Пестрые рассказы

Книга X

1. Фере­ни­ка сопро­вож­да­ла сына в Олим­пию, где он соби­рал­ся при­нять уча­стие в играх. Гел­ла­но­ди­ки¹ не поз­во­ли­ли ей занять место сре­ди зри­те­лей. Тогда Фере­ни­ка обра­ти­лась к при­сут­ст­ву­ю­щим, дока­зы­вая свое пра­во тем, что ее отец и трое бра­тьев были олим­пий­ски­ми победи­те­ля­ми, а сын гото­вит­ся к состя­за­нию. Ее сло­ва убеди­ли народ и ока­за­лись силь­нее зако­на, запре­щав­ше­го жен­щи­нам смот­реть на игры, так что Фере­ни­ке это было поз­во­ле­но.

2. Увидев кирен­ца Евбота, Лаида страст­но полю­би­ла его и заду­ма­ла женить на себе. А он, в стра­хе перед ее коз­ня­ми, дал согла­сие на брак. Одна­ко Евбот сохра­нял бла­го­ра­зу­мие и не имел с нею ниче­го обще­го, так как пообе­щал женить­ся после состя­за­ний. Когда они окон­чи­лись и юно­ша одер­жал победу, он, не желая про­слыть веро­лом­ным, увез с собой в Кире­ну порт­рет Лаиды со сло­ва­ми, что берет ее с собой, как сулил. В отпла­ту за такую скром­ность закон­ная супру­га Евбота поста­ви­ла ему в род­ном горо­де боль­шую ста­тую.

3. Птен­цы куро­па­ток отлич­но бега­ют, чуть толь­ко вылу­пят­ся из яйца, ново­рож­ден­ные утя­та пла­ва­ют, а дете­ны­ши льви­цы скре­бут ког­тя­ми утро­бу мате­ри, чтобы ско­рее вый­ти на свет.

4. Алек­сандр, сын Филип­па, без отды­ха, в пол­ном воору­же­нии про­шел три­жды четы­ре­ста ста­дий², не дав вой­ску пере­дыш­ки, сра­зил­ся с вра­га­ми и одо­лел их.

5. Вот фри­гий­ский рас­сказ; он при­над­ле­жит фри­гий­цу Эзо­пу. В этом рас­ска­зе гово­рит­ся, что если тро­нуть сви­нью, она есте­ствен­но начи­на­ет виз­жать. У сви­ньи ведь нету ни шер­сти, ни моло­ка, нет ниче­го, кро­ме мяса. При при­кос­но­ве­нии она сей­час же уга­ды­ва­ет гро­зя­щую ей опас­ность, зная, на что годит­ся людям. Так же ведут себя тира­ны: они веч­но испол­не­ны подо­зре­ний и все­го стра­шат­ся, ибо зна­ют, что подоб­но сви­нье, любо­му долж­ны отдать свою жизнь.

6. Со сце­ны высме­и­ва­лась худо­ба коми­че­ско­го поэта Сан­ни­ри­о­на, авто­ра тра­гедий Меле­та, сочи­ни­те­ля дифи­рам­бов Кине­сия и эпи­че­ско­го поэта Филе­та. Про­ри­ца­те­ля Архе­стра­та захва­ти­ли в плен вра­ги и реши­ли взве­сить; ока­за­лось, как рас­ска­зы­ва­ют, что он весил не боль­ше обо­ла³. Чрез­вы­чай­но худ, одна­ко совер­шен­но здо­ров был Пана­рет. Поэт Гип­по­накт, как сооб­ща­ют, был не толь­ко мал ростом, но вдо­ба­вок тощ. Такое же сло­же­ние имел и Филип­пид, про­тив кото­ро­го направ­ле­на речь Гипе­рида. Пере­да­ют, что в свя­зи с этим при­ня­то было гово­рить вме­сто «страш­но исхудать» — «филип­пидать». Это под­твер­жда­ет Алек­сид.

7. Аст­ро­ном Эно­пид с Хиоса уста­но­вил в Олим­пии мед­ную дос­ку, на кото­рой обо­зна­чил дви­же­ние небес­ных све­тил в тече­ние пяти­де­ся­ти девя­ти лет, опре­де­лив этот срок как боль­шой год⁴. Аст­ро­ном Метон из дема Лев­ко­ноя поста­вил колон­ны, на кото­рых было пока­за­но дви­же­ние солн­ца. Соглас­но его мне­нию, боль­шой год состав­лял девят­на­дцать лет.

8. Ари­сто­тель из Кире­ны утвер­ждал, что чело­ве­ку не сле­ду­ет поль­зо­вать­ся чужи­ми бла­го­де­я­ни­я­ми, так как отве­чать на доб­ро доб­ром — затруд­ни­тель­но, а не отве­чать — зна­чит пока­зать­ся людям небла­го­дар­ным.

9. Филок­сен был обжо­рой. Как-то раз он наслаж­дал­ся, вды­хая в хар­чевне запах кипев­шей в горш­ке еды. Вско­ре, одна­ко, жела­ние отведать вкус­ное блюдо ста­ло мучить Филок­се­на и посте­пен­но нату­ра (а она, видят боги, была недо­стой­ная) взя­ла над ним верх; он не выдер­жал и при­ка­зал сво­е­му рабу купить этот гор­шок с едой. Тот заме­тил, что хозя­ин запро­сит боль­шую цену; в ответ Филок­сен ска­зал: «Еда будет тем вкус­нее, чем доро­же она обой­дет­ся». Сле­ду­ет упо­мя­нуть и о тако­го рода поступ­ках не для того, чтобы люди под­ра­жа­ли им, а, наобо­рот, чтобы осте­ре­га­лись под­ра­жать.

10. Когда искус­ство живо­пи­си толь­ко нача­ло раз­ви­вать­ся и было еще в пелен­ках, худож­ни­ки рисо­ва­ли так неис­кус­но, что при­нуж­де­ны были писать над соот­вет­ст­ву­ю­щи­ми изо­бра­же­ни­я­ми: «это бык», «это лошадь», «это дере­во».

11. Дио­ген стра­дал боля­ми в пле­че — то ли, как я думаю, из-за раны, то ли из-за чего-то дру­го­го. Одна­жды, когда Дио­ген осо­бен­но силь­но мучил­ся, кто-то из его недоб­ро­же­ла­те­лей насмеш­ли­во ска­зал: «Отче­го тебе не оста­вить жизнь, чтобы изба­вить­ся от стра­да­ний?» Фило­соф отве­тил: «Люди, кото­рые зна­ют, что надо делать и гово­рить, долж­ны жить (он вклю­чал сюда и себя). Тебе, посколь­ку ты не име­ешь поня­тия об этом, самое под­хо­дя­щее дело — уме­реть, я же, знаю­щий, что над­ле­жит гово­рить и делать, дол­жен жить».

12. Архит гово­рил: «Так же труд­но най­ти рыбу без костей, как чело­ве­ка, неспо­соб­но­го обма­нуть или при­чи­нить непри­ят­ность».

13. Кри­тий обви­ня­ет Архи­ло­ха за то, что тот рас­ска­зы­вал о себе все самое худое. «Ведь если бы, — гово­рил Кри­тий, — он не осла­вил себя на всю Гре­цию, мы не име­ли бы поня­тия о том, что он сын рабы­ни Эни­по, что из-за бед­но­сти и без­де­не­жья он оста­вил Парос и пере­брал­ся на Фасос, а очу­тив­шись там, пере­ссо­рил­ся с фасос­ца­ми, ни о том, что и дру­зей и вра­гов он поно­сил в оди­на­ко­вой мере. Кро­ме того, — при­бав­лял Кри­тий, — мы толь­ко из уст само­го Архи­ло­ха узна­ли о его рас­пут­стве, о том, что он был похот­лив и раз­нуздан и еще хуже того, что он бро­сил на поле боя свой щит. Архи­лох само­му себе был вра­гом, оста­вив по себе такую мол­ву и сла­ву». Эти упре­ки поэту делаю не я, а Кри­тий.

14. Сократ утвер­ждал, что без­де­я­тель­ность — сест­ра сво­бо­ды. В дока­за­тель­ство он при­во­дил муже­ство и сво­бо­до­лю­бие индий­цев и пер­сов, наро­дов, кото­рые весь­ма непред­при­им­чи­вы, и, наобо­рот, в выс­шей сте­пе­ни обо­ро­ти­стых фри­гий­цев и лидий­цев, при­вык­ших к игу раб­ства.

15. За доче­рей Ари­сти­да еще при жиз­ни отца сва­та­лись луч­шие сре­ди гре­ков люди. Одна­ко они не смот­ре­ли на образ­цо­вую жизнь это­го мужа и не вос­хи­ща­лись его спра­вед­ли­во­стью; ведь если б это было так, они и впо­след­ст­вии не отвер­ну­лись бы от его доче­рей. Но Ари­стид умер, а они реши­ли отка­зать­ся от сва­тов­ства. Ведь когда сын Лиси­ма­ха⁵ скон­чал­ся, ока­за­лось, что он беден. Вот что отвра­ти­ло этих ничтож­ных людей от почет­но­го и достой­ней­ше­го, по мое­му разу­ме­нию, бра­ка. То же слу­чи­лось и в доме Лисанд­ра: узнав, что он беден, жени­хи укло­ни­лись от бра­ка.

16. Анти­сфен мно­гих побуж­дал зани­мать­ся у него фило­со­фи­ей, но желаю­щих не было. Тогда он рас­сер­дил­ся и совсем отка­зал­ся от уче­ни­ков. Не допус­кал он к себе и Дио­ге­на, а так как тот про­яв­лял настой­чи­вость и упор­ство, Анти­сфен стал гро­зить ему пал­кой и как-то раз даже уда­рил по голо­ве. Это не толь­ко не отпуг­ну­ло Дио­ге­на, но вну­ши­ло его наме­ре­ни­ям еще бо́льшую твер­дость, так как он жаж­дал слу­шать Анти­сфе­на. «Бей меня, если хочешь, — гово­рил он, — я под­став­лю голо­ву, но тебе не най­ти доста­точ­но креп­кой пал­ки, чтобы отва­дить меня». С тех пор Анти­сфен полю­бил его.

17. Кри­тий рас­ска­зы­ва­ет, что сын Нео­к­ла Феми­стокл, еще будучи част­ным чело­ве­ком, обла­дал иму­ще­ст­вом цен­но­стью в три талан­та. Когда же Феми­стокл полу­чил кор­ми­ло государ­ст­вен­но­го управ­ле­ния, затем уда­лил­ся в изгна­ние, а иму­ще­ство его пере­шло в каз­ну, обна­ру­жи­лось, что оно состав­ля­ет более ста талан­тов. Так же точ­но Кле­он до того, как при­шел к вла­сти, не имел ниче­го, но оста­вил после себя состо­я­ние в пять­де­сят талан­тов.

18. Пас­тух Даф­нис, по сло­вам одних, был воз­люб­лен­ным Гер­ме­са, а по сло­вам дру­гих — его сыном. Имя свое он полу­чил вот поче­му. Даф­ни­са роди­ла ним­фа и под­ки­ну­ла под лав­ро­вым дере­вом⁶. Коро­вы, кото­рых он пас, были, как рас­ска­зы­ва­ют, срод­ни Гелио­со­вым, упо­ми­нае­мым Гоме­ром в Одис­сее⁷. Когда в Сици­лии юно­ша пас свои ста­да, какая-то ним­фа полю­би­ла его, так как Даф­нис был кра­сив, юн, со щека­ми, покры­ты­ми пер­вым отро­че­ским пухом, т. е. нахо­дил­ся, как где-то гово­рит и Гомер, в самой луч­шей для пре­крас­ных отро­ков поре⁸. Она потре­бо­ва­ла от Даф­ни­са заро­ка не любить кро­ме нее нико­го и гро­зи­ла нака­зать его сле­потой, если он нару­шит свои обе­ща­ния. Такой у них меж­ду собой был уго­вор. Спу­стя неко­то­рое вре­мя дочь како­го-то царя вос­пы­ла­ла стра­стью к юно­ше, и он под вли­я­ни­ем опья­не­ния обо всем забыл и сбли­зил­ся с девуш­кой. Так воз­ник­ли пас­ту­ше­ские пес­ни; в них рас­ска­зы­ва­лось и о несча­стье поте­ряв­ше­го зре­ние Даф­ни­са; Сте­си­хор из Гиме­ры был зачи­на­те­лем это­го рода поэ­зии.

19. Кире­нец Евридам добил­ся победы в кулач­ном бою; одна­ко во вре­мя поедин­ка про­тив­ник выбил ему зубы, и Евридам вынуж­ден был про­гло­тить их, чтобы тот ниче­го не заме­тил.

20. Пер­сид­ский царь⁹ напи­сал Аге­си­лаю, что жела­ет пред­ло­жить ему свою друж­бу. Лакеде­мо­ня­нин отве­тил, что невоз­мож­но быть дру­гом толь­ко одно­му Аге­си­лаю. Зато если царь станет дру­гом всем лакеде­мо­ня­нам, то тем самым и ему, так как он отно­сит­ся к чис­лу всех.

21. Одна­жды, когда Пла­тон был еще в мла­ден­че­ском воз­расте, Ари­стон при­но­сил на Гимет­те жерт­ву Музам или ним­фам, и все были погло­ще­ны тор­же­ст­вен­ным обрядом, Перик­ти­о­на поло­жи­ла ребен­ка в рас­ки­нув­ши­е­ся побли­зо­сти мир­то­вые зарос­ли. Пока он спал, пче­ли­ный рой с жуж­жа­ни­ем опу­стил­ся на его уста, пред­ре­кая этим свой­ст­вен­ную Пла­то­ну впо­след­ст­вии сла­дость речи.

22. Диок­сипп в при­сут­ст­вии Алек­сандра и его македо­нян с дуби­ной в руках отва­жил­ся на еди­но­бор­ство с одним македо­ня­ни­ном, гопли­том¹⁰ Корра­гом. Он выбил из рук Корра­га копье, пова­лил в пол­ном воору­же­нии на зем­лю, насту­пил ногой на гор­ло и, выхва­тив вися­щий у того за поя­сом меч, убил. Посту­пок Диок­сип­па навлек на него нена­висть Алек­сандра. Зная, что царь нена­видит его, Диок­сипп в отча­я­нии лишил себя жиз­ни.