История рабства в античном мире

Том II
Рабство в Риме

Глава вторая

ИСТОЧНИКИ РАБСТВА В РИМЕ

с.293

Тако­вы были внут­рен­ние источ­ни­ки раб­ства, и мы видим, в какой мере они мог­ли содей­ст­во­вать его рас­про­стра­не­нию. Смерт­ный при­го­вор пре­вра­щал раб­ство в пере­ход­ную сту­пень от сво­бо­ды к смер­ти. Он толь­ко тогда стал содей­ст­во­вать фак­ти­че­ско­му попол­не­нию клас­са рабов, когда впо­след­ст­вии рабам, при­го­во­рен­ным к смер­ти, ста­ли даро­вать жизнь, употреб­ляя их для обще­ст­вен­ных работ в каме­но­лом­нях и руд­ни­ках. В про­ти­во­по­лож­ность это­му пора­бо­ще­ние граж­да­ни­на, отдан­но­го в руки креди­то­ра, сына, про­дан­но­го отцом, было явле­ни­ем весь­ма обыч­ным в эту эпо­ху нище­ты, когда гос­под­ст­во­вал пат­ри­ций, являв­ший­ся почти исклю­чи­тель­ным обла­да­те­лем состо­я­ния и носи­те­лем государ­ст­вен­ной вла­сти. Ото­рван­ный от работы бла­го­да­ря бес­пре­рыв­ным вой­нам, про­стой народ мень­ше выиг­ры­вал от полу­чае­мой добы­чи, чем терял вслед­ст­вие все­воз­мож­ных при­тес­не­ний, так как вой­на боль­ше раз­ру­ша­ет, чем созда­ет, и каким бы посто­ян­ным успе­хом она ни сопро­вож­да­лась, она в силу необ­хо­ди­мо­сти ведет все­гда к разо­ре­нию не толь­ко побеж­ден­но­го, но и победи­те­ля. Чтобы жить он дол­жен был зани­мать, а ростов­щи­че­ские про­цен­ты в этих усло­ви­ях могут иметь толь­ко один фаталь­ный резуль­тат, так как они уве­ли­чи­ва­ют сум­му, под­ле­жа­щую отда­че, по мере того как погло­ща­ют­ся полу­чен­ные день­ги. Поэто­му он едва ли мог избе­жать суро­вых зако­нов о дол­гах, т. е. раб­ства. Боясь увлечь вме­сте с собой всю свою семью бла­го­да­ря тем узам, кото­рые свя­зы­ва­ли ее с его лич­но­стью, он чаще все­го ста­рал­ся отсро­чить при­бли­же­ние это­го несча­стья, рас­про­да­вая ее чле­нов, как бы в роз­ни­цу. Эта жесто­кая необ­хо­ди­мость, вызы­вае­мая нуж­дой, и то сопро­тив­ле­ние и вос­ста­ния, кото­рые она вызы­ва­ла со сто­ро­ны пле­бе­ев, отме­ти­ли наи­бо­лее дра­ма­ти­че­ски­ми чер­та­ми вели­кие собы­тия внут­рен­ней исто­рии Рима, так пре­крас­но опи­сан­ные Титом Ливи­ем. Этих храб­рых людей, сра­жав­ших­ся за пре­де­ла­ми сво­ей роди­ны за неза­ви­си­мость и гос­под­ство, по воз­вра­ще­нии домой ожи­да­ли толь­ко при­тес­не­ния и раб­ство, их сво­бо­да под­вер­га­лась мень­шей опас­но­сти во вре­мя вой­ны сре­ди вра­гов, чем в мир­ное вре­мя сре­ди сво­их сограж­дан¹. Чтобы заста­вить вспых­нуть это нако­пив­ше­е­ся чув­ство зло­бы и доса­ды, доста­точ­но было лишь само­го незна­чи­тель­но­го пово­да. Таким пово­дом при при­бли­же­нии воль­сков (495 г. до н. э.) послу­жи­ло впе­чат­ле­ние, про­из­веден­ное тем ста­ри­ком, кото­рый, блед­ный, исто­щен­ный от пере­жи­тых стра­да­ний, бро­сил­ся в середи­ну тол­пы, неся на себе внеш­ние при­зна­ки сво­их несча­стий. При­зван­ный на вой­ну с саби­на­ми, он был свиде­те­лем уни­что­же­ния сво­его уро­жая, он видел, как его фер­ма погиб­ла в огне, как все его иму­ще­ство было рас­хи­ще­но, как был угнан его скот. Чтобы запла­тить неспра­вед­ли­во жесто­кие нало­ги, с.294 он занял день­ги. Его долг, воз­рос­ший бла­го­да­ря нарас­тав­шим про­цен­там, преж­де все­го погло­тил его поля, пере­шед­шие к нему от пред­ков, затем дру­гое наследие и, нако­нец, как отвра­ти­тель­ная язва, добрал­ся до его тела. Его увел креди­тор, став­ший его гос­по­ди­ном или, вер­нее, пала­чом, — и рядом со сво­и­ми бла­го­род­ны­ми шра­ма­ми он пока­зы­вал кро­ва­вые следы позор­но­го биче­ва­ния. Вид это­го ста­ри­ка и его рас­сказ воз­буж­да­ли тол­пы долж­ни­ков, зака­ба­лен­ных так же, как и он, или толь­ко что осво­бо­див­ших­ся от дол­го­вых обя­за­тельств; слу­хи об этом рас­про­стра­ня­лись по горо­ду, при­бав­ляя ужа­сы вос­ста­ния к опас­но­стям вра­же­ско­го наше­ст­вия. При таких обсто­я­тель­ствах сенат отсту­пал от сво­их жесто­ких тре­бо­ва­ний и пре­до­став­лял кон­су­лам успо­ко­ить тол­пу изда­ни­ем како­го-нибудь эдик­та. Заклю­чен­ным воз­вра­ща­ли сво­бо­ду при усло­вии зачис­ле­ния в вой­ско и гаран­ти­ро­ва­ли непри­кос­но­вен­ность их иму­ще­ства и детей во вре­мя похо­да; но как толь­ко они воз­вра­ща­лись, их сно­ва зако­вы­ва­ли². Два кон­су­ла были, таким обра­зом, ском­про­ме­ти­ро­ва­ны бла­го­да­ря веро­лом­ству сена­та, но Вале­рий, назна­чен­ный дик­та­то­ром, не захо­тел пожерт­во­вать этой поли­ти­ке попу­ляр­но­стью сво­его име­ни. Не будучи в состо­я­нии сдер­жать свое сло­во, он взял его обрат­но, сло­жив с себя свое зва­ние, а народ, наде­ясь теперь толь­ко на само­го себя, отпра­вил­ся на Свя­щен­ную гору, откуда он вер­нул­ся с три­бу­на­ми (493 г. до н. э.).

Три­бу­нат был сво­его рода апел­ля­ци­он­ной инстан­ци­ей, состо­яв­шей из 5—10 чело­век, при­бе­жи­щем, все­гда откры­тым для про­ся­щих, все­гда актив­ным посред­ни­ком в поль­зу угне­тен­ных. Но три­бун мог дей­ст­во­вать толь­ко про­тив зло­употреб­ле­ний, а закон сам по себе был доста­точ­но суров, чтобы давить на народ. Итак, зло не пре­кра­ща­лось. Когда Кай Лици­ний Сто­лон и Люций Секс­тий вклю­ча­ли в свои зна­ме­ни­тые пред­ло­же­ния новый закон о дол­гах, они спра­ши­ва­ли, не пред­по­чи­та­ют ли видеть, как заи­мо­дав­цы обма­ны­ва­ют народ и долж­ник за неупла­ту зако­вы­ва­ет­ся в цепи и под­вер­га­ет­ся пыт­кам; как креди­то­ры каж­дый день уво­дят с фору­ма тол­пы при­суж­ден­ных им людей (ad­dic­tos); как наи­бо­лее бла­го­род­ные дома напол­ня­ют­ся зако­ван­ны­ми в цепи граж­да­на­ми и как каж­дое жили­ще пат­ри­ция пре­вра­ща­ет­ся в тюрь­му³. Эти зако­ны Лици­ния, лик­види­ро­вав­шие про­шлое (в 366 г.), как и те, кото­рые умень­ше­ни­ем (поста­нов­ле­ни­я­ми 354, 347 гг.) и отме­ной ростов­щи­че­ских про­цен­тов (в 354, 347 и 342 гг.) пред­у­смот­ри­тель­но забо­ти­лись о буду­щем, ока­за­лись бес­силь­ны­ми⁴. В государ­стве не суще­ст­во­ва­ло боль­ше зако­ном уста­нов­лен­ных про­цен­тов, но стра­даю­щие чле­ны это­го орга­низ­ма тем не менее были дан­ни­ка­ми выс­ше­го клас­са, обла­да­те­ля богатств и поли­ти­че­ской силы, и ука­зан­ные отно­ше­ния не ста­ли менее суро­вы­ми отто­го, что пере­ста­ли быть регу­ли­ру­е­мы­ми.

Оче­вид­но, что для того, чтобы помочь злу, необ­хо­ди­мо было изме­нить при­ро­ду закла­да, а не усло­вия креди­то­ва­ния: оста­вить обыч­ный про­цент на сум­му дол­га, но осво­бо­дить долж­ни­ка от гаран­тии соб­ст­вен­ной лич­но­стью.

с.295 Как и в слу­ча­ях с Лукре­ци­ей и Вир­ги­ни­ей, так и сей­час пре­ступ­ная страсть одно­го из угне­та­те­лей, зло­употреб­ле­ние сво­ей вла­стью дало тол­чок тому собы­тию, кото­рое, по сло­вам Тита Ливия, поло­жи­ло нача­ло «новой эре сво­бо­ды» для рим­ско­го плеб­са⁵.

Пат­ри­ций из рода Папи­ри­ев полу­чил за дол­ги в каче­стве зало­га сына одно­го пле­бея по име­ни Пуб­ли­ция. Он думал иметь в лице это­го ребен­ка толь­ко раба; но так как чув­ство сво­его сво­бод­но­го про­ис­хож­де­ния воз­вы­ша­ло Пуб­ли­ция над тем поло­же­ни­ем, кото­рое он зани­мал в насто­я­щий момент, то хозя­ин, при­дя в ярость, велел раздеть его и нака­зать роз­га­ми. Моло­дой чело­век, весь истер­зан­ный, убе­жал к наро­ду, гром­ко жалу­ясь на бес­че­стие и жесто­кость креди­то­ра; тол­па, тро­ну­тая несча­сти­ем юно­ши столь неж­но­го воз­рас­та и воз­му­щен­ная нане­сен­ной ему обидой, под­стре­кае­мая пред­став­ле­ни­ем о сво­их соб­ст­вен­ных бед­ст­ви­ях и мыс­лью о сво­их детях, устрем­ля­ет­ся на форум, а оттуда в курию. Это вне­зап­ное вол­не­ние заста­ви­ло кон­су­лов собрать сена­то­ров; все при­бы­вав­шая тол­па бро­си­лась к их ногам, ука­зы­вая на окро­вав­лен­ное тело жерт­вы. «В этот день, — гово­рил Тит Ливий, — пло­хо сдер­жи­вае­мая страсть одно­го чело­ве­ка разо­рва­ла страш­ную цепь дол­го­вых обя­за­тельств, и кон­су­лы полу­чи­ли пред­ло­же­ние объ­явить наро­ду, что “ни один граж­да­нин, если толь­ко он не был ули­чен в пре­ступ­ле­нии, не мог до нача­ла отбы­тия нака­за­ния содер­жать­ся в око­вах; чтобы креди­то­ры бра­ли в залог иму­ще­ство долж­ни­ков, но не их самих” (закон Пети­лия 326 г.). В силу это­го зако­на все граж­дане, взя­тые за дол­ги, были осво­бож­де­ны и при­ни­ма­лись меры к тому, чтобы и впредь они не мог­ли под­верг­нуть­ся тако­му обра­ще­нию»⁶.

Таким обра­зом, та непри­кос­но­вен­ность, кото­рую три­бун гаран­ти­ро­вал угне­тен­но­му бла­го­да­ря сво­е­му вме­ша­тель­ству, была введе­на в закон и ста­ла досто­я­ни­ем всех. Та же самая мера, кото­рая обес­пе­чи­ва­ла сво­бо­ду долж­ни­ка, спо­соб­ст­во­ва­ла тому, что слу­чаи про­да­жи сына отцом ста­ли более ред­ки; эта фор­ма раб­ства силь­но сокра­ти­лась, но все же она не была окон­ча­тель­но отме­не­на. Инте­ре­сы бога­тых про­ти­во­дей­ст­во­ва­ли это­му зако­ну. Трид­цать шесть лет спу­стя подоб­ное же поку­ше­ние увлек­ло вос­став­ший народ на Авен­тин­ский холм и угро­жа­ло Риму граж­дан­ской вой­ной⁷; даже во вре­мя Пуни­че­ских войн мож­но было еще встре­тить долж­ни­ков, при­суж­ден­ных креди­то­рам и содер­жа­щих­ся в око­вах: после бит­вы при Кан­нах дик­та­тор, по сло­вам Тита Ливия, пожерт­во­вав честью государ­ства ради необ­хо­ди­мо­сти, пред­ло­жил осво­бо­дить всех осуж­ден­ных за пре­ступ­ле­ния и за дол­ги, если они возь­мут­ся за ору­жие; и он воору­жил шесть тысяч чело­век ору­жи­ем, ото­бран­ным у гал­лов⁸. Что же каса­ет­ся реаль­но­го раб­ства, то оно нисколь­ко не было огра­ни­че­но. Уго­лов­ное пра­во про­дол­жа­ло карать этой выс­шей сте­пе­нью уни­же­ния, отни­мав­шей у чело­ве­ка оте­че­ство и сво­бо­ду, про­да­вая укло­нив­ше­го­ся от пере­пи­си или от воен­ной служ­бы или отправ­ляя винов­но­го на обще­ст­вен­ные работы. Новое при­ме­не­ние раб­ства в каче­стве непо­сред­ст­вен­но нала­гае­мо­го нака­за­ния встре­ча­ет­ся еще в нача­ле Импе­рии в с.296 поста­нов­ле­нии сена­та (se­na­tus con­sul­tum), вне­сен­ном Клав­ди­ем; оно каса­лось сво­бод­ной жен­щи­ны, вышед­шей замуж за раба, и пред­у­смат­ри­ва­ло не менее восем­на­дца­ти раз­лич­ных дру­гих слу­ча­ев⁹. И это раб­ство было насто­я­щее и пол­ное. Осуж­ден­ный, кото­ро­му уда­ва­лось спа­стись и запи­сать­ся в сол­да­ты, подоб­но рабу, при­го­ва­ри­вал­ся к смер­ти¹⁰. Ребе­нок жен­щи­ны, став­шей рабы­ней в силу нака­за­ния, навсе­гда оста­вал­ся рабом в силу нака­за­ния, ser­vis poe­nae¹¹.