Философские трактаты

О дивинации

Книга II

I. (1) Не раз спра­ши­вая себя, чем я могу быть наи­бо­лее полез­ным для рес­пуб­ли­ки, не остав­ляя моих забот о ней, после мно­гих и дол­гих раз­мыш­ле­ний, при­шел я к тако­му заклю­че­нию: луч­ше все­го будет, если я открою моим сограж­да­нам путь к бла­го­род­ным нау­кам. И я думаю, что уже сле­до­вал это­му во мно­гих моих кни­гах. Так, в кни­ге под загла­ви­ем «Гор­тен­зий»¹ я при­ло­жил все уси­лия, чтобы побудить рим­лян зани­мать­ся фило­со­фи­ей. А какой род фило­соф­ст­во­ва­ния нам кажет­ся наи­ме­нее само­уве­рен­ным (ar­ro­gans) и в то же вре­мя наи­бо­лее осно­ва­тель­ным (con­stans) и изящ­ным (ele­gans), я пока­зы­ваю в четы­рех Ака­де­ми­че­ских кни­гах². (2) Далее, так как в осно­ве фило­со­фии лежит [позна­ние] пре­де­лов добра и зла, то я рас­смот­рел и этот вопрос в пяти кни­гах³, чтобы мож­но было разо­брать­ся в дово­дах, при­во­ди­мых раз­ны­ми фило­со­фа­ми за и про­тив. За эти­ми после­до­ва­ли кни­ги «Туску­лан­ских бесед», в кото­рых вскры­ты усло­вия, наи­бо­лее необ­хо­ди­мые для счаст­ли­вой жиз­ни. В пер­вой из этих книг гово­рит­ся о пре­зре­нии к смер­ти, во вто­рой — об успо­ко­е­нии в горе, в третьей — об облег­че­нии боли, в чет­вер­той — о дру­гих душев­ных вол­не­ни­ях. Нако­нец, в пятой кни­ге обсуж­да­ет­ся вопрос, кото­рый бро­са­ет яркий свет на всю фило­со­фию, ибо эта кни­га учит, что для счаст­ли­вой жиз­ни необ­хо­ди­мо, чтобы доб­ро­де­тель сама в себе нахо­ди­ла удо­вле­тво­ре­ние. (3) После того как были изло­же­ны эти вопро­сы, я напи­сал три кни­ги о при­ро­де богов, в кото­рых содер­жит­ся иссле­до­ва­ние этой про­бле­мы. А чтобы пол­но­стью завер­шить рас­смот­ре­ние все­го кру­га вопро­сов, свя­зан­ных с нею, я при­сту­пил к напи­са­нию этих книг о диви­на­ции. Если я добав­лю к ним заду­ман­ную мною кни­гу о судь­бе, то это будет уже доста­точ­но исчер­пы­ваю­щим отве­том на этот вопрос. К назван­ным кни­гам сле­ду­ет еще при­чис­лить шесть книг «О государ­стве», они были напи­са­ны мною в ту пору, когда я еще дер­жал в руках кор­ми­ло управ­ле­ния рес­пуб­ли­кой, и в них иссле­ду­ет­ся важ­ный вопрос, име­ю­щий пря­мое отно­ше­ние к фило­со­фии, вопрос, кото­рым мно­го зани­ма­лись Пла­тон и Ари­сто­тель, Тео­фраст и все семей­ство пери­па­те­ти­ков.

А что мне ска­зать об «Уте­ше­нии», кни­ге моей, кото­рая, конеч­но, и мне само­му при­нес­ла исце­ле­ние и, навер­ное, то же при­не­сет мно­гим дру­гим?⁴

Сре­ди этих трудов я недав­но напи­сал так­же кни­гу «О ста­ро­сти», кото­рую посвя­тил мое­му дру­гу Атти­ку. И так как глав­ным обра­зом фило­со­фия дела­ет чело­ве­ка и доб­ро­де­тель­ным и муже­ст­вен­ным, то во мно­гих из этих книг выведен наш Катон.

(4) Нако­нец, посколь­ку и Ари­сто­тель и Тео­фраст, оба мужи выдаю­ще­го­ся ума и трудо­лю­бия в нау­ках, трак­туя о фило­со­фии, доба­ви­ли к это­му еще сове­ты по крас­но­ре­чию, то и мне, по-види­мо­му, сле­ду­ет вклю­чить в пере­чень мои кни­ги об ора­тор­ском искус­стве: три «Об ора­то­ре», чет­вер­тую «Брут» и пятую «Ора­тор».

II. Вот работы, что я напи­сал до сих пор. И вооду­шев­ля­ла меня мысль допол­нить их, если толь­ко это­му не поме­ша­ет какая-нибудь серь­ез­ная при­чи­на, с тем, чтобы ни одна фило­соф­ская про­бле­ма не оста­лась неосве­щен­ной на латин­ском язы­ке⁵. Ибо чем еще дру­гим я могу боль­ше и луч­ше послу­жить государ­ству, неже­ли обу­че­ни­ем и вос­пи­та­ни­ем юно­ше­ства? В осо­бен­но­сти в наши вре­ме­на, когда нра­вы его дошли до такой сте­пе­ни рас­пу­щен­но­сти, что необ­хо­ди­мо при­ло­жить все уси­лия к тому, чтобы эту моло­дежь обуздать и укро­тить.

(5) Я, конеч­но, не счи­таю воз­мож­ным добить­ся того, чтобы все моло­дые люди обра­ти­лись к таким заня­ти­ям (да это­го и тре­бо­вать не сле­ду­ет). Но хотя бы немно­гие! Ведь их усер­дие мог­ло бы стать хоро­шим при­ме­ром в нашем государ­стве. И я уже соби­раю пло­ды этих трудов моих, когда узнаю́, что даже люди пожи­ло­го воз­рас­та полу­ча­ют уте­ше­ние от моих книг. Таких людей, как я теперь знаю, ока­зы­ва­ет­ся даже боль­ше, чем я ожи­дал, а то рве­ние, с кото­рым люди мои сочи­не­ния чита­ют, с каж­дым днем воз­буж­да­ет во мне все боль­ше рве­ния их писать. Это будет вели­ко­леп­но и, без сомне­ния, про­сла­вит рим­лян, если они не будут более нуж­дать­ся в кни­гах по фило­со­фии, напи­сан­ных гре­че­ским пись­мом. И я это­го добьюсь, если выпол­ню наме­чен­ное.

(6) А еще одной при­чи­ной того, что я счел нуж­ным занять­ся фило­со­фи­ей, было тяже­лое поло­же­ние государ­ства⁶. В раз­гар граж­дан­ских войн я не мог ни высту­пить, как обыч­но делал, в защи­ту рес­пуб­ли­ки, ни оста­вать­ся в без­дей­ст­вии. И я не нашел для себя дру­го­го, более под­хо­дя­ще­го и достой­но­го меня заня­тия. Мои сограж­дане про­стят меня, или, ско­рее, будут мне при­зна­тель­ны за то, что, когда рес­пуб­ли­ка ока­за­лась во вла­сти одно­го чело­ве­ка, я не скрыл­ся, не бежал, не упал духом, и не повел себя как чело­век обо­злив­ший­ся на весь свет! С дру­гой сто­ро­ны, не стал я ни вос­тор­гать­ся, ни изум­лять­ся судь­бой дру­го­го, сожа­лея о соб­ст­вен­ной. Это­му-то я и научил­ся у Пла­то­на, и у фило­со­фии, а имен­но, что для государств есте­ствен­ны раз­ные пере­во­роты, так что они ока­зы­ва­ют­ся то под вла­стью зна­ти, то — наро­да, а то и одно­го лица⁷.

(7) И когда такое про­изо­шло с нашим государ­ст­вом, то я, отстав­лен­ный от государ­ст­вен­ных дел, воз­об­но­вил заня­тия фило­со­фи­ей, чтобы и свое горе облег­чить и сограж­да­нам сво­им помочь, един­ст­вен­но доступ­ным для меня в этих усло­ви­ях спо­со­бом. В кни­гах я выска­зы­вал свои мне­ния, высту­пал с реча­ми; я счи­тал, что фило­со­фия послу­жит для меня некой заме­ной государ­ст­вен­ной дея­тель­но­сти.

Ныне⁸, посколь­ку меня сно­ва нача­ли при­вле­кать к обсуж­де­нию государ­ст­вен­ных дел, я дол­жен буду отдать всю мою энер­гию рес­пуб­ли­ке или, луч­ше ска­зать, пере­не­сти на нее все мои помыс­лы и попе­че­ние. А заня­ти­ям фило­со­фи­ей сле­ду­ет уде­лить то, что оста­нет­ся после государ­ст­вен­ных дел и обя­зан­но­стей. Но обо всем этом мы пого­во­рим в дру­гом месте, а сей­час вер­нем­ся к нача­то­му обсуж­де­нию.

III. (8) Когда мой брат Квинт закон­чил свое рас­суж­де­ние о диви­на­ции, запи­сан­ное в преды­ду­щей кни­ге, мы, сочтя, что уже погу­ля­ли доста­точ­но, зашли в биб­лио­те­ку, ту, что в Ликее⁹, и усе­лись там:

«Очень хоро­шо, Квинт, — начал я, — и вполне в сти­ле сто­и­ков ты защи­тил стои­че­ское уче­ние. И, что мне более все­го понра­ви­лось, ты при этом вос­поль­зо­вал­ся мно­ги­ми заим­ст­во­ван­ны­ми у меня при­ме­ра­ми, при­том наи­бо­лее про­слав­лен­ны­ми и зна­ме­ни­ты­ми¹⁰.

Итак, мне над­ле­жит отве­тить на то, что ты гово­рил. И я это сде­лаю, но так, что я ниче­го не буду утвер­ждать, а обо всем толь­ко допы­ты­вать­ся, по боль­шей части выра­жая сомне­ние и не дове­ряя само­му себе¹¹. Ибо если я буду утвер­ждать что-то как досто­вер­ное, то сам ока­жусь в роли про­ри­ца­те­ля, — я, отри­цаю­щий вся­кие про­ри­ца­ния.

(9) Преж­де все­го [нас] зани­ма­ет тот вопрос, с кото­ро­го обыч­но начи­нал иссле­до­ва­ние Кар­не­ад: что явля­ет­ся пред­ме­том диви­на­ции? То, что мы вос­при­ни­ма­ем наши­ми чув­ства­ми? Но это мы видим, слы­шим, ощу­ща­ем на вкус, обо­ня­ем, ося­за­ем. Раз­ве в этих вещах есть нечто такое, что мож­но луч­ше вос­при­нять в состо­я­нии вдох­но­ве­ния, чем есте­ствен­ным обра­зом? Какой про­ри­ца­тель, если он лишен глаз, как Тире­сий¹², смо­жет отли­чить чер­ное от бело­го? А если он глух — обна­ру­жить раз­ли­чия меж­ду голо­са­ми и тона­ми? Диви­на­ция не при­ме­ни­ма ни к чему, что вос­при­ни­ма­ет­ся чув­ства­ми. Нет нуж­ды в ней и для того, что тре­бу­ет при­ме­не­ния искус­ства. Ведь к боль­ным мы при­во­дим обыч­но не про­ро­ков или гада­те­лей, а вра­чей, а если кому захо­чет­ся послу­шать игру на кифа­ре или флей­те, тот обра­тит­ся за этим к музы­кан­там, а не к гаруспи­кам. (10) Так же обсто­ит дело и с лите­ра­ту­рой и с нау­ка­ми. Неуже­ли ты счи­та­ешь, что те, кото­рые зани­ма­ют­ся диви­на­ци­ей, смо­гут отве­тить на вопрос: боль­ше ли Солн­це, чем Зем­ля, или оно тако­го же раз­ме­ра, каким мы его видим? А Луна, све­тит ли сво­им све­том или заим­ст­во­ван­ным у Солн­ца? Или — как дви­жут­ся Солн­це и Луна? Или как [дви­жут­ся] пять звезд, кото­рые мы назы­ваем блуж­даю­щи­ми? Ни один из тех, в ком видят боже­ст­вен­ных про­вид­цев (di­vi­ni), не будет утвер­ждать, что может отве­тить на эти вопро­сы. Или, — что он раз­би­ра­ет­ся в том, что вер­но или невер­но в гео­мет­рии. Это дело мате­ма­ти­ков, а не гада­те­лей.

IV. А по тем вопро­сам, кото­ры­ми зани­ма­ет­ся фило­со­фия: что такое доб­ро? Что — зло? Что — ни то, ни дру­гое? Может ли какой-нибудь про­ри­ца­тель дать ответ или совет? Нет! Это дела фило­со­фов. (11) А отно­си­тель­но обя­зан­но­стей чело­ве­ка? Неуже­ли кто-то станет искать сове­та у гаруспи­ка, как ему отно­сить­ся к роди­те­лям? К бра­тьям? К дру­зьям? Как ему поль­зо­вать­ся сво­им богат­ст­вом? Долж­ност­ным поло­же­ни­ем? Вла­стью? Об этом идут сове­то­вать­ся к муд­рым людям, а не к про­ри­ца­те­лям.

А что каса­ет­ся вопро­сов диа­лек­ти­ки или физи­ки, неужто какой-либо из этих про­ри­ца­те­лей суме­ет выдать про­ри­ца­ние насчет того, сколь­ко суще­ст­ву­ет миров — один мир или их мно­же­ство? Или что собою пред­став­ля­ют нача­ла вещей, из кото­рых все про­ис­хо­дит? Это — в веде­нии физи­ков. А есть ли смысл пред­ло­жить про­ри­ца­те­лю дать реше­ние софиз­ма “лжец” (гре­ки его назы­ва­ют ψευ­δόμε­νος) или дру­го­го софиз­ма “сорит” (кото­рый, если нуж­но, мож­но назвать латин­ским сло­вом “цеп­ной” (acer­va­lis), но в этом нет ника­кой необ­хо­ди­мо­сти; как само сло­во “фило­со­фия” и мно­го дру­гих гре­че­ских слов, сло­во “сорит” ста­ло доста­точ­но обще­употре­би­тель­ным в латин­ском язы­ке)?¹³ Нет, конеч­но! Этим зани­ма­ют­ся диа­лек­ти­ки, а не про­ри­ца­те­ли. А если реша­ют­ся вопро­сы о наи­луч­шем государ­ст­вен­ном устрой­стве, о том, какие зако­ны или обы­чаи полез­ны или бес­по­лез­ны, кто этим будет зани­мать­ся? При­гла­шен­ные из Этру­рии гаруспи­ки или пер­вей­шие, избран­ные мужи, опыт­ные в обще­ст­вен­ных делах?

(12) Так если ни в том, что под­ле­жит чув­ст­вен­но­му вос­при­я­тию, не может быть ника­кой диви­на­ции, ни в том, что тре­бу­ет искус­ства, ни в том, что реша­ет­ся фило­со­фи­ей, ни в государ­ст­вен­ных делах, то я уж вовсе не пони­маю, в чем она, диви­на­ция, может про­явить себя? Ведь либо она долж­на зани­мать­ся всем вооб­ще, либо чем-то одним в част­но­сти. Но, как нас учит разум, всем диви­на­ция не зани­ма­ет­ся, а с дру­гой сто­ро­ны, невоз­мож­но най­ти ни одной такой част­ной отрас­ли, в кото­рой мож­но было бы дове­рить­ся диви­на­ции.

V. Похо­же на то, что вооб­ще ника­кой диви­на­ции нет. На этот счет есть такой обще­из­вест­ный гре­че­ский стих¹⁴:

Кто хоро­шо сооб­ра­зит, того сочту про­ро­ком наи­луч­шим я.

Ибо раз­ве про­ри­ца­тель пред­у­га­да­ет при­бли­же­ние бури луч­ше, чем кора­бель­ный корм­чий? Дога­да­ет­ся о при­ро­де болез­ни про­ни­ца­тель­нее, чем врач? Или в руко­вод­стве воен­ны­ми дей­ст­ви­я­ми смо­жет про­явить боль­ше бла­го­ра­зу­мия и пред­у­смот­ри­тель­но­сти, чем пол­ко­во­дец?

(13) Впро­чем, я обра­тил вни­ма­ние, Квинт, на то, что ты пред­у­смот­ри­тель­но отстра­нил диви­на­цию от того рода пред­виде­ния, кото­рый тре­бу­ет искус­ства или зна­ний, и от все­го того, что вос­при­ни­ма­ет­ся чув­ства­ми; и дал ей такое опре­де­ле­ние: диви­на­ция — это пред­ска­за­ние и пред­чув­ст­вие того, что про­ис­хо­дит слу­чай­но. Но тут ты стал­ки­ва­ешь­ся с тем же про­ти­во­ре­чи­ем. Ведь и вра­чу, и корм­че­му, и пол­ко­вод­цу при­су­ще уме­ние пред­видеть слу­чай­но­сти. Неуже­ли гаруспик или авгур, или про­рок какой, или сно­видец, луч­ше суме­ет пред­видеть, как боль­но­му отде­лать­ся от болез­ни, кораб­лю избе­жать кру­ше­ния, вой­ску не попасть в заса­ду, чем врач, корм­чий, пол­ко­во­дец?

(14) Но ты ска­зал¹⁵, что это не про­ри­ца­те­ля дело, по каким-то при­зна­кам пред­ска­зы­вать ветер или дождь. Ты об этом даже про­чи­тал на память кое-что из моих пере­во­дов Ара­та¹⁶. Но ведь и дождь, и ветер — это тоже явле­ния слу­чай­ные, они про­ис­хо­дят часто, но не все­гда. Так в чем же состо­ит, или к чему отно­сит­ся тот род пред­виде­ния слу­чай­ных собы­тий, кото­рый ты зовешь диви­на­ци­ей? Все то, что мож­но пред­видеть с помо­щью искус­ства или нау­ки, опы­та или сооб­ра­зи­тель­но­сти, то, по-тво­е­му, к диви­на­ции не отно­сит­ся, то — дело зна­ния и опы­та. Сле­до­ва­тель­но, на долю диви­на­ции оста­ют­ся толь­ко такие слу­чай­но­сти, кото­рые вовсе не могут быть пред­види­мы ника­ким искус­ст­вом, ника­кой муд­ро­стью. Тогда, конеч­но, сле­ду­ет отне­сти к диви­на­ции тот слу­чай с Мар­цел­лом¹⁷ (кото­рый был три­жды кон­су­лом), когда ему некий чело­век за мно­го лет пред­ска­зал напе­ред, что он погибнет при кораб­ле­кру­ше­нии. Это­го дей­ст­ви­тель­но не мог­ло бы пред­видеть ника­кое искус­ство, ника­кая муд­рость.

VI. Итак, по-тво­е­му, пред­виде­ние собы­тий, кото­рые под­власт­ны толь­ко слу­чаю, это и есть диви­на­ция.

(15) Мож­но ли иметь какое-то пред­чув­ст­вие о пред­сто­я­щих собы­ти­ях, если в насто­я­щем нет ника­ких осно­ва­ний, чтобы им про­изой­ти? Ведь что име­ют в виду, когда гово­рят, что нечто про­изо­шло слу­чай­но, по слу­чай­но­сти, про­из­воль­но? Толь­ко то, что про­изо­шло, слу­чи­лось нечто такое, что мог­ло бы, пожа­луй, про­изой­ти, слу­чить­ся по-ино­му. Так каким же обра­зом мож­но пред­чув­ст­во­вать и пред­ска­зать то, что неожи­дан­но состо­я­лось по сле­по­му слу­чаю и непо­сто­ян­ству судь­бы?¹⁸

(16) Путем умо­за­клю­че­ний врач пред­видит обост­ре­ние болез­ни, пол­ко­во­дец — воз­мож­ность заса­ды, корм­чий — при­бли­же­ние бури. Одна­ко и эти люди, хотя и дела­ют свои выво­ды все­гда на опре­де­лен­ных осно­ва­ни­ях, часто оши­ба­ют­ся. Так и зем­леде­лец, глядя на цве­ту­щую мас­ли­ну не без осно­ва­ния счи­та­ет, что увидит на ней пло­ды. Но ведь и он ино­гда оши­ба­ет­ся.

Но если оши­ба­ют­ся те, кото­рые пред­ска­зы­ва­ют не ина­че, как исхо­дя из сооб­ра­же­ний воз­мож­но­сти дан­но­го собы­тия, имея на то опре­де­лен­ные осно­ва­ния, то что сле­ду­ет думать о пред­ска­за­ни­ях, кото­рые дают­ся людь­ми, гадаю­щи­ми по внут­рен­но­стям живот­ных, или по пти­цам, или по чуде­сам, или по ора­ку­лам, или по снам? Сей­час речь не о том, что все эти зна­ме­ния: выем­ка в пече­ни, кар­ка­нье воро­на, полет орла, пере­ме­ще­ние звезды, выкри­ки про­ри­ца­те­ля в экс­та­зе, жре­бий, сно­виде­ния — ника­ко­го зна­че­ния не име­ют. Я ска­жу в свое вре­мя о каж­дом из этих зна­ме­ний в отдель­но­сти, а сей­час о всех вооб­ще. (17) Кто может пред­видеть, что в буду­щем про­изой­дет нечто такое, чему нет ника­кой при­чи­ны, ника­ко­го при­зна­ка, поче­му оно долж­но про­изой­ти? Те, кото­рые наблюда­ют и рас­счи­ты­ва­ют пере­дви­же­ния небес­ных све­тил, пред­ска­зы­ва­ют за мно­го лет затме­ния Солн­ца и Луны, они пред­ска­зы­ва­ют то, что долж­но совер­шить­ся по есте­ствен­ной необ­хо­ди­мо­сти¹⁹. Эти люди, наблюдая пора­зи­тель­ное посто­ян­ство в пере­дви­же­нии Луны, сде­ла­ли вывод, что когда она, гони­мая из обла­сти Солн­ца, вхо­дит в тень Зем­ли²⁰, име­ю­щую вид тем­но­го кону­са²¹, то при этом долж­но про­изой­ти затме­ние Луны. А когда та же Луна ока­зы­ва­ет­ся меж­ду Солн­цем и Зем­лей и как раз напро­тив Солн­ца, то она отни­ма­ет у нас часть его све­та. Они пред­ска­зы­ва­ют так­же, когда прой­дет через то или иное созвездие та или иная пла­не­та, когда про­изой­дет вос­ход или заход того или ино­го созвездия. И ты зна­ешь, на чем осно­ва­ны пред­ска­зы­ва­ния этих людей.

VII. (18) Но чем руко­вод­ст­ву­ют­ся те, кото­рые пред­ска­зы­ва­ют, что нам пред­сто­ит най­ти клад или полу­чить наслед­ство? Или в какой при­ро­де вещей заклю­че­ны осно­ва­ния этих собы­тий? Если эти и подоб­но­го рода собы­тия сле­ду­ют из при­ро­ды вещей, то поче­му мы долж­ны счи­тать, что они про­изо­шли слу­чай­но, по счаст­ли­вой слу­чай­но­сти?

Нет ниче­го более про­тив­но­го разу­му и посто­ян­ству [при­ро­ды], чем слу­чай­ность. Мне кажет­ся, что и сам бог не может знать того, что про­изой­дет слу­чай­но и про­из­воль­но. Ибо если зна­ет, то это опре­де­лен­но про­изой­дет, а если опре­де­лен­но про­изой­дет, то не слу­чай­но.

(19) Но, ска­жешь, есть же слу­чай­ность! Да, есть, но слу­чай­ное никак невоз­мож­но пред­видеть. Или, если ты отри­ца­ешь слу­чай­ность, если ска­жешь, что все, что про­ис­хо­дит и что про­изой­дет в буду­щем, фаталь­но опре­де­ле­но от веч­но­сти, тогда изме­ни свое опре­де­ле­ние диви­на­ции, кото­рая, по тво­им сло­вам, есть пред­виде­ние слу­чай­но­го. Если ничто не может состо­ять­ся, слу­чить­ся, про­изой­ти, не будучи опре­де­лен­ным от веч­но­сти, если о любом собы­тии досто­вер­но уста­нов­ле­но, что оно про­изой­дет и при­том в опре­де­лен­ное вре­мя, то как оно может счи­тать­ся слу­чай­но­стью? А если нет слу­чай­но­сти, то где место диви­на­ции, о кото­рой ты ска­зал, что это пред­виде­ние слу­чай­ных собы­тий?

Впро­чем, ты дей­ст­ви­тель­но гово­рил, что все, что про­ис­хо­дит и что про­изой­дет, нахо­дит­ся во вла­сти судь­бы. В самом этом назва­нии “судь­ба” (fa­tum) столь­ко суе­ве­рия и бабьих басен! Одна­ко сто­и­ки об этой “судь­бе” наго­во­ри­ли очень мно­го и я об этом тоже ска­жу в дру­гом месте. Сей­час в этом нет необ­хо­ди­мо­сти.

VIII. (20) Если все реша­ет судь­ба, то какой мне прок от диви­на­ции? Ведь то, что пред­ска­жет про­ри­ца­тель, без­услов­но долж­но сбыть­ся. Так что я не знаю, как это полу­чи­лось, что наше­го при­я­те­ля Дейота­ра орел вер­нул с пол­пу­ти. Ска­жешь, если бы не вер­нул­ся, то он дол­жен был зано­че­вать в том поме­ще­нии, кото­рое в сле­дую­щую ночь рух­ну­ло, и, сле­до­ва­тель­но, его бы зада­ви­ло облом­ка­ми. Но если тако­ва была судь­ба, то Дейотар никак не мог бы избе­жать смер­ти. А если не было суж­де­но, то он и не дол­жен был погиб­нуть.

Какая же помощь от диви­на­ции? Какой толк от вытя­ги­ва­ния жре­бия, от гада­ния по внут­рен­но­стям живот­ных или дру­го­го про­ри­ца­ния? Если тако­ва была судь­ба, чтобы два рим­ских флота в Пер­вой Пуни­че­ской войне погиб­ли, один от бури, дру­гой — раз­би­тый кар­фа­ге­ня­на­ми, то даже если бы кон­су­лы Л. Юний и П. Клав­дий полу­чи­ли от свя­щен­ных кур самые бла­го­при­ят­ные пред­зна­ме­но­ва­ния, флоты все рав­но долж­ны были погиб­нуть. А если, под­чи­нив­шись ауспи­ци­ям, мож­но было избе­жать гибе­ли фло­тов, тогда, зна­чит, судь­ба к их гибе­ли не име­ет ника­ко­го отно­ше­ния. По-ваше­му, все зави­сит от судь­бы. Тогда нет ника­кой диви­на­ции.

(21) Коль ско­ро тако­ва была судь­ба, чтобы во Вто­рой Пуни­че­ской войне рим­ское вой­ско погиб­ло в сра­же­нии при Тра­зи­мен­ском озе­ре, то неуже­ли, если б кон­сул Фла­ми­ний даже под­чи­нил­ся тем зна­ме­ни­ям и ауспи­ци­ям, кото­ры­ми запре­ща­лось сра­жать­ся, вой­ско мог­ло бы избе­жать гибе­ли? Ска­жешь, конеч­но, мог­ло бы!²² В таком слу­чае или гибель наше­го вой­ска не была пред­ре­ше­на судь­бой, пото­му что пред­опре­де­лен­ное судь­бой не может быть изме­не­но, или, если тако­ва была судь­ба наше­го вой­ска (по-ваше­му это имен­но так), то, пусть даже Фла­ми­ний под­чи­нил­ся бы ауспи­ци­ям, все рав­но оно долж­но было погиб­нуть. Так где же эта диви­на­ция, на суще­ст­во­ва­нии кото­рой так наста­и­ва­ют сто­и­ки? Ведь если все от судь­бы, то ничто не смо­жет нас убедить, чтобы мы были поосто­рож­ней. И как бы мы не осте­ре­га­лись, то́, что долж­но состо­ять­ся, состо­ит­ся. А если это мож­но откло­нить, то, зна­чит, нет ника­кой судь­бы. А сле­до­ва­тель­но, нет так­же и диви­на­ции, ибо диви­на­ция каса­ет­ся буду­щих собы­тий, а ничто в буду­щем не явля­ет­ся досто­вер­но уста­нов­лен­ным, если, при­няв какие-то меры, мож­но сде­лать так, чтобы это­го не слу­чи­лось.

IX. (22) А я так счи­таю, что для нас зна­ние буду­щих собы­тий даже и не явля­ет­ся полез­ным²³. Что за жизнь была бы у При­а­ма, если бы он с юных лет знал, что ему пред­сто­ит пере­не­сти в ста­ро­сти? Или взять при­мер не из выду­ман­но­го, а более близ­кий к нам. В моей кни­ге “Об уте­ше­нии” я собрал ряд слу­ча­ев зло­счаст­ней­шей гибе­ли²⁴ слав­ней­ших граж­дан наше­го государ­ства. И что же? Раз­ве для Мар­ка Крас­са (опу­стим более ран­ние слу­чаи) было бы луч­ше, если бы в пору его наи­выс­ше­го могу­ще­ства и богат­ства он узнал, что ему пред­сто­ит про­иг­рать сра­же­ние за Евфра­том, в кото­ром будет убит его сын Пуб­лий и истреб­ле­но его вой­ско, и само­му при­нять позор­ную и постыд­ную кон­чи­ну?²⁵ Или, ты счи­та­ешь, Гней Пом­пей, три­жды изби­рае­мый кон­су­лом, три­жды полу­чая три­умф, покры­тый сла­вой сво­их вели­ких подви­гов, мог бы все­му это­му радо­вать­ся, если б знал, что он, поте­ряв свое вой­ско, будет одна­жды заре­зан на пустын­ном бере­гу Егип­та?²⁶ И что после его смер­ти после­ду­ет то, о чем я без слез гово­рить не могу? (23) Или Цезарь, если бы пред­видел, что в том самом сена­те, боль­шую часть соста­ва кото­ро­го он сам же и назна­чил, в курии Пом­пея, пред самой ста­ту­ей Пом­пея²⁷, на гла­зах у столь­ких пре­дан­ных ему цен­ту­ри­о­нов²⁸, он будет зако­лот знат­ней­ши­ми граж­да­на­ми, часть кото­рых полу­чи­ла от него же вся­кие награ­ды, и что к упав­ше­му телу его не подой­дет не толь­ко никто из его дру­зей, но даже из рабов²⁹; если бы Цезарь все это знал зара­нее, поду­мать толь­ко, какие душев­ные муки он испы­тал бы при жиз­ни! Конеч­но же, не знать о буду­щих несча­стьях луч­ше, чем знать. (24) Ибо никто — осо­бен­но это отно­сит­ся к сто­и­кам — нико­им обра­зом не может утвер­ждать, что если б знал, то не взял­ся бы за ору­жие Пом­пей, не пере­пра­вил­ся через Евфрат Красс, не пред­при­нял бы граж­дан­скую вой­ну Цезарь. Сле­до­ва­тель­но, их конец отнюдь не был фаталь­ным. А ведь вы счи­та­е­те, что все про­ис­хо­дит по воле судь­бы³⁰. Ста­ло быть, ничем бы им не помог­ла диви­на­ция, но даже отра­ви­ла бы им всю преды­ду­щую жизнь, отня­ла бы все ее радо­сти. Что мог­ло бы их радо­вать, если бы ими посто­ян­но вла­де­ла мысль об ужас­ной смер­ти?

Так что, как бы ни вер­те­лись сто­и­ки, все их хит­ро­умие никак им не помо­жет. Пото­му что, если то, что про­изой­дет в буду­щем, может про­изой­ти либо так, либо по-дру­го­му, то это зна­чит, что глав­ную роль игра­ет слу­чай. А то, что слу­чай­но, не может быть досто­вер­но уста­нов­лен­ным. Но если досто­вер­но уста­нов­ле­но, что, с чем и в какое вре­мя про­изой­дет, то чем мне помо­гут гаруспи­ки, если даже вер­но пред­ска­жут все вели­кие несча­стья, кото­рые мне при­дет­ся пере­не­сти?

X. (25) Нако­нец, сто­и­ки добав­ля­ют, что несча­стья, кото­рые долж­ны выпасть на долю чело­ве­ка, мож­но облег­чить, если при­бег­нуть к рели­ги­оз­ным обрядам. Но если ничто не про­ис­хо­дит без судь­бы, то и обра­ще­ние к богам ничем не может помочь. Это­го мне­ния при­дер­жи­вал­ся и Гомер, когда вывел в сво­ей поэ­ме Юпи­те­ра, жалу­ю­ще­го­ся на то, что он не может, про­тив судь­бы, вырвать сво­его сына Сар­пе­до­на из рук смер­ти³¹. Эта же мысль выра­же­на в сле­дую­щем гре­че­ском сти­хе³²:

Чему быть суж­де­но, не отме­нить Юпи­те­ру.

Мне кажет­ся, с пол­ным пра­вом насме­ха­ет­ся над судь­бой так­же стих ател­ла­ны³³. Но мы не будем шутить со столь серь­ез­ны­ми веща­ми. Поэто­му в заклю­че­ние ска­жу толь­ко: если то, что про­изой­дет в буду­щем, про­изой­дет слу­чай­но, то его невоз­мож­но пред­видеть, ибо оно не может быть досто­вер­но уста­нов­ле­но, и, сле­до­ва­тель­но, не может быть ника­кой диви­на­ции. Если же буду­щее воз­мож­но пред­видеть, пото­му что оно досто­вер­но и фаталь­но уста­нов­ле­но, то опять-таки — нет диви­на­ции, ведь ты сам гово­рил, что диви­на­ция воз­мож­на толь­ко отно­си­тель­но слу­чай­но­го.

(26) Одна­ко до сих пор у нас была толь­ко лег­кая стыч­ка. А теперь мы перей­дем к руко­паш­ной. Попро­бую, не смо­гу ли я оттес­нить флан­ги тво­их дока­за­тельств.

XI. Ты гово­рил³⁴, что есть два вида диви­на­ции. Один искус­ст­вен­ный, дру­гой есте­ствен­ный. Искус­ст­вен­ный осно­ван частич­но на догад­ке, частич­но на про­дол­жи­тель­ных наблюде­ни­ях. При есте­ствен­ной диви­на­ции душа схва­ты­ва­ет или вос­при­ни­ма­ет извне, от боже­ст­вен­но­го (ex di­vi­ni­ta­te), от кото­ро­го все наши души как бы заим­ст­во­ва­ны или почерп­ну­ты, или изли­лись³⁵.

К искус­ст­вен­но­му виду диви­на­ции ты отно­сишь такие, к при­ме­ру, спо­со­бы, какие при­ме­ня­ют пред­ска­зы­ваю­щие по внут­рен­но­стям жерт­вен­ных живот­ных, по мол­ни­ям и необыч­ным явле­ни­ям, затем — при­е­мы авгу­ров и тех, кто пред­ве­ща­ет буду­щее на осно­ва­нии вся­ких при­мет или пред­зна­ме­но­ва­ний.

Ты отно­сишь к это­му виду почти все виды пред­у­га­ды­ва­ния. (27) А есте­ствен­ный вид диви­на­ции — это когда пред­виде­ние буду­ще­го или исхо­дит от воз­буж­ден­но­го ума и как бы изли­ва­ет­ся из него или когда буду­щее пред­видит душа, избав­лен­ная сном от тре­во­жа­щих ее ощу­ще­ний и забот.

Итак, ты ука­зал на три источ­ни­ка диви­на­ции: на бога, на судь­бу и на при­ро­ду. Но так как ты объ­яс­нить не мог ниче­го, то стал вое­вать вели­ким мно­же­ст­вом наду­ман­ных при­ме­ров. Поз­воль же мне преж­де все­го ска­зать, что, по-мое­му, фило­со­фу не дело исполь­зо­вать такие свиде­тель­ства, кото­рые либо слу­чай­но сов­па­да­ют с исти­ной, либо явля­ют­ся лож­ны­ми, выду­ман­ны­ми недоб­ро­со­вест­ны­ми людь­ми. Аргу­мен­та­ми и дово­да­ми надо дока­зы­вать, поче­му то или иное про­изо­шло, а не слу­ча­я­ми, осо­бен­но таки­ми, кото­рым мне поз­во­ли­тель­но и не верить.

XII. (28) Нач­ну с гаруспи­ций. Я утвер­ждаю, что из ува­же­ния к государ­ству и обще­ст­вен­ной рели­гии к гаруспи­ци­ям сле­ду­ет отно­сить­ся с почте­ни­ем³⁶. Но тут мы одни и можем поз­во­лить себе иссле­до­вать вопрос, не боясь [навлечь на себя] недоб­ро­же­ла­тель­ное отно­ше­ние (si­ne in­vi­dia), это осо­бен­но отно­сит­ся ко мне, столь мно­гое ста­вя­ще­му под сомне­ние.

Раз­бе­рем­ся, если угод­но, спер­ва с внут­рен­но­стя­ми. [По тво­им сло­вам], гаруспи­ки обна­ру­жи­ли на осно­ва­нии дол­гих наблюде­ний, что внут­рен­но­сти живот­ных пред­ве­ща­ют буду­щее. А раз­ве это мож­но дока­зать? Как дол­го дли­лись эти наблюде­ния? Когда они нача­лись? Как наблюдав­шие при­шли к согла­сию отно­си­тель­но того, какая часть внут­рен­но­стей явля­ет­ся небла­го­при­ят­ной, какая бла­го­при­ят­ной? Какая выем­ка в пече­ни пред­ве­ща­ет опас­ность, какая — что-то хоро­шее? Что же, все гаруспи­ки — этрус­ки, элидяне, егип­тяне, кар­фа­ге­няне — при­шли к еди­но­му мне­нию? Одна­ко это­го и быть не мог­ло, и даже вооб­ра­зить себе это невоз­мож­но. Пото­му что мы зна­ем, что раз­ные гаруспи­ки по-раз­но­му тол­ку­ют пока­за­ния внут­рен­но­стей. Нет у них еди­но­го для всех уче­ния.

(29) Конеч­но, если во внут­рен­но­стях живот­ных есть какая-то сила (vis), кото­рая воз­ве­ща­ет буду­щее, то она обя­за­тель­но или долж­на быть свя­за­на с при­ро­дой вещей, или долж­на быть неко­то­рым обра­зом срод­ни чему-то боже­ст­вен­но­му, боже­ст­вен­ной силе.

Но что обще­го может иметь с при­ро­дой вещей столь все­об­щей, столь слав­ной, раз­ли­той по все­му миру во всех его частях и дви­же­ни­ях, не ска­жу, желчь пету­ха (есть ведь люди, утвер­ждаю­щие, буд­то имен­но по пету­ши­ным внут­рен­но­стям луч­ше все­го узна­вать буду­щее), но пусть даже печень, или лег­кие, или серд­це жир­но­го быка? Какое в этих внут­рен­но­стях может заклю­чать­ся при­род­ное (свой­ство), что мог­ло бы пред­ве­щать буду­щее?

XIII. (30) Демо­крит, хотя и ост­ро­ум­но бол­таю­щий, но черес­чур само­уве­рен­ный, как и все физи­ки, к кото­рым мож­но вполне отне­сти сло­ва поэта:

Что у ног, никто не смот­рит, а следит за мол­нией37.

Так вот, Демо­крит счи­та­ет, что наруж­ный вид и цвет внут­рен­но­стей [живот­ных] дают вер­ные сведе­ния по край­ней мере о каче­стве паст­би­ща и той рас­ти­тель­но­сти, кото­рую про­из­во­дит зем­ля, о ее изоби­лии или скуд­но­сти, и даже о том, насколь­ко здо­ров или нездо­ров кли­мат. О бла­жен­ный смерт­ный! Я хоро­шо знаю, что он все­гда любил поза­ба­вить­ся. Но чрез­мер­ная страсть к шут­кам поме­ша­ла ему увидеть, что это будет прав­до­по­доб­ным, толь­ко если внут­рен­но­сти всех живот­ных, при­не­сен­ных одно­вре­мен­но в жерт­ву, разом изме­ни­лись бы, при­няв один и тот же вид и цвет. А если в один и тот же час печень одно­го живот­но­го ока­жет­ся свет­лой и пол­ной, а дру­го­го — буг­ри­стой и тощей, то какой вывод мож­но будет сде­лать на осно­ва­нии внеш­не­го вида и цве­та этих внут­рен­но­стей?

(31) Так же обсто­ит дело и с тем, что ты рас­ска­зал о Фере­киде, кото­рый, увидев, что из коло­д­ца ушла вода, пред­ска­зал зем­ле­тря­се­ние³⁸. Я счи­таю, что это про­сто бес­стыд­ство, когда люди осме­ли­ва­ют­ся утвер­ждать, буд­то зна­ют при­чи­ну про­ис­шед­ше­го зем­ле­тря­се­ния, а тем более, что мож­но по цве­ту воды в источ­ни­ке пред­видеть, что оно про­изой­дет.

Мно­гое в этом роде рас­ска­зы­ва­ют в шко­лах, но верить-то все­му необя­за­тель­но. (32) И пусть даже то, что гово­рит Демо­крит, — прав­да. Так ведь раз­ве об этом мы хотим узнать по внут­рен­но­стям жерт­вен­ных живот­ных? Когда это мы слы­ша­ли, чтобы гаруспик после рас­смот­ре­ния внут­рен­но­стей объ­явил нечто вро­де того, о чем гово­рит Демо­крит? Они нам веща­ют совсем о дру­гом: чтобы мы опа­са­лись воды или огня, пред­ска­зы­ва­ют то неожи­дан­ное наслед­ство, то боль­шой убы­ток, по выем­ке пече­ни судят о наших семей­ных делах и сколь­ко нам пред­сто­ит про­жить. Со всех сто­рон вни­ма­тель­ней­шим обра­зом раз­гляды­ва­ют голов­ку пече­ни³⁹, а если ее совсем не обна­ру­жат, то при­скорб­нее это­го, счи­та­ют они, ниче­го быть не может.

XIV. (33) Как я выше дока­зал⁴⁰, ниче­го досто­вер­но­го во всем этом они наблюдать не мог­ли. И не идет это со вре­мен неза­па­мят­ных, а при­ду­ма­но людь­ми, зани­маю­щи­ми­ся этим искус­ст­вом, если толь­ко дей­ст­ви­тель­но есть какое-либо искус­ство позна­ния вещей неве­до­мых. Но что обще­го име­ет оно с при­ро­дой вещей? Пусть в ней царят все­об­щая гар­мо­ния и вза­и­мо­связь, что, как я знаю, любят твер­дить физи­ки (phy­si­ci), осо­бен­но те, кото­рые заяв­ля­ют, что все, что есть, есть еди­ное⁴¹. Но какая связь может иметь место меж­ду миром и наход­кой кла­да? Если внут­рен­но­сти живот­но­го пока­зы­ва­ют при­рост мое­го иму­ще­ства и это сде­ла­ла при­ро­да, то выхо­дит, во-пер­вых, что эти внут­рен­но­сти свя­за­ны с миром, а затем, что и мой доход свя­зан с при­ро­дой вещей. Но не стыд­но ли физи­кам так гово­рить? Пусть даже есть в при­ро­де вещей некое вза­и­мо­дей­ст­вие, я допус­каю это, и сто­и­ки в под­твер­жде­ние это­го при­во­дят мно­же­ство при­ме­ров. Гово­рят, что у мышей зимой, когда самые корот­кие дни, уве­ли­чи­ва­ют­ся печен­ки, что мята болот­ная (pu­lei­um avi­dum) начи­на­ет рас­цве­тать как раз в день зим­не­го солн­це­сто­я­ния, при­чем малень­кие разду­тые пузырь­ки, содер­жа­щие ее семе­на, лопа­ют­ся, и семе­на раз­ле­та­ют­ся в раз­ные сто­ро­ны⁴²; что даже на лире, если тро­нуть одни стру­ны, то отзо­вут­ся дру­гие; что уст­ри­цы и вооб­ще все мол­люс­ки уве­ли­чи­ва­ют­ся и умень­ша­ют­ся в раз­ме­рах вме­сте с луной; что дере­вья в зим­нее вре­мя луч­ше под­ре­зать, когда луна в ущер­бе: они как бы заод­но с луной усы­ха­ют⁴³. (34) Нече­го и гово­рить о мор­ских при­ли­вах и отли­вах, кото­ры­ми управ­ля­ет луна. Мож­но при­ве­сти тыся­чи при­ме­ров подоб­но­го рода, обна­ру­жи­ваю­щих нали­чие есте­ствен­но­го вза­и­мо­дей­ст­вия (cog­na­tio na­tu­ra­lis) меж­ду веща­ми, весь­ма дале­ки­ми одна от дру­гой. Согла­сен с этим. Про­тив это­го нет воз­ра­же­ний. Но сле­ду­ет ли из это­го так­же, что то или иное состо­я­ние выем­ки в пече­ни пред­ве­ща­ет при­быль? Из какой вза­и­мо­свя­зи в при­ро­де, и как бы гар­мо­нии и согла­сия, — того, что гре­ки назы­ва­ют συμ­πά­θεια⁴⁴, мож­но заклю­чить, что либо выем­ка в пече­ни име­ет отно­ше­ние к мое­му неболь­шо­му состо­я­нию, либо мой малень­кий доход — к небу, зем­ле, ко всей при­ро­де вещей?

XV. Если хочешь, могу и в этом пой­ти на уступ­ки, хоть это и невы­год­но для моей защи­ты, если я допу­щу воз­мож­ность чего-то обще­го меж­ду при­ро­дой и внут­рен­но­стя­ми жерт­вен­но­го живот­но­го. (35) Допу­стим, что это общее есть, но как это все же полу­ча­ет­ся, что чело­ве­ку, доби­ваю­ще­му­ся узнать что-то о буду­щем, попа­да­ет­ся как раз под­хо­дя­щее для его нужд живот­ное? Я думал, что на этот вопрос никак нель­зя най­ти отве­та. А ведь нашли! И ответ пора­зи­тель­ный! Мне стыд­но не за тебя, тво­ей памя­тью я даже вос­хи­ща­юсь, а за Хри­сип­па, Анти­па­тра, Посидо­ния, кото­рые по это­му вопро­су гово­рят то самое, что ты ска­зал, а имен­но, что выбо­ром долж­ной жерт­вы руко­во­дит некая раз­ли­тая по все­му миру мыс­ля­щая боже­ст­вен­ная сила⁴⁵. Еще более того! Они гово­рят (и ты это тоже заим­ст­во­вал у них), что когда кто-нибудь хочет при­не­сти жерт­ву, то в ней про­ис­хо­дят изме­не­ния во внут­рен­но­стях, кое-что исче­за­ет, кое-что добав­ля­ет­ся, ибо все про­ис­хо­дит по воле богов. (36) Ну уж в это, пра­во же, ника­кая ста­ру­ха не пове­рит. Или ты счи­та­ешь, что один и тот же бычок, если один чело­век выбе­рет его в жерт­ву, ока­жет­ся без голов­ки в пече­ни, а если выбе­рет дру­гой, то с голов­кой? И что это уве­ли­че­ние или умень­ше­ние пече­ни может про­изой­ти вне­зап­но, чтобы внут­рен­но­сти при­шли в соот­вет­ст­вие с судь­бой жерт­во­ва­те­ля? Но раз­ве вы не заме­ти­ли, что выбо­ром жерт­вы руко­во­дит толь­ко слу­чай? Не свиде­тель­ст­ву­ет ли об этом вся наша прак­ти­ка? Ведь быва­ло, что после того как у пече­ни жерт­вен­но­го живот­но­го не обна­ру­жи­ли голов­ки (а это сулит вели­чай­шие бед­ст­вия), при­но­си­лось в жерт­ву дру­гое живот­ное, и у это­го — внут­рен­но­сти часто ока­зы­ва­лись самые рас­пре­крас­ные. Так что, куда же поде­ва­лись угро­зы преды­ду­щих внут­рен­но­стей? Или чем объ­яс­нить столь вне­зап­ный пере­ход богов от гне­ва к мило­сти?

XVI. Но ты при­во­дишь в дока­за­тель­ство слу­чай, когда у жир­но­го быка, при­не­сен­но­го в жерт­ву Цеза­рем, совсем не ока­за­лось серд­ца. А так как не может быть, чтобы живот­ное жило без серд­ца, то сле­ду­ет думать, что серд­це исчез­ло в момент жерт­во­при­но­ше­ния. (37) Стран­но, как это у тебя полу­ча­ет­ся: с одной сто­ро­ны, ты пони­ма­ешь, что бык не мог жить без серд­ца, а с дру­гой сто­ро­ны, не видишь, что не мог­ло его серд­це вне­зап­но уле­теть неве­до­мо куда.

Что каса­ет­ся меня, то я могу или не знать, какое зна­че­ние име­ет серд­це для жиз­ни, или пред­по­ло­жить, что от какой-то болез­ни серд­це быка сжа­лось, умень­ши­лось, ссох­лось до такой сте­пе­ни, что не ста­ло похо­жим на серд­це. Но ты, как ты это пред­став­ля­ешь себе, как можешь объ­яс­нить, что это серд­це, толь­ко что быв­шее в жир­ном быке, вне­зап­но, в самый момент жерт­во­при­но­ше­ния, исчез­ло? Или бык отто­го, что увидел бес­сер­деч­но­го (ex­cor­dis) Цеза­ря⁴⁶, надев­ше­го на себя пур­пур­ную одеж­ду, сам лишил­ся серд­ца? Поверь мне, что вы, защи­щая кре­пость в горо­де фило­со­фии, пре­да­е­те самый город. Ибо, желая дока­зать дей­ст­ви­тель­ность гаруспи­ций, вы пере­во­ра­чи­ва­е­те с ног на голо­ву всю физио­ло­гию. Вот у живот­но­го есть голов­ка у пече­ни, есть серд­це во внут­рен­но­стях. Но вот ты посы­па­ешь на жерт­вен­ник немно­го муки и воз­ли­ва­ешь немно­го вина, и сра­зу нет голов­ки у пече­ни или нет серд­ца? То ли их выры­ва­ет бог, то ли какая-то сила уни­что­жа­ет или выеда­ет. Выхо­дит, что не все, что гибнет, уни­что­жа­ет­ся от при­ро­ды (na­tu­ra), быва­ет, что нечто или воз­ни­ка­ет из ниче­го, или вдруг обра­ща­ет­ся в ничто⁴⁷. Когда, какой физик ска­зал бы такое? Гаруспи­ки гово­рят. Ты счи­та­ешь, ста­ло быть, что им надо верить боль­ше, чем физи­кам?

XVII. (38) А когда при­но­сят жерт­вы мно­гим богам, отче­го так быва­ет, что одни дают бла­го­при­ят­ные пред­зна­ме­но­ва­ния, дру­гие — небла­го­при­ят­ные? А как понять непо­сто­ян­ство богов, когда они пер­вы­ми внут­рен­но­стя­ми гро­зят бедой, а вто­ры­ми пред­ве­ща­ют бла­го­при­ят­ное? Или вели­кое раз­но­гла­сие меж­ду бога­ми, часто даже кров­ны­ми род­ст­вен­ни­ка­ми, когда внут­рен­но­сти жерт­вы Апол­ло­ну бла­го­при­ят­ны, Диа­ны — небла­го­при­ят­ны? Совер­шен­но оче­вид­но, что раз слу­ча­ен выбор жерт­вен­но­го живот­но­го, то слу­чай­ным явля­ет­ся и состо­я­ние внут­рен­но­стей.

Но, ска­жешь, есть нечто зави­ся­щее от богов (di­vi­num) в том, кому какое жерт­вен­ное живот­ное доста­лось, как и при жре­бии, какой кому выпа­дет. Немно­го пого­дя ска­жу и о жре­бии. Одна­ко, как мне кажет­ся, упо­доб­ляя выбор жерт­вы жре­бию, ты этим не столь­ко под­ни­ма­ешь авто­ри­тет жерт­вы, сколь­ко сни­жа­ешь — жре­бия.

(39) Когда мы посы­ла­ем на Экви­ме­лий⁴⁸ за ягнен­ком для жерт­во­при­но­ше­ния, то раз­ве мне при­но­сят тако­го, у кото­ро­го внут­рен­но­сти и соот­вет­ст­ву­ют моим нуж­дам? И раз­ве послан­но­го раба под­во­дит к это­му ягнен­ку не слу­чай, а бог? А если ты ска­жешь, что при этом, так же как при жре­бии, слу­чай соеди­нен с волей богов, то мне оста­ет­ся толь­ко пожа­леть наших сто­и­ков⁴⁹ — они дали эпи­ку­рей­цам пре­крас­ную воз­мож­ность поиз­де­вать­ся над собой, — ты ведь зна­ешь, как они это уме­ют. (40) Им это лег­че все­го сде­лать. Ведь Эпи­кур пред­ста­вил, ради насмеш­ки, самих богов про­зрач­ны­ми и насквозь про­ду­вае­мы­ми⁵⁰. Боясь, как бы они не раз­ру­ши­лись⁵¹, он поме­стил их меж­ду дву­мя мира­ми, как меж­ду дву­мя роща­ми⁵². Он счи­та­ет, что у богов такие же чле­ны тела, как у нас, но боги ими совер­шен­но не поль­зу­ют­ся⁵³. Таким обра­зом, обход­ным путем устра­няя богов⁵⁴, он по пра­ву не колеб­лет­ся устра­нить и диви­на­цию. Но если он в этом после­до­ва­те­лен, то не тако­вы сто­и­ки. У него ведь бог не зани­ма­ет­ся ни сво­и­ми дела­ми, ни чужи­ми⁵⁵ и, сле­до­ва­тель­но, не может уде­лять людям диви­на­ции. А ваш бог может не уде­лять и при этом управ­лять миром и забо­тить­ся о людях!⁵⁶ (41) Зачем же вы попа­да­е­те в такие ловуш­ки, из кото­рых нико­гда не выпу­та­е­тесь?

Когда сто­и­ки торо­пят­ся, они обыч­но заклю­ча­ют сле­дую­щи­ми сло­ва­ми: если боги суще­ст­ву­ют, то суще­ст­ву­ет и диви­на­ция. Но боги суще­ст­ву­ют, поэто­му суще­ст­ву­ет диви­на­ция. Гораздо боль­ше похо­дит на прав­ду: “а ведь нет же диви­на­ции, зна­чит, нет и богов”. Видишь, к чему они при­хо­дят, необ­ду­ман­но ста­вя суще­ст­во­ва­ние богов в зави­си­мость от диви­на­ции. Меж­ду тем, судя по все­му, диви­на­ция не суще­ст­ву­ет, а суще­ст­во­ва­ние богов сохра­нить до́лжно.

XVIII. (42) Но коль ско­ро отвер­га­ет­ся диви­на­ция по внут­рен­но­стям, то отбра­сы­ва­ет­ся и все уче­ние гаруспи­ков. Перей­дем теперь к зна­ме­ни­ям (os­ten­ta) и мол­ни­ям. По-ваше­му, пред­ве­ща­ние по мол­ни­ям осно­вы­ва­ет­ся на мно­го­лет­них наблюде­ни­ях. А зна­ме­ния тол­ку­ют­ся по боль­шей части путем рас­суж­де­ния и догад­ки. Но в чем состо­ит наблюде­ние над мол­ни­я­ми? Этрус­ки разде­ли­ли небо на 16 частей⁵⁷. Ведь это было нетруд­но — удво­ить те четы­ре части, кото­рые мы име­ем, а затем еще раз удво­ить. И все это для того, чтобы ска­зать, из какой части неба вышла мол­ния. Но во-пер­вых, какое, соб­ст­вен­но, это име­ет зна­че­ние? И затем — что пред­зна­ме­ну­ет? Вполне понят­но, что вна­ча­ле люди, изум­лен­ные и напу­ган­ные гро­хотом и уда­ра­ми мол­ний, пове­ри­ли, что все это дела­ет Юпи­тер. Так и в наших запи­сях⁵⁸ име­ем:

“Когда Юпи­тер гре­мит и мечет мол­нии, нель­зя про­во­дить народ­ное собра­ние”. (43) Но это, пожа­луй, было уста­нов­ле­но из государ­ст­вен­ных сооб­ра­же­ний, так как хоте­ли иметь пово­ды не про­во­дить народ­ное собра­ние. Таким обра­зом, мол­ния — это небла­го­при­ят­ная при­ме­та толь­ко к про­веде­нию народ­но­го собра­ния, пото­му что во всех дру­гих слу­ча­ях, если она сверк­ну­ла сле­ва, то в этом мы усмат­ри­ва­ем как раз наи­луч­ший ауспи­ций. Но об ауспи­ци­ях поз­же; сей­час речь идет о мол­ни­ях.

XIX. Физи­кам менее все­го сле­ду­ет при­пи­сы­вать досто­вер­ность сомни­тель­но­му. Я, конеч­но, не счи­таю, что ты из тех, кто верит, буд­то мол­нию Юпи­те­ру куют цик­ло­пы в горе Этне. (44) Мож­но было бы удив­лять­ся, как это он ее столь­ко раз метал, имея все­го одну. И ведь он сво­и­ми мол­ни­я­ми так и не побудил людей ни посту­пать, как до́лжно, ни не делать того, чего не сле­ду­ет.

Сто­и­ки того мне­ния, что выры­ваю­щи­е­ся из недр Зем­ли холод­ные испа­ре­ния ста­но­вят­ся вет­ра­ми⁵⁹. А когда вет­ры стал­ки­ва­ют­ся с обла­ком, то начи­на­ют делить и раз­ры­вать на части какую-нибудь тон­кую его часть, при­чем дела­ют это с боль­шой частотой и энер­ги­ей. Тогда-то и обра­зу­ют­ся и мол­нии и гро­мы. Если от столк­но­ве­ний обла­ков вырвет­ся огонь, то это и есть мол­ния.

Но если мы видим, что это про­из­во­дит­ся силой при­ро­ды без вся­ко­го посто­ян­ства, в неопре­де­лен­ное вре­мя, то сто­ит ли усмат­ри­вать в мол­ни­ях зна­ме­ния, пред­ве­щаю­щие буду­щее? Если это Юпи­тер мол­ни­я­ми пода­ет зна­ме­ния, то, поду­мать толь­ко, какое мно­же­ство мол­ний он бро­са­ет попу­сту!⁶⁰ (45) Какой прок, когда мол­ния попа­да­ет в середи­ну моря? Или в вер­ши­ну горы, что осо­бен­но часто быва­ет? Или в пустын­ные места, или в места, где живут люди, вовсе не наблюдаю­щие за мол­ни­я­ми?

Но, ска­жешь, нашли же голо­ву в Тиб­ре! Как буд­то я отри­цаю, что в этих делах име­ет­ся некое искус­ство. Я отри­цаю диви­на­цию! Деле­ние неба на части, о кото­ром я рань­ше гово­рил, и наблюде­ния над опре­де­лен­ны­ми явле­ни­я­ми, ука­зы­ва­ют, откуда вышла мол­ния и куда ушла. Но из это­го никак не узнать, что она пред­зна­ме­ну­ет.

XX. Но тут ты меня обез­ору­жи­ва­ешь мои­ми же сти­ха­ми⁶¹:

…Ведь бес­смерт­ный отец гро­мо­вер­жец Хра­мы свои и хол­мы, на Олимп опи­ра­я­ся звезд­ный, Сам же тогда пора­зил, в Капи­то­лий, ему посвя­щен­ный, Мол­нию кинув…

Ты еще вспом­нил о ста­туе Нат­ты, об изо­бра­же­ни­ях богов, об изва­я­ни­ях Рому­ла и Рема вме­сте с их зве­ри­ной кор­ми­ли­цей, о том, как они были пере­вер­ну­ты уда­ра­ми мол­ний и как в этих слу­ча­ях гаруспи­ки дали очень пра­виль­ные отве­ты.

(46) Тебе пока­за­лось уди­ви­тель­ным то, что о заго­во­ре было сооб­ще­но сена­ту в тот самый момент, когда на Капи­то­лии была уста­нов­ле­на ста­туя Юпи­те­ра, ста­туя, кото­рую долж­ны были уста­но­вить там еще дву­мя года­ми ранее. Ты еще так ска­зал: “Как это ты решил­ся теперь высту­пить про­тив диви­на­ции вопре­ки тому, что ты ранее сам же сде­лал и напи­сал?” Ты мой брат, я это пом­ню. Но — что тебя в дан­ном слу­чае бес­по­ко­ит? Сам факт — какой он есть, или я, желаю­щий выяс­нить исти­ну?

Итак, я ниче­го не гово­рю про­тив⁶² гаруспи­ков, я толь­ко доби­ва­юсь от тебя, что лежит в осно­ве все­го их искус­ства? Но ты забрал­ся в чудес­ное укры­тие. Пони­мая, что я буду доку­чать тебе, доби­ва­ясь объ­яс­не­ния при­чин любой диви­на­ции, ты мно­го­слов­но повто­рял, что, коль ско­ро ты видишь резуль­тат, тебе не нуж­но доис­ки­вать­ся осно­ва­ния и при­чи­ны: важ­но, мол, что собы­тие про­изо­шло, неваж­но, поче­му оно про­изо­шло. Как буд­то я вполне согла­сил­ся с тобой отно­си­тель­но фак­тов или тоже счи­таю, что фило­со­фу не сле­ду­ет доис­ки­вать­ся при­чин, поче­му что-то про­изо­шло.

(47) А ты еще тогда упо­мя­нул и о наших “Про­гно­сти­ках”, и о неко­то­рых видах рас­те­ний, о скам­мо­нии и корне амфи­ло­хии, кото­рых дей­ст­вие и резуль­тат ты зна­ешь, а поче­му они про­из­во­дят такое дей­ст­вие, при­чи­ну — не зна­ешь.

XXI. Все это не к месту. И сто­ик Боэт, о кото­ром ты упо­мя­нул, и даже наш Посидо­ний иссле­до­ва­ли при­чи­ны про­гно­стик. Пусть даже при­чи­ны этих явле­ний не уста­нов­ле­ны, сами-то эти явле­ния мож­но было и наблюдать и изу­чать. Но в слу­чае со ста­ту­ей Нат­ты или с мед­ны­ми таб­ли­ца­ми зако­нов, в кото­рые попа­ла мол­ния, какие древ­ние наблюде­ния могут нам помочь? [Даны были тол­ко­ва­ния:] “Пина­рии Нат­ты — ноби­ли⁶³, сле­до­ва­тель­но, опас­ность от зна­ти”. Это так хит­ро заду­мал Юпи­тер [выдать пред­зна­ме­но­ва­ние]? Ромул, сосу­щий вол­чи­цу, пере­вер­нут уда­ром мол­нии; это — знак, что опас­ность гро­зит осно­ван­но­му Рому­лом горо­ду. Как муд­ро, пода­вая зна­ки, осве­дом­ля­ет нас Юпи­тер, не прав­да ли? Ста­туя Юпи­те­ра ста­ла на место одно­вре­мен­но с сооб­ще­ни­ем о заго­во­ре⁶⁴. Ты пред­по­чи­та­ешь думать, что это про­изо­шло ско­рее по воле богов, чем по слу­чаю? И, что под­ряд­чик, наня­тый Торк­ва­том и Кот­той для под­готов­ки колон­ны, задер­жал­ся с окон­ча­ни­ем работы не по нера­де­нию или по недо­стат­ку средств, а по воле богов, кото­рые при­дер­жа­ли его до назна­чен­но­го часа? (48) Я не счи­таю совсем неве­ро­ят­ным, что это прав­да. Я не знаю и хочу, чтобы ты мне объ­яс­нил.

Так как мне пред­став­ля­лось, что кое-что из того, что было пред­ска­за­но про­ри­ца­те­ля­ми, сбы­ва­лось слу­чай­но, то ты мно­гое наго­во­рил и о слу­чай­но­сти: что при четы­рех­крат­ном бро­са­нии играль­ных костей слу­чай­но может выпасть самый удач­ный “вене­рин бро­сок”, но четы­ре­ста “вене­ри­ных брос­ков” под­ряд слу­чай­но не могут выпасть. Преж­де все­го я не знаю, поче­му не могут. Но я и не спо­рю: у тебя ведь мно­го подоб­ных при­ме­ров: и о брыз­га­нии крас­ка­ми, и о сви­ном рыле, и мно­го дру­го­го. Ты еще рас­ска­зал о Кар­не­аде и его выдум­ке про голо­ву пан­ис­ка. Как буд­то это не мог­ло быть делом слу­чая. И как буд­то в каж­дом кус­ке мра­мо­ра не заклю­ча­ют­ся обя­за­тель­но голо­вы, достой­ные рез­ца хоть само­го Пра­к­си­те­ля. Ведь все они дела­ют­ся путем ска­лы­ва­ния. Не ина­че посту­пал и Пра­к­си­тель. Но когда уже мно­го ско­ло­то, и обна­ру­жи­лись чер­ты лица, толь­ко тогда ты пони­ма­ешь, что то, что изва­я­лось, дей­ст­ви­тель­но нахо­ди­лось внут­ри. (49) В хиос­ских каме­но­лом­нях, пожа­луй, мож­но обна­ру­жить нечто похо­жее на это, обра­зо­вав­ше­е­ся само собой. Но, не без уча­стия вооб­ра­же­ния. Заме­чал же ты ино­гда в обла­ках фигу­ры львов или гип­по­кен­тав­ров? Слу­чай может ино­гда (хоть ты это отри­ца­ешь) ско­пи­ро­вать дей­ст­ви­тель­ность.

XXII. Обсудив доста­точ­но вопрос о внут­рен­но­стях и мол­ни­ях, перей­дем теперь к чуде­сам, чтобы уж пол­но­стью иссле­до­вать искус­ство гаруспи­ции. Вот ты рас­ска­зал о слу­чае с сам­кой мула, кото­рая роди­ла жере­бен­ка: собы­тие уди­ви­тель­ное, пото­му что такое быва­ет не часто. Но если бы оно было совсем невоз­мож­но, то оно и не про­изо­шло бы. То же самое мож­но ска­зать и о дру­гих чуде­сах: то, что не может про­изой­ти, нико­гда не может быть, а если мог­ло про­изой­ти, то не долж­но нас удив­лять. Ибо удив­ля­ем­ся мы, когда не зна­ем при­чин како­го-нибудь ново­го явле­ния. Но то же незна­ние при­чин явле­ний обыч­ных нас не удив­ля­ет. Кто удив­ля­ет­ся тому, что сам­ка мула роди­ла, тот ведь не зна­ет, каким обра­зом рожа­ет и кобы­ла, и вооб­ще, что собой пред­став­ля­ет при­ро­да рож­де­ния живых существ. Но то, что он часто видит, то его не удив­ля­ет, даже если он не зна­ет, поче­му это про­ис­хо­дит. А вот если про­изо­шло такое, чего рань­ше не видел, это он счи­та­ет чудом. Но что, соб­ст­вен­но, счи­та­ет­ся чудом, то́ ли, что сам­ка мула зача­ла, или то, что роди­ла? (50) Зача­тие, может быть, про­ти­во­есте­ствен­но (contra na­tu­ram), но рож­де­ние — почти неиз­беж­ное след­ст­вие.

XXIII. Но, чтобы не тра­тить мно­го слов, рас­смот­рим про­ис­хож­де­ние гаруспи­ция. Так нам будет лег­че все­го дать оцен­ку его авто­ри­тет­но­сти.

Рас­ска­зы­ва­ют, что одна­жды шла пахота на зем­ле Тарк­ви­ни­ев и когда лемех взял поглуб­же, из поч­вы вне­зап­но выско­чил некий Тагет, что чрез­вы­чай­но уди­ви­ло пахав­ше­го. Этот Тагет, как напи­са­но в этрус­ских кни­гах, был по наруж­но­сти маль­чик, но по муд­ро­сти — ста­рец. При виде его изум­лен­ный пахарь под­нял гром­кий крик, сбе­жал­ся народ, и вско­ре на это место собра­лась вся Этру­рия. И Тагет дол­го гово­рил перед мно­го­чис­лен­ны­ми слу­ша­те­ля­ми, а те все его сло­ва запом­ни­ли и запи­са­ли. А вся его речь была о том, что соста­ви­ло нау­ку гаруспи­ций. Поз­же она еще раз­рос­лась, по мере того, как к этим началь­ным сведе­ни­ям доба­ви­лись новые⁶⁵.

Вот, что мы узна­ли от самих [гаруспи­ков], вот, что сохра­ня­ет­ся в кни­гах, каков источ­ник их уче­ния. (51) Есть ли необ­хо­ди­мость при­влечь для опро­вер­же­ния Кар­не­ада и Эпи­ку­ра? Най­дет­ся ли такой глу­пец, кото­рый пове­рит, что из зем­ли был выпа­хан то ли бог, то ли чело­век? Если это был бог, то для чего он вопре­ки сво­ей при­ро­де скры­вал­ся в зем­ле, пока его плуг не выво­ро­тил на свет? Раз­ве этот бог не мог пере­дать свою нау­ку людям с более высо­ко­го места? А если этот Тагет был чело­век, то как он мог жить, при­дав­лен­ный зем­лей? И, далее, откуда мог он сам научить­ся тому, чему он учил дру­гих?

Но так дол­го оспа­ри­вая тех, кто в эти глу­по­сти верит, как бы я сам не ока­зал­ся еще глу­пее, чем они.

XXIV. Хоро­шо извест­ны дав­ние сло­ва Като­на⁶⁶, кото­рый гово­рил, что удив­ля­ет­ся, как может удер­жи­вать­ся от сме­ха один гаруспик, когда смот­рит на дру­го­го. (52) Мно­го ли извест­но слу­ча­ев, когда пред­ска­зан­ное гаруспи­ка­ми собы­тие состо­я­лось? А если и состо­я­лось когда-нибудь (что мож­но допу­стить), то поче­му нель­зя счи­тать это слу­чай­ным сов­па­де­ни­ем?

Когда Ган­ни­бал изгнан­ни­ком жил при вифин­ском царе Пру­сии, он одна­жды дал царю совет всту­пить в сра­же­ние. Но царь не осме­лил­ся на это, так как внут­рен­но­сти [при­не­сен­но­го в жерт­ву живот­но­го] ока­за­лись небла­го­при­ят­ны­ми. И Ган­ни­бал ска­зал: “Неуже­ли ты кус­ку бычье­го мяса пред­по­чи­та­ешь верить боль­ше, чем ста­ро­му пол­ко­вод­цу?”⁶⁷

А сам Цезарь, кото­ро­го глав­ный гаруспик убеж­дал не пере­прав­лять­ся в Афри­ку до наступ­ле­ния зимы, раз­ве не пере­пра­вил­ся? И если бы он это­го не сде­лал, то вой­ска его про­тив­ни­ков успе­ли бы собрать­ся в одно место⁶⁸.

Но к чему вспо­ми­нать отве­ты гаруспи­ков (я мог бы их вспом­нить бес­чис­лен­ное мно­же­ство), кото­рые или ни к чему не при­ве­ли, или при­ве­ли к про­ти­во­по­лож­но­му исхо­ду. (53) Во вре­мя этой граж­дан­ской вой­ны⁶⁹, напри­мер, боги бес­смерт­ные, как мно­го раз они под­во­ди­ли! А какие отве­ты при­сы­ла­ли нам гаруспи­ки из Рима в Гре­цию?⁷⁰ Что толь­ко не про­ро­чи­ли Пом­пею, а он ведь очень дове­рял и внут­рен­но­стям и зна­ме­ни­ям. Не хочет­ся об этом и вспо­ми­нать, да и нет необ­хо­ди­мо­сти, осо­бен­но тебе, кото­рый был там с нами.

Как видишь, почти все про­изо­шло совсем не так, как было пред­ска­за­но, а напро­тив.

Но доволь­но об этом. Перей­дем теперь к зна­ме­ни­ям (os­ten­ta).

XXV. (54) Ты тут цити­ро­вал мно­гое из напи­сан­но­го мною самим, когда я был кон­су­лом. Ты при­вел мно­го при­ме­ров, отно­ся­щих­ся к более ран­ним вре­ме­нам, до вой­ны с мар­са­ми, — при­ме­ров, кото­рые были собра­ны Сизен­ною; нако­нец, ты рас­ска­зал мно­гое из вос­по­ми­на­ний Кал­ли­сфе­на о собы­ти­ях, пред­ше­ст­во­вав­ших пора­же­нию лакеде­мо­нян при Левк­трах. Поз­же я ска­жу о каж­дом слу­чае по отдель­но­сти, а пока сле­ду­ет сде­лать несколь­ко общих заме­ча­ний. Как надо пони­мать эти сооб­щае­мые богом пред­зна­ме­но­ва­ния и как бы воз­ве­ще­ния о пред­сто­я­щем бед­ст­вии? Чего хотят бес­смерт­ные боги, во-пер­вых, посы­лая нам пред­зна­ме­но­ва­ния, кото­рые мы без тол­ко­ва­те­лей и понять не можем, и пред­ве­щая то, чего мы все рав­но не можем избе­жать? Так даже порядоч­ные люди (ho­mi­nes pro­bi) не посту­па­ют, не про­ро­чат сво­им дру­зьям надви­гаю­ще­е­ся на них несча­стье, кото­ро­го те нико­им обра­зом не смо­гут избе­жать. Так и вра­чи, хотя часто зна­ют, что болезнь смер­тель­на, но боль­но­му нико­гда не гово­рят об этом. Пото­му что вся­кое пред­ска­зы­ва­ние зла толь­ко тогда — доб­рое дело, когда оно сопро­вож­да­ет­ся сове­том, как это зло отве­сти. (55) А чем помог­ли зна­ме­ния или их тол­ко­ва­те­ли в древ­но­сти македо­ня­нам или недав­но нашим? Если счи­тать, что зна­ме­ния посы­ла­ют­ся бога­ми, то поче­му они были таки­ми тем­ны­ми? Если боги дей­ст­ви­тель­но хоте­ли открыть нам буду­щее, надо было воз­ве­стить его вполне ясным обра­зом; если хоте­ли скрыть, то не надо было об этом сооб­щать даже в туман­ной фор­ме.

XXVI. Догад­ка (co­niec­tu­ra), на кото­рой осно­вы­ва­ет­ся диви­на­ция, часто пред­став­ля­ет­ся умам людей во мно­гих, раз­лич­ных и даже про­ти­во­по­лож­ных смыс­лах. Как в судеб­ных про­цес­сах один и тот же факт по-одно­му тол­ку­ет обви­ни­тель, по-дру­го­му — защит­ник, и оба тол­ко­ва­ния пред­став­ля­ют­ся прав­до­по­доб­ны­ми, так и в диви­на­ции, осно­ван­ное на догад­ках име­ет дву­смыс­лен­ный харак­тер. А что каса­ет­ся того, что может про­изой­ти есте­ствен­ным обра­зом и слу­чай­но (а ино­гда вве­сти в заблуж­де­ние может сход­ство), то вели­кая глу­пость⁷¹ счи­тать, что это совер­ши­ли боги, вме­сто того чтобы доис­ки­вать­ся истин­ных при­чин про­ис­шед­ше­го. (56) Ты веришь, что бео­тий­ские про­вид­цы из Леба­дии по кука­ре­ка­нию пету­хов узна­ли, что победа будет на сто­роне фиван­цев, пото­му что пету­хи-де, побеж­ден­ные, мол­чат, а поют, когда они победи­те­ли. Это зна­чит, Юпи­тер через кур делал зна­ме­ние вели­ко­му горо­ду? А раз­ве пету­хи поют, толь­ко когда побеж­да­ют? Но тогда они ведь пели не после победы. Вот это-то, ты гово­ришь, и зна­ме­ние! Да уж, дей­ст­ви­тель­но, вели­кое зна­ме­ние! Как буд­то рыбы заку­ка­ре­ка­ли, а не пету­хи. Да в какое толь­ко вре­мя эти пти­цы не поют, что ночью, что днем. Если победи­те­лей побуж­да­ет к пению радость и как бы лико­ва­ние [от победы], то у них могут быть и дру­гие радо­сти, от кото­рых им хочет­ся петь. (57) Демо­крит отлич­но объ­яс­нил при­чи­ну, поче­му пету­хи поют перед рас­све­том. Когда пища отва­ли­ва­ет­ся у них от груди и раз­мяг­чен­ная рас­пре­де­ля­ет­ся по все­му телу, то, удо­вле­тво­рен­ные поко­ем, они кука­ре­ка­ют. А в ноч­ной тишине, они, как гово­рит Энний:

Дают отдых крас­ным гор­лам, И не поют и не хло­па­ют кры­лья­ми72.

Ста­ло быть, если эта пти­ца настоль­ко склон­на сама по себе петь, то как мог­ло Кал­ли­сфе­ну прий­ти в голо­ву, что боги пода­ли леба­дий­ским пету­хам знак к пению, меж­ду тем как это мог­ло про­изой­ти или по есте­ствен­ной при­чине, или по слу­чаю.

XXVII. (58) Сена­ту сооб­щи­ли, ска­зал ты, что про­шел кро­ва­вый дождь, что даже река Атрант потек­ла кро­вью, что ста­туи богов покры­лись по́том. Неуже­ли ты счи­та­ешь, что Фалес или Ана­к­са­гор или какой-нибудь дру­гой физик, пове­ри­ли бы это­му? И кровь и пот исте­ка­ют толь­ко из тела. Но и вода, прой­дя через слои зем­ли, окра­шен­ные в крас­ный цвет, может сама при­нять такую окрас­ку и стать очень похо­жей на кровь. А вла­га, при­лип­шая извне, как это мож­но видеть на сте­нах домов в сырой день, раз­ве не похо­жа на пот? Но в воен­ное вре­мя люди боль­ше и чаще пуга­ют­ся того, чему в мир­ное они и не при­да­ли бы тако­го зна­че­ния. К тому же в стра­хе и опас­но­сти люди ста­но­вят­ся и более лег­ко­вер­ны­ми и менее стра­ша­щи­ми­ся нака­за­ния за выдум­ки. (59) Ведь мы сами настоль­ко лег­ко­вер­ны и без­рас­суд­ны, что если мыши что-нибудь изгры­зут, то счи­та­ем это пред­зна­ме­но­ва­ни­ем. А ведь у них это един­ст­вен­ное заня­тие. Вот и перед мар­сий­ской вой­ной⁷³, когда мыши изгрыз­ли щит Лану­вия, о чем ты рас­ска­зал, то гаруспи­ки объ­яви­ли, что это вели­кое пред­зна­ме­но­ва­ние. Как буд­то име­ет какое-то зна­че­ние, что день и ночь гры­зу­щие мыши изгрыз­ли щиты или реше­та. Если нам сле­до­вать это­му, то я дол­жен был недав­но силь­но испу­гать­ся за судь­бу рес­пуб­ли­ки, пото­му что мыши изгрыз­ли у меня трак­тат Пла­то­на “О государ­стве”, а если бы они изгрыз­ли кни­гу Эпи­ку­ра “О наслаж­де­нии”, то мне сле­до­ва­ло пред­по­ло­жить, что вздо­ро­жа­ет мясо на рын­ке.

XXVIII. (60) Долж­ны ли мы пугать­ся, если нам ска­жут, что роди­лось нечто чудо­вищ­ное (por­ten­tuo­sa) от домаш­ней ско­ти­ны или от чело­ве­ка? Все­му это­му, если не быть мно­го­слов­ным, есть одно объ­яс­не­ние. Все, что рож­да­ет­ся, како­во бы оно ни было, необ­хо­ди­мо име­ет при­чи­ну в при­ро­де, так что если даже появ­ля­ет­ся нечто необык­но­вен­ное, оно все же не мог­ло про­изой­ти поми­мо при­ро­ды. Так что, если можешь, най­ди при­чи­ну ново­го и уди­ви­тель­но­го явле­ния. Если не най­дешь ника­кой, все же счи­тай дока­зан­ным, что ниче­го не мог­ло про­изой­ти без при­чи­ны. С помо­щью при­ро­ды про­го­ни тот страх, в кото­рый тебя вво­дит новиз­на явле­ния. Тогда ни зем­ле­тря­се­ния, ни зар­ни­цы, ни камен­ные или кро­ва­вые дожди, ни падаю­щие звезды, ни огни в небе тебя не испу­га­ют⁷⁴. (61) Если бы я спро­сил у Хри­сип­па о при­чи­нах всех этих явле­ний, нико­гда бы он, сам боль­шой защит­ник диви­на­ции, не ска­зал, что они про­ис­хо­дят слу­чай­но; нет, он бы дал всем им есте­ствен­ное объ­яс­не­ние. Ибо ничто не может про­изой­ти без при­чи­ны, и ничто не слу­ча­ет­ся тако­го, что не может слу­чить­ся. А если про­изо­шло то, что смог­ло про­изой­ти, то в этом не сле­ду­ет видеть чуда. Зна­чит, нет ника­ких чудес. Ибо если сле­ду­ет счи­тать чудом то, что слу­ча­ет­ся ред­ко, то и муд­рый чело­век — чудо, пото­му что, по-мое­му, чаще мож­но встре­тить жере­бен­ка, рож­ден­но­го от сам­ки мула, чем муд­ре­ца. (62) В заклю­че­ние ска­жу: то, что не может про­изой­ти, нико­гда не про­ис­хо­дит; то, что может — не чудо. Сле­до­ва­тель­но, чуда вовсе не быва­ет. По это­му пово­ду некий про­ри­ца­тель и тол­ко­ва­тель чудес, когда к нему обра­тил­ся за сове­том чело­век, сооб­щив­ший как о чуде, что он в сво­ем доме обна­ру­жил змею, обвив­шу­ю­ся вокруг пал­ки, не без ост­ро­умия отве­тил: “Чудом было бы, если бы пал­ка обви­лась вокруг змеи”. Он сво­им отве­том вполне ясно дал понять, что не сле­ду­ет счи­тать чудом ниче­го тако­го, что может про­изой­ти.

XXIX. Гай Гракх напи­сал М. Пом­по­нию, что его отец, пой­мав в сво­ем доме двух змей, при­гла­сил по это­му пово­ду гаруспи­ков⁷⁵. Но поче­му имен­но по пово­ду змей, а не яще­риц, не мышей? Не пото­му ли, что послед­ние посто­ян­но попа­да­ют­ся в доме, а змеи — нет? Как буд­то, если что-то может про­изой­ти, то име­ет еще зна­че­ние, насколь­ко часто это про­ис­хо­дит. (63) Но если Тибе­рий Гракх, отпу­стив змею-сам­ку, обре­кал на смерть себя, а отпу­стив сам­ца — Кор­не­лию, то я удив­ля­юсь, поче­му он не отпу­стил обо­их? Гай Гракх ниче­го не пишет о том, что отве­ти­ли бы гаруспи­ки на вопрос: “А если не отпу­стит ни одной змеи, что будет?” Но, ска­жешь, после­до­ва­ла смерть Тибе­рия Грак­ха. Я уве­рен, при­чи­ной это­го была какая-то тяже­лая болезнь, а не то, что отпу­сти­ли змею. Конеч­но уж, не настоль­ко неве­зу­чи гаруспи­ки, что их пред­ска­за­ния нико­гда слу­чай­но не сбы­ва­ют­ся. XXX. Но поис­ти­не было бы уди­ви­тель­но, если бы я пове­рил в то, что ты, сле­дуя Гоме­ру, рас­ска­зал о Кал­хан­те, буд­то он по чис­лу воро­бьев пред­ска­зал, сколь­ко лет будет длить­ся Тро­ян­ская вой­на. По Гоме­ру же, Ага­мем­нон по пово­ду про­ри­ца­ния Кал­хан­та ска­зал сле­дую­щее⁷⁶ — я эти стро­ки пере­вел в мину­ту отды­ха:

Труд­но, мужи, вам, ахей­ские, но потер­пи­те немно­го, Выжди­те срок, нам ведь надо узнать непре­мен­но, Кал­хан­том- Авгу­ром77 нашим иль вер­ные были даны про­ри­ца­нья Или то были пустые сло­ва, безо вся­ко­го смыс­ла. Каж­дый из вас, кто остал­ся в живых, вер­но, пом­нит то чудо. Море в Авлиде тогда кораб­ля­ми аргос­ски­ми слов­но Было покры­то. И в тех кораб­лях ведь скры­ва­лись При­аму Гибель и бед­ст­вия Трое дале­кой. А мы все сто­я­ли Воз­ле источ­ни­ка. Жерт­вен­ни­ки уж дыми­ли­ся. В жерт­ву Мы при­но­си­ли богам, чтоб, не гне­ва­ясь, нам помо­га­ли, Туч­ных быков, чьи рога позо­ло­тою были покры­ты. Вдруг под тени­стым пла­та­ном, откуда вода клю­че­вая Била стру­ей, мы дра­ко­на ужас­но­го видом узре­ли. Он, побуж­ден­ный Юпи­те­ром, от алта­ря устре­мил­ся Вверх, где пла­та­на в зеле­ной лист­ве укры­ва­ли­ся восемь Малых птен­цов — и дра­кон их сожрал. А девя­тая, мать их, С кри­ком пла­чев­ным лета­ла над ними. Дра­кон же ужас­ный Страш­ным уку­сом ее разо­рвал. (64) И чудо­ви­ще это, После того как оно и мать, и птен­цов погу­би­ло, Тот, кто, конеч­но, на свет его вывел, Сатур­ном рож­ден­ный, Сам же Юпи­тер и скрыл, пре­вра­тив его в камень твер­дей­ший. Мы ж, оро­бев, все сто­я­ли, на чуди­ще страш­ное глядя, Что изви­ва­ло­ся меж­ду богов алта­ря­ми ужас­но. И вот тогда-то Кал­хант и изрек ведь свое пред­ска­за­нье. — Что ж вы, — ска­зал он, — ахей­цы, вдруг пере­пу­га­лись, сро­бе­ли? Это ведь зна­ме­нье нам посы­ла­ет Юпи­тер, богов сотво­рив­ший, Позд­нее, с позд­ним исхо­дом, но им же он веч­ную сла­ву Нам пред­ве­ща­ет. Ведь сколь­ко всех птиц здесь погуб­ле­но было Зубом чудо­вищ­ным, столь­ко годов суж­де­но нам под Тро­ей Беды тер­петь. Но как толь­ко деся­тое лето насту­пит, Карой насы­тит­ся вой­ско ахей­цев, раз­ру­шив­ши Трою. Вот что изрек нам Кал­хант, и вы види­те сами, ахей­цы, Годы про­шли и уж срок, что назна­чен был, бли­зок.

(65) Поче­му же эти воро­бьи, по кото­рым было дано про­ри­ца­ние, были истол­ко­ва­ны как годы? Поче­му не как меся­цы, не как дни? Поче­му пред­ска­за­тель обра­тил вни­ма­ние на воро­бьи­шек, в кото­рых не было ниче­го чудо­вищ­но­го, а дра­ко­на обо­шел мол­ча­ни­ем? Дра­ко­на, кото­рый, как ска­за­но, пре­вра­тил­ся в камень, что никак не мог­ло быть? Нако­нец, чем воро­бей похож на год? Так же обсто­ит дело и с той зме­ей, кото­рая пока­за­лась Сул­ле в то вре­мя, как он при­но­сил жерт­ву⁷⁸. Я пом­ню обо­их: и Сул­лу, кото­рый, гото­вясь высту­пить, на вой­ну, при­но­сил жерт­ву, и змею, появив­шу­ю­ся из-под жерт­вен­ни­ка. Но слав­ную победу, кото­рую Сул­ла одер­жал в тот же день, при­пи­сы­ваю не сове­ту гаруспи­ков, а пол­ко­вод­цу.

XXXI. (66) Так что нет ниче­го уди­ви­тель­но­го в тако­го рода чуде­сах, для объ­яс­не­ния кото­рых после того, как они про­изо­шли, при­ме­ня­ют про­из­воль­ные тол­ко­ва­ния. Напри­мер, слу­чай с теми зер­на­ми пше­ни­цы, кото­рые попа­ли в рот маль­чи­ку Мида­су, или с пче­ла­ми, кото­рые, как ты рас­ска­зал, усе­лись на губы маль­чи­ка Пла­то­на. Не столь уди­ви­тель­ны эти фак­ты, сколь ост­ро­ум­но их истол­ко­ва­ние. Или, может быть, сами эти фак­ты выду­ма­ны, или пред­ска­за­ние мог­ло сбыть­ся слу­чай­но.

Вот и о самом Рос­ции, может быть, выду­ма­но, что его обви­ла змея. Но что змея ока­за­лась в колы­бель­ке, не столь уди­ви­тель­но, осо­бен­но в Соло­нии, где змеи обыч­но спол­за­ют­ся побли­же к оча­гу. Что каса­ет­ся отве­та гаруспи­ков, что никто не пре­взой­дет сла­вой и никто не будет более зна­ме­ни­тым, чем Рос­ций, то я удив­ля­юсь тому, что бес­смерт­ные боги пред­воз­ве­сти­ли буду­щую сла­ву комеди­ан­та, но ниче­го не воз­ве­сти­ли о Сци­пи­оне Афри­кан­ском!

(67) Ты еще собрал чудес­ные зна­ме­ния, свя­зан­ные с Фла­ми­ни­ем: что он вме­сте с конем вне­зап­но упал — в этом нет ниче­го чудес­но­го; что зна­ме­но­сец не мог выта­щить древ­ка зна­ме­ни из зем­ли; навер­ное, он вытас­ки­вал слиш­ком несме­ло то, что воткнул доб­ро­со­вест­но. А что чудес­но­го в том, что конь Дио­ни­сия живым выбрал­ся из воды и что на его гри­ву сели пче­лы? Но так как вско­ре после это­го Дио­ни­сий при­шел к вла­сти, что было, конеч­но, слу­чай­ным сов­па­де­ни­ем, то все­му это­му было при­да­но зна­че­ние зна­ме­ний. В лакеде­мон­ском хра­ме Гер­ку­ле­са забря­ца­ло ору­жие. В Фивах, в хра­ме того же бога запер­тые ворота вне­зап­но сами собой откры­лись, а щиты, кото­рые были закреп­ле­ны навер­ху, были най­де­ны лежа­щи­ми на зем­ле. Ничто из это­го не мог­ло бы про­изой­ти без воздей­ст­вия извне, но поче­му мы долж­ны при­пи­сать богам то, что мог­ло про­изой­ти по слу­чаю?

XXXII. (68) Но, ска­жешь, на голо­ве ста­туи Лисанд­ра в Дель­фах ока­зал­ся венец из диких трав и при­том вне­зап­но. А так ли? Не счи­та­ешь ли ты, что этот венец из трав появил­ся там рань­ше, чем семе­на, из кото­рых тра­вы вырос­ли? А эти семе­на, я уве­рен, туда занес­ли пти­цы, а не чело­век засе­ял. Так и появи­лось на голо­ве ста­туи нечто такое, в чем мог­ли увидеть подо­бие вен­ца. А что, как ты рас­ска­зал, в это же самое вре­мя золотые звезды Касто­ра и Пол­лук­са, пожерт­во­ван­ные в Дель­фы, упа­ли и их нигде не смог­ли най­ти, то мне кажет­ся, что это ско­рей было делом воров, а не богов.

Удив­ля­ет меня так­же, что гре­че­ские исто­ри­ки уде­ли­ли столь­ко вни­ма­ния в сво­их сочи­не­ни­ях про­ка­зам додон­ской обе­зья­ны. Да что же чудес­но­го в том, что это отвра­ти­тель­ней­шее живот­ное пере­вер­ну­ло урну и рас­сы­па­ло таб­лич­ки для жере­бьев­ки? А исто­ри­ки уве­ря­ют, что это чудо име­ло самые печаль­ные послед­ст­вия для лакеде­мо­нян. (69) Так же обсто­ит дело с вей­ент­ским про­ро­че­ст­вом, что если Аль­бан­ское озе­ро пере­пол­нит­ся и вода его поте­чет в море, то дол­жен погиб­нуть Рим, если удер­жит­ся в сво­их бере­гах — погиб­нут Вейи. Аль­бан­ская вода была отведе­на, но не для спа­се­ния Рима, а для исполь­зо­ва­ния на при­го­род­ных полях.

Но, ска­зал ты, немно­го спу­стя был слы­шен голос, убеж­дав­ший при­нять меры к тому, чтобы Рим не был захва­чен гал­ла­ми, по пово­ду чего поз­же на Новой ули­це и был постав­лен жерт­вен­ник, посвя­щен­ный Гово­ря­ще­му Веща­те­лю. Не стран­но ли, что когда это­го Гово­ря­ще­го Веща­те­ля никто не знал, он гово­рил, и при­том гром­ким голо­сом, и от это­го и имя полу­чил, а после того, как полу­чил и жили­ще, и жерт­вен­ник, и имя — оне­мел? То же мож­но ска­зать и о Юноне Совет­чи­це. За исклю­че­ни­ем того слу­чая с порос­ной сви­ньей, что она нам когда-нибудь посо­ве­то­ва­ла?

XXXIII. (70) Доста­точ­но о зна­ме­ни­ях. Оста­лись еще ауспи­ции и жре­бии (sor­tes). Я имею в виду те, кото­рые тянут науда­чу, а не изре­кае­мые при про­ри­ца­нии⁷⁹. Послед­ние, я счи­таю, пра­виль­нее назы­вать ора­ку­ла­ми, — о них я буду гово­рить, когда перей­ду к есте­ствен­ной диви­на­ции. Оста­ет­ся так­же еще ска­зать о хал­де­ях. Но спер­ва рас­смот­рим вопрос об ауспи­ци­ях. Ска­жешь, труд­но авгу­ру высту­пать про­тив ауспи­ций?

Мар­сий­ско­му — может быть, но рим­ско­му⁸⁰ — нет ниче­го лег­че. Пото­му что мы не из тех авгу­ров⁸¹, кото­рые пред­ска­зы­ва­ют буду­щее по пти­цам и про­чим зна­ме­ни­ям. И, одна­ко, я уве­рен, что Ромул, закла­ды­вая свой город на осно­ва­нии ауспи­ций, был того мне­ния, что для пред­виде­ния буду­ще­го есть такая нау­ка авгу­рий. Древ­ность оши­ба­лась во мно­гих вещах, на кото­рые теперь мы смот­рим совсем по-дру­го­му, посколь­ку и опы­та нако­пи­ли, и зна­ний у нас при­ба­ви­лось, и вре­мя про­шло. При всем том, учи­ты­вая воз­зре­ния про­сто­го наро­да, и в корен­ных инте­ре­сах государ­ства⁸² необ­хо­ди­мо под­дер­жи­вать и нра­вы, и рели­гию, и уче­ния, и пра­ва авгу­ров, и авто­ри­тет их кол­ле­гии. (71) И я не счи­таю слиш­ком суро­вой кару, постиг­шую кон­су­лов П. Клав­дия и Л. Юния за то, что они вопре­ки ауспи­ци­ям пусти­лись в пла­ва­ние, ибо им сле­до­ва­ло бы под­чи­нить­ся рели­гии, и они не долж­ны были бы так упря­мо отвер­гать оте­че­ст­вен­ный обы­чай. Так что по спра­вед­ли­во­сти один из них был осуж­ден реше­ни­ем наро­да, а дру­гой — сам лишил себя жиз­ни. Но если, по-тво­е­му, Фла­ми­ний пото­му погиб со всем сво­им вой­ском, что не под­чи­нил­ся ауспи­ци­ям, то ведь годом поз­же Павел под­чи­нил­ся, и раз­ве он тем не менее не погиб так­же со сво­им вой­ском в бит­ве при Кан­нах?

Впро­чем, допу­стим, что есть ауспи­ции (кото­рых в дей­ст­ви­тель­но­сти нет). Но опре­де­лен­но те, кото­рые мы исполь­зу­ем, как, напри­мер, наблюдая за кура­ми, или за небом, все это толь­ко види­мость ауспи­ций, но нико­им обра­зом не ауспи­ции.

XXXIV. “Квинт Фабий⁸³, я хочу, чтобы ты при­нял со мной уча­стие в ауспи­ции!” — “Я внял тебе”, — отве­ча­ет тот. Рань­ше при наших пред­ках пер­вые сло­ва были обра­ще­ны толь­ко к опыт­но­му, теперь к пер­во­му попав­ше­му­ся. Дол­жен быть обя­за­тель­но опыт­ным тот, кто пони­ма­ет, что зна­чит “тиши­на” (“si­len­tium”). Ибо тиши­ной при ауспи­ци­ях мы назы­ваем отсут­ст­вие вся­ких небла­го­при­ят­ных при­мет. (72) В этом раз­би­ра­ет­ся толь­ко пре­вос­ход­ный авгур. А быва­ет, что, когда совер­шаю­щий ауспи­ции обра­ща­ет­ся к тому, кого при­вле­ка­ет к уча­стию в них, со сло­ва­ми: “Ска­жи, если ты увидишь, что насту­пи­ла тиши­на?”, тот, не поглядев ни вверх, ни по сто­ро­нам, сра­зу отве­ча­ет: “Вижу, насту­пи­ла тиши­на”. После это­го пер­вый спра­ши­ва­ет: “Ска­жи, едят ли?” — “Едят”. — “Какие пти­цы?” или “Где?” — “При­нес, — гово­рит, — в клет­ке цып­лят (pul­li) тот, кто по этой при­чине назы­ва­ет­ся «цып­лят­ни­ком» (pul­la­rius)”. И эти-то пти­цы слу­жат про­воз­вест­ни­ка­ми воли Юпи­те­ра! Едят они или нет, какое это име­ет зна­че­ние? Ника­ко­го для ауспи­ций. Но необ­хо­ди­мо, чтобы, когда они едят, у них кое-что выпа­ло изо рта и уда­ри­лось о зем­лю (ter­ram pa­vi­re), (отто­го это и было назва­но спер­ва “ter­ri­pa­vium”, затем “ter­ri­pu­dium”, а теперь уже гово­рят “tri­pu­dium”). И когда изо рта кури­цы выпа­дет кусо­чек пищи, тогда тому, кто при­бег­нул к ауспи­ци­ям, воз­ве­ща­ют бла­го­при­ят­ное пред­зна­ме­но­ва­ние (tri­pu­dium so­lis­ti­mum)⁸⁴.

XXXV. (73) Так может ли в этом ауспи­ции быть что-то боже­ст­вен­ное, если он такой вынуж­ден­ный и выму­чен­ный? Древ­ние авгу­ры им не поль­зо­ва­лись, чему свиде­тель­ст­вом слу­жит име­ю­ще­е­ся у нас ста­рое поста­нов­ле­ние кол­ле­гии о том, что tri­pu­dium может сде­лать вся­кая пти­ца, а ауспи­ций счи­тал­ся закон­ным, если толь­ко пти­ца мог­ла сво­бод­но себя пока­зать, в этом слу­чае в ней мож­но было видеть вест­ни­цу и спут­ни­цу Юпи­те­ра. А ныне, когда ее при­но­сят заклю­чен­ную в клет­ку и полу­мерт­вую от голо­да, если она наки­нет­ся на рас­сы­пан­ную кашу и при этом у нее изо рта выпа­дет кусо­чек, ты счи­та­ешь это ауспи­ци­ем? Ты дума­ешь, и Ромул так совер­шал ауспи­ции? (74) Ведь рань­ше за небом наблюда­ли обыч­но те самые, кото­рые совер­ша­ли ауспи­ций. Теперь велят это “цып­лят­ни­ку”, он и воз­ве­ща­ет: “Мол­ния сле­ва”⁸⁵. Мы ведь счи­та­ем, что мол­ния сле­ва — это наи­луч­шее пред­зна­ме­но­ва­ние для всех дел, кро­ме созы­ва коми­ций, а это исклю­че­ние было сде­ла­но в инте­ре­сах государ­ства, чтобы руко­во­ди­те­ли государ­ства мог­ли, тол­куя ауспи­ции по сво­им сооб­ра­же­ни­ям, про­во­дить или не про­во­дить коми­ции, будь то для реше­ния судеб­ных дел или для утвер­жде­ния зако­нов, или для выбо­ра маги­ст­ра­тов.

Ты напом­нил⁸⁶, что кон­су­лы Сци­пи­он и Фигул после того, как Тибе­рий Гракх при­знал в пись­ме правоту авгу­ров, решив­ших, что кон­су­лы были избра­ны непра­виль­но (vi­tio), отка­за­лись от долж­но­сти. Но кто же отри­ца­ет то, что у авгу­ров есть своя нау­ка? Я отри­цаю толь­ко диви­на­цию. Но, [ска­жешь], а ведь в этом слу­чае авгу­ры дей­ст­ви­тель­но ока­за­лись про­вид­ца­ми. Когда Т. Гракх вызвал их в сенат по пово­ду вне­зап­ной смер­ти того, кто дол­жен был доло­жить реше­ние пер­вой цен­ту­рии, авгу­ры объ­яви­ли, что соби­рав­ший голо­са не был пра­во­мо­чен. (75) Заметь, одна­ко, что, во-пер­вых, это обви­не­ние не кос­ну­лось того, кто соби­рал голо­са, — ведь он уже был мертв. Так что это мож­но счи­тать (про­сто) догад­кой, без вся­кой диви­на­ции. Затем мог­ло про­изой­ти так­же слу­чай­ное сов­па­де­ние, что при таких обсто­я­тель­ствах никак нель­зя исклю­чить. Ведь, что мог­ли знать этрус­ские гаруспи­ки о том, насколь­ко пра­виль­но была уста­нов­ле­на авгур­ская палат­ка? Или о зако­нах, [касаю­щих­ся] свя­то­сти гра­ниц поме­рия?

Что каса­ет­ся меня, то я согла­сен ско­рее с К. Мар­цел­лом, чем с Ап. Клав­ди­ем (кото­рые оба были мои­ми кол­ле­га­ми), и счи­таю, что если пра­ва авгу­ров (ius augu­rum) пер­во­на­чаль­но были уста­нов­ле­ны вслед­ст­вие веры в диви­на­цию, то впо­след­ст­вии они были сохра­не­ны и удер­жа­ны в инте­ре­сах государ­ства.

XXXVI. (76) Но об этом подроб­нее в дру­гих местах⁸⁷. Сей­час доволь­но об этом. Рас­смот­рим теперь авгу­рии дру­гих наро­дов, в кото­рых не столь­ко искус­ства, сколь­ко суе­ве­рия. У них исполь­зу­ют­ся почти все пти­цы, у нас — очень немно­гие. У них одно счи­та­ет­ся бла­го­при­ят­ным, у нас — дру­гое. Дейотар⁸⁸ обыч­но рас­спра­ши­вал меня о нашей авгур­ской нау­ке, я его — об их. Боги бес­смерт­ные! Сколь­ко раз­лич­но­го! Кое в чем даже про­ти­во­по­лож­но­го. Он посто­ян­но при­бе­гал к ауспи­ци­ям, мы — толь­ко в тех слу­ча­ях, когда народ воз­ла­га­ет на нас авгур­ские пра­ва и обя­зан­но­сти; и часто ли мы ими поль­зу­ем­ся? Наши пред­ки счи­та­ли жела­тель­ным пред­при­ни­мать любые воен­ные дей­ст­вия не ина­че, как после совер­ше­ния ауспи­ций. А ведь мно­го лет уже вой­ны ведут­ся про­кон­су­ла­ми и про­пре­то­ра­ми, не име­ю­щи­ми пра­ва на ауспи­ции. (77) Так, что и через реки пере­прав­ля­ют­ся без ауспи­ций, и без три­пудия обхо­дят­ся. Ведь и ауспи­ции по нако­неч­ни­кам ору­жия — этот чисто воен­ный ауспи­ций — даже М. Мар­целл, пять раз быв­ший кон­су­лом⁸⁹, он же вели­кий пол­ко­во­дец, он же пре­вос­ход­ный авгур, пол­но­стью забро­сил. Где теперь гада­ют по пти­цам? Раз вой­ны теперь ведут пол­ко­вод­цы, не име­ю­щие пра­ва на ауспи­ции, то этот вид ауспи­ций сохра­нил­ся толь­ко в город­ских делах, а в воен­ных исчез⁹⁰. Тот же Мар­целл гова­ри­вал, что он, при­сту­пая к воен­ным дей­ст­ви­ям, обыч­но пус­ка­ет­ся в путь толь­ко в закры­той лек­ти­ке⁹¹, чтобы его не мог­ли оста­но­вить ника­кие ауспи­ции. Подоб­но это­му ведь и мы, авгу­ры, для того чтобы избе­жать небла­го­при­ят­но­го ауспи­ция “ярмо” (iuges), реко­мен­ду­ем отдать при­каз, чтобы рас­пряг­ли упряж­ных живот­ных⁹². (78) Но пре­пят­ст­во­вать совер­ше­нию ауспи­ций или отка­зы­вать­ся видеть то, что совер­ши­лось, раз­ве это не зна­чит отвер­гать пре­до­сте­ре­же­ния Юпи­те­ра?

XXXVII. И уж совсем сме­хотвор­ны твои уве­ре­ния, буд­то Дейотар не сожа­лел о том, что дове­рил­ся ауспи­ци­ям, побудив­шим его после­до­вать за Пом­пе­ем, пото­му что таким обра­зом он, руко­вод­ст­ву­ясь сво­ей друж­бой и пре­дан­но­стью рим­ско­му наро­ду, выпол­нил свой долг, и эту сла­ву он счи­тал для себя пред­по­чти­тель­ней, чем цар­ская власть и все его вла­де­ния. И я тоже так счи­таю. Но к ауспи­ци­ям это не име­ет ника­ко­го отно­ше­ния. И не мог ему ворон накар­кать, что он посту­пит пра­виль­но, если высту­пит в защи­ту Сво­бо­ды рим­ско­го наро­да. Сам он так чув­ст­во­вал, так думал. (79) Пти­цы же толь­ко пред­ве­ща­ют или счаст­ли­вые собы­тия, или несчаст­ли­вые. А в слу­чае с Дейота­ром я вижу лишь ауспи­ций доб­ле­сти, кото­рая повеле­ва­ет нам жерт­во­вать сво­им бла­го­по­лу­чи­ем ради выпол­не­ния дол­га вер­но­сти.

Если пти­цы пред­ве­ща­ли Дейота­ру счаст­ли­вые собы­тия, то они, несо­мнен­но, обма­ну­ли его. Он бежал с поля боя вме­сте с Пом­пе­ем — тяже­лое обсто­я­тель­ство! Отсту­пил­ся от него — печаль­но! Он при­ни­мал Цеза­ря одно­вре­мен­но как вра­га и как гостя⁹³ — что может быть при­скорб­нее это­го? А Цезарь после того, как ото­брал у него Трог­мор­скую тет­рар­хию⁹⁴ и отдал ее како­му-то неиз­вест­но­му мне пер­гам­цу из сво­ей сви­ты, отнял у Дейота­ра еще и Арме­нию⁹⁵, кото­рая была тому даро­ва­на сена­том. И нако­нец, тот же Цезарь, в каче­стве гостя при­ня­тый Дейота­ром вели­ко­леп­ней­шим обра­зом, оста­вил сво­его госте­при­им­ца-царя обо­бран­ным до нит­ки. Но я слиш­ком откло­нил­ся. Вер­нусь к ска­зан­но­му. Если иметь в виду собы­тия, кото­рые мог­ли быть пред­ска­за­ны пти­ца­ми, то они нико­им обра­зом не были бла­го­при­ят­ны для Дейота­ра. Если иметь в виду вер­ность дол­гу, то не ауспи­ции побуди­ли его к это­му, а его доб­лесть.

XXXVIII. (80) Не гово­ри мне и о посо­хе Рому­ла, кото­рый, по тво­им сло­вам, не мог сго­реть во вре­мя силь­ней­ше­го пожа­ра, не гово­ри и об осел­ке Атта Навия. В фило­со­фии не долж­но быть места ска­зоч­ным вымыс­лам. Обя­зан­ность фило­со­фа сна­ча­ла выяс­нить саму при­ро­ду все­го авгур­ско­го искус­ства, затем уста­но­вить его про­ис­хож­де­ние и, нако­нец, оце­нить его состо­я­тель­ность. Како­ва же при­ро­да того, что дела­ет бес­по­рядоч­ное пор­ха­ние птиц туда и сюда нечто озна­чаю­щим, одно запре­щаю­щим делать, дру­гое — повеле­ваю­щим в соот­вет­ст­вии с их пени­ем или поле­том? Поче­му одним пти­цам при­су­ща спо­соб­ность давать опре­де­лен­ные ауспи­ции при поле­те сле­ва, дру­гим — спра­ва? Каким обра­зом, когда, кем это было откры­то? Ска­жем, этрус­ки счи­та­ют, что их нау­ку открыл выпа­хан­ный маль­чик. А мы — кого счи­та­ем? Атта Навия? Но еще мно­гие годы до него Ромул и Рем оба были авгу­ра­ми. Или будем счи­тать откры­ва­те­ля­ми этой нау­ки писидий­цев, или кили­кий­цев, или фри­гий­цев? Но мож­но ли допу­стить, чтобы откры­ва­те­ля­ми боже­ст­вен­но­го были те, кто лишен чело­веч­но­сти (hu­ma­ni­tas)?

XXXIX. (81) Но, [ска­жешь ты], все цари, все наро­ды и пле­ме­на поль­зу­ют­ся ауспи­ци­я­ми. Как буд­то есть что-нибудь столь широ­ко рас­про­стра­нен­ное, как неве­же­ство! Или буд­то тебе само­му нра­вит­ся сле­до­вать суж­де­ни­ям тол­пы? Часто ли встре­тишь чело­ве­ка, кото­рый бы отри­цал, что наслаж­де­ние — это бла­го? Боль­шин­ство даже счи­та­ет это выс­шим бла­гом. Но сто­и­ки под вли­я­ни­ем это­го боль­шин­ства раз­ве отсту­пи­лись от сво­их убеж­де­ний, а с дру­гой сто­ро­ны, мно­гие ли руко­вод­ст­ву­ют­ся в сво­их делах авто­ри­те­том сто­и­ков? Так, что уди­ви­тель­но­го, если во всех ауспи­ци­ях и вся­кой диви­на­ции сла­бые души вос­при­ни­ма­ют суе­ве­рие и не могут усмот­реть истин­ное? (82) Какая, в самом деле, есть меж­ду авгу­ра­ми согла­со­ван­ность? Какое еди­но­ду­шие в при­е­мах? Вот, по обы­ча­ям нашей авгу­рии, Энний пишет:

Бла­го­при­ят­но тогда про­гре­ме­ло сле­ва при ясном небе…96

А гоме­ров­ский Аякс⁹⁷, жалу­ясь Ахил­лу на жесто­кость тро­ян­цев, по пово­ду чего-то гово­рит сле­дую­щее:

Бла­го­при­ят­но Юпи­тер блес­нул им мол­нией спра­ва.

Выхо­дит, что для нас луч­ше левая сто­ро­на, для гре­ков и вар­ва­ров — пра­вая. Хотя я хоро­шо знаю, что мы назы­ваем бла­го­при­ят­ное “левым”, даже если оно спра­ва. Но, бес­спор­но, наши назва­ли это левым, а чуже­стран­цы — пра­вым пото­му, что по боль­шей части оно каза­лось им луч­шим. (83) Вот ведь какое раз­но­гла­сие! Раз­ве они не исполь­зу­ют для ауспи­ций дру­гих птиц, дру­гие зна­ме­ния, не по-ино­му наблюда­ют, не по-ино­му отве­ча­ют? Не долж­ны ли мы поэто­му при­знать, что это полу­чи­лось частью от заблуж­де­ния, частью по суе­ве­рию, мно­гое от обма­на?

XL. А к этим суе­ве­ри­ям ты, нима­ло не сомне­ва­ясь, при­со­еди­ня­ешь еще и закли­на­ния (omi­na)⁹⁸. Эми­лия⁹⁹ ска­за­ла Пав­лу: “Пер­сей погиб!”, что отец вос­при­нял как пред­зна­ме­но­ва­ние; Цеци­лия пере­да­ла свое место на ска­мье пле­мян­ни­це. Даже сло­ва “Соблюдай­те тиши­ну” (Fa­ve­te Lin­guis) и пре­ро­га­тив­ную три­бу¹⁰⁰ — как зна­ме­ние для про­веде­ния коми­ций. Вот, что зна­чит быть мно­го­слов­ным и крас­но­ре­чи­вым про­тив само­го себя. Ведь как мож­но, при­дер­жи­ва­ясь таких мне­ний, сохра­нить душев­ное спо­кой­ст­вие и сво­бо­ду, чтобы при веде­нии сво­их дел руко­вод­ст­во­вать­ся умом, а не суе­ве­ри­я­ми? Раз­ве не так? Если кто-нибудь, имея в виду свои дела, что-то про­из­не­сет, и его сло­ва как-то подой­дут к тому, что ты дела­ешь или заду­мал, неуже­ли это тебя испу­га­ет или обо­д­рит? (84) Когда М. Красс в Брун­ди­зии гру­зил свою армию [на кораб­ли], некий тор­го­вец, про­да­вав­ший в пор­ту фиги, при­ве­зен­ные из Кав­на, кри­чал при этом “cau­neas” (“кавн­ские”)¹⁰¹. Ведь и в этом слу­чае, если угод­но, мож­но было бы ска­зать, что это было пред­у­преж­де­ние Крас­су: “Бере­гись, не ходи!” (ca­ve, ne eas) — и что Красс бы не погиб, если бы под­чи­нил­ся закля­тию. Но если мы усво­и­ли такие взгляды, то долж­ны будем при­да­вать важ­ное зна­че­ние и тому, что спо­ткну­лись при ходь­бе, и что сло­ма­лась теле­га^[1], и каж­до­му чиха­нию.

XLI. (85) Оста­ет­ся ска­зать о жре­би­ях и хал­де­ях, преж­де чем перей­ти к про­ро­че­ствам и снам. Ты дей­ст­ви­тель­но счи­та­ешь, что сто­ит гово­рить всерь­ез о жре­би­ях? Но что же такое жре­бий? То же почти, что игра в паль­цы¹⁰² или бро­са­ние играль­ных костей. В этих делах игра­ет роль про­из­вол и слу­чай, а не разум и не рас­чет. И выду­ма­ли все это обман­щи­ки или из коры­сти, или по суе­ве­рию, или по заблуж­де­нию.

Одна­ко и тут посту­пим так же, как с гаруспи­ци­я­ми. Рас­смот­рим, что гово­рит пре­да­ние о про­ис­хож­де­нии самых зна­ме­ни­тых жре­би­ев. Пре­не­стин­ские памят­ни­ки сооб­ща­ют, что Нуме­рий Суф­фу­стий, чело­век почтен­ный и знат­ный, часто видел до край­но­сти напу­гав­шие его сны, в кото­рых ему было при­ка­за­но пой­ти в опре­де­лен­ное место и там раз­ре­зать камень. Устра­шен­ный эти­ми сна­ми, он, невзи­рая на насмеш­ки сво­их сограж­дан, про­де­лал это. (86) И вот, когда камень был раз­ре­зан, из него выпа­ли жре­бии, дубо­вые и поме­чен­ные выре­зан­ны­ми на них стран­ны­ми бук­ва­ми. И теперь это место обне­се­но огра­дой и счи­та­ет­ся свя­щен­ным. А нахо­дит­ся оно вбли­зи хра­ма, в кото­ром мате­ри семейств бла­го­че­сти­во покло­ня­ют­ся Юпи­те­ру-маль­чи­ку, изо­бра­жен­но­му груд­ным мла­ден­цем, сидя­щим вме­сте с Юно­ной на коле­нях Фор­ту­ны¹⁰³ и тяну­щим­ся к ее груди.

Гово­рят так­же, что в то же вре­мя на том месте, где и сей­час рас­по­ло­жен храм Фор­ту­ны, из ство­ла олив­ко­во­го дере­ва истек мед. А гаруспи­ки объ­яви­ли, что упо­мя­ну­тые жре­бии ста­нут самы­ми зна­ме­ни­ты­ми, и веле­ли из ство­ла той оли­вы сде­лать ларец и в него поло­жить жре­бии. Их и ныне тянут из него для тех, кото­рые хотят запро­сить Фор­ту­ну. Но поче­му заслу­жи­ва­ют дове­рия жре­бии, кото­рые, с целью узнать волю судь­бы, маль­чик, пере­ме­шав сво­и­ми рука­ми, вытас­ки­ва­ет из лар­ца? Каким обра­зом эти жре­бии ока­за­лись в том месте? Кто сру­бил тот дуб, из кото­ро­го они были сде­ла­ны, кто обте­сал их, кто над­пи­сал? Гово­рят: бог все может сде­лать. О, если бы он сде­лал сто­и­ков поум­нее, чтобы они не были таки­ми суе­вер­ны­ми из-за мало­ду­шия!

Впро­чем, этот вид диви­на­ции уже в повсе­днев­ной жиз­ни вышел из употреб­ле­ния. И толь­ко кра­сота и древ­ность хра­ма в Пре­не­сте еще и сей­час под­дер­жи­ва­ют почти­тель­ное отно­ше­ние к хра­ня­щим­ся там жре­би­ям. И то толь­ко у про­сто­го наро­да. (87) Какой же маги­ст­рат, какое более или менее зна­чи­тель­ное лицо при­бе­га­ет сей­час к жре­бию? И в дру­гих местах жре­бии про­сто уни­что­же­ны. В свя­зи с чем, как Кли­то­мах пишет, Кар­не­ад гова­ри­вал, что он не зна­ет ни одной Фор­ту­ны, кото­рая име­ла бы такую фор­ту­ну, как пре­не­стин­ская.

XLII. Перей­дем теперь к чуде­сам хал­де­ев. Евдокс, слу­ша­тель Пла­то­на и, по мне­нию уче­ней­ших людей, пер­вей­ший аст­ро­лог, был того мне­ния (о чем мож­но про­чи­тать в остав­ших­ся после него сочи­не­ни­ях), что хал­де­ям, кото­рые любо­му чело­ве­ку по дню его рож­де­ния пред­ска­зы­ва­ют все, что с ним про­изой­дет в жиз­ни, и пишут его горо­скоп, менее все­го сле­ду­ет верить. (88) Пане­тий, един­ст­вен­ный из сто­и­ков, отвер­гав­ший пред­ска­за­ния аст­ро­ло­гов, при­во­дит име­на Архе­лая и Кас­сандра — вели­чай­ших аст­ро­ло­гов его вре­ме­ни, кото­рые, бли­стая во всех отрас­лях аст­ро­ло­гии, нико­гда не поль­зо­ва­лись ею для пред­ска­за­ния буду­ще­го. Ски­лак Гали­кар­насский, друг Пане­тия, так­же отлич­ный аст­ро­лог и он же гла­ва сво­его государ­ства, пол­но­стью отвер­гал этот хал­дей­ский спо­соб пред­ска­за­ний¹⁰⁴.

(89) Одна­ко оста­вим в покое свиде­те­лей и исполь­зу­ем дово­ды рас­суд­ка. Те, кото­рые защи­ща­ют хал­де­ев и их горо­ско­пы (na­ta­li­tia), рас­суж­да­ют так. Они гово­рят, что в том поя­се созвездий, кото­рый гре­ки назы­ва­ют Зоди­а­ком, есть некая сила, такая, что отдель­ные части это­го поя­са по-раз­но­му вли­я­ют на состо­я­ние неба и про­из­во­дят в нем раз­ные пере­ме­ны в зави­си­мо­сти от того, какие звезды в какое вре­мя ока­зы­ва­ют­ся в их пре­де­лах и по сосед­ству¹⁰⁵. И эта сила по-раз­но­му меня­ет­ся в зави­си­мо­сти от тех звезд, кото­рые мы назы­ваем “блуж­даю­щи­ми”. Когда они высту­па­ют в ту самую часть сфе­ры, в пре­де­лах кото­рой про­изо­шло рож­де­ние того, кто родил­ся, или в ту, кото­рая с этой частью свя­за­на или согла­су­ет­ся, то они, аст­ро­ло­ги, это назы­ва­ют тре­уголь­ни­ка­ми или квад­ра­та­ми. И так как с при­бли­же­ни­ем или уда­ле­ни­ем звезд про­ис­хо­дят столь боль­шие изме­не­ния или пере­ме­ны в состо­я­нии пого­ды в раз­ные вре­ме­на года, и то же, как мы зна­ем, про­ис­хо­дит под вли­я­ни­ем Солн­ца, то они рав­ным обра­зом счи­та­ют не толь­ко прав­до­по­доб­ным, но и бес­спор­ным, что это вли­я­ние рас­про­стра­ня­ет­ся не толь­ко на кли­мат, но и на рож­де­ние детей, на их физи­че­ские и духов­ные спо­соб­но­сти, на их душу и тело, на всю их жизнь, на все собы­тия и слу­чаи в ней.

XLIII. (90) Какое же это неве­ро­ят­ное безу­мие (пото­му что не вся­кую ошиб­ку сле­ду­ет назы­вать глу­по­стью)! Но даже сто­ик Дио­ген¹⁰⁶ пошел на уступ­ки хал­де­ям, допу­стив, что они кое-что могут пред­ска­зать, напри­мер какой будет харак­тер у ребен­ка и к чему у него будет боль­ше спо­соб­но­стей. Осталь­ное, о чем они про­ро­че­ст­ву­ют, он счи­тал нико­им обра­зом невоз­мож­но узнать. Ведь у близ­не­цов наруж­ность сход­ная, а жизнь и судь­ба по боль­шей части неоди­на­ко­вая. Прокл и Эври­сфен, лакеде­мон­ские цари, были бра­тья­ми-близ­не­ца­ми, а про­жи­ли неоди­на­ко­вое чис­ло лет — жизнь Прок­ла была на два года коро­че, а сла­вой сво­их подви­гов он намно­го пре­взо­шел бра­та¹⁰⁷.

(91) И я не могу понять, как это доб­рей­ший Дио­ген мог как бы неко­то­рым обра­зом покри­вить душой, пой­дя хал­де­ям на уступ­ки. Ведь если, как счи­та­ют хал­деи, рож­де­ние детей нахо­дит­ся в веде­нии Луны, и поэто­му они наблюда­ют и запи­сы­ва­ют поло­же­ние тех звезд, кото­рые ока­зы­ва­ют­ся свя­зан­ны­ми с Луной в момент рож­де­ния ребен­ка, то они пола­га­ют­ся на самое обман­чи­вое из чувств — зре­ние отно­си­тель­но того, что долж­ны бы были видеть рас­суд­ком и духом¹⁰⁸. Рас­че­ты мате­ма­ти­ков учат, и хал­де­ям сле­до­ва­ло бы это знать, как низ­ко ходит Луна, почти каса­ясь Зем­ли, насколь­ко дале­ко она отсто­ит от бли­жай­шей звезды Мер­ку­рия¹⁰⁹, и еще намно­го даль­ше от Вене­ры, и затем еще на дру­гом рас­сто­я­нии от Солн­ца, от кото­ро­го, как счи­та­ют, она заим­ст­ву­ет свой свет. Дру­гие же три рас­сто­я­ния: от Солн­ца до Мар­са, оттуда до Юпи­те­ра, от Юпи­те­ра до Сатур­на и оттуда до само­го неба, кото­рое есть край и конец мира, — бес­ко­неч­но вели­ки. (92) Какое же воздей­ст­вие с тако­го почти бес­ко­неч­но­го рас­сто­я­ния может достиг­нуть до Луны или тем более до Зем­ли?

XLIV. Так что же? Когда хал­деи утвер­жда­ют (им это необ­хо­ди­мо утвер­ждать), что все люди, родив­ши­е­ся в одно и то же вре­мя на всей Зем­ле, где бы они не оби­та­ли, оди­на­ко­вы и что со все­ми ими, рож­ден­ны­ми при одном и том же состо­я­нии неба и рас­по­ло­же­нии звезд, неиз­беж­но про­изой­дет одно и то же, то не обна­ру­жи­ва­ют ли эти тол­ко­ва­те­ли неба пол­ное незна­ние при­ро­ды неба? Ведь те кру­го­вые линии, кото­рые как бы делят небо попо­лам и кото­рые гре­ки назы­ва­ют ὁρί­ζων­τες (а мы очень пра­виль­но можем назвать fi­nien­tes (“огра­ни­чи­ваю­щие”), так как они огра­ни­чи­ва­ют наш обзор), в раз­ных местах силь­ней­шим обра­зом раз­ли­ча­ют­ся меж­ду собой. И так как они раз­ные в раз­ных местах, то и вос­ход и заход звезд неиз­беж­но про­ис­хо­дит в раз­ных местах в раз­ное вре­мя. (93) А если вли­я­ние звезд так или ина­че опре­де­ля­ет состо­я­ние неба, то как могут рож­даю­щи­е­ся испы­тать одно и то же вли­я­ние, если в раз­ных местах небо раз­ное? Так, напри­мер, в тех местах, где мы живем, Сири­ус вос­хо­дит несколь­ки­ми дня­ми поз­же лет­не­го солн­це­сто­я­ния, а у тро­гло­ди­тов¹¹⁰, как пишут, — до солн­це­сто­я­ния.

Так что, если даже допу­стить, что некая небес­ная сила воздей­ст­ву­ет на тех, кто рож­да­ет­ся на Зем­ле, то при­дет­ся так­же при­знать, что рож­даю­щи­е­ся в одно и то же вре­мя могут иметь раз­лич­ную при­ро­ду (na­tu­ra), вслед­ст­вие раз­лич­но­го состо­я­ния неба. Но это­го как раз они не жела­ют при­зна­вать, ибо наста­и­ва­ют на том, что все рож­дав­ши­е­ся в одно и то же вре­мя, где бы они ни роди­лись, роди­лись в оди­на­ко­вых усло­ви­ях.

XLV. (94) Но какое безу­мие не при­да­вать ника­ко­го зна­че­ния вели­чай­шим пере­ме­нам и пере­хо­дам в состо­я­ни­ях неба, тому, где какой ветер, дождь, пого­да. А ведь эти состо­я­ния даже в сосед­них местах часто настоль­ко раз­лич­ны, что часто в Туску­ле одна пого­да, а в Риме дру­гая. Море­пла­ва­те­ли это осо­бен­но заме­ча­ют, когда, обо­гнув мыс, часто обна­ру­жи­ва­ют, что вет­ры дуют совсем в дру­гую сто­ро­ну. Но если пого­да (coe­lum) быва­ет то ясная, то бур­ная, то не про­ти­во­ре­чит ли здра­во­му смыс­лу гово­рить, что это не вли­я­ет на родя­щих­ся детей (а это дей­ст­ви­тель­но не вли­я­ет), и в то же вре­мя гово­рить, что вли­я­ет на рож­де­ние детей нечто неопре­де­лён­ное, такое, что никак невоз­мож­но ощу­тить и едва ли мож­но понять, нечто, исхо­дя­щее от Луны и про­чих све­тил и опре­де­ля­ю­щее состо­я­ние неба? Вдо­ба­вок, не вели­чай­шую ли ошиб­ку допус­ка­ют те, кото­рые не пони­ма­ют зна­че­ния семе­ни, его основ­ной роли в рож­де­нии, в вос­про­из­вод­стве жиз­ни? Кто же не видит, что дети вос­про­из­во­дят роди­тель­ские чер­ты и в сво­ей наруж­но­сти, и в нра­вах, а в боль­шин­стве сво­ем и в осан­ке и в мане­рах? Что не слу­ча­лось бы, если бы здесь дей­ст­во­ва­ла не при­ро­да рож­даю­щих, а вли­я­ние Луны и руко­вод­ство со сто­ро­ны неба.

(95) А то, что родив­ши­е­ся точ­но в одно и то же вре­мя име­ют обыч­но раз­ные харак­те­ры и судь­бы и по-раз­но­му кон­ча­ют жизнь, раз­ве не явля­ет­ся доста­точ­ным дока­за­тель­ст­вом, что вре­мя рож­де­ния никак не вли­я­ет на даль­ней­шую жизнь родив­ше­го­ся? Мож­но ли утвер­ждать, что ни один чело­век не был и зачат и рож­ден одно­вре­мен­но со Сци­пи­о­ном Афри­кан­ским? А нашел­ся ли кто-нибудь рав­ный ему по вели­чию?

XLVI. (96) А раз­ве мож­но сомне­вать­ся в том, что у мно­гих людей, родив­ших­ся с откло­не­ни­я­ми от при­ро­ды, [эти недо­стат­ки] исправ­ля­ют­ся или при­ро­дой, кото­рая сама себя вос­ста­нав­ли­ва­ет, или с помо­щью искус­ства и меди­ци­ны. Напри­мер, тех, кто [рож­да­ет­ся] с при­рос­шим язы­ком, так что они и гово­рить не могут, скаль­пель вра­ча избав­ля­ет [от это­го недо­стат­ка]. А мно­гие устра­ня­ют при­род­ный порок путем про­ду­ман­ных упраж­не­ний. Так, Демо­сфен, кото­рый, как Демет­рий Фалер­ский пишет, не мог про­из­не­сти звук «р», посред­ст­вом упраж­не­ний добил­ся того, что стал про­из­но­сить его отчет­ли­вей­шим обра­зом¹¹¹. Но если бы эти врож­ден­ные недо­стат­ки зави­се­ли от звезд, то, конеч­но, изме­нить это было бы никак нель­зя.

А мест­ные осо­бен­но­сти раз­ве не обу­сло­ви­ли врож­ден­ные раз­ли­чия меж­ду людь­ми? Я без труда мог бы ука­зать бес­чис­лен­ные раз­ли­чия как в физи­че­ском, так и в духов­ном отно­ше­нии меж­ду индий­ца­ми и пер­са­ми, эфи­о­па­ми и сирий­ца­ми. (97) Отсюда понят­но, что кли­ма­ти­че­ские усло­вия вли­я­ют на рож­де­ние боль­ше, чем воздей­ст­вие Луны (Lu­nae tac­tus). А те, кото­рые гово­рят, что вави­ло­няне затра­ти­ли четы­ре­ста семь­де­сят тысяч лет на опы­ты и наблюде­ния над рож­де­ни­ем детей, обма­ны­ва­ют. Если бы они этим зани­ма­лись рань­ше, то не пре­кра­ти­ли бы и теперь. Одна­ко ни один автор не гово­рит, что они этим зани­ма­ют­ся сей­час, и не зна­ет, что они это дела­ли рань­ше.

XLVII. Как видишь, я сей­час повто­ряю сло­ва не Кар­не­ада, но то, что гово­рил князь сто­и­ков — Пане­тий. А я еще и от себя задам вопрос: неуже­ли все погиб­шие в бит­ве при Кан­нах роди­лись под одной и той же звездой? Одна­ко кон­чи­на у них у всех была одна и та же. А те, кото­рые отли­ча­ют­ся от всех талан­том и умом, что же, роди­лись под осо­бой звездой? В каж­дый момент вре­ме­ни рож­да­ет­ся вели­кое мно­же­ство людей. Но нет и не было подоб­но­го Гоме­ру. (98) Далее, если состо­я­ние неба и рас­по­ло­же­ние звезд вли­я­ют на рож­де­ние живо­го суще­ства, то это долж­но бы вли­ять не толь­ко на людей, но так­же и на живот­ных. Что может быть абсурд­нее тако­го пред­по­ло­же­ния? А меж­ду тем наш друг Л. Тару­тий Фир­ман, один из самых све­ду­щих в хал­дей­ских рас­че­тах¹¹², не поко­ле­бал­ся соста­вить горо­скоп даже наше­го горо­да, осно­вы­ва­ясь на сро­ках празд­но­ва­ния Пари­лий¹¹³, в день кото­рых, по пре­да­нию, Ромул осно­вал наш город. Фир­ман утвер­жда­ет, что Рим родил­ся, когда Луна была в созвездии Весов, и он, не колеб­лясь, пред­ска­зал судь­бы Рима. О, вели­кая сила заблуж­де­ния! Даже день рож­де­ния горо­да ока­зал­ся под вли­я­ни­ем Луны и звезд! Пусть для ребен­ка име­ло зна­че­ние состо­я­ние неба, при кото­ром он сде­лал свой пер­вый вздох. Но неуже­ли это име­ло зна­че­ние так­же и для кир­пи­чей и кам­ня, из кото­рых стро­ил­ся город? (99) Но не доволь­но ли? Фак­ты все это опро­вер­га­ют каж­дый день. Сколь­ко раз, я пом­ню, хал­деи пред­ска­зы­ва­ли буду­щее Пом­пею, Крас­су, само­му Цеза­рю. И, соглас­но всем этим пред­ска­за­ни­ям, этим вели­ким людям пред­сто­я­ло уме­реть обя­за­тель­но в посте­ли, обя­за­тель­но в глу­бо­кой ста­ро­сти, обя­за­тель­но дома, в сия­нии сла­вы. Поис­ти­не, я очень удив­ля­юсь, что есть люди, кото­рые и сей­час еще верят тем, чьи пред­ска­за­ния нико­гда не сбы­ва­лись и не сбы­ва­ют­ся.

XLVIII. (100) Оста­ют­ся два вида так назы­вае­мой диви­на­ции, кото­рую мож­но назвать есте­ствен­ной пото­му, что она не свя­за­на с искус­ст­вен­ны­ми при­е­ма­ми. Я имею в виду про­ри­ца­ния в состо­я­нии исступ­ле­ния и сно­виде­ния. Если угод­но, Квинт, перей­дем к их обсуж­де­нию».

«Мне, — отве­тил Квинт, — конеч­но, угод­но. С тем, что ты до сих пор гово­рил, я вполне согла­сен, и, чест­но гово­ря, хотя твоя речь нема­ло убеди­ла меня, но я и сам так счи­тал, что мне­ния сто­и­ков о диви­на­ции слиш­ком уж суе­вер­ны. И на меня боль­шее впе­чат­ле­ние про­из­ве­ло уче­ние пери­па­те­ти­ков, и древ­не­го Дике­ар­ха, и ныне про­цве­таю­ще­го Кра­тип­па¹¹⁴, кото­рые счи­та­ют, что в душе чело­ве­че­ской есть как бы некий ора­кул, кото­рый объ­яв­ля­ет нам буду­щее, когда наша душа либо охва­че­на боже­ст­вен­ным исступ­ле­ни­ем (fu­ro­re di­vi­no in­ci­ta­tus), либо, осве­жен­ная сном, дви­жет­ся рас­ко­ван­но и сво­бод­но¹¹⁵. Конеч­но, я хотел бы услы­шать, что ты дума­ешь об этих видах диви­на­ции, каки­ми дово­да­ми ты будешь их опро­вер­гать».

XLIX. (101) После его слов я, как бы опять сна­ча­ла, стал гово­рить. «Знаю, — ска­зал я, — Квинт, что ты все­гда счи­тал сомни­тель­ным про­чие виды диви­на­ции, но эти два, в исступ­ле­нии и в сно­виде­нии, кото­рые как бы изли­ва­ют­ся из сво­бод­ной души, ты при­зна­вал.

Итак, я ска­жу тебе, как я пред­став­ляю себе эти самые два вида. Но преж­де рас­смот­рю, чего сто­ят заклю­че­ния об этом сто­и­ков и наше­го дру­га Кра­тип­па.

Я уже гово­рил, что и Хри­сипп, и Дио­ген, и Анти­патр аргу­мен­ти­ру­ют сле­дую­щим обра­зом: “Если есть боги, и они не объ­яв­ля­ют людям буду­щее, то боги или не любят людей, или сами не зна­ют, что про­изой­дет, или боги счи­та­ют, что для людей совсем не важ­но знать буду­щее, или они счи­та­ют недо­стой­ным сво­его вели­чия пода­вать людям зна­ме­ния о буду­щем, или сами боги не могут пода­вать зна­ме­ния. (102) Но боги любят нас, так как они бла­го­де­тель­ны и бла­го­склон­но отно­сят­ся к роду чело­ве­че­ско­му; они зна­ют то, что сами пред­опре­де­ли­ли и пред­на­чер­та­ли на буду­щее. И нам важ­но знать наше буду­щее, так как если будем знать, то будем осто­рож­нее. И не счи­та­ют боги это чуж­дым сво­е­му вели­чию, ибо нет ниче­го пре­вос­ход­нее бла­го­де­я­ния. И могут они давать нам зна­ме­ния о буду­щем. Итак, если нет богов, то они и не дают нам зна­ме­ния о буду­щем. Но боги суще­ст­ву­ют, сле­до­ва­тель­но, они дают нам пред­зна­ме­но­ва­ния. А если дают нам пред­зна­ме­но­ва­ния, то дают и спо­со­бы познать их, ина­че напрас­но было бы давать зна­ме­ния. А если дают спо­со­бы, то это и состав­ля­ет нау­ку диви­на­ции. Сле­до­ва­тель­но, есть диви­на­ция”.

(103) Вот ведь какие хит­ре­цы! Они счи­та­ют, что немно­ги­ми сло­ва­ми реши­ли все дело. И стро­ят свои заклю­че­ния на посыл­ках, кото­рые отнюдь не бес­спор­ны. Меж­ду тем толь­ко то заклю­че­ние может счи­тать­ся удо­вле­тво­ри­тель­ным, когда, осно­вы­ва­ясь на бес­спор­ном, дела­ет­ся вывод о том, что спор­но.

L. А вот Эпи­кур, о кото­ром сто­и­ки обыч­но отзы­ва­ют­ся как о гру­бом и тупо­ум­ном¹¹⁶. Посмот­ри, как он, из того, что мы гово­рим: все вхо­дит в при­ро­ду вещей (na­tu­ra re­rum), заклю­ча­ет о том, что все — бес­ко­неч­но¹¹⁷. “То, что конеч­но, — рас­суж­да­ет он, — име­ет край. Кто же с этим не согла­сит­ся? А то, что име­ет край, может наблюдать­ся дру­гим извне”. И с этим так­же сле­ду­ет согла­сить­ся. “Но то, что есть все, не может кем-то наблюдать­ся извне”. И это тоже нель­зя отри­цать. “Сле­до­ва­тель­но, то, что не име­ет ника­ко­го края, необ­хо­ди­мо долж­но быть бес­ко­неч­ным”. Видишь, как Эпи­кур через неоспа­ри­вае­мое пере­шел к сомни­тель­но­му? А вот вы, диа­лек­ти­ки¹¹⁸, это­го не дела­е­те. Вы не толь­ко не исполь­зу­е­те для сво­их заклю­че­ний то, с чем все соглас­ны, но и то, с чем у вас мож­но было бы согла­сить­ся, не исполь­зу­е­те так, как это вам нуж­но. (104) Сна­ча­ла вы при­ни­ма­е­те как обще­при­знан­ное поло­же­ние: “Если суще­ст­ву­ют боги, то они бла­го­де­тель­ны к людям”. А кто вам дал пра­во счи­тать это обще­при­знан­ным? Уж не Эпи­кур ли, кото­рый пола­га­ет, что боги нисколь­ко не заботят­ся ни о себе, ни о дру­гих?¹¹⁹ Или наш Энний, кото­рый, высту­пая перед наро­дом, читал сле­дую­щие сти­хи:

Я все­гда гово­рил и все­гда гово­рить буду: есть богов, Род небес­ный, да толь­ко о роде люд­ском, о делах наших Им и забот нет, так я думаю120.

А народ, вполне соглас­ный с этим, отве­чал ему гром­ки­ми апло­дис­мен­та­ми. Энний далее при­во­дит дово­ды, поче­му он так дума­ет. Но нет ника­кой необ­хо­ди­мо­сти про­дол­жать цити­ро­ва­ние. И без того доста­точ­но ясно, что сто­и­ки при­ни­ма­ют за несо­мнен­ное то, что и сомни­тель­но и спор­но.

LI. (105) Даль­ше сто­и­ки рас­суж­да­ют: “Боги все зна­ют, пото­му что ими же все уста­нов­ле­но”. Но по это­му вопро­су идет силь­ней­ший спор меж­ду уче­ней­ши­ми людь­ми; есть такие, кото­рые отри­ца­ют, что все уста­нов­ле­но бес­смерт­ны­ми бога­ми. “Нам важ­но знать, что про­изой­дет в буду­щем”. А Дике­арх напи­сал тол­стую кни­гу, в кото­рой дока­зы­ва­ет, что луч­ше не знать, чем знать. Сто­и­ки утвер­жда­ют: “Делать доб­ро людям вполне достой­но вели­чия богов”. То есть загляды­вать в каж­дую хижи­ну, чтобы узнать, что кому нуж­но? “Не могут боги не знать буду­щее”. (106) Но те, кото­рые счи­та­ют, что буду­щее неопре­де­лен­но, дума­ют, что и боги могут его не знать.

Видишь, как они при­ни­ма­ют сомни­тель­ное за несо­мнен­ное, обще­при­знан­ное. Затем они изво­ра­чи­ва­ют­ся и заклю­ча­ют сле­дую­щим обра­зом: “Не может быть, чтобы боги суще­ст­во­ва­ли и не пред­ве­ща­ли буду­щее”. Это они тоже счи­та­ют дока­зан­ным, и после это­го добав­ля­ют: “Итак, боги суще­ст­ву­ют”, что само по себе вовсе не все­ми при­зна­ет­ся¹²¹. “Сле­до­ва­тель­но, они дают пред­зна­ме­но­ва­ния”. Одно из дру­го­го как раз не сле­ду­ет. Боги могут не давать зна­ме­ния, и все же суще­ст­во­вать. “Раз дают зна­ме­ния, то дают и некие спо­со­бы узна­вать их зна­че­ние”. А может быть, боги сами зна­ют, а чело­ве­ку не сооб­ща­ют? Ведь поче­му они этрус­кам боль­ше сооб­щи­ли, чем рим­ля­нам? “А если сооб­ща­ют спо­со­бы, то есть и диви­на­ция”. Допу­стим, сооб­ща­ют (абсурд, конеч­но), но какой толк от это­го, если мы не можем их вос­при­нять? И они кон­ча­ют: “Итак, суще­ст­ву­ет диви­на­ция”. Но это толь­ко конец, а не след­ст­вие. Ведь сами они учат, что из лож­но­го не может про­изой­ти истин­ное. Так что все их заклю­че­ние рушит­ся.

LII. (107) Теперь перей­дем к пре­вос­ход­ней­ше­му чело­ве­ку и наше­му дру­гу Кра­тип­пу. “Если, — рас­суж­да­ет он, — без глаз невоз­мож­но выпол­нять те обя­зан­но­сти и ту служ­бу, кото­рую несут гла­за, а ино­гда гла­за не могут нести свою служ­бу, то все же тот, кто хоть один раз исполь­зо­вал свои гла­за таким обра­зом, что увидел истин­ное, зна­ет, что у него есть чув­ство зре­ния гла­за­ми, видя­щи­ми истин­ное. Точ­но так же, если без диви­на­ции невоз­мож­но выпол­нять ту обя­зан­ность и ту служ­бу, кото­рые выпол­ня­ет диви­на­ция, то может так­же слу­чить­ся, что тот, кто име­ет дар диви­на­ции, ино­гда будет допус­кать ошиб­ки и невер­но про­видеть. Но для того, чтобы под­твер­дить, что диви­на­ция все же суще­ст­ву­ет, доста­точ­но, чтобы хоть один раз что-то было пред­ска­за­но и сбы­лось таким обра­зом, что в этом никак нель­зя увидеть слу­чай­но­го сов­па­де­ния. А таких слу­ча­ев бес­чис­лен­ное мно­же­ство. Итак, до́лжно при­знать, что диви­на­ция суще­ст­ву­ет”. Изящ­но и корот­ко. Но Кра­типп при этом два­жды про­из­воль­но исполь­зо­вал допу­ще­ния, с кото­ры­ми мне при всей моей уступ­чи­во­сти согла­сить­ся никак невоз­мож­но. (108) Если, гово­рит он, гла­за ино­гда оши­ба­ют­ся, все же, так как ино­гда они виде­ли пра­виль­но, зна­чит есть в них спо­соб­ность зре­ния; так же, если кто один раз пра­виль­но пред­ска­зал в диви­на­ции, то, хотя бы он в дру­гих слу­ча­ях оши­бал­ся, все рав­но сле­ду­ет счи­тать, что в нем есть спо­соб­ность к диви­на­ции (vis di­vi­nan­di).

LIII. А теперь, про­шу тебя, друг мой Кра­типп, при­смот­рись, похо­жи ли эти два при­ме­ра один на дру­гой? Мне кажет­ся — нет. Ибо спо­соб­ность глаз видеть истин­ное — это есте­ствен­ная спо­соб­ность. А душа, если когда-нибудь в состо­я­нии экс­та­за или во сне пра­виль­но увиде­ла буду­щее, то это лишь слу­чай­ное сов­па­де­ние. Во вся­ком слу­чае, ты не дол­жен рас­счи­ты­вать на то, что люди, счи­таю­щие сны про­сто сна­ми, согла­сят­ся с тобой в том, что, если какое-нибудь из сно­виде­ний сбы­лось, то это про­изо­шло не слу­чай­но. Но если даже согла­сить­ся с эти­ми тво­и­ми дву­мя допу­ще­ни­я­ми, — диа­лек­ти­ки их назы­ва­ют γήμ­μα­τα, а я пред­по­чи­таю назы­вать их по-латы­ни sumptio­nes, — то с допу­ще­ни­ем, кото­рое у тех же диа­лек­ти­ков назы­ва­ет­ся πρόσ­λη­ψις, никак нель­зя согла­сить­ся. (109) У Кра­тип­па это допу­ще­ние зву­чит так: “Фак­тов неслу­чай­ных пред­чув­ст­вий бес­чис­лен­ное мно­же­ство”. А я гово­рю — ни одно­го! Видишь, какое полу­чи­лось про­ти­во­ре­чие? А если это допу­ще­ние не при­ня­то, то нет и ника­ко­го заклю­че­ния. Не бес­стыд­но ли я посту­паю, не согла­ша­ясь с тем, что столь оче­вид­но? А что оче­вид­но? “Мно­же­ство раз, — гово­рит он, — диви­на­ции ока­за­лись вер­ны­ми”. А как быть с тем, что еще боль­шее мно­же­ство раз — невер­ны­ми? Само это непо­сто­ян­ство, харак­тер­ное для Фор­ту­ны, не гово­рит ли за то, что при­чи­ной здесь слу­жит слу­чай, а не при­ро­да? Далее, Кра­типп (так как теперь я имею дело с тобой), если твое заклю­че­ние пра­виль­но, то раз­ве ты не пони­ма­ешь, что им могут вос­поль­зо­вать­ся и гаруспи­ки, и тол­ко­ва­те­ли мол­ний, и тол­ко­ва­те­ли чудес, и авгу­ры, и гадаю­щие на жре­би­ях, и хал­деи? Ибо сре­ди них тоже нет ни одно­го, чьи бы пред­ска­за­ния хоть один раз да не сбы­лись. Ста­ло быть, сле­ду­ет при­знать и те виды диви­на­ций, кото­рые ты сам же совер­шен­но спра­вед­ли­во отвер­га­ешь? А если те не суще­ст­ву­ют, то я не пони­маю, поче­му ты при­зна­ешь суще­ст­во­ва­ние этих двух видов диви­на­ции, кото­рые ты оста­вил? Ведь тот же довод, кото­рый ты при­ме­нил к этим двум, мож­но при­ме­нить и к тем, что ты отверг­нул.

LIV. (110) Какое такое пре­иму­ще­ство име­ет это исступ­ле­ние (fu­ror), кото­рое вы назы­ва­е­те боже­ст­вен­ным, что в таком состо­я­нии безум­ный (in­sa­nus) видит то, чего не видит муд­рец, и чело­век, лишив­ший­ся чело­ве­че­ских чувств, обре­та­ет боже­ст­вен­ные? Мы сохра­ня­ем и чтим сти­хи Сивил­лы, кото­рые она, как гово­рят, изрек­ла в исступ­ле­нии. Недав­но, если верить лож­ным слу­хам, их хра­ни­тель и тол­ко­ва­тель наме­ре­вал­ся высту­пить в сена­те и объ­явить, что если мы хотим быть спа­се­ны, то долж­ны про­воз­гла­сить царем того, кто на деле уже был царем. Если это даже и есть в сивил­ли­ных кни­гах¹²², то о каком чело­ве­ке идет речь? К како­му вре­ме­ни отно­сит­ся? Уж очень хит­ро автор этих сти­хов сочи­нил их так, что что бы ни про­изо­шло, это будет выглядеть как пред­ска­за­ние, вслед­ст­вие того, что в них опре­де­лен­но не ука­за­ны ни чело­век, ни вре­мя. (111) А кро­ме того, он оку­тал свои сти­хи такой тем­нотой, что они могут быть при­спо­соб­ле­ны к самым раз­лич­ным собы­ти­ям. Нет, эти сти­хи сочи­не­ны не в состо­я­нии исступ­ле­ния, они сами об этом свиде­тель­ст­ву­ют, так как в них боль­ше искус­ства и усер­дия, чем вдох­но­ве­ния и воз­буж­де­ния. И кро­ме того, в них мож­но обна­ру­жить то, что назы­ва­ет­ся ἀκροσ­τι­χίς (акро­стих), когда из пер­вых букв каж­до­го сти­ха полу­ча­ют­ся сло­ва с неким смыс­лом, подоб­но тому как в неко­то­рых сти­хотво­ре­ни­ях Энния “En­nius fe­cit” (“Кв. Энний сочи­нил”). В этом, конеч­но, боль­ше умст­вен­но­го напря­же­ния, чем вдох­но­ве­ния. (112) И в сивил­ли­ных кни­гах все изре­че­ния сочи­не­ны таким обра­зом, что акро­стих вос­про­из­во­дит пер­вый стих каж­до­го изре­че­ния. Это мог сде­лать писа­тель, а не исступ­лен­ный; чело­век ста­ра­тель­ный, а не безум­ный. Так что спря­чем и будем хра­нить сивил­ли­ны кни­ги, чтобы, как это нам и пред­ки заве­ща­ли, никто без пове­ле­ния сена­та не смел их читать. Пусть бы они слу­жи­ли более к устра­не­нию суе­ве­рий (ad de­po­nen­das re­li­gio­nes), чем к их под­дер­жа­нию. А истол­ко­ва­те­лям их надо бы нам вну­шить, чтобы они извле­ка­ли из них что угод­но, толь­ко не царя, кото­ро­го в Риме ни боги, ни люди впредь уже не потер­пят.

LV. Но, ска­жешь ты, часто ведь мно­гие и вер­но пред­ве­ща­ли, как, напри­мер, Кас­сандра:

Вот уже в море вели­ком…123

И немно­го спу­стя:

Увы, смот­ри­те…124

(113) Да неуже­ли же ты вынуж­да­ешь меня верить даже вымыс­лам? Пусть они сколь­ко угод­но достав­ля­ют нам наслаж­де­ние сло­ва­ми, мыс­ля­ми, рит­мом, пени­ем, но ника­кой авто­ри­тет­но­сти для нас они не долж­ны иметь, и верить выдум­кам мы отнюдь не обя­за­ны. Точ­но так же, счи­таю я, не сле­ду­ет верить како­му-то неиз­вест­но­му мне Пуб­ли­цию или мар­сий­ским про­ри­ца­те­лям, или таин­ст­вен­ным изре­че­ни­ям Апол­ло­на, из кото­рых одни явно выду­ма­ны, дру­гие выска­за­ны нао­бум. Ведь это­му нико­гда не дове­ря­ли не толь­ко муд­ре­цы, но и люди сред­не­го ума. (114) “Как? — спро­сишь ты, — а этот гре­бец из флота Копо­ния¹²⁵, раз­ве он не пред­ска­зал то, что дей­ст­ви­тель­но про­изо­шло?” Да, пред­ска­зал! То, чего мы в то вре­мя все боя­лись, чтобы не про­изо­шло. Пото­му что мы слы­ша­ли, что в Фес­са­лии уже сто­ят одна про­тив дру­гой гото­вые к сра­же­нию две армии. И нам каза­лось, что в вой­сках Цеза­ря боль­ше отва­ги (auda­cia). Еще бы, ведь оно пошло вой­ной про­тив сво­его оте­че­ства, и силь­нее оно, так как состо­ит из ста­рых, зака­лен­ных вои­нов. Каж­дый из нас боял­ся пло­хо­го исхо­да сра­же­ния, но боял­ся так, как при­ста­ло стой­ко­му чело­ве­ку — не пода­вая вида. А этот грек, что уди­ви­тель­но­го, если он под вли­я­ни­ем вели­ко­го стра­ха, как это быва­ет в боль­шин­стве слу­ча­ев, лишил­ся твер­до­сти духа и совсем поте­рял само­об­ла­да­ние? Будучи в здра­вом уме, он боял­ся того, что может про­изой­ти. Обе­зу­мев от стра­ха, в душев­ном смя­те­нии он закри­чал, что это долж­но про­изой­ти. Но, кля­нусь все­ми бога­ми и людь­ми, что прав­до­по­доб­нее, — что в замыс­лы богов бес­смерт­ных сумел про­ник­нуть безум­ный гре­бец или кто-нибудь из нас, быв­ших там в то вре­мя: я, Катон, Варрон, сам Копо­ний?

LVI. (115) А теперь я пере­хо­жу к тебе —

О Апол­лон свя­той, чей храм ведь на самом пупе Зем­ли, Откуда глас впер­вые вещий изо­шел, сви­реп и дик…126

Хри­сипп напол­нил целый сви­ток тво­и­ми ора­ку­ла­ми, частью, как я пола­гаю, лож­ны­ми, частью оправ­дав­ши­ми­ся слу­чай­но (ведь это очень часто быва­ет со вся­ким изре­че­ни­ем), — частью столь неопре­де­лен­ны­ми и тем­ны­ми, что их истол­ко­ва­тель сам нуж­да­ет­ся в тол­ко­ва­те­ле. А чтобы понять смысл ора­ку­ла, при­хо­дит­ся при­бе­гать к дру­гим ора­ку­лам (sor­tes). Нако­нец, часть из них дву­смыс­лен­на настоль­ко, что разо­брать­ся в них под силу толь­ко диа­лек­ти­кам. Так, когда бога­тей­ше­му царю Азии Кре­зу был выдан ора­кул¹²⁷:

Крез, через Галис про­ник­нув, вели­кое цар­ство раз­ру­шит,

то этот царь посчи­тал, что ему суж­де­но раз­ру­шить вра­же­ское цар­ство, а раз­ру­шил он свое. (116) В любом ведь слу­чае ора­кул все рав­но оправ­дал­ся, бы. Одна­ко поче­му я дол­жен верить, что этот ора­кул дей­ст­ви­тель­но был дан Кре­зу? Или поче­му я дол­жен счи­тать, что Геро­дот более прав­див, чем Энний? Поче­му Геро­дот не мог выду­мать эту исто­рию с Кре­зом, как Энний выду­мал о Пир­ре?¹²⁸ А кто пове­рит, что Пир­ру ора­ку­лом Апол­ло­на был дан сле­дую­щий ответ:

Знай, Эакид, Рим победить смо­жет129.

Во-пер­вых, Апол­лон нико­гда не гово­рил по-латы­ни. Затем, гре­ки об этом ора­ку­ле ниче­го не слы­ша­ли. Кро­ме того, во вре­ме­на Пир­ра Апол­лон уже пре­кра­тил сочи­нять сти­хи. И нако­нец, хотя, как у Энния ска­за­но, все­гда был

Род тупо­ват Эакидов. В деле воен­ном силь­нее они, а умом посла­бее,

все же [Эакид] Пирр мог бы понять двой­ной смысл сти­ха. Ведь сло­ва “Знай, Эакид, Рим победить смо­жет” могут озна­чать не толь­ко “ты победишь Рим”, но и “Рим тебя победит”¹³⁰. Если та дву­смыс­лен­ность, кото­рая обма­ну­ла Кре­за, смог­ла обма­нуть даже Хри­сип­па, то эта не обма­ну­ла бы даже Эпи­ку­ра¹³¹.

LVII. (117) Но что глав­ное — это поче­му подоб­ным обра­зом в Дель­фах уже не выда­ют­ся про­ри­ца­ния не толь­ко в наше вре­мя, но и дав­но¹³². Поче­му к это­му ора­ку­лу ста­ли отно­сить­ся с вели­чай­шим пре­не­бре­же­ни­ем? Когда защит­ни­ков диви­на­ции при­жи­ма­ют этим вопро­сом, то они гово­рят: исто­щи­лась, мол, от ста­ро­сти, сила это­го места, откуда исхо­ди­ли зем­ные испа­ре­ния, под вли­я­ни­ем кото­рых Пифия вдох­нов­ля­лась, изре­кая ора­ку­лы. Мож­но поду­мать, что речь идет о вине или рас­со­ле каком-то, кото­рый выды­ха­ет­ся и сла­бе­ет со вре­ме­нем. Но в дан­ном слу­чае мы име­ем дело со свой­ст­вом опре­де­лен­ной мест­но­сти, и не толь­ко есте­ствен­ным, но и боже­ст­вен­ным. Каким обра­зом исто­щи­лась эта сила? Ска­жешь — от ста­ро­сти. Но что это за ста­рость, кото­рая смог­ла исто­щить боже­ст­вен­ную силу? Силу настоль­ко боже­ст­вен­ную, что, вырвав­шись из-под зем­ли, она при­во­ди­ла душу Пифии в такое состо­я­ние, что та мог­ла не толь­ко задол­го про­видеть буду­щее, но даже изре­кать свои пред­ска­за­ния в бла­го­звуч­ных сти­хах. Когда же эта сила исто­щи­лась? Не после того ли, как люди ста­ли менее лег­ко­вер­ны­ми? (118) Демо­сфен, жив­ший око­ло трех­сот лет тому назад, уже тогда гово­рил, что Пифия “филиппст­ву­ет” (φι­λιπ­πί­ζειν)¹³³, т. е. как бы заод­но с Филип­пом. Он имел в виду, что она под­куп­ле­на Филип­пом. Мож­но счи­тать, что и дру­гие дель­фий­ские ора­ку­лы тоже были кое в чем нечест­ны.

Я не знаю, поче­му эти ваши суе­вер­ные и почти фана­тич­ные фило­со­фы как буд­то пред­по­чи­та­ют идти на все, лишь бы не выглядеть глу­пы­ми. Вы пред­по­чи­та­е­те верить, что исто­щи­лась, пере­ста­ла суще­ст­во­вать та сила, кото­рая, если толь­ко она дей­ст­ви­тель­но суще­ст­во­ва­ла когда-нибудь, то опре­де­лен­но была веч­ной, чем не верить в то, во что вовсе не сле­ду­ет верить.

LVIII. (119) Сход­ным обра­зом эти фило­со­фы оши­ба­ют­ся и отно­си­тель­но снов, в защи­ту кото­рых они высту­па­ют изда­ле­ка. Они счи­та­ют, что наши души (ani­mi) боже­ст­вен­ны (di­vi­ni), что они заим­ст­во­ва­ны извне¹³⁴, что мир запол­нен мно­же­ст­вом со-чув­ст­ву­ю­щих душ. Бла­го­да­ря этой боже­ст­вен­но­сти ума и самой души и бла­го­да­ря ее свя­зи с внеш­ни­ми ума­ми мож­но опре­де­лять, како­во буду­щее. А Зенон, напро­тив, пола­га­ет, что когда чело­век спит, то его душа как бы съе­жи­ва­ет­ся, угне­те­на, испы­ты­ва­ет упа­док сил и сама засы­па­ет¹³⁵. Даже Пифа­гор и Пла­тон, авто­ры авто­ри­тет­ней­шие, ука­зы­ва­ют, что для того, чтобы во сне увидеть более истин­ное, нуж­но, гото­вясь ко сну, соблюдать уме­рен­ность в обра­зе жиз­ни и в еде¹³⁶. А пифа­го­рей­цы даже реко­мен­ду­ют совсем отка­зать­ся от употреб­ле­ния в пищу бобов, как буд­то от этой пищи разду­ва­ет­ся не желудок, а душа. Пра­во же, какую мож­но выска­зать еще неле­пость, кото­рая бы уже не была выска­за­на кем-нибудь из фило­со­фов!

(120) Будем ли мы счи­тать, что души спя­щих сами собой при­хо­дят в дви­же­ние и видят сны или, как счи­тал Демо­крит, их к это­му понуж­да­ет посту­паю­щий извне образ (vi­sio)¹³⁷, так или ина­че спя­щие могут увидеть во сне мно­го лож­но­го под видом истин­но­го¹³⁸. Так ведь и плы­ву­ще­му на кораб­ле кажет­ся, что непо­движ­ные пред­ме­ты на бере­гу дви­жут­ся; так, осо­бым обра­зом ско­сив гла­за, мож­но увидеть вме­сто одно­го све­тиль­ни­ка два. А что гово­рить о людях в горяч­ке или пья­ных? — мно­го они видят лож­но­го. Но, если не сле­ду­ет верить в тако­го рода виде­ния, то я уж не знаю, поче­му сле­ду­ет верить в сны. Ведь если захо­теть, то мож­но и эти ошиб­ки зре­ния тол­ко­вать, как тол­ку­ют сны: то, что непо­движ­ное дви­га­лось, — истол­ко­вать, как пред­зна­ме­но­ва­ние зем­ле­тря­се­ния или неожи­дан­но­го бег­ства, а раз­дво­е­ние пла­ме­ни све­чи объ­явить как зна­ме­ние, пред­ве­щаю­щее раздо­ры или вос­ста­ние.

LIX. (121) Даже из виде­ний безум­цев или пья­ных мож­но путем тол­ко­ва­ния извлечь мно­го тако­го, что будет выглядеть как отно­ся­ще­е­ся к буду­ще­му.

Если чело­век целый день бро­са­ет в цель копье, он когда-нибудь да попа­дет. Мы целы­ми ноча­ми видим сны, и почти каж­дую ночь спим, так что́ уди­ви­тель­но­го, если ино­гда сон сбы­ва­ет­ся? Что может быть более нена­деж­ным, чем бро­са­ние играль­ных костей? И, одна­ко, каж­до­му, кто часто бро­сал, выпа­дал когда-нибудь самый удач­ный, “вене­рин” бро­сок¹³⁹, а ино­гда даже два или три раза. Так что же, мы пред­по­чтем ска­зать по-глу­по­му, что в этом при­ня­ла уча­стие Вене­ра, а не про­стой слу­чай?

Если в дру­гих слу­ча­ях не сле­ду­ет верить лож­ным виде­ни­ям, то я не вижу, какое пре­иму­ще­ство у сна, поче­му лож­но­му во сне сле­ду­ет при­да­вать зна­че­ние истин­но­го? (122) Да если бы при­ро­да так устро­и­ла, что спя­щие дей­ст­ви­тель­но совер­ша­ли бы те поступ­ки, кото­рые они совер­ша­ют в сно­виде­ни­ях, то всех отправ­ля­ю­щих­ся спать при­шлось бы свя­зы­вать, так как во сне люди ведут себя хуже, чем сума­сшед­шие. Так, если нель­зя при­да­вать веры виде­ни­ям безум­цев, пото­му что они лож­ны, поче­му сле­ду­ет верить снам, кото­рые еще сума­сброд­нее, не пони­маю! Толь­ко пото­му, что безум­ные о сво­их виде­ни­ях не рас­ска­зы­ва­ют тол­ко­ва­те­лям, а видев­шие сны — рас­ска­зы­ва­ют?

И еще спра­ши­ваю: если я захо­чу что-то напи­сать, или про­чи­тать, или спеть, или сыг­рать на музы­каль­ном инстру­мен­те, или выяс­нить какой-нибудь вопрос из гео­мет­рии, или физи­ки, или диа­лек­ти­ки, то, что же, мне сле­ду­ет ждать, когда я уви­жу сон, или сле­ду­ет при­ме­нить искус­ство, без кото­ро­го в этих делах ниче­го не достиг­нешь? А если захо­чу пустить­ся в пла­ва­ние, то я не буду ведь управ­лять кораб­лем, руко­вод­ст­ву­ясь сна­ми, ина­че нака­за­ние меня постигнет тут же. (123) Раз­ве Эску­лап или Сера­пис могут нам про­пи­сать во сне лекар­ство от болез­ни, а Неп­тун — сде­лать из нас хоро­ших корм­чих? Не может! Или, если Минер­ва может без вра­ча исце­лить, то поче­му бы музам, — так­же в сно­виде­ни­ях, — не научить писать, читать и дру­гим искус­ствам? Если бы мог­ли помочь при болез­ни, то мог­ли бы и в дру­гих слу­ча­ях. А если не могут в дру­гих слу­ча­ях, то и при болез­ни не помо­гут, а раз так, то вооб­ще не может быть ника­ко­го дове­рия снам.

LX. (124) После этих пред­ва­ри­тель­ных заме­ча­ний рас­смот­рим вопрос поглуб­же. Мож­но пред­по­ло­жить, что либо посы­ла­ет пред­зна­ме­но­ва­ние во сне некая боже­ст­вен­ная сила, заботя­ща­я­ся о нас, либо что те, кто тол­ку­ет сны, осно­вы­ва­ясь на суще­ст­во­ва­нии в при­ро­де неко­е­го согла­сия и вза­и­мо­свя­зи (что назы­ва­ет­ся συμ­πά­θεια¹⁴⁰), пони­ма­ют, какое собы­тие долж­но после­до­вать за тем, что мы виде­ли во сне. А может быть, ни то, ни дру­гое, а посто­ян­ные и каж­до­днев­ные наблюде­ния пока­за­ли, что после како­го-то опре­де­лен­но­го сно­виде­ния сле­ду­ет опре­де­лен­ное собы­тие.

(125) Преж­де все­го сле­ду­ет уяс­нить себе, что нет такой боже­ст­вен­ной силы, кото­рая про­из­во­дит сно­виде­ния, и ни одно сно­виде­ние, оче­вид­но, не исхо­дит от бога. Если бы боги это дела­ли ради нас, чтобы мы мог­ли пред­видеть буду­щее, то поче­му так мало людей, кото­рые пови­ну­ют­ся снам? Кото­рые пони­ма­ют их? Кото­рые пом­нят? А как мно­го таких, кото­рые пре­не­бре­га­ют сна­ми и счи­та­ют веру в сны суе­ве­ри­ем, что при­ста­ло лишь для мало­душ­ных и ста­рух? Поче­му бог, заботя­щий­ся о людях, настав­ля­ет сно­виде­ни­я­ми тех, кто счи­та­ет их недо­стой­ны­ми не толь­ко вни­ма­ния, но даже запо­ми­на­ния? Не может ведь бог не знать обра­за мыс­лей каж­до­го чело­ве­ка, и ведь недо­стой­но бога делать что-то попу­сту и без при­чи­ны. Это про­тив­но даже для чело­ве­ка, если он после­до­ва­те­лен в сво­их поступ­ках. Ста­ло быть, если сны по боль­шей части либо забы­ва­ют, либо пре­не­бре­га­ют ими, то или бог об этом не зна­ет, или напрас­но поль­зу­ют­ся этим спо­со­бом — давать нам пред­зна­ме­но­ва­ния во сне. Но ни то, ни дру­гое для бога не под­хо­дит. Зна­чит, не сле­ду­ет верить, что бог посы­ла­ет пред­зна­ме­но­ва­ния в виде сно­виде­ний.

LXI. (126) Я спра­ши­ваю так­же, если бог дает нам эти виде­ния для пред­виде­ния буду­ще­го, поче­му он пред­по­чи­та­ет их посы­лать спя­щим, а не бодр­ст­ву­ю­щим? Воз­буж­да­ют­ся ли души спя­щих посто­рон­ним воздей­ст­ви­ем, извне, или души воз­буж­да­ют­ся сами собой, или есть какая-нибудь дру­гая при­чи­на, поче­му нам во сне кажет­ся, что мы что-то видим, слы­шим, дела­ем, ведь та же при­чи­на мог­ла бы ска­зать­ся и на бодр­ст­ву­ю­щих. И то же, что ради нас боги дела­ют с нами, когда мы спим, пусть бы они сде­ла­ли с бодр­ст­ву­ю­щи­ми. Тем более что и Хри­сипп, опро­вер­га­тель ака­де­ми­ков, при­зна­ет, что бодр­ст­ву­ю­щие видят в более ясном и чет­ком виде то́, что спя­щие видят во сне. Было бы поэто­му более достой­ным бла­го­де­тель­ных богов, коли они заботят­ся о нас, посы­лать более ясные виде­ния бодр­ст­ву­ю­ще­му, чем более тем­ные во сне. А так как это­го не про­ис­хо­дит, то не сле­ду­ет счи­тать сны боже­ст­вен­ны­ми. (127) И потом, к чему эти оби­ня­ки и око­лич­но­сти, кото­рые вынуж­да­ют нас обра­щать­ся к тол­ко­ва­те­лям? Луч­ше бы бог, если он толь­ко когда-нибудь забо­тил­ся о нас, ска­зал пря­мо: “Это делай­те! Это­го не делай­те!” И пусть бы он дал это виде­ние луч­ше бодр­ст­ву­ю­ще­му, чем спя­ще­му.

Ведь кто осме­лит­ся ска­зать, что все сны сбы­ва­ют­ся? “Неко­то­рые сны вер­ные, — гово­рит Энний, — но все — необя­за­тель­но”¹⁴¹.

LXII. Как же мож­но отли­чить вер­ный сон от невер­но­го? И если вер­ные посы­ла­ет бог, то откуда про­ис­хо­дят невер­ные? Если и они так­же боже­ст­вен­но­го про­ис­хож­де­ния, то что́ может быть непо­сто­ян­нее бога? Что может быть без­рас­суд­нее, чем тре­во­жить души смерт­ных пусты­ми и обман­чи­вы­ми виде­ни­я­ми? Если толь­ко прав­ди­вые сно­виде­ния боже­ст­вен­ны, а лож­ные и пустые чело­ве­че­ско­го про­ис­хож­де­ния, то что это за про­из­воль­ное рас­пре­де­ле­ние, что одно дела­ет бог, дру­гое при­ро­да? Не луч­ше ли было бы, чтобы или бог посы­лал все сны (что вы отри­ца­е­те), или все — при­ро­да? Так как вы пер­вое отри­ца­е­те, то по необ­хо­ди­мо­сти буде­те вынуж­де­ны при­знать вто­рое. (128) Под при­ро­дой же я пони­маю то́, по при­чине чего душа нико­гда, даже в состо­я­нии покоя, не может быть в без­дей­ст­вии и без дви­же­ния. И вот, когда тело поко­ит­ся, и душа не может поль­зо­вать­ся ни чле­на­ми его, ни чув­ства­ми, то она ока­зы­ва­ет­ся во вла­сти раз­ных и слу­чай­ных виде­ний, кото­рые, как гово­рит Ари­сто­тель, явля­ют­ся не чем иным, как отпе­чат­ка­ми того, что чело­век делал или о чем думал в состо­я­нии бодр­ст­во­ва­ния. И так как отпе­чат­ки эти быва­ют пере­пу­та­ны, то и обра­зы в сно­виде­нии быва­ют под­час самые стран­ные. Так что, если сре­ди сно­виде­ний часть лжи­вых, часть прав­ди­вых, то я очень хотел бы знать, по како­му при­зна­ку их мож­но рас­по­знать? Если тако­го при­зна­ка нет, то какой смысл при­слу­ши­вать­ся к тол­ко­ва­те­лям? А если есть какой-то, очень хочу услы­шать — какой? Но на это они не най­дут­ся, что отве­тить.

LXIII. (129) Весь спор, в сущ­но­сти, сво­дит­ся к сле­дую­ще­му: что более веро­ят­но — то́, что бес­смерт­ные боги, пре­вос­хо­дя­щие все в мире сво­им совер­шен­ст­вом, сбе­га­ют­ся ко всем не толь­ко [мяг­ким] ложам, но даже [жест­ким] кой­кам всех смерт­ных, где бы они ни были, и как толь­ко заме­тят, кто стал похра­пы­вать, тот­час под­бра­сы­ва­ют тому несколь­ко непо­нят­ных и тем­ных виде­ний, чтобы таким обра­зом заста­вить его утром в стра­хе от сно­виде­ния бежать к тол­ко­ва­те­лю за разъ­яс­не­ни­ем; или то́, что сны име­ют есте­ствен­ное про­ис­хож­де­ние — лег­ко воз­буж­даю­щей­ся душе во вре­мя сна кажет­ся, что она видит то, что наяву она дей­ст­ви­тель­но виде­ла. Так что же более достой­но фило­со­фии: обра­тить­ся к суе­вер­ным тол­ко­ва­ни­ям вещих ста­рух или обра­тить­ся за объ­яс­не­ни­ем к при­ро­де?

А если даже пра­виль­ное тол­ко­ва­ние снов и воз­мож­но, то те, кто берет­ся за это дело, сде­лать ниче­го не могут: это ведь обыч­но люди само­го пре­зрен­но­го и неве­же­ст­вен­но­го типа. (130) Сто­и­ки те твои сами утвер­жда­ют¹⁴², что толь­ко муд­рец может быть про­ри­ца­те­лем. Так, напри­мер, Хри­сипп дает сле­дую­щее опре­де­ле­ние диви­на­ции: это спо­соб­ность рас­по­зна­вать, видеть и объ­яс­нять зна­ки, кото­рые боги посы­ла­ют людям. Обя­зан­ность диви­на­ции — зара­нее по этим зна­кам раз­уз­на­вать, како­вы наме­ре­ния богов в отно­ше­нии людей, каков смысл зна­ков и каким обра­зом богов сле­ду­ет смяг­чить и уми­ло­сти­вить. Он же искус­ство тол­ко­ва­ния снов опре­де­ля­ет таким обра­зом: это спо­соб­ность пони­мать и объ­яс­нять те зна­ки, кото­рые дают­ся людям бога­ми во сне. Так ведь это же зада­ча не для посред­ст­вен­но­го, а для само­го выдаю­ще­го­ся и обра­зо­ван­но­го ума. А я тако­го не встре­чал ни разу.

LXIV. (131) Заметь, ста­ло быть, что если я даже согла­шусь с тобой, что диви­на­ция суще­ст­ву­ет (чего я нико­гда не сде­лаю), то мы не смог­ли бы най­ти про­ри­ца­те­ля (di­vi­nus), достой­но­го это­го назва­ния. Непо­сти­жи­мы наме­ре­ния богов (mens deo­rum), если они нам не посы­ла­ют во сне ни таких зна­ков, кото­рых мы мог­ли бы сами само­сто­я­тель­но понять, ни таких, для кото­рых мы мог­ли бы най­ти соот­вет­ст­ву­ю­щих тол­ко­ва­те­лей. Если бы боги обра­ща­лись к нам с подоб­ны­ми зна­ка­ми, кото­рые мы и сами не пони­ма­ем, и нет тако­го, кто бы нам объ­яс­нил их смысл, то это было бы похо­же на то, как если бы кар­фа­ге­няне или испан­цы ста­ли гово­рить в нашем сена­те без пере­вод­чи­ка. (132) Какая цель этой тем­ноты и зага­доч­но­сти сно­виде­ний? Боги долж­ны бы желать, чтобы нам было понят­но то, о чем они ради нас же пред­у­преж­да­ют нас! Ска­жешь, а не быва­ет раз­ве, что поэт или физик непо­ня­тен? Да, Евфо­ри­он быва­ет даже черес­чур непо­нят­ным¹⁴³. (133) Но — не Гомер! А кто из них луч­ший поэт? Очень темен Герак­лит¹⁴⁴. Менее все­го — Демо­крит. Но раз­ве мож­но их поста­вить рядом? Если ты убеж­да­ешь меня в чем-то для моей же поль­зы так, что я не пони­маю, — какой мне прок от тво­е­го ста­ра­ния? Это как если бы какой-нибудь врач велел боль­но­му взять

Зем­лей рож­ден­ное, в тра­ве воз­рос­шее, свой дом несу­щее, кро­ви лишен­ное145,

вме­сто того, чтобы ска­зать, как все люди, — улит­ку. У Паку­вия Амфи­он, обра­ща­ясь к афи­ня­нам, выра­жал­ся подоб­ным обра­зом:

Чет­ве­ро­но­гое, тихо­хо­дя­щее, низ­кое, гру­бое, С шеей зме­и­ной, корот­кой голов­кой, видом про­тив­ное, Выпотро­шен­ное и нежи­вое, но с живым голо­сом146.

Так как он гово­рил очень тем­но, то афи­няне ска­за­ли ему: “Не пони­ма­ем, гово­ри понят­но”. И он объ­яс­нил одним сло­вом: “чере­па­ха”¹⁴⁷. — “Так что ж ты, кифа­рист, сра­зу не мог так ска­зать?”

LXV. (134) В кни­ге Хри­сип­па о сно­виде­ни­ях при­во­дит­ся такой слу­чай: к снотол­ко­ва­те­лю обра­тил­ся некто за сове­том: ему при­сни­лось, что на ремне¹⁴⁸ под его кро­ва­тью висит яйцо. Тол­ко­ва­тель отве­тил: под кро­ва­тью зарыт клад. Тот копа­ет и нахо­дит неко­то­рое коли­че­ство золота, кото­рое кру­гом обло­же­но сереб­ром. Он посы­ла­ет тол­ко­ва­те­лю немно­го сереб­ра. Тот спра­ши­ва­ет: “А от желт­ка — нисколь­ко?” Пото­му что, по его тол­ко­ва­нию, жел­ток яйца ука­зы­ва­ет на золо­то, а белок — на сереб­ро.

Что же, раз­ве поми­мо это­го чело­ве­ка, никто дру­гой нико­гда не видел во сне яйца? Так поче­му же толь­ко один этот неиз­вест­ный нашел клад? Сколь мно­го бед­ня­ков, вполне заслу­жи­ваю­щих помо­щи от богов, так и не полу­чи­ли от них во сне ука­за­ния, где най­ти клад? И поче­му сооб­ще­ние о кла­де было дано в такой скры­той фор­ме, через сход­ство с яйцом? Раз­ве не луч­ше было откры­то ука­зать, где надо искать этот клад, как Симо­ниду было откры­то запре­ще­но пус­кать­ся в пла­ва­ние? (135) Ведь тем­нота сно­виде­ния никак не согла­су­ет­ся с вели­чи­ем богов.

LXVI. А теперь перей­дем к ясным и понят­ным снам, вро­де того, что при­снил­ся арка­дя­ни­ну, чей друг был убит трак­тир­щи­ком в Мега­рах, или вро­де сно­виде­ния Симо­нида, в кото­ром похо­ро­нен­ный им покой­ник пред­у­преж­дал поэта не пус­кать­ся в пла­ва­ние; или того сна, кото­рый при­снил­ся одна­жды Алек­сан­дру¹⁴⁹, — я удив­ля­юсь, поче­му ты о нем умол­чал. Пто­ле­мей, его близ­кий друг, в одном из сра­же­ний был ранен отрав­лен­ной стре­лой и очень стра­дал от этой раны. А Алек­сандр сидел око­ло него и его одо­лел сон. И во сне ему, гово­рят, при­виде­лась змея, кото­рую вскор­ми­ла мать Алек­сандра¹⁵⁰ Олим­пи­а­да. Эта змея нес­ла во рту коре­шок рас­те­ния и, вме­сте с тем, гово­ри­ла. Она ска­за­ла Алек­сан­дру, где рас­тет этот коре­шок (неда­ле­ко от того места, где они нахо­ди­лись), и что у кор­ня такая сила, что Пто­ле­мей от него сра­зу выздо­ро­ве­ет. Когда проснув­ший­ся Алек­сандр рас­ска­зал дру­зьям свой сон, посла­ли людей искать тот коре­шок. И его нашли, и, гово­рят, от него выле­чил­ся и Пто­ле­мей, и мно­гие вои­ны, ранен­ные того же рода ору­жи­ем. (136) Ты еще мно­гое рас­ска­зы­вал о сно­виде­ни­ях, вычи­тан­ное у раз­ных исто­ри­ков¹⁵¹, о снах, кото­рые виде­ли мате­ри Фала­рида, Кира стар­ше­го, мать Дио­ни­сия, кар­фа­ге­ня­ни­на Гамиль­ка­ра, Ган­ни­ба­ла, П. Деция. Извест­ный сон о пере­д­нем тан­цо­ре, сон Грак­ха и недав­ний — Цеци­лии, доче­ри Метел­ла Бале­ар­ско­го. Но это чужие сны, и нам поэто­му труд­но судить о них. Неко­то­рые, может быть, даже выду­ма­ны, кто их зна­ет кем? А что ска­зать о наших с тобою снах?¹⁵² О тво­ем, в кото­ром я упал вме­сте с конём в реку у бере­га; о моем, в кото­ром Марий с фас­ци­я­ми, уви­ты­ми лав­ра­ми, пове­лел отве­сти меня в свой храм.

LXVII. Все сны, Квинт, име­ют одно разум­ное объ­яс­не­ние, и, кля­нусь бога­ми бес­смерт­ны­ми, важ­но убе­речь­ся, чтобы наше суе­ве­рие и лег­ко­ве­рие не взя­ли верх над разу­мом. (137) Как ты дума­ешь, како­го Мария я видел? Я уве­рен, что Демо­кри­ту пока­за­лось бы, что я видел при­зрак или образ Мария. А откуда взял­ся этот образ? По Демо­кри­ту, от плот­ных и име­ю­щих опре­де­лен­ные фор­мы тел исте­ка­ют “обра­зы” (ima­gi­nes). А какое тело было тогда у Мария?¹⁵³ От того тела, гово­рит Демо­крит, кото­рое у него было [при жиз­ни]; все пол­но обра­за­ми и вот такой образ Мария и сле­до­вал за мной на Ати­ней­ской рав­нине, ибо ника­кой при­зрак невоз­мож­но себе пред­ста­вить без воздей­ст­вия обра­зов извне. (138) Выхо­дит, эти “обра­зы” настоль­ко послуш­ны нам, что, как толь­ко захо­тим, они при­бе­га­ют к нам? И даже от таких пред­ме­тов, кото­рые вовсе не суще­ст­ву­ют? Ведь душа может вооб­ра­зить себе такое, что она нико­гда не виде­ла, о чем толь­ко слы­ша­ла, напри­мер рас­по­ло­же­ние горо­да или чело­ве­че­скую фигу­ру. (139) Так что же, если я мыс­лен­но пред­став­ляю себе сте­ны Вави­ло­на или лицо Гоме­ра, то это пото­му, что на меня подей­ст­во­вал какой-то образ от них? Но в таком слу­чае мы мог­ли бы знать все, что хотим, пото­му что думать мы можем обо всем? Нет! Ника­кие обра­зы не про­кра­ды­ва­ют­ся извне в души спя­щих и вооб­ще ника­кие обра­зы не текут. И я не знаю дру­го­го тако­го чело­ве­ка, кото­рый бы так авто­ри­тет­но гово­рил самые пустые вещи. Тако­ва уж сила, тако­ва при­ро­да самих душ, что в состо­я­нии бодр­ст­во­ва­ния они дви­жут­ся без вся­ко­го внеш­не­го воздей­ст­вия, но соб­ст­вен­ным сво­им дви­же­ни­ем и с неве­ро­ят­ной ско­ро­стью. С помо­щью чле­нов тела и само­го тела и чувств души все очень ясно видят, мыс­лят, чув­ст­ву­ют. Но когда душа лише­на этой под­держ­ки со сто­ро­ны тела, когда тело спит, тогда душа при­хо­дит в дви­же­ние сама собой¹⁵⁴, и в ней воз­ни­ка­ют и мечут­ся раз­ные обра­зы (for­mae) и дей­ст­вия, и ей кажет­ся, что она мно­гое слы­шит, мно­гое гово­рит. (140) Разу­ме­ет­ся, все это в душе рас­слаб­лен­ной и пре­до­став­лен­ной самой себе про­но­сит­ся в бес­по­ряд­ке, пере­пу­тан­ное и изме­нен­ное на все лады. И все это по боль­шей части про­ис­хо­дит в душе, как следы того, о чем мы в бодр­ст­ву­ю­щем состо­я­нии дума­ли или что дела­ли. Так полу­чи­лось и с моим сном. В те вре­ме­на я мно­го думал о Марии, вспо­ми­нал, как он неустра­ши­мо и стой­ко пере­но­сил все пре­врат­но­сти сво­ей судь­бы. Это, я уве­рен, и было при­чи­ной того сно­виде­ния.

LXVIII. А тебе, так как ты с тре­во­гой думал обо мне, я вдруг при­снил­ся выныр­нув­шим из реки. Пото­му что у обо­их у нас в душах были следы тех дум, кото­рые вла­де­ли нами, когда мы бодр­ст­во­ва­ли. Да еще кое-что к это­му доба­ви­лось — мне — о хра­ме Мария, а тебе, что конь, на кото­ром я ехал, тоже вме­сте со мной упал в воду, и затем сно­ва появил­ся из воды. (141) Но най­дет­ся ли, по-тво­е­му, такая безум­ная ста­ру­ха, кото­рая бы вери­ла во сны, если б они слу­чай­но ино­гда не сбы­ва­лись?

Алек­сандр увидел во сне гово­ря­щую змею. Может быть, все это выдум­ка про сон, может быть, — прав­да. В любом слу­чае ниче­го тут уди­ви­тель­но­го нет. Ведь он в дей­ст­ви­тель­но­сти не слы­шал гово­ря­щую змею, а толь­ко видел во сне, что слы­шит. И, более того, что змея гово­ри­ла, дер­жа во рту корень. Но для спя­ще­го нет ниче­го невоз­мож­но­го. А я спро­шу тебя, поче­му Алек­сандр, кото­рый видел этот сон, такой ясный, опре­де­лен­ный, боль­ше ни разу не видел ниче­го подоб­но­го? Что каса­ет­ся меня, то, кро­ме того сна о Марии, я реши­тель­но ни одно­го не пом­ню. Напрас­но, зна­чит, я про­спал столь­ко ночей за свою дол­гую жизнь¹⁵⁵. (142) А ныне, посколь­ку мне при­шлось отой­ти от обще­ст­вен­ных дел, я и сокра­тил свои заня­тия по ночам и стал спать днем после обеда (рань­ше я так обыч­но не посту­пал), но хотя сплю так мно­го, ни в одном сне не полу­чал я пред­у­преж­де­ния о тех, в осо­бен­но­сти важ­ных, собы­ти­ях. И мне кажет­ся теперь, что я не вижу во сне ниче­го луч­ше­го, чем когда я вижу маги­ст­ра­тов на фору­ме или сена­то­ров в курии¹⁵⁶.

LXIX. (143) А если гово­рить о вто­рой части¹⁵⁷ наше­го деле­ния, то что это за непре­рыв­ность и вза­и­мо­связь в при­ро­де, кото­рую, как я уже ска­зал, гре­ки назы­ва­ют συμ­πά­θεια¹⁵⁸ и в силу кото­рой под яйцом надо пони­мать клад? Меди­ки, те по неко­то­рым при­зна­кам узна­ют и о наступ­ле­нии болез­ней, и об обост­ре­нии их. Гово­рят, что ука­за­ния на состо­я­ние здо­ро­вья мож­но полу­чить по неко­то­ро­го рода сно­виде­ни­ям, напри­мер пред­сто­ит ли нам попра­вить­ся или похудеть. Но что обще­го, какая есте­ствен­ная связь (cog­na­tio na­tu­ra­lis) меж­ду сна­ми и кла­дом, или наслед­ст­вом, или поче­стью, или победой, и мно­гим дру­гим в том же роде? Гово­рят, что если чело­ве­ку при­сни­лось, что он сово­ку­пил­ся с жен­щи­ной, то это зна­чит, что у него выде­ли­лись кам­ни. Тут я улав­ли­ваю эту “сим­па­тию”, ибо спя­щий видит во сне то, что дает резуль­тат, свя­зан­ный с есте­ствен­ной при­чи­ной (vis na­tu­rae), а не иллю­зор­ной¹⁵⁹. Но какая есте­ствен­ная при­чи­на поро­ди­ла тот при­зрак, кото­рый пове­лел Симо­ниду не пус­кать­ся в пла­ва­ние?¹⁶⁰ Или какая име­лась связь меж­ду при­ро­дой и опи­сан­ным неко­то­ры­ми авто­ра­ми сном Алки­ви­а­да?¹⁶¹ Ему неза­дол­го до его гибе­ли при­сни­лось, что он надел на себя одеж­ду сво­ей любов­ни­цы. Когда же он, уби­тый и бро­шен­ный без погре­бе­ния, лежал все­ми поки­ну­тый, то его подру­га при­кры­ла труп сво­им пла­щом. Так что же, все это уже заклю­ча­лось в буду­щем и име­ло есте­ствен­ные при­чи­ны, или и в том, что ему при­виде­лось, и в том, что про­изо­шло, сыг­рал свою роль слу­чай?

LXX. (144) Неуже­ли не ясно, что догад­ки самих истол­ко­ва­те­лей более обна­ру­жи­ва­ют ост­ро­ту их ума, чем силу и согла­сие при­ро­ды? Бегун, заду­мав­ший высту­пить на Олим­пий­ских состя­за­ни­ях, увидел себя во сне еду­щим на колес­ни­це, запря­жен­ной четырь­мя лошадь­ми. Утром он — сра­зу к тол­ко­ва­те­лю. Тот: “Победишь, — гово­рит, — имен­но это озна­ча­ет ско­рость и сила лоша­дей”. После это­го он — к Анти­фон­ту. А тот: “Быть тебе побеж­ден­ным! Раз­ве непо­нят­но, что чет­ве­ро при­бе­жа­ли рань­ше тебя?”

А вот дру­гой бегун (рас­ска­за­ми об этих снах пол­ны кни­ги и Хри­сип­па и Анти­па­тра, но вер­нусь к бегу­ну) сооб­щил тол­ко­ва­те­лю, что он во сне сде­лал­ся орлом. Тот: “Ты победишь! Ведь ни одна пти­ца не лета­ет быст­рее орла”. А Анти­фонт тому же бегу­ну рас­тол­ко­вал по-дру­го­му: “Про­сто­фи­ля ты, — гово­рит, — раз­ве сам не пони­ма­ешь, что будешь побеж­ден? Ведь эта пти­ца, пре­сле­дуя дру­гих птиц в поле­те, все­гда сама ока­зы­ва­ет­ся поза­ди?”

(145) Некая мат­ро­на, желав­шая родить и быв­шая в сомне­нии, бере­мен­на она или нет, увиде­ла во сне, буд­то у нее нало­же­на печать на дето­род­ные части. Обра­ти­лась к тол­ко­ва­те­лю. Один ска­зал, что не мог­ла она забе­ре­ме­неть, так как ведь была запе­ча­та­на. А дру­гой — “Бере­мен­на, — гово­рит, — ведь пустое нико­гда не быва­ет запе­ча­та­но”¹⁶². Како­во искус­ство тол­ко­ва­те­ля с его игрой ума? И что иное обна­ру­жи­ва­ют рас­ска­зан­ные мною сны и еще бес­чис­лен­ное коли­че­ство дру­гих, собран­ных сто­и­ка­ми, как не хит­рость, людей, кото­рые, осно­вы­ва­ясь на неко­то­ром сход­стве, тол­ку­ют то так, то этак?

Вра­чи полу­ча­ют неко­то­рые ука­за­ния о болез­ни по пуль­су, по дыха­нию боль­но­го и по мно­го­му дру­го­му пред­видят буду­щее. Корм­чие на кораб­лях, когда видят каль­ма­ров, выска­ки­ваю­щих из воды, или дель­фи­нов, заплы­ваю­щих в порт, сооб­ра­жа­ют, что это пред­ве­ща­ет бурю¹⁶³. Но эти при­ме­ты мож­но разум­но объ­яс­нить, их мож­но лег­ко сооб­ра­зо­вать с при­ро­дой. То же, о чем я немно­го ранее гово­рил, — нико­им обра­зом.

LXXI. (146) Оста­лось рас­смот­реть еще один довод. Гово­рят, про­дол­жи­тель­ные наблюде­ния над заме­ча­тель­ны­ми явле­ни­я­ми и запи­си их сло­жи­лись в искус­ство. Но раз­ве мож­но наблюдать сны? Каким обра­зом? Их ведь бес­чис­лен­ные раз­но­вид­но­сти. Нам может при­снить­ся столь извра­щен­ное, неле­пое, чудо­вищ­ное, что невоз­мож­но и пред­ста­вить себе. Как же мож­но эти бес­чис­лен­ные и посто­ян­но новые раз­но­вид­но­сти снов собрать в памя­ти, и собран­ное запи­сать? Аст­ро­ло­ги про­следи­ли дви­же­ние планет и, вопре­ки преж­ним пред­став­ле­ни­ям, откры­ли неиз­мен­ный порядок в их пере­дви­же­ни­ях. Но, спра­ши­ва­ет­ся, какой порядок, какая согла­со­ван­ность может быть у снов? Как мож­но раз­ли­чать меж­ду вер­ны­ми и невер­ны­ми сна­ми, когда за оди­на­ко­вы­ми сна­ми, при­хо­дя­щи­ми к раз­ным людям, или даже к одно­му и тому же чело­ве­ку, сле­ду­ют раз­ные собы­тия?

Мы обыч­но не верим лже­цу, даже когда он гово­рит прав­ду. Но вот что меня удив­ля­ет: если какой-то один сон оправ­дал­ся, то вме­сто того, чтобы отка­зать в вере одно­му, посколь­ку мно­же­ство дру­гих не оправ­да­лись, посту­па­ют наобо­рот: счи­та­ют нуж­ным верить в бес­чис­лен­ное мно­же­ство, ссы­ла­ясь на то, что один оправ­дал­ся.

(147) Итак, если не бог, — тво­рец снов, и нет у них ниче­го обще­го с при­ро­дой, и не мог­ла из наблюде­ний открыть­ся нау­ка снотол­ко­ва­ния, то этим дока­за­но, что снам совер­шен­но не сле­ду­ет при­да­вать зна­че­ния. В осо­бен­но­сти еще и пото­му, что те, кто видят сны, сами не све­ду­щи в диви­на­ции, а те, кото­рые тол­ку­ют чужие сны, осно­вы­ва­ют­ся лишь на догад­ках, а не на есте­ствен­ных при­чи­нах — слу­чай же в тече­ние почти бес­чис­лен­ных веков порож­дал мно­го более уди­ви­тель­но­го наяву, чем в сно­виде­ни­ях, — и нако­нец, пото­му что нет ниче­го более нена­деж­но­го, чем тол­ко­ва­ния (снов), когда один и тот же сон может быть истол­ко­ван по-раз­но­му, а ино­гда даже в пря­мо про­ти­во­по­лож­ном смыс­ле.

LXXII. (148) Таким обра­зом, наравне с дру­ги­ми вида­ми диви­на­ции сле­ду­ет отверг­нуть и этот — диви­на­цию по сно­виде­ни­ям. Ибо, по прав­де ска­зать, это суе­ве­рие, рас­про­стра­нив­шись сре­ди наро­дов, ско­ва­ло почти все души и дер­жит­ся оно на чело­ве­че­ской сла­бо­сти. Об этом уже гово­ри­лось в моих кни­гах о при­ро­де богов¹⁶⁴, и в тепе­ре­ш­нем обсуж­де­нии я, как толь­ко мог, ста­рал­ся это пока­зать, так как мне каза­лось, что и нам самим и нашим сограж­да­нам мы этим при­не­сем боль­шую поль­зу. Но (я хочу, чтобы это было пра­виль­но поня­то) если суе­ве­рие сле­ду­ет отбро­сить, то этим вовсе не отбра­сы­ва­ет­ся рели­гия. Ведь муд­ро­му свой­ст­вен­но сохра­нять и соблюдать уста­нов­ле­ния пред­ков и свя­щен­ные обряды¹⁶⁵. А кра­сота мира и порядок¹⁶⁶, кото­рый царит на небе­сах, побуж­да­ют род чело­ве­че­ский при­знать суще­ст­во­ва­ние неко­ей веч­ной пре­вос­ход­ной при­ро­ды и пре­кло­нять­ся перед ней. (149) Поэто­му, так же как сле­ду­ет рас­про­стра­нять и под­дер­жи­вать рели­гию, кото­рая соче­та­ет­ся с позна­ни­ем при­ро­ды, так суе­ве­рие сле­ду­ет выры­вать со все­ми его кор­ня­ми. Ибо оно, суе­ве­рие, на нас насту­па­ет, нам угро­жа­ет, нас, куда ни повер­нись, пре­сле­ду­ет, — слу­ша­ешь ли ты про­ри­ца­те­ля, или закли­на­ние (omen), совер­ша­ешь ли жерт­во­при­но­ше­ние или наблюда­ешь за пти­цей, встре­ча­ешь ли хал­дея или гаруспи­ка, свер­ка­ет ли мол­ния, или про­гре­мит гром, или мол­ния во что-то уда­рит, или что-то похо­жее на чудо родит­ся или про­изой­дет. А так как подоб­ные фак­ты неиз­беж­но про­ис­хо­дят, то нико­гда наш разум не пре­бы­ва­ет в покое. (150) И сон, кото­рый, каза­лось, дол­жен был бы быть для нас при­бе­жи­щем от всех тяго­стей и забот, сам порож­да­ет мно­же­ство забот и ужа­сов. Эти ужа­сы, сами по себе пустые и бес­смыс­лен­ные, и не обра­ти­ли бы на себя вни­ма­ния, если бы их не взя­ли под свое покро­ви­тель­ство фило­со­фы, да не из самых послед­них¹⁶⁷, а люди ост­ро­го ума, пони­маю­щие, где пра­виль­но заклю­че­ние и где про­ти­во­ре­чие, счи­таю­щи­е­ся даже исклю­чи­тель­ны­ми, пре­вос­ход­ны­ми фило­со­фа­ми. Если бы Кар­не­ад не ока­зал сопро­тив­ле­ние их про­из­во­лу, то, пра­во, не знаю, пожа­луй, толь­ко их и счи­та­ли бы фило­со­фа­ми. С ними-то у меня в основ­ном и идет спор и состя­за­ние, не пото­му, что я их более все­го пре­зи­раю, а пото­му, что они как раз осо­бен­но уме­ло и умно защи­ща­ют свои мне­ния.

А так как Ака­де­мии свой­ст­вен­но не выдви­гать ника­ко­го сво­его реше­ния, а одоб­рять то, что выглядит наи­бо­лее похо­жим на исти­ну, сопо­став­лять дово­ды, выстав­лять то, что мож­но ска­зать о каж­дом из мне­ний, отнюдь не пус­кая в ход свой авто­ри­тет, но пре­до­став­ляя слу­ша­те­лям пол­ную сво­бо­ду выбо­ра меж­ду ними, то и мы будем при­дер­жи­вать­ся это­го обы­чая, кото­рый пере­дан Сокра­том. Этим мето­дом мы с тобой, брат Квинт, если тебе угод­но, и будем как мож­но чаще поль­зо­вать­ся»¹⁶⁸.

«Для меня, — ска­зал Квинт, — не может быть ниче­го более при­ят­но­го».

После этих слов мы под­ня­лись.