Колумбарий Статилиев Тавров*

с.81

1

В 1875 г. на Аппи­е­вой доро­ге под Римом рас­ко­па­ли часть колум­ба­рия, при­над­ле­жав­ше­го семье Ста­ти­ли­ев Тав­ров. Здесь хоро­ни­ли их рабов и отпу­щен­ни­ков в тече­ние 60—70 лет, начи­ная с двух послед­них деся­ти­ле­тий до н. э. и кон­чая 40—50 гг. н. э. По рим­ско­му обы­чаю над каж­дой нишей, где сто­ял сосуд с пеп­лом умер­ше­го, поме­ща­лась дощеч­ка с ука­за­ни­ем име­ни, а часто и долж­но­сти покой­но­го. Таких над­пи­сей в этой части колум­ба­рия 381 (CIL, VI, 6213—6594). Коли­че­ство рабов, при­над­ле­жав­ших Тав­рам, мож­но по этим над­пи­сям вычис­лить весь­ма при­бли­зи­тель­но. В этом доме умер­ших рабов в страш­ные колод­цы эскви­лин­ской свал­ки, конеч­но, не бро­са­ли, но внут­ри раб­ской семьи мог­ли про­ис­хо­дить пере­дви­же­ния и пере­ме­ще­ния: отпу­щен­ни­ки мог­ли уехать совсем или слу­чай­но ока­зать­ся вда­ли от Рима и вда­ли уме­реть; кого-то из рабов мож­но было услать в при­го­род­ные вил­лы и поме­стья, а то и даль­ше в Ист­рию и под Акви­лею, где у Тав­ров были круп­ные земель­ные вла­де­ния. Гер­ман­ца Дона­та, одно­го из охран­ни­ков ста­ро­го Тав­ра, похо­ро­ни­ли «това­ри­щи» (so­da­les — 6221). Было их 130 чело­век, но в колум­ба­рии име­ет­ся толь­ко девять над­пи­сей с помет­кой «гер­ма­нец». Раб Скирт был чле­ном оркест­ра, капел­лы, или ее дири­же­ром (sym­pho­nia­cus — 6356). В обо­их слу­ча­ях он вхо­дил в состав какой-то груп­пы, осталь­ных чле­нов кото­рой в колум­ба­рии нет. В неко­то­рых над­пи­сях упо­мя­ну­то, что такой-то был рабом Сизен­ны или Кор­не­лии, но нет ника­кой уве­рен­но­сти, что обсто­я­тель­ство это неиз­мен­но отме­ча­лось; есть над­пи­си «раб Тав­ра отца», «раб Тав­ра юно­ши», но, к сожа­ле­нию, в четы­рех поко­ле­ни­ях Тав­ров сыно­вья — по край­ней мере стар­шие — неиз­мен­но име­но­ва­лись «Т. Ста­ти­лий Тавр». Мы не зна­ем, оста­ва­лось ли место умер­ше­го пустым или хозя­ин заме­щал его и не одним, а несколь­ки­ми людь­ми, не можем уста­но­вить после­до­ва­тель­ность смер­тей, не зна­ем, нако­нец, сколь­ко рабов было в живых к тому дню, когда покон­чил с собой послед­ний из Тав­ров. Зна­че­ние этих над­пи­сей в дру­гом: они приот­кры­ва­ют неко­то­рые осо­бен­но­сти хозяй­ст­вен­ной жиз­ни бога­то­го и знат­но­го рим­ско­го дома пер­вой поло­ви­ны I в. н. э. Его уклад — это стан­дарт­ный уклад ари­сто­кра­ти­че­ских семей того вре­ме­ни с неко­то­ры­ми, конеч­но, вари­а­ци­я­ми: ино­гда бед­нее, про­ще (бога­че толь­ко в импе­ра­тор­ском доме), ино­гда с бо́льши­ми пре­тен­зи­я­ми, напри­мер у Волу­зи­ев. Это и дела­ет колум­ба­рий Ста­ти­ли­ев — по сво­ей пол­но­те он един­ст­вен­ный — осо­бен­но инте­рес­ным и важ­ным. Кое-что в этих над­пи­сях под­твер­жда­ет извест­ное и по дру­гим источ­ни­кам, но кое-что неожи­дан­но и ново. Сна­ча­ла, одна­ко, несколь­ко слов о самих Ста­ти­ли­ях.

с.82 Чело­ве­ком, поло­жив­шим осно­ва­ние богат­ству и знат­но­сти той вет­ви Ста­ти­ли­ев, о кото­рой идет речь, был Т. Ста­ти­лий Тавр, совре­мен­ник Авгу­ста. При­над­ле­жал он, по сло­вам Вел­лея (II, 127), к роду незнат­но­му; о его моло­до­сти ниче­го не извест­но. Неожи­дан­но вста­ет перед нами пре­вос­ход­ный пол­ко­во­дец и чело­век с ясной трез­вой голо­вой, кото­рый уме­ет видеть, выби­рать и оце­ни­вать. Он не сомне­вал­ся, что рес­пуб­ли­ке при­шел конец; после убий­ства Цеза­ря он с Анто­ни­ем, а когда меж­ду Анто­ни­ем и Окта­виа­ном нача­лись раздо­ры, он пошел к Окта­виа­ну. Вое­вал он удач­но и счаст­ли­во: очи­стил Сици­лию от пом­пе­ян­цев; в Афри­ке ото­гнал дале­ко на юг коче­вые пле­ме­на, тре­во­жив­шие рим­ских посе­лен­цев; закон­чил вой­ну в Илли­рии. В бит­ве при Акции он коман­до­вал сухо­пут­ным вой­ском и стре­ми­тель­ным натис­ком опро­ки­нул кон­ни­цу Анто­ния. Тавр при­над­ле­жал к неболь­шо­му чис­лу людей, кото­рым Август дове­рял без­услов­но, как дове­рял Меце­на­ту и Агрип­пе. Ему раз­ре­ше­но было дер­жать при себе отряд воору­жен­ных гер­ман­цев — при­ви­ле­гия чле­нов импе­ра­тор­ско­го дома. Когда Август и Агрип­па уез­жа­ли из Ита­лии, место пре­фек­та горо­да зани­мал Тавр: с 16 по 10 г. до н. э. бес­смен­но; «несмот­ря на пре­клон­ный воз­раст, он справ­лял­ся с этой долж­но­стью пре­вос­ход­но», — писал Тацит, на похва­лы не щед­рый (Ann., VI, 11).

Вой­на в Илли­рии при­нес­ла Тав­ру огром­ные богат­ства, и он частич­но исполь­зо­вал их, так же как Агрип­па и Меце­нат, на бла­го­устрой­ство Рима. «Август не пре­пят­ст­во­вал Тав­ру и дру­гим отда­вать на укра­ше­ние горо­да воен­ную добы­чу и пре­из­бы­ток сво­их богатств» (Tac., Ann., III, 72). Тавр постро­ил на Мар­со­вом поле пер­вый в Риме камен­ный амфи­те­атр. Август отдал ему Пом­пе­е­вы Сады, кото­ры­ми по смер­ти Пом­пея вла­дел Анто­ний — огром­ный парк, спус­кав­ший­ся по ска­ту Хол­ма садов в доли­ну у его под­но­жия. При­над­ле­жа­ли семье и Ска­то­но­вы сады, нахо­див­ши­е­ся где-то к севе­ро-запа­ду от Эскви­лин­ских ворот. Един­ст­вен­ный сын Ста­ти­лия, член кол­ле­гии, ведав­шей монет­ным дво­ром (tri­um­vir mo­ne­ta­lis), умер, по-види­мо­му, рано, пото­му что на этой долж­но­сти его карье­ра и обо­рва­лась; он пород­нил­ся с одной из вет­вей ста­рин­но­го ари­сто­кра­ти­че­ско­го дома, с Кор­не­ли­я­ми Сизен­на­ми. От это­го бра­ка роди­лось двое сыно­вей; оба были кон­су­ла­ми, один в 11, дру­гой в 16 г. н. э. Послед­ний в отли­чие от бра­та при­ба­вил к сво­е­му име­ни имя Сизен­ны. Он при­об­рел особ­няк, при­над­ле­жав­ший когда-то Цице­ро­ну и нахо­див­ший­ся на севе­ро-восточ­ной сто­роне Пала­тин­ско­го хол­ма. Брат его женил­ся на доче­ри Мар­ка Вале­рия Мес­са­лы Кор­ви­на, зна­ме­ни­то­го ора­то­ра, покро­ви­те­ля Тибул­ла. У него тоже было два сына, и оба были кон­су­ла­ми, один в 44 г., дру­гой, Тавр Ста­ти­лий Кор­вин, в 45 г. Стар­ший покон­чил с собой в 53 г., не желая ожи­дать суда, исход кото­ро­го был зара­нее изве­стен: обви­не­ние во взя­точ­ни­че­стве и чаро­дей­стве было пред­ло­гом для захва­та его иму­ще­ства, в част­но­сти пар­ка, о кото­ром меч­та­ла Агрип­пи­на. Парк этот (не сме­ши­вать с Пом­пе­е­вым) нахо­дил­ся на Эскви­лине и был наса­жен дедом, а может быть и пра­дедом несчаст­но­го кон­су­ла. К нему при­мы­ка­ла пло­щадь — форум Тав­ра; она была раз­би­та кем-то из этой семьи и укра­ше­на семей­ным «гер­бом» — бычьи­ми голо­ва­ми. Все эти подроб­но­сти поз­во­ля­ют судить о том, како­во было состо­я­ние Тав­ров.

Мате­ри­ал, кото­рый дают над­пи­си, сле­ду­ет для более удоб­но­го рас­смот­ре­ния раз­бить по отдель­ным руб­ри­кам: лич­ная при­слу­га хозя­ев, люди, обслу­жи­ваю­щие весь дом, и, нако­нец, управ­ле­ние дома­ми. Гра­ни­цы, может быть, не все­гда будут точ­ны и рез­ки, но неко­то­рую систе­му эти руб­ри­ки вно­сят.

В состав лич­ной при­слу­ги вхо­дят: лакеи (cu­bi­cu­la­rii — «спаль­ни­ки»), цирюль­ни­ки (ton­so­res), «ведаю­щие гар­де­робом» (ves­tia­rii), «сопро­вож­даю­щие» (pe­di­se­qui) и носиль­щи­ки (lec­ti­ca­rii).

с.83 Куби­ку­ля­рий помо­гал хозя­и­ну при оде­ва­нии и разде­ва­нии, оправ­лял постель, при­во­дил в порядок спаль­ню и вооб­ще при­слу­жи­вал хозя­и­ну. Цезарь, когда его захва­ти­ли пира­ты, оста­вил при себе вра­ча и двух куби­ку­ля­ри­ев (Suet., Caes., 4, 1). Когда аре­сто­ван­но­го Цеци­ну Пета отправ­ля­ли в Рим, его жена Ария про­си­ла взять ее с ним на корабль вме­сто «рабов, кото­рых вы при­ста­ви­те, чтобы пода­вать куша­нья кон­су­ля­ру, оде­вать и обу­вать его» (Plin., Epist., III, 16, 7—8). Куби­ку­ля­рий был пер­со­ной сре­ди домаш­ней челяди: он близ­ко сто­ял к хозя­и­ну, знал его вку­сы, при­выч­ки и сла­бо­сти и, слу­ча­лось, ото­жествлял себя с хозя­и­ном. Часто от него зави­се­ло, допу­стить к хозя­и­ну посе­ти­те­ля или нет, и Сене­ка, наблюда­тель ост­рый, не зря гово­рил о «лакей­ском высо­ко­ме­рии» (su­per­ci­lium cu­bi­cu­la­rii — Dial., II, 14, 1). Куби­ку­ля­ри­ев в над­пи­сях назва­но восемь (6254—6260, 6263—6265); они все — рабы. В трех над­пи­сях ска­за­но, при ком эти люди состо­я­ли; Афтон был куби­ку­ля­ри­ем у Тав­ра-отца, а Клар — у Тав­ра-юно­ши, но уточ­нить, какие это были Тав­ры, невоз­мож­но. Отпу­щен­ник Филе­рот состо­ял куби­ку­ля­ри­ем при Кор­не­лии (6264), жене кон­су­ла 16 г. Об осталь­ных ниче­го не извест­но.

Рим­ляне I в. н. э. бри­лись — боро­ду нача­ли отпус­кать толь­ко при Адри­ане. Бри­тье было опе­ра­ци­ей мучи­тель­ной: нет сталь­ных бритв, нет мыла. Мар­ци­ал посвя­тил искус­но­му бра­до­брею про­чув­ст­во­ван­ную эпи­та­фию (VI, 52), и он же назвал разум­ней­шим в мире суще­ст­вом коз­ла: «живет с боро­дой» (XI, 84, 17—18). Бри­лись и под­стри­га­лись обыч­но в цирюль­нях, но в бога­тых домах име­лись соб­ст­вен­ные бра­до­бреи; в колум­ба­рии похо­ро­ни­ли дво­их (6366—6367); была и «парик­махер­ша» Эро­ти­да (6368), заботам и уме­нью кото­рой пору­ча­лись жен­ские голо­вы. Все трое рабы.

Хозяй­ский гар­де­роб пору­чен вести­а­рию: он следил за хоро­шим состо­я­ни­ем одеж­ды, про­вет­ри­вал ее и укла­ды­вал, сма­зы­вал от моли олив­ко­вым отсто­ем сун­ду­ки, где она лежа­ла. Хозяй­ской одеж­ды было, конеч­но, мно­го и в чис­ле ее быва­ли вещи рос­кош­ные. К одеж­де при­чис­ля­лись и постель­ные при­над­леж­но­сти; какую цен­ность они мог­ли иметь, вид­но из того, что Цице­рон, пере­чис­ляя вещи Хри­со­го­на, ста­вит stra­gu­lae ves­tis рядом с сереб­ря­ной чекан­ной посудой, ста­ту­я­ми и кар­ти­на­ми (p. Rosc. Amer., 46, 133). Все три вести­а­рия у Ста­ти­ли­ев — отпу­щен­ни­ки (6372—6374); может быть, это не слу­чай­ность: хозя­ин дове­рял доро­гие вещи людям, кото­рых знал дав­но и на чест­ность кото­рых пола­гал­ся.

Когда хозя­ин или хозяй­ка выхо­ди­ли из дому, за ними сле­до­ва­ли «сопро­вож­даю­щие» (pe­di­se­qui). Обы­чай этот уко­ре­нил­ся креп­ко. Даже Гора­ция, еще бед­но­го чело­ве­ка, в его оди­но­ких про­гул­ках сопро­вож­дал раб (Sat., I, 9, 10). Если хозя­ин был при­гла­шен в гости на обед, такой «сопро­вож­даю­щий» сто­ял поза­ди него за ложем и дер­жал на руках хозяй­ские сан­да­лии и плащ — обя­зан­но­сти неслож­ные. У рас­чет­ли­во­го Атти­ка все эти «сопро­вож­даю­щие» были обу­че­ны пере­пи­сы­ва­нью книг и выра­зи­тель­но­му чте­нию (Nep., Att., 13), но было это столь свое­обыч­но, что Непоту пока­за­лось необ­хо­ди­мым такое обсто­я­тель­ство отме­тить; Цице­рон изде­вал­ся над чело­ве­ком, у кото­ро­го один и тот же раб был и пова­ром и дво­рец­ким (in Pis., 67). Ста­ти­лии похо­ро­ни­ли пяте­рых «сопро­вож­даю­щих». Писида «сопро­вож­да­ла» одну из Ста­ти­лий, а Логад — Мес­са­ли­ну, мать кон­су­ла 44 г. Кого «сопро­вож­да­ли» осталь­ные, неиз­вест­но. Все это рабы (6332—6336).

Рим­ляне люби­ли ходить пеш­ком, счи­та­ли пешие про­гул­ки упраж­не­ни­ем для здо­ро­вья необ­хо­ди­мым, но по делам или в гости люди состо­я­тель­ные отправ­ля­лись обыч­но в носил­ках. Носиль­щи­ков — 13 (6218, 6301—6313), все рабы. Это боль­шое чис­ло отнюдь не слу­чай­но; носил­ки нес­ли, самое мень­шее, шесте­ро; хозя­ин, хозяй­ка и кто-нибудь еще из с.84 чле­нов семьи мог­ли иметь каж­дый сво­их, толь­ко в его рас­по­ря­же­нии нахо­дя­щих­ся лек­ти­ка­ри­ев. Трое из этих рабов так и назы­ва­ют­ся лек­ти­ка­ри­я­ми Тав­ра (6303; 6307—6308); один был «лек­ти­ка­ри­ем Сизен­ны» (6312). Толь­ко над носиль­щи­ка­ми постав­лен над­зи­ра­тель; он име­ну­ет­ся sup­ra lec­ti­ca­rios — испол­нял эту долж­ность отпу­щен­ник Спин­тер (6301).

В Риме не суще­ст­во­ва­ло государ­ст­вен­ной почты для част­ной пере­пис­ки, а она у Тав­ров была, конеч­но, обшир­ной и выхо­ди­ла за пре­де­лы Ита­лии: пере­пи­сы­ва­лись с дру­зья­ми и зна­ко­мы­ми, нахо­див­ши­ми­ся в чужих кра­ях, сно­си­лись с упра­ви­те­ля­ми сво­их замор­ских име­ний. Над­пи­си упо­ми­на­ют двух пись­мо­нос­цев (ta­bel­la­rii); оба рабы; один назван «пись­мо­нос­цем Тав­ра» (6342, 6357).

В состо­я­тель­ных семьях над­зор за маль­чи­ка­ми с ран­не­го воз­рас­та пору­ча­ли педа­го­гам, роль кото­рых очень напо­ми­на­ет дядек в дво­рян­ских семьях в Рос­сии XVIII в. Педа­гог одно­вре­мен­но и слу­га и вос­пи­та­тель. От него тре­бу­ет­ся не обра­зо­ван­ность, а пре­дан­ность и доб­рые нра­вы. В колум­ба­рии педа­го­гам постав­ле­но пять над­пи­сей и дают они кое-что новое: «дядь­ку» при­став­ля­ли не толь­ко к маль­чи­кам, но, слу­ча­лось, и к девоч­кам; у Мес­са­ли­ны, доче­ри Тав­ра, может быть той самой, кото­рая позд­нее ста­ла женой Неро­на, педа­го­гом был раб Гемелл (6327), а у одной из Ста­ти­лий — отпу­щен­ник Забда (6330). Отпу­щен­ни­ца Тиран­нида была «педа­го­гой» (имя для няни, обыч­но не встре­чаю­ще­е­ся) дру­гой Ста­ти­лии (6331). Кро­ме нее и Забды, все педа­го­ги — рабы.

Есть в колум­ба­рии над­пись: «Эпа­ф­ра маль­чик. Кап­са­рий» (6245). Кап­са­рий, обыч­но сверст­ник сво­его хозя­и­на-школь­ни­ка, сопро­вож­дал его в учи­ли­ще и нес за ним кап­су, круг­лую короб­ку, спле­тен­ную из тон­ких буко­вых пла­сти­нок, где поме­ща­лись свит­ки, дощеч­ки и про­чие школь­ные при­над­леж­но­сти¹. И хозя­ин и раб направ­ля­лись к грам­ма­ти­ку или к рито­ру; дети бога­тых семей гра­мо­те обу­ча­лись не в началь­ной шко­ле, а дома.

В рим­ских обра­зо­ван­ных кру­гах, судя по сло­вам Квин­ти­ли­а­на, дав­но уже шел спор о том, где луч­ше детям полу­чать обра­зо­ва­ние, дома или в шко­ле. Квин­ти­ли­ан реши­тель­но выска­зы­вал­ся за шко­лу, и у него было мно­го еди­но­мыш­лен­ни­ков. Сын Тав­ра, одно­го из пер­вых санов­ни­ков государ­ства, наслед­ник огром­но­го состо­я­ния, садит­ся на школь­ную ска­мью рядом с сыном отпу­щен­ни­ка, «вче­раш­не­го раба» или ремес­лен­ни­ка, кото­рый отка­зы­ва­ет себе во всем, толь­ко бы набрать денег на уче­ние сына и выве­сти его в люди. Обо­их оди­на­ко­во спра­ши­ва­ли, обо­им зада­ва­ли оди­на­ко­вые упраж­не­ния и обо­их оди­на­ко­во поро­ли. Этот демо­кра­тизм рим­ской шко­лы вре­мен импе­рии про­шел как-то неза­ме­чен­ным даже у иссле­до­ва­те­лей-спе­ци­а­ли­стов.

К лич­ной при­слу­ге сле­ду­ет еще отне­сти кор­ми­лиц (6223—6224) и берей­то­ра Бар­нея, обу­чав­ше­го вер­хо­вой езде сына Сизен­ны (6352).

Перей­дем теперь к рабам, кото­рые обслу­жи­ва­ли не толь­ко хозя­ев, а — хотя бы частич­но — всех, живу­щих в доме. Они заня­ты при­готов­ле­ни­ем пищи и одеж­ды.

Пова­ров назва­но трое: два раба и один отпу­щен­ник (6247—6249). К «кухон­но­му ведом­ству» над­ле­жит при­чис­лить еще раба-фар­ши­ров­щи­ка (far­tor — 6286) и «засоль­щи­ка» (sa­la­rius — 6347), загото­ви­те­ля вся­ких соле­ний и мари­на­дов, тоже раба. Делом фар­ши­ров­щи­ка было начи­нять кол­ба­сы и при­готов­лять вся­кие фар­ши. Кол­ба­сы были люби­мым куша­ньем всех сло­ев рим­ско­го насе­ле­ния; их мож­но было при­гото­вить очень про­сто, доба­вив к мясу толь­ко чес­но­ку, луку и ост­рых трав, кото­рые рос­ли с.85 в любом ого­ро­де, а мож­но было взять и очень доро­гих замор­ских спе­ций. Кро­ме кол­бас, фарш тре­бо­вал­ся для таких куша­ний, как жаре­ный ягне­нок или поро­се­нок. Изгото­вить фарш для гос­под­ско­го сто­ла было делом вовсе не про­стым: надо знать, какие пря­но­сти годят­ся, в каком коли­че­стве их брать, что мож­но сме­ши­вать, чего нель­зя; надо пом­нить, чем уго­дить хозя­и­ну и хозяй­ке. Тут хва­та­ло заботы и пова­ру и фар­ши­ров­щи­ку. Засоль­щик тоже не сидел, сло­жа руки. Чего толь­ко в рим­ском доме не соли­ли, не мари­но­ва­ли, не суши­ли и не при­ли­ва­ли! и ово­щи, и фрук­ты, и раз­ные тра­вы, не гово­ря уже о мясе. Колу­мел­ла посвя­тил этой отрас­ли домо­вод­ства зна­чи­тель­ную часть XII кни­ги сво­его «Сель­ско­го хозяй­ства»².

Выпеч­кой хле­ба заня­ты хле­бо­пе­ки — pis­to­res: два отпу­щен­ни­ка и один раб (6219; 6337—6338). Сло­во pis­tor обо­зна­ча­ет и мель­ни­ка и пека­ря одно­вре­мен­но; спе­ци­аль­но­сти эти разъ­еди­ни­лись толь­ко в IV в. н. э. с появ­ле­ни­ем водя­ных мель­ниц. Если в доме Тав­ров была своя пекар­ня, то при ней нахо­ди­лось и поме­ще­ние, где сто­я­ли мель­ни­цы; pis­to­res Ста­ти­ли­ев и моло­ли муку и пек­ли хле­бы. Есте­ствен­но воз­ни­ка­ет вопрос: толь­ко для хозя­ев? а рабы? Поку­па­ют они хлеб? и вооб­ще, где и как едят?

Для отве­та есть един­ст­вен­ное свиде­тель­ство Сене­ки (ep., 80, 7—8), кото­рый гово­рит, что раб полу­чал на месяц или пять моди­ев зер­на и пять дена­ри­ев, или поден­ный раци­он. Раб хозя­и­на, живу­ще­го в инсу­ле, чаще все­го полу­чал свой паек день­га­ми и нату­рой: в квар­ти­ре нет не то что хлеб­ной печи, но и оча­га; гото­вят толь­ко на жаров­нях; где тут най­тись месту для раба? Ему выда­дут зер­но и день­ги, а как устро­ить­ся с ними, это уже зави­сит от его уме­ния и обо­рот­ли­во­сти. Часто раб, «обма­ны­вая свой желудок», откла­ды­вал часть этих денег, соби­рая себе пеку­лий. Но Тав­ры жили в особ­ня­ке, и у них были и мель­ни­цы, и пекар­ня, и, конеч­но, кух­ня. Колу­мел­ла (1, 6, 21) реко­мен­до­вал вла­дель­цу име­ния сло­жить хлеб­ную печь и устро­ить пекар­ню, сооб­ра­зу­ясь с чис­лом коло­нов, кото­рые этой пекар­ней будут поль­зо­вать­ся (1, 6, 21); горя­чую еду для рабов Като­на гото­ви­ла вили­ка (143, 2); у Колу­мел­лы рабы, вер­нув­шись вече­ром с поля, садят­ся за накры­тый стол (XI, 1, 19). А у Ста­ти­ли­ев рабы носят свое зер­но куда-то в чужую булоч­ную и бега­ют по хар­чев­ням? В этом доме, ста­ра­тель­но соблюдав­шем, насколь­ко воз­мож­но, уклад домо­ви­той ста­ри­ны с ее хозяй­ст­вен­ны­ми тра­ди­ци­я­ми, тре­бо­вав­ши­ми, чтобы хозя­ин обхо­дил­ся всем сво­им, рабов отпус­ка­ли кор­мить­ся где-то на сто­роне, когда была пол­ная воз­мож­ность собрать их за домаш­ним обедом? Такой порядок не толь­ко удер­жи­вал рабов дома, уни­что­жая необ­хо­ди­мость отлу­чать­ся в нос­ках еды; он при­учал раба к дому, рас­по­ла­гал к хозя­и­ну — об этом рас­по­ло­же­нии раба к гос­по­ди­ну, как к эле­мен­ту необ­хо­ди­мо­му, заго­во­ри­ли уже в кон­це Рес­пуб­ли­ки. Пред­по­ло­же­ние, что рабам гото­ви­ли горя­чую пищу дома, что у них была своя кух­ня и свои стря­пу­хи, дума­ет­ся, не слиш­ком сме­ло и не вовсе необос­но­ван­но. Все съест­ные при­па­сы хра­нил, выда­вал их и вел отчет­ность по сво­им кла­до­вым и амба­рам «келарь» (cel­la­rius) раб Фило­лог (6216), в помощ­ни­ки кото­ро­му дан был «весов­щик» (men­sor) Лахес, маль­чик, умер­ший 17 лет (6321).

Вряд ли сами Тав­ры носи­ли, по при­ме­ру Авгу­ста, одеж­ду, изготов­лен­ную дома, но рабов оде­ва­ли в тка­ни домаш­ней выра­бот­ки. Восемь над­пи­сей упо­ми­на­ют прях (6339—6346); за ними над­зи­рал, отве­ши­вал им с.86 шерсть, назна­чал уро­ки, учил их и про­ве­рял их работу la­ni­pen­dus (6300). Была своя тка­чи­ха (6362) и один или два тка­ча (6360³, 6361); почин­кой одеж­ды зани­ма­лись што­паль­щи­цы — их трое — и што­паль­щик (Sar­ci­nat­rix, sar­ci­na­tor — 6349—6351; 6348). Они не толь­ко чини­ли порван­ное пла­тье; из ста­рой одеж­ды выре­за­ли хоро­шие кус­ки и шили из них боль­шие оде­я­ла, cen­to­nes, кото­ры­ми рабы укры­ва­лись. Стир­ка, а может быть и изготов­ле­ние сук­на были тоже делом домаш­ним. В колум­ба­рии похо­ро­не­но чет­ве­ро сук­но­ва­лов-фул­ло­нов (6287—6290). О том, что пред­став­ля­ла собой мастер­ская фул­ло­нов, мож­но судить по остат­кам этих мастер­ских в Пом­пе­ях. Они тре­бо­ва­ли мно­го места. Для сво­ей работы фул­ло­ны нуж­да­лись не толь­ко в раз­ных сор­тах гли­ны, в оби­лии воды и боль­шом коли­че­стве мочи, но и в спе­ци­аль­ном обо­рудо­ва­нии: в осо­бых заго­род­ках, где сто­я­ли чаны, в кото­рых они испол­ня­ли свой «танец», в боль­ших ван­нах для про­по­лас­ки­ва­ния мате­рий; в клет­ках, на кото­рые натя­ги­ва­ли высти­ран­ные тоги, чтобы оку­рить их серой, в прес­сах осо­бо­го устрой­ства.

Все 19 (или 20) чело­век, заня­тых изготов­ле­ни­ем одеж­ды, рабы и рабы­ни.

Обув­ным про­из­вод­ст­вом у Ста­ти­ли­ев занят был один чело­век: раб Дио­мед (6335). Он назван su­tor — сло­во это обо­зна­ча­ет сапож­ни­ка, латаю­ще­го рва­ную обувь. Раз­ни­ца меж­ду «отде­лом одеж­ды» и «обув­ным отде­лом» (19 чело­век — и 1) так вели­ка, что чистой слу­чай­но­стью ее не объ­яс­нишь. Обувь, оче­вид­но, поку­па­ли на сто­роне — и кожа­ную и дере­вян­ную.

При доме имел­ся штат масте­ро­вых, выпол­няв­ших раз­ные работы, в первую оче­редь, конеч­но, мел­кий теку­щий ремонт. Над­пи­си упо­ми­на­ют про­сто fab­ri (6283—6285, все рабы); сло­во это без вся­ко­го опре­де­ле­ния обо­зна­ча­ет работ­ни­ков по метал­лу: куз­не­цов, сле­са­рей. У Тав­ров были, веро­ят­но, и те, и дру­гие: попра­вить запо­ры, при­ла­дить двер­ные шипы, выко­вать новую ось или задвиж­ку — в боль­шом доме все­гда най­дет­ся работа. Fab­ri tig­na­rii (6363—6365a) в стро­гом смыс­ле сло­ва плот­ни­ки: они веда­ли ремон­том дере­вян­ных частей, пото­лоч­ных пере­кры­тий, полов, поправ­ля­ли ста­рые сараи, стро­и­ли новые. Может быть, был сре­ди них и сто­ляр, чинив­ший две­ри и делав­ший про­стую мебель для рабов. Трое из этих людей рабы, один отпу­щен­ник.

Име­лись еще спе­ци­а­ли­сты по камен­ным работам: камен­щик fa­ber struc­tor pa­rie­ta­rius, отпу­щен­ник Нике­фор (6354); может быть, шту­ка­тур (если над­пись 6360 сле­ду­ет читать tec­tor) и мар­мо­ра­рий. В I в. н. э. ста­ло очень мод­ным обли­цо­вы­вать изнут­ри сте­ны раз­но­цвет­ным мра­мо­ром. Сене­ка не упу­стил слу­чая уко­рить сво­их совре­мен­ни­ков за это при­стра­стие к рос­ко­ши (epist., 86, 6). Если где-нибудь пли­ты разо­шлись, если надо было одну пли­ту заме­нить дру­гой, если хозя­и­ну захо­те­лось пест­ро обли­це­вать свою спаль­ню (спаль­ни в рим­ских домах были малень­кие), за дело брал­ся мар­мо­ра­рий Нике­фор (6318). Пли­ты сле­до­ва­ло при­гнать одну к дру­гой так, чтобы полу­чи­лась сплош­ная глад­кая поверх­ность. Мар­мо­ра­рий про­ве­рял каче­ство сво­ей работы, про­во­дя по стене ног­тем (отсюда выра­же­ние ad un­guem fac­tus^[1] — Schol. ad. Pers., 1, 65).

В пар­ках работа­ли топи­а­рии. Их назва­но два: Саса (6370) рас­по­ря­жал­ся в «садах», в каком-то из даль­них пар­ков, а Феликс (6369), веро­ят­но, в саду, раз­би­том при особ­ня­ке, где жили Тав­ры. Топи­а­рии — это не про­сто садов­ни­ки, кото­рые уха­жи­ва­ют за рас­те­ни­я­ми. Это архи­тек­то­ры, толь­ко стро­ят они не из кам­ней и бре­вен, а созда­ют некий эсте­ти­че­ский ком­плекс из дере­вьев и кустов. Они рас­са­жи­ва­ют дере­вья, ком­би­ни­руя с.87 раз­ные поро­ды; ино­гда вкли­ни­ва­ют в парк, как это было в этрус­ском поме­стье Пли­ния Млад­ше­го (epist., V, 6, 33), «некое подо­бие дерев­ни» — фрук­то­вый сад; оде­ва­ют построй­ки и дере­вья вью­щи­ми­ся рас­те­ни­я­ми, так что полу­ча­ет­ся кры­тая зеле­ная гале­рея; осо­бой хит­рой обрез­кой при­да­ют дере­вьям и кустам вид раз­ных пред­ме­тов, людей, зве­рей. Пли­ний Стар­ший писал, что они созда­ют таким обра­зом целые кар­ти­ны: охоту, флот (XVI, 140). Топи­а­рии долж­ны были прой­ти осно­ва­тель­ную шко­лу садо­вод­ства и пар­ко­во­го дела; к сожа­ле­нию, об их обу­че­нии ниче­го не извест­но. Оба топи­а­рия у Тав­ров рабы.

Топи­а­рии вво­дят нас в среду обра­зо­ван­ных рабов. К ним отно­сят­ся и акте­ры, музы­кан­ты, вра­чи, сек­ре­та­ри, сте­но­гра­фист, пере­пис­чи­ки.

Что обед у бога­тых рим­лян (и не толь­ко парад­ный) сопро­вож­дал­ся чте­ни­ем, музы­кой и неболь­ши­ми теат­раль­ны­ми пред­став­ле­ни­я­ми, это обще­из­вест­но. Музы­кан­тов в колум­ба­рии толь­ко один (о нем уже гово­ри­лось); акте­ров (co­moe­dus) двое (6252—6253), все они рабы.

Вра­чей упо­мя­ну­то двое; одно­го схо­ро­ни­ли в колум­ба­рии; дру­гой похо­ро­нил здесь дочь и сына (6319—6320). Само­го вра­ча, несо­мнен­но гре­ка, зва­ли Люса (веро­ят­но, Лисий «изба­ви­тель», хоро­шее имя для того, чье дело избав­лять от болез­ней; Люса, может быть, про­ис­хо­дил из вра­чеб­ной семьи, и отец созна­тель­но выбрал это имя). Име­на, кото­рые Люса дал сво­им детям, поз­во­ля­ют в какой-то сте­пе­ни уло­вить, чего он ждал в буду­щем и на что наде­ял­ся. При­дет, конеч­но, вре­мя, когда он будет офи­ци­аль­но назы­вать­ся «Т. Ста­ти­лий, отпу­щен­ник Ста­ти­лия, Люса», и сына сво­его Люса назвал не гре­че­ским име­нем, а рим­ским «Грат»: «Т. Ста­ти­лий Грат» — мучи­тель­но­го ука­за­ния на раб­ское про­ис­хож­де­ние уже нет. Что cog­no­men «Грат» в ита­лий­ских, иско­ни сво­бод­ных семьях не встре­ча­ет­ся, это ему невдо­мек, а если и извест­но, то рас­чет у него пра­виль­ный: кто, кро­ме заяд­лых анти­ква­ров, это учу­ет? А дочь он назвал милым серд­цу, род­ным гре­че­ским сло­вом: «Спуде» («при­ле­жа­ние») — оно же и хоро­шо для жен­щи­ны. Судь­ба раз­би­ла меч­ты бед­ня­ги; умер­ла девоч­ка, Грат не дожил и до четы­рех лет.

Ниже вра­чей, но при­част­ны к вра­чеб­но­му миру: аку­шер­ка Ста­ти­лии Стар­шей (рабы­ня Секун­да — 6325) и мас­са­жи­сты (uncto­res — 6376—6382 и 6343) — все семь чело­век рабы. У Тав­ров была своя баня, кото­рой ведал бан­щик Неон (6243); топил ее и содер­жал в чисто­те. Баня и была глав­ным местом, где работал мас­са­жист: нати­рал вымыв­ше­го­ся аро­мат­ным мас­лом, а затем «слег­ка про­хо­дил по телу рука­ми» (Cels., II, 14).

Либ­ра­ри­ев над­пи­си назы­ва­ют дво­их: один был сек­ре­та­рем Тав­ра (a ma­nu — 6314), дру­гой пере­пис­чи­ком (6315); оба рабы. Насколь­ко ценил­ся хоро­ший пере­пис­чик (бук­валь­но «книж­ник», «заня­тый кни­га­ми») мож­но видеть из пись­ма Цице­ро­на, кото­рый про­сил Атти­ка при­слать к нему для при­веде­ния в порядок его биб­лио­те­ки «двух чело­век из тво­их книж­ни­ков» (Att., IV, 4b, 1). Тавр нанял либ­ра­рия у одно­го из сво­их отпу­щен­ни­ков. Был при доме и сте­но­гра­фист, акта­рий Эрот, раб (6224). Что он сте­но­гра­фи­ро­вал? Слу­жеб­ные отче­ты и рас­по­ря­же­ния хозя­и­на? Кни­гу, читае­мую нарас­хват и настоль­ко ред­кую, что надо было поско­рее ее отсте­но­гра­фи­ро­вать и толь­ко потом отдать в пере­пис­ку? Воз­мож­но, и то и дру­гое. Во вся­ком слу­чае нали­чие сте­но­гра­фи­ста и пере­пис­чи­ка свиде­тель­ст­ву­ет о том, что в доме Тав­ров цени­ли кни­гу и мир идей не был закрыт для хозя­ев.

В управ­ле­нии дома­ми заня­то несколь­ко чело­век. Самое скром­ное место при­над­ле­жит при­врат­ни­ку (os­tia­rius); в этой долж­но­сти у Тав­ров мы встре­тим муж­чи­ну (6217) и жен­щи­ну, жену или дочь раба Пан­сы (6326). За поряд­ком в доме смот­рел «дво­рец­кий» (at­rien­sis); все долж­но быть чисто и при­бра­но; рабы, состо­я­щие под его коман­дой, под­ме­та­ют пол, обме­та­ют с.88 сте­ны, колон­ны и потол­ки (при высо­те рим­ских ком­нат это не так про­сто), обти­ра­ют ста­туи, мас­ки пред­ков и мебель, сма­зы­ва­ют ее дере­вян­ные части для блес­ка олив­ко­вым отсто­ем, так же как брон­зо­вую и сереб­ря­ную посу­ду, кото­рую ста­вят для укра­ше­ния, а не для поль­зо­ва­ния. Так как атрий был наи­бо­лее парад­ной и самой боль­шой ком­на­той (он зани­мал обыч­но око­ло поло­ви­ны все­го дома) и работы по убор­ке здесь было боль­ше все­го, то дво­рец­ко­го и назы­ва­ли at­rien­sis («состо­я­щий при атрии»). Источ­ни­ки I в. до н. э. изо­бра­жа­ют дво­рец­ко­го толь­ко как лицо, над­зи­раю­щее за чистотой и поряд­ком, но рань­ше он ведал всем хозяй­ст­вом (Plaut., Asin, 59; Pseud., 607—609). Не оста­лась ли у него от тех вре­мен обя­зан­ность следить за одеж­дой и обу­вью «город­ской семьи» и заве­до­вать ее гар­де­робом? Есте­ствен­но пору­чить это дело тому, кто дол­жен смот­реть за поряд­ком в доме; мож­но ли гово­рить о поряд­ке, если у домаш­ней челяди нет бла­го­при­стой­но­го вида?

Дво­рец­ких в колум­ба­рии шесть (6215, 6250, 6239—6242); один из них был дво­рец­ким «в садах», т. е. в особ­ня­ке, сто­яв­шем в пар­ке, может быть, в том, кото­рый сто­ил жиз­ни кон­су­лу 44 г. Все дво­рец­кие рабы.

В над­пи­си 6217 упо­мя­нут силен­ти­а­рий, отпу­щен­ник Сизен­ны. О роли это­го чело­ве­ка хоро­шее пред­став­ле­ние дает пись­мо Сене­ки: обед — хозя­ин наеда­ет­ся до пре­сы­ще­ния, вокруг сто­ят рабы, «кото­рым не то, что заго­во­рить, нель­зя поше­ве­лить губа­ми. Роз­га оста­нав­ли­ва­ет вся­кий шепот; за кашель, чиха­нье, икоту — а все это не зави­сит от чело­ве­ка — все рав­но бьют. Целую ночь сто­ят немые голод­ные рабы» (epist., 47, 3—4). Дей­ст­во­вать роз­гой и было обя­зан­но­стью силен­ти­а­рия; он, веро­ят­но, вооб­ще нака­зы­вал про­ви­нив­ших­ся и был сво­его рода домаш­ним пала­чом.

Дво­рец­кий следил за поряд­ком в доме; обя­зан­но­сти инсу­ла­рия это обя­зан­но­сти управ­ля­ю­щих дома­ми и стар­ших двор­ни­ков. Упо­мя­ну­то их пять чело­век (6296—6299; 6215); все рабы, один из них, Эрот, «инсу­ля­рий из Пом­пе­е­вых садов» (6299). Чтобы рим­ский ари­сто­крат выстро­ил в сво­ем пар­ке мно­го­квар­тир­ный дом, засе­лен­ный жиль­ца­ми, это немыс­ли­мо. Веро­ят­но дру­гое: у Тав­ров в «Пом­пе­е­вых садах» была инсу­ла — двух- или трех­этаж­ный дом, где поме­ща­лись все мастер­ские, — а мы виде­ли, что у Тав­ров была и прядиль­ня, и шваль­ня, и пра­чеч­ная, и пекар­ня. Тут же жили и работ­ни­ки, при них заня­тые, и вооб­ще все те, кто не обя­зан был, по сво­ей долж­но­сти, нахо­дить­ся непо­сред­ст­вен­но при хозя­е­вах. Два инсу­ла­рия, этот самый Эрот и Кер­дон, жили одно­вре­мен­но. Что у Тав­ров име­лись и дома, насе­лен­ные съем­щи­ка­ми квар­тир, в этом мож­но не сомне­вать­ся. С этим источ­ни­ком дохо­да бога­тые рим­ляне дав­но уже осво­и­лись. Тав­рам при­шлось поста­вить осо­бо­го чело­ве­ка для руко­вод­ства всем этим домо­вым ведом­ст­вом; долж­ность его назы­ва­лась ad aedi­fi­cia; ее зани­мал отпу­щен­ник Эрот (6225). Он про­из­во­дил все юриди­че­ские сдел­ки по куп­ле и про­да­же домов, оформ­лял дого­во­ры с отдель­ны­ми квар­ти­ро­на­ни­ма­те­ля­ми или с арен­да­то­ром, сни­мав­шим всю инсу­лу цели­ком, полу­чал день­ги, при­ни­мал докла­ды от инсу­ла­ри­ев. Инсу­ла­рий дол­жен следить за состо­я­ни­ем зда­ния и за жиль­ца­ми, пони­мать толк в стро­и­тель­ных мате­ри­а­лах и в ремонт­ных работах. Он сооб­щал «ведаю­ще­му зда­ни­я­ми» о всех непо­лад­ках в доме, о жало­бах жиль­цов и состо­ял при нем в под­руч­ных.

В шта­те домо­управ­ле­ния нахо­ди­лись и «амбар­щи­ки» (hor­rea­rii — 6292—6295); их чет­ве­ро, все рабы. «Амба­ры» при част­ных домах это — кар­тин­ные гале­реи, скла­ды доро­гих пред­ме­тов, ино­гда книг⁴. Hor­rea­rii испол­ня­ли при них обя­зан­но­сти убор­щи­ков и сто­ро­жей.

с.89 Самое высо­кое место в управ­ле­нии домом и домаш­ним хозяй­ст­вом зани­мал диспен­са­тор. К нему сте­ка­лись все сче­та и отче­ты, он полу­чал и выда­вал день­ги, состав­лял ведо­мость рас­хо­дов и дохо­дов. Цице­рон в отча­я­нии писал Атти­ку, что он не в состо­я­нии разо­брать­ся в сво­их хозяй­ст­вен­ных делах, пото­му что диспен­са­тор у него сбе­жал (Att., XI, 1). У одной из Ста­ти­лий был свой диспен­са­тор (6272). В колум­ба­рии их трое: два раба, один отпу­щен­ник (6271, 6272, 6266). Этот послед­ний, Т. Ста­ти­лий Авкт, был лич­но­стью при­ме­ча­тель­ной. В колум­ба­рии похо­ро­не­на вся его семья, и в над­пи­сях неиз­мен­но упо­ми­на­ют­ся те род­ст­вен­ные узы, кото­рые соеди­ня­ли покой­но­го с Авк­том. Эти над­пи­си, веро­ят­но, состав­лял он сам в спо­кой­ной уве­рен­но­сти, что бли­зость к нему под­ни­ма­ли умер­ше­го над осталь­ны­ми. Что вну­ши­ло ему это чув­ство? Пост, им зани­мае­мый? Чув­ство соб­ст­вен­но­го досто­ин­ства, выра­ботан­но­го всем внут­рен­ним скла­дом этой суро­вой и сухо­ва­той души? Через руки это­го чело­ве­ка про­хо­ди­ли сот­ни тысяч; он при­об­рел себе толь­ко одно­го раба и того спла­вил Ста­ти­ли­ям. Он пере­жил всех сво­их; над­пись ему, офи­ци­аль­ную и сухую, поста­ви­ла адми­ни­ст­ра­ция колум­ба­рия (6266) — его, види­мо, не люби­ли. Он не был даже чле­ном погре­баль­ной кол­ле­гии, детей не имел, дру­зья­ми не обза­вел­ся. Судь­ба суди­ла ему оди­но­че­ство; он при­ло­жил уси­лия, чтобы сде­лать его пол­ным, счи­тая этот жре­бий един­ст­вен­ным, себя достой­ным.

О том, какие обшир­ные свя­зи были у семьи Тав­ров, мож­но судить по нали­чию долж­но­сти ad he­re­di­ta­tes. Осо­бый чело­век ведал полу­че­ни­ем наследств (6291: отпу­щен­ник Юкунд). Упо­мя­нуть в заве­ща­нии зна­ко­мо­го и отка­зать ему хоть малую толи­ку из сво­его состо­я­ния — это в рим­ском обще­стве того вре­ме­ни акт веж­ли­во­сти почти обя­за­тель­ный. Сум­мы, заве­щае­мые Тав­рам, быва­ли, может быть, вовсе незна­чи­тель­ны­ми, но чис­ло наследств было так вели­ко, что потре­бо­вал­ся чело­век, кото­рый вел бы все дела и ведал все­ми фор­маль­но­стя­ми, свя­зан­ны­ми с их полу­че­ни­ем. Отчет он пред­став­лял диспен­са­то­ру, а может быть, сна­ча­ла само­му хозя­и­ну.

Вид­ное место в хозяй­стве Тав­ров зани­ма­ла сда­ча в арен­ду и сда­ча с под­ряда. Эта фор­ма веде­ния хозяй­ст­вен­ных дел была при­выч­ной с дав­них пор (вспом­ним Като­на), и Тав­ры шли по дав­но про­би­той, тор­ной доро­ге. Долж­ность ad lo­ca­tio­nes зани­мал раб Зена (6316).

Все доку­мен­ты в под­лин­ни­ках или копи­ях: заве­ща­тель­ные рас­по­ря­же­ния, дого­во­ры, усло­вия, отпуск­ные, ста­рые хозяй­ст­вен­ные отче­ты, брач­ные кон­трак­ты, куп­чие, запро­даж­ные — все это хра­ни­лось в архи­ве, кото­рым ведал архи­ва­ри­ус — табу­ля­рий (6358—6359). У Ста­ти­ли­ев один табу­ля­рий был раб, дру­гой отпу­щен­ник. На это место выби­ра­ли людей испы­тан­ной чест­но­сти, в кото­рых были уве­ре­ны, что их не соблаз­нит ника­кая взят­ка, что они не выкра­дут доку­мен­та, нуж­но­го вра­гам семьи, ниче­го не под­де­ла­ют и вооб­ще не под­ве­дут хозя­и­на. Что они долж­ны быть хоро­шо гра­мот­ны­ми, это само собой разу­ме­ет­ся.

В хозяй­стве Тав­ров бро­са­ет­ся в гла­за одна осо­бен­ность: у них «все свое». Рим полон булоч­ных и пека­рен; у них хлеб пекут дома; во мно­же­стве лавок, на Этрус­ской ули­це, в Субу­ре про­да­ют­ся вся­че­ские тка­ни и гото­вая одеж­да, — у них прядут и ткут дома. Ста­рая тра­ди­ция, еще от тех вре­мен, когда хозяй­ка сама и пря­ла и вози­лась у хлеб­ной печи? Может быть, до неко­то­рой сте­пе­ни. Но, думаю, в еще боль­шей сте­пе­ни жела­ние чув­ст­во­вать хозяй­ст­вен­ную автар­кию: «у меня все свое, и я ни от кого не зави­шу». Мар­ци­ал наслаж­дал­ся созна­ни­ем, что у него на оча­ге дро­ва из соб­ст­вен­но­го леса, и он ест яйца от сво­их кур (I, 55). У Ста­ти­ли­ев с.90 раз­мах, конеч­но, шире; но обза­во­дить­ся соб­ст­вен­ным пер­со­на­лом по всем хозяй­ст­вен­ным ста­тьям — у них и пека­ри, и пря­хи, и фул­ло­ны, и масте­ро­вые — их застав­ля­ло то же самое чув­ство.

2

Над­пи­си ниче­го не гово­рят о быте рабов, но раз­глядеть неко­то­рые чер­ты их внут­рен­не­го обли­ка поз­во­ля­ют.

В этой раб­ской «город­ской семье» суще­ст­ву­ют дру­же­ские свя­зи. Если чело­ве­ку хочет­ся, пусть очень скром­но, почтить память умер­ше­го, пусть толь­ко выде­лить его имя над­пи­сью, чуть отли­чаю­щей­ся от офи­ци­аль­ных, стан­дарт­но-серых, то уже это свиде­тель­ст­ву­ет о том, что остав­ше­му­ся в живых не был без­раз­ли­чен покой­ный. Ста­вят ли над­пись «това­ри­щу по раб­ству», «сожи­те­лю» или «доро­го­му дру­гу сво­е­му» — эти сло­ва гово­рят о нали­чии теп­ло­го чув­ства, доб­рой свя­зи меж­ду людь­ми. Ино­гда она суще­ст­ву­ет толь­ко меж­ду дву­мя, ино­гда охва­ты­ва­ет и боль­шее чис­ло людей — есть дру­же­ские круж­ки. Пись­мо­нос­ца Дио­меда «хоро­нят сожи­те­ли» (con­tu­ber­na­les — 6357), но при­двер­ни­цу Опта­ту «дру­зья» (6326); лек­ти­ка­рию Аст­ра­га­лу поста­ви­ли над­пись «на свои день­ги» чет­ве­ро чело­век (6306); о памя­ти лек­ти­ка­рия Ага­фо­на поза­бо­ти­лись трое (6303). Раб, осво­бо­див­шись, не отво­ра­чи­ва­ет­ся от това­ри­ща, остав­ше­го­ся рабом: отпу­щен­ник Модест был «доро­гим дру­гом» рабу Аме­ри­мну (6487). Ино­гда друж­ба соеди­ня­ет раба и его вика­рия (6275, 6435). Рабы не толь­ко дру­жат; в этой среде есть иде­ал друж­бы, выра­жен­ный совер­шен­но шил­ле­ров­ски­ми сло­ва­ми: «быть дру­гом дру­гу» (6548). Насто­я­щий друг верен; друж­ба и вер­ность это нечто нераздель­ное. «Каким дру­гом был он дру­гу, какой вер­но­сти, это засвиде­тель­ст­во­ва­ла его смерть» (6275) — эту над­пись поста­вил сво­е­му вика­рию Фав­сту диспен­са­тор Эрот. Что сде­лал Фавст, чтобы заслу­жить такие сло­ва? Не зна­ем, да это и неваж­но. Важ­но то, как рас­це­ни­ва­ет­ся его посту­пок и что в нем доро­го и важ­но. Очень любо­пыт­на еще одна над­пись (6308): «Юкунд, лек­ти­ка­рий Тав­ра. Пока жил, муж был, и себя и дру­гих защи­щал. Пока жил, чест­но жил». Эта фра­за неуме­лая, взъеро­шен­ная, по содер­жа­нию потря­саю­ща (Момм­зен сде­лал к этой над­пи­си насмеш­ли­вое при­ме­ча­ние: «Похва­ла, достой­ная носиль­щи­ка» — и был неправ). Вот что ува­жа­ют в раб­ской среде, вот что зна­чит для этих людей «чест­но жить»: уметь посто­ять за себя (чув­ство соб­ст­вен­но­го досто­ин­ства), всту­пить­ся за сво­их, не спря­тать­ся и не дрог­нуть перед силь­ным обид­чи­ком. Когда Сене­ка писал, что высо­кая душа может жить и в рабе и в сво­бод­ном, он не про­сто повто­рял стои­че­ские азы, а сде­лал вывод из слу­ча­ев, кото­рые наблюдал в жиз­ни.

Есть свя­зи меж­ду уче­ни­ка­ми и учи­те­лем: Антио­ха хоро­нят уче­ни­ки — мас­са­жи­сты (6376); дво­рец­ко­го Фелик­са — уче­ник Гилар (6240); куби­ку­ля­рия Алте­ра — учи­тель Астер (6254). Чему учил Антиох, это ясно, но чему учи­ли Астер и Феликс?⁵

В над­пи­сях про­хо­дят перед нами и семьи рабов. Жены чтят память сво­их мужей, а мужья жен. Ино­гда это люди юриди­че­ски рав­но­прав­ные — отпу­щен­ник и отпу­щен­ни­ца, раб и рабы­ня, но быва­ет, что раб женат на отпу­щен­ни­це (6250). Есть над­пи­си, в кото­рых роди­те­лей поми­на­ют дети: дочь (6566), сыно­вья (6301, 6540). Роди­те­ли опла­ки­ва­ют детей: врач Люса с женой скор­бят над доче­рью и сыном (6319); Фавст и Ево­хия над дву­мя сыно­вья­ми (6441—6442). Сохра­ня­ют­ся свя­зи меж­ду бра­тья­ми и сест­ра­ми: пись­мо­нос­ца Софро­на схо­ро­ни­ла сест­ра (вме­сте с женой — (6358)), отпу­щен­ни­ка Гер­ме­рота — сест­ра Евти­хида (6541). Евтих с.91 куби­ку­ля­рий закрыл нишу с пеп­лом бра­та, вела­рия, таб­лич­кой с изо­бра­же­ни­я­ми инстру­мен­тов его ремес­ла (6258); ста­ри­ка Евти­ха похо­ро­ни­ли его бра­тья и друг Зена (6371); Нике­рота брат Гер­ме­рот (6468). Ино­гда пом­нят о род­стве и более даль­нем: Гани­мед, отпу­щен­ник Тав­ра, ста­вит над­пись фул­ло­ну Фав­сту «сво­е­му род­ст­вен­ни­ку» (cog­na­to suo — 6288), а Гер­ми­о­на сво­е­му дяде, отпу­щен­ни­ку Фила­дель­фу «за род­ст­вен­ное его к ней отно­ше­ние» (6469).

Толь­ко в четы­рех семьях детей похо­ро­ни­ли оба роди­те­ля — и отец, и мать. Чаще ребен­ку ста­вит над­пись толь­ко мать, ино­гда даже не упо­ми­ная сво­его име­ни. Отец умер? был совер­шен­но рав­но­ду­шен к сво­е­му ребен­ку? а может быть, мать и сама не зна­ет, кто отец?

Быва­ют слу­чаи, что отец один хоро­нит ребен­ка. Остал­ся вдов­цом? не был «офи­ци­аль­но» женат? И тут мы стал­ки­ва­ем­ся с рядом над­пи­сей-зага­док. Это над­гро­бия, кото­рые пишет жен­щине муж­чи­на или муж­чине жен­щи­на без вся­ко­го ука­за­ния на то, что их свя­зы­ва­ло. Это не род­ные: род­ст­вен­ные отно­ше­ния все­гда быва­ют ука­за­ны; ско­рее все­го тут брач­ная связь. По какой при­чине о ней не объ­яв­ля­ют? Урба­на, вика­рия Соси­кра­та, име­ла какие-то осно­ва­ния скры­вать от хозя­и­на свой союз с Эротом, а Кли­мент, хоро­нив­ший Гила­ру, вика­рию Ясо­на, не желал дово­дить до обще­го сведе­ния, что свя­зы­ва­ло его с Гила­рой (6224, 6377). Но поче­му Анте­рот, напи­сав­ший на таб­лич­ке «сво­ей Милен­сии» (6404), не назвал ее про­сто женой? Поче­му Дона­та поста­ви­ла над­пись куби­ку­ля­рию Гли­ко­ну (6260)? Пря­ху Мес­сию хоро­нил ее зем­ляк Иакинф: свя­зы­ва­ла их, уро­жен­цев глу­хой Дар­да­нии (6343), толь­ко память о дале­кой родине? Есте­ствен­но воз­ни­ка­ет вопрос, поче­му брач­ную связь скры­ва­ют при жиз­ни и мол­чат о ней после смер­ти близ­ко­го чело­ве­ка. Посмот­рим, кто в откры­тую гово­рит о сво­ем бра­ке.

Тут будет и «ари­сто­кра­тия»: инсу­ля­рий, дво­рец­кий, диспен­са­тор, лич­ный сек­ре­тарь хозя­и­на, врач, табу­ля­рий, мас­са­жист; тут будут и рабы низ­ше­го ран­га: пись­мо­но­сец и пря­ха, засоль­щик, што­паль­щи­ца, три пары «без спе­ци­аль­но­сти», конеч­но, не зани­мав­шие высо­ко­го места в раб­ской иерар­хии. Дело, по-види­мо­му, не в поло­же­нии раба. В чем же? Хозя­ин не поз­во­лял женить­ся? но если раб пре­зрел этот запрет, то ута­ить запре­щен­ный брак было невоз­мож­но: так или ина­че, но до хозяй­ских ушей обя­за­тель­но дошло бы, что этот при­каз нару­шен, и тут рабу, конеч­но, не поздо­ро­ви­лось бы. Раб, види­мо, про­сто пред­по­чи­тал сво­бод­ную связь, кото­рую захо­тел — порвал, захо­тел — сохра­нил. Брак, заклю­чен­ный глас­но, объ­яв­лен­ный, юриди­че­ски рас­смат­ри­вал­ся как неза­кон­ное, ни к чему не обя­зы­ваю­щее сожи­тель­ство, но фак­ти­че­ски при­зна­вал­ся насто­я­щим бра­ком и разо­рвать его по соб­ст­вен­но­му про­из­во­лу было нель­зя: суще­ст­во­ва­ли тут какие-то непи­са­ные, но стро­го соблюдае­мые пра­ви­ла.

Над­пи­си, осо­бен­но над­пи­си, зака­зан­ные раба­ми, ску­пы на изъ­яв­ле­ния чувств: не все­гда есть день­ги запла­тить за боль­шую над­пись, нет места раз­лить­ся в сло­вах и чув­ствах, нет и слов эти чув­ства выра­зить. Имя, долж­ность, ино­гда воз­раст умер­ше­го, стан­дарт­ный эпи­тет — вот и все. Но ино­гда душа тре­бо­ва­ла чего-то боль­ше­го, более ярко­го, более инди­виду­аль­но­го. Зака­зы­ва­ют сти­хи, дик­ту­ют рез­чи­ку свою над­пись. Врач Люса напи­сал сво­е­му сыну Гра­ту эпи­та­фию в сти­хах (6319). В неук­лю­жей, спу­тан­ной, не совсем гра­мот­ной над­пи­си рабы­ня, поте­ряв­шая мужа и пяти­лет­не­го сына, пыта­ет­ся выра­зить одоле­ваю­щую ее скорбь: «любовь моя, слад­чай­ший сын мой» обра­ща­ет­ся она к маль­чи­ку; назы­ва­ет мужа «дру­гом бли­жай­шим», себя «несчаст­ной женой». Все это сбив­чи­во, взлох­ма­че­но, но в пута­ни­це сво­ей крас­но­ре­чи­во пере­да­ет смя­те­ние жен­ской души, не пом­ня­щей себя от горя. А вот две совсем дру­гих над­пи­си: одна постав­ле­на дво­рец­ким Фило­ло­гом жене (сов­мест­но с кра­силь­щи­ком — с.92 co­lo­ra­tor — Ама­ран­том, конеч­но, близ­ким к семье чело­ве­ком): «Хоро­шо отды­хай, Гила­ра. Если умер­шие что-либо чув­ст­ву­ют, вспо­ми­най о нас. Мы тебя нико­гда не забудем» (6250); дру­гая Даф­ни­сом (впо­след­ст­вии отпу­щен­ни­ком): «Здесь лежит Фау­стил­лик, семи лет от рож­де­ния. Поста­вил его тата» (6443), толь­ко умень­ши­тель­ное «Фау­стил­лик» и не офи­ци­аль­ное «pa­ter», а так, как звал его маль­чик, — «тата» — какая бла­го­род­ная сдер­жан­ность стро­гой скор­би!

3

В колум­ба­рии Тав­ров хоро­ни­ли и рабов, и отпу­щен­ни­ков. Име­на послед­них писа­ли обыч­но цели­ком — сра­зу вид­но, что их патро­на­ми были Ста­ти­лии; что каса­ет­ся рабов, то имя хозя­и­на (в род. пад.) при­бав­ля­лось обыч­но толь­ко в том слу­чае, если умер­ше­го хоте­ли как-то выде­лить: «носиль­щик Тав­ра»; «мас­са­жист Тав­ра-сына». Име­ет­ся, одна­ко, еще кате­го­рия рабов, заня­тых в хозяй­стве Тав­ров, к име­ни кото­рых при­со­еди­не­но про­зви­ще с окон­ча­ни­ем на -anus: Auc­tia­nus, Phi­le­ro­tia­nus и т. д. Уже Момм­зен заме­тил, что это рабы Ста­ти­ли­е­вых отпу­щен­ни­ков и про­зви­ще дано им по име­ни их вла­дель­цев. Поче­му эти люди работа­ют у Ста­ти­ли­ев? может быть, отпу­щен­ник послал их, как выпол­ни­те­лей ope­rae, обя­за­тель­ных работ на патро­на? но Авкт диспен­са­тор работал у патро­на сам. Приот­кры­ва­ет­ся дру­гая воз­мож­ность: отпу­щен­ник отда­вал вна­ем сво­его раба патро­ну. Зачем эти рабы пона­до­би­лись Тав­рам? Спе­ци­аль­ность неко­то­рых поме­че­на в над­пи­сях: повар, фул­лон, ткач, ведаю­щий под­ряда­ми, пере­пис­чик, лек­ти­ка­рий, «сопро­вож­даю­щий». На обе послед­ние долж­но­сти мож­но было взять за силу, лов­кость, пред­ста­ви­тель­ность — это дары при­род­ные, но ни пере­пис­чи­ка­ми, ни зна­то­ка­ми зако­нов люди не рож­да­ют­ся. Каким обра­зом у «вче­раш­них рабов» ока­за­лись такие масте­ра, что их услу­га­ми захо­те­ли вос­поль­зо­вать­ся в одном из пер­вых домов Рима?

Пере­смот­рим состав рабов и отпу­щен­ни­ков. У Ста­ти­лия Бас­са из пяти рабов двое маль­чи­ков: Евфим «раб Бас­са» (6439) и Кон­стант (6427) — оба умер­ли малень­ки­ми. Сре­ди 19 рабов Посидиппа чет­ве­ро детей: Кон­ди­ци­он (умер 5 лет), Они­сим (умер 7 лет), Яну­а­рий (умер 14 лет) и Феба (умер­ла 12 лет). Это не дети Посидиппа (это было бы отме­че­но); Они­сим пря­мо назван рабом; Феба отпу­щен­ни­цей. Само собой напра­ши­ва­ет­ся пред­по­ло­же­ние, что отпу­щен­ник поку­па­ет ребен­ка. Он сто́ит, конеч­но, гораздо дешев­ле взрос­ло­го, а умрет, тоже убы­ток неве­лик — и обу­ча­ет его сам хозя­ин или отда­ет в уче­ние, кото­рое обхо­дит­ся, надо думать, недо­ро­го: эти люди пре­вос­ход­но высчи­ты­ва­ли, что выгод­но и что убы­точ­но. Обу­чен­ный раб, «раб-спе­ци­а­лист» ста­но­вил­ся дли­тель­но не исся­кав­шим источ­ни­ком дохо­да: он работал на хозя­и­на в раб­ском состо­я­нии и выку­пал­ся на сво­бо­ду круг­лень­кой сум­мой. Глаз­ной врач из Асси­зи запла­тил хозя­и­ну 50 тыс. выку­па. Отпу­щен­ник шел тут доро­гой, про­ло­жен­ной рас­чет­ли­вы­ми рабо­вла­дель­ца­ми в сти­ле Като­на или Атти­ка.

Из отпу­щен­ни­ков Тав­ро­ва дома чаще все­го упо­ми­на­ет­ся Посидипп. Сам он у Ста­ти­ли­ев уже не работал, но рабов его упо­мя­ну­то 19 чело­век; тро­их он отпу­стил на волю. Один из них, умер­ший 21 года, назван ver­na, т. е. рабом, родив­шим­ся в доме сво­его гос­по­ди­на; Посидипп, сле­до­ва­тель­но, уже боль­ше 20 лет вел свое хозяй­ство. За это вре­мя он соста­вил себе такое состо­я­ние, что ему пона­до­бил­ся диспен­са­тор, и он стал пере­кра­и­вать свою жизнь по мер­ке патро­на; завел себе пова­ра и куби­ку­ля­рия. Если у Т. Ста­ти­лия Тав­ра есть лакей, поче­му не иметь лакея Посидиппу? Перед нами из повсе­днев­ной жиз­ни, не с книж­ных стра­ниц появ­ля­ет­ся чело­век из чис­ла тех, кото­рые дово­ди­ли до бешен­ства Юве­на­ла и Мар­ци­а­ла, и не их одних.

с.93 Дру­гие отпу­щен­ни­ки гораздо скром­нее: они или еще не успе­ли обза­ве­стись боль­шим шта­том, или в нем не нуж­да­ют­ся: два-три раба и все.

В колум­ба­рии Ста­ти­ли­ев почти ¹∕₃ над­пи­сей (110) постав­ле­на отпу­щен­ни­кам: 99 над­пи­сей отпу­щен­ни­кам Ста­ти­ли­ев; 11 — чьим-то отпу­щен­ни­кам, работав­шим в хозяй­стве Ста­ти­ли­ев, 22 — отпу­щен­ни­кам Ста­ти­ли­е­вых отпу­щен­ни­ков. Почти ¹∕₃ погре­бен­ных в колум­ба­рии при­над­ле­жит к отпу­щен­ни­кам. Кро­ме того, в колум­ба­рии име­ет­ся 28 над­пи­сей вика­ри­ев, кото­рые при­над­ле­жа­ли 25 рабам Ста­ти­ли­ев. Думаю, что этих вика­ри­ев было гораздо боль­ше; осто­рож­но­сти ради беру толь­ко тех, при име­ни кото­рых сто­ит «вика­рий». Из 28 вика­ри­ев 12 жен­щин — почти поло­ви­на. Вряд ли слу­чай­ность. При­ме­ча­тель­но и то, что раб не вхо­дит в связь с хозяй­ской рабы­ней; ему нужен чело­век, кото­рый бы от него цели­ком зави­сел и толь­ко его бы обслу­жи­вал; его «намест­ни­ца» или «слу­жан­ка» (vi­ca­ria, an­ci­lia) будет вести его нехит­рое хозяй­ство и станет его налож­ни­цей. У него есть сред­ства, чтобы при­об­ре­сти эту слу­жан­ку и содер­жать ее и детей, от нее при­жи­тых. И что еще важ­нее: у него есть уве­рен­ность, что вика­рию от него не отбе­рут, и жизнь, кото­рую он нала­жи­вал, не рухнет, взо­рван­ная хозяй­ским капри­зом. Но как рабу уда­лось ско­пить денег на покуп­ку раба или рабы­ни, откуда он возь­мет сред­ства их кор­мить и оде­вать? Не явля­ют­ся ли эти свое­об­раз­ные рабо­вла­дель­цы раба­ми, кото­рые, гово­ря нашим язы­ком, «отпу­ще­ны на оброк»: полу­чив от хозя­и­на неко­то­рую сум­му, они откры­ва­ют мастер­скую-лав­ку и начи­на­ют само­сто­я­тель­ную жизнь. Свой долг, про­цен­ты и «оброк» они посте­пен­но выпла­чи­ва­ли хозя­и­ну, а если доля им улы­ба­лась, то и при­кап­ли­ва­ли денег на выкуп. Жизнь этих людей подер­ну­та таким тума­ном, что раз­глядеть мож­но толь­ко общие очер­та­ния, какую-то рас­плыв­ча­тую, едва уло­ви­мую схе­му. И так дорог быва­ет слу­чай, когда этот туман чуть поредел, и перед нами живой чело­век и живая жизнь, хоть в кус­ках, хоть в обрыв­ках, но реаль­ная, кон­крет­ная — жизнь Хре­ста, раба Авк­та, уже зна­ко­мо­го нам диспен­са­то­ра, кото­ро­го он за нена­доб­но­стью при­стро­ил Тав­рам к их амфи­те­ат­ру сто­ро­жем или при­двер­ни­ком (6228). Место было спо­кой­ное и нех­ло­пот­ли­вое, но в буду­щем ниче­го не сули­ло, и моло­дой раб, пред­при­им­чи­вый и сме­лый, решил устро­ить свою судь­бу по-ино­му. При­ва­ли­ло ли ему какое-то ска­зоч­ное сча­стье, и он сра­зу раз­бо­га­тел, попро­сил ли он денег у Авк­та или через Авк­та у само­го хозя­и­на, но толь­ко он при­об­рел раба, поста­вил его на свое место, а сам взял­ся за какое-то дело на сто­роне. Оно пошло; он при­об­рел еще вика­рия (6385); была у него и «слу­жан­ка», от кото­рой имел он дочь. Жен­щине этой он вну­шил глу­бо­кое почте­ние к себе; умер­шую малют­ку (девоч­ка умер­ла 3 лет) она вели­ча­ет «вика­ри­ей Хре­ста Авк­ти­а­но­ва», счи­тая, види­мо, это вели­кой честью (6398). Отцом этот удач­ли­вый и лов­кий чело­век был пре­сквер­ным: смерть девоч­ки его нисколь­ко не тро­ну­ла — не до этой мелюзги! Поко­рил он не одну свою намест­ни­цу: он сумел настоль­ко понра­вить­ся Тав­ру, что тот поже­лал иметь его соб­ст­вен­ным рабом и купил его у Авк­та. «Хрест, раб Тав­ра» при­об­рел третье­го раба (6390), и в кон­це кон­цов мы заста­ем «Т. Ста­ти­лия Хре­ста» (6406) уже отпу­щен­ни­ком.

Нали­чие рабов-рабо­вла­дель­цев есте­ствен­но ста­вит вопрос, поче­му хозя­ин вме­сто того, чтобы при­об­ре­тать рабов само­му, раз­ре­шил обза­ве­стись ими рабу? поче­му он устра­ня­ет­ся от непо­сред­ст­вен­но­го рас­по­ря­же­ния ими, поче­му усту­па­ет свои пра­ва соб­ст­вен­но­му рабу? Он явно сла­га­ет на него какие-то свои заботы, какую-то свою тяготу. В чем дело?

Появ­ле­ние рабов, кото­рые явля­ют­ся в то же вре­мя и рабо­вла­дель­ца­ми, рас­ту­щее чис­ло отпу­щен­ни­ков, зако­но­да­тель­ство, забот­ли­вое к ним и охра­ня­ю­щее их пра­ва, — все это по суще­ству сво­е­му настоль­ко про­ти­во­ре­чит самой сущ­но­сти рабо­вла­дель­че­ско­го строя, что вызвать эти явле­ния мог­ли с.94 толь­ко при­чи­ны пер­во­сте­пен­ной важ­но­сти. Хозяй­ст­вен­ная обста­нов­ка сло­жи­лась так, что раб стал невы­го­ден, и в самом поло­же­нии его заме­ти­ли при­чи­ны, по каким работа его не мог­ла удо­вле­тво­рить тре­бо­ва­ни­ям совре­мен­но­го ему дня.

Уже Катон при­шел к мыс­ли, что раба надо как-то заин­те­ре­со­вать в рабо­те и рас­по­ло­жить к хозя­и­ну. Пер­вый урок «угож­де­ния рабу» был дан им; он сам про­бил брешь в систе­ме обхож­де­ния с рабом, им же пред­пи­сан­ной: сыт­но его кор­мить, теп­ло оде­вать и следить, чтобы все его вре­мя было запол­не­но работой и сном (Plut., Ca­to mai., 21). Ока­за­лось, что это­го мало: рабам, кото­рые смот­рят за вола­ми, надо делать какие-то поблаж­ки, «до неко­то­рой сте­пе­ни угож­дать им» (Cat., 5, 6), чтобы они луч­ше уха­жи­ва­ли за ско­ти­ной. Жена Като­на кор­мит гру­дью кро­хот­ных ver­nae, наде­ясь этим создать доб­рые отно­ше­ния меж­ду сво­им сыном и его раба­ми (Plut., Ca­to mai., 20). Инте­рес­но про­следить, как рост хозяй­ст­вен­ных запро­сов и неко­то­рое улуч­ше­ние быта рабов идут рука об руку. Это мож­но хоро­шо наблюдать в сель­ском хозяй­стве. В I в. до н. э., когда стране потре­бо­ва­лись бо́льшие уро­жаи, а хозя­и­ну бо́льшие дохо­ды, начи­на­ют пере­смат­ри­вать дедов­скую агро­тех­ни­ку и впер­вые отчет­ли­во осо­зна­ют, какое зна­че­ние она име­ет, как важ­но, чтобы каж­дая работа в поле, в саду, в вино­град­ни­ке была выпол­не­на хоро­шо и ста­ра­тель­но. Глав­ный работ­ник в сель­ском хозяй­стве — раб, и чтобы он хоро­шо работал, надо вну­шить ему «бла­го­же­ла­тель­ность к хозя­и­ну». Рабу раз­ре­ше­но заве­сти семью, иметь кое-какую соб­ст­вен­ность; хозя­ин вво­дит награ­ды и поощ­ре­ния; бичом раз­ре­ша­ет­ся дей­ст­во­вать толь­ко, если сло­ва бес­силь­ны (Varr., r. r., I, 17, 5—7). Колу­мел­ла, хозя­ин-рацио­на­ли­за­тор, созда­ет целую систе­му обра­ще­ния с рабом; хозя­и­ну вме­не­но в обя­зан­ность забо­тить­ся не толь­ко о пище, одеж­де и жилье раба: в рабе надо про­будить чув­ство соб­ст­вен­но­го досто­ин­ства, инте­рес к рабо­те, пре­дан­ность хозя­и­ну (I, 8, 15—19). Без хоро­ше­го работ­ни­ка ника­кие улуч­ше­ния в хозяй­стве невоз­мож­ны — Колу­мел­ла это хоро­шо пони­мал, но пони­мал он так­же, что пре­вра­тить раба в тако­го работ­ни­ка мож­но толь­ко, если хозя­ин энер­гич­но возь­мет­ся за улуч­ше­ние его жиз­ни и будет сам неусып­но следить за тем, что тво­рит­ся в хозяй­стве. Став­ка в основ­ном была на хозя­и­на (I, 1, 18). Неда­ром он реко­мен­до­вал отда­вать име­ния, куда хозя­ин загляды­вал ред­ко, в арен­ду коло­нам (I, 7, 6); неда­ром так вни­ма­тель­но и подроб­но оста­но­вил­ся на харак­те­ри­сти­ке усло­вий, при кото­рых у хозя­и­на будут сидеть на зем­ле посто­ян­ные работя­щие коло­ны. Колу­мел­ла наста­и­вал на том, что хозяй­ство может хоро­шо идти толь­ко при непре­стан­ном подъ­еме агро­тех­ни­ки; его совре­мен­ни­ки созна­тель­но отка­зы­ва­лись от вся­ких улуч­ше­ний в хозяй­стве (II, 1, 7; 2, 24; 11, 6—7; III, 3, 4—6). Колу­мел­ла метал гро­мы про­тив этих «невежд», но «невеж­ды» гораздо луч­ше, чем он, фан­та­зер и меч­та­тель, учи­ты­ва­ли реаль­ную обста­нов­ку и пони­ма­ли, что кое-как удер­жать­ся со сво­им хозяй­ст­вом они смо­гут лишь, не вво­дя ника­ких усо­вер­шен­ст­во­ва­ний, пото­му что усо­вер­шен­ст­во­ва­ния эти потре­бу­ют толь­ко лиш­них рас­хо­дов и пой­дут пра­хом при отсут­ст­вии неуклон­но­го хозяй­ско­го над­зо­ра, при пас­сив­ном сопро­тив­ле­нии рабов, кото­рых вовсе не так лег­ко вос­пла­ме­нить энту­зи­аз­мом к рабо­те, кото­рая потре­бу­ет от них бо́льших уси­лий, но не при­не­сет им ника­кой реаль­ной выго­ды (Plin., h. n., XVIII, 36—39). Хозяй­ст­вен­ная жизнь про­ры­ва­ет себе новое рус­ло — она отвер­га­ет раба; ей нужен чело­век, кров­но заин­те­ре­со­ван­ный в хоро­шей рабо­те. То, что про­ис­хо­ди­ло в сель­ском хозяй­стве, про­ис­хо­ди­ло, конеч­но, и в любой мастер­ской. Что хозя­ин ее заду­мы­вал­ся над тем, как повы­сить про­дук­тив­ность работы сво­их масте­ров и ее доход­ность, это несо­мнен­но; что мысль о необ­хо­ди­мо­сти заин­те­ре­со­вать раба в его рабо­те мате­ри­аль­но при­хо­ди­ла ему в голо­ву, это дока­зы­ва­ет инсти­тут пеку­лия. В этом направ­ле­нии с.95 хозя­ин и реша­ет дей­ст­во­вать: пусть раб заведет соб­ст­вен­ное дело и при­об­ре­тет себе рабов — это изба­вит хозя­и­на от нуд­ной необ­хо­ди­мо­сти посто­ян­но­го и мало дости­гаю­ще­го цели над­зо­ра за ним — пусть дей­ст­ву­ет на свой страх и риск. Так появ­ля­ет­ся раб «на обро­ке». Этот чело­век дер­жит в руках свою судь­бу: от его энер­гии, работо­спо­соб­но­сти и раз­во­рот­ли­во­сти зави­сит вся даль­ней­шая жизнь и его, и его семьи. Хозя­ин, отпус­кая, дал ему денег взай­мы: он рас­по­ря­жа­ет­ся ими и с береж­но­стью скуп­ца, и с разум­ной сме­ло­стью дело­во­го чело­ве­ка. Он най­мет скром­ную табер­ну, при­об­ре­тет одно­го-двух рабов; будет работать с ними сам до упа­ду, им не даст спус­ка — у него не вырвешь­ся из мастер­ской, не побе­га­ешь зря по горо­ду, но все же чело­век он свой: сам работа­ет, не раз­ги­ба­ясь, ест ту же еду, за стол поса­дит рядом с собой. При уме­нии и уда­че раб-рабо­вла­де­лец ско­ро воз­вра­тит хозя­и­ну свой долг и начнет наби­рать денег себе на выкуп. В каче­стве отпу­щен­ни­ка он сохра­нит ряд обя­за­тельств по отно­ше­нию к сво­е­му быв­ше­му хозя­и­ну, отныне сво­е­му патро­ну; хозя­ин изба­вил­ся от раба, с кото­рым ему ста­ло неуют­но. Тут мы под­хо­дим к идео­ло­ги­че­ским при­чи­нам, по кото­рым хозя­и­ну хоте­лось отде­лать­ся от раба.

У Като­на был обра­зо­ван­ный раб Хилон, кото­ро­го он отда­вал внай­мы в каче­стве учи­те­ля. Хилон умер рабом; Като­ну и в голо­ву не при­хо­ди­ло его осво­бо­дить. А рабо­вла­дель­цы послед­не­го века Рес­пуб­ли­ки неод­но­крат­но осво­бож­да­ют рабов «за их обра­зо­ван­ность», как заме­ча­ет Све­то­ний (De clar gram. et. rhet., pas­sim). «Слав­ные грам­ма­ти­ки и рито­ры», о кото­рых он повест­ву­ет, почти все отпу­щен­ни­ки. Ста­ло неудоб­но, чтобы чело­век, объ­яс­нив­ший «Тимея» и знав­ший наизусть чуть не все­го Гоме­ра, завя­зы­вал тебе баш­ма­ки. Пред­ки подоб­ной нелов­ко­сти не чув­ст­во­ва­ли. Не все рабы, прав­да, чита­ли Пла­то­на и декла­ми­ро­ва­ли «Или­а­ду»; в боль­шин­стве это были люди полу­гра­мот­ные, но и с ними хозя­ин как-то утра­тил преж­нюю «про­стоту» в обра­ще­нии. Он не может обой­тись без раба, он при­учен смот­реть на него, как на суще­ство низ­шее, но вокруг него в возду­хе носят­ся какие-то идеи, кото­рые не дают ему проч­но дер­жать­ся на этой пози­ции. Какой-то чудак садит­ся за стол вме­сте со сво­и­ми раба­ми; это бога­тый и вид­ный чело­век, и его гром­ко одоб­ря­ют (Sen., epist., 47, 1—2). Раз­гне­ван­ная хозяй­ка уда­ри­ла изо всех сил зер­ка­лом нелов­кую рабы­ню, так что та упа­ла без созна­ния; этот язва Мар­ци­ал осла­вил ее по все­му горо­ду (II, 66). Куда ни пой­дешь, всюду наткнешь­ся на сто­и­ка, и это не толь­ко голод­ные гре­ки в изо­рван­ных пла­щах, вскло­ко­чен­ные и гряз­ные; почтен­ные отцы семейств, знат­ные сена­то­ры гово­рят о равен­стве всех людей; ока­зы­ва­ет­ся, что рабы это «млад­шие бра­тья». Что тут делать? как себя вести? Это душев­ное настро­е­ние под­готов­ля­лось дав­но и посте­пен­но; семе­на стои­че­ско­го уче­ния, при­ня­то­го и глу­бо­ко усво­ен­но­го зна­чи­тель­ной частью рим­ско­го обра­зо­ван­но­го обще­ства, упа­ли на поч­ву хоро­шо обра­ботан­ную. Над душа­ми сво­их хозя­ев ста­ра­тель­но потруди­лись рабы — и раб­ские вос­ста­ния, и эпо­ха граж­дан­ских войн, и домаш­ние неуряди­цы, и беды — все втол­ко­вы­ва­ло гос­по­ди­ну, что его раб нечто боль­шее, чем про­стая вещь или рабо­чая ско­ти­на. От этой мыс­ли до при­зна­ния раба «млад­шим бра­том» путь был уже не таким дале­ким.

Уже в I в. н. э. видим мы пер­вые при­зна­ки начи­наю­щих­ся соци­аль­ных сдви­гов в рабо­вла­дель­че­ском строе; до смер­ти ему еще дале­ко, но моги­лу ему уже нача­ли рыть, и в рабо­те этой объ­еди­ни­лись рабо­вла­дель­цы, сдаю­щие свою зем­лю коло­нам, отпус­каю­щие рабов на оброк и осво­бож­даю­щие их, и государ­ст­вен­ная власть, осто­рож­но и созна­тель­но покро­ви­тель­ст­ву­ю­щая отпу­щен­ни­кам.