Перевод с немецкого под общей редакцией Н. А. Машкина.
Издательство иностранной литературы, Москва, 1949.
Постраничная нумерация примечаний заменена на сквозную по главам.
Голубым цветом проставлена нумерация страниц по изд. 1995 г. (СПб., «Наука»—«Ювента»).
с.492 405
Глава XII
ЕГИПЕТ
Присоединение Египта
Египет и Сирия, так долго боровшиеся и соперничавшие друг с другом во всех сферах, приблизительно в одно и то же время без всякого сопротивления подпали под власть римлян. Если римляне и не использовали мнимого или действительного завещания Александра II (умер в 673 г.) [81 г.] и не присоединили тогда Египта к империи, то все же последние властители из дома Лагидов, как известно, были клиентами Рима; споры из-за престолонаследия решал сенат, а с тех пор как римский наместник Сирии Авл Габиний со своими войсками восстановил на престоле Египта царя Птолемея Авлета (в 699 г. [55 г.]; ср. III, 132), римские легионы уже не покидали страны. Как и прочие зависимые цари, властители Египта принимали участие в римских гражданских войнах на стороне то одного правительства, то другого — в зависимости от того, какое из этих правительств они признавали или какое им больше импонировало; и если невозможно решить, какая роль в фантастическом восточном царстве, которое грезилось Антонию, предназначалась родной стране той женщины, которую он так страстно любил (стр. 327), все же правление Антония в Александрии и последняя борьба перед воротами этого города в последней гражданской войне имеют столь же малое отношение к истории Египта, как битва при Акциуме — к истории Эпира.
Но эта катастрофа и связанная с нею смерть последней царицы из династии Лагидов дали Августу возможность взять Египетское царство в собственное управление, не предоставляя освободившийся престол кому-либо из претендентов. Это включение в сферу непосредственно римского управления последней части побережья Средиземного моря и совпадавшее с ним и хронологически и фактически образование новой монархии отмечают — последнее в смысле строя огромного государства, первое в смысле его управления — поворотный пункт, конец старой и начало новой эпохи.
Египет — исключительно императорское владение
Включение Египта в Римскую империю было произведено особым способом, ибо принятый в государстве принцип диархии, т. е. совместного управления двух высших имперских властей, принцепса и сената, помимо нескольких второстепенных округов, не нашел себе с.493 применения только в Египте1; напротив, в этой стране сенат в целом и каждый его член в отдельности не имели ни малейшей возможности принимать 406 участие в управлении, а сенаторам и лицам сенаторского ранга был даже воспрещен доступ в эту провинцию2. Это не следует понимать так, будто Египет был связан с остальной империей только персональной унией; принцепс по смыслу и духу введенного Августом порядка был необходимым и постоянно функционирующим органом римского государственного устройства наравне с сенатом, а его власть над Египтом — такой же частью верховной имперской власти, как власть проконсула Африки3. С точки зрения государственного права эти отношения можно, пожалуй, представить, предположив, что Британская империя стала бы управляться по такой системе, что министерство и парламент имели бы отношение только к метрополии, колонии же были бы подчинены абсолютному управлению императрицы Индии. Какие мотивы побудили нового монарха в самом начале его единодержавного правления установить эти порядки, столь глубоко укоренившиеся и никогда не вызывавшие возражений, и как эти порядки отразились на общих политических отношениях — все эти вопросы принадлежат общей истории империи; здесь нам надлежит рассказать, как складывались под властью императора внутренние отношения в Египте.
В Египте мы застаем точно такую же картину, как и во всех прочих эллинских или эллинизированных областях, присоединявшихся к империи, где римляне оставляли в силе действовавшие с.494 там учреждения и вводили изменения лишь тогда, когда это казалось решительно необходимым.
Подобно Сирии, Египет, когда он перешел под власть Рима, был двунациональной страной; и здесь рядом с туземцем и над ним стоял грек; первый был работником, последний — господином. Но юридически и фактически отношения обеих наций между собой в Египте были совершенно иные, чем в Сирии.
Греческие и египетские города
Сирия уже в доримскую и во всяком случае в римскую эпоху находилась, в сущности, лишь в косвенной зависимости от центрального правительства страны; она распадалась на княжества и автономные городские округа и состояла под непосредственным управлением местных или общинных властей. В Египте4, напротив, 407 не было ни местных князей, ни имперских городов с греческим устройством. Обе административные сферы, на которые распадался Египет, — «земля» (ἡ χώρα) египтян со своими исконными 36 округами (νομοί), с одной стороны, и оба греческих города, Александрия в Нижнем Египте и Птолемаида в Верхнем5 — с другой, были между собой строго разграничены и резко противопоставлялись друг другу, хотя, в сущности, почти ничем не отличались одна от другой. Земские и городские округа были территориально ограничены, причем принадлежность к каждому округу устанавливалась по признаку происхождения, вне зависимости от места жительства, и являлась наследственной. Египтянин из Хеммитского нома принадлежит к этому ному со всей семьей, хотя бы он проживал в Александрии, равно как живущий в Хеммисе александриец принадлежит к гражданской общине Александрии. Земский округ имеет своим центром всегда какое-нибудь городское поселение; например, для Хеммитского таким центром является выросший около храма Хеммиса или Пана город Панополь; в греческом понимании это выражается так, что каждый ном имеет свою метрополию; в этом смысле каждый земский округ может иметь значение городского округа. Как города, так и номы послужили в христианскую эпоху основой для епископских епархий. Организация земских округов покоится на религиозных установлениях, которые в Египте господствуют над всем; центром каждого округа является святилище определенного божества, и обычно от него или от священного животного, почитаемого в этом месте, округ получает свое название; так, Хеммитский округ зовется именем бога Хеммиса или аналогичного ему в греческой мифологии Пана; другие округа получили название от собаки, льва, крокодила. Но и с.495 городские округа имеют свой культ; богом-покровителем Александрии является Александр, богом-покровителем Птолемаиды — первый Птолемей, а жрецами, назначаемыми в том и другом городе для культа этих правителей и их преемников, являются эпонимы обоих этих городов. Земский округ вовсе не имел автономии; администрация, раскладка податей, отправление правосудия находились в руках царских чиновников6, и коллегиальность, этот оплот греческого и римского государственного порядка, была здесь полностью исключена на всех ступенях управления. Но и в обоих греческих городах положение было почти такое же. Правда, здесь имелось гражданство, делившееся на филы и демы, но не было общинного совета7; правда, чиновники там 408 были другие и назывались иначе, чем должностные лица номов, но все они назначались царской властью и также не имели коллегиальной организации. Лишь Адриан дал права города по греческому образцу одному египетскому поселению — Антинополю, основанному им в память своего любимца, утонувшего в Ниле, да впоследствии Север, руководствовавшийся, может быть, в такой же мере стремлением досадить антиохийцам, как и заботой об интересах египтян, даровал столице Египта и городу Птолемаиде, а также с.496 некоторым другим египетским общинам, если не городских должностных лиц, то все же городские советы. До сих пор, правда, по официальной терминологии, египетский город называется «номос», греческий город — «полис», но полис без архонтов и членов совета оставался именем, лишенным содержания. Так же обстояло дело и с чеканкой монеты. Египетские номы не имели права чеканки, но и Александрия никогда не чеканила монету. Среди всех провинций греческой половины империи один только Египет не знает никакой другой монеты, кроме царской. Положение не изменилось и в римскую эпоху. Императоры уничтожили злоупотребления, укоренившиеся при последних Лагидах: Август упразднил не соответствующую своей реальной стоимости медную монету, и когда Тиберий возобновил чеканку серебряной монеты, он дал египетской серебряной монете такую же реальную стоимость, как и всей прочей провинциальной разменной монете империи8. Однако характер чеканки остался в основном прежний9. Между номом и полисом существовало такое же различие, как между богом Хеммисом и богом Александром; в административном отношении между 409 ними разницы не было. Египет состоял из совокупности поселений, преимущественно египетских и отчасти греческих, причем все они были лишены автономии и состояли под непосредственным и абсолютным управлением царя и назначенных им должностных лиц.
Отсутствие сейма
В результате таких порядков один Египет среди всех римских провинций не имел общего представительства. Сейм является общим представительством самоуправляющихся общин провинции. Но в Египте таких общин не существовало; номы были исключительно императорскими, или, вернее, царскими административными округами, и Александрия, находившаяся как бы на особом положении, с.497 также не имела настоящей муниципальной организации. Верховный жрец главного города страны мог, правда, называть себя «верховным жрецом Александрии и всего Египта» (стр. 505, прим. 1); однако хотя он и имел некоторое сходство с азиархом и вифиниархом Малой Азии, глубокое различие, существовавшее между организациями этой провинции и Египта, лишь прикрывалось этим внешним сходством.
Управление Лагидов
Соответственно с этим управление носило в Египте совершенно иной характер, чем во всех остальных областях греческой и римской цивилизации, соединившихся под конец под управлением императоров. В последних везде правила община; повелитель империи был, в сущности, лишь общим представителем многочисленных более или менее автономных групп граждан, и рядом с положительными сторонами самоуправления всюду выступали и его вредные и опасные стороны. В Египте властителем являлся царь, жители страны были его подданными, управление было такое же, как в царских доменах. Эта система управления, сверху донизу проникнутая духом абсолютизма и в то же время имевшая целью достижение равного благополучия всех подданных, без различия их ранга и состояния, является особенностью режима Лагидов; она развилась, вероятно, скорее в процессе эллинизации прежнего фараоновского владычества, чем на основе мирового владычества, покоившегося на городской общине, о котором мечтал великий македонянин и которое нашло себе наиболее полное осуществление в сирийской новой Македонии (стр. 403). Система эта требовала развитой и строго дисциплинированной иерархии чиновников, справедливости в отношении высших и низших и такого царя, который не только лично предводительствовал бы войсками, но и предавался бы каждодневным правительственным трудам; и подобно тому как эти государи не совсем без основания присваивали себе имя «благодетелей» (εὐεργέτης), монархию Лагидов можно сопоставить с монархией Фридриха II, с которой она имела много общего в своих основных чертах. Конечно, Египту также пришлось узнать оборотную сторону такой системы — неизбежное крушение ее под властью неспособного правителя. Однако общее правило осталось в силе, и принципат Августа рядом с властью сената представлял собой, в сущности, сочетание правительственной системы Лагидов со старым городским и федеративным развитием.
Египет и имперское управление
Другим следствием этого устройства является неоспоримое превосходство египетской правительственной системы над правительственными системами других провинций, особенно в финансовом отношении. Доримскую эпоху можно охарактеризовать как период борьбы доминирующей в финансовом отношении египетской державы с азиатским царством, территория которого охватывала весь остальной Восток; в римскую эпоху это положение до известной степени сохранилось, поскольку имперские финансы находились с.498 410 в лучшем состоянии, чем сенатские, в особенности благодаря тому, что император владел всем Египтом. Если цель государства заключается в том, чтобы извлекать из отдельных областей возможно больше поступлений, то в древнем мире Лагиды были поистине непревзойденными государственными деятелями. Особенно много позаимствовали у них в этом отношении цезари, для которых они были настоящими учителями. Мы не имеем возможности точно указать размеры дохода, который давал Риму Египет. В эпоху персидского владычества Египет уплачивал ежегодную подать в 700 вавилонских талантов серебром, т. е. приблизительно 2 млн. золотых рублей; ежегодные поступления Птолемеев из Египта или, вернее, со всех их владений достигали в период наибольшего расцвета
Привилегированное положение эллинов
Но если в Египте не было коммунального самоуправления, так что в этом отношении обе нации, составлявшие это государство, являвшееся, подобно сирийскому, двунациональным, находились в одинаковом положении, то в другом отношении они были разделены такими преградами, для которых Сирия не дает никакой параллели. Македонские завоеватели установили такой порядок, что принадлежность человека к тому или другому египетскому поселению лишала его права занимать все общественные должности и нести военную службу с.499 на более выгодных условиях. Там, где государство оказывало своим гражданам какие-нибудь милости, эти милости распространялись только на граждан греческих общин11; напротив, подушную подать платили только египтяне, в то время как жившие в отдельных египетских округах александрийцы освобождались даже от общинных повинностей, которые должны были нести постоянные жители этих округов12. Хотя в случае провинности александриец 411 расплачивался спиной так же, как и египтянин, однако первый мог хвалиться и хвалился, что его бьют палкой, а египтянина — плетью13.
Даже приобретение лучшего гражданского права было египтянам запрещено14. В списки граждан двух больших греческих городов в Нижнем и Верхнем Египте, получивших свое устройство от обоих основателей царства и названных их именами, были занесены лица, принадлежавшие к господствующему народу, и обладание гражданскими правами в одном из этих городов в птолемеевском Египте было равносильно обладанию гражданскими правами в Римской империи. Птолемеи полностью осуществляли на практике совет Аристотеля Александру — быть для эллинов правителем (ἡγεμών), а для варваров — господином, заботиться о первых, как о друзьях и товарищах, а последними пользоваться, как животными и растениями. Царь, превзошедший своего наставника величием души и широтой взглядов, лелеял более возвышенную идею превращения варваров в эллинов или, по меньшей мере, замены варварских поселений эллинскими, и его преемники почти повсюду, а особенно в Сирии, усиленно воплощали эту идею в с.500 жизнь15. В Египте не произошло ничего подобного. Правда, его греческие властители пытались поддерживать связь с туземным населением, особенно на религиозной почве, и стремились господствовать не столько над египтянами в качестве греков, сколько над всеми вообще подданными в качестве земных богов; однако при этом сохранялось неравенство в правах среди их подданных.
Персональные привилегии в римскую эпоху
Так как римляне на Востоке вообще продолжали дело греков, то и лишение туземцев-египтян возможности приобретения прав греческого гражданства не только сохранилось, но к этому был добавлен запрет получать права римского гражданства. Напротив, египетский грек мог приобрести римское гражданство так же, как и всякий другой негражданин. Конечно, доступ в сенат был для него закрыт, как и для римского гражданина из Галлии (стр. 96), и это ограничение для Египта оставалось в силе гораздо дольше, чем для 412 Галлии16: только в начале III в. его стали в отдельных случаях нарушать, но, как правило, оно держалось еще и в V в. В самом Египте места высших должностных лиц, т. е. тех, компетенция которых охватывала все провинции, а также офицерские места, предоставлялись исключительно римским гражданам, притом лишь тем, которые обладали всадническим цензом; таков был общий порядок, принятый в империи, и подобными же привилегиями при первых Лагидах пользовались в Египте в отличие от остальных греков македоняне. Должности второго разряда оставались и при римском владычестве, как раньше, недоступными для самих египтян и замещались греками, в первую очередь гражданами Александрии и Птолемаиды. Если на имперской военной службе для зачисления в войска первого класса требовалось обладание правами римского гражданства, то все же в легионы, стоявшие в самом Египте, нередко допускались и проживавшие в Египте греки, причем при призыве им предоставлялись права римского гражданства. Во вспомогательные войска греков зачисляли без всяких ограничений; но египтяне и в эту категорию допускались редко или вовсе не допускались; напротив, они использовались впоследствии в большом количестве для службы в войсках самой низкой категории, именно во флоте, экипаж которого в первые годы империи составлялся еще с.501 из рабов. С течением времени ограничение прав египетских уроженцев стало менее строгим, и они довольно часто стали получать греческое гражданство, а вслед за тем и римское; но в общем римский режим был попросту продолжением греческого владычества, равно как и греческой обособленности. И если македонское правительство ограничилось основанием Александрии и Птолемаиды, то и римское правительство только в этой провинции не основало ни единой колонии17.
Местный язык
Употребление языков в Египте при римлянах осталось, в сущности, таким же, как оно было установлено Птолемеями. За исключением войск, в которых употреблялся только латинский язык, все дела в высших присутственных местах велись на греческом языке; ни туземным языком, который коренным образом отличается и от семитских и от арийских языков, но, быть может, имеет ближайшее родство с языком берберов Северной Африки, ни туземной письменностью римские властители и их наместники никогда не пользовались; уже при Птолемеях к написанным на египетском языке деловым бумагам надлежало прилагать греческий перевод, что оставалось в силе и при их римских преемниках. Правда, египтянам не возбранялось по-прежнему пользоваться местным языком и своими древними священными письменами, поскольку это требовалось ритуалом или вообще казалось им целесообразным; в самом деле, на этой древней родине письменности не только в договорах между частными лицами, но и в податных квитанциях и тому подобных 413 деловых бумагах в повседневном обиходе приходилось допускать употребление единственно доступного широким массам местного языка, а также общеупотребительной письменности. Но это было уступкой, в то время как господствовавший там эллинизм стремился расширить сферу своего владычества. Тенденция дать для всех господствовавших в стране воззрений и традиций общепонятное выражение также и на греческом языке вызвала в Египте более широкое, чем где-либо в другом месте, распространение двойных названий. Все египетские божества, имена которых не были привычными даже для греков, как, например, Изида, были отождествлены с соответствовавшими им или даже не соответствовавшими греческими; быть может, половина географических пунктов и множество лиц носили одновременно туземное и греческое название.
Постепенно эллинизм окончательно укрепился в этой области. Древнее священное письмо встречается на дошедших до нас памятниках в последний раз при императоре Деции около половины III в., а его более употребительная разновидность — в последний раз в половине V в., но из повседневного употребления с.502 и то и другое исчезли значительно раньше. Этот факт отражает пренебрежение к туземным элементам цивилизации и упадок этих элементов. Местный язык еще долго держался в отдаленных уголках страны и среди низших слоев населения и окончательно исчез лишь в XVII в., но раньше чем это произошло, этот язык, язык коптов, подобно сирийскому, благодаря введению христианства и стремлению последнего вызвать к жизни народно-христианскую литературу до известной степени пережил возрождение в позднейшую эпоху империи.
Упразднение резиденции
В отношении управления важным моментом является прежде всего упразднение двора и резиденции, как неизбежное последствие присоединения Августом Египта к империи. Правда, что могло сохраниться, то сохранилось. В надписях, сделанных на местном языке, следовательно, предназначавшихся только для египтян, императоры, как и Птолемеи, именуются царями Верхнего и Нижнего Египта и избранниками местных богов, при этом также — чего не было у Птолемеев — великими царями18. Время считали в Египте, как и раньше, по местному календарю и по годам правления царей, а затем римских властителей; золотой кубок, который царь ежегодно в июне бросал в поднимавшиеся воды Нила, стал теперь бросать римский наместник. Впрочем, этим многого не достигли. Римский император не мог исполнять роль египетского царя, несовместимую с его положением в империи. Опыт с назначением в качестве своего представителя собственного подчиненного оказался для нового властителя страны неудачным при первом же назначении в Египте 414 наместника; этот наместник, способный офицер и талантливый поэт, который не смог удержаться от того, чтобы не написать свое имя на пирамидах, был из-за этого смещен и погиб. В этом отношении было необходимо поставить здесь известные преграды. Римский наместник мог, подобно царю, вести дела, подлежавшие компетенции самого властителя, как в правительственной системе Александра19, так и в системе с.503 римского принципата; но царем он не должен был ни быть, ни казаться20. Жители второго города мира восприняли это, несомненно, с глубоким чувством огорчения. Простая смена династий не имела бы особенно большого значения. Но такой двор, как двор Птолемеев, сохранивший весь церемониал фараонов, царь и царица в их облачении, напоминающем одеяния богов, пышность праздничных процессий, прием жрецов и послов, придворные пиры, пышные коронационные обряды, обряды принесения присяги, бракосочетания, погребения, придворные должности телохранителей и верховного телохранителя (ἀρχισωματοφύλαξ), впускающего во дворец камергера (εἰσαγγελεύς), верховного стольника (ἀρχεδέατρος), главного ловчего (ἀρχικυνηγός), родственники и друзья царя, почетные знаки отличия — все это раз навсегда исчезло для александрийцев с момента перенесения резиденции властителя с Нила на Тибр. Только обе знаменитые александрийские библиотеки со всем их аппаратом и служебным персоналом остались там, как воспоминание о былом царском величии. Египет, несомненно, пострадал гораздо больше, чем Сирия, в результате низложения его прежних властителей; правда, оба эти народа находились в состоянии такого бессилия, что должны были принимать все условия, которые им ставились, и о сопротивлении в связи с утратой их мирового положения ни в Египте, ни в Сирии даже не помышляли.
Должностные лица
Управление страной находилось, как было уже сказано, в руках «заместителя», т. е. вице-царя; хотя новый властитель отказался принять титул царя Египта или дать его кому-либо из своих наиболее высокопоставленных чиновников, однако, по сути дела, он пользовался властью как истый преемник Птолемеев, и вся верховная гражданская и военная власть была сосредоточена в его руках или в руках его представителя. Выше было уже указано, что этот пост не могли занимать ни неграждане, ни сенаторы; иногда он давался александрийцам, если они получали права гражданства, и, как исключение, достигали всаднического звания21. Впрочем, должность эта по рангу и по тому влиянию, с которым она была связана, первоначально считалась выше всех прочих несенаторских должностей, а позднее уступала только должности 415 начальника императорской с.504 гвардии. Кроме офицеров в собственном смысле, — причем отступления от обычного порядка заключались здесь лишь в том, что офицерских должностей не могли занимать сенаторы, в связи с чем командиры легионов носили более низкий титул (префект вместо легата), — рядом с наместником и в подчинении ему состояли на службе назначавшиеся также для всего Египта высший чиновник юстиции и высший начальник финансового управления — оба римские граждане всаднического ранга; эти должности, по-видимому, были заимствованы не из административной системы Птолемеев, но из практики других императорских провинций, где аналогичные должностные лица стояли рядом с наместником и подчинялись ему22. Все остальные чиновники функционировали лишь в пределах отдельных округов, в большинстве случаев их должности сохранились от птолемеевского устройства. В качестве симптома усилившегося в период империи вытеснения из магистратуры туземных элементов заслуживает внимания то обстоятельство, что правители трех провинций — Нижнего, Среднего и Верхнего Египта, — наделенные, за исключением командования войсками, одинаковой с наместником компетенцией, в годы принципата Августа назначались из египетских греков, а впоследствии, как и высшие чиновники в собственном смысле слова, — из римских всадников.
Ниже этих высших и средних чиновников стояли местные чиновники, начальники египетских и греческих городов вместе с их весьма многочисленными подчиненными, занятыми взиманием налогов и разнообразных сборов с торговых оборотов, далее, с.505 в отдельных округах начальники участков, на которые делились эти округа, и сел; последние должности считались скорее обременительными, чем почетными, и возлагались высшими чиновниками на людей, принадлежавших к известной местности или в ней проживавших, за исключением, однако, александрийцев; важнейшая из этих 416 должностей — начальствование номом — замещалась лицом, назначаемым наместником на три года. В греческих городах местные власти были иные и по числу и по названию; в частности, в Александрии функционировали четыре высших должностных лица: жрец Александра23, городской секретарь с.506 (ὑπομνηματογράφος)24, верховный судья (ἀρχιδικαστής) и начальник ночной охраны (νυκτερινὸς στρατηγός). Само собой понятно, что эти должности были выше, чем должность стратега нома; это ясно видно и из того, что первому должностному лицу Александрии разрешалось носить пурпур. Впрочем, они также ведут свое начало от эпохи Птолемеев; подобно начальникам номов, эти чиновники назначаются римским правительством из постоянных жителей на определенный срок. Среди городских начальников не встречается римских чиновников по назначению императора. Но жрец Мусея, бывший одновременно и президентом Александрийской академии наук и заведовавший значительными денежными средствами этого учреждения, назначался императором; точно так же должность попечителя гробницы Александра и связанных с нею 417 зданий и некоторые другие важные посты в столице Египта замещались по назначению римского правительства лицами всаднического ранга25.
Восстания
Само собой разумеется, что жители Александрии и египтяне вовлекались в те волнения, которые поднимали на Востоке претенденты на престол, и всегда принимали в них участие; так здесь были провозглашены императорами Веспасиан, Кассий, Нигр, Макриан (стр. 389), сын Зиновии — Вабаллат, Проб. Но ни в одном из этих событий инициатива не исходила от граждан Александрии или от малозначительных египетских войск, и большинство этих революций, в том числе и те, которые оканчивались поражением, не имели для Египта особенно ощутительных последствий.
Восстание в эпоху подъема Пальмиры
Однако движение, связанное с именем Зиновии (стр. 393), оказалось для Александрии и для всего Египта почти столь же роковым, как и для Пальмиры. В городе и во всей стране боролись друг против друга оружием и поджогами сторонники Пальмиры и сторонники Рима. Через южную границу в Египет проникли варварские племена блемиев, по-видимому, по соглашению с настроенной в пользу Пальмиры частью египетского населения, и завладели большей частью Верхнего Египта26. В Александрии сношения между с.507 обоими враждебными кварталами были прерваны; даже доставка писем была затруднительна и опасна27. Улицы были залиты кровью и завалены непогребенными трупами. Вызванные этим моровые поветрия свирепствовали страшнее, чем меч; в довершение всех напастей Нил разлился слабо, и к прочим бедствиям присоединился еще голод. Население так сильно уменьшилось, что, по словам современника, в Александрии раньше было больше стариков, чем впоследствии всех граждан вообще. Когда наконец взял верх присланный Клавдием полководец Проб, сторонники пальмирцев, в том числе большинство членов совета, бросились в хорошо укрепленный кастель Прухей, находившийся неподалеку от города; и хотя в ответ на обещание Проба сохранить жизнь тем, кто прекратит борьбу, огромное большинство изъявило покорность, значительная часть граждан упорно продолжала отчаянное сопротивление, напрягая последние силы. Голод наконец заставил осажденных сдаться, 418 крепость была срыта до основания (270) и с тех пор оставалась в запустении; стены города были разрушены. Блемии продержались в стране еще несколько лет; лишь император Проб отнял у них обратно Птолемаиду и Копт и изгнал их из страны. Вероятно, бедственное положение, порожденное этими не прекращавшимися в течение ряда лет смутами, и вызвало единственную известную нам революцию в Египте28.
Возмущение при Диоклетиане
В правление Диоклетиана население Египта и граждане Александрии — неизвестно по какой причине и с какой целью — подняли восстание против правительства. Были выставлены два различных претендента на престол — Луций Домиций Домициан и Ахилл, если только оба эти имени не принадлежат одному и тому же лицу. Восстание продолжалось три или четыре года; города Бусирис, в дельте Нила, и Копт, недалеко от Фив, были разрушены правительственными войсками, и в конце концов столица была взята под личным командованием Диоклетиана весной 297 г. после восьмимесячной осады. Ничто не говорит так красноречиво об упадке этой богатой страны, нуждавшейся, однако, для своего существования во с.508 внутреннем и внешнем мире, как последовавшее в 302 г. распоряжение того же Диоклетиана о том, чтобы часть египетского хлеба, посылавшегося до сих пор в Рим, поступала впредь на нужды александрийских граждан29. Правда, это относится к числу тех мероприятий, которые имели целью лишить Рим его значения как столицы империи; но так как император, конечно, не имел никаких оснований оказывать милости александрийцам, то такого рода поставка им хлеба ясно свидетельствует о царившей в городе нужде.
Земледелие
В экономическом отношении Египет, как известно, является прежде всего страной земледельческой. Правда, «черная земля» — таково значение туземного названия страны Хеми — представляет собой лишь узкую двойную полосу по обе стороны могучего Нила, протекающего, начиная от последнего катаракта у Сиены, южной границы собственно Египта, на протяжении 120 миль[1] многоводным широким потоком по расстилающейся справа и слева желтой пустыне к Средиземному морю; только при самом впадении Нила «дар реки», его дельта, расширяется в обе стороны среди многочисленных рукавов его устья. И производительность этих пространств земли из года в год зависит от Нила и от его подъема на 16 локтей — от 16 детей, играющих вокруг отца, как изобразило египетское искусство бога этой реки; с полным основанием арабы называют более низкий уровень «ангелом смерти», потому что, если река не достигает надлежащей высоты, то всю египетскую землю постигает голод и разорение. Но в общем Египет, где расходы по обработке земли чрезвычайно низки, где пшеница родится сам-сто и где разведение овощей, виноделие, культура деревьев, особенно финиковой пальмы, и скотоводство приносят хорошие доходы, может не только прокормить многочисленное население, но и в большом количестве вывозить хлеб за границу. Это привело к тому, что с утверждением 419 в стране чужеземного господства ей самой оставалось от собственного богатства немного. Приблизительно так же, как в персидское время и в наши дни, Нил разливался, а египтяне несли барщину главным образом для чужеземцев, и именно поэтому Египет играет важную роль в истории императорского Рима. С тех пор как в Италии земледелие пришло в упадок и Рим сделался величайшим городом в мире, он стал нуждаться в постоянном импорте дешевого хлеба. Принципат укрепился прежде всего благодаря тому, что смог разрешить нелегкую хозяйственную задачу — обеспечить в финансовом отношении подвоз хлеба в столицу. Разрешение этой задачи оказалось возможным благодаря обладанию Египтом, и, поскольку здесь распоряжался только император, он, владея Египтом, держал под угрозой Италию с соседними областями. Когда Веспасиан пришел к власти, он послал свои войска с.509 в Италию, а сам направился в Египет и завладел Римом, захватив флот, который перевозил хлеб. Всякий раз, когда тот или иной римский правитель начинал задумываться о перенесении резиденции правительства на Восток, как это рассказывают о Цезаре, Антонии, Нероне и Гете, их мысли как бы сами собой направлялись не к Антиохии, хотя этот город был тогда обычной резиденцией императоров на Востоке, но туда, где зародился принципат и где он видел свой главный оплот, т. е. к Александрии.
Поэтому римское правительство более ревностно заботилось о повышении уровня земледелия в Египте, чем где-либо в других местах. Так как здесь земледелие зависело от разливов Нила, то было возможно значительно расширять годную для обработки площадь земли посредством систематического проведения водных сооружений, искусственных каналов, плотин и водоемов. В счастливые времена Египта — родины межевания и искусственных сооружений — в этом отношении было сделано очень много; но эти в высшей степени полезные сооружения при последних жалких правительствах, вечно испытывавших финансовые затруднения, пришли в полнейший упадок. Достойным началом римского господства в Египте явилась предпринятая Августом с помощью стоявших в Египте войск основательная прочистка и реставрация нильских каналов. Если до римского владычества полный урожай требовал высоты воды в 14 локтей, а при 8 локтях наступал неурожай, то впоследствии, когда каналы были приведены в исправное состояние, для полного урожая было достаточно уже уровня в 12 локтей, а при 8 локтях все еще бывал удовлетворительный урожай. Несколько столетий спустя император Проб не только освободил Египет от эфиопов, но и реставрировал водные сооружения на Ниле. Вообще можно сказать, что лучшие из преемников Августа управляли страной в его духе и что благодаря внутреннему миру и безопасности, не нарушавшимся в течение ряда столетий, земледелие в Египте находилось при римском принципате в постоянном процветании. Мы не имеем возможности точно выяснить, какое действие оказывало такое положение вещей на самих египтян. Большу́ю часть поступлений из Египта давали императорские домены, которые и в римскую эпоху и в более раннее время составляли значительную долю всей земельной площади30; обработка этих с.510 владений стоила недорого: на долю 420 занимавшихся ею мелких арендаторов оставалась, должно быть, лишь скромная часть дохода или же им приходилось дорого платить за аренду. Но и многочисленные, преимущественно мелкие собственники были обложены высокой земельной податью хлебом или деньгами. Земледельческое население, потребности которого были весьма умеренны, оставалось в эпоху империи довольно многочисленным. Однако налоги, несомненно, были выше при римском чужеземном владычестве, чем под отнюдь не мягким управлением Птолемеев; тяжесть податного бремени усугублялась и тем, что поступления с налогов шли за границу.
Ремесла
Земледелие составляло лишь часть экономики Египта. Если в этом отношении он далеко опередил Сирию, то процветание его мастерских и торговли давало ему преимущество перед остальной Африкой, страной в основном земледельческой. Производство полотна в Египте по своей древности, объему и широкой известности стоит по меньшей мере на одном уровне с сирийским; оно держалось в течение всей империи, хотя наиболее тонкие сорта изготовлялись в эту эпоху главным образом в Сирии и Финикии31. Когда Аврелиан распространил поставки из Египта в столицу империи и на другие объекты, кроме хлеба, то среди них находились полотна и пакля. По изготовлению тонких стеклянных изделий, как в отношении окраски их, так и в отношении выделки, александрийцы безусловно занимали первое место; более того, они считали, что в этой области им принадлежит монополия, поскольку некоторые лучшие сорта могли изготовляться только из египетского материала. Бесспорно, такую же монополию имели они и в отношении папируса. Растение это, которое в древности в огромном количестве культивировалось по рекам с.511 и озерам Нижнего Египта и не произрастало нигде в 421 других местах, доставляло местным жителям как питание, так и материал для канатов, корзин, лодок, письменный же материал — всему цивилизованному миру. О доходе, который он должен был приносить, можно судить по тем мерам, какие принял римский сенат, когда однажды на римском рынке папируса стало мало и грозила опасность полного его исчезновения; так как его сложная обработка могла производиться только на месте, то этим занятием, вероятно, кормилось множество египтян. Введенные Аврелианом поставки александрийских товаров на нужды имперской столицы распространялись, помимо полотна, и на стеклянные изделия и на папирус32. Торговля с Востоком должна была оказывать значительное влияние на египетское производство своим спросом и предложением. В египетских мастерских выделывались ткани для вывоза на Восток, причем в полном соответствии с требованиями местной моды: обычные платья жителей Габеша были египетского производства, в Аравию и в Индию шли роскошные материи, в особенности вырабатывавшиеся в Александрии узорчатые и золотые ткани искусной выделки. Изготовленные в Египте стеклянные бусы играли в торговле с африканским побережьем ту же роль, что и в наши дни. Индия получала из Египта стеклянные кубки и необделанное стекло для собственных изделий; сообщают, что стеклянные сосуды, приносившиеся в дар императору чужеземцами из Рима, вызывали восторг даже при китайском дворе. Египетские купцы привозили царю аксомитов (Габеш) в качестве обычных подарков золотые и серебряные сосуды, изготовленные в соответствии с местными вкусами, а более цивилизованным государям южноаравийского и индийского берега, в числе других даров, — также статуи, вероятно, из бронзы, и музыкальные инструменты. Напротив, поступавшие с Востока материалы для выделки предметов роскоши, особенно слоновая кость и черепаха, едва ли обрабатывались преимущественно в Египте, но главным образом, наверное, в Риме. Наконец в эту эпоху, когда в общественных постройках царила невиданная доселе роскошь, из Египта в огромном количестве вывозился для употребления за границей драгоценный строительный материал, поставлявшийся египетскими каменоломнями: превосходный красный гранит из Сиены, breccia verde из области Козера, базальт, алебастр, а со времени Клавдия — серый гранит и в особенности порфир из гор выше Миос-Гормоса. Все эти материалы, в особенности та часть их, которая поступала в пользу императора, добывались ссыльными поселенцами, но по крайней мере перевозка их должна была доставлять выгоду всей стране, а главным образом городу Александрии. О масштабах египетской торговли и египетского производства можно судить на основании случайно сохранившихся известий о нагрузке с.512 замечательного по своим размерам грузового корабля (ἄκατος), который доставил в Рим при Августе стоящий теперь у Порта дель Пополо обелиск вместе с пьедесталом; кроме обелиска, этот корабль вез 200 матросов, 1200 пассажиров, 400 тыс. римских шеффелей (34 тыс. гектолитров) пшеницы и груз полотна, стекла, бумаги и перца. «Александрия, — говорит один римский 422 писатель III в.33, — город изобилия, богатства, роскоши, где никто не бывает без дела; этот изготовляет стекло, тот — бумагу, третий ткет, единственным богом там признаются деньги». Приблизительно то же самое можно сказав о всей стране.
Египетское судоходство на Средиземном море
О торговых сношениях Египта со странами, лежавшими по его южной границе, а также с Аравией и Индией будет подробно рассказано ниже. Торговле со странами бассейна Средиземного моря наши источники уделяют меньше внимания, отчасти, может быть, потому, что она была явлением обычным и не часто напоминала о себе. Египетский хлеб привозили в Италию александрийские корабельщики, в связи с чем в гавани подле Остии появилось святилище, построенное по образцу александрийского храма Сараписа, и при нем община корабельщиков34; однако в сбыте товаров, которые шли из Египта на Запад, эти грузовые суда вряд ли принимали большое участие. Сбыт находился в руках италийских судовладельцев и капитанов, вероятно, в такой же степени, как и египетских, а может быть, и в еще большей; во всяком случае уже при Лагидах в Александрии имелась значительная италийская колония35, и египетские купцы встречались на Западе реже, чем сирийские36.
с.513 Мероприятия Августа, совершенно изменившие характер торговли в Аравийском и Индийском морях, о чем речь будет идти ниже, не коснулись судоходства на Средиземном море. Правительство нисколько не было заинтересовано в том, чтобы давать здесь египетским купцам особые преимущества предпочтительно перед всеми остальными. Торговые сношения остались, по всей вероятности, в прежнем положении.
Население
Египет, имевший многочисленное земледельческое население в своих годных для обработки районах, был также, как свидетельствует множество нередко довольно крупных местечек и городов, страной мастерских и потому представлял собой наиболее плотно населенную провинцию Римской империи. Население древнего Египта составляло приблизительно 7 млн. человек. При Веспасиане в официальных списках насчитывалось 7,5 млн. жителей, обязанных 423 платить поголовную подать; к этому следует добавить освобожденных от поголовной подати александрийцев и прочих греков, а также рабов, которые были, вероятно, не очень многочисленны, так что в общем население Египта составляло в этот период по меньшей мере 8 млн. человек. Так как площадь пригодной для обработки земли, равняющаяся сейчас 500 кв. милям, в римскую эпоху не превышала 700 миль, можно заключить, что плотность населения Египта составляла в то время в среднем 11 тыс. человек на кв. милю[2].
Если мы обратимся к жителям Египта, то увидим, что обе живущие в стране нации — основная масса египтян и незначительное меньшинство александрийцев — представляли два совершенно различных круга37, хотя взаимная заразительность пороков и свойственное всяким порокам единообразие создали между ними некую отрицательную общность во зле.
Египетские нравы
Коренные египтяне почти не отличались от своих нынешних потомков ни по своему положению, ни по своему образу жизни. Они были умеренны в своих потребностях, воздержанны, трудоспособны и деятельны; они были искусными ремесленниками и корабельщиками и ловкими торговцами и держались старинных обычаев и старинной религии. Если римляне уверяют, что египтяне гордятся рубцами от плетей, полученных ими за обман при уплате податей38, то эти заявления выражают точку зрения податного чиновника. В египетской с.514 национальной культуре было немало хороших зачатков; при всем превосходстве греков, в борьбе обеих столь глубоко различных рас в духовной сфере египтяне в некоторых существенных отношениях имели свои преимущества перед эллинами, и сами это сознавали. Египетские жрецы в греческих произведениях, написанных для занимательного чтения, высмеивающие то, что эллины называли историческим исследованием, а также их взгляд на поэтические сказки, как на подлинные предания седой старины, выражают лишь воззрения самих египтян; правда, говорится в этих произведениях, в Египте не пишут стихов, но вся древняя история египтян записана на стенах храмов и на мемориальных камнях. Конечно, теперь лишь немногие знают эту историю, так как множество памятников разрушено, и предание гибнет из-за невежества и равнодушия людей позднейшего времени. Однако уже сама эта справедливая жалоба проникнута сознанием безнадежности; импозантное здание египетской цивилизации давно уже было обречено на слом. Разлагающее действие эллинизма затронуло и само жречество. Один египетский храмовый писец, Херемон, приглашенный ко двору Клавдия для обучения наследника греческой философии, истолковал в своей «Египетской истории» древние местные божества в терминах стоической физики и осветил в этом духе написанные местным письмом документы. В практической жизни 424 эпохи империи древняя египетская культура и быт имели значение почти единственно в религиозной области. Религия для этого народа была решительно всем. Чужеземное владычество в Египте переносили легко, — можно сказать, его едва ощущали, пока оно не затрагивало священных обрядов страны и всего, что было с ними связано. Правда, во внутренних порядках почти все было связано с религией; письмо и язык, привилегии жрецов и их высокомерие, придворные обычаи и быт страны, забота правительства о священном быке, пока он жив, хлопоты о его погребении и о подыскании ему надлежащего преемника, когда он умирал, — считались у этих жрецов и этого народа критерием достоинств данного правителя и служили мерилом уважения и верности, которых он заслуживал. Первый персидский царь начал свою деятельность в Египте с того, что восстановил святилище богини Нейт в Саисе, т. е. вернул его жрецам; первый Птолемей, еще будучи македонским наместником, поставил на их прежние места увезенные в Азию изображения египетских богов и возвратил богам Пе и Тепу отнятые у них земельные дарения. В знаменитом Канопском декрете 238 г. до н. э. египетские жрецы выражают свою благодарность Эвергету за то, что, возвратившись из своего большого победоносного похода, он вернул из Персии священные храмовые изображения. Этим чужеземным царям и царицам пришлось согласиться на то, чтобы в соответствии с обычаями страны они были, подобно египетским фараонам, еще при жизни причислены к сонму местных богов. Римские властители последовали этому примеру лишь с некоторыми ограничениями. В отношении с.515 титула, как мы видели (стр. 502, прим. 1), они, правда, до известной степени подчинялись требованиям местного культа, но все же избегали даже в египетской формулировке тех принятых здесь эпитетов, которые составляли слишком резкий контраст с западными воззрениями. Так как эти «любимцы Пта и Изиды» выступали в Италии против почитания египетских богов, как и против иудейского культа, они, само собой разумеется, допускали выражение этой любви только в иероглифах и даже в Египте не участвовали в служении местным богам. Как ни стойко настоящие египтяне хранили верность местной религии, даже при иноземном владычестве, все же положение париев, в котором сами они находились рядом с господствовавшими в их стране греками и римлянами, неизбежно принижало положение культа и жрецов, и от руководящей роли древнего египетского жречества, его влияния, его образования при римском управлении почти ничего не оставалось. Напротив, египетская религия, с самого начала лишенная элемента прекрасного и духовной просветленности, послужила как в самом Египте, так и за его пределами исходным пунктом и центром всевозможного благочестивого волшебства и религиозного шарлатанства — в этом смысле достаточно напомнить о туземном египетском божестве — трижды величайшем Гермесе со всеми связанными с его культом мелкими трактатами и книгами чудес, а также с соответствующей широко распространенной практикой. В среде местных жителей в эту эпоху с культом были связаны худшие злоупотребления — не только продолжавшиеся по нескольку дней попойки в честь отдельных местных божеств с сопровождавшим их распутством, но и продолжительные религиозные усобицы между отдельными районами из-за первенства ибиса перед кошкой, крокодила перед павианом. В 127 г. н. э. по такому поводу на живших в Южном Египте омбитов во время праздничной попойки напали 425 жители одной соседней общины39, причем, как рассказывали, победители съели одного из убитых. Вскоре после этого община, чтившая собаку, съела щуку назло другой общине, почитавшей щуку, а та назло этой — собаку, и между этими двумя номами разгорелась война, пока не вмешались римляне и не наказали обе стороны. Такого рода происшествия были в Египте обычным делом. Да и вообще волнения возникали в стране очень часто. Уже первый поставленный Августом наместник Египта должен был в связи с повышением податей посылать войска в Верхний Египет, а также, — быть может, по той же причине — в Героонполь[3] на верхней окраине Аравийского залива.
Восстание буколов
Одно восстание египтян при императоре Марке Аврелии приняло даже угрожающий характер. Когда в труднопроходимых прибрежных болотах к востоку от Александрии, на так называемом «пастбище для рогатого скота» с.516 (bucolia), служившем убежищем для преступников и разбойников, образовавших там нечто вроде колонии, отряд римских войск захватил несколько человек, то на их освобождение поднялась вся масса разбойников, к которым присоединилось местное население. Против них выступил из Александрии римский легион, но был разбит, и сама Александрия едва не попала в руки повстанцев. Наместник Востока Авидий Кассий, правда, вступил в Египет со своими войсками, однако не осмелился начать борьбу с превосходящими силами врагов, но предпочел вызвать раздоры в союзе повстанцев; после того как одна банда вступила в схватку с другой, правительство легко справилось с обеими. Это так называемое «восстание пастухов рогатого скота», подобно большей части аналогичных крестьянских войн, также, по-видимому, носило религиозный характер; вождь восставших Исидор, самый отважный человек во всем Египте, был по своему положению жрец, а то обстоятельство, что для освящения союза после принесения присяги был принесен в жертву и затем съеден присягавшими один пленный римский офицер, согласуется с религиозным характером восстания и напоминает каннибализм войны омбитов. Отголоски этих событий сохраняются в египетских разбойничьих повестях поздней греческой второразрядной литературы. Впрочем, сколько хлопот ни причиняли эти движения римской администрации, политических целей они не имели, да и общий покой в стране они нарушали лишь частично и временно.
Александрия
Положение александрийцев среди египтян до некоторой степени напоминает положение англичан в Ост-Индии среди туземцев. Александрия считалась в доконстантиновскую эпоху вторым городом Римской империи и первым торговым городом мира. В конце владычества Лагидов она насчитывала свыше 300 тыс. свободных жителей, а в эпоху империи, несомненно, еще больше. Сравнивая обе большие столицы — на Ниле и на Оронте, — выросшие в соперничестве одна с другой, мы находим между ними много сходных черт, но и много различий. Обе они — сравнительно новые города, созданные монархами на ранее не заселенных местах, построенные по определенному плану, с правильной городской организацией; и в Александрии, и в Антиохии в каждом доме имеются водопроводы. Красотой местоположения и великолепием зданий город 426 в долине Оронта настолько же превосходил своего соперника, насколько этот последний превосходил его многолюдством и благоприятными для обширной торговли географическими условиями. Большие общественные здания столицы Египта — царский дворец, предназначенный для Академии Мусей и прежде всего храм Сараписа, — были изумительными произведениями искусства более ранней эпохи, достигшей высокого развития в области архитектуры; но столица Египта, в которой побывали лишь немногие цезари, ничего не могла противопоставить многочисленным императорским сооружениям, возведенным в сирийской резиденции.
Александрийская фронда
с.517 В отношении непослушания властям и оппозиционного духа александрийцы не уступали антиохийцам; можно прибавить, что они не уступали последним и в том отношении, что оба города, особенно Александрия, именно при римском управлении и благодаря ему достигли процветания и имели больше оснований быть благодарными, чем недовольными. О том, как относились александрийцы к своим эллинским правителям, можно судить на основании длинного ряда частично сохранившихся до настоящего времени насмешливых прозвищ, которыми награждали жители столицы всех без исключения царей из рода Птолемеев. Император Веспасиан получил от александрийцев за введение налога на соленую рыбу титул «сардиночного мешочника» (Κυβιοσάκτης), а сириец Север Александр — прозвище «главного раввина»; но императоры редко приезжали в Египет, и потому эти далекие и чужие властители не представляли подходящей мишени для подобного рода насмешек. В их отсутствие публика с таким же неослабным рвением оказывала внимание наместникам; даже перспектива неизбежного наказания не могла заставить молчать часто остроумный и всегда дерзкий язык этих горожан40. Веспасиан удовольствовался тем, что в отплату за оказанное ему внимание повысил подушную подать на 6 копеек и получил за это новое прозвище «шестикопеечного человека»[4]; но за насмешки по адресу Севера Антонина, «маленькой обезьяны великого Александра и возлюбленного своей матери Иокасты», александрийцы дорого поплатились. Коварный властитель появился среди них с изъявлениями дружеского расположения, принял от народа изъявления радости, но затем его солдаты бросились на праздничную толпу, и несколько дней на площадях и улицах большого города лились потоки крови; он даже распорядился закрыть Академию и поставить легион в самом городе, однако ни то, ни другое выполнено не было.
Мятежи в Александрии
Но если в Антиохии дело обычно ограничивалось насмешливыми речами, то александрийская чернь при малейшем поводе хваталась за камни и дубинки. Что касается уличных беспорядков, — говорит один авторитетный писатель, сам александриец, — то в этом отношении египтяне опередили все другие народы; малейшей искры здесь достаточно, чтобы зажечь пламя мятежа. Из-за пропущенных визитов, из-за конфискации испорченных продуктов, из-за недопущения в баню, из-за спора между рабом одного знатного александрийца и одним римским пехотинцем насчет годности или негодности обуви того и другого легионерам приходилось обнажать меч против граждан Александрии. При этом обнаружилось, что с.518 427 бо́льшую часть низшего слоя населения Александрии составляли туземцы; правда, в волнениях такого рода греки играли роль зачинщиков, и как раз при подобных происшествиях определенно упоминаются риторы, т. е. в данном случае подстрекатели41, но в дальнейшем ходе событий в борьбе проявляются уже коварство и дикие нравы настоящих египтян. Сирийцы трусливы, египтяне как солдаты тоже трусливы, но в уличных мятежах они способны проявлять мужество, достойное лучшего применения42. Скаковыми лошадьми увлекаются и антиохийцы и александрийцы, но у последних ни одно состязание на колесницах не обходится без камней и поножовщины. Иудейские погромы происходили при императоре Гае в обоих городах; но в Антиохии достаточно было строгого слова со стороны властей, чтобы положить им конец, между тем как в Александрии жертвами этого погрома, затеянного несколькими озорниками по случаю какого-то кукольного парада, оказались тысячи людей. Считалось, что александрийцы, раз уже начался мятеж, не успокоятся, пока не увидят кровь. Римским чиновникам и офицерам приходилось там трудно. «В Александрию, — говорит один автор IV в., — наместники въезжают с робостью, они боятся народной расправы; как только наместник совершит какую-либо несправедливость, сейчас же пускаются в ход камни, и жители поджигают дворец». Наивная вера в справедливость такого рода расправы характеризует точку зрения писца, который сам принадлежал к этому «народу».
Продолжение этих расправ, одинаково позоривших правительство и нацию, представляет так называемая церковная история — убийство при Юлиане одинаково ненавистного язычникам и православным епископа Георгия и его приверженцев, а при Феодосии II — убийство прекрасной свободомыслящей Ипатии благочестивой общиной епископа Кирилла. Эти александрийские мятежи по сравнению с антиохийскими были более коварными, неожиданными и жестокими, но столь же неопасными для существования империи или хотя бы только для отдельного правительства. Легкомысленные и зловредные элементы, правда, весьма неудобны и в домашнем быту и в общественной жизни, но какой-либо серьезной опасности они не представляют.
Александрийский культ
с.519 В религиозной сфере оба города также имеют много общего. Подобно антиохийцам, александрийцы отвергли местный культ в том первоначальном виде, в каком он сохранился среди местного населения Сирии и Египта. Однако Лагиды, как и Селевкиды, остерегались затрагивать основы старой туземной религии; они лишь осуществляли слияние старинных национальных воззрений и святилищ с гибкими образами греческого Олимпа и до некоторой степени эллинизировали их; так, например, они ввели культ греческого 428 бога подземного мира Плутона, дав ему имя египетского божества Сараписа, прежде редко упоминавшегося, и затем постепенно перенесли на него древний культ Озириса43.
Таким образом, чисто египетская Изида и псевдоегипетский Сарапис стали играть в Александрии приблизительно такую же роль, как в Сирии Бел и Элагабал, и таким же образом, как и те, в эпоху империи постепенно начали проникать в западный культ, хотя более медленно и при большем сопротивлении. Но в отношении безнравственности, развивавшейся в связи с этими религиозными обрядами и праздниками, и распущенности, которую одобряло и благословляло жречество, оба города ни в чем не уступали друг другу. Древний культ держался в Египте, как в своей самой крепкой цитадели44, очень долго. Оживление старой веры, как в с.520 научной 429 области — в виде примыкающей к ней философии, — так и практически — в отражении нападок христиан на политеизм и в оживлении египетского храмового богослужения и языческой мантики, — все это имеет свой центр в Александрии. Когда затем новая вера завоевала и эту твердыню, страна все же осталась верна себе; колыбелью христианства является Сирия, колыбелью монашества — Египет. Об иудействе, положение и значение которого в обоих городах было одинаковым, мы уже говорили в другой связи (стр. 437). Иудеи, которые, подобно эллинам, явились в эту страну по приглашению ее правительства, обладали, правда, меньшими правами, чем эллины, и наравне с египтянами были обложены поголовной податью; но сами они считали себя выше этих последних и действительно играли более видную роль. Число иудеев при Веспасиане достигало миллиона, т. е. составляло приблизительно восьмую часть всего населения Египта. Подобно эллинам, они жили главным образом в столице, в которой из пяти кварталов им принадлежали два. Благодаря своей признанной правительством самостоятельности, своему влиянию, культуре и богатству александрийская община иудеев еще перед падением Иерусалима считалась первой в мире; вследствие этого многие из последних актов описанной нами выше иудейской трагедии разыгрались на египетской почве.
Александрийский ученый мир
В Александрии, как и в Антиохии, жили преимущественно зажиточные торговцы и промышленники. Но Антиохия не имела морской гавани и всего, что с нею связано, и какое бы оживление ни царило на ее улицах, все это не выдерживало никакого сравнения с жизнью и суетой александрийских рабочих и матросов. Напротив, по части наслаждений, театральных зрелищ, обедов, любовных с.521 радостей Антиохия могла дать больше, чем город, в котором «никто не оставался праздным». Литературная жизнь в собственном смысле слова, связанная преимущественно с публичными выступлениями риторов, которые мы бегло охарактеризовали при описании Малой Азии, стояла в Египте на втором плане45, вероятно, не потому, что многочисленные и получавшие хорошую плату ученые, жившие в Александрии, большей частью местные уроженцы, пользовались недостаточным влиянием, но главным образом из-за суеты повседневной жизни. Для общего характера города не имели большого значения те представители Мусея, о которых речь будет идти ниже, особенно если они прилежно выполняли свои обязанности. Однако александрийские врачи считались лучшими во всей империи; правда, Египет был также настоящей родиной шарлатанов, секретных средств и того странного культурного вида знахарства, в котором благочестивая простота и тонкое надувательство прикрывались мантией науки. Мы уже упоминали (стр. 515) о Гермесе, трижды величайшем; александрийский Сарапис также совершил в древности больше чудесных исцелений, чем кто-либо из его сотоварищей, и даже трезвого практика, императора Веспасиана, увлек настолько, что он начал исцелять слепых и хромых, правда, только в Александрии.
Деловая жизнь в Александрии
430 Хотя действительная или мнимая роль Александрии в духовном и литературном развитии позднейшей Греции и западной культуры вообще может быть оценена по достоинству не при описании местных египетских порядков, но при описании самого этого развития, александрийский ученый мир и его существование под римским владычеством — явление слишком замечательное, чтобы не обрисовать его в общих чертах и в этой связи. Мы уже говорили (стр. 408), что слияние восточного и эллинского духовного мира происходило наряду с Сирией главным образом в Египте; и если новая религия, которой надлежало завоевать Запад, вышла из Сирии, то главным образом из Египта распространялась однородная с ней наука, та философия, которая наряду с человеческим духом и вне его признает и возвещает стоящего над миром бога и божественное откровение, вероятно, уже неопифагорейство и, несомненно, то философское неоиудейство, о котором мы уже говорили (стр. 443), а также неоплатонизм, основатель которого — египтянин Плотин — также уже упоминался выше (стр. 408). Это взаимное проникновение эллинских и восточных элементов, совершавшееся преимущественно в Александрии, было главной причиной того, что в с.522 начале империи италийский эллинизм носил преимущественно египетский характер, на чем следует более подробно остановиться при описании положения в Италии. И если в Италию проникала из Александрии обновленная древняя мудрость, сближавшаяся с учением Пифагора, Моисея, Платона, то Изида и все, что было связано с ее культом, играли главную роль в том легком модном благочестии, какое мы видим у римских поэтов эпохи Августа и в помпейских храмах эпохи Клавдия. Египетский стиль господствует в кампанских фресках этой эпохи и в тибуртинской вилле Адриана. Этому соответствует и то положение, которое александрийский ученый мир занимает в духовной жизни империи. Во вне он опирается на покровительство, оказываемое государством духовным интересам, и его с бо́льшим правом можно связывать с именем Александра, чем Александрии; это положение является осуществлением той идеи, что на известной стадии цивилизации искусство и наука должны находить поддержку и содействие во влиянии и могуществе государства, а также следствием того великого момента всемирной истории, который поставил рядом Александра и Аристотеля. Здесь не место задавать вопрос, как в этой мощной концепции смешивались истина с заблуждением, вред для духовной жизни — с содействием ее подъему; здесь не место еще раз сопоставлять слабые последние звучания божественного пения и высокого полета мысли свободных эллинов с богатым и все еще величественным результатом позднейшего собирания, исследования и систематизации. Если возникшие из этой идеи учреждения не могли воскресить для греческой нации то, что было ею безвозвратно потеряно, или, что еще хуже, если они могли воскресить это лишь по видимости, то они дали ей единственно возможную и притом прекрасную компенсацию в еще свободной области духовных ценностей. Для нас важны сейчас прежде всего местные явления. Искусственные сады до известной степени независимы от почвы; так же обстоит дело и с такого рода научными учреждениями, с той, однако, особенностью, что они по самой своей природе являются придворными учреждениями. Материальную поддержку они могут получать и из других источников, однако большее значение имеет благосклонность высших сфер, которая вселяет в них энергию, и те связи с крупными центрами, благодаря которым эти 431 научные круги пополняются и расширяются. В период расцвета эллинистических монархий этих центров было столько же, сколько и государств, а научный центр, созданный при дворе Лагидов, был среди них лишь самым почитаемым. Римская республика подчинила своей власти один за другим все прочие центры и вместе с царскими дворами упразднила и принадлежавшие к ним научные учреждения и круги. Верным и притом не самым безотрадным признаком изменившегося духа времени является тот факт, что будущий Август, упразднивший последний из этих дворов, оставил в неприкосновенности связанные с ним научные институты. Более деятельный и возвышенный с.523 филэллинизм, свойственный правительству цезарей, выгодно отличался от республиканского в том отношении, что он не только давал греческим литераторам возможность заработка в Риме, но и считал покровительство греческой науке неотъемлемой частью основанной Александром власти и действовал соответствующим образом. Конечно, и тут, как и во всем этом обновлении империи, план строительства был величественнее, нежели самое строение. Приглашенные Лагидами в Александрию музы, получавшие награды и пенсии от царей, не побрезгали принимать подобное же содержание и от римлян, и императоры проявляли не меньшую щедрость, чем прежде цари. Фонд Александрийской библиотеки и количество мест для философов, поэтов, врачей и всевозможных ученых46, равно как и предоставленные им привилегии не были урезаны Августом, а Клавдий их увеличил, — правда, с предписанием, чтобы новые Клавдиевы академики из года в год на своих заседаниях читали написанные по-гречески исторические труды своего чудаковатого патрона. Обладая первой в мире библиотекой, Александрия в течение всей эпохи империи удерживала за собой своего рода первенство в области науки до тех пор, пока не погиб Мусей и ислам не разрушил античную цивилизацию. Это первенствующее положение город сохранял не только благодаря тем возможностям, какие давала ему библиотека, но и благодаря старой традиции и идейному направлению местных эллинов; действительно, среди ученых наиболее многочисленными и видными были уроженцы Александрии. В эту эпоху немало заслуживающих внимания ученых трудов, особенно по филологии и физике, также вышло из круга «ученых и членов Мусея», как они себя титуловали, что несколько напоминает современных парижских «ученых членов института»; однако то литературное значение, какое имели для всего эллинского и эллинистического мира александрийская и пергамская придворная наука и придворное 432 искусство в лучшую эпоху эллинизма, даже в отдаленной степени не было присуще науке и искусству римско-александрийской эпохи. с.524 Причина этого заключается не в отсутствии талантов или каких-либо иных случайностях. Меньше всего значения имело и то обстоятельство, что при раздаче мест в Мусее император лишь изредка принимал во внимание действительные дарования и всегда руководствовался личными симпатиями, так что правительство распоряжалось этими местами совершенно так же, как всадническим конем или местами домашних служащих; но ведь так же обстояло дело и при прежних дворах. Придворные философы и придворные поэты остались в Александрии, но двора там не было; и тут с полной очевидностью обнаружилось, что дело было не в пенсиях и наградах, но в плодотворном для обеих сторон контакте между большой политической и большой научной работой. Работа эта велась в интересах новой монархии со всеми вытекающими из этого последствиями, но центром ее была не Александрия: этот расцвет политического развития по праву принадлежал латинянам и латинской столице. Поэзия и наука в век Августа достигли при аналогичных условиях такого же высокого и отрадного развития, как эллинистическая поэзия и наука при дворах пергамских царей и ранних Птолемеев. Даже в греческих кругах, поскольку римское правительство воздействовало на них в том же духе, как и Лагиды, духовная жизнь тяготела скорее к Риму, чем к Александрии. Конечно, греческие библиотеки столицы не могли сравняться с александрийской, и в Риме не было учреждения, подобного александрийскому Мусею. Но служебное положение в библиотеках Рима давало доступ ко двору. Учрежденная Веспасианом в столице кафедра греческой риторики, замещаемая и оплачиваемая правительством, давала занимавшему ее лицу положение, одинаковое с положением императорского библиотекаря (хотя эта профессура и не считалась придворной, подобно последней должности), и потому эта кафедра признавалась самой важной в империи47. Самой видной и влиятельной должностью, какой вообще мог достигнуть греческий литератор, была должность секретаря греческого отдела императорской канцелярии. Перемещение из александрийской Академии на соответствующую должность в столице считалось, как известно, повышением48. Но и помимо тех преимуществ, которые греческие литераторы находили только в Риме, постов и должностей при дворе было достаточно, чтобы наиболее уважаемые литераторы предпочитали столицу египетскому «даровому столу». Ученый мир Александрии того времени сделался с.525 чем-то вроде вдовьего дома греческой науки; достойный уважения и полезный, он не оказывал решающего влияния на основные пути культурного развития в эпоху империи, равно как и на его аномалии; места в Мусее нередко давались видным ученым со стороны, да и в самом институте большее внимание уделяли книгам библиотеки, нежели гражданам этого большого торгового и промышленного города.
Египетская армия
433 В военном отношении в Египте, как и в Сирии, перед римскими войсками стояла двойная задача: защита южной границы и восточного побережья (что, правда, не может даже отдаленно сравниться с той защитой, которой требовала линия Евфрата) и поддержание внутреннего порядка в стране и в столице. Если не считать кораблей, стоявших близ Александрии и на Ниле, задачей которых являлся, по-видимому, главным образом таможенный контроль, римский гарнизон состоял при Августе из трех легионов вместе с принадлежавшими к ним немногочисленными вспомогательными войсками, всего около 20 тыс. человек. Это составляло приблизительно половину того, что Август предназначил для всех азиатских провинций вместе, — факт, свидетельствующий о важности этой провинции для новой монархии. Но гарнизон этот был, вероятно, еще при самом Августе сокращен на одну треть, а затем при Домициане еще на треть. Первоначально два легиона были поставлены вне столицы, но главный лагерь, а вскоре и единственный, находился перед ее воротами, на месте последнего сражения Октавиана с Антонием, в предместье, получившем отсюда название Никополя. Предместье это имело свой собственный амфитеатр и свой собственный императорский народный праздник и было организовано на принципах полной самостоятельности, так что было время, когда по части общественных увеселений оно стояло впереди Александрии. Непосредственная охрана границы была возложена на вспомогательные войска. Те же самые причины, по которым ослабела дисциплина в Сирии — а именно: выполнение чисто полицейских функций и непосредственное соприкосновение с населением огромной столицы, — оказали влияние и на египетские войска; здесь дело осложнилось еще тем, что римляне быстро переняли с давних пор укоренившийся в македонских полках Птолемеев дурной обычай разрешать солдатам, состоявшим на действительной службе, вести брачную жизнь и пополнять армию родившимися в лагере солдатскими сыновьями. В связи с этим и египетский корпус, в котором уроженцев Запада было еще меньше, чем в остальных армиях Востока, и который вербовался преимущественно из граждан и из лагеря Александрии, пользовался, по-видимому, наименьшим уважением среди прочих армейских корпусов, а офицеры этого легиона, как уже было отмечено, считались по рангу ниже других.
Непосредственная военная задача египетских войск стоит в тесной связи с мероприятиями по развитию египетской торговли. Поэтому мы изложим оба эти вопроса во взаимной связи и прежде с.526 всего расскажем об отношениях Египта с континентальными соседями на юге, а затем о его отношениях с Аравией и Индией.
Эфиопия
Египет простирается на юг, как было уже отмечено, до той преграды, которую ставит судоходству последний катаракт неподалеку от Сиены (Ассуан). Южнее Сиены начинаются поселения племени кеш, как называли его египтяне, или, в переводе греков, темнокожих эфиопов, родственных, вероятно, первоначальным жителям Абиссинии, о которых речь будет идти ниже; если они и имели общее с египтянами происхождение, то в ходе исторического развития превратились в совершенно особый народ. Далее к югу жили племена, которых египтяне называли нахсиу, т. е. черные (греки называли их нубийцами), — нынешние негры. Цари Египта 434 в лучшие времена распространили свое владычество далеко в глубь страны, а отдельные выселявшиеся египтяне основали здесь свои собственные княжества. Письменные памятники фараоновского управления встречаются вплоть до пункта выше третьего катаракта, Донголы, где центром поселений египтян была, по-видимому, Набата (у Нури); группы храмов и пирамид, правда, уже без надписей, встречаются еще к северу от Хартума, у Шенди в Сеннааре, недалеко от рано исчезнувшего эфиопского города Мерое. Когда Египет сделался римским, расцвет его могущества уже давно миновал и по ту сторону Сиены господствовало одно эфиопское племя под властью цариц, которые неизменно носили имя или титул Кандака49 и жили в некогда принадлежавшей Египту Набате в Донголе. Народ этот находился на низкой ступени цивилизации, состоял главным образом из пастухов, мог выставить войско в 30 тыс. человек, прикрывавших себя щитами из бычьей кожи и вооруженных большей частью не мечами, а топорами или копьями и окованными железом дубинами; эти соседи представляли некоторую опасность как разбойники, но они были не способны сражаться с римлянами.
Война с царицей Кандакой
В 730 или 731 г. [24/23 г.] эти соседи вторглись в римскую область, по их собственному утверждению, вследствие притеснений со стороны начальников ближайших номов, по мнению же римлян, вследствие того, что бо́льшая часть египетских войск была тогда занята в Аравии и нападавшие надеялись, что им удастся безнаказанно пограбить. Действительно, они справились с тремя когортами, прикрывавшими границу, увели в рабство жителей ближайших египетских районов — Фил, Элефантины и Сиены — и в знак своей победы унесли найденные там статуи императора. Но наместник Гай Петроний, именно в этот момент принявший управление страной, быстро отомстил за это нападение; с 10 тыс. пехотинцев и 800 всадников он не только выгнал эфиопов из страны, но и последовал за ними по берегу Нила в их собственную страну, разбил их наголову у с.527 Пселхиды (Дакке) и взял приступом их укрепленный замок Премиду (Ибрим) и саму столицу, которую разрушил. Правда, отважная царица в следующем году возобновила нападение и попыталась взять штурмом Премиду, где оставался римский гарнизон; но Петроний своевременно пришел на выручку, и эфиопская царица решила отправить посольство с предложением мира. Император не только согласился на мир, но велел вывести римские войска из завоеванной области и отклонил предложение своего наместника обложить побежденных данью. Это событие, само по себе незначительное, заслуживает упоминания, поскольку именно тогда римское правительство определенно обнаружило намерение во что бы то ни стало удержать за собой ту часть долины Нила, где река судоходна, но раз навсегда отказаться от завоевания отдаленных земель по верхнему Нилу. Только полоса земли от Сиены, где при Августе стояли пограничные войска, до Гиера Сикамина (Махаракка), так называемая Двенадцатимилевая земля (Δωδεκάσχοινος), считалась принадлежащей к империи, хотя она никогда не имела организации нома и не составляла части Египта. Не позднее чем при Домициане военные посты были продвинуты 435 до самого Гиера Сикамина50. В дальнейшем такое положение сохранилось без существенных изменений. Правда, Нерон намеревался в задуманной им экспедиции на Восток проникнуть и в Эфиопию, но дело ограничилось предварительными разведками страны, которые были предприняты римскими офицерами, поднимавшимися за Мерое. Отношения с соседями по южной границе до середины III в. носили, вероятно, в общем мирный характер, хотя нередко возникали мелкие ссоры с упомянутой Кандакой и ее преемниками, которые, по-видимому, держались у власти с.528 довольно продолжительное время, а позднее, быть может, и с другими племенами, достигавшими преобладания по ту сторону имперской границы. Только когда в эпоху Валериана и Галлиена империя начала приходить в упадок, варвары прорвались через границу и в этой области.
Блемии
Уже было упомянуто (стр. 506), что живший в горах близ юго-восточной границы и ранее подчинявшийся эфиопам варварский народ блемиев, отличавшийся ужасающей грубостью и еще много веков позднее сохранивший обычай человеческих жертвоприношений, самостоятельно выступил против Египта и по уговору с пальмирцами занял значительную часть Верхнего Египта и удерживал ее в течение ряда лет. Энергичный император Проб прогнал их; но вторжения не прекращались51, и император Диоклетиан решил перенести границу дальше на север. Узкая Двенадцатимилевая земля нуждалась в сильном гарнизоне и не приносила государству большой пользы. Нубийцы, жившие в Ливийской пустыне и постоянно опустошавшие главным образом Большой оазис, согласились покинуть свои прежние места жительства и поселиться в этой местности, которая была им предоставлена с соблюдением всех формальностей; одновременно им и их восточным соседям — блемиям — были 436 назначены твердо установленные ежегодные платежи, номинально в виде вознаграждения за оборону границ, а фактически, несомненно, как выкуп за прекращение их грабительских набегов, которые, конечно, не прекратились и после этого. Это был шаг назад, первый с того времени, как Египет подчинился Риму.
Торговля с Эфиопией
О торговых сношениях на этой границе сохранилось мало сведений. Так как катаракты на верхнем Ниле преграждали непосредственный водный путь, то торговля между внутренней Африкой и Египтом, главную статью которой составляла слоновая кость, производилась в римскую эпоху в основном не по Нилу, а через абиссинские гавани, но отчасти и по этому пути52. Проживавшие в большом числе на о. Филах рядом с египтянами эфиопы были, очевидно, по большей части купцы, и царившее на этой границе спокойствие, несомненно, в свою очередь содействовало процветанию пограничных городов Верхнего Египта и египетской торговли в целом.
Восточное побережье Египта и мировая торговля
с.529 Восточное побережье Египта ставит для развития мировой торговли трудноразрешимую задачу. Скалистый сплошь необитаемый берег непригоден для земледелия и остается в настоящее время такой же пустыней, какой он был и в древности53. Напротив, что касается обоих морей, имевших особенно большое значение для культурного развития древнего мира, то Индийское ближе всего подходит к Средиземному в двух своих крайних северных пунктах, у Персидского и Аравийского заливов. Персидский залив принимает в себя Евфрат, в своем среднем течении близко подходящий к Средиземному морю, а Аравийский отделен всего лишь несколькими дневными переходами от текущего в Средиземное море Нила. Поэтому в древности торговые пути, соединявшие Восток с Западом, либо проходили преимущественно по Евфрату к побережью Сирии и Аравии, либо поворачивали от восточных берегов Египта к Нилу. Торговые пути по Евфрату древнее, чем пути по Нилу, но последние имеют за собой преимущество более удобного речного судоходства и более короткого перехода сушей; устранение последнего посредством устройства канала для пути по Евфрату исключено; что же касается пути из Египта, то и в древности и в новейшее время создание такого канала признавалось хотя и трудным, но не невозможным делом. Таким образом, на египетскую страну самой природой была возложена задача связать посредством сухопутных или водных дорог восточное побережье с течением Нила и северным берегом. Она начинает играть эту роль уже при тех туземных властителях, которые впервые сделали Египет доступным для иностранцев и для крупной торговли.
Морской путь в Индию
Как кажется, по следам более древних сооружений великих египетских правителей Сети I и Рамзеса II, сын Псамметиха, царь Нехо (610—
Соперничество между Лагидами и Селевкидами, проходящее через политику всей послеалександровской эпохи, было в то же самое время борьбой между Евфратом и Нилом. Первый был обладателем, второй — претендентом, и в лучшие времена Лагидов мирное наступление велось с большой энергией. При втором Птолемее Филадельфе (умер в 247 г. до н. э.) был впервые открыт для судоходства начатый Нехо и Дарием канал, названный теперь Птолемеевой рекой, и в тех пунктах мало доступного восточного побережья, которые были наиболее пригодны для стоянок кораблей и для соединения с Нилом, были возведены обширные портовые сооружения.
Гавани восточного побережья
Прежде всего это было сделано в устье ведущего к Нилу канала у поселений Арсинои, Клеопатриды, Клисмы, расположенных в районе нынешнего Суэца. Ниже по течению возникли, кроме нескольких сооружений меньшего размера, два значительных складочных пункта: Миос-Гормос, немного выше нынешнего Козера, и Береника в стране троглодитов, приблизительно на той же широте, что и Сиена на Ниле и арабский порт Левке-Коме; от города Копта, у которого Нил более всего отклоняется на восток, первый из них отстоял на 6—
Абиссиния
Собственно Египет Лагидов не простирался дальше вышеназванной Береники в стране троглодитов. Лежавшие дальше к югу поселения: «Охотничья Птолемаида» ниже Суакина и самое южное поселение царства Лагидов, позднейшая Адулида, называвшаяся тогда, кажется, «Золотой Береникой» или «у Сабы», далее, неподалеку от нынешнего Массау, Зула — бесспорно лучшая гавань на всем этом берегу, — были всего лишь обычными береговыми фортами и не имели территориальной связи с Египтом. Позднейшие Лагиды либо утратили, либо добровольно оставили эти отдаленные поселения, и ко времени установления римского владычества государственная граница проходила для внутренней территории у Сиены, а на побережье — у Береники троглодитской.
Царство аксомитов
В этой области, которую египтяне никогда не занимали или давно оставили, образовалось либо в конце эпохи Лагидов, либо в начале империи крупное независимое государство, игравшее довольно видную роль — царство аксомитов54, соответствующее нынешнему Габешу.
с.531 438 Название этого государства происходит от города Аксомиды, ныне Аксума, лежащего в сердце этой горной страны в восьми днях пути от моря, в местности, которая в настоящее время называется Тигрэ; гаванью ему служит уже упоминавшийся лучший складочный пункт на этом берегу — Адулида в бухте Массауа. Первоначальное население этой местности говорило, вероятно, на языке агау, который частично сохранился в неиспорченном виде до настоящего времени в отдельных южных районах и который принадлежит к той же хамитской группе, что и теперешние бего, сали, данкали, сомали, галла[8]. Эта группа языков стоит, по-видимому, в такой же связи с языком египетского населения, в какой греческий язык — с кельтскими и славянскими языками. Таким образом, филологическое исследование находит черты сходства там, где история представляет глубокие различия. Но еще до того времени, для которого мы имеем первые сведения об этой земле, многочисленные семитские иммигранты, принадлежавшие к химьяритским племенам южной Аравии, по-видимому, перешли узкий морской залив и ввели здесь в местное употребление свой язык и свою письменность. Старинный литературный язык Габеша, исчезнувший из народного употребления лишь много позднее римской эпохи,
О возникновении этого государства не сохранилось никаких сведений. В конце правления Нерона, а быть может и гораздо раньше, владения царя аксомитов на африканском побережье простирались приблизительно от Суакина до Баб-эль-Мандебского пролива. Позднее — точно эпоху установить невозможно — мы видим его соседом римлян на южной границе Египта; в то же время он вел войну на другом берегу Аравийского залива, в промежуточной 439 области между римскими и сабейскими владениями, — следовательно, в Аравии занятая им территория непосредственно соприкасалась на севере с римской областью; сверх того, он господствовал над африканским берегом далее Аравийского залива, быть может, до мыса Гвардафуя. Неизвестно, как далеко простирались его владения от Аксомиды в глубь страны; Эфиопия, т. е. Сеннаар и Донгола, вряд ли принадлежала к его владениям, по крайней мере в раннюю эпоху империи; скорее надо полагать, что в то время царство Набата существовало рядом с аксомитским.
Всюду, где мы встречаем аксомитов, мы находим их на довольно высокой ступени развития. При Августе египетская торговля с этими африканскими гаванями была не менее оживленной, чем с Индией. Царь имел в своем распоряжении не только войско, но и флот, о чем свидетельствуют его отношения с Аравией. Зоскала, царствовавшего в Аксомиде в эпоху Веспасиана, один греческий купец, побывавший в Адулиде, называет человеком честным и знакомым с греческой письменностью. Один из его преемников поставил в своей резиденции мемориальную надпись на общеупотребительном греческом языке, повествующую иностранцам о его подвигах. Сам он называет себя в ней сыном Ареса — титул, который цари аксомитов носили вплоть до IV в., и посвящает трон, носящий эту надпись, Зевсу, Аресу и Посейдону. Уже в эпоху Зоскала упомянутый иностранец называет Адулиду благоустроенным торговым пунктом. Преемники Зоскала принудили бродячие племена арабского побережья соблюдать мир на суше и на море и установили сухопутное сообщение между своей столицей и римской границей, что имело немалое значение ввиду особенностей этой страны, для которой главную роль играли морские пути сообщения. При Веспасиане туземцам вместо денег служили кусочки меди, которые в случае надобности можно было дробить на части, римская же монета была в употреблении только у живших в Адулиде иностранцев; в эпоху поздней империи монету чеканили сами цари. Повелитель аксомитов называет себя царем царей, и ничто не указывает на его зависимость от Рима; он чеканит золотую монету, чего римляне не позволяли не только в своих владениях, но и вообще в пределах своего влияния. Едва ли с.533 в эпоху империи за пределами эллинских областей Рима существовала другая страна, которая, сохраняя подобную самостоятельность, предоставила бы у себя такое же место для эллинской культуры, как государство Габеша. Если с течением времени местный или, вернее, принесенный сюда из Аравии народный язык отвоевал себе исключительное господство и вытеснил греческий, то это, вероятно, следует приписать отчасти арабскому, отчасти христианскому влиянию и связанному с этим возрождению народных диалектов, которое мы наблюдали и в Сирии и в Египте; однако это обстоятельство не исключает того, что греческий язык в Аксомиде и Адулиде занимал в I и II вв. н. э. такое же положение, как в Сирии и в Египте, если только позволительно сравнивать эти два явления, из которых второе имеет неизмеримо большее значение, чем первое.
Рим и аксомиты
О политических связях между Римом и государством аксомитов в первые три столетия нашего летосчисления (которыми ограничивается наш рассказ) у нас имеются лишь самые скудные сведения. Вместе с остальным Египтом римляне подчинили своей власти и гавани восточного побережья вплоть до отдаленной троглодитской Береники, которая в римскую эпоху была вверена особому 440 коменданту57. О расширении владений в негостеприимных и бесплодных прибрежных гористых местностях здесь никогда не думали, да и малочисленное население ближайшей пограничной области, стоявшее на самой низкой ступени развития, никогда не доставляло римлянам серьезных хлопот. Подобно своим предшественникам Лагидам, цезари не стремились завладеть складочными пунктами аксомитского побережья. Мы имеем определенное сообщение лишь о том, что послы аксомитского царя вели переговоры с императором Аврелианом. Но как это молчание, так и отмеченное выше независимое положение аксомитского властителя58 указывают на то, что здесь с обеих сторон постоянно соблюдались существующие границы и поддерживались добрососедские отношения, которые содействовали укреплению мира и в особенности благоприятствовали египетской торговле. Если принять во внимание превосходство египетской цивилизации уже в эпоху Лагидов, не может подлежать сомнению, что эта торговля, в особенности важная торговля слоновой костью, в которой главным складочным местом для с.534 внутренней Африки служила Адулида, производилась преимущественно из Египта и на египетских кораблях; в римскую эпоху эта торговля только расширилась, но не подверглась изменениям.
Западное побережье Аравии
Гораздо большее значение, чем торговля с африканским югом, имела для Египта и для Римской империи вообще торговля с Аравией и с лежащими еще далее на восток берегами. Аравийский полуостров остался вне эллинского культурного круга. Положение было бы, вероятно, иным, если бы царь Александр прожил годом дольше; смерть унесла его как раз тогда, когда он готовился обогнуть со стороны Персидского залива уже обследованное южное побережье Аравии и затем занять его. Однако путешествия, которого не пришлось совершить этому великому царю, после него не предпринял уже ни один грек. Напротив, с древнейших времен между обоими берегами Аравийского залива через разделявшее их не особенно широкое водное пространство велась оживленная торговля. В египетских рассказах из времен фараонов большую роль играют морские поездки в страну Пунт и привозимая оттуда добыча в виде ладана, черного дерева, изумруда и леопардовых шкур. Уже было указано (стр. 425), что в более позднюю эпоху северная часть западного берега Аравии принадлежала к области набатеев и вместе с ней перешла во власть римлян. Это был пустынный берег59; лишь складочный пункт Левке-Коме — последний город набатеев, а следовательно, и Римской 441 империи — не только поддерживал сообщения морем с лежавшей на противоположном берегу Береникой, но и являлся исходным пунктом караванной дороги, ведшей в Петру, а оттуда — к гаваням южной Сирии, следовательно, и к узловым с.535 пунктам торговли Востока с Западом (стр. 428). Смежные области на юге, к северу и к югу от нынешней Мекки, по своим природным свойствам имели много общего с расположенной на противоположном берегу страной троглодитов, и подобно этой последней не имели в древности ни политического, ни торгового значения, по-видимому, не объединялись даже под одной властью, но были заняты племенами кочевников.
Государство гомеритов
На южной оконечности залива жило единственное арабское племя, которое играло видную роль в эпоху до ислама. Греки и римляне в более древнее время называли этих арабов сабеями, по имени наиболее выделявшегося в то время племени, позднее — обычно гомеритами, по имени другого племени; в настоящее время их чаще всего называют последним именем в его новоарабской форме — химьяриты. Культурное развитие этого замечательного народа задолго до начала римского владычества над Египтом достигло значительной высоты60. Его родина, «Счастливая Аравия» древних, местность Мохи и Адена, опоясана узкой знойной и пустынной прибрежной равниной, но во внутренних землях Йемена и Гадрамаута с их здоровым и умеренным климатом склоны гор и долины покрыты роскошной растительностью, а множество горных ручьев при заботливом ведении хозяйства позволяет создать во многих местах садовую культуру. О богатой и своеобразной цивилизации этой местности доныне красноречиво свидетельствуют остатки городских стен и башен, общеполезные, особенно гидротехнические сооружения и покрытые надписями храмы, полностью подтверждающие рассказы древних писателей о великолепии и роскоши этой местности; целые книги написаны арабскими географами о замках 442 и дворцах многочисленных мелких князей Йемена. Пользуются известностью развалины мощной плотины, которая некогда преграждала в долине у Мариабы течение р. Даны и давала возможность орошать нивы вверх по реке61. Арабы долгое время вели свое летосчисление со времени прорыва этой плотины и, с.536 как говорили, последовавшего в связи с этим выселения жителей Йемена на север. Но прежде всего район этот является одним из древнейших центров крупной сухопутной и морской торговли, не только потому, что требовалось экспортировать его продукты: ладан, драгоценные камни, каучук, кассию, алоэ, сенну, мирру и много других аптекарских товаров, но также и потому, что это семитское племя, подобно финикиянам, по всему своему складу было точно создано для торговли; и новейшие путешественники и Страбон говорят, что все арабы — торговцы и купцы. Чеканка серебряной монеты производилась здесь исстари и носила своеобразный характер; монеты первоначально чеканились по афинским образцам, потом по римским эпохи Августа, но имели свою особую пробу, вероятно, вавилонскую62. Из земли этих арабов чрезвычайно древние пути вывоза ладана вели через пустыню к складочным пунктам Элане на Аравийском заливе и уже названной Левке-Коме, а также к главным торговым пунктам Сирии — Петре и Газе63. Эти дороги сухопутной торговли, которые наряду с дорогами по Евфрату и Нилу с древнейших времен служили для торговли между Востоком и Западом, являются, по-видимому, настоящей основой процветания Йемена. Но к этому вскоре присоединились и морские пути; главным складочным пунктом для них сделалась Адана, теперешний Аден. Отсюда товары отправлялись морем в основном, конечно, на кораблях арабов либо в упомянутые выше складочные пункты на Аравийском заливе и, следовательно, в гавани Сирии, либо в Беренику и Миос-Гормос, а отсюда в Копт с.537 и Александрию. Мы уже говорили, что 443 эти арабы очень рано овладели и противоположным берегом и перенесли в Габеш свой язык и письмо и вообще свою цивилизацию. Если среди жителей Копта, складочного пункта на Ниле для восточной торговли, было столько же арабов, сколько египтян, если арабы даже разрабатывали изумрудные копи выше Береники (у Джебель-Зебара), то это показывает, что и в самом государстве Лагидов они до известной степени держали торговлю в своих руках; а пассивное отношение этого государства к сношениям на Аравийском море, куда самое большее один раз была предпринята экспедиция против пиратов64, становится более понятным, если допустить, что в этих водах господство принадлежало сильному на море и хорошо организованному государству. Йеменских арабов мы встречаем не только в водах их собственного моря. Адана вплоть до эпохи Римской империи оставалась складочным пунктом торговли, с одной стороны, с Индией, с другой — с Египтом и, несмотря на свое неблагоприятное положение у лишенного растительности морского берега, достигла такого процветания, что название «Счастливая Аравия» в первую очередь относится к этому городу. Власть, которую в наши дни имеет на юго-востоке полуострова над островами Сокотрой и Занзибаром и над африканским восточным побережьем к югу от мыса Гвардафуя имам Маската, в эпоху Веспасиана «исстари» принадлежала арабским князьям: о. Диоскоридов, только что упомянутая Сокотра, находился тогда под властью царя Гадрамаута, Азания, т. е. побережье Сомали и земли дальше к югу, подчинялась одному из вассалов своего западного соседа — царя гомеритов. Самую южную стоянку на восточноафриканском берегу, которая была известна египетским купцам, Рапту в стране Занзибара, арендовали у этого шейха купцы из Музы, вероятно, теперешней Мохи. «Они посылают туда свои торговые корабли, большей частью под управлением арабских капитанов и матросов, привыкших иметь дело с туземцами, часто заключавших там брачные союзы и знакомых с этой страной и местными наречиями». Земледелие и промышленность не отставали от торговли; в знатных домах Индии наряду с италийским фалернским и сирийским лаодикейским пили также арабское вино; копья и сапожные шила, которые туземцы занзибарского побережья покупали у иностранных купцов, были изготовлены в Музе. Таким образом, эта местность, которая к тому же много продавала и мало покупала, была одной из самых богатых в мире. В какой степени политическое развитие соответствовало экономическому, нельзя установить ни для доримской эпохи, ни для времени ранней империи; из сообщений людей Запада и из местных надписей, по-видимому, вытекает с.538 лишь то, что эта юго-западная оконечность Аравии была поделена между несколькими самостоятельными государями, имевшими владения небольших размеров. Кроме наиболее выделявшихся среди них сабейцев и гомеритов, там жили уже названные выше хатромотиты в Гадрамауте и на севере в глубине страны — минеи; все они подчинялись своим собственным князьям.
В отношении арабов Йемена римляне следовали политике, представлявшей полную противоположность их политике по отношению 444 к аксомитам. Август, положивший в основу своего имперского управления принцип сохранения прежних границ и отказавшийся почти от всех завоевательных планов своего отца и учителя, сделал одно исключение в отношении юго-западного побережья Аравии и по собственной инициативе предпринял здесь наступление. Это решение было вызвано особым положением, которое тогда занимала эта группа народностей в индо-египетской торговле. Чтобы поднять экономику наиболее важной в политическом и финансовом отношении страны своей империи до уровня, которого не смогли достигнуть его предшественники, Август должен был прежде всего овладеть торговлей между Аравией и Индией, с одной стороны, между Аравией и Европой — с другой. Путь по Нилу с давних пор успешно конкурировал с арабскими путями и путем по Евфрату; но, как мы видели, Египет играл при этом, по крайней мере при позднейших Лагидах, второстепенную роль. Торговыми конкурентами Египта были не аксомиты, а арабы; если египетская торговля должна была сделаться из пассивной активной, из основанной на чужом посредничестве — прямой, то необходимо было сломить арабов. Вот чего хотел Август и чего до известной степени достигло римское правительство.
Экспедиция Галла
На шестом году своего правления в Египте (конец 729 г. [25 г.]) Август отправил снаряженный специально для этой экспедиции флот из 80 военных и 130 транспортных судов, а также половину египетской армии, состоявшую из 10-тысячного корпуса, не считая подкреплений от двух ближайших зависимых царей — набатейского Ободы и иудейского Ирода, — против государств Йемена с целью либо покорить их, либо уничтожить65; при этом, конечно, римляне не упускали из виду и накопленные там сокровища. Однако это предприятие потерпело полную неудачу вследствие неспособности его руководителя — наместника Египта Гая Элия Галла66. Так как с.539 445 римляне отнюдь не стремились к оккупации безлюдного побережья от Левке-Коме вниз до границы неприятельской области, непосредственной целью экспедиции могла быть только эта область и из самой южной египетской гавани следовало тотчас же двинуть армию в Счастливую Аравию67. Вместо этого флот был мобилизован в самой северной гавани — Арсиное (Суэц), а войско было высажено на сушу в Левке-Коме, словно с целью по с.540 возможности удлинить переезд для флота и передвижение сухопутной армии. Сверх того, военные корабли оказались излишними, так как арабы не имели военного флота, а римские моряки были незнакомы с плаванием у берегов Аравии, так что суда, построенные специально для экспедиции, оказались непригодными. Лоцманы оказывались беспомощными среди мелей и подводных камней, и уже переезд по римским водам от Арсинои до Левке-Коме стоил большого числа кораблей и людей. Здесь перезимовали; весной 730 г. [24 г.] начался поход в неприятельскую страну. Сопротивление наступающим оказали не арабы, но Аравия. Там, где обоюдоострые секиры, пращи и луки сталкивались с дротиками и мечами, туземцы рассыпались в разные стороны, как мякина разлетается от ветра. Но распространенные в этой местности болезни — скорбут, проказа, паралич — косили ряды солдат страшнее самой кровавой битвы, тем более, что полководец не умел быстро вести вперед неповоротливую массу войска. Тем не менее римская армия подошла к столице подвергшихся в первую очередь нападению сабеев — Мариабе. Но так как жители закрыли ворота своих мощных, сохранившихся доныне стен68 и оказали противнику энергичное сопротивление, римский полководец отчаялся в возможности разрешить поставленную перед ним задачу и, простояв шесть дней перед городом, начал отступление, которому арабы не оказывали серьезного противодействия и которое под давлением необходимости удалось выполнить сравнительно быстро, конечно, при тяжких потерях людьми.
Дальнейшие мероприятия против арабов
446 Это была серьезная неудача, но Август не отказался от мысли завоевать Аравию. Мы уже говорили, что путешествие на Восток, предпринятое в 753 г. [1 г.] наследником престола Гаем, должно было закончиться в Аравии. На этот раз предполагалось после покорения Армении по соглашению с парфянским правительством, а в случае необходимости после победы над его армией, дойти до устья Евфрата и оттуда по тому самому пути, который некогда обследовал для Александра его наварх Неарх, двинуться в Счастливую Аравию69. Этим надеждам иным, но не менее злополучным образом положила конец парфянская стрела, поразившая наследника под стенами Артагиры. Вместе с ним был навеки похоронен и план завоевания Аравии. Большой полуостров, за исключением северной и северо-западной береговой полосы, в течение всей с.541 эпохи империи сохранял ту свободу, которая впоследствии благоприятствовала зарождению смертельного врага эллинства — ислама.
Но все же арабская торговля была подорвана — отчасти вследствие мер, принятых римским правительством для охраны египетского судоходства, о чем будет сказано ниже, отчасти вследствие удара, направленного римлянами против главного складочного пункта индийско-арабской торговли. Либо при самом Августе — быть может, в связи с приготовлениями к намечавшемуся Гаем вторжению, — либо при одном из его ближайших преемников римский флот появился перед Аданой и разрушил этот населенный пункт; при Веспасиане Адана была простой деревней, о ее процветании сохранились лишь воспоминания. Мы знаем только голый факт70, но он сам говорит за 447 себя. Событие это, напоминающее разрушение с.542 Коринфа и Карфагена в эпоху республики, подобно им достигло своей цели и обеспечило римско-египетской торговле первенствующее положение в водах, омывающих Аравию, и на Индийском море.
Позднейшие судьбы гомеритов
Однако процветание благословенной земли Иемена имело слишком прочные основы, чтобы погибнуть от этого удара; возможно даже, что только теперь она получила более определенное политическое устройство. Мариаба была всего лишь столицей сабеев, когда под ее стенами потерпели неудачу войска Галла; но уже в то время сильнейшей из народностей Счастливой Аравии было племя гомеритов, столица которого Сапфар лежит немного к югу от Мариабы, тоже во внутренней области страны. Столетием позже мы находим оба эти племени объединенными под властью одного царствующего в Сапфаре царя гомеритов и сабеев, владычество которого простирается до Мохи и Адена и, как уже было сказано, распространяется на о. Сокотру и берега Сомали и Занзибара; во всяком случае с этого времени уже можно говорить о государстве гомеритов. Пустыня к северу от Мариабы вплоть до римской границы к нему не принадлежала и вообще не состояла под какой-либо организованной властью71, княжества минеев и хатрамотитов по-прежнему подчинялись своим местным государям. Восточная половина Аравии постоянно составляла часть персидской державы (стр. 320) и никогда не находилась под скипетром повелителей Счастливой Аравии. Таким образом, и теперь пределы Аравии были очень ограниченными, и оставались такими же и впоследствии; о дальнейших судьбах страны нам известно мало72. В середине IV в. царство гомеритов соединилось с аксомитским и управлялось из Аксомиды73, с.543 но позднее эта зависимость снова прекратилась. Как царство гомеритов, так 448 и объединенное аксомитско-гомеритское царство в качестве самостоятельных государств состояли в позднюю эпоху империи в сношениях с Римом и заключали с ним договоры.
Торговые сношения гомеритов
В торговле и мореплавании арабы юго-восточной части полуострова в течение всей эпохи империи занимали если не руководящее, то все же выдающееся положение. После разрушения Аданы торговым центром для этой местности сделалась Муза. Все сказанное нами о ней раньше в основных чертах можно отнести и ко времени Веспасиана. В это время Музу изображают как торговый пункт, населенный исключительно арабскими судовладельцами и моряками и отличающийся кипучей коммерческой деятельностью. На своих собственных кораблях жители Музы объезжают все африканское восточное побережье и индийское западное и не только переправляют товары своей собственной страны, но и привозят жителям Востока выработанные по их вкусу в мастерских Запада пурпуровые ткани, золотое шитье и тонкие вина Сирии и Италии, а жителям Запада — высокосортные товары Востока. В торговле ладаном и другими ароматическими веществами Муза и складочный пункт соседнего Гадрамаутского царства — Кане к востоку от Адена, — по-видимому, всегда удерживали за собой монополию; купцы из Музы вывозили на мировой рынок эти продукты, спрос на которые в древности был гораздо больше, чем теперь, с южноаравийского и африканского берегов, от Адулиды до «Мыса ароматов» — Гвардафуя. На упомянутом уже о. Диоскоридов имелось общее торговое поселение купцов трех больших наций, занимавшихся мореплаванием в этих водах, — эллинов (жителей Египта), арабов и индусов. Однако в земле Иемена не встречается никаких следов тех связей с эллинизмом, какие мы обнаружили на противоположном берегу у аксомитов (стр. 533); если чеканка монеты следовала западным образцам (стр. 536), то надо сказать, что западные монеты имели хождение по всему Востоку. Вообще же, насколько мы можем судить, письменность, язык и искусство развивались здесь столь же самостоятельно, как торговля и мореплавание; наверное, этому содействовало и то, что аксомиты, подчинив себе в политическом отношении гомеритов, впоследствии освободились от эллинского влияния и оказались в орбите арабского влияния (стр. 533).
Дороги и портовые сооружения в Египте
В том же духе, в каком правительство заботилось об отношениях Египта с Южной Африкой и арабскими государствами, и с еще бо́льшим успехом сначала Август, а за ним, без сомнения, и все его благоразумные преемники заботились о торговых путях в самом Египте. Система дорог и портов, созданная первыми Птолемеями по стопам фараонов, вместе со всей административной системой пришла в полное расстройство во время смут при последних Лагидах. Мы не имеем определенных сведений о том, что Август снова привел в порядок сухопутные и водные дороги и гавани с.544 Египта; тем не менее не подлежит сомнению, что все это было сделано. Копт оставался в течение всей эпохи империи узловым пунктом этих сношений74. Из одного недавно найденного документа явствует, что в первые годы империи обе дороги, ведущие из Копта в гавани Миос-Гормос и Беренику, были исправлены римскими солдатами 449 и в подходящих местах снабжены необходимыми водоемами75. Канал, соединяющий Красное море с Нилом, а следовательно, и со Средиземным морем, и в римское время имел лишь второстепенное значение; вероятно, он служил преимущественно для перевозки глыб мрамора и порфира с восточного берега Египта к Средиземному морю, но судоходным он оставался во все время империи. Император Траян восстановил этот канал и даже удлинил. Вероятно, это он соединил канал с Нилом подле Вавилона (недалеко от Каира), до разделения Нила на рукава, чем сделал этот канал более полноводным, и дал ему название «реки Траяна» или «императорской реки» (Augustus amnis), отчего эта часть Египта впоследствии получила название Augustamnica («Августоречная»).
Пиратство
Август серьезно заботился также об уничтожении пиратства на Красном и Индийском морях; египтяне были обязаны ему тем, что еще много лет спустя после его смерти на морях не появлялось ни одного пиратского паруса и корабли пиратов сменились торговыми судами. Правда, в этом отношении было сделано далеко не все. То, что правительство, время от времени давая боевые задания эскадре в этих водах, не создавало здесь, однако, постоянного военного флота, то, что капитаны римских торговых судов в Индийском море регулярно брали на борт стрелков, чтобы защищаться от нападений пиратов, — все это могло бы показаться странным, если бы не тот известный факт, что первородным грехом римского императорского правительства или, вернее, римского правительства вообще было его относительное равнодушие к безопасности морей повсюду — здесь так же, как у берегов Бельгии или на Черном море. Правда, правительства Аксомиды и Сапфара уже в силу географических условий должны были уделять борьбе с пиратством еще большее внимание, чем римляне в Беренике и Левке-Коме; возможно, что именно это обстоятельство содействовало тому, что римляне, в общем, сохраняли хорошие отношения с этими хотя и более слабыми, но зато необходимыми соседями.
Расцвет активной торговли Египта с Востоком
с.545 Выше было уже сказано, что египетская морская торговля если не с Адулидой, то с Аравией и Индией в эпоху, непосредственно предшествовавшую римскому владычеству, велась в основном не египтянами. Крупная морская торговля с Востоком началась в Египте благодаря римлянам. «При Птолемеях, — говорит один современник Августа, — не более 20 египетских кораблей в год отваживалось выходить из Аравийского залива, теперь же ежегодно в Индию отправляется до 120 купеческих кораблей из одной только гавани Миос-Гормос». Барыши от торговли, которые прежде римский купец должен был делить с персидским или арабским торговым посредником, стали поступать к нему полностью с того времени, как была установлена непосредственная связь с более отдаленным Востоком. Это было достигнуто, вероятно, прежде всего тем, что хотя египетские гавани и не были прямо закрыты для арабских и индийских судов, они все же фактически сделались недоступными для них в результате введения дифференцированных пошлин76; такое 450 внезапное изменение в торговых отношениях можно объяснить лишь изданием своего рода «Навигационного акта» в интересах собственного судоходства. Однако торговый оборот не только был принудительно превращен из пассивного в активный, но возрос также и абсолютно, отчасти вследствие того, что на Западе увеличился спрос на восточные товары, отчасти за счет прочих торговых путей через Аравию и Сирию. Становилось все более ясно, что для арабской и индийской торговли с Западом путь через Египет является самым коротким и самым дешевым. Ладан, шедший в древнейшие времена большей частью сухим путем через внутреннюю Аравию в Газу (стр. 536, прим. 2), впоследствии привозился преимущественно морем через Египет. Во времена Нерона торговля с Индией получила новый размах благодаря тому, что один опытный и отважный египетский капитан, Гиппал, вместо того чтобы держаться извилистой береговой линии, осмелился после выхода из Аравийского залива направиться открытым морем прямо в Индию. Он знал о существовании муссонов, которые моряки, ездившие после него этим путем, называли с тех пор Гиппалом. С этой поры переезд с.546 сделался не только более коротким, но и менее подверженным нападениям со стороны разбойников на суше и на море. О том, в какой степени прочный мир и возраставшая потребность в роскоши повысили на Западе потребление восточных товаров, можно до некоторой степени судить на основании постоянных жалоб в эпоху Веспасиана по поводу огромных сумм, уплывавших в связи с этим из империи. Общий итог ежегодных платежей арабам и индусам за закупленные у них товары Плиний исчисляет в 100 млн. сестерциев (около 10 млн. золотых рублей) и для одной только Аравии — в 55 млн. (около 5,5 млн. золотых рублей); правда, часть этой суммы покрывалась экспортом товаров. Арабы и индусы покупали на Западе металлы: железо, медь, свинец, олово, мышьяк, ранее упомянутые (стр. 510) египетские товары: вино, пурпур, золотую и серебряную утварь, а также драгоценные камни, кораллы, шафранный бальзам; однако они давали Западу больше предметов роскоши, чем получали от него. Поэтому римское золото и серебро в большом количестве уплывало в крупные торговые пункты Аравии и Индии. В Индии римские деньги уже при Веспасиане получили такое распространение, что их сбывали туда с надбавкой в цене. Бо́льшая часть этой торговли с Востоком приходилась на долю Египта, и если рост торговли благодаря увеличению таможенных поступлений шел на пользу имперской казне, то необходимость постройки собственных кораблей и организации собственных торговых поездок повышала благосостояние частных лиц.
Итак, если римское правительство ограничило свое господство в Египте узким пространством в пределах судоходной части Нила и, либо из малодушия, либо из благоразумия, но во всяком случае с твердой последовательностью, никогда не пыталось завоевать 451 Нубию и Аравию, то, с другой стороны, оно настойчиво стремилось овладеть крупной торговлей с Аравией и Индией и во всяком случае добилось того, что значительно стеснило своих конкурентов. Строжайшее соблюдение собственных торговых интересов является характерной чертой политики республики и в неменьшей степени — политики принципата, особенно в Египте.
Торговля Рима с Индией
Можно лишь приблизительно установить, как далеко заходили на Восток непосредственные морские торговые связи Рима. Первоначально торговые пути шли на Баригазу (Бароч в Камбайском заливе выше Бомбея), и этот крупный торговый пункт во времена империи оставался средоточием египетско-индийской торговли. Несколько пунктов на полуострове Гуджерат носили у греков греческие названия, как Навстатм и Феофила. В эпоху Флавиев, когда поездки в период муссонов сделались уже постоянными, римские купцы освоили весь западный берег передней Индии вплоть до Малабарского берега, родины высоко ценившегося и дорого оплачиваемого перца, в поисках которого они посещали гавани Музириды (вероятно, Мангалуру) и Нелькинду (по-индийски, должно с.547 быть, Нилаканта[11], от одного из прозваний бога Шивы[12]; вероятно, нынешняя Нилесвара); несколько далее к югу, у Кананора, были найдены большие клады римских золотых монет эпохи императоров из дома Юлиев—
ПРИМЕЧАНИЯ