет спра­вед­ли­во. Пусть же Веррес, наде­ясь на свою силу, глу­мит­ся над сена­тор­ски­ми суда­ми, пусть ему нипо­чем все уго­лов­ные комис­сии, пусть он увер­ты­ва­ет­ся от вашей стро­го­сти, — поверь­те мне, тем креп­че будут узы, кото­ры­ми сдер­жит его народ рим­ский. Рим­ский народ пове­рит тем рим­ским всад­ни­кам, кото­рые дава­ли уже вам пока­за­ния в каче­стве свиде­те­лей и объ­яви­ли, что соб­ст­вен­ны­ми гла­за­ми виде­ли, как по его при­ка­за­нию был рас­пят на кре­сте рим­ский граж­да­нин, несмот­ря на то, что он заяв­лял о готов­но­сти заслу­жи­ваю­щих дове­рия лиц засвиде­тель­ст­во­вать его лич­ность; 14. все трид­цать пять триб пове­рят сте­пен­но­му и ува­жае­мо­му М. Аннию, кото­рый пока­зал, что при нем отру­би­ли голо­ву рим­ско­му граж­да­ни­ну; рим­ский народ выслу­ша­ет почтен­но­го рим­ско­го всад­ни­ка, Л. Фла­вия, по сло­вам кото­ро­го его друг Герен­ний, при­ехав­ший по тор­го­вым делам из Афри­ки, сло­жил в Сира­ку­зах свою голо­ву на пла­хе, несмот­ря на то, что его защи­ща­ли со сле­за­ми более сот­ни знав­ших его рим­ских граж­дан; он не запо­до­зрит чест­но­сти, прав­ди­во­сти и бла­го­че­стия Л. Све­ция, чело­ве­ка с неза­пят­нан­ным име­нем, кото­рый под клят­вою объ­явил пред вашим суди­ли­щем, что мно­же­ство рим­ских граж­дан, бро­шен­ных в каме­но­лом­ни, было жесто­чай­шим обра­зом лише­но жиз­ни по его при­ка­за­нию. Когда я, по мило­сти рим­ско­го наро­да, буду вести этот про­цесс с высоты три­бу­ны⁹, я сде­лаю это в уве­рен­но­сти, что ника­кая сила не спа­сет его от осуж­де­ния рим­ским наро­дом, и что это будет самый бле­стя­щий и радост­ный для рим­ско­го наро­да празд­ник, какой я могу дать ему в каче­стве эди­ла.

VI. 15. Ввиду это­го я ниче­го не имею про­тив того, чтобы все мои про­тив­ни­ки пред­при­ни­ма­ли в насто­я­щем про­цес­се все, что им угод­но; все­ми сво­и­ми неправота­ми в деле под­суди­мо­го они опас­ны одним вам. Что каса­ет­ся лич­но меня, то мой образ мыс­лей с доста­точ­ной ясно­стью опре­де­лил­ся в моих преж­них дей­ст­ви­ях; поэто­му мож­но зара­нее знать и пред­видеть, как ста­ну я посту­пать в осталь­ном. Свое жела­ние при­не­сти поль­зу государ­ству я пока­зал еще тогда, когда воз­об­но­вил ста­рый, дав­но поза­бы­тый обы­чай, и по прось­бе союз­ни­ков и дру­зей рим­ско­го наро­да и моих доб­рых зна­ко­мых при­влек к суду в выс­шей сте­пе­ни пре­ступ­но­го чело­ве­ка. К это­му мое­му поступ­ку высо­ко­ува­жае­мые и знат­ные граж­дане, сре­ди кото­рых нахо­ди­лись и мно­гие из вас — отнес­лись с пол­ным сочув­ст­ви­ем; это они дока­за­ли тем, что запре­ти­ли мое­му кон­ку­рен­ту¹⁰ — несмот­ря на то, что он был кве­сто­ром под­суди­мо­го и, будучи оскорб­лен им, пла­тил ему жгу­чею нена­ви­стью, — не толь­ко само­сто­я­тель­но начать про­тив него судеб­ное пре­сле­до­ва­ние, но даже высту­пить помощ­ни­ком обви­ни­те­ля. 16. Я уехал в Сици­лию для про­из­вод­ства след­ст­вия; тут дока­за­тель­ст­вом мое­го усер­дия слу­жи­ло мое быст­рое воз­вра­ще­ние, мое­го доб­ро­со­вест­но­го отно­ше­ния к делу — мас­са доку­мен­тов и свиде­тель­ских пока­за­ний; свое же бес­ко­ры­стье и свой такт я дока­зал тем, что — хотя я при­ехал в зва­нии сена­то­ра¹¹ в свою быв­шую квес­тор­скую про­вин­цию — я, будучи защит­ни­ком обще­про­вин­ци­аль­но­го дела, пред­по­чел оста­нав­ли­вать­ся у сво­их част­ных госте­при­им­цев и зна­ко­мых, чем у тех, кото­рые обра­ти­лись ко мне за помо­щью. Мой при­езд не при­чи­нил хло­пот и рас­хо­дов ни общи­нам, ни част­ным лицам. Про­из­во­дя след­ст­вие, я поль­зо­вал­ся толь­ко той силой, кото­рую мне давал закон, а не той, кото­рой я лег­ко мог зару­чить­ся бла­го­да­ря готов­но­сти верре­со­вых жертв. 17. Когда я при­ехал из Сици­лии в Рим, он и его дру­зья, люди бога­тые и лов­кие, ста­ли рас­пус­кать слу­хи, — с целью запу­гать свиде­те­лей, — буд­то меня под­ку­пи­ли боль­шою сум­мою денег и буд­то я решил обви­нять толь­ко для вида¹². Хотя им никто не верил, так как свиде­те­ля­ми были — сици­лий­цы, знав­шие меня в быт­ность мою кве­сто­ром у них в про­вин­ции, и кро­ме того пер­вые граж­дане у нас в горо­де, пре­крас­но знав­шие каж­до­го из нас и, в свою оче­редь, извест­ные нам, — тем не менее я вплоть до отво­да судей боял­ся, как бы не запо­до­зри­ли мою чест­ность и мое бес­ко­ры­стье.

VII. Я знал, что нема­ло лиц в недав­нее вре­мя навлек­ли на себя подо­зре­ние в заклю­чен­ной с про­тив­ной сто­ро­ной сдел­ке имен­но при отво­де судей, меж­ду тем как при самом обви­не­нии они заслу­жи­ли сла­ву усерд­ных и доб­ро­со­вест­ных ора­то­ров. 18. Имея это в виду, я при отво­де судей посту­пил таким обра­зом, что по при­зна­нию всех ни один состав судей не был так бле­стящ и досто­ин ува­же­ния, как тот, какой име­ет государ­ство в насто­я­щее вре­мя. По сло­вам Верре­са, честь эту он делит со мною. Меж­ду тем, отведя судью П. Галь­бу, он удер­жал М. Лукре­ция и, когда его пове­рен­ный спро­сил его, отче­го он отвел сво­их самых близ­ких дру­зей — С. Педу­цея, Кв. Кон­сидия и Кв. Юния^[1], — он отве­тил, что убедил­ся в их излиш­ней неза­ви­си­мо­сти и нели­це­при­я­тии в суде. — 19. Таким обра­зом, после отво­да судей, я наде­ял­ся, что мы будем нести с вами одно бре­мя; я думал, что дока­зал свою чест­ность и доб­ро­со­вест­ность не толь­ко зна­ко­мым, но и незна­ко­мым; в этом я не обма­нул­ся. В день моих коми­ций, когда он пустил в ход про­тив меня свои несмет­ные богат­ства, народ рим­ский решил, что день­ги обви­ня­е­мо­го, не повредив­шие в моих гла­зах делу чести и прав­ды, не долж­ны и в его гла­зах повредить мое­му делу. — Поэто­му в тот день, когда вы, судьи, при­сут­ст­во­ва­ли в пер­вый раз в заседа­нии по делу это­го под­суди­мо­го, не нашлось чело­ве­ка настоль­ко враж­деб­но­го к ваше­му сосло­вию, так силь­но жаж­дав­ше­го пере­во­рота в отно­ше­нии судов и судей, кото­рый остал­ся бы рав­но­ду­шен при взгляде на ваше собра­ние. 20. Так-то, в дан­ном слу­чае, блеск ваше­го собра­ния был мне награ­дой за мою доб­ро­со­вест­ность, и я добил­ся того, что в один тот час, когда я про­из­нес свою первую речь, под­суди­мый, при всей сво­ей дер­зо­сти, сво­ем богат­стве, сво­ей безум­ной рас­то­чи­тель­но­сти и край­ней нераз­бор­чи­во­сти, дол­жен был про­стить­ся с надеж­дой под­ку­пить судей; что в пер­вый же день, когда я при­влек такое огром­ное чис­ло свиде­те­лей, народ рим­ский при­шел к убеж­де­нию, что оправ­да­ние его гро­зит гибе­лью государ­ству; что во вто­рой день его дру­зья и защит­ни­ки не толь­ко отка­за­лись от надеж­ды на победу, но и поте­ря­ли охоту защи­щать его; что тре­тий день поверг его в пол­ное уны­ние и заста­вил при­тво­рить­ся боль­ным, чтобы на досу­ге поду­мать… не о том, что бы ему отве­чать, а о том как бы ему изба­вить­ся от необ­хо­ди­мо­сти отве­чать; что, нако­нец, в осталь­ные дни он был так засы­пан и задав­лен и обви­не­ни­я­ми, и свиде­тель­ски­ми пока­за­ни­я­ми, рим­ски­ми и про­вин­ци­аль­ны­ми, что когда насту­пи­ли послед­ние игры и был объ­яв­лен пере­рыв, все счи­та­ли состо­яв­шу­ю­ся ком­пе­ре­н­ди­на­цию рав­но­силь­ной осуж­де­нию¹³.

VIII. 21. Вот поче­му, судьи, для себя лич­но я уже одер­жал победу — я доби­вал­ся ведь не гибе­ли Верре­са, а ува­же­ния рим­ско­го наро­да. Моею обя­зан­но­стью было — высту­пить обви­ни­те­лем в деле, кото­рое бы при­но­си­ло мне честь; а мож­но ли пред­ста­вить себе более почет­ное дело, чем быть избран­ным защит­ни­ком столь слав­ной про­вин­ции? Затем — защи­щать инте­ре­сы государ­ства; а что мог­ло быть полез­нее для государ­ства, как при­влечь к суду, — в то вре­мя, когда про­тив судов гос­под­ст­ву­ет страш­ная нена­висть, — чело­ве­ка, осуж­де­ние кото­ро­го может доста­вить все­му сосло­вию почет и ува­же­ние рим­ско­го наро­да? Нако­нец — убеди­тель­но дока­зать, что под­суди­мый — чело­век пре­ступ­ный; а есть ли рим­ля­нин, кото­рый уже после пер­вой сес­сии не вынес бы убеж­де­ния, что если бы пре­ступ­ле­ния, гра­бе­жи и мер­зо­сти всех преж­них под­суди­мых сне­сти в одно место, они едва ли могут срав­нять­ся, хотя бы с неболь­шою частью его пре­ступ­ле­ний? Итак, я победил; теперь оче­редь за вами. 22. Обра­ти­те вни­ма­ние, судьи, и поза­боть­тесь о том, что отно­сит­ся до ваше­го доб­ро­го име­ни и обще­го бла­га. Ваше высо­кое зва­ние не поз­во­ля­ет вам сде­лать лож­ный шаг без край­не­го вреда для государ­ства. Дру­гих сена­то­ров, на кото­рых мог бы поло­жить­ся народ рим­ский, если вы не ока­же­тесь на высо­те сво­ей зада­чи, у него нет, а раз он поте­ря­ет веру во все ваше сосло­вие, ему при­дет­ся по необ­хо­ди­мо­сти искать дру­гих людей, дру­гих судей. Если вы обра­ща­е­те на это мало вни­ма­ния, счи­тая судей­скую власть тяже­лым и неудоб­ным для себя бре­ме­нем, вы, преж­де все­го, долж­ны ска­зать себе, что для вас не без­раз­лич­но, сами ли вы сло­жи­те с себя это бре­мя, или у вас отни­мут судей­скую власть за то, что вы были не в состо­я­нии дока­зать пред рим­ским наро­дом свою чест­ность и вер­ность дол­гу; затем, вам сле­ду­ет поду­мать о том, как опас­но будет для нас явить­ся пред лицо судей, на суд кото­рых отдаст нас рим­ский народ по сво­ей нена­ви­сти к нам. Сооб­щу вам, судьи, одну вещь, в досто­вер­но­сти кото­рой я убедил­ся. 23. Знай­те, есть люди, кото­рые нена­видят наше сосло­вие так силь­но, что не скры­ва­ют сво­его жела­ния видеть оправ­дан­ным его, кото­ро­го сами они счи­та­ют в выс­шей сте­пе­ни пре­ступ­ным чело­ве­ком, с тем, чтобы у сена­та отня­ли судей­скую власть со сты­дом и позо­ром для него. Я при­нуж­ден был, судьи, пого­во­рить с вами об этом подроб­нее не пото­му, чтобы боял­ся за вашу чест­ность, а пото­му, что новые надеж­ды моих про­тив­ни­ков, кото­рые разом вер­ну­ли Верре­са от город­ских ворот в заседа­ние суда, заста­ви­ли неко­то­рых подо­зре­вать, что он не без при­чи­ны пере­ме­нил свое наме­ре­ние.

IX. 24. Теперь, чтобы Гор­тен­сий не мог при­во­дить небы­ва­лые жало­бы в роде сле­дую­щих: «обви­ни­тель, ниче­го не гово­ря­щий про­тив обви­ня­е­мо­го, посту­па­ет неспра­вед­ли­во в отно­ше­нии его», или «ничто так не опас­но для уча­сти невин­но­го, как мол­ча­ние про­тив­ной сто­ро­ны», чтобы он не похва­лил моих спо­соб­но­стей в неже­ла­тель­ном для меня смыс­ле, ука­зы­вая на то, что, если б я гово­рил мно­го, я помог бы под­суди­мо­му, и что я погу­бил его тем, что не рас­кры­вал рта¹⁴, — ввиду все­го это­го я испол­ню его жела­ние и про­из­не­су связ­ную речь, не пото­му, чтобы это было необ­хо­ди­мо, а для того, чтобы испы­тать, что хуже для него, — то ли, что я теперь гово­рю, или мое преж­нее мол­ча­ние. 25. Ты ста­нешь, веро­ят­но, вни­ма­тель­но следить, чтобы я не про­пу­стил ни мину­ты опре­де­лен­но­го мне зако­ном вре­ме­ни; если я не вос­поль­зу­юсь всем тем вре­ме­нем, кото­рое пре­до­став­ля­ет закон в мое рас­по­ря­же­ние, ты будешь жало­вать­ся и при­зы­вать богов и людей свиде­те­ля­ми того, что Г. Верре­са обиде­ли, так как обви­ни­тель не желал гово­рить столь­ко, сколь­ко имел пра­во. Но поз­воль: раз­ве я не могу и отка­зать­ся от того, что дал мне закон в моих лич­ных инте­ре­сах? Мне дано вре­мя для обви­не­ния, в моих инте­ре­сах, — чтобы я мог в сво­ей речи кос­нуть­ся всех пунк­тов и раз­вить дело как сле­ду­ет. Если я не поль­зу­юсь этим, я оби­жаю не тебя, а посту­па­юсь сво­им же пра­вом, сво­и­ми же инте­ре­са­ми. Он гово­рил: «нуж­но, чтобы судьи полу­чи­ли пред­став­ле­ние о деле». — Конеч­но, ина­че под­суди­мый, хотя бы и вино­ва­тый, не может быть осуж­ден. Зна­чит, тебе не понра­ви­лось то, что я неко­то­рым обра­зом поме­шал осуж­де­нию обви­ня­е­мо­го? Ведь и после изло­же­ния дела могут быть объ­яв­ле­ны сво­бод­ны­ми от суда мно­гие, а без него не може­те под­верг­нуть­ся осуж­де­нию никто. — 26. Он про­дол­жа­ет: «ты фак­ти­че­ски упразд­ня­ешь ком­пе­ре­н­ди­на­дию»¹⁴. Но ведь это поста­нов­ле­ние зако­на — поста­нов­ле­ние очень тягост­ное, по мило­сти кото­ро­го при­хо­дит­ся два­жды вести один и тот же про­цесс — име­ет в виду, если не пре­иму­ще­ст­вен­но мои выго­ды, то во вся­ком слу­чае мои выго­ды не менее тво­их. Если вооб­ще выгод­но гово­рить два раза, то, конеч­но, это выгод­но обе­им сто­ро­нам. Если же зако­но­да­тель нахо­дил жела­тель­ным, чтобы была дана воз­мож­ность опро­верг­нуть дово­ды того, кто гово­рит вто­рым, то обы­чай гово­рить два раза введен в инте­ре­сах обви­ни­те­ля. Если не оши­ба­юсь, Глав­ция пер­вый ввел ком­пе­ре­н­ди­на­цию сво­им зако­ном; рань­ше мож­но было или про­из­но­сить при­го­вор в пер­вой сес­сии, или же воз­об­нов­лять судеб­ное след­ст­вие сколь­ко угод­но раз. Какой же закон счи­та­ешь ты более мяг­ким? — Конеч­но, тот ста­рый, кото­рый давал пра­во или тот­час же осво­бож­дать под­суди­мо­го, или осуж­дать его после про­дол­жи­тель­но­го след­ст­вия. Итак, я воз­вра­щаю тебе все выго­ды того Аци­ли­е­ва зако­на, на осно­ва­нии кото­ро­го мно­гие под­суди­мые раз толь­ко были обви­ня­е­мы, раз защи­щае­мы, и затем, после одно­го допро­са свиде­те­лей, были осуж­дае­мы, при­том не за такие явные и боль­шие пре­ступ­ле­ния, как твои. Допу­стим, что твой про­цесс под­веден под дей­ст­вие не ново­го, столь стро­го­го зако­на, а ста­ро­го, отли­чаю­ще­го­ся мяг­ко­стью. Я буду обви­нять, ты — защи­щать­ся. После допро­са свиде­те­лей я пред­ло­жу судьям при­сту­пить к голо­со­ва­нию… и в резуль­та­те вый­дет, что судьи не поже­ла­ют вос­поль­зо­вать­ся пра­вом ампли­а­ции и сочтут постыд­ным для себя не поста­но­вить при­го­во­ра сра­зу¹⁵.

X. 27. Но, если необ­хо­ди­мо про­из­ве­сти след­ст­вие, раз­ве оно про­из­веде­но недо­ста­точ­но? К чему нам, Гор­тен­сий, кри­вить душой отно­си­тель­но фак­та, не раз испы­тан­но­го нами в наших речах? Кто вни­ма­тель­но при­слу­ши­ва­ет­ся к нам, по край­ней мере в тех про­цес­сах, где идет речь о чьем-либо воров­стве или хище­ни­ях?¹⁶ Не след­ст­вен­ны­ми ли бума­га­ми и свиде­тель­ски­ми пока­за­ни­я­ми инте­ре­су­ют­ся все­го более судьи? В пер­вой сес­сии я обе­щал дока­зать, что Г. Веррес украл сорок мил­ли­о­нов сестер­ци­ев. Раз­ве ясность обви­не­ния выиг­ра­ла бы, если бы я стал рас­ска­зы­вать дело таким обра­зом: Жил-был в Гале­се некто, по име­ни Дион¹⁷. В про­пре­тор­ство Г. Сацер­дота его сыну доста­лось от его род­ст­вен­ни­ка гро­мад­ное наслед­ство; отец полу­чил его без вся­ких хло­пот и спо­ров. Тот­час же по при­езде в про­вин­цию Веррес пишет из Мес­са­ны пись­мо, где при­ка­зы­ва­ет Дио­ну явить­ся к нему, а сам меж­ду тем выстав­ля­ет лож­ных обви­ни­те­лей, сво­их наперс­ни­ков, чтобы они ска­за­ли, что наслед­ство, о кото­ром идет речь, заве­ща­но Вене­ре Эри­цин­ской. Про­из­ве­сти след­ст­вие по это­му делу он брал­ся лич­но. 28. Мне нетруд­но раз­вить все это дело в том же духе и в кон­це кон­цов рас­ска­зать бес­спор­ный факт, что для выиг­ры­ша столь спра­вед­ли­во­го про­цес­са Дион дол­жен был упла­тить мил­ли­он сестер­ци­ев, и что кро­ме того Веррес рас­по­рядил­ся, чтобы были при­гна­ны к нему табу­ны Дио­на, и захва­тил все сереб­ря­ные сосуды и ков­ры, кото­рые у него были. Но ни мои утвер­жде­ния по это­му пунк­ту, ни твои воз­ра­же­ния не были бы в состо­я­нии повли­ять на при­го­вор. Так когда же судьи ста­нут жад­но при­слу­ши­вать­ся и обра­щать вни­ма­ние на гово­ря­щих? Когда явит­ся сам Дион и лица, кото­рые вели в Сици­лии дела Дио­на, лица, кото­рые ска­жут, что в то вре­мя, как Дион вел в суде про­цесс, он зани­мал день­ги, тре­бо­вал упла­ты сво­их дол­гов, про­да­вал свои дачи; когда будут явле­ны кас­со­вые кни­ги лиц, заслу­жи­ваю­щих дове­рия, креди­то­ров Дио­на, когда они ска­жут, что уже тогда они слы­ша­ли, что день­ги пред­на­зна­ча­лись Верре­су; когда дру­зья, госте­при­им­цы, патро­ны Дио­на (из рим­ских граж­дан), высо­ко­ува­жае­мые лич­но­сти, дадут точ­но такие же пока­за­ния. 29. Вот когда вы, судьи, ста­ли бы напря­гать свой слух — так вы, впро­чем, и посту­пи­ли — вот когда нача­лось бы насто­я­щее раз­би­ра­тель­ство дела.

В пер­вой сво­ей речи я изло­жил все пунк­ты обви­не­ния таким обра­зом, что из них нет ни одно­го, отно­си­тель­но кото­ро­го кому-либо из вас отсут­ст­вие связ­ной речи пока­за­лось бы ощу­ти­тель­ным. Я утвер­ждаю, что ни в одном из свиде­тель­ских пока­за­ний для вас не было ниче­го неяс­но­го или тако­го, что́ тре­бо­ва­ло бы крас­но­ре­чи­во­го объ­яс­не­ния адво­ка­та. XI. Вы помни­те, конеч­но, что допрос свиде­те­лей я посто­ян­но начи­нал с изло­же­ния и объ­яс­не­ния всех пунк­тов обви­не­ния и не начи­нал спра­ши­вать свиде­те­ля, не рас­ска­зав­ши вам, о чем я его спра­ши­ваю. Таким обра­зом, с сущ­но­стью мое­го обви­не­ния зна­ко­мы не одни вы, наши судьи, — все его пунк­ты и подроб­но­сти зна­ет и народ рим­ский.

Но к чему мне защи­щать свой посту­пок? Как буд­то, в самом деле, он был вызван моею доб­рой волей, а не вашим непра­вым обра­зом дей­ст­вий! 30. Вы выста­ви­ли обви­ни­те­ля, кото­рый — узнав, что я про­сил дать мне для путе­ше­ст­вия в Сици­лию очень уме­рен­ный срок, все­го сто десять дней, — тре­бо­вал для себя сро­ку сто восемь дней для поезд­ки в Ахайю. Отняв у меня три самые удоб­ные для про­цес­са меся­ца¹⁸, вы дума­ли, что я дам отнять у себя весь оста­ток теку­ще­го года — т. е. что я в пол­но­те вос­поль­зу­юсь вре­ме­нем, пре­до­став­лен­ным мне зако­ном, потом ты ста­нешь отве­чать мне после пере­ры­ва в сорок дней, вызван­но­го обе­и­ми игра­ми, потом вре­мя будет идти и идти, пока наш про­цесс из рук пре­то­ра Мания Глаб­ри­о­на и зна­чи­тель­ной части этих судей не посту­пит на рас­смот­ре­ние ново­го пре­то­ра и новых судей (р. 5 §§ 26 — 31). 31. Вот како­вы были ваши пла­ны — вы хоте­ли выиг­рать вре­мя; об этом меч­та­ли вы, об этом хло­пота­ли; я это и сам заме­тил, да и все зна­ко­мые и незна­ко­мые меня пре­до­сте­ре­га­ли; это и заста­ви­ло меня посту­пить так, как я посту­пил. — А вы дума­ли, что? Мате­ри­а­лов у меня, что ли, не было, или слов не хва­та­ло, или голос и физи­че­ские силы гро­зи­ли изме­нить при вто­рич­ном обви­не­нии того, кого даже в пер­вой сес­сии никто не решал­ся защи­щать? Думай­те что угод­но; я дока­зал пра­виль­ность моих дей­ст­вий как суду, так и рим­ско­му наро­ду; все убеж­де­ны, что я не имел дру­го­го сред­ства огра­дить себя от неправоты и бес­со­вест­но­сти этих гос­под. Каким глуп­цом, в самом деле, ока­зал­ся бы я, если бы я — имея воз­мож­ность сопро­тив­лять­ся — дал себе навя­зать тот срок, кото­рый име­ли в виду в сво­ем кон­трак­те люди, под­рядив­ши­е­ся вырвать его из моих рук — не даром же поста­ви­ли они усло­ви­ем, чтобы при­го­вор состо­ял­ся не рань­ше январ­ских календ! 1 янв. 69 г. (р. 5 §§ 16—17).

Par­ti­tio. XII. 32. Желая теперь изло­жить подроб­но все дело, я дол­жен осмот­ри­тель­но поль­зо­вать­ся вре­ме­нем, пре­до­став­лен­ным мне для про­из­не­се­ния речи. На этом осно­ва­нии, я счи­таю нуж­ным обой­ти мол­ча­ни­ем первую часть его жиз­ни, как она ни запят­на­на все­воз­мож­ны­ми поро­ка­ми и без­обра­зи­я­ми. Он не услы­шит от меня ни сло­ва, ни о сво­ем гнус­ном поведе­нии в дни дет­ства, ни о сво­ей гряз­ной моло­до­сти; како­ва была она, вы помни­те сами, или може­те судить о ней по его сыну, точь-в-точь похо­же­му на отца. Я про­пу­щу все, что, по мое­му мне­нию, мне было бы стыд­но рас­ска­зы­вать; я буду пом­нить, что не обо всем том, что над­ле­жа­ло бы слы­шать ему, при­лич­но гово­рить мне. Вас я про­шу, чтобы вы из вни­ма­ния к моей стыд­ли­во­сти согла­си­лись пре­дать забве­нию часть его бес­стыдств. 33. Насколь­ко это от меня зави­сит, он может счи­тать себя оправ­дан­ным и сво­бод­ным от суда за все вре­мя, пред­ше­ст­во­вав­шее его поли­ти­че­ской дея­тель­но­сти; я умол­чу о его про­дол­жав­ших­ся всю ночь напро­лет орги­ях, я не буду гово­рить ни о содер­жа­те­лях при­то­нов раз­вра­та, с кото­ры­ми он имел дела, ни о его това­ри­щах по игре в кости, ни о слу­жив­ших ему свод­ни­ках; я не ска­жу ни сло­ва о том, сколь­ко вреда и позо­ра он при­чи­нил как состо­я­нию сво­его отца, так и само­му себе. Дарю ему все дока­за­тель­ства его преж­не­го бес­сла­вия; его даль­ней­шая жизнь тако­ва, что я без труда могу пожерт­во­вать все­ми эти мате­ри­а­ла­ми для обви­не­ния, как они ни зна­чи­тель­ны¹⁹. 34. Четыр­на­дцать лет назад 82 г. ты был кве­сто­ром кон­су­ла Гн. Папи­рия: о том, что сде­лал ты с это­го дня по сего­дняш­ний, я рас­ска­жу суду. Здесь не най­дет­ся ни одно­го часа, где бы ты не ока­зал­ся вором, пре­ступ­ни­ком, тира­ном или раз­врат­ни­ком. Эти годы ты был кве­сто­ром, лега­том в Азии, город­ским пре­то­ром и намест­ни­ком в Сици­лии. Поэто­му вся моя обви­ни­тель­ная речь рас­па­да­ет­ся на четы­ре части²⁰.

Pro­ba­tio, часть I. XIII. Будучи кве­сто­ром, ты дол­жен был, по опре­де­ле­нию сена­та, выни­мать жре­бий о про­вин­ции²¹; доста­лась тебе «кон­суль­ская про­вин­ция», имен­но быть кве­сто­ром у кон­су­ла Гн. Кар­бо­на²². В это вре­мя была меж­до­усоб­ная вой­на. Чью сто­ро­ну дол­жен был бы ты дер­жать тогда, об этом я не желаю гово­рить, ска­жу одно — что в такое вре­мя ты, пом­ня свое зва­ние, дол­жен был бы решить, выска­зать­ся ли тебе за ту, или за дру­гую пар­тию. Кар­бон был очень недо­во­лен, что кве­сто­ром ему достал­ся чело­век заме­ча­тель­но рас­то­чи­тель­ный и лени­вый; тем не менее он делал ему все­воз­мож­ные услу­ги и награж­дал его. Но оста­вим это; кас­са была фор­маль­но пере­да­на ему, он полу­чил день­ги спол­на и отпра­вил­ся кве­сто­ром в про­вин­цию. С день­га­ми он при­ехал к кон­суль­ско­му вой­ску, сто­яв­ше­му в Гал­лии, где его жда­ли. — Обра­ти­те вни­ма­ние на пер­вые шаги это­го чело­ве­ка на попри­ще государ­ст­вен­но­го дея­те­ля, на его поведе­ние в пер­вом же маги­ст­ра­те: при пер­вом пред­ста­вив­шем­ся ему удоб­ном слу­чае он взял казен­ные день­ги и, будучи кве­сто­ром, оста­вил сво­его кон­су­ла, вой­ска, свои обя­зан­но­сти и про­вин­цию… 35. Я вижу, что́ я сде­лал, — он под­ни­ма­ет голо­ву, он рас­счи­ты­ва­ет, что в этом про­цес­се для него поду­ет попу­т­ный ветер, бла­го­да­ря бла­го­во­ле­нию к нему и защи­те лиц, кото­рым нена­вист­но имя Гн. Кар­бо­на даже после его смер­ти, лиц, кото­рые, как он наде­ет­ся, похва­лят его за то, что он бро­сил и пре­дал кон­су­ла. Но раз­ве он сде­лал это из жела­ния защи­тить ари­сто­кра­тию или в пар­тий­ных инте­ре­сах, а не вполне откры­то огра­бил кон­су­ла, вой­ско и про­вин­цию и бежал, чтобы изба­вить­ся от послед­ст­вий сво­его бес­со­вест­но­го воров­ства? Дело это, не прав­да ли, оста­лось тай­ной и дает повод думать, что Г. Веррес тер­петь не мог «выско­чек» и, перей­дя на сто­ро­ну зна­ти, т. е. к сво­им, сде­лал это вовсе не ради денег… 36. Посмот­рим, какой отчет даст он; он сам объ­яс­нит, поче­му он бро­сил Гн. Кар­бо­на, сам себя побьет. XIV. Обра­ти­те, преж­де все­го, вни­ма­ние на его крат­кость: я полу­чил два мил­ли­о­на две­сти трид­цать пять тысяч четы­ре­ста сем­на­дцать сестер­ци­ев. В счет жало­ва­нья сол­да­там, на хлеб, на лега­тов, на кве­сто­ра и пре­то­ри­ан­скую когор­ту я издер­жал мил­ли­он шесть­сот трид­цать пять тысяч четы­ре­ста сем­на­дцать сестер­ци­ев. Осталь­ные шесть­сот тысяч оста­вил в Ари­мине…

Это назы­ва­ет­ся «давать отчет»? Давал ли такие отче­ты я или ты, Гор­тен­сий, или кто-нибудь дру­гой? Что ж это такое? Не нахаль­ство ли, не наг­лость ли? Из мно­же­ства лиц, пред­став­ляв­ших отче­ты, давал ли кто-либо подоб­ный это­му?… Но шести­сот тысяч, употреб­ле­ния кото­рых он не мог объ­яс­нить даже выдум­кой, кото­рые, как он писал, он оста­вил в Ари­мине, тех самых шести­сот тысяч, кото­рые не были израс­хо­до­ва­ны, — не имел в сво­их руках Кар­бон, не видал и Сул­ла; не были они вне­се­ны и в государ­ст­вен­ное каз­на­чей­ство. Город Ари­мин он выбрал себе пото­му, что, во вре­мя отда­чи им отче­та, он был взят и раз­граб­лен. Он не подо­зре­вал того, — в чем ему при­дет­ся теперь убедить­ся, — что, несмот­ря на раз­ра­зив­ше­е­ся над Ари­ми­ном несча­стие, оста­нет­ся доста­точ­но лиц, чтобы слу­жить нам свиде­те­ля­ми в этом слу­чае. 37. (Сек­ре­та­рю). Про­чти сно­ва. Отчет город­ских кве­сто­ров П. Лен­ту­ла и Л. Три­а­рия. Читай: По при­ка­зу сена­та… (Про­ис­хо­дит чте­ние отче­та). Сул­лан­цем он сде­лал­ся вдруг не пото­му, чтобы желал помочь делу вос­ста­нов­ле­ния ари­сто­кра­тии в ее поче­стях и зва­ни­ях, а про­сто для того, чтобы иметь воз­мож­ность состав­лять подоб­но­го рода отче­ты.

Но, если б ты бежал и с пусты­ми рука­ми, твое позор­ное бег­ство мож­но было бы назвать толь­ко под­лым пре­да­тель­ст­вом тобою тво­е­го кон­су­ла. Допу­стим, что Гн. Кар­бон был дур­ным граж­да­ни­ном, пло­хим кон­су­лом, мятеж­ни­ком. Всем этим он мог быть для дру­гих; но с каких пор начал счи­тать его таким ты? — С тех пор как он дове­рил тебе день­ги, заботы по снаб­же­нию вой­ска про­ви­ан­том, веде­ние всех сво­их сче­тов и сво­их сол­дат!… Если б он не нра­вил­ся тебе рань­ше, ты мог бы посту­пить так, как посту­пил, годом поз­же, М. Пизон²³. Когда ему доста­лось по жре­бию быть кве­сто­ром кон­су­ла 83 г. Л. Сци­пи­о­на, он не тро­нул денег и не отпра­вил­ся к вой­ску. Он пока­зал свои поли­ти­че­ские убеж­де­ния, не изме­няя ни чув­ству чести, ни обы­ча­ям пред­ков, ни обя­зан­но­стям, нала­гае­мым мета­ни­ем жре­бия.

XV. 38. Да, если мы жела­ем пере­ме­ши­вать, спу­ты­вать все эти поня­тия; если мета­ние жре­бия не будет иметь для нас ника­кой цены; если то духов­ное еди­не­ние, кото­рое долж­но свя­зы­вать нас в мину­ты радо­сти и горя, обра­тить в пустой звук; если обы­чаи и заве­ты пред­ков не будут иметь для нас ника­ко­го зна­че­ния, — вся наша жизнь будет пол­на стра­ха, тай­ных опас­но­стей и тре­вог. Кто был вра­гом сво­их, ста­но­вит­ся общим вра­гом всех; ни один умный чело­век не пове­рит пре­да­те­лю. Сам Сул­ла, кото­ро­му его при­бы­тие долж­но было быть весь­ма при­ят­но, уда­лил его от себя и от вой­ска; он при­ка­зал ему оста­вать­ся в Бене­вен­те, с теми, кого он счи­тал сво­и­ми вер­ней­ши­ми при­вер­жен­ца­ми, чтобы он не мог ничем вредить окон­ча­нию заду­ман­но­го им дела. Потом, одна­ко, он щед­ро отбла­го­да­рил его, дав ему поз­во­ле­ние гра­бить име­ния неко­то­рых из про­скрип­тов в бене­вент­ском окру­ге, но награ­дил его, как пре­да­те­ля, не почтив дове­ри­ем, как дру­га. 39. И хотя в насто­я­щее вре­мя есть люди, кото­рые нена­видят — даже покой­но­го — Гн. Кар­бо­на, тем не менее они долж­ны думать не о том, чего жела­ли бы они ему при его жиз­ни, но о том, чего сле­ду­ет боять­ся в подоб­но­го рода поло­же­нии им самим. Зло это опас­но для всех, все долж­ны боять­ся, всем гро­зит беда. Нет более тай­ных засад, чем те, кото­рые скры­ва­ют­ся под личи­ною испол­не­ния дол­га или устра­и­ва­ют­ся под мас­кою друж­бы. Мож­но лег­ко убе­речь­ся от явно­го вра­га, стоя насто­ро­же; но зло тай­ное, со сто­ро­ны близ­ких людей, сво­их, не толь­ко не дает знать себя, но и обру­ши­ва­ет­ся на тебя преж­де, чем ты успе­ешь заме­тить его и раз­глядеть. (ср. р. 2 § 116). — 40. Как! Ты в зва­нии кве­сто­ра отпра­вил­ся к вой­ску с обя­зан­но­стью охра­нять не толь­ко каз­ну кон­су­ла, но и его само­го, ты был его пове­рен­ным во всех его делах и пла­нах, ты дол­жен был, по заве­там пред­ков, заме­нить ему сына — и ты счи­та­ешь себя впра­ве вне­зап­но его бро­сить, изме­нить ему и перей­ти к вра­гам? Но ведь это — чудо­вищ­ное пре­да­тель­ство, за кото­рое тебя сле­до­ва­ло сослать на край све­та! — Нель­зя же допу­стить, чтобы чело­век, совер­шив­ши такое зло­де­я­ние, мог доволь­ст­во­вать­ся одним им, не может быть, чтобы он не думал все­гда о чем-либо подоб­ном: он не может жить, не заяв­ляя о себе такою же наг­ло­стью и веро­лом­ст­вом!

41. Так оно и вышло. Когда после убий­ства Г. Мал­ле­о­ла его взял к себе, в зва­нии про­кве­сто­ра, Гн. Дола­бел­ла, — с послед­ним его связь была, пожа­луй, еще тес­нее, неже­ли с Кар­бо­ном: доб­ро­воль­ный выбор дол­жен иметь боль­ше зна­че­ния, чем избра­ние по жре­бию, — он и по отно­ше­нию к нему ока­зал­ся таким же, как и по отно­ше­нию к Гн. Кар­бо­ну; свою вину он сва­лил на него, рас­ска­зал его закля­тым вра­гам-обви­ни­те­лям, как было дело, до мель­чай­ших подроб­но­стей, сам же дал в выс­шей сте­пе­ни небла­го­при­ят­ные и при­страст­ные пока­за­ния про­тив чело­ве­ка, у кото­ро­го был лега­том и про­кве­сто­ром. Бла­го­да­ря его низ­ко­му пре­да­тель­ству и при­страст­но­му, лжи­во­му пока­за­нию, глав­ным же обра­зом — его же, Верре­са, гра­бе­жам и дру­гим пре­ступ­ле­ни­ям, воз­будив­шим все­об­щую нена­висть, несчаст­ный Гн. Дола­бел­ла был объ­яв­лен винов­ным²⁴.

XVI. 42. Что делать с таким чело­ве­ком? Какую надеж­ду на исправ­ле­ние может еще вну­шить это ковар­ное и злоб­ное суще­ство? Нару­шив свя­тость жре­бия, свя­зы­вав­ше­го его с Кар­бо­ном, он нару­шил и долг бла­го­дар­но­сти в отно­ше­нии Гн. Дола­бел­лы, почтив­ше­го его сво­им выбо­ром; обо­их он не толь­ко бро­сил, но и посту­пил с ними как пре­да­тель и враг. — Про­шу вас, судьи, судить об обви­ни­тель­ных пунк­тах не по крат­ко­сти моей речи, а по важ­но­сти фак­тов: я дол­жен спе­шить, ина­че не успею рас­ска­зать вам все­го, что сле­ду­ет. 43. Поэто­му, позна­ко­мив­шись с ним как с кве­сто­ром, узнав, каким гра­би­те­лем и зло­де­ем был он, когда зани­мал первую государ­ст­вен­ную долж­ность, про­шу вас дослу­шать осталь­ное. Я обой­ду мол­ча­ни­ем про­ис­хо­див­шие тогда про­скрип­ции и гра­бе­жи со сто­ро­ны пар­тии Сул­лы; не хочу, чтобы мно­го­чис­лен­ность винов­ни­ков тех бед­ст­вий слу­жи­ла ему защи­той; буду его поэто­му обви­нять в тех толь­ко зло­дей­ствах, кото­рые совер­шил несо­мнен­но он сам и кро­ме него никто. На этом осно­ва­нии я не счи­таю нуж­ным гово­рить в сво­ей обви­ни­тель­ной речи об эпо­хе Сул­лы 80 г., — я желаю позна­ко­мить вас с тем, как пре­крас­но вел он себя в зва­нии лега­та.

Pro­ba­tio, часть II. 1. Гра­бе­жи. XVII. 44. Когда Гн. Дола­бел­ле доста­лась про­вин­ция Кили­кия — о, как горя­чо желал он быть его лега­том!²⁵ К чье­му толь­ко посред­ни­че­ству не обра­щал­ся он! Но под конец он добил­ся сво­его — и в этом-то кро­ет­ся глав­ная при­чи­на страш­ных несча­стий Гн. Дола­бел­лы. Когда он отпра­вил­ся к месту сво­его назна­че­ния, то, где толь­ко ни ехал он, везде мож­но было думать, что едет не легат рим­ско­го наро­да, а про­но­сит­ся какая-то буря. В Ахайе, — я обхо­жу мол­ча­ни­ем менее важ­ные его вины, такие, в кото­рых, пожа­луй, мог бы ока­зать­ся до неко­то­рой сте­пе­ни винов­ным когда-нибудь кто-нибудь дру­гой, я гово­рю толь­ко о небы­ва­лых пре­ступ­ле­ни­ях, толь­ко о тех, кото­рые каза­лись бы неве­ро­ят­ны­ми, если бы в них обви­ня­лись дру­гие, — он потре­бо­вал от вла­стей в Сики­оне денег. Это­го мож­но и не вме­нять Верре­су в пре­ступ­ле­ние — это дела­ли и дру­гие. Когда ему отве­ча­ли отка­зом, он нака­зал маги­ст­ра­та. Низ­кий посту­пок, но не выхо­дя­щий из ряда обык­но­вен­ных. 45. Но посмот­рим, как он нака­зал его, и вы сами не буде­те знать, как вам назвать это­го чело­ве­ка. В тес­ном месте он велел раз­ло­жить из зеле­ных и сырых пру­тьев огонь, запе­реть туда чело­ве­ка сво­бод­но­го, высо­ко­ува­жае­мо­го у себя на родине, союз­ни­ка и дру­га рим­ско­го наро­да, и оста­вить там его полу­жи­вым, изму­чен­ным дымом. — Как он увез из Ахайи ста­туи и кар­ти­ны, об этом я не ста­ну гово­рить здесь: для опи­са­ния этой его стра­сти я отвел дру­гое место (р. 9). Но вы слы­ша­ли, что из хра­ма Минер­вы, в Афи­нах, укра­де­но огром­ное коли­че­ство золота. Об этом гово­ри­лось в про­цес­се Гн. Дола­бел­лы и не толь­ко гово­ри­лось, но было даже высчи­та­но, на какую сум­му. Вы убеди­тесь, что Г. Веррес был не толь­ко участ­ни­ком, но и винов­ни­ком это­го воров­ства.

46. Он при­ехал в Делос. Здесь он украл ночью, из поль­зо­вав­ше­го­ся глу­бо­ким почи­та­ни­ем хра­ма Апол­ло­на, высо­ко­худо­же­ст­вен­ные и весь­ма древ­ние ста­туи и рас­по­рядил­ся тай­ком пере­не­сти их на свой гру­зо­вой корабль. Когда делос­цы увиде­ли на сле­дую­щий день, что их храм ограб­лен, они при­шли в него­до­ва­ние: храм этот поль­зу­ет­ся сре­ди них глу­бо­ким ува­же­ни­ем и счи­та­ет­ся очень древним; доста­точ­но ска­зать, что на этом месте, по пре­да­нию, родил­ся сам Апол­лон. Но они не сме­ли жало­вать­ся из опа­се­ния впу­тать в это дело само­го Дола­бел­лу. XVIII. В это вре­мя, судьи, вне­зап­но под­ня­лась страш­ная буря, так что Дола­бел­ла не толь­ко не мог отпра­вить­ся в путь, как он хотел, но едва мог усто­ять даже в город­ской гава­ни — так силь­но было вол­не­ние. И вот корабль это­го раз­бой­ни­ка, нагру­жен­ный свя­ты­ми ста­ту­я­ми, уно­сит­ся вет­ром из гава­ни и раз­би­ва­ет­ся вол­на­ми. Ста­туи хра­ма Апол­ло­на нашли на бере­гу; по при­ка­за­нию Дола­бел­лы они были постав­ле­ны на ста­рое место. Буря утих­ла и Дола­бел­ла отплыл из Дело­са.

47. Я не сомне­ва­юсь, что, хотя твоя душа не доступ­на чело­ве­че­ско­му чув­ству, хотя для тебя нико­гда не было ниче­го свя­то­го, все же теперь, сре­ди окру­жаю­ще­го тебя стра­ха и опас­но­стей, тебе при­хо­дят на ум твои пре­ступ­ле­ния. Можешь ли ты хра­нить малей­шую надеж­ду на спа­се­ние, когда вспом­нишь, каким нече­стив­цем, каким пре­ступ­ни­ком, каким зло­де­ем ока­зал­ся ты перед бес­смерт­ны­ми бога­ми? Ты дерз­нул огра­бить храм делос­ско­го Апол­ло­на? Ты посмел нало­жить на этот столь древ­ний, столь чти­мый, столь ува­жае­мый храм свои пре­ступ­ные, свя­тотат­ст­вен­ные руки? Если уж ты в дет­стве не учил­ся тем нау­кам и зна­ни­ям, бла­го­да­ря кото­рым мог бы читать и знать то, что напи­са­но в кни­гах, — раз­ве ты не мог узнать того, что уве­ко­ве­че­но пре­да­нья­ми и пись­мен­но­стью, потом, по при­езде в эти места? — 48. Бере­мен­ная Лато­на, чув­ст­вуя при­бли­же­ние родов, после дол­гих ски­та­ний, нашла убе­жи­ще на Дело­се и роди­ла здесь Апол­ло­на и Диа­ну; так веру­ют люди, и вслед­ст­вие это­го ост­ров счи­та­ет­ся посвя­щен­ным назван­ным боже­ствам. Он поль­зу­ет­ся и поль­зо­вал­ся все­гда все­об­щим почи­та­ни­ем; даже пер­сы, объ­явив­шие вой­ну всей Гре­ции, богам и людям, и при­став­шие к Дело­су с фло­том в тыся­чу кораб­лей, не посме­ли ниче­го осквер­нить, ни к чему при­кос­нуть­ся на нем²⁶. И ты, безум­ный зло­дей, дерз­нул огра­бить этот храм? Да раз­ве была когда-либо такая алч­ность, кото­рой не удер­жа­ла бы столь вели­кая свя­тость? И если ты не думал об этом тогда, неуже­ли ты не созна­ешь теперь, что нет таких бед­ст­вий, кото­рых ты не заслу­жил бы уже дав­но сво­и­ми пре­ступ­ле­ни­я­ми?

XIX. 49. Затем он отпра­вил­ся в Азию. Не буду я рас­ска­зы­вать о зака­зан­ных им встре­чах, о его бан­ке­тах и вече­рах, о лоша­дях, и про­чих подар­ках; об этих обы­ден­ных вещах с Верре­сом не гово­рят. Заме­чу толь­ко, что в Хио­се он силою при­сво­ил себе пре­крас­ные ста­туи; точ­но так же отли­чил­ся он в Эритрах и Гали­кар­нассе. — В Тенеде — я не гово­рю об укра­ден­ных им там день­гах — он, к глу­бо­ко­му горю граж­дан, взял себе ста­тую само­го Тене­са, само­го чти­мо­го тенедос­ца­ми бога, счи­таю­ще­го­ся осно­ва­те­лем их горо­да, бога, име­нем кото­ро­го назван Тенед, ста­тую чуд­ной работы, кото­рую вы виде­ли неко­гда на коми­ции²⁷. — 50. А как печаль­но было видеть самос­цам раз­граб­ле­ние древ­не­го и слав­но­го хра­ма Юно­ны Самос­ской, как горе­ва­ла об этом вся Азия! Об этом зна­ют все, об этом извест­но каж­до­му из вас. Когда к Г. Неро­ну²⁸ при­бы­ли в Азию депу­та­ты из Само­са с жало­бой отно­си­тель­но это­го гра­бе­жа, они полу­чи­ли ответ, что подоб­но­го рода жало­бы на лега­та рим­ско­го наро­да сле­ду­ет пре­про­вож­дать в Рим, а не к намест­ни­ку.

51. A какие кар­ти­ны, какие ста­туи украл он там! Я сам видел их недав­но в его доме, когда при­шел туда для опи­си… Кста­ти, Веррес: куда делись эти ста­туи теперь? Я гово­рю о тех, кото­рые мы недав­но виде­ли у тебя в доме у вся­кой колон­ны, во всех про­ме­жут­ках меж­ду колон­на­ми, и даже, в саду, сто­я­щи­ми под откры­тым небом?²⁹ Поче­му они были у тебя до тех пор, пока ты думал, что тебя будет судить дру­гой пре­тор, судья­ми же будут, вме­сто нынеш­них, те, кото­рых дол­жен был назна­чить бла­го­при­ят­ный тебе жре­бий? Поче­му, когда ты убедил­ся, что я более доро­жу сво­и­ми свиде­те­ля­ми, чем пре­до­став­лен­ны­ми мне зако­ном часа­ми (§ 25 сл.), ты не оста­вил даже ни одной ста­туи за исклю­че­ни­ем двух, кото­рые сто­ят в цен­тре тво­е­го дома и кото­рые были укра­де­ны из сто­ли­цы Само­са? Неуже­ли тебе не при­шло в голо­ву, что в этом слу­чае я могу сни­мать пока­за­ния с тво­их самых близ­ких дру­зей, кото­рые были все­гдаш­ни­ми посе­ти­те­ля­ми тво­е­го дома, что я ста­ну спра­ши­вать у них, не зна­ют ли они, где нахо­дят­ся те ста­туи, кото­рых в тво­ем доме нет? XX. 52. Какой при­го­вор долж­ны будут выне­сти, по тво­е­му мне­нию, тебе эти судьи, когда они видят, что ты борешь­ся уже не про­тив обви­ни­те­ля, а про­тив кве­сто­ра и покуп­щи­ка тво­е­го иму­ще­ства?³⁰ — Сюда же отно­сит­ся пока­за­ние Хариде­ма Хиос­ско­го, кото­рое вы слы­ша­ли в пер­вой сес­сии; он рас­ска­зал вам, что в каче­стве капи­та­на он по при­ка­за­нию Дола­бел­лы сопро­вож­дал Верре­са при его отъ­езде из Азии; что он был вме­сте с ним в Само­се и узнал тогда, что храм и город Самос раз­граб­ле­ны; что после это­го его сограж­дане — хиос­цы при­влек­ли его к суду по обви­не­нию со сто­ро­ны самос­цев, но — что он был оправ­дан, так как дока­зал, что гра­бе­жи, вме­ня­е­мые ему в вину самос­ски­ми послан­ни­ка­ми, совер­ше­ны не им, а Верре­сом.

53. Все слы­ха­ли об Аспен­де, древ­нем и зна­ме­ни­том горо­де в Пам­фи­лии; в нем было мно­же­ство пре­крас­ных ста­туй. Здесь мне уже не при­дет­ся ука­зы­вать на ту или дру­гую ста­тую, уве­зен­ную Верре­сом, выра­жусь коро­че: в Аспен­де ты, Веррес, не оста­вил ни одной ста­туи, — все ты увез на теле­гах сре­ди бело­го дня и на виду у всех из хра­мов и пуб­лич­ных мест. Даже зна­ме­ни­то­го «Аспенд­ско­го Кифа­ри­ста», про кото­ро­го, как вы не раз слы­ша­ли, гово­рит­ся в гре­че­ской пого­вор­ке, что он игра­ет «себе на уме», он украл и поста­вил в самой скрыт­ной части сво­его дома, чтобы сво­им искус­ст­вом пре­взой­ти даже его³¹.

54. В Пер­ге, как извест­но, нахо­дит­ся очень древ­ний и свя­той храм Диа­ны. И его ты обо­брал и огра­бил; с самой ста­туи Диа­ны ты снял все золотые укра­ше­ния и унес их с собою.

Как назвать эту наг­лость, это безу­мие? Ты всту­пил в горо­да наших дру­зей и союз­ни­ков по пра­ву лега­та; но, если бы ты и вошел туда силой и с вой­ском, как пол­ко­во­дец, — и тогда, ты, думаю я, дол­жен был бы те ста­туи и про­из­веде­ния искус­ства, кото­рые ты унес бы из горо­дов, поста­вить не в сво­ем доме и не в поме­стьях сво­их дру­зей, а в Риме, как соб­ст­вен­ность государ­ства. XXI. 55. Гово­рить ли мне по это­му пово­ду о М. Мар­цел­ле, взяв­шем вели­ко­леп­ней­ший город, Сира­ку­зы 212 г.? Или о Л. Сци­пи­оне, кото­рый вел вой­ну в Азии и победил могу­ще­ст­вен­но­го царя Антио­ха 190 г.? Или о Фла­ми­нине, раз­бив­шем царя Филип­па и поко­рив­шем Македо­нию 197 г.? Или о Л. Пав­ле, кото­рый сво­ею доб­ле­стью победил царя Пер­сея 168 г.? Или о Л. Мум­мии, раз­ру­шив­шем чуд­ный, вели­ко­леп­ный и бога­тый Коринф 146 г. и заво­е­вав­шем и при­со­еди­нив­шем к вла­де­ни­ям рим­ско­го наро­да мно­го горо­дов Ахайи и Бео­тии? В их домах оби­та­ли сла­ва и доб­лесть, ста­туй и кар­тин в них не было; зато пода­рен­ны­ми ими памят­ни­ка­ми укра­ше­на теперь вся сто­ли­ца, хра­мы богов и все мест­но­сти Ита­лии. 56. Я боюсь, как бы мои сло­ва не пока­за­лись кому-либо пре­да­ни­я­ми глу­бо­кой ста­ри­ны; в то вре­мя все были оди­на­ко­вы, и похва­ла высо­ким каче­ствам души и бес­ко­ры­стию отно­сит­ся не к отдель­ным лич­но­стям, а ко всей эпо­хе. Я при­ве­ду в при­мер одно­го из тво­их судей — бла­го­род­но­го П. Сер­ви­лия, про­сла­вив­ше­го­ся сво­и­ми бле­стя­щи­ми подви­га­ми³²: бла­го­да­ря его уму и храб­ро­сти, его вой­ска взя­ли при­сту­пом Олимп 78 г., древ­ний, бога­тый и вели­ко­леп­ный город. Это при­мер очень недав­ний: Сер­ви­лий, в зва­нии пол­ко­во­д­ца рим­ско­го наро­да, взял непри­я­тель­ский город Олимп уже после того, как ты в этих же самых местах, в зва­нии лега­та и в чине кве­сто­рия, гра­бил и разо­рял мир­ные горо­да наших союз­ни­ков и дру­зей. 57. Что́ ты увез путем нече­сти­во­го гра­бе­жа из самых чти­мых хра­мов, — то мож­но видеть лишь в тво­ем доме и домах тво­их дру­зей; те же ста­туи и худо­же­ст­вен­ные про­из­веде­ния, кото­рые П. Сер­ви­лий взял из непри­я­тель­ско­го горо­да, кото­рым он овла­дел бла­го­да­ря сво­ей храб­ро­сти при­сту­пом, взял по пра­ву вой­ны, как пол­ко­во­дец, — он при­вез рим­ско­му наро­ду, сбе­рег для сво­его три­ум­фа и при­ка­зал вне­сти в офи­ци­аль­ную рос­пись дохо­дов государ­ст­вен­но­го каз­на­чей­ства. Из офи­ци­аль­но­го доне­се­ния вы може­те узнать тща­тель­ность это­го санов­ни­ка. (Сек­ре­та­рю). Читай. Отчет П. Сер­ви­лия. (Про­ис­хо­дит чте­ние отче­та). Ты видишь, что в нем запи­са­но не толь­ко чис­ло ста­туй, но и вели­чи­на, фор­ма и дви­же­ние каж­дой; оно и понят­но; радость, при­об­ре­тен­ная ценою доб­ле­сти и победы, выше наслаж­де­ния, кото­рое име­ет сво­им источ­ни­ком страсть и корысть. Да, ту добы­чу, кото­рую Сер­ви­лий при­нес в дар рим­ско­му наро­ду, он обо­зна­чил гораздо тща­тель­нее, неже­ли ты вел запись сво­их гра­бе­жей.

XXII. 58. Ты ска­жешь, что и твои ста­туи и кар­ти­ны слу­жи­ли укра­ше­ни­ем фору­ма сто­ли­цы рим­ско­го наро­да. Да, я знаю, — я, вме­сте с рим­ским наро­дом, видел вели­ко­леп­но укра­шен­ны­ми форум и коми­ций²⁷; но их кра­сота про­буж­да­ла в мыс­лях и серд­це тяже­лое, груст­ное чув­ство: я видел, что все вокруг сия­ет, но сия­ет бла­го­да­ря тво­им гра­бе­жам, то — добы­ча, взя­та с про­вин­ци­а­лов, то — укра­ше­ния, отня­тые у наших союз­ни­ков и дру­зей. В это вре­мя, судьи, он твер­до решил­ся и впредь сле­до­вать по той же сте­зе пре­ступ­ле­ний; он увидел, что люди, желав­шие назы­вать­ся царя­ми судов (р. 5 § 24), — рабы тех же стра­стей, что и он. 59. Напро­тив, союз­ни­ки и ино­стран­ные наро­ды тогда впер­вые отча­я­лись во вся­кой надеж­де спа­сти свою соб­ст­вен­ность, и вот поче­му: слу­чай­но сошлось тогда в Риме мно­же­ство послов из Азии и Ахайи; они моли­лись на фору­ме ста­ту­ям тех божеств, кото­рые были укра­де­ны из их хра­мов, и узна­вая то там, то сям дру­гие ста­туи и худо­же­ст­вен­ные про­из­веде­ния, пла­ка­ли при взгляде на них. Мы слы­ша­ли их сло­ва при этом слу­чае — что нель­зя более сомне­вать­ся в пред­сто­я­щей гибе­ли союз­ни­ков и дру­зей рим­ско­го наро­да, коль ско­ро на фору­ме сто­ли­цы рим­ско­го наро­да, на том месте, где рань­ше все­гда обви­ня­ли и суди­ли тех, кто обидел союз­ни­ков, — теперь откры­то выстав­ле­но то, что хищ­ни­че­ски уне­се­но у них.

60. Наде­юсь, он не станет отри­цать теперь, что у него есть мно­го ста­туй и бес­чис­лен­ное мно­же­ство кар­тин; но он, пола­гаю я, под­час утвер­жда­ет, что накра­ден­ное и награб­лен­ное им он купил, будучи отправ­лен — не прав­да ли? на казен­ный счет в Ахайю, Азию и Пам­фи­лию как тор­го­вец ста­ту­я­ми и кар­ти­на­ми под мас­кой лега­та. XXIII. У меня в руках все рас­ход­ные кни­ги его и его отца, кни­ги, кото­рые я весь­ма вни­ма­тель­но про­чел и при­вел в порядок, отца — до самой его смер­ти, твои — за все вре­мя веде­ния их тобой, если толь­ко мож­но пола­гать­ся на твои сло­ва. Дей­ст­ви­тель­но, судьи, это одна из его ори­ги­наль­но­стей. Быва­ют люди, кото­рые вовсе не ведут при­хо­до-рас­ход­ных книг. Это гово­рят про (ора­то­ра) М. Анто­ния, но это неправ­да: он вел их весь­ма тща­тель­но; все же я могу допу­стить, что такие люди есть, хотя я их и не одоб­ряю. Быва­ют дру­гие, кото­рые не вели их с само­го нача­ла, а заве­ли в извест­ное вре­мя; и это мож­но объ­яс­нить. Но стран­но и смеш­но слы­шать от это­го чело­ве­ка на наше тре­бо­ва­ние, чтобы он пока­зал нам свои кни­ги, ответ, что он вел их по кон­суль­ство М. Терен­ция и Г. Кас­сия 73 г., а потом пере­стал. 61. Но об этом отве­те мы пого­во­рим в дру­гом месте, — теперь это меня не каса­ет­ся, так как за то вре­мя, о кото­ром идет речь, у меня в руках кни­ги и твои, и тво­е­го отца. Ты не можешь отри­цать того, что увез мас­су пре­крас­ней­ших ста­туй, мно­же­ство пре­вос­ход­ных кар­тин — хотя я и желал бы, чтоб ты отри­цал это. Пока­жи в кни­гах тво­их или тво­е­го отца хоть одну ста­тую, кото­рая была бы куп­ле­на, — и ты выиг­рал про­цесс. Ты не можешь даже ска­зать, что купил те две чуд­ные ста­туи, кото­рые теперь сто­ят у имплу­вия³³ тво­е­го дома, а до это­го сто­я­ли мно­го лет у вхо­да в храм Юно­ны Самос­ской, те две ста­туи, кото­рые, повто­ряю, одни толь­ко и сто­ят в тво­ем доме, поки­ну­тые осталь­ны­ми ста­ту­я­ми, и ожи­да­ют себе покуп­щи­ка.

Раз­врат. XXIV. 62. Вы, может быть, поду­ма­е­те, что он в одном лишь этом отно­ше­нии не умел обузды­вать сво­их стра­стей, в осталь­ных же знал сво­им вожде­ле­ни­ям меру и пре­дел?… Мне и поду­мать страш­но, как мно­гих чест­ных деву­шек, как мно­гих мате­рей семейств при­нес он в жерт­ву сво­е­му сла­до­стра­стью во вре­мя сво­ей позор­ной и омер­зи­тель­ной лега­ции. Есть ли хоть один город сре­ди посе­щен­ных им, кото­рый не хра­нил бы еще более сле­дов его гнус­но­го раз­вра­та, чем его ног?³⁴ Я про­пу­щу все, что не допус­ка­ет стро­го­го дока­за­тель­ства, не буду гово­рить даже о том, что вполне досто­вер­но и ясно, — из совер­шен­ных им пре­ступ­ле­ний я выбе­ру одно, чтобы не обре­ме­нять себя, и добрать­ся нако­нец до Сици­лии, кото­рая воз­ло­жи­ла на меня эту труд­ную зада­чу. 63. На Гел­лес­пон­те есть, судьи, город Ламп­сак, один из самых зна­ме­ни­тых в про­вин­ции Азии. Сами ламп­сак­цы очень рас­по­ло­же­ны ко всем рим­ским граж­да­нам и вполне мир­ные и спо­кой­ные люди, едва ли не более еще, чем дру­гие, пред­по­чи­таю­щие невоз­му­ти­мый покой гре­че­ской жиз­ни всем наси­ли­ям и ссо­рам. Усту­пив его настой­чи­вым прось­бам, Гн. Дола­бел­ла отпра­вил его послом к царям Нико­меду и Сада­ле³⁵, хотя ехать туда ему хоте­лось ско­рей ради сво­их соб­ст­вен­ных корыст­ных целей, неже­ли ради инте­ре­сов государ­ства. На пути ему при­шлось заехать в Ламп­сак — на страш­ное горе и чуть не гибель горо­ду. Его при­ве­ли в дом како­го-то Яни­то­ра, — кото­рый дал ему поме­ще­ние; сви­та его рас­по­ло­жи­лась в дру­гих домах. Вер­ный себе и натал­ки­вае­мый сво­и­ми стра­стя­ми на дур­ное, он тот­час же дал сво­ей сви­те, отча­ян­ным мер­зав­цам и него­дя­ям, пору­че­ние посмот­реть и выследить, нет ли какой-нибудь девуш­ки или жен­щи­ны, ради кото­рой сто­и­ло бы остать­ся подоль­ше в Ламп­са­ке.

XXV. 64. В его сви­те был некто Руб­рий, чело­век, создан­ный для потвор­ства его стра­стям, умев­ший, куда ни при­хо­дил, каким-то уди­ви­тель­ным обра­зом про­ню­хи­вать обо всем в этом роде. Он ска­зал ему, что у неко­е­го Фило­да­ма — по сво­е­му про­ис­хож­де­нию, зва­нию, богат­ству и репу­та­ции едва ли не пер­во­го сре­ди ламп­сак­цев — есть дочь, кото­рая, будучи неза­муж­ней, живет у отца, заме­ча­тель­ная кра­са­ви­ца, но слы­ву­щая за чест­ную и без­уко­риз­нен­но­го поведе­ния жен­щи­ну. Этой жен­щи­ны он не толь­ко не знал в лицо, но даже слы­шал о ней не от оче­вид­ца; тем не менее эти сло­ва про­из­ве­ли на него столь силь­ное впе­чат­ле­ние, что он немед­лен­но объ­явил о сво­ем жела­нии пере­ехать к Фило­да­му. Хозя­ин его, ниче­го не подо­зре­вав­ший, испу­гал­ся, не про­ви­нил­ся ли он чем-либо перед ним, и стал пус­кать в ход все сред­ства, чтобы удер­жать его у себя. Тот, не имея воз­мож­но­сти ничем объ­яс­нить свое жела­ние уйти с его квар­ти­ры, начал дей­ст­во­вать, для удо­вле­тво­ре­ния сво­ей похо­ти, дру­гим спо­со­бом. Он объ­явил, что Руб­рию — его любим­цу, его помощ­ни­ку и пове­рен­но­му во всех подоб­но­го рода делах, — отведен­ное ему поме­ще­ние не совсем удоб­но и при­ка­зал пере­ве­сти его на житье к Фило­да­му. 65. Когда Фило­да­му пере­да­ли об этом, он — хотя он и не мог подо­зре­вать, какие гнус­но­сти замыш­ля­ет Веррес про­тив него и его детей — тем не менее отпра­вил­ся к нему, и ска­зал, что с ним посту­па­ют про­ти­во­за­кон­но, — когда за ним оче­редь при­ни­мать гостей, он при­ни­ма­ет все­гда самих пре­то­ров и кон­су­лов, а не при­хвост­ней их лега­тов. Но Веррес, думав­ший лишь об удо­вле­тво­ре­нии сво­ей стра­сти, не обра­тил вни­ма­ния на его сло­ва и пред­став­ле­ния и при­ка­зал водво­рить Руб­рия на житель­ство в доме того лица, кото­рое не обя­за­но было при­ни­мать его.

XXVI. Так-то Фило­дам и не мог добить­ся спра­вед­ли­во­сти; тем не менее он ста­рал­ся быть таким же радуш­ным, как все­гда. Как чело­век, счи­тав­ший­ся все­гда весь­ма госте­при­им­ным и дру­же­ски рас­по­ло­жен­ным к нашим сограж­да­нам, он не хотел дать понять, что при­нял к себе в дом хотя бы даже это­го Руб­рия про­тив сво­его жела­ния. Он рас­по­рядил­ся при­гото­вить рос­кош­ный пир, достой­ный его сла­вы пер­во­го в горо­де бога­ча, и про­сил Руб­рия при­гла­сить кого ему угод­но, и, если он не прочь, — оста­вить и ему место, но ему одно­му; даже сво­его сына, пре­крас­но­го моло­до­го чело­ве­ка, он услал из дому на обед к одно­му из сво­их род­ст­вен­ни­ков. 66. Руб­рий при­гла­сил сви­ту Верре­са, всем чле­нам кото­рой послед­ний сооб­щил свое наме­ре­ние. При­гла­шен­ные яви­лись рано; начал­ся пир. Гости раз­го­во­ри­лись и ста­ли при­гла­шать друг дру­га пить «по-гре­че­ски»³⁶. Хозя­ин под­дак­нул; веле­ли при­не­сти боль­шой вели­чи­ны бока­лы. Раз­го­во­ры и весе­лое настро­е­ние всех при­да­ва­ли обеду боль­шое оду­шев­ле­ние. Видя, что наста­ла удоб­ная мину­та, Руб­рий спро­сил: «Ска­жи, пожа­луй­ста, Фило­дам, поче­му ты не пока­жешь нам сво­ей доче­ри?…» Фило­дам, чело­век стро­гих пра­вил, уже ста­рый и в то же вре­мя отец семей­ства, остол­бе­нел так, что не знал, что отве­тить него­дяю. Руб­рий наста­и­вал. Тот, чтобы что-нибудь отве­тить, ска­зал, что у гре­ков не в обы­чае, чтобы на пиру муж­чин при­сут­ст­во­ва­ли жен­щи­ны. Тогда ста­ли разда­вать­ся голо­са: «Что за вздор, позвать сюда эту жен­щи­ну!» В то же вре­мя Руб­рий при­ка­зал сво­им рабам запе­реть две­ри и стать у вхо­да. 67. Когда отец понял, что его доче­ри гро­зит наси­лие, он клик­нул сво­их рабов и велел им защи­щать толь­ко его дочь, не заботясь о нем самом, и послал одно­го из них сооб­щить о про­ис­шед­шем в доме страш­ном несчастьи — сыну. Меж­ду тем по все­му дому сто­ял крик; рабы Руб­рия и хозя­и­на всту­пи­ли в дра­ку; Фило­дам, — этот почтен­ный граж­да­нин и бла­го­род­ный чело­век! — под­вер­гал­ся опас­но­сти в соб­ст­вен­ном доме, каж­дый защи­щал само­го себя. Нако­нец, сам Руб­рий облил Фило­да­ма кипят­ком. Когда о про­ис­хо­див­шем рас­ска­за­ли его сыну, он немед­лен­но, в край­нем вол­не­нии, при­бе­жал в дом спа­сать жизнь отца и честь сест­ры; все ламп­сак­цы, как толь­ко узна­ли о бес­чин­стве в доме Фило­да­ма, еди­но­душ­но поспе­ши­ли к нему, несмот­ря на ноч­ное вре­мя, из ува­же­ния к хозя­и­ну и воз­му­щен­ные неслы­хан­ным оскорб­ле­ни­ем, нане­сен­ным ему. Тогда лик­тор Верре­са, Кор­не­лий, кото­рый вме­сте с его раба­ми был постав­лен Руб­ри­ем как бы на сто­ро­же, для похи­ще­ния жен­щи­ны, был убит; неко­то­рые рабы ране­ны; ранен был в сума­то­хе и сам Руб­рий. Что же каса­ет­ся до него, то, видя, что за страш­ный шум про­изо­шел, бла­го­да­ря его живот­ным стра­стям, он поста­рал­ся убрать­ся как-нибудь подоб­ру-поздо­ро­ву.

XXVII. 68. На сле­дую­щий день, рано утром, граж­дане устро­и­ли сход­ку. Сове­ща­лись о том, как все­го луч­ше посту­пить. Все вли­я­тель­ные граж­дане дер­жа­ли пооче­ред­но речь к наро­ду; все речи и мне­ния сво­ди­лись к тому, что рим­ский сенат и народ нико­им обра­зом не сочтет нуж­ным нака­зать Ламп­сак, если его жите­ли отмстят воору­жен­ною рукою за его гнус­ное пре­ступ­ле­ние; если же лега­ты рим­ско­го наро­да будут поль­зо­вать­ся в зем­лях союз­ни­ков и ино­зем­ных наро­дов таки­ми пра­ва­ми, что от их похо­ти нель­зя будет убе­речь невин­ность сво­их детей, — то луч­ше выне­сти все, неже­ли тер­петь такое наси­лие и бес­пра­вие. 69. Все согла­си­лись с этим; каж­дый пооче­ред­но гово­рил в том же духе, выра­жая свое него­до­ва­ние и скорбь, — и все отпра­ви­лись к тому дому, где жил он, ста­ли раз­би­вать кам­ня­ми две­ри, ломать их ору­жи­ем, обкла­ды­вать дом дро­ва­ми и хво­ро­стом и зажи­гать его. В это вре­мя при­бе­жа­ли зани­мав­ши­е­ся в Ламп­са­ке тор­гов­лею рим­ские граж­дане и ста­ли про­сить ламп­сак­цев, чтобы они обра­ща­ли вни­ма­ние боль­ше на сан лега­та вооб­ще, чем на нане­сен­ное этим лега­том оскорб­ле­ние, гово­ри­ли, что и они счи­та­ют его чело­ве­ком гряз­ным и без­нрав­ст­вен­ным, но так как его наме­ре­ние не уда­лось, и он не оста­нет­ся в Ламп­са­ке, то им при­дет­ся мень­ше каять­ся, если они поща­дят зло­дея, чем если не ока­жут поща­ды лега­ту.

70. Таким обра­зом этот чело­век, гораздо более пре­ступ­ный и негод­ный, неже­ли извест­ный в свое вре­мя Адри­ан, был счаст­ли­вее его. Послед­не­го воз­му­щен­ные его алч­но­стью рим­ские граж­дане сожгли живым в Ути­ке 82 г., вме­сте с его домом, при­чем все его счи­та­ли нака­зан­ным поде­лом; все радо­ва­лись, и по это­му пово­ду не про­из­во­ди­ли даже след­ст­вия. Напро­тив, тот, когда союз­ни­ки подо­жгли его дом, успел бежать из пла­ме­ни, спас­ся от опас­но­сти, и до сих пор еще не может при­ду­мать осно­ва­ния, поче­му это про­изо­шло, бла­го­да­ря чему гро­зи­ла ему эта страш­ная опас­ность. Он не может ска­зать: «Пото­му что я хотел пода­вить воз­му­ще­ние; пото­му что я тре­бо­вал хле­ба; пото­му что я сби­рал нало­ги; пото­му, нако­нец, что я желал сде­лать что-либо в инте­ре­сах государ­ства; пото­му что я управ­лял стро­же, чем сле­до­ва­ло; пото­му что я нака­зы­вал дру­го­го; пото­му что я угро­жал…» Если б он и гово­рил это, его все-таки не сле­до­ва­ло бы про­щать; нехо­ро­шо если чело­век управ­ля­ет союз­ни­ка­ми так жесто­ко, что под­вер­га­ет само­го себя такой опас­но­сти. XXVIII. 71. Но что же ска­зать теперь? Назвать истин­ную при­чи­ну той свал­ки он не сме­ет, при­ду­мать лож­ную не уме­ет; а с дру­гой сто­ро­ны П. Тет­тий, один из самых ува­жае­мых чле­нов сво­его сосло­вия, быв­ший в то вре­мя акцен­зом³⁷ Г. Неро­на, утвер­жда­ет, что рас­ска­зан­ное мною он слы­шал в Ламп­са­ке; точ­но так же ува­жае­мый Г. Варрон, слу­жив­ший тогда в Азии в зва­нии воен­но­го три­бу­на, гово­рит, что он лич­но слы­шал рас­сказ об этом от Фило­да­ма, — не ясно ли, что судь­ба не столь­ко жела­ла спа­сти его от той опас­но­сти, сколь­ко сбе­речь для ваше­го суда? — А впро­чем, он может в край­нем слу­чае повто­рить воз­ра­же­ние, сде­лан­ное мне в пер­вой сес­сии Гор­тен­си­ем при допро­се свиде­те­ля Тет­тия — в этом слу­чае, к сло­ву ска­зать, Гор­тен­сий ясно дока­зал, что он не любит мол­чать, если может ска­зать хоть что-либо; отсюда мы все можем заклю­чить, что, если он мол­чал при допро­се осталь­ных свиде­те­лей, то ему дей­ст­ви­тель­но нече­го было ска­зать — имен­но сослать­ся на тот факт, что как Фило­дам, так и его сын были осуж­де­ны Г. Неро­ном. 72. Про­тив это­го я, чтобы не терять вре­ме­ни, заме­чу толь­ко одно: Нерон и его заседа­те­ли име­ли дело лишь с фак­том убий­ства лик­то­ра Кор­не­лия; по их мне­нию, никто не смел уби­вать дру­го­го, даже мстя за нане­сен­ное ему им оскорб­ле­ние; по мое­му, сле­до­ва­тель­но, ясно, что вер­дик­том Неро­на ты не оправ­дан по обви­не­нию в бес­чин­стве, а они осуж­де­ны по обви­не­нию в убий­стве.

Про­шу вас, одна­ко, судьи, выслу­шать, как этот обви­ни­тель­ный при­го­вор выне­сен был им; про­шу вас сжа­лить­ся, нако­нец, над союз­ни­ка­ми и пока­зать, что они могут ждать себе какой-нибудь защи­ты от вашей чест­но­сти. XXIX. Вся Азия дума­ла, что этот чело­век, носив­ший, на сло­вах, зва­ние лик­то­ра Верре­са, но, на деле, потвор­ст­во­вав­ший его гряз­ным стра­стям, был убит по пра­ву; поэто­му он испу­гал­ся, как бы Нерон не оправ­дал Фило­да­ма. Он стал про­сить и умо­лять Дола­бел­лу, чтобы он съездил из сво­ей про­вин­ции к Неро­ну, он дал ему понять, что ему, Верре­су, несдоб­ро­вать, если Фило­дам спа­сет свою жизнь и, рано или позд­но, при­е­дет в Рим. 73. Дола­бел­ла согла­сил­ся; он сде­лал то, за что заслу­жил пори­ца­ние со сто­ро­ны мно­гих, — бро­сил вой­ско, про­вин­цию, вой­ну и отпра­вил­ся, ради отъ­яв­лен­но­го него­дяя, в Азию, в чужую про­вин­цию. При­ехав к Неро­ну, он добил­ся того, что Фило­да­ма при­влек­ли к суду; явил­ся лич­но, чтобы быть заседа­те­лем и пер­вым подать свое мне­ние, при­вел так­же сво­их пре­фек­тов³⁸ и воен­ных три­бу­нов, кото­рых Нерон всех назна­чил заседа­те­ля­ми; в чис­ле послед­них нахо­дил­ся и самый спра­вед­ли­вый из судей — сам Веррес; было и несколь­ко дру­гих рим­лян, креди­то­ров гре­ков, рим­лян, тем более доро­жив­ших мило­стью лега­та, чем негод­нее он был, так как их надеж­да на взыс­ка­ние сво­их денег рос­ла про­пор­цио­наль­но с его негод­но­стью. Бед­ный под­суди­мый не мог най­ти себе даже защит­ни­ка: кто из рим­лян не испу­гал­ся бы вли­я­ния Дола­бел­лы, кто из гре­ков — его силы и вла­сти? 74. Зато он нашел обви­ни­те­ля — то был рим­ский граж­да­нин, один из креди­то­ров ламп­сак­цев, кото­рый мог быть уве­рен, что, если он будет гово­рить то, что ему велит Веррес, то лик­то­ры послед­не­го помо­гут ему взыс­кать с наро­да его день­ги. Несмот­ря на все ста­ра­ния, на мас­су средств, пущен­ных в ход в этом деле, несмот­ря на то, что у несчаст­но­го под­суди­мо­го было мно­го обви­ни­те­лей и ни одно­го защит­ни­ка, несмот­ря на то, что в чис­ле судей был Дола­бел­ла со сво­и­ми пре­фек­та­ми, несмот­ря на то, что Веррес твер­дил, что в суде реша­ет­ся вопрос о его судь­бе, несмот­ря на то, что он и свиде­те­лем высту­пал, и судьею заседал, и обви­ни­те­ля поста­вил, — несмот­ря на все это, несмот­ря на оче­вид­ность фак­та убий­ства, нане­сен­ное Верре­сом оскорб­ле­ние каза­лось так тяж­ким, его наг­лость так воз­му­ти­тель­ной, что по делу Фило­да­ма назна­че­но было новое след­ст­вие…³⁹

XXX. 75. Нуж­но ли мне гово­рить теперь о раз­дра­же­нии Гн. Дола­бел­лы во вто­рой сес­сии, о сле­зах и прось­бах Верре­са, о поло­же­нии Г. Неро­на, пре­крас­но­го и во всех отно­ше­ни­ях без­уко­риз­нен­но­го чело­ве­ка, толь­ко, в неко­то­рых слу­ча­ях, слиш­ком нере­ши­тель­но­го и роб­ко­го? Что ему оста­ва­лось делать?… Оста­ва­лось одно, чего, к тому же, жела­ли все, и это — отстра­нить от уча­стия в раз­бо­ре дела Верре­са и Дола­бел­лу. Все одоб­ри­ли бы при­го­вор, про­из­не­сен­ный без их уча­стия, тогда как выне­сен­ное по это­му про­цес­су реше­ние счи­та­ли не про­из­не­сен­ным Неро­ном, а вырван­ным у него Дола­бел­лой. — Фило­дам вме­сте с сыном был осуж­ден боль­шин­ст­вом очень немно­гих голо­сов.

Дола­бел­ла оста­ет­ся и наста­и­ва­ет, тре­бу­ет, чтобы осуж­ден­ные были обез­глав­ле­ны как мож­но ско­рее, — чтобы о гнус­ном пре­ступ­ле­на Верре­са узна­ло как мож­но мень­ше лиц. 76. И вот на город­ской пло­ща­ди в Лаоди­кее⁴⁰ устра­и­ва­ет­ся тяже­лое, воз­му­щаю­щее душу, зре­ли­ще на горе всей про­вин­ции Азии. — Выво­дят на казнь ста­ри­ка-отца и сына; один был вино­ват в том, что защи­щал честь сво­их детей, дру­гой — жизнь отца и доб­рое имя сест­ры. Оба они пла­ка­ли, но не о том, что их жда­ла казнь, нет; отец пла­кал о том, что уми­ра­ет сын, сын — о том, что уми­ра­ет отец. Сколь­ко слез про­лил сам Нерон! Как пла­ка­ла вся Азия! Как скор­бе­ли и горе­ва­ли ламп­сак­цы!… Невин­ные, бла­го­род­но­го про­ис­хож­де­ния люди, союз­ни­ки и дру­зья наро­да рим­ско­го, были обез­глав­ле­ны, погиб­ли жерт­ва­ми един­ст­вен­ной в сво­ем роде под­ло­сти и самых низ­мен­ных стра­стей без­нрав­ст­вен­но­го чело­ве­ка!…

77. Нет, Дола­бел­ла, нет, — нель­зя пожа­леть ни тебя, ни тво­их детей, кото­рых ты оста­вил несчаст­ны­ми, в бед­но­сти и оди­но­че­стве!… Неуже­ли Веррес был так дорог тебе, что ты согла­сил­ся смыть следы его позор­ной стра­сти кро­вью невин­ных? И ты бро­сил вой­ско и вра­га для того, чтобы сво­ею неспра­вед­ли­во­стью и жесто­ко­стью спа­сти от опас­но­сти оче­вид­но­го пре­ступ­ни­ка? Неуже­ли ты думал най­ти в нем веч­но­го дру­га себе тем, что взял его себе про­кве­сто­ром (§ 91)? Раз­ве ты не знал, что он не толь­ко бро­сил, но даже при­вел в бес­по­мощ­ное поло­же­ние, лишил денеж­ных средств, под­ло выдал, как измен­ник, — кон­су­ла Гн. Кар­бо­на, у кото­ро­го он был насто­я­щим кве­сто­ром? Так-то и тебе при­шлось убедить­ся в его веро­лом­стве, когда он пере­шел на сто­ро­ну тво­их вра­гов, когда он, будучи сам винов­ным, дал про­тив тебя в выс­шей сте­пе­ни небла­го­при­ят­ное для тебя пока­за­ние, когда он в тво­ем осуж­де­нии увидел един­ст­вен­ное сред­ство для себя дать отчет государ­ст­вен­но­му каз­на­чей­ству.

XXXI. 78. Итак, Веррес, твои гряз­ные стра­сти так силь­ны, что уго­дить им ока­зы­ва­ют­ся не в состо­я­нии ни про­вин­ции рим­ско­го наро­да, ни ино­зем­ные пле­ме­на? Ты счи­та­ешь себя впра­ве тре­бо­вать, чтобы все, что ты ни увидишь, о чем толь­ко ни услы­шишь, чего толь­ко ни захо­чешь, про что ни взду­ма­ешь, было разом, по одно­му дви­же­нию тво­ей руки, — к тво­им услу­гам, угро­жая в про­тив­ном слу­чае послать сво­их людей, брать при­сту­пом дома, заста­вить мир­ный — и не толь­ко мир­ный, но и союз­ный и дру­же­ст­вен­но рас­по­ло­жен­ный к нам город — взять­ся за ору­жие, чтобы огра­дить от пре­ступ­ной стра­сти лега­та рим­ско­го наро­да себя и сво­их детей? Ска­жи мне, раз­ве тебе не при­шлось выдер­жать в Ламп­са­ке оса­ду, раз­ве не под­жи­га­ли дома, где ты жил, раз­ве ламп­сак­цы не хоте­ли сжечь живьем лега­та рим­ско­го наро­да? — Ты можешь отве­тить толь­ко поло­жи­тель­но: у меня есть пока­за­ния, кото­рые ты давал Неро­ну, у меня есть твои пись­ма к нему. 79. (Сек­ре­та­рю) Про­чти это самое место в его пока­за­нии. (Сек­ре­тарь чита­ет:) Пока­за­ние Г. Верре­са про­тив Арте­ми­до­ра…⁴¹ Вско­ре дом окру­жи­ла тол­па наро­да… Что это такое? Уж не взду­ма­ли ли ламп­сак­цы объ­явить вой­ну рим­ско­му наро­ду и отло­жить­ся от наше­го государ­ства? — Я и сам видел, и заклю­чаю из того, что я читал и слы­шал, что горо­ду, в кото­ром нане­се­но какое-либо оскорб­ле­ние лега­ту рим­ско­го наро­да — не гово­ря уже о том, если его оса­ди­ли в его доме и угро­жа­ли ему огнем и мечом и вся­ко­го рода наси­ли­ем, — что это­му горо­ду объ­яв­ля­лась вой­на, про­тив него откры­ва­лись враж­деб­ные дей­ст­вия, если толь­ко он не давал пуб­лич­но­го удо­вле­тво­ре­ния. 80. Поче­му все насе­ле­ние Ламп­са­ка, пря­мо со сход­ки, бро­си­лось, как ты сам писал, к тво­е­му дому? Ни в сво­их пись­мах Неро­ну, ни в сво­ем пока­за­нии ты не упо­ми­на­ешь ни сло­ва о том, что было при­чи­ною тако­го вол­не­ния. Ты гово­ришь, что тебя оса­ди­ли, хоте­ли сжечь, обло­жи­ли твой дом хво­ро­стом, ты гово­ришь, что уби­ли тво­е­го лик­то­ра, ты гово­ришь, что ты не мог пока­зать­ся пуб­лич­но, но при­чи­ну всех этих ужа­сов ты скры­ва­ешь. Ведь если б Руб­рий допу­стил какое-нибудь без­за­ко­ние по соб­ст­вен­но­му побуж­де­нию, а не по тво­им нау­ще­ни­ям, не ради удо­вле­тво­ре­ния тво­ей стра­сти, — они ско­рей при­шли бы к тебе с жало­бой на оскорб­ле­ние, нане­сен­ное лицом тво­ей сви­ты, неже­ли реши­лись оса­ждать тебя в тво­ем доме. — Заклю­чаю. Выстав­лен­ные мною свиде­те­ли объ­яс­ни­ли, что было при­чи­ною этих вол­не­ний, сам он скрыл эту при­чи­ну; отсюда сле­ду­ет что спра­вед­ли­вость дан­но­го мною объ­яс­не­ния дока­зы­ва­ет­ся и их свиде­тель­ст­вом, и его упор­ным мол­ча­ни­ем.

XXXII. 81. И тако­го чело­ве­ка вы, судьи, поща­ди­те, чело­ве­ка, пре­ступ­ле­ния кото­ро­го так вели­ки, что его жерт­вы не мог­ли дождать­ся вре­ме­ни, уста­нов­лен­но­го зако­ном, чтобы отмстить ему, не мог­ли сдер­жать под­няв­шу­ю­ся в их душе бурю страш­но­го него­до­ва­ния? Тебя оса­ди­ли в тво­ем доме? Кто? — Ламп­сак­цы. — Вар­ва­ры, без сомне­ния, или нена­вист­ни­ки име­ни рим­ско­го наро­да? — Нет, по сво­ей при­ро­де, нра­вам и вос­пи­та­нию, они вполне смир­ные люди, кото­рые, к тому же союз­ни­ки рим­ско­го наро­да — в силу дого­во­ра, под­дан­ные его — по воле судь­бы, его про­си­те­ли — по сво­е­му жела­нию. Отсюда для всех ясно, что, если бы нане­сен­ное им оскорб­ле­ние не было столь тяж­ко, если бы твое пре­ступ­ле­ние не было столь воз­му­ти­тель­но, что им каза­лось лег­че уме­реть, чем жить под­вер­га­ясь тако­му про­из­во­лу, нена­висть к тво­им бес­чин­ствам не пода­ви­ла бы в их душе чув­ства стра­ха перед име­нем лега­та. 82. Закли­наю вас бес­смерт­ны­ми бога­ми, не застав­ляй­те союз­ни­ков и ино­стран­ных наро­дов при­бе­гать, для сво­его спа­се­ния, к это­му сред­ству, к кото­ро­му они по необ­хо­ди­мо­сти при­бег­нут, если вы не возь­ме­те их под свою защи­ту! Нико­гда не реши­лись бы ламп­сак­цы поща­дить его, если бы не вери­ли, что в Риме он поне­сет заслу­жен­ную им кару. На деле же, хотя им и нанес­ли тяж­кое оскорб­ле­ние, за кото­рое не может дать доста­точ­но­го удо­вле­тво­ре­ния ни один закон, тем не менее они пред­по­чли пере­не­сти дело о нане­сен­ной им обиде в наш суд, судить­ся по нашим зако­нам, неже­ли усту­пить сво­е­му него­до­ва­нию. За твои пре­ступ­ле­ния и без­нрав­ст­вен­ные поступ­ки тебя оса­ди­ли в тво­ем доме граж­дане столь зна­ме­ни­то­го горо­да; ты заста­вил несчаст­ных, оби­жен­ных людей, как буд­то нет более спра­вед­ли­во­сти в наших зако­нах и судах, дать тебе отпор, при­бег­нуть к силе, взять­ся за ору­жие; ты вел себя в дру­же­ст­вен­ных нам горо­дах и государ­ствах не как легат рим­ско­го наро­да, но как сла­до­страст­ный и кро­во­жад­ный тиран; сво­и­ми позор­ны­ми, низ­ки­ми поступ­ка­ми ты запят­нал, в гла­зах ино­зем­ных пле­мен, слав­ное имя наше­го наро­да; тебе при­шлось бежать от меча дру­зей рим­ско­го наро­да, спа­сать­ся от пла­ме­ни, зажжен­но­го союз­ни­ка­ми, — и ты сме­ешь искать здесь убе­жи­ща себе?… Ты оши­ба­ешь­ся, — они оста­ви­ли тебе жизнь для того, чтобы ты нашел здесь себе гибель, а не успо­ко­е­ние.

XXXIII. 83. И ты еще ссы­ла­ешь­ся на суд, выяс­нив­ший, буд­то бы, что ламп­сак­цы неспра­вед­ли­во оса­ди­ли тебя в тво­ем доме, так как Фило­дам был осуж­ден вме­сте с сыном. А что, если я ясно дока­жу, ссы­ла­ясь на пока­за­ние чело­ве­ка, соб­ст­вен­но гово­ря, негод­но­го, но заслу­жи­ваю­ще­го в дан­ном слу­чае пол­но­го дове­рия — имен­но твое, что ты пытал­ся сва­лить на дру­гих при­чи­ну той оса­ды, и что тем не менее окле­ве­тан­ные тобою не были нака­за­ны? Тогда и при­го­вор Неро­на ока­жет­ся бес­по­лез­ным для тебя. (Сек­ре­та­рю). Про­чти его пись­ма к Неро­ну. (Чита­ют­ся пись­ма Г. Верре­са к Неро­ну): Феми­с­та­гор и Фес­сал… Ты пишешь, что Феми­с­та­гор и Фес­сал воз­му­ти­ли народ. Какой народ? — Тот, кото­рый дер­жал тебя в оса­де, кото­рый хотел сжечь тебя живьем. Когда же ты при­влек их к суду, когда обви­нил их, когда защи­тил свои пра­ва и зва­ние лега­та? 84. Ты ска­жешь, что это слу­чи­лось в про­цес­се Фило­да­ма. (Сек­ре­та­рю). Про­чти мне пока­за­ние само­го Верре­са; посмот­рим, что ска­зал он, при­нес­ши при­ся­гу. (Чита­ет­ся пока­за­ние Верре­са:) На вопрос обви­ни­те­ля он отве­чал, что, в этом про­цес­се, он не наме­рен искать себе удо­вле­тво­ре­ния, что он будет искать его в дру­гое вре­мя… Что же поль­зы тебе в при­го­во­ре Неро­на, что поль­зы тебе в осуж­де­нии Фило­да­ма?

Хотя тебя, лега­та, оса­ди­ли в тво­ем доме, хотя, как ты сам писал Неро­ну, рим­ско­му наро­ду и зва­нию лега­та вооб­ще было нане­се­но жесто­кое оскорб­ле­ние, ты, тем не менее, не пере­нес дела в суд, — ты, по тво­им соб­ст­вен­ным сло­вам, наме­рен был тре­бо­вать удо­вле­тво­ре­ния в дру­гое вре­мя. Когда же насту­пи­ло это вре­мя? Когда раз­би­рал­ся в суде твой про­цесс? Как смел ты посту­пить­ся пра­ва­ми лега­та, как смел ты отне­стись небреж­но к делу рим­ско­го наро­да? Поче­му ты оста­вил без­на­ка­зан­ным оскорб­ле­ние, нане­сен­ное не одно­му тебе, а вме­сте с тобой и государ­ству? Не дол­жен ли был бы ты пере­не­сти дело в сенат, тре­бо­вать удо­вле­тво­ре­ния за нане­сен­ную тебе столь тяж­кую обиду, потре­бо­вать пись­мен­но­го при­гла­ше­ния в суд, чрез кон­су­лов, лиц, под­стре­кав­ших народ к бун­ту? 85. Недав­но 122 г. был вызван в Рим, по тре­бо­ва­нию М. Авре­лия Скав­ра, знат­ный эфе­сец Перикл за то, что, по сло­вам Скав­ра, он силой поме­шал ему, кве­сто­ру, уве­сти убе­жав­ше­го от него раба, нашед­ше­го себе убе­жи­ще в хра­ме Диа­ны. Если бы ты напи­сал сена­ту о том, как посту­пи­ли ламп­сак­цы с тобой, лега­том, что они пере­ра­ни­ли лиц тво­ей сви­ты, уби­ли лик­то­ра, оса­ди­ли тебя в тво­ем доме и чуть не сожгли, и что зачин­щи­ка­ми и винов­ни­ка­ми это­го были назван­ные тобою Феми­с­та­гор и Фес­сал, — кто не был бы воз­му­щен этим, кто, при­ни­мая во вни­ма­ние нане­сен­ное тебе оскорб­ле­ние, не поду­мал бы о сво­ей без­опас­но­сти, кто не увидел бы в этом деле — обще­го дела? Ведь осо­ба лега­та долж­на оста­вать­ся непри­кос­но­вен­ной не толь­ко сре­ди союз­ни­ков во вре­мя мира, но и сре­ди ору­жия вра­гов!

Алч­ность. XXXIV. 86. Тяже­ло пре­ступ­ле­ние, совер­шен­ное им в Ламп­са­ке, под вли­я­ни­ем его живот­ной стра­сти; но выслу­шай­те теперь рас­сказ о совер­шен­ном им под вли­я­ни­ем алч­но­сти пре­ступ­ле­ния, в сво­ем роде едва ли менее тяж­ком. Он потре­бо­вал от милет­цев корабль, кото­рый дол­жен был кон­вои­ро­вать его в Минд. Они немед­лен­но дали ему из сво­его флота вели­ко­леп­ную бри­ган­ти­ну⁴², вполне осна­щен­ную и воору­жен­ную, луч­шую в их фло­те. Под ее кон­во­ем он отпра­вил­ся в Минд.

Не буду гово­рить ни о шер­сти, кото­рую он увез из город­ских мага­зи­нов, ни о рас­хо­дах по слу­чаю зака­зан­ной им встре­чи, ни о тех оскорб­ле­ни­ях и неспра­вед­ли­во­стях, кото­рые он поз­во­лил себе по отно­ше­нию к маги­ст­ра­там Миле­та; знаю, что я мог бы, ничуть не пре­уве­ли­чи­вая, оста­вить сво­им рас­ска­зом об этом глу­бо­кое, удру­чаю­щее впе­чат­ле­ние в ваших серд­цах, тем не менее я обой­ду мол­ча­ни­ем все эти без­за­ко­ния, пре­до­став­ляя гово­рить о них свиде­те­лям, и рас­ска­жу лишь о том, о чем нель­зя умол­чать, хотя и нель­зя гово­рить так, как оно заслу­жи­ва­ет. 87. Он велел сол­да­там и мат­ро­сам отпра­вить­ся из Мин­да в Милет пеш­ком, пре­крас­ную же бри­ган­ти­ну, отбор­ную сре­ди деся­ти милет­ских кораб­лей, про­дал жив­шим в Мин­де Л. Магию и Л. Фан­нию⁴³. Это те самые люди, кото­рых сенат недав­но объ­явил вра­га­ми государ­ства; на том судне они сно­си­лись со все­ми вра­га­ми рим­ско­го наро­да, от Диа­ния до Сино­па.

Боги бес­смерт­ные! Что это за неве­ро­ят­ная алч­ность, что за выхо­дя­щая из ряда вон наг­лость! Ты осме­лил­ся про­дать корабль флота рим­ско­го наро­да, дан­ный для кон­вои­ро­ва­ния тебя горо­дом Миле­том? Если тебя не сму­ща­ла ни важ­ность тво­е­го про­ступ­ка, ни мне­ние, кото­рое будут иметь о тебе посто­рон­ние, ты поду­мал бы хоть о том, что свиде­те­лем это­го гнус­но­го воров­ства, вер­нее, это­го раз­бой­ни­чье­го гра­бе­жа, высту­пит столь слав­ный, столь зна­ме­ни­тый город! 88. Или ты вооб­ра­жал, что доста­точ­но попыт­ки Дола­бел­лы — ты же про­сил его об этом — нака­зать капи­та­на той бри­ган­ти­ны, рас­ска­зав­ше­го обо всем милет­цам, и его при­ка­за уни­что­жить его доне­се­ние, вне­сен­ное соглас­но милет­ским зако­нам в город­ской архив, чтобы схо­ро­нить кон­цы тво­е­го пре­ступ­ле­ния? XXXV. Этот рас­чет жесто­ко обма­нул тебя и при­том не раз; ты думал, в осо­бен­но­сти в Сици­лии, что можешь счи­тать себя в доста­точ­ной сте­пе­ни обес­пе­чен­ным запре­ще­ни­ем вно­сить что-либо в город­ской архив, или при­ка­зом уни­что­жить то, что успе­ли уже вне­сти. Как обман­чи­ва была эта надеж­да, в этом мог­ли убедить тебя пока­за­ния депу­та­тов мно­гих сици­лий­ских горо­дов в пер­вой сес­сии; все же будет не лиш­ним убедить­ся в этом еще раз на при­ме­ре того горо­да, о кото­ром идет речь. Дей­ст­ви­тель­но, милет­цы испол­ня­ют при­ка­за­ния долж­ност­ных лиц, пока они нахо­дят­ся у них, но, лишь толь­ко они ушли, они впи­сы­ва­ют не толь­ко то, что им не поз­во­ли­ли вне­сти рань­ше, но и объ­яс­ня­ют при­чи­ну, поче­му это не было впи­са­но рань­ше. 89. Эти доку­мен­ты оста­ют­ся в Миле­те, и оста­нут­ся до тех пор, пока будет суще­ст­во­вать этот город. Десять кораб­лей милет­цы выстро­и­ли в счет дани, сле­ду­е­мой с них рим­ско­му наро­ду, по при­ка­за­нию Л. Муре­ны⁴⁵; соот­вет­ст­ву­ю­щее чис­ло их было выстро­е­но и все­ми осталь­ны­ми горо­да­ми Азии 83—81 гг.. Об одном из деся­ти кораб­лей в город­ском доку­мен­те гово­рит­ся, что он поте­рян, но не вслед­ст­вие вне­зап­но­го набе­га мор­ских раз­бой­ни­ков, а вслед­ст­вие раз­бой­ни­че­ства лега­та, не вслед­ст­вие мор­ской бури, а вслед­ст­вие ужас­ной бури, раз­ра­зив­шей­ся над голо­ва­ми союз­ни­ков. 90. Депу­та­ты Миле­та, пред­ста­ви­те­ли луч­ших родов горо­да, нахо­дят­ся в Риме. Несмот­ря на то, что они ждут фев­ра­ля меся­ца и боят­ся назна­чен­ных кон­су­лов⁴⁶, они не толь­ко не решат­ся отри­цать это­го столь тяж­ко­го пре­ступ­ле­ния, когда я спро­шу их об этом, но даже сами заго­во­рят о нем, как толь­ко я велю их при­ве­сти; они, повто­ряю, рас­ска­жут, пом­ня о дол­ге, нала­гае­мом при­ся­гой, и боясь зако­нов род­но­го горо­да, о судь­бе той бри­ган­ти­ны, они ска­жут, что Г. Веррес посту­пил сам как пират с тем фло­том, кото­рый был выстро­ен для дей­ст­вий про­тив пира­тов.

XXXVI. Когда кве­стор Гн. Дола­бел­лы, Г. Мал­ле­ол, был убит, Веррес наде­ял­ся полу­чить два наслед­ства, во-пер­вых — исправ­ле­ние долж­но­сти кве­сто­ра (дей­ст­ви­тель­но, Дола­бел­ла тот­час же при­ка­зал ему быть про­кве­сто­ром), во-вто­рых — опе­ку. В зва­нии опе­ку­на сироты Мал­ле­о­ла он при­сво­ил себе состо­я­ние покой­но­го. 91. Дело в том, что Мал­ле­ол отпра­вил­ся в про­вин­цию со всем сво­им богат­ст­вом, ниче­го почти не остав­ляя дома⁴⁷; кро­ме того, он давал день­ги под век­се­ля раз­лич­ным горо­дам. Он повез с собою огром­ное коли­че­ство чуд­ной работы сереб­ря­ных сосудов, — в этом отно­ше­нии он был насто­я­щим това­ри­щем Верре­са, стра­дая тою же болез­нен­ною стра­стью, — и оста­вил после себя мас­су сереб­ра и боль­шую двор­ню, в том чис­ле мно­же­ство искус­ных масте­ров и нема­ло кра­сав­цев-рабов. Веррес взял, что ему понра­ви­лось, из сереб­ра, увез к себе, сколь­ко ему взду­ма­лось, рабов и велел пере­не­сти к себе вина и про­чие остав­ши­е­ся после покой­но­го вещи, кото­рые лег­ко купить в Азии, дру­гие же про­дал за налич­ные день­ги. 92. Все зна­ли, что он выру­чил до двух мил­ли­о­нов пяти­сот тысяч сестер­ци­ев; но, по при­езде в Рим, он не напи­сал об этом ни строч­ки ни опе­кае­мо­му, ни его мате­ри, ни опе­ку­нам, хотя искус­ни­ков-рабов дер­жал у себя в доме и имел при себе тех из них, кото­рые были кра­си­вы и гра­мот­ны, при­чем гово­рил, что они состав­ля­ют его соб­ст­вен­ность, так как он их купил. Ввиду это­го, мать и бабуш­ка маль­чи­ка не раз про­си­ли его, если уж он не жела­ет ни вер­нуть денег, ни дать отче­та, — ска­зать, по край­ней мере, сколь­ко денег Мал­ле­о­ла он при­вез с собою. После насто­я­тель­ных просьб, он отве­тил, нако­нец, что мил­ли­он сестер­ци­ев, затем, в самом кон­це кни­ги, на позор­но под­скоб­лен­ном месте, пока­зал послед­нюю ста­тью рас­хо­дов, гла­ся­щую так: шесть­сот тысяч сестер­ци­ев, при­над­ле­жа­щих мое­му опе­кае­мо­му Мал­лео­лу, я упла­тил мое­му рабу Хри­со­го­ну⁴⁸.

Каким обра­зом из мил­ли­о­на сестер­ци­ев ста­ло шесть­сот тысяч, каким обра­зом их ока­за­лось ров­но шесть­сот тысяч, точь-в-точь столь­ко же, сколь­ко оста­ва­лось и от денег Гн. Кар­бо­на (§ 36); поче­му они зна­чи­лись упла­чен­ны­ми Хри­со­го­ну; поче­му они были запи­са­ны послед­нею ста­тьею рас­хо­дов, на под­скоб­лен­ном месте, — об этом судить пре­до­став­ляю вам. 93. Но хотя он и пока­зал в при­хо­де шесть­сот тысяч, он не запла­тил и пяти­де­ся­ти. Из рабов он неко­то­рых воз­вра­тил, когда был при­вле­чен к суду; но дру­гие посей­час нахо­дят­ся у него; он удер­жал так­же част­ное иму­ще­ство и вика­ри­ев⁴⁹ всех рабов Мал­ле­о­ла вооб­ще. XXXVII. Вот каким пре­крас­ным опе­ку­ном ока­зал­ся он! Вот чело­век, заботам кото­ро­го мож­но пору­чить сво­их детей! Вот как чтут память умер­ших и доро­жат мне­ни­ем живых! Вся Азия была пре­до­став­ле­на тебе, чтобы ты гра­бил и угне­тал ее, вся Пам­фи­лия была отда­на в твои хищ­ные руки, — и ты все-таки не удо­воль­ст­во­вал­ся таким лако­мым кус­ком, не мог поща­дить опе­кае­мо­го тобою сироту, поща­дить сына сво­его быв­ше­го сослу­жив­ца!… Теперь уже не сици­лий­цы, не паха­ри, как ты любишь выра­жать­ся, стро­ят коз­ни тебе, — не те, кого ты воору­жил про­тив себя сво­и­ми при­ка­за­ми и эдик­та­ми, нет, — я вызвал в суд само­го Мал­ле­о­ла, вме­сте с его мате­рью и бабуш­кой, и они, несчаст­ные, пла­ча, обви­ни­ли тебя в том, что ты отнял у ребен­ка состо­я­ние его отца!.. 94. Чего ж ты ждешь? Или того, чтобы сам Мал­ле­ол-отец встал из моги­лы и обви­нил тебя в том, что ты изме­нил обя­зан­но­стям опе­ку­на, сослу­жив­ца и дру­га? Будь уве­рен, он здесь. Итак, алч­ный и под­лый чело­век, отдай иму­ще­ство сво­его това­ри­ща — его сыну, если уж не то, что ты украл, то хоть то, что, по тво­им сло­вам, оста­лось у тебя! Зачем ты застав­ля­ешь сына сво­его това­ри­ща в пер­вый раз гово­рить на фору­ме — голо­сом, пол­ным горя и слез? Зачем застав­ля­ешь ты высту­пать тво­и­ми обви­ни­те­ля­ми — жену сво­его това­ри­ща, тещу това­ри­ща, нако­нец, весь дом сво­его покой­но­го това­ри­ща? Зачем застав­ля­ешь ты вполне чест­ных и при­мер­ной жиз­ни жен­щин являть­ся, про­тив их обык­но­ве­ния и жела­ния, в мно­го­чис­лен­ное муж­ское обще­ство?… (Сек­ре­та­рю). Про­чти пока­за­ния всех их. (Про­ис­хо­дит чте­ние пока­за­ний мате­ри и бабуш­ки Мал­ле­о­ла-сына).

XXXVIII. 95. Как при­тес­нял он, в зва­нии про­кве­сто­ра, насе­ле­ние Мили­а­ды⁵⁰, как мучил жите­лей Ликии, Пам­фи­лии, Писидии и всей Фри­гии, тре­буя от них хле­ба и застав­ляя пла­тить вме­сто это­го день­ги, по той систе­ме оцен­ки, кото­рую он при­ду­мал тогда и при­ме­нил затем в Сици­лии, — об этом я не счи­таю нуж­ным гово­рить подроб­но; знай­те толь­ко, что за подоб­но­го рода вымо­га­тель­ство, — за тре­бо­ва­ние от горо­дов хле­ба, кож, пла­щей, меш­ков и заме­ну этой повин­но­сти денеж­ной — за одни эти побо­ры Гн. Дола­бел­ла был при­суж­ден к штра­фу в три мил­ли­о­на сестер­ци­ев. Все это дела­лось поло­жим, по жела­нию Дола­бел­лы; но испол­ни­те­лем был он⁵¹. 96. Оста­нов­люсь на одной ста­тье, — в том же роде мно­гие из них. (Сек­ре­та­рю). Читай. Из оцен­ки убыт­ка, поне­сен­но­го (про­вин­ци­ей Кили­ки­ей) вымо­га­тель­ства­ми Гн. Дола­бел­лы: Общине милий­цев… Я гово­рю, что все эти сум­мы собрал ты, — ты делал оцен­ку, ты полу­чил день­ги. Я могу дока­зать, что, вер­ный себе, ты путем наси­лия и без­за­ко­ний взыс­кал огром­ные сум­мы денег и про­нес­ся по всем частям про­вин­ции, слов­но опу­сто­ши­тель­ная буря или чума…

97. На этом осно­ва­нии, М. Скавр⁵², обви­нив­ший Дола­бел­лу, креп­ко дер­жал Верре­са в сво­их руках. Когда он узнал, во вре­мя про­из­вод­ства след­ст­вия, о его мно­го­чис­лен­ных воров­ствах и гнус­ных поступ­ках, он посту­пил, при всей сво­ей моло­до­сти, с хит­ро­стью, достой­ной опыт­но­го адво­ка­та: пока­зав ему длин­ный спи­сок его подви­гов, он заста­вил его ска­зать о Дола­бел­ле все, что ему было нуж­но, и выста­вил его свиде­те­лем, при­чем послед­ний ска­зал то, что, по его мне­нию, желал обви­ни­тель. — Если б я желал вос­поль­зо­вать­ся подоб­но­го рода свиде­те­ля­ми, — сообщ­ни­ка­ми обви­ня­е­мо­го по воров­ству, — я нашел бы мно­го их; были лица, кото­рые, лишь бы осво­бо­дить­ся от судеб­но­го пре­сле­до­ва­ния по обви­не­нию в соуча­стии, обе­ща­ли мне гово­рить все, что бы я ни захо­тел. 98. Я откло­нил все пред­ло­же­ния в этом роде, — в сво­ем лаге­ре я не тер­пел не толь­ко измен­ни­ков, но даже пере­беж­чи­ков. Быть может, тех, кто дер­жит­ся дру­го­го мне­ния, сле­ду­ет счи­тать более умны­ми обви­ни­те­ля­ми в срав­не­нии со мною. Пусть так, толь­ко я все­го более ста­ра­юсь о том, чтобы меня хва­ли­ли, как защит­ни­ка, а не как обви­ни­те­ля. — До осуж­де­ния Дола­бел­лы он не посмел пред­ста­вить сче­тов государ­ст­вен­но­му каз­на­чей­ству. Он добил­ся у сена­та отсроч­ки под пред­ло­гом того, что обви­ни­те­ли Дола­бел­лы опе­ча­та­ли его кни­ги, — как буд­то он не мог снять с них копий!

XXXIX. Он — един­ст­вен­ный чело­век, нико­гда не пред­став­ляв­ший отче­та государ­ст­вен­но­му каз­на­чей­ству. — Вы слы­ша­ли, что, как кве­стор, он пред­ста­вил отчет в три строч­ки (§ 36); как легат, — подал его толь­ко тогда, когда был осуж­ден и изгнан чело­век, кото­рый мог ули­чить его; теперь оста­ет­ся ска­зать, какой он дал отчет, как пре­тор, — он дол­жен был пред­ста­вить его, по поста­нов­ле­нию сена­та, немед­лен­но, но не пред­ста­вил и до сих пор. 99. Он ска­зал в сена­те, что ожи­да­ет сво­их кве­сто­ров, как буд­то кве­стор не может дать отчет без пре­то­ра — что делал и ты, Гор­тен­сий, и все дру­гие — и пре­тор без кве­сто­ра! Он сослал­ся на то, что Дола­бел­ле дано было это поз­во­ле­ние⁵³. Сена­то­ры согла­си­лись пото­му, что виде­ли в этом ско­рее хоро­шее пред­зна­ме­но­ва­ние, неже­ли осно­ва­тель­ную при­чи­ну. Но вот и кве­сто­ры дав­но уже при­еха­ли; поче­му же ты не сдал отче­та?

Вот ста­тьи, заим­ст­во­ван­ные из тво­их отче­тов о тво­ей неопрят­ной лега­ции и про­кве­сту­ре и вме­нен­ные в пре­ступ­ле­ние Дола­бел­ле. Читай: Из оцен­ки вымо­га­тельств. 100. Раз­ность меж­ду сум­мой, впи­сан­ной Дола­бел­лой под име­нем Верре­са в кредит, и сум­мой, впи­сан­ной Верре­сом под име­нем Дола­бел­лы в дебет — пять­сот трид­цать пять тысяч сестер­ци­ев; раз­ность меж­ду сум­мой, кото­рую Дола­бел­ла назвал как полу­чен­ную Верре­сом, и той, кото­рую Веррес полу­чил в дей­ст­ви­тель­но­сти, по свиде­тель­ству его книг, — две­сти трид­цать две тыся­чи сестер­ци­ев; рав­ным обра­зом отно­си­тель­но полу­чен­но­го Верре­сом хле­ба — мил­ли­он восемь­сот тысяч сестер­ци­ев⁵⁴. Все это при­шлось вме­нить Дола­бел­ле в вину на том осно­ва­нии, что ты, чело­век без­уко­риз­нен­но чест­ный, впи­сал в свои кни­ги не те сум­мы, какие впи­сал он в свои; вот каким обра­зом обра­зо­ва­лись эти экс­тра­ор­ди­нар­ные сум­мы⁵⁵, источ­ник кото­рых мы можем отыс­кать без вся­ко­го пря­мо­го ука­за­ния, по неко­то­рым при­зна­кам; вот каким обра­зом явил­ся счет с Кв. и Гн. Посту­ма­ми Кур­ци­я­ми, счет, где мно­го ста­тей, из кото­рых в его кни­гах нет ни одной; вот каким обра­зом мог­ли быть полу­че­ны, в Афи­нах, П. Тади­ем мил­ли­он четы­ре­ста тысяч сестер­ци­ев, что я дока­жу свиде­тель­ски­ми пока­за­ни­я­ми; вот каким обра­зом была откры­то куп­ле­на пре­ту­ра… а то как бы он сде­лал­ся пре­то­ром? За что? 101. За то — не так ли? — что он — чело­век дея­тель­ный и полез­ный, поль­зу­ет­ся пре­крас­ною репу­та­ци­ей за свою чест­ность, или, по край­ней мере, за то, что он ода­рен настой­чи­во­стью? Он, кото­рый до сво­ей кве­сту­ры вра­щал­ся в обще­стве одних пуб­лич­ных жен­щин и содер­жа­те­лей домов тер­пи­мо­сти, а кве­сто­ром вел себя так, как вы зна­е­те. После сво­ей позор­ной кве­сту­ры он не оста­вал­ся в Риме и трех дней, но и в отсут­ст­вии не забы­вал напом­нить о себе, — его все­воз­мож­ные пре­ступ­ле­ния про­дол­жа­ли жить в памя­ти всех, — и вы дума­е­те, что этот чело­век, тот­час по при­езде в Рим, сде­лал­ся пре­то­ром даром? Затем, ему при­шлось дать день­ги, чтобы спа­стись от суда. Кому он их дал — до это­го мне нет дела, это не име­ет отно­ше­ния к про­цес­су; но что день­ги были даны, об этом пре­крас­но зна­ли все, когда дело это было еще све­жо в памя­ти. 102. И ты безу­мец, вооб­ра­жал, состав­ляя свои кни­ги с целью избег­нуть обви­не­ния в экс­тра­ор­ди­нар­ных сум­мах, что для схо­ро­не­ния всех кон­цов вполне доста­точ­но не впи­сы­вать в дебет сумм, дан­ных тобою взай­мы дру­гим, не обо­зна­чать их ни одной ста­тьей в тво­их кни­гах — в то вре­мя как Кур­ции впи­са­ли столь­ко ста­тей в кредит под тво­им име­нем? Что тол­ку в том, что ты не впи­сал в дебет дан­ных им денег? Или ты рас­счи­ты­вал, что суд удо­воль­ст­ву­ет­ся одни­ми тво­и­ми кни­га­ми?

Pro­ba­tio, часть III. Exor­dium и Par­ti­tio. XL. 103. Нако­нец мы дошли до его чудес­ной пре­ту­ры. Пре­ступ­ле­ния, совер­шен­ные им в этом зва­нии, еще более извест­ны тем, кто меня окру­жа­ет, чем даже мне, явив­ше­му­ся в суд после тща­тель­но­го при­готов­ле­ния с выра­ботан­ной речью. Отто­го-то я уве­рен, что не могу избе­жать упре­ка в нера­де­нии. Мне будут гово­рить: «он не ска­зал о том, чему я был свиде­те­лем; он не упо­мя­нул об оскорб­ле­нии, нане­сен­ном мне и мое­му дру­гу в моем при­сут­ст­вии»… Всех тех, кто зна­ет о его пре­ступ­ле­ни­ях, — т. е. весь рим­ский народ, — я убеди­тель­но про­шу изви­нить меня и верить, что я про­пу­стил мно­гое не по сво­ей небреж­но­сти, но пото­му, что неко­то­рое хотел отло­жить до допро­са свиде­те­лей, мно­гое же счи­тал нуж­ным обой­ти мол­ча­ни­ем в видах сбе­ре­же­ния вре­ме­ни. Сверх того я, хотя и про­тив воли, все-таки при­нуж­ден буду сознать­ся, что я не мог узнать все­го, что сде­лал этот чело­век, не оста­вив­ший ни одной мину­ты сво­ей жиз­ни сво­бод­ной от пре­ступ­ле­ния.

Поэто­му, слу­шая мое обви­не­ние его пре­ту­ры, вы долж­ны пом­нить, что по обе­им сфе­рам его дея­тель­но­сти — как в судеб­ном деле, так и в под­рядах на соору­же­ние и ремонт обще­ст­вен­ных зда­ний⁵⁶ — вы може­те тре­бо­вать от меня пере­чис­ле­ния лишь пре­ступ­ле­ний достой­ных тако­го под­суди­мо­го, как наш, кото­рый все­гда отно­сил­ся свы­со­ка к мелоч­ным и обы­ден­ным греш­кам.

1. Судеб­ное дело. 104. Сде­лав­шись пре­то­ром и совер­шив ауспи­ции сре­ди ночи, весе­ло про­веден­ной с Хелидо­ной, он полу­чил по мило­сти жре­бия город­скую ком­пе­тен­цию, кото­рую гораздо более жела­ли видеть в его руках он сам и Хелидо­на, чем рим­ский народ. Тут про­шу вас преж­де все­го убедить­ся в его доб­ро­со­вест­но­сти при состав­ле­нии эдик­та.

XLI. П. Анний Азелл умер тогда, когда пре­то­ром был Г. Сацер­дот 75 г.. Имея един­ст­вен­ную дочь и не впи­сав себя до самой смер­ти в спис­ки цен­за⁵⁷, он посту­пил так, как ему вну­ша­ло род­ст­вен­ное чув­ство и доз­во­лял посту­пить закон, — сде­лал дочь наслед­ни­цей сво­его иму­ще­ства. Итак, дочь была наслед­ни­цей. Все гово­ри­ло в ее поль­зу: бук­ва зако­на, воля отца, эдик­ты пре­то­ров и то пра­во, кото­рое име­ло силу тогда, когда умер Азелл. 105. Но вот, еще будучи назна­чен­ным пре­то­ром, он — ска­зал ли кто ему об этом, под­ку­пил ли его кто, или он решил­ся на эту под­лость без чьих-либо сове­тов и ука­за­ний, как чело­век, обла­даю­щей, в подоб­но­го рода слу­ча­ях, ост­рым умом, это­го я не знаю; пре­до­став­ляю вам толь­ко судить о дер­зо­сти и безу­мии это­го чело­ве­ка, — обра­ща­ет­ся к Л. Аннию, кото­рый был назна­чен наслед­ни­ком после доче­ри⁵⁸, — я не могу пове­рить, чтобы то лицо, о кото­ром идет речь, пер­вым обра­ти­лось к пре­то­ру, — гово­рит, что может сде­лать его наслед­ни­ком на осно­ва­нии сво­его эдик­та, и учит его, что сле­ду­ет ему делать. Одно­му при­ят­но было про­дать, дру­го­му купить. Хотя он и отли­чал­ся наг­ло­стью, тем не менее обра­тил­ся тай­но к мате­ри сироты; разу­ме­ет­ся он пред­по­чи­тал полу­чить день­ги, не делая ниче­го необык­но­вен­но­го, неже­ли изда­вать крайне неспра­вед­ли­вый и бес­че­ло­веч­ный эдикт. 106. Если бы опе­ку­ны дали пре­то­ру, от име­ни сироты, взят­ку, тем более боль­шую, они не зна­ли бы, как впи­сать ее в отчет, каким обра­зом сде­лать это, не под­вер­га­ясь опас­но­сти; при­том, они не вери­ли, чтобы он был так низок. На неод­но­крат­ные при­гла­ше­ния они отве­ча­ли уклон­чи­во. Про­шу вас, обра­ти­те теперь вни­ма­ние, какой спра­вед­ли­вый эдикт соста­вил он по жела­нию того, кому хотел отдать наслед­ство, отняв его у детей. (Чита­ет­ся эдикт Верре­са). При­ни­мая во вни­ма­ние, что закон Воко­ния…⁵⁹ Мог ли кто думать, что Веррес высту­пит вра­гом жен­щин? — Или он сде­лал нечто непри­ят­ное для жен­ско­го пола пото­му толь­ко, чтобы не поду­ма­ли, что весь эдикт напи­сан так, как жела­ла того Хелидо­на? Он гово­рит, что хотел «дать отпор люд­ской алч­но­сти»… Для это­го Веррес был, без сомне­ния, самой под­хо­дя­щей лич­но­стью не толь­ко в наше вре­мя, но и во вре­ме­на наших дедов; кто в самом деле отли­чал­ся таким бес­ко­ры­сти­ем? (Сек­ре­та­рю). Про­чти, пожа­луй­ста, и осталь­ное, — его апломб, юриди­че­ская уче­ность и пре­тор­ская авто­ри­тет­ность забав­ля­ют меня. Читай: Кто со вре­ме­ни цен­зу­ры А. Посту­мия и Кв. Фуль­вия 174 г. оста­вил или оста­вит (наслед­ни­цей жен­щи­ну)…

107. Что такое? Оста­вил или оста­вит? С каких пор при­ня­то изда­вать эдик­ты в этой фор­ме? Кто может опре­де­лять в сво­ем эдик­те нака­за­ние или риск за такие дей­ст­вия, кото­рые даже после эдик­та не счи­та­ют­ся дур­ны­ми и запре­ще­ния кото­рых эдик­том нель­зя было пред­видеть? XLII. П. Анний соста­вил заве­ща­ние, осно­вы­ва­ясь на прав­де, зако­нах и сове­тах юрис­кон­суль­тов, по дол­гу чести, оте­че­ской люб­ви и чело­веч­но­сти. Но, если б даже он и посту­пил ина­че, все рав­но не сле­до­ва­ло бы при­ме­нять, после его смер­ти, к его заве­ща­нию ника­ких новых зако­нов. Тебе, конеч­но, понра­вил­ся закон Воко­ния. Поче­му же ты не хотел под­ра­жать само­му Воко­нию, кото­рый не думал отни­мать сво­им зако­ном наследств ни у девиц, ни у жен­щин, а толь­ко запре­тил впредь делать наслед­ни­ца­ми девиц и жен­щин, тем, кто внес свое имя в спис­ки цен­за после выше­упо­мя­ну­той цен­зу­ры. 108. В законе Воко­ния нет слов оста­вил или оста­вит, да и ни один закон не рас­про­стра­ня­ет­ся на дей­ст­вия про­шло­го, если толь­ко они, сами по себе, не так пре­ступ­ны и чудо­вищ­ны, что их сле­до­ва­ло бы тща­тель­но избе­гать, если бы даже не суще­ст­во­ва­ло зако­на; мало того, даже в этой обла­сти мы нахо­дим мно­го при­ме­ров нена­зна­че­ния зако­на­ми стра­ха за дей­ст­вия, совер­шен­ные до изда­ния самих зако­нов. Таков Кор­не­ли­ев закон о духов­ных заве­ща­ни­ях и монет­ном деле⁶⁰ и мно­гие дру­гие, в кото­рых наро­ду дает­ся не новое пра­во, а опре­де­ля­ет­ся, чтоб, с извест­но­го вре­ме­ни, народ имел воз­мож­ность при­вле­кать к ответ­ст­вен­но­сти за те пре­ступ­ле­ния, кото­рые все­гда счи­та­лись тако­вы­ми. 109. Но кто изда­ет новый закон в обла­сти граж­дан­ско­го пра­ва, раз­ве объ­яв­ля­ет недей­ст­ви­тель­ным все, что было рань­ше? Вспом­ни­те зако­ны Ати­ния, Фурия, Фузия⁶¹, да и сам выше­на­зван­ный закон Воко­ния, далее, все зако­ны по граж­дан­ско­му пра­ву, — вы най­де­те, что все эти зако­ны народ име­ет пра­во при­ме­нять к делу толь­ко после их обна­ро­до­ва­ния. Кто пони­ма­ет эдикт пре­то­ра в самом широ­ком зна­че­нии, тот назы­ва­ет его «годич­ным зако­ном»; ты же хочешь, чтобы дей­ст­вие тво­е­го эдик­та было более про­дол­жи­тель­ным, чем дей­ст­вие само­го зако­на. Если край­ним сро­ком дей­ст­вия эдик­та пре­то­ра счи­та­ют­ся январ­ские кален­ды, то и начи­нать­ся оно может не рань­ше январ­ских календ; если дей­ст­вие пре­тор­ско­го эдик­та не может рас­про­стра­нять­ся на год долж­но­сти его пре­ем­ни­ка, то оно не может рас­про­стра­нять­ся и на год долж­но­сти его пред­ше­ст­вен­ни­ка.

XLIII. 110. Да, если бы ты имел в виду инте­ре­сы пра­во­судия, а не нажи­ву на счет одно­го чело­ве­ка, ты соста­вил бы свой эдикт в более осто­рож­ных сло­вах. Ты пишешь: кто оста­вил или оста­вит наслед­ни­цей. А что, если он отка­жет ей легат, пре­вы­шаю­щий сум­му того, что оста­ет­ся наслед­ни­ку?⁵⁷ Ведь закон Воко­ния не запре­тил это­го тому, кто не внес сво­его име­ни в спис­ки цен­за; поче­му же ты не пред­у­смот­рел и это­го, вполне одно­род­но­го слу­чая? Пото­му что твой эдикт состав­лен не в инте­ре­сах всех, а в ущерб одно­му толь­ко чело­ве­ку; а если так, то ясно, что ты дей­ст­во­вал за день­ги, а не в видах пра­во­судия.

Все же если бы ты издал эдикт в том духе, что пред­у­преж­дал бы им отступ­ле­ния на буду­щее толь­ко вре­мя, ты посту­пил бы менее пре­ступ­но, хотя все еще не хоро­шо; тогда тебя мож­но бы было пори­цать, но никто не понес бы убыт­ка, так как люди име­ли бы воз­мож­ность убе­речь­ся; теперь же вся­кий пони­ма­ет, что твой эдикт состав­лен в инте­ре­сах не наро­да, а наслед­ни­ков во вто­ром плане⁵⁸ П. Анния. 111. Отто­го-то, хотя ты и разу­кра­сил эту гла­ву целым пото­ком фраз и про­даж­ным вступ­ле­ни­ем, тем не менее потом не нашлось ни одно­го пре­то­ра, кото­рый внес бы его в свой эдикт; да и не толь­ко никто не издал тако­го эдик­та, но никто не боял­ся даже, что кто-либо издаст его. После тво­ей пре­ту­ры мно­гие дела­ли такие же заве­ща­ния, как П. Анний; меж­ду про­чим, недав­но — бога­тая жен­щи­на, кото­рая не внес­ла сво­его име­ни в спис­ки цен­за, Аннея, сле­дуя сове­ту мно­гих близ­ких ей людей, сде­ла­ла, по заве­ща­нию, наслед­ни­цей — дочь. Одно то слу­жит ясным дока­за­тель­ст­вом, как суди­ли дру­гие о выхо­дя­щей из ряда вон под­ло­сти Г. Верре­са, что никто не счи­тал воз­мож­ным появ­ле­ние чело­ве­ка, кото­рый стал бы дей­ст­во­вать в духе его рас­по­ря­же­ний; один ты не удо­воль­ст­во­вал­ся «исправ­ле­ни­ем» заве­ща­ний живых еще лиц и поку­сил­ся на заве­ща­ния тех, кото­рые уже умер­ли. — 112. А впро­чем, к чему ссы­лать­ся на дру­гих? Ты сам в сво­ем сици­лий­ском эдик­те про­пу­стил этот пункт. Прав­да, ты сде­лал это с умыс­лом: ты пре­до­ста­вил себе при удоб­ном слу­чае решить дело совер­шен­но неожи­дан­ным для наслед­ниц обра­зом, на осно­ва­нии сво­его город­ско­го эдик­та. Но имен­но эта лазей­ка, кото­рую ты оста­вил для себя в ожи­да­нии буду­ще­го, ока­за­лась для тебя гибель­ной: сво­им про­вин­ци­аль­ным эдик­том ты подо­рвал свой соб­ст­вен­ный авто­ри­тет.

XLIV. Я уве­рен, что не я один, как отец неж­но люби­мой доче­ри — что все те сре­ди вас, кто пита­ет такие же чув­ства люб­ви и при­вя­зан­но­сти к сво­им доче­рям, нахо­дят этот посту­пок жесто­ким и воз­му­ти­тель­ным. Ведь по воле самой при­ро­ды дочь — это все, что есть само­го слад­ко­го, само­го доро­го­го наше­му серд­цу, самый достой­ный пред­мет нашей забот­ли­во­сти и люб­ви. 113. Как же ты мог, бес­со­вест­ный чело­век, так жесто­ко обидеть покой­но­го П. Анния? Как мог ты так нару­гать­ся над его пра­хом и костьми, лишить его дитя роди­тель­ско­го состо­я­ния, кото­рое пре­до­ста­ви­ла в его рас­по­ря­же­ние воля отца, пра­во и зако­ны, и отдать его тому, кому тебе было выгод­но? Неуже­ли, если мы заве­ща­ем кому-либо, при жиз­ни, свое состо­я­ние, пре­тор может отнять его у них — после нашей смер­ти? Он гово­рит: …той я не пре­до­став­лю ни пра­ва тре­бо­вать наслед­ства, ни пра­ва вла­деть им⁵⁹. Зна­чит, ты сни­мешь с сироты ее пре­тек­сту⁶², сорвешь с нее не толь­ко укра­ше­ния, свиде­тель­ст­ву­ю­щие о ее богат­стве, но и те, кото­рые слу­жат при­зна­ком ее сво­бод­но­го про­ис­хож­де­ния? И мы будем удив­лять­ся, что из-за это­го него­дяя взя­лись за ору­жие ламп­сак­цы, будем удив­лять­ся, что, при сво­ем отъ­езде из про­вин­ции, он тай­ком бежал из Сира­куз? Если бы мы ста­ли скор­беть о чужом горе так, как скор­бим о сво­ем, от него на фору­ме не оста­лось бы ни следа. 114. Отец остав­ля­ет доче­ри состо­я­ние, — ты не поз­во­ля­ешь; зако­ны дают это пра­во, — ты ста­но­вишь­ся попе­рек доро­ги; он состав­ля­ет заве­ща­ние отно­си­тель­но сво­его иму­ще­ства в духе зако­на, — к чему можешь ты при­драть­ся в этом слу­чае? — Ни к чему, я думаю. Но я делаю тебе уступ­ку, — запре­щай если можешь, если есть, кто будет слу­шать тебя, если на твои сло­ва обра­тят вни­ма­ние. Но тебе и это­го мало; ты хочешь волю умер­ших уже объ­явить недей­ст­ви­тель­ной, ты отни­ма­ешь у живых их доб­ро, у всех вооб­ще — их пра­ва! И ты дума­ешь, что рим­ский народ не отмстил бы тебе за это соб­ст­вен­но­руч­но, если бы не желал отдать тебя живым во власть тво­их сего­дняш­них судей?⁶³

С тех пор, как суще­ст­ву­ет граж­дан­ское пра­во, мы все­гда руко­во­ди­лись сле­дую­щим пра­ви­лом: мы зна­ли все­гда, что если заве­ща­ние не предъ­яв­ля­ет­ся, то глав­ным наслед­ни­ком дол­жен счи­тать­ся тот, к кому наслед­ство пере­шло бы в том слу­чае, если бы тот, после кото­ро­го оста­лось наслед­ство, умер, не оста­вив заве­ща­ния. Нетруд­но объ­яс­нить, поче­му это вполне спра­вед­ли­во; но в таком обык­но­вен­ном деле доста­точ­но ска­зать, что все преж­ние пре­то­ры так реша­ли, что это — эдикт ста­рин­ный и пере­хо­дя­щий от одно­го пре­то­ра к дру­го­му. XLV. 115. Теперь поз­во­ляю себе обра­тить ваше вни­ма­ние на дру­гое его нов­ше­ство в ста­ром деле; посы­лай­те, пока есть воз­мож­ность, моло­дых людей в его шко­лу для изу­че­ния граж­дан­ско­го пра­ва: у него заме­ча­тель­ный талант, заме­ча­тель­ный ум.

Некто Мину­ций умер тогда, когда Веррес не был еще пре­то­ром; заве­ща­ния он не оста­вил ника­ко­го, так что по зако­ну наслед­ство пере­хо­ди­ло к роду Мину­ци­ев. Если бы Веррес при­дер­жи­вал­ся того эдик­та, кото­ро­го при­дер­жи­ва­лись рань­ше и после него, наслед­ство доста­лось бы роду Мину­ци­ев, при­чем было бы пре­до­став­ле­но тому, кто стал бы утвер­ждать, что он назна­чен наслед­ни­ком в состав­лен­ном Мину­ци­ем, но поте­рян­ном заве­ща­нии — тре­бо­вать наслед­ства или леги­сак­ци­он­ным путем, или по пред­ва­ри­тель­ном заклю­че­нии спон­сии и полу­че­нии от про­тив­ной сто­ро­ны sa­tis­da­tio­nis pro prae­de li­tis vin­di­cia­rum⁶⁴. Этим зако­ном руко­во­ди­лись, мне кажет­ся, и наши пред­ки, и мы. Посмот­ри­те же, как пере­ина­чил его он. 116. Он соста­вил эдикт в выра­же­ни­ях, ясно дока­зы­ваю­щих, что он напи­сал его в ущерб одно­му чело­ве­ку. Он не назы­ва­ет толь­ко его по име­ни; но суть дела опи­са­на весь­ма подроб­но. Ни на пра­ва, ни на обы­чаи, ни на тре­бо­ва­ния спра­вед­ли­во­сти, ни на эдик­ты пред­ше­ст­вен­ни­ков он не обра­тил ника­ко­го вни­ма­ния. Из город­ско­го эдик­та: если воз­ни­ка­ет спор о наслед­стве… если вла­де­лец не поже­ла­ет заклю­чить спон­сии… Что за дело, преж­де все­го, пре­то­ру до того, кто из двух — вла­де­лец? Не в том ли весь вопрос, кто из двух дол­жен быть вла­дель­цем?⁶⁵ Ста­ло быть, если он вла­де­ет наслед­ст­вом, ты не отни­ма­ешь его у него; но, если бы он не вла­дел им, ты не ввел бы его в пра­ва вла­де­ния? Ты нигде не упо­ми­на­ешь об этом ни сло­ва; вооб­ще ты гово­ришь в сво­ем эдик­те лишь о том, за что ты полу­чил день­ги. Но самое смеш­ное впе­ре­ди. 117. Ты гово­ришь: если воз­никнет спор о наслед­стве, и мне будет предъ­яв­ле­но заве­ща­ние, запе­ча­тан­ное не мень­шим чис­лом печа­тей, чем того тре­бу­ет закон, я вве­ду в пра­ва наслед­ства того, кто ока­жет­ся обо­зна­чен­ным в заве­ща­нии как наслед­ник. Это, пока, обыч­ные сло­ва эдик­та; за ними долж­но сле­до­вать усло­вие если заве­ща­ние не будет предъ­яв­ле­но… Что же наме­рен он делать тогда? Он гово­рит: тогда я вве­ду во вла­де­ние того, кто объ­явит себя наслед­ни­ком⁶⁶. К чему же тогда предъ­яв­лять заве­ща­ние? Если оно будет предъ­яв­ле­но, но в нем будет одною печа­тью мень­ше, чем то тре­бу­ет­ся зако­ном, ты не введешь его во вла­де­ние, а если он не предъ­явит его вовсе — утвер­дишь? Что дол­жен я ска­зать про­тив это­го? что никто нико­гда не изда­вал ниче­го подоб­но­го! Очень уди­ви­тель­но, в самом деле, что никто не хотел под­ра­жать ему! Он сам ниче­го не гово­рит об этом в сво­ем эдик­те, издан­ном в Сици­лии — да и к чему было гово­рить? свои день­ги он уже полу­чил — точ­но так же, как он отно­си­тель­но жен­щин-наслед­ниц, о чем была речь выше, в Сици­лии издал такой же эдикт, какой изда­ва­ли и в Риме все пре­то­ры, кро­ме него. Из сици­лий­ско­го эдик­та: если воз­никнет спор о наслед­стве…

XLVI. 118. Что мож­но ска­зать об этом? Вто­рич­но спра­ши­ваю тебя, — как спра­ши­вал выше по пово­ду гла­вы тво­е­го эдик­та о жен­щи­нах-наслед­ни­цах, кото­рую ты соста­вил в инте­ре­сах Анния, так теперь спра­ши­ваю отно­си­тель­но вво­да во вла­де­ние, — поче­му ты не хотел вне­сти это­го пунк­та в свой про­вин­ци­аль­ный эдикт? Или людей, кото­рые живут в про­вин­ции, ты счел более достой­ны­ми, чем мы, жить под покро­ви­тель­ст­вом зако­нов, или то, что спра­вед­ли­во в Риме, неспра­вед­ли­во в Сици­лии? Здесь нель­зя ска­зать, что о мно­гом в про­вин­ции сле­ду­ет поста­нов­лять ина­че; это не каса­ет­ся дел ни об утвер­жде­нии в пра­вах наслед­ства, ни о наслед­ствах, остав­лен­ных жен­щи­нам; я знаю, что отно­си­тель­но обо­их пунк­тов не толь­ко дру­гие пре­то­ры, но и сам ты издал сло­во в сло­во такие же эдик­ты, как и пре­то­ры в Риме. Толь­ко те пунк­ты ты и выки­нул в Сици­лии из сво­его рим­ско­го эдик­та, за кото­рые ты полу­чил позор­ную взят­ку — выки­нул пото­му, чтобы не окру­жить себя в про­вин­ции позо­ром без вся­кой при­бы­ли. —

119. Та же раз­вяз­ность, под вли­я­ни­ем кото­рой он, будучи назна­чен­ным пре­то­ром, состав­лял свой эдикт по жела­нию лиц, кото­рые стор­го­ва­лись с ним о воз­веде­нии сво­ей при­бы­ли в пра­во — та же раз­вяз­ность, повто­ряю, доз­во­ля­ла ему по вступ­ле­нии в отправ­ле­ние долж­но­сти изда­вать декре­ты, про­ти­во­ре­ча­щие его соб­ст­вен­но­му эдик­ту. Поэто­му Л. Пизон⁶⁷ испи­сал мно­же­ство кни­жек, пере­чис­ляя слу­чаи, когда он при­нуж­ден был вме­шать­ся на том осно­ва­нии, что Веррес поста­нов­лял реше­ния, не соглас­ные со сло­ва­ми эдик­та. Вы не забы­ли, я думаю, какая мас­са людей, при­над­ле­жав­ших к раз­лич­ным клас­сам, посто­ян­но окру­жа­ла крес­ло Пизо­на в быт­ность его пре­то­ром. Его поби­ли бы на фору­ме кам­ня­ми, не будь у него это­го това­ри­ща. Но его неспра­вед­ли­во­сти не каза­лись так вели­ки­ми, пото­му что в чест­но­сти и муд­ро­сти Пизо­на граж­дане име­ли надеж­ней­шее убе­жи­ще, кото­рым поль­зо­ва­лись без труда, лег­ко, без вся­ких трат, даже те из них, у кого не было патро­нов. 120. Про­шу вас, судьи, при­пом­ни­те, как про­из­воль­но посту­пал Веррес при назна­че­нии суда, какие про­ти­во­ре­чия поз­во­лял себе в сво­их рас­по­ря­же­ни­ях, как давал под­ку­пать себя, как пусты были дома всех юри­стов, зато как был бит­ком набит наро­дом дом Хелидо­ны. Когда к нему явля­лись от этой жен­щи­ны и шеп­та­ли ему на ухо, он сно­ва при­зы­вал лиц, по делу кото­рых уже дал реше­ние, и изме­нял при­го­вор, или же, без зазре­ния сове­сти, давал реше­ние про­ти­во­по­лож­ное тому, кото­рое толь­ко что дал в послед­нем деле. 121. Поэто­му были лица, кото­рые в сво­ем горе воз­буж­да­ли смех, — одни из них, как вы не раз слы­ша­ли, гово­ри­ли, что неуди­ви­тель­но, если «Верре­со­во пра­во» никуда не годит­ся⁶⁸; дру­гие ост­ри­ли еще несклад­нее, но так­же воз­буж­да­ли смех, пото­му что ост­ри­ли в серд­цах: они кля­ли Сацер­дота за то, что он не зако­лол тако­го негод­но­го Верре­са. Я не стал бы гово­рить об этом, так как их ост­ро­ты ничуть не бле­щут ост­ро­уми­ем и, кро­ме того, не соот­вет­ст­ву­ют серь­ез­но­сти мину­ты, — если б не желал напом­нить вам, до какой сте­пе­ни он стал прит­чею в устах всех сво­ей бес­чест­но­стью.

XLVII. 122. А как вел он себя с про­стым наро­дом! О чем тут преж­де гово­рить мне, о его ли над­мен­но­сти, или жесто­ко­сти? — Без сомне­ния, о жесто­ко­сти, кото­рая дава­ла знать себя силь­нее. Неуже­ли вы дума­е­те, что при­сут­ст­ву­ю­щие здесь забы­ли, как он не раз сек роз­га­ми рим­лян-пле­бе­ев?⁶⁹ Об этом гово­рил на сход­ке и народ­ный три­бун, при­чем пока­зал рим­ско­му наро­ду высе­чен­но­го по его при­ка­за­нию граж­да­ни­на, отно­си­тель­но чего я сооб­щу вам подроб­но­сти в свое вре­мя. 123. Не менее извест­на и его над­мен­ность; все зна­ют, как он пре­зи­рал бед­ня­ков, как он ни с кем из них не обра­щал­ся, как со сво­бод­ным чело­ве­ком.

П. Тре­бо­ний сде­лал сво­и­ми наслед­ни­ка­ми несколь­ких доб­рых и чест­ных людей, в том чис­ле и сво­его отпу­щен­ни­ка. Брат его, А. Тре­бо­ний, был в чис­ле про­скрип­тов. Желая обес­пе­чить его, он в заве­ща­нии обя­зал наслед­ни­ков дать клят­ву, что не мень­ше поло­ви­ны сво­ей доли они дадут тому про­скрип­ту, А. Тре­бо­нию⁷⁰. Отпу­щен­ник при­нес при­ся­гу; осталь­ные наслед­ни­ки явля­ют­ся к Верре­су и гово­рят, что с них нель­зя тре­бо­вать, чтобы они под клят­вой обя­за­лись идти напе­ре­кор Кор­не­ли­е­ву зако­ну, запре­щаю­ще­му помо­гать про­скрип­там. Они полу­чи­ли поз­во­ле­ние не при­но­сить при­ся­ги и пра­во всту­пить во вла­де­ние. Пока Веррес прав; дей­ст­ви­тель­но, было бы неспра­вед­ли­во давать нахо­дя­ще­му­ся в нище­те про­скрип­ту что-либо из состо­я­ния его бра­та. Но отпу­щен­ник счи­тал бы себя пре­ступ­ни­ком, если бы не поклял­ся соглас­но усло­вию, постав­лен­но­му в заве­ща­нии его патро­на. 124. Что же сде­лал Веррес? Он отка­зал­ся утвер­дить его в пра­вах наслед­ства, чтобы лишить его воз­мож­но­сти помо­гать сво­е­му опаль­но­му патро­ну и в то же вре­мя нака­зать за то, что он испол­нил послед­нюю волю дру­го­го патро­на. Ты даешь пра­во всту­пить во вла­де­ние тому, кто не при­нес при­ся­ги; ниче­го про­тив не имею, — это пра­во пре­то­ра. Но ты сверх того, лиша­ешь это­го пра­ва лицо, дав­шее клят­ву. На осно­ва­нии како­го при­ме­ра? «Он может помочь про­скрип­ту. Отно­си­тель­но это­го есть закон, есть нака­за­ние». Но что за дело до это­го пре­то­ру по граж­дан­ско­му судо­про­из­вод­ству? В чем обви­ня­ешь ты отпу­щен­ни­ка, — в том ли, что он помо­гал патро­ну, нахо­див­ше­му­ся в бед­ст­вен­ном поло­же­нии, или в том, что он свя­то испол­нил послед­нюю волю дру­го­го патро­на, сво­его вели­чай­ше­го бла­го­де­те­ля? Вме­сто отве­та наш доб­лест­ный муж заяв­ля­ет с высоты сво­его три­бу­на­ла: «Как, у рим­ско­го всад­ни­ка, тако­го круп­но­го бога­ча, наслед­ни­ком будет отпу­щен­ник?» Как вели­ка была сдер­жан­ность чле­нов это­го сосло­вия, если он живым встал с крес­ла!…

125. Я могу при­ве­сти тыся­чи его декре­тов, самая небы­ва­лость и неспра­вед­ли­вость кото­рых ясно дока­зы­ва­ет — даже если бы я об этом умол­чал — что дело не обо­шлось без взят­ки. Но, чтобы по одно­му из них вы мог­ли соста­вить себе поня­тие об осталь­ных, про­шу вас выслу­шать то, о чем вы зна­е­те уже из пер­вой сес­сии.

XLVIII. Был некий Г. Суль­пи­ций Олимп⁷¹, он умер во вре­мя пре­ту­ры Г. Сацер­дота, едва ли не рань­ше того, когда Веррес высту­пил кан­дида­том на долж­ность пре­то­ра, при­чем сво­им наслед­ни­ком оста­вил М. Окта­вия Лигу­ра. Лигур заявил о сво­их пра­вах, как наслед­ни­ка, и был утвер­жден в них, без вся­ких спо­ров, в пре­ту­ру Сацер­дота. Когда маги­ст­ра­том сде­лал­ся Веррес, дочь патро­на, Суль­пи­ция, нача­ла, на осно­ва­нии одно­го места его эдик­та — места, кото­ро­го не было в эдик­те Сацер­дота, — тре­бо­вать с Лигу­ра шестую часть наслед­ства. Лигур был в отсут­ст­вии. Про­цесс вел брат его, Луций; в суд яви­лись так­же его дру­зья и род­ст­вен­ни­ки. Он гово­рил, что, если жен­щи­ну не удо­вле­тво­рят, он введет ее в пра­ва вла­де­ния. Пове­рен­ным в про­цес­се Лигу­ра высту­пил Л. Гел­лий; он ука­зы­вал на то, что эдикт Верре­са не дол­жен иметь отно­ше­ния к тем наслед­ствам, кото­рые были заве­ща­ны кому-либо до его пре­тор­ства и что, если бы этот эдикт суще­ст­во­вал тогда, Лигур, быть может, отка­зал­ся бы от наслед­ства⁷²; но спра­вед­ли­вость это­го пред­став­ле­ния и авто­ри­тет под­дер­жи­вав­ших его лиц ока­за­лись бес­силь­ны­ми пред день­га­ми.

126. Лигур при­ехал в Рим. Он не сомне­вал­ся, что, если он лич­но пере­го­во­рит с Верре­сом, он про­из­ведет пере­ме­ну во взглядах это­го чело­ве­ка, бла­го­да­ря спра­вед­ли­во­сти сво­его дела и сво­е­му зва­нию. Он явил­ся к нему на дом, объ­яс­нил, в чем дело, ска­зал, что наслед­ство он полу­чил дав­но, ска­зал мно­го тако­го, что мог­ло бы про­из­ве­сти впе­чат­ле­ние на вся­ко­го и что было не труд­но ска­зать талант­ли­во­му чело­ве­ку, опи­рав­ше­му­ся на несо­мнен­ную правоту сво­его дела. В заклю­че­ние, он стал про­сить его, чтобы он не настоль­ко забы­вал о его зва­нии и пре­не­бре­гал его поло­же­ни­ем, чтобы нане­сти ему такое оскорб­ле­ние. Тот начал уко­рять Лигу­ра в том, что он пока­зал себя таким усерд­ным и таким щепе­тиль­ным в достав­шем­ся ему от чужо­го чело­ве­ка наслед­стве, гово­рил, чтобы он вошел и в его поло­же­ние, что и ему нуж­но мно­го денег, как для себя, так и для окру­жаю­щей его сво­ры собак. Я не могу рас­ска­зать об этом подроб­нее того, как вы слы­ша­ли сами со слов само­го Лигу­ра при допро­се свиде­те­лей. 127. Как же быть, Веррес? Сле­ду­ет ли нам не дове­рять этим пока­за­ни­ям, или они не отно­сят­ся к делу? — Мы не долж­ны верить М. Окта­вию и Л. Лигу­ру? Кто же тогда станет верить нам, кому — мы? Что, Веррес, может быть уста­нов­ле­но свиде­тель­ски­ми пока­за­ни­я­ми, если не это? — Или их сло­ва каса­ют­ся пустя­ков? Зна­чит, если город­ской пре­тор зано­сит в чис­ло пре­иму­ществ сво­его зва­ния тре­бо­ва­ние, чтобы все, кому доста­ет­ся наслед­ство, дели­лись им с пре­то­ром — то это пустяк? После это­го мы можем пред­ста­вить себе, каким тоном гово­рил он все­гда с теми из посто­рон­них, кото­рые были ниже его по месту, зва­нию или про­ис­хож­де­нию, каким тоном — с кре­стья­на­ми из муни­ци­пий, каким, нако­нец, тоном — с отпу­щен­ни­ка­ми, кото­рых он нико­гда не счи­тал сво­бод­ны­ми людь­ми, — он, кото­рый осме­лил­ся потре­бо­вать денег за свой декрет с М. Окта­вия Лигу­ра, чело­ве­ка, зани­мав­ше­го весь­ма важ­ное место, при­над­ле­жав­ше­го к выс­ше­му сосло­вию, извест­но­го, чест­но­го, умно­го и бога­то­го!

2. Под­ряды XLIX. Что каса­ет­ся его дея­тель­но­сти по части отда­чи под­рядов на соору­же­ние и ремонт обще­ст­вен­ных и свя­щен­ных зда­ний и при­ня­тия послед­них от под­ряд­чи­ков⁵⁶, то об этом пунк­те я мог бы, соб­ст­вен­но, и не гово­рить; о нем одни уже выска­за­лись, дру­гим пред­сто­ит выска­зать­ся; к тому же все то, что было и еще будет при­веде­но, извест­но вам. 128. Гн. Фан­ний, рим­ский всад­ник, род­ной брат Кв. Тити­ния, одно­го из тво­их судей, пока­зал, что он дал тебе взят­ку. (Сек­ре­та­рю). Читай Пока­за­ние Гн. Фан­ния. Не верь­те пока­за­нию Гн. Фан­ния, и ты, Кв. Тити­ний, не верь сво­е­му бра­ту, Гн. Фан­нию: он рас­ска­зы­ва­ет неве­ро­ят­ные вещи, — он обви­ня­ет Г. Верре­са в алч­но­сти и наг­ло­сти, меж­ду тем как эти вины мож­но пред­по­ла­гать в ком угод­но, толь­ко не в нем… Кв. Тадий, нахо­див­ший­ся в весь­ма близ­ких отно­ше­ни­ях к его отцу и не совсем чужой ему и по про­ис­хож­де­нию со сто­ро­ны мате­ри, пока­зал, что он дал ему взят­ку, при­чем предъ­явил, для дока­за­тель­ства, свои кни­ги. (Сек­ре­та­рю). Читай. Ста­тьи рас­хо­дов Кв. Тадия… Читай даль­ше. Пока­за­ние Кв. Тадия… Что же, мы не долж­ны верить ни кни­гам Тадия, ни его пока­за­нию? С чем же сооб­ра­зо­вать­ся нам в сво­их реше­ни­ях? Не верить пока­за­ни­ям чест­ных людей и кни­гам лиц, отли­чаю­щих­ся сво­ей чест­но­стью, не зна­чит ли давать поблаж­ку все­воз­мож­ным про­ступ­кам и пре­ступ­ле­ни­ям?

129. Нуж­но ли мне гово­рить о пред­ме­те еже­днев­ных раз­го­во­ров и жалоб рим­ско­го наро­да, о его бес­со­вест­ном воров­стве, вер­нее, неслы­хан­ном и выхо­дя­щем из ряда вон раз­бой­ни­че­стве? — Он осме­лил­ся в хра­ме Касто­ра, чуд­ном, все­ми посе­щае­мом зда­нии, кото­рое посто­ян­но видит сво­и­ми гла­за­ми народ рим­ский, где часто соби­ра­ет­ся сенат, где еже­днев­но про­ис­хо­дят мно­го­чис­лен­ные собра­ния, по пово­ду самых важ­ных дел⁷³, — в этом месте он дерз­нул оста­вить веч­ный во мне­нии обще­ства памят­ник сво­ей наг­ло­сти! Дело про­изо­шло так.

L. 130. Ремонт хра­ма Касто­ра был пору­чен, судьи, кон­су­ла­ми Л. Сул­лой и Кв. Метел­лом 80 г. — П. Юнию. Он умер и оста­вил после себя сироту — малень­ко­го сына. Кон­су­лы Л. Окта­вий и Г. Авре­лий 75 г. заклю­чи­ли так­же кон­трак­ты отно­си­тель­но ремон­та зда­ний, но не успе­ли при­нять от име­ни каз­ны стро­и­тель­ных работ от тех под­ряд­чи­ков, кон­трак­ты с кото­ры­ми исте­ка­ли в этом году⁷⁴, точ­но так же не успе­ли сде­лать это и пре­то­ры, на кото­рых было воз­ло­же­но это дело, — Г. Сацер­дот и М. Цезий; тогда сенат поста­но­вил, чтобы все непро­ве­рен­ные кон­трак­ты было пору­че­но про­ве­рить пре­то­рам Г. Верре­су и П. Целию 74 г.. Полу­чив это при­ка­за­ние, он — хотя он, как вы зна­е­те из пока­за­ний Гн. Фан­ния и Кв. Тадия, во всех отно­ше­ни­ях посту­пал, как самый наг­лый, отча­ян­ный и бес­со­вест­ный раз­бой­ник — захо­тел оста­вить самый ясный след сво­их гра­бе­жей, след, о кото­ром мы мог­ли бы не раз толь­ко слы­шать, нет, — кото­рый мы мог­ли бы видеть еже­днев­но. 131. Он спро­сил, кем долж­ны быть пере­да­ны работы по ремон­ту хра­ма Касто­ра; что сам Юний умер, это он знал, — он хотел знать, к кому пере­шла эта обя­зан­ность. Ему гово­рят, что по покой­ном остал­ся сирота сын. Тогда он — он, кото­рый все­гда при всех гово­рил, что сироты-сыно­вья и сироты-доче­ри — для пре­то­ров самая вер­ная добы­ча, — ска­зал, что желан­ное дело само дает­ся ему в руки; при гро­мад­но­сти и слож­но­сти зда­ния он рас­счи­ты­вал на вер­ное — даже если бы оно сто­я­ло перед ним выстро­ен­ным, кры­тым и гото­вым — най­ти какой-нибудь крю­чок, чтобы заце­пить им бога­тую добы­чу. — 132. Ремонт хра­ма Касто­ра дол­жен был быть пере­дан Л. Габо­нию; слу­чай­но он был опе­ку­ном сироты Юния, по заве­ща­нию его отца; отно­си­тель­но пере­да­чи работ было уже заклю­че­но усло­вие без убыт­ка для сто­рон⁷⁴. Но вот он при­гла­ша­ет Габо­ния к себе и спра­ши­ва­ет, все ли, что сле­до­ва­ло, сда­но опе­кае­мым. Когда тот ска­зал всю прав­ду, — имен­но, что опе­кае­мо­му не труд­но было сде­лать пере­да­чу, что все ста­туи и при­но­ше­ния нали­цо, сам же храм в исправ­но­сти, — он был непри­ят­но пора­жен, что ему при­хо­дит­ся уйти из тако­го хра­ма, из тако­го соору­же­ния без лако­мой добы­чи, да еще от сироты. LI. 133. Он лич­но отпра­вил­ся в храм Касто­ра и стал осмат­ри­вать зда­ние; видит — везде проч­ные сте­ны, кра­си­вые потол­ки, везде блеск новиз­ны и чистоты. Он огляды­ва­ет­ся, ищет, нель­зя ли к чему-нибудь при­драть­ся. Тут один из той «сво­ры» собак, кото­рые, как он ска­зал Лигу­ру, окру­жа­ют его в боль­шом коли­че­стве, гово­рит ему: «Здесь, Веррес, тебе нече­го делать; раз­ве толь­ко — потре­бо­вать, чтобы колон­ны были по отве­су». Наш зна­ко­мый, круг­лый невеж­да, спра­ши­ва­ет, что это такое «по отве­су». Ему гово­рят, что нет почти ни одной колон­ны, кото­рая была бы вер­ной по отве­су. — «А в самом деле, — гово­рит он, — пусть колон­ны будут по отве­су». 134. Габо­ний, знав­ший ста­тьи кон­трак­та, кото­рые гово­рят толь­ко о чис­ле колонн, но не упо­ми­на­ют об отве­се, и не счи­тав­ший выгод­ным для себя полу­чить какой-либо пред­мет в таком виде, в каком он ока­зал­ся бы не в состо­я­нии пере­дать его пре­ем­ни­ку, отве­чал, что он не обя­зан тре­бо­вать это­го, и отка­зал­ся при­нять это усло­вие в кон­тракт. Он при­ка­зал Габо­нию успо­ко­ить­ся, но намек­нул ему, в то же вре­мя, на воз­мож­ность сдел­ки и лег­ко запу­гал чело­ве­ка смир­но­го и сла­бо­ха­рак­тер­но­го, под­твер­див, что он тре­бу­ет, чтобы колон­ны были такие, какие он хочет.

135. Об этом необы­чай­ном при­ка­за­нии и неожи­дан­ном несча­стии сироты тот­час же пере­да­ли недав­но умер­ше­му отчи­му сироты Г. Мустию, дяде его М. Юнию и чест­но­му во всех отно­ше­ни­ях чело­ве­ку — опе­ку­ну П. Тицию. Они рас­ска­за­ли о про­ис­шед­шем знат­но­му М. Мар­цел­лу, кото­рый тоже был в чис­ле опе­ку­нов сироты, чело­ве­ку испол­нен­но­му чув­ства дол­га и нрав­ст­вен­ной доб­ле­сти. М. Мар­целл явил­ся к Верре­су и начал горя­чо про­сить его, как чест­ный, доб­ро­со­вест­ный чело­век, не отни­мать самым неспра­вед­ли­вым обра­зом от сироты Юния состо­я­ния его отца. Веррес, уже погло­тив­ший мыс­лен­но всю эту добы­чу, не обра­тил вни­ма­ния ни на спра­вед­ли­вость слов М. Мар­цел­ла, ни на его зва­ние, и отве­чал, что сде­ла­ет так, как ска­зал. 136. Видя, что все депу­та­ции к нему не име­ют успе­ха, что вся­кий доступ к нему труден или, вер­нее, невоз­мо­жен, что ни пра­во, ни спра­вед­ли­вость, ни чув­ство состра­да­ния, ни сло­ва близ­ких людей, ни жела­ния дру­зей, ни чье-либо зва­ние не име­ют в его гла­зах ника­кой цены, опе­ку­ны реши­ли — что, дей­ст­ви­тель­но, каж­до­му при­шло бы в голо­ву — что самое луч­шее — про­сить помо­щи у Хелидо­ны, кото­рая, в быт­ность его пре­то­ром, не толь­ко в граж­дан­ских про­цес­сах и во всех тяж­бах меж­ду част­ны­ми людь­ми состо­я­ла пре­тор­шей рим­ско­го наро­да, но была так­же цари­цей под­рядов. LII. 137. И вот Г. Мустий, рим­ский всад­ник и откуп­щик⁷⁵, чело­век поль­зу­ю­щей­ся все­об­щим ува­же­ни­ем, явил­ся к Хелидоне; при­шел и М. Юний, дядя маль­чи­ка, высо­ко­нрав­ст­вен­ная, свет­лая лич­ность; явил­ся и опе­кун П. Тиций, весь­ма чест­ный и доб­ро­со­вест­ный чело­век, один из самых ува­жае­мых чле­нов сво­его сосло­вия. — Как горь­ка была для мно­гих, как позор­на, как тяж­ка твоя пре­ту­ра! Если б даже я обо­шел мол­ча­ни­ем осталь­ное, — как вы дума­е­те, как стыд­но и боль­но было идти таким достой­ным людям в дом рас­пут­ни­цы! Если бы их не застав­лял долг и обя­зан­но­сти, нала­гае­мые род­ст­вом, они нико­гда не реши­лись бы так уни­зить самих себя. — Они, как я ска­зал, при­шли к Хелидоне. Ее квар­ти­ра была бит­ком наби­та посе­ти­те­ля­ми; тут тре­бо­ва­ли новых прав, новых рас­по­ря­же­ний, новых поряд­ков судо­про­из­вод­ства. Один гово­рил: «пусть он утвер­дит меня во вла­де­нии», дру­гой: «пусть он не лишит меня его», тре­тий: «пусть он не доз­во­лит пре­сле­до­вать меня судом», чет­вер­тый: «пусть он при­судит мне иму­ще­ство». Одни отсчи­ты­ва­ли день­ги, дру­гие при­кла­ды­ва­ли печать к век­се­лям; одним сло­вом, зал напол­ня­ли не кли­ен­ты весе­лых жен­щин, а про­си­те­ли пре­то­ра. 138. Как толь­ко оче­редь дошла до них, наши дру­зья при­бли­жа­ют­ся. Г. Мустий начи­на­ет гово­рить, объ­яс­ня­ет, в чем дело, про­сит помо­щи, обе­ща­ет побла­го­да­рить ее. Она, как и все гете­ры, отве­ча­ет любез­но, обе­ща­ет охот­но сде­лать, что мож­но, и обсто­я­тель­но пого­во­рить с ним, и про­сит их зай­ти еще раз. Тогда они рас­кла­ня­лись и при­шли на сле­дую­щий день. Она отве­ча­ла, что не мог­ла упро­сить его, что по его сло­вам он име­ет воз­мож­ность зара­ботать на этом деле огром­ные день­ги…

LIII. Боюсь, что те из при­сут­ст­ву­ю­щих, кото­рых не было в суде во вре­мя пер­вой сес­сии, поду­ма­ют, что я сочи­няю — так гнус­но и неве­ро­ят­но то, что я рас­ска­зы­ваю. Вы же, судьи, слы­ша­ли об этом рань­ше. 139. Об этом гово­рил под при­ся­гой П. Тиций, опе­кун сироты Юния, об этом рас­ска­зы­вал М. Юний, его опе­кун и дядя, об этом ска­зал бы и Мустий, если б он был жив, но Мустий сооб­щил об этом, под све­жим впе­чат­ле­ни­ем, дру­гим; об этом рас­ска­зы­вал и Л. Доми­ций. Хотя он знал, что я слы­шал о том от Мустия, когда он был жив, — мы были с ним боль­ши­ми дру­зья­ми, так как я был един­ст­вен­ным его защит­ни­ком в про­цес­се, кото­рый Г. Мустий выиг­рал, и в кото­ром шло дело почти о всем его состо­я­нии 78 г., — хотя, повто­ряю, Л. Доми­ций знал это, а рав­но и то, что мне извест­на была откро­вен­ность, с кото­рой Мустий пове­рял ему все свои тай­ны, тем не менее он мол­чал, пока было мож­но, о визи­те Мустия Хелидоне и пере­ме­нял раз­го­вор, когда захо­ди­ла об этом речь. Достой­ный во всех отно­ше­ни­ях моло­дой чело­век настоль­ко доро­жил сво­им юно­ше­ским сты­дом, что, несмот­ря на мои насто­я­тель­ные прось­бы, дол­гое вре­мя отве­чал уклон­чи­во, толь­ко бы не упо­ми­нать име­ни Хелидо­ны; спер­ва он гово­рил, что Мустий посы­лал для пере­го­во­ров с ним его дру­зей, но потом в кон­це кон­цов при­нуж­ден был назвать имя Хелидо­ны. 140. И тебе не совест­но, Веррес, что ты в долж­но­сти пре­то­ра слу­шал­ся той жен­щи­ны, кото­рую Л. Доми­ций счи­тал непри­лич­ным для себя даже назвать по име­ни?

LIV. Потер­пев неуда­чу у Хелидо­ны, опе­ку­ны при­нуж­де­ны были решить­ся вести дело сами. Они пред­ла­га­ют опе­ку­ну Габо­нию за работу⁷⁶ две­сти тысяч сестер­ци­ев, хотя она сто­и­ла не более соро­ка тысяч. Габо­ний гово­рит ему, что, на его взгляд, сум­ма эта доста­точ­но вели­ка и бес­со­вест­на. Но он, меч­тав­ший о мно­го боль­шей сум­ме, стал бра­нить Габо­ния и гово­рить, что какую бы он долю ни пре­до­ста­вил ему в этих двух­стах тысяч, с него будет мало, — одним сло­вом, отпу­стил его с отве­том, что он устро­ит тор­ги⁷⁷.

141. Опе­ку­ны ниче­го не зна­ли об этом и свою сдел­ку с Габо­ни­ем счи­та­ли делом вполне решен­ным, — они не подо­зре­ва­ли, что сиро­те гро­зит еще бо́льшая опас­ность. Веррес, меж­ду тем, не откла­ды­вал дела в дол­гий ящик и назна­чил тор­ги, не озна­чив впе­ред дня ни посред­ст­вом объ­яв­ле­ний, ни через гла­ша­тая, в самое неудоб­ное вре­мя, во вре­мя Рим­ских игр⁷⁸, когда форум при­ни­ма­ет празд­нич­ный вид. Габо­ний объ­яв­ля­ет опе­ку­нам, что их сдел­ка недей­ст­ви­тель­на; тем все-таки уда­ет­ся поспеть вовре­мя к тор­гам. И вот неожи­дан­но под­ни­ма­ет палец⁷⁹ — Юний дядя! Тут наш зна­ко­мый блед­не­ет, вздра­ги­ва­ет, хочет что-то ска­зать и не может, сло­вом, ум у него за разум захо­дит. Он разду­мы­ва­ет, что ему делать; если под­ряд будет отдан сиро­те, если он ускользнет из рук выстав­лен­но­го им под­ряд­чи­ка, ему будет нечем пожи­вить­ся. И он при­ду­мы­ва­ет — что бы вы пола­га­ли? — Ничуть не умный план, не такой, о кото­ром бы мож­но было ска­зать: «Под­ло, но лов­ко»; — не тре­буй­те от него ниче­го хит­ро­го, ниче­го лука­во­го; у него все откры­то, все ясно, бес­стыд­но и глу­по. 142. «Если под­ряд доста­нет­ся сиро­те, добы­ча выскользнет из моих рук. Где же спа­се­ние? Где оно? — Сле­ду­ет лишить сироту пра­ва взять под­ряд». Но где же пра­ви­ло, соблюдае­мое при про­да­же предъ­яв­лен­но­го в виде зало­га дви­жи­мо­го и недви­жи­мо­го иму­ще­ства пору­чи­те­лей все­ми кон­су­ла­ми, цен­зо­ра­ми, пре­то­ра­ми, нако­нец, кве­сто­ра­ми, — чтобы соб­ст­вен­ник, чтобы лицо постра­дав­шее мог­ло выку­пить свой залог на льгот­ных усло­ви­ях?⁸⁰ Веррес исклю­чил одно­го того, кото­ро­му, мож­но ска­зать, одно­му толь­ко и сле­до­ва­ло пре­до­ста­вить под­ряд. Что же это, в самом деле? Кто име­ет пра­во, поми­мо меня, рас­по­ря­жать­ся мои­ми день­га­ми, кто сме­ет их тро­гать? Назна­ча­ют­ся тор­ги по про­из­вод­ству работ, за кото­рые буду пла­тить я; я сам берусь про­из­во­дить эти работы; ты, устра­и­ваю­щий тор­ги, можешь осмот­реть работу; пред­став­ле­ны пору­чи­те­ли и зало­ги, обес­пе­чи­ваю­щие инте­ре­сы наро­да; и несмот­ря на все это, ты счи­та­ешь себя впра­ве пре­до­ста­вить, кому тебе забла­го­рас­судит­ся, рас­по­ря­жать­ся моим доб­ром, мне же не даешь воз­мож­но­сти отста­и­вать свою соб­ст­вен­ность?⁸¹

LV. 143. Нелишне позна­ко­мить­ся с самим кон­трак­том; вы ска­же­те, что его писа­ло то же лицо, кото­рое изда­ло и тот (§ 106) эдикт о наслед­ствах. (Сек­ре­та­рю). Читай. Кон­тракт о про­из­вод­стве работ. По заклю­чен­но­му с опе­ку­на­ми мало­лет­не­го Юния… Читай, читай, про­шу тебя, гром­че… город­ской пре­тор, Г. Веррес доба­вил… Итак, Г. Веррес исправ­ля­ет цен­зор­ские зако­ны⁸². Что же, тут ниче­го дур­но­го нет; я читал во мно­гих ста­рин­ных зако­нах: Цен­зо­ры Г. Доми­ций и Л. Метелл 115 г. доба­ви­ли, или: Цен­зо­ры Л. Кас­сий и Гн. Сер­ви­лий 125 г. доба­ви­ли. При­ме­ру их желал сле­до­вать и Г. Веррес. (Сек­ре­та­рю). Что он при­ба­вил? Читай. Из тех, кто заклю­чил усло­вие с цен­зо­ра­ми Л. Мар­ци­ем и М. Пер­пен­ной… ни один не дол­жен быть допу­щен ни в каче­стве това­ри­ща ни в каче­стве под­ряд­чи­ка, по одной ли части пред­при­я­тия или по цело­му пред­при­я­тию. — Поче­му? Пото­му, что работа мог­ла быть сде­ла­на дур­но? — Но твое дело было осмот­реть ее. Или пото­му, что под­ряд­чик был недо­ста­точ­но богат? — Но он был богат и мог бы, если бы ты хотел, дать наро­ду еще боль­шее обес­пе­че­ние в фор­ме пору­чи­те­лей и зало­гов. 144. Если ни самое дело, ни нано­си­мое тобою оскорб­ле­ние не име­ли в тво­их гла­зах ника­кой цены, если ни несча­стие сироты, ни сле­зы близ­ких ему людей, ни опас­ность кото­рой под­вер­гал­ся Д. Брут, дав в обес­пе­че­ние свое иму­ще­ство, ни зва­ние одно­го из опе­ку­нов, М. Мар­цел­ла, не застав­ля­ли тебя при­за­ду­мать­ся, — неуже­ли ты нико­гда не сооб­ра­жал, что ты зате­ва­ешь такое дело, кото­ро­го ты не сме­ешь ни отри­цать, — ты заклю­чил кон­тракт пись­мен­но, — ни, при­зна­ва­ясь в нем, оправ­дать. — Итак, под­ряд был отдан за пять­сот шесть­де­сят тысяч сестер­ци­ев, тогда как опе­ку­ны гром­ко гово­ри­ли, что сде­ла­ют эту работу, вполне удо­вле­тво­рив всем его неспра­вед­ли­вым жела­ни­ям за сорок тысяч сестер­ци­ев. 145. Да и в самом деле, в чем состо­я­ла работа? — В том, как вы сами убеди­лись, что все те колон­ны, кото­рые вы виде­ли выбе­лен­ны­ми, были без боль­ших рас­хо­дов разо­бра­ны с помо­щью маши­ны и затем сло­же­ны из тех же самых кам­ней. И за эту-то работу ты дал пять­сот шесть­де­сят тысяч? Мало того; я утвер­ждаю, что меж­ду эти­ми колон­на­ми есть такие, кото­рых твой под­ряд­чик не тро­гал, а толь­ко снял ста­рую шту­ка­тур­ку и сде­лал новую. Если бы я знал, что выбе­лить колон­ны сто­ит так доро­го, я, конеч­но, нико­гда не стал бы искать долж­но­сти эди­ла…

LVI. 146. В то же вре­мя, чтобы заста­вить думать, что речь идет о серь­ез­ном под­ряде, а не о том, чтобы огра­бить сироту, он при­бав­ля­ет: Все раз­ру­шен­ное тобою при про­из­вод­стве работ ты дол­жен соорудить вновь. Мог­ла ли быть речь о каком-либо раз­ру­ше­нии, если каж­дый камень был постав­лен на свое преж­нее место? Под­ряд­чик (по работам, о кото­рых идет речь) дол­жен дать залог, в воз­ме­ще­ние могу­щих слу­чить­ся убыт­ков, тому, кто сме­нил ста­ро­го под­ряд­чи­ка⁸³. Он изде­ва­ет­ся, застав­ляя Габо­ния дать залог само­му себе. Упла­та будет про­из­веде­на налич­ны­ми день­га­ми. На чей счет? — Того, кто гром­ко гово­рил, что обе­ща­ет сде­лать за сорок тысяч сестер­ци­ев ту работу, кото­рую ты отдал за пять­сот шесть­де­сят тысяч. На чей счет? — Сироты, бес­по­мощ­ный воз­раст кото­ро­го дол­жен был бы най­ти в пре­то­ре защит­ни­ка, если б даже у него не было опе­ку­нов; ты же не толь­ко отнял у него вопре­ки про­те­стам его опе­ку­нов состо­я­ние его отца, но и у самих опе­ку­нов их соб­ст­вен­ное иму­ще­ство⁸⁴. 147. Работа долж­на быть сде­ла­на доб­ро­со­вест­но из соот­вет­ст­ву­ю­ще­го мате­ри­а­ла. Как пони­мать выра­же­ние «из соот­вет­ст­ву­ю­ще­го мате­ри­а­ла»? Нуж­но было ломать кам­ни и под­во­зить их? Все­го-навсе­го тре­бо­ва­лась одна маши­на⁸⁵; туда не под­во­зи­ли ни кам­ней, ни дру­го­го мате­ри­а­ла. Все рас­хо­ды по под­ряду состо­я­ли в най­ме несколь­ких рабо­чих и пла­те за маши­ну. Как вы дума­е­те, что доро­же, сде­лать ли совер­шен­но новую, из не быв­ших в деле кам­ней одну колон­ну, или сло­жить четы­ре — из ста­ро­го мате­ри­а­ла? Вся­кий ска­жет, что гораздо доро­же сде­лать новую, а меж­ду тем я могу дока­зать, что в част­ных домах колон­ны такой же вели­чи­ны, сто­я­щие у имплю­вия, несмот­ря на более про­дол­жи­тель­ный и труд­ный под­воз мате­ри­а­ла, сто­и­ли каж­дая не более два­дца­ти тысяч сестер­ци­ев. 148. Но было бы неле­по подроб­но тол­ко­вать об этой столь явной наг­ло­сти Верре­са; он ведь во всем кон­трак­те откры­то насме­ял­ся над мне­ни­ем и суж­де­ни­я­ми обще­ства. В довер­ше­ние все­го он и при­пи­сал в кон­це: что оста­нет­ся от ста­ро­го мате­ри­а­ла, под­ряд­чик может взять себе, — как буд­то мог­ло от ста­ро­го мате­ри­а­ла что-нибудь остать­ся, когда вся построй­ка, долж­на была быть соору­же­на из ста­ро­го мате­ри­а­ла! —

Но допу­стим, что сирота не мог быть под­ряд­чи­ком; ведь и тогда под­ряду не сле­до­ва­ло попасть в руки Верре­са; каж­дый граж­да­нин мог взять под­ряд. Но все были устра­не­ны так же откры­то, как и сирота. Сро­ком окон­ча­ния работ он назна­чил декабрь­ские кален­ды 1 дек., под­ряд заклю­чил око­ло сен­тябрь­ских ид 13 сент.. Бла­го­да­ря крат­ко­сти сро­ка, все были устра­не­ны. LVII. 149. Как же Габо­ний успел вовре­мя кон­чить работу? — Габо­ния никто не бес­по­ко­ил ни в декабрь­ские кален­ды, ни в ноны, ни в иды; вооб­ще, задол­го до окон­ча­ния работы он отпра­вил­ся в про­вин­цию. Когда же он (вер­нув­шись из про­вин­ции) был при­вле­чен к суду, он спер­ва про­сто отве­чал, что не может запи­сать в свои кни­ги о сда­че ему под­ряда, а потом ввиду насто­я­ний Габо­ния сва­лил всю вину на меня, гово­ря, что эти кни­ги я опе­ча­тал; тогда Габо­ний через сво­их дру­зей обра­тил­ся ко мне и лег­ко добил­ся желае­мо­го. Тот не знал, что́ делать, — если б он не запи­сал о том, что работа ему сда­на, он наде­ял­ся най­ти себе какое-либо оправ­да­ние; но зато он пони­мал, что Габо­ний в этом слу­чае обна­ру­жит всю про­дел­ку — хотя может ли быть что-либо так ясно, как ясно это в насто­я­щее вре­мя! Все же, чтобы иметь одним свиде­те­лем мень­ше, он запи­сал, что при­нял работу от Габо­ния — четырь­мя года­ми поз­же сро­ка, назна­чен­но­го для окон­ча­ния под­ряда! 150. Если бы какой-либо граж­да­нин взду­мал взять под­ряд, ему не дали бы таких льгот; сро­ком окон­ча­ния работы он хотел устра­нить дру­гих под­ряд­чи­ков; а зака­ба­лить себя ему послед­ние не жела­ли, зная, что он будет вести себя с ними как чело­век, у кото­ро­го они отня­ли его добы­чу.

Нет надоб­но­сти стро­ить пред­по­ло­же­ния о том, кто имен­но полу­чил эти день­ги (560000 сест.); он сам выдал себя. Во-пер­вых, когда Д. Брут, кото­ро­му при­шлось из соб­ст­вен­но­го кар­ма­на упла­тить пять­сот шесть­де­сят тысяч сестер­ци­ев, круп­но пого­во­рил с ним, он не выдер­жал и — уже по под­пи­са­нии кон­трак­та и полу­че­нии зало­га, — отпу­стил Д. Бру­ту из пяти­сот шести­де­ся­ти тысяч сестер­ци­ев — сто десять тысяч, чего он, конеч­но, не мог бы сде­лать, если бы день­ги попа­ли в руки дру­гим. Затем, день­ги были упла­че­ны Кор­ни­фи­цию, кото­рый, чего он не станет отри­цать, был его сек­ре­та­рем. Нако­нец, кни­ги само­го Габо­ния гром­ко гово­рят, что добы­ча доста­лась Верре­су. (Сек­ре­та­рю). Читай. При­хо­до-рас­ход­ные кни­ги Габо­ния.

LVIII. 151. Здесь место отве­тить Кв. Гор­тен­сию, кото­рый жало­вал­ся в пер­вой сес­сии на то, что сирота Юний явил­ся пред вами в тоге мало­лет­них и сто­ял рядом с дядей, когда послед­ний давал свое пока­за­ние; он вопил, что я ищу попу­ляр­но­сти и, при­во­дя в суд маль­чи­ка, воз­буж­даю стра­сти. В каком же отно­ше­нии, Гор­тен­сий, этот маль­чик мог сде­лать меня попу­ляр­ным или воз­будить нена­висть к дру­гим? Веро­ят­но, я при­вел в суд сына Грак­ха, Сатур­ни­на или како­го-либо дру­го­го лица вро­де их, чтобы одним име­нем и вос­по­ми­на­ни­ем об его отце воз­будить него­до­ва­ние довер­чи­вой тол­пы? Нет, то был сын П. Юния, про­сто­го рим­ля­ни­на, кото­ро­го отец, уми­рая, счи­тал остав­лен­ным на попе­че­нии как опе­ку­нов и род­ст­вен­ни­ков, так и зако­нов, спра­вед­ли­во­сти маги­ст­ра­тов и муд­ро­сти ваше­го при­го­во­ра. 152. Лишен­ный, бла­го­да­ря пре­ступ­но­му, под­ло­му хищ­ни­че­ству Верре­са, все­го состо­я­ния отца, он явил­ся в суд если не для чего дру­го­го, то для того, по край­ней мере, чтобы видеть оде­тым хотя немно­го ста­ро­мод­нее чело­ве­ка, по мило­сти кото­ро­го он мно­го лет вос­пи­ты­вал­ся на чер­ном теле⁸⁶. Нет, Гор­тен­сий, ты пони­мал что, не его лета, но его дело, не его одеж­да, но его судь­ба дела­ют его попу­ляр­ным; на тебя про­из­во­ди­ло впе­чат­ле­ние не то, что он был в тоге, а ско­рей то, что он при­шел без меда­льо­на (§ 113). Его пла­тье, кото­рое он имел пра­во носить в силу обы­чая и как сво­бод­но­рож­ден­ный, не тро­ну­ло бы нико­го, — тяже­лое, непри­ят­ное впе­чат­ле­ние про­из­ве­ло на окру­жаю­щих то, что гнус­ный раз­бой­ник отнял у него дет­ское укра­ше­ние, дан­ное ему отцом, отли­чи­тель­ный знак его поло­же­ния. 153. Его сле­зы не мог­ли подей­ст­во­вать на народ так, как наши, как твои, Кв. Гор­тен­сий, как сле­зы судей, — так как про­цесс этот каса­ет­ся всех, опас­ность угро­жа­ет всем; столь вели­кую бес­чест­ность необ­хо­ди­мо, подоб­но пожа­ру, поту­шить общи­ми сила­ми. У нас есть малые дети; неиз­вест­но, сколь­ко про­жи­вет каж­дый из нас; мы долж­ны забо­тить­ся и при­ни­мать при жиз­ни меры пре­до­сто­рож­но­сти, чтобы их оди­но­кое дет­ство нашло себе вполне креп­кую защи­ту. Кто может охра­нять дет­ство наших детей от бес­со­вест­ных маги­ст­ра­тов? — Ска­жут, мать. Мно­го мог­ла сде­лать мать мало­лет­ней Аннии (§ 104 сл.) при всем ее высо­ком поло­же­нии, когда несмот­ря на ее моль­бы к богам и людям, Веррес отнял у крош­ки-сироты состо­я­ние ее отца? — Быть может, их защи­тят опе­ку­ны? — Лег­ко это им удаст­ся перед таким пре­то­ром, как он, кото­рый не посмот­рел, в деле сироты Юния, ни на пред­став­ле­ния, ни на прось­бы, ни на зва­ние тако­го опе­ку­на, как М. Мар­целл!

LIX. 154. И после это­го мы спра­ши­ва­ем еще, что сде­лал он в даль­них окра­и­нах Фри­гии, что — в самых край­них частях Пам­фи­лии, как раз­бой­ни­чал он в вой­ну с раз­бой­ни­ка­ми, — он, кото­рый на фору­ме сто­ли­цы рим­ско­го наро­да пока­зал себя нече­сти­вым пира­том. Можем ли мы сомне­вать­ся отно­си­тель­но того, как посту­пил он с добы­чею, отня­тою у непри­я­те­ля, — он, сде­лав­ший из добы­чи, захва­чен­ной Л. Метел­лом, бога­тую добы­чу себе, он, отдав­ший под­ряд на окрас­ку в белый цвет четы­рех колонн за сум­му, боль­шую той, за кото­рую тот отдал под­ряд на построй­ку всех их!⁸⁷ И мы будем ждать пока­за­ния свиде­те­лей из Сици­лии? Не гово­рил ли тот храм всем, кто глядел на него, о тво­ей алч­но­сти, неспра­вед­ли­во­сти и наг­ло­сти? Про­хо­дил ли кто от ста­туи Вер­тум­на к Боль­шо­му цир­ку без того, чтобы не видеть на каж­дом шагу сле­дов тво­ей алч­но­сти? Ули­цу, по кото­рой дви­га­ют­ся рели­ги­оз­ные про­цес­сии, ты оста­вил в таком состо­я­нии, что не сме­ешь прой­ти по ней сам⁸⁸. Может ли кто-нибудь верить, что, отде­лен­ный от Ита­лии мор­ским про­ли­вом, ты щадил союз­ни­ков, если ты сде­лал свиде­те­лем сво­их гра­бе­жей храм Касто­ра, храм, на кото­рый рим­ский народ глядит еже­днев­но, судьи же будут глядеть и тогда, когда ста­нут поста­нов­лять свой при­го­вор!..

LX. 155. Не доволь­ный всем этим, он, будучи город­ским пре­то­ром, зани­мал­ся уго­лов­ным судо­про­из­вод­ст­вом⁸⁹ — о чем так­же счи­таю нуж­ным упо­мя­нуть. Перед его пре­тор­ским три­бу­на­лом был обви­нен с тре­бо­ва­ни­ем штра­фа Кв. Опи­мий, под тем пред­ло­гом, что он в свою быт­ность народ­ным три­бу­ном интер­цеди­ро­вал, нару­шая этим Кор­не­ли­ев закон, на самом же деле за то, что он, как три­бун, гово­рил про­тив жела­ния одно­го из чле­нов ари­сто­кра­ти­че­ской пар­тии. Если бы я хотел гово­рить об этом про­цес­се подроб­но, я дол­жен был бы при­ве­сти име­на мно­гих лиц, задеть их, в чем мне нет необ­хо­ди­мо­сти. Ска­жу толь­ко, что несколь­ко — выра­жа­ясь снис­хо­ди­тель­но — свое­воль­ных людей, с его помо­щью, лиши­ли, ради шут­ки и поте­хи, Кв. Опи­мия все­го его состо­я­ния. 156. И после это­го он еще жалу­ет­ся на меня, что пер­вая сес­сия его про­цес­са про­дол­жа­лась по моей вине толь­ко девять дней, — он, кото­рый в три часа лишил Кв. Опи­мия, сена­то­ра рим­ско­го наро­да, все­го его состо­я­ния, запят­нав его, кро­ме того, сво­им при­го­во­ром! Вслед­ст­вие неспра­вед­ли­во­сти это­го при­го­во­ра в сена­те весь­ма часто под­ни­ма­лась речь о том, чтобы отме­нить эти штра­фы и подоб­но­го рода про­цес­сы. Было бы дол­го гово­рить о том, как откры­то, как под­ло гра­бил он при аук­ци­оне иму­ще­ства Кв. Опи­мия, — ска­жу одно: если я не дока­жу вам это­го кни­га­ми лиц, вполне заслу­жи­ваю­щих дове­рия, вы може­те ска­зать, что все это я выду­мал ради инте­ре­сов обви­не­ния. 157. И чело­век, поз­во­лив­ший себе снять как бы доспе­хи с несчаст­но­го сена­то­ра рим­ско­го наро­да, на суде кото­ро­го он сам пред­седа­тель­ст­во­вал как пре­тор, и уне­сти эту добы­чу к себе в дом, — еще пола­га­ет, что име­ет пра­во про­сить о какой бы то ни было поща­де?

LXI. Я не ста­ну гово­рить об извест­ной пере­бал­ло­ти­ров­ке судей в про­цес­се Юния⁹⁰. Мне ли гово­рить про­тив тех книг, кото­рые ты предъ­явил? — Это очень труд­но: меня пуга­ет не толь­ко авто­ри­тет твой и избран­ных тобою судей, но и золо­той пер­стень тво­е­го сек­ре­та­ря. Я не буду гово­рить о том, что труд­но дока­зать; я ска­жу толь­ко о том, в чем смею пред­ста­вить дока­за­тель­ства, — что мно­гие из лиц, зани­маю­щих высо­кое поло­же­ние, слы­ша­ли, как ты гово­рил им, что тебе сле­ду­ет про­стить твой под­лог, так как, если бы ты не был осто­ро­жен, тебя сгу­би­ла бы та же нена­висть, от кото­рой погиб Г. Юний. 158. Так-то при­вык он забо­тить­ся о себе и сво­ем бла­ге, — впи­сы­вая в част­ные и офи­ци­аль­ные кни­ги то, чего не было, уни­что­жая то, что было, убав­ляя, изме­няя и делая встав­ки; он дошел до того, что не может даже най­ти защи­ты сво­им пре­ступ­ле­ни­ям, не делая новых пре­ступ­ле­ний. Этот безу­мец рас­счи­ты­вал пере­ме­нить состав и сво­их судей, при помо­щи сво­его при­я­те­ля, Кв. Кур­ция, пред­седа­те­ля след­ст­вен­ной комис­сии; если бы я не поме­шал ему, при­чем силь­ную под­держ­ку ока­зал мне народ и гром­кое него­до­ва­ние при­сут­ст­ву­ю­щих — он без вся­ко­го осно­ва­ния пере­вел бы из вашей деку­рии, на кото­рую мне сле­до­ва­ло рас­счи­ты­вать в самых широ­ких раз­ме­рах, в свой судей­ский совет тех чле­нов, пере­ме­ще­ния кото­рых желал Веррес⁹¹.