Пестрые рассказы

Книга XIII

Элиан. Пёстрые рассказы. Москва—Ленинград: Издательство Академии Наук СССР, 1963.
Перевод с древнегреческого, статья, примечания и указатель С. В. Поляковой.
Перевод выполнен по изданию: Claudii Aeliani Varia Historia ed. R. Hercher, Lipsiae, 1856.

1. Вот аркад­ский рас­сказ о доче­ри Яси­о­на, Ата­лан­те. Когда она роди­лась, отец велел бро­сить мла­ден­ца: он гово­рил, что ему нужен маль­чик, а не девоч­ка. Тот, кому это было пору­че­но, не убил ребен­ка, а поло­жил у ручья на горе Пар­фе­ни­он. Там сре­ди кам­ней была пеще­ра, окру­жен­ная тени­сты­ми дере­вья­ми. И хотя девоч­ка была обре­че­на на смерть, слу­чай, одна­ко, спас ее. Вско­ре после того, как мла­ден­ца бро­си­ли в лесу, туда при­шла мед­веди­ца, дете­ны­шей кото­рой пой­ма­ли охот­ни­ки. Сос­цы ее набух­ли от моло­ка и почти воло­чи­лись по зем­ле. По воле богов ей при­гля­нул­ся бро­шен­ный ребе­нок, и она накор­ми­ла его. Мед­веди­ца и сама почув­ст­во­ва­ла облег­че­ние от тяго­тив­ше­го ее моло­ка и напи­та­ла мла­ден­ца. Так же было и в дру­гие разы, когда моло­ко скап­ли­ва­лось и обре­ме­ня­ло ее: она ведь лиши­лась сво­их дете­ны­шей и ста­ла кор­ми­ли­цей чело­ве­че­ско­го дитя­ти, а те самые люди, кото­рые преж­де охо­ти­лись за мед­ве­жа­та­ми, высле­жи­ва­ли теперь мед­веди­цу. Они напрас­но обша­ри­ли весь лес (мед­веди­ца по сво­е­му обык­но­ве­нию ушла на поис­ки добы­чи), но нашли в ее лого­ве Ата­лан­ту, кото­рая еще не зва­лась так; это имя девоч­ке дали охот­ни­ки. Она ста­ла вос­пи­ты­вать­ся у этих охот­ни­ков в горах. С года­ми Ата­лан­та вырос­ла; она была дев­ст­вен­ни­цей, избе­га­ла обще­ства муж­чин, люби­ла оди­но­че­ство и посе­ли­лась на самой высо­кой горе, в уще­лье, где бил ключ, рос­ли высо­кие дубы и тени­стые ели.

Что пре­пят­ст­ву­ет вам послу­шать об убе­жи­ще Ата­лан­ты, как вы слу­ша­е­те о пеще­ре гоме­ров­ской Калип­со? Так вот, в уще­лье была глу­бо­кая пеще­ра, защи­щен­ная отвес­ным обры­вом. Ее обви­вал плющ; плющ спле­тал­ся с моло­ды­ми дере­вья­ми и полз по ним вверх. Кру­гом в мяг­кой густой тра­ве рос шафран, гиа­цин­ты и дру­гие цве­ты рас­пус­ка­лись не толь­ко на радость взо­ру: их запах напол­нял воздух вбли­зи пеще­ры, так что здесь мож­но было насы­тить­ся всем и досы­та — бла­го­во­ни­ем цве­тов и трав. Выси­лось так­же мно­же­ство лав­ро­вых дере­вьев, лас­каю­щих взор веч­но­зе­ле­ной лист­вой. Гну­щи­е­ся под тяже­стью гроз­дьев вино­град­ные лозы, поса­жен­ные непо­да­ле­ку, гово­ри­ли о трудо­лю­бии Ата­лан­ты. Вода, теку­чая, чистая и про­хлад­ная, как мож­но было убедить­ся, если оку­нуть в нее руку или попро­бо­вать на вкус, стру­и­лась в щед­ром изоби­лии. При­те­кая посто­ян­но, она пита­ла дере­вья и слу­жи­ла зало­гом их дол­го­ле­тия. Итак, место было испол­не­но пре­ле­сти и так­же хра­ни­ло чер­ты чисто­го, цело­муд­рен­но­го оби­та­ли­ща девы. Ложем Ата­лан­те слу­жи­ли шку­ры уби­тых на охо­те живот­ных, пищей — их мясо, питьем — вода. Оде­та она была совсем про­сто, как Арте­ми­да, и гово­ри­ла, что под­ра­жа­ет богине и в этом, и в жела­нии веч­но оста­вать­ся девой. Она была быст­ро­но­гой и без труда мог­ла настиг­нуть и зве­ря, и враж­деб­но­го ей чело­ве­ка, а если сама жела­ла от кого-нибудь бежать, нико­му не уда­ва­лось нагнать ее. В Ата­лан­ту влюб­ля­лись не толь­ко те, кто знал ее, но даже пона­слыш­ке.

Если мне будет доз­во­ле­но, я опи­шу ее наруж­ность. Про­тив это­го, конеч­но, никто не воз­ра­зит, посколь­ку опи­са­ния тако­го рода при­но­сят поль­зу сло­вес­но­му искус­ству. Еще девоч­кой Ата­лан­та была выше взрос­лой жен­щи­ны, а кра­сотой пре­вос­хо­ди­ла всех пело­пон­нес­ских деву­шек. Отто­го, что она была вскорм­ле­на мед­ве­жьим моло­ком, и от посто­ян­ных трудов в горах Ата­лан­та выгляде­ла муже­ст­вен­но и суро­во. В ней не было ниче­го деви­чье­го — она ведь не рос­ла в жен­ских поко­ях и не зна­ла ни мате­ри, ни кор­ми­ли­цы. Стан ее, конеч­но, был стро­ен, пото­му что заня­ти­ем ее была охота и телес­ные упраж­не­ния. Воло­сы были бело­ку­ры без жен­ских ухищ­ре­ний, кра­сок и сна­до­бий; цвет их был делом при­ро­ды. Лицо от солн­ца заго­ре­ло, точ­но все было зали­то тем­ным румян­цем. Какой пре­крас­ный цве­ток срав­нит­ся с лицом вос­пи­тан­ной в стыд­ли­во­сти девы! Два каче­ства изум­ля­ли в ней: ред­кая кра­сота и при этом спо­соб­ность устра­шать. Обыч­но мало­душ­ный чело­век, увидев Ата­лан­ту, не толь­ко не влюб­лял­ся, но пона­ча­лу даже не смел глядеть на нее — столь осле­пи­тель­на была кра­сота девы. С ней было страш­но встре­тить­ся еще и пото­му, что такая воз­мож­ность слу­ча­лась ред­ко; ее было нелег­ко увидеть: мельк­нув, как падаю­щая звезда или мол­ния, она появ­ля­лась вне­зап­но и неожи­дан­но, когда гна­лась за зве­рем или защи­ща­лась от чье­го-нибудь напа­де­ния, и, едва пока­зав­шись, скры­ва­лась в лес­ных дебрях, зарос­лях кустар­ни­ка или где-нибудь в гор­ной чаще.

Как-то раз в пол­ночь жив­шие непо­да­ле­ку от Ата­лан­ты кен­тав­ры Гилей и Рек, отча­ян­ные пове­сы и гуля­ки, отпра­ви­лись к ее пеще­ре. Они шест­во­ва­ли вдво­ем, без флей­ти­сток (не было и мно­гих дру­гих осо­бен­но­стей город­ско­го комо­са1), толь­ко с пылаю­щи­ми факе­ла­ми в руках. Полы­ха­ние этих факе­лов мог­ло испу­гать даже тол­пу наро­да, не то что живу­щую в оди­но­че­стве деву. Гилей и Рек сде­ла­ли себе вен­ки из моло­дых сос­но­вых веток и по горам шага­ли к Ата­лан­те, непре­стан­но бря­цая ору­жи­ем и под­жи­гая на пути дере­вья, чтобы с неслы­хан­ной дер­зо­стью вру­чить свои брач­ные дары. Замы­сел кен­тав­ров не укрыл­ся от Ата­лан­ты. Увидев из сво­ей пеще­ры огонь и узнав Гилея и Река, она не рас­те­ря­лась и не устра­ши­лась их вида, а натя­ну­ла лук, выст­ре­ли­ла и мет­ко попа­ла в одно­го. Он упал замерт­во. Тогда стал при­бли­жать­ся дру­гой, уже не как недав­ний буй­ный жених, а как насто­я­щий враг, желая ото­мстить за това­ри­ща и насы­тить свой гнев, но вто­рая стре­ла Ата­лан­ты пора­зи­ла это­го кен­тав­ра и нака­за­ла по заслу­гам. Вот како­ва исто­рия доче­ри Яси­о­на, Ата­лан­ты.

2. Мити­ле­нец Мака­рий, жрец Дио­ни­са, казал­ся доб­рым и порядоч­ным чело­ве­ком, на самом же деле был вели­ким нече­стив­цем. Одна­жды какой-то чуже­зе­мец дал ему на хра­не­ние мно­го золота. Мака­рий в глу­бине хра­ма сде­лал яму и там зарыл клад. Через неко­то­рое вре­мя чуже­зе­мец вер­нул­ся за сво­им доб­ром, и Мака­рий под видом того, что соби­ра­ет­ся воз­вра­тить золо­то, при­вел его в храм, убил и, вынув из тай­ни­ка золо­то, зарыл труп туда в надеж­де, что бог, подоб­но людям, ниче­го не узна­ет. Одна­ко слу­чи­лось не так. И как же мог­ло быть ина­че? Вско­ре при­шло вре­мя жерт­во­при­но­ше­ний Дио­ни­су, совер­шав­ших­ся каж­дые три года2, и Мака­рий был занят этим. Пока он был в хра­ме, двое его сыно­вей, оста­вав­ши­е­ся дома, желая под­ра­жать тому, что дела­ет отец, подо­шли к алта­рю, на кото­ром еще чадил огонь. Млад­ший поло­жил на алтарь голо­ву, а стар­ший под­нял лежав­ший рядом жерт­вен­ный нож и убил бра­та. Домаш­ние страш­но закри­ча­ли; на вопли выско­чи­ла мать. Увидев, что один ее сын мертв, а вто­рой еще сто­ит с окро­вав­лен­ным жерт­вен­ным ножом в руках, жен­щи­на уби­ла его тле­ю­щей голов­ней. О несча­стии пере­да­ли Мака­рию; он бро­сил все и в ужас­ном гне­ве опро­ме­тью бро­сил­ся домой. Тир­сом3, кото­рый он дер­жал, Мака­рий убил жену. Вско­ре весь народ узнал о зло­дей­ствах, и Мака­рия схва­ти­ли. Под пыт­кой он при­знал­ся в ранее совер­шен­ном пре­ступ­ле­нии и испу­стил дух. Память же ковар­но уби­то­го им чуже­зем­ца мити­лен­цы почти­ли: по веле­нию Дио­ни­са тело его было пре­да­но погре­бе­нию. Так суро­во был нака­зан Мака­рий; он попла­тил­ся за все, по сло­вам поэта, соб­ст­вен­ной голо­вой, голо­вой сво­ей жены и голо­ва­ми детей4.

3. Ксеркс, сын Дария, открыл усы­паль­ни­цу древ­не­го Бела и увидел стек­лян­ный сосуд, нали­тый мас­лом, в кото­ром лежал труп. Сосуд не был полон: жид­кость не дохо­ди­ла до кра­ев при­мер­но на пале­сту5. Тут же сто­я­ла невы­со­кая колон­на с над­пи­сью: «Не будет бла­га тому, кто открыл усы­паль­ни­цу и довер­ху не напол­нил сосуд». Про­чи­тав эти сло­ва, Ксеркс устра­шил­ся и велел сей­час же доба­вить мас­ла. Одна­ко сосуд не напол­нял­ся. Царь повто­рил свой при­каз. Ниче­го не достиг­нув, после всех ста­ра­ний, он отка­зал­ся от напрас­ных попы­ток долить сосуд, вновь закрыл усы­паль­ни­цу и уда­лил­ся в мрач­ном состо­я­нии духа. Про­ро­че­ства, начер­тан­ные на колонне, оправ­да­лись, так как с вой­ском в семь­сот тысяч чело­век Ксеркс бес­слав­но отсту­пил из Элла­ды, а по воз­вра­ще­нии на роди­ну умер позор­ней­шей смер­тью: во сне его умерт­вил соб­ст­вен­ный сын6.

4. Одна­жды царь Архе­лай устро­ил сво­им дру­зьям бога­тый пир. Выпив лиш­нее, Еври­пид опья­нел и, обняв воз­ле­жав­ше­го рядом с ним тра­ги­че­ско­го поэта Ага­фо­на, стал его цело­вать, хотя тому уже было тогда око­ло соро­ка лет. Архе­лай спро­сил, неуже­ли Ага­фон кажет­ся ему до сих пор при­вле­ка­тель­ным. «Да, Зевс свиде­тель, — отве­тил Еври­пид, — у кра­сав­цев хоро­ша не толь­ко вес­на, но и осень».

5. Гово­рят, что пер­вым, кто почув­ст­во­вал вле­че­ние к пре­крас­ным отро­кам, был Лай, похи­тив­ший сына Пелоп­са, Хри­сип­па. С тех пор при­вя­зан­ность к кра­сав­цам фиван­цы ста­ли счи­тать бла­гом.

6. Я слы­шал, что в одном аркад­ском горо­де, Герее, рас­тет вино­град, из кото­ро­го дела­ют вино, муж­чи­нам затем­ня­ю­щее рас­судок и отни­маю­щее у них разум, а жен­щи­нам сооб­щаю­щее пло­до­ви­тость. На Фасо­се, гово­рят, суще­ст­ву­ет вино двух сор­тов. Отведав­ший одно­го впа­да­ет в глу­бо­кий и из-за это­го при­ят­ный сон; дру­гой же сорт опа­сен для здо­ро­вья, так как вызы­ва­ет бес­сон­ни­цу и подав­лен­ное состо­я­ние духа. В Ахайе под горо­дом Кери­ни­ей про­из­во­дят вино, при­ме­ня­е­мое жен­щи­на­ми для изгна­ния пло­да.

7. Овла­дев Фива­ми7, Алек­сандр про­дал в раб­ство всех сво­бод­ных граж­дан, за исклю­че­ни­ем жре­цов. Он изба­вил от это­го и госте­при­им­цев сво­его отца (в дет­стве ведь Филипп был в Фивах залож­ни­ком), отпу­стил так­же и их род­ст­вен­ни­ков. Он еще удо­сто­ил поче­стей потом­ков Пин­да­ра и оста­вил сто­ять толь­ко его дом. Все­го было уби­то око­ло шести тысяч фиван­цев; трид­цать тысяч чело­век попа­ло в плен.

8—9. Рас­ска­зы­ва­ют, что лакеде­мо­ня­нин Лисандр, попав в Ионию, пре­зрел стро­гие пред­пи­са­ния Ликур­га и пре­дал­ся рос­ко­ши. На это атти­че­ская гете­ра Ламия ска­за­ла: «В Эфе­се гре­че­ские львы пре­вра­ща­ют­ся в лисиц».

10. Дио­ни­сий8 в один и тот же день заклю­чил брак с дву­мя жен­щи­на­ми: Доридой из Локр и Ари­сто­ма­хой, доче­рью Гип­па­ри­на, при­хо­див­шей­ся сест­рой Дио­ну. Он делил ложе с каж­дой из них по оче­реди, и одна супру­га сопро­вож­да­ла его в похо­де, дру­гая встре­ча­ла при воз­вра­ще­нии.

11. Я напал на свиде­тель­ство о том, что винов­ни­ком пора­бо­ще­ния пер­сов македо­ня­на­ми9 был ора­тор Исо­крат. Когда содер­жа­ние «Пане­ги­ри­ка»10, с кото­рым он высту­пил перед гре­ка­ми, ста­ло извест­но в Македо­нии, Филипп под его вли­я­ни­ем начал гото­вить­ся к войне про­тив Азии11. После смер­ти царя при­зы­вы Исо­кра­та подвиг­ли его сына и пре­ем­ни­ка Алек­сандра про­дол­жить это начи­на­ние.

12. Аст­ро­но­му Мето­ну пред­сто­я­ло наряду с про­чи­ми афи­ня­на­ми при­нять уча­стие в под­готов­ляв­шей­ся сици­лий­ской экс­пе­ди­ции12. Он же, про­видя ее неуда­чу, ста­рал­ся укло­нить­ся от похо­да, так как стра­шил­ся и хотел избег­нуть опас­но­стей. Посколь­ку у него ниче­го не полу­ча­лось, Метон решил пред­ста­вить­ся безум­ным. Он делал все, чтобы пове­ри­ли в его болезнь, и в кон­це кон­цов под­жег свой дом вбли­зи Рас­пис­но­го пор­ти­ка. Тогда толь­ко архон­ты его отпу­сти­ли. Мне дума­ет­ся, что Метон изо­бра­жал безу­мие удач­нее, чем ита­ки­ец Одис­сей — ведь Пала­мед обли­чил Одис­сея13, а хит­рость Мето­на не раз­га­дал ни один афи­ня­нин.

13. Пто­ле­мей Лаг, как рас­ска­зы­ва­ют, любил обо­га­щать сво­их дру­зей и гово­рил, что при­ят­нее обо­га­щать дру­гих, чем само­му обо­га­щать­ся.

14. Древ­ние пер­во­на­чаль­но испол­ня­ли гоме­ров­ские поэ­мы отдель­ны­ми пес­ня­ми. Пес­ни назы­ва­лись: «Бит­ва у кораб­лей», «Доло­нея», «Подви­ги Ага­мем­но­на», «Ката­лог кораб­лей», «Патро­клея», «Выкуп», «Игры в честь Патрок­ла», «Нару­ше­ние клят­вы»; это вме­сто «Или­а­ды». Вме­сто вто­рой поэ­мы — «Собы­тия в Пило­се», «Собы­тия в Лакеде­моне», «Пеще­ра Калип­со», «Построй­ка плота», «Встре­ча с Алки­но­ем», «Кик­ло­пы», «Закли­на­ние умер­ших», «При­клю­че­ния у Кир­ки», «Омо­ве­ние», «Рас­пра­ва с жени­ха­ми», «Собы­тия в деревне», «Собы­тия в доме Лаэр­та»; в позд­ней­шие вре­ме­на лакеде­мо­ня­нин Ликург пер­вый при­вез в Элла­ду все пес­ни Гоме­ра; он вывез их из Ионии, когда был там. Потом Писи­страт соеди­нил пес­ни меж­ду собой и создал «Или­а­ду» и «Одис­сею».

15. Коми­че­ские поэты утвер­жда­ют, что чудо­вищ­ной тупо­стью отли­чал­ся некий Полидор и еще Кики­ли­он, кото­рый по сво­ей нера­зум­но­сти пытал­ся счесть мор­ские вол­ны. Пре­да­ние назы­ва­ет таким же глуп­цом Сан­ни­ри­о­на, искав­ше­го лест­ни­цу в сосуде для бла­го­во­ний. Кориб и Мели­тид тоже, как гово­рят, были вели­ки­ми глуп­ца­ми.

16. Город Апол­ло­ния лежит в Иони­че­ском зали­ве по сосед­ству с Эпидам­ном. В его окрест­но­стях добы­ва­ют из зем­ли гор­ную смо­лу и нефть, кото­рая про­би­ва­ет­ся на поверх­ность, подоб­но род­ни­ко­вой воде. Невда­ле­ке отсюда пыла­ет неуга­си­мый огонь. Охва­чен­ное им про­стран­ство неве­ли­ко; оно рас­про­стра­ня­ет запах серы и смо­лы. Вокруг же пыш­но раз­рос­лись дере­вья и зеле­не­ет тра­ва. Горя­щее вбли­зи пла­мя не вредит ни дре­вес­ным побе­гам, ни про­из­рас­та­нию трав. Огонь пыла­ет бес­пре­стан­но ночью и днем и, как гово­рят жите­ли Апол­ло­нии, нико­гда до их вой­ны с илли­рий­ца­ми не уга­сал14. Апол­ло­ни­а­ты, по лакеде­мон­ско­му обы­чаю, запре­ща­ют чуже­стран­цам селить­ся в сво­ем горо­де, а граж­дане Эпидам­на раз­ре­ша­ют любо­му изби­рать этот город сво­им место­жи­тель­ст­вом.

17. «Фри­них испу­ган, как петух», — эта посло­ви­ца при­ме­ня­ет­ся к людям, попав­шим в бед­ст­вен­ное поло­же­ние. Дра­ма тра­ги­ка Фри­ни­ха «Взя­тие Миле­та» заста­ви­ла афи­нян про­ли­вать сле­зы, и за это они при­го­во­ри­ли к изгна­нию испу­ган­но­го и рас­те­ряв­ше­го­ся Фри­ни­ха15.

18. Сици­лий­ский тиран Дио­ни­сий16 высо­ко ценил искус­ство тра­ги­че­ских поэтов и сам сочи­нял тра­гедии; к комедии он отно­сил­ся отри­ца­тель­но, пото­му что не пони­мал тол­ку в сме­хе.

19. Клео­мен в свой­ст­вен­ной лако­ня­нам мане­ре гово­рил о Гоме­ре, что он поэт для лакеде­мо­нян, так как зовет к ору­жию, а о Геси­о­де, что тот — поэт ило­тов17, так как при­гла­ша­ет обра­ба­ты­вать зем­лю18.

20. Житель аркад­ско­го горо­да Мега­ло­по­ля, некий Кер­кид, перед смер­тью гово­рил сво­им опе­ча­лен­ным домаш­ним, что охот­но рас­ста­ет­ся с жиз­нью, ибо наде­ет­ся встре­тить на том све­те из фило­со­фов Пифа­го­ра, из исто­ри­ков Гека­тея, из музы­кан­тов Олим­пия, из поэтов Гоме­ра. Ска­зав это, Кер­кид, как пере­да­ют, умер.

21. Если в Киле­нах кто-нибудь вбли­зи кожи фри­гий­ца заиг­ра­ет на флей­те фри­гий­ские напе­вы, она начи­на­ет дви­гать­ся, а при зву­ках песен в честь Апол­ло­на кожа не шеве­лит­ся, слов­но глу­хая19.

22. Пто­ле­мей Фило­па­тор воз­двиг Гоме­ру храм; внут­ри это­го хра­ма вели­ко­леп­но поста­вил вели­ко­леп­ную ста­тую сидя­ще­го поэта и окру­жил ее горо­да­ми, оспа­ри­ваю­щи­ми друг у дру­га честь назы­вать­ся его роди­ной. Живо­пи­сец же Гала­тон изо­бра­зил, как Гомер извер­га­ет пищу, а осталь­ные поэты ста­ра­ют­ся это подо­брать.

23. Лакеде­мо­ня­нин Ликург, сын Евпо­лия, стре­мил­ся при­учить сво­их сооте­че­ст­вен­ни­ков к спра­вед­ли­во­сти, но вот как был за это воз­на­граж­ден: Алкандр, пере­да­ют неко­то­рые, выбил ему глаз, нароч­но запу­стив в него кам­нем; по мне­нию дру­гих, Ликург лишил­ся гла­за пото­му, что его уда­ри­ли пал­кой. Этот рас­сказ исполь­зу­ет­ся при­ме­ни­тель­но к людям, стре­мив­шим­ся к одно­му, а достиг­шим про­ти­во­по­лож­но­го. Эфор сооб­ща­ет, что Ликург кон­чил свои дни нищим изгнан­ни­ком.

24. Ора­тор Ликург ввел закон, запре­щав­ший жен­щи­нам отправ­лять­ся на мисте­рии20 в повоз­ках, запря­жен­ных парой лоша­дей; нару­шив­шая его под­вер­га­лась боль­шо­му штра­фу. Пер­вая, кто ослу­ша­лась это­го зако­на, была жена Ликур­га; ее обя­за­ли упла­тить штраф.

Закон Перик­ла при­зна­вал афин­ским граж­да­ни­ном толь­ко чело­ве­ка, оба роди­те­ля кото­ро­го были афин­ски­ми граж­да­на­ми. После это­го ново­введе­ния Перикл лишил­ся закон­ных сыно­вей; у него остал­ся толь­ко неза­кон­но­рож­ден­ный сын Перикл. Конеч­но, наме­ре­ния зако­но­да­те­ля не соот­вет­ст­во­ва­ли тому, к чему при­ве­ли для него само­го впо­след­ст­вии.

Афи­ня­нин Кли­сфен пер­вым ввел такую меру нака­за­ния, как ост­ра­кизм21, и пер­вым был к нему при­го­во­рен.

Залевк, зако­но­да­тель Локр, поста­но­вил, чтобы пре­лю­бо­де­ям выры­ва­ли гла­за. Но то, чего он никак не ждал, боже­ство неча­ян­но и нега­дан­но насла­ло на него: сын Залев­ка был ули­чен в пре­лю­бо­де­я­нии и ему гро­зи­ло опре­де­лен­ное отцом в подоб­ных слу­ча­ях нака­за­ние. Тогда, чтобы не отсту­пить от зако­на, Залевк решил отдать соб­ст­вен­ный глаз за один глаз юно­ши и так спа­сти его от пол­ной сле­поты.

25. Поэт Пин­дар пять раз состя­зал­ся в Фивах с Корин­ной и неиз­мен­но, так как слу­ша­те­ли были неве­же­ст­вен­ны, был при­знан побеж­ден­ным. Желая упрек­нуть фиван­цев в том, что они чуж­ды Муз, Пин­дар стал звать Корин­ну сви­ньей.

26. Дио­ген из Сино­пы был все­ми поки­нут и оди­нок: из-за бед­но­сти он нико­го не мог при­ни­мать, а дру­гие не хоте­ли ока­зы­вать ему госте­при­им­ство, стра­шась его стра­сти обли­чать и веч­но­го недо­воль­ства сло­ва­ми и поступ­ка­ми ближ­них. Вынуж­ден­ный питать­ся листья­ми, — это толь­ко и было у него — Дио­ген впал в уны­ние. Одна­жды, когда он заку­сы­вал хле­бом, при­бе­жа­ла мышь и ста­ла лако­мить­ся падаю­щи­ми на пол крош­ка­ми. Дио­ген вни­ма­тель­но наблюдал за ней, затем улыб­нул­ся, пове­се­лел и ска­зал: «Этой мыш­ке ни к чему все афин­ские рос­ко­ше­ства, ты же печа­лишь­ся из-за того, что не можешь тра­пе­зо­вать с афи­ня­на­ми». С этих пор Дио­ген обрел ясность духа.

27. Тело Сокра­та, гово­рят, было креп­ко и вынос­ли­во. Под­твер­жде­ни­ем это­му слу­жит то обсто­я­тель­ство, что, когда поваль­ная болезнь коси­ла афи­нян22 и люди уми­ра­ли или лежа­ли при смер­ти, один толь­ко Сократ остал­ся здо­ров. Какая же в столь силь­ном теле долж­на была быть душа?!

28. Один толь­ко раб Ман сопро­вож­дал Дио­ге­на, когда тот поки­нул роди­ну23, но и он не ужил­ся с ним и убе­жал. На уго­во­ры во что бы то ни ста­ло отыс­кать бег­ле­ца Дио­ген гово­рил: «Не позор­но ли то, что не Ман нуж­да­ет­ся в Дио­гене, а Дио­ген в Мане?» Раб этот во вре­мя ски­та­ний попал в Дель­фы; там его разо­рва­ли соба­ки, и таким обра­зом он понес нака­за­ние за бег­ство от хозя­и­на.

29. Надеж­ды, — гово­рил Пла­тон, — сны бодр­ст­ву­ю­щих.

30. Мать Алек­сандра, Олим­пи­а­да, узнав, что ее сын дол­гое вре­мя лежит без погре­бе­ния, горест­но засте­на­ла и навзрыд запла­ка­ла. «Дитя, — ска­за­ла она, — ты стре­мил­ся к доле небо­жи­те­лей в гор­них высях, ныне тебе отка­за­но даже в том, что полу­ча­ют все люди на зем­ле, — в моги­ле». Так, жалу­ясь на судь­бу, Олим­пи­а­да уко­ри­ла сына за гор­ды­ню.

31. Ксе­но­крат из Хал­кедо­на, Пла­то­нов уче­ник, был чело­ве­ком доб­ро­сер­деч­ным и испы­ты­вал не толь­ко любовь к людям, но и состра­да­ние к нера­зум­ным тва­рям. Как-то, когда Ксе­но­крат отды­хал под откры­тым небом, на коле­ни к нему сел воро­бей, кото­ро­го пре­сле­до­вал яст­реб. Ксе­но­крат с радо­стью дал ему при­ют и укры­вал до тех пор, пока яст­реб не уле­тел прочь. Когда опас­ность мино­ва­ла, он раз­дви­нул склад­ки одеж­ды и выпу­стил воро­бья, ска­зав, что не пре­дал ищу­ще­го защи­ты.

32. Ксе­но­фонт упо­ми­на­ет24 о том, что Сократ одна­жды вел бесе­ду с пре­крас­ной гете­рой Фео­до­той. Бесе­до­вал он и с Кал­ли­сто, кото­рая ска­за­ла ему: «Я, сын Софро­нис­ка, силь­нее тебя: ведь ты не можешь отбить моих дру­зей, а я, сто­ит мне захо­теть, могу пере­ма­нить к себе всех тво­их». «Вполне понят­но, — отве­тил Сократ, — ибо ты ведешь их под гору, я же застав­ляю взби­рать­ся к доб­ро­де­те­ли, а это кру­тая и непри­выч­ная для боль­шин­ства доро­га».

33. Егип­тяне рас­ска­зы­ва­ют, что гете­ра Родо­пида была ред­кой кра­са­ви­цей. Одна­жды, когда она купа­лась, слу­чай, под­час при­во­дя­щий к самым уди­ви­тель­ным и неожи­дан­ным вещам, даро­вал ей сча­стье, соот­вет­ст­во­вав­шее ско­рее кра­со­те, чем душев­ным досто­ин­ствам этой девуш­ки. Пока Родо­пида была в воде, а слу­жан­ки сто­ро­жи­ли на бере­гу ее одеж­ду, с неба сле­тел орел, схва­тил одну из сан­да­лий и вновь исчез. Он при­нес свою наход­ку в Мем­фис, как раз когда Псам­ми­тих тво­рил там суд, и бро­сил ему на коле­ни. Псам­ми­тих был вос­хи­щен кра­сотой сан­да­лии, искус­ст­вом того, кто ее делал, и, нако­нец, чудес­ным поступ­ком пти­цы. Поэто­му он велел по все­му Егип­ту искать хозяй­ку сан­да­лии. Когда Родо­пиду нашли, царь взял ее в жены.

34. Дио­ни­сий25, встре­тив Леон­та после того, как велел убить его, три раза кряду при­ка­зы­вал сво­ей стра­же вести его на казнь и три­жды отме­нял свое реше­ние. После каж­до­го воз­вра­ще­ния Леон­та он со сле­за­ми на гла­зах цело­вал его и про­кли­нал себя за то, что под­нял на него меч. Но в кон­це кон­цов страх ока­зал­ся силь­нее Дио­ни­сия, и тиран при­ка­зал умерт­вить Леон­та, ска­зав: «Выхо­дит, тебе нель­зя жить».

35. Люди, зна­ко­мые с повад­ка­ми зве­рей, гово­рят, что олень, чув­ст­вуя потреб­ность очи­стить желудок, ест сесе­ли26, а испы­ты­вая зуд после уку­сов фалан­ги, — раков.

36. Олим­пи­а­да посла­ла Евриди­ке, доче­ри Филип­па27 от некой илли­ри­ян­ки, яд, верев­ку и кин­жал. Евриди­ка выбра­ла верев­ку.

37. Хотя сира­куз­ский тиран Гелон был на ред­кость мяг­ким пра­ви­те­лем, нашлись сму­тья­ны, кото­рые соста­ви­ли про­тив него заго­вор. Когда это ста­ло ему извест­но, Гелон созвал народ­ное собра­ние и отпра­вил­ся туда в пол­ном воору­же­нии; сна­ча­ла он пере­чис­лил, какие бла­га даро­вал сира­ку­зя­нам, а затем сооб­щил о заго­во­ре. Тут Гелон снял с себя доспе­хи и ска­зал: «Вот я стою перед вами в одном хитоне — посту­пай­те со мной как зна­е­те». Сира­ку­зяне были пора­же­ны вели­чи­ем его духа и поста­но­ви­ли выдать заго­вор­щи­ков Гело­ну и сохра­нить за ним всю пол­ноту вла­сти. Одна­ко он пре­до­ста­вил наро­ду само­му рас­пра­вить­ся с мятеж­ни­ка­ми. В память о его спра­вед­ли­вом прав­ле­нии и в назида­ние буду­щим пра­ви­те­лям сира­ку­зяне поста­ви­ли Гело­ну ста­тую, изо­бра­жав­шую его в одном непод­по­я­сан­ном хитоне.

38. Алки­ви­ад был горя­чим почи­та­те­лем Гоме­ра; как-то раз, зай­дя в шко­лу, где обу­ча­лись дети, он попро­сил одну из песен «Или­а­ды». Учи­тель отве­чал, что у него-де нет Гоме­ра. Алки­ви­ад силь­но уда­рил его кула­ком и уда­лил­ся. Этим поступ­ком он пока­зал, что учи­тель — чело­век неве­же­ст­вен­ный и таких же невежд сде­ла­ет из сво­их уче­ни­ков.

Афи­няне ото­зва­ли Алки­ви­а­да из Сици­лии, чтобы пре­дать суду и при­го­во­рить к смер­ти28, но он не под­чи­нил­ся при­ка­зу, ска­зав: «Неле­пы ста­ра­ния оправ­дать­ся, когда мож­но про­сто бежать». На чьи-то сло­ва: «Ты не дове­ря­ешь отчизне судить тебя?» — он отве­тил: «Даже мате­ри не дове­рю, пото­му что боюсь, как бы по ошиб­ке или оплош­но­сти она не поло­жи­ла чер­ный каме­шек вме­сто бело­го29». Когда же Алки­ви­а­ду стал изве­стен смерт­ный при­го­вор, выне­сен­ный ему в Афи­нах, он вос­клик­нул: «Надо пока­зать им, что я жив», — обра­тил­ся к лакеде­мо­ня­нам и стал вдох­но­ви­те­лем Деке­лей­ской вой­ны30 про­тив Афин.

Он утвер­ждал, что не усмат­ри­ва­ет ниче­го уди­ви­тель­но­го в свой­ст­вен­ном лакеде­мо­ня­нам рав­но­ду­шии к смер­ти, так как, стре­мясь изба­вить­ся от сво­ей зако­ном пред­пи­сы­вае­мой труд­ной жиз­ни, они гото­вы поме­нять ее тяготы даже на смерть.

Алки­ви­ад, пере­да­ют, любил гово­рить, что живет жиз­нью Дио­с­ку­ров — то уми­ра­ет, то вос­кре­са­ет вновь31; когда сча­стье сопут­ст­ву­ет ему, народ пре­воз­но­сит его как бога, когда же отво­ра­чи­ва­ет­ся — он мало чем отли­ча­ет­ся от мерт­ве­ца.

39. Некий стра­тег пенял Эфи­аль­ту за его бед­ность, а тот отве­тил: «Поче­му же ты не гово­ришь, что я, кро­ме того, спра­вед­лив».

40. Заме­тив лежа­щее на зем­ле золо­тое пер­сид­ское оже­ре­лье, Феми­стокл оста­но­вил­ся и гово­рит сыну: «Не под­ни­мешь ли ты эту наход­ку, маль­чик?» — и пока­зал на оже­ре­лье. — «Ты же не Феми­стокл!» Когда Афи­няне, оскор­бив Феми­сток­ла, сно­ва поже­ла­ли вве­рить ему власть, он ска­зал: «Не одоб­ряю людей, кото­рые исполь­зу­ют один и тот же сосуд как ноч­ной гор­шок и как ковш для вина».

Одна­жды он стал воз­ра­жать лакеде­мо­ня­ни­ну Еври­би­а­ду, а тот угро­жаю­ще под­нял свой посох. Тогда Феми­стокл ска­зал: «Бей, но выслу­шай». Ведь он знал, что его пред­ло­же­ние послу­жит на общее бла­го.

41. Один из при­го­во­рен­ных вме­сте с Фоки­о­ном к смер­ти стал жало­вать­ся на свою участь. Фоки­он спро­сил его: «Раз­ве для тебя не сча­стье, Фудипп, уме­реть вме­сте с Фоки­о­ном?»32

42. Эпа­ми­нонд, воз­вра­тив­шись из Лако­ни­ки, едва избе­жал смерт­ной каз­ни, так как на четы­ре меся­ца про­сро­чил свои пол­но­мо­чия33. Тех, кто вме­сте с ним был обле­чен вла­стью, он уго­ва­ри­вал всю вину пере­ло­жить на него, оправ­ды­ва­ясь тем, что они толь­ко под­чи­ня­лись его при­ка­зу; лишь после это­го Эпа­ми­нонд пред­стал перед судья­ми. Он ска­зал, что не име­ет луч­ших оправ­да­ний, чем совер­шен­ные им дела. Если же это пока­жет­ся недо­ста­точ­ным, он готов уме­реть, но тре­бу­ет, чтобы на сте­ле34 была выби­та над­пись, рас­ска­зы­ваю­щая, как Эпа­ми­нонд про­тив их воли заста­вил фиван­цев пре­дать пожа­ру Лако­ни­ку, в тече­ние пяти­сот лет бла­го­ден­ст­во­вав­шую в покое, после пере­ры­ва в две­сти трид­цать лет сно­ва засе­лить Мес­се­ну, соеди­нить и воеди­но собрать арка­дян и, нако­нец, воз­вра­тить элли­нам их неза­ви­си­мость35. Судьи, усты­див­шись, оправ­да­ли Эпа­ми­нон­да. Когда он воз­вра­тил­ся домой, мелит­ская собач­ка36 при­вет­ли­вым виля­ни­ем встре­ти­ла его. «Вот кто бла­го­да­рен мне за доб­ро! — вос­клик­нул Эпа­ми­нонд, — а фиван­цы, не раз обя­зан­ные мне сво­и­ми успе­ха­ми, при­го­во­ри­ли меня к смер­ти».

43. Тимо­фей, афин­ский стра­тег, слыл счаст­лив­цем. Все успе­хи, по сло­вам коми­че­ских поэтов, достав­ля­ет ему уда­ча, сам же Тимо­фей к ним не при­ча­стен: живо­пис­цы изо­бра­жа­ли спя­ще­го Тимо­фея, над голо­вой кото­ро­го парит боги­ня Тиха и сетью улов­ля­ет вра­же­ские горо­да.

На вопрос, что доста­ви­ло ему в жиз­ни самое боль­шое наслаж­де­ние, Феми­стокл отве­тил: «Видеть, что зри­те­ли не сво­дят с меня глаз, когда я появил­ся на Олим­пий­ском риста­ли­ще».

44. Феми­стокл и Ари­стид, сын Лиси­ма­ха, име­ли общих опе­ку­нов и поэто­му рос­ли и вос­пи­ты­ва­лись под руко­вод­ст­вом одно­го учи­те­ля. Одна­ко еще в дет­стве они не лади­ли друг с дру­гом, и эта враж­да оста­лась у них до глу­бо­кой ста­ро­сти.

45. Дио­ни­сий37 отра­вил свою мать, а бра­ту Леп­ти­ну, хотя и мог спа­сти его, дал погиб­нуть во вре­мя мор­ско­го боя.

46. Город есть в Ахайе — Пат­ры. Один маль­чик купил там малень­кую змею и забот­ли­во песто­вал ее. Когда она под­рос­ла, маль­чик, слов­но она пони­ма­ла, раз­го­ва­ри­вал с нею, играл со зме­ей и вме­сте с нею спал. Граж­дане же про­гна­ли ее из горо­да, так как она вско­ре достиг­ла очень боль­ших раз­ме­ров. Мно­го вре­ме­ни спу­стя маль­чик, став­ший уже взрос­лым юно­шей, воз­вра­щал­ся вме­сте с това­ри­ща­ми после посе­ще­ния како­го-то зре­ли­ща и повстре­чал раз­бой­ни­ков. Со стра­ху юно­ши под­ня­ли крик. Тут неожи­дан­но появи­лась змея. Несколь­ких раз­бой­ни­ков она обра­ти­ла в бег­ство, дру­гих уби­ла и так спас­ла сво­его дру­га.

ПРИМЕЧАНИЯ


  • 1Комос — шум­ное раз­гуль­ное шест­вие.
  • 2Об обряде жерт­во­при­но­ше­ний Дио­ни­су ниче­го опре­де­лен­но­го неиз­вест­но.
  • 3Тирс — посох слу­жи­те­лей Дио­ни­са.
  • 4Или­а­да, IV, 461.
  • 5Пале­ста — мера дли­ны, рав­ная при­бли­зи­тель­но деся­ти сан­ти­мет­рам.
  • 6Воз­вра­тив­шись из похо­да на Гре­цию (480 г. до н. э.), Ксеркс, оче­вид­но, пал от рук сво­их при­бли­жен­ных.
  • 7См. прим. 7 к III, 6.
  • 8Речь идет о Дио­ни­сии Стар­шем.
  • 9Име­ет­ся в виду резуль­тат войн Алек­сандра Македон­ско­го.
  • 10«Пане­ги­рик» — речь Исо­кра­та, при­зы­вав­шая всех гре­ков соеди­нить­ся для борь­бы про­тив вар­ва­ров.
  • 11Под­готов­ку к войне царь начал неза­дол­го до сво­ей смер­ти.
  • 12Сици­лий­ская экс­пе­ди­ция — один из эпи­зо­дов Пело­пон­нес­ской вой­ны. См. прим. 7 к V, 10.
  • 13Одис­сей при­ки­нул­ся безум­ным, чтобы избе­жать уча­стия в Тро­ян­ской войне.
  • 14Под­ра­зу­ме­ва­ет­ся, веро­ят­но, под­чи­не­ние илли­рий­цев апол­ло­ни­а­та­ми в 229 г. до н. э.
  • 15Тра­гедия «Взя­тие Миле­та» посвя­ще­на рас­пра­ве пер­сов с вос­став­ши­ми милет­ски­ми гре­ка­ми; соглас­но рас­про­стра­нен­ной тра­ди­ции, поэт в нака­за­ние за про­из­веден­ное тра­геди­ей впе­чат­ле­ние был при­суж­ден к денеж­но­му штра­фу, а поста­нов­ка «Взя­тия Миле­та» была запре­ще­на.
  • 16Речь идет о Дио­ни­сии Стар­шем.
  • 17См. прим. 27 к III, 20.
  • 18«Или­а­да» Гоме­ра про­слав­ля­ла воен­ную геро­и­ку, а «Труды и дни» Геси­о­да посвя­ще­ны зем­ледель­че­ско­му тру­ду.
  • 19Соглас­но мифу, фри­гий­ский силен Мар­сий всту­пил в музы­каль­ное состя­за­ние с Апол­ло­ном и был побеж­ден. В гне­ве на дер­зость Мар­сия Апол­лон снял с него кожу и пове­сил ее в пеще­ре вбли­зи Килен. Кожа шеве­ли­лась при зву­ках флей­ты, так как Мар­сий счи­тал­ся изо­бре­та­те­лем и вопло­ще­ни­ем это­го вида искус­ства, кифа­ри­сти­ке же, пред­став­ля­е­мой Апол­ло­ном, он был чужд и враж­де­бен.
  • 20Под мисте­ри­я­ми под­ра­зу­ме­ва­ют­ся Элев­син­ские мисте­рии, посвя­щен­ные боги­ням Демет­ре и Коре.
  • 21Ост­ра­кизм — уста­нов­ле­ние, в силу кото­ро­го граж­да­нин Афин по реше­нию народ­но­го собра­ния мог быть уда­лен в изгна­ние на десять лет.
  • 22Поваль­ная болезнь — страш­ная эпиде­мия чумы, вспых­нув­шая во вре­мя Пело­пон­нес­ской вой­ны.
  • 23Поки­нул роди­ну — т. е. пере­се­лил­ся из Сино­пы в Афи­ны.
  • 24Вос­по­ми­на­ния о Сокра­те, III, 11; см.: Ксе­но­фонт Афин­ский. Сокра­ти­че­ские сочи­не­ния. (Пере­вод Соболев­ско­го, 1935).
  • 25Име­ет­ся в виду Дио­ни­сий Стар­ший.
  • 26Сесе­ли — вид мас­лич­но­го рас­те­ния.
  • 27Евриди­ка была доче­рью пле­мян­ни­ка Филип­па, Амин­ты. После смер­ти Алек­сандра Олим­пи­а­да пре­да­ла ее каз­ни за попыт­ку завла­деть тро­ном.
  • 28Алки­ви­а­да подо­зре­ва­ли в том, что он совер­шил пре­ступ­ле­ние про­тив рели­гии — раз­бил ста­туи Гер­ме­са; см. так­же прим. 7 к V, 10.
  • 29Чер­ный каме­шек кла­ли при голо­со­ва­нии в знак про­те­ста, белый — в знак одоб­ре­ния.
  • 30Деке­лей­ская вой­на 413—404 гг. до н. э.
  • 31По мифу, Дио­с­ку­ры, бра­тья Кастор и Полидевк, про­во­дят один день в под­зем­ном цар­стве, а дру­гой на Олим­пе.
  • 32См. прим. 57 к III, 47.
  • 33После пер­во­го втор­же­ния в Лако­ни­ку Эпа­ми­нонд (369 г. до н. э.) был при­зван к отве­ту за то, что про­был в долж­но­сти беотар­ха (вое­на­чаль­ни­ка) сверх закон­но­го сро­ка.
  • 34См. прим. 4 к VI, 1.
  • 35Эпа­ми­нонд пере­чис­ля­ет свои дела, совер­шен­ные в посрам­ле­ние пре­сти­жа Спар­ты.
  • 36Ком­нат­ные собач­ки с о. Мели­та (вбли­зи Илли­рий­ско­го побе­ре­жья) были очень рас­про­стра­не­ны и высо­ко цени­лись.
  • 37Име­ет­ся в виду Дио­ни­сий Стар­ший.
  • ИСТОРИЯ ДРЕВНЕГО РИМА
    1364004412 1364004413 1364004421 1482001400 1482001500 1489071693