НРАВСТВЕННЫЕ ПИСЬМА К ЛУЦИЛИЮ

ПИСЬМО XV

Сене­ка при­вет­ст­ву­ет Луци­лия!

(1) В ста­ри­ну был обы­чай, сохра­нив­ший­ся вплоть до мое­го вре­ме­ни, — начи­нать пись­мо сло­ва­ми: «Если ты здо­ров, это хоро­шо, а я здо­ров». Нам же пра­виль­нее ска­зать: «Если ты зани­ма­ешь­ся фило­со­фи­ей, это хоро­шо». (2) Пото­му что толь­ко в ней — здо­ро­вье, без нее боль­на душа, и тело, сколь­ко бы в нем ни было сил, здо­ро­во так же, как у безум­ных или одер­жи­мых. Так преж­де все­го заботь­ся о том, насто­я­щем, здо­ро­вье, а потом и об этом, вто­ром, кото­рое недо­ро­го тебе обой­дет­ся, если захо­чешь быть здо­ро­вым.

Упраж­нять­ся, чтобы руки ста­ли силь­нее, пле­чи — шире, бока — креп­че, — это, Луци­лий, заня­тие глу­пое и недо­стой­ное обра­зо­ван­но­го чело­ве­ка. Сколь­ко бы ни уда­лось тебе нако­пить жиру и нарас­тить мышц, все рав­но ты не срав­ня­ешь­ся ни весом, ни силой с откорм­лен­ным быком. К тому же груз пло­ти, вырас­тая, угне­та­ет дух и лиша­ет его подвиж­но­сти. Поэто­му, в чем можешь, при­тес­няй тело и осво­бож­дай место для духа. (3) Мно­го непри­ят­но­го ждет тех, кто рья­но забо­тит­ся о теле: во-пер­вых, уто­ми­тель­ные упраж­не­ния исто­ща­ют ум и дела­ют его неспо­соб­ным к вни­ма­нию и к заня­ти­ям пред­ме­та­ми более тон­ки­ми; во-вто­рых, обиль­ная пища лиша­ет его изощ­рен­но­сти¹. Вспом­ни и о рабах наи­худ­ше­го раз­бо­ра, к кото­рым посту­па­ют в обу­че­ние, хоть этим людям ни до чего, поми­мо вина и мас­ла², нет дела, и день про­шел для них на сла­ву, если они хоро­шень­ко вспо­те­ли и на место поте­рян­ной вла­ги вли­ли в пустую утро­бу новое питье, еще в боль­шем коли­че­стве. Но ведь жить в питье и поте­нии могут толь­ко боль­ные желуд­ком!

(4) Есть, одна­ко, упраж­не­ния лег­кие и недол­гие, кото­рые быст­ро утом­ля­ют тело и мно­го вре­ме­ни не отни­ма­ют, — а его-то и сле­ду­ет преж­де все­го счи­тать. Мож­но бегать, под­ни­мать руки с гру­зом, мож­но пры­гать, под­бра­сы­вая тело вверх или посы­лая его дале­ко впе­ред, мож­но под­пры­ги­вать, так ска­зать, на манер сали­ев³, или, гово­ря гру­бее, сук­но­ва­лов⁴. Выби­рай какое угод­но упраж­не­ние, при­выч­ка сде­ла­ет его лег­ким⁵. (5) Но что бы ты ни делал, ско­рее воз­вра­щай­ся от тела к душе, упраж­няй ее днем и ночью, — ведь труд, если он не чрез­ме­рен, пита­ет ее. Таким упраж­не­ни­ям не поме­ша­ют ни холод, ни зной, ни даже ста­рость. Из всех тво­их благ заботь­ся о том, кото­рое, ста­рея, ста­но­вит­ся луч­ше. (6) Я вовсе не велю тебе все вре­мя сидеть над кни­га­ми и дощеч­ка­ми: и душе нуж­но дать роздых, но так, чтобы она не рас­сла­би­лась, а толь­ко набра­лась сил. Про­гул­ка в носил­ках дает встряс­ку телу и не меша­ет заня­ти­ям: мож­но читать, мож­но дик­то­вать, мож­но бесе­до­вать и слу­шать дру­гих; впро­чем, и про­гул­ка пеш­ком поз­во­ля­ет делать то же самое.

(7) Не пре­не­бре­гай так­же напря­же­ни­ем голо­са, а вот повы­шать его и пони­жать по сту­пе­ням и ладам я тебе запре­щаю. Впро­чем, может быть, ты хочешь выучить­ся, как тебе гулять; тогда допу­сти к себе тех, кого голод научил невидан­ным преж­де ухищ­ре­ни­ям. Один сде­ла­ет раз­ме­рен­ной твою поход­ку, дру­гой будет следить во вре­мя еды за тво­и­ми щека­ми, и наг­лость каж­до­го зай­дет настоль­ко дале­ко, насколь­ко поз­во­лят твои тер­пе­ли­вость и довер­чи­вость. Так что же? Раз­ве с кри­ка, с силь­ней­ше­го напря­же­ния голо­са начи­на­ет­ся речь? Нет, для нас есте­ствен­но раз­го­ря­чать­ся посте­пен­но, так что даже при ссо­ре спер­ва гово­рят, а потом лишь начи­на­ют вопить, и никто сра­зу же не зовет в свиде­те­ли кви­ри­тов. (8) Поэто­му, как бы ни увлек тебя порыв души, про­из­но­си речь то с боль­шей, то с мень­шей стра­стью, как голос и грудь сами тебе под­ска­жут. Когда ты хочешь при­глу­шить и уме­рить голос, пусть он зати­ха­ет посте­пен­но, а не пада­ет рез­ко; пусть он будет таким же сдер­жан­ным, как тот, кто им управ­ля­ет, и не бушу­ет, как у гру­бых неучей. Ведь мы дела­ем все это не для того, чтобы совер­шен­ст­во­вал­ся голос, а для того, чтобы совер­шен­ст­во­ва­лись слу­ша­те­ли.

(9) Я снял с тво­их плеч нема­лый труд, а теперь вдо­ба­вок к это­му мое­му бла­го­де­я­нию награ­жу тебя гре­че­ским подар­ком⁶. Вот заме­ча­тель­ное настав­ле­ние: «Жизнь глуп­ца без­ра­дост­на и пол­на стра­ха, пото­му что он все откла­ды­ва­ет на буду­щее». — Ты спро­сишь, кто это ска­зал. Да тот же, кто и преж­ние сло­ва. А какую, по-тво­е­му, жизнь назы­ва­ют глу­пой? Как у Иси­о­на и Бабы? Как бы не так! Нашу соб­ст­вен­ную — жизнь тех, кого сле­пая алч­ность бро­са­ет вдо­гон­ку за веща­ми вред­ны­ми и навер­ня­ка неспо­соб­ны­ми ее насы­тить, тех, кото­рые дав­но были бы удо­вле­тво­ре­ны, если бы хоть что-то мог­ло нас удо­вле­тво­рить, тех, кто не дума­ет, как отрад­но ниче­го не тре­бо­вать, как вели­ко­леп­но не чув­ст­во­вать ни в чем недо­стат­ка и не зави­сеть от фор­ту­ны. (10) Не забы­вай же, Луци­лий, за сколь­ки­ми веща­ми ты гонишь­ся, а увидев, сколь­ко людей тебя опе­ре­ди­ли, поду­май о том, сколь­ко их отста­ло. Если хочешь быть бла­го­да­рен богам и соб­ст­вен­ной жиз­ни, думай о том, что ты обо­гнал очень мно­гих. Но что тебе до дру­гих? Ты обо­гнал себя само­го! (11) Уста­но­ви же для себя пре­дел, за кото­рый ты не хотел бы перей­ти, даже если бы мог: пусть оста­нут­ся за ним тая­щие угро­зу бла­га, при­тя­га­тель­ные для наде­ю­щих­ся и разо­ча­ро­вы­ваю­щие достиг­ших. Была бы в них хоть какая-то проч­ность, они бы при­но­си­ли порой удо­вле­тво­ре­ние; а так они толь­ко рас­па­ля­ют жаж­ду чер­паю­щих. При­вле­ка­тель­ная внеш­ность вдруг меня­ет­ся. Зачем мне тре­бо­вать у фор­ту­ны то, что неве­до­мый жре­бий сулит мне в буду­щем, вме­сто того чтобы потре­бо­вать у себя не стре­мить­ся боль­ше к это­му? К чему стре­мить­ся? Мне ли копить, забыв о брен­но­сти чело­ве­ка? Над чем мне трудить­ся? Нынеш­ний день — послед­ний. Пусть не послед­ний, но и послед­ний близ­ко. Будь здо­ров.