НРАВСТВЕННЫЕ ПИСЬМА К ЛУЦИЛИЮ

ПИСЬМО XXVI

Сене­ка при­вет­ст­ву­ет Луци­лия!

(1) Недав­но я гово­рил тебе, что ста­рость моя совсем близ­ко, а теперь боюсь, что ста­рость у меня уже поза­ди. Не к моим годам и во вся­ком слу­чае не к состо­я­нию мое­го тела при­ло­жи­мо это сло­во: ведь ста­ро­стью назы­ва­ют воз­раст уста­ло­сти, а не пол­ной немо­щи. Меня же счи­тай в чис­ле совсем дрях­лых и дожи­ваю­щих послед­ние дни. (2) И все же, меж­ду нами, я бла­го­да­рен само­му себе, пото­му что гнет воз­рас­та чув­ст­ву­ет толь­ко тело, а не душа, и соста­ри­лись одни лишь поро­ки и то, что им спо­соб­ст­ву­ет. Душа моя бод­ра и рада, что ей уже почти не при­хо­дит­ся иметь дело с пло­тью; боль­шую часть сво­его бре­ме­ни она сбро­си­ла и теперь лику­ет и спо­рит со мною о ста­ро­сти, утвер­ждая, что для нее сей­час самый рас­цвет. (3) Надо ей пове­рить: пусть поль­зу­ет­ся сво­им бла­гом!

Хоро­шо бы сей­час поду­мать и разо­брать­ся, в какой мере спо­кой­ст­ви­ем и скром­но­стью нра­вов обя­зан я муд­ро­сти и в какой мере — воз­рас­ту, и разо­брать­ся тща­тель­нее¹, чего я не могу делать и чего не хочу, даже и пола­гая, что могу. А если мне и не хочет­ся каких-нибудь непо­силь­ных вещей, то я раду­юсь сво­е­му бес­си­лию. — Да и есть ли на что жало­вать­ся? Вели­ко ли несча­стье, если ухо­дит то, что и так долж­но пре­кра­тить­ся? — (4) «Да, это вели­кое несча­стье, — ска­жешь ты, — когда все в нас исся­ка­ет и отми­ра­ет и мы, если гово­рить без оби­ня­ков, совсем схо­дим на нет. Ведь не одним уда­ром валит нас наземь, нет, каж­дый день отни­ма­ет что-нибудь и уно­сит части­цу наших сил». — Но есть ли исход луч­ше, чем неза­мет­но сколь­зить к сво­е­му кон­цу, меж­ду тем как при­ро­да раз­вя­зы­ва­ет все узы? Дело не в том, что так уж пло­хо уйти из жиз­ни сра­зу и вдруг, но этот мед­лен­ный путь лег­че для нас. А я при­смат­ри­ва­юсь к себе, слов­но бли­зит­ся срок испы­та­ния и насту­па­ет день, кото­рый выне­сет при­го­вор всем моим дням, и гово­рю про себя: «Все наши преж­ние сло­ва и дела — ничто. Любое из этих свиде­тельств муже­ства лег­ко­вес­но и обман­чи­во, и густо при­кра­ше­но. (5) Смерть пока­жет, чего я достиг, ей я и пове­рю. Без робо­сти готов­люсь я к тому дню, когда при­дет­ся, отбро­сив улов­ки и сте­рев румя­на, дер­жать ответ перед самим собой: толь­ко ли сло­ва мои были отваж­ны или так­же и чув­ства, не были ли при­твор­ст­вом и лицедей­ст­вом все мои непре­клон­ные речи про­тив фор­ту­ны. (6) Отбрось люд­ское мне­ние: оно все­гда нена­деж­но и двой­ст­вен­но. Отбрось нау­ки, кото­ры­ми ты зани­мал­ся всю жизнь. Смерть выне­сет тебе при­го­вор. Вот что я утвер­ждаю: сколь­ко бы ни вел ты спо­ров и уче­ных бесед, сколь­ко бы ни соби­рал назида­тель­ные изре­че­ния муд­ре­цов, как бы глад­ко ни гово­рил, — ничто не дока­жет силы тво­е­го духа. Ведь на сло­вах и самый роб­кий храбр. Подо­спе­ет конец — тогда и станет ясно, что ты успел. Что ж, я при­ни­маю это усло­вие и не боюсь суда». — (7) Так я гово­рю с собою, но можешь счи­тать, что и с тобою. Ты моло­же меня — что с того? Ведь не по годам счет! Неиз­вест­но, где тебя ожи­да­ет смерть, так что луч­ше сам ожи­дай ее везде.

(8) Я хотел было кон­чить, и рука уже нача­ла выво­дить про­щаль­ное при­вет­ст­вие, — но обряд дол­жен быть испол­нен, надо и это­му пись­му дать дорож­ные. Не думай, буд­то я гово­рю: у кого бы мне взять взай­мы? Ты ведь зна­ешь, в чей лар­чик я запус­каю руку. Подо­жди немно­го — и я буду рас­пла­чи­вать­ся сво­и­ми, а покуда меня ссудит Эпи­кур, кото­рый гово­рит: «Раз­мыш­ляй о смер­ти, — что спо­д­руч­нее: ей ли прий­ти к нам или нам пой­ти ей навстре­чу». (9) Смысл тут ясен: ведь это пре­крас­но — научить­ся смер­ти! Или, по-тво­е­му, излишне учить­ся тому, что при­го­дит­ся один толь­ко раз? Нет, поэто­му-то нам и нуж­но раз­мыш­лять о ней! Где нель­зя про­ве­рить свое зна­ние на опы­те, там сле­ду­ет учить­ся посто­ян­но.

(10) «Раз­мыш­ляй о смер­ти!» — Кто гово­рит так, тот велит нам раз­мыш­лять о сво­бо­де. Кто научил­ся смер­ти, тот разу­чил­ся быть рабом. Он выше вся­кой вла­сти и уж навер­ное вне вся­кой вла­сти. Что ему тюрь­ма и стра­жа, и затво­ры? Выход ему все­гда открыт! Есть лишь одна цепь, кото­рая дер­жит нас на при­вя­зи, — любовь к жиз­ни. Не нуж­но стре­мить­ся от это­го чув­ства изба­вить­ся, но уба­вить его силу нуж­но: тогда, если обсто­я­тель­ства потре­бу­ют, нас ниче­го не удер­жит и не поме­ша­ет нашей готов­но­сти немед­ля сде­лать то, что когда-нибудь все рав­но при­дет­ся сде­лать. Будь здо­ров.