НРАВСТВЕННЫЕ ПИСЬМА К ЛУЦИЛИЮ

ПИСЬМО LXVIII

Сене­ка при­вет­ст­ву­ет Луци­лия!

(1) При­со­еди­ня­юсь к тво­е­му реше­нию: скрой­ся от дел; но скры­вай и свое без­де­лье. И знай; ты сде­ла­ешь так если не по настав­ле­ни­ям сто­и­ков, то по их при­ме­ру; впро­чем, и по настав­ле­ни­ям тоже, ты дока­жешь это и себе само­му, и кому угод­но. (2) Мы и не вся­ким государ­ст­вен­ным делом велим зани­мать­ся, и не все­гда, и не без кон­ца. А кро­ме того, мы ука­за­ли муд­ре­цу государ­ство, достой­ное его, — весь мир, так что он, и уда­лив­шись от дел, не оста­вит государ­ства, а может быть даже, вый­дет, поки­нув свой угол, на широ­кий про­стор, и под­ни­мет­ся к небе­сам, и пой­мет, как низ­ко сто­ят крес­ла в сена­те или в суде, на кото­рые он всхо­дил. Сохра­ни в себе мои сло­ва: муд­рец нико­гда не быва­ет так дея­те­лен, как в те часы, когда перед его гла­за­ми пред­ста­ет все боже­ст­вен­ное и чело­ве­че­ское. (3) Но вер­нусь к тому, в чем начал тебя убеж­дать, — чтобы твой досуг был нико­му не изве­стен. Неза­чем писать сло­ва «фило­со­фия» и «покой» на вывес­ке: назо­ви свое наме­ре­нье ина­че, ска­жи «сла­бость здо­ро­вья», в худ­шем слу­чае — «лень». Похва­лять­ся досу­гом — пустое тще­сла­вие. (4) Зве­ри, чтобы их нель­зя было най­ти, пута­ют следы у само­го лого­ва; то же надо сде­лать и тебе, а не то ты не изба­вишь­ся от пре­сле­до­ва­те­лей. Мно­гие про­хо­дят мимо явно­го, но копа­ют­ся в скры­том и тай­ном; вора вле­чет то, что под зам­ком. Если что перед гла­за­ми, оно не ценит­ся; откры­тую дверь взлом­щик мину­ет. Таков же обы­чай и у тол­пы, таков и у всех невежд: каж­дый хочет ворвать­ся туда, где запер­то. (5) Поэто­му луч­ше не хва­стать досу­гом; а слиш­ком таить­ся, избе­гая люд­ско­го гла­за, тоже есть род хва­стов­ства. Один пря­чет­ся в Тарен­те, дру­гой запи­ра­ет­ся в Неа­по­ле, тре­тий мно­го лет не выхо­дит за порог; чей досуг стал прит­чей во всех устах, тот и собрал тол­пу.

(6) Отой­дя от дел, нуж­но ста­рать­ся, чтобы не люди о тебе гово­ри­ли, а ты сам с собою гово­рил. О чем? О себе, и так же, как люди с осо­бой охотой гово­рят о дру­гих, — со зло­стью. Так ты при­учишь­ся и гово­рить, и выслу­ши­вать прав­ду. И боль­ше все­го зани­май­ся тем, в чем сам чув­ст­ву­ешь свою сла­бость. (7) Каж­дый зна­ет изъ­я­ны в сво­ем теле, поэто­му один облег­ча­ет желудок рвотой, дру­гой укреп­ля­ет его частым при­е­мом пищи, тре­тий сушит и очи­ща­ет тело, пере­ме­жая сытые дни голод­ны­ми. У кого часто болят ноги, те воз­дер­жи­ва­ют­ся от вина или бани; небреж­ные во всем про­чем, люди пре­граж­да­ют доро­гу тому, что чаще их тре­во­жит. Но и у наше­го духа есть как бы свои недуж­ные чле­ны, их-то и надо лечить. (8) Чем я занят, уйдя от дел? Лечу свою язву. Если бы я пока­зал тебе рас­пух­шую ногу, синюш­ную руку, сухие жилы, стя­нув­шие бед­ро, ты бы поз­во­лил мне не дви­гать­ся с места и лежа лечить болезнь. А моя болезнь тяже­лее, хотя пока­зать ее нель­зя: ведь нарыв и скоп­ле­нье гноя — в серд­це! Нет, не хочу я похвал, не хочу, чтобы ты гово­рил: «О вели­кий муж! Он все пре­зрел и бежит от неистовств чело­ве­че­ской жиз­ни, кото­рую осудил!» — (9) Ниче­го я не осудил, кро­ме само­го себя. И не с чего тебе при­хо­дить ко мне в надеж­де на поль­зу. Кто рас­счи­ты­ва­ет най­ти здесь помощь, оши­ба­ет­ся. Не врач, а боль­ной живет здесь. По мне, луч­ше ска­жи, ухо­дя: «Я-то при­ни­мал его за счаст­ли­во­го, за уче­но­го и навост­рил уши, а ухо­жу, и не увидев, и не услы­шав, чего хотел, так что неза­чем и воз­вра­щать­ся». Если ты это почув­ст­ву­ешь и ска­жешь, зна­чит, поль­за была: я пред­по­чи­таю, чтобы празд­ность мою ты про­стил, а не завидо­вал ей.

(10) Ты ска­жешь: «Как же ты, Сене­ка, сове­ту­ешь мне празд­ность? Ты ска­ты­ва­ешь­ся к Эпи­ку­ру!» — Я сове­тую тебе празд­ность, чтобы ты занял­ся дела­ми, кото­рые вели­ча­вей и пре­крас­ней остав­лен­ных тобою: сту­чать­ся в две­ри могу­ще­ст­вен­ных гор­де­цов, пере­пи­сы­вать по алфа­ви­ту без­дет­ных ста­ри­ков, иметь вли­я­ние на фору­ме — может быть, это и власть, но всем нена­вист­ная, недол­гая и, если оце­нить ее по-насто­я­ще­му, нечи­стая. (11) Такой-то пре­вос­хо­дит меня любо­вью завсе­гда­та­ев фору­ма, такой-то — сро­ком воен­ной служ­бы и добы­тым через нее саном, такой-то — чис­лом кли­ен­тов. Пусть все берут над тобою верх — дело того сто­ит, если ты сам берешь верх над фор­ту­ной, меж тем как сре­ди тол­пы ты и вро­вень с нею не ста­нешь: ведь общая любовь к ней силь­нее. (12) Если бы ты намно­го рань­ше готов был испол­нить это наме­ре­нье! Если бы мы начи­на­ли забо­тить­ся о бла­жен­ной жиз­ни рань­ше, чем смерть появит­ся вбли­зи! Но хоть теперь-то не будем мед­лить: пове­рим опы­ту в том, в чем надо бы дав­но пове­рить разу­му, и при­зна­ем мно­гие вещи лиш­ни­ми и вред­ны­ми. (13) Как те, что выеха­ли позд­но и хотят навер­стать вре­мя ско­ро­стью, при­шпо­рим коня! Для наших заня­тий нет воз­рас­та луч­ше: он отбу­ше­вал и усми­рил поро­ки, неукро­ти­мые в пер­вом пылу юно­сти; еще немно­го — и он совсем их уга­сит. — (14) «Но когда и в чем помо­жет тебе зна­нье, добы­тое на исхо­де жиз­ни?» — Помо­жет луч­ше уйти! Не думай, буд­то есть для бла­го­ра­зу­мия воз­раст луч­ше того, кото­рый укро­щен мно­го­об­раз­ным опы­том и неред­ким рас­ка­я­ни­ем и при­хо­дит к спа­си­тель­ным мыс­лям с усми­рен­ны­ми стра­стя­ми. Теперь самое вре­мя для это­го бла­га! Кто при­шел к муд­ро­сти ста­ри­ком, того при­ве­ли к ней годы. Будь здо­ров.