Эпитомы

Книга I

XXII. Вто­рая Пуни­че­ская вой­на

II. 6. После Пер­вой Пуни­че­ской вой­ны едва ли четы­рех­ле­тие¹¹⁹ покоя — и вот вто­рая вой­на, бес­спор­но, не столь про­дол­жи­тель­ная (она насчи­ты­ва­ет не более 18 лет), но харак­те­ром бед­ст­вий вызы­ваю­щая такой ужас, что если срав­нить поте­ри обо­их наро­дов, то победи­те­ля мож­но было бы упо­до­бить побеж­ден­но­му. (2) Кар­фа­ген не мог при­ми­рить­ся с поте­рей моря, похи­ще­ни­ем ост­ро­вов, выпла­той пода­тей, кото­рые он при­вык полу­чать с дру­гих. По этой при­чине маль­чик Ган­ни­бал перед алта­рем дал отцу¹²⁰ клят­ву о мести. (3) И не терял вре­ме­ни. Пово­дом к войне был избран Сагунт, древ­нее и бога­тое государ­ство Испа­нии, вели­кий, но печаль­ный памят­ник вер­но­сти рим­ля­нам. (4) Его, чья сво­бо­да была обес­пе­че­на общим дого­во­ром и с Римом, и с Кар­фа­ге­ном, Ган­ни­бал, ища пово­да для новых смут, погу­бил сво­и­ми рука­ми и одно­вре­мен­но рука­ми сагун­тин­цев, чтобы, нару­шив дого­вор, открыть себе путь в Ита­лию. (5) Дого­во­ры для рим­лян — выс­шая свя­ты­ня. Поэто­му, узнав об оса­де союз­но­го государ­ства и пом­ня о дого­во­ре так­же и с пуний­ца­ми, рим­ляне не сра­зу при­бег­ли к ору­жию, решив сна­ча­ла подать жало­бу в уста­нов­лен­ном поряд­ке. (6) Меж­ду тем сагун­тин­цы уже девять меся­цев были изну­ре­ны голо­дом, осад­ны­ми оруди­я­ми, ору­жи­ем; нако­нец, при­дя в исступ­ле­ние, они сло­жи­ли на пло­ща­ди огром­ный костер и, под­няв­шись на его вер­ши­ну, огнем и мечом истре­би­ли себя, сво­их близ­ких и все свое доб­ро. (7) Винов­ни­ком столь вели­ко­го бед­ст­вия был объ­яв­лен Ган­ни­бал. Когда пуний­цы попы­та­лись оправ­дать­ся, гла­ва рим­ско­го посоль­ства Фабий ска­зал: «Что за про­мед­ле­ние? В склад­ках тоги я несу вой­ну и мир. Что вы выби­ра­е­те?» При кри­ках «Вой­ну!» он ска­зал: «Итак, полу­чай­те вой­ну». И посреди зала сове­та не без содро­га­ния рас­пу­стил склад­ки тоги, слов­но на самом деле нес в ней вой­ну.

(8) Исход вой­ны был подо­бен нача­лу. Если послед­ние про­кля­тия сагун­тин­цев во вре­мя все­об­ще­го бра­то­убий­ства и пожа­ра ока­за­лись триз­ной по самим себе, то очи­сти­тель­ной жерт­вой их манам послу­жи­ло опу­сто­ше­ние Ита­лии¹²¹, пле­не­ние Афри­ки, гибель царей и пол­ко­вод­цев, кото­рые вели эту вой­ну. (9) Как толь­ко в Испа­нии при­шла в дви­же­ние тяж­кая и горест­ная сила Пуни­че­ской вой­ны и сагун­тин­ский огонь раз­жег мол­нию, дав­но пред­опре­де­лен­ную Риму, раз­ра­зи­лась гро­за, как бы нис­по­слан­ная небом, и, про­ло­мив тол­щу Альп, со ска­зоч­ной высоты сне­го­вых гор обру­ши­лась на Ита­лию.

(10) Вихрь пер­во­го натис­ка со страш­ным гро­хотом про­нес­ся меж­ду Падом и Тици­ном. Тогда было рас­се­я­но вой­ско, кото­рым коман­до­вал Сци­пи­он¹²². Сам пол­ко­во­дец был ранен и мог попасть в руки вра­гов, но его, при­крыв собой, вырвал у самой смер­ти сын, еще носив­ший пре­тек­сту. (11) Это тот Сци­пи­он, кото­рый вырас­тет на поги­бель Афри­ки и полу­чит почет­ное имя в резуль­та­те ее несча­стий.

(12) За Тици­ном после­до­ва­ла Тре­бия. Здесь при кон­су­ле Сем­п­ро­нии¹²³ неистов­ст­ву­ет вто­рая буря Пуни­че­ской вой­ны. Имен­но тогда наход­чи­вые вра­ги, обо­грев себя огнем и мас­лом, вос­поль­зо­ва­лись холод­ным и снеж­ным днем. Труд­но пове­рить, но люди, вырос­шие под южным солн­цем, победи­ли нас с помо­щью нашей соб­ст­вен­ной зимы!

(13) Тра­зи­мен­ское озе­ро — третья мол­ния Ган­ни­ба­ла при нашем пол­ко­вод­це Фла­ми­нии¹²⁴. Здесь по-ново­му про­яви­лось пуний­ское ковар­ство: кон­ни­ца, скры­тая озер­ным тума­ном и болот­ным кустар­ни­ком, вне­зап­но уда­ри­ла в тыл сра­жав­шим­ся. (14) У нас нет осно­ва­ний сето­вать на богов. Пора­же­ние пред­ска­за­ли без­рас­суд­но­му пол­ко­вод­цу рои пчел, усев­ши­е­ся на знач­ки, леги­он­ные орлы, не желав­шие высту­пать впе­ред, и после­до­вав­шее за нача­лом сра­же­ния мощ­ное зем­ле­тря­се­ние, если толь­ко содро­га­ние зем­ли не было вызва­но топотом людей и коней и ярост­ным скре­же­том ору­жия.

(15) Чет­вер­тая и едва ли не послед­няя рана импе­рии — Кан­ны, дото­ле нико­му не извест­ная дере­вуш­ка Апу­лии. Вели­чай­шим пора­же­ни­ем рим­лян и смер­тью 60 тысяч рож­де­на ее сла­ва. Там на поги­бель несчаст­но­му вой­ску дей­ст­во­ва­ли заод­но вра­же­ский вождь, зем­ля, небо, день, одним сло­вом, вся при­ро­да. (16) Ган­ни­бал не удо­вле­тво­рил­ся тем, что отпра­вил под­лож­ных пере­беж­чи­ков, кото­рые вне­зап­но уда­ри­ли в спи­ну сра­жаю­щим­ся. Пред­у­смот­ри­тель­ный пол­ко­во­дец исполь­зо­вал и осо­бен­но­сти откры­той мест­но­сти: учтя, с какой сто­ро­ны жар­че палит солн­це и мно­го пыли, а с какой, слов­но по уго­во­ру, все­гда дует с восто­ка Эвр, он так выстро­ил вой­ско, что при­ро­да ока­за­лась про­тив рим­лян, и сра­жал­ся при бла­го­при­ят­ном небе в сою­зе с вет­ром, пылью и солн­цем. (17) Так две огром­ные армии были поруб­ле­ны до пол­но­го пре­сы­ще­ния самих вра­гов, пока Ган­ни­бал не при­ка­зал сво­е­му воин­ству: «Побе­ре­ги меч!» Из рим­ских пол­ко­вод­цев один бежал, дру­гой был убит. Мож­но спо­рить, кто из них про­явил боль­шее вели­чие духа — усты­див­ший­ся Павел или неот­ча­яв­ший­ся Варрон. (18) Свиде­тель­ства­ми пора­же­ния ста­ли окра­сив­ший­ся кро­вью Ауфид, мост из тру­пов через ручей Вер­гелл, соору­жен­ный по при­ка­зу Ган­ни­ба­ла, два модия перст­ней, послан­ных в Кар­фа­ген, — всад­ни­че­ское сосло­вие под­счи­ты­ва­лось мера­ми!¹²⁵ (19) Теперь никто не сомне­вал­ся, что это был бы послед­ний день Рима и Ган­ни­бал мог бы через пять дней пиро­вать на Капи­то­лии, если бы умел поль­зо­вать­ся победой так же, как побеж­дать. (Так ска­зал, по пре­да­нию, пуни­ец Магар­бал, сын Бомиль­ка­ра.) (20) Но имен­но тогда судь­ба горо­да, кото­ро­му было суж­де­но гос­под­ство, или соб­ст­вен­ное заблуж­де­ние, или отвер­нув­ши­е­ся от Кар­фа­ге­на боги увлек­ли Ган­ни­ба­ла, как гово­рит­ся, в про­ти­во­по­лож­ную сто­ро­ну. (21) Он мог бы вос­поль­зо­вать­ся победой, но пред­по­чел наслаж­дать­ся отды­хом и, оста­вив Рим, отпра­вил­ся в Кам­па­нию и Тарент; там пыл вой­ска и его соб­ст­вен­ный настоль­ко ослаб­ли, что поис­ти­не мож­но ска­зать: Капуя ока­за­лась Кан­на­ми для Ган­ни­ба­ла. (22) Труд­но пове­рить, но пол­ко­во­д­ца, не побеж­ден­но­го Аль­па­ми, не укро­щен­но­го ору­жи­ем, поко­ри­ли кам­пан­ское солн­це и Байи с их теп­лы­ми источ­ни­ка­ми.

(23) Меж­ду тем рим­ляне пере­ве­ли дух и слов­но выбра­лись из цар­ства мерт­вых. Не было ору­жия — его взя­ли из хра­мов. Не было моло­де­жи — для воен­ной при­ся­ги осво­бо­ди­ли рабов. (24)^[1] Обед­не­ла каз­на — сенат доб­ро­воль­но внес в нее свои богат­ства. Себе не оста­ви­ли ниче­го, кро­ме золота в бул­лах и коль­цах. При­ме­ру сена­та после­до­ва­ли всад­ни­ки, им под­ра­жа­ли три­бы. (25) А когда в кон­суль­ство Леви­на и Мар­цел­ла¹²⁶ вно­си­лись в каз­ну богат­ства част­ных людей, для запи­си едва хва­та­ло таб­лиц и рук пис­цов. (26) В довер­ше­ние все­го во вре­мя выбо­ров маги­ст­ра­тов про­яви­ли муд­рость цен­ту­рии: млад­шие попро­си­ли у стар­ших сове­та отно­си­тель­но кан­дида­тур кон­су­лов. Ведь про­тив тако­го изво­рот­ли­во­го вра­га, не раз быв­ше­го победи­те­лем, сле­до­ва­ло сра­жать­ся не толь­ко доб­ле­стью, но и стра­те­ги­ей.

(27) Пер­вой надеж­дой на воз­вра­ще­ние и, я ска­зал бы, на воз­рож­де­ние импе­рии был Фабий. Он открыл невидан­ный путь к победе над Ган­ни­ба­лом — не сра­жать­ся. Отсюда новое для него и для государ­ства про­зви­ще Кунк­та­тор; в наро­де его назы­ва­ют щит импе­рии. (28) Отступ­ле­ни­ем через весь Сам­ний, Фалерн­ское и Гау­ран­ское уще­лья¹²⁷ он совер­шен­но обес­си­лил про­тив­ни­ка, и Ган­ни­бал был слом­лен не рим­ской доб­ле­стью, а затяж­ным харак­те­ром вой­ны. (29) Затем под коман­до­ва­ни­ем Клав­дия Мар­цел­ла рим­ский народ дерз­нул завя­зать сра­же­ние. Он всту­пил в руко­паш­ный бой, раз­бил вра­га в полю­бив­шей­ся ему Кам­па­нии и пред­от­вра­тил оса­ду горо­да Нолы. (30) При пол­ко­вод­це Сем­п­ро­нии Грак­хе¹²⁸ нача­лось пре­сле­до­ва­ние пуний­цев по всей Лука­нии. Рим­ский народ ярост­но наседал на отсту­пав­ших, хотя тогда — о стыд! — он сра­жал­ся с помо­щью раб­ско­го вой­ска: так дале­ко загна­ли его беды. Но, полу­чив сво­бо­ду, они пре­вра­ти­ли себя из рабов в рим­лян. (31) О пора­зи­тель­ная уве­рен­ность при столь­ких несча­стьях! О не име­ю­щий рав­ных дух рим­ско­го наро­да! Настоль­ко стес­не­ны и рас­стро­е­ны были дела, что нуж­но было опа­сать­ся за свою Ита­лию, одна­ко рим­ский народ отва­жил­ся огля­нуть­ся и в дру­гую сто­ро­ну. (32) Когда Ган­ни­бал, слов­но под­сту­пив с ножом к гор­лу, носил­ся по Кам­па­нии и Апу­лии и пре­вра­щал цен­траль­ную Ита­лию в Афри­ку, рим­ский народ в одно и то же вре­мя и сдер­жи­вал вра­га, и посы­лал вой­ска в Сици­лию, Сар­ди­нию, Испа­нию, раз­бро­сав их по все­му миру.

(33) Сици­лия была пору­че­на Мар­цел­лу. Она недол­го сопро­тив­ля­лась: весь ост­ров одо­ле­ли в одном горо­де. Огром­ная и до того вре­ме­ни не побеж­ден­ная сто­ли­ца Сира­ку­зы, хотя и обо­ро­ня­лась гени­ем Архи­меда, в кон­це кон­цов сда­лась. (34) Не помог­ли ей ни трой­ная сте­на, ни три кре­по­сти, ни мра­мор­ная гавань и про­слав­лен­ный источ­ник Аре­ту­зы. Но рим­ляне поща­ди­ли кра­соту побеж­ден­но­го горо­да.

(35) Сар­ди­нию захва­тил Гракх¹²⁹. Ей не помог­ли ни дикость пле­мен, ни огром­ность Безум­ных — так они назы­ва­ют­ся — гор. Суро­во обо­шлись с горо­да­ми и со сто­ли­цей Кара­ли­сом, и строп­ти­вое, пре­зи­раю­щее смерть пле­мя в кон­це кон­цов усми­ри­ла поте­ря род­ной зем­ли.

(36) Гней и Пуб­лий Сци­пи­о­ны, послан­ные в Испа­нию, осво­бо­ди­ли почти всю ее от пуний­цев, уни­что­жив в боль­ших сра­же­ни­ях силы про­тив­ни­ка, но затем сно­ва поте­ря­ли ее и сами погиб­ли от пуний­ско­го ковар­ства. Одно­го Сци­пи­о­на сра­зил меч, когда он раз­ме­чал место для лаге­ря, дру­го­го забро­са­ли факе­ла­ми, как толь­ко он появил­ся на башне. (37) Для отмще­ния за отца и дядю был послан с вой­ском Сци­пи­он, кото­ро­му рок пред­опре­де­лил вели­кое имя Афри­кан­ско­го. (38) Воин­ст­вен­ную, зна­ме­ни­тую мужа­ми и ору­жи­ем Испа­нию, этот питом­ник вра­же­ско­го вой­ска, эту настав­ни­цу маль­чи­ка Ган­ни­ба­ла, он — труд­но пове­рить! — отво­е­вал всю, от Пире­ней­ских гор до Гер­ку­ле­со­вых стол­пов и Оке­а­на, и при этом быст­ро и удач­но. (39) Насколь­ко быст­ро, пока­зы­ва­ют четы­ре года вой­ны; насколь­ко лег­ко, вид­но на при­ме­ре одно­го горо­да¹³⁰. Ибо он был взят в тот же самый день, в какой оса­жден. Лег­кая победа над испан­ским Кар­фа­ге­ном ока­за­лась пред­зна­ме­но­ва­ни­ем афри­кан­ской победы. (40) Не под­ле­жит сомне­нию и роль исклю­чи­тель­ной нрав­ст­вен­ной чистоты пол­ко­во­д­ца при поко­ре­нии Испа­нии: он воз­вра­тил вар­ва­рам юно­шей и деву­шек осо­бой кра­соты, не поже­лав даже их увидеть, чтобы не пока­за­лось, буд­то он хотя бы взглядом опо­ро­чил чистоту дев­ст­вен­но­сти.

(41) Таким был рим­ский народ в дале­ких кра­ях. Пото­му он и не смог оттес­нить впив­ше­го­ся в плоть и кровь Ита­лии Ган­ни­ба­ла. Враг испы­ты­вал недо­ста­ток во всем, и наход­чи­вый пол­ко­во­дец стал поль­зо­вать­ся про­тив рим­лян так­же сила­ми ита­ли­ков. Одна­ко мы уже изгна­ли его из мно­гих горо­дов и обла­стей; (42) уже вер­ну­ли нам Тарент, уже и Капуя, оби­та­ли­ще и вто­рая роди­на Ган­ни­ба­ла, была за нами; ее поте­ря при­нес­ла вождю пуний­цев тем боль­шее горе, что она пере­шла на сто­ро­ну Рима со все­ми сила­ми! (43) О народ, достой­ный вла­сти над миром, достой­ный бла­го­го­ве­ния и удив­ле­ния богов и людей! Доведен­ный до край­не­го стра­ха, он не отсту­пил­ся от нача­то­го и, тре­во­жась за свой город, не выпу­стил, одна­ко, из рук Капуи: оста­вив часть вой­ска под коман­до­ва­ни­ем кон­су­ла Аппия, а часть отпра­вив в город с Флак­ком, он сра­жал­ся одно­вре­мен­но в раз­ных местах. (44) Так надо ли удив­лять­ся, что сами боги во вто­рой раз ока­за­ли про­ти­во­дей­ст­вие Ган­ни­ба­лу, когда он поки­нул лагерь у третьей мили. Да, боги, не стыд­но ска­зать. (45) Ибо дожди с такой силой изли­ва­лись в ответ на каж­дое его дви­же­ние, с таким неистов­ст­вом буше­ва­ли вет­ры, что каза­лось, буд­то их чудес­ным обра­зом посла­ло не небо, а сте­ны само­го горо­да и Капи­то­лий. (46) Он бежал и после отступ­ле­ния скрыл­ся на самом даль­нем мысе Ита­лии¹³¹, оста­вив город, быв­ший пред­ме­том его вожде­ле­ний. (47) Собы­тие, незна­чи­тель­ное для рим­ско­го наро­да: в те самые дни, когда велась оса­да поля, на кото­ром Ган­ни­бал рас­по­ло­жил свои лаге­ря, в Риме оно про­да­ва­лось на пуб­лич­ных тор­гах и нашло поку­па­те­ля. (48) Ган­ни­бал, со сво­ей сто­ро­ны, желая сопер­ни­чать с этой само­уве­рен­но­стью, пустил с молот­ка меняль­ные лав­ки в горо­де, но пере­куп­щи­ка не нашлось. Всем извест­но: пред­чув­ст­вия пред­ва­ря­ют судь­бу.

(49) Враг ниче­го не смог добить­ся в силу нашей доб­ле­сти и бла­го­во­ле­ния богов. И брат Ган­ни­ба­ла Газ­д­ру­бал дви­нул­ся из Испа­нии с новым вой­ском, с новы­ми сила­ми, с новой лави­ной вой­ны¹³². (50) Резуль­тат был бы, без сомне­ния, достиг­нут, если бы Газ­д­ру­бал соеди­нил­ся с бра­том. Но когда он уже спу­стил­ся с Альп и раз­ме­рял место для лаге­ря у Метав­ра, его укро­ти­ли Клав­дий Нерон и Ливий Сали­на­тор¹³³. (51) Нерон ото­гнал часть войск Ган­ни­ба­ла в самый угол Ита­лии, Ливий — в про­ти­во­по­лож­ную сто­ро­ну, в то самое уще­лье, с кото­ро­го начи­на­ет­ся Ита­лия. (52) Меж­ду ними про­лег­ла обшир­ная терри­то­рия — Ита­лия во всю дли­ну, но труд­но пред­ста­вить, как Ган­ни­бал не дога­дал­ся, что про­ис­хо­дит, когда кон­су­лы искус­но и стре­ми­тель­но соеди­ни­ли свои вой­ска и сов­мест­ны­ми уси­ли­я­ми одо­ле­ли ниче­го не подо­зре­вав­ше­го вра­га. (53) Ган­ни­бал узнал о слу­чив­шем­ся, лишь увидав в сво­ем лаге­ре под­бро­шен­ную голо­ву бра­та. Тогда он про­из­нес: «Узнаю несча­стье Кар­фа­ге­на». Это было пер­вое при­зна­ние зна­ме­ни­то­го пол­ко­во­д­ца не без пред­чув­ст­вия гро­зя­щей судь­бы. (54) Ган­ни­бал, даже по его соб­ст­вен­но­му при­зна­нию, уже не был непо­беди­мым.

Рим­ский народ, обрет­ший уве­рен­ность в победе бла­го­да­ря мно­же­ству успе­хов, решил покон­чить со злей­шим вра­гом в его соб­ст­вен­ной стране. (55) Под коман­до­ва­ни­ем Сци­пи­о­на он напра­вил всю мощь сво­его уда­ра на саму Афри­ку и, исполь­зуя при­мер Ган­ни­ба­ла, начал мстить за пора­же­ния, полу­чен­ные в Ита­лии. (56) Бла­гие боги! Какие пол­чи­ща Газ­д­ру­ба­ла он рас­се­ял, какую кон­ни­цу нуми­дий­ско­го царя Сифа­ка¹³⁴ раз­бил! Какие колос­саль­ные лаге­ря того и дру­го­го уни­что­жил за одну ночь, забро­сав их факе­ла­ми! И это было уже не у третье­го миле­во­го стол­ба: Сци­пи­он сотря­сал оса­дой сами ворота Кар­фа­ге­на. (57) И все это было совер­ше­но, чтобы ото­рвать от Ита­лии вце­пив­ше­го­ся в нее Ган­ни­ба­ла. (58) Не было для рим­ской импе­рии важ­нее дня, чем тот, когда два вели­чай­ших пол­ко­во­д­ца про­шло­го и буду­ще­го, один — победи­тель Ита­лии, дру­гой — Испа­нии, выне­ся зна­ме­на, выстро­и­ли вой­ска лицом к лицу. Ведя пере­го­во­ры об усло­ви­ях мира, они дол­го сто­я­ли, вза­им­но вос­хи­ща­ясь друг дру­гом. (59) Когда же ниче­го не вышло с миром, про­зву­ча­ли тру­бы. (60) Из при­зна­ния обо­их извест­но, что нель­зя было луч­ше постро­ить вой­ско и невоз­мож­но было более жесто­ко сра­жать­ся. Это ска­за­но Сци­пи­о­ном о ган­ни­ба­ло­вом вой­ске, Ган­ни­ба­лом — о сци­пи­о­но­вом. (61) Одна­ко Ган­ни­бал отсту­пил, и награ­дой за победу была Афри­ка, а вслед за Афри­кой весь мир.