НРАВСТВЕННЫЕ ПИСЬМА К ЛУЦИЛИЮ

ПИСЬМО XXV

Сене­ка при­вет­ст­ву­ет Луци­лия!

(1) Что каса­ет­ся обо­их наших дру­зей, то идти тут сле­ду­ет раз­ны­ми путя­ми: поро­ки одно­го мы долж­ны исправ­лять, поро­ки дру­го­го — иско­ре­нять. Я не буду себя сдер­жи­вать: ведь если я остав­лю его в покое, зна­чит, я не люб­лю его. — Ты ска­жешь: «Как так? Ты наде­ешь­ся удер­жать под сво­ей опе­кой соро­ка­лет­не­го питом­ца? Взгля­ни на его воз­раст, твер­дый и непо­дат­ли­вый: тако­го не пере­де­лать, лепят толь­ко мяг­кое». — (2) Я не знаю, что мне удаст­ся, но пред­по­чи­таю остать­ся без успе­ха, чем без веры. Не отча­и­вай­ся, и заста­ре­лые болез­ни мож­но лечить, если вос­стать про­тив невоз­держ­но­сти, если при­нудить боль­ных и делать, и тер­петь мно­гое, что им не по нра­ву. Я и вто­ро­му-то не очень дове­ряю: раз­ве что он еще крас­не­ет, нагре­шив. Этот стыд нуж­но под­дер­жи­вать, ибо пока он не покинет душу, есть и надеж­да на луч­шее. А с вете­ра­ном, по-мое­му, надо дей­ст­во­вать осто­рож­нее, чтобы он не отча­ял­ся в самом себе. (3) И то вре­мя, когда он нена­дол­го успо­ко­ил­ся и вро­де бы испра­вил­ся, было самым под­хо­дя­щим, чтобы взять­ся за него. Дру­гих эта пере­дыш­ка обма­ну­ла, а меня ему не про­ве­сти. Я жду, когда его поро­ки вер­нут­ся к нему с боль­шой лих­вою, так как знаю, что они сей­час толь­ко отсту­пи­ли, а не ушли совсем. Я потра­чу день-дру­гой и уви­жу на опы­те, мож­но тут что-нибудь сде­лать или нет.

(4) А ты пока­жи себя муже­ст­вен­ным и убав­ляй свою ношу, — впро­чем, ты так и дела­ешь. Ничто из того, что мы име­ем, не необ­хо­ди­мо. Вер­нем­ся к зако­нам при­ро­ды — и богат­ство для нас гото­во. Все, в чем мы нуж­да­ем­ся, или сто­ит деше­во, или ниче­го не сто­ит. При­ро­да тре­бу­ет толь­ко хле­ба и воды, а для это­го никто не беден. «Кто огра­ни­чил ими свои жела­ния, тот поспо­рит в бла­жен­стве с самим Юпи­те­ром», — гово­рил Эпи­кур. И еще одно его изре­че­ние я вне­су в это пись­мо: (5) «Делай все так, буд­то на тебя смот­рит Эпи­кур». Без сомне­ния, полез­но при­ста­вить к себе сто­ро­жа и иметь его рядом, чтобы на него ты огляды­вал­ся, видя в нем свиде­те­ля всех тво­их помыс­лов. Самое бла­готвор­ное — жить слов­но под взглядом нераз­луч­но­го с тобою чело­ве­ка добра, но с меня доволь­но и того, если ты, что бы ни делал, будешь делать так, буд­то на тебя смот­рят. Оди­но­че­ство для нас — самый злой совет­чик. (6) Когда ты пре­успе­ешь настоль­ко, что будешь стес­нять­ся само­го себя, тогда можешь отпу­стить про­во­жа­то­го, а до тех пор пусть за тобой над­зи­ра­ет некто тобою чти­мый, будь то Катон, либо Сци­пи­он, либо Лелий, — любой, в чьем при­сут­ст­вии даже совсем погиб­шие люди обузды­ва­ли свои поро­ки, — и так покуда сам не ста­нешь тем чело­ве­ком, на гла­зах у кото­ро­го не отва­жишь­ся гре­шить. А когда ты это­го добьешь­ся и нач­нешь хоть немно­го ува­жать само­го себя, я поз­во­лю тебе посту­пать по сове­ту того же Эпи­ку­ра: «Тогда и ухо­ди в себя, когда тебе при­хо­дит­ся быть в тол­пе». (7) Нуж­но, чтобы ты был непо­хож на боль­шин­ство людей. А пока ты не можешь без­опас­но замкнуть­ся в себе, огля­нись на того и на дру­го­го: для любо­го луч­ше быть с кем угод­но, чем наедине с собою. «Тогда и ухо­ди в себя, когда тебе при­хо­дит­ся быть в тол­пе», — но толь­ко если ты чело­век добра, спо­кой­ный и воз­держ­ный; а не то ухо­ди от само­го себя к тол­пе, чтобы быть подаль­ше от дур­но­го чело­ве­ка. Будь здо­ров.