О заговоре Катилины

Заго­во­ром Кати­ли­ны древ­ние и позд­ней­шие исто­ри­ки назы­ва­ют поли­ти­че­ское дви­же­ние в Риме, про­ис­хо­див­шее в 63 г. до н. э. и воз­глав­ляв­ше­е­ся Луци­ем Сер­ги­ем Кати­ли­ной (108—62 гг.), разо­рив­шим­ся пат­ри­ци­ем. Во вре­мя граж­дан­ской вой­ны меж­ду Сул­лой и Мари­ем Кати­ли­на был на сто­роне пер­во­го и в 82—81 гг. лич­но участ­во­вал в каз­нях. В 68 г. он был пре­то­ром, в 67 г. про­пре­то­ром про­вин­ции Афри­ки; в 66 г. доби­вал­ся избра­ния в кон­су­лы на 65 г., но, при­вле­чен­ный насе­ле­ни­ем этой про­вин­ции к суду за вымо­га­тель­ство, не был допу­щен к соис­ка­нию по тре­бо­ва­нию кон­су­ла 66 г. Луция Воль­ка­ция Тул­ла. Это побуди­ло его вме­сте с Пуб­ли­ем Автро­ни­ем Петом и род­ст­вен­ни­ком умер­ше­го дик­та­то­ра Пуб­ли­ем Кор­не­ли­ем Сул­лой (избра­ние кото­рых в кон­су­лы было кас­си­ро­ва­но сена­том, так как было уста­нов­ле­но, что они под­ку­па­ли изби­ра­те­лей) участ­во­вать в заго­во­ре с целью захва­та вла­сти. Этот так назы­вае­мый пер­вый заго­вор Кати­ли­ны, вдох­но­ви­те­лем кото­ро­го был ско­рее все­го Марк Лици­ний Красс, кото­рый яко­бы дол­жен был стать дик­та­то­ром при том, что его помощ­ни­ком, т. е. началь­ни­ком кон­ни­цы, будет Гай Юлий Цезарь, не нашел сво­его выра­же­ния в актив­ных выступ­ле­ни­ях; хотя он и не был сек­ре­том, его участ­ни­ков к ответ­ст­вен­но­сти не при­влек­ли.

5 янва­ря 62 г. под Писто­ри­ей в сра­же­нии с вой­ска­ми Гая Анто­ния, кото­ры­ми коман­до­вал его легат Марк Пет­рей, отряды Кати­ли­ны были раз­би­ты, а сам он погиб.

1. (1) Всем людям, стре­мя­щим­ся отли­чать­ся от осталь­ных, сле­ду­ет вся­че­ски ста­рать­ся не про­жить жизнь без­вест­но, подоб­но ско­тине, кото­рую при­ро­да созда­ла скло­нен­ной к зем­ле и покор­ной чре­ву¹. (2) Вся наша сила ведь — в духе и теле: дух боль­шей частью пове­ли­тель, тело — раб²; пер­вый у нас — общий с бога­ми, вто­рое — с живот­ны­ми. (3) Поэто­му мне кажет­ся более разум­ным искать сла­вы с помо­щью ума, а не тела, и, так как сама жизнь, кото­рой мы раду­ем­ся, корот­ка, остав­лять по себе как мож­но более дол­гую память³. (4) Пото­му что сла­ва, какую дают богат­ство и кра­сота, ско­ро­теч­на и непроч­на, доб­лесть же — досто­я­ние бли­ста­тель­ное и веч­ное.

(5) Люди издав­на ведут ярост­ный спор о том, чему боль­ше обя­за­но сво­и­ми успе­ха­ми воен­ное дело: физи­че­ской ли силе или доб­ле­сти духа? (6) Ибо, преж­де чем начи­нать, надо поду­мать, а поду­мав — дей­ст­во­вать быст­ро⁴. (7) Так и то и дру­гое, недо­ста­точ­ное само по себе, нуж­да­ет­ся во вза­им­ной помо­щи.

2. (1) И вот вна­ча­ле цари (а на зем­ле власть спер­ва обо­зна­ча­ли так)⁵, сле­дуя сво­им про­ти­во­по­лож­ным склон­но­стям, раз­ви­ва­ли одни — при­род­ный ум, дру­гие — тело. Тогда люди еще жили не зная често­лю­бия, каж­дый был дово­лен сво­ей судь­бой. (2) Но когда в Азии Кир⁶, в Гре­ции лакеде­мо­няне и афи­няне нача­ли захва­ты­вать горо­да и поко­рять наро­ды⁷, когда пово­дом к войне ста­ла жаж­да гос­под­ства, когда вели­чай­шую сла­ву усмат­ри­ва­ли в вели­чай­шей вла­сти, толь­ко тогда люди на осно­ва­нии соб­ст­вен­но­го опы­та и дея­тель­но­сти поня­ли, что на войне важ­нее все­го ум. (3) И если бы у царей и вла­сти­те­лей⁸ доб­лесть духа была в мир­ное вре­мя столь же силь­на, как и в воен­ное, то дела чело­ве­че­ские про­те­ка­ли бы более раз­ме­рен­но и глад­ко и мы бы не виде­ли, как одно увле­ка­ет­ся в одну, дру­гое в дру­гую сто­ро­ну, как все сме­ня­ет­ся и сме­ши­ва­ет­ся. (4) Ведь власть лег­ко сохра­нить теми же сред­ства­ми, каки­ми она была достиг­ну­та. (5) Но когда на сме­ну тру­ду при­шла леность, на сме­ну сдер­жан­но­сти и спра­вед­ли­во­сти — необуздан­ность и гор­ды­ня, их судь­ба изме­ни­лась одно­вре­мен­но с их нра­ва­ми. (6) Так власть все­гда пере­да­ет­ся к луч­ше­му чело­ве­ку от худ­ше­го.

(7) То, чего люди дости­га­ют, возде­лы­вая зем­лю, пла­вая по морям, воз­во­дя стро­е­ния, зави­сит от доб­ле­сти. (8) И вот мно­гие, рабы сво­его чре­ва и люби­те­ли поспать, неве­же­ст­вен­ные и неоте­сан­ные, про­ве­ли жизнь подоб­но путе­ше­ст­вен­ни­кам; для них, конеч­но, напе­ре­кор при­ро­де^9—10, тело слу­жит для наслаж­де­ния, а душа — бре­мя. Их жизнь и их смерть я оце­ни­ваю оди­на­ко­во, так как об обе­их хра­нит­ся мол­ча­ние. (9) Но дей­ст­ви­тель­но живу­щим и наслаж­даю­щим­ся жиз­нью я счи­таю толь­ко того, кто, рев­ност­но отда­ва­ясь како­му-либо делу, ищет доб­рой мол­вы о сво­их досто­слав­ных дея­ни­ях или пре­крас­ных каче­ствах.

3. (1) Но ввиду мно­же­ства дел при­род­ные наклон­но­сти одно­му ука­зы­ва­ют один путь, дру­го­му — дру­гой. Пре­крас­но — достой­но слу­жить государ­ству, не менее важ­но достой­но гово­рить о нем. И в мир­ное и в воен­ное вре­мя про­сла­вить­ся мож­но, и вос­хва­ля­ют мно­гих из тех, кто совер­шил дея­ния сам и кто чужие дея­ния опи­сал. (2) При этом мне само­му (хотя писа­те­ля и дея­те­ля вен­ча­ет дале­ко не оди­на­ко­вая сла­ва) опи­са­ние подви­гов все же кажет­ся весь­ма труд­ным делом: во-пер­вых, пото­му, что дея­ния надо опи­сы­вать под­хо­дя­щи­ми сло­ва­ми, затем, так как боль­шин­ство людей, если ты что-нибудь осудишь, сочтет, что это ска­за­но по недоб­ро­же­ла­тель­но­сти и из зави­сти; если же ты упо­мя­нешь о вели­кой доб­ле­сти и сла­ве чест­ных людей, то каж­дый рав­но­душ­но при­мет то, что он, по его мне­нию, и сам может лег­ко совер­шить; но то, что пре­вы­ше это­го, при­зна­ет вымыш­лен­ным и лож­ным.

(3) Меня само­го, подоб­но мно­гим, еще совсем юнцом охва­ти­ло стрем­ле­ние к государ­ст­вен­ной дея­тель­но­сти, и у меня здесь было мно­го огор­че­ний. Ибо вме­сто совест­ли­во­сти, воз­держ­но­сти, доб­ле­сти про­цве­та­ли наг­лость, под­ку­пы, алч­ность. (4) Хотя в душе я и пре­зи­рал все это, не склон­ный к дур­но­му поведе­нию, одна­ко в окру­же­нии столь тяж­ких поро­ков моя неокреп­шая моло­дость, испор­чен­ная често­лю­би­ем, им не была чуж­да. (5) И меня, осуж­дав­ше­го дур­ные нра­вы дру­гих, тем не менее мучи­ла такая же жаж­да поче­стей¹¹, какая застав­ля­ла их стра­дать от зло­ре­чия и нена­ви­сти.

4. (1) И вот, когда мой дух успо­ко­ил­ся после мно­гих несча­стий и испы­та­ний¹² и я решил про­жить оста­ток жиз­ни вда­ли от государ­ст­вен­ных дел, у меня не было наме­ре­ния ни тра­тить свой доб­рый досуг¹³, пре­да­ва­ясь лено­сти и празд­но­сти, ни про­во­дить жизнь, уси­лен­но зани­ма­ясь зем­леде­ли­ем и охотой — обя­зан­но­стя­ми рабов¹⁴; (2) нет, вер­нув­шись к тому же начи­на­нию и склон­но­сти сво­ей моло­до­сти, от кото­рых меня когда-то отвлек­ло дур­ное често­лю­бие, я решил опи­сать по частям дея­ния рим­ско­го наро­да, насколь­ко те или дру­гие из них каза­лись мне достой­ны­ми упо­ми­на­ния, тем более что духом я был сво­бо­ден от надежд, стра­хов и не при­над­ле­жал ни к одной из сто­рон, суще­ст­во­вав­ших в государ­стве¹⁵. (3) Итак, с прав­ди­во­стью, с какой толь­ко смо­гу, корот­ко поведаю о заго­во­ре Кати­ли­ны; (4) ведь имен­но это зло­де­я­ние сам я счи­таю наи­бо­лее памят­ным из всех по бес­при­мер­но­сти пре­ступ­ле­ния и его опас­но­сти для государ­ства¹⁶. (5) Преж­де чем начи­нать повест­во­ва­ние, счи­таю нуж­ным вкрат­це рас­ска­зать о нра­вах это­го чело­ве­ка.

5. (1) Луций Кати­ли­на, чело­век знат­но­го про­ис­хож­де­ния¹⁷, отли­чал­ся боль­шой силой духа и тела, но злым и дур­ным нра­вом. (2) С юных лет ему были по серд­цу меж­до­усоб­ные вой­ны, убий­ства, гра­бе­жи, граж­дан­ские сму­ты, и в них он и про­вел свою моло­дость¹⁸. (3) Телом он был неве­ро­ят­но вынос­лив в отно­ше­нии голо­да, холо­да, бодр­ст­во­ва­ния¹⁹. (4) Духом был дер­зок, кова­рен, пере­мен­чив, мастер при­тво­рять­ся и скры­вать что угод­но, жаден до чужо­го, рас­то­чи­тель сво­его, необуздан в стра­стях; крас­но­ре­чия было доста­точ­но, разум­но­сти мало. (5) Его неуем­ный дух все­гда стре­мил­ся к чему-то чрез­мер­но­му, неве­ро­ят­но­му, исклю­чи­тель­но­му. (6) После еди­но­вла­стия Луция Сул­лы²⁰ его охва­ти­ло неисто­вое жела­ние встать во гла­ве государ­ства, но как достичь это­го — лишь бы толь­ко запо­лу­чить цар­скую власть²¹, — ему было без­раз­лич­но. (7) С каж­дым днем все силь­нее воз­буж­дал­ся его необуздан­ный дух, под­стре­кае­мый недо­стат­ком средств²² и созна­ни­ем совер­шен­ных пре­ступ­ле­ний; и то и дру­гое уси­ли­ва­лось из-за его наклон­но­стей, о кото­рых я уже гово­рил. (8) Побуж­да­ли его, кро­ме того, и испор­чен­ные нра­вы граж­дан­ской общи­ны, стра­дав­шие от двух наи­худ­ших про­ти­во­по­лож­ных зол: рос­ко­ши и алч­но­сти²³.

(9) Так как слу­чай напом­нил мне о нра­вах граж­дан­ской общи­ны, то самый пред­мет, мне кажет­ся, застав­ля­ет вер­нуть­ся назад и вкрат­це рас­смот­реть уста­нов­ле­ния наших пред­ков во вре­ме­на мира и вой­ны: как они пра­ви­ли государ­ст­вом и сколь вели­ким оста­ви­ли его нам; как оно, посте­пен­но изме­ня­ясь, из пре­крас­ней­ше­го <и наи­луч­ше­го> ста­ло сквер­ней­шим и опо­зо­рив­шим­ся.

6. (1) Город Рим, насколь­ко мне извест­но, осно­ва­ли и вна­ча­ле насе­ля­ли тро­ян­цы, кото­рые, бежав под води­тель­ст­вом Энея из сво­ей стра­ны, ски­та­лись с места на место, а с ними и або­ри­ге­ны, дикие пле­ме­на, не знав­шие ни зако­нов, ни государ­ст­вен­ной вла­сти, сво­бод­ные и никем не управ­ля­е­мые²⁴. (2) Когда они объ­еди­ни­лись в пре­де­лах город­ских стен²⁵, то они, хотя и были неоди­на­ко­во­го про­ис­хож­де­ния, гово­ри­ли на раз­ных язы­ках, жили каж­дый по сво­им обы­ча­ям, все же сли­лись воеди­но с лег­ко­стью, какую труд­но себе пред­ста­вить: <так в корот­кое вре­мя раз­но­род­ная, и при­том бро­дя­чая, тол­па бла­го­да­ря согла­сию ста­ла граж­дан­ской общи­ной>.

(3) Но когда их государ­ство, в кото­ром умно­жи­лось чис­ло граж­дан, улуч­ши­лись нра­вы, появи­лись новые зем­ли, ста­ло казать­ся доста­точ­но про­цве­таю­щим и доста­точ­но могу­ще­ст­вен­ным, то, как очень часто слу­ча­ет­ся, бла­го­ден­ст­вие поро­ди­ло зависть. (4) И вот сосед­ние цари и наро­ды²⁶ ста­ли вой­на­ми испы­ты­вать их мощь; из их дру­зей помощь им ока­зы­ва­ли немно­гие; осталь­ные, охва­чен­ные стра­хом, дер­жа­лись вда­ли от опас­но­стей. (5) Но рим­ляне и у себя дома, и на войне были насто­ро­же: спе­ши­ли, гото­ви­лись, обо­д­ря­ли друг дру­га, высту­па­ли навстре­чу вра­гам, ору­жи­ем защи­ща­ли сво­бо­ду, роди­ну и роди­те­лей. Впо­след­ст­вии, доб­ле­стью сво­ей отвра­тив опас­но­сти, они при­хо­ди­ли на помощь союз­ни­кам и дру­зьям и, не столь­ко полу­чая, сколь­ко ока­зы­вая услу­ги, завя­зы­ва­ли дру­же­ские отно­ше­ния. (6) Власть у них была осно­ва­на на зако­нах²⁷, образ прав­ле­ния назы­вал­ся цар­ским. Избран­ные мужи, с года­ми осла­бев­шие телом, но бла­го­да­ря сво­ей муд­ро­сти силь­ные умом, забо­ти­лись о бла­го­по­лу­чии государ­ства. Их ввиду их воз­рас­та или сход­ства обя­зан­но­стей име­но­ва­ли отца­ми. (7) Позд­нее, когда цар­ская власть, спер­ва слу­жив­шая охране сво­бо­ды и рас­ши­ре­нию государ­ства, пре­вра­ти­лась в высо­ко­мер­ный про­из­вол²⁸, то после изме­не­ния обра­за прав­ле­ния был уста­нов­лен годич­ный срок вла­сти и избра­ли двух пра­ви­те­лей²⁹; пред­ки наши дума­ли, что бла­го­да­ря это­му чело­век никак не может воз­гор­дить­ся ввиду сво­ей непо­мер­ной вла­сти.

7. (1) С тех пор каж­дый начал пре­уве­ли­чи­вать свои досто­ин­ства и все более и более кичить­ся сво­и­ми спо­соб­но­стя­ми. (2) Ибо царям чест­ные люди подо­зри­тель­нее, чем дур­ные, и чужая доб­лесть все­гда их стра­шит. (3) Но труд­но пове­рить, в сколь крат­кий срок граж­дан­ская общи­на уси­ли­лась, достиг­нув сво­бо­ды, и сколь вели­кая жаж­да сла­вы овла­де­ла людь­ми. (4) Вна­ча­ле юно­ше­ство³⁰, как толь­ко ста­но­ви­лось спо­соб­но пере­но­сить тяготы вой­ны, обу­ча­лось в трудах воен­но­му делу в лаге­рях, и к пре­крас­но­му ору­жию и бое­вым коням его влек­ло боль­ше, чем к рас­пут­ству и пируш­кам. (5) Поэто­му для таких мужей не суще­ст­во­ва­ло ни непри­выч­но­го труда, ни недо­ступ­ной и непро­хо­ди­мой мест­но­сти, ни вну­шаю­ще­го страх воору­жен­но­го вра­га; их доб­лесть пре­воз­мо­га­ла все. (6) Но меж­ду собой они энер­гич­но сопер­ни­ча­ли из-за сла­вы; каж­дый спе­шил пора­зить вра­га³¹, взой­ти на город­скую сте­ну³², совер­шить такой подвиг на гла­зах у дру­гих; это счи­та­ли они богат­ст­вом, доб­рым име­нем и вели­кой знат­но­стью³³. До похвал они были жад­ны, день­ги дава­ли щед­ро, сла­вы жела­ли вели­кой, богатств — чест­ных. (7) Я мог бы напом­нить, в каких местах рим­ский народ малы­ми сила­ми раз­бил мно­го­чис­лен­ные пол­чи­ща вра­гов, какие при­ро­дой укреп­лен­ные горо­да взял с боя, если бы это не отвлек­ло нас слиш­ком дале­ко от наше­го замыс­ла.

8. (1) Но Фор­ту­на³⁴ власт­ву­ет, конеч­но, во вся­ком деле; она не столь­ко по спра­вед­ли­во­сти, сколь­ко по сво­е­му про­из­во­лу все воз­вы­ша­ет или остав­ля­ет в тени. (2) Подви­ги афи­нян, по мое­му мне­нию, были доста­точ­но бли­ста­тель­ны и вели­ко­леп­ны, но гораздо менее зна­чи­тель­ны, чем о них гово­рит мол­ва. (3) Но так как в Афи­нах появи­лись писа­те­ли чрез­вы­чай­но­го даро­ва­ния³⁵, то дея­ния афи­нян и про­слав­ля­ют­ся во всем мире как вели­чай­шие. (4) Поэто­му доб­лесть тех, кто совер­шил дея­ния, оце­ни­ва­ет­ся так высо­ко, как ее толь­ко смог­ли пре­воз­не­сти выдаю­щи­е­ся умы.

(5) Но у рим­ско­го наро­да нико­гда не было таких людей³⁶, так как все самые даль­но­вид­ные были и самы­ми заня­ты­ми; умст­вен­ный труд все­гда сопро­вож­дал­ся упраж­не­ни­я­ми для тела; все луч­шие люди пред­по­чи­та­ли дей­ст­во­вать, а не гово­рить, — чтобы дру­гие про­слав­ля­ли их подви­ги, а не сами они рас­ска­зы­ва­ли о чужих.

9. (1) Итак, и во вре­ме­на мира, и во вре­ме­на вой­ны доб­рые нра­вы почи­та­лись, согла­сие было вели­чай­шим, алч­ность — наи­мень­шей. Пра­во и спра­вед­ли­вость зижди­лись на веле­нии при­ро­ды в такой же мере, в какой и на зако­нах³⁷. (2) Ссо­ры, раздо­ры, непри­язнь — это было у вра­гов; граж­дане сопер­ни­ча­ли меж­ду собой в доб­ле­сти. Во вре­мя молеб­ст­вий они люби­ли пыш­ность, в част­ной жиз­ни были береж­ли­вы³⁸, дру­зьям — вер­ны. (3) Дву­мя каче­ства­ми — храб­ро­стью на войне и спра­вед­ли­во­стью после заклю­че­ния мира — они руко­вод­ст­во­ва­лись, управ­ляя государ­ст­вом. (4) Вот каки­ми весь­ма вес­ки­ми дока­за­тель­ства­ми это­го я рас­по­ла­гаю: во вре­мя вой­ны тех, кто вопре­ки при­ка­за­нию всту­пил в бой с вра­гом и, несмот­ря на при­каз об отхо­де, задер­жал­ся на поле бит­вы, кара­ли чаще³⁹, чем тех, кто осме­лил­ся поки­нуть зна­ме­на⁴⁰ и, будучи опро­ки­нут, вынуж­ден был отсту­пить; (5) но во вре­ме­на мира они пра­ви­ли не столь­ко стра­хом, сколь­ко мило­стя­ми⁴¹, и, испы­тав обиду, пред­по­чи­та­ли про­щать, а не пре­сле­до­вать за нее.

10. (1) Но когда государ­ство бла­го­да­ря тру­ду и спра­вед­ли­во­сти уве­ли­чи­лось, когда могу­ще­ст­вен­ные цари были побеж­де­ны в вой­нах⁴², дикие пле­ме­на и мно­го­чис­лен­ные наро­ды поко­ре­ны силой, Кар­фа­ген, сопер­ник Рим­ской дер­жа­вы, раз­ру­шен до осно­ва­ния⁴³ и все моря и стра­ны откры­лись для победи­те­лей, то Фор­ту­на нача­ла сви­реп­ст­во­вать и все нис­про­вер­гать. (2) Кто ранее лег­ко пере­но­сил труды, опас­но­сти, сомни­тель­ные и даже труд­ные обсто­я­тель­ства, для тех досуг и богат­ства, желан­ные в иных слу­ча­ях, ста­но­ви­лись бре­ме­нем и несча­стьем. (3) И вот, сна­ча­ла уси­ли­лась жаж­да денег, затем — вла­сти; все это было как бы глав­ной пищей для вся­че­ских зол. (4) Ибо алч­ность уни­что­жи­ла вер­ность сло­ву, порядоч­ность и дру­гие доб­рые каче­ства; вме­сто них она научи­ла людей быть гор­ды­ми, жесто­ки­ми, про­даж­ны­ми во всем и пре­не­бре­гать бога­ми. (5) Често­лю­бие побуди­ло мно­гих быть лжи­вы­ми, дер­жать одно зата­ен­ным в серд­це, дру­гое — на язы­ке гото­вым к услу­гам⁴⁴, оце­ни­вать друж­бу и враж­ду не по их сути, а по их выго­де и быть доб­ры­ми не столь­ко в мыс­лях, сколь­ко при­твор­но⁴⁵. (6) Вна­ча­ле это уси­ли­ва­лось посте­пен­но, ино­гда кара­лось; впо­след­ст­вии, когда людей пора­зи­ла зара­за, подоб­ная мору, граж­дан­ская общи­на изме­ни­лась; прав­ле­ние из спра­вед­ли­вей­ше­го и наи­луч­ше­го ста­ло жесто­ким и нестер­пи­мым.

11. (1) Но вна­ча­ле често­лю­бие мучи­ло людей боль­ше, чем алч­ность, и все-таки оно, хотя это и порок, было бли­же к доб­ле­сти. (2) Ибо сла­вы, поче­стей, вла­сти жаж­дут в рав­ной мере и доб­лест­ный, и мало­душ­ный чело­век; но пер­вый доби­ва­ет­ся их по пра­виль­но­му пути; вто­рой, не имея бла­гих качеств, дей­ст­ву­ет хит­ро­стью и ложью. (3) Алч­но­сти свой­ст­вен­на любовь к день­гам, кото­рых не поже­лал бы ни один муд­рый; они, слов­но про­пи­тан­ные злы­ми яда­ми, изне­жи­ва­ют тело и душу мужа; алч­ность все­гда без­гра­нич­на, нена­сыт­на и не умень­ша­ет­ся ни при изоби­лии, ни при скудо­сти⁴⁶.

(4) Когда Луций Сул­ла, силой ору­жия захва­тив власть в государ­стве, после хоро­ше­го нача­ла закон­чил дур­но, все нача­ли хва­тать, тащить; один желал иметь дом, зем­ли — дру­гой, при­чем победи­те­ли не зна­ли ни меры, ни сдер­жан­но­сти, совер­ша­ли про­тив граж­дан отвра­ти­тель­ные и жесто­кие пре­ступ­ле­ния^47—48. (5) К тому же Луций Сул­ла, дабы сохра­нить вер­ность вой­ска, во гла­ве кото­ро­го он сто­ял в Азии⁴⁹, вопре­ки обы­чаю пред­ков содер­жал его в рос­ко­ши и черес­чур воль­но. В при­ят­ной мест­но­сти, достав­ляв­шей наслаж­де­ния, суро­вые вои­ны, жив­шие в празд­но­сти, быст­ро раз­вра­ти­лись. (6) Там впер­вые вой­ско рим­ско­го наро­да при­вык­ло пре­да­вать­ся люб­ви, пьян­ст­во­вать, вос­тор­гать­ся ста­ту­я­ми, кар­ти­на­ми, чекан­ны­ми сосуда­ми, похи­щать их в част­ных домах и обще­ст­вен­ных местах, гра­бить свя­ти­ли­ща, осквер­нять все посвя­щен­ное и не посвя­щен­ное богам⁵⁰. (7) Таким обра­зом, эти сол­да­ты, одер­жав победу, ниче­го не оста­ви­ли побеж­ден­ным. (8) Ибо уда­чи ослаб­ля­ют дух даже муд­рых. Как же люди с испор­чен­ны­ми нра­ва­ми мог­ли сохра­нить само­об­ла­да­ние, будучи победи­те­ля­ми?

12. (1) Когда богат­ства ста­ли при­но­сить почет и сопро­вож­дать­ся сла­вой, вла­стью и могу­ще­ст­вом, то сла­беть нача­ла доб­лесть, бед­ность — вызы­вать пре­зре­ние к себе, бес­ко­ры­стие — счи­тать­ся недоб­ро­же­ла­тель­но­стью. (2) И вот из-за богат­ства раз­вра­щен­ность и алч­ность наряду с гор­ды­ней охва­ти­ли юно­ше­ство, и оно бро­си­лось гра­бить, тра­тить, ни во что не ста­вить свое, желать чужо­го, пре­не­бре­гать совест­ли­во­стью, стыд­ли­во­стью, боже­ски­ми и чело­ве­че­ски­ми зако­на­ми, ни с чем не счи­тать­ся и ни в чем не знать меры. (3) Сто­ит, осмот­рев дома и усадь­бы, воз­веден­ные напо­до­бие горо­дов⁵¹, взгля­нуть на хра­мы богов, постро­ен­ные наши­ми пред­ка­ми, бла­го­че­сти­вей­ши­ми из смерт­ных. (4) Ведь они укра­ша­ли свя­ти­ли­ща набож­но­стью, дома свои — сла­вой и побеж­ден­ных лиша­ли одной толь­ко сво­бо­ды совер­шать про­ти­во­за­ко­ния. (5) А наши совре­мен­ни­ки, трус­ли­вей­шие люди, пре­ступ­ней­шим обра­зом отби­ра­ют у союз­ни­ков все, что храб­рей­шие мужи как победи­те­ли им когда-то оста­ви­ли; как буд­то совер­шать про­ти­во­за­ко­ния и зна­чит осу­ществлять власть.

13. (1) Надо ли упо­ми­нать о том, чему может пове­рить толь­ко оче­видец, — что мно­гие част­ные лица срав­ни­ва­ли с зем­лей горы, моря мости­ли?⁵² (2) Для них, мне кажет­ся, заба­вой были богат­ства; ведь они мог­ли бы с честью ими вла­деть, а торо­пи­лись рас­тра­тить их позор­но. (3) Далее, их охва­ти­ла не мень­шая страсть к рас­пут­ству, обжор­ству и иным удо­воль­ст­ви­ям: муж­чи­ны ста­ли вести себя как жен­щи­ны, жен­щи­ны — откры­то тор­го­вать сво­им цело­муд­ри­ем. Чтобы раз­но­об­ра­зить свой стол, они обша­ри­ва­ли зем­лю и море⁵³; ложи­лись спать до того, как их начи­на­ло кло­нить ко сну; не ожи­да­ли ни чув­ства голо­да или жаж­ды, ни холо­да, ни уста­ло­сти, но в раз­вра­щен­но­сти сво­ей пред­у­преж­да­ли их появ­ле­ние. (4) Все это, когда соб­ст­вен­ных средств уже не хва­та­ло, тол­ка­ло моло­дежь на пре­ступ­ле­ния. (5) Чело­ве­ку, пре­ис­пол­нен­но­му дур­ных качеств, нелег­ко было отка­зать­ся от сво­их при­хо­тей; тем без­удерж­нее пре­да­вал­ся он стя­жа­нию и вся­че­ским тра­там.

14. (1) В столь боль­шой и столь раз­вра­щен­ной граж­дан­ской общине Кати­ли­на (сде­лать это было совсем лег­ко) окру­жил себя гнус­но­стя­ми и пре­ступ­ле­ни­я­ми, слов­но отряда­ми тело­хра­ни­те­лей⁵⁴. (2) Ибо любой раз­врат­ник, пре­лю­бо­дей, завсе­гда­тай хар­че­вен, кото­рый игрой в кости, чре­во­уго­ди­ем, рас­пут­ст­вом рас­тра­тил отцов­ское иму­ще­ство и погряз в дол­гах, дабы отку­пить­ся от позо­ра или от суда, (3) кро­ме того, все пар­ри­ци­ды⁵⁵ любо­го про­ис­хож­де­ния, свя­тотат­цы⁵⁶, все осуж­ден­ные по суду или опа­саю­щи­е­ся суда за свои дея­ния, как и те, кого кор­ми­ли руки и язык лже­свиде­тель­ства­ми или убий­ства­ми граж­дан, нако­нец, все те, кому позор, нище­та, дур­ная совесть не дава­ли покоя, были близ­ки­ми Кати­лине и сво­и­ми людь­ми для него⁵⁷. (4) А если чело­век, еще не винов­ный ни в чем, ока­зы­вал­ся в чис­ле дру­зей Кати­ли­ны, то он от еже­днев­но­го обще­ния с ними и из-за соблаз­нов лег­ко ста­но­вил­ся равен и подо­бен дру­гим. (5) Но более все­го Кати­ли­на ста­рал­ся завя­зы­вать дру­же­ские свя­зи с моло­ды­ми людь­ми; их, еще подат­ли­вых и нестой­ких, лег­ко было опу­тать ковар­ст­вом. (6) Ибо в соот­вет­ст­вии с наклон­но­стя­ми каж­до­го, в зави­си­мо­сти от его воз­рас­та, Кати­ли­на одно­му пре­до­став­лял раз­врат­ных жен­щин и юно­шей, дру­го­му поку­пал собак и лоша­дей⁵⁸ — сло­вом, не жалел денег и не знал меры, толь­ко бы сде­лать их обя­зан­ны­ми и пре­дан­ны­ми ему. (7) Кое-кто, знаю я, даже думал, что юно­ши, посе­щав­шие дом Кати­ли­ны, бес­чест­но тор­го­ва­ли сво­им цело­муд­ри­ем; но мол­ва эта была осно­ва­на не столь­ко на кем-то собран­ных сведе­ни­ях⁵⁹, сколь­ко на чем-то дру­гом.

15. (1) Уже в ран­ней моло­до­сти Кати­ли­на совер­шил мно­го гнус­ных пре­лю­бо­де­я­ний — со знат­ной девуш­кой, со жри­цей Весты⁶⁰ и дру­гие подоб­ные про­ступ­ки, нару­шив зако­ны боже­ские и чело­ве­че­ские. (2) Впо­след­ст­вии его охва­ти­ла любовь к Авре­лии Оре­стил­ле⁶¹, в кото­рой, кро­ме ее кра­соты, чело­век порядоч­ный похва­лить не мог бы ниче­го; но так как она, боясь иметь взрос­ло­го пасын­ка, не реша­лась всту­пать с ним в брак, Кати­ли­на (в этом не сомне­ва­ет­ся никто), убив сына, осво­бо­дил дом для пре­ступ­но­го бра­ка⁶². (3) Имен­но это обсто­я­тель­ство, по мое­му мне­нию, и послу­жи­ло глав­ной при­чи­ной, заста­вив­шей его торо­пить­ся со сво­им зло­де­я­ни­ем. (4) Ведь его мерз­кая душа, враж­деб­ная богам и людям, не мог­ла успо­ко­ить­ся ни бодр­ст­вуя, ни отды­хая; до такой сте­пе­ни угры­зе­ния сове­сти изну­ря­ли его смя­тен­ный ум. (5) Вот поче­му лицо его было без кро­вин­ки, блуж­дал его взор, то быст­рой, то мед­лен­ной была поход­ка⁶³. Сло­вом, в выра­же­нии его лица скво­зи­ло безу­мие.

16. (1) Итак, юно­шей, кото­рых Кати­ли­на, как мы уже гово­ри­ли, к себе при­влек, он мно­ги­ми спо­со­ба­ми обу­чал пре­ступ­ле­ни­ям. (2) Из их чис­ла он постав­лял лже­свиде­те­лей и под­де­лы­ва­те­лей заве­ща­ний, учил их не ста­вить ни во что свое чест­ное сло­во, бла­го­по­лу­чие, опас­но­сти; впо­след­ст­вии, лишив их доб­ро­го име­ни и чув­ства чести, он тре­бо­вал от них иных, более тяж­ких пре­ступ­ле­ний. (3) Если в насто­я­щее вре­мя воз­мож­но­сти совер­шать пре­ступ­ле­ния не было, он все же под­сте­ре­гал и уби­вал людей, ни в чем не вино­ва­тых, слов­но они были вино­ва­ты; види­мо, для того чтобы от празд­но­сти не зате­ка­ли руки или не сла­бел дух, Кати­ли­на без вся­ко­го рас­че­та пред­по­чи­тал быть злым и жесто­ким.

(4) Поло­жив­шись на таких дру­зей и сообщ­ни­ков, а так­же и пото­му, что дол­ги повсе­мест­но были огром­ны и боль­шин­ство сол­дат Сул­лы⁶⁴, про­жив свое иму­ще­ство и вспо­ми­ная гра­бе­жи и былые победы, жаж­да­ли граж­дан­ской вой­ны, Кати­ли­на и решил захва­тить власть в государ­стве. (5) В Ита­лии вой­ска не было; Гней Пом­пей вел вой­ну на краю све­та⁶⁵; у само­го Кати­ли­ны, доби­вав­ше­го­ся кон­су­ла­та, была твер­дая надеж­да на избра­ние⁶⁶; сенат не подо­зре­вал ниче­го; все было без­опас­но и спо­кой­но; но имен­но это и было на руку Кати­лине.

17. (1) И вот при­бли­зи­тель­но в июнь­ские кален­ды, когда кон­су­ла­ми были Луций Цезарь и Гай Фигул⁶⁷, он сна­ча­ла стал при­зы­вать сообщ­ни­ков одно­го за дру­гим, — одних уго­ва­ри­вать, испы­ты­вать дру­гих, ука­зы­вать им на свою мощь, на бес­по­мощ­ность государ­ст­вен­ной вла­сти, на боль­шие выго­ды от уча­стия в заго­во­ре. (2) Доста­точ­но выяс­нив то, что он хотел знать, он соби­ра­ет к себе тех, у кого были наи­боль­шие тре­бо­ва­ния и кто был наи­бо­лее нагл. (3) К нему собра­лись⁶⁸: из сена­тор­ско­го сосло­вия⁶⁹ — Пуб­лий Лен­тул Сура⁷⁰, Пуб­лий Автро­ний⁷¹, Луций Кас­сий Лон­гин⁷², Гай Цетег⁷³, Пуб­лий и Сер­вий, сыно­вья Сер­вия Сул­лы⁷⁴, Луций Вар­гун­тей⁷⁵, Квинт Анний⁷⁶, Марк Пор­ций Лека⁷⁷, Луций Бес­тия⁷⁸, Квинт Курий⁷⁹; (4) кро­ме того, из всад­ни­че­ско­го сосло­вия⁸⁰ — Марк Фуль­вий Ноби­ли­ор⁸¹, Луций Ста­ти­лий⁸², Пуб­лий Габи­ний Капи­тон⁸³, Гай Кор­не­лий и мно­гие люди из коло­ний и муни­ци­пи­ев⁸⁴, знат­ные у себя на родине.

(5) Кро­ме того, в заго­во­ре участ­во­ва­ли, хоть и менее явно, мно­гие знат­ные люди, кото­рых надеж­ды на власть побуж­да­ли боль­ше, чем отсут­ст­вие средств или какая-нибудь дру­гая нуж­да. (6) Впро­чем, боль­шин­ство юно­шей, осо­бен­но знат­ных, сочув­ст­во­ва­ли замыс­лам Кати­ли­ны; те из них, у кого была воз­мож­ность жить празд­но, или рос­кош­но, или раз­врат­но, пред­по­чи­та­ли неопре­де­лен­ное опре­де­лен­но­му, вой­ну миру. (7) В те вре­ме­на кое-кто был скло­нен верить, что замы­сел этот был небезыз­ве­стен Мар­ку Лици­нию Крас­су⁸⁵; так как Гней Пом­пей, кото­ро­му он завидо­вал, сто­ял во гла­ве боль­шо­го вой­ска, то Красс буд­то бы и хотел, чтобы могу­ще­ству Пом­пея про­ти­во­сто­я­ла какая-то сила, в то же вре­мя уве­рен­ный в том, что в слу­чае победы заго­во­ра он без труда станет его гла­ва­рем.

18. (1) Впро­чем, уже и ранее куч­ка людей устра­и­ва­ла заго­вор про­тив государ­ства; сре­ди них был и Кати­ли­на; об этом заго­во­ре я рас­ска­жу воз­мож­но прав­ди­вее. (2) В год кон­су­ла­та Луция Тул­ла и Мания Лепида⁸⁶ избран­ные кон­су­лы⁸⁷ Пуб­лий Автро­ний и Пуб­лий Сул­ла⁸⁸, при­вле­чен­ные к суду на осно­ва­нии зако­нов о домо­га­тель­стве⁸⁹, понес­ли нака­за­ние. (3) Вско­ре после это­го Кати­ли­ну, обви­нен­но­го в лихо­им­стве, лиши­ли воз­мож­но­сти доби­вать­ся кон­су­ла­та, так как он не смог заявить об этом в закон­ный срок⁹⁰. (4) В это же вре­мя в Риме жил некий Гней Писон, знат­ный моло­дой чело­век необы­чай­ной наг­ло­сти, обни­щав­ший, вла­сто­лю­би­вый; бед­ность и дур­ные нра­вы побуж­да­ли его вызы­вать бес­по­ряд­ки в государ­стве⁹¹. (5) Посвя­тив его в свой замы­сел при­бли­зи­тель­но в декабрь­ские ноны⁹², Кати­ли­на и Автро­ний наме­ре­ва­лись убить на Капи­то­лии в январ­ские кален­ды⁹³ кон­су­лов Луция Кот­ту и Луция Торк­ва­та и, захва­тив фас­цы⁹⁴, послать Писо­на во гла­ве вой­ска, чтобы он занял обе Испа­нии⁹⁵. (6) Когда замы­сел этот был рас­крыт, они пере­нес­ли убий­ство на фев­раль­ские ноны. (7) На этот раз они заду­ма­ли умерт­вить не толь­ко кон­су­лов, но и боль­шин­ство сена­то­ров. (8) И вот, не пото­ро­пись Кати­ли­на подать перед кури­ей знак сво­им сообщ­ни­кам⁹⁶, в тот день про­изо­шло бы пре­ступ­ле­ние, тяже­лей­шее со вре­ме­ни осно­ва­ния горо­да Рима. Но воору­жен­ные люди еще не собра­лись в нуж­ном чис­ле, что и рас­стро­и­ло их пла­ны.

19. (1) После это­го Писон, быв­ший кве­сто­ром, по насто­я­нию Крас­са, знав­ше­го его как зло­го недру­га Гнея Пом­пея, был послан в Ближ­нюю Испа­нию как про­пре­тор⁹⁷. (2) Сенат, одна­ко, весь­ма охот­но пре­до­ста­вил Писо­ну эту про­вин­цию, так как хотел, чтобы этот мерз­кий чело­век нахо­дил­ся вда­ли от дел государ­ства, а так­же и пото­му, что очень мно­гие чест­ные люди виде­ли в нем опо­ру, а могу­ще­ство Гнея Пом­пея уже тогда вну­ша­ло страх. Но Писон этот был в про­вин­ции убит в пути испан­ски­ми всад­ни­ка­ми, быв­ши­ми в его вой­ске. (4) Неко­то­рые утвер­жда­ют, что вар­ва­ры⁹⁸ не стер­пе­ли неспра­вед­ли­во­сти, занос­чи­во­сти, жесто­ко­сти его вла­сти; (5) дру­гие же гово­рят, что эти всад­ни­ки, дав­ниш­ние и вер­ные кли­ен­ты Гнея Пом­пея⁹⁹, напа­ли на Писо­на с его согла­сия, что до сего вре­ме­ни испан­цы нико­гда не совер­ша­ли тако­го пре­ступ­ле­ния, а меж­ду тем они в про­шлом испы­та­ли жесто­кое гос­под­ство мно­гих намест­ни­ков. Мы оста­вим этот вопрос откры­тым. (6) О пер­вом заго­во­ре ска­за­но доста­точ­но.

20. (1) Увидев, что те, кого я назвал выше¹⁰⁰, собра­лись, Кати­ли­на, хотя он и не раз подол­гу бесе­до­вал с каж­дым из них в отдель­но­сти, все-таки, нахо­дя полез­ным для себя обра­тить­ся к ним ко всем сооб­ща и обо­д­рить их, увел их в отда­лен­ную часть дома и там, изба­вив­шись от всех воз­мож­ных свиде­те­лей, про­из­нес перед ними речь при­бли­зи­тель­но тако­го содер­жа­ния¹⁰¹:

(2) «Не будь доб­лесть и вер­ность ваши доста­точ­но извест­ны мне, от бла­го­при­ят­но­го слу­чая нам было бы мало про­ку; вели­кие надеж­ды и та власть, что у нас в руках, были бы тщет­ны, а сам я с трус­ли­вы­ми и ничтож­ны­ми людь­ми не стал бы гонять­ся за невер­ным вме­сто вер­но­го. (3) Но так как я во мно­гих, и при­том труд­ных, слу­ча­ях оце­нил вас как храб­рых и пре­дан­ных людей, то я пото­му и решил­ся при­сту­пить к вели­чай­ше­му и пре­крас­ней­ше­му делу, как и пото­му, что доб­ро и зло, как я понял, для вас и для меня одни и те же. (4) Ведь имен­но в том, чтобы хотеть и не хотеть одно­го и того же, и состо­ит проч­ная друж­ба¹⁰².

(5) О том, что я заду­мал, все вы, каж­дый порознь, уже слы­ха­ли ранее. (6) Впро­чем, с каж­дым днем меня охва­ты­ва­ет все боль­шее него­до­ва­ние вся­кий раз, как поду­маю, в каком поло­же­нии мы ока­жем­ся, если сами не защи­тим сво­ей сво­бо­ды. (7) Ибо с того вре­ме­ни, как куч­ка могу­ще­ст­вен­ных людей цели­ком захва­ти­ла власть в государ­стве, цари и тет­рар­хи¹⁰³ — их посто­ян­ные дан­ни­ки, наро­ды и пле­ме­на пла­тят им пода­ти¹⁰⁴, мы, все осталь­ные, дея­тель­ные, чест­ные, знат­ные и незнат­ные, были чер­нью, лишен­ной вли­я­ния, лишен­ной авто­ри­те­та, зави­сев­шей от тех, кому мы, будь государ­ство силь­ным, вну­ша­ли бы страх. (8) Поэто­му вся­кое вли­я­ние, могу­ще­ство, маги­ст­ра­ту­ры, богат­ства нахо­дят­ся у них в руках там, где они хотят; нам оста­ви­ли они неуда­чи на выбо­рах, судеб­ные пре­сле­до­ва­ния, при­го­во­ры, нище­ту. (9) Доко­ле же буде­те вы тер­петь это¹⁰⁵, о храб­рей­шие мужи? Не луч­ше ли муже­ст­вен­но уме­реть, чем позор­но лишить­ся жал­кой и бес­чест­ной жиз­ни, когда ты был посме­ши­щем для высо­ко­ме­рия дру­гих? (10) Но поис­ти­не — богов и людей при­во­жу в свиде­те­ли! — победа в наших руках. Силь­на наша моло­дость, дух могуч. Напро­тив, у них с года­ми и вслед­ст­вие их богат­ства все силы осла­бе­ли. Надо толь­ко начать, осталь­ное при­дет само собой.

(11) И пра­во, кто, обла­дая духом мужа, может стер­петь, чтобы у тех людей были в избыт­ке богат­ства, дабы они про­ма­ты­ва­ли их, строя дома на море и срав­ни­вая с зем­лей горы¹⁰⁶, а у нас не было средств даже на необ­хо­ди­мое; чтобы они соеди­ня­ли по два дома и боль­ше, а у нас нигде не было семей­но­го оча­га?¹⁰⁷ (12) Поку­пая кар­ти­ны, ста­туи, чекан­ную утварь, раз­ру­шая новые зда­ния, воз­во­дя дру­гие — сло­вом, все­ми спо­со­ба­ми тра­тя и на ветер бро­сая день­ги, они, одна­ко, при всех сво­их при­хотях, про­мотать богат­ства свои не могут. (13) А вот у нас в доме нуж­да, вне стен его — дол­ги, сквер­ное насто­я­щее, гораздо худ­шее буду­щее. Сло­вом, что нам оста­ет­ся, кро­ме жал­кой жиз­ни?

(14) Так про­буди­тесь! Вот она, вот она, столь вожде­лен­ная сво­бо­да! Кро­ме того, перед вами богат­ства, почет, сла­ва. Фор­ту­на назна­чи­ла все это в награ­ду победи­те­лям. (15) Поло­же­ние, вре­мя, судеб­ные пре­сле­до­ва­ния, нище­та, вели­ко­леп­ная воен­ная добы­ча¹⁰⁸ крас­но­ре­чи­вее, чем мои сло­ва, побуж­да­ют вас дей­ст­во­вать. (16) Рас­по­ла­гай­те мною либо как вое­на­чаль­ни­ком, либо как про­стым сол­да­том; я буду с вами и духом и телом. (17) Имен­но так наде­юсь я посту­пать, сде­лав­шись кон­су­лом¹⁰⁹, если толь­ко меня не обма­ны­ва­ет пред­чув­ст­вие и вы пред­по­чи­та­е­те быть раба­ми, а не повеле­вать».

21. (1) Услы­шав это, люди, стра­дав­шие от мно­же­ства вся­че­ских зол, но ниче­го не имев­шие и ни на что хоро­шее не наде­яв­ши­е­ся — хотя им и каза­лась боль­шой пла­той уже самая воз­мож­ность нару­шить спо­кой­ст­вие, — все-таки в боль­шин­стве сво­ем поже­ла­ли узнать, каким обра­зом будет он вести вой­ну, каких наград добьют­ся они ору­жи­ем, на какие выго­ды и где могут они рас­счи­ты­вать теперь или в буду­щем. (2) Тогда Кати­ли­на посу­лил им отме­ну дол­гов¹¹⁰, про­скрип­цию¹¹¹ состо­я­тель­ных людей, маги­ст­ра­ту­ры, жре­че­ские долж­но­сти¹¹², воз­мож­ность гра­бить и все про­чее, что несут с собой вой­на и про­из­вол победи­те­лей. (3) Кро­ме того, по его сло­вам, в Ближ­ней Испа­нии нахо­дит­ся Писон¹¹³, в Мавре­та­нии — во гла­ве вой­ска Пуб­лий Сит­тий из Нуце­рии¹¹⁴ — оба его сообщ­ни­ки; кон­су­ла­та доби­ва­ет­ся Гай Анто­ний¹¹⁵, кото­рый, как он наде­ет­ся, станет его кол­ле­гой, — его близ­кий друг и чело­век, стра­даю­щий от вся­че­ских затруд­не­ний; вме­сте с ним он, сде­лав­шись кон­су­лом, начнет дей­ст­во­вать. (4) Кро­ме того, он гром­ко упре­кал всех чест­ных людей, а каж­до­го из сво­их вос­хва­лял, назы­вая его по име­ни; одно­му напо­ми­нал о его нище­те, дру­го­му — о его вожде­ле­ни­ях, боль­шин­ству — о судеб­ных пре­сле­до­ва­ни­ях или о гро­зя­щем им позо­ре, мно­гим — о победе Сул­лы, кото­рая при­нес­ла им добы­чу. (5) Увидев, что все воз­буж­де­ны, Кати­ли­на, пред­ло­жив им под­дер­жи­вать его кан­дида­ту­ру, рас­пу­стил собра­ние.

22. (1) В те вре­ме­на гово­ри­ли, что Кати­ли­на, после сво­ей речи заста­вив сообщ­ни­ков при­сяг­нуть в вер­но­сти его пре­ступ­ным замыс­лам, обнес их чаша­ми с чело­ве­че­ской кро­вью, сме­шан­ной с вином; (2) затем, когда все после закля­тия отведа­ли вина, как по обы­чаю дела­ет­ся при тор­же­ст­вен­ных свя­щен­но­дей­ст­ви­ях¹¹⁶, он открыл им свой замы­сел и повто­рил, что он так посту­пил, дабы они боль­ше дове­ря­ли друг дру­гу как соучаст­ни­ки в столь тяж­ком пре­ступ­ле­нии. (3) Кое-кто пола­гал, что это и мно­гое дру­гое при­ду­ма­но людь­ми, рас­счи­ты­вав­ши­ми смяг­чить воз­ник­шую впо­след­ст­вии нена­висть к Цице­ро­ну¹¹⁷ ука­за­ни­я­ми на тяжесть пре­ступ­ле­ния каз­нен­ных. (4) Нам дело это, несмот­ря на его важ­ность, кажет­ся недо­ста­точ­но ясным.

23. (1) Сре­ди этих заго­вор­щи­ков был Квинт Курий, чело­век весь­ма знат­но­го про­ис­хож­де­ния, запят­нан­ный постыд­ны­ми и позор­ны­ми поступ­ка­ми; цен­зо­ры исклю­чи­ли его из сена­та за рас­пут­ство¹¹⁸. (2) Тще­сла­вие это­го чело­ве­ка не усту­па­ло его наг­ло­сти; он не мог ни умол­чать о том, что слы­хал, ни скрыть свои соб­ст­вен­ные пре­ступ­ле­ния; корот­ко гово­ря, ни слов, ни поступ­ков сво­их не взве­ши­вал. (3) Он уже дав­но состо­ял в любов­ной свя­зи с Фуль­ви­ей, знат­ной жен­щи­ной¹¹⁹. Он не все­гда был ей по серд­цу, так как, лишен­ный средств, не мог делать ей подар­ки; но, неожи­дан­но рас­хва­став­шись, начал сулить ей золотые горы, а ино­гда угро­жал ей кин­жа­лом, если она не будет покор­на; под конец он стал вести себя наг­лее обыч­но­го. (4) Фуль­вия, одна­ко, узнав при­чи­ну занос­чи­во­сти Курия, не ста­ла скры­вать опас­ность, угро­жав­шую государ­ству; умол­чав об источ­ни­ке, она рас­ска­за­ла мно­гим о заго­во­ре Кати­ли­ны: что она узна­ла и каким обра­зом. (5) Это обсто­я­тель­ство более все­го и вну­ши­ло людям жела­ние вве­рить кон­су­лат Мар­ку Тул­лию Цице­ро­ну. (6) Ибо ранее боль­шая часть зна­ти горе­ла нена­ви­стью, и счи­та­лось как бы осквер­не­ни­ем кон­суль­ской долж­но­сти, если бы ее достиг новый чело­век¹²⁰, каким бы выдаю­щим­ся он ни был. Но перед опас­но­стью нена­висть и гор­дость отсту­пи­ли.

24. (1) И вот после коми­ций кон­су­ла­ми объ­яви­ли Мар­ка Тул­лия и Гая Анто­ния¹²¹; это вна­ча­ле потряс­ло заго­вор­щи­ков. (2) Но все же бешен­ство Кати­ли­ны не осла­бе­ва­ло; наобо­рот, с каж­дым днем замыс­лы его шири­лись; он соби­рал ору­жие в удоб­ных для это­го мест­но­стях Ита­лии; день­ги, взя­тые в долг им самим или по пору­чи­тель­ству дру­зей, отправ­лял в Фезу­лы к неко­е­му Ман­лию¹²², кото­рый впо­след­ст­вии был зачин­щи­ком вой­ны. (3) В это вре­мя он, гово­рят, завер­бо­вал мно­же­ство раз­ных людей, а так­же и несколь­ких жен­щин, кото­рые вна­ча­ле мог­ли давать огром­ные сред­ства, тор­гуя собой; впо­след­ст­вии, когда с года­ми умень­ши­лись толь­ко их дохо­ды, но не их рос­кошь, они наде­ла­ли боль­ших дол­гов. (4) С их помо­щью Кати­ли­на счи­тал воз­мож­ным под­нять город­ских рабов, под­жечь Город, а мужей их либо при­влечь на свою сто­ро­ну, либо убить.

25. (1) Сре­ди них была и Сем­п­ро­ния, с муж­ской реши­тель­но­стью совер­шив­шая уже не одно пре­ступ­ле­ние. (2) Ввиду сво­его про­ис­хож­де­ния и внеш­но­сти, как и бла­го­да­ря сво­е­му мужу и детям, эта жен­щи­на была доста­точ­но воз­не­се­на судь­бой¹²³; зна­ла гре­че­скую и латин­скую лите­ра­ту­ру, игра­ла на кифа­ре и пля­са­ла изящ­нее, чем подо­ба­ет при­лич­ной жен­щине¹²⁴; она зна­ла еще мно­гое из того, что свя­за­но с рас­пу­щен­но­стью. (3) Ей все­гда было доро­го все, что угод­но, но толь­ко не при­стой­ность и стыд­ли­вость; что берег­ла она мень­ше — день­ги ли или свое доб­рое имя, было труд­но решить. Ее сжи­га­ла такая похоть, что она иска­ла встре­чи с муж­чи­на­ми чаще, чем они с ней. (4) Она и в про­шлом не раз нару­ша­ла сло­во, клят­вен­но отри­ца­ла долг, была сообщ­ни­цей в убий­стве; рос­кошь и отсут­ст­вие средств уско­ри­ли ее паде­ние. (5) Одна­ко умом она отли­ча­лась тон­ким: уме­ла сочи­нять сти­хи, шутить, гово­рить то скром­но, то неж­но, то лука­во; сло­вом, в ней было мно­го ост­ро­умия и мно­го при­вле­ка­тель­но­сти.

26. (1) Закон­чив эти при­готов­ле­ния, Кати­ли­на тем не менее доби­вал­ся кон­су­ла­та на сле­дую­щий год¹²⁵, наде­ясь, что ему, если он будет избран, лег­ко будет пол­но­стью под­чи­нить себе Анто­ния. И даже в это вре­мя¹²⁶ он не был спо­ко­ен, но стро­ил вся­че­ские коз­ни про­тив Цице­ро­на¹²⁷. (2) А у того не было недо­стат­ка ни в хит­ро­сти, ни в изво­рот­ли­во­сти, и он при­ни­мал меры пре­до­сто­рож­но­сти. (3) Ведь еще в нача­ле сво­его кон­су­ла­та он мно­ги­ми обе­ща­ни­я­ми добил­ся через Фуль­вию, чтобы Квинт Курий, о кото­ром я уже гово­рил, выда­вал ему замыс­лы Кати­ли­ны. (4) Кро­ме того, согла­ше­ни­ем о про­вин­ци­ях¹²⁸ он поме­шал сво­е­му кол­ле­ге Анто­нию вно­сить пред­ло­же­ния во вред государ­ству; сам он был окру­жен тай­ной охра­ной из дру­зей и кли­ен­тов. (5) Когда настал день выбо­ров и Кати­ли­на потер­пел неуда­чу и в соис­ка­нии долж­но­сти¹²⁹, и в поку­ше­нии на кон­су­лов, под­готов­лен­ном им на Мар­со­вом поле¹³⁰, он решил начать вой­ну и при­бег­нуть к край­ним мерам, так как его тай­ные попыт­ки окон­чи­лись позор­ным про­ва­лом.

27. (1) И вот он послал Гая Ман­лия в Фезу­лы и в бли­жай­шую к ним часть Этру­рии, неко­е­го каме­рин­ца Сеп­ти­мия — в Пицен­скую область, Гая Юлия — в Апу­лию¹³¹; кро­ме того, дру­гих — в раз­ные мест­но­сти, где каж­дый из них, как он ожи­дал, мог бы быть ему поле­зен. (2) В то же вре­мя он уси­лен­но дей­ст­во­вал в самом Риме — замыш­лял поку­ше­ния на кон­су­лов, гото­вил под­жо­ги, зани­мал с воору­жен­ны­ми людь­ми удоб­ные места, сам ходил с мечом и то же дру­гим при­ка­зы­вал, велел им быть все­гда насто­ро­же и нагото­ве, днем и ночью торо­пил­ся, бодр­ст­во­вал, но ни от недо­сы­па­ния, ни от трудов не уста­вал. (3) Нако­нец, так как его мно­го­чис­лен­ные уси­лия ни к чему не при­во­ди­ли, он через Мар­ка Пор­ция Леку позд­ней ночью сно­ва созы­ва­ет гла­ва­рей заго­во­ра (4) и там¹³² после дол­гих сето­ва­ний на их без­дей­ст­вие сооб­ща­ет им, что послал Ман­лия к мно­же­ству людей, кото­рых он собрал, дабы они взя­лись за ору­жие; что он отпра­вил одних людей в одни, а дру­гих в дру­гие под­хо­дя­щие мест­но­сти, где было бы удоб­но начать вой­ну, и сам хочет выехать к вой­ску, но спер­ва дол­жен устра­нить Цице­ро­на, посколь­ку он вся­че­ски меша­ет осу­щест­вле­нию его пла­нов.

28. (1) И вот, когда все осталь­ные были напу­га­ны и рас­те­рян­ны, рим­ский всад­ник Гней Кор­не­лий, обе­щав­ший Кати­лине свое содей­ст­вие, а вме­сте с ним сена­тор Луций Вар­гун­тей реши­ли той же ночью, но позд­нее с воору­жен­ны­ми людь­ми вой­ти в дом Цице­ро­на буд­то бы для утрен­не­го при­вет­ст­вия¹³³, застиг­нуть его врас­плох и зако­лоть в его же доме. (2) Как толь­ко Курий понял, какая опас­ность угро­жа­ет кон­су­лу, он поспе­шил через Фуль­вию изве­стить Цице­ро­на о гото­вя­щем­ся поку­ше­нии. (3) Поэто­му их не пусти­ли на порог, и попыт­ка совер­шить столь тяж­кое зло­де­я­ние¹³⁴ не уда­лась.

(4) Тем вре­ме­нем Ман­лий воз­му­щал в Этру­рии народ, кото­рый ввиду нище­ты и неспра­вед­ли­во­стей жаж­дал пере­во­рота, так как он при гос­под­стве Сул­лы лишил­ся земель и все­го сво­его досто­я­ния¹³⁵, а кро­ме того, всех раз­бой­ни­ков (в этой обла­сти их было вели­кое мно­же­ство) и кое-кого из жите­лей сул­лан­ских коло­ний — тех, кто из-за рас­пут­ства и рос­ко­ши из огром­ной добы­чи не сохра­нил ниче­го.

29. (1) Когда Цице­ро­ну сооб­щи­ли об этом, он, силь­но встре­во­жен­ный двой­ной опас­но­стью, так как он и не мог боль­ше в силу сво­их лич­ных пол­но­мо­чий¹³⁶ охра­нять Город от поку­ше­ний и не собрал доста­точ­ных сведе­ний ни о чис­лен­но­сти, ни о наме­ре­ни­ях вой­ска Ман­лия, доло­жил сена­ту о поло­же­нии, уже став­шем пред­ме­том все­об­щих тол­ков. (2) И вот, как боль­шей частью и быва­ет в угро­жаю­щих обсто­я­тель­ствах, сенат поста­но­вил: «Да поза­ботят­ся кон­су­лы, чтобы государ­ство не понес­ло ущер­ба»¹³⁷. (3) Это наи­боль­шая власть, какую сенат, по рим­ско­му обы­чаю, пре­до­став­ля­ет маги­ст­ра­ту — пра­во наби­рать вой­ско, вести вой­ну, при­ме­нять к союз­ни­кам и граж­да­нам вся­че­ские меры при­нуж­де­ния в Горо­де и за его пре­де­ла­ми и в похо­дах обла­дать не толь­ко выс­шим импе­ри­ем, но и выс­шей судеб­ной вла­стью; в иных обсто­я­тель­ствах, без пове­ле­ния наро­да¹³⁸, кон­сул не впра­ве осу­ществлять ни одно­го из этих пол­но­мо­чий.

30. (1) Спу­стя несколь­ко дней сена­тор Луций Сений огла­сил в сена­те пись­мо, по его сло­вам при­слан­ное ему из Фезул; в нем сооб­ща­лось, что Гай Ман­лий, имея круп­ные силы, под­нял мятеж за пять дней до ноябрь­ских календ¹³⁹. (2) Одно­вре­мен­но, как быва­ет в подоб­ных слу­ча­ях, одни сооб­ща­ли о зна­ме­ни­ях и чуде­сах¹⁴⁰, дру­гие — об устра­и­вае­мых сбо­ри­щах, о достав­ке ору­жия, о начи­наю­щих­ся в Капуе и Апу­лии вос­ста­ни­ях рабов¹⁴¹. (3) Тогда по поста­нов­ле­нию сена­та Квинт Мар­ций Рекс¹⁴² был послан в Фезу­лы, Квинт Метелл Крит­ский¹⁴³ — в Апу­лию и сосед­ние обла­сти. (4) Они оба как импе­ра­то­ры нахо­ди­лись под Горо­дом, лишен­ные воз­мож­но­сти спра­вить три­умф¹⁴⁴ из-за про­ис­ков куч­ки людей, при­вык­ших про­да­вать все чест­ное и бес­чест­ное¹⁴⁵. (5) Пре­тор Квинт Пом­пей Руф¹⁴⁶ был послан в Капую, пре­тор Квинт Метелл Целер¹⁴⁷ — в Пицен­скую область, и им было пору­че­но наби­рать вой­ска в зави­си­мо­сти от обсто­я­тельств и сте­пе­ни опас­но­сти; (6) кро­ме того, было реше­но, что если кто-нибудь доне­сет о заго­во­ре, устро­ен­ном про­тив государ­ства, то награ­дой будет: рабу — отпуск на волю и сто тысяч сестер­ци­ев, сво­бод­но­му — без­на­ка­зан­ность и две­сти тысяч сестер­ци­ев; (7) рав­ным обра­зом поста­но­ви­ли, чтобы отряды гла­ди­а­то­ров были раз­ме­ще­ны в Капуе и дру­гих муни­ци­пи­ях сооб­раз­но со сред­ства­ми каж­до­го из них, чтобы в Риме охра­ну все­го горо­да нес­ла ноч­ная стра­жа под началь­ст­вом млад­ших маги­ст­ра­тов¹⁴⁸.

31. (1) Собы­тия эти потряс­ли граж­дан­скую общи­ну и даже изме­ни­ли внеш­ний вид Горо­да. После необы­чай­но­го весе­лья и рас­пу­щен­но­сти, порож­ден­ных дол­гим спо­кой­ст­ви­ем¹⁴⁹, всех неожи­дан­но охва­ти­ла печаль: (2) люди торо­пи­лись, суе­ти­лись, не дове­ря­ли доста­точ­но ни месту, ни чело­ве­ку, не вели вой­ны и не зна­ли мира; каж­дый изме­рял опас­но­сти сте­пе­нью сво­ей бояз­ни. (3) В довер­ше­ние все­го жен­щи­ны, охва­чен­ные стра­хом перед вой­ной — от чего они отвык­ли ввиду могу­ще­ства государ­ства — уби­ва­лись, с моль­бой возды­ма­ли руки к небу, сокру­ша­лись о сво­их малень­ких детях, всех рас­спра­ши­ва­ли и, забыв свою занос­чи­вость и отка­зав­шись от раз­вле­че­ний, не рас­счи­ты­ва­ли ни на себя, ни на оте­че­ство.

(4) Но Кати­ли­на жесто­ко­серд­но про­дол­жал свое, хотя меры для защи­ты при­ни­ма­лись, а само­го его Луций Павел¹⁵⁰ при­влек к суду на осно­ва­нии Плав­ци­е­ва зако­на¹⁵¹. (5) Нако­нец, — для того ли, чтобы скрыть истин­ные наме­ре­ния или чтобы оправ­дать­ся, если с ним где-либо зате­ют ссо­ру, — он явил­ся в сенат. (6) Тогда кон­сул Марк Тул­лий, либо опа­са­ясь его при­сут­ст­вия, либо охва­чен­ный гне­вом, про­из­нес бле­стя­щую и полез­ную для государ­ства речь, кото­рую затем запи­сал и издал¹⁵². (7) Но как толь­ко он сел на место, Кати­ли­на, по обык­но­ве­нию гото­вый на любое при­твор­ство, начал, опу­стив гла­за, жалоб­ным голо­сом про­сить отцов сена­то­ров не верить опро­мет­чи­во ниче­му из того, что гово­рят о нем: он-де вышел из такой вет­ви рода, смо­ло­ду избрал для себя такой путь в жиз­ни, что от него мож­но ожи­дать толь­ко добра; пусть они не дума­ют, что ему, пат­ри­цию, подоб­но сво­им пред­кам ока­зав­ше­му мно­го услуг рим­ско­му плеб­су, нуж­но губить государ­ство, когда его спа­са­ет какой-то Марк Тул­лий, граж­да­нин, не име­ю­щий соб­ст­вен­но­го дома в Риме¹⁵³. (8) Когда он стал при­бав­лять к это­му и дру­гие оскорб­ле­ния, все при­сут­ст­во­вав­шие зашу­ме­ли и закри­ча­ли, что он враг и пар­ри­ци­да. (9) Тогда он, взбе­шен­ный, бро­сил: «Так как недру­ги, окру­жив, пре­сле­ду­ют меня и хотят столк­нуть в про­пасть, то пожар, гро­зя­щий мне, я поту­шу под раз­ва­ли­на­ми»¹⁵⁴.

32. (1) Затем он из курии¹⁵⁵ помчал­ся домой. Обду­мав там мно­гое — так как и поку­ше­ния на кон­су­ла сры­ва­лись, и Город, как он пони­мал, ноч­ны­ми дозо­ра­ми ограж­ден от под­жо­га, — он, счи­тая более полез­ным уси­лить свое вой­ско и, преж­де чем будут набра­ны леги­о­ны, своевре­мен­но запа­стись мно­гим, необ­хо­ди­мым для вой­ны, позд­ней ночью в сопро­вож­де­нии несколь­ких чело­век выехал в лагерь Ман­лия¹⁵⁶. (2) Цете­гу, Лен­ту­лу и дру­гим, в чьей неиз­мен­ной отва­ге он убедил­ся, он пору­ча­ет любы­ми сред­ства­ми укреп­лять глав­ные силы заго­во­ра, пото­ро­пить­ся с поку­ше­ни­ем на кон­су­ла, гото­вить­ся к резне, под­жо­гам и дру­гим пре­ступ­ле­ни­ям, свя­зан­ным с вой­ной; сам же он в бли­жай­шие дни с мно­го­чис­лен­ным вой­ском под­сту­пит к Горо­ду.

(3) Пока все это про­ис­хо­ди­ло в Риме, Гай Ман­лий посы­ла­ет сво­их сообщ­ни­ков к Мар­цию Рек­су с пись­мом при­бли­зи­тель­но тако­го содер­жа­ния:

33. (1) «Богов и людей при­зы­ваем мы в свиде­те­ли, импе­ра­тор, — мы взя­лись за ору­жие не про­тив оте­че­ства и не затем, чтобы под­верг­нуть опас­но­сти дру­гих людей, но дабы огра­дить себя от про­ти­во­за­ко­ния; из-за про­из­во­ла и жесто­ко­сти ростов­щи­ков боль­шин­ство из нас, несчаст­ных, обни­щав­ших, лише­но оте­че­ства, все — доб­ро­го име­ни и иму­ще­ства, и ни одно­му из нас не доз­во­ли­ли ни при­бег­нуть, по обы­чаю пред­ков, к закон­ной защи­те, ни, утра­тив иму­ще­ство, сохра­нить лич­ную сво­бо­ду: так вели­ка была жесто­кость ростов­щи­ков и пре­то­ра¹⁵⁷. (2) Пред­ки наши, сжа­лив­шись над рим­ским плеб­сом, поста­нов­ле­ни­я­ми сво­и­ми часто ока­зы­ва­ли ему помощь в его бес­по­мощ­но­сти, а совсем недав­но на нашей памя­ти ввиду огром­ных дол­гов с согла­сия всех чест­ных людей была раз­ре­ше­на упла­та дол­гов вме­сто сереб­ра медью¹⁵⁸. (3) Часто сам плебс, либо из стрем­ле­ния к вла­сти, либо воз­му­щен­ный высо­ко­ме­ри­ем маги­ст­ра­тов, с ору­жи­ем в руках ухо­дил от пат­ри­ци­ев¹⁵⁹. (4) Но мы не стре­мим­ся ни к вла­сти, ни к богат­ствам, из-за кото­рых меж­ду людь­ми воз­ни­ка­ют вой­ны и вся­че­ское сопер­ни­че­ство, но к сво­бо­де, рас­стать­ся с кото­рой чест­ный чело­век может толь­ко вме­сте с послед­ним вздо­хом. (5) Закли­на­ем тебя и сенат — поза­боть­тесь о несчаст­ных граж­да­нах, воз­вра­ти­те нам защи­ту зако­на¹⁶⁰, кото­рой нас лиши­ла неспра­вед­ли­вость пре­то­ра¹⁶¹, и не застав­ляй­те нас искать спо­соб воз­мож­но доро­же про­дать свою жизнь».

34. (1) На это Квинт Мар­ций отве­тил, что они, если хотят о чем-либо про­сить сенат, долж­ны сло­жить ору­жие и явить­ся в Рим с моль­бой о про­ще­нии; сенат рим­ско­го наро­да все­гда был столь мягок и снис­хо­ди­те­лен, что никто нико­гда не про­сил его о помо­щи пона­прас­ну. (2) Кати­ли­на же с доро­ги напи­сал боль­шин­ству кон­су­ля­ров¹⁶² и всем знат­ным людям, что он, хотя на него и воз­ве­ли лож­ные обви­не­ния, скло­ня­ет­ся перед Фор­ту­ной, не будучи в силах дать отпор сво­ре недру­гов, и уда­ля­ет­ся в изгна­ние в Мас­си­лию¹⁶³ — не пото­му, что при­зна­ет­ся в столь тяж­ком пре­ступ­ле­нии, но дабы в государ­стве насту­пи­ло успо­ко­е­ние и его борь­ба не при­ве­ла к мяте­жу. (3) Одна­ко Квинт Катул¹⁶⁴ огла­сил в сена­те пись­мо совер­шен­но про­ти­во­по­лож­но­го содер­жа­ния, ска­зав, что оно достав­ле­но ему от Кати­ли­ны. Спи­сок с него сле­ду­ет ниже¹⁶⁵.

35. (1) «Луций Кати­ли­на Квин­ту Кату­лу. Твоя ред­кост­ная вер­ность сло­ву, кото­рую я узнал на деле и оце­нил, нахо­дясь в боль­шой опас­но­сти¹⁶⁶, при­да­ет мне уве­рен­ность, когда я обра­ща­юсь к тебе. (2) Поэто­му я решил не оправ­ды­вать перед тобой сво­его ново­го замыс­ла¹⁶⁷, но, созна­вая свою неви­нов­ность, нашел нуж­ным пред­ста­вить тебе разъ­яс­не­ние, кото­рое ты — да помо­жет мне в этом бог вер­но­сти!¹⁶⁸ — смо­жешь при­знать искрен­ним. (3) Гони­мый обида­ми и оскорб­ле­ни­я­ми, так как я, лишен­ный пло­дов сво­его труда и настой­чи­во­сти, не дости­гал заслу­жен­но­го мной высо­ко­го поло­же­ния¹⁶⁹, я по сво­е­му обык­но­ве­нию офи­ци­аль­но взял на себя защи­ту несчаст­ных людей — не пото­му, чтобы не смог, про­дав иму­ще­ство, упла­тить лич­ные дол­ги (Оре­стил­ла по сво­ей щед­ро­сти из средств соб­ст­вен­ных и доче­ри упла­ти­ла бы даже и чужие дол­ги), но так как видел, что поче­та были удо­сто­е­ны люди, недо­стой­ные его¹⁷⁰, и чув­ст­во­вал себя отверг­ну­тым из-за лож­но­го подо­зре­ния. (4) Ввиду это­го, сооб­раз­но со сво­им досто­ин­ст­вом, я чест­но наде­ял­ся, что смо­гу сохра­нить остат­ки сво­его высо­ко­го поло­же­ния. (5) Хотел я про­дол­жать пись­мо, но мне сооб­щи­ли, что на меня гото­вит­ся поку­ше­ние¹⁷¹. (6) Итак, пору­чаю тебе и отдаю под твое покро­ви­тель­ство Оре­стил­лу; защи­щай ее от обид, про­шу тебя име­нем тво­их детей. Про­щай».

36. (1) Сам Кати­ли­на, про­быв несколь­ко дней у Гая Фла­ми­ния¹⁷² в Арре­тин­ской обла­сти, где снаб­жал ору­жи­ем всю окру­гу, уже ранее под­ня­тую им на ноги, с фас­ца­ми и дру­ги­ми зна­ка­ми вла­сти¹⁷³ напра­вил­ся в лагерь Ман­лия. (2) Как толь­ко в Риме узна­ли об этом, сенат объ­явил Кати­ли­ну и Ман­лия вра­га­ми¹⁷⁴; всем про­чим заго­вор­щи­кам он назна­чил срок, до кото­ро­го им, за исклю­че­ни­ем осуж­ден­ных за уго­лов­ные дея­ния, доз­во­ля­лось без­на­ка­зан­но¹⁷⁵ сло­жить ору­жие. (3) Кро­ме того, сенат пору­чил кон­су­лам про­из­ве­сти набор, Анто­нию с вой­ском спеш­но высту­пить про­тив Кати­ли­ны, а Цице­ро­ну защи­щать Город¹⁷⁶.

(4) В это вре­мя дер­жа­ва рим­ско­го наро­да, как мне кажет­ся, была в чрез­вы­чай­но жал­ком состо­я­нии. Хотя с восто­ка до запа­да все пови­но­ва­лось ей, поко­рен­ное ору­жи­ем, внут­ри стра­ны цари­ло спо­кой­ст­вие, и в нее тек­ли богат­ства, кото­рые ценят­ся пре­вы­ше все­го, все же нахо­ди­лись граж­дане, упор­но стре­мив­ши­е­ся погу­бить себя и государ­ство. (5) Ведь, несмот­ря на два поста­нов­ле­ния сена­та¹⁷⁷, ни один из мно­же­ства сообщ­ни­ков не выдал заго­во­ра, соблаз­нив­шись награ­дой, и ни один не поки­нул лаге­ря Кати­ли­ны: столь силь­на была болезнь, слов­но зара­за, про­ник­шая в души боль­шин­ства граж­дан.

37. (1) Безу­мие охва­ти­ло не одних толь­ко заго­вор­щи­ков; вооб­ще весь про­стой народ в сво­ем стрем­ле­нии к пере­ме­нам¹⁷⁸ одоб­рял наме­ре­ния Кати­ли­ны. (2) Имен­но они, мне кажет­ся, и соот­вет­ст­во­ва­ли его нра­вам. (3) Ведь в государ­стве те, у кого ниче­го нет, все­гда завиду­ют состо­я­тель­ным людям, пре­воз­но­сят дур­ных, нена­видят ста­рый порядок, жаж­дут ново­го, недо­воль­ные сво­им поло­же­ни­ем, доби­ва­ют­ся общей пере­ме­ны, без забот кор­мят­ся вол­не­ни­я­ми и мяте­жа­ми, так как нище­та лег­ко пере­но­сит­ся, когда терять нече­го. (4) Но у рим­ско­го плеб­са было мно­го осно­ва­ний посту­пать столь отча­ян­но. (5) Преж­де все­го, те, кто всюду намно­го пре­вос­хо­дил дру­гих постыд­ной жиз­нью и необуздан­но­стью, а так­же и дру­гие, позор­но рас­тра­тив­шие отцов­ское иму­ще­ство, — вооб­ще все те, кого их гнус­но­сти и пре­ступ­ле­ния выгна­ли из дома, сте­ка­лись в Рим, слов­но в сточ­ную яму¹⁷⁹. (6) Далее, мно­гие вспо­ми­на­ли победу Сул­лы, видя, как одни рядо­вые сол­да­ты ста­ли сена­то­ра­ми¹⁸⁰, дру­гие — столь бога­ты­ми, что вели цар­ский образ жиз­ни; каж­дый наде­ял­ся, что он, взяв­шись за ору­жие, извле­чет из победы такую же выго­ду. (7) Кро­ме того, юно­ше­ство, скуд­но жив­шее в деревне трудом сво­их рук и при­вле­чен­ное в Рим подач­ка­ми от част­ных лиц и государ­ства¹⁸¹, уже дав­но небла­го­дар­но­му тру­ду сво­е­му пред­по­чло празд­ность в Горо­де. Вот таких людей и всех про­чих и кор­ми­ло несча­стье, постиг­шее государ­ство. (8) Тем менее сле­ду­ет удив­лять­ся тому, что неиму­щие люди с дур­ны­ми нра­ва­ми, но вели­чай­ши­ми при­тя­за­ни­я­ми забо­ти­лись об инте­ре­сах государ­ства так же мало, как и о сво­их соб­ст­вен­ных. (9) Кро­ме того, те, у кого вслед­ст­вие победы Сул­лы под­верг­лись про­скрип­ци­ям роди­те­ли, было раз­граб­ле­но иму­ще­ство, огра­ни­че­ны граж­дан­ские пра­ва¹⁸², ожи­да­ли исхо­да борь­бы точ­но с таки­ми же чая­ни­я­ми. (10) Более того, все про­тив­ни­ки сена­та были гото­вы к потря­се­ни­ям в государ­стве, лишь бы не ума­ля­лось их лич­ное вли­я­ние. (11) Вот какое зло по про­ше­ст­вии мно­гих лет сно­ва пора­зи­ло граж­дан­скую общи­ну.

38. (1) Ибо, когда при кон­су­лах Гнее Пом­пее и Мар­ке Крас­се была вос­ста­нов­ле­на власть три­бу­нов¹⁸³, моло­дые люди¹⁸⁴, дерз­кие ввиду сво­его воз­рас­та и по скла­ду ума, нача­ли, достиг­нув выс­шей вла­сти¹⁸⁵, сво­и­ми обви­не­ни­я­ми про­тив сена­та вол­но­вать плебс, затем еще боль­ше раз­жи­гать его подач­ка­ми и посу­ла­ми; таким обра­зом они при­об­ре­та­ли извест­ность и силу. (2) С ними оже­сто­чен­но боро­лась боль­шая часть зна­ти — под видом защи­ты сена­та, на деле ради соб­ст­вен­но­го воз­вы­ше­ния. (3) Ибо — ска­жу корот­ко прав­ду — из всех тех, кто с это­го вре­ме­ни пра­вил государ­ст­вом, под бла­го­вид­ным пред­ло­гом одни, буд­то бы отста­и­вая пра­ва наро­да, дру­гие — наи­боль­шую власть сена­та, каж­дый, при­тво­ря­ясь защит­ни­ком обще­ст­вен­но­го бла­га, борол­ся за соб­ст­вен­ное вли­я­ние. (4) И в сво­ем сопер­ни­че­стве они не зна­ли ни уме­рен­но­сти, ни меры: и те и дру­гие были жесто­ки, став победи­те­ля­ми.

39. (1) Но после того как Гнея Пом­пея посла­ли сра­жать­ся на море и с Мит­ри­да­том¹⁸⁶, силы плеб­са умень­ши­лись, могу­ще­ство куч­ки людей воз­рос­ло. (2) В их руках были маги­ст­ра­ту­ры, про­вин­ции и все про­чее; сами они, не тер­пя ущер­ба, про­цве­тая, жили без стра­ха и запу­ги­ва­ли про­тив­ни­ков судеб­ны­ми кара­ми¹⁸⁷ за то, что те, будучи маги­ст­ра­та­ми, обра­ща­лись с плеб­сом черес­чур мяг­ко. (3) Но как толь­ко при запу­тан­ном поло­же­нии дел появи­лась надеж­да на пере­во­рот, пле­бе­ев охва­ти­ло дав­ниш­нее стрем­ле­ние бороть­ся. (4) И если бы Кати­ли­на в пер­вом бою взял верх или хотя бы сохра­нил равен­ство сил, то для государ­ства это, конеч­но, было бы тяж­ким пора­же­ни­ем, вер­нее, бед­ст­ви­ем, и тем, кто достиг бы победы, нель­зя было бы долее поль­зо­вать­ся ее пло­да­ми и более силь­ный¹⁸⁸ отнял бы у них, уста­лых и изне­мог­ших, власть и даже сво­бо­ду. (5) Все-таки было мно­го людей, к заго­во­ру не при­част­ных, кото­рые вна­ча­ле выеха­ли к Кати­лине. Сре­ди них был Фуль­вий, сын сена­то­ра; отец велел задер­жать его в пути и каз­нить¹⁸⁹. (6) В это же вре­мя в Риме Лен­тул, как Кати­ли­на ему при­ка­зал, сам или при помо­щи дру­гих людей, вер­бо­вал всех тех, кого он, судя по их нра­вам и иму­ще­ст­вен­но­му поло­же­нию, счи­тал под­хо­дя­щи­ми для пере­во­рота, и при­том не толь­ко граж­дан, но и всех, кого толь­ко мож­но было исполь­зо­вать для вой­ны.

40. (1) И вот он пору­ча­ет неко­е­му Пуб­лию Умбре­ну¹⁹⁰ разыс­кать послов алло­бро­гов и, если смо­жет, при­влечь их к воен­но­му сою­зу. Лен­тул думал, что их лег­ко будет скло­нить к тако­му реше­нию, так как они обре­ме­не­ны дол­га­ми, общи­ми и част­ны­ми¹⁹¹, а так­же пото­му, что это галль­ское пле­мя по при­ро­де сво­ей воин­ст­вен­но. (2) Умбрен, посколь­ку он дав­но вел дела в Гал­лии¹⁹², был зна­ком боль­шин­ству вождей и сам знал их. Поэто­му он сра­зу же, как толь­ко встре­тил послов на Фору­ме, крат­ко осве­до­мив­шись о делах в их общине и как бы сочув­ст­вуя им, стал выяс­нять, как они рас­счи­ты­ва­ют вый­ти из тяже­ло­го поло­же­ния. (3) Услы­шав, что они жалу­ют­ся на алч­ность долж­ност­ных лиц, обви­ня­ют сенат, не ока­зы­ваю­щий им помо­щи, и в смер­ти видят спа­се­ние от сво­их бед, он заявил: «А я, если толь­ко вы хоти­те быть муж­чи­на­ми, ука­жу вам, как изба­вить­ся от ваших столь тяж­ких несча­стий». (4) Едва он ска­зал это, алло­бро­ги, пре­ис­пол­нив­шись надежд, ста­ли умо­лять его пожа­леть их: нет ниче­го тако­го, чего бы они, как это ни труд­но, не сде­ла­ли с вели­чай­шей готов­но­стью, толь­ко бы их общине изба­вить­ся от дол­гов. (5) Умбрен при­вел алло­бро­гов в дом Деци­ма Бру­та¹⁹³, кото­рый нахо­дил­ся невда­ле­ке от Фору­ма и где хоро­шо были осве­дом­ле­ны о заго­во­ре бла­го­да­ря Сем­п­ро­нии; само­го же Бру­та тогда в Риме не было. (6) Затем он при­гла­сил Габи­ния¹⁹⁴, дабы при­дать боль­ший вес пере­го­во­рам; в его при­сут­ст­вии он поведал им о заго­во­ре, назвал его участ­ни­ков и, кро­ме того, чтобы под­нять дух послов, — мно­гих людей раз­но­го зва­ния, не при­част­ных ни к чему. И когда послы обе­ща­ли ему свою помощь¹⁹⁵, он отпу­стил их домой.

41. (1) Но алло­бро­ги дол­го не зна­ли, на что решить­ся. (2) С одной сто­ро­ны, были дол­ги, их воин­ст­вен­ность, боль­шая награ­да в слу­чае победы; с дру­гой — пре­вос­ход­ство в силах, отсут­ст­вие рис­ка, вме­сто невер­ной надеж­ды вер­ное воз­на­граж­де­ние¹⁹⁶. (3) При этих разду­мьях все-таки победи­ла Фор­ту­на государ­ства¹⁹⁷. (4) И вот они откры­ва­ют все, что им ста­ло извест­но, Квин­ту Фабию Сан­ге, неиз­мен­но­му патро­ну¹⁹⁸ их общи­ны. Цице­рон, узнав о замыс­ле Кати­ли­ны от Сан­ги, научил послов, как им при­тво­рять­ся пре­дан­ны­ми заго­во­ру, как свя­зать­ся с дру­ги­ми заго­вор­щи­ка­ми, дать им обе­ща­ния и поста­рать­ся как мож­но боль­ше их раз­об­ла­чить.

42. (1) При­бли­зи­тель­но в это же вре­мя в Ближ­ней и Даль­ней Гал­ли­ях¹⁹⁹, как и в Пицен­ской обла­сти, Брут­тии и Апу­лии, про­ис­хо­ди­ли вол­не­ния. Ибо те, кого Кати­ли­на ранее туда послал, неосто­рож­но, слов­но безум­ные, все дела­ли одно­вре­мен­но; одна­ко ноч­ны­ми сбо­ри­ща­ми, достав­кой обо­ро­ни­тель­но­го и насту­па­тель­но­го ору­жия, спеш­кой, все­об­щим бес­по­ряд­ком они не столь­ко созда­ва­ли опас­ность, сколь­ко сея­ли страх. (3) Мно­гих из них пре­тор Квинт Метелл Целер, про­из­ведя след­ст­вие на осно­ва­нии поста­нов­ле­ния сена­та²⁰⁰, бро­сил в тюрь­му; в Даль­ней Гал­лии так же посту­пил Гай Муре­на²⁰¹, управ­ляв­ший этой про­вин­ци­ей как легат.

43. (1) Тем вре­ме­нем в Риме Лен­тул вме­сте с дру­ги­ми гла­ва­ря­ми заго­во­ра, под­гото­вив, как им каза­лось, боль­шие силы, реши­ли: как толь­ко Кати­ли­на с вой­ском при­будет в [Фезуль­скую] область²⁰², пле­бей­ский три­бун Луций Бес­тия²⁰³, созвав сход­ку, осудит дей­ст­вия Цице­ро­на и обра­тит про­тив луч­ше­го кон­су­ла²⁰⁴ все недо­воль­ство тяже­лей­шей вой­ной; по его зна­ку в сле­дую­щую ночь²⁰⁵ осталь­ные заго­вор­щи­ки выпол­нят каж­дый свое зада­ние. (2) И они, по слу­хам, были рас­пре­де­ле­ны так: Ста­ти­лий и Габи­ний с боль­шим отрядом одно­вре­мен­но подо­жгут Город в две­на­дца­ти удоб­ных местах, дабы вызван­ной этим сума­то­хой облег­чить доступ к кон­су­лу и дру­гим людям, на кото­рых гото­ви­лись поку­ше­ния; Цетег оса­дит две­ри в доме Цице­ро­на и напа­дет на него с ору­жи­ем в руках; каж­дый убьет ука­зан­но­го ему чело­ве­ка; сыно­вья, живу­щие в семье²⁰⁶, глав­ным обра­зом из зна­ти, убьют сво­их отцов; затем, когда рез­ня и пожа­ры при­ве­дут всех в смя­те­ние, они про­рвут­ся к Кати­лине²⁰⁷. (3) Пока шли эти при­готов­ле­ния и при­ни­ма­лись реше­ния, Цетег посто­ян­но сето­вал на без­дей­ст­вие сообщ­ни­ков: из-за коле­ба­ний и каж­до­днев­ных про­во­ло­чек они упус­ка­ют весь­ма бла­го­при­ят­ные воз­мож­но­сти; перед лицом такой опас­но­сти нуж­ны дей­ст­вия, а не обсуж­де­ния, и сам он, пока дру­гие мед­лят, с неболь­шим чис­лом сто­рон­ни­ков готов напасть на курию²⁰⁸. (4) От при­ро­ды храб­рый, реши­тель­ный, гото­вый к дей­ст­ви­ям, он видел залог успе­ха преж­де все­го в быст­ро­те.

44. (1) Меж­ду тем алло­бро­ги, сле­дуя настав­ле­ни­ям Цице­ро­на, через посред­ство Габи­ния встре­ча­ют­ся с дру­ги­ми заго­вор­щи­ка­ми. Они тре­бу­ют от Лен­ту­ла, Цете­га, Ста­ти­лия, а так­же от Кас­сия запе­ча­тан­ных писем с клят­вен­ны­ми обя­за­тель­ства­ми²⁰⁹, чтобы доста­вить их сопле­мен­ни­кам: ина­че им нелег­ко будет скло­нить их к столь важ­но­му делу. (2) Все согла­ша­ют­ся, ниче­го не подо­зре­вая; один толь­ко Кас­сий обе­ща­ет сам при­быть к алло­бро­гам и покида­ет Город неза­дол­го до отъ­езда послан­цев. (3) Лен­тул посы­ла­ет вме­сте с ними неко­е­го Тита Воль­тур­ция из Крото­ны, дабы алло­бро­ги, преж­де чем отпра­вить­ся домой, обме­няв­шись с Кати­ли­ной клят­ва­ми в вер­но­сти, под­твер­ди­ли заклю­чен­ный ими союз. (4) Сам он дает Воль­тур­цию пись­мо к Кати­лине, спи­сок с кото­ро­го при­во­дит­ся ниже²¹⁰.

(5) «Кто я, узна­ешь от того, кого к тебе посы­лаю. Поду­май, какая опас­ность навис­ла над тобой, и помни, что ты муж­чи­на. Сооб­ра­зи, чего тре­бу­ют твои инте­ре­сы; ищи помо­щи у всех, даже у людей самых ничтож­ных»²¹¹.

(6) К это­му добав­ля­ет на сло­вах: раз сенат объ­явил Кати­ли­ну вра­гом, то какие у него осно­ва­ния отвер­гать помощь рабов? В Горо­де все под­готов­ле­но, как он при­ка­зал; пусть не мед­лит с похо­дом на Рим.

45. (1) Когда все было сде­ла­но и назна­че­на ночь отъ­езда²¹², Цице­рон, узнав обо всем от послов, при­ка­зы­ва­ет пре­то­рам Луцию Вале­рию Флак­ку и Гаю Помп­ти­ну²¹³ устро­ить заса­ду на Муль­ви­е­вом мосту²¹⁴ и захва­тить весь поезд алло­бро­гов. Он объ­яс­ня­ет им их зада­чу, а в осталь­ном раз­ре­ша­ет дей­ст­во­вать по обсто­я­тель­ствам. (2) Пре­то­ры, люди воен­ные, без шума рас­ста­вив посты, как им было при­ка­за­но, неза­мет­но зани­ма­ют под­хо­ды к мосту. (3) Когда послы вме­сте с Воль­тур­ци­ем подо­шли к это­му месту и по обе­им сто­ро­нам моста одно­вре­мен­но разда­лись кри­ки, то гал­лы, сра­зу же поняв, что про­ис­хо­дит, немед­лен­но сда­лись пре­то­рам. (4) Воль­тур­ций, вна­ча­ле обо­д­ряв­ший осталь­ных, отби­вал­ся мечом от мно­же­ства напа­дав­ших, затем, поки­ну­тый посла­ми, спер­ва дол­го умо­лял Помп­ти­на о поща­де, так как тот знал его; нако­нец, испу­гав­шись и поте­ряв надеж­ду на спа­се­ние, сдал­ся пре­то­рам, слов­но это были вра­ги.

46. (1) Когда все было кон­че­но, пре­то­ры через гон­цов быст­ро сооб­щи­ли кон­су­лу. (2) А того охва­ти­ли и бес­по­кой­ство, и радость. Радо­вал­ся он, пони­мая, что рас­кры­тие заго­во­ра изба­ви­ло государ­ство от опас­но­сти: тре­во­жи­ло его, одна­ко, то, что он не знал, как посту­пить со столь вид­ны­ми граж­да­на­ми, схва­чен­ны­ми на месте вели­чай­ше­го пре­ступ­ле­ния; нака­за­ние их, пола­гал он, ляжет бре­ме­нем на него, а без­на­ка­зан­ность их погу­бит государ­ство. (3) Нако­нец, собрав­шись с духом, он при­ка­зы­ва­ет позвать к себе Лен­ту­ла, Цете­га, Ста­ти­лия, а так­же Цепа­рия из Терра­ци­ны, кото­рый соби­рал­ся ехать в Апу­лию воз­му­щать рабов. (4) Все они тут же при­хо­дят, кро­ме Цепа­рия, кото­рый, неза­дол­го до это­го вый­дя из дома, бежал из Горо­да, узнав о доно­се. (5) Лен­ту­ла, так как он был пре­то­ром, кон­сул, дер­жа за руку, при­во­дит в сенат²¹⁵, осталь­ных при­ка­зы­ва­ет отпра­вить под стра­жей в храм Согла­сия²¹⁶. (6) Туда он созы­ва­ет сенат и в мно­го­люд­ное собра­ние это­го сосло­вия велит вве­сти Воль­тур­ция вме­сте с посла­ми. Пре­то­ру Флак­ку он при­ка­зы­ва­ет сюда же при­не­сти ящи­чек с пись­ма­ми, кото­рые тот полу­чил от послов.

47. (1) Когда Воль­тур­ция ста­ли допра­ши­вать о его поезд­ке, пись­мах, нако­нец, о том, како­вы были его наме­ре­ния и чем они были вызва­ны, тот вна­ча­ле отго­ва­ри­вал­ся и скры­вал, что ему извест­но о заго­во­ре; затем, когда ему веле­ли гово­рить, от име­ни государ­ства заве­рив его в непри­кос­но­вен­но­сти²¹⁷, он открыл, как все про­изо­шло, и пока­зал, что несколь­ки­ми дня­ми ранее его завер­бо­ва­ли Габи­ний и Цепа­рий, что он зна­ет одних толь­ко послов и ниче­го более и толь­ко слы­хал не раз от Габи­ния, что в этом заго­во­ре участ­ву­ют Пуб­лий Автро­ний, Сер­вий Сул­ла, Луций Вар­гун­тей и мно­гие дру­гие. (2) Гал­лы при­зна­ют­ся в том же, а Лен­ту­ла, несмот­ря на его запи­ра­тель­ство, они, поми­мо его пись­ма, обви­ня­ют в выска­зы­ва­ни­ях, какие он неред­ко себе поз­во­лял, буд­то по кни­гам Сивил­лы²¹⁸ цар­ская власть в Риме была пред­ска­за­на трем Кор­не­ли­ям; Цин­на и Сул­ла ею уже обла­да­ли²¹⁹, он — тре­тий, кому суж­де­но власт­во­вать в Горо­де; кро­ме того, год этот два­дца­тый после пожа­ра Капи­то­лия²²⁰, и он, как гаруспи­ки²²¹ уже не раз утвер­жда­ли на осно­ва­нии зна­ме­ний, будет кро­ва­вым из-за граж­дан­ской вой­ны. (3) После чте­ния писем, когда все заго­вор­щи­ки при­зна­ли сво­и­ми печа­ти, сенат поста­но­вил, чтобы Лен­тул, после того как он сло­жит свои пол­но­мо­чия²²², как и осталь­ные, был отдан на пору­ки²²³. (4) Поэто­му Лен­ту­ла пере­да­ли Пуб­лию Лен­ту­лу Спин­те­ру²²⁴, кото­рый тогда был эди­лом, Цете­га — Квин­ту Кор­ни­фи­цию²²⁵, Ста­ти­лия — Гаю Цеза­рю, Габи­ния — Мар­ку Крас­су²²⁶, бежав­ше­го же Цепа­рия, толь­ко что задер­жан­но­го и достав­лен­но­го в Рим, — сена­то­ру Гнею Терен­цию.

48. (1) Меж­ду тем после рас­кры­тия заго­во­ра у про­сто­го наро­да, кото­рый вна­ча­ле жаж­дал пере­во­рота и не в меру сочув­ст­во­вал войне, настро­е­ние пере­ме­ни­лось и он стал замыс­лы Кати­ли­ны про­кли­нать, а Цице­ро­на пре­воз­но­сить до небес; народ, слов­но его вырва­ли из цепей раб­ства, радо­вал­ся и лико­вал. (2) Ибо, по его мне­нию, дру­гие бед­ст­вия вой­ны при­нес­ли бы ему не столь­ко убыт­ки, сколь­ко добы­чу, но пожар был бы жесто­ким, неумо­ли­мым и чрез­вы­чай­но губи­тель­ным для него, так как все его иму­ще­ство — пред­ме­ты повсе­днев­но­го поль­зо­ва­ния и одеж­да.

(3) На сле­дую­щий день²²⁷ в сенат при­ве­ли неко­е­го Луция Тарк­ви­ния, кото­рый, как утвер­жда­ли, направ­лял­ся к Кати­лине и был задер­жан в пути. (4) Он заявил, что даст пока­за­ния, если ему от име­ни государ­ства будет обес­пе­че­на без­опас­ность; полу­чив от кон­су­ла при­ка­за­ние сооб­щить все, что зна­ет, он ска­зал сена­ту почти то же самое, что и Воль­тур­ций, — о под­готов­лен­ных под­жо­гах, об изби­е­нии луч­ших граж­дан, о пере­дви­же­нии вра­гов; далее — что его послал Марк Красс сооб­щить Кати­лине: пусть арест Лен­ту­ла, Цете­га и дру­гих заго­вор­щи­ков не стра­шит его и пусть он тем более пото­ро­пит­ся с наступ­ле­ни­ем на Город, дабы под­нять дух осталь­ных заго­вор­щи­ков и изба­вить задер­жан­ных от опас­но­сти. (5) Но как толь­ко Тарк­ви­ний назвал имя Крас­са, чело­ве­ка знат­но­го, необы­чай­но бога­то­го и весь­ма могу­ще­ст­вен­но­го, то одни сена­то­ры сочли это неве­ро­ят­ным, дру­гие же хоть и пове­ри­ли, но все-таки пола­га­ли, что в такое вре­мя столь все­силь­но­го чело­ве­ка сле­ду­ет ско­рее уми­ротво­рить, чем вос­ста­нав­ли­вать про­тив себя, к тому же боль­шин­ство из них были обя­за­ны Крас­су как част­ные лица, ста­ли кри­чать, что пока­за­ния эти лож­ны, и потре­бо­ва­ли, чтобы об этом было доло­же­но сена­ту²²⁸. (6) И вот по запро­су Цице­ро­на сенат в пол­ном соста­ве объ­яв­ля­ет, что пока­за­ния Тарк­ви­ния, оче­вид­но, лож­ны²²⁹ и что его само­го над­ле­жит дер­жать в око­вах и не поз­во­лять ему давать пока­за­ния, если он не сооб­щит, по чье­му нау­ще­нию он так солгал в столь важ­ном деле. (7) Тогда кое-кто пола­гал, что все это при­ду­мал Пуб­лий Автро­ний, чтобы, назвав Крас­са, лег­че было ввиду опас­но­сти для всех могу­ще­ст­вом его при­крыть осталь­ных заго­вор­щи­ков. (8) По мне­нию дру­гих, Тарк­ви­ния подо­слал Цице­рон, чтобы поме­шать Крас­су, как он обыч­но делал, защи­щая дур­ных граж­дан, вызы­вать сму­ту в государ­стве. (9) Сам Красс, как я потом слы­шал, утвер­ждал, что столь оскор­би­тель­ное обви­не­ние на него воз­вел Цице­рон.

49. (1) Но в то же вре­мя Квинт Катул и Гай Писон²³⁰ ни прось­ба­ми, ни авто­ри­те­том, ни пла­той не смог­ли скло­нить Цице­ро­на к тому, чтобы через алло­бро­гов или дру­го­го донос­чи­ка выдви­нуть лож­ное обви­не­ние про­тив Гая Цеза­ря. (2) Ибо они оба чув­ст­во­ва­ли силь­ную непри­язнь к нему: Писо­на Цезарь в суде по делу о вымо­га­тель­стве под­верг напад­кам за то, что он неза­кон­но каз­нил како­го-то транс­па­дан­ца; Катул вос­пы­лал нена­ви­стью к Цеза­рю еще тогда, когда они доби­ва­лись пон­ти­фи­ка­та, так как он в пре­клон­ном воз­расте, удо­сто­ен­ный поче­стей, потер­пел пора­же­ние от моло­день­ко­го Цеза­ря²³¹. (3) Обсто­я­тель­ства, одна­ко, каза­лись бла­го­при­ят­ны­ми, так как Цезарь и в част­ной жиз­ни из-за сво­ей исклю­чи­тель­ной щед­ро­сти, и как долж­ност­ное лицо в свя­зи с вели­ко­леп­ны­ми игра­ми погряз в боль­ших дол­гах²³². (4) Но когда им не уда­лось скло­нить кон­су­ла к столь дур­но­му поступ­ку, они, обхо­дя граж­дан одно­го за дру­гим и измыш­ляя то, что они буд­то бы слы­ша­ли от Воль­тур­ция или от алло­бро­гов, воз­буди­ли силь­ней­шую нена­висть к Цеза­рю вплоть до того, что неко­то­рые из рим­ских всад­ни­ков, кото­рые нес­ли воору­жен­ную охра­ну вокруг хра­ма Согла­сия, то ли ввиду гроз­ной опас­но­сти, то ли по сво­ей горяч­но­сти — чтобы луч­ше пока­зать свою пре­дан­ность государ­ству, — меча­ми ста­ли угро­жать Цеза­рю, выхо­див­ше­му из сена­та²³³.

50. (1) Пока это обсуж­да­лось в сена­те и послам алло­бро­гов, и Титу Воль­тур­цию, после того как их пока­за­ния были при­зна­ны пра­виль­ны­ми, назна­ча­лись награ­ды²³⁴, воль­ноот­пу­щен­ни­ки и кое-кто из кли­ен­тов Лен­ту­ла, обхо­дя город по раз­ным ули­цам, под­би­ва­ли ремес­лен­ни­ков и рабов в квар­та­лах вырвать его из-под стра­жи²³⁵; неко­то­рые разыс­ки­ва­ли гла­ва­рей шаек, при­вык­ших за пла­ту учи­нять сму­ту в государ­стве. (2) Цетег же через гон­цов про­сил свою челядь и воль­ноот­пу­щен­ни­ков, людей отбор­ных и испы­тан­ных, про­явить отва­гу и всем ско­пом про­би­вать­ся к нему с ору­жи­ем в руках. (3) Как толь­ко кон­сул узнал об этих при­готов­ле­ни­ях, он, рас­ста­вив стра­жу²³⁶, как того тре­бо­ва­ли обсто­я­тель­ства и вре­мя, созвал сенат и спро­сил его, как сле­ду­ет посту­пить с теми, кто был отдан на пору­ки²³⁷. Ведь сенат, неза­дол­го до это­го собрав­шись в пол­ном соста­ве, при­знал, что они дей­ст­во­ва­ли во вред государ­ству²³⁸.

(4) Тогда Децим Юний Силан, кото­ро­му пред­ло­жи­ли выска­зать­ся пер­вым, так как в это вре­мя он был избран­ным кон­су­лом²³⁹, потре­бо­вал смерт­ной каз­ни для тех, кто содер­жал­ся под стра­жей, и, кро­ме того, для Луция Кас­сия, Пуб­лия Фурия, Пуб­лия Умбре­на и Квин­та Анния²⁴⁰, если их схва­тят; впо­след­ст­вии он под вли­я­ни­ем речи Гая Цеза­ря заявил, что при­со­еди­нит­ся к пред­ло­же­нию²⁴¹ Тибе­рия Неро­на, чтобы об этом деле, уси­лив охра­ну, доло­жи­ли сена­ту. (5) Цезарь же, когда до него дошла оче­редь²⁴² и кон­сул спро­сил о его пред­ло­же­нии, выска­зал­ся при­бли­зи­тель­но так:

51. (1) «Всем людям, отцы сена­то­ры, обсуж­даю­щим дело сомни­тель­ное, сле­ду­ет быть сво­бод­ны­ми от чув­ства нена­ви­сти, друж­бы, гне­ва, а так­же жало­сти²⁴³. (2) Ум чело­ве­ка нелег­ко видит прав­ду, когда ему пре­пят­ст­ву­ют эти чув­ства, и никто не руко­вод­ст­во­вал­ся одно­вре­мен­но и силь­ным жела­ни­ем, и поль­зой. (3) Куда ты напра­вишь свой ум, там он все­си­лен; если жела­ние вла­де­ет тобой, то имен­но оно и гос­под­ст­ву­ет, дух бес­си­лен. (4) Я мог бы напом­нить вам, отцы сена­то­ры, о мно­же­стве дур­ных реше­ний, при­ня­тых царя­ми и наро­да­ми²⁴⁴ под вли­я­ни­ем гне­ва или жало­сти, но луч­ше при­ве­сти слу­чаи, когда пред­ки наши вопре­ки сво­е­му силь­но­му жела­нию посту­па­ли разум­но и пра­виль­но.

(5) Во вре­мя македон­ской вой­ны, кото­рую мы вели про­тив царя Пер­сея²⁴⁵, боль­шое и бога­тое родос­ское государ­ство, став­шее могу­ще­ст­вен­ным бла­го­да­ря помо­щи рим­ско­го наро­да, было нам не толь­ко невер­но, но даже враж­деб­но. Но когда по окон­ча­нии вой­ны в сена­те было при­ня­то реше­ние о родос­цах, пред­ки наши, дабы никто не мог ска­зать, что они нача­ли вой­ну не столь­ко из-за совер­шен­ной родос­ца­ми неспра­вед­ли­во­сти, сколь­ко ради обо­га­ще­ния, отпу­сти­ли родо­с­цев, не пока­рав их²⁴⁶. (6) Опять-таки на про­тя­же­нии всех Пуни­че­ских войн, хотя кар­фа­ге­няне и во вре­ме­на мира, и во вре­мя пере­ми­рия часто совер­ша­ли нече­сти­вые поступ­ки, пред­ки наши нико­гда не дела­ли того же, несмот­ря на пред­став­ляв­ши­е­ся им слу­чаи: они дума­ли боль­ше о том, что достой­но их, чем о том, как они могут по спра­вед­ли­во­сти пока­рать кар­фа­ге­нян²⁴⁷. (7) Так же и вам, отцы сена­то­ры, сле­ду­ет иметь в виду одно: пре­ступ­ле­ние Пуб­лия Лен­ту­ла и дру­гих не долж­но в ваших гла­зах зна­чить боль­ше, чем забота о вашем высо­ком авто­ри­те­те, и вы не долж­ны руко­вод­ст­во­вать­ся чув­ст­вом гне­ва боль­ше, чем заботой о сво­ем доб­ром име­ни. (8) Итак, если мож­но най­ти кару, соот­вет­ст­ву­ю­щую их пре­ступ­ле­ни­ям, то я готов одоб­рить это бес­при­мер­ное пред­ло­же­ние²⁴⁸; но если тяжесть пре­ступ­ле­ния пре­вос­хо­дит все, что толь­ко мож­но себе вооб­ра­зить, я пред­ла­гаю под­верг­нуть их нака­за­нию, пред­у­смот­рен­но­му зако­на­ми.

(9) Боль­шин­ство сена­то­ров, вно­сив­ших пред­ло­же­ния до меня, в сво­их искус­но постро­ен­ных и пре­крас­ных речах сокру­ша­лось о бед­ст­ви­ях наше­го государ­ства. Они пере­чис­ля­ли ужа­сы вой­ны, выпа­даю­щие на долю побеж­ден­ных: как похи­ща­ют деву­шек и маль­чи­ков, как выры­ва­ют детей из объ­я­тий роди­те­лей, как замуж­ние жен­щи­ны стра­да­ют от про­из­во­ла победи­те­лей, как гра­бят хра­мы и част­ные дома, устра­и­ва­ют рез­ню, под­жо­ги — сло­вом, всюду ору­жие, тру­пы, кровь и сле­зы²⁴⁹. (10) Но — во имя бес­смерт­ных богов! — к чему кло­ни­лись их речи? К тому ли, чтобы настро­ить вас про­тив заго­во­ра? Разу­ме­ет­ся, кого не взвол­но­ва­ло столь тяж­кое и жесто­кое пре­ступ­ле­ние, того вос­пла­ме­нит речь! (11) Это не так, и ни одно­му чело­ве­ку про­ти­во­за­кон­ные дей­ст­вия по отно­ше­нию к нему не кажут­ся малы­ми; напро­тив, мно­гие даже пре­уве­ли­чи­ва­ют их. (12) Но одним доз­во­ле­но одно, дру­гим — дру­гое, отцы сена­то­ры! Если кто-нибудь из людей низ­ко­го про­ис­хож­де­ния, живу­щих в без­вест­но­сти, по вспыль­чи­во­сти совер­шил про­сту­пок, то о нем зна­ют немно­гие; мол­ва о них так же незна­чи­тель­на, как и их поло­же­ние. Если же люди, наде­лен­ные боль­шой вла­стью, зани­ма­ют выс­шее поло­же­ние, то их дей­ст­вия извест­ны всем. (13) Так с наи­бо­лее высо­кой судь­бой сопря­же­на наи­мень­шая сво­бо­да: таким людям нель­зя ни выка­зы­вать свое рас­по­ло­же­ние, ни нена­видеть, а более все­го — пре­да­вать­ся гне­ву. (14) Что у дру­гих людей назы­ва­ют вспыль­чи­во­стью, то у обле­чен­ных вла­стью име­ну­ют высо­ко­ме­ри­ем и жесто­ко­стью. (15) Сам я думаю так, отцы сена­то­ры: ника­кая казнь не иску­пит пре­ступ­ле­ния. Но боль­шин­ство людей пом­нит толь­ко раз­вяз­ку и по отно­ше­нию к нече­стив­цам, забыв об их зло­де­я­нии, подроб­но рас­суж­да­ет толь­ко о постиг­шей их каре, если она была суро­вей обыч­ной.

(16) Я уве­рен: то, что ска­зал Децим Силан, муж храб­рый и реши­тель­ный, он ска­зал, руко­вод­ст­ву­ясь сво­ей пре­дан­но­стью государ­ству, и в столь важ­ном деле им не дви­жет ни рас­по­ло­же­ние, ни непри­язнь: его пра­ви­ла и уме­рен­ность мне хоро­шо извест­ны. (17) Но его пред­ло­же­ние мне кажет­ся не столь­ко жесто­ким (в самом деле, что мож­но счи­тать жесто­ко­стью по отно­ше­нию к таким людям?), сколь­ко чуж­дым наше­му государ­ст­вен­но­му строю. (18) Это, конеч­но, либо страх, либо их про­ти­во­за­кон­ные дей­ст­вия побуди­ли тебя, Силан, избран­но­го кон­су­ла, подать голос за неслы­хан­ную кару. (19) О стра­хе гово­рить излишне — тем более что бла­го­да­ря бди­тель­но­сти про­слав­лен­но­го мужа, кон­су­ла, нали­цо мно­го­чис­лен­ная воору­жен­ная стра­жа²⁵⁰. (20) О нака­за­нии я, пра­во, могу ска­зать то, что выте­ка­ет из сути дела: в горе и несча­сти­ях смерть — отдох­но­ве­ние от бед­ст­вий, а не мука; она избав­ля­ет чело­ве­ка от вся­че­ских зол: по ту сто­ро­ну ни для печа­ли, ни для радо­сти места нет²⁵¹.

(21) Но — во имя бес­смерт­ных богов! — поче­му не при­ба­вил ты к сво­е­му пред­ло­же­нию, чтобы их спер­ва нака­за­ли роз­га­ми? (22) Не пото­му ли, что это вос­пре­ще­но Пор­ци­е­вым зако­ном?²⁵² Но ведь дру­гие зако­ны поз­во­ля­ют даже осуж­ден­ным граж­да­нам отправ­лять­ся в изгна­ние, вме­сто того чтобы их лиша­ли жиз­ни²⁵³. (23) Не пото­му ли, что быть нака­зан­ным роз­га­ми более тяж­ко, чем быть каз­нен­ным? Но что может быть суро­вым, вер­нее, черес­чур тяж­ким по отно­ше­нию к людям, изоб­ли­чен­ным в столь вели­ком зло­де­я­нии? (24) А если пото­му, что кара эта черес­чур мяг­ка, то пра­виль­но ли в менее важ­ном деле боять­ся зако­на, когда в более важ­ном им пре­не­брег­ли?

(25) Но, ска­жут мне, кто станет пори­цать реше­ние о пар­ри­ци­дах государ­ства?²⁵⁴ Обсто­я­тель­ства, вре­мя, Фор­ту­на, чей про­из­вол пра­вит наро­да­ми. Что бы ни выпа­ло на долю заго­вор­щи­ков, будет ими заслу­же­но. (26) Но вы, отцы сена­то­ры, долж­ны поду­мать о послед­ст­ви­ях сво­его реше­ния для дру­гих. (27) Все дур­ные дела порож­да­лись бла­ги­ми наме­ре­ни­я­ми. Но когда власть ока­зы­ва­ет­ся в руках у неис­ку­шен­ных или не осо­бен­но чест­ных, то исклю­чи­тель­ная мера, о кото­рой идет речь, пере­но­сит­ся с людей, ее заслу­жив­ших и ей под­ле­жа­щих, на не заслу­жив­ших ее и ей не под­ле­жа­щих. (28) Раз­гро­мив афи­нян, лакеде­мо­няне назна­чи­ли трид­цать мужей для управ­ле­ния их государ­ст­вом²⁵⁵. (29) Те вна­ча­ле ста­ли без суда каз­нить самых пре­ступ­ных и всем нена­вист­ных людей. Народ радо­вал­ся и гово­рил, что это спра­вед­ли­во. (30) Впо­след­ст­вии, когда их свое­во­лие посте­пен­но уси­ли­лось, они ста­ли по сво­е­му про­из­во­лу каз­нить и чест­ных, и дур­ных, а осталь­ных запу­ги­вать. (31) Так пора­бо­щен­ный народ тяж­ко попла­тил­ся за свою глу­пую радость. (32) Когда, на нашей памя­ти, победи­тель Сул­ла при­ка­зал уда­вить Дама­сип­па²⁵⁶ и дру­гих ему подоб­ных людей, воз­вы­сив­ших­ся на несча­стьях государ­ства, кто не вос­хва­лял его поступ­ка? Все гово­ри­ли, что пре­ступ­ные и вла­сто­лю­би­вые люди, кото­рые мяте­жа­ми сво­и­ми потряс­ли государ­ство, каз­не­ны заслу­жен­но. (33) Но имен­но это и было нача­лом боль­шо­го бед­ст­вия: сто­и­ло кому-нибудь поже­лать чей-то дом, или усадь­бу, или про­сто утварь либо одеж­ду, как он уже ста­рал­ся, чтобы вла­де­лец ока­зал­ся в про­скрип­ци­он­ном спис­ке. (34) И вот тех, кого обра­до­ва­ла смерть Дама­сип­па, вско­ре самих нача­ли хва­тать, и каз­ни пре­кра­ти­лись толь­ко после того, как Сул­ла щед­ро награ­дил всех сво­их сто­рон­ни­ков²⁵⁷. (35) Впро­чем, это­го я не опа­са­юсь ни со сто­ро­ны Мар­ка Тул­лия, ни вооб­ще в наше вре­мя; но ведь в обшир­ном государ­стве умов мно­го и они раз­ные. (36) В дру­гое вре­мя, при дру­гом кон­су­ле, опи­раю­щем­ся на вой­ско²⁵⁸, лжи могут пове­рить как истине. Если — ввиду это­го — кон­сул на осно­ва­нии поста­нов­ле­ния сена­та обна­жит меч, то кто ука­жет ему пре­дел, вер­нее, кто огра­ни­чит его дей­ст­вия?

(37) Пред­ки наши, отцы сена­то­ры, нико­гда не испы­ты­ва­ли недо­стат­ка ни в рас­суди­тель­но­сти, ни в отва­ге, и гор­дость не меша­ла им пере­ни­мать чужие уста­нов­ле­ния²⁵⁹, если они были полез­ны. (38) Боль­шин­ство видов воин­ско­го ору­жия, обо­ро­ни­тель­но­го и насту­па­тель­но­го, они заим­ст­во­ва­ли у сам­ни­тов²⁶⁰, зна­ки отли­чия для маги­ст­ра­тов — у этрус­ков²⁶¹; сло­вом, все то, чем обла­да­ли их союз­ни­ки или даже вра­ги и что им каза­лось под­хо­дя­щим, они усерд­ней­шим обра­зом при­ме­ня­ли у себя; хоро­ше­му они пред­по­чи­та­ли под­ра­жать, а не завидо­вать. (39) И в то же самое вре­мя они, под­ра­жая обы­чаю Гре­ции, под­вер­га­ли граж­дан пор­ке, а к осуж­ден­ным при­ме­ня­ли выс­шую кару²⁶². (40) Когда государ­ство уве­ли­чи­лось и с ростом чис­ла граж­дан окреп­ли про­ти­во­бор­ст­ву­ю­щие груп­пи­ров­ки, нача­ли пре­сле­до­вать неви­нов­ных и совер­шать дру­гие подоб­ные дей­ст­вия. Тогда и были при­ня­ты Пор­ци­ев и дру­гие зако­ны, допус­кав­шие лишь изгна­ние осуж­ден­ных. (41) Тако­ва, по-мое­му, отцы сена­то­ры, глав­ная при­чи­на, не поз­во­ля­ю­щая нам при­нять бес­при­мер­ное реше­ние. (42) У тех, кто малы­ми сила­ми создал такую вели­кую дер­жа­ву, доб­ле­сти и муд­ро­сти, конеч­но, было боль­ше, чем у нас, с трудом сохра­ня­ю­щих эти добы­тые ими бла­га.

(43) Так не отпу­стить ли их на волю, чтобы они при­мкну­ли к вой­ску Кати­ли­ны? Отнюдь нет! Итак, пред­ла­гаю: забрать в каз­ну их иму­ще­ство, их самих дер­жать в око­вах в муни­ци­пи­ях, наи­бо­лее обес­пе­чен­ных охра­ной, и чтобы впо­след­ст­вии никто не докла­ды­вал о них сена­ту и не высту­пал перед наро­дом; вся­ко­го же, кто посту­пит ина­че, сенат приз­на́ет вра­гом государ­ства и все­об­ще­го бла­го­по­лу­чия»²⁶³.

52. (1) Когда Цезарь закон­чил речь, про­чие сена­то­ры вкрат­це выра­зи­ли свое согла­сие — кто с одним пред­ло­же­ни­ем, кто с дру­гим²⁶⁴. Когда же спро­си­ли Мар­ка Пор­ция Като­на²⁶⁵ о его пред­ло­же­нии, он про­из­нес речь при­бли­зи­тель­но тако­го содер­жа­ния:

(2) «Мне при­хо­дят совер­шен­но раз­ные мыс­ли, отцы сена­то­ры, когда я оце­ни­ваю наше опас­ное поло­же­ние и когда раз­мыш­ляю над пред­ло­же­ни­я­ми, вне­сен­ны­ми кое-кем из сена­то­ров²⁶⁶. (3) Они, мне кажет­ся, рас­суж­да­ли о нака­за­нии тех, кто гото­вил вой­ну про­тив роди­ны, роди­те­лей, сво­их алта­рей и оча­гов; поло­же­ние дел, одна­ко, застав­ля­ет нас не столь­ко обсуж­дать поста­нов­ле­ние насчет них, сколь­ко себя от них огра­дить. (4) Ведь за дру­гие дея­ния мож­но пре­сле­до­вать тогда, когда они уже совер­ше­ны; не пред­от­вра­тив это­го, когда оно слу­чит­ся, напрас­но ста­нем взы­вать к пра­во­судию: когда город захва­чен, побеж­ден­ным не оста­ет­ся ниче­го²⁶⁷. (5) Но — во имя бес­смерт­ных богов! — при­зы­ваю вас, кото­рые все­гда дома свои усадь­бы, ста­туи и кар­ти­ны ста­ви­ли выше инте­ре­сов государ­ства²⁶⁸: если вы хоти­те сохра­нить все, чем доро­жи­те, како­во бы оно ни было, если вы хоти­те наслаж­дать­ся на досу­ге, то про­буди­тесь нако­нец и при­ни­май­тесь за дела государ­ства. (6) Дело идет уже не о пода­тях и не о неспра­вед­ли­во­стях по отно­ше­нию к союз­ни­кам²⁶⁹; сво­бо­да и само суще­ст­во­ва­ние наше — под угро­зой.

(7) Мно­го раз, отцы сена­то­ры, я подол­гу гово­рил в этом собра­нии; часто сето­вал я на раз­вра­щен­ность и алч­ность наших граж­дан, и у меня поэто­му мно­го про­тив­ни­ков. (8) Посколь­ку я нико­гда не про­щал себе ни одно­го про­ступ­ка, даже в помыс­лах, мне нелег­ко было про­яв­лять снис­хо­ди­тель­ность к чужим зло­де­я­ни­ям и поро­кам²⁷⁰. (9) Вы, прав­да, не при­да­ва­ли моим сло­вам боль­шо­го зна­че­ния, но поло­же­ние в государ­стве тогда было проч­ным: его могу­ще­ство допус­ка­ло вашу бес­печ­ность. (10). Но теперь речь идет не о том, хоро­ши или пло­хи наши нра­вы, и не о вели­чии или вели­ко­ле­пии дер­жа­вы рим­ско­го наро­да, а о том, будут ли все эти бла­га, каки­ми бы они нам ни каза­лись, наши­ми или же они вме­сте с нами доста­нут­ся вра­гам. (11) И здесь мне еще гово­рят о мяг­ко­сти и жало­сти!²⁷¹ Мы дей­ст­ви­тель­но уже дав­но не назы­ваем вещи сво­и­ми име­на­ми: разда­вать чужое иму­ще­ство име­ну­ет­ся щед­ро­стью²⁷², отва­га в дур­ных делах — храб­ро­стью; поэто­му государ­ство и сто­ит на краю гибе­ли. (12) Что ж, раз уж тако­вы нра­вы — пусть будут щед­ры за счет союз­ни­ков, пусть будут мило­сти­вы к каз­но­кра­дам, но кро­ви нашей пусть не рас­то­ча­ют и, щадя куч­ку него­дя­ев, не губят всех чест­ных людей.

(13) Пре­крас­но и искус­но постро­ив свою речь²⁷³, Гай Цезарь неза­дол­го до меня рас­суж­дал в этом собра­нии о жиз­ни и смер­ти, надо думать счи­тая вымыс­лом то, что рас­ска­зы­ва­ют о под­зем­ном цар­стве, — буд­то дур­ные люди пре­бы­ва­ют там дале­ко от чест­ных, в местах мрач­ных, диких, ужас­ных и вызы­ваю­щих страх²⁷⁴. (14) И он пред­ло­жил забрать в каз­ну иму­ще­ство заго­вор­щи­ков, а их самих содер­жать под стра­жей в муни­ци­пи­ях, оче­вид­но опа­са­ясь, что, если они будут в Риме, их силой осво­бо­дят участ­ни­ки заго­во­ра или под­куп­лен­ная тол­па; (15) как буд­то дур­ные и пре­ступ­ные люди нахо­дят­ся толь­ко в Горо­де, а не во всей Ита­лии, как буд­то наг­лость не силь­нее там, где защи­та сла­бее²⁷⁵. (16) Сле­до­ва­тель­но, его сооб­ра­же­ния бес­по­лез­ны, если он опа­са­ет­ся их; если же при таком все­об­щем стра­хе он один не боит­ся, то тем боль­ше у меня осно­ва­ний боять­ся и за себя, и за вас²⁷⁶. (17) Поэто­му, когда буде­те при­ни­мать реше­ние насчет Пуб­лия Лен­ту­ла и осталь­ных, твер­до помни­те, что вы одно­вре­мен­но выно­си­те при­го­вор вой­ску Кати­ли­ны и всем заго­вор­щи­кам. (18) Чем непре­клон­нее буде­те вы дей­ст­во­вать, тем боль­ше будут они падать духом; если они усмот­рят малей­шую вашу сла­бость, то все, кто пре­ис­пол­нен наг­ло­сти, немед­лен­но ока­жут­ся здесь.

(19) Не думай­те, что пред­ки наши с помо­щью ору­жия сде­ла­ли государ­ство из мало­го вели­ким²⁷⁷. (20) Будь это так, оно было бы у нас гораздо пре­крас­нее, так как союз­ни­ков и граж­дан, а кро­ме того, ору­жия и лоша­дей у нас боль­ше, чем было у них. (21) Но они обла­да­ли дру­ги­ми каче­ства­ми, воз­ве­ли­чив­ши­ми их и отсут­ст­ву­ю­щи­ми у нас: на родине — трудо­лю­бие, за рубе­жом — спра­вед­ли­вая власть, в сове­тах — сво­бо­да духа, не отя­го­щен­ная ни совер­шен­ны­ми про­ступ­ка­ми, ни при­стра­сти­ем. (22) А у нас вме­сто это­го — раз­вра­щен­ность и алч­ность, в государ­стве — бед­ность, в част­ном быту — рос­кошь²⁷⁸, мы вос­хва­ля­ем богат­ства и склон­ны к празд­но­сти; меж­ду доб­ры­ми и дур­ны­ми людь­ми раз­ли­чия нет; все награ­ды за доб­лесть при­сва­и­ва­ет често­лю­бие. (23) И ниче­го уди­ви­тель­но­го: так как каж­дый из вас в отдель­но­сти дума­ет толь­ко о себе, так как в част­ной жиз­ни вы рабы наслаж­де­ний, а здесь²⁷⁹ — денег и вли­я­ния, [могу­ще­ст­вен­ных людей], то имен­но поэто­му государ­ство, остав­ше­е­ся без защи­ты, и под­вер­га­ет­ся напа­де­нию.

Но я об этом гово­рить не буду. (24) Заго­вор устро­и­ли знат­ней­шие граж­дане, чтобы пре­дать оте­че­ство огню; галль­ское пле­мя, ярост­но нена­видя­щее все, что име­ну­ет­ся рим­ским²⁸⁰, скло­ня­ют к войне; вра­же­ский пол­ко­во­дец с вой­ском у нас на пле­чах. (25) А вы? Мед­ли­те даже теперь и не зна­е­те, как посту­пить с вра­га­ми, схва­чен­ны­ми внут­ри город­ских стен? (26) Я пред­ла­гаю: поща­ди­те их — пре­ступ­ле­ние ведь совер­ши­ли юнцы²⁸¹ из често­лю­бия. Отпу­сти­те их, даже с ору­жи­ем. (27) Но бере­ги­тесь, как бы ваши мяг­кость и состра­да­ние, если люди эти возь­мут­ся за ору­жие, не обер­ну­лись несча­стьем! (28) Поло­же­ние само по себе, разу­ме­ет­ся, труд­ное, но, быть может, вы не бои­тесь его. Да нет же, оно необы­чай­но стра­шит вас, но вы, по лено­сти и вяло­сти сво­ей — каж­дый ожи­дая, что начнет дру­гой, — мед­ли­те, оче­вид­но пола­га­ясь на бес­смерт­ных богов, не раз спа­сав­ших наше государ­ство во вре­ме­на вели­чай­ших опас­но­стей. (29) Не обе­ты и не бабьи молит­вы обес­пе­чи­ва­ют нам помощь богов, бди­тель­ность, дея­тель­ность, разум­ные реше­ния — вот что при­но­сит успех во всем; пре­бы­вая в бес­печ­но­сти и празд­но­сти, умо­лять богов бес­по­лез­но: они раз­гне­ва­ны и враж­деб­ны.

(30) Неко­гда Авл Ман­лий Торк­ват во вре­мя галль­ской вой­ны пове­лел каз­нить сво­его сына за то, что тот, нару­шив при­каз, всту­пил в бой с вра­гом²⁸². (31) И этот заме­ча­тель­ный юно­ша за свою неуме­рен­ную отва­гу попла­тил­ся жиз­нью. (32) А вы мед­ли­те с при­го­во­ром жесто­чай­шим пар­ри­ци­дам? (33) Оче­вид­но, вся их преж­няя жизнь не поз­во­ля­ет обви­нить их в этом пре­ступ­ле­нии. Что ж, сни­зой­ди­те к высо­ко­му поло­же­нию Лен­ту­ла, если сам он когда-нибудь обе­ре­гал свою стыд­ли­вость, свое доб­рое имя, щадил кого-либо из богов или людей; про­сти­те Цете­га по моло­до­сти лет, хотя он уже во вто­рой раз пошел вой­ной про­тив оте­че­ства²⁸³. (34) Сто­ит ли мне гово­рить о Габи­нии, Ста­ти­лии, Цепа­рии? Если бы для них когда-нибудь хоть что-нибудь име­ло зна­че­ние, они не вына­ши­ва­ли бы таких замыс­лов в отно­ше­нии государ­ства.

(35) Нако­нец, отцы сена­то­ры, будь у нас еще вре­мя, чтобы допу­стить про­мах, я, кля­нусь Гер­ку­ле­сом, охот­но при­ми­рил­ся бы с тем, чтобы вас попра­ви­ли сами обсто­я­тель­ства, раз вы не обра­ща­е­те вни­ма­ния на сло­ва. Но мы окру­же­ны со всех сто­рон; Кати­ли­на с вой­ском хва­та­ет нас за гор­ло; внут­ри наших стен, и при­том в самом серд­це Горо­да, нахо­дят­ся и дру­гие вра­ги, и тай­но мы ниче­го не можем ни под­гото­вить, ни обсудить; тем более нам надо торо­пить­ся.

(36) Поэто­му пред­ла­гаю: “Так как вслед­ст­вие нече­сти­во­го замыс­ла пре­ступ­ных граж­дан государ­ство ока­за­лось в край­ней опас­но­сти и так как они, изоб­ли­чен­ные пока­за­ни­я­ми Тита Воль­тур­ция и послов алло­бро­гов, созна­лись в том, что под­гото­ви­ли про­тив сво­их сограж­дан и оте­че­ства рез­ню, под­жо­ги и дру­гие гнус­ные и жесто­кие зло­де­я­ния, то сознав­ших­ся, как схва­чен­ных с полич­ным на месте пре­ступ­ле­ния, над­ле­жит каз­нить по обы­чаю пред­ков²⁸⁴”».

53. (1) Когда Катон сел, все кон­су­ля­ры и боль­шин­ство сена­то­ров одоб­ри­ли его пред­ло­же­ние и ста­ли пре­воз­но­сить до небес его муже­ство²⁸⁵. Бра­нясь меж­ду собой, они обзы­ва­ли друг дру­га тру­са­ми²⁸⁶. Като­на же назва­ли досто­слав­ным и вели­ким чело­ве­ком; сенат при­нял поста­нов­ле­ние в соот­вет­ст­вии с его пред­ло­же­ни­ем.

(2) Я мно­го читал, мно­го слы­шал о слав­ных подви­гах рим­ско­го наро­да, совер­шен­ных им во вре­ме­на мира и на войне, на море и на суше, и мне захо­те­лось выяс­нить, что более все­го спо­соб­ст­во­ва­ло это­му. (3) Я знал, что мало­чис­лен­ные рим­ские отряды неред­ко бились с боль­ши­ми леги­о­на­ми вра­гов²⁸⁷; я уста­но­вил, что рим­ляне малы­ми сила­ми вели вой­ны с могу­ще­ст­вен­ны­ми царя­ми; что они при этом часто пере­но­си­ли жесто­кие уда­ры Фор­ту­ны; что крас­но­ре­чи­ем рим­ляне усту­па­ли гре­кам²⁸⁸, а воен­ной сла­вой — гал­лам²⁸⁹. (4) И мне после дол­гих раз­мыш­ле­ний ста­ло ясно, что все это было достиг­ну­то выдаю­щей­ся доб­ле­стью немно­гих граж­дан и имен­но бла­го­да­ря ей бед­ность побеж­да­ла богат­ство, мало­чис­лен­ность — мно­же­ство. (5) Но когда рос­кошь и празд­ность раз­вра­ти­ли граж­дан­скую общи­ну, государ­ство бла­го­да­ря сво­е­му могу­ще­ству все-таки дер­жа­лось, несмот­ря на поро­ки вое­на­чаль­ни­ков и маги­ст­ра­тов, и, слов­но обес­си­лен­ный рода­ми, Рим дол­гие годы не порож­дал чело­ве­ка вели­кой доб­ле­сти²⁹⁰. (6) Но на моей памя­ти выдаю­щей­ся доб­ле­стью, прав­да, при несход­стве харак­те­ров, отли­ча­лись два мужа — Марк Катон и Гай Цезарь. Так как в сво­ем повест­во­ва­нии я столк­нул­ся с ними, то я решил не умал­чи­вать о них, но, насколь­ко поз­во­лят мои спо­соб­но­сти, опи­сать нату­ру и нра­вы каж­до­го из них.

54. (1) Итак, их про­ис­хож­де­ние, воз­раст, крас­но­ре­чие были почти рав­ны²⁹¹; вели­чие духа у них, как и сла­ва, были оди­на­ко­вы, но у каж­до­го — по-сво­е­му. (2) Цеза­ря за его бла­го­де­я­ния и щед­рость счи­та­ли вели­ким, за без­упреч­ную жизнь — Като­на. Пер­вый про­сла­вил­ся мяг­ко­сер­де­чи­ем и мило­сер­ди­ем²⁹², вто­ро­му при­да­ва­ла досто­ин­ства его стро­гость. (3) Цезарь достиг сла­вы, ода­ри­вая, помо­гая²⁹³, про­щая, Катон — не наде­ляя ничем. Один был при­бе­жи­щем для несчаст­ных, дру­гой — поги­бе­лью для дур­ных. Пер­во­го вос­хва­ля­ли за его снис­хо­ди­тель­ность, вто­ро­го — за его твер­дость. (4) Нако­нец, Цезарь поста­вил себе за пра­ви­ло трудить­ся, быть бди­тель­ным; заботясь о делах дру­зей, он пре­не­бре­гал соб­ст­вен­ны­ми, не отка­зы­вал ни в чем, что толь­ко сто­и­ло им пода­рить; для себя само­го желал выс­ше­го коман­до­ва­ния, вой­ска, новой вой­ны²⁹⁴, в кото­рой его доб­лесть мог­ла бы забли­стать. (5) Като­на же отли­ча­ли уме­рен­ность, чув­ство дол­га, но боль­ше все­го суро­вость. (6) Он сопер­ни­чал не в богат­стве с бога­тым и не во вла­сти с вла­сто­люб­цем, но со стой­ким в муже­стве, со скром­ным в совест­ли­во­сти, с бес­ко­рыст­ным в воз­держ­но­сти. Быть чест­ным, а не казать­ся им пред­по­чи­тал он²⁹⁵. Таким обра­зом, чем мень­ше искал он сла­вы, тем боль­ше сле­до­ва­ла она за ним²⁹⁶.

55. (1) Когда сенат, как я уже гово­рил, одоб­рил²⁹⁷ пред­ло­же­ние Като­на, кон­сул, сочтя за луч­шее не дожи­дать­ся ночи, посколь­ку за это вре­мя мог­ло про­изой­ти что-нибудь неожи­дан­ное, при­ка­зы­ва­ет тресви­рам²⁹⁸ при­гото­вить все необ­хо­ди­мое для каз­ни; (2) сам он, рас­ста­вив стра­жу, отво­дит Лен­ту­ла в тюрь­му; пре­то­ры посту­па­ют так же с дру­ги­ми заго­вор­щи­ка­ми. (3) В тюрь­ме, если немно­го под­нять­ся вле­во, есть под­зе­ме­лье, назы­вае­мое Тул­ли­е­вым²⁹⁹ и при­бли­зи­тель­но на две­на­дцать футов ухо­дя­щее в зем­лю. (4) Оно име­ет сплош­ные сте­ны и камен­ный свод­ча­тый пото­лок; его запу­щен­ность, потем­ки, зло­во­ние про­из­во­дят отвра­ти­тель­ное и ужас­ное впе­чат­ле­ние. (5) Как толь­ко Лен­ту­ла спу­сти­ли туда, пала­чи, испол­няя при­ка­за­ние, уда­ви­ли его пет­лей. Так этот пат­ри­ций из про­слав­лен­но­го Кор­не­ли­е­ва рода, когда-то обле­чен­ный в Риме кон­суль­ской вла­стью, нашел конец, достой­ный его нра­вов и поступ­ков. Цетег, Ста­ти­лий, Габи­ний и Цепа­рий были каз­не­ны таким же обра­зом³⁰⁰.

56. (1) Пока это про­ис­хо­ди­ло в Риме, Кати­ли­на соста­вил из тех, кого он сам при­вел в лагерь и кто был у Ман­лия, два леги­о­на³⁰¹; когор­ты он обра­зо­вал в соот­вет­ст­вии с чис­лен­но­стью вои­нов. (2) Затем, по мере того как в лагерь при­бы­ва­ли доб­ро­воль­цы или сообщ­ни­ки, он рав­но­мер­но рас­пре­де­лял их и вско­ре попол­нил леги­о­ны нуж­ным чис­лом людей, тогда как вна­ча­ле у него было не более двух тысяч сол­дат. (3) Но из все­го вой­ска насто­я­щим воин­ским ору­жи­ем была снаб­же­на при­бли­зи­тель­но лишь чет­вер­тая часть; осталь­ные — как кого воору­жил слу­чай — носи­ли дро­ти­ки или копья; иные — заост­рен­ные колья. (4) Но когда Анто­ний стал при­бли­жать­ся со сво­им вой­ском, Кати­ли­на дви­нул­ся по горам — то в сто­ро­ну Горо­да, то в сто­ро­ну Гал­лии, не давая вра­гам сра­же­ния; он наде­ял­ся, что у него вско­ре будут круп­ные силы, если в Риме его сообщ­ни­ки осу­ще­ствят свои наме­ре­ния. (5) Меж­ду тем рабов, кото­рые вна­ча­ле тол­па­ми сбе­га­лись к нему, он отсы­лал прочь, пола­га­ясь на силы заго­вор­щи­ков и одно­вре­мен­но счи­тая невы­год­ным для себя впе­чат­ле­ние, буд­то он свя­зал дело граж­дан с делом бег­лых рабов³⁰².

57. (1) Но когда в лаге­ре узна­ли, что в Риме заго­вор рас­крыт, что Лен­тул, Цетег и дру­гие, назван­ные мною выше, каз­не­ны, боль­шин­ство сол­дат Кати­ли­ны, кото­рых на путь вой­ны увлек­ла надеж­да на гра­бе­жи, а вер­нее, жела­ние пере­во­рота, ста­ли раз­бе­гать­ся; осталь­ных он боль­ши­ми пере­хо­да­ми через мало­до­ступ­ные горы отвел в область Писто­рии, наме­ре­ва­ясь неза­мет­но уйти по тро­пам в Транс­аль­пий­скую Гал­лию³⁰³. (2) Но Квинт Метелл Целер обо­ро­нял тре­мя леги­о­на­ми Пицен­скую область, пола­гая, что ввиду труд­но­сти поло­же­ния Кати­ли­на попы­та­ет­ся сде­лать то, о чем гово­ри­лось выше. (3) И вот, узнав от пере­беж­чи­ков о пере­дви­же­нии Кати­ли­ны, он быст­ро высту­пил в поход и укре­пил­ся у само­го под­но­жия гор, куда тот дол­жен был спу­стить­ся для быст­ро­го пере­хо­да в Гал­лию³⁰⁴. (4) Впро­чем, и Анто­ний был неда­ле­ко, идя с боль­шим вой­ском по пятам Кати­ли­ны и лег­ко дви­га­ясь по более ров­ной мест­но­сти. (5) Увидев, что он отре­зан гора­ми и вра­же­ски­ми вой­ска­ми, что в Горо­де его постиг­ла неуда­ча и что ни на бег­ство, ни на под­держ­ку ника­кой надеж­ды нет, Кати­ли­на, при­дя к выво­ду, что в таком поло­же­нии луч­ше все­го попы­тать сча­стья в бою, решил воз­мож­но ско­рее сра­зить­ся с Анто­ни­ем³⁰⁵. (6) И вот, созвав вои­нов на сход­ку, он про­из­нес речь при­бли­зи­тель­но тако­го содер­жа­ния:

58. (1) «Мне хоро­шо извест­но, сол­да­ты, что сло­ва не при­бав­ля­ют доб­ле­сти и что от одной речи пол­ко­во­д­ца вой­ско не ста­но­вит­ся из сла­бо­го стой­ким, храб­рым из трус­ли­во­го³⁰⁶. (2) Какая отва­га свой­ст­вен­на каж­до­му из нас от при­ро­ды или в силу вос­пи­та­ния, такой она про­яв­ля­ет­ся и на войне. Кого не вооду­шев­ля­ют ни сла­ва, ни опас­но­сти, того уго­ва­ри­вать бес­по­лез­но: страх закла­ды­ва­ет ему уши. (3) Но я созвал вас, чтобы дать несколь­ко настав­ле­ний и вме­сте с тем объ­яс­нить при­чи­ну сво­его реше­ния.

(4) Вы, конеч­но, зна­е­те, сол­да­ты, какое огром­ное бед­ст­вие при­нес­ли нам и само­му Лен­ту­лу его бес­печ­ность и тру­сость и поче­му я, ожи­дая под­креп­ле­ний из Горо­да, не смог напра­вить­ся в Гал­лию. (5) Но теперь все вы так же хоро­шо, как и я, пони­ма­е­те, в каком мы поло­же­нии. (6) Два вра­же­ских вой­ска³⁰⁷, одно со сто­ро­ны Горо­да, дру­гое со сто­ро­ны Гал­лии, пре­граж­да­ют нам путь. Нахо­дить­ся в этой мест­но­сти, даже если бы мы очень захо­те­ли, нам боль­ше не поз­во­ля­ет недо­ста­ток зер­на и дру­гих при­па­сов. (7) Куда бы мы ни реши­ли напра­вить­ся, нам надо про­ла­гать себе путь мечом. (8) Поэто­му при­зы­ваю вас быть храб­ры­ми и реши­тель­ны­ми и, всту­пив в бой, пом­нить, что богат­ства, поче­сти, сла­ва, а так­же сво­бо­да и оте­че­ство — в ваших руках.

(9) Если мы победим, нам доста­нет­ся все; про­до­воль­ст­вия будет в изоби­лии, муни­ци­пии и коло­нии откро­ют перед нами ворота.

(10) Если же мы в стра­хе отсту­пим, это обер­нет­ся про­тив нас, и ни мест­ность, ни друг не защи­тят того³⁰⁸, кого ору­жие не защи­тит. (11) Более того, сол­да­ты, наши про­тив­ни­ки не нахо­дят­ся в таком же угро­жае­мом поло­же­нии, в каком мы: мы борем­ся за оте­че­ство, за сво­бо­ду, за жизнь³⁰⁹, для них же нет ника­кой надоб­но­сти сра­жать­ся за власть немно­гих людей. (12) Тем отваж­ней напа­дай­те, пом­ня о сво­ей преж­ней доб­ле­сти. (13) Вы были воль­ны с вели­чай­шим позо­ром для себя вла­чить жизнь в изгна­нии³¹⁰; кое-кто из вас, лишив­шись сво­его досто­я­ния в Риме, мог рас­счи­ты­вать на посто­рон­нюю помощь. (14) Посколь­ку такое поло­же­ние вам каза­лось мерз­ким и нестер­пи­мым для муж­чи­ны, вы реши­ли разде­лить со мной эти опас­но­сти. (15) Если хоти­те изба­вить­ся от них, вам нуж­на отва­га: один лишь победи­тель дости­га­ет мира ценой вой­ны. (16) Ведь искать спа­се­ния в бег­стве, отвер­нув от вра­га ору­жие, защи­щаю­щее наше тело, — под­лин­ное безу­мие³¹¹. (17) В сра­же­нии наи­боль­шая опас­ность все­гда гро­зит тому, кто боль­ше все­го боит­ся. Отва­га заме­ня­ет собой кре­пост­ную сте­ну.

(18) Когда я смот­рю на вас, сол­да­ты, и думаю о ваших подви­гах, меня охва­ты­ва­ет вели­кая надеж­да на победу. (19) Ваше при­сут­ст­вие духа, моло­дость, доб­лесть вооду­шев­ля­ют меня, как и [созна­ние] неиз­беж­но­сти, кото­рая даже тру­сов дела­ет храб­ры­ми. (20) Ведь враг, несмот­ря на свое чис­лен­ное пре­вос­ход­ство, окру­жить нас не может: ему меша­ет недо­ста­ток места. (21) Но если Фор­ту­на не поща­дит вашей доб­ле­сти, не поз­во­ляй­те вра­гам с лег­ко­стью пере­бить вас и, чтобы вас, взя­тых в плен, не пере­ре­за­ли, как ско­ти­ну, сра­жай­тесь, как подо­ба­ет муж­чи­нам, если же вра­ги одер­жат над вами победу, пусть она будет кро­ва­вой и горест­ной».

59. (1) Ска­зав это, Кати­ли­на, чуть помед­лив, велит про­иг­рать сиг­нал и выво­дит на рав­ни­ну вой­ско, постро­ен­ное ряда­ми; затем, спе­шив всех³¹², дабы при­дать сол­да­там муже­ства, урав­няв всех перед опас­но­стью, рас­став­ля­ет вой­ско сооб­раз­но с мест­но­стью и его соста­вом: (2) так как рав­ни­на лежа­ла меж­ду гор­ной цепью сле­ва и кру­ты­ми ска­ла­ми спра­ва, то Кати­ли­на выста­вил впе­ред восемь когорт, а осталь­ные раз­ме­стил в резер­ве более тес­ным стро­ем. (3) Из них он пере­вел в пер­вый ряд цен­ту­ри­о­нов, всех отбор­ных и вто­рич­но при­зван­ных сол­дат, а из рядо­вых — всех наи­луч­ших, имев­ших ору­жие. Пра­вым кры­лом он при­ка­зал коман­до­вать Гаю Ман­лию, левым — неко­е­му фезу­лан­цу, сам же вме­сте с воль­ноот­пу­щен­ни­ка­ми и коло­на­ми³¹³ встал рядом с орлом³¹⁴, по пре­да­нию нахо­див­шим­ся в вой­ске Гая Мария во вре­мя вой­ны с ким­вра­ми.

(4) В рядах про­тив­ни­ка Гай Анто­ний, стра­дав­ший болез­нью ног³¹⁵, вве­рил вой­ско сво­е­му лега­ту Мар­ку Пет­рею³¹⁶, так как сам не мог участ­во­вать в сра­же­нии. (5) Тот выста­вил впе­ред когор­ты вете­ра­нов, кото­рых он при­звал ввиду угро­жаю­ще­го поло­же­ния³¹⁷, поза­ди них — осталь­ное вой­ско в резер­ве. Сам он, вер­хом объ­ез­жая ряды, обра­щал­ся к каж­до­му сол­да­ту по име­ни, обо­д­рял их, напо­ми­нал, что они с без­оруж­ны­ми раз­бой­ни­ка­ми сра­жа­ют­ся за оте­че­ство, за сво­их детей, за алта­ри и оча­ги. (6) Ста­рый воен­ный, более трид­ца­ти лет про­слу­жив­ший в вой­сках как три­бун, пре­фект, легат, пре­тор³¹⁸, он знал в лицо боль­шин­ство сол­дат и их подви­ги; упо­ми­ная о них, он зажи­гал в сол­да­тах муже­ство.

60. (1) Про­из­ведя смотр всем сво­им силам, Пет­рей пода­ет сиг­нал тру­бой и при­ка­зы­ва­ет когор­там мед­лен­но насту­пать; то же дела­ет и непри­я­тель. (2) Сбли­зив­шись настоль­ко, чтобы лег­ко­во­ору­жен­ные смог­ли завя­зать сра­же­ние³¹⁹, про­тив­ни­ки с оглу­ши­тель­ны­ми кри­ка­ми сошлись со зна­ме­на­ми напе­ре­вес; сол­да­ты отбра­сы­ва­ют копья, пус­ка­ют в ход мечи. (3) Вете­ра­ны, вспом­нив былую доб­лесть, оже­сто­чен­но тес­нят вра­гов в руко­паш­ной схват­ке; те храб­ро дают им отпор, сра­жа­ют­ся с вели­чай­шим пылом. (4) В это вре­мя Кати­ли­на с лег­ко­во­ору­жен­ны­ми нахо­дил­ся в пер­вых рядах, под­дер­жи­вал коле­бав­ших­ся, заме­нял ране­ных све­жи­ми бой­ца­ми, забо­тил­ся обо всем, неред­ко бил­ся сам, часто пора­жал вра­га; был одно­вре­мен­но и стой­ким сол­да­том, и доб­лест­ным пол­ко­вод­цем. (5) Пет­рей, увидев, что Кати­ли­на вопре­ки ожи­да­ни­ям ярост­но сопро­тив­ля­ет­ся, бро­сил пре­тор­скую когор­ту³²⁰ про­тив цен­тра вра­же­ско­го строя и пере­бил сол­дат, бес­по­рядоч­но и в раз­ных местах давав­ших отпор в оди­ноч­ку; затем он напал на осталь­ных сол­дат на обо­их флан­гах. (6) Ман­лий и фезу­ла­нец пали, сра­жа­ясь в пер­вых рядах. (7) Заме­тив, что его вой­ско рас­се­я­но и он остал­ся с куч­кой сол­дат, Кати­ли­на, пом­ня о сво­ем про­ис­хож­де­нии, бро­са­ет­ся в самую гущу вра­гов, и там в схват­ке его зака­лы­ва­ют.

61. (1) Толь­ко тогда, когда бит­ва завер­ши­лась, и мож­но было увидеть, как вели­ки были отва­га и муже­ство в вой­ске Кати­ли­ны. (2) Ибо чуть ли не каж­дый, испу­стив дух, лежал на том же месте, какое он занял в нача­ле сра­же­ния. (3) Несколь­ко чело­век в цен­тре, кото­рых рас­се­я­ла пре­тор­ская когор­та, лежа­ли чуть в сто­роне, но все, одна­ко, ранен­ные в грудь. (4) Само­го Кати­ли­ну нашли дале­ко от его сол­дат, сре­ди вра­же­ских тел. Он еще дышал, и его лицо сохра­ня­ло печать той же неукро­ти­мо­сти духа, какой он отли­чал­ся при жиз­ни. (5) Сло­вом, из все­го вой­ска Кати­ли­ны ни в сра­же­нии, ни во вре­мя бег­ства ни один пол­но­прав­ный граж­да­нин не был взят в плен, (6) так мало все они щади­ли жизнь — как свою, так и непри­я­те­ля. (7) Одна­ко победа, одер­жан­ная вой­ском рим­ско­го наро­да, не была ни радост­ной, ни бес­кров­ной, ибо все самые стой­кие бой­цы либо пали, либо поки­ну­ли поле боя тяже­ло ранен­ны­ми. (8) Но мно­гие сол­да­ты, вышед­шие из лаге­ря осмот­реть поле бит­вы и погра­бить³²¹, нахо­ди­ли, пере­во­ра­чи­вая тела вра­гов, один — дру­га, дру­гой — госте­при­им­ца или роди­ча; неко­то­рые узна­ва­ли и сво­их недру­гов, с кото­ры­ми бились. (9) Так все вой­ско испы­ты­ва­ло раз­ные чув­ства: лико­ва­ние и скорбь, горе и радость.