Сравнительные жизнеописания

Тесей

1. Подоб­но тому как уче­ные мужи, трудясь над опи­са­ни­ем земель, все усколь­заю­щее от их зна­ния оттес­ня­ют к самым кра­ям кар­ты, поме­чая на полях: «Далее без­вод­ные пес­ки и дикие зве­ри», или: «Болота Мра­ка», или: «Скиф­ские моро­зы», или: «Ледо­ви­тое море», точ­но так же и мне, Сосий Сене­ци­он, в рабо­те над срав­ни­тель­ны­ми жиз­не­опи­са­ни­я­ми прой­дя чрез вре­ме­на, доступ­ные осно­ва­тель­но­му изу­че­нию и слу­жа­щие пред­ме­том для исто­рии, заня­той под­лин­ны­ми собы­ти­я­ми, мож­но было бы о поре более древ­ней ска­зать: «Далее чуде­са и тра­гедии, раздо­лье для поэтов и мифо­гра­фов, где нет места досто­вер­но­сти и точ­но­сти». Но коль ско­ро мы изда­ли рас­сказ о зако­но­да­те­ле Ликур­ге и царе Нуме, то сочли разум­ным дой­ти и до Рому­ла, в ходе повест­во­ва­ния ока­зав­шись совсем рядом с его вре­ме­нем. И вот, когда я заду­мал­ся, гово­ря сло­ва­ми Эсхи­ла,

мне пред­ста­ви­лось, что с отцом непо­беди­мо­го и про­слав­лен­но­го Рима сле­ду­ет сопо­ста­вить и срав­нить осно­ва­те­ля пре­крас­ных, все­ми вос­пе­тых Афин. Я бы хотел, чтобы ска­зоч­ный вымы­сел под­чи­нил­ся разу­му и при­нял види­мость насто­я­щей исто­рии. Если же кое-где он со свое­воль­ным пре­зре­ни­ем отвер­нет­ся от прав­до­по­до­бия и не поже­ла­ет даже при­бли­зить­ся к нему, про­сим бла­го­склон­но­го чита­те­ля отне­стись со снис­хож­де­ни­ем к этим рас­ска­зам о ста­рине.

2. Итак, мне каза­лось, что Тесей во мно­гом схо­ден с Рому­лом. Оба появи­лись на свет тай­но и вне бра­ка, обо­им при­пи­сы­ва­лось боже­ст­вен­ное про­ис­хож­де­ние,

у обо­их сила соеди­не­на с муд­ро­стью. Один осно­вал Рим, дру­гой Афи­ны — два самых зна­ме­ни­тых горо­да в мире. Оба — похи­ти­те­ли жен­щин. Ни тот, ни дру­гой не избег­ли семей­ных бед­ст­вий и горя в част­ной жиз­ни, а под конец, гово­рят, стя­жа­ли нена­висть сограж­дан — конеч­но, если неко­то­рые пре­да­ния, наи­ме­нее бас­но­слов­ные, спо­соб­ны ука­зать нам путь к истине.

3. Род Тесея со сто­ро­ны отца вос­хо­дит к Эрех­тею³ и пер­вым корен­ным жите­лям Атти­ки, а с мате­рин­ской сто­ро­ны — к Пело­пу. Пелоп воз­вы­сил­ся сре­ди пело­пон­нес­ских госуда­рей бла­го­да­ря не столь­ко богат­ству, сколь­ко мно­го­чис­лен­но­му потом­ству: мно­гих из доче­рей он выдал замуж за самых знат­ных граж­дан, а сыно­вей поста­вил во гла­ве мно­гих горо­дов. Один из них, Пит­фей, дед Тесея, осно­вав­ший неболь­шой город Тре­зен, поль­зо­вал­ся сла­вою уче­ней­ше­го и муд­рей­ше­го мужа сво­его вре­ме­ни. Образ­цом и вер­ши­ною подоб­ной муд­ро­сти были, по-види­мо­му, изре­че­ния Геси­о­да, преж­де все­го в его «Трудах и днях»; одно из них, как сооб­ща­ют, при­над­ле­жа­ло Пит­фею:

Тако­го мне­ния дер­жит­ся и фило­соф Ари­сто­тель. А Эври­пид, назы­вая Иппо­ли­та «питом­цем непо­роч­но­го Пит­фея»⁵, пока­зы­ва­ет, сколь высо­ким было ува­же­ние к послед­не­му.

Эгей, желав­ший иметь детей, полу­чил от Пифии обще­из­вест­ное пред­ска­за­ние: бог вну­шал ему не всту­пать в связь ни с одной жен­щи­ной, пока он не при­будет в Афи­ны. Но выска­за­но это было не совсем ясно, и пото­му, при­дя в Тре­зен, Эгей поведал Пит­фею о боже­ст­вен­ном веща­нии, зву­чав­шем так:

Пит­фей понял, в чем дело, и то ли убедил его, то ли при­нудил обма­ном сой­тись с Этрой. Узнав, что это дочь Пит­фея, и пола­гая, что она понес­ла, Эгей уехал, оста­вив в Тре­зене свой меч и сан­да­лии спря­тан­ны­ми под огром­ным кам­нем с углуб­ле­ни­ем, доста­точ­но обшир­ным, чтобы вме­стить и то, и дру­гое. Он открыл­ся одной толь­ко Этре и про­сил ее, если родит­ся сын и, воз­му­жав, смо­жет отва­лить камень и достать спря­тан­ное, отпра­вить юно­шу с мечом и сан­да­ли­я­ми к нему, но так, чтобы об этом никто не знал, сохра­няя все в глу­бо­чай­шей тайне: Эгей очень боял­ся коз­ней Пал­лан­ти­дов (то были пять­де­сят сыно­вей Пал­лан­та⁶), пре­зи­рав­ших его за без­дет­ность.

4. Этра роди­ла сына, и одни утвер­жда­ют, что он был назван Тесе­ем⁷ сра­зу, по кла­ду с при­мет­ны­ми зна­ка­ми, дру­гие — что поз­же, в Афи­нах, когда Эгей при­знал его сво­им сыном. Пока он рос у Пит­фея, его настав­ни­ком и вос­пи­та­те­лем был Кон­нид, кото­ро­му афи­няне и поныне, за день до празд­ни­ка Тесеи⁸, при­но­сят в жерт­ву бара­на — память и поче­сти, гораздо более заслу­жен­ные, неже­ли те, что ока­зы­ва­ют скуль­п­то­ру Сила­ни­о­ну и живо­пис­цу Парра­сию, созда­те­лям изо­бра­же­ний Тесея.

5. Тогда еще было при­ня­то, чтобы маль­чи­ки, выхо­дя из дет­ско­го воз­рас­та, отправ­ля­лись в Дель­фы и посвя­ща­ли богу пер­ви­ны сво­их волос. Посе­тил Дель­фы и Тесей (гово­рят, что там есть место, кото­рое и теперь зовет­ся Тесея — в его честь), но воло­сы остриг толь­ко спе­ре­ди, как, по сло­вам Гоме­ра⁹, стриг­лись абан­ты, и этот вид стриж­ки был назван «Тесе­е­вым». Стричь­ся так абан­ты нача­ли пер­вы­ми, а не выучи­лись у ара­бов, как дума­ют неко­то­рые, и не под­ра­жа­ли мисий­цам. Они были воин­ст­вен­ным наро­дом, масте­ра­ми ближ­не­го боя, и луч­ше всех уме­ли сра­жать­ся вру­ко­паш­ную, как о том свиде­тель­ст­ву­ет и Архи­лох в сле­дую­щих стро­ках:

И вот, чтобы вра­ги не мог­ли ухва­тить их за воло­сы, они корот­ко стриг­лись. Из этих же сооб­ра­же­ний, бес­спор­но, и Алек­сандр Македон­ский при­ка­зал, гово­рят, сво­им вое­на­чаль­ни­кам обрить македо­ня­нам боро­ды, к кото­рым в бит­ве так и тянут­ся руки про­тив­ни­ков.

6. В тече­ние все­го это­го вре­ме­ни Этра скры­ва­ла истин­ное про­ис­хож­де­ние Тесея, а Пит­фей рас­про­стра­нял слух, буд­то она роди­ла от Посей­до­на. Дело в том, что тре­зен­цы осо­бен­но чтут Посей­до­на, это их бог-хра­ни­тель, ему они посвя­ща­ют начат­ки пло­дов и на моне­тах чека­нят трезу­бец. Тесей был еще совсем молод, когда вме­сте с кре­по­стью тела в нем обна­ру­жи­лись отва­га, рас­суди­тель­ность, твер­дый и в то же вре­мя живой ум, и вот Этра, под­ведя его к кам­ню и открыв тай­ну его рож­де­ния, веле­ла ему достать опо­зна­ва­тель­ные зна­ки, остав­лен­ные отцом, и плыть в Афи­ны. Юно­ша про­скольз­нул под камень и лег­ко его при­под­нял, но плыть морем отка­зал­ся, невзи­рая на без­опас­ность путе­ше­ст­вия и прось­бы деда с мате­рью. Меж­ду тем добрать­ся в Афи­ны сушею было труд­но: на каж­дом шагу пут­ни­ка под­сте­ре­га­ла опас­ность погиб­нуть от руки раз­бой­ни­ка или зло­дея. Тот век про­из­вел на свет людей, мощью рук, быст­ро­тою ног и силою тела пре­вос­хо­див­ших, по-види­мо­му, обыч­ные чело­ве­че­ские воз­мож­но­сти, людей неуто­ми­мых, но свои при­род­ные пре­иму­ще­ства не обра­щав­ших ни на что полез­ное или доб­рое; напро­тив, они наслаж­да­лись сво­им наг­лым буй­ст­вом, дава­ли выход сво­им силам в дико­сти и сви­реп­стве, в убий­стве и рас­пра­ве над любым встреч­ным и, счи­тая, что боль­шей частью смерт­ные хва­лят совесть, спра­вед­ли­вость и чело­веч­ность, лишь не реша­ясь сами чинить наси­лия и стра­шась им под­верг­нуть­ся, были уве­ре­ны, что ни одно из этих качеств не подо­ба­ет тем, кто пре­вос­хо­дит мощью дру­гих. Стран­ст­вуя по све­ту, Геракл часть их истре­бил, осталь­ные при его при­бли­же­нии в ужа­се раз­бе­жа­лись, попря­та­лись и, вла­ча жал­кое суще­ст­во­ва­ние, были все­ми забы­ты. Когда же с Герак­лом стряс­лась беда и он, убив Ифи­та¹¹, уда­лил­ся в Лидию, где дол­го нес раб­скую служ­бу у Омфа­лы, сам нало­жив на себя такую кару за убий­ство, у лидий­цев воца­ри­лись мир и без­мя­теж­ное спо­кой­ст­вие, зато в гре­че­ских зем­лях зло­де­я­ния вновь вырва­лись нару­жу и рас­цве­ли пыш­ным цве­том: не было нико­го, кто бы их пода­вил или обуздал. Вот поче­му пеший путь из Пело­пон­не­са в Афи­ны гро­зил гибе­лью, и Пит­фей, рас­ска­зы­вая Тесею о каж­дом из раз­бой­ни­ков и зло­де­ев в отдель­но­сти, о том, како­вы они и что тво­рят с чуже­стран­ца­ми, убеж­дал вну­ка ехать морем. Но Тесея, как вид­но, уже дав­но тай­но вол­но­ва­ла сла­ва Герак­ла: юно­ша питал к нему вели­чай­шее ува­же­ние и все­гда был готов слу­шать тех, кто гово­рил о герое, в осо­бен­но­сти оче­вид­цев, свиде­те­лей его дея­ний и рече­ний. Он испы­ты­вал, несо­мнен­но, те же самые чув­ства, какие мно­го поз­же испы­тал Феми­стокл, при­зна­вав­ший­ся, что его лиша­ет сна тро­фей¹² Миль­ти­а­да. Так и Тесею, вос­хи­щав­ше­му­ся доб­ле­стью Герак­ла, и ночью сни­лись его подви­ги, и днем не дава­ли покоя рев­ность и сопер­ни­че­ство, направ­ляя мысль к одно­му — как бы свер­шить то же, что Геракл.

7. Они состо­я­ли в кров­ном род­стве, ибо роди­лись от двою­род­ных сестер: Этра была доче­рью Пит­фея, Алк­ме­на — Лисиди­ки, а Пит­фей с Лисиди­кой были бра­том и сест­рою, детьми Гип­по­да­мии и Пело­па. Поэто­му Тесей счи­тал нестер­пи­мым позо­ром, в то вре­мя как Геракл ходил на зло­де­ев повсюду, очи­щая от них и сушу и море, укло­нить­ся от битв, кото­рые сами ждут его на пути, бег­ст­вом по морю уни­зить бога, кото­ро­го мол­ва назы­ва­ет его отцом, а насто­я­ще­му отцу про­сто доста­вить при­мет­ные зна­ки — сан­да­лии и неза­пят­нан­ный кро­вью меч, — вме­сто того, чтобы сра­зу же обна­ру­жить чекан сво­его про­ис­хож­де­ния в слав­ных и высо­ких поступ­ках.

Рас­судив­ши так, он дви­нул­ся в доро­гу с наме­ре­ни­ем нико­го не оби­жать, но не давать спус­ку и поща­ды зачин­щи­кам наси­лия. 8. И преж­де все­го, в Эпидавр­ской зем­ле, ему дове­лось столк­нуть­ся с Пери­фе­том, ору­жи­ем кое­му слу­жи­ла пали­ца (он так и звал­ся «Пали­це­нос­ным»); Пери­фет задер­жал Тесея и пытал­ся не пустить его даль­ше, но был убит. Пали­ца полю­би­лась Тесею, он взял ее с собой и с тех пор посто­ян­но поль­зо­вал­ся ею в боях, как Геракл — льви­ною шку­рой: Геракл носил на пле­чах свиде­тель­ство того, сколь велик был зверь, кото­ро­го он оси­лил, пали­ца Тесея как бы воз­ве­ща­ла: «Мой новый хозя­ин меня одо­лел, но в его руках я неодо­ли­ма».

На Ист­ме он каз­нил Синида, сги­ба­те­ля сосен, — тем же самым спо­со­бом, каким Синид погу­бил мно­гих пут­ни­ков¹³. Не имея в этом деле ни навы­ка, ни опы­та, Тесей дока­зал, что при­род­ная доб­лесть выше вся­кой тща­тель­ной выуч­ки. У Синида была дочь по име­ни Пери­гу­на, очень кра­си­вая и гро­мад­но­го роста. Она бежа­ла, и Тесей искал ее повсюду. Забив­шись в густые зарос­ли сте­бы и дикой спар­жи, Пери­гу­на про­сто­душ­но, совсем по-дет­ски моли­ла эти рас­те­ния — слов­но они мог­ли услы­шать и понять — укрыть ее и спа­сти и кля­лась нико­гда боль­ше их не ломать и не жечь. Но Тесей звал ее, заве­ряя, что поза­бо­тит­ся о ней и не при­чи­нит ей ника­кой обиды, и она вышла; она роди­ла от Тесея сына Мела­нип­па, а впо­след­ст­вии была супру­гой эха­лий­ца Деионея, сына Эври­та, за кото­ро­го ее выдал Тесей. От Мела­нип­па, сына Тесея, родил­ся Иокс, помо­гав­ший Орни­ту выве­сти пере­се­лен­цев в Карию. Вот поче­му у потом­ков Иок­са исста­ри пове­лось не жечь ни сте­бы, ни колю­чек дикой спар­жи, но глу­бо­ко их чтить.

9. Кром­ми­он­ская сви­нья¹⁴ по клич­ке Фэя была воин­ст­вен­ным и сви­ре­пым диким зве­рем, про­тив­ни­ком отнюдь не пустяш­ным. Мимо­хо­дом Тесей под­сте­рег ее и убил, чтобы не каза­лось, буд­то все свои подви­ги он совер­ша­ет по необ­хо­ди­мо­сти; вдо­ба­вок он счи­тал, что опол­чать­ся про­тив негод­ных людей храб­ро­му мужу сле­ду­ет лишь в ответ на их враж­деб­ные дей­ст­вия, но на бла­го­род­но­го зве­ря до́лжно напа­дать пер­во­му, невзи­рая на опас­ность. Неко­то­рые, прав­да, утвер­жда­ют, что Фэя была раз­бой­ни­ца, кро­во­жад­ная и раз­нуздан­ная; оби­та­ла-де она там же, в Кром­ми­оне, «Сви­ньей» ее про­зва­ли за гнус­ный нрав и образ жиз­ни, а Тесей, мол, ее умерт­вил.

10. Око­ло гра­ниц Мега­риды Тесей убил Ски­ро­на, сбро­сив его со ска­лы. Обыч­но гово­рят, что Ски­рон гра­бил про­хо­жих, но есть и дру­гое мне­ние — буд­то он бес­чин­но и наг­ло про­тя­ги­вал чуже­зем­цам ноги и при­ка­зы­вал мыть, а когда те при­ни­ма­лись за дело, уда­ром пят­ки стал­ки­вал их в море. Одна­ко мегар­ские писа­те­ли оспа­ри­ва­ют эту мол­ву, «вою­ют со ста­ри­ной», по сло­ву Симо­нида, наста­и­вая на том, что Ски­рон не был ни наг­ле­цом, ни гра­би­те­лем, напро­тив — карал гра­би­те­лей и нахо­дил­ся в род­стве и друж­бе с бла­го­род­ны­ми и спра­вед­ли­вы­ми людь­ми. Ведь Эака¹⁵ счи­та­ют бла­го­че­сти­вей­шим из гре­ков, Ких­рею Сала­мин­ско­му возда­ют в Афи­нах боже­ские поче­сти, каж­до­му извест­на доб­лесть Пелея и Тела­мо­на, а меж­ду тем Ски­рон — зять Ких­рея, тесть Эака, дед Пелея и Тела­мо­на, родив­ших­ся от Энде­иды, доче­ри Ски­ро­на и Харик­ло́. Неве­ро­ят­но, чтобы луч­шие из луч­ших пород­ни­лись с самым низ­ким и под­лым, отда­ли ему и, в свою оче­редь, при­ня­ли из его рук вели­чай­ший и дра­го­цен­ней­ший дар! Тесей убил Ски­ро­на, заклю­ча­ют эти писа­те­ли, не в пер­вое свое путе­ше­ст­вие, по доро­ге в Афи­ны, а поз­же, когда отнял у мега­рян Элев­син, обма­нув тамош­не­го пра­ви­те­ля Диок­ла. Тако­вы про­ти­во­ре­чия в пре­да­ни­ях о Ски­роне.

11. В Элев­сине Тесей умерт­вил Кер­ки­о­на, одолев его в борь­бе, потом, немно­го далее, в Гер­ме, — Дама­ста-Рас­тя­га­те­ля¹⁶, заста­вив его само­го срав­нять­ся дли­ною с ложем, точь-в-точь как тот обхо­дил­ся со сво­и­ми гостя­ми. Посту­пая так, Тесей под­ра­жал Герак­лу. Геракл каз­нил напа­дав­ших тою же каз­нью, какую они гото­ви­ли ему: Буси­рида при­нес в жерт­ву богам, Антея побо­рол, Кик­на убил в поедин­ке, а Тер­ме­ру¹⁷ про­ло­мил череп. Отсюда, как сооб­ща­ют, и пошла пого­вор­ка о Тер­ме­ро­вом бед­ст­вии, ибо Тер­мер разил встреч­ных насмерть уда­ром голо­вы. Таким обра­зом и Тесей карал зло­де­ев, тер­пев­ших от него лишь ту муку, какой они под­вер­га­ли дру­гих, и нес­ших спра­вед­ли­вую рас­пла­ту в меру соб­ст­вен­ной неспра­вед­ли­во­сти.

12. Затем он пошел даль­ше, и у реки Кефи­са его встре­ти­ли мужи из рода Фита­лидов¹⁸. Они пер­вы­ми его при­вет­ст­во­ва­ли и, выслу­шав его прось­бу об очи­ще­нии, совер­ши­ли поло­жен­ные обряды, при­нес­ли уми­ло­сти­ви­тель­ные жерт­вы, а затем уго­сти­ли его у себя в доме — а до тех пор он не встре­чал еще ни одно­го госте­при­им­но­го чело­ве­ка на сво­ем пути.

В вось­мой день меся­ца кро­ния, ныне име­ну­е­мо­го гека­том­бео­ном, Тесей при­был в Афи­ны. Он застал в горо­де вол­не­ния и рас­при, да и в семье Эгея все было нелад­но. С ним жила бежав­шая из Корин­фа Медея, кото­рая посу­ли­ла царю с помо­щью вол­шеб­ных зелий исце­лить его от без­дет­но­сти. Дога­дав­шись пер­вой, кто такой Тесей, она уго­во­ри­ла Эгея, еще ни о чем не подо­зре­вав­ше­го, дрях­ло­го и во всем видев­ше­го угро­зу мяте­жа, опо­ить гостя ядом во вре­мя уго­ще­ния. При­дя к зав­тра­ку, Тесей почел за луч­шее не откры­вать, кто он такой, но пре­до­ста­вить отцу воз­мож­ность само­му узнать сына; и вот, когда пода­ли мясо, он выта­щил нож, чтобы, раз­ре­зая еду, пока­зать ста­ри­ку меч¹⁹. Эгей сра­зу узнал свой меч, отшвыр­нул чашу с ядом, рас­спро­сил сына, обнял его, и, созвав­ши граж­дан, пред­ста­вил им Тесея; афи­няне радост­но при­ня­ли юно­шу — они были уже наслы­ша­ны о его храб­ро­сти. Гово­рят, что когда чаша упа­ла, яд раз­лил­ся как раз на том месте, кото­рое ныне обне­се­но огра­дой и нахо­дит­ся в пре­де­лах Дель­фи­ния²⁰. Эгей жил там, и изо­бра­же­ние Гер­ме­са, сто­я­щее к восто­ку от хра­ма, назы­ва­ют «Гер­ме­сом у Эге­е­вых врат».

13. До той поры пал­лан­ти­ды наде­я­лись завла­деть цар­ст­вом, если Эгей умрет, не оста­вив потом­ства. Но тут пре­ем­ни­ком был объ­яв­лен Тесей, и, кипя зло­бою от того, что над ними цар­ст­ву­ет Эгей, все­го-навсе­го усы­нов­лен­ный Пан­ди­о­ном²¹ и не име­ю­щий ни малей­ше­го отно­ше­ния к роду Эрех­тея, а вслед за ним царем сде­ла­ет­ся Тесей, тоже при­ше­лец и чужак, они нача­ли вой­ну. Мятеж­ни­ки раз­би­лись на два отряда: одни во гла­ве с Пал­лан­том откры­то дви­ну­лись на город со сто­ро­ны Сфет­та, дру­гие устро­и­ли заса­ду в Гар­гет­те, чтобы уда­рить на про­тив­ни­ка с двух сто­рон. Сре­ди них был гла­ша­тай, уро­же­нец Агнун­та по име­ни Леой²². Он сооб­щил Тесею о замыс­ле пал­лан­ти­дов, и тот, неожи­дан­но напав на сидев­ших в заса­де, всех пере­бил. Узнав о гибе­ли това­ри­щей, раз­бе­жал­ся и отряд Пал­лан­та. С тех пор, гово­рят, граж­дане из дема Пал­ле­на не заклю­ча­ют бра­ков с агнун­тий­ца­ми и гла­ша­таи у них не выкри­ки­ва­ют обыч­но­го: «Слу­шай­те люди!» — эти сло­ва им нена­вист­ны из-за пре­да­тель­ства Леоя.

14. Не желая сидеть без дела и в то же вре­мя ста­ра­ясь при­об­ре­сти любовь наро­да, Тесей вышел про­тив Мара­фон­ско­го быка, при­чи­няв­ше­го нема­ло зла и хло­пот жите­лям Четы­рёх­гра­дия²³, и, захва­тив его живьем, пока­зал афи­ня­нам, про­ведя через весь город, а затем при­нес в жерт­ву Апол­ло­ну-Дель­фи­нию.

Что каса­ет­ся пре­да­ния о Гека­ле²⁴ и ее госте­при­им­стве, в нем, на мой взгляд, есть какая-то доля исти­ны. В самом деле, окрест­ные демы все вме­сте справ­ля­ли Гека­ле­сии, при­но­ся жерт­вы Зев­су Гекаль­ско­му, и чти­ли Гека­лу, назы­вая ее умень­ши­тель­ным име­нем, в память о том, что она, при­ютив Тесея, еще совсем юно­го, по-ста­ру­ше­чьи при­вет­ли­во встре­ти­ла его и тоже назы­ва­ла лас­ка­тель­ны­ми име­на­ми. А так как перед бит­вой Гека­ла моли­лась за него Зев­су и дала обет, если Тесей оста­нет­ся невредим, при­не­сти богу жерт­ву, но не дожи­ла до его воз­вра­ще­ния, она, по при­ка­зу Тесея, полу­чи­ла после смер­ти ука­зан­ное выше возда­я­ние за свое раду­шие. Так рас­ска­зы­ва­ет Фило­хор.

15. Немно­го спу­стя с Кри­та в тре­тий раз при­еха­ли за данью. Когда после ковар­но­го, по обще­му убеж­де­нию, убий­ства Анд­ро­гея²⁵ в Атти­ке, Минос, воюя, при­чи­нял афи­ня­нам неис­чис­ли­мые бед­ст­вия, а боги разо­ря­ли и опу­сто­ша­ли стра­ну, — на нее обру­шил­ся недо­род и страш­ный мор, иссяк­ли реки, — бог воз­ве­стил, что гнев небес успо­ко­ит­ся и бед­ст­ви­ям насту­пит конец, если афи­няне уми­ло­сти­вят Мино­са и скло­нят его пре­кра­тить враж­ду, и вот, отпра­вив послов с прось­бой о мире, они заклю­чи­ли согла­ше­ние, по кото­ро­му обя­за­лись каж­дые девять лет посы­лать на Крит дань — семе­рых не знаю­щих бра­ка юно­шей и столь­ко же деву­шек. В этом соглас­ны почти все писа­те­ли.

Если верить пре­да­нию, наи­бо­лее любез­но­му тра­ги­кам, достав­лен­ных на Крит под­рост­ков губил в Лаби­рин­те Мино­тавр, или же, по-дру­го­му, они уми­ра­ли сами, блуж­дая и не нахо­дя выхо­да. Мино­тавр, как ска­за­но у Эври­пида²⁶, был

и:

16. Но, по сло­вам Фило­хо­ра, кри­тяне отвер­га­ют это пре­да­ние и гово­рят, что Лаби­ринт был обык­но­вен­ной тюрь­мой, где заклю­чен­ным не дела­ли ниче­го дур­но­го и толь­ко кара­у­ли­ли их, чтобы они не убе­жа­ли, и что Минос устра­и­вал гим­ни­че­ские состя­за­ния в память об Анд­ро­гее, а победи­те­лю давал в награ­ду афин­ских под­рост­ков, до поры содер­жав­ших­ся под стра­жею в Лаби­рин­те. На пер­вых состя­за­ни­ях победил вое­на­чаль­ник по име­ни Тавр, поль­зо­вав­ший­ся тогда у Мино­са вели­чай­шим дове­ри­ем, чело­век гру­бо­го и дико­го нра­ва, обхо­див­ший­ся с под­рост­ка­ми высо­ко­мер­но и жесто­ко. Ари­сто­тель в «Государ­ст­вен­ном устрой­стве Бот­тии»²⁷ так­же совер­шен­но ясно дает понять, что не верит, буд­то Минос лишал под­рост­ков жиз­ни: они, пола­га­ет фило­соф, успе­ва­ли соста­рить­ся на Кри­те, неся раб­скую служ­бу. Неко­гда кри­тяне, испол­няя ста­рин­ный обет, отпра­ви­ли в Дель­фы сво­их пер­вен­цев, и сре­ди послан­ных были потом­ки афи­нян. Одна­ко пере­се­лен­цы не смог­ли про­кор­мить­ся на новом месте и сна­ча­ла уеха­ли за море, в Ита­лию; они про­жи­ли неко­то­рое вре­мя в Иапи­гии, а затем, воз­вра­тив­шись, обос­но­ва­лись во Фра­кии и полу­чи­ли имя бот­тий­цев. Вот поче­му, закан­чи­ва­ет Ари­сто­тель, бот­тий­ские девуш­ки во вре­мя жерт­во­при­но­ше­ний ино­гда при­пе­ва­ют: «Пой­дем­те в Афи­ны!».

Да, поис­ти­не страш­ное дело — нена­висть горо­да, вла­де­ю­ще­го даром сло­ва! В атти­че­ском теат­ре Мино­са неиз­мен­но поно­си­ли и осы­па­ли бра­нью, ему не помог­ли ни Геси­од, ни Гомер²⁸ (пер­вый назвал его «цар­ст­вен­ней­шим из госуда­рей», вто­рой — «собе­сед­ни­ком Кро­ни­о­на»), верх одер­жа­ли тра­ги­ки, вылив­шие на него с проске­ния и ске­ны²⁹ целое море хулы и осла­вив­шие Мино­са жесто­ким насиль­ни­ком. А ведь в пре­да­ни­ях гово­рит­ся, что он царь и зако­но­да­тель, и что судья Рада­мант блюдет его спра­вед­ли­вые уста­нов­ле­ния.

17. Итак, подо­спел срок отсы­лать дань в тре­тий раз; роди­те­лям, у кото­рых были не знав­шие бра­ка дети, при­хо­ди­лось, сооб­раз­но жре­бию, рас­ста­вать­ся с сыно­вья­ми или дочерь­ми, и сно­ва у Эгея пошли раздо­ры с сограж­да­на­ми, кото­рые горе­ва­ли и с него­до­ва­ни­ем сето­ва­ли на то, что винов­ник всех бед­ст­вий един­ст­вен­ный сво­бо­ден от нака­за­ния, что, заве­щав власть неза­кон­но­рож­ден­но­му и чуже­зем­цу, он рав­но­душ­но глядит, как они теря­ют закон­ных отпрыс­ков и оста­ют­ся без­дет­ны­ми. Эти жало­бы угне­та­ли Тесея, и, счи­тая сво­им дол­гом не дер­жать­ся в сто­роне, но разде­лить участь сограж­дан, он сам, не по жре­бию, вызвал­ся ехать на Крит. Все диви­лись его бла­го­род­ству и вос­хи­ща­лись любо­вью к наро­ду, а Эгей, исчер­пав все свои прось­бы и моль­бы и видя, что сын непре­кло­нен и неко­ле­бим, назна­чил по жре­бию осталь­ных под­рост­ков. Гел­ла­ник, одна­ко, утвер­жда­ет, буд­то ника­ко­го жре­бия не мета­ли, но Минос сам при­ез­жал в Афи­ны и выби­рал юно­шей и деву­шек и в тот раз выбрал пер­вым Тесея; тако­вы-де были усло­вия, пред­у­смат­ри­вав­шие так­же, что афи­няне сна­ря­жа­ют корабль, на кото­ром плен­ни­ки вме­сте с Мино­сом плы­вут на Крит, не везя с собою ника­ко­го «ору­жия бра­ни», и что конец воз­мездию поло­жит смерть Мино­тав­ра.

Преж­де у отправ­ляв­ших­ся не оста­ва­лось ника­кой надеж­ды на спа­се­ние, поэто­му на кораб­ле был чер­ный парус в знак неми­ну­е­мо­го несча­стья. Одна­ко на этот раз Тесей обо­д­рял отца гор­ды­ми уве­ре­ни­я­ми, что одо­ле­ет Мино­тав­ра, и Эгей дал корм­че­му еще один парус, белый, и велел под­нять его на обрат­ном пути, если Тесей уце­ле­ет, если же нет — плыть под чер­ным, воз­ве­щая о беде. Симо­нид пишет, что Эгей дал не белый, а «пур­пур­ный парус, окра­шен­ный соком цве­тов вет­ви­сто­го дуба», и это долж­но было зна­ме­но­вать спа­се­ние. Вел суд­но Ферекл, сын Амар­си­а­да, как сооб­ща­ет Симо­нид. Но по сло­вам Фило­хо­ра, Тесей взял у Ски­ра с Сала­ми­на корм­че­го Нав­си­фоя и помощ­ни­ка корм­че­го Феа­ка, посколь­ку афи­няне тогда еще не зани­ма­лись море­пла­ва­ни­ем, а в чис­ле под­рост­ков нахо­дил­ся Менест, внук Ски­ра. В поль­зу это­го свиде­тель­ст­ву­ют свя­ти­ли­ща геро­ев Нав­си­фоя и Феа­ка, воз­двиг­ну­тые Тесе­ем в Фале­рах под­ле хра­ма Ски­ра; в их же честь, заклю­ча­ет Фило­хор, справ­ля­ет­ся и празд­ник Кибер­не­сии³⁰.

18. Когда мета­нье жре­бия было завер­ше­но, Тесей забрал тех, кому он выпал, и, прой­дя из при­та­нея³¹ в Дель­фи­ний, поло­жил за них пред Апол­ло­ном мас­лич­ную ветвь³². То была ветвь со свя­щен­но­го дере­ва, уви­тая белой шер­стью. Помо­лив­шись, он спу­стил­ся к морю. Все это про­ис­хо­ди­ло в шестой день меся­ца муни­хи­о­на, в кото­рый и ныне посы­ла­ют в Дель­фи­ний деву­шек с моль­бою о мило­сти. Гово­рят, что дель­фий­ский бог пове­лел Тесею взять в путе­во­ди­тель­ни­цы Афро­ди­ту, и когда Тесей на бере­гу моря при­но­сил ей в жерт­ву козу, живот­ное вдруг обер­ну­лось коз­лом; отсюда и про­зви­ще боги­ни — «Коз­ли­ная».

19. При­быв­ши на Крит, Тесей, как гово­рит­ся у боль­шин­ства писа­те­лей и поэтов, полу­чил от влю­бив­шей­ся в него Ари­ад­ны нить, узнал, как не заплу­тать­ся в изви­вах Лаби­рин­та, убил Мино­тав­ра и сно­ва пустил­ся в пла­ва­ние, поса­див на корабль Ари­ад­ну и афин­ских под­рост­ков. Фере­кид добав­ля­ет, что Тесей про­бил дно у крит­ских судов, лишив кри­тян воз­мож­но­сти пре­сле­до­вать бег­ле­цов. Более того, по сведе­ни­ям, кото­рые мы нахо­дим у Демо­на, пал вое­на­чаль­ник Мино­са Тавр, завя­зав­ший в гава­ни бой с Тесе­ем, когда тот уже снял­ся с яко­ря.

Но Фило­хор рас­ска­зы­ва­ет все совер­шен­но по-ино­му. Минос назна­чил день состя­за­ний, и ожи­да­ли, что Тавр сно­ва всех оста­вит поза­ди. Мысль эта была нена­вист­на кри­тя­нам: они тяго­ти­лись могу­ще­ст­вом Тав­ра из-за его гру­бо­сти и вдо­ба­вок подо­зре­ва­ли его в бли­зо­сти с Паси­фа­ей³³. Вот поче­му, когда Тесей попро­сил раз­ре­ше­ния участ­во­вать в состя­за­ни­ях, Минос согла­сил­ся. На Кри­те было при­ня­то, чтобы и жен­щи­ны смот­ре­ли игры, и Ари­ад­ну потряс­ла наруж­ность Тесея и вос­хи­ти­ла его победа над все­ми сопер­ни­ка­ми. Радо­вал­ся и Минос, в осо­бен­но­сти — уни­зи­тель­но­му пора­же­нию Тав­ра; он вер­нул Тесею под­рост­ков и осво­бо­дил Афи­ны от упла­ты дани.

По-сво­е­му, ни с кем не схо­же, повест­ву­ет об этих собы­ти­ях Клидем, начи­наю­щий весь­ма изда­ле­ка. По его сло­вам, сре­ди гре­ков суще­ст­во­ва­ло общее мне­ние, что ни одна три­е­ра не долж­на выхо­дить в море, имея на бор­ту…³⁴ сверх пяти чело­век. Лишь Ясон, началь­ник «Арго»…³⁵ пла­вал, очи­щая море от пира­тов. Когда Дедал на неболь­шом кораб­ле бежал в Афи­ны, Минос, вопре­ки обы­чаю, пустил­ся в пого­ню на боль­ших судах, но бурею был зане­сен в Сици­лию и там окон­чил свои дни. Его сын Дев­ка­ли­он, настро­ен­ный к афи­ня­нам враж­деб­но, потре­бо­вал выдать ему Деда­ла, в про­тив­ном же слу­чае гро­зил­ся умерт­вить залож­ни­ков, взя­тых Мино­сом. Тесей отве­чал мяг­ко и сдер­жан­но, оправ­ды­вая свой отказ тем, что Дедал — его двою­род­ный брат и кров­ный род­ст­вен­ник через свою мать Меро­пу, дочь Эрех­тея, а меж­ду тем при­нял­ся стро­ить кораб­ли как в самой Атти­ке, но дале­ко от боль­шой доро­ги, в Тиме­та­дах, так и в Тре­зене, с помо­щью Пит­фея: он желал сохра­нить свои пла­ны в тайне. Когда суда были гото­вы, он дви­нул­ся в путь; про­вод­ни­ка­ми ему слу­жи­ли Дедал и крит­ские изгнан­ни­ки. Ни о чем не подо­зре­вав­шие кри­тяне реши­ли, что к их бере­гу под­хо­дят дру­же­ст­вен­ные суда, а Тесей, заняв гавань и выса­див­шись, ни мину­ты не мед­ля устре­мил­ся к Кнос­су, завя­зал сра­же­ние у ворот Лаби­рин­та и убил Дев­ка­ли­о­на вме­сте с его тело­хра­ни­те­ля­ми. Власть пере­шла к Ари­адне, и Тесей, заклю­чив с нею мир, полу­чил обрат­но под­рост­ков-залож­ни­ков; так воз­ник дру­же­ский союз меж­ду афи­ня­на­ми и кри­тя­на­ми, кото­рые покля­лись нико­гда более не начи­нать вой­ну.

20. Обо всем этом, рав­но как и об Ари­адне, ходит еще нема­ло дру­гих пре­да­ний, ни в чем друг с дру­гом не схо­жих. Одни гово­рят, буд­то Ари­ад­на уда­ви­лась, бро­шен­ная Тесе­ем, иные — буд­то моря­ки увез­ли ее на ост­ров Нак­сос, и там она разде­ля­ла ложе с Она­ром, жре­цом Дио­ни­са. Тесей же оста­вил ее, полю­бив дру­гую.

гла­сит стих из Геси­о­да, кото­рый, по сооб­ще­нию Герея Мегар­ско­го, вычерк­нул Писи­страт, подоб­но тому, как, ста­ра­ясь уго­дить афи­ня­нам, при­ка­зал вста­вить в Гоме­ро­во «Закли­на­ние мерт­вых» стих:

Иные же утвер­жда­ют, что Ари­ад­на роди­ла от Тесея Эно­пи­о­на и Ста­фи­ла. В их чис­ле и хио­сец Ион, кото­рый гово­рит о сво­ем род­ном горо­де:

Что же каса­ет­ся само­го бла­го­при­ят­но­го для Тесея пре­да­ния, то оно, с поз­во­ле­ния ска­зать, навяз­ло у всех на зубах. Но Пеон Ама­фунт­ский изла­га­ет его совер­шен­но отлич­но от дру­гих. Тесея, гово­рит он, при­би­ло бурею к Кипру, бере­мен­ная Ари­ад­на, изму­чен­ная кач­кой, сошла на берег одна, а сам Тесей хло­потал на судне, как вдруг его сно­ва понес­ло в откры­тое море. Мест­ные жен­щи­ны при­ня­ли Ари­ад­ну, ста­ра­лись рас­се­ять уны­ние, в кото­рое ее погру­зи­ла раз­лу­ка, при­но­си­ли под­лож­ные пись­ма, яко­бы писан­ные ей Тесе­ем, ока­за­ли ей помощь и состра­да­ли ее мукам во вре­мя родов, а когда она умер­ла, так и не раз­ре­шив­шись от бре­ме­ни, похо­ро­ни­ли. Затем вер­нул­ся Тесей. Страш­но опе­ча­лен­ный, он оста­вил мест­ным жите­лям день­ги и нака­зал им при­но­сить Ари­адне жерт­вы, а так­же воз­двиг два малень­ких ее изо­бра­же­ния, одно сереб­ря­ное, дру­гое брон­зо­вое. Во вре­мя празд­не­ства во вто­рой день меся­ца гор­пи­ея кто-нибудь из моло­дых людей опус­ка­ет­ся на ложе и под­ра­жа­ет сто­нам и дви­же­ни­ям роже­ни­цы. Жите­ли Ама­фун­та назы­ва­ют рощу, где пока­зы­ва­ют моги­лу Ари­ад­ны, рощею Ари­ад­ны-Афро­ди­ты.

Неко­то­рые писа­те­ли с Нак­со­са тоже по-сво­е­му пере­да­ют исто­рию Ари­ад­ны. Было яко­бы два Мино­са и две Ари­ад­ны, из коих одна соче­та­лась бра­ком с Дио­ни­сом на Нак­со­се и роди­ла Ста­фи­ла, а дру­гая, млад­шая, была похи­ще­на Тесе­ем; поки­ну­тая им, она при­бы­ла на Нак­сос вме­сте со сво­ею кор­ми­ли­цей Кор­ки­ной, чья моги­ла цела поныне. Там же, на Нак­со­се, умер­ла и Ари­ад­на, и ей ока­зы­ва­ют поче­сти, не похо­жие на те, кото­ры­ми чтут первую Ари­ад­ну: в память о стар­шей справ­ля­ют весе­лый и радост­ный празд­ник, когда же при­но­сят жерт­вы млад­шей, то они отли­ча­ют­ся харак­те­ром печаль­ным и угрю­мым.

21. Плы­вя с Кри­та назад, Тесей при­ча­лил к Дело­су, при­нес жерт­ву богу и посвя­тил ему ста­тую Афро­ди­ты, кото­рую взял у Ари­ад­ны, а затем вме­сте со спа­сен­ны­ми под­рост­ка­ми испол­нил пляс­ку, кото­рую, как сооб­ща­ют, еще и теперь пля­шут делос­цы: мер­ные дви­же­ния то в одну сто­ро­ну, то в дру­гую как бы вос­про­из­во­дят запу­тан­ные ходы Лаби­рин­та. Этот танец делос­цы назы­ва­ют «журав­лем», как пишет Дике­арх. Пля­сал Тесей вокруг Рого­во­го жерт­вен­ни­ка, цели­ком сби­то­го из левых рогов живот­ных³⁷. Гово­рят, что он устро­ил и состя­за­ния на Дело­се, и победи­те­ли тогда впер­вые полу­чи­ли в награ­ду паль­мо­вую ветвь.

22. Корабль уже при­бли­жал­ся к Атти­ке, но и корм­чий, и сам Тесей на радо­стях забы­ли под­нять парус, кото­рый дол­жен был уве­до­мить Эгея об их спа­се­нии, и царь, обма­нув­шись в сво­их надеж­дах, бро­сил­ся вниз со ска­лы и погиб. Вый­дя на сушу, Тесей сам остал­ся в Фале­рах, чтобы при­не­сти жерт­вы богам, кото­рые он обе­щал им по обе­ту, ухо­дя в море, а в город отпра­вил гон­ца с вестью о счаст­ли­вом воз­вра­ще­нии. Вест­ник застал мно­гих граж­дан опла­ки­ваю­щи­ми смерть царя, но дру­гие, как и сле­до­ва­ло ожи­дать, радо­ва­лись и лико­ва­ли, услы­шав сло­ва гон­ца, и хоте­ли укра­сить его вен­ка­ми. Одна­ко, при­няв вен­ки, он обвил ими свой жезл и вер­нул­ся к морю. Тесей еще не совер­шил воз­ли­я­ний, и, не желая мешать свя­щен­но­дей­ст­вию, гонец задер­жал­ся в сто­роне, а когда воз­ли­я­ния были закон­че­ны, сооб­щил о смер­ти Эгея. Тогда с пла­чем и воп­ля­ми все поспеш­но дви­ну­лись в город. Вот поче­му, гово­рят, и ныне во вре­мя Осхофо­рий³⁸ увен­чи­ва­ют не гла­ша­тая, а его жезл и воз­ли­я­ния сопро­вож­да­ют­ся кри­ка­ми: «Эле­ле́у! Иу́-иу́!» Пер­вый из них — обыч­но изда­ют, тво­ря воз­ли­я­ние или рас­пе­вая радост­ные пес­ни, вто­рой — в смя­те­нии и заме­ша­тель­стве.

Похо­ро­нив отца, Тесей испол­нил дан­ный Апол­ло­ну обет. В седь­мой день меся­ца пиа­неп­си­о­на спа­сен­ные юно­ши и девуш­ки всту­пи­ли в город. Обы­чай варить в этот день бобы ведет свое нача­ло, как гово­рят, от того, что спа­сен­ные собра­ли вме­сте все остав­ши­е­ся у них при­па­сы и, сва­рив в одном горш­ке, съе­ли за общим сто­лом. Выно­сят ире­си­о­ну — ветвь оли­вы, пере­ви­тую шер­стью (напо­до­бие тех мас­лич­ных вет­вей, с каки­ми явля­лись тогда про­си­те­ли) и уве­шан­ную жерт­вен­ны­ми пер­ви­на­ми все­воз­мож­ных пло­дов Зем­ли, в память об окон­ча­нии недо­ро­да, и при­пе­ва­ют:

Неко­то­рые, впро­чем, пола­га­ют, что это обряд в честь Герак­лидов, кото­рых вос­пи­ты­ва­ли афи­няне³⁹, но боль­шин­ство дер­жит­ся мне­ния, изло­жен­но­го выше.

23. Трид­ца­ти­ве­сель­ное суд­но, на кото­ром Тесей с под­рост­ка­ми вышел в пла­ва­нье и бла­го­по­луч­но вер­нул­ся, афи­няне хра­ни­ли вплоть до вре­мен Демет­рия Фалер­ско­го⁴⁰, уби­рая ста­рые дос­ки и бал­ки по мере того, как они вет­ша­ли, и ста­вя на их место дру­гие, креп­кие, так что корабль этот сде­лал­ся даже спор­ным^[1] при­ме­ром в рас­суж­де­ни­ях фило­со­фов, опре­де­ля­ю­щих поня­тие воз­рас­та­ния: одни утвер­жда­ли, что он оста­ет­ся самим собою, дру­гие — что он пре­вра­тил­ся в новый пред­мет.

Празд­ник Осхофо­рий был так­же учреж­ден Тесе­ем. Дело в том, что, отправ­ля­ясь на Крит, он увез с собою не всех деву­шек, на кото­рых пал жре­бий, но двух из них под­ме­нил сво­и­ми дру­зья­ми, жен­ст­вен­ны­ми и юны­ми с виду, но муже­ст­вен­ны­ми и неустра­ши­мы­ми духом, совер­шен­но пре­об­ра­зив их наруж­ность теп­лы­ми баня­ми, покой­ною, изне­жен­ною жиз­нью, ума­ще­ни­я­ми, при­даю­щи­ми мяг­кость воло­сам, глад­кость и све­жесть коже, научив их гово­рить деви­чьим голо­сом, ходить деви­чьей посту­пью, не отли­чать­ся от деву­шек ни осан­кой, ни повад­ка­ми, так что под­ме­ны никто не заме­тил. Когда же он вер­нул­ся, то и сам и эти двое юно­шей про­ше­ст­во­ва­ли по горо­ду в том же обла­че­нии, в каком ныне высту­па­ют осхо­фо­ры. Они несут вино­град­ные вет­ви с гроз­дья­ми — в уго­ду Дио­ни­су и Ари­адне, если сле­до­вать пре­да­нию, или же (и послед­нее вер­нее) пото­му, что Тесей вер­нул­ся порою сбо­ра пло­дов. При­гла­ша­ют­ся и дип­но­фо­ры⁴¹: они участ­ву­ют в жерт­во­при­но­ше­нии, изо­бра­жая мате­рей тех, кому выпа­ло ехать на Крит, — под­хо­дят с хле­бом и раз­ны­ми яст­ва­ми и рас­ска­зы­ва­ют сказ­ки, так же как рас­ска­зы­ва­ли мате­ри тогда, ста­ра­ясь обо­д­рить и уте­шить сво­их детей. Эти сведе­ния мы нахо­дим и у Демо­на.

Тесею отве­ли свя­щен­ный уча­сток и рас­по­ряди­лись покры­вать его рас­хо­ды по жерт­во­при­но­ше­ни­ям сбо­ра­ми с тех семейств, кото­рые отда­ли сво­их детей в дань Мино­су. Веда­ли свя­щен­но­дей­ст­ви­я­ми фита­лиды — так Тесей отбла­го­да­рил их за госте­при­им­ство.

24. После смер­ти Эгея Тесею запа­ла в душу вели­кая и заме­ча­тель­ная мысль — он собрал всех жите­лей Атти­ки, сде­лав их еди­ным наро­дом, граж­да­на­ми одно­го горо­да, тогда как преж­де они были рас­се­я­ны, их с трудом уда­ва­лось созвать, даже если дело шло об общем бла­ге, а неред­ко меж­ду ними раз­го­ра­лись раздо­ры и насто­я­щие вой­ны. Обхо­дя дем за демом и род за родом, он объ­яс­нял повсюду свой план, про­стые граж­дане и бед­ня­ки быст­ро скло­ня­лись на его уве­ща­ния, а людям вли­я­тель­ным он сулил государ­ство без царя, демо­кра­ти­че­ское устрой­ство, кото­рое ему, Тесею, даст лишь место вое­на­чаль­ни­ка и стра­жа зако­нов, в осталь­ном же при­не­сет всем равен­ство, — и одних сумел уго­во­рить, а дру­гие, стра­шась его отва­ги и могу­ще­ства, к тому вре­ме­ни уже нема­ло­го, пред­по­чли усту­пить доб­ром, неже­ли поко­рить­ся при­нуж­де­нию. Итак, раз­ру­шив отдель­ные при­та­неи и дома сове­та и рас­пу­стив мест­ные вла­сти, он воз­двиг еди­ный, общий для всех при­та­ней и дом сове­та в нынеш­ней ста­рой части горо­да, город назвал Афи­на­ми и учредил Пана­фи­неи — общее празд­не­ство с жерт­во­при­но­ше­ни­я­ми. Далее в шест­на­дца­тый день меся­ца гека­том­бео­на он спра­вил Мет­экии⁴², кото­рые справ­ля­ют­ся и поныне. Затем, сло­жив с себя, как и обе­щал, цар­скую власть, Тесей при­сту­пил к устро­е­нию государ­ст­вен­ных дел и преж­де все­го обра­тил­ся за сове­том к богам. Из Дельф ему при­шел сле­дую­щий ответ:

То же, как сооб­ща­ют, воз­ве­сти­ла Афи­нам впо­след­ст­вии и Сивил­ла:

25. Стре­мясь еще уве­ли­чить город, Тесей при­зы­вал в него всех желаю­щих, пред­ла­гая пра­ва граж­дан­ства, и воз­ве­ще­ние: «При­ди­те сюда, все наро­ды» при­над­ле­жит, гово­рят, Тесею, хотев­ше­му осно­вать союз всех наро­дов. Но он не допу­стил, чтобы бес­по­рядоч­ные тол­пы пере­се­лен­цев вызва­ли в государ­стве сме­ше­ние и рас­строй­ство — он впер­вые выде­лил сосло­вия бла­го­род­ных, земле­вла­дель­цев и ремес­лен­ни­ков, и бла­го­род­ным пре­до­ста­вил судить о бого­по­чи­та­нии, зани­мать выс­шие долж­но­сти, а так­же учить зако­нам и тол­ко­вать уста­нов­ле­ния боже­ские и чело­ве­че­ские, хотя в целом как бы урав­нял меж собою все три сосло­вия: бла­го­род­ные пре­вос­хо­ди­ли про­чих досто­ин­ст­вом, земле­вла­дель­цы полез­ным трудом, ремес­лен­ни­ки чис­лен­но­стью. О том, что Тесей, по сло­вам Ари­сто­те­ля, пер­вым про­явил бла­го­склон­ность к про­сто­му люду и отка­зал­ся от еди­но­вла­стия, свиде­тель­ст­ву­ет, по-види­мо­му, и Гомер⁴³, в «Пере­чне кораб­лей» назы­ваю­щий «наро­дом» одних толь­ко афи­нян.

Тесей чека­нил моне­ту, выби­вая на ней изо­бра­же­ние быка: это был либо намек на Мара­фон­ско­го быка или на Мино­со­ва пол­ко­во­д­ца, либо совет сограж­да­нам зани­мать­ся зем­леде­ли­ем. Отсюда, гово­рят, пошли выра­же­ния «сто­и­мо­стью в сто быков»⁴⁴, «сто­и­мо­стью в десять быков».

При­со­еди­нив к Атти­ке Мега­риду, Тесей поста­вил на Ист­ме зна­ме­ни­тый столб с дву­мя ямби­че­ски­ми стро­ка­ми, раз­гра­ни­чив­ши­ми сосед­ние зем­ли. Одна стро­ка, обра­щен­ная к восто­ку, гла­си­ла:

а дру­гая, глядев­шая на запад, сооб­ща­ла:

Он пер­вым пошел по сто­пам Герак­ла в устрой­стве состя­за­ний, счи­тая сла­вою для себя, что гре­ки, справ­ля­ю­щие Олим­пий­ские игры в честь Зев­са бла­го­да­ря Герак­лу, ста­нут бла­го­да­ря ему справ­лять Ист­мий­ские в честь Посей­до­на. (Про­ис­хо­див­шие там же состя­за­ния, посвя­щен­ные Мели­кер­ту⁴⁵, устра­и­ва­лись ночью и напо­ми­на­ли ско­рее таин­ства, неже­ли зре­ли­ще и пыш­ный празд­ник.) Неко­то­рые, прав­да, гово­рят, буд­то Ист­мий­ские игры посвя­ще­ны Ски­ро­ну, ибо Тесей хотел иску­пить вину за убий­ство роди­ча: ведь Ски­рон был сын Кане­та и Генио­хи, доче­ри Пит­фея. Нако­нец третьи назы­ва­ют сыном Генио­хи не Ски­ро­на, а Синида — это в его-де честь учреж­де­ны Тесе­ем игры. Тесей усло­вил­ся с корин­фя­на­ми и нака­зал им, чтобы афи­ня­нам, при­бы­ваю­щим на игры, пре­до­став­ля­лось столь­ко места в почет­ных рядах, сколь­ко покро­ет раз­вер­ну­тый парус фео­риды⁴⁶. Так пишут Гел­ла­ник и Анд­рон Гали­кар­насский.

26. По сооб­ще­ни­ям Фило­хо­ра и неко­то­рых дру­гих, Тесей пла­вал к бере­гам Пон­та Эвк­син­ско­го вме­сте с Герак­лом, помо­гая ему в войне про­тив ама­зо­нок, и в награ­ду за храб­рость полу­чил Антио­пу. Но боль­шин­ство исто­ри­ков — в том чис­ле Фере­кид, Гел­ла­ник и Геро­дор — утвер­жда­ют, что Тесей пла­вал после Герак­ла, на сво­ем кораб­ле, и захва­тил ама­зон­ку в плен; это зву­чит более убеди­тель­но, ибо ни о ком из его това­ри­щей по ору­жию не рас­ска­зы­ва­ют, буд­то он взял в плен ама­зон­ку, а Бион гово­рит, что и та един­ст­вен­ная была захва­че­на и уве­зе­на обма­ном. От при­ро­ды ама­зон­ки муже­лю­би­вы, они не толь­ко не бежа­ли, когда Тесей при­ча­лил к их зем­ле, но даже посла­ли ему дары госте­при­им­ства. А Тесей зазвал ту, что их при­нес­ла, на корабль и, когда она под­ня­лась на борт, ото­шел от бере­га.

Некий Мене­крат, издав­ший исто­рию вифин­ско­го горо­да Никеи, пишет, что Тесей, завла­дев Антио­пой, не сра­зу поки­нул стра­ну ама­зо­нок. Сре­ди его спут­ни­ков было трое моло­дых людей из Афин, род­ные бра­тья Эвней, Фоант и Соло­энт. Послед­ний полю­бил Антио­пу и, скры­вая свое чув­ство от всех про­чих, дове­рил­ся одно­му из това­ри­щей. Тот пого­во­рил с Антио­пой, кото­рая реши­тель­но отверг­ла иска­ния влюб­лен­но­го, но отнес­лась к делу разум­но и тер­пи­мо и не ста­ла жало­вать­ся Тесею. Соло­энт, отча­яв­шись, бро­сил­ся в какую-то реку и уто­нул, а Тесей, узнав о при­чине его гибе­ли и о стра­сти юно­ши, был чрез­вы­чай­но огор­чен, и это горе напом­ни­ло ему об одном пифий­ском ора­ку­ле, кото­рый он счел соот­вет­ст­ву­ю­щим тогдаш­ним сво­им обсто­я­тель­ствам. Пифия в Дель­фах пове­ле­ла ему, как ско­ро в чужих кра­ях его охва­тит неиз­быв­ная скорбь и уны­ние, стро­ить на том месте город и остав­лять в нем пра­ви­те­ля­ми кого-нибудь из сво­их людей. Вот поче­му, осно­вав город, он дал ему имя Пифо­по­ля, в честь Апол­ло­на, а ближ­ней реке — Соло­эн­та, в память о юно­ше; началь­ни­ка­ми и зако­но­да­те­ля­ми ново­го горо­да он поста­вил бра­тьев умер­ше­го и вме­сте с ними Гер­ма, афи­ня­ни­на из сосло­вия бла­го­род­ных. По нему одно из мест в горо­де было назва­но «Домом Гер­ма», но пифо­по­ли­тан­цы оши­боч­но при­ба­ви­ли лиш­ний слог и гово­рят «Дом Гер­ме­са», сла­ву, при­над­ле­жа­щую герою, пере­но­ся на бога.

27. Таков был повод к войне с ама­зон­ка­ми, кото­рая, по всей види­мо­сти, ока­за­лась делом отнюдь не пустяш­ным, не жен­скою заба­вой. И вер­но, ама­зон­ки не раз­би­ли бы лагерь в самих Афи­нах и не сра­жа­лись бы совсем рядом с Пник­сом и Мусе­ем⁴⁷, если бы сна­ча­ла не овла­де­ли всей стра­ной и не под­сту­пи­ли без­бо­яз­нен­но к город­ским сте­нам. Что они, как сооб­ща­ет Гел­ла­ник, при­шли в Атти­ку, пере­брав­шись через Бос­пор Ким­ме­рий­ский по льду, пове­рить труд­но, но о том, что они сто­я­ли лаге­рем почти в Акро­по­ле, свиде­тель­ст­ву­ют назва­ния мно­гих мест и моги­лы пав­ших. Дол­гое вре­мя обе сто­ро­ны мед­ли­ли, не реша­ясь начать, но, в кон­це кон­цов, Тесей, сле­дуя како­му-то про­ри­ца­нию, при­нес жерт­ву Ужа­су⁴⁸ и уда­рил на про­тив­ни­ка. Бит­ва про­ис­хо­ди­ла в меся­це боэд­ро­ми­оне, в память о ней и справ­ля­ют афи­няне празд­ник Боэд­ро­мии. Клидем, ста­ра­ясь быть точ­ным во всем, сооб­ща­ет, что левое кры­ло ама­зо­нок рас­тя­ну­лось до нынеш­не­го Ама­зо­ния, пра­вым же они надви­га­лись на Пникс вдоль Хри­сы. С пра­вым кры­лом афи­няне и завя­за­ли бой, спу­стив­шись с Мусея, и моги­лы уби­тых нахо­дят­ся на ули­це, веду­щей к воротам под­ле свя­ти­ли­ща героя Хал­ко­дон­та, кото­рые ныне зовут Пирей­ски­ми. В этой схват­ке афи­няне отсту­пи­ли перед жен­щи­на­ми и были уже у хра­ма Эвме­нид, когда дру­гой их отряд подо­спев­ший от Пал­ла­дия, Ардет­та и Ликея, отбро­сил ама­зо­нок до само­го лаге­ря, нане­ся им боль­шие поте­ри. На чет­вер­том меся­це вой­ны про­тив­ни­ки заклю­чи­ли пере­ми­рие бла­го­да­ря посред­ни­че­ству Иппо­ли­ты (Клидем назы­ва­ет подру­гу Тесея не Антио­пой, а Иппо­ли­той); впро­чем у неко­то­рых исто­ри­ков гово­рит­ся, что эта жен­щи­на пала от копья Мол­па­дии, сра­жа­ясь рядом с Тесе­ем, и памят­ник под­ле хра­ма Геи Олим­пий­ской воз­двиг­нут над ее телом. Нет ниче­го уди­ви­тель­но­го в том, что исто­рия блуж­да­ет в потем­ках, повест­вуя о собы­ти­ях столь отда­лен­ных. Так, напри­мер, нам рас­ска­зы­ва­ют, что ране­ных ама­зо­нок Антио­па тай­но пере­пра­ви­ла в Хал­киду, и там они полу­чи­ли необ­хо­ди­мый уход, а неко­то­рые были похо­ро­не­ны близ места, теперь име­ну­е­мо­го Ама­зо­ни­ем. Но о том, что вой­на завер­ши­лась мир­ным согла­ше­ни­ем, свиде­тель­ст­ву­ет и назва­ние сосед­ст­ву­ю­ще­го с хра­мом Тесея Гор­ко­мо­сия⁴⁹, и жерт­вы, кото­рые в древ­но­сти при­но­си­ли ама­зон­кам нака­нуне Тесей. Гроб­ни­цу ама­зо­нок пока­зы­ва­ют у себя и мега­ряне по доро­ге от пло­ща­ди к так назы­вае­мо­му Русу, там, где сто­ит Ром­бо­ид⁵⁰. Сооб­ща­ют так­же, что иные ама­зон­ки скон­ча­лись близ Херо­неи и были пре­да­ны зем­ле на бере­гу ручья, кото­рый когда-то, по-види­мо­му, име­но­вал­ся Фер­мо­дон­том, а теперь носит назва­ние Гемо­на. Об этом гово­рит­ся в жиз­не­опи­са­нии Демо­сфе­на⁵¹. Кажет­ся, что и Фес­са­лию ама­зон­ки пере­сек­ли не без труд­но­стей: их моги­лы еще и ныне пока­зы­ва­ют в Скотус­се близ Кинос­ке­фал.

28. Вот все об ама­зон­ках, что заслу­жи­ва­ет упо­ми­на­ния. Что же каса­ет­ся рас­ска­за авто­ра «Тесе­иды»⁵² о вос­ста­нии ама­зо­нок про­тив Тесея, женив­ше­го­ся на Фед­ре, о том, как Антио­па напа­ла на город, как сле­дом за нею бро­си­лись дру­гие ама­зон­ки, жаж­дав­шие ото­мстить обид­чи­ку, и как Геракл их пере­бил, — все это слиш­ком похо­же на сказ­ку, на вымы­сел.

Тесей женил­ся на Фед­ре после смер­ти Антио­пы, от кото­рой имел сына Иппо­ли­та или, как ска­за­но у Пин­да­ра, Демо­фон­та. О несча­стьях Фед­ры и сына Тесея все исто­ри­ки и тра­ги­ки пишут совер­шен­но соглас­но, и пото­му сле­ду­ет допу­стить, что ход собы­тий в их изло­же­нии соот­вет­ст­ву­ет истине.

29. Суще­ст­ву­ют и дру­гие пре­да­ния о бра­ках Тесея⁵³, не попав­шие на театр, без воз­вы­шен­но­го нача­ла, без счаст­ли­вой раз­вяз­ки. Он похи­тил, гово­рят, тре­зен­скую девуш­ку Ана­к­со́, силою взял доче­рей уби­тых им Синида и Кер­ки­о­на, был женат на Пери­бее, мате­ри Аяк­са, на Фере­бее, на Иопе, доче­ри Ифик­ла. Его винят в том, что, влю­бив­шись в Эглу, дочь Пано­пея, он, как уже ска­за­но выше, бро­сил Ари­ад­ну, бро­сил небла­го­род­но и бес­чест­но. И нако­нец, похи­ще­ние Еле­ны, напол­нив­шее всю Атти­ку зво­ном ору­жия, а для само­го Тесея завер­шив­ше­е­ся бег­ст­вом и гибе­лью. Но об этом несколь­ко поз­же.

То было вре­мя, когда храб­рей­шие мужи совер­ша­ли мно­же­ство труд­ных подви­гов, но Тесей, по сло­вам Геро­до­ра, не при­ни­мал уча­стия ни в одном из них, кро­ме бит­вы лапи­фов с кен­тав­ра­ми. Дру­гие пишут, что он был и в Кол­хиде с Ясо­ном, и ходил с Меле­а­гром на веп­ря (откуда-де и посло­ви­ца: «Не без Тесея»), а сам свер­шил нема­ло пре­крас­ных дея­ний один, не нуж­да­ясь ни в каких союз­ни­ках, и за ним укре­пи­лась сла­ва «вто­ро­го Герак­ла». Он помог Адрас­ту похо­ро­нить тела пав­ших под Кад­ме­ей⁵⁴, но не раз­бив фиван­цев в сра­же­нии, как изо­бра­зил в тра­гедии Эври­пид, а уго­во­ра­ми скло­нив их к пере­ми­рию. Тако­во мне­ние боль­шин­ства писа­те­лей; Фило­хор добав­ля­ет даже, что это был пер­вый дого­вор о погре­бе­нии тру­пов, но в дей­ст­ви­тель­но­сти пер­вым выдал непри­я­те­лю его уби­тых Геракл (смот­ри нашу кни­гу о нем⁵⁵). Моги­лы про­стых вои­нов нахо­дят­ся в Элев­фе­рах, а пол­ко­вод­цев близ Элев­си­на: это еще одна милость, ока­зан­ная Тесе­ем Адрас­ту. Эври­пидо­вых «Про­си­тель­ниц» опро­вер­га­ют, меж­ду про­чим, и «Элев­син­цы» Эсхи­ла, где выведен Тесей, повест­ву­ю­щий об этих собы­ти­ях.

30. Друж­ба с Пири­фо­ем завя­за­лась у него сле­дую­щим обра­зом. Мол­ва о силе и храб­ро­сти Тесея обле­те­ла всю Гре­цию, и вот Пири­фой, желая его испы­тать, угнал из Мара­фо­на Тесе­е­вых коров и, услы­шав, что хозя­ин с ору­жи­ем в руках пустил­ся по сле­ду, не бежал, но повер­нул ему навстре­чу. Едва, одна­ко, оба мужа завиде­ли друг дру­га, каж­дый был вос­хи­щен кра­сотою и отва­гой про­тив­ни­ка; они воз­дер­жа­лись от бит­вы, и Пири­фой, пер­вым протя­нув руку, про­сил Тесея само­го быть судьею: он-де согла­сит­ся с любым нака­за­ни­ем, какое тот назна­чит ему за угон коров. Тесей не толь­ко отпу­стил ему его вину, но и пред­ло­жил Пири­фою друж­бу и союз в борь­бе с вра­га­ми. Пири­фой согла­сил­ся, и свой уго­вор они скре­пи­ли клят­вой.

Через неко­то­рое вре­мя Пири­фой, соби­ра­ясь женить­ся на Деида­мии⁵⁶, при­гла­сил Тесея поглядеть зем­лю лапи­фов и побли­же с ними позна­ко­мить­ся. Слу­чи­лось так, что на сва­деб­ный пир жених позвал и кен­тав­ров. Захмелев, они ста­ли бес­чин­ст­во­вать и наг­ло при­вя­зы­вать­ся к жен­щи­нам, лапи­фы дали отпор буя­нам и одних уби­ли на месте, а дру­гих поз­же одо­ле­ли в сра­же­нии и изгна­ли за пре­де­лы стра­ны, и Тесей помо­гал в этой войне сво­им дру­зьям. Геро­дор изла­га­ет собы­тия по-ино­му: Тесей, если сле­до­вать ему, при­шел на помощь лапи­фам, когда вой­на уже нача­лась, и тогда же впер­вые воочию увидел Герак­ла, поста­вив себе целью встре­тить­ся с ним в Тра­хине, где Геракл жил на покое, уже окон­чив свои ски­та­ния и подви­ги, и что встре­ча была испол­не­на вза­им­но­го ува­же­ния, дру­же­лю­бия и обо­юд­ных похвал. Впро­чем ско­рее мож­но при­со­еди­нить­ся к тем, кто утвер­жда­ет, что они часто встре­ча­лись друг с дру­гом и что Геракл был посвя­щен в таин­ства забота­ми Тесея и его же забота­ми очи­щен нака­нуне посвя­ще­ния от неволь­ных гре­хов⁵⁷.

31. Уже пяти­де­ся­ти лет от роду, забыв о сво­ем воз­расте, Тесей, как рас­ска­зы­ва­ет Гел­ла­ник, увез Еле­ну, и, дабы снять с него это тяг­чай­шее из обви­не­ний, иные гово­рят, буд­то Еле­ну похи­тил не Тесей, а Идас с Лин­ке­ем, меж тем как он лишь при­нял ее под охра­ну, кара­у­лил и отве­чал отка­зом на тре­бо­ва­ние Дио­с­ку­ров вер­нуть сест­ру, или же — поду­мать толь­ко! — буд­то сам Тин­дар⁵⁸ пере­дал ему дочь, совсем малень­кую и несмыш­лен­ную, стра­шась, как бы ее не захва­тил силой Эна­ре­фор, сын Гип­по­ко­он­та.

Вот что, одна­ко, все­го более похо­же на исти­ну и под­креп­ля­ет­ся наи­боль­шим чис­лом дока­за­тельств. Тесей и Пири­фой вме­сте яви­лись в Спар­ту и, похи­тив девуш­ку, когда она пля­са­ла в хра­ме Арте­ми­ды Орфии, бежа­ли. Выслан­ная за ними пого­ня, дой­дя до Тегеи, повер­ну­ла назад; бес­пре­пят­ст­вен­но пере­сек­ши Пело­пон­нес, похи­ти­те­ли уго­во­ри­лись, что тот, кому по жре­бию доста­нет­ся Еле­на, помо­жет това­ри­щу добыть дру­гую жен­щи­ну. Жре­бий выпал Тесею; он забрал девуш­ку, кото­рой еще не при­спе­ла пора выхо­дить замуж, при­вез ее в Афид­ны и, при­ста­вив к ней свою мать Этру, пере­дал обе­их на попе­че­ние сво­е­му дру­гу Афид­ну, нака­зав сте­речь Еле­ну и скры­вать от чужих глаз, а сам, пла­тя Пири­фою услу­гою за услу­гу, отпра­вил­ся вме­сте с ним в Эпир добы­вать дочь Аидо­нея⁵⁹, царя молос­сов. Дав жене имя Пер­се­фо­ны, доче­ри — Коры, а псу — Кер­бе­ра, Аидо­ней пред­ла­гал бить­ся с этим псом вся­ко­му, кто сва­тал­ся к Коре, обе­щая, что победи­тель полу­чит ее в жены. Но, узнав, что Пири­фой с това­ри­щем заду­ма­ли не сва­тать девуш­ку, а похи­тить ее, он велел схва­тить обо­их, и Пири­фоя тут же рас­тер­зал Кер­бер, а Тесея запер­ли в тюрь­му.

32. Тем вре­ме­нем Мене­сфей, сын Петеоя, внук Орнея и пра­внук Эрех­тея, как сооб­ща­ют, пер­вый из смерт­ных, начав­ший в свое­ко­рыст­ных целях искать народ­ной бла­го­склон­но­сти и льстить тол­пе, ста­рал­ся воз­му­тить и озло­бить могу­ще­ст­вен­ных граж­дан, кото­рые уже дав­но с трудом тер­пе­ли Тесея, счи­тая, что он, лишив знат­ных цар­ской вла­сти, при­над­ле­жав­шей каж­до­му из них в соб­ст­вен­ном деме, и загнав всех в один город, пре­вра­тил их в сво­их под­дан­ных и рабов; он под­стре­кал к бун­ту и про­стой люд, вну­шая ему, что его сво­бо­да не более, чем сон, что на самом деле он поте­рял и оте­че­ство, и род­ные свя­ты­ни, ибо вме­сто мно­гих царей, закон­ных и доб­рых, он со стра­хом обра­ща­ет взо­ры к одно­му вла­ды­ке — при­шель­цу и чуже­зем­цу! Осу­щест­вле­нию мятеж­ных пла­нов Мене­сфея в зна­чи­тель­ной мере спо­соб­ст­во­ва­ла вой­на с тин­да­рида­ми, кото­рые вторг­лись в Атти­ку. (Неко­то­рые вооб­ще счи­та­ют, что они яви­лись лишь на зов Мене­сфея.) Не чиня сна­ча­ла нико­му ника­ких обид, они тре­бо­ва­ли вер­нуть им сест­ру. Горо­жане отве­ча­ли, что девуш­ки у них нет и что они не зна­ют, где ее дер­жат под охра­ной, и тогда Кастор и Полидевк при­сту­пи­ли к воен­ным дей­ст­ви­ям. Но Ака­дем, каким-то обра­зом про­ведав, что Еле­ну пря­чут в Афид­нах, все открыл Дио­с­ку­рам. За это ему при жиз­ни тин­да­риды ока­зы­ва­ли поче­сти, и впо­след­ст­вии лакеде­мо­няне, сколь­ко раз ни напа­да­ли они на Атти­ку, жесто­ко опу­сто­шая всю стра­ну, неиз­мен­но щади­ли Ака­де­мию⁶⁰ в память об Ака­де­ме. Прав­да, Дике­арх пишет, что союз­ни­ка­ми тин­да­ридов были Эхем и Мараф из Арка­дии и что от пер­во­го полу­чи­ла свое имя Эхеде­мия — нынеш­няя Ака­де­мия, — а от вто­ро­го дем Мара­фон: во испол­не­ние неко­е­го про­ро­че­ства Мараф доб­ро­воль­но дал при­не­сти себя в жерт­ву перед сра­же­ни­ем.

Дви­нув­шись к Афид­нам, Кастор и Полидевк взя­ли их, раз­бив про­тив­ни­ка. В бит­ве, гово­рят, пал Галик, сын Ски­ро­на, вое­вав­ший на сто­роне Дио­с­ку­ров, поэто­му и мест­ность в Мега­риде, где его схо­ро­ни­ли, зовет­ся Галик. Герей сооб­ща­ет, что Галик погиб от руки само­го Тесея, и в дока­за­тель­ство при­во­дит сле­дую­щие сти­хи о Гали­ке:

Но мало веро­ят­но, чтобы вра­ги, будь Тесей сре­ди сво­их, смог­ли захва­тить его мать и Афид­ны.

33. Итак, непри­я­тель овла­дел Афид­на­ми. Все горо­жане были в стра­хе, и Мене­сфей уго­во­рил народ впу­стить в Афи­ны и дру­же­люб­но при­нять тин­да­ридов, кото­рые-де вою­ют с одним лишь Тесе­ем, зачин­щи­ком враж­ды и наси­лия, всем же осталь­ным людям явля­ют себя бла­го­де­те­ля­ми и спа­си­те­ля­ми. Прав­ди­вость этих слов под­твер­жда­ло и поведе­ние победи­те­лей: вла­дея всем, они не при­тя­за­ли ни на что и про­си­ли толь­ко посвя­тить их в таин­ства, ссы­ла­ясь на род­ство, свя­зы­ваю­щее их с Афи­на­ми не менее тес­но, чем Герак­ла. Прось­ба их была ува­же­на, при­чем обо­их усы­но­вил Афидн, как преж­де Пилий Герак­ла, а затем они стя­жа­ли боже­ские поче­сти под име­нем Ана­ков⁶¹ — в память либо о пере­ми­рии [ano­chai], либо о неусып­ной забо­те, как бы кто не потер­пел какой обиды от раз­ме­стив­ше­го­ся в город­ских сте­нах огром­но­го вой­ска (вни­ма­тель­но наблюдать или следить за чем-либо — по-гре­че­ски «ана­ко́с э́хейн» [anakôs éc­hein]; веро­ят­но, и царей назы­ва­ют «а́нак­тас» [ának­tas] по той же при­чине). Неко­то­рые дума­ют, что их назва­ли Ана­ка­ми по явив­шим­ся в небе­сах звездам, ибо «ввер­ху» по-атти­че­ски «ане́кас» [ané­kas], а «свер­ху» — «ане́катен» [ané­ka­then].

34. Захва­чен­ную в плен мать Тесея Этру отве­ли, как сооб­ща­ют, в Лакеде­мон, а оттуда она вме­сте с Еле­ной была уве­зе­на в Трою, в поль­зу чего свиде­тель­ст­ву­ет и Гомер, гово­ря, что сле­дом за Еле­ной поспе­ша­ли

Иные, одна­ко, отвер­га­ют и этот стих, как под­лож­ный, и пре­да­ние о Муни­хе, кото­ро­го яко­бы тай­но роди­ла в Трое Лаоди­ка от Демо­фон­та⁶³, а вос­пи­ты­ва­ла вме­сте с нею Этра. Совер­шен­но осо­бые, не схо­жие ни с каки­ми ины­ми сведе­ния об Этре при­во­дит Истр в трид­ца­той кни­ге «Исто­рии Атти­ки»: соглас­но неко­то­рым писа­те­лям, заяв­ля­ет он, Алек­сандр-Парис был побеж­ден Ахил­лом и Патро­к­лом в бит­ве на бере­гу Спер­хея⁶⁴, а Гек­тор взял и разо­рил Тре­зен и увел оттуда Этру. Впро­чем это уже совер­шен­ная бес­смыс­ли­ца!

35. Меж­ду тем Аидо­ней Молос­ский, при­ни­мая у себя в доме Герак­ла, слу­чай­но упо­мя­нул о Тесее и Пири­фое — о том, зачем они при­шли и как попла­ти­лись за свою дер­зость, когда их изоб­ли­чи­ли, и Герак­лу тяж­ко было услы­шать, что один бес­слав­но погиб, а дру­го­му гро­зит гибель. Что до смер­ти Пири­фоя, Геракл счи­тал теперь все жало­бы и упре­ки бес­по­лез­ны­ми, но за Тесея стал про­сить, убеж­дая царя, чтобы тот отпу­стил сво­его плен­ни­ка из ува­же­ния к нему, Герак­лу. Аидо­ней согла­сил­ся, и Тесей, вый­дя на волю и воз­вра­тив­шись в Афи­ны, где его сто­рон­ни­ков еще не вполне одо­ле­ли, все свя­щен­ные участ­ки, кото­рые преж­де отвел ему город, посвя­тил Герак­лу, повелев впредь звать их не Тесе­я­ми, а Герак­ле­я­ми, — все, кро­ме четы­рех, как ука­зы­ва­ет Фило­хор. Но, поже­лав власт­во­вать и управ­лять государ­ст­вом по-преж­не­му, он тут же столк­нул­ся с вол­не­ни­я­ми и мяте­жом, убедив­шись, что те, кого он оста­вил пол­ны­ми нена­ви­сти к нему, теперь, вдо­ба­вок, и боять­ся его пере­ста­ли, а народ силь­но испор­тил­ся — не рас­по­ло­жен более мол­ча выпол­нять при­ка­за­ния, но ждет угож­де­ний и заис­ки­ва­ний.

Тесей попы­тал­ся сми­рить вра­гов силой, одна­ко стал жерт­вою коз­ней и заго­во­ров и, в кон­це кон­цов, поте­ряв вся­кую надеж­ду на успех, детей тай­ком пере­пра­вил на Эвбею к Эле­фе­но­ру, сыну Хал­ко­дон­та, а сам, тор­же­ст­вен­но про­кляв­ши афи­нян в Гар­гет­те, на том месте, что ныне зовет­ся Ара­те­рий⁶⁵, отплыл на Ски­рос, где, как он наде­ял­ся, его жда­ли дру­зья и где когда-то вла­дел зем­ля­ми его отец. Царем Ски­ро­са был тогда Лико­мед. При­быв к нему, Тесей выра­зил жела­ние полу­чить назад отцов­ские поме­стья, чтобы там посе­лить­ся. Неко­то­рые утвер­жда­ют, что он про­сил у царя помо­щи про­тив афи­нян. Но Лико­мед, то ли стра­шась сла­вы мужа, столь вели­ко­го, то ли желая уго­дить Мене­сфею, повел Тесея на самую высо­кую гору ост­ро­ва, яко­бы для того, чтобы пока­зать ему его вла­де­ния, и столк­нул со ска­лы. Тесей рас­шиб­ся насмерть. Иные, прав­да, гово­рят, буд­то он сам сорвал­ся вниз, поскольз­нув­шись во вре­мя обыч­ной про­гул­ки после обеда.

В ту пору его смерть про­шла неза­ме­чен­ной. В Афи­нах цар­ст­во­вал Мене­сфей⁶⁶, а дети Тесея в каче­стве про­стых граж­дан отпра­ви­лись с Эле­фе­но­ром под Трою. Но, когда Мене­сфей погиб, они вер­ну­лись в Афи­ны и воз­вра­ти­ли себе цар­ство. Лишь во вре­ме­на гораздо более позд­ние реши­ли афи­няне при­знать Тесея геро­ем и соот­вет­ст­вен­но его почтить; сре­ди про­чих сооб­ра­же­ний, они руко­вод­ст­во­ва­лись и тем, что мно­гим вои­нам, сра­жав­шим­ся с пер­са­ми при Мара­фоне, явил­ся Тесей в пол­ном воору­же­нии, несу­щий­ся на вар­ва­ров впе­ре­ди гре­че­ских рядов.

36. После окон­ча­ния Пер­сид­ских войн, при архон­те Федоне Пифия при­ка­за­ла афи­ня­нам, вопро­шав­шим ора­кул, собрать кости Тесея и, с поче­том их похо­ро­нив, береж­но хра­нить у себя. Но взять прах и даже обна­ру­жить моги­лу ока­за­лось делом нелег­ким из-за угрю­мо­го и замкну­то­го нра­ва насе­ляв­ших Ски­рос доло­пов. Одна­ко ж, когда Кимон, как рас­ска­зы­ва­ет­ся в его жиз­не­опи­са­нии⁶⁷, взял ост­ров и горел жела­ни­ем отыс­кать место погре­бе­ния, слу­чи­лось, гово­рят, что он заме­тил орла, кото­рый дол­бил клю­вом и раз­ры­вал ког­тя­ми какой-то хол­мик. Осе­нен­ный свы­ше, Кимон при­ка­зал копать. Под хол­мом нашли огром­ных раз­ме­ров гроб, рядом лежа­ли мед­ное копье и меч. Когда Кимон при­вез все это на сво­ей три­е­ре, афи­няне, ликуя, устро­и­ли тор­же­ст­вен­ную встре­чу, с пыш­ны­ми шест­ви­я­ми и жерт­во­при­но­ше­ни­я­ми, точ­но воз­вра­щал­ся сам Тесей. Ныне его остан­ки поко­ят­ся в цен­тре горо­да, под­ле гим­на­сия⁶⁸, и это место слу­жит убе­жи­щем для рабов и вооб­ще для всех сла­бых и угне­тен­ных, кото­рые стра­шат­ся силь­но­го, ибо и Тесей ока­зы­вал людям защи­ту и покро­ви­тель­ство и все­гда бла­го­склон­но выслу­ши­вал прось­бы сла­бых.

Глав­ный празд­ник в его честь справ­ля­ет­ся вось­мо­го пиа­неп­си­о­на — в день, когда он вме­сте с афин­ски­ми юно­ша­ми и девуш­ка­ми вер­нул­ся с Кри­та. Одна­ко ему при­но­сят жерт­вы и по вось­мым чис­лам осталь­ных меся­цев — либо пото­му, что он впер­вые при­шел из Тре­зе­на вось­мо­го гека­том­бео­на (тако­во мне­ние Дио­до­ра Путе­ше­ст­вен­ни­ка), либо пола­гая, что это чис­ло осо­бен­но ему близ­ко, посколь­ку он счи­та­ет­ся сыном Посей­до­на, а жерт­во­при­но­ше­ния Посей­до­ну совер­ша­ют вось­мо­го чис­ла каж­до­го меся­ца. Ведь вось­мер­ка — это куб пер­во­го из чет­ных чисел и удво­ен­ный пер­вый квад­рат, а пото­му достой­ным обра­зом зна­ме­ну­ет надеж­ность и незыб­ле­мость, свой­ст­вен­ные могу­ще­ству бога, кото­ро­го мы зовем Неко­ле­би­мым и Зем­ледерж­цем.