Любовные элегии

Книга III

Публий Овидий Назон. Любовные элегии (Amores). М., Гос. изд-во худ. лит-ры, 1963 (2, 3, 5, 6, 10, 12, 13).
Публий Овидий Назон. Элегии и малые поэмы. М., «Художественная литература», 1973 (1, 4, 7—9, 11, 14, 15).
Перевод с латинского С. В. Шервинского.

I
Древ­ний высит­ся лес, топо­ра не зна­вав­ший от века.
Веришь неволь­но, что он — тай­ный при­ют боже­ства.
Ключ свя­щен­ный в лесу и пеще­ра с сосуль­ка­ми пем­зы,
И ото­всюду зву­чат неж­ные жало­бы птиц.
5 Там, когда я бро­дил в тени под лист­вою дре­вес­ной
В думах, куда же теперь Муза напра­вит мой труд,
Вижу Эле­гию вдруг: узлом — бла­го­вон­ные куд­ри,
Толь­ко одна у нее буд­то коро­че нога;
Див­ной кра­сы, с ожив­лен­ным лицом, в одеж­де тон­чай­шей, —
10 Даже урод­ство ноги лишь укра­ша­ло ее.
Власт­ная вдруг подо­шла и Тра­гедия шагом широ­ким,
Гроз­но сви­са­ли на лоб воло­сы; плащ до зем­ли.
Левой рукою она пома­ва­ла ски­пет­ром цар­ским,
Строй­ные ноги ее сжа­ли котур­нов рем­ни.
15 Пер­вой ска­за­ла она: «Когда же любить пере­ста­нешь
Ты, к уве­ща­ньям моим не пре­кло­ня­ю­щий слух?
О похож­де­ньях тво­их на пья­ных бол­та­ют пируш­ках,
В люд­ных тол­ку­ют местах, на пере­крест­ке любом,
Паль­цем частень­ко в тол­пе на поэта ука­зы­вать ста­ли:
20 «Вот он тот, кого сжег стра­стью жесто­кий Амур!»
Не заме­ча­ешь ты сам, что ста­но­вишь­ся прит­чею Рима…
Как же не стыд­но тебе все про себя раз­гла­шать?
Петь о важ­ней­шем пора, вдох­нов­лять­ся вак­хи­че­ским тир­сом, —
Вре­мя доволь­но терять, труд начи­най покруп­ней!
25 Ты уни­жа­ешь свой дар. Вос­пе­вай же дея­нья геро­ев!
«Попри­ще это ско­рей, ска­жешь, достой­но меня!»
Ты для дев­чо­нок сло­жил доста­точ­но песен забав­ных,
Были напе­вы твои с юно­стью ран­ней в ладу.
Сла­ву доста­вить теперь ты обя­зан тра­гедии рим­ской,
30 И вдох­но­ве­нье твое выпол­нит волю мою!»
Так она кон­чи­ла речь в сво­их теат­раль­ных котур­нах,
И пока­ча­ла, ска­зав, густо­во­ло­сой гла­вой.
И, на нее поко­сясь, улыб­ну­лась Эле­гия, вижу, —
Мирт дер­жа­ла она, пом­нит­ся, в пра­вой руке.
35 «Что пори­ца­ешь меня, Тра­гедия гор­дая, речью
Важ­ной? — ска­за­ла. — Ужель важ­ной не можешь не быть?
Не погну­ша­лась и ты нерав­ным сти­хом выра­жать­ся,
Ты, состя­за­ясь со мной, мой при­ме­ни­ла раз­мер?
Нет, вели­ча­вых сти­хов со сво­и­ми рав­нять я не смею,
40 Твой затме­ва­ет дво­рец скром­ные сени мои.
Вет­ре­на я, и мил мне Амур, он вет­ре­ник тоже,
Избран­ный мною пред­мет — по даро­ва­ньям моим.
Бога игри­во­го мать без меня гру­бо­ва­та была бы,
Я роди­лась, чтобы ей вер­ною спут­ни­цей быть.
45 Все-таки я кое в чем и силь­нее тебя: я такое
Пере­но­шу, от чего хму­рят­ся бро­ви твои.
Дверь, кото­рую ты не откро­ешь тяже­лым котур­ном,
Я откры­ваю лег­ко рез­вой сво­ей бол­тов­ней.
Не научи­ла ли я и Корин­ну обма­ны­вать стра­жа,
50 И на изме­ну скло­нять вер­ность надеж­ных зам­ков,
Тай­но с посте­ли вста­вать, раз­вя­зав поя­сок у сороч­ки,
И в полу­ноч­ной тиши шагом неслыш­ным сту­пать?
Мало ли я на жесто­ких две­рях пови­са­ла таб­лич­кой,
Не побо­ясь, что меня каж­дый про­хо­жий про­чтет!
55 Пом­ню и то, как не раз, за пазу­хой пря­чась рабы­ни,
Я дожи­да­лась, когда ж сто­рож сви­ре­пый уйдет?
Раз на рож­де­нье меня в пода­рок послал ты — и что же?
Вар­вар­ка тут же, раз­бив, в воду швыр­ну­ла меня.
Пер­вой взрас­ти­ла в тебе я счаст­ли­вое семя талан­та.
60 Это — мой дар… А его тре­бу­ет нын­че — она!»
Кон­чи­ли. Я же ска­зал: «Закли­наю вас вами сами­ми
Слух бес­при­страст­но скло­нить к пол­ным сми­ре­нья сло­вам.
Та мне во сла­ву сулит котурн высо­кий и ски­петр —
С уст уж готов у меня звук вели­ча­вый сле­теть…
65 Эта же — нашей люб­ви обе­ща­ет бес­смер­тье… Остань­ся ж
И про­дол­жай при­бав­лять крат­кие к длин­ным сти­хам!
Лишь нена­дол­го пев­цу, Тра­гедия, даруй отсроч­ку:
Труд над тобой — на века, ей мимо­лет­ный милей…»
И согла­си­лась она… Торо­пи­тесь, любов­ные пес­ни!
70 Есть еще вре­мя, — а там труд вели­ча­вее ждет.
II
В цир­ке сего­дня сижу я не ради коней зна­ме­ни­тых, —
Нын­че желаю побед тем, кого ты избра­ла.
Чтобы с тобой гово­рить, сидеть с тобою, при­шел я, —
Чтобы мог­ла ты узнать пыл, про­буж­ден­ный тобой…
5 Ты на аре­ну глядишь, а я на тебя: наблюда­ем
Оба мы то, что хотим, сыты обо­их гла­за.
Счаст­лив воз­ни­ца, тобой пред­по­чтен­ный, кто бы он ни был!
Зна­чит, ему уда­лось вызвать вни­ма­нье твое.
Мне бы уда­чу его!.. Упряж­ку погнав из огра­ды,
10 Сме­ло бы я отдал­ся бур­но­му бегу коней;
Спи­ны бичом бы хле­стал, тугие б натя­ги­вал вож­жи;
Мчась, того и гляди осью бы мету задел!
Но, лишь тебя увидав, я бег замед­лил бы тот­час,
И осла­бев­шие вмиг выпа­ли б вож­жи из рук…
15 Ах, и Пелопс едва не упал на риста­нии в Пизе
Лишь отто­го, что узнал твой, Гип­по­да­мия, лик.
Все же победу ему при­нес­ла бла­го­склон­ность подру­ги, —
Пусть же победу и нам даст бла­го­склон­ность подруг!..
Хочешь сбе­жать?.. О, сиди!.. В одном мы ряду и бок о бок…
20 Да, пре­иму­ще­ства есть в пра­ви­лах мест цир­ко­вых.
«Вы, напра­во от нас, над девуш­кой сжаль­тесь, сосед­ка:
Ей нестер­пи­мо, ведь вы вся на нее налег­ли!
Так­же и вы, поза­ди, под­бе­ри­те немно­жеч­ко ноги,
Пол­но вам спи­ну ее твер­дым коле­ном давить!..»
25 Твой опу­стил­ся подол и воло­чит­ся по полу, — склад­ки
При­по­ды­ми, а не то я их тебе под­бе­ру.
Ну и рев­ни­вец подол! Скры­ва­ет пре­лест­ные ноги,
Видеть их хочет один… Ну и рев­ни­вец подол!
Ноги такой кра­соты Мела­ни­он у Ата­лан­ты,
30 Бегом несу­щей­ся прочь, тро­нуть стре­мил­ся рукой.
Ноги такие еще у Диа­ны в подо­бран­ном пла­тье
Пишут, когда за зве­рьем, сме­лых сме­лее, бежит.
Их не видал, а горю… Что ж будет, когда их уви­жу?
Пла­мя пита­ешь огнем, в море вли­ва­ешь воды!
35 Судя по этим кра­сам, пред­став­ляю себе и дру­гие,
Те, что от взо­ров таят тон­кие тка­ни одежд…
Хочешь, пока на тебя вете­роч­ком я лег­ким повею,
Перед тобою махать вее­ром ста­ну? Иль нет?
Вид­но, в душе у меня, а вовсе не в возду­хе, жар­ко:
40 Жен­ской пле­нен я кра­сой, грудь мою сушит любовь…
Мы гово­рим, а уж пыль у тебя оседа­ет на пла­тье.
Прочь, недо­стой­ная пыль! С бело­го тела сой­ди!..
Тише!.. Тор­же­ст­вен­ный миг… При­та­и­тесь теперь и мол­чи­те…
Руко­пле­щи­те! Пора! Вот он, — тор­же­ст­вен­ный миг…
45 Шест­вие… Пер­вой летит на рас­ки­ну­тых кры­льях Победа.
К нам, о боги­ня! Ко мне! Дай мне в люб­ви победить!
Кто почи­та­тель морей, пус­кай руко­пле­щет Неп­ту­ну, —
Я рав­но­ду­шен к воде, зем­лю свою я люб­лю…
Мар­су ты хло­пай, боец! А я нена­ви­жу ору­жье:
50 Пред­по­чи­таю я мир, — с миром при­хо­дит любовь.
Будь к про­ри­ца­те­лям, Феб, бла­го­скло­нен, к охот­ни­кам, Феба!
Рук же искус­ных при­вет ты, о Минер­ва, при­ми!
Ты, зем­ледел, покло­нись Цере­ре и том­но­му Вак­ху!
Всад­ник, кулач­ный боец, с вами Кастор и Пол­лукс!
55 Я же, Вене­ра, тебе и маль­чи­кам с луком их мет­ким
Руко­пле­щу, я молю мне в моем деле помочь.
Мыс­ли моей гос­по­жи изме­ни, чтоб любить доз­во­ля­ла…
Вижу: боги­ня сулит сча­стье кив­ком голо­вы!
Ну же, про­шу, обе­щай, под­твер­ди обе­ща­нье боги­ни, —
60 Будешь мне ты боже­ст­вом, пусть уж Вене­ра про­стит!
Все­ми бога­ми кля­нусь в тор­же­ст­вен­ном шест­вии этом —
Будешь на все вре­ме­на ты гос­по­жою моей!..
Ноги сви­са­ют твои, — ты можешь, еже­ли хочешь,
На пере­кла­дин­ку здесь кон­чи­ки их опе­реть…
65 Сно­ва аре­на пуста… Начи­ная Вели­кие игры,
Пре­тор пустил чет­вер­ни пер­вым забе­гом впе­ред.
Вижу, кто избран тобой. О, пусть победит твой избран­ник!
Кажет­ся, кони и те чуют жела­нья твои…
Горе! Как дале­ко по кру­гу он столб оги­ба­ет!
70 Что ж ты наде­лал? Дру­гой бли­же про­шел коле­сом!
Что ты наде­лал? Беда! Ты кра­са­ви­цы пре­дал жела­нья…
Туже рукой натя­ни левые вож­жи, молю!..
Неуча выбра­ли мы… Отзо­ви­те его, о кви­ри­ты!
Дай­те же знак поско­рей, тогой мах­ни­те ему!..
75 Вот… Ото­зва­ли… Боюсь, при­чес­ку собьют тебе тоги, —
Спрячь­ся-ка луч­ше сюда, в склад­ки одеж­ды моей…
Но уж ворота опять рас­пах­ну­лись, и вновь из огра­ды
Ряд раз­но­цвет­ных воз­ниц гонит рети­вых коней.
Ну, победи хоть теперь, про­не­сись на сво­бод­ном про­стран­стве,
80 Чтобы ее и мои осу­ще­ст­ви­лись моль­бы!..
Осу­ще­ст­ви­лись моль­бы… гос­по­жи… Мои же — напрас­ны…
Паль­мы он ветвь полу­чил, — мне ж пред­сто­ит добы­вать…
Ты улыб­ну­лась, глаз­ком кое-что обе­щая игри­во…
Будет пока… Но потом и осталь­ное мне дай!
III
Как же тут верить богам?.. Она невер­на, изме­ни­ла,
Но оста­ет­ся собой, с преж­ним, все тем же лицом…
Воло­сы были длин­ны у нее, не нару­шив­шей клят­вы, —
У оскор­бив­шей богов воло­сы так же длин­ны…
5 Ранее кожи ее бело­снеж­ной был розов отте­нок, —
Так же на белом лице ныне румя­нец скво­зит…
Малень­кой нож­ка была — и теперь без­упреч­на по фор­ме;
Ста­тен был облик и строг — ста­тен он, строг и теперь.
Рань­ше свер­ка­ли гла­за — и ныне сия­ют как звезды, —
10 Часто измен­ни­ца мне их оба­я­ньем лга­ла…
Зна­чит, не сдер­жи­вать клятв поз­во­ля­ют бес­смерт­ные сами
Жен­щи­нам, и кра­сота, зна­чит, сама — боже­ство?
Пом­ню, гла­за­ми кля­лась и сво­и­ми она, и мои­ми, —
Горь­кой сле­зою теперь пла­чут мои лишь гла­за…
15 Боги! Если она без­на­ка­зан­но вас оскор­би­ла, —
Так поче­му же стра­дать мне за чужую вину?
Прав­да, Кефе­е­ву дочь, деви­цу, вы не сму­ти­лись
Смер­ти без­вин­но пре­дать за мате­рин­скую спесь…
Мало того что свиде­те­ли вы ока­за­лись пустые,
20 Что над бога­ми и мной так насме­я­лась она,
Мне ли еще и нака­зан­ным быть за ее веро­лом­ство?
Ста­ну ль, обма­ну­тый сам, жерт­вой обман­щи­цы я?
Или же «бог» — лишь назва­нье одно, недо­стой­ное стра­ха, —
И воз­буж­да­ет оно глу­пую веру людей?
25 Если же бог суще­ст­ву­ет, так он моло­день­ких любит
Жен­щин, — вот поче­му все и доз­во­ле­но им…
Нам лишь, муж­чи­нам, гро­зит сам Марс мечом смер­то­нос­ным,
Непо­беди­мое в нас целит Пал­ла­ды копье;
Нам же гро­зит и тугой, натя­ну­тый лук Апол­ло­на;
30 И Гро­мо­вер­жец для нас мол­нии дер­жит в руке.
Боги, обиды тер­пя, огор­чить стра­шат­ся кра­са­виц,
Не убо­яв­ших­ся их сами боят­ся они.
Кто же в хра­мах теперь фими­ам воз­жи­гать им захо­чет?
Боль­ше реши­мо­сти впрямь надо муж­чи­нам иметь:
35 Мечет перу­ны свои в твер­ды­ни и в рощи Юпи­тер,
Но запре­ща­ет стре­лам жен­щин невер­ных разить!
Мно­гих бы надо каз­нить, — а сго­ре­ла одна лишь Семе­ла:
Неж­ной услу­гой сво­ей казнь заслу­жи­ла она;
Не при­ведись увидать ей любов­ни­ка в обра­зе бога,
40 Вак­ха не стал бы носить, мать заме­няя, отец…
Впро­чем, на что мне пенять? Зачем небе­са обви­няю?
И у бес­смерт­ных богов те же гла­за и душа:
Будь я сам боже­ст­вом, я поз­во­лил бы жен­щине тоже
Ложью пле­ни­тель­ных уст бога во мне оскорб­лять…
45 Ты же уме­рен­ней будь, тер­пе­нье богов иску­шая,
Милая, или хотя б дру­га гла­за поща­ди.
IV
Сто­ро­жа, стро­гий супруг, к моло­дой ты при­ста­вил подру­ге.
Пол­но! Себя соблюдать жен­щине надо самой.
Коль не от стра­ха жена без­упреч­на, то впрямь без­упреч­на, —
А под запре­том она, хоть не гре­шит, а греш­на…
5 Тела блюдешь чистоту, а душа все рав­но любо­дей­ка…
Жен­щи­ну не усте­речь про­тив жела­нья ее.
Жен­скую душу сбе­речь ника­кие не смо­гут затво­ры:
Кажет­ся, всё на зам­ке, — а соблаз­ни­тель про­ник!
Мень­ше гре­шат, коль мож­но гре­шить; доз­во­ле­нье изме­ны
10 Тупит само по себе тай­ной меч­ты ост­ро­ту.
Верь мне, супруг: пере­стань порок поощ­рять запре­ще­ньем, —
Луч­ше побо­решь его, если усту­пишь ему.
Видел я как-то коня: он узде не хотел под­чи­нить­ся
И, заку­сив уди­ла, мол­нии нес­ся быст­рей, —
15 Но поко­рил­ся и встал, ощу­тив, что на тре­па­ной гри­ве
Мяг­кие вож­жи лежат, что осла­бе­ла узда.
Все, что запрет­но, вле­чет; того, что не веле­но, жаж­дем.
Сто­ит вра­чу запре­тить, про­сит напить­ся боль­ной…
Сто было глаз на челе у Аргу­са, сто на затыл­ке, —
20 Все же Амур — и лишь он — часто его про­во­дил.
В проч­ный спаль­ный покой из желе­за и кам­ня Данаю
Девой невин­ной вве­ли, — мате­рью ста­ла и там.
А Пене­ло­па, хотя ника­кой не име­лось охра­ны,
Все же оста­лась чиста средь моло­дых жени­хов.
25 Боль­ше хотим мы того, что дру­гой бере­жет. При­вле­ка­ет
Вора охра­на сама. Ред­кий доступ­но­му рад.
К жен­щине часто вле­чет не кра­са, а при­стра­стье супру­га:
Что-то в ней, види­мо, есть, что при­вя­за­ло его…
Чест­ной не будь вза­пер­ти, — изме­няя, ты будешь милее.
30 Сла­ще вол­не­нья люб­ви, чем обла­да­нье кра­сой.
Пусть воз­му­ща­ют­ся, — нам запрет­ное сла­ще бла­жен­ство,
Та лишь нам серд­це пле­нит, кто про­ле­пе­чет: «Боюсь!»
Кста­ти, дер­жать под зам­ком недоз­во­ле­но жен­щин сво­бод­ных,
Так устра­ша­ют одних ино­пле­мен­ных рабынь.
35 Еже­ли впра­ве ска­зать ее сто­рож: моя, мол, заслу­га… —
Так за невин­ность ее надо раба похва­лить!
Под­лин­но тот про­сто­ват, кто измен не выно­сит подру­ги,
И недо­ста­точ­но он с нра­ва­ми Рима зна­ком.
Ведь при нача­ле его — неза­кон­ные Мар­со­вы дети:
40 Или­ей Ромул рож­ден, тою же Или­ей — Рем.
Да и при чем кра­сота, если ты цело­муд­рия ищешь?
Каче­ствам этим, поверь, не сов­ме­стить­ся никак.
Если умен ты, к жене снис­хо­ди­те­лен будь и не хмурь­ся,
К ней при­ме­нять пере­стань гроз­но­го мужа пра­ва.
45 Жени­ных луч­ше дру­зей при­вет­ст­вуй (их будет нема­ло!) —
Труд не велик, но тебя воз­на­гра­дит он вполне.
Ты моло­деж­ных пиров посто­ян­ным участ­ни­ком ста­нешь,
Дома, не делая трат, мно­го нако­пишь добра.
V
Ночь насту­пи­ла, и сон сме­жил мне уста­лые веки.
Вот что при­виде­лось мне, — и содрог­ну­лась душа.
Снил­ся какой-то мне холм, откры­тый на юг и порос­ший
Рощей дубо­вой. В вет­вях мно­же­ство пря­та­лось птиц.
5 Кни­зу от рощи был луг с густой зеле­ной тра­вою;
Вла­гой его оро­шал тихо жур­ча­щий ручей.
Сам я от лет­ней жары под лист­вою дре­вес­ной укрыл­ся,
Но под дре­вес­ной лист­вой тоже томи­ла жара.
Тут появ­ля­ет­ся вдруг чисто-белая, вижу, коро­ва;
10 Ста­ла она мура­ву вме­сте с цве­та­ми щипать.
Сне­га белее была, кото­рый недав­но лишь выпал
И не успел, поле­жав, вла­гой про­зрач­ною стать,
Иль моло­ка, что едва из упру­гих сос­цов застру­и­лось
Дой­ной овцы и в вед­ре белою пеной шумит.
15 Ей сопут­ст­во­вал бык, супруг коро­вы счаст­ли­вый;
Рядом на мяг­кий лужок с неж­ной при­лег он женой.
Так он лежал и меж тем не спе­ша пере­же­вы­вал жвач­ку, —
Ел, наеда­ясь опять съе­ден­ной рань­ше едой.
Ско­ро при­виде­лось мне, что он разо­млел от дре­моты,
20 Что кру­то­ро­гой при­ник он голо­вою к зем­ле.
Вдруг воро­на, гля­жу, сле­те­ла, махая кры­ла­ми,
И на зеле­ный лужок, кар­кая, села; потом
Три­жды клю­ну­ла грудь бело­снеж­ной коро­вы и наг­ло
Клю­вом вырва­ла вмиг несколь­ко белых кло­ков.
25 Та, хоть не сра­зу, ушла, на месте оста­вив супру­га, —
А на коро­вьей груди кро­во­под­тек баг­ро­вел.
И, увидав, что быки пасут­ся в лугах неда­ле­ко, —
Ибо и вправ­ду быки непо­да­ле­ку пас­лись, —
Сра­зу помча­лась туда и, в ста­до сей­час же вме­шав­шись,
30 Ста­ла пастись на лугу, где посоч­нее тра­ва.
«Кто бы ты ни был, ска­жи, ноч­ных сно­виде­ний отгад­чик, —
Если в нем исти­на есть, что́ пред­ве­ща­ет мой сон?» —
Так я спро­сил, и в ответ отгад­чик ноч­ных сно­виде­ний
Мол­вил, взве­сив в уме каж­дое сло­во мое:
35 «Зной, кото­ро­го ты избе­жать под лист­вою стре­мил­ся, —
Хоть и не смог избе­жать, — это любов­ная страсть.
В белой коро­ве твою уга­дать нетруд­но подру­гу:
Цвет у них общий; а бык — сам ты, любов­ник ее.
Ост­рым клю­вом ей грудь воро­на кле­ва­ла — понят­но:
40 Ста­рая свод­ня с пути сби­ла подру­гу твою.
То, что коро­ва ушла от быка, хоть ушла и не сра­зу,
Зна­чит: ты будешь один зяб­нуть в посте­ли пустой.
То, что кро­во­под­тек баг­ро­вел на груди у коро­вы, —
Знак, что измен­ни­цы грудь тоже, навер­но, с пят­ном».
45 Кон­чил, — и я померт­вел, от щек отхлы­ну­ла сра­зу
Кровь, и глу­бо­кая ночь мра­ком оку­та­ла взор.
VI
«Или­стый, мут­ный поток, порос­ший сплошь камы­ша­ми,
Я же к подру­ге спе­шу, — воды сдер­жи хоть на миг!
Нет ни мостов ника­ких на тебе, ни паро­ма с верев­кой,
Чтоб пере­пра­вить­ся мне через тебя без греб­цов.
5 Пом­ню, ты узень­ким был, я тебя перей­ти не боял­ся,
Толь­ко подош­вы одни смо­чит, быва­ло, вол­на.
Снег на сосед­ней горе рас­та­ял, — вот ты и мчишь­ся,
Гряз­ным уще­льем сво­им взбух­шую катишь вол­ну…
О, для чего я спе­шил, не давал себе сна и покоя,
10 Уж пере­стал раз­би­рать, ночь насту­пи­ла иль день?
Иль чтоб сто­ять вот так и спо­со­ба даже не видеть,
Как бы на берег дру­гой твер­дой ногою сту­пить?
Мне бы те кры­лья теперь, с кото­ры­ми отпрыск Данаи
Страш­ную, пол­ную змей, голо­ву храб­ро отсек!
15 Мне колес­ни­цу б теперь, с кото­рой Цере­ри­ны зер­на
Плу­га не знав­шей еще бро­ше­ны были зем­ле!
Что чуде­са поми­нать, измыш­ле­ния древ­них поэтов? —
Этих чудес не видал и не увидит никто…
Ты же, свои бере­га зато­пив­ший бур­ной вол­ною,
20 Воду не лей через край (да не иссяк­нешь вовек!..);
Верь, тебе не стер­петь все­об­ще­го него­до­ва­нья,
Если узна­ют, что так был я задер­жан тобой.
Надоб­но было б ручьям помо­гать моло­де­жи влюб­лен­ной, —
Боги реч­ные не раз сами изведа­ли страсть.
25 Блед­ный был Инах пле­нен, по пре­да­нью, вифин­скою ним­фой
Мели­ей и, гово­рят, в стру­ях студе­ных сго­рал.
Деся­ти­ле­тья еще не свер­ши­лось оса­ды тро­ян­ской,
А уж Нее­ра, о Ксанф, очи пле­ни­ла твои.
Раз­ве, питая любовь неиз­мен­ную к деве аркад­ской,
30 Вынуж­ден не был Алфей раз­ны­ми зем­ля­ми течь?
Ты, по пре­да­нью, Пеней, посу­лен­ную Ксу­ту Кре­усу
Дол­го во фтий­ской зем­ле пря­тал от взо­ров люд­ских.
Что об Асо­пе ска­жу? Он храб­рую духом Фебею
Страст­но любил, и она пять роди­ла доче­рей.
35 Если б тебя я спро­сил, Ахе­лой, где рога твои ныне,
Ты бы отве­тил, вздох­нув: гнев­ный сло­мал их Геракл!
Иль домо­га­лись, сой­дясь, Калидо­на, Это­лии целой?
Нет, домо­га­лись они лишь Дея­ни­ры одной.
Бла­га дару­ю­щий Нил, по семи про­те­каю­щий устьям,
40 Скрыв­ший искус­но в пес­ках вод столь обиль­ных исток,
Тоже любил, и огонь, что Асо­по­ва дочь Эван­тея
В нем рас­па­ли­ла, не мог в вол­нах сво­их зага­сить.
Чтобы сухим Сал­мо­нею обнять, Эни­пей не велел ли
Водам сво­им отсту­пить, — и отсту­пи­ли они.
45 Я не забыл и тебя, поя­ще­го Тибур Аргей­ский.
Пен­ные воды стре­мя в ска­лах, про­би­тых тобой, —
Или­ей был ты пле­нен, хоть и в виде пред­ста­ла ужас­ном:
Мет­ки ног­тей на щеках, мет­ки ног­тей на челе, —
Мар­са виной сра­же­на и дяди зло­дей­ст­вом, сте­на­ла
50 И по пустын­ным местам дол­го бро­ди­ла босой.
Тут из стре­ми­тель­ных вод Аниен увидал ее бур­ный,
Тот­час из пени­стых волн голос раздал­ся глу­хой;
Бог гово­рит ей: «К чему ты мой берег, печаль­ная, топ­чешь?
Ведь от идей­ца ведешь Лао­медон­та свой род!
55 Где твой обыч­ный наряд? Поче­му оди­но­кая бро­дишь?
Белой тесь­мой поче­му не повя­за­ла волос?
Пла­чешь зачем, для чего ты сле­за­ми гла­за изну­ря­ешь
И, обе­зу­мев, зачем бьешь себя в голую грудь?
Надо не серд­це иметь, а желе­за кусок или камень,
60 Чтоб рав­но­душ­но в сле­зах неж­ное видеть лицо.
Илия, страх поза­будь, тебя мой дво­рец ожи­да­ет,
С честью там при­мут тебя. Илия, страх поза­будь!
Сот­ня и более нимф у тебя в услу­же­нии будет,
Ибо в глу­би­нах моих сот­ня и более нимф.
65 Не отвер­гай же меня, молю, о пито­ми­ца Трои,
Мною обе­щан­ных, верь, будут бога­че дары».
Мол­вил. Она же, к зем­ле поту­пив стыд­ли­вые очи,
Пла­ка­ла мол­ча и грудь теп­лым кро­пи­ла дождем.
Три­жды пыта­лась бежать — стол­бе­не­ла три­жды над без­дной,
70 Даль­ше бежать не мог­ла, силы ей ско­вы­вал страх.
Воло­сы рвать нако­нец жесто­кою ста­ла рукою,
И из тре­пе­щу­щих уст жалоб­ный вырвал­ся стон:
«Луч­ше б остан­ки мои упо­ко­и­лись в отчей моги­ле
Рань­ше, когда их мог­ли дев­ст­вен­ным пра­хом назвать!
75 Брач­ные факе­лы мне ль пред­ла­гать, когда-то вестал­ке!
Греш­ной, теперь не блю­сти мне или­он­ский очаг.
Что же я мед­лю, даю на блуд­ни­цу ука­зы­вать паль­цем?
Пусть же погибнет позор, мне заклей­мив­ший чело!»
И, оде­я­ньем закрыв сле­зой увлаж­нен­ные очи,
80 Сверг­лась не пом­ня себя в быст­рые воды реки.
Бог же реч­ной под грудь про­вор­но под­ста­вил ей руки
И, по пре­да­нью, пра­ва дал ей на ложе свое.
Так же и ты, о поток, пылал, навер­но, любо­вью, —
Толь­ко густые леса ваши скры­ва­ют гре­хи…»
85 Я гово­рил, а вода поды­ма­лась меж тем, рас­те­ка­лась,
Рус­ло уже не мог­ло буй­ной вол­ны удер­жать.
Беше­ный, что я тебе? Для чего наслаж­де­ний вза­им­ных
Ото­дви­га­ешь ты миг, гру­бо сто­ишь на пути?
Будь ты река как река, с бла­го­род­ным могу­чим тече­ньем,
90 Чья широ­ко по зем­ле сла­ва повсюду гре­мит, —
Ты ж — безы­мян­ный поток, из ручьев обра­зо­ван слу­чай­ных,
Твой неиз­ве­стен род­ник, ложе невер­но твое.
Вме­сто клю­чей ты напи­тан дождем и рас­та­яв­шим сне­гом,
Всем мно­го­во­дьем сво­им нуд­ной обя­зан зиме.
95 Или ты гря­зью сплош­ной в дожд­ли­вую катишь­ся пору,
Иль пере­сохнет рус­ло — и пре­вра­ща­ешь­ся в пыль.
Может ли пут­ник тогда уто­лить свою жаж­ду тобою?
Кто, бла­го­дар­ный тебе, ска­жет: «Будь вечен твой бег!»
Бед­ст­вие ты для скота, и бед­ст­вие пуще для нивы.
100 Жал­ко их, прав­да, — но мне хва­тит и соб­ст­вен­ных бед…
Горе! С ума я сошел: про пото­ки ему тол­ко­вал я
И про любовь их… Позор! Сколь­ко имен при­во­дил!..
И перед дря­нью такой про Ина­ха, про Ахе­лоя
Речи я вел, поми­нал имя, о Нил, и твое…
105 Ну, а тебе, нечи­стый поток, по заслу­гам желаю,
Чтобы ты летом сго­рал, чтобы зимой леде­нел.
VII
Иль не пре­крас­на она, эта жен­щи­на? Иль не изящ­на?
Или все­гда не влек­ла пыл­ких жела­ний моих?
Тщет­но, одна­ко, ее я дер­жал, осла­бев­ший, в объ­я­тьях,
Вяло­го ложа люб­ви гру­зом постыд­ным я был.
5 Хоть и желал я ее и она отве­ча­ла жела­ньям,
Не было силы во мне, воля дре­ма­ла моя.
Шею, одна­ко, мою она обни­ма­ла рука­ми
Кости сло­но­вой белей или фри­гий­ских сне­гов;
Неж­но драз­ни­ла меня сла­до­страст­ным огнем поце­лу­ев,
10 Лас­ко­во строй­ным бед­ром льну­ла к бед­ру мое­му.
Сколь­ко мне лас­ко­вых слов гово­ри­ла, зва­ла «гос­по­ди­ном», —
Все повто­ря­ла она, чем воз­буж­да­ет­ся страсть.
Я же, как буд­то меня леде­ня­щей натер­ли цику­той,
Был полу­жив, полу­мертв, мыш­цы утра­ти­ли мощь.
15 Вот и лежал я, как пень, как ста­туя, груз бес­по­лез­ный, —
Было бы труд­но решить, тело ли я или тень?
Что мне от ста­ро­сти ждать (коль мне пред­на­зна­че­на ста­рость),
Если уж юность моя так изме­ня­ет себе?
Ах! Я сты­жусь сво­их лет: ведь я и муж­чи­на и молод, —
20 Но не муж­чи­ной я был, не моло­дым в эту ночь…
Вста­ла с посте­ли она, как жри­ца, иду­щая к хра­му
Весты, иль слов­но сест­ра, с бра­том рас­став­шись род­ным…
Но ведь недав­но совсем с бело­ку­рою Хлидой и с Либой,
Да и с бле­стя­щей Пито был я досто­ин себя,
25 И, про­во­дя бла­жен­ную ночь с пре­крас­ной Корин­ной,
Воле моей гос­по­жи был я послу­шен во всем.
Сник­ло ли тело мое, фес­са­лий­ским отрав­ле­но ядом?
Или же я осла­бел от наго­вор­ной тра­вы?
Ведь­ма ли имя мое начер­та­ла на вос­ке баг­ря­ном
30 И про­ко­ло­ла меня в самую печень иглой?
От чаро­дей­ства и хлеб ста­но­вит­ся зла­ком бес­плод­ным,
От ворож­бы в род­ни­ках пере­сы­ха­ет вода;
Пада­ют гроз­дья с лозы и желуди с дуба, лишь толь­ко
Их окол­ду­ют, и сам валит­ся с дере­ва плод.
35 Так поче­му ж ворож­бе не лишать нас и мощи телес­ной?
Вот, может быть, поче­му был я бес­си­лен в ту ночь…
И, разу­ме­ет­ся, — стыд… И он был поме­хою делу,
Сла­бо­сти жал­кой моей был он при­чи­ной вто­рой…
А ведь какую кра­су я видел, к ней при­ка­сал­ся!
40 Так лишь сороч­ке ее к телу дано при­ни­кать.
От при­ка­са­нья к нему вновь юно­шей стал бы и Нестор,
Стал бы, годам вопре­ки, юным и силь­ным Тифон…
В ней под­хо­ди­ло мне все, — под­хо­дя­щим не был любов­ник…
Как же мне к прось­бам теперь, к новым моль­бам при­бе­гать?
45 Думаю, боль­ше того: рас­ка­я­лись боги, что дали
Мне обла­дать кра­сотой, раз я их дар осра­мил.
При­ня­тым быть у нее я меч­тал — и она при­ни­ма­ла;
И цело­вать? — цело­вал; с нею быть рядом? — бывал.
Даже и слу­чай помог… Но к чему мне дер­жа­ва без вла­сти?
50 Я, как заяд­лый ску­пец, рас­по­рядил­ся доб­ром.
Так, окру­жен­ный водой, от жаж­ды Тан­тал томит­ся
И нико­гда не сорвет рядом вися­щих пло­дов…
Так покида­ет лишь тот постель кра­са­ви­цы юной,
Кто отправ­ля­ет­ся в храм перед бога­ми пред­стать…
55 Мне не дари­ла ль она поце­лу­ев горя­чих и неж­ных?
Тщет­но!.. По-вся­че­ски страсть не воз­буж­да­ла ль мою?
А ведь и цар­ст­вен­ный дуб, и твер­дый алмаз, и без­душ­ный
Камень мог­ла бы она лас­кою тро­нуть сво­ей.
Тро­нуть тем боле мог­ла б чело­ве­ка живо­го, муж­чи­ну…
60 Я же, — я не был живым, не был муж­чи­ною с ней.
Перед глу­хи­ми зачем разда­ва­лось бы Фемия пенье?
Раз­ве Фами­ра-слеп­ца живо­пись может пле­нить?
Сколь­ко заране себе обе­щал я утех пота­ен­но,
Сколь­ко раз­лич­ных забав мне рисо­ва­ла меч­та!
65 А меж­ду тем лежа­ло мое полу­мерт­вое тело,
На посрам­ле­ние мне, розы вче­раш­ней дряб­лей.
Ныне же сно­ва я бодр и здо­ров, не ко вре­ме­ни кре­пок,
Сно­ва на служ­бу я рвусь, сно­ва я тре­бую дел.
Что же постыд­но тогда я поник, наи­худ­ший из смерт­ных
70 В деле люб­ви? Поче­му сам был собой посрам­лен?
Воору­жен­ный Амур, ты сде­лал меня без­оруж­ным,
Ты же под­вел и ее, — весь я сго­рел со сты­да!
А ведь подру­га моя и руки ко мне про­сти­ра­ла,
И поощ­ря­ла любовь лас­кой искус­ной она…
75 Но, увидав, что мой пыл ника­ким не про­будишь искус­ст­вом
И что, свой долг поза­быв, я лишь сла­бей ста­нов­люсь,
Мол­ви­ла: «Ты надо мной изде­ва­ешь­ся? Про­тив жела­нья
Кто же велел тебе лезть, дурень, ко мне на постель?
Иль тут прон­зен­ная шерсть вино­ва­та кол­ду­ньи ээй­ской,
80 Или же ты изну­рен, вид­но, любо­вью с дру­гой…»
Миг — и, с посте­ли скольз­нув в рас­по­я­сан­ной лег­кой рубаш­ке,
Не постес­ня­лась ско­рей прочь убе­жать боси­ком.
А чтоб слу­жан­ки про­знать не мог­ли про ее неуда­чу,
Скрыть свой желая позор, дать при­ка­за­ла воды.
VIII
Кто почи­та­ет еще бла­го­род­ные ныне искус­ства?
Цен­ны­ми кто назо­вет неж­ные ныне сти­хи?
В преж­нее вре­мя талант — и золота был дра­го­цен­ней;
Ныне невеж­дой слы­вешь, если без­де­не­жен ты.
5 Книж­ки мои по душе при­шлись вла­ды­чи­це серд­ца:
Вход моим книж­кам открыт, сам же я к милой не вхож.
Хоть рас­хва­ли­ла меня, для хва­ле­но­го дверь на запо­ре, —
Вот и сло­ня­юсь — позор! — вме­сте с талан­том сво­им!
Всад­ник бога­тый, на днях по служ­бе достиг­нув­ший цен­за,
10 Кро­вью насы­щен­ный зверь, ею теперь пред­по­чтен.
Жизнь моя! Как же его в руках ты сжи­ма­ешь пре­крас­ных?
Как ты сама, моя жизнь, тер­пишь объ­я­тья его?
Знай, что его голо­ва к воен­но­му шле­му при­выч­на,
Знай, — опо­я­сы­вал меч стан его, льну­щий к тебе;
15 Левой рукой с золотым, лишь недав­но заслу­жен­ным перст­нем
Щит он дер­жал; при­кос­нись к пра­вой: она же в кро­ви!
В силах при­тро­нуть­ся ты к руке, умерт­вив­шей кого-то?
Горе! Ведь преж­де была серд­цем чув­ст­ви­тель­на ты!
Толь­ко на шра­мы взгля­ни, на зна­ки быва­лых сра­же­ний, —
20 Добыл он телом одним все, что име­ет теперь.
Хва­стать, пожа­луй, начнет, как мно­го людей пере­ре­зал, —
Все-таки тро­га­ешь ты, жад­ная, руку его!
Я же, Феба и Муз чистей­ший свя­щен­но­слу­жи­тель,
У непре­клон­ных две­рей тщет­но сла­гаю сти­хи!
25 Умные люди, к чему вам бес­печ­ная наша нау­ка?
Нуж­ны тре­во­ги боев, гру­бая жизнь лаге­рей.
Что совер­шен­ст­во­вать стих? Выво­ди­те-ка «первую сот­ню»!..
Лишь поже­лай, пре­успеть так же ты мог бы, Гомер!
Зная, что нет ниче­го все­мо­гу­щее денег, Юпи­тер
30 С девой, введен­ной в соблазн, сам рас­пла­тил­ся собой:
Без золотых и отец был суров, и сама недо­ступ­на,
В башне желез­ной жила, две­ри — из меди литой.
Но лишь в чер­вон­цы себя пре­вра­тил обо­льсти­тель разум­ный, —
Дева, гото­ва на все, тот­час одеж­ды сня­ла.
35 В век, когда в небе­сах Сатурн гос­под­ст­во­вал ста­рый,
В нед­рах рев­ни­во зем­ля мно­го богатств берег­ла.
Золо­то и сереб­ро, и медь и желе­зо таи­лись
Рядом с цар­ст­вом теней, — их не копи­ли тогда.
То ли зем­ные дары: пше­ни­ца, не знав­шая плу­га;
40 Соты, доступ­ные всем, в дуп­лах дубо­вых; пло­ды…
Зем­лю в то вре­мя никто сош­ни­ком могу­чим не резал,
Поля от поля межой не отде­лял зем­ле­мер.
Не борозди­ло зыбей вес­ло, погру­жен­ное в воду,
Каж­до­му берег мор­ской кра­ем казал­ся пути.
45 Про­тив себя ты сама иску­си­лась, люд­ская при­ро­да,
И ода­рен­ность твоя ста­ла тебе же бедой.
Вкруг горо­дов для чего воз­дви­га­ем мы сте­ны и баш­ни,
Воору­жа­ем зачем руки вза­им­ной враж­ды?
Море тебе для чего? Чело­век, доволь­ст­вуй­ся сушей.
50 В третье ли цар­ство свое мнишь небе­са пре­вра­тить?
А поче­му бы и нет, когда удо­сто­е­ны хра­мов
Либер, Ромул, Алкид, Цезарь с недав­ней поры?
Не уро­жа­ев мы ждем от зем­ли, мы золота ищем.
Воин в богат­стве живет, добы­тым кро­вью его.
55 В Курию бед­ный не вхож: обу­слов­лен почет состо­я­ньем, —
Всад­ник поэто­му строг и непре­кло­нен судья…
Пусть же хоть всё забе­рут, — и Мар­со­во поле и Форум;
Рас­по­ря­жа­ют­ся пусть миром и гроз­ной вой­ной, —
Толь­ко б не гра­би­ли нас, любовь бы нашу не кра­ли:
60 Лишь бы они бед­ня­кам чем-либо дали вла­деть…
Ныне же, если жена и с сабин­кою схо­жа суро­вой,
Дер­жит ее, как в пле­ну, тот, кто на день­ги щед­рей.
Сто­рож не пустит: она за меня, мол, дро­жит, — из-за мужа…
А запла­ти я, — уйдут тот­час и сто­рож и муж!
65 Если какой-нибудь бог за влюб­лен­ных мстит обде­лен­ных,
Пусть он богат­ства сотрет небла­го­вид­ные в прах!
IX
Если над Ме́мно­ном мать и мать над Ахил­лом рыда­ла,
Если уда­ры судь­бы тро­га­ют выш­них богинь, —
Воло­сы ты рас­пу­сти, Эле­гия скорб­ная, ныне:
Ныне по пра­ву, увы, носишь ты имя свое.
5 При­зван­ный к пес­ням тобой, Тибулл, твоя гор­дость и сла­ва, —
Ныне бес­чув­ст­вен­ный прах на запы­лав­шем кост­ре.
Видишь, Вене­ры дитя кол­чан опро­ки­ну­тым дер­жит;
Сло­ман и лук у него, факел сияв­ший погас;
Кры­лья поник­ли, смот­ри! Сколь жало­сти маль­чик досто­ин!
10 Оже­сто­чен­ной рукой бьет себя в голую грудь;
Куд­ри спа­да­ют к пле­чам, от слез стру­я­щих­ся влаж­ны;
Плач сотря­са­ет его, слы­шат­ся всхли­пы в устах…
Так же, пре­да­нье гла­сит, на выно­се бра­та Энея,
Он из двор­ца тво­е­го вышел, пре­крас­ный Иул…
15 Ах, когда умер Тибулл, омра­чи­лась не мень­ше Вене­ра,
Неже­ли в час, когда вепрь юно­ше пах про­бо­дал…
Мы, пев­цы, гово­рят, свя­щен­ны, хра­ни­мы бога­ми;
В нас, по суж­де­нью иных, даже боже­ст­вен­ный дух…
Но осквер­ня­ет­ся все, что свя­то, непро­ше­ной смер­тью,
20 Руки незри­мо из тьмы тянет она ко все­му.
Мно­го ли мать и отец помог­ли исма­рий­цу Орфею?
Мно­го ли про­ку, что он пеньем зве­рей усми­рял?
Лин — от того же отца, и все ж, по пре­да­нью, о Лине
Лира, печа­ли пол­на, пела в лес­ной глу­бине.
25 И мео­ний­ца добавь — из него, как из веч­ной кри­ни­цы,
Ток пиэ­рий­ской струи пьют пес­но­пев­цев уста.
В чер­ный, одна­ко, Аверн и его погру­зи­ла кон­чи­на…
Могут лишь пес­ни одни жад­ных избег­нуть кост­ров.
Веч­но живут тво­ре­нья пев­цов: и Трои оса­да,
30 И полот­но, что в ночи вновь рас­пус­ка­лось хит­ро…
Так, Неме­сиды вовек и Делии имя пре­будет, —
Первую пел он любовь, пел и послед­нюю он.
Что при­но­ше­ния жертв и сист­ры Егип­та? Что поль­зы
Нам в чисто­те сохра­нять свой цело­муд­рен­ный одр?..
35 Если уно­сит судь­ба наи­луч­ших — про­сти­те мне дер­зость, —
Я усо­мнить­ся готов в суще­ст­во­ва­нье богов.
Пра­вед­ным будь, — умрешь, хоть и пра­веден; хра­мы свя­тые
Чти, — а сви­ре­пая смерть ста­щит в моги­лу тебя…
Вверь­тесь пре­крас­ным сти­хам… но слав­ный Тибулл без­ды­ха­нен?
40 Все-то остан­ки его тес­ная урна вме­стит…
Пла­мя кост­ра не тебя ль унес­ло, пес­но­пе­вец свя­щен­ный?
Не устра­шил­ся огонь пло­тью питать­ся тво­ей.
Зна­чит, спо­соб­но оно и хра­мы богов золотые
Сжечь, — коль свер­ши­ло, увы, столь свя­тотат­ст­вен­ный грех.
45 Взор отвра­ти­ла сама гос­по­жа эри­цин­ских свя­ти­лищ
И — добав­ля­ют еще — слез не мог­ла удер­жать…
Все же отрад­нее так, чем сла­вы и поче­стей чуж­дым
В зем­лю неми­лую лечь, где-то в без­вест­ном краю.
Тут хоть закры­ла ему, ухо­дя­ще­му, туск­лые очи
50 Мать и дары при­нес­ла, с пра­хом про­ща­ясь его.
Рядом была и сест­ра, мате­рин­скую скорбь разде­ля­ла,
Пряди небреж­ных волос в горе рука­ми рва­ла.
Здесь Неме­сида была… и пер­вая… та… Цело­ва­ли
Губы твои, ни на миг не ото­шли от кост­ра.
55 И перед тем как уйти, про­мол­ви­ла Делия: «Сча­стья
Боль­ше со мною ты знал, в этом была твоя жизнь!»
Но Неме­сида в ответ: «Что мол­вишь? Тебе б мое горе!
Он, уми­рая, меня сла­бой рукою дер­жал».
Если не имя одно и не тень оста­ет­ся от смерт­ных,
60 То в Ели­сей­ских полях будет Тибул­ла при­ют.
Там навстре­чу ему, чело увен­чав моло­дое
Лав­ра­ми, с Каль­вом тво­им вый­ди, уче­ный Катулл!
Вый­ди, — коль лож­но тебя обви­ня­ют в пре­да­тель­стве дру­га, —
Галл, не умев­ший щадить кро­ви сво­ей и души!
65 Тени их будут с тобой, коль тени у тел суще­ст­ву­ют.
Бла­го­че­сти­вый их сонм ты уве­ли­чил, Тибулл.
Мир­ные кости — молю — да поко­ят­ся в урне надеж­ной,
Пра­ху, Тибулл, тво­е­му лег­кой да будет зем­ля.
X
Вот уже день подо­шел еже­год­ных Цере­ри­ных празд­неств,
Милая нын­че долж­на спать на посте­ли одна.
Зла­то­во­ло­сая мать, в вен­ке из коло­сьев, Цере­ра, —
О, поче­му в твои дни нам наслаж­дать­ся нель­зя?
5 Щед­рой, боги­ня, везде тебя назы­ва­ют наро­ды,
Меж олим­пий­ских богинь нет бла­готвор­ней тебя.
Рань­ше хле­бов не пек­ли небри­тые сель­ские люди,
Не разу­ме­ли еще, что́ назы­ва­ет­ся «ток».
Пер­вый ора­кул их, дуб, при­но­сил им желуди в пищу,
10 Либо пита­лись они мяг­кой тра­вой луго­вой.
Зер­нам в зем­ле набу­хать впер­вые вну­ши­ла Цере­ра,
Пер­вая сжа­ла сер­пом жел­тые воло­сы нив.
Пер­вая выи быков под ярмо под­ги­бать пове­ле­ла,
И под­ня­ла цели­ну пер­вая зубом кри­вым.
15 Кто же пове­рит, что ей отрад­ны сле­зы влюб­лен­ных,
Что воз­дер­жа­ньем ее, мукой сер­деч­ною чтят?
Нет, она не про­ста, хоть и любит полей уро­жаи,
Серд­це не пусто ее, в нем оби­та­ет любовь.
Крит свиде­тель, — а ложь не все­гда тор­же­ст­ву­ет на Кри­те,
20 Кри­те, гор­дя­щем­ся тем, что Гро­мо­верж­ца вскор­мил:
Он, чья выс­шая власть над звезд­ной твер­ды­нею мира,
Малень­кий там моло­ко роти­ком дет­ским сосал.
Вер­ный свиде­тель у нас, за него пору­чит­ся пито­мец, —
Вряд ли Цере­ра начнет памят­ный грех отри­цать:
25 Как-то Иасия там, под горой, увида­ла боги­ня, —
Диких близ Иды зве­рей вер­ной стре­лял он рукой.
Лишь увида­ла, огонь застру­ил­ся по неж­но­му телу, —
Тянет в сто­ро­ну стыд, тянет в дру­гую любовь.
Стра­стью был стыд побеж­ден… И засох­ли забы­тые нивы,
30 Всхо­ды наси­лу дала зерен ничтож­ная часть.
Пусть уда­ры мотыг усерд­но поч­ву дро­би­ли,
Пусть искрив­лён­ный сош­ник твер­дую зем­лю взры­вал,
Пусть поля во всю ширь засе­ва­лись обиль­но и ров­но, —
Тщет­но ждал селя­нин осу­щест­вле­нья надежд.
35 Мед­ли­ла где-то в лесах боги­ня могу­чая зла­ков,
Пере­вязь из колос­ков с длин­ных упа­ла волос.
Толь­ко на Кри­те одном обиль­ный был год, уро­жай­ный:
Где бы она ни про­шла, вызре­ли нивы везде.
Даже на Иде самой сереб­ри­лась в рощах пше­ни­ца,
40 И сре­ди леса в хле­бах пас­ся сви­ре­пый кабан.
Зако­но­да­тель Минос таких лишь годов и желал бы,
Жаж­дал Минос, чтоб была дол­гой Цере­ры любовь.
Зла­то­во­ло­сая, спать было б груст­но тебе оди­но­кой, —
Я ж, твои таин­ства чтя, вынуж­ден муку тер­петь!
45 Что мне гру­стить? Ведь ты свою дочь обре­ла и цари­цу, —
Толь­ко по воле судь­бы ниже Юно­ны она…
Празд­ник же зна­чит: любовь, заба­вы, пируш­ки и пес­ни, —
Вот какие дары выш­ним угод­ны богам!
XI
Мно­го я, дол­го тер­пел, — победи­ли тер­пе­нье изме­ны.
Прочь из уста­лой груди, стра­сти позор­ной огонь!
Кон­че­но! Вновь я сво­бо­ду обрел, порвал свои цепи, —
Их я носил не сты­дясь, ныне сты­жусь, что носил.
5 Я победил, я любовь нако­нец попи­раю нога­ми.
Позд­но же я воз­му­жал, позд­но окреп­ли рога!
Пере­но­си и кре­пись. Себя оправ­да­ет стра­да­нье, —
Горь­ким неред­ко питьем хво­рый бывал исце­лен.
Все сно­сил я, тер­пел, что меня про­го­ня­ли с поро­га,
10 Что, уни­жая себя, спал я на голой зем­ле.
Ради дру­го­го, того, кто в объ­я­тьях тво­их наслаж­дал­ся,
Мог я, как раб, сто­ро­жить наглу­хо замкну­тый дом!
Видел я, как из две­рей выхо­дил утом­лен­ный любов­ник, —
Так заслу­жен­ный в боях еле бредет инва­лид.
15 Хуже еще, что меня, выхо­дя из две­рей, заме­чал он, —
Зло­му вра­гу мое­му столь­ко б изведать сты­да!
Было ль хоть раз, чтобы рядом с тобой я не шел на про­гул­ке,
Я, воз­люб­лен­ный твой, сопро­во­ди­тель и страж?
Нра­ви­лась, вид­но, ты всем: неда­ром ты мною вос­пе­та, —
20 Ты через нашу любовь мно­гих любовь обре­ла…
Ах, для чего вспо­ми­нать язы­ка веро­лом­но­го низость?
Ты, и бога­ми кля­нясь, мне на поги­бель лга­ла!
А с моло­ды­ми людь­ми на пирах пере­гляды и зна­ки,
Этот услов­ный язык, слов затем­ня­ю­щий смысл?..
25 Раз ты ска­за­лась боль­ной, — бегу вне себя, при­бе­гаю, —
Что же? Боль­на ты иль нет, знал мой сопер­ник вер­ней…
Вот что при­вык я тер­петь, да еще умол­чал я о мно­гом…
Ныне дру­го­го ищи, кто бы тер­пел за меня!
Позд­но! Уже мой корабль, по обе­ту цве­та­ми уви­тый,
30 Внем­лет бес­тре­пет­но шум морем взды­мае­мых волн…
Зря пере­стань рас­то­чать меня поко­ряв­шие рань­ше
Лас­ки и речи, — теперь я не такой уж глу­пец…
Борют­ся все же в груди любовь и нена­висть… Обе
Тянут к себе, но уже… чую… любовь победит!
35 Я нена­видеть нач­ну… а если любить, то нево­лей:
Ходит же бык под ярмом, хоть нена­видит ярмо.
Прочь от измен я бегу, — кра­сота воз­вра­ща­ет из бег­ства;
Нрав недо­стой­ный пре­тит, — милое тело вле­чет.
Так, не в силах я жить ни с тобой, ни в раз­лу­ке с тобою,
40 Сам я жела­ний сво­их не в состо­я­нье постичь.
Если б не так хоро­ша ты была иль не так веро­лом­на!
Как не под­хо­дит твой нрав к этой чудес­ной кра­се!
Мерз­ки поступ­ки твои, — а внеш­ность любить при­зы­ва­ет…
Горе! Поро­ки ее ей усту­па­ют самой…
45 Сжаль­ся! Тебя я молю пра­ва­ми нам обще­го ложа,
Все­ми бога­ми (о, пусть тер­пят обма­ны твои!),
Этим пре­крас­ным лицом, боже­ст­вом для меня все­мо­гу­щим,
Сжаль­ся, ради очей, очи пле­нив­ших мои:
Будь хоть любой, но моей, наве­ки моей… Рас­суди же,
50 Воль­ной жела­ешь ли ты иль под­не­воль­ной люб­ви?
Вре­мя под­нять пару­са и вет­рам отдать­ся попу­т­ным:
Я ведь, желай не желай, вынуж­ден буду любить!..
XII
Что за несчаст­ный был день, в кото­рый, зло­ве­щие пти­цы,
Столь­ко влюб­лен­но­му мне вы напро­ро­чи­ли бед?
Что за созвез­дье моим ока­за­лось враж­деб­но жела­ньям?
Ах, на кого мне пенять? Кто из богов — на меня?
5 Ныне боюсь, чтобы мне не при­шлось делить­ся с дру­ги­ми
Той, что моей назва­лась, мною люби­мой одним!
Нет… А быть может, ее мои же про­сла­ви­ли книж­ки?
Имен­но так: мой талант сде­лал про­даж­ной ее!
И поде­лом мне: зачем я кра­су вос­хва­лял гро­мо­глас­но?
10 Ста­ла про­даж­ной она, — в этом пови­нен я сам…
Свод­ни­ком сам я слу­жу, к ней сам гостей про­во­жаю,
Соб­ст­вен­ной этой рукой им отво­ряю я дверь…
Был ли мне прок от сти­хов? Сти­хи мне вреди­ли, и толь­ко.
Вижу, к доб­ру мое­му зависть они при­влек­ли…
15 Мог бы я Трою вос­петь, и Фивы, и Цеза­ря доб­лесть, —
Но лишь Корин­на одна мне вдох­но­ве­ньем была.
Если б от песен моих отвра­ти­лись вовре­мя Музы!
Если б пред­при­ня­тый труд Феб при нача­ле отверг!
Все же, хоть в нас, пев­цах, досто­вер­ных свиде­те­лей видят,
20 Луч­ше зна­че­нья моим не при­да­вать бы сти­хам.
Скил­ла седи­ны отца укра­ла по воле поэтов, —
Вот уж из лона ее рвут­ся сви­ре­пые псы.
Мы опе­ри­ли сто­пы, мы куд­ри в гадюк пре­вра­ти­ли,
Волею нашей Пер­сей пра­вит кры­ла­тым конем;
25 Тития мы рас­тя­нуть на огром­ном суме­ли про­стран­стве,
Дали мы три голо­вы змее­во­ло­со­му псу;
Созда­ли тыся­чу рук, чтобы стре­лы пус­кать, Энке­ла­ду;
В плен мы мужей завлек­ли силой кра­сы кол­дов­ской;
В нед­ра итак­ских мехов эоло­вы запер­ли Эвры;
30 Тан­тал-пре­да­тель испить жаж­дет, водой окру­жен;
Мы Нио­бею в ска­лу пре­вра­ти­ли, в мед­веди­цу — деву;
Итис по воле пев­цов пти­цей Кек­ро­па вос­пет;
Схо­дит дождем золотым иль лебедем мчит­ся Юпи­тер
Волей поэтов, быком по морю деву везет…
35 Мало ль еще? А Про­тей? А семя фиван­ское — зубы?
Упо­мя­ну ли быков, что извер­га­ют огонь?
Или тво­их, о Воз­ни­ца, сестер янтар­ные сле­зы?
Или суда, что в мор­ских вдруг пре­вра­ти­лись богинь?
Или как сол­неч­ный бог отвра­тил­ся от снеди Атрея,
40 Или как ска­лы пошли лир­но­му зво­ну вослед?..
Мчит­ся в без­бреж­ный про­стор пло­до­твор­ная воль­ность поэтов:
Прав­ды не ищут в былом, не стес­не­ны их сло­ва…
Всем подо­ба­ло б понять, что и я вос­хва­лял не прав­ди­во
Жен­щи­ну. Ныне во вред ваше дове­рие мне.
XIII
Так как супру­га моя из стра­ны пло­до­род­ной фалис­ков,
Мы побы­ва­ли, Камилл, в кре­по­сти, взя­той тобой.
Жри­цы гото­ви­лись чтить пре­чи­стый празд­ник Юно­ны,
Игры устро­ить ей в честь, мест­ную тел­ку заклать.
5 Таин­ства в том город­ке — для поезд­ки доста­точ­ный повод,
Хоть доби­рать­ся туда надо подъ­емом кру­тым.
Роща свя­щен­ная там. И днем под дере­вья­ми темень.
Взгля­нешь — сомне­ния нет: это при­ют боже­ства.
В роще — Юно­ны алтарь; там молят­ся, жгут бла­го­во­нья;
10 В древ­но­сти сло­жен он был неизощ­рен­ной рукой.
Толь­ко сви­рель воз­ве­стит тор­жеств нача­ло, оттуда
По засте­лен­ным тро­пам шест­вие чин­но идет.
Белых телу­шек ведут под руко­плес­ка­нья наро­да,
Вскорм­лен­ных здесь на лугах соч­ной фалерн­ской тра­вой.
15 Вот и теля­та, еще не гроз­ны, забо­дать не спо­соб­ны;
Жерт­вен­ный боров бредет, скром­но­го хле­ва жилец;
Тут и ота­ры вожак креп­ко­ло­бый, рога — завит­ка­ми;
Нет лишь козы ни одной, — козы богине пре­тят:
В чаще одна­жды коза увида­ла некста­ти Юно­ну,
20 Знак пода­ла, и при­шлось бег­ство богине пре­рвать…
Пар­ни еще и теперь пус­ка­ют в указ­чи­цу стре­лы:
Кто попа­да­ет в козу, тот полу­ча­ет ее…
Юно­ши сте­лют меж тем с деви­ца­ми скром­ны­ми вме­сте
Вдоль по доро­гам ков­ры там, где боги­ня прой­дет.
25 А в воло­сах у девиц — обод­ки золотые, в каме­ньях,
Пыш­ный спа­да­ет подол до раз­зо­ло­чен­ных ног.
В белых одеж­дах идут, по обы­чаю древ­не­му гре­ков,
На голо­вах про­не­сти утварь дове­ри­ли им.
Ждет в без­мол­вье народ бле­стя­ще­го шест­вия… Ско­ро!
30 Вот и боги­ня сама дви­жет­ся жри­цам вослед.
Празд­ник — на гре­че­ский лад: когда был убит Ага­мем­нон,
Место убий­ства его и досто­я­нье отца
Бро­сил Галез, а потом, наски­тав­шись и морем и сушей,
Слав­ные эти воз­вел сте­ны счаст­ли­вой рукой.
35 Он и фалис­ков сво­их научил тай­но­дей­ствам Юно­ны, —
Пусть же во бла­го они будут наро­ду и мне!
XIV
Ты хоро­ша, от тебя я не тре­бую жиз­ни невин­ной,
Жаж­ду я в горе моем толь­ко не знать ниче­го.
Скром­ность твою вынуж­дать я стро­гим не ста­ну над­зо­ром;
Прось­ба моя об одном: скром­ной хотя бы кажись!
5 Та не пороч­на еще, кто свою отри­ца­ет пороч­ность, —
Толь­ко при­зна­ньем вины жен­щин пят­на­ет­ся честь.
Что за безу­мие: днем рас­кры­вать, что ночью таит­ся,
Гром­ко про все гово­рить, что совер­ша­лось в тиши?
Даже блуд­ни­ца и та, отда­ва­ясь кому ни попа­ло,
10 Дверь замкнет на засов, чтобы никто не вошел.
Ты же зло­вред­ной мол­ве раз­гла­ша­ешь свои похож­де­нья, —
То есть про­ступ­ки свои раз­об­ла­ча­ешь сама!
Бла­го­ра­зум­нее будь, под­ра­жай хотя бы стыд­ли­вым…
Чест­ной не будешь, но я в чест­ность пове­рю твою.
15 Пусть! Живи, как жила, но свое отри­цай поведе­нье,
Перед людь­ми не сты­дись скром­ный вести раз­го­вор.
Там, где бес­пут­ства при­ют, наслаж­де­ньям вовсю пре­да­вай­ся;
Если попа­ла туда, сме­ло стыд­ли­вость гони.
Но лишь оттуда ушла, — да исчезнет и след непотреб­ства.
20 Пусть о поро­ках тво­их зна­ет одна лишь постель!
Там — ниче­го не сты­дись, спус­кай, не стес­ня­ясь, сороч­ку
И при­жи­май­ся бед­ром сме­ло к муж­ско­му бед­ру.
Там поз­во­ляй, чтоб язык про­ни­кал в твои алые губы,
Пусть там нахо­дит любовь тыся­чи слад­ких утех,
25 Пусть там речи люб­ви и сло­ва поощ­ре­нья не молк­нут,
Пусть там ложе дро­жит от сла­до­страст­ных забав.
Но лишь оде­лась, опять при­ни­май доб­ро­де­тель­ный облик,
Внеш­ней стыд­ли­во­стью пусть опро­вер­га­ет­ся срам…
Лги же и людям и мне; доз­воль мне не знать, заблуж­дать­ся,
30 Дай мне довер­чи­вым быть, дай наслаж­дать­ся глуп­цу…
О, для чего ты при мне полу­ча­ешь и пишешь запис­ки?
В спальне тво­ей поче­му смя­та и взры­та постель?
Что ты выхо­дишь ко мне рас­тре­пан­ной, но не спро­со­нья?
Мет­ку от зуба зачем вижу на шее тво­ей?
35 Недо­ста­ет изме­нять у меня на гла­зах, откро­вен­но…
Чести сво­ей не щадишь — так поща­ди хоть мою.
Ты при­зна­ешь­ся во всем — и лиша­юсь я чувств, уми­раю,
Каж­дый раз у меня холод по жилам течет…
Да, я люб­лю, не могу не любить и меж тем нена­ви­жу;
40 Да, ино­гда я хочу — смер­ти… но вме­сте с тобой!
Сыс­ка не буду чинить, не буду наста­и­вать, если
Скрыт­ни­чать ста­нешь со мной, — буд­то и нет ниче­го…
Даже, коль я захва­чу слу­чай­но мину­ту изме­ны,
Если воочию сам свой я уви­жу позор,
45 Буду потом отри­цать, что́ сам воочию видел,
Разу­ве­ре­ньям тво­им в спо­ре усту­пят гла­за.
Труд­но ль того победить, кто жаж­дет быть побеж­ден­ным!
Толь­ко ска­зать не забудь: «Я не винов­на», — и всё.
Будет доволь­но тебе трех слов, чтоб выиг­рать дело:
50 Не оправ­да­ет закон, но оправ­да­ет судья.
XV
Новых поэтов зови, о мать наслаж­де­ний любов­ных!
Меты я край­ней достиг в беге эле­гий сво­их,
Создан­ных мною, пев­цом, вскорм­лён­ным поля­ми пелиг­нов.
Не посра­ми­ли меня эти заба­вы мои.
5 Древ­них дедов­ских прав — коль с этим счи­тать­ся — наслед­ник,
Чис­люсь во всад­ни­ках я не из-за воин­ских бурь.
Ман­туи сла­ва — Марон, Катулл про­сла­вил Веро­ну,
Будут теперь назы­вать сла­вой пелиг­нов — меня, —
Тех, что сво­бо­ду свою защи­ща­ли ору­жьем чест­ным
10 В дни, когда Рим тре­пе­тал, рати союз­ной стра­шась.
Ныне при­шлец, увидав обиль­но­го вла­гой Суль­мо­на
Сте­ны, в кото­рых зажат скром­ный уча­сток зем­ли,
Ска­жет: «Еже­ли ты даро­вал нам тако­го поэта,
Как ты ни мал, я тебя все же вели­ким зову».
15 Маль­чик чти­мый и ты, Ама­ту­сия, чти­мо­го матерь,
С поля про­шу мое­го снять золотые знач­ки.
Тир­сом суро­вым сво­им Лиэй потря­са­ет дву­ро­гий,
Мне он коней запу­стить полем поши­ре велит.
Крот­кий эле­гии стих! Игри­вая Муза, про­щай­те!
20 После кон­чи­ны моей труд мой оста­нет­ся жить.

ИСТОРИЯ ДРЕВНЕГО РИМА
1260010306 1260010305 1260010308 1303003001 1303003002 1303003003