ТРИБУ́Н (Tribūnus). По всей види­мо­сти, это сло­во пер­во­на­чаль­но обо­зна­ча­ло долж­ност­ное лицо, свя­зан­ное с три­бой (tri­bus) или пред­став­ляв­шее три­бу для опре­де­лён­ных целей; и дей­ст­ви­тель­но, имен­но такие функ­ции выпол­ня­ли долж­ност­ные лица, обо­зна­чав­ши­е­ся этим назва­ни­ем в ран­нем Риме, и эти же функ­ции мож­но про­следить и у более позд­них долж­ност­ных лиц, носив­ших этот титул. Ниже сле­ду­ет рас­сказ обо всех рим­ских долж­ност­ных лицах, извест­ных под этим назва­ни­ем.

1. Три­бу­ны трёх древ­них триб. В эпо­ху, когда все рим­ские граж­дане вхо­ди­ли в одну из трёх триб — рам­ны, тиции и луце­ры, — тре­мя под­разде­ле­ни­я­ми пехоты, состав­ляв­ши­ми вме­сте леги­он, коман­до­ва­ли три воен­ных три­бу­на (tri­bu­ni mi­li­tum, φύ­λαρ­χος, Dion. Hal. AR. II. 7; Dig. 1. 2. 2. 20; Serv. ad Aen. V. 560). Нибур пред­по­ла­га­ет, что три­бун целе­ров (tri­bu­nus ce­le­rum) являл­ся три­бу­ном рам­нов, самой древ­ней и про­слав­лен­ной из трёх триб (Nie­buhr B. G. The His­to­ry of Ro­me. Vol. 1. Phi­la­del­phia, 1835. P. 331), и в этом вопро­се за Нибу­ром сле­ду­ет Гёт­линг (Göttling K. W. Ge­schich­te der Rö­mi­schen Staatsver­fas­sung von Er­bauung der Stadt bis zu C. Cä­sar’s Tod. Hal­le, 1840. S. 166), хотя это мне­ние пря­мо про­ти­во­ре­чит свиде­тель­ствам Дио­ни­сия (II. 13) и Пом­по­ния (de Orig. Jur. Dig. 1. 2. 2. 15), соглас­но кото­рым три­бун целе­ров был коман­ди­ром целе­ров (ce­le­res), тело­хра­ни­те­лей царя.

Одна­ко Момм­зен пока­зал (Момм­зен Т. Исто­рия Рима. Т. 1. М., 1936. С. 69, прим.), что тер­мин «три­бу­ны целе­ров» (tri­bu­ni ce­le­rum) исполь­зу­ет­ся во мно­же­ст­вен­ном чис­ле при­ме­ни­тель­но к трём коман­ди­рам кон­ни­цы (Dion. Hal. AR. II. 64), в про­ти­во­по­лож­ность трём воен­ным три­бу­нам (tri­bu­ni mi­li­tum), и что мне­ние Пом­по­ния, кото­рый иден­ти­фи­ци­ру­ет три­бу­на целе­ров с Целе­ром, упо­мя­ну­тым у Вале­рия Анци­а­та (Dion. Hal. AR. II. 13), началь­ни­ком кон­ни­цы (ma­gis­ter equi­tum) в эпо­ху Рес­пуб­ли­ки и пре­фек­том пре­то­рия (prae­fec­tus prae­to­rio) в эпо­ху Импе­рии, объ­яс­ня­ет­ся про­сто непо­ни­ма­ни­ем того поло­же­ния, кото­рое в леген­де зани­ма­ет Брут (ср. Dion. Hal. AR. IV. 71; Liv. I. 59). Три­бу­ны триб, есте­ствен­но, пре­кра­ти­ли своё суще­ст­во­ва­ние, когда в ходе реформ, при­пи­сы­вае­мых Сер­вию Тул­лию, были упразд­не­ны три­бы. Нет ника­ких осно­ва­ний счи­тать, что под пред­седа­тель­ст­вом одно­го из таких три­бу­нов когда-либо при­ни­ма­лись зако­ны (Mom­msen Th. Rö­mi­sche Staatsrecht. Leip­zig, 1887. Bd. 1. S. 189. Anm. 4); но, судя по рас­ска­зу Дио­ни­сия, они выпол­ня­ли опре­де­лён­ные жре­че­ские обя­зан­но­сти от име­ни соот­вет­ст­ву­ю­щих триб (Ср. Пре­не­стин­ские фасты, 19 мар­та, p. 315, [ad stan­ti­bus ponti­fi­ci­bus et tribunis ce­lerum]^[1]).

2. Три­бу­ны Сер­ви­е­вых триб. Соглас­но Сер­ви­е­вой кон­сти­ту­ции, каж­дая из четы­рёх город­ских триб и, воз­мож­но, каж­дый из сель­ских окру­гов (pa­gi), кото­рые позд­нее каким-то обра­зом (о чём у нас нет опре­де­лён­ных сведе­ний) пре­вра­ти­лись в с.871 изна­чаль­ные 16 сель­ских триб, име­ли сво­его кура­то­ра (φύ­λαρ­χος), кото­рый дол­жен был вести реестр чле­нов три­бы и их иму­ще­ства и при необ­хо­ди­мо­сти соби­рать воен­ный налог (tri­bu­tum), а так­же подуш­ные день­ги (aes), взи­мае­мые с неграж­дан (aera­rii). Эти кура­то­ры триб (cu­ra­to­res tri­buum) назы­ва­лись так­же эрар­ны­ми три­бу­на­ми (tri­bu­ni aera­rii); но вопрос о том, явля­лось ли сосло­вие, извест­ное в эпо­ху Цице­ро­на как эрар­ные три­бу­ны, их пре­ем­ни­ка­ми и пред­ста­ви­те­ля­ми, в послед­ние годы вызы­ва­ет мно­го спо­ров. Мадвиг наста­и­ва­ет на том, что это совер­шен­но раз­ные кате­го­рии и что у нас нет ника­ких досто­вер­ных свиде­тельств об эрар­ных три­бу­нах до при­ня­тия зако­на Кот­ты в 70 г. до н. э., — раз­ве что как о дав­но забы­той долж­но­сти, назва­ние кото­рой тогда воз­ро­ди­ли (Mad­vig J. N. Opus­cu­la aca­de­mi­ca: ab ip­so ite­rum col­lec­ta, emen­da­ta, auc­ta. Hau­niae, 1887. Vol. 2. P. 242—263; ср. Idem. Die Ver­fas­sung und Verwal­tung des rö­mi­schen Staa­tes. Bd. 1. Leip­zig, 1881. S. 182—185). С дру­гой сто­ро­ны, Момм­зен счи­та­ет их иден­тич­ны­ми (Mom­msen Th. Die rö­mi­schen Tri­bus in ad­mi­nistra­ti­ver Be­zie­hung. Al­to­na, 1844. S. 52 ff.; ср. Idem. Rö­mi­sche Staatsrecht. Bd. 3. S. 189 ff.). Мадвиг счи­та­ет, что изна­чаль­ные эрар­ные три­бу­ны были не долж­ност­ны­ми лица­ми и, тем более, не маги­ст­ра­та­ми, но зажи­точ­ны­ми част­ны­ми лица­ми, кото­рые отве­ча­ли за выпла­ту жало­ва­нья отдель­ным сол­да­там, осо­бен­но всад­ни­кам (equi­tes). Глав­ны­ми антич­ны­ми источ­ни­ка­ми слу­жат отры­вок из Като­на (ap. Gell. VI. 10): «pig­no­ris ca­pio ob aes mi­li­ta­re, quod aes a tri­bu­no aera­rio mi­les ac­ci­pe­re de­be­bat, vo­ca­bu­lum seor­sum fit»^[2] и Варрон (LL. V. 181): «ab eo quo­que, qui­bus attri­bu­ta erat pe­cu­nia ut mi­li­ti red­dant, tri­bu­ni aera­rii dic­ti»^[3], где про­шед­шее вре­мя de­be­bat дока­зы­ва­ет, что во вре­ме­на Като­на этот обы­чай уже исчез, а выра­же­ние attri­bu­ta erat мож­но истол­ко­вать как ука­за­ние на то, что кве­сто­ры назна­ча­ли несколь­ким нало­го­пла­тель­щи­кам сум­мы, кото­рые они долж­ны были выпла­тить. Ещё одним аргу­мен­том в поль­зу мне­ния Мадви­га явля­ет­ся тот факт, что эрар­ные три­бу­ны, види­мо, состав­ля­ли доста­точ­но боль­шой класс, чтобы из них мож­но было избрать по мень­шей мере 300 судей, и что они были доволь­но мно­го­чис­лен­ны даже в таких незна­чи­тель­ных селе­ни­ях, как Ати­на (Cic. Planc. 8. 21), и упо­ми­на­ют­ся как сосло­вие (or­do) наряду со всад­ни­ка­ми (equi­tes) (ср. Calp. Ecl. VII. 29). У Цице­ро­на (Rab. Perd. 9. 27) име­ет­ся отсыл­ка к собы­ти­ям 100 г. до н. э.: «quid de tri­bu­nis aera­riis ce­te­ro­rum­que or­di­num om­nium ho­mi­ni­bus qui tum ar­ma pro com­mu­ni li­ber­ta­te ce­pe­runt?»^[4]. Мадвиг тол­ку­ет её как упо­ми­на­ние о моло­дых людях, кото­рые впо­след­ст­вии ста­ли эрар­ны­ми три­бу­нам, когда в 70 г. до н. э. это сосло­вие (or­do) было воз­рож­де­но, но это слиш­ком натя­ну­тая интер­пре­та­ция. Хотя ни один источ­ник пря­мо не иден­ти­фи­ци­ру­ет кура­то­ров триб (cu­ra­to­res tri­buum) с эрар­ны­ми три­бу­на­ми (tri­bu­ni aera­rii) древ­них вре­мён, пред­став­ля­ет­ся, что толь­ко такая иден­ти­фи­ка­ция поз­во­ля­ет объ­яс­нить употреб­ле­ние тер­ми­на «три­бун» (tri­bu­nus); а сло­во «кура­тор» (cu­ra­tor) появ­ля­ет­ся лишь позд­нее и вполне может быть опи­са­тель­ным тер­ми­ном. В 220 г. до н. э. три­бы были разде­ле­ны на цен­ту­рии, и кура­то­ры цен­ту­рий (cu­ra­to­res cen­tu­ria­rum) в обы­ден­ной речи вполне мог­ли сохра­нить назва­ние эрар­ных три­бу­нов, а их чис­ло теперь достиг­ло 350. Они, види­мо, изби­ра­лись еже­год­но и часто пере­из­би­ра­лись на сле­дую­щий срок.

3. Эрар­ные три­бу­ны. Когда Луций Кот­та, пре­тор 70 г. до н. э., про­вёл закон, лишив­ший сена­то­ров исклю­чи­тель­но­го пра­ва слу­жить при­сяж­ны­ми, кото­рое после реформ Гая Грак­ха воз­вра­тил им Сул­ла, то учредил три деку­рии (de­cu­riae) — сена­то­ров, всад­ни­ков и эрар­ных три­бу­нов. Об этой послед­ней груп­пе мы зна­ем, что она при­зна­ва­лась сосло­ви­ем (or­do), была доволь­но мно­го­чис­лен­ной, про­жи­ва­ла не толь­ко в Риме, но и в муни­ци­пи­ях и име­ла тес­ные свя­зи со всад­ни­ка­ми, а ино­гда, как пред­став­ля­ет­ся, даже при­чис­ля­лась ко всад­ни­кам в широ­ком смыс­ле сло­ва (ср. Cic. Cluent. 43. 121; 47. 130). Юлий Цезарь отнял у них судеб­ные функ­ции (Suet. Jul. 41); но Август (Suet. Aug. 32) доба­вил к трём деку­ри­ям чет­вёр­тую, состо­яв­шую из дуце­на­ри­ев (du­ce­na­rii), то есть людей, вла­дев­ших поло­ви­ной всад­ни­че­ско­го цен­за. Послед­нее обсто­я­тель­ство ука­зы­ва­ет на то, что эрар­ные три­бу­ны, весь­ма веро­ят­но, тоже долж­ны были соот­вет­ст­во­вать опре­де­лён­ным цен­зо­вым тре­бо­ва­ни­ям, хотя их раз­мер нигде не ука­зан. Момм­зен пред­по­ла­га­ет, что они вла­де­ли всад­ни­че­ским цен­зом, но не име­ли государ­ст­вен­но­го коня (equ­us pub­li­cus) (Mom­msen Th. Rö­mi­sche Staatsrecht. Bd. 3. S. 533); но это несколь­ко сомни­тель­но; и Момм­зен при­зна­ёт, что в тех слу­ча­ях, когда Цице­рон при­чис­ля­ет эрар­ных три­бу­нов ко всад­ни­кам, это может объ­яс­нять­ся «адво­кат­ской любез­но­стью» — по край­ней мере, отча­сти (Ibid. S. 193, Anm. 2: ср. Font. 16. 36; Flacc. 38. 96). Но всё же в речи «В защи­ту Флак­ка» (2. 4) он ясно гово­рит о том, что две тре­ти при­сяж­ных состав­ля­ют всад­ни­ки (50 из 75); а Ливий (Per. 97) даже пишет, что рефор­ма Кот­ты вер­ну­ла суды (judi­cia) всад­ни­кам: «judi­cia per M. (sic) Aure­lium Cot­tam prae­to­rem ad equi­tes Ro­ma­nos transla­ta sunt»^[5]. Судя по свиде­тель­ству Ливия (XXIV. 11. 8), эрар­ные три­бу­ны, воз­мож­но, име­ли ценз в 300 тыс. ассов. Хер­цог счи­та­ет, что в про­шлом они были долж­ност­ны­ми лица­ми (Her­zog E. Ge­schich­te und Sys­tem der rö­mi­schen Staatsver­fas­sung. Bd. 1. Leip­zig, 1885. S. 533), но в этом пред­по­ло­же­нии нет необ­хо­ди­мо­сти, если иден­ти­фи­ци­ро­вать их с кура­то­ра­ми цен­ту­рий (ср. Mad­vig J. N. Die Ver­fas­sung und Verwal­tung… Bd. 1. S. 182—185; Mom­msen Th. Rö­mi­sche Staatsrecht. Loc. cit.; Heit­land W. E. M. Tul­li Ci­ce­ro­nis Pro C. Ra­bi­rio (Per­duel­lio­nis Reo) ora­tio ad qui­ri­tes. Cambrid­ge, 1882. App. G; Her­zog E. Op. cit. Bd. 1. S. 533, 1023—1025).

4. Воен­ные три­бу­ны с кон­суль­ской вла­стью (Tri­bu­ni mi­li­tum con­su­la­ri po­tes­ta­te). С древ­ней­ших вре­мён рим­ской пехотой коман­до­ва­ли три­бу­ны, или «пред­во­ди­те­ли триб». Их назна­чал царь, как глав­но­ко­ман­дую­щий, на срок про­веде­ния кам­па­нии, и пер­во­на­чаль­но их было трое. Но когда каж­дая из древ­них триб была разде­ле­на на «первую» (prior) и «вто­рую» (pos­te­rior), чис­ло три­бу­нов достиг­ло шести. В это вре­мя тер­мин «леги­он» (le­gio) обо­зна­чал всю армию. Когда позд­нее, где-то в IV в. до н. э., каж­дый год ста­ло наби­рать­ся раз­ное чис­ло леги­о­нов, обы­чай иметь шесть воен­ных три­бу­нов для каж­до­го леги­о­на сохра­нил­ся. Об их обя­зан­но­стях и спо­со­бе их назна­че­ния см. ста­тью Exer­ci­tus. Но тер­мин «воен­ные три­бу­ны» при­об­рёл и несколь­ко иное зна­че­ние. Если нуж­ды государ­ства тре­бо­ва­ли отпра­вить на вой­ну боль­ше двух армий, то вме­сто двух кон­су­лов назна­ча­лось боль­шее чис­ло коман­ди­ров, име­но­вав­ших­ся воен­ны­ми три­бу­на­ми с кон­суль­ской вла­стью (tri­bu­ni mi­li­tum con­su­la­ri po­tes­ta­te). Впер­вые такое назна­че­ние засвиде­тель­ст­во­ва­но в 445 г. до н. э., когда пле­беи доби­ва­лись пра­ва избра­ния на долж­ность кон­су­ла, а сенат, чтобы не при­ни­мать ника­ко­го реше­ния по это­му вопро­су, поста­но­вил избрать кон­су­ляр­ных три­бу­нов (Liv. IV. 6. 8: «per haec con­si­lia eo de­duc­ta est res, ut tri­bu­nos mi­li­tum con­su­la­ri po­tes­ta­te pro­mis­cue ex pat­ri­bus ac ple­be crea­ri si­ne­rent, de con­su­li­bus crean­dis ni­hil mu­ta­re­tur»^[6]). Но нет пря­мых ука­за­ний на то, что тогда эта долж­ность была учреж­де­на впер­вые; и упо­ми­на­ние о доз­во­ляв­шем её законе (Liv. IV. 35. 11*) может отно­сить­ся как к тому зако­ну, соглас­но кото­ро­му кон­суль­ство заме­ни­ло цар­скую власть, так и к спе­ци­аль­но­му зако­ну, при­ня­то­му толь­ко теперь. В дру­гом и, воз­мож­но, с.872 более ран­нем рас­ска­зе (Liv. IV. 7. 2) един­ст­вен­ной при­чи­ной пере­ме­ны пред­став­ле­на воен­ная необ­хо­ди­мость. Несо­мнен­но, наи­боль­шее чис­ло кон­су­ляр­ных три­бу­нов было избра­но в тот год (405 г. до н. э.), когда государ­ство впер­вые столк­ну­лось с напря­же­ни­ем посто­ян­ной оса­ды. Фасты свиде­тель­ст­ву­ют о том, что кон­су­ляр­ных три­бу­нов мог­ло быть трое, чет­ве­ро и шесте­ро, но нико­гда не быва­ло пяте­ро. В тех слу­ча­ях, когда упо­ми­на­ет­ся восемь кон­су­ляр­ных три­бу­нов, двое из них, види­мо, выпол­ня­ли обя­зан­но­сти цен­зо­ров, а не кон­су­лов, и, веро­ят­но, в стро­гом смыс­ле вооб­ще не явля­лись три­бу­на­ми. Чис­ла пять, види­мо, избе­га­ли, пото­му что оно не поз­во­ля­ло поров­ну разде­лить фас­ции в тече­ние две­на­дца­ти меся­цев в году.

Вполне оче­вид­но, что воен­ные три­бу­ны с кон­суль­ской вла­стью были про­сто обыч­ны­ми шестью три­бу­на­ми, но зани­ма­ли долж­ность с пре­до­став­лен­ны­ми им осо­бы­ми пол­но­мо­чи­я­ми. Если ино­гда их было мень­ше шести, то лишь пото­му, что если изна­чаль­но было избра­но недо­ста­точ­ное чис­ло три­бу­нов с кон­суль­ской вла­стью, то не суще­ст­во­ва­ло кон­сти­ту­ци­он­но­го меха­низ­ма для того, чтобы запол­нить вакан­сии дру­ги­ми три­бу­на­ми, наде­лён­ны­ми теми же при­ви­ле­ги­я­ми, и те, кто был избран позд­нее, счи­та­лись обыч­ны­ми три­бу­на­ми.

Когда в 367 г. до н. э. Лици­ни­ев закон отме­нил долж­ность кон­су­ляр­но­го три­бу­на и открыл кон­суль­ство для пле­бе­ев, его непо­сред­ст­вен­ным резуль­та­том ста­ло лише­ние наро­да пра­ва изби­рать воен­ных три­бу­нов, так что это пра­во было воз­вра­ще­но наро­ду лишь пять лет спу­стя осо­бым зако­ном (Liv. VII. 5: ср. Lo­renz O. Über das Con­su­lartri­bu­nat. Vien­na, 1855).

Нет осно­ва­ний сомне­вать­ся (как сомне­ва­ют­ся Бек­кер, Швег­лер и дру­гие: Becker W. A. Handbuch der rö­mi­schen Al­ter­thü­mern. Leip­zig, Th. 2. Abth. 2. Leip­zig, 1846. 137; Schweg­ler A. Rö­mi­sche Ge­schich­te. Bd. 3. Tü­bin­gen, 1858. S. 112), что кон­су­ляр­ные три­бу­ны обла­да­ли, как пред­по­ла­га­ет их титул, пол­ной кон­суль­ской вла­стью, вклю­чая как воен­ные, так и судеб­ные пол­но­мо­чия, а так­же пра­во назна­чать дик­та­то­ра (Liv. IV. 31). Они изби­ра­лись по совер­ше­нии ауспи­ций (aus­pi­ca­to) в цен­ту­ри­ат­ных коми­ци­ях (Liv. V. 52. 16) и обла­да­ли все­ми инсиг­ни­я­ми кон­су­лов, но не име­ли пра­ва на три­умф и не ста­но­ви­лись кон­су­ля­ра­ми, то есть, не вхо­ди­ли в чис­ло сена­то­ров выс­ше­го ран­га по фак­ту заня­тия этой долж­но­сти. В этом состо­я­ло глав­ное прак­ти­че­ское раз­ли­чие меж­ду кон­су­ляр­ным три­бу­на­том и кон­суль­ст­вом. Кон­су­ляр­ный три­бу­нат был пря­мо отме­нён Лици­ни­е­вым зако­ном ne tri­bu­no­rum mi­li­tum co­mi­tia fie­rent con­su­lum­que uti­que al­ter ex ple­be crea­re­tur^[7] (Liv. VI. 35); и после это­го о нём нет боль­ше ника­ких упо­ми­на­ний — раз­ве что в непро­шед­шем пред­ло­же­нии пле­бей­ских три­бу­нов, вне­сён­ном в 53 г. до н. э. (Cass. Dio XL. 45). Ср. Mom­msen Th. Rö­mi­sche Staatsrecht. Bd. 2. S. 173—184; изло­же­ние Бек­ке­ра в неко­то­рых вопро­сах уста­ре­ло, см.: Becker W. A. Op. cit. S. 136 ff.

5. Пле­бей­ские три­бу­ны (Tri­bu­ni ple­bis). Вряд ли мож­но усо­мнить­ся в том, что назва­ние этих народ­ных долж­ност­ных лиц про­ис­хо­ди­ло от назва­ния воен­ных три­бу­нов. Наряду с при­ви­ле­ги­ро­ван­ны­ми граж­да­на­ми, пат­ри­ци­я­ми (pat­ri­cii), суще­ст­во­ва­ло и сооб­ще­ство, при­знан­ное частью граж­дан­ско­го кол­лек­ти­ва, но пер­во­на­чаль­но лишён­ное всех поли­ти­че­ских прав — плебс (plebs). Соглас­но кон­сти­ту­ции, при­пи­сы­вае­мой Сер­вию Тул­лию, это сооб­ще­ство полу­чи­ло пра­во слу­жить в армии и зани­мать команд­ные долж­но­сти (три­бу­нат) и одно­вре­мен­но голо­со­вать в цен­ту­ри­ат­ном собра­нии. Их сле­дую­щим шагом ста­ла само­ор­га­ни­за­ция в соб­ст­вен­ное собра­ние плеб­са (con­ci­lium ple­bis), кото­рым руко­во­ди­ли их соб­ст­вен­ные маги­ст­ра­ты, пле­бей­ские три­бу­ны и пле­бей­ские эди­лы (tri­bu­ni и aedi­les ple­bis). Соглас­но обще­при­ня­той точ­ке зре­ния, это про­изо­шло в резуль­та­те сецес­сии плеб­са на Свя­щен­ную гору (mons sa­cer) в обла­сти Кру­сту­ме­рии в 494 г. до н. э. Вне зави­си­мо­сти от исто­ри­че­ской досто­вер­но­сти подроб­но­стей, нет осно­ва­ний сомне­вать­ся в том, что при­мер­но в это вре­мя плебс обрёл пра­во кол­лек­тив­но­го дей­ст­вия под руко­вод­ст­вом избран­ных им лиде­ров. Пер­во­на­чаль­но выбо­ры про­ис­хо­ди­ли в кури­ат­ных коми­ци­ях (Dion. Hal. AR. VI. 89, IX. 41; ср. Cic. Corn. ap. As­con. p. 76): обыч­но иссле­до­ва­те­ли рас­це­ни­ва­ют это так, что на выбо­рах голо­со­ва­ли исклю­чи­тель­но пат­ри­ции; и была пред­при­ня­та попыт­ка обос­но­вать эту точ­ку зре­ния с помо­щью пред­по­ло­же­ния, что пле­беи, решив меж­ду собой, кто будет их кан­дида­та­ми, пред­став­ля­ли их и толь­ко их пат­ри­ци­ям для фор­маль­но­го избра­ния, чтобы гаран­ти­ро­вать их одоб­ре­ние (ср. Bou­ché-Lec­lercq A. Ma­nuel des Insti­tu­tions ro­mai­nes. Pa­ris, 1887. P. 69, no­te). Но гораздо про­ще пред­по­ло­жить, что для выбо­ров по кури­ям соби­ра­лись толь­ко пле­беи (так счи­та­ют Момм­зен и Вил­лемс). Далее тра­ди­ция гла­сит, что в 494 г. до н. э. свя­щен­ный закон (lex sac­ra­ta) объ­явил три­бу­нов непри­кос­но­вен­ны­ми (Liv. II. 33). Этот вопрос тоже вызвал спо­ры. Лан­ге, пред­став­ля­ю­щий шко­лу Нибу­ра, счи­та­ет, что это было фор­маль­ное согла­ше­ние, рати­фи­ци­ро­ван­ное феци­а­ла­ми, меж­ду пат­ри­ци­я­ми и пле­бе­я­ми (ср. Dion. Hal. AR. VI. 84, 89; VII. 40). Момм­зен, с дру­гой сто­ро­ны, дока­зы­ва­ет, что свя­щен­ный закон — это все­го лишь тор­же­ст­вен­ная клят­ва, при­не­сён­ная плеб­сом, в том, что они будут рас­смат­ри­вать любой вред, при­чи­нён­ный их три­бу­нам, как неис­ку­пи­мое пре­ступ­ле­ние и мстить за него. Эта точ­ка зре­ния под­твер­жда­ет­ся тем, что пле­бис­цит Ици­лия, при­ня­тый в 492 г. до н. э. (Dion. Hal. AR. VII. 22) и гаран­ти­ро­вав­ший три­бу­нам сво­бо­ду сло­ва и пра­во помо­щи (jus auxi­lii), был бы избы­точ­ным, если бы пред­ше­ст­ву­ю­щий свя­щен­ный закон являл­ся согла­ше­ни­ем меж­ду сосло­ви­я­ми. Это мне­ние согла­су­ет­ся так­же с опре­де­ле­ни­ем поня­тия sac­ro­sanctus, кото­рое даёт Фест, s. v. Спо­ры вызы­ва­ет и вопрос об изна­чаль­ном чис­ле три­бу­нов. Соглас­но тра­ди­ции, спер­ва их было толь­ко двое, затем ста­ло пяте­ро, а затем — десять. Но если древ­ней­шие источ­ни­ки гово­рят о том, что чис­ло три­бу­нов уве­ли­чи­лось до пяти в 471 г. до н. э., то соглас­но дру­гим источ­ни­кам, двое изна­чаль­но избран­ных три­бу­нов сра­зу кооп­ти­ро­ва­ли ещё тро­их. Уве­ли­че­ние чис­ла три­бу­нов с пяти до деся­ти (по два от каж­до­го клас­са) Ливий и Дио­ни­сий отно­сят к 457 г. до н. э. (Liv. III. 30; Dion. Hal. AR. X. 30), хотя пер­вый допус­ка­ет небреж­ность, гово­ря о деся­ти три­бу­нах в 480 г. до н. э. (II. 44. 6), а Дион Кас­сий (ср. Zo­nar. VII. 15) рас­ска­зы­ва­ет об этом ина­че. Все эти утвер­жде­ния вызы­ва­ют мно­го сомне­ний, осо­бен­но сведе­ния о клас­сах, из кото­рых изби­ра­лись три­бу­ны: такая про­цеду­ра была бы совер­шен­но бес­при­мер­ной и, как кажет­ся, ничем не обос­но­ван­ной. Воз­мож­но, это про­сто без­осно­ва­тель­ный вывод из коли­че­ства три­бу­нов. Пред­став­ля­ет­ся более веро­ят­ным, что изна­чаль­но было два пле­бей­ских три­бу­на и два пле­бей­ских эди­ла, что соот­вет­ст­во­ва­ло двум кон­су­лам и двум кве­сто­рам общи­ны. Не вызы­ва­ет сомне­ний, что после вре­мён децем­ви­ра­та три­бу­нов все­гда было десять (Liv. III. 54. 11 и т. д.).

Пле­бей­ские три­бу­ны, есте­ствен­но, все­гда были пле­бе­я­ми; един­ст­вен­ный слу­чай, когда эту долж­ность зани­мал пат­ри­ций, имел место в 448 г. до н. э., когда двое три­бу­нов были кооп­ти­ро­ва­ны (Liv. III. 65); и это пред­став­ля­ет­ся сомни­тель­ным (ср. Mom­msen Th. Rö­mi­sche Staatsrecht. Bd. 2. S. 265, Anm. 4). Их выбо­ры в собра­нии курий (веро­ят­но) и в собра­нии триб (несо­мнен­но) про­ис­хо­ди­ли под пред­седа­тель­ст­вом дей­ст­ву­ю­щих три­бу­нов. Пер­во­на­чаль­но, если чис­ло избран­ных три­бу­нов было мень­ше с.873 чис­ла вакан­сий, один или несколь­ко избран­ных три­бу­нов име­ли пра­во кооп­та­ции; но в 448 г. до н. э. Тре­бо­ни­ев закон отме­нил эту про­цеду­ру и уста­но­вил, что выбо­ры долж­ны про­дол­жать­ся, пока не будут избра­ны все три­бу­ны (Liv. III. 65). Меж­ду­цар­ст­вие (in­ter­reg­num), начи­нав­ше­е­ся в слу­чае неиз­бра­ния кон­су­лов, для три­бу­нов не допус­ка­лось: плебс нико­гда не дол­жен был оста­вать­ся без сво­их три­бу­нов (Liv. III. 55; ср. 64. 9). три­бу­ны нахо­ди­лись в долж­но­сти в тече­ние года, и, как и в слу­чае с кон­суль­ст­вом, все три­бу­ны явля­лись кол­ле­га­ми в том смыс­ле, что каж­дый из них в отдель­но­сти мог в пол­ной мере осу­ществлять пол­но­мо­чия сво­ей долж­но­сти, но любой из осталь­ных три­бу­нов мог вме­шать­ся и вос­пре­пят­ст­во­вать ему.

Функ­ции три­бу­нов изме­ня­лись вслед за пра­во­вым поло­же­ни­ем плеб­са, пред­ста­ви­те­ля­ми кото­ро­го они явля­лись. Изна­чаль­но плебс являл­ся лишь про­из­воль­ным объ­еди­не­ни­ем непол­но­прав­ных граж­дан и не имел поли­ти­че­ских прав. В этот пери­од, о кото­ром у нас нет досто­вер­ных сведе­ний, три­бу­ны были «маги­ст­ра­та­ми не наро­да, а плеб­са» (non po­pu­li sed ple­bis ma­gistra­tus): любые пол­но­мо­чия, кото­рые за ними при­зна­ва­лись, рас­смат­ри­ва­лись лишь как допол­ни­тель­ные по отно­ше­нию к орга­нам народ­ной вла­сти. Позд­нее плебс был при­знан орга­ни­зо­ван­ным сооб­ще­ст­вом внут­ри общи­ны, и на дей­ст­вия маги­ст­ра­тов общи­ны в отно­ше­нии пред­ста­ви­те­лей плеб­са были нало­же­ны опре­де­лён­ные огра­ни­че­ния: то есть, три­бу­ны при­об­ре­ли пра­во вето и всё, что яви­лось его след­ст­ви­ем. Нако­нец, плебс был до такой сте­пе­ни иден­ти­фи­ци­ро­ван с общи­ной, что в пра­во­вом отно­ше­нии его дей­ст­вия рас­смат­ри­ва­лись как дей­ст­вия общи­ны. Это про­изо­шло с при­ня­ти­ем Гор­тен­зи­е­ва зако­на в 287 г. до н. э. Теперь три­бу­ны ста­ли маги­ст­ра­та­ми общи­ны, обла­даю­щи­ми как пози­тив­ны­ми, так и нега­тив­ны­ми пра­ва­ми и, преж­де все­го, пра­вом напря­мую вза­и­мо­дей­ст­во­вать с сена­том.

Посколь­ку изна­чаль­но три­бу­ны не явля­лись маги­ст­ра­та­ми общи­ны, у них не было маги­ст­рат­ских инсиг­ний — лик­то­ров, фас­ций, пур­пур­ной кай­мы на тогах, куруль­но­го крес­ла. Одна­ко они име­ли пра­во вос­седать на ска­мье (sub­sel­lium), кото­рая ста­ла сво­его рода сим­во­лом их долж­но­сти. Кро­ме того, не будучи маги­ст­ра­та­ми, они не име­ли пра­ва кон­суль­ти­ро­вать­ся с бога­ми (aus­pi­cia im­pet­ra­ti­va) от име­ни рим­ско­го наро­да, хотя, воз­мож­но, суще­ст­во­ва­ли сво­его рода ква­зи­пле­бей­ские ауспи­ции, так что место, где соби­рал­ся плебс, назы­ва­лось templum (Liv. II. 56. 10; III. 17. 1; Cic. Sest. 29. 62; 35. 75). Но все пле­бей­ские маги­ст­ра­ты изби­ра­лись без совер­ше­ния ауспи­ций (ina­us­pi­ca­to, Liv. VI. 41. 5), по край­ней мере с того вре­ме­ни, как их ста­ли изби­рать три­бы, а пле­бис­цит являл­ся зако­ном, при­ня­тым без совер­ше­ния ауспи­ций (lex ina­us­pi­ca­ta). С дру­гой сто­ро­ны, три­бу­ны не име­ли пра­ва пре­не­бре­гать зна­ме­ни­я­ми, послан­ны­ми бога­ми (aus­pi­cia ob­la­ti­va), и буря мог­ла сорвать собра­ние плеб­са (con­ci­lium ple­bis) точ­но так же, как и коми­ции; поэто­му же в пле­бей­ских собра­ни­ях име­ла силу и обнун­ци­а­ция (ob­nun­tia­tio). Но вполне воз­мож­но, что послед­няя док­три­на была выдви­ну­та лишь ради поли­ти­че­ско­го удоб­ства ноби­лей и нико­гда не была по-насто­я­ще­му при­ня­та плеб­сом (ср. Mom­msen Th. Rö­mi­sche Staatsrecht. Bd. 2. S. 275).

Далее, в обя­зан­но­сти три­бу­на нико­гда не вхо­ди­ло то, что обо­зна­ча­лось сло­вом «импе­рий»: три­бун нико­гда не осу­ществлял воен­ное коман­до­ва­ние или граж­дан­скую юрис­дик­цию, и его пол­но­мо­чия огра­ни­чи­ва­лись пер­вым миль­ным кам­нем от горо­да. Если сопо­ста­вить эпо­ху до Гор­тен­зи­е­ва зако­на и после него, то мы обна­ру­жим, что в пер­вый пери­од три­бун­ская власть вклю­ча­ла в себя, в сущ­но­сти, три функ­ции.

1. Три­бу­ны име­ли пра­во созы­вать собра­ния плеб­са и про­во­дить голо­со­ва­ние по пред­ла­гае­мым ему реше­ни­ям. Момм­зен пола­га­ет, что осно­ва­ние их вла­сти было зало­же­но пле­бис­ци­том, кото­рый про­вёл Ици­лий в 472 г. до н. э.; он пред­став­лял собой общую клят­ву пле­бе­ев в том, что они не потер­пят ника­ко­го вме­ша­тель­ства во власть три­бу­нов, преж­де все­го со сто­ро­ны маги­ст­ра­тов. Част­ные лица, пре­ры­вав­шие речь три­бу­на, тоже под­ле­жа­ли нака­за­нию (Val. Max. IX. 5. 2; Plin. Ep. I. 23. 2).

2. Пра­во интер­цес­сии (in­ter­ces­sio) или, как его назы­ва­ют, «вето» (для послед­не­го тер­ми­на почти нет антич­ных свиде­тельств), пред­став­ля­ло собой пра­во, кото­рым, в опре­де­лён­ных пре­де­лах, был наде­лён каж­дый маги­ст­рат по отно­ше­нию к кол­ле­ге или низ­ше­му маги­ст­ра­ту. Но прак­ти­че­ское зна­че­ние это пра­во обре­ло лишь в руках три­бу­нов — их пра­во интер­цес­сии пре­вос­хо­ди­ло все ана­ло­гич­ные пол­но­мо­чия дру­гих маги­ст­ра­тов. Весь­ма сомни­тель­но, что оно появи­лось сра­зу во всей сво­ей пол­но­те, но общее мне­ние, состо­я­щее в том, что пер­во­на­чаль­но оно огра­ни­чи­ва­лось пра­вом помо­щи (jus auxi­lii), не осно­ва­но на надёж­ных источ­ни­ках. Пред­став­ля­ет­ся более веро­ят­ным, что оно было обре­те­но в дол­гой борь­бе, подроб­но про­следить кото­рую наши источ­ни­ки не поз­во­ля­ют. Но это пра­во обре­ло осо­бое зна­че­ние для три­бу­нов, отча­сти пото­му, что они были прак­ти­че­ски лише­ны более актив­ных функ­ций, а отча­сти пото­му, что обсто­я­тель­ства гораздо чаще тре­бо­ва­ли три­бун­ско­го вето, чем вето любых дру­гих маги­ст­ра­тов. Несо­мнен­но, оно глав­ным обра­зом исполь­зо­ва­лось для помо­щи (auxi­lium), то есть для защи­ты любо­го граж­да­ни­на (как пат­ри­ция, так и пле­бея: Liv. III. 13. 9; 56. 5; VIII. 33. 7; IX. 26. 16) от при­го­во­ра маги­ст­ра­та. Чтобы обес­пе­чить посто­ян­ную доступ­ность такой защи­ты для граж­дан, три­бу­нам было запре­ще­но ноче­вать вне горо­да во вре­мя испол­не­ния долж­но­сти (исклю­че­ния состав­ля­ли толь­ко Латин­ские празд­не­ства), и они обя­за­ны были днём и ночью дер­жать две­ри дома откры­ты­ми. Но извест­на пара слу­ча­ев, когда сенат осво­бож­дал три­бу­нов от дей­ст­вия это­го зако­на и отправ­лял с осо­бы­ми важ­ны­ми пору­че­ни­я­ми к пол­ко­во­д­цам на вой­ну (Liv. IX. 36. 14; XXIX. 20). Свои офи­ци­аль­ные обя­зан­но­сти они все­гда отправ­ля­ли пуб­лич­но, а позд­нее обыч­ным местом их испол­не­ния слу­жи­ла Пор­ци­е­ва бази­ли­ка.

Но пра­во вето рас­про­стра­ня­лось на пред­ло­же­ния, пред­став­лен­ные не толь­ко плеб­су, но и наро­ду в Коми­ции. В пер­вом слу­чае это было про­сто при­ме­не­ние пра­ва оста­но­вить дей­ст­вие кол­ле­ги; вто­рое выглядит более уди­ви­тель­но, но, веро­ят­но, про­ис­хо­дит от необ­хо­ди­мо­сти вос­пре­пят­ст­во­вать реше­ни­ям, нару­шаю­щим пра­ва пле­бе­ев. Мы видим исполь­зо­ва­ние пра­ва вето на кон­суль­ских выбо­рах уже в 483 г. до н. э. (Dion. Hal. AR. VIII. 90), а в народ­ном суде под пред­седа­тель­ст­вом кве­сто­ров — в 459 г. до н. э. (Liv. III. 24. 7). Пра­во три­бу­нов нало­жить вето на реше­ние сена­та или, точ­нее, на дей­ст­вия маги­ст­ра­та, необ­хо­ди­мые для его при­ня­тия, впер­вые упо­ми­на­ет­ся в 445 г. до н. э. (Liv. IV. 6. 6), но не как какое-то нов­ше­ство. В то вре­мя три­бу­ны не име­ли пра­ва вхо­дить в сенат, а сиде­ли на сво­их ска­мьях (sub­sel­lia) перед две­ря­ми и вме­ши­ва­лись в деба­ты лишь во вре­мя или после голо­со­ва­ния. Вряд ли вето мог­ло исполь­зо­вать­ся в те вре­ме­на, когда реше­ние сена­та фор­маль­но счи­та­лось про­сто сове­том маги­ст­ра­ту отно­си­тель­но его дей­ст­вий. Поэто­му, веро­ят­но, с.874 пра­во вето не исполь­зо­ва­лось до тех пор, пока суж­де­ние сена­та (se­na­tus auc­to­ri­tas) не ста­ло непре­мен­ным усло­ви­ем для того, чтобы реше­ние плеб­са обре­ло обя­за­тель­ную силу для всей общи­ны. Если три­бун зара­нее накла­ды­вал запрет на дей­ст­вие како­го-либо маги­ст­ра­та, а тот всё же его совер­шал, то это дей­ст­вие не лиша­лось закон­ной силы, но маги­ст­рат под­ле­жал нака­за­нию; но если вето накла­ды­ва­лось пост­фак­тум, то дей­ст­вие маги­ст­ра­та теря­ло закон­ную силу. Один три­бун мог нало­жить вето, а все осталь­ные не мог­ли его снять; но любой из три­бу­нов сво­им запре­том мог поме­шать кол­ле­ге испол­нить угро­зу нака­за­ния за пре­не­бре­же­ние запре­том.

Угро­за нака­за­ния, есте­ствен­но, мог­ла быть обра­ще­на толь­ко про­тив част­ных лиц, испол­ня­ю­щих какие-то государ­ст­вен­ные обя­зан­но­сти (Cic. Cluent. 27. 74; ср. Sall. Jug. 34). Одна­ко упо­ми­на­ет­ся нема­ло слу­ча­ев, когда три­бу­ны вызы­ва­ли отдель­ных лиц на сход­ку (con­tio) и тре­бо­ва­ли отве­тить на вопро­сы (Cic. Phil. VI; Att. I. 14. 1; XIV. 20. 5; Vat. 10. 24: ср. Gell. XIII. 12. 6).

3. Пра­во интер­цес­сии не име­ло бы смыс­ла, если бы его не под­дер­жи­ва­ло пра­во при­нуж­де­ния (coer­ci­tio), то есть пра­во обес­пе­чи­вать пови­но­ве­ние, а это послед­нее неиз­беж­но ста­ло резуль­та­том борь­бы пле­бе­ев за само­за­щи­ту. Любое дей­ст­вие, кото­рое рас­це­ни­ва­лось как угро­за пле­бе­ям или пред­став­ляв­шим их три­бу­нам, под­ле­жа­ло нака­за­нию: штра­фу, кон­фис­ка­ции иму­ще­ства или даже смерт­ной каз­ни. Эта власть три­бу­нов мог­ла быть огра­ни­че­на лишь вме­ша­тель­ст­вом дру­го­го кол­ле­ги или апел­ля­ци­ей к наро­ду (pro­vo­ca­tio). Изна­чаль­но апел­ли­ро­вать мож­но было толь­ко к плеб­су; но посколь­ку было явно неспра­вед­ли­во, что пат­ри­ций дол­жен апел­ли­ро­вать к сооб­ще­ству, чле­ном кото­ро­го не явля­ет­ся (ср. Mom­msen Th. Rö­mi­sche Forschun­gen. Bd. 1. Ber­lin, 1864. S. 209), зако­ны Две­на­дца­ти таб­лиц уста­но­ви­ли, что в делах, пред­у­смат­ри­ваю­щих смерт­ную казнь, три­бун дол­жен обви­нять граж­да­ни­на перед цен­ту­ри­я­ми, и толь­ко в делах, пред­у­смат­ри­ваю­щих штраф; апел­ля­цию долж­ны рас­смат­ри­вать три­бы. Если мы пра­вы, при­ни­мая мне­ние Момм­зе­на о том, что свя­щен­ная власть (sac­ro­sancta po­tes­tas) три­бу­нов была осно­ва­на на рево­лю­ци­он­ной борь­бе за само­за­щи­ту, то она долж­на была пре­кра­тить­ся после паде­ния децем­ви­ров, когда закон Вале­рия—Гора­ция при­знал три­бу­нат посто­ян­ной частью кон­сти­ту­ции. На самом деле для повтор­но­го осно­ва­ния три­бу­на­та были при­ня­ты и закон, и при­ся­га (Liv. III. 55); и два пред­став­ле­ния о «закон­ной» и «свя­щен­ной» вла­сти про­дол­жа­ли суще­ст­во­вать бок о бок, так что и Юлий Цезарь, и Август мог­ли исполь­зо­вать послед­нее в соб­ст­вен­ных целях.

Пре­кра­ще­ние вся­кой борь­бы сосло­вий, о кото­рой свиде­тель­ст­во­ва­ло при­ня­тие Гор­тен­зи­е­ва зако­на, озна­ме­но­ва­ло сле­дую­щую ста­дию раз­ви­тия, на кото­рой три­бу­ны ста­ли маги­ст­ра­та­ми общи­ны. С это­го вре­ме­ни и до кон­ца Рес­пуб­ли­ки их власть прак­ти­че­ски посто­ян­но воз­рас­та­ла, исклю­чая очень крат­кий пери­од. В 81 г. до н. э. Сул­ла силь­но уре­зал пол­но­мо­чия три­бу­нов: он лишил их пра­ва вно­сить зако­ны и уста­но­вил, что лица, зани­мав­шие три­бу­нат, не име­ют пра­ва доби­вать­ся любых дру­гих долж­но­стей; это отвра­ти­ло от дан­ной долж­но­сти всех энер­гич­ных и често­лю­би­вых людей (Liv. Per. 89; Vell. II. 30; App. BC I. 100, II. 29). Но в 70 г. до н. э. Пом­пей вер­нул три­бу­нам все их древ­ние пол­но­мо­чия и пра­ва (Liv. Per. 97 и др.). Их пра­во обра­щать­ся к цен­ту­ри­ям по-преж­не­му огра­ни­чи­ва­лось слу­ча­я­ми, когда они высту­па­ли обви­ни­те­ля­ми, но их сво­бо­да дей­ст­вий в три­бут­ном собра­нии оста­ва­лась неогра­ни­чен­ной. Их пра­во вето было огра­ни­че­но лишь в несколь­ких слу­ча­ях: напри­мер, его не допус­кал при­ня­тый в 123 г. до н. э. закон Гая Грак­ха о кон­суль­ских про­вин­ци­ях, а так­же судеб­ные про­цес­сы в посто­ян­ных судеб­ных комис­си­ях (quaes­tio­nes per­pe­tuae) (ср. Mom­msen Th. Rö­mi­sche Staatsrecht. Bd. 1. S. 262); на прак­ти­ке оно ста­ло про­сто оруди­ем поли­ти­че­ской борь­бы и очень часто исполь­зо­ва­лось про­тив инте­ре­сов народ­ной пар­тии. Бла­го­да­ря сво­е­му маги­ст­рат­ско­му поло­же­нию три­бу­ны теперь часто пред­седа­тель­ст­во­ва­ли на выбо­рах маги­ст­ра­тов, осо­бен­но в слу­чае экс­тра­ор­ди­нар­ных назна­че­ний. Вопрос о том, кто дол­жен руко­во­дить выбо­ра­ми — кон­сул или три­бун — несо­мнен­но решал­ся зако­ном, соглас­но кото­ро­му про­из­во­ди­лось назна­че­ние. Что каса­ет­ся зако­но­да­тель­ной вла­сти три­бу­нов, то после Гор­тен­зи­е­ва зако­на не суще­ст­во­ва­ло ника­ких пре­пят­ст­вий для того, чтобы три­бу­ны пред­став­ля­ли три­бам зако­но­про­ект по любо­му вопро­су, хотя соглас­но обы­чаю реше­ние неко­то­рых вопро­сов, осо­бен­но объ­яв­ле­ние вой­ны, было пре­ро­га­ти­вой цен­ту­рий. Пле­бис­цит теперь опи­сы­вал­ся фор­му­лой lex si­ve id ple­bi sci­tum est^[8], и, есте­ствен­но, его ста­ли часто назы­вать про­сто зако­ном, что вид­но из фраг­мен­тов зако­нов о вымо­га­тель­ствах (lex de re­pe­tun­dis) и о разде­ле зем­ли (de ag­ris di­vi­dun­dis). Что каса­ет­ся пра­ва три­бу­нов на при­нуж­де­ние (coer­ci­tio), то оно пре­вра­ти­лось в пра­во обще­го харак­те­ра пре­сле­до­вать пра­во­на­ру­ши­те­лей за пре­ступ­ле­ния про­тив общи­ны, и преж­де все­го — пре­сле­до­вать нару­ши­те­лей-маги­ст­ра­тов по окон­ча­нии их сро­ка долж­но­сти (ср. Liv. IX. 26. 12; XLI. 7. 10). Боль­шин­ство извест­ных нам мно­го­чис­лен­ных при­ме­ров три­бун­ских обви­не­ний было предъ­яв­ле­но кон­су­лам за пре­не­бре­же­ние обя­зан­но­стя­ми на войне или за вопи­ю­щие зло­употреб­ле­ния пол­но­мо­чи­я­ми. Но извест­ны так­же и обви­не­ния, выдви­ну­тые три­бу­на­ми про­тив част­ных лиц за пре­ступ­ле­ния про­тив государ­ства. Если закон воз­ла­гал на маги­ст­ра­тов обя­зан­ность карать опре­де­лён­ное пра­во­на­ру­ше­ние штра­фом, то этим обыч­но зани­ма­лись эди­лы, а не три­бу­ны. Сул­ла отнял у три­бу­нов пра­во на судеб­ное обви­не­ние и пере­дал его посто­ян­но­му суду по делам об ума­ле­нии вели­чия (quaes­tio majes­ta­tis): такое поло­же­ние дел сохра­ня­лось и после того, как три­бу­нам были воз­вра­ще­ны пол­но­мо­чия, так что с это­го вре­ме­ни три­бун­ские обви­не­ния упо­ми­на­ют­ся ред­ко и в исклю­чи­тель­ных слу­ча­ях. Нако­нец, три­бу­ны как маги­ст­ра­ты полу­чи­ли пра­во не толь­ко заседать и высту­пать в сена­те, но и созы­вать его и сове­щать­ся с ним. Но невоз­мож­но точ­но опре­де­лить, когда и как имен­но это вошло в обы­чай. Источ­ни­ки не согла­су­ют­ся друг с дру­гом и про­ти­во­ре­чат сами себе. Дио­ни­сий пишет (X. 31), что Ици­лий попы­тал­ся созвать сенат в 456 г. до н. э., но нигде не ука­зы­ва­ет, что три­бу­ны и в самом деле име­ли такие пол­но­мо­чия. В рас­ска­зе Ливия в 462 г. до н. э. три­бун при­сут­ст­ву­ет в сена­те (III. 9. 11), а в 420 г. до н. э. — высту­па­ет в нём (IV. 44. 7). Но пер­вый досто­вер­ный при­мер име­ет место в 216 г. до н. э. (Liv. XXII. 61); и логич­нее все­го пред­по­ло­жить, что неза­ви­си­мая зако­но­да­тель­ная ини­ци­а­ти­ва, пре­до­став­лен­ная три­бу­нам Гор­тен­зи­е­вым зако­ном, сопро­вож­да­лась пра­вом сове­щать­ся с сена­том перед тем, как пред­ло­жить какую-то меру. Но три­бу­ны, как пра­ви­ло, не созы­ва­ли сенат вме­сто кон­су­лов или город­ско­го пре­то­ра. В эпо­ху Импе­рии три­бу­ны сохра­ни­ли за собой это пра­во (Tac. Ann. VI. 18), но ред­ко его исполь­зо­ва­ли.

Поми­мо этих опре­де­лён­ных пол­но­мо­чий, три­бу­ны, как сооб­ща­ет­ся, неред­ко участ­во­ва­ли в сов­мест­ных дей­ст­ви­ях маги­ст­ра­тов в момен­ты нацио­наль­ной опас­но­сти или реа­ги­ро­ва­ли на чрез­вы­чай­ные обсто­я­тель­ства, с.875 поль­зу­ясь сво­ей неза­ви­си­мой вла­стью (ср. Cic. Verr. II. 2. 41. 100; Off. III. 20. 80; Tac. Hist. II. 91; Plin. Ep. IX. 13. 19).

В эпо­ху Импе­рии три­бу­нат стал лишь тенью преж­ней долж­но­сти, а импе­ра­тор испол­нял все свои функ­ции в силу три­бун­ской вла­сти (tri­bu­ni­cia po­tes­tas). Пли­ний (Plin. Ep. I. 23) очень инте­рес­но рас­ска­зы­ва­ет о том, как вос­при­ни­мал­ся три­бу­нат в его дни. В нача­ле III в. н. э. три­бу­нат упо­ми­на­ет­ся в пере­чне маги­ст­ра­тур, но исче­за­ет после того, как Алек­сандр Север поз­во­лил кан­дида­там зани­мать пре­ту­ру после кве­сту­ры. Назва­ние этой долж­но­сти сохра­ни­лось лишь во ввод­ной фор­му­ле обра­ще­ний к сена­ту до 423 г. н. э. Воз­мож­но, фор­маль­но три­бу­нат по-преж­не­му пре­до­став­лял­ся како­му-то чис­лу сена­то­ров (ср. Mom­msen Th. Rö­mi­sche Staatsrecht. II. S. 261—318).