НРАВСТВЕННЫЕ ПИСЬМА К ЛУЦИЛИЮ

ПИСЬМО CXVII

Сене­ка при­вет­ст­ву­ет Луци­лия!

(1) Ты доста­вишь мне мно­го хло­пот и, сам того не зная, вынудишь ввя­зать­ся в дол­гую и докуч­ную тяж­бу, если будешь зада­вать мне хит­рые вопро­сы, в кото­рых я не могу ни разой­тись с наши­ми, не поссо­рясь с ними, ни согла­сить­ся, не поссо­рясь с сове­стью. Ты спра­ши­ва­ешь, вер­но ли такое утвер­жде­нье сто­и­ков: муд­рость есть бла­го, быть муд­рым — не бла­го. Спер­ва я изло­жу мне­ние сто­и­ков, потом решусь выска­зать и свое суж­де­нье. (2) Наши счи­та­ют, что бла­го телес­но, ибо бла­го дей­ст­ву­ет, а что дей­ст­ву­ет, то телес­но. Бла­го при­но­сит поль­зу, а, не дей­ст­вуя, при­но­сить поль­зу невоз­мож­но; если же бла­го дей­ст­ву­ет, зна­чит, оно телес­но. По их сло­вам, муд­рость есть бла­го; сле­до­ва­тель­но, они не могут не при­знать ее телес­ной. (3) А быть муд­рым — это, по их мне­нию, дело дру­гое: оно лишь при­ла­га­ет­ся к муд­ро­сти и бес­те­лес­но, а зна­чит, и не дей­ст­ву­ет и не при­но­сит поль­зы. — «Но как же мы гово­рим, что быть муд­рым — бла­го?» — Гово­рим, имея в виду самое муд­рость, от кото­рой и зави­сит, мудр ли чело­век.

(4) Теперь послу­шай, что отве­ча­ют на это неко­то­рые, а потом и я нач­ну от них отка­лы­вать­ся и перей­ду на дру­гую сто­ро­ну. — «Если так, то и жить бла­жен­но — не бла­го». — Хочешь не хочешь, а при­хо­дит­ся отве­чать, что бла­жен­ная жизнь — бла­го, а жить бла­жен­но — не бла­го. (5) И еще нашим воз­ра­жа­ют так: «Вы хоти­те быть муд­ры­ми: зна­чит, это при­над­ле­жит к чис­лу вещей, кото­рых надо добить­ся непре­мен­но. А все непре­мен­ное — бла­го». — И наши вынуж­де­ны кале­чить сло­ва, добав­лять к «непре­мен­но­му» два сло­га, чего не допус­ка­ет наш язык. Но я, с тво­е­го поз­во­ле­ния, при­бав­лю их. «Непре­мен­ное есть то, к чему сле­ду­ет стре­мить­ся непре­мен­но, то есть бла­го; а то, что доста­ет­ся нам по дости­же­нии бла­га, есть непре­ми­ну­е­мое: его не доби­ва­ют­ся как бла­га, но к достиг­ну­то­му бла­гу оно при­ла­га­ет­ся неми­ну­е­мо». —

(6) Я думаю ина­че и пола­гаю, что наши опус­ка­ют­ся до это­го, так как их свя­зы­ва­ет цепью преж­нее утвер­жде­нье, а изме­нить его им нель­зя. Мы обыч­но при­да­ем нема­лый вес все­об­щим уста­но­вив­шим­ся суж­де­ньям, и если так кажет­ся всем, — это для нас дока­за­тель­ство исти­ны. Напри­мер, суще­ст­во­ва­нье богов выво­дит­ся, сре­ди про­че­го, и из того, что мне­ние это вло­же­но во всех людей и нет пле­ме­ни, до того чуж­до­го всех зако­нов и обы­ча­ев, чтобы не верить в каких-нибудь богов. Когда мы рас­суж­да­ем о бес­смер­тии души, нема­лое под­спо­рье для нас — еди­но­ду­шие людей, либо стра­ша­щих­ся оби­та­те­лей пре­ис­под­ней, либо их почи­таю­щих. И я вос­поль­зу­юсь все­об­щим убеж­де­ни­ем: ты не най­дешь нико­го, кто не счи­тал бы, что и муд­рость — бла­го, и быть муд­рым — бла­го. (7) Одна­ко я не буду, по обы­чаю побеж­ден­ных¹, взы­вать к тол­пе: нач­ну сра­жать­ся соб­ст­вен­ным ору­жи­ем.

Если что-то при­ла­га­ет­ся к чему-то, оно нахо­дит­ся либо вне, либо внут­ри того, к чему при­ло­же­но. Если оно внут­ри, — зна­чит, оно столь же телес­но, как и то, к чему при­ло­же­но. Ничто не может быть при­ло­же­но — и не при­ка­сать­ся, а что при­ка­са­ет­ся, то телес­но. Если оно вне, то может и рас­стать­ся с тем, к чему при­ло­же­но; но что рас­ста­ет­ся, то обла­да­ет дви­же­ни­ем, а что обла­да­ет дви­же­ни­ем, то телес­но. (8) Ты наде­ешь­ся, что я ска­жу: бег и бежать — одно и то же, так же как теп­ло и быть теп­лым, свет и све­тить. Нет, я согла­сен, что это — вещи раз­ные, но при этом — одно­го рода. Если здо­ро­вье при­над­ле­жит к вещам без­раз­лич­ным, то и быть здо­ро­вым — так­же. Если к ним же при­над­ле­жит кра­сота, то и быть кра­си­вым — так­же. Если спра­вед­ли­вость — бла­го, то и быть спра­вед­ли­вым — бла­го. Если бес­стыд­ство — зло, то и быть бес­стыд­ным — зло; тут, кля­нусь тебе, все точ­но так же, как с бли­зо­ру­ко­стью: если она — зло, то и быть бли­зо­ру­ким — зло. Одно — так и знай! — не может быть без дру­го­го. Кто мудр, тот обла­да­ет муд­ро­стью; кто обла­да­ет муд­ро­стью, тот мудр. И не может быть сомне­ний, что како­во одно, тако­во и дру­гое, — настоль­ко, что мно­гие счи­та­ют и то и дру­гое одним. (9) Но луч­ше раз­бе­рем вот что: посколь­ку всё есть или бла­го, или зло, или вещи без­раз­лич­ные, то что же такое «быть муд­рым»? Что это бла­го — отри­ца­ют; что это зло — нель­зя и поду­мать; зна­чит, оста­ет­ся без­раз­лич­ное. Но мы назы­ваем «без­раз­лич­ным» или «пре­ме­жу­точ­ным» то, что может достать­ся и хоро­ше­му, и дур­но­му чело­ве­ку: напри­мер, день­ги, кра­соту, знат­ность. А быть муд­рым может толь­ко чело­век добра: зна­чит, быть муд­рым к раз­ряду вещей без­раз­лич­ных не при­над­ле­жит. Но и злом не может быть то, что нико­гда не доста­ет­ся на долю злым; зна­чит, быть муд­рым — бла­го. Чего нет ни у кого, кро­ме людей добра, то бла­го; муд­ры­ми быва­ют толь­ко люди добра, и, зна­чит, это бла­го. — (10) «Но это лишь при­ла­га­ет­ся к муд­ро­сти». — То, что ты назы­ва­ешь «быть муд­рым», порож­да­ет­ся ли муд­ро­стью или порож­да­ет ее? Порож­да­ет ли, порож­да­ет­ся ли, — все рав­но оно телес­но: ведь тело и то, что про­из­во­дит что-нибудь само, и то, что чем-нибудь про­из­во­дит­ся. А если так, то быть муд­рым — бла­го, пото­му что для это­го ему не хва­та­ло толь­ко одно­го: телес­но­сти.

(11) Пери­па­те­ти­ки счи­та­ют так: быть муд­рым — это то же самое, что муд­рость, ибо одно без дру­го­го не быва­ет. Неуже­ли, по-тво­е­му, есть муд­рые кро­ме тех, кто обла­да­ет муд­ро­стью? И не вся­кий ли, кто мудр, обла­да­ет, по-тво­е­му, муд­ро­стью? (12) Ста­рые диа­лек­ти­ки разде­ля­ли эти вещи, и от них такое разде­ле­ние при­шло к сто­и­кам. Я ска­жу, как у них полу­ча­лось. Поле — это одно, а вла­деть полем — дру­гое; и раз­ве не так, если вто­рое каса­ет­ся не поля, а его вла­дель­ца? Точ­но так же муд­рость это одно, а быть муд­рым — дру­гое. Я думаю, ты согла­сишь­ся: тот, кто вла­де­ет, и то, чем вла­де­ют, — вещи раз­ные; так и тут: вла­де­ют муд­ро­стью, а вла­де­ет муд­рый. Муд­рость есть нау­ка жить и, ста­ло быть, совер­шен­ство мыс­ли, достиг­шей наи­выс­ше­го и наи­луч­ше­го. Что такое «быть муд­рым»? Я не могу ска­зать: «Совер­шен­ство мыс­ли», — нет, это то, что дает­ся на долю обла­да­те­лю совер­шен­ной мыс­ли. Итак, бла­го­мыс­лие — это одно, а быть бла­го­мыс­ля­щим — дру­гое.

—(13) «Есть тела раз­ной при­ро­ды: напри­мер, вот это — чело­век, это — конь; за ними сле­ду­ют дви­же­ния души, содер­жа­щие сведе­ния о телах. В таких дви­же­ни­ях есть нечто само­сто­я­тель­ное, отдель­ное от тел. Напри­мер: я вижу гуля­ю­ще­го Като­на; чув­ства пока­зы­ва­ют мне это, душа им верит. То, на что обра­ще­ны и гла­за, и душа, — тело. Но потом я гово­рю: “Катон гуля­ет”, — и то, что я гово­рю, бес­те­лес­но. Это — некое сведе­нье о теле, кото­рое одни назы­ва­ют “выска­зы­ва­ни­ем”, дру­гие — “изве­стьем”, третьи — “речью”. Так же, гово­ря “муд­рость”, мы име­ем в виду нечто телес­ное; а гово­ря “он мудр”, мы выска­зы­ваем нечто о теле. Но ведь дале­ко не одно и то же — ска­зать “он” и ска­зать о нем». — (14) Допу­стим пока­мест, что не одно и то же (я ведь еще не выска­зы­ваю сво­его мне­ния). Раз­ве это меша­ет и дру­го­му быть дру­гим, но бла­гом? Немно­го рань­ше гово­ри­лось, что поле — одно, а вла­деть полем — дру­гое. Пра­виль­но: вла­де­ю­щий при­над­ле­жит к одной при­ро­де, вла­де­нье — к дру­гой, вла­де­ет чело­век, вла­де­ние его — зем­ля. Но у нас речь о дру­гом: тут и вла­де­ю­щий муд­ро­стью, и она сама — одной при­ро­ды. (15) Там вла­де­нье — одно, вла­де­тель — дру­гое, а здесь и вла­де­тель и вла­де­нье нераздель­ны. Полем вла­де­ют по пра­ву, муд­ро­стью — от при­ро­ды, поле может быть отчуж­де­но и пере­да­но дру­го­му, муд­рость нераз­луч­на с вла­де­ю­щим. Нель­зя срав­ни­вать вещи столь несхо­жие. Я начал было гово­рить, что пред­ме­ты могут быть раз­ны­ми, но оба тем не менее — бла­га. Напри­мер, муд­рость и муд­рец — не одно и то же, но ты согла­сишь­ся, что и то, и дру­гое — бла­га. И как ничто не меша­ет муд­ро­сти быть бла­гом, а обла­да­те­лю муд­ро­сти — бла­гим, так же ничто не поме­ша­ет быть бла­гом и муд­ро­сти, и обла­да­нию муд­ро­стью; а обла­дать муд­ро­стью — это и есть быть муд­рым. (16) Я для того и хочу достичь муд­ро­сти, чтобы быть муд­рым. Так что же, раз­ве не бла­го то, без чего нет и дру­го­го бла­га? Ведь вы навер­ня­ка гово­ри­те, что муд­рость, кото­рая дает­ся не для при­ме­не­ния к жиз­ни, не нуж­на. А что такое при­ме­нять муд­рость? Быть муд­рым! Это в ней самое дра­го­цен­ное, без это­го она ста­но­вит­ся лиш­ней. Если пыт­ка — зло, то и быть под пыт­кой — зло; это настоль­ко неоспо­ри­мо, что если отверг­нуть вто­рое, то и пер­вое не будет злом. Муд­рость есть совер­шен­ство мыс­ли, быть муд­рым — зна­чит при­ме­нять к жиз­ни совер­шен­ство мыс­ли. Но может ли не быть бла­гом при­ме­не­нье того, что без при­ме­не­ния само пере­ста­ет быть бла­гом? (17) Я спро­шу тебя, надо ли стре­мить­ся к муд­ро­сти. Ты ска­жешь, что непре­мен­но. Я спро­шу, надо ли стре­мить­ся при­ме­нить муд­рость к жиз­ни. Ты согла­сишь­ся и ска­жешь, что если тебе запре­тят это, муд­рость тебе не нуж­на. А то, к чему до́лжно непре­мен­но стре­мить­ся, есть бла­го. Быть муд­рым — зна­чит при­ме­нять муд­рость к жиз­ни; так, гово­рить речь зна­чит поль­зо­вать­ся крас­но­ре­чи­ем, видеть зна­чит поль­зо­вать­ся гла­за­ми; выхо­дит, и быть муд­рым — зна­чит поль­зо­вать­ся муд­ро­стью. К это­му до́лжно непре­мен­но стре­мить­ся; зна­чит, сле­ду­ет непре­мен­но быть муд­рым, а что сле­ду­ет непре­мен­но, то бла­го.

(18) Я дав­но уже ругаю себя за то, что под­ра­жаю людям, кото­рых обви­няю, и тра­чу сло­ва, дока­зы­вая оче­вид­ное. Кто может сомне­вать­ся, что если жара — зло, то и томить­ся от жары — зло, если мороз — зло, то и мерз­нуть — зло, если жизнь — бла­го, то и жить — бла­го? Все это гово­рит­ся вокруг да око­ло муд­ро­сти и к ней непри­част­но, нам же долж­но оста­вать­ся в ее пре­де­лах. (19) Даже если захо­чет­ся отлу­чить­ся, в ней хва­тит про­сто­ра и для даль­них стран­ст­вий. Будем иссле­до­вать при­ро­ду богов, и пер­вич­ные веще­ства све­тил², и раз­но­об­раз­ные пути звезд; будем доис­ки­вать­ся, направ­ля­ют­ся ли все наши дви­же­нья их дви­же­нья­ми, оттуда ли при­хо­дит побуж­даю­щая сила ко всем телам и душам, свя­за­но ли непре­лож­ным зако­ном даже име­ну­е­мое слу­чай­ным, поис­ти­не ли в обра­ще­ни­ях мира ниче­го неожи­дан­но­го, ниче­го нару­шаю­ще­го порядок не про­ис­хо­дит. Пусть это дале­ко от улуч­ше­ния нра­вов, но воз­вы­ша­ет душу и при­бли­жа­ет ее к вели­чию изу­чае­мых пред­ме­тов. А то, о чем я рас­суж­дал преж­де, ума­ля­ет и уни­жа­ет душу, при этом, вопре­ки тво­е­му мне­нию, не изощ­ряя, а ослаб­ляя ее. (20) Опом­ни­тесь! Зачем рас­то­чать ста­ра­нья, столь необ­хо­ди­мые для дру­го­го, более важ­но­го и пре­крас­но­го, на вещи, может быть, и не лож­ные, но навер­ня­ка бес­по­лез­ные? Какая мне поль­за знать, вправ­ду ли муд­рость — одно, а быть муд­рым — дру­гое? Какая мне поль­за знать, что одно из них — бла­го? Что же, набе­русь дер­зо­сти, бро­шу жре­бий, зага­дав жела­нье, — и пусть тебе выпа­дет муд­рость, а мне — быть муд­рым! Ни ты, ни я не в про­иг­ры­ше.

(21) Луч­ше пока­жи мне доро­гу, по кото­рой при­хо­дят к муд­ро­сти. Ска­жи, чего я дол­жен избе­гать, чего искать; какие заня­тия укре­пят мне нестой­кую душу; как мне спра­вить­ся с оби­ли­ем зол; как отра­зить те беды, что вры­ва­ют­ся ко мне, и те, на кото­рые я сам нарвал­ся. Научи меня, как пере­но­сить тяготы, само­му не засто­нав, и сча­стье, нико­го не заста­вив сто­нать, как не ждать послед­не­го и неиз­беж­но­го пре­де­ла жиз­ни, а бежать из нее по соб­ст­вен­но­му реше­нию. (22) По-мое­му, самое постыд­ное — это звать к себе смерть. Если ты хочешь жить, зачем звать ее? а если не хочешь, зачем про­сить у богов того, что дано тебе от рож­де­ния? Ведь уста­нов­ле­но, что когда-нибудь ты умрешь и про­тив воли; доб­ро­воль­ная смерть — в тво­их руках. Одно для тебя неиз­беж­но, дру­гое доз­во­ле­но. (23) На этих днях я про­чи­тал у одно­го, впро­чем, крас­но­ре­чи­во­го чело­ве­ка такое, пра­во же, позор­ное вступ­ле­ние: «О если бы мне уме­реть ско­рее!» Безум­ный! Ты про­сишь того, что все­гда при тебе. «О если бы мне уме­реть ско­рее!» Ты, может быть, до ста­ро­сти дожил, вос­кли­цая так, — а что сто­я­ло у тебя на пути? что тебя дер­жа­ло? Ухо­ди, когда забла­го­рас­судит­ся! Выбе­ри любую часть при­ро­ды и при­ка­жи ей открыть перед тобою выход. Есть три сти­хии, кото­ры­ми управ­ля­ет­ся этот мир: вода, зем­ля, воздух, — все они и источ­ни­ки жиз­ни, и пути к смер­ти! (24) «О, если бы мне уме­реть ско­рее!» Что ты назы­ва­ешь «ско­рее»? На какой день назна­ча­ешь срок? Он может прий­ти рань­ше, чем ты жела­ешь! Сло­ва эти — чело­ве­ка, сла­бо­го душой, про­кля­тьем сво­им он ищет жало­сти. Кто жела­ет себе смер­ти, тот уми­рать не хочет. У богов про­си жиз­ни и здо­ро­вья; а решишь уме­реть, — так в том и будет тебе прок от смер­ти, что пере­ста­нешь себе ее желать.

(25) Вот чем сле­ду­ет зани­мать­ся, мой Луци­лий, вот чем обра­зо­вы­вать душу! Это и есть муд­рость, это и зна­чит быть муд­рым, — а не пусты­ми и мелоч­ны­ми рас­суж­де­ни­я­ми упраж­нять ненуж­ное хит­ро­умие! Столь­ко вопро­сов зада­ла тебе фор­ту­на, а ты, не решив их, занял­ся умст­во­ва­ньем! Глу­по, услы­шав сиг­нал к бою, раз­ма­хи­вать мечом в возду­хе. Брось потеш­ное ору­жье — пора взять­ся за то, кото­рым реша­ет­ся бой. Ска­жи, как добить­ся, чтобы душу не сму­ща­ли ни печаль, ни ужас, чтобы сбро­сить бре­мя тай­ных вожде­ле­ний. Будем делать дело! — (26) «Муд­рость — бла­го, быть муд­рым — не бла­го». Так мы и добьем­ся, что нам отка­жут в муд­ро­сти, что все наши заня­тия будут высме­я­ны, ибо пред­мет их нико­му не нужен.

А что бы ты ска­зал, узнав, что есть и такой вопрос: «Бла­го ли буду­щая муд­рость?» — Да раз­ве мож­но хотя бы поду­мать, буд­то закро­ма пред­чув­ст­ву­ют буду­щий уро­жай, а дет­ство пости­га­ет силу и кре­пость буду­щей юно­сти? Покуда мы боль­ны, нам бес­по­лез­но буду­щее здо­ро­вье, и не воста­но­вит сил после бега и борь­бы отдых, кото­рый нач­нет­ся через мно­го меся­цев. (27) Кто не зна­ет, что пред­сто­я­щее в буду­щем пото­му и не бла­го, что оно лишь будет? Ведь бла­го непре­мен­но долж­но при­но­сить поль­зу, а полез­ным может быть лишь насущ­ное. Если что бес­по­лез­но, то оно и не бла­го; если полез­но, оно в насто­я­щем. Я — буду­щий муд­рец; вот когда я им ста­ну, это и будет бла­гом, но не рань­ше. Спер­ва долж­но быть нечто, а уж оно будет таким или иным. (28) Как может быть, ска­жи, бла­гом то, чего еще нет? А если я ска­жу тебе «это будет», — нуж­но ли тебе даль­ше дока­зы­вать, что это­го нет? Что при­хо­дит, то еще неиз­вест­но, при­дет ли. Насту­пит вес­на, — но я знаю, что сей­час зима; насту­пит лето, — но я знаю, что лета еще нет. «Это будет» — вот луч­шее свиде­тель­ство тому, что это­го нет. (29) Я наде­юсь стать муд­рым; но пока что я не мудр; обла­дай я этим бла­гом, я изба­вил­ся бы от это­го зла. В буду­щем я ста­ну муд­рым; из это­го тебе мож­но понять, что я еще не мудр. Я не могу быть сра­зу и при буду­щем бла­ге, и при нынеш­нем зле. Они вме­сте не схо­дят­ся, и не быва­ет у одно­го чело­ве­ка и бла­га, и зла.

(30) Оста­вим затей­ли­вые пустя­ки и поспе­шим к тому, что подаст нам помощь. Никто, торо­пясь позвать пови­ту­ху к рожаю­щей доче­ри, не станет читать рас­по­ря­же­нье об играх и их рас­по­рядок; никто, когда бежит на пожар соб­ст­вен­но­го дома, не станет смот­реть на играль­ную дос­ку, чтобы узнать, как осво­бо­дит­ся взя­тый в плен каме­шек³. (31) А тебе, кля­нусь, со всех сто­рон при­хо­дят вести и о горя­щем доме, и о детях в опас­но­сти, и о родине в оса­де, и о рас­хи­щае­мом доб­ре; при­бавь еще зем­ле­тря­се­ния, кораб­ле­кру­ше­нья и все, что толь­ко может нас пугать. И посреди все­го это­го у тебя хва­та­ет вре­ме­ни зани­мать­ся веща­ми, год­ны­ми толь­ко для удо­воль­ст­вия души? Ты иссле­ду­ешь, что такое муд­рость и что такое быть муд­рым? Тяже­лая ска­ла висит у тебя над голо­вой, а ты вяжешь и рас­пу­ты­ва­ешь узлы? (32) Не так щед­ро и мило­сти­во отпу­сти­ла нам вре­мя при­ро­да, чтобы мы мог­ли тра­тить его впу­стую! Взгля­ни, как мно­го теря­ют даже самые усерд­ные: часть его отни­ма­ет соб­ст­вен­ное нездо­ро­вье и нездо­ро­вье близ­ких, часть — неиз­беж­ные дела и дела государ­ст­вен­ные; часть жиз­ни уде­ля­ем мы сну. Что поль­зы тра­тить пона­прас­ну боль­шую долю это­го вре­ме­ни, тако­го корот­ко­го, и быст­ро­теч­но­го, и уно­ся­ще­го нас? (33) Не забудь еще, что душа лег­че при­вы­ка­ет забав­лять себя, неже­ли лечить, и пре­вра­ща­ет в заба­ву фило­со­фию — свое лекар­ство. Я не знаю, в чем раз­ни­ца меж­ду муд­ро­стью и «быть муд­рым», — знаю, что для меня неваж­но, знаю я это или нет. Ска­жи мне, раз­ве я ста­ну муд­рым от того, что усвою эту раз­ни­цу? Поче­му ты ста­ра­ешь­ся занять меня сло­ва­ми о муд­ро­сти и не допус­ка­ешь до муд­рых дел? Сде­лай меня храб­рее, сде­лай уве­рен­нее, сде­лай рав­ным фор­туне, сде­лай выше нее! В моих силах стать выше, если к это­му будет устрем­ле­но все, чему я учусь. Будь здо­ров.