Инвектива против Марка Туллия Цицерона

1. (1) С тяже­лым серд­цем и него­дуя тер­пел бы я твою хулу, Марк Тул­лий, если бы знал, что твоя занос­чи­вость пред­на­ме­рен­на, а не вызва­на тво­им душев­ным неду­гом¹. Но посколь­ку я не вижу в тебе ни меры, ни уме­рен­но­сти², то отве­чу тебе, чтобы ты, если и полу­чил какое-то удо­воль­ст­вие, гово­ря обо мне дур­но, пере­стал его испы­ты­вать, дур­ное выслу­ши­вая.

Где мне жало­вать­ся, отцы сена­то­ры, кого ума­лять, когда я вижу, что государ­ство отда­но на раз­граб­ле­ние и ста­но­вит­ся добы­чей любо­го наг­ле­ца? Рим­ский ли народ? Да ведь он настоль­ко раз­вра­щен подач­ка­ми, что готов тор­го­вать собой и сво­им досто­я­ни­ем³. Или вас, отцы сена­то­ры? Но ваш авто­ри­тет — посме­ши­ще для отъ­яв­лен­но­го него­дяя и пре­ступ­ни­ка; где бы Марк Тул­лий не нахо­дил­ся, он защи­ща­ет зако­ны, пра­во­судие, дело государ­ства⁴ и перед все­ми нами дей­ст­ву­ет так, буд­то он лишь остал­ся из окру­же­ния про­слав­лен­но­го мужа Сци­пи­о­на Афри­кан­ско­го⁵, а не явля­ет­ся най­де­ны­шем, при­ехав­шим из муни­ци­пия и толь­ко недав­но став­ший граж­да­ни­ном наше­го Горо­да!⁶

(2) Или поступ­ки и выска­зы­ва­ния твои, Марк Тул­лий, дей­ст­ви­тель­но нико­му не извест­ны? Не жил ли ты с ран­них лет так, что не видел ниче­го позор­но­го для себя в том, что яви­лось бы пред­ме­том вле­че­ния кого бы то ни было?⁷ Точ­нее, не ценой ли сво­его цело­муд­рия совер­шен­ст­во­вал­ся ты у Мар­ка Писо­на в сво­ем без­удерж­ном крас­но­ре­чии?⁸ Поэто­му ниче­го уди­ви­тель­но­го нет в том, что ты позор­но тор­гу­ешь тем, что самым постыд­ным обра­зом при­об­рел.

2. Но, если не оши­ба­юсь, пред­мет тво­ей гор­до­сти — твой бле­стя­щий дом: нече­сти­вая и запят­нав­шая себя клят­во­пре­ступ­ле­ни­ем жена⁹, дочь — сопер­ни­ца мате­ри, для тебя более при­ят­ная и покор­ная, чем это допу­сти­мо по отно­ше­нию к отцу¹⁰. Самый же дом, осквер­нен­ный наси­ли­ем и гра­бе­жа­ми, — зачем при­об­рел ты для себя и для сво­их род­ных?¹¹ Ты, оче­вид­но, хотел напом­нить нам, до чего теперь все дошло, если ты, гнус­ней­ший чело­век, стал жить в доме, при­над­ле­жав­шем преж­де про­слав­лен­но­му Пуб­лию Крас­су. (3) И вот, несмот­ря на это, Цице­рон все-таки утвер­жда­ет, что был в собра­нии бес­смерт­ных богов и при­слан оттуда как страж наше­го Горо­да и граж­дан, а не как палач¹², — он, добы­ваю­щий себе сла­ву на несча­стьях государ­ства? Как буд­то истин­ной при­чи­ной пре­сло­ву­то­го заго­во­ра не был твой кон­су­лат и государ­ство не было рас­тер­за­но имен­но в то вре­мя, когда ты был его стра­жем!¹³ Но, насколь­ко я могу судить, ты боль­ше гор­дишь­ся теми реше­ни­я­ми, касаю­щи­ми­ся государ­ст­вен­ных дел, кото­рые по окон­ча­нии кон­су­ла­та при­нял вме­сте с женой Терен­ци­ей, когда у себя дома вы выно­си­ли при­го­во­ры на осно­ва­нии Плав­ци­е­ва зако­на¹⁴ и ты осуж­дал одних заго­вор­щи­ков на смерт­ную казнь, а дру­гих карал денеж­ным штра­фом, когда один стро­ил для тебя тускуль­скую, дру­гой — пом­пей­скую усадь­бу, тре­тий поку­пал дом¹⁵, а кто не мог дать ниче­го, тому гро­зи­ло злост­ное обви­не­ние: он, дескать, пытал­ся оса­ждать твой дом¹⁶ или стро­ил коз­ни про­тив сена­та, — и вот насчет него ты нако­нец дознал­ся¹⁷.

(4) Если мои обви­не­ния лож­ны, отчи­тай­ся: какое иму­ще­ство ты полу­чил от отца, насколь­ко умно­жил его, ведя дела в суде¹⁸, на какие день­ги при­об­рел дом, выстро­ил тускуль­скую и пом­пей­скую усадь­бы, потре­бо­вав­шие огром­ных рас­хо­дов? Если же ты об этом умал­чи­ва­ешь, то кто может усо­мнить­ся в том, что богат­ства эти ты собрал, про­лив кровь сограж­дан и при­не­ся им несча­стья?¹⁹

3. Одна­ко, если не оши­ба­юсь, новый чело­век, арпи­нат, из окру­же­ния Мар­ка Крас­са²⁰, под­ра­жа­ет ему в доб­ле­сти, пре­зи­ра­ет рас­при меж­ду знат­ны­ми людь­ми, одни лишь инте­ре­сы государ­ства при­ни­ма­ет близ­ко к серд­цу, ни угро­за­ми, ни бла­го­рас­по­ло­же­ни­ем не поз­во­ля­ет отвлечь себя от прав­ды; он — сама друж­ба и сама доб­лесть души. (5) Да нет же — ничтож­ней­ший чело­век²¹, про­си­тель, заис­ки­ваю­щий перед недру­га­ми, а дру­зей склон­ный оскорб­лять, сто­я­щий то на той, то на дру­гой сто­роне, не сохра­ня­ю­щий вер­но­сти нико­му, ничтож­ней­ший сена­тор, наем­ный защит­ник в суде²², чело­век, у кото­ро­го нет ни одной неосквер­нен­ной части тела; язык лжи­вый, руки загре­бу­щие, глот­ка без­дон­ная, ноги бег­ле­ца; то, чего из стыд­ли­во­сти не назо­вешь, тяж­ко обес­че­ще­но. И, будучи имен­но таким, он еще сме­ет гово­рить:

Тво­им кон­су­ла­том тво­ри­мый, Цице­рон? Наобо­рот — несчаст­ный и жал­кий, раз он под­верг­ся жесто­чай­шей про­скрип­ции²⁴, когда ты вызвал потря­се­ния в государ­стве, понуж­дал всех чест­ных людей, охва­чен­ных стра­хом, скло­нять­ся перед тво­ею жесто­ко­стью, когда все пра­во­судие, все зако­ны зави­се­ли от тво­е­го про­из­во­ла²⁵, когда ты, отме­нив Пор­ци­ев закон²⁶, отняв у всех нас сво­бо­ду, сосре­дото­чил в сво­их руках пра­во жиз­ни и смер­ти. (6) Мало того, что ты совер­шил это без­на­ка­зан­но; даже при одном упо­ми­на­нии об этом ты раз­ра­жа­ешь­ся упре­ка­ми и не поз­во­ля­ешь людям забы­вать об их раб­ском поло­же­нии. Ну, хоро­шо, Цице­рон, допу­стим, что ты кое-что и совер­шил, кое в чем и пре­успел, но доста­точ­но и того, что нам дове­лось испы­тать. Даже слух наш ста­нешь ты утом­лять сво­ей нена­ви­стью, не давая нам покоя неснос­ны­ми реча­ми?

Как буд­то ты, обла­чен­ный в тогу, а не воору­жен­ный, совер­шил все то, что про­слав­ля­ешь, и меж­ду тобой и дик­та­то­ром Сул­лой было какое-либо раз­ли­чие, кро­ме лишь обо­зна­че­ния вер­хов­ной вла­сти!²⁸

4. (7) Но зачем мне мно­го гово­рить о тво­ем высо­ко­ме­рии? Ведь Минер­ва обу­чи­ла тебя всем искус­ствам²⁹, Юпи­тер Все­бла­гой Вели­чай­ший допу­стил в собра­ние богов³⁰, Ита­лия доста­ви­ла из изгна­ния на сво­их пле­чах³¹. Ска­жи, молю тебя, Ромул Арпин­ский, выдаю­щей­ся доб­ле­стью пре­взо­шед­ший всех Пав­лов, Фаби­ев, Сци­пи­о­нов³², — какое место зани­ма­ешь ты сре­ди наших граж­дан? Какая борю­ща­я­ся сто­ро­на в государ­стве тебе по душе? Кто тебе друг, кто недруг? Про­тив кого ты преж­де зло­умыш­лял, кому теперь при­слу­жи­ва­ешь?³³ По чье­му почи­ну ты воз­вра­тил­ся из изгна­ния в Дирра­хии, того пре­сле­ду­ешь³⁴. Кого назы­вал тира­на­ми³⁵, их могу­ще­ству спо­соб­ст­ву­ешь; тех, кото­рые тебе каза­лись наи­луч­ши­ми, назы­ва­ешь теперь безум­ны­ми и беше­ны­ми. Дело Вати­ния ведешь в суде³⁶, о Сестии зло­сло­вишь³⁷. Бибу­ла вся­че­ски поно­сишь и оскорб­ля­ешь³⁸, Цеза­ря вос­хва­ля­ешь. Кого ты силь­нее все­го нена­видел, тому боль­ше все­го и поко­ря­ешь­ся³⁹. Стоя выска­зы­ва­ешь о делах государ­ства одно мне­ние, сидя — дру­гое⁴⁰. Этих поно­сишь, тех нена­видишь, жал­кий пере­беж­чик, кото­ро­му не дове­ря­ют ни те, ни дру­гие!