НРАВСТВЕННЫЕ ПИСЬМА К ЛУЦИЛИЮ

ПИСЬМО XVIII

Сене­ка при­вет­ст­ву­ет Луци­лия!

(1) Насту­пил декабрь; весь город в лихо­рад­ке; стра­сти к наслаж­де­ньям дана закон­ная сила; везде шум невидан­ных при­готов­ле­ний, слов­но есть раз­ни­ца меж­ду Сатур­на­ли­я­ми¹ и буд­ня­ми. А раз­ни­цы-то нет, и мне сда­ет­ся, прав был тот, кто ска­зал, что рань­ше декабрь длил­ся месяц, а теперь — весь год. (2) Будь ты здесь, я бы охот­но побе­се­до­вал с тобою о том, что, по-тво­е­му, сле­ду­ет нам делать: ничуть не менять повсе­днев­ных при­вы­чек или, чтоб не выглядеть нару­ши­те­ля­ми общих обы­ча­ев, весе­лее обедать и сбро­сить тогу. Ведь то, что рань­ше при­ня­то было толь­ко во вре­мя неурядиц, в печаль­ную для государ­ства пору² теперь дела­ют для удо­воль­ст­вия, меняя одеж­ду ради празд­нич­ных дней. (3) Если я хоро­шо тебя знаю, ты, ока­зав­шись в роли судьи, счел бы, что мы не долж­ны ни во всем упо­доб­лять­ся напя­лив­шей кол­па­ки тол­пе, ни во всем от нее отли­чать­ся. Впро­чем, как раз в эти дни и нуж­но осо­бен­но стро­го повеле­вать сво­ей душой, чтобы она одна удер­жа­лась от удо­воль­ст­вий, когда им пре­да­ет­ся весь народ. И если она не под­даст­ся заман­чи­во­му соблаз­ну наслаж­де­ний, то полу­чит вер­ней­шее дока­за­тель­ство сво­ей твер­до­сти. (4) Боль­ше стой­ко­сти в том, чтобы оста­вать­ся трез­вым, когда весь народ пере­пил­ся до рвоты, боль­ше уме­рен­но­сти в том, чтобы, не сме­ши­ва­ясь со все­ми, не выде­лять­ся и не состав­лять исклю­че­ния и делать то же самое, что все, но ина­че. Ведь празд­нич­ный день мож­но про­ве­сти, и не пре­да­ва­ясь рос­ко­ши.

(5) Одна­ко мне до того нра­вит­ся испы­ты­вать твер­дость тво­ей души, что я, по сове­ту вели­ких людей³, и тебе сове­тую несколь­ко дней под­ряд доволь­ст­во­вать­ся скуд­ной и деше­вой пищей, гру­бым и суро­вым пла­тьем. И тогда ты ска­жешь сам: «Так вот чего я боял­ся?» (6) Пусть сре­ди пол­ной без­мя­теж­но­сти душа гото­вит­ся к труд­но­стям, сре­ди бла­го­де­я­ний фор­ту­ны копит силы про­тив ее обид. Сол­да­ты и в мир­ное вре­мя идут в поход, хоть и не на вра­га, насы­па­ют валы, изну­ря­ют себя ненуж­ной работой, чтобы хва­та­ло сил на необ­хо­ди­мую. Если не хочешь, чтобы воин дрог­нул в бою, зака­ляй его перед боем. Это­му пра­ви­лу и сле­до­ва­ли те, кто каж­дый месяц под­ра­жал бед­ня­кам, дохо­дя чуть ли не до нуж­ды, но зато потом не боял­ся зла, к кото­ро­му при­учил себя. (7) Толь­ко не думай, что я гово­рю о Тимо­но­вых тра­пе­зах, о бед­ных камор­ках⁴ и про­чих при­чудах пре­сы­тив­шей­ся богат­ства­ми стра­сти к рос­ко­ши. Пусть у тебя на самом деле будут и жест­кая кро­вать, и вой­лоч­ный плащ, и твер­дый гру­бый хлеб. Тер­пи все это по два-три дня, ино­гда и доль­ше, но не для заба­вы, а чтобы набрать­ся опы­та. И тогда, поверь мне, Луци­лий, ты сам пора­ду­ешь­ся, насы­тив­шись за два асса⁵, и пой­мешь, что для спо­кой­ной уве­рен­но­сти не нуж­на фор­ту­на: что не сверх необ­хо­ди­мо­го, то она даст и гне­ва­ясь. (8) И нече­го тебе думать, буд­то ты дела­ешь что-нибудь осо­бен­ное: ведь то же самое дела­ют мно­го тысяч рабов, мно­го тысяч бед­ня­ков. Твоя заслу­га толь­ко в том, что ты дела­ешь это доб­ро­воль­но, и тебе будет лег­ко все­гда тер­петь то зло, с кото­рым под­час зна­ко­мил­ся на опы­те. Будем же упраж­нять­ся на чуче­ле! И, чтобы фор­ту­на не заста­ла нас врас­плох, побли­же сой­дем­ся с бед­но­стью! (9) Сам настав­ник наслаж­де­ний Эпи­кур уста­но­вил дни, когда едва уто­лял голод, желая посмот­реть, будет ли от это­го изъ­ян в вели­ком и пол­ном бла­жен­стве, велик ли он будет и сто­ит ли воз­ме­щать его ценой боль­ших трудов. Как раз об этом он гово­рит в пись­мах к Поли­е­ну, напи­сан­ных в год архонт­ства Хари­на⁶. В них он хва­лит­ся, что истра­тил на еду мень­ше асса, а Мет­ро­дор, чьи успе­хи мень­ше, — целый асс. — (10) «И ты дума­ешь, что такой пищей мож­но насы­тить­ся?» — Да, и еще полу­чать наслаж­де­ние. Не то лег­кое, мимо­лет­ное, кото­рое нуж­но каж­дый раз испы­ты­вать зано­во, а неиз­мен­ное и посто­ян­ное. Пусть не так уж вкус­ны вода и муч­ная похлеб­ка и ломоть ячмен­но­го хле­ба, — но вели­кое наслаж­де­ние в том, что ты спо­со­бен даже ими наслаж­дать­ся и огра­ни­чить себя пищей, кото­рой не отни­мет враж­деб­ность фор­ту­ны. (11) В тюрь­ме еда обиль­нее, осуж­ден­ных на смерт­ную казнь их буду­щий убий­ца кор­мит менее скуд­но. Каким же вели­чи­ем души наде­лен доб­ро­воль­но нис­хо­дя­щий до того, чего не при­хо­дит­ся боять­ся даже при­го­во­рен­ным к смер­ти! Это и зна­чит зара­нее отвра­щать уда­ры судь­бы. (12) Нач­ни же, мой Луци­лий, сле­до­вать их обы­чаю и опре­де­ли несколь­ко дней на то, чтобы отой­ти от сво­их дел и при­учить себя доволь­ст­во­вать­ся самым малым. Пора завя­зать зна­ком­ство с бед­но­стью.

(13) Толь­ко тот досто­ин бога, кто пре­зрел богат­ства. Я не запре­щаю тебе вла­деть ими, но хочу сде­лать так, чтобы ты вла­дел ими без стра­ха, — а это­го ты не достиг­нешь ина­че, как убедив­шись, что мож­но счаст­ли­во жить и без них, и при­вык­нув смот­реть на них как на нечто пре­хо­дя­щее.

(14) Я уже начал было скла­ды­вать это пись­мо, но ты ска­зал мне: «Рань­ше отдай, что дол­жен!» Отправ­лю тебя к Эпи­ку­ру: он запла­тит за меня. «Неуме­рен­ный гнев порож­да­ет безу­мие». Ты не можешь не знать, насколь­ко это пра­виль­но: ведь у тебя был и раб, и враг. (15) Эта страсть может заго­реть­ся про­тив кого угод­но, она рож­да­ет­ся и из люб­ви, и из нена­ви­сти, и сре­ди важ­ных дел, и сре­ди игр и забав. Не то име­ет зна­че­нье, вели­ка ли при­чи­на, вызвав­шая ее, а то, какой душой она овла­де­ет. Так же точ­но не то име­ет зна­че­нье, велик ли огонь, а то, куда он попа­дет: твер­дое не заго­рит­ся и от само­го силь­но­го пла­ме­ни, а сухое и лег­ко вос­пла­ме­ня­е­мое даже искру вырас­тит до пожа­ра. Да, Луци­лий, слиш­ком силь­ный гнев кон­ча­ет­ся безу­ми­ем, поэто­му сле­ду­ет избе­гать его не толь­ко во имя сдер­жан­но­сти, но и ради здо­ро­вья. Будь здо­ров.