Греческая история

Книга II

с.24 (II. 1. 1) Вой­ско, нахо­див­ше­е­ся на Хио­се под коман­дой Этео­ни­ка¹, пока было лето — кор­ми­лось пло­да­ми зем­ли, в изоби­лии про­из­рас­таю­щи­ми в это вре­мя года, а так­же нани­ма­лось за пла­ту на поле­вые работы. Но насту­пи­ла зима, и сол­да­ты лиши­лись все­го это­го. Голод­ные, неоде­тые и необу­тые, они устро­и­ли заго­вор и усло­ви­лись совер­шить напа­де­ние на Хиос².

Реше­но было, что при­мкнув­шие к это­му заго­во­ру будут носить трост­ни­ко­вую палоч­ку, чтобы заго­вор­щи­ки мог­ли узнать друг дру­га. (2) Про­ведав об этом заго­во­ре, Этео­ник ока­зал­ся в крайне затруд­ни­тель­ном поло­же­нии вслед­ст­вие мно­го­чис­лен­но­сти заго­вор­щи­ков. Он счи­тал неумест­ным откры­то высту­пить про­тив заго­вор­щи­ков, опа­са­ясь, что они ока­жут воору­жен­ное сопро­тив­ле­ние, захва­тят город и, став вра­га­ми коман­до­ва­нию, све­дут на нет все одер­жан­ные успе­хи. Но даже и своевре­мен­ное усми­ре­ние мяте­жа свя­за­но было с невы­год­ны­ми послед­ст­ви­я­ми: Этео­ни­ку каза­лось ужас­ным погу­бить боль­шое коли­че­ство лакеде­мон­ских союз­ни­ков, так как это мог­ло послу­жить при­чи­ной рас­про­стра­не­ния по Гре­ции дур­ных слу­хов о лакеде­мо­ня­нах и вызвать недо­воль­ство в осталь­ных частях вой­ска. (3) При таком поло­же­нии дел Этео­ник, взяв с собой отряд из пяти­де­ся­ти чело­век, воору­жен­ных корот­ки­ми кин­жа­ла­ми, отпра­вил­ся к горо­ду и, встре­тив выхо­дя­ще­го из лечеб­ни­цы чело­ве­ка, стра­даю­ще­го гла­за­ми и опи­рав­ше­го­ся на трост­ни­ко­вую палоч­ку, убил его. (4) Это вызва­ло смя­те­ние и мно­гие спра­ши­ва­ли, за что погиб этот чело­век. Этео­ник велел объ­явить, что он погиб за то, что носил трост­ни­ко­вую палоч­ку. Вслед­ст­вие это­го все, носив­шие такие палоч­ки, выбро­си­ли их, так как каж­дый, услы­шав о про­ис­шед­шем, боял­ся, чтобы не заме­ти­ли, что и он носит тро­стин­ку. (5) После это­го Этео­ник, созвав хиос­цев, при­ка­зал им собрать день­ги, для того, чтобы моря­ки полу­чи­ли жало­ва­нье и не замыш­ля­ли мяте­жа. День­ги были собра­ны. Вме­сте с тем он дал сиг­нал моря­кам занять свои места на кораб­лях и, обой­дя по оче­реди все кораб­ли, в длин­ных речах обо­д­рял и уве­ще­вал мат­ро­сов, как буд­то ниче­го не зная о про­ис­шед­шем, и дал каж­до­му жало­ва­нье за месяц. (6) После это­го хиос­цы и про­чие союз­ни­ки, собрав­шись с.25 в Хио­се на сове­ща­ние о теку­щих делах, реши­ли отпра­вить в Лакеде­мон послов, кото­рые рас­ска­за­ли бы о про­ис­шед­шем и попро­си­ли бы при­слать для управ­ле­ния фло­том Лисанд­ра, кото­ро­му его преж­нее управ­ле­ние фло­том доста­ви­ло бле­стя­щую репу­та­цию у союз­ни­ков после того, как он победил в мор­ской бит­ве при Нотии³.

(7) Послы отпра­ви­лись в Лакеде­мон вме­сте с посла­ми от Кира, имев­ши­ми инструк­ции тако­го же содер­жа­ния. Но лакеде­мо­няне посла­ли к ним Лисанд­ра в каче­стве эпи­сто­лея⁴, а навар­хом посла­ли Ара­ка, так как по их зако­ну одно и то же лицо не может зани­мать два­жды долж­но­сти навар­ха. Одна­ко, (дей­ст­ви­тель­ная) коман­да над кораб­ля­ми была вве­ре­на Лисанд­ру. [Про­шло уже два­дцать пять лет с нача­ла вой­ны].

(8) [В том же году Кир убил Автобе­са­ка и Мит­рея, сыно­вей сест­ры Дари­ея, доче­ри Ксерк­са, сына Дари­е­ва, за то, что они, встре­тив его, не выста­ви­ли рук нару­жу из кор. Корой назы­ва­ет­ся по-пер­сид­ски очень длин­ный рукав, совер­шен­но лишаю­щий чело­ве­ка воз­мож­но­сти дей­ст­во­вать рука­ми. Одна­ко, так пола­га­ет­ся встре­чать толь­ко царя. (9) Иера­мен и его жена⁵ жало­ва­лись Дари­ею и гово­ри­ли, что будет невы­но­си­мым, если царь оста­вит без­на­ка­зан­ным такое высо­ко­ме­рие; царь послал вест­ни­ков и позвал Кира к себе, ссы­ла­ясь на свою болезнь].

(10) На сле­дую­щйй⁶ год [при эфо­ре⁷ в Архи­те, при архон­те в Афи­нах Алек­сии] Лисандр, при­быв в Эфес, при­звал к себе из Хиоса Этео­ни­ка с кораб­ля­ми, собрал все осталь­ные кораб­ли, рас­се­ян­ные по раз­лич­ным пунк­там, при­вел их в порядок и выстро­ил новые кораб­ли в Антан­дре. (11) Затем он при­шел к Киру и стал про­сить денег; но тот ему отве­тил, что не толь­ко все полу­чен­ные им от царя день­ги истра­че­ны, но и еще очень мно­го его соб­ст­вен­ных, ука­зав точ­но, сколь­ко он выдал каж­до­му навар­ху, но все же дал ему день­ги. (12) Лисандр, взяв эти день­ги, назна­чил на три­э­ры три­эрар­хов и выдал моря­кам сле­ду­е­мое жало­ва­нье. Афин­ские стра­те­ги на Само­се⁸ со сво­ей сто­ро­ны тоже ста­ли при­готов­лять­ся к мор­ской войне.

(13) После это­го Кир при­звал к себе Лисанд­ра, так как к нему и при­был вест­ник от отца, кото­рый сооб­щил ему, что царь лежит боль­ной в Фам­не­ри­ях, в Мидии, близ отпав­ших от него Каду­сий, на кото­рые он шел похо­дом. (14) Когда же Лисандр явил­ся, Кир ска­зал ему, чтобы он не всту­пал в мор­ской бой с афи­ня­на­ми, пока его флот не станет зна­чи­тель­но более мно­го­чис­лен­ным; у царя и у него мно­го денег, так что с денеж­ной сто­ро­ны не будет пре­пят­ст­вий к тому, чтобы эки­пи­ро­вать мно­го новых кораб­лей. Кир пере­дал в рас­по­ря­же­ние Лисанд­ра всю ту дань с горо­дов, кото­рая шла в его лич­ную поль­зу, и отдал ему весь налич­ный оста­ток каз­ны. Затем с.26 Кир напом­нил ему о той друж­бе, кото­рую он питал к лакеде­мо­ня­нам вооб­ще и к Лисанд­ру в част­но­сти, и отпра­вил­ся к отцу.

(15) Лисандр, после того как Кир, пере­дав ему все свои дохо­ды, отпра­вил­ся на зов сво­его боль­но­го отца, раздал жало­ва­нье вой­ску и отплыл в Карию, в Кера­ми­че­ский залив. Он пошел при­сту­пом на союз­ный с Афи­на­ми город Кед­рии и на сле­дую­щий день овла­дел им при­сту­пом, а жите­лей обра­тил в раб­ство, — жите­ли это­го горо­да были полу­вар­ва­ры⁹. Оттуда лакеде­мо­няне отплы­ли в Родос. (16) Афи­няне, высту­пив из Само­са, жесто­ко опу­сто­ша­ли вла­де­ния царя, соби­ра­лись идти похо­дом на Хиос и Эфес и гото­ви­лись к мор­ско­му бою. Они выбра­ли стра­те­га­ми в допол­не­ние к преж­ним Менанд­ра, Тидея и Кефи­со­до­та. (17) Лисандр поплыл из Родо­са вдоль бере­гов Ионии к Гел­лес­пон­ту для над­зо­ра за под­плы­ваю­щи­ми гру­зо­вы­ми суда­ми¹⁰, а так­же для борь­бы с отло­жив­ши­ми­ся горо­да­ми. (18) Афи­няне так­же выплы­ли из Хиоса напря­мик через откры­тое море, так как все побе­ре­жье Малой Азии было в руках вра­га.

Лисандр в это же вре­мя поплыл из Абидо­са вдоль бере­га в союз­ный с Афи­на­ми Ламп­сак¹¹. С ним вме­сте при­бы­ли по суше абидо­с­цы и про­чие союз­ни­ки под коман­дой лакеде­мо­ня­ни­на Фора­ка. (19) Ламп­сак был взят при­сту­пом и раз­граб­лен сол­да­та­ми. Это был город, бога­тый вином, хле­бом и про­чи­ми при­па­са­ми. Все сво­бод­ное насе­ле­ние Лисандр отпу­стил на волю. (20) Афи­няне, сле­дуя за ним по пятам, при­ча­ли­ли на ста вось­ми­де­ся­ти кораб­лях к Эле­ун­ту на Хер­со­не­се. Здесь во вре­мя зав­тра­ка к ним при­хо­дит изве­стие о гибе­ли Ламп­са­ка. Афи­няне тот­час же отплы­ли в Сест. (21) Оттуда, запас­шись хле­бом, немед­лен­но поплы­ли в Эгос­пота­мы, про­тив Ламп­са­ка: Гел­лес­понт име­ет в этом месте око­ло пят­на­дца­ти ста­дий шири­ны. Там афи­няне ужи­на­ли. (22) На сле­дую­щую ночь, на заре, Лисандр дал сиг­нал сол­да­там, чтобы они, позав­тра­кав, заня­ли свои места на кораб­лях, под­гото­вил все необ­хо­ди­мое для мор­ской бит­вы и, раз­ве­сив щиты, пред­о­хра­ня­ю­щие от непри­я­тель­ских стрел, при­ка­зал, чтобы никто не выхо­дил из строя и не сни­мал­ся с яко­ря. (23) Афи­няне же с вос­хо­дом солн­ца выстро­и­лись у гава­ни в одну линию для мор­ско­го боя, но, так как Лисандр не вышел им навстре­чу и был уже позд­ний час дня, отплы­ли обрат­но к Эгос­пота­мам. (24) Лисандр при­ка­зал быст­ро­ход­ней­шим из сво­их кораб­лей сле­до­вать за афи­ня­на­ми и, заме­тив, что́ они будут делать по выхо­де на берег, отплыть назад и сооб­щить ему. В то же вре­мя он запре­тил эки­па­жу покидать свои места на судах преж­де, чем воз­вра­тят­ся эти кораб­ли. Так он посту­пал еже­днев­но в тече­ние четы­рех дней; афи­няне точ­но так же еже­днев­но выхо­ди­ли в море в бое­вом поряд­ке. (25) Алки­ви­ад заме­тил из сво­его зам­ка¹², что афин­ская сто­ян­ка нахо­дит­ся на с.27 пустын­ном мор­ском бере­гу, вда­ли от город­ско­го посе­ле­ния, и что за при­па­са­ми им при­хо­дит­ся отправ­лять­ся за пят­на­дцать ста­дий от кораб­лей в Сест, тогда как вра­же­ский флот сто­ит в гава­ни, у само­го горо­да, и снаб­жен всем необ­хо­ди­мым. Он явил­ся к афин­ским стра­те­гам и ска­зал им: «Вы выбра­ли крайне неудач­ное место для сто­ян­ки флота. Насто­я­тель­но сове­тую вам пере­пра­вить флот в Сест, где вы буде­те в гава­ни и близ горо­да. Там всту­пай­те себе в бой, когда захо­ти­те». (26) Но стра­те­ги (глав­ным обра­зом Тидей и Менандр) веле­ли ему уби­рать­ся прочь. «Пока еще, — гово­ри­ли они, — стра­те­ги мы, а не ты». После это­го Алки­ви­ад уда­лил­ся. (27) Лисандр же, на пятый день после при­бы­тия афи­нян, при­ка­зал раз­вед­чи­кам на послан­ных им в этот день кораб­лях, чтобы они, как толь­ко заме­тят, что афи­няне вышли из гава­ни и рас­се­я­лись по Хер­со­не­су, воз­вра­ща­лись назад и, прой­дя пол­пу­ти, под­ня­ли щит. Такие экс­пе­ди­ции афи­няне совер­ша­ли регу­ляр­но каж­дый день для покуп­ки хле­ба в весь­ма отда­лен­ных от сто­я­нок местах; они не боя­лись флота Лисанд­ра, пре­зи­рая его за то, что он не при­ни­мал их вызо­ва на бой. (28) Заме­тив, что на дозор­ных кораб­лях щит под­нят, Лисандр тот­час же дал сиг­нал флоту плыть пол­ным ходом. Рядом шел Форак во гла­ве пехот­но­го вой­ска. Увидев, что лакеде­мо­няне насту­па­ют, Конон дал сиг­нал эки­па­жу занять места на кораб­лях и ока­зать вра­гу посиль­ное сопро­тив­ле­ние. Но мат­ро­сы раз­бре­лись кто куда; на неко­то­рых кораб­лях из трех яру­сов весел греб­цы оста­лись толь­ко на двух, на иных на одном, а на иных и вовсе не было греб­цов. Лишь три­э­ра Коно­на и еще семь, быв­ших под его коман­дой, да «Пара­лия» вышли в бой с пол­ным чис­лом греб­цов; осталь­ные кораб­ли даже не отча­ли­ли от бере­га и были захва­че­ны Лисанд­ром на яко­рях. Из эки­па­жа боль­шин­ство он захва­тил в плен в то вре­мя, как они были рас­се­я­ны по бере­гу; лишь немно­гим уда­лось бежать в кре­по­сти. (29) Узнав, что афин­ское дело без­воз­врат­но про­иг­ра­но, Конон обра­тил­ся в бег­ство на девя­ти кораб­лях. Он при­ча­лил к Абар­нид­ско­му мысу в Ламп­сак­ской обла­сти и захва­тил там боль­шие пару­са, остав­лен­ные Лисанд­ром. После это­го сам он отпра­вил­ся с восе­мью кораб­ля­ми к Ева­го­ру в Кипр, а Пара­лий­ская три­э­ра поплы­ла в Афи­ны, чтобы изве­стить о про­ис­шед­шем. (30) Лисандр пере­пра­вил кораб­ли, плен­ни­ков и добы­чу в Ламп­сак. В чис­ле плен­ных были и стра­те­ги: Филокл, Адимант и дру­гие. В тот же день он послал милет­ско­го пира­та Фео­пом­па в Лакеде­мон с вестью о про­ис­шед­шем; Фео­помп на тре­тий день пути при­был в Лакеде­мон и при­нес изве­стие. (31) После это­го Лисандр собрал союз­ни­ков на сове­ща­ние о судь­бе плен­ных. На этом сове­ща­нии про­тив афи­нян выдви­гал­ся ряд обви­не­ний как по пово­ду тех пре­ступ­ле­ний, кото­рые они уже совер­ши­ли, так и по пово­ду тех, кото­рые они име­ли в виду совер­шить в силу реше­ния народ­но­го собра­ния, поста­но­вив­ше­го, чтобы у всех плен­ных была отруб­ле­на пра­вая рука. Вспо­ми­на­ли и о том, что афи­няне, захва­тив две три­э­ры, коринф­скую и анд­рос­скую, сбро­си­ли в про­пасть весь нахо­див­ший­ся на них эки­паж; эта смерть была делом рук афин­ско­го стра­те­га Филок­ла. (32) Было про­из­не­се­но еще мно­го подоб­ных с.28 речей, и, в кон­це кон­цов, было поста­нов­ле­но каз­нить из чис­ла плен­ных всех афи­нян, кро­ме Адиман­та; он был поми­ло­ван пото­му, что он один воз­ра­жал в народ­ном собра­нии про­тив поста­нов­ле­ния об отсе­че­нии рук; но неко­то­рые счи­та­ли дей­ст­ви­тель­ной при­чи­ной это­го поми­ло­ва­ния то, что он имен­но пре­дал афин­ские кораб­ли лакеде­мо­ня­нам. Когда Филок­ла, сбро­сив­ше­го в про­пасть анд­рос­цев и корин­фян, вели на казнь, Лисандр спро­сил его, како­го нака­за­ния досто­ин он, поло­жив­ший нача­ло пре­ступ­ле­ни­ям про­тив сопле­мен­ни­ков-элли­нов. После это­го Филокл был каз­нен.

(II. 2. 1) Лисандр, при­ведя все в порядок в Ламп­са­ке, поплыл на Визан­тий и Кал­хедон. Эти горо­да откры­ли ему ворота, с афин­ским гар­ни­зо­ном он заклю­чил мир­ный дого­вор на усло­вии, чтобы гар­ни­зон уда­лил­ся из горо­да. Лица же, пре­дав­шие¹³ Алки­ви­а­ду Визан­тий, бежа­ли спер­ва в Понт, а затем в Афи­ны и полу­чи­ли пра­во афин­ско­го граж­дан­ства. (2) Лисандр ото­слал афин­ский гар­ни­зон в Афи­ны, дав им гаран­тию без­опас­но­сти толь­ко для сле­до­ва­ния в этот город, а не в какой-либо дру­гой; при этом он рас­счи­ты­вал на то, что, чем боль­ше собе­рет­ся наро­ду в самом горо­де и Пирее, тем ско­рее насту­пит недо­ста­ток в съест­ных при­па­сах; так же он посту­пал и со вся­ки­ми дру­ги­ми афи­ня­на­ми, попа­дав­ши­ми­ся в его руки. Оста­вив гар­мо­стом Визан­тия и Кал­хедо­на лакон­ца Сфе­не­лая, он сам отплыл в Ламп­сак и при­во­дил там в бое­вую готов­ность свои кораб­ли.

(3) «Пара­лия» при­бы­ла ночью в Пирей и опо­ве­сти­ла афи­нян о постиг­шем их несчастьи. Ужас­ная весть пере­хо­ди­ла из уст в уста, и гром­кий вопль отча­я­ния рас­про­стра­нил­ся через Длин­ные сте­ны из Пирея в город. Никто не спал в ту ночь; опла­ки­ва­ли не толь­ко погиб­ших, но и самих себя; жда­ли, что от спар­тан­цев при­дет­ся пре­тер­петь то же, чему под­верг­ли афи­няне лакеде­мон­ских коло­ни­стов мелий­цев, когда после оса­ды их город был взят, гисти­эй­цев, ски­о­ней­цев, торо­ней­цев, эги­нян и мно­гих дру­гих гре­ков. (4) На сле­дую­щий день было созва­но народ­ное собра­ние, на кото­ром было реше­но запрудить все гава­ни Атти­ки, кро­ме одной, зано­во отре­мон­ти­ро­вать город­ские сте­ны, рас­ста­вить гар­ни­зо­ны и сде­лать все про­чие необ­хо­ди­мые при­готов­ле­ния для обо­ро­ны горо­да во вре­мя оса­ды.

В то вре­мя как афи­няне были заня­ты эти­ми при­готов­ле­ни­я­ми, (5) Лисандр при­был с два­дца­тью кораб­ля­ми из Гел­лес­пон­та в Лес­бос и при­вел в порядок государ­ст­вен­ные дела¹⁴ в ряде горо­дов, в том чис­ле в Мити­лене. В горо­да Фра­кий­ско­го побе­ре­жья он послал Этео­ни­ка с деся­тью три­эра­ми, кото­рый при­нудил всю эту область перей­ти на сто­ро­ну лакеде­мо­нян. (6) И вся осталь­ная Гре­ция тот­час же после мор­ско­го пора­же­ния отпа­ла от афи­нян, исклю­чая лишь Самос: здесь было устро­е­но кро­ва­вое изби­е­ние зна­ти, и горо­дом овла­де­ла народ­ная пар­тия. (7) После это­го Лисандр послал гон­цов к Аги­су в Деке­лею и в Лакеде­мон с изве­ще­ни­ем, что он воз­вра­ща­ет­ся назад с фло­том в 200 кораб­лей. По зову вто­ро­го лакеде­мон­ско­го с.29 царя Пав­са­ния вышли в поход лакеде­мо­няне — все пого­лов­но — и про­чие пело­пон­нес­цы, кро­ме арги­вян. (8) Когда все были в сбо­ре, Пав­са­ний отпра­вил­ся с ними к Афи­нам и рас­по­ло­жил­ся близ горо­да, в Ака­де­мии¹⁵. (9) В то же вре­мя Лисандр, при­быв в Эги­ну, воз­вра­тил город его изгнан­ным жите­лям, собрав их ото­всюду, сколь­ко толь­ко он мог¹⁶. Так же он посту­пил с мелий­ца­ми и дру­ги­ми гре­ка­ми, изгнан­ны­ми из оте­че­ства афи­ня­на­ми. После это­го, опу­сто­шив Сала­мин, он при­ча­лил к Пирею на 150 кораб­лях и пре­гра­дил доступ при­плы­ваю­щим ком­мер­че­ским судам¹⁷.

(10) Оса­ждае­мые и с суши и с моря афи­няне ока­за­лись в без­вы­ход­ном поло­же­нии. У них не было уже ни флота, ни союз­ни­ков, ни про­ви­ан­та, неот­куда было ждать спа­се­ния; при­хо­ди­лось, по-види­мо­му, под­верг­нуть­ся всем тем ужа­сам, кото­рым они преж­де под­вер­га­ли дру­гих гре­ков. Раз­ни­ца была лишь та, что лакеде­мо­няне теперь гото­ви­лись ото­мстить афи­ня­нам за их преж­ние пре­ступ­ле­ния, а афи­няне оби­жа­ли жите­лей мел­ких горо­дов не ото­мще­ния ради, а толь­ко из высо­ко­ме­рия: они даже не выстав­ля­ли ника­ко­го дру­го­го пред­ло­га, кро­ме того, что те были союз­ни­ка­ми лакеде­мо­нян. Поэто­му они даро­ва­ли пол­ную амни­стию всем лишен­ным прав состо­я­ния, но кре­пи­лись и, несмот­ря на то, что в горо­де мно­же­ство наро­да уми­ра­ло от голо­да, не всту­па­ли в пере­го­во­ры о мире. (11) Но когда запас про­дук­тов совер­шен­но исто­щил­ся, они посла­ли к Аги­су послов, пред­ла­гая ему мир на усло­вии, что они будут союз­ни­ка­ми лакеде­мо­нян, а за то полу­чат пра­во сохра­нить невреди­мы­ми Длин­ные сте­ны и Пирей. Но Агис ска­зал, чтобы они отпра­ви­лись в Лакеде­мон, так как он не име­ет пол­но­мо­чий на заклю­че­ние мира. (12) Послы вер­ну­лись в город и изве­сти­ли афи­нян об отве­те царя: тогда афи­няне посла­ли их в Лакеде­мон. (13) В Сел­ла­сии, горо­де [вбли­зи] Лако­нии, их встре­ти­ли эфо­ры и, узнав, с каки­ми пред­ло­же­ни­я­ми они при­шли — это были те же усло­вия мира, кото­рые были пред­ло­же­ны Аги­су, — веле­ли им ухо­дить тот­час же назад и, если им нужен мир, то воз­вра­щать­ся не преж­де, чем они не обду­ма­ют получ­ше поло­же­ние вещей. (14) Когда послы вер­ну­лись и доло­жи­ли об этом отве­те, афи­нян охва­ти­ло отча­я­ние; если не сдать­ся, всех ожи­да­ет пора­бо­ще­ние; если же всту­пить в новые пере­го­во­ры, то, пока при­дет новый ответ из Лакеде­мо­на, мно­же­ство наро­да помрет от голо­да. (15) Но нико­му и в голо­ву не при­хо­ди­ло согла­сить­ся на то, чтобы сте­ны были сры­ты. Так, Архе­страт был заклю­чен в тем­ни­цу за то, что он пред­ло­жил в сове­те заклю­чить с лакеде­мо­ня­на­ми мир, усту­пив им во всех их тре­бо­ва­ни­ях, назы­вая этот выход наи­луч­шим; а тре­бо­ва­ли лакеде­мо­няне, чтобы была сры­та часть Длин­ных стен — на десять ста­дий с каж­дой сто­ро­ны. Было при­ня­то поста­нов­ле­ние, вос­пре­щав­шее вно­сить пред­ло­же­ния тако­го рода. (16) При таких обсто­я­тель­ствах Фера­мен пред­ло­жил в народ­ном собра­нии, чтобы его отпра­ви­ли послом к Лисанд­ру; там, мол, он раз­уз­на­ет, долж­но ли с.30 слу­жить лакеде­мо­ня­нам сне­се­ние стен толь­ко сред­ст­вом для обра­ще­ния афи­нян в раб­ство, или это им нуж­но для обес­пе­че­ния их вер­но­сти лакеде­мо­ня­нам. Его посла­ли, и он про­был у Лисанд­ра три меся­ца с лиш­ним, выжидая, пока афи­няне из-за недо­стат­ка хле­ба не дой­дут до тако­го состо­я­ния, что гото­вы будут согла­сить­ся на какие угод­но усло­вия. (17) Лишь на чет­вер­тый месяц он вер­нул­ся и доло­жил в народ­ном собра­нии, что Лисандр дол­го мед­лил с отве­том и удер­жи­вал его при себе; в кон­це кон­цов же он ска­зал, чтобы Фера­мен отпра­вил­ся в Лакеде­мон, так как сам он, яко­бы, не упол­но­мо­чен дать ему ответ: это пра­во эфо­ров. После это­го он был выбран, вме­сте с еще девя­тью лица­ми, пол­но­моч­ным послом в Лакеде­мон. (18) Лисандр, со сво­ей сто­ро­ны, послал в Лакеде­мон афин­ско­го изгнан­ни­ка Ари­сто­те­ля вме­сте с несколь­ки­ми лакеде­мо­ня­на­ми и пору­чил им пере­дать эфо­рам, что при пере­го­во­рах с Фера­ме­ном он заявил, что одни лишь эфо­ры пол­но­моч­ны в вопро­сах мира и вой­ны. (19) По при­бы­тии Фера­ме­на и про­чих послов в Сел­ла­сию им был задан вопрос, по како­му делу они при­шли. Когда послы отве­ти­ли, что они при­бы­ли пол­но­моч­ны­ми посла­ми по вопро­су о мире, эфо­ры веле­ли позвать их в город. Затем было созва­но народ­ное собра­ние, на кото­ром осо­бен­но горя­чо воз­ра­жа­ли про­тив заклю­че­ния мира корин­фяне и фиван­цы, а так­же и мно­гие дру­гие элли­ны; они тре­бо­ва­ли совер­шен­но­го раз­ру­ше­ния Афин. (20) Но лакеде­мо­няне кате­го­ри­че­ски отка­за­лись стать винов­ни­ка­ми пора­бо­ще­ния жите­лей гре­че­ско­го горо­да, столь мно­го потрудив­ше­го­ся в эпо­ху тяж­ких бед­ст­вий, когда вели­кая опас­ность угро­жа­ла Гре­ции. Они выра­зи­ли согла­сие на мир при усло­вии сне­се­ния Длин­ных стен и укреп­ле­ний Пирея, выда­чи всех кораб­лей кро­ме две­на­дца­ти, воз­вра­ще­ния изгнан­ни­ков и вступ­ле­ния в чис­ло союз­ни­ков лакеде­мо­нян с под­чи­не­ни­ем их геге­мо­нии, с обя­за­тель­ст­вом сле­до­вать за ними повсюду — на суше и на море, — куда они ни пове­дут, и иметь одни и те же государ­ства союз­ни­ка­ми и вра­га­ми. (21) Фера­мен и сопро­вож­дав­шие его послы при­нес­ли этот ответ в Афи­ны. Когда они вошли в город, их окру­жи­ла мно­го­чис­лен­ная тол­па; все боя­лись, что они вер­ну­лись с пусты­ми рука­ми, а ждать боль­ше нель­зя было, так как очень уж мно­го наро­ду погиб­ло от голо­да. (22) На сле­дую­щий день послы доло­жи­ли об усло­ви­ях, постав­лен­ных лакеде­мо­ня­на­ми для заклю­че­ния мира. Гово­рил от их име­ни Фера­мен; он убеж­дал пови­но­вать­ся лакеде­мо­ня­нам и согла­сить­ся срыть сте­ны. Кое-кто воз­ра­жал ему, но огром­ное боль­шин­ство ора­то­ров одоб­ря­ло его мысль и, нако­нец, было поста­нов­ле­но при­нять мир­ные усло­вия лакеде­мо­нян. (23) После это­го и Лисандр вер­нул­ся в Пирей. Изгнан­ни­ки были воз­вра­ще­ны; сте­ны были сры­ты при общем лико­ва­нии под зву­ки испол­ня­е­мо­го флей­тист­ка­ми мар­ша: этот день счи­та­ли нача­лом сво­бод­ной жиз­ни для гре­ков. (24) Так закон­чил­ся год, в сре­дине кото­ро­го Дио­ни­сий, сын Гер­мо­кра­та, стал сира­куз­ским тира­ном, при­чем кар­фа­ге­няне спер­ва потер­пе­ли от сира­ку­зян пора­же­ние, но затем взя­ли измо­ром Акра­гант, поки­ну­тый насе­ляв­ши­ми его сике­лиота­ми.

с.31 (II. 3. 1) В сле­дую­щем году [в кото­ром были олим­пий­ские игры, при­чем в беге победил фес­са­ли­ец Кро­кин, при эфо­ре Эндии в Спар­те, при афин­ском архон­те Пифо­до­ре, кото­ро­го афи­няне не упо­ми­на­ют в спис­ке архон­тов пото­му, что он был избран при оли­гар­хи­че­ском строе, но назы­ва­ют этот год годом анар­хии; начал­ся этот оли­гар­хи­че­ский строй таким обра­зом] (2) народ поста­но­вил избрать трид­цать чело­век для состав­ле­ния сво­да зако­нов в духе ста­ри­ны¹⁸; эти зако­ны долж­ны были лечь в осно­ву ново­го государ­ст­вен­но­го строя. Выбран­ны­ми ока­за­лись сле­дую­щие лица: Поли­хар, Кри­тий, Мело­бий, Гип­по­лох, Евклид, Гиерон, Мне­си­лох, Хре­мон, Фера­мен, Аре­сий, Диокл, Федрий, Хере­лей, Ане­тий, Писон, Софокл, Эра­то­сфен, Харикл, Оно­макл, Фео­гнид, Эсхин, Фео­ген, Клео­мед, Эра­си­страт, Фидон, Дра­кон­тид, Евмаф, Ари­сто­тель, Гип­по­мах и Мне­си­фид. (3) После это­го Лисандр поплыл в Самос, а Агис, выведя пехоту из Деке­леи, рас­пу­стил кон­тин­ген­ты по домам.

(4) В это же вре­мя [при­бли­зи­тель­но тогда же, когда слу­чи­лось сол­неч­ное затме­ние] Ликофрон Фер­ский победил в кро­во­про­лит­ном бою лари­сей­цев и дру­гих фес­са­лий­цев, про­ти­во­дей­ст­во­вав­ших его стрем­ле­нию власт­во­вать над всей Фес­са­ли­ей.

(5) В то же вре­мя и сира­куз­ский тиран Дио­ни­сий был раз­бит кар­фа­ге­ня­на­ми и при­нуж­ден усту­пить им Гелу и Кама­ри­ну. Корот­кое вре­мя спу­стя и леон­тин­цы, посе­лен­ные в Сира­ку­зах, отпа­ли от Дио­ни­сия и Сира­куз и вер­ну­лись в свой город. Дио­ни­сий тот­час же отпра­вил так­же и сира­куз­ских всад­ни­ков в Ката­ну.

(6) Самос­цы, хотя и были запер­ты со всех сто­рон Лисанд­ром, тем не менее спер­ва не хоте­ли всту­пать с ним в согла­ше­ние, и толь­ко тогда, когда Лисандр решил уже пой­ти на город при­сту­пом, они согла­си­лись сдать­ся под усло­ви­ем, чтобы каж­дый сво­бод­ный житель мог уйти из горо­да, взяв с собой одну сме­ну пла­тья; все же про­чее долж­но было быть выда­но лакеде­мо­ня­нам. На этих усло­ви­ях Лисандр поз­во­лил им уйти. (7) Затем он пере­дал город и все нахо­див­ше­е­ся в нем иму­ще­ство преж­ним его жите­лям и, пору­чив управ­ле­ние горо­да деся­ти архон­там¹⁹ с гар­ни­зо­ном²⁰, рас­пу­стил союз­ни­че­ский флот по горо­дам. (8) Сам же он во гла­ве лакон­ских кораб­лей поплыл в Лакеде­мон и повез туда акро­те­рии взя­тых в плен кораб­лей, выдан­ный афи­ня­на­ми пирей­ский флот, за исклю­че­ни­ем две­на­дца­ти три­эр, вен­ки, кото­ры­ми награж­да­ли его лич­но союз­ные государ­ства, 470 талан­тов сереб­ра, кото­рые оста­лись у него не употреб­лен­ны­ми из пода­тей, пере­дан­ных ему Киром для рас­хо­дов по войне, и всю осталь­ную воен­ную добы­чу. (9) Все это он пере­дал лакеде­мо­ня­нам в кон­це лета [того само­го, в кото­рое испол­ни­лось 28 лет с нача­ла вой­ны, в тече­ние кото­рой эфо­ра­ми-эпо­ни­ма­ми были сле­дую­щие лица: пер­вым был Эне­сий, при кото­ром нача­лась вой­на, на пят­на­дца­том году после заклю­че­ния трид­ца­ти­лет­не­го пере­ми­рия, с.32 после­до­вав­ше­го за взя­ти­ем Евбеи. (10) Пре­ем­ни­ка­ми Эне­сия были сле­дую­щие эфо­ры: Бра­сид, Иса­нор, Состра­тид, Экс­арх, Аге­си­страт, Анге­нид, Оно­макл, Зевк­сипп, Питий, Пли­стол, Кли­но­мах, Иларх, Леонт, Херил, Пате­си­ад, Кле­осфен, Лика­рий, Эпе­рат, Оно­ман­тий, Алек­сип­пид, Мисго­ла­ид, Исий, Арак, Евар­хипп, Пан­такл, Питий, Архит и Эндий, при кото­ром Лисандр, выпол­нив то, о чем мы толь­ко что гово­ри­ли, вер­нул­ся на роди­ну].

(11) Трид­цать пра­ви­те­лей были избра­ны тот­час же по сры­тии Длин­ных стен и укреп­ле­ний Пирея. Но, будучи избран­ны­ми толь­ко для состав­ле­ния зако­нов, кото­ры­ми государ­ство долж­но было руко­вод­ст­во­вать­ся, они все откла­ды­ва­ли состав­ле­ние и опуб­ли­ко­ва­ние сво­да зако­нов, а пока что назна­чи­ли чле­нов сове­та и про­чих маги­ст­ра­тов по сво­е­му усмот­ре­нию. (12) Затем они, пер­вым делом, аре­сто­ва­ли и каз­ни­ли тех, о кото­рых при демо­кра­ти­че­ском строе всем было извест­но, что они сико­фан­ты²¹, и тягост­ны доб­рым граж­да­нам²². Совет осудил их на смерть с чув­ст­вом удо­вле­тво­ре­ния, да и все про­чие граж­дане ниче­го не име­ли про­тив их осуж­де­ния, посколь­ку они сами не были повин­ны в том же гре­хе. (13) Но вско­ре пра­ви­те­ли ста­ли думать лишь о том, чтоб им мож­но было рас­по­ря­жать­ся все­ми государ­ст­вен­ны­ми дела­ми по сво­е­му усмот­ре­нию. Для это­го они преж­де все­го посла­ли в Лакеде­мон к Лисанд­ру Эсхи­на и Ари­сто­те­ля с прось­бой, чтобы он посо­дей­ст­во­вал при­сыл­ке в Афи­ны лакеде­мон­ско­го гар­ни­зо­на, кото­рый дол­жен был оста­вать­ся в Афи­нах, пока пра­ви­те­ли не устра­нят дур­ных эле­мен­тов насе­ле­ния²³ и не при­ве­дут в порядок государ­ст­вен­но­го устрой­ства; они обе­ща­ли содер­жать гар­ни­зон на свой счет. (14) Лисандр испол­нил их прось­бу и исхо­да­тай­ст­во­вал для Афин гар­ни­зон и гар­мо­ста Кал­ли­бия. Полу­чив гар­ни­зон, пра­ви­те­ли ста­ли вся­че­ски убла­готво­рять Кал­ли­бия, чтобы и он, со сво­ей сто­ро­ны, одоб­рял все их дей­ст­вия, и так как в их рас­по­ря­же­нии была часть при­быв­ших с Кал­ли­би­ем сол­дат, то они ста­ли аре­сто­вы­вать кого угод­но: не толь­ко дур­ных и без­нрав­ст­вен­ных людей, но вооб­ще тех, про кото­рых они пола­га­ли, что они наи­ме­нее склон­ны тер­пе­ли­во пере­но­сить над­ру­га­тель­ства и что, в слу­чае если бы они попы­та­лись про­ти­во­дей­ст­во­вать пра­ви­те­лям, к ним бы при­мкну­ло наи­боль­шее чис­ло при­вер­жен­цев. (15) Пер­вое вре­мя Кри­тий был еди­но­мыш­лен­ни­ком и дру­гом Фера­ме­на. Когда же пер­вый стал скло­нять­ся к тому, чтобы каз­нить напра­во и нале­во, не счи­та­ясь с коли­че­ст­вом жертв, так как сам он постра­дал от афин­ской демо­кра­тии, будучи изгнан­ным, Фера­мен стал про­ти­вить­ся: «Нехо­ро­шо, — гово­рил он, — каз­нить людей, вся вина кото­рых в том, что они поль­зо­ва­лись попу­ляр­но­стью в мас­се, если от них не было ника­ко­го вреда доб­рым граж­да­нам²⁴. Ведь и я и ты сам мно­гое гово­ри­ли и дела­ли толь­ко лишь для того, чтобы уго­дить афи­ня­нам». (16) Кри­тий, кото­рый был тогда еще дру­гом Фера­ме­на, воз­ра­жал ему с.33 на это: «Често­лю­би­вые люди долж­ны ста­рать­ся во что бы то ни ста­ло устра­нить тех, кото­рые в состо­я­нии им вос­пре­пят­ст­во­вать. Ты очень наи­вен, если пола­га­ешь, что для сохра­не­ния вла­сти за нами надо мень­ше пре­до­сто­рож­но­стей, чем для охра­не­ния вся­кой иной тира­нии: то, что нас трид­цать, а не один, нисколь­ко не меня­ет дела». (17) Неко­то­рое вре­мя спу­стя, после того как было каз­не­но мно­го людей, часто совер­шен­но невин­ных, и повсюду мож­но было заме­тить, как схо­дят­ся граж­дане и с ужа­сом спра­ши­ва­ют друг у дру­га, какие новые поряд­ки их ожи­да­ют, — Фера­мен сно­ва высту­пил с речью, гово­ря, что без доста­точ­но­го коли­че­ства поли­ти­че­ских еди­но­мыш­лен­ни­ков ника­кая оли­гар­хия не может дол­го дер­жать­ся. (18) При таком поло­же­нии вещей страх охва­тил Кри­тия и про­чих пра­ви­те­лей; осо­бен­но же они боя­лись, чтобы оппо­зи­ция не сгруп­пи­ро­ва­лась вокруг Фера­ме­на. Они сочли себя вынуж­ден­ны­ми допу­стить к прав­ле­нию три тыся­чи граж­дан, по состав­лен­но­му ими спис­ку. (19) Но и на это Фера­мен воз­ра­зил, что, преж­де все­го, ему пред­став­ля­ет­ся неле­по­стью то, что они, желая иметь еди­но­мыш­лен­ни­ка­ми бла­го­на­ме­рен­ней­ших из граж­дан, отсчи­та­ли ров­но три тыся­чи, как буд­то есть какая-то внут­рен­няя при­чи­на, в силу кото­рой доб­рых граж­дан долж­но быть как раз столь­ко, и буд­то вне спис­ка не может ока­зать­ся порядоч­ных людей, а в спис­ке — него­дя­ев. Далее, по его мне­нию, пра­ви­те­ли в сво­их дей­ст­ви­ях самим себе про­ти­во­ре­чат: они реши­ли пра­вить, опи­ра­ясь исклю­чи­тель­но на силу, а меж­ду тем они — сла­бее тех, кем им при­дет­ся управ­лять. (20) Тако­вы были дово­ды Фера­ме­на. Меж­ду тем пра­ви­те­ли устро­и­ли смотр граж­дан. Трем тыся­чам²⁵ было при­ка­за­но собрать­ся на аго­ре, а про­чим в дру­гом месте. Затем им была дана коман­да высту­пить в пол­ном воору­же­нии. Когда они рас­хо­ди­лись по домам, пра­ви­те­ли посла­ли лакеде­мон­ских сол­дат и сво­их при­вер­жен­цев из чис­ла граж­дан ото­брать ору­жие у всех афи­нян, кро­ме трех тысяч, попав­ших в спи­сок, сне­сти его на Акро­поль и сло­жить в храм²⁶. (21) После это­го пра­ви­те­ли полу­чи­ли воз­мож­ность делать все, что им угод­но, и мно­го афи­нян пало жерт­вой их лич­ной враж­ды; мно­гие так­же были каз­не­ны ради денег. Чтобы раздо­быть необ­хо­ди­мые сред­ства для упла­ты жало­ва­нья гар­ни­зо­ну, они поста­но­ви­ли, что каж­дый из пра­ви­те­лей может аре­сто­вать одно­го мет­эка, убить его и кон­фис­ко­вать его иму­ще­ство в каз­ну. (22) Они пред­ла­га­ли и Фера­ме­ну вос­поль­зо­вать­ся этим пра­вом, но он воз­ра­зил им на это: «Не подо­ба­ет тем, кото­рые име­ну­ют себя луч­ши­ми граж­да­на­ми, посту­пать еще более неспра­вед­ли­во, чем сико­фан­ты. И в самом деле, сико­фан­ты, ведь, не лиша­ли жиз­ни тех, кого им уда­ва­лось обо­брать, тогда как мы уби­ва­ем людей, ни в чем перед нами не про­ви­нив­ших­ся, толь­ко для того, чтобы вос­поль­зо­вать­ся их иму­ще­ст­вом. Конеч­но, это во мно­го раз неспра­вед­ли­вее, чем все то, что тво­ри­ли сико­фан­ты». (23) Тогда про­чие сопра­ви­те­ли, видя, что он явля­ет­ся с.34 поме­хой во всех их пред­при­я­ти­ях и не дает им управ­лять по сво­е­му про­из­во­лу, ста­ли зло­умыш­лять про­тив Фера­ме­на, вся­че­ски кле­ве­та­ли на него и гово­ри­ли, что он поно­сит суще­ст­ву­ю­щий государ­ст­вен­ный строй. Был созван совет; на это собра­ние было при­ка­за­но явить­ся²⁷ с кин­жа­ла­ми за пазу­хой юно­шам, имев­шим репу­та­цию наи­бо­лее отваж­ных. (24) По при­бы­тии Фера­ме­на Кри­тий, взой­дя на кафед­ру, про­из­нес сле­дую­щую речь: «Чле­ны сове­та! У мно­гих из вас, веро­ят­но, появи­лась мысль, что слиш­ком мно­го гибнет наро­ду, — боль­ше, чем это необ­хо­ди­мо²⁸. Но при­ми­те во вни­ма­ние то, что так быва­ет при государ­ст­вен­ных пере­во­ротах все­гда и везде. Наи­боль­шее же чис­ло вра­гов сто­рон­ни­ки оли­гар­хи­че­ско­го пере­во­рота, само собой разу­ме­ет­ся, долж­ны иметь здесь, в Афи­нах: ведь наш город мно­го­люд­ней­ший в Элла­де, и народ здесь наи­бо­лее про­дол­жи­тель­ное вре­мя рос и вос­пи­ты­вал­ся на граж­дан­ской сво­бо­де. (25) Для таких людей, как мы с вами, демо­кра­ти­че­ский строй, конеч­но, крайне тяго­стен и невы­но­сим; вдо­ба­вок лакеде­мо­ня­нам, даро­вав­шим нам жизнь и сво­бо­ду, сто­рон­ни­ки наро­до­вла­стия спо­кон века были вра­га­ми, тогда как бла­го­на­деж­ные слои насе­ле­ния были все­гда им пре­да­ны. (26) Поэто­му-то, с одоб­ре­ния лакеде­мо­нян, мы и уста­но­ви­ли этот государ­ст­вен­ный строй; поэто­му-то, если до наше­го сведе­ния дохо­дит, что кто-либо враж­деб­но отно­сит­ся к оли­гар­хи­че­ско­му прав­ле­нию, мы при­ни­ма­ем все воз­мож­ные меры для устра­не­ния таких лиц. А если в рядах поно­ся­щих новый государ­ст­вен­ный строй ока­жет­ся кто-либо из нашей среды, мы долж­ны его пре­сле­до­вать еще более энер­гич­но. Такой слу­чай, граж­дане, ныне нали­цо: ока­зы­ва­ет­ся, что нахо­дя­щий­ся здесь Фера­мен вся­че­ски доби­ва­ет­ся гибе­ли — как нашей, так и вашей. (27) В истин­но­сти моих слов вы убеди­тесь, если обра­ти­те вни­ма­ние на то, что никто еще не высту­пал с таким рез­ким пори­ца­ни­ем суще­ст­ву­ю­щих поряд­ков, как при­сут­ст­ву­ю­щий здесь Фера­мен; точ­но так же каж­дый раз, как мы хотим устра­нить с наше­го пути кого-либо из дема­го­гов, мы натал­ки­ва­ем­ся на сопро­тив­ле­ние с его сто­ро­ны. Пусть бы он был с само­го нача­ла тако­го обра­за мыс­лей, — мы бы его счи­та­ли, конеч­но, нашим вра­гом, но у нас не было бы ника­ко­го осно­ва­ния обви­нять его в непо­рядоч­но­сти. (28) Но нет! Имен­но он поло­жил нача­ло сою­зу и друж­бе с лакеде­мо­ня­на­ми, имен­но он пер­вый орга­ни­зо­вал уни­что­же­ние наро­до­вла­стия; нако­нец, имен­но он-то и побуж­дал вас нака­зать тех, кото­рые пер­вы­ми пред­ста­ли перед вами как обви­ня­е­мые. А теперь, когда мы с вами откры­то высту­пи­ли вра­га­ми наро­до­вла­стия, он поче­му-то воз­му­ща­ет­ся про­ис­хо­дя­щим. Цель его ясна: он хочет огра­дить себя от воз­мож­ной опас­но­сти, взва­лив на нас всю вину за то, что тво­рит­ся теперь. Вот поче­му нам и вам сле­ду­ет нака­зать его не толь­ко как вра­га, но и как пре­да­те­ля. (29) Ведь пре­да­тель­ство тем ужас­нее откры­той вой­ны, что от тай­ных коз­ней труд­нее убе­речь­ся, чем от откры­то­го напа­де­ния. И к пре­да­те­лю сле­ду­ет с.35 отно­сить­ся суро­вее, чем к вра­гу; с вра­гом воз­мож­но ведь при­ми­ре­ние и обмен дру­же­ст­вен­ны­ми клят­ва­ми, тогда как никто и нико­гда не станет заклю­чать дого­во­ров или вооб­ще в чем-либо дове­рять чело­ве­ку, ули­чен­но­му в пре­да­тель­стве. (30) Теперь я напом­ню вам обо всех делах Фера­ме­на, чтобы вы убеди­лись, что он меня­ет свои убеж­де­ния не впер­вые, что пре­да­тель­ство впи­та­но им с моло­ком мате­ри. Он начал свою дея­тель­ность с того, что всту­пил в чис­ло вожа­ков демо­кра­тии. И он же, по при­ме­ру сво­его отца Агно­на, стал рев­ност­ным сто­рон­ни­ком пере­во­рота, поста­вив­ше­го на место наро­до­вла­стия прав­ле­ние четы­рех­сот, и даже играл руко­во­дя­щую роль в этом пра­ви­тель­стве. Но затем тот же Фера­мен, про­ведав, что про­тив гос­под­ст­ву­ю­щей оли­гар­хии рас­тет силь­ная оппо­зи­ция, ока­зал­ся в чис­ле пер­вых вождей народ­но­го дви­же­ния про­тив пра­ви­те­лей. За это-то и про­зва­ли его котур­ном. (31) Ведь и котурн как буд­то при­хо­дит­ся впо­ру на обе ноги, но пло­хо сидит как на пра­вой, так и на левой²⁹. Да, Фера­мен: не тот чело­век име­ет пра­во на жизнь³⁰; кото­рый лов­ко заво­дит сво­их това­ри­щей на опас­ный путь, а сам меня­ет фронт при пер­вом же пре­пят­ст­вии, а тот, кото­рый подоб­но отваж­но­му море­пла­ва­те­лю борет­ся со сти­хи­я­ми, пока не поду­ет попу­т­ный ветер. Если же при каж­дой буре мы будем менять направ­ле­ние пути и плыть по вет­ру, мы никак не смо­жем когда-либо при­плыть к наме­чен­ной цели. (32) Ты обви­ня­ешь нас в том, что мы каз­ни­ли слиш­ком мно­го наро­ду, но никто из нас не пови­нен в таком коли­че­стве смер­тей, как ты сам: дей­ст­ви­тель­но, вся­кий поли­ти­че­ский пере­во­рот при­но­сит с собой ряд смерт­ных каз­ней; без тебя же не обхо­дит­ся ни один пере­во­рот, и пото­му ты пови­нен как в смер­ти оли­гар­хов, погиб­ших от рук демо­кра­тии, так и в смер­ти демо­кра­тов, погиб­ших от рук зна­ти. Ты, а не кто дру­гой полу­чил при­ка­за­ние стра­те­гов подо­брать жерт­вы кораб­ле­кру­ше­ния в мор­ской бит­ве близ Лес­боса³¹. Ты не испол­нил это­го при­ка­за­ния и тем не менее решил­ся высту­пить с обви­не­ни­ем про­тив стра­те­гов и добил­ся их смерт­ной каз­ни, дабы остать­ся само­му без­на­ка­зан­ным. (33) Мож­но ли щадить чело­ве­ка, кото­рый явно во всем ищет лишь сво­ей выго­ды, нима­ло не заботясь ни об общем бла­ге, ни о сво­их дру­зьях? Зная о его поли­ти­че­ских мета­мор­фо­зах, можем ли мы не при­ни­мать пре­до­сто­рож­но­стей, чтобы он не мог посту­пить и с нами так же, как посту­пил с дру­ги­ми? По всем этим при­чи­нам мы его и при­влек­ли к суду по обви­не­нию в зло­умыш­ле­нии и пре­да­тель­стве про­тив нас и вас. Пра­виль­ность наше­го поведе­ния вид­на еще и из сле­дую­ще­го. (34) Несо­мнен­но, наи­луч­ший государ­ст­вен­ный строй — это лакеде­мон­ский, а у них если кто-нибудь из эфо­ров не под­чи­нит­ся без­услов­но с.36 поста­нов­ле­нию боль­шин­ства и станет выка­зы­вать дер­зост­ное неува­же­ние к вла­сти и про­ти­вить­ся ее реше­ни­ям, он, разу­ме­ет­ся, будет под­верг­нут эфо­ра­ми и народ­ным собра­ни­ем тяг­чай­ше­му нака­за­нию. Если вы дей­ст­ви­тель­но муд­ры, то будь­те же более состра­да­тель­ны к себе самим, чем к нему. Ведь, если он избегнет каз­ни, это даст повод под­нять голо­ву мно­гим нашим поли­ти­че­ским про­тив­ни­кам, а его гибель отни­мет послед­нюю надеж­ду у всех мятеж­ни­ков как скры­ваю­щих­ся в нашем горо­де, так и бежав­ших за гра­ни­цу».

(35) Эти­ми сло­ва­ми Кри­тий закон­чил свою речь и уда­лил­ся на свое место.

Его сме­нил Фера­мен. «Я нач­ну, о мужи, — заявил он, — с того обви­не­ния про­тив меня, кото­рым закон­чил свою речь преды­ду­щий ора­тор. Он ска­зал, что, выста­вив обви­не­ние про­тив стра­те­гов, я был виной их смер­ти. Но не я пер­вый высту­пил с обви­не­ни­ем, а они, обви­нив меня в том, что я не испол­нил их при­ка­за­ния и не подо­брал несчаст­ных жертв мор­ско­го боя при Лес­бо­се. Тогда я в свою защи­ту сослал­ся на бурю, кото­рая была так силь­на, что нель­зя было даже выплыть в море, а не то что под­би­рать зато­нув­ших. Народ­ное собра­ние удо­вле­тво­ри­лось мои­ми объ­яс­не­ни­я­ми и при­зна­ло, что выстав­лен­ное стра­те­га­ми про­тив меня обви­не­ние долж­но быть обра­ще­но на них же самих: ведь они, будучи убеж­де­ны, что спа­се­ние погиб­ших воз­мож­но, тем не менее уплы­ли, оста­вив несчаст­ных поги­бать. (36) Впро­чем, меня нисколь­ко не удив­ля­ет, что рас­сказ Кри­тия не соот­вет­ст­ву­ет дей­ст­ви­тель­но­сти³²: ведь, когда все опи­сан­ное про­ис­хо­ди­ло, его не было в нашем горо­де, он нахо­дил­ся в Фес­са­лии и был занят тем, что помо­гал Про­ме­тею устра­и­вать демо­кра­ти­че­ский пере­во­рот и воору­жал пене­стов для борь­бы со сво­и­ми гос­по­да­ми. Вот чего он там доби­вал­ся, — да не слу­чит­ся того же и у нас! (37) Толь­ко в одном я согла­сен с Кри­ти­ем: если кто-либо зло­умыш­ля­ет лишить вас вла­сти и содей­ст­ву­ет уси­ле­нию зло­умыш­ля­ю­щих про­тив вас, он дол­жен по спра­вед­ли­во­сти под­верг­нуть­ся выс­шей мере нака­за­ния. Но кто́ из нас так посту­па­ет, вы пре­крас­но рас­суди­те, я в этом не сомне­ва­юсь, если срав­ни­те все мое поведе­ние — в про­шлом и в насто­я­щем — с поведе­ни­ем того же Кри­тия. (38) Раз­ве меж­ду все­ми нами не было пол­но­го еди­но­ду­шия, пока дея­тель­ность наша была направ­ле­на на при­вле­че­ние к суду заве­до­мых сико­фан­тов, в ту эпо­ху, когда мы при­зва­ли вас в чле­ны сове­та и назна­ча­ли новых маги­ст­ра­тов. Но с тех пор как пра­ви­те­ли ста­ли аре­сто­вы­вать доб­рых граж­дан, я разо­шел­ся с ними во взглядах. (39) Когда был каз­нен Леонт Сала­ми­нец, кото­рый не толь­ко счи­тал­ся, но и дей­ст­ви­тель­но был вполне доб­ро­по­рядоч­ным чело­ве­ком и реши­тель­но ни в чем не был пови­нен, я понял, что эта казнь не может не при­ве­сти в ужас всех подоб­ных ему доб­рых граж­дан и что эти граж­дане силою вещей долж­ны будут стать вра­га­ми суще­ст­ву­ю­ще­му государ­ст­вен­но­му поряд­ку. Точ­но так же арест бога­ча с.37 Нике­ра­та, сына Никия, по мое­му глу­бо­ко­му убеж­де­нию, не мог не создать враж­деб­но­го настро­е­ния к пра­ви­тель­ству в кру­гах бога­тых и бла­го­на­ме­рен­ных граж­дан: ведь ни сам Нике­рат, ни отец его нико­гда и ни в чем не про­яв­ля­ли сим­па­тий к демо­кра­тии. (40) Но когда от наших рук погиб тот самый Анти­фонт, кото­рый сна­рядил на свой счет во вре­мя вой­ны две быст­ро­ход­ные три­э­ры, я окон­ча­тель­но понял, что с этих пор все те, кото­рые преж­де сочув­ст­вен­но отно­си­лись к ново­ор­га­ни­зо­ван­но­му государ­ству, ста­нут смот­реть на нас с подо­зре­ни­ем. В дру­гой раз я высту­пил с воз­ра­же­ни­ем, когда пра­ви­те­ли изда­ли поста­нов­ле­ние, что каж­дый из них может соб­ст­вен­ной вла­стью аре­сто­вать одно­го мет­эка: ведь было совер­шен­но ясно, что с гибе­лью этих мет­э­ков весь этот слой станет вра­гом гос­под­ст­ву­ю­ще­го строя. (41) Далее, когда пра­ви­те­ли отня­ли у наро­да ору­жие, я сно­ва высту­пил с воз­ра­же­ни­ем, счи­тая вред­ным ослаб­ле­ние мощи наше­го наро­да. Я пре­крас­но пони­мал, что лакеде­мо­няне вовсе не для того сохра­ни­ли нам жизнь и сво­бо­ду, чтобы мы, будучи бес­силь­ны­ми, не в состо­я­нии были ока­зать им помо­щи. Ведь, если тако­ва их цель, они мог­ли бы нико­го из нас не оста­вить в живых, пому­чив нас еще корот­кое вре­мя голо­дом. (42) Не понра­ви­лось мне и при­гла­ше­ние наем­но­го гар­ни­зо­на, — ведь, нетруд­но было набрать из среды самих граж­дан столь­ко стра­жей, чтобы пра­ви­тель­ство мог­ло бес­пре­пят­ст­вен­но управ­лять под­чи­нен­ным ему наро­дом. Далее, когда я увидел, что в государ­стве появи­лось мно­го про­тив­ни­ков это­го пра­ви­тель­ства и что мно­го наро­ду уда­ле­но в изгна­ние, мне пока­за­лось неце­ле­со­об­раз­ным при­суж­дать к изгна­нию Фра­си­бу­ла, Ани­та или Алки­ви­а­да. Я счи­тал, что это наи­луч­ший спо­соб для уси­ле­ния про­тив­ни­ков: народ полу­чал таким обра­зом надеж­ных вождей, а люди с жаж­дой ко вла­сти — мно­же­ство союз­ни­ков. (43) После все­го ска­зан­но­го —. как вы дума­е­те, сле­ду­ет ли по спра­вед­ли­во­сти счи­тать чело­ве­ка, откры­то подаю­ще­го такие сове­ты, бла­го­же­ла­тель­ным или же пре­да­те­лем? Кри­тий! Не те люди, кото­рые пре­пят­ст­ву­ют уве­ли­че­нию чис­ла вра­гов и дают спо­соб при­об­ре­сти как мож­но боль­ше союз­ни­ков, игра­ют на руку вра­гу, а, наобо­рот, те, кото­рые неспра­вед­ли­во отни­ма­ют день­ги у сограж­дан и уби­ва­ют ни в чем не повин­ных людей, без­услов­но содей­ст­ву­ют уве­ли­че­нию чис­ла про­тив­ни­ков и сво­им низ­ким коры­сто­лю­би­ем пре­да­ют не толь­ко сво­их дру­зей, но и самих себя. (44) Если вы еще не убеди­лись в пра­виль­но­сти моих слов, то обра­ти­те вни­ма­ние хотя бы на сле­дую­щее: неуже­ли вы дума­е­те, что Фра­си­бул, Анит и про­чие изгнан­ни­ки боль­ше хоте­ли бы, чтобы здесь цари­ли те поряд­ки, кото­рых я доби­ва­юсь, чем то поло­же­ние дел, до кото­ро­го мои сопра­ви­те­ли дове­ли государ­ство? Нет, я думаю, что при нынеш­нем поло­же­нии вещей они убеж­де­ны, что они всюду встре­ча­ют скры­тое сочув­ст­вие; но если бы нам уда­лось при­влечь на свою сто­ро­ну луч­шие эле­мен­ты насе­ле­ния, — они счи­та­ли бы самую мысль вер­нуть­ся когда-либо на роди­ну почти несбы­точ­ной. (45) Еще было выдви­ну­то им про­тив меня обви­не­ние, что я посто­ян­но готов менять свои убеж­де­ния. Рас­смот­рим же, насколь­ко оно с.38 осно­ва­тель­но. Заметь­те, что прав­ле­ние четы­рех­сот было уста­нов­ле­но голо­со­ва­ни­ем само­го народ­но­го собра­ния, кото­ро­му уда­лось вну­шить, что лакеде­мо­няне охот­нее заклю­чат мир и всту­пят в союз при каком угод­но дру­гом строе, толь­ко не при демо­кра­ти­че­ском. (46) Но рас­чет этот ока­зал­ся оши­боч­ным, лакеде­мо­няне ничуть не ста­ли снис­хо­ди­тель­нее в выстав­ля­е­мых ими мир­ных усло­ви­ях, а стра­те­ги с Ари­сто­те­лем, Мелан­фи­ем и Ари­стар­хом во гла­ве были ули­че­ны в том, что сооруди­ли на город­ском рву укреп­ле­ние и рас­счи­ты­ва­ли, впу­стив сюда вра­гов, при их помо­щи запо­лу­чить власть в свои руки и в руки сво­их еди­но­мыш­лен­ни­ков. Узнав об этом, я дей­ст­ви­тель­но вся­че­ски про­ти­во­дей­ст­во­вал их затее, — но раз­ве это назы­ва­ет­ся пре­дать дру­зей? (47) Кри­тий назы­ва­ет меня «котур­ном», так как я ста­ра­юсь уго­дить и нашим и вашим. Но ска­жи­те, бога ради, как же назвать того, кото­рый не нра­вит­ся ни тем ни дру­гим? Ведь, ты в демо­кра­ти­че­ском государ­стве был злей­шим вра­гом демо­кра­тии, а в ари­сто­кра­ти­че­ском — злей­шим вра­гом доб­рых граж­дан. (48) Я же, Кри­тий, все вре­мя неустан­но борюсь с край­ни­ми тече­ни­я­ми: я борюсь с теми демо­кра­та­ми, кото­рые счи­та­ют, что насто­я­щая демо­кра­тия — толь­ко тогда, когда в прав­ле­нии участ­ву­ют рабы и нищие, кото­рые, нуж­да­ясь в драх­ме, гото­вы за драх­му про­дать государ­ство; борюсь и с теми оли­гар­ха­ми, кото­рые счи­та­ют, что насто­я­щая оли­гар­хия — толь­ко тогда, когда государ­ст­вом управ­ля­ют по сво­е­му про­из­во­лу несколь­ко неогра­ни­чен­ных вла­дык. Я все­гда — и преж­де и теперь — был сто­рон­ни­ком тако­го строя, при кото­ром власть при­над­ле­жа­ла бы тем, кото­рые в состо­я­нии защи­тить государ­ство от вра­га, сра­жа­ясь на коне или в тяже­лом воору­же­нии. (49) Ну же, Кри­тий, ука­жи мне слу­чай, когда бы я пытал­ся устра­нить от уча­стия в государ­ст­вен­ных делах доб­рых граж­дан, став на сто­ро­ну край­них демо­кра­тов или неогра­ни­чен­ных тира­нов. Если тебе удаст­ся ули­чить меня в том, что я посту­пал когда-либо или теперь посту­паю так, я согла­сен, пре­тер­пев самые ужас­ные муки, под­верг­нуть­ся спра­вед­ли­вой смерт­ной каз­ни».

(50) Эти­ми сло­ва­ми Фера­мен окон­чил речь. Раздал­ся одоб­ри­тель­ный гул и ста­ло ясно, что сочув­ст­вие боль­шин­ства на его сто­роне. Кри­тий понял, что если он поз­во­лит сове­ту голо­со­вать вопрос о Фера­мене, то тот избегнет нака­за­ния, а с таким реше­ни­ем он никак при­ми­рить­ся не мог. Поэто­му он после пред­ва­ри­тель­но­го сове­ща­ния с сопра­ви­те­ля­ми вышел из поме­ще­ния сове­та и при­ка­зал юно­шам, воору­жен­ным кин­жа­ла­ми³³, занять места на огра­де, так, чтобы они были вид­ны чле­нам сове­та. (51) Затем он вер­нул­ся к сове­ту и ска­зал: «Чле­ны сове­та! Я пола­гаю, что толь­ко тот достой­ным обра­зом защи­ща­ет сво­их дру­зей, кто, видя, что они вовле­че­ны в обман, при­хо­дит им на помощь и не поз­во­ля­ет, чтобы этот обман про­дол­жал­ся. Я хочу в насто­я­щем слу­чае посту­пить таким же обра­зом; ведь, сто­я­щие там люди³⁴ гово­рят, что они не поз­во­лят, с.39 чтобы я выпу­стил из рук чело­ве­ка, явно поно­ся­ще­го оли­гар­хию. По новым зако­нам пра­ви­тель­ство не име­ет пра­ва каз­нить нико­го из среды трех тысяч, если вы не при­ме­те боль­шин­ст­вом голо­сов соот­вет­ст­ву­ю­ще­го поста­нов­ле­ния. Зато лиц, не вклю­чен­ных в спи­сок, пра­ви­те­ли могут каз­нить по соб­ст­вен­но­му усмот­ре­нию. Поэто­му я, соглас­но жела­нию всех трид­ца­ти пра­ви­те­лей, вычер­ки­ваю из спис­ка выше­ука­зан­но­го Фера­ме­на, и мы пре­да­дим его каз­ни соб­ст­вен­ной вла­стью». (52) Фера­мен, услы­шав это, вско­чил на алтарь Гестии и вос­клик­нул: «Граж­дане, умо­ляю вас ока­зать мне закон­ней­шую услу­гу: да не будет Кри­тию пре­до­став­ле­но пра­во вычер­ки­вать из спис­ка по сво­е­му усмот­ре­нию ни меня, ни кого-либо дру­го­го из чис­ла вас. Пусть они судят и меня и вас по тому зако­ну, кото­рый они сами соста­ви­ли отно­си­тель­но судо­про­из­вод­ства над лица­ми, попав­ши­ми в спи­сок. (53) Я пре­крас­но знаю, кля­нусь бога­ми, что и этот свя­щен­ный алтарь мне не при­не­сет ника­ко­го спа­се­ния; я при­пал к нему толь­ко для того, чтобы пока­зать, что наши пра­ви­те­ли не толь­ко бес­со­вест­ней­шие нару­ши­те­ли чело­ве­че­ских уста­нов­ле­ний, но и вели­чай­шие без­бож­ни­ки. Я буду крайне пора­жен, почтен­ней­шие граж­дане, если вы в этом деле не при­де­те мне на помощь. Ведь этим вы защи­ти­те ваши соб­ст­вен­ные инте­ре­сы, так как пра­ви­те­ли с таким же лег­ким серд­цем, как меня, могут вычерк­нуть каж­до­го из вас». (54) После это­го гла­ша­тай трид­ца­ти пра­ви­те­лей при­ка­зал кол­ле­гии один­на­дца­ти аре­сто­вать Фера­ме­на. Послед­ние яви­лись в сопро­вож­де­нии слу­жи­те­лей, началь­ни­ком их был Сатир, самый наг­лый и храб­рый во всей ком­па­нии. Тогда Кри­тий ска­зал: «Вот мы пере­да­ем вам Фера­ме­на, осуж­ден­но­го по зако­ну. Схва­ти­те это­го чело­ве­ка, отведи­те его куда сле­ду­ет, и посту­пи­те с ним так, как пола­га­ет­ся вслед за при­го­во­ром»³⁵. После это­го Сатир и слу­жи­те­ли ото­рва­ли его от алта­ря. (55) При этом Фера­мен, как обык­но­вен­но быва­ет в таких слу­ча­ях, при­зы­вал и богов и людей в свиде­те­ли про­ис­хо­дя­ще­го. Но чле­ны сове­та не нару­ши­ли спо­кой­ст­вия, так как они виде­ли, что на огра­де сто­ят молод­цы, вро­де Сати­ра, что все про­стран­ство перед поме­ще­ни­ем сове­та пол­но гар­ни­зон­ны­ми вои­на­ми, и хоро­шо зна­ли, что все они воору­же­ны кин­жа­ла­ми. (56) Фера­мен, пока его вели через аго­ру, гром­ким голо­сом жало­вал­ся на учи­нен­ную над ним неспра­вед­ли­вость. Пере­да­ют такую, буд­то бы ска­зан­ную им, ост­ро­ту. Сатир велел ему замол­чать, гово­ря, что в про­тив­ном слу­чае ему будет худо. На это Фера­мен воз­ра­зил: «А если я замол­чу, раз­ве мне не будет худо?» Когда же Фера­ме­на, осуж­ден­но­го на смерть, заста­ви­ли выпить кубок цику­ты, он выплес­нул остав­ше­е­ся на дне и про­го­во­рил при этом, как это дела­ет­ся при игре в кот­таб: «Дарю это мое­му нена­гляд­но­му Кри­тию». Я хоро­шо знаю, что эти изре­че­ния вряд ли достой­ны упо­ми­на­ния; одна­ко, в чело­ве­ке достой­но ува­же­ния то, что, стоя лицом к лицу со смер­тью, он не теря­ет ни ясно­сти ума, ни весе­ло-игри­во­го настро­е­ния духа.

с.40 (II. 4. 1) Так погиб Фера­мен. Теперь пра­ви­те­ли мог­ли уже власт­во­вать и рас­по­ря­жать­ся, ниче­го не опа­са­ясь. Они закры­ли для лиц, не вошед­ших в спи­сок³⁶, доступ в город; кро­ме того они аре­сто­вы­ва­ли и сго­ня­ли этих людей с уса­деб вне горо­да, желая завла­деть их зем­лею, а так­же раздать ее сво­им дру­зьям. Изгнан­ни­ки бежа­ли в Пирей, но и там они под­вер­га­лись той же уча­сти; поэто­му Мега­ра и Фивы напол­ни­лись бег­ле­ца­ми.

(2) Сей­час вслед за эти­ми собы­ти­я­ми Фра­си­бул³⁷, совер­шив из Фив вылаз­ку с отрядом при­бли­зи­тель­но из семи­де­ся­ти чело­век, захва­тил укреп­лен­ный пункт Филу. Трид­цать пра­ви­те­лей вышли ему навстре­чу из горо­да с отрядом из трех тысяч вошед­ших в спи­сок граж­дан и всад­ни­ков³⁸. Была чуд­ная ясная пого­да. Тот­час же по при­бы­тии это­го отряда груп­па само­на­де­ян­ной моло­де­жи пошла при­сту­пом на кре­пость; но они полу­чи­ли лишь пора­не­ния и, не достиг­нув ника­ко­го резуль­та­та, вынуж­де­ны были отсту­пить. (3) Тогда трид­цать пра­ви­те­лей реши­ли обне­сти кре­пость со всех сто­рон сте­ною, чтобы пове­сти пра­виль­ную оса­ду и отре­зать под­воз съест­ных при­па­сов. Но ночью выпал густой снег и шел весь сле­дую­щий день. Око­че­нев­шие от сне­га, они вер­ну­лись в Афи­ны, при­чем обоз потер­пел жесто­кий урон от стрел защит­ни­ков Филы. (4) Тогда пра­ви­те­ли поня­ли, что если не будет над­ле­жа­щей охра­ны, непри­я­тель при­мет­ся гра­бить поля Атти­ки, и отпра­ви­ли к гра­ни­це почти весь лакеде­мон­ский гар­ни­зон и две филы всад­ни­ков. Этот кара­ул был раз­ме­щен ста­ди­ях в пят­на­дца­ти от Филы. Здесь он рас­по­ло­жил­ся лаге­рем в кустах и был насто­ро­же.

(5) После того как собрав­ший­ся в Филе отряд достиг почти семи­сот чело­век, Фра­си­бул с этим отрядом ночью спу­стил­ся в рав­ни­ну, занял пост при­бли­зи­тель­но в трех или четы­рех ста­ди­ях от вра­же­ско­го гар­ни­зо­на и выжидал. (6) На рас­све­те, когда гар­ни­зон­ные сол­да­ты разо­шлись из лаге­ря по сво­им надоб­но­стям и коню­хи с гром­ким шумом чисти­ли скреб­ни­цей лоша­дей, сол­да­ты Фра­си­бу­ло­ва отряда, воору­жив­шись, бегом устре­ми­лись на гар­ни­зон. Кое-кто был убит на месте, осталь­ных Фра­си­бул обра­тил в бег­ство и пре­сле­до­вал на рас­сто­я­нии шести-семи ста­дий, убив более ста два­дца­ти чело­век гопли­тов, а из всад­ни­ков — Нико­ст­ра­та, извест­но­го под про­зва­ни­ем Кра­сав­ца, и еще двух. Они были захва­че­ны врас­плох и уби­ты на сво­их посте­лях. (7) После это­го отряд Фра­си­бу­ла вер­нул­ся к месту сто­ян­ки. Поста­ви­ли тро­фей, запа­ко­ва­ли отня­тые у непри­я­те­ля ору­жие и утварь и затем уда­ли­лись в Филу. При­шли на под­мо­гу всад­ни­ки из горо­да, но они уже не заста­ли нико­го из вра­гов и про­жда­ли лишь, пока при­быв­шие род­ст­вен­ни­ки уби­тых подо­бра­ли тру­пы, а затем вер­ну­лись в город. (8) После всех этих собы­тий трид­цать пра­ви­те­лей поня­ли, что их поло­же­ние ста­ло дале­ко не без­опас­ным, и поэто­му оста­но­ви­лись на мыс­ли завла­деть Элев­си­ном, чтобы иметь, в слу­чае нуж­ды, убе­жи­ще. Дав при­каз кон­ни­це с.41 сопро­вож­дать их, пра­ви­те­ли, с Кри­ти­ем во гла­ве, отпра­ви­лись в Элев­син. Здесь они устро­и­ли пере­пись мест­ных жите­лей в при­сут­ст­вии всад­ни­ков под тем пред­ло­гом, что яко­бы жела­ют выяс­нить чис­ло этих жите­лей и в какой воору­жен­ной охране они нуж­да­ют­ся. Они при­ка­за­ли всем по оче­реди под­хо­дить и запи­сы­вать­ся, а запи­сав­ши­е­ся долж­ны были пооди­ноч­ке через калит­ку про­хо­дить к морю. На бере­гу же моря были рас­став­ле­ны спра­ва и сле­ва всад­ни­ки, и каж­до­го выхо­дя­ще­го при­служ­ни­ки хва­та­ли и вяза­ли. Когда все были свя­за­ны, пра­ви­те­ли при­ка­за­ли гип­пар­ху Лиси­ма­ху отве­сти их в город и пере­дать один­на­дца­ти. (9) На сле­дую­щий день пра­ви­те­ли созва­ли в Оде­он вошед­ших в спи­сок гопли­тов и всех всад­ни­ков. Ора­тор­скую три­бу­ну занял Кри­тий и ска­зал сле­дую­щее: «Введен­ный нами, пра­ви­те­ля­ми, государ­ст­вен­ный строй пре­сле­ду­ет не в мень­шей мере ваши инте­ре­сы, чем наши соб­ст­вен­ные. Вы поль­зу­е­тесь пре­иму­ще­ства­ми, кото­рые вам пре­до­став­ля­ет этот строй, а пото­му долж­ны под­вер­гать­ся и сопря­жен­ным с новым устрой­ст­вом опас­но­стям. Мы с вами долж­ны решать­ся на одни и те же рис­ко­ван­ные шаги и нести оди­на­ко­вую ответ­ст­вен­ность; поэто­му вы долж­ны подать голос за то, чтобы аре­сто­ван­ные элев­син­цы были каз­не­ны». Затем он ука­зал место, в кото­рое каж­дый дол­жен был откры­то класть свой каме­шек. (10) Посреди же Одео­на сто­ял воору­жен­ный лакон­ский гар­ни­зон; все это было по душе не толь­ко пра­ви­те­лям, но и тем из граж­дан, кото­ры­ми руко­во­ди­ла толь­ко жаж­да вла­сти и нажи­вы.

Вско­ре после этих собы­тий Фра­си­бул во гла­ве собрав­ших­ся в Филе, чис­ло кото­рых достиг­ло уже тыся­чи, при­был ночью в Пирей. Узнав об этом, пра­ви­те­ли тот­час же вышли ему навстре­чу, ведя с собой всад­ни­ков, гопли­тов и лакон­ский гар­ни­зон, и напра­ви­лись по боль­шой доро­ге, веду­щей в Пирей. (11) При­быв­шие из Филы спер­ва пыта­лись не про­пу­стить их; но, так как окруж­ность, по кото­рой над­ле­жа­ло рас­ста­вить гар­ни­зон, ока­за­лась слиш­ком вели­ка и тре­бо­ва­ла очень боль­шо­го коли­че­ства сол­дат, а отряд их был весь­ма мало­чис­ле­нен, то они стя­ну­ли все свое вой­ско в один пункт, в Муни­хию. Вой­ско же, при­шед­шее из горо­да, при­быв на Гип­по­да­мов рынок, пер­вым делом выстро­и­лось так, что запол­ни­ло всю доро­гу, веду­щую к свя­ти­ли­щу Арте­ми­ды Муни­хии и к Бен­дидию. В глу­би­ну это вой­ско име­ло не мень­ше чем 50 щитов. Выстро­ив­шись таким обра­зом, вой­ско дви­ну­лось вверх. (12) При­шед­ший из Филы отряд вышел им навстре­чу по той же доро­ге, имея в глу­би­ну не более деся­ти гопли­тов, за эти­ми гопли­та­ми выстро­и­лись пель­то­фо­ры и лег­ко­во­ору­жен­ные мета­те­ли дро­ти­ков, за ними отряд, воору­жен­ный кам­ня­ми для мета­ния. Этих послед­них было мно­го, так как сюда при­бы­ва­ло порядоч­но и мест­но­го наро­ду. Пока непри­я­тель при­бли­жал­ся, Фра­си­бул при­ка­зал сол­да­там оста­вать­ся под ору­жи­ем, сняв толь­ко щиты, и, сде­лав то же и сам, вышел на середи­ну вой­ска и ска­зал сле­дую­щее: (13) «Граж­дане! То, что я хочу вам ска­зать, одни из вас узна­ют впер­вые; дру­гим это уже извест­но и послу­жит толь­ко напо­ми­на­ни­ем. В насту­паю­щем на нас вой­ске пра­вый фланг зани­ма­ют те, кого вы четы­ре дня тому назад обра­ти­ли в бег­ство с.42 и пре­сле­до­ва­ли бегу­щи­ми. Что же каса­ет­ся тех, кото­рых вы види­те с краю на левом флан­ге, — это те самые трид­цать пра­ви­те­лей, кото­рые лиши­ли нас безо вся­кой вины оте­че­ства, выгна­ли из наси­жен­ных мест и лиши­ли нас самых доро­гих и близ­ких людей. Но теперь дело в таком поло­же­нии, како­го они нико­гда не пред­виде­ли, но кото­рое было все­гда нашей завет­ной целью: мы про­ти­во­сто­им нашим про­тив­ни­кам с ору­жи­ем³⁹ в руках. (14) Мно­го при­шлось нам пере­не­сти неспра­вед­ли­во­стей: одни из нас были захва­че­ны во вре­мя обеда, дру­гие во вре­мя сна, третьи на рын­ке; неко­то­рые не толь­ко не совер­ши­ли ника­ко­го пре­ступ­ле­ния, но даже в то вре­мя, как были объ­яв­ле­ны изгнан­ни­ка­ми, были вда­ли от роди­ны. За все это боги теперь явно высту­пи­ли нам на помощь: когда им это полез­но, они нис­по­сы­ла­ют гро­зу при ясном небе⁴⁰; бла­го­да­ря их помо­щи нам уда­ет­ся, будучи мало­чис­лен­ны­ми, побеж­дать в бою огром­ные пол­чи­ща вра­гов и ста­вить тро­феи⁴¹. (15) И теперь они при­ве­ли нас в такое место, что вра­ги не могут пус­кать стрел и дро­ти­ков, так как они выстро­и­лись вверх по косо­го­ру, бла­го­да­ря чему пере­д­ние ряды меша­ют зад­ним; мы же, бро­сая вниз по скло­ну копья, дро­ти­ки и кам­ни, лег­ко попа­да­ем в них и мно­гих раним. (16) Не думай­те, что пер­вым рядам при­дет­ся сра­жать­ся на рав­ных усло­ви­ях: если вы теперь, как и сле­ду­ет ожи­дать, храб­ро пусти­те во вра­га град стрел, то ни одна стре­ла не про­па­дет даром, — все попа­дут в цель, так как на всей доро­ге нет ни местеч­ка, кото­рое не было бы заня­то вра­же­ским сол­да­том. Защи­ща­ясь от стрел, им при­дет­ся пря­тать­ся за щиты, так что мож­но будет как сле­пым нано­сить им уда­ры куда взду­ма­ет­ся и, напа­дая, обра­щать их в бег­ство. (17) Граж­дане! Вы долж­ны вести себя так, чтобы каж­дый из вас был в глу­бине души убеж­ден, что он глав­ный винов­ник победы. С божьей помо­щью эта победа вернет нам роди­ну, домаш­ний очаг, сво­бо­ду, почет, детей — тем, у кого они есть, — и жен. Бла­жен­ны те из нас, кото­рым суж­де­но победить и увидеть этот радост­ней­ший день. Счаст­ли­вы и те, кому суж­де­но пасть в бою: ни один богач в мире не воз­двигнет себе тако­го чуд­но­го памят­ни­ка. Когда насту­пит под­хо­дя­щий момент, я пер­вый запою пэан; при сло­вах пес­ни, при­зы­ваю­щих Эни­а­лия, мы еди­но­душ­но бро­сим­ся на вра­га и ото­мстим тем, кото­рые оскор­би­ли нас».

(18) Ска­зав это и обра­тив фронт к непри­я­те­лю, Фра­си­бул спо­кой­но ждал непри­я­тель­ско­го напа­де­ния. Дело в том, что про­ри­ца­тель изрек ему, что он может напа­дать на вра­га не преж­де, чем кто-либо из его вой­ска будет ранен или убит. «Слу­чит­ся же это, — ска­зал про­ри­ца­тель, — так, что я буду идти впе­ре­ди, а вы пой­де­те вслед за мной, и вы победи­те, а меня, мнит­ся мне, ожи­да­ет смерть». (19) Он не ошиб­ся в сво­ем пред­ска­за­нии: как толь­ко вою­ю­щие высту­пи­ли в бой, сам он, как буд­то руко­во­ди­мый каким-то тай­ным роком, пер­вый выско­чил из строя и, ворвав­шись в ряды непри­я­те­ля, нашел с.43 там смерть. Похо­ро­нен он в Кефи­се, в том месте, где его пере­хо­дят вброд. Но его това­ри­щи по ору­жию дей­ст­ви­тель­но победи­ли и пре­сле­до­ва­ли непри­я­те­ля до самой рав­ни­ны. Из трид­ца­ти пра­ви­те­лей в этом бою погиб­ли Кри­тий и Гип­по­мах, из Пирей­ской кол­ле­гии деся­ти⁴² — Хар­мид⁴³, сын Глав­ко­нов, кро­ме того в этом бою пало око­ло семи­де­ся­ти чело­век. Сол­да­ты Фра­си­бу­ла сня­ли ору­жие с побеж­ден­ных, но ни с кого из граж­дан не сня­ли хито­нов. После это­го было заклю­че­но пере­ми­рие для убор­ки тру­пов. Мно­гие сол­да­ты вою­ю­щих сто­рон под­хо­ди­ли друг к дру­гу и дру­же­люб­но раз­го­ва­ри­ва­ли. (20) Гла­ша­тай мистов Клео­крит, обла­дав­ший звуч­ным голо­сом, дав знак, чтобы водво­ри­лась тиши­на, ска­зал сле­дую­щее: «Граж­дане, за что вы нас изго­ня­е­те? За что хоти­те нашей смер­ти? Ведь, мы нико­гда не при­чи­ни­ли вам ника­ко­го зла, мы были ваши­ми соучаст­ни­ка­ми в самых свя­щен­ней­ших бого­слу­же­ни­ях и жерт­во­при­но­ше­ни­ях, в самых пыш­ных празд­не­ствах; мы вме­сте пля­са­ли, вме­сте ходи­ли в шко­лу, вме­сте сра­жа­лись, вме­сте неод­но­крат­но мы обре­ка­ли себя на край­нюю опас­ность и на суше и на море за общее наше спа­се­ние и сво­бо­ду. (21) Во имя богов — покро­ви­те­лей наших отцов и мате­рей, во имя род­ст­вен­ни­ков, свой­ст­вен­ни­ков и дру­зей — все это, ведь, у мно­гих из нас общее — посты­ди­тесь богов и людей и поло­жи­те конец тво­ри­мо­му вами пре­ступ­ле­нию про­тив оте­че­ства, пере­стань­те пови­но­вать­ся без­бож­ней­шим трид­ца­ти пра­ви­те­лям, кото­рые ради соб­ст­вен­ной при­бы­ли уби­ли за восемь меся­цев чуть ли не боль­ше афи­нян, чем все пело­пон­нес­ское вой­ско за десять лет вой­ны. (22) И тогда, когда ничто нам не пре­пят­ст­ву­ет наслаж­дать­ся бла­га­ми мира и поль­зо­вать­ся хоро­шим государ­ст­вен­ным устрой­ст­вом, они застав­ля­ют нас сра­жать­ся друг с дру­гом в самой позор­ной, тягост­ной, без­бож­ной, враж­деб­ной и богам и людям войне. Вы, ведь, и сами хоро­шо зна­е­те, что по мно­гим из тех, кото­рые теперь погиб­ли от наших рук, горю­е­те не толь­ко вы, но и мы пла­чем горю­чи­ми сле­за­ми».

Такую речь про­из­нес Клео­крит. Остав­ши­е­ся же в живых из пра­ви­те­лей, при­нуж­ден­ные в допол­не­ние к пора­же­нию еще выслу­шать такую речь, уве­ли сво­их вои­нов в город. (23) На сле­дую­щий день пра­ви­те­ли сиде­ли в заседа­нии сове­та, все­ми поки­ну­тые и глу­бо­ко удру­чен­ные. Что же каса­ет­ся трех тысяч граж­дан, то они на сво­их постах вели меж­ду собою ожив­лен­ные спо­ры. Те, кото­рые име­ли на сво­ей сове­сти какое-нибудь наси­лие и пото­му опа­са­лись, упор­но повто­ря­ли, что не сле­ду­ет усту­пать заняв­шим Пирей⁴⁴; те же, кото­рые не зна­ли за собой ника­ко­го пре­ступ­ле­ния, пре­крас­но пони­ма­ли и дру­гих убеж­да­ли, что нет ника­кой необ­хо­ди­мо­сти оста­вать­ся даль­ше в беде, гово­ря, что не надо пови­но­вать­ся пра­ви­те­лям и поз­во­лять им губить народ. В кон­це кон­цов они при­ня­ли поста­нов­ле­ние отнять власть у пра­ви­те­лей и выбрать на их место дру­гих. Было выбра­но десять чело­век, по одно­му от каж­дой филы.

с.44 (24) После это­го трид­цать пра­ви­те­лей бежа­ли в Элев­син, а власть над горо­жа­на­ми, крайне испу­ган­ны­ми и не дове­ря­ю­щи­ми друг дру­гу, пере­шла в руки избран­ных деся­ти лиц и гип­пар­хов. По ночам в Одеоне дежу­рил гар­ни­зон всад­ни­ков, имея нагото­ве и коней и щиты; вслед­ст­вие тре­вож­но­го состо­я­ния эти всад­ни­ки ходи­ли дозо­ром по город­ской стене вече­ром со щита­ми, а утром вер­хом, посто­ян­но опа­са­ясь, чтобы на горо­жан не напал кто-нибудь из засев­ших в Пирее. (25) Послед­ние, вслед­ст­вие сте­че­ния раз­но­об­раз­но­го наро­да, ста­ли уже очень мно­го­чис­лен­ны­ми; они сде­ла­ли себе щиты — одни из мас­сив­но­го дере­ва, дру­гие из иво­вых пру­тьев — и выкра­си­ли их в белую крас­ку. Ранее чем про­шло десять дней с захва­та Пирея, они дали клят­ву, что чуже­зем­цы кото­рые будут вое­вать вме­сте с ними, будут урав­не­ны в пода­тях⁴⁵ с граж­да­на­ми, и ста­ли совер­шать вылаз­ки из стен. В их вой­ске было очень мно­го гопли­тов и мно­же­ство лег­ко­во­ору­жен­ных; были у них и всад­ни­ки в чис­ле око­ло семи­де­ся­ти. Они про­из­во­ди­ли фура­жи­ров­ку и, захва­ты­вая дро­ва и пло­ды, к ночи воз­вра­ща­лись назад в Пирей. (26) Что же каса­ет­ся город­ских войск, то из пехо­тин­цев никто не решал­ся вый­ти, но всад­ни­кам уда­ва­лось от вре­ме­ни до вре­ме­ни уво­дить в плен отдель­ных гра­би­те­лей из чис­ла пирей­ских сол­дат и нано­сить им урон, когда они выхо­ди­ли спло­чен­ным стро­ем. Встре­ти­лись они так­же с несколь­ки­ми экс­о­ней­ца­ми, отпра­вив­ши­ми­ся за при­па­са­ми на свои поля. Гип­парх Лиси­мах каз­нил их, несмот­ря на их моль­бы и него­до­ва­ние мно­гих всад­ни­ков. (27) Засев­шие в Пирее, со сво­ей сто­ро­ны, уби­ли из чис­ла всад­ни­ков Кал­ли­ст­ра­та из филы Леон­ти­ды, захва­чен­но­го на поле. Они ста­ли настоль­ко уве­ре­ны в себе, что ста­ли ата­ко­вать город­скую сте­ну. Поз­во­лю себе еще рас­ска­зать сле­дую­щее о город­ском воен­ном меха­ни­ке. Узнав, что непри­я­тель соби­ра­ет­ся под­ве­сти сте­но­бит­ные маши­ны к город­ской стене и рас­ста­вить их на про­стран­стве меж­ду нею и Лике­ем, он при­ка­зал, чтобы на каж­дую теле­гу был поло­жен огром­ный камень, чтобы пара лоша­дей отвез­ла каж­дый такой камень к стене и чтобы эти кам­ни были сбро­ше­ны в раз­лич­ных местах ука­зан­но­го про­стран­ства. Когда это было испол­не­но, каж­дый из кам­ней при­чи­нил мас­су хло­пот непри­я­те­лю. (28) Затем были отправ­ле­ны послы в Лакеде­мон; трид­цать пра­ви­те­лей посла­ли сво­их послов из Элев­си­на, а граж­дане, попав­шие в спи­сок, — сво­их, из горо­да. Послы про­си­ли их при­слать помощь, заяв­ляя, что афин­ский народ отло­жил­ся от лакеде­мо­нян. Лисандр пола­гал, что засев­ших в Пирее мож­но будет ско­ро взять оса­дой, если запе­реть их с суши и с моря и лишить под­во­за съест­ных при­па­сов; он исхо­да­тай­ст­во­вал афи­ня­нам ссу­ду в сто талан­тов и добил­ся того, что сам он был послан гар­мо­стом во гла­ве сухо­пут­но­го вой­ска⁴⁶,а брат его Либий — навар­хом. (29) Напра­вив­шись в Элев­син, он при­со­еди­нил к себе по пути мно­го пело­пон­нес­ских гопли­тов; наварх же сто­ро­жил на море, чтобы к засев­шим в Пирее не было с.45 ника­ко­го под­во­за съест­ных при­па­сов. Таким обра­зом послед­ние ско­ро ока­за­лись в самом затруд­ни­тель­ном поло­же­нии, а город­ское вой­ско в виду под­держ­ки Лисанд­ра ста­ло сно­ва верить в свой успех. Вслед­ст­вие тако­го бле­стя­ще­го поло­же­ния дел царь Пав­са­ний стал завидо­вать Лисанд­ру: он боял­ся, что тот, выпол­нив свое пред­при­я­тие, про­сла­вит­ся и сде­ла­ет Афи­ны сво­им вла­де­ни­ем. Поэто­му он, скло­нив на свою сто­ро­ну тро­их⁴⁷ из чис­ла эфо­ров, сна­ря­жа­ет экс­пе­ди­цию в Афи­ны. (30) За ним после­до­ва­ли все союз­ни­ки, кро­ме бео­тий­цев и корин­фян. Послед­ние заяви­ли, что они счи­та­ют клят­во­пре­ступ­ни­че­ст­вом идти на афи­нян, ничем не нару­шив­ших союз­но­го дого­во­ра. Они зна­ли, что лакеде­мо­няне име­ют в виду поко­рить афи­нян и сде­лать их сво­и­ми вер­но­под­дан­ны­ми, и это было дей­ст­ви­тель­ной при­чи­ной их отка­за. Пав­са­ний рас­по­ло­жил­ся лаге­рем в так назы­вае­мом Гали­пе­де, око­ло Пирея, зани­мая пра­вый фланг; Лисандр же с наем­ни­ка­ми занял левый. (31) Затем Пав­са­ний послал послов к засев­шим в Пирее с пред­ло­же­ни­ем пре­кра­тить вой­ну и вер­нуть­ся к мир­но­му тру­ду, полу­чив назад свое преж­нее иму­ще­ство; когда же они отка­за­лись, он стал ата­ко­вать их толь­ко для вида, чтобы не выдать сво­его рас­по­ло­же­ния к ним. Этот при­ступ был без­ре­зуль­тат­ным и он вынуж­ден был отсту­пить, но на сле­дую­щий день, взяв с собой две моры лакеде­мон­ских и три филы афин­ских всад­ни­ков, он при­был в Тихую Гавань, чтобы высмот­реть, с какой сто­ро­ны Пирея удоб­нее все­го воз­ве­сти осад­ные укреп­ле­ния. (32) На обрат­ном пути на него напал отряд вра­гов и при­чи­нил ему мно­го бес­по­кой­ства; он рас­сер­дил­ся и при­ка­зал всад­ни­кам погнать­ся во весь опор за ними, а вме­сте с ними и пехо­те при­зы­ва послед­них деся­ти лет; вслед за ними дви­нул­ся он сам с осталь­ны­ми сол­да­та­ми. Они уби­ли око­ло трид­ца­ти лег­ко­во­ору­жен­ных, а осталь­ных пре­сле­до­ва­ли до Пирей­ско­го теат­ра. (33) Там сто­я­ли под ору­жи­ем все пирей­ские пель­та­сты и гопли­ты. Лег­ко­во­ору­жен­ные тот­час же выбе­жа­ли и ста­ли бро­сать дро­ти­ки, круп­ные кам­ни, стре­лы и камеш­ки из пра­щей. Лакеде­мо­няне, после того как мно­гие из них были ране­ны, ока­за­лись в труд­ном поло­же­нии и ста­ли шаг за шагом отсту­пать, не пово­ра­чи­вая фрон­та; но вра­ги, заме­тя это, ста­ли насту­пать еще оже­сто­чен­нее. Тогда в лакеде­мон­ском вой­ске ока­за­лись даже и уби­тые: Херон и Фиб­рах, оба поле­мар­ха, победи­тель на олим­пий­ских играх Лакрат и мно­го дру­гих; это те самые лакеде­мо­няне, моги­лы кото­рых мож­но видеть перед ворота­ми в Кера­ми­ке. (34) Увидя это, Фра­си­бул и про­чие гопли­ты бро­си­лись на под­мо­гу и тот­час же выстро­и­лись по восемь чело­век в ряд перед лег­ко­во­ору­жен­ны­ми. Пав­са­ний ока­зал­ся в крайне затруд­ни­тель­ном поло­же­нии; он отсту­пил при­бли­зи­тель­но на четы­ре или пять ста­дий к како­му-то хол­му и изве­стил лакеде­мо­нян и про­чих союз­ни­ков, чтобы они шли к нему. Там он выстро­ил­ся в очень глу­бо­кую фалан­гу и дви­нул­ся на афи­нян. Про­тив­ник не укло­нил­ся от руко­паш­но­го боя, но вско­ре с.46 часть афи­нян была оттес­не­на в рас­по­ло­жен­ное в Галий­ском деме⁴⁸ топ­кое место, а часть была обра­ще­на в бег­ство; из них погиб­ло при этом око­ло полу­то­ра­ста чело­век. (35) После это­го Пав­са­ний поста­вил тро­фей и уда­лил­ся. Он не толь­ко не думал гне­вать­ся на про­тив­ни­ков, но даже втайне подо­слал к ним людей, кото­рые вра­зу­ми­ли засев­ших в Пирее, с каки­ми пред­ло­же­ни­я­ми они долж­ны послать послов к нему и к быв­шим с ним эфо­рам. Те послу­ша­лись его сове­та. Пав­са­нию уда­лось так­же рас­ко­лоть и нахо­див­ших­ся в горо­де афи­нян на две пар­тии; сто­рон­ни­кам одной из них⁴⁹ он пред­ло­жил, чтобы они, собрав­шись в как мож­но боль­шем чис­ле, яви­лись к нему и к эфо­рам и заяви­ли, что им нет ника­ко­го смыс­ла вое­вать с заняв­ши­ми Пирей, но что они хотят при­ми­рить­ся и сооб­ща быть дру­зья­ми лакеде­мо­нян. Нав­клид, один из эфо­ров, с удо­воль­ст­ви­ем выслу­шал такие речи афи­нян. (36) У лакеде­мо­нян пола­га­ет­ся, что царя сопро­вож­да­ют в поход двое из чис­ла эфо­ров; поэто­му в лаге­ре и при­сут­ст­во­вал Нав­клид и дру­гой эфор; оба они боль­ше скло­ня­лись к обра­зу мыс­лей Пав­са­ния, неже­ли Лисанд­ра. Поэто­му они охот­но пре­про­во­ди­ли в Лакеде­мон послов от засев­ших в Пирее, шед­ших с пред­ло­же­ни­я­ми мира, а так­же и пред­ста­ви­те­лей пар­тии мень­шин­ства в горо­де — Кефи­со­фон­та и Меле­та. (37) После того как они ушли в Лакеде­мон, туда отпра­ви­лись послы от афин­ско­го пра­ви­тель­ства с заяв­ле­ни­ем, что они пре­да­ют самих себя и все свои укреп­ле­ния на волю лакеде­мо­нян. «Пусть же, — ска­за­ли они, — и засев­шие в Пирее, если они дей­ст­ви­тель­но, как они утвер­жда­ют, дру­зья лакеде­мо­ня­нам, сда­дут им Пирей и Муни­хию». (38) Услы­шав обо всем этом, эфо­ры и эккле­ты посла­ли в Афи­ны пят­на­дцать чело­век и пору­чи­ли им вме­сте с Пав­са­ни­ем поста­рать­ся изыс­кать наи­луч­шие усло­вия для при­ми­ре­ния враж­дую­щих пар­тий. Им уда­лось поми­рить афи­нян на сле­дую­щих усло­ви­ях: 1) обе пар­тии долж­ны отныне не враж­до­вать меж­ду собой; 2) каж­дый полу­ча­ет свое преж­нее иму­ще­ство, кро­ме трид­ца­ти пра­ви­те­лей, кол­ле­гии один­на­дца­ти и деся­ти быв­ших началь­ни­ков Пирея; 3) кто из вла­дев­ших горо­дом боит­ся народ­но­го шце­ния, может посе­лить­ся в Элев­сине. (39) Добив­шись при­ми­ре­ния на таких усло­ви­ях, Пав­са­ний рас­пу­стил свое вой­ско, а засев­шие в Пирее взо­шли с ору­жи­ем в руках на Акро­поль и совер­ши­ли жерт­во­при­но­ше­ние Афине. (40) Когда они спу­сти­лись с Акро­по­ля, стра­те­ги созва­ли народ­ное собра­ние⁵⁰, и Фра­си­бул ска­зал сле­дую­щее: «Я очень реко­мен­до­вал бы вам, зани­мав­шим преж­де город, дать себе отчет в вашем обра­зе дей­ст­вий. Для это­го преж­де все­го рас­суди­те, пожа­луй­ста: какие такие заслу­ги дали вам пра­во быть настоль­ко само­на­де­ян­ны­ми, чтобы пре­тен­до­вать на власть над нами? Не счи­та­е­те ли вы себя более спра­вед­ли­вы­ми, неже­ли мы? Но, ведь, народ, будучи бед­нее вас, нико­гда не при­чи­нял вам обид с целью выго­ды, вы же, будучи самой бога­той частью насе­ле­ния горо­да, учи­ни­ли целый ряд гнус­но­стей коры­сти с.47 ради. Итак, вы нас нисколь­ко не пре­вос­хо­ди­те в спра­вед­ли­во­сти. Теперь рас­смот­рим, не может ли, чего доб­ро­го, ваше само­мне­ние осно­вы­вать­ся на храб­ро­сти. (41) Но раз­ве мог быть луч­ший слу­чай убедить­ся в том, кто из нас храб­рее, чем та борь­ба, кото­рую мы вели друг с дру­гом? Или, может быть, вы ска­же­те, что вы пре­вос­хо­ди­те нас разу­мом? Но, ведь, вы име­ли в сво­их руках и кре­пость, и ору­жие, и день­ги, и союз­ни­ков-пело­пон­нес­цев, — и тем не менее вашей вла­сти поло­жи­ли конец люди, лишен­ные все­го это­го! Или ваше само­мне­ние осно­ва­но на рас­по­ло­же­нии к вам лакеде­мо­нян, — тех самых лакеде­мо­нян, кото­рые теперь спо­кой­но ушли, выдав вас оби­жен­но­му вами наро­ду, как выда­ют постра­дав­ше­му уку­сив­шую его соба­ку, пред­ва­ри­тель­но поса­див ее на цепь? (42) Вы же, зани­мав­шие Пирей, несо­мнен­но не толь­ко нико­гда не нару­ша­ли сво­их клятв, но, в допол­не­ние к про­чим душев­ным каче­ствам, дока­за­ли, что вы вер­ны сло­ву и бла­го­че­сти­вы». Он гово­рил еще мно­го подоб­ных вещей и закон­чил тем, что не сле­ду­ет устра­и­вать ника­ких пере­во­ротов, но надо испол­нять ста­рые афин­ские зако­ны. Затем он рас­пу­стил народ­ное собра­ние. (43) С этих пор, выбрав долж­ност­ных лиц, они ста­ли жить под сенью ста­рых зако­нов. Через неко­то­рое вре­мя, одна­ко, при­шло изве­стие, что засев­шие в Элев­сине при­гла­ша­ют к себе на служ­бу наем­ни­ков. Тогда соста­ви­лось все­на­род­ное опол­че­ние, отпра­вив­ше­е­ся про­тив них. Стра­те­ги элев­син­цев, вышед­шие для пере­го­во­ров, были уби­ты, а к осталь­ным были подо­сла­ны дру­зья и род­ст­вен­ни­ки, кото­рые убеди­ли их заклю­чить мир с афи­ня­на­ми. Обе сто­ро­ны дали клят­вы, что не будут пом­нить про­шло­го зла; засев­шие в Элев­сине по сию пору поль­зу­ют­ся граж­дан­ски­ми пра­ва­ми, и народ не нару­ша­ет сво­их клятв.