НРАВСТВЕННЫЕ ПИСЬМА К ЛУЦИЛИЮ

ПИСЬМО CXVIII

Сене­ка при­вет­ст­ву­ет Луци­лия!

(1) Ты тре­бу­ешь, чтобы я писал чаще. Под­ведем-ка счет, — несо­сто­я­тель­ным ока­жешь­ся ты. Мы услав­ли­ва­лись, что твои пись­ма будут пер­вы­ми — ты пишешь, я отве­чаю. Но не буду при­жи­мист: я ведь знаю, что тебе мож­но пове­рить в долг, и все дам досроч­но. При этом я не буду посту­пать как Цице­рон, чело­век весь­ма крас­но­ре­чи­вый, кото­рый велел Атти­ку¹, «даже если не о чем будет гово­рить, писать все, что взбредет на ум». (2) Мне все­гда будет о чем писать, хоть я и не ста­ну зани­мать­ся веща­ми, кото­ры­ми запол­ня­ет свои пись­ма Цице­рон: кто высту­пил при­тя­за­те­лем на долж­ность и хло­по­чет о выбо­рах, кто борет­ся сво­и­ми сила­ми, кто чужи­ми рука­ми, кто домо­га­ет­ся кон­суль­ства, пола­га­ясь на Цеза­ря, на Пом­пея, на свою лов­кость²; какой несго­вор­чи­вый ростов­щик — Цеци­лий, от кото­ро­го даже близ­кие не полу­чат ни гро­ша ина­че как из две­на­дца­ти про­цен­тов. Луч­ше зани­мать­ся сво­и­ми, а не чужи­ми поро­ка­ми, разо­брать­ся в себе и посмот­реть, как мно­го есть вещей, на кото­рые мы при­тя­за­ем, но не можем собрать голо­сов. (3) Вот что самое бла­го­род­ное, мой Луци­лий, вот в чем без­мя­теж­ность и сво­бо­да: ниче­го не домо­гать­ся, а мино­вать пло­щадь, где фор­ту­на ведет выбо­ры. Неуже­ли, по-тво­е­му, не при­ят­но, — когда три­бы созва­ны, когда при­тя­за­те­ли на долж­ность тре­пе­щут от неиз­вест­но­сти на сво­их воз­вы­ше­ньях и один обе­ща­ет день­ги, дру­гой дей­ст­ву­ет через посред­ни­ка, тре­тий покры­ва­ет поце­лу­я­ми руки, до кото­рых он, будучи избран, и дотро­нуть­ся не захо­чет, и все в оце­пе­не­нии ждут кри­ка гла­ша­тая³, — сто­ять в сто­роне и смот­реть на это тор­жи­ще, ниче­го не поку­пая и не про­да­вая? (4) А насколь­ко боль­ше радость того, кто спо­кой­но взи­ра­ет не на кон­суль­ские и не на пре­тор­ские выбо­ры, а на те вели­кие, на кото­рых одни хло­по­чут о годич­ных долж­но­стях, дру­гие — о пожиз­нен­ной вла­сти, третьи — об удач­ном завер­ше­нье вой­ны и три­ум­фе, чет­вер­тые — о богат­ствах, те — о женить­бе, о детях, эти — о сво­ем здо­ро­вье и о здо­ро­вье близ­ких. Сколь вели­кой будет душа того, кто один ниче­го не станет домо­гать­ся, нико­го не захо­чет умо­лять и ска­жет: «Что мне до тебя, фор­ту­на! Я не дам тебе вла­сти надо мною. Я знаю, у тебя Като­нов про­ва­ли­ва­ют, а изби­ра­ют Вати­ни­ев⁴, — и я ни о чем не про­шу!» Вот что зна­чит взять фор­ту­ну в свои руки. (5) Вот о чем мы можем писать друг дру­гу, не боясь исчер­пать этот пред­мет, — меж тем как на нас с бес­по­кой­ст­вом смот­рят тыся­чи людей, кото­рые, чтобы добыть что-нибудь себе же на поги­бель, попа­да­ют из одной беды в дру­гую и гонят­ся за тем и за дру­гим, чтобы вско­ре от него же бежать или им погну­шать­ся. (6) Кто, достиг­ши, доволь­ст­во­вал­ся тем, что пред­став­ля­лось ему покры­ваю­щим с избыт­ком все жела­нья? Сча­стье, вопре­ки обще­му мне­нию, не жад­но, а слиш­ком ничтож­но, чтобы кого-нибудь насы­тить. Тебе кажет­ся высо­ким то, от чего ты дале­ко, а взой­ди наверх — и оно ока­жет­ся низ­ким. Пусть я буду лже­цом, если тебе и тогда не захо­чет­ся взой­ти выше: то, что ты счи­тал вер­ши­ной, — толь­ко сту­пень­ка. (7) От незна­ния исти­ны пло­хо всем. Люди мчат­ся, слов­но вдо­гон­ку за бла­га­ми, обма­ну­тые слу­ха­ми, а потом, достиг­нув и нема­ло выстра­дав, видят, что достиг­ну­тое ими или дур­но, или тщет­но, или мень­ше, чем они наде­я­лись; а нема­лая часть людей дивит­ся обман­чи­вым изда­ле­ка вещам, и боль­шое кажет­ся тол­пе бла­гом.

(8) Чтобы такое не слу­чи­лось и с нами, иссле­ду­ем, что есть бла­го. Его тол­ку­ют по-раз­но­му: один опре­де­ля­ет его так, дру­гой гово­рит о нем ина­че. Неко­то­рые дают такое опре­де­ле­нье: «Бла­го есть то, что при­вле­ка­ет души, что зовет их к себе». На это сра­зу же воз­ра­жа­ют: а что, если оно зовет души им на поги­бель? Ведь ты зна­ешь, как мно­го зол выглядит соблаз­ни­тель­но. Прав­да и прав­до­по­до­бье отли­ча­ют­ся друг от дру­га. Бла­го же непре­мен­но соче­та­ет­ся с прав­дой: что не истин­но, то не бла­го; а что при­вле­ка­ет и зама­ни­ва­ет, то прав­до­по­доб­но, оно под­кра­ды­ва­ет­ся, под­за­до­ри­ва­ет, вле­чет. (9) Дру­гие дава­ли такое опре­де­ле­нье: «Бла­го — это то, что застав­ля­ет желать себя, вызы­ва­ет в душе силь­ное стрем­ле­нье к себе». — И на это мож­но воз­ра­зить так же: силь­ное стрем­ле­нье вызы­ва­ет в душе мно­гое, к чему стре­мят­ся себе на горе. Луч­шее опре­де­ле­ние дают те, что гово­рят: «Бла­го — это то, что вызы­ва­ет в душе стрем­ле­нье к себе, соглас­ное с при­ро­дой, и толь­ко пото­му заслу­жи­ва­ет, чтобы его домо­га­лись». Что заслу­жи­ва­ет домо­га­тель­ства, то чест­но, ибо и стрем­ле­нье к нему совер­шен­но.

(10) Но тут сам пред­мет напо­ми­на­ет мне, что умест­но будет ска­зать о раз­ли­чии меж­ду бла­гом и чест­но­стью. У них есть нечто еди­ное и неразде­ли­мое: нет бла­га, в кото­ром не было бы доли чест­но­сти, и что чест­но, то все­гда бла­го. А в чем же раз­ли­чие? Чест­ность есть совер­шен­ное бла­го, завер­шаю­щее собою бла­жен­ство жиз­ни, бла­го, через при­част­ность кото­ро­му и все про­чее ста­но­вит­ся бла­гом. (11) Вот что я имею в виду: воен­ная служ­ба, напри­мер, или началь­ство над леги­о­ном, или пра­во вер­шить суд — все это и не бла­го и не зло. Но когда обя­зан­но­сти эти испол­ня­ют­ся чест­но, они ста­но­вят­ся бла­га­ми, пере­хо­дят из раз­ряда вещей без­раз­лич­ных в раз­ряд благ. Бла­го дела­ет­ся бла­гом в сооб­ще­стве с чест­но­стью, чест­ность и сама по себе бла­го. Бла­го выте­ка­ет из чест­но­сти, чест­ность — сама себе исток. Нынеш­нее бла­го мог­ло когда-то быть злом; все, что чест­но, ина­че как бла­гом быть не может.

(12) Неко­то­рые дава­ли и такое опре­де­ле­ние: «Бла­го есть то, что соглас­но с при­ро­дой». Слу­шай вни­ма­тель­но, что я ска­жу: все, что бла­го, соглас­но с при­ро­дой, но не все, что соглас­но с при­ро­дой, есть так­же и бла­го. Мно­го вещей не про­ти­во­ре­чат при­ро­де, но они так ничтож­ны, что имя бла­га им не при­ста­ло. Они так лег­ко­вес­ны, что заслу­жи­ва­ют пре­зре­ния, из благ же и самое малое его не заслу­жи­ва­ет. Ибо пока оно ничтож­но, оно не станет бла­гом, а став бла­гом, пере­станет быть ничтож­ным. Как рас­по­знать бла­го? Оно в совер­шен­стве согла­су­ет­ся с при­ро­дой. — (13) «Ты не спо­ришь, что бла­го соглас­но с при­ро­дой, ибо тако­во его каче­ство, но утвер­жда­ешь, буд­то есть и не бла­га, соглас­ные с при­ро­дой. Как же может быть одно бла­гом, дру­гое нет? Как может быть раз­но­го свой­ства то, что обла­да­ет таким важ­ным общим при­зна­ком, как согла­сие с при­ро­дой?» — (14) Может из-за сво­ей вели­чи­ны. Не ново, что мно­гое, вырас­тая, изме­ня­ет­ся. Был ребен­ком — стал взрос­лым, и каче­ство уже дру­гое: ребе­нок нера­зу­мен, взрос­лый — разу­мен. Мно­гое бла­го­да­ря при­ро­сту дела­ет­ся не толь­ко боль­ше, но и дру­гим. — (15) «Нет, что ста­но­вит­ся боль­ше, не ста­но­вит­ся дру­гим: нальешь ли ты вино в бутыл­ку или в боч­ку, — раз­ни­цы нет, вино и там и там сохра­ня­ет свое каче­ство; возь­ми от боль­шо­го коли­че­ства меда немно­го — вкус будет тот же». — Но твои при­ме­ры — совсем дру­го­го рода: у этих вещей свой­ства сохра­ня­ют­ся, хотя их самих ста­но­вит­ся боль­ше. (16) Есть вещи, кото­рые от умно­же­ния не меня­ют ни рода, ни свойств, и есть такие, что после мно­гих добав­ле­ний от послед­не­го пре­вра­ща­ют­ся в нечто дру­гое, ибо оно-то и при­да­ет им новое, иное, неже­ли преж­де, каче­ство. Один камень созда­ет свод — тот, кото­рый замы­ка­ет наклон­ные сте­ны и, вкли­нив­шись, свя­зы­ва­ет осталь­ные кам­ни. Поче­му боль­ше все­го дела­ет послед­нее добав­ле­нье, как бы ни было оно мало? Пото­му что оно не уве­ли­чи­ва­ет, а завер­ша­ет собою. (17) А неко­то­рые вещи в посте­пен­ном дви­же­нии избав­ля­ют­ся от преж­не­го обли­чья и при­ни­ма­ют новое. Если душа дол­го осмат­ри­ва­ет что-нибудь и уста­ет сле­до­вать за его вели­чи­ной, мы начи­на­ем назы­вать эту вещь бес­ко­неч­ной, — а это совсем не то, что вещи, кажу­щи­е­ся боль­ши­ми, но име­ю­щие пре­дел. Так же точ­но мы дума­ем, что такая-то вещь делит­ся с трудом, и с воз­рас­та­ни­ем труд­но­сти под конец обна­ру­жи­ва­ем, что она неде­ли­ма; а от того, что дви­жет­ся еле-еле и с нату­гой, мы пере­хо­дим к непо­движ­но­му. Таким же обра­зом нечто было соглас­но с при­ро­дой, — но воз­рас­та­ние вели­чи­ны пере­во­дит его в дру­гое каче­ство, и оно ста­но­вит­ся бла­гом. Будь здо­ров.