Речи

Речь о предоставлении империя Гнею Помпею
(О Манилиевом законе)

[На форуме, 66 г. до н. э.]

Пер­вое столк­но­ве­ние меж­ду Римом и пон­тий­ским царем Мит­ри­да­том VI Евпа­то­ром про­изо­шло в 92 г. или 91 г., когда этот царь под­чи­нил себе почти всю Малую Азию. Когда он назна­чил пра­ви­те­ля в Кап­па­до­кию, Сул­ла, быв­ший тогда про­пре­то­ром Кили­кии, вытес­нил послед­не­го. В 90 г. рим­ляне посла­ли в Малую Азию лега­та Мания Акви­лия, чтобы он вос­ста­но­вил на вифин­ском пре­сто­ле царя Нико­меда III, изгнан­но­го Мит­ри­да­том. Мит­ри­дат не толь­ко ока­зал сопро­тив­ле­ние Нико­меду и Акви­лию, но и захва­тил само­го Акви­лия, а в 88 г., в один день, устро­ил изби­е­ние всех рим­лян и ита­ли­ков, нахо­див­ших­ся в горо­дах и на ост­ро­вах Малой Азии; их погиб­ло око­ло 80000 чело­век. Вслед за этим царь под­чи­нил себе ост­ро­ва Эгей­ско­го моря и овла­дел Евро­пей­ской Гре­ци­ей В 87 г. Сул­ла выса­дил­ся с вой­ском в Гре­ции и, про­дви­га­ясь от Эпи­ра и почти не встре­чая сопро­тив­ле­ния, дошел до Афин, кото­рые взял в 86 г.; он нанес пора­же­ние пол­ко­во­д­цам Мит­ри­да­та под Херо­не­ей и Орхо­ме­ном (в Бео­тии) и вытес­нил его в Азию. Мари­ан­цы после сво­ей победы в Риме напра­ви­ли про­тив Мит­ри­да­та свои вой­ска под коман­до­ва­ни­ем кон­су­ла 86 г. Луция Вале­рия Флак­ка, кото­рый вско­ре был убит сво­им лега­том Гаем Фла­ви­ем Фим­бри­ей. Фим­брия, дей­ст­во­вав­ший в Малой Азии, нанес вой­скам царя ряд пора­же­ний. Мит­ри­дат был вынуж­ден искать мира с Сул­лой, кото­рый, в свою оче­редь, хотел раз­вя­зать себе руки для рас­пра­вы с Фим­бри­ей и сво­и­ми поли­ти­че­ски­ми про­тив­ни­ка­ми в Риме. В 85 г. был заклю­чен мир­ный дого­вор, по кото­ро­му царь упла­тил Риму 3000 талан­тов кон­три­бу­ции, выдал 80 воен­ных кораб­лей и отка­зал­ся от сво­их заво­е­ва­ний. Так закон­чи­лась пер­вая вой­на Рима с Мит­ри­да­том.

В это вре­мя Гней Пом­пей, обле­чен­ный чрез­вы­чай­ны­ми пол­но­мо­чи­я­ми для борь­бы с пира­та­ми, нахо­дил­ся в Кили­кии. При этих обсто­я­тель­ствах в 66 г. народ­ный три­бун Гай Мани­лий пред­ло­жил закон о пре­до­став­ле­нии Пом­пею вер­хов­но­го коман­до­ва­ния в про­вин­ци­ях Азии, Вифи­нии и Кили­кии с пра­вом заклю­че­ния дого­во­ров и сою­зов, набо­ра войск и неогра­ни­чен­но­го полу­че­ния денег из каз­ны. Этот зако­но­про­ект встре­тил лишь сла­бые воз­ра­же­ния со сто­ро­ны ноби­ли­те­та: Квинт Лута­ций Катул и Квинт Гор­тен­сий ука­зы­ва­ли на его несов­ме­сти­мость с уста­нов­ле­ни­я­ми рес­пуб­ли­ки; но сто­рон­ни­ки Пом­пея обра­ти­лись за под­держ­кой к наро­ду, у кото­ро­го Пом­пей поль­зо­вал­ся попу­ляр­но­стью после сво­их побед над пира­та­ми, чье гос­под­ство на морях не раз вызы­ва­ло недо­ста­ток хле­ба в Ита­лии. Как пре­тор, имев­ший пра­во созы­вать народ­ные сход­ки и обра­щать­ся к наро­ду с речью, Цице­рон про­из­нес речь в защи­ту зако­но­про­ек­та Мани­лия. Закон был при­нят коми­ци­я­ми.

(I, 1) Хотя вид ваше­го мно­го­люд­но­го собра­ния, кви­ри­ты¹, был мне все­гда доро­же все­го про­че­го, а это место² все­гда каза­лось мне самым достой­ным для беседы с вами о делах государ­ст­вен­ных и самым почет­ным для обра­ще­ния к вам с речью, одна­ко всту­пить на этот путь сла­вы, все­гда откры­тый каж­до­му чест­но­му граж­да­ни­ну, мне до сего вре­ме­ни пре­пят­ст­во­ва­ло не мое неже­ла­ние, а пра­ви­ла жиз­ни, уста­нов­лен­ные мной для себя еще в моло­до­сти. Ибо, пока я, счи­тая воз­мож­ным при­но­сить сюда лишь пло­ды уже созрев­ше­го даро­ва­ния и неуто­ми­мо­го трудо­лю­бия, еще не решал­ся при­бли­зить­ся к это­му месту, вну­шаю­ще­му мне глу­бо­чай­шее ува­же­ние, я пола­гал, что дол­жен посвя­щать все свое вре­мя сво­им дру­зьям в труд­ные для них вре­ме­на. (2) Таким обра­зом, с одной сто­ро­ны, все­гда нахо­ди­лись люди, защи­щав­шие ваше дело с это­го места, а с дру­гой сто­ро­ны, так­же и мой чест­ный и бес­ко­рыст­ный труд на поль­зу част­ных лиц при опас­ных для них обсто­я­тель­ствах был вами высо­ко оце­нен и воз­на­граж­ден щед­ро. Ведь когда я, вслед­ст­вие отсроч­ки коми­ций, три­жды голо­са­ми всех цен­ту­рий³ был пер­вый объ­яв­лен избран­ным в пре­то­ры, мне было лег­ко понять, кви­ри­ты, как вы сами суди­те обо мне и как вели­те посту­пать дру­гим. Ныне же, когда я обла­даю всем тем авто­ри­те­том, какой вы поже­ла­ли мне дать, пре­до­став­ляя мне почет­ную долж­ность, и всей той спо­соб­но­стью гово­рить с наро­дом о делах государ­ства, какую дея­тель­ный чело­век мог при­об­ре­сти, почти каж­дый день про­из­но­ся речи в суде на фору­ме, я, разу­ме­ет­ся, весь свой авто­ри­тет, каким толь­ко обла­даю, употреб­лю на поль­зу тех, кому я им обя­зан, а свое ора­тор­ское искус­ство, если я в нем чего-то достиг, поста­ра­юсь пока­зать имен­но тем людям, кото­рые сво­им суж­де­ни­ем сочли нуж­ным воз­на­гра­дить меня так­же и за него. (3) При этом я осо­бен­но раду­юсь тому, что мне, чело­ве­ку, не при­вык­ше­му высту­пать с это­го места, пре­до­став­ле­на воз­мож­ность гово­рить о таком деле, по кото­ро­му вся­кий най­дет, что́ ска­зать. Ведь мне пред­сто­ит выска­зать­ся об изу­ми­тель­ной и выдаю­щей­ся доб­ле­сти Гнея Пом­пея. Гово­ря о ней, лег­ко начать, но труд­но кон­чить. Поэто­му мне не сле­ду­ет быть мно­го­ре­чи­вым, а надо соблюдать меру.

(II, 4) Итак, — дабы начать речь с того же, с чего нача­лось все дело, — тяж­кой и опас­ной вой­ной пошли на ваших союз­ни­ков и дан­ни­ков два могу­ще­ст­вен­ных царя, Мит­ри­дат и Тиг­ран, кото­рые — пер­вый, будучи остав­лен нами в покое, вто­рой, усмот­рев вызов с нашей сто­ро­ны, — сочли, что им пред­ста­вил­ся слу­чай захва­тить Азию⁴. Рим­ские всад­ни­ки, весь­ма ува­жае­мые люди, поме­стив­шие боль­шие день­ги в дело сбо­ра пода­тей и нало­гов⁵, взи­мае­мых в вашу поль­зу, полу­ча­ют еже­днев­но вести из Азии. Поль­зу­ясь мои­ми свя­зя­ми с их сосло­ви­ем, они пору­чи­ли мне при веде­нии это­го обще­го­судар­ст­вен­но­го дела защи­тить и их соб­ст­вен­ные инте­ре­сы. (5) Им сооб­ща­ют, что в Вифи­нии, кото­рая ныне явля­ет­ся вашей про­вин­ци­ей⁶, сожже­но мно­го сел; цар­ство Арио­бар­за­на⁷, гра­ни­ча­щее с зем­ля­ми ваших дан­ни­ков, все цели­ком нахо­дит­ся во вла­сти вра­гов; Луций Лукулл, совер­шив боль­шие подви­ги, пере­ста­ет руко­во­дить воен­ны­ми дей­ст­ви­я­ми; его пре­ем­ник⁸ недо­ста­точ­но под­готов­лен для веде­ния столь труд­ной вой­ны; одно­го толь­ко чело­ве­ка насто­я­тель­но тре­бу­ют в импе­ра­то­ры⁹ и все союз­ни­ки, и все граж­дане; толь­ко его одно­го боят­ся вра­ги, а кро­ме него — нико­го.

(6) Како­во поло­же­ние дел, вы види­те; теперь поду­май­те, что же сле­ду­ет делать. Мне кажет­ся, сна­ча­ла надо пого­во­рить о харак­те­ре этой вой­ны, затем о ее труд­но­стях и, нако­нец, о выбо­ре импе­ра­то­ра.

По харак­те­ру сво­е­му вой­на эта тако­ва, что вы долж­ны про­ник­нуть­ся и вос­пла­ме­нить­ся жела­ни­ем дове­сти ее до кон­ца. Дело идет о заве­щан­ной вам пред­ка­ми сла­ве рим­ско­го наро­да, вели­кой во всех отно­ше­ни­ях, но более все­го в воен­ном деле; о бла­го­по­лу­чии наших союз­ни­ков и дру­зей, ради кото­ро­го наши пред­ки вели не одну труд­ную и тяж­кую вой­ну; о самых вер­ных и бога­тых источ­ни­ках дохо­дов рим­ско­го наро­да, с утра­той кото­рых вы лиши­тесь средств и для радо­стей мира, и для веде­ния вой­ны; об иму­ще­стве мно­гих граж­дан, о кото­рых вам сле­ду­ет забо­тить­ся как ради них самих, так и в инте­ре­сах государ­ства.

(III, 7) И так как вы все­гда стре­ми­лись к сла­ве более, чем все дру­гие наро­ды, и жаж­да­ли хва­лы, то вы долж­ны смыть пят­но позо­ра, пав­ше­го на вас в первую вой­ну с Мит­ри­да­том; глу­бо­ко въелось это пят­но и слиш­ком дол­го лежит оно на име­ни рим­ско­го наро­да: ведь тот, кто в один день одним сво­им при­ка­за­ни­ем, по одно­му услов­но­му зна­ку пере­бил и пре­дал жесто­кой каз­ни всех рим­ских граж­дан во всей Азии, в столь­ких ее город­ских общи­нах, до сего вре­ме­ни не толь­ко не понес кары, достой­ной его зло­де­я­ния, а цар­ст­ву­ет уже два­дцать тре­тий год с того вре­ме­ни, мало того, что цар­ст­ву­ет, — не хочет более скры­вать­ся в Пон­те и в кап­па­до­кий­ских дебрях; нет, он пере­сту­пил пре­де­лы цар­ства сво­их отцов и нахо­дит­ся теперь на зем­лях ваших дан­ни­ков, в самом серд­це Азии. (8) И в самом деле, наши импе­ра­то­ры вое­ва­ли с этим царем так, что воз­вра­ща­лись домой со зна­ка­ми победы, но не с само́й победой. Спра­вил три­умф Луций Сул­ла, спра­вил три­умф по слу­чаю победы над Мит­ри­да­том и Луций Муре­на¹⁰, оба — храб­рей­шие мужи и выдаю­щи­е­ся импе­ра­то­ры; но они спра­ви­ли свои три­ум­фы так, что Мит­ри­дат, отбро­шен­ный и побеж­ден­ный, про­дол­жал цар­ст­во­вать. Впро­чем, этих импе­ра­то­ров все же мож­но похва­лить за то, что́ они сде­ла­ли, и про­стить им то, чего они не доде­ла­ли: Сул­лу ото­зва­ли в Ита­лию с вой­ны дела государ­ст­вен­ные, а Муре­ну — Сул­ла.

(IV, 9) Меж­ду тем Мит­ри­дат вос­поль­зо­вал­ся пре­до­став­лен­ным ему вре­ме­нем не для того, чтобы заста­вить вас поза­быть о минув­шей войне, а для того, чтобы под­гото­вить­ся к новой. Постро­ив и осна­стив силь­ный флот и набрав мно­го­чис­лен­ные пол­чи­ща из всех пле­мен, из каких он толь­ко мог, он, под пред­ло­гом похо­да про­тив сво­их соседей, жите­лей Бос­по­ра¹¹, до самой Испа­нии разо­слал послов с пись­ма­ми к вое­на­чаль­ни­кам, с кото­ры­ми мы тогда вое­ва­ли¹², — с тем, чтобы вой­на про­ис­хо­ди­ла в двух местах, силь­но уда­лен­ных одно от дру­го­го и лежа­щих в про­ти­во­по­лож­ных кон­цах все­лен­ной, на суше и на море, и велась по одно­му пла­ну дву­мя непри­я­тель­ски­ми вой­ска­ми, а вы долж­ны были сра­жать­ся за рим­скую дер­жа­ву, разде­лив свои силы и напра­вив их в про­ти­во­по­лож­ные сто­ро­ны. (10) Но опас­ность на одном направ­ле­нии и при­том гораздо более страш­ную и гроз­ную — со сто­ро­ны Сер­то­рия и Испа­нии — уда­лось отра­зить бла­го­да­ря разум­ным реше­ни­ям Гнея Пом­пея, вну­шен­ным ему бога­ми, и его выдаю­щей­ся доб­ле­сти. Что каса­ет­ся дру­гой сто­ро­ны, то Луций Лукулл, выдаю­щий­ся муж, так руко­во­дил там воен­ны­ми дей­ст­ви­я­ми, что его успе­хи в нача­ле вой­ны, боль­шие и слав­ные, сле­ду­ет при­пи­сы­вать не его воен­но­му сча­стью, а его муже­ству, а недав­ние собы­тия — объ­яс­нять не его виной, а слу­чай­но­стью, Впро­чем, о Лукул­ле, кви­ри­ты, я буду гово­рить в дру­гом месте и при этом поста­ра­юсь не ума­лить в сво­ей речи его под­лин­ных заслуг и не при­пи­сать ему мни­мых; (11) но поду­май­те о том, чего тре­бу­ют вели­чие и сла­ва вашей дер­жа­вы (ведь с это­го я и начал свою речь); это и долж­но вас вооду­шев­лять.

(V) Пред­ки наши не раз объ­яв­ля­ли вой­ну за неболь­шие оскорб­ле­ния, нане­сен­ные нашим тор­гов­цам и судо­вла­дель­цам¹³. А вы? Как же долж­ны отне­стись вы к убий­ству столь­ких тысяч рим­ских граж­дан, совер­шен­но­му по одно­му при­ка­за­нию и одно­вре­мен­но? За высо­ко­мер­ное обра­ще­ние к нашим послам отцы ваши пове­ле­ли раз­ру­шить Коринф, све­точ всей Гре­ции¹⁴, а вы при­ми­ри­тесь с без­на­ка­зан­но­стью царя, кото­рый дер­жал в тюрь­ме, изби­вал и звер­ски заму­чил посла рим­ско­го наро­да и кон­су­ля­ра? Они не потер­пе­ли огра­ни­че­ния сво­бо­ды рим­ских граж­дан, а вы оста­ви­те без вни­ма­ния то, что их лиши­ли жиз­ни? Они пре­сле­до­ва­ли за оскорб­лен­ное одним сло­вом пра­во посоль­ства, а вы оста­ви­те без послед­ст­вий мучи­тель­ную казнь посла? (12) Смот­ри­те, в то вре­мя как для наших пред­ков было вели­кой заслу­гой пере­дать вам нашу дер­жа­ву столь слав­ной, как бы для вас не ока­за­лось вели­чай­шим позо­ром то, что вы не в силах защи­тить и сохра­нить полу­чен­ное вами.

А что долж­ны вы испы­ты­вать в свя­зи со страш­ной опас­но­стью, какой под­вер­га­ют­ся жизнь и досто­я­ние наших союз­ни­ков? Из сво­его цар­ства изгнан царь Арио­бар­зан, союз­ник и друг рим­ско­го наро­да. Всей Азии гро­зит втор­же­ние двух царей, не толь­ко ваших закля­тых вра­гов, но и вра­гов ваших союз­ни­ков и дру­зей. Вели­чай­шая опас­ность застав­ля­ет все город­ские общи­ны во всей Азии и Гре­ции обра­тить­ся за помо­щью к вам; они не реша­ют­ся про­сить вас о назна­че­нии того импе­ра­то­ра, кото­ро­го они жела­ют (осо­бен­но теперь, когда вы уже отпра­ви­ли к ним дру­го­го); они опа­са­ют­ся, что это может навлечь на них вели­чай­шие испы­та­ния. (13) Подоб­но вам, они созна­ют и чув­ст­ву­ют, что толь­ко один муж соеди­ня­ет в себе все каче­ства в самой высо­кой сте­пе­ни, зна­ют, что он нахо­дит­ся близ­ко от них, и тем боль­нее чув­ст­ву­ют отсут­ст­вие под­держ­ки с его сто­ро­ны. Они пони­ма­ют, что уже один его при­езд и его имя — хотя он при­ез­жал для веде­ния вой­ны на море — сдер­жа­ли и замед­ли­ли втор­же­ние вра­гов. Так как им нель­зя гово­рить сво­бод­но, то сво­им мол­ча­ни­ем они про­сят вас при­знать и их достой­ны­ми того же, чего вы при­зна­ли достой­ны­ми союз­ни­ков в дру­гих про­вин­ци­ях, бла­го­по­лу­чие кото­рых вы вве­ря­е­те столь выдаю­ще­му­ся мужу. И они про­сят вас об этом тем насто­я­тель­нее, что мы обыч­но посы­ла­ем в про­вин­цию обле­чен­ны­ми импе­ри­ем таких людей, что — даже если они и защи­ща­ют ее от вра­га — все же их при­езд в горо­да союз­ни­ков мало чем отли­ча­ет­ся от захва­та вра­гом; Пом­пей же, как они ранее зна­ли по слу­хам, а теперь убеди­лись сами, так воз­дер­жан, так мягок, так добр, что люди счи­та­ют себя тем счаст­ли­вее, чем долее он у них оста­ет­ся.

(VI, 14) Итак, если наши пред­ки за одних лишь сво­их союз­ни­ков, сами не будучи оскорб­ле­ны, вое­ва­ли с Антиохом, с Филип­пом, с это­ля­на­ми, с пуний­ца­ми¹⁵, то с каким же рве­ни­ем сле­ду­ет вам, отве­чая на оскорб­ле­ния, нане­сен­ные вам, защи­щать, наряду с непри­кос­но­вен­но­стью союз­ни­ков, досто­ин­ство сво­ей дер­жа­вы — тем более, что дело идет о ваших важ­ней­ших пода­тях! Ведь пода­тей, полу­чае­мых в дру­гих про­вин­ци­ях, кви­ри­ты, едва хва­та­ет на обо­ро­ну самих про­вин­ций; Азия же так бога­та и так пло­до­род­на, что и туч­но­стью сво­их полей, и раз­но­об­ра­зи­ем сво­их пло­дов, и обшир­но­стью сво­их паст­бищ, и оби­ли­ем всех пред­ме­тов выво­за намно­го пре­вос­хо­дит все дру­гие стра­ны. Итак, эту про­вин­цию, кви­ри­ты, — если толь­ко вы хоти­те сохра­нить воз­мож­ность вое­вать с успе­хом и с досто­ин­ст­вом жить в усло­ви­ях мира — вы долж­ны не толь­ко защи­тить от несча­стий, но и изба­вить от стра­ха перед ними. (15) Ведь в дру­гих слу­ча­ях убы­ток несут тогда, когда несча­стье уже про­изо­шло; но в деле взи­ма­ния пода­тей не одна толь­ко уже слу­чив­ша­я­ся беда, но и самый страх перед ней при­но­сит несча­стье. Ибо, когда вра­же­ское вой­ско нахо­дит­ся невда­ле­ке, то, даже если оно еще не совер­ши­ло втор­же­ния, люди все же остав­ля­ют паст­би­ща, бро­са­ют свои поля, а тор­го­вое море­пла­ва­ние пре­кра­ща­ет­ся. Так про­па­да­ют дохо­ды и от пошлин в гава­нях, и от деся­ти­ны, и с паст­бищ¹⁶. Поэто­му один лишь слух об опас­но­сти и один лишь страх перед вой­ной не раз лишал нас дохо­дов цело­го года. (16) Как же, по ваше­му мне­нию, долж­ны быть настро­е­ны и наши пла­тель­щи­ки пода­тей и нало­гов и те, кто их берет на откуп и взи­ма­ет, когда побли­зо­сти сто­ят два царя с мно­го­чис­лен­ны­ми вой­ска­ми, когда один набег кон­ни­цы может в самое корот­кое вре­мя лишить их дохо­дов цело­го года, когда откуп­щи­ки счи­та­ют боль­шой опас­но­стью для себя при­сут­ст­вие мно­го­чис­лен­ных рабов, кото­рых они дер­жат на соля­ных про­мыс­лах, на полях, в гава­нях и на сто­ро­же­вых постах? Дума­е­те ли вы, что смо­же­те поль­зо­вать­ся всем этим, не защи­тив тех людей, кото­рые при­но­сят вам эту поль­зу, и не изба­вив их не толь­ко, как я уже гово­рил, от несча­стья, но даже от стра­ха перед несча­стьем?

(VII, 17) Нако­нец, мы не долж­ны остав­лять без вни­ма­ния так­же и то, чему я отвел послед­нее место, когда соби­рал­ся гово­рить о харак­те­ре этой вой­ны: речь идет об иму­ще­стве мно­гих рим­ских граж­дан, о кото­рых вы, кви­ри­ты, как люди разум­ные, долж­ны осо­бен­но забо­тить­ся. Во-пер­вых, в ту про­вин­цию пере­нес­ли свои дела и сред­ства откуп­щи­ки, почтен­ней­шие и вид­ней­шие люди, а их иму­ще­ство и инте­ре­сы уже сами по себе заслу­жи­ва­ют ваше­го вни­ма­ния. И пра­во, если мы все­гда счи­та­ли пода­ти жила­ми государ­ства, то мы по спра­вед­ли­во­сти назо­вем сосло­вие, ведаю­щее их сбо­ром, конеч­но, опо­рой дру­гих сосло­вий. (18) Затем, пред­при­им­чи­вые и дея­тель­ные люди, при­над­ле­жа­щие к дру­гим сосло­ви­ям¹⁷, отча­сти сами ведут дела в Азии, — и вы долж­ны забо­тить­ся о них в их отсут­ст­вие — отча­сти поме­сти­ли боль­шие сред­ства в этой про­вин­ции¹⁸. Сле­до­ва­тель­но, вы по сво­ей доб­ро­те долж­ны убе­речь сво­их мно­го­чис­лен­ных сограж­дан от несча­стья, а по сво­ей муд­ро­сти долж­ны понять, что несча­стье, угро­жаю­щее мно­гим граж­да­нам, не может не отра­зить­ся на поло­же­нии государ­ства. И в самом деле, мало тол­ку гово­рить, что вы, не защи­тив откуп­щи­ков, впо­след­ст­вии, путем победы, вер­не­те себе эти дохо­ды; ведь у преж­них откуп­щи­ков, уже разо­рив­ших­ся, не будет воз­мож­но­сти сно­ва взять их на откуп на тор­гах, а у новых — охоты брать­ся за это дело из-за бояз­ни. (19) Далее, то, чему нас в нача­ле вой­ны в Азии научи­ли та же Азия и тот же Мит­ри­дат, мы, уже научен­ные несча­стьем, долж­ны твер­до пом­нить: когда очень мно­гие люди поте­ря­ли в Азии боль­шие день­ги, в Риме, как мы зна­ем, пла­те­жи были при­оста­нов­ле­ны и кредит упал. Ибо мно­гие граж­дане одно­го и того же государ­ства не могут поте­рять свое иму­ще­ство, не вовле­кая в это несча­стье еще боль­ше­го чис­ла дру­гих людей. Огра­ди­те наше государ­ство от этой опас­но­сти и поверь­те мне и сво­е­му соб­ст­вен­но­му опы­ту: кредит, суще­ст­ву­ю­щий здесь, и все денеж­ные дела, кото­рые совер­ша­ют­ся в Риме, на фору­ме тес­но и нераз­рыв­но свя­за­ны с денеж­ны­ми обо­рота­ми в Азии; кру­ше­ние этих послед­них нане­сет пер­вым такой силь­ный удар, что они не могут не рух­нуть. Решай­те поэто­му, мож­но ли вам еще сомне­вать­ся в необ­хо­ди­мо­сти при­ло­жить все свои заботы к веде­нию этой вой­ны, во вре­мя кото­рой вы защи­ща­е­те сла­ву сво­его име­ни, непри­кос­но­вен­ность союз­ни­ков, свои важ­ней­шие государ­ст­вен­ные дохо­ды, бла­го­со­сто­я­ние мно­гих сво­их сограж­дан, тес­но свя­зан­ное с инте­ре­са­ми государ­ства.

(VIII, 20) Так как о харак­те­ре этой вой­ны я уже ска­зал, то я ска­жу теперь корот­ко о том, как труд­но ее вести. Ведь мне могут ска­зать, что она по сво­е­му харак­те­ру настоль­ко необ­хо­ди­ма, что ее вести дей­ст­ви­тель­но сле­ду­ет, но не так труд­на, чтобы ее при­хо­ди­лось стра­шить­ся. Здесь мне надо осо­бен­но поста­рать­ся, чтобы не пока­за­лось вам пустя­ка­ми то, что тре­бу­ет вели­чай­ше­го вни­ма­ния. А дабы все поня­ли, что я воздаю Луцию Лукул­лу всю похва­лу, какой он заслу­жи­ва­ет как храб­рый муж, мно­го­опыт­ный чело­век и вели­кий импе­ра­тор, я утвер­ждаю, что ко вре­ме­ни его при­езда Мит­ри­дат рас­по­ла­гал мно­го­чис­лен­ны­ми вой­ска­ми, снаб­жен­ны­ми всем необ­хо­ди­мым и под­готов­лен­ны­ми к войне, и что пол­чи­ща Мит­ри­да­та во гла­ве с ним самим обло­жи­ли Кизик — один из наи­бо­лее извест­ных и самых дру­же­ст­вен­ных нам горо­дов Азии — и под­верг­ли его оже­сто­чен­ной оса­де¹⁹, что Луций Лукулл, бла­го­да­ря сво­е­му муже­ству, настой­чи­во­сти и про­ду­ман­ным дей­ст­ви­ям, изба­вил этот город от вели­чай­ших опас­но­стей, свя­зан­ных с оса­дой; (21) что этот же импе­ра­тор раз­бил и уни­что­жил боль­шой и хоро­шо сна­ря­жен­ный флот, кото­рый с вое­на­чаль­ни­ка­ми Сер­то­рия во гла­ве рвал­ся к бере­гам Ита­лии, горя яро­стью и нена­ви­стью; что, кро­ме того, боль­шие воен­ные силы вра­гов были уни­что­же­ны во мно­гих сра­же­ни­ях, и нашим леги­о­нам была откры­та доро­га в Понт, до того вре­ме­ни со всех сто­рон недо­ступ­ный для рим­ско­го наро­да; что Лукулл сра­зу же, по при­бы­тии, взял горо­да Сино­пу и Амис, где нахо­ди­лись цар­ские двор­цы, пыш­но разу­кра­шен­ные и пере­пол­нен­ные вся­ки­ми сокро­ви­ща­ми, и занял очень мно­го дру­гих горо­дов Пон­та и Кап­па­до­кии, и что царь, лишив­шись цар­ства сво­его отца и сво­их дедов, как про­си­тель обра­тил­ся к дру­гим царям и к дру­гим наро­дам²⁰; и что все эти подви­ги были совер­ше­ны без убыт­ка для союз­ни­ков и без ущер­ба для поступ­ле­ния нало­гов и пода­тей. В этом, пола­гаю я, заклю­ча­ет­ся очень вес­кая похва­ла, кви­ри­ты, кото­рая долж­на убедить вас в том, что ни один из хули­те­лей защи­щае­мо­го мной зако­на и дела не воздал Луцию Лукул­лу с это­го места подоб­ной хва­лы.

(IX, 22) Теперь, быть может, спро­сят, поче­му же, если это все так, пред­сто­я­щая нам вой­на может быть столь важ­ной. Выслу­шай­те, кви­ри­ты, мое объ­яс­не­ние; ведь об этом спра­ши­ва­ют, пожа­луй, не без осно­ва­ний. Во-пер­вых, Мит­ри­дат бежал из сво­его цар­ства так, как неко­гда из того же Пон­та, по пре­да­нию, бежа­ла Медея; она, гово­рят, во вре­мя сво­его бег­ства раз­бро­са­ла чле­ны сво­его бра­та в той мест­но­сти, по кото­рой ее дол­жен был пре­сле­до­вать отец, — для того, чтобы разыс­ки­ва­ние их и роди­тель­ское горе замед­ли­ли быст­ро­ту пре­сле­до­ва­ния. Так и Мит­ри­дат, во вре­мя сво­его бег­ства, цели­ком оста­вил в Пон­те груды золота, сереб­ра и дра­го­цен­но­стей, кото­рые он и полу­чил в наслед­ство от сво­их пред­ков, и сам награ­бил в про­шлую вой­ну в Азии и свез в свое цар­ство. Пока наши сол­да­ты слиш­ком усерд­но соби­ра­ли эти сокро­ви­ща, сам царь ускольз­нул у них из рук. Так, отцу Медеи поме­хой в пре­сле­до­ва­нии было горе, нашим вой­скам — лико­ва­ние. (23) Бежав­ший в стра­хе Мит­ри­дат нашел при­ют у Тиг­ра­на, царя Арме­нии, кото­рый под­нял его упав­ший дух, вер­нул ему утра­чен­ную бод­рость и ожи­вил в нем его былые надеж­ды²¹. После того как Луций Лукулл вошел с вой­ском в пре­де­лы его цар­ства, мно­же­ство пле­мен высту­пи­ло про­тив наше­го импе­ра­то­ра. Ибо этим наро­дам, про­тив кото­рых рим­ский народ нико­гда не счи­тал нуж­ным пред­при­ни­мать воен­ные или какие-либо дру­гие дей­ст­вия, был вну­шен страх; ведь сре­ди вар­ва­ров был пущен устра­шаю­щий слух, силь­но взвол­но­вав­ший их, — буд­то наше вой­ско введе­но в эту стра­ну с целью раз­граб­ле­ния их бога­тей­ше­го и бла­го­го­вей­но чти­мо­го хра­ма²². И вот, мно­гие силь­ные пле­ме­на под­ни­ма­лись, охва­чен­ные небы­ва­лым ужа­сом и стра­хом. А наше вой­ско, хотя и овла­де­ло горо­дом в цар­стве Тиг­ра­на и выиг­ра­ло несколь­ко сра­же­ний, все же ста­ло испы­ты­вать тре­во­гу из-за необы­чай­ной отда­лен­но­сти этих мест, тоскуя по сво­им близ­ким. (24) Про­дол­жать об этом не буду; дело кон­чи­лось тем, что наши сол­да­ты вме­сто даль­ней­ше­го про­дви­же­ния потре­бо­ва­ли немед­лен­но­го отступ­ле­ния²³. Мит­ри­дат же тем вре­ме­нем при­вел в порядок свои вой­ска и полу­чил зна­чи­тель­ную под­держ­ку в лице людей, собрав­ших­ся к нему из его цар­ства, и в виде вспо­мо­га­тель­ных сил, при­слан­ных ему мно­ги­ми царя­ми и наро­да­ми. Как извест­но, обыч­но быва­ет так: несча­стья, слу­чив­ши­е­ся с царя­ми, во мно­гих людях вызы­ва­ют состра­да­ние и дея­тель­ное уча­стие, в осо­бен­но­сти же в тех, кото­рые или сами явля­ют­ся царя­ми или живут под цар­ской вла­стью, так что цар­ское имя кажет­ся им вели­ким и свя­щен­ным. (25) Поэто­му Мит­ри­дат, побеж­ден­ный, смог совер­шить то, чего он до сво­его пора­же­ния нико­гда не посмел бы и желать. Ибо он, воз­вра­тив­шись в свое цар­ство, не удо­вле­тво­рил­ся неожи­дан­ным даром сча­стья, поз­во­лив­ше­го ему вновь сту­пить на зем­лю, из кото­рой он был изгнан, а совер­шил напа­де­ние на наше про­слав­лен­ное и победо­нос­ное вой­ско. Поз­воль­те мне здесь, кви­ри­ты, по при­ме­ру поэтов, изла­гаю­щих исто­рию Рима²⁴, умол­чать о нашем несча­стье, кото­рое было столь тяже­лым, что импе­ра­то­ру при­нес эту весть не гонец с поля бит­вы, а мол­ва²⁵. (26) Тут, сре­ди этих несча­стий, потер­пев силь­ней­шее пора­же­ние, Луций Лукулл, кото­рый, быть может, еще мог бы до неко­то­рой сте­пе­ни попра­вить дела, по ваше­му пове­ле­нию, — так как вы, сле­дуя древ­ней­ше­му обы­чаю, сочли нуж­ным огра­ни­чить про­дол­жи­тель­ность его импе­рия — уво­лил сол­дат, срок служ­бы кото­рых уже истек, а остав­ших­ся пере­дал Манию Глаб­ри­о­ну. Я нароч­но обхо­жу мол­ча­ни­ем мно­гие дру­гие обсто­я­тель­ства, но вы сами дога­ды­ва­е­тесь о них и пони­ма­е­те, как труд­на долж­на быть вой­на, кото­рую соеди­нен­ны­ми сила­ми ведут могу­ще­ст­вен­ные цари, воз­об­нов­ля­ют уже вос­став­шие про­тив нас наро­ды, начи­на­ют еще не затро­ну­тые вой­ной пле­ме­на, берет на себя новый импе­ра­тор, при­слан­ный нами после пора­же­ния наше­го преж­не­го вой­ска.

(X, 27) Мне кажет­ся, я объ­яс­нил доста­точ­но ясно, поче­му эта вой­на по сво­е­му харак­те­ру необ­хо­ди­ма, а по сво­ей труд­но­сти опас­на. Мне оста­ет­ся ска­зать о выбо­ре импе­ра­то­ра для веде­ния этой вой­ны и для руко­вод­ства столь труд­ным делом.

О, если бы к вашим услу­гам, кви­ри­ты, было так мно­го храб­рых и чест­ных мужей, что вам было бы труд­но решить, кому имен­но мож­но пору­чить столь важ­ную зада­чу и веде­ние столь труд­ной вой­ны! Но теперь, когда Гней Пом­пей явля­ет­ся един­ст­вен­ным чело­ве­ком, муже­ст­вом сво­им затмив­шим сла­ву не толь­ко сво­их совре­мен­ни­ков, но так­же и тех, о ком повест­ву­ют пре­да­ния ста­ри­ны, что может при реше­нии это­го вопро­са вызвать сомне­ния у кого бы то ни было? (28) По мое­му мне­нию, выдаю­щий­ся импе­ра­тор дол­жен обла­дать сле­дую­щи­ми четырь­мя дара­ми: зна­ни­ем воен­но­го дела, доб­ле­стью, авто­ри­те­том, удач­ли­во­стью.

Итак, суще­ст­во­вал ли когда-либо или мог ли суще­ст­во­вать чело­век, кото­рый бы знал воен­ное дело луч­ше, чем Пом­пей? Ведь он еще совсем юным, оста­вив шко­лу и уче­нье, во вре­мя труд­ней­шей вой­ны со сви­ре­пым вра­гом отпра­вил­ся к вой­ску сво­его отца для про­хож­де­ния воен­ной служ­бы. К кон­цу сво­ей юно­сти он был сол­да­том в вой­ске выдаю­ще­го­ся импе­ра­то­ра, а еще очень моло­дым сам был импе­ра­то­ром над мно­го­чис­лен­ным вой­ском²⁶. Он чаще сра­жал­ся на поле бра­ни с вра­гом, чем дру­гие состя­за­лись перед судом со сво­и­ми недру­га­ми; боль­ше войн зна­ет по лич­но­му уча­стию в них, чем дру­гие — по опи­са­ни­ям в кни­гах; выпол­нил боль­ше государ­ст­вен­ных пору­че­ний, чем дру­гие жела­ли выпол­нить; в сво­ей юно­сти изу­чал воен­ное искус­ство не по чужим настав­ле­ни­ям, а началь­ст­вуя сам, не на пора­же­ни­ях, а на победах, счи­тая не годы служ­бы, а три­ум­фы²⁷. Была ли, нако­нец, какая-либо вой­на, в кото­рой судь­бы государ­ства не под­верг­ли бы его испы­та­нию? Вой­ны граж­дан­ская, афри­кан­ская, транс­аль­пий­ская, испан­ская, вой­на с раба­ми, вой­на на море, раз­лич­ные и по сво­им осо­бен­но­стям и по харак­те­ру вра­гов, он не толь­ко вел сам. но и удач­но закон­чил, а это дока­зы­ва­ет, что в воен­ном деле нет ни одной обла­сти, кото­рая бы мог­ла быть неиз­вест­на это­му мужу²⁸.

(XI, 29) Далее, что каса­ет­ся доб­ле­сти Гнея Пом­пея, то воз­мож­но ли подо­брать подо­баю­щие ей сло­ва? Мож­но ли при­ве­сти что-нибудь такое, что было бы достой­но Пом­пея, или ново для вас, или неиз­вест­но кому бы то ни было? Ведь он обла­да­ет не одни­ми толь­ко доб­ле­стя­ми, кото­рые обыч­но счи­та­ют­ся свой­ст­вен­ны­ми импе­ра­то­ру, — выдерж­кой при труд­но­стях, храб­ро­стью в опас­но­стях, настой­чи­во­стью в начи­на­ни­ях, быст­ро­той в дей­ст­ви­ях, разум­ной пред­у­смот­ри­тель­но­стью. Эти­ми каче­ства­ми он один пре­вос­хо­дит всех дру­гих импе­ра­то­ров, каких мы виде­ли и о каких слы­ха­ли (30) Свиде­тель­ни­цей это­му Ита­лия, кото­рая, по при­зна­нию само­го победи­те­ля, Луция Сул­лы, была осво­бож­де­на бла­го­да­ря доб­лест­ной под­держ­ке Пом­пея; свиде­тель­ни­цей это­му Сици­лия, кото­рую он изба­вил от опас­но­стей, угро­жав­ших ей ото­всюду, не ужа­са­ми вой­ны, а быст­ро­той сво­их реше­ний; свиде­тель­ни­цей это­му Афри­ка, кото­рая, до того нахо­див­ша­я­ся под пятой огром­ных пол­чищ вра­гов, была напо­е­на их же кро­вью; свиде­тель­ни­цей это­му Гал­лия, через кото­рую он открыл нашим леги­о­нам путь в Испа­нию, истре­бив гал­лов; свиде­тель­ни­цей это­му Испа­ния, не раз видев­шая пора­же­ние и уни­что­же­ние мно­же­ства вра­гов его рукой; свиде­тель­ни­цей это­му уже не в пер­вый раз та же Ита­лия, кото­рая, стра­дая от ужас­ной и опас­ной вой­ны с раба­ми, при­зва­ла его на помощь из чужих кра­ев, при­чем в этой войне от одно­го ожи­да­ния при­езда Пом­пея насту­пи­ло успо­ко­е­ние и зати­шье, а после его при­бы­тия она была закон­че­на и поза­бы­та. (31) Свиде­тель­ст­ву­ют об этом еще и поныне все стра­ны и все живу­щие в них пле­ме­на и наро­ды, нако­нец, все моря — как в сво­ей сово­куп­но­сти, так и все зали­вы и гава­ни на каж­дом побе­ре­жье. И в самом деле, какое место на всем море обла­да­ло за послед­ние годы доста­точ­но силь­ной охра­ной, чтобы быть в без­опас­но­сти и было в такой сте­пе­ни уда­ле­но, чтобы оста­вать­ся скры­тым? Кто пус­кал­ся в мор­ское пла­ва­ние, не рискуя жиз­нью или сво­бо­дой, так как при­хо­ди­лось плыть либо зимой, либо по морю, киша­ще­му пира­та­ми? Кто мог поду­мать, что эта столь труд­ная, столь позор­ная вой­на, веду­ща­я­ся уже дав­но²⁹, столь широ­ко рас­про­стра­нив­ша­я­ся и охва­тив­шая самые раз­лич­ные участ­ки, мог­ла быть закон­че­на все­ми импе­ра­то­ра­ми в один год или же в тече­ние всей жиз­ни одним импе­ра­то­ром? (32) Какая из ваших про­вин­ций в тече­ние послед­них лет была недо­ся­гае­ма для мор­ских раз­бой­ни­ков? Какие ваши пода­ти были в без­опас­но­сти? Кого из союз­ни­ков вы защи­ти­ли? Кому послу­жи­ли опло­том ваши мор­ские силы? Как вели­ко, по ваше­му мне­нию, было чис­ло поки­ну­тых жите­ля­ми ост­ро­вов, как вели­ко было чис­ло союз­ных горо­дов, поки­ну­тых их насе­ле­ни­ем из стра­ха или захва­чен­ных мор­ски­ми раз­бой­ни­ка­ми?

(XII) Но зачем упо­ми­нать мне о том, что про­изо­шло в даль­них кра­ях? Ведь это было иско­ни, было все­гда в обы­чае рим­ско­го наро­да — сра­жать­ся вда­ли от роди­ны и пере­до­вы­ми отряда­ми нашей дер­жа­вы защи­щать бла­го­по­лу­чие наших союз­ни­ков, а не свой кров. Гово­рить ли мне о том, что для наших союз­ни­ков в тече­ние послед­них лет море было недо­ступ­ным, так как наши вой­ска долж­ны были каж­дый раз дожи­дать­ся в Брун­ди­сии пере­пра­вы, воз­мож­ной толь­ко глу­бо­кой зимой? Сто­ит ли мне сето­вать на то, что те, кто при­ез­жал к нам от име­ни чуже­зем­ных наро­дов, попа­да­ли в плен, когда нам при­шлось выку­пать из пле­на послов рим­ско­го наро­да? Гово­рить ли мне о том, что море не было без­опас­ным для тор­гов­цев, когда во власть пира­тов попа­ло две­на­дцать секир?³⁰ (33) Упо­ми­нать ли мне о захва­те зна­ме­ни­тых горо­дов Книда, Коло­фо­на, Само­са и бес­чис­лен­но­го мно­же­ства дру­гих, когда ваши соб­ст­вен­ные гава­ни и при­том те, бла­го­да­ря кото­рым вы живе­те и дыши­те, как вы зна­е­те, были во вла­сти мор­ских раз­бой­ни­ков? Или вы дей­ст­ви­тель­но не зна­е­те, что широ­ко извест­ная и пере­пол­нен­ная кораб­ля­ми гавань Кане­ты была раз­граб­ле­на мор­ски­ми раз­бой­ни­ка­ми на гла­зах у пре­то­ра, а из Мисе­на мор­ски­ми раз­бой­ни­ка­ми были похи­ще­ны дети того само­го чело­ве­ка, кото­рый ранее вел вой­ну про­тив мор­ских раз­бой­ни­ков?³¹ Сле­ду­ет ли мне сето­вать на несча­стье в Остии и на это позор­ное для государ­ства пят­но, когда флот, над кото­рым началь­ст­во­вал кон­сул рим­ско­го наро­да, почти у вас на гла­зах был захва­чен и уни­что­жен мор­ски­ми раз­бой­ни­ка­ми?³² О, бес­смерт­ные боги! Поду­мать толь­ко — необы­чай­ная, вер­нее, нис­по­слан­ная бога­ми доб­лесть одно­го чело­ве­ка в столь корот­кое вре­мя мог­ла при­не­сти государ­ству такой яркий свет, что вы, недав­но видев­шие вра­же­ский флот у вхо­да в устье Тиб­ра, не слы­ши­те ни об одном пират­ском кораб­ле даже перед вхо­дом в Оке­ан?³³ (34) И с какой быст­ро­той это было совер­ше­но! Хотя вы и сами это зна­е­те, все же я в сво­ей речи не дол­жен об этом умал­чи­вать. И в самом деле, кто когда-либо, путе­ше­ст­вуя по соб­ст­вен­ным делам или в погоне за нажи­вой, мог в столь корот­кое вре­мя посе­тить столь­ко мест­но­стей, совер­шить такие длин­ные пере­хо­ды так быст­ро, как это под води­тель­ст­вом Гнея Пом­пея делал наш воен­ный флот?³⁴ Не дождав­шись удоб­но­го для море­пла­ва­ния вре­ме­ни³⁵, Пом­пей посе­тил Сици­лию, обсле­до­вал побе­ре­жье Афри­ки, оттуда во гла­ве флота напра­вил­ся в Сар­ди­нию и защи­тил эти три жит­ни­цы государ­ства надеж­ней­ши­ми гар­ни­зо­на­ми и флота­ми. (35) Когда он оттуда воз­вра­тил­ся в Ита­лию, снаб­див гар­ни­зо­на­ми и кораб­ля­ми обе Испа­нии и Транс­аль­пий­скую Гал­лию и отпра­вив кораб­ли к бере­гам Илли­рий­ско­го моря, в Ахайю и во всю Гре­цию, он обес­пе­чил оба моря Ита­лии силь­ней­ши­ми флота­ми и надеж­ней­ши­ми гар­ни­зо­на­ми. Сам он на сорок девя­тый день после сво­его выхо­да из Брун­ди­сия при­со­еди­нил к дер­жа­ве рим­ско­го наро­да всю Кили­кию. Все мор­ские раз­бой­ни­ки, где бы они ни нахо­ди­лись, либо были взя­ты в плен и каз­не­ны, либо сда­лись ему одно­му, при­знав над собой его импе­рий и власть. Кри­тян, когда они при­сла­ли к Пом­пею в самую Пам­фи­лию послов с прось­бой о поща­де, он не лишил надеж­ды на воз­мож­ность сда­чи и потре­бо­вал от них залож­ни­ков³⁶. Так, эту столь труд­ную, столь затяж­ную, столь дале­ко и широ­ко рас­про­стра­нив­шу­ю­ся вой­ну, от кото­рой стра­да­ли все пле­ме­на и наро­ды, Гней Пом­пей в кон­це зимы под­гото­вил, с наступ­ле­ни­ем вес­ны начал, в середине лета закон­чил.

(XIII, 36) Вот како­ва нис­по­слан­ная свы­ше необы­чай­ная доб­лесть это­го импе­ра­то­ра. А его дру­гие каче­ства, о кото­рых я уже гово­рил, сколь вели­ки они и сколь мно­го­чис­лен­ны! Ведь не одной лишь воин­ской доб­ле­сти сле­ду­ет тре­бо­вать от выдаю­ще­го­ся и высо­ко­опыт­но­го импе­ра­то­ра; есть мно­го дру­гих осо­бых качеств, помо­гаю­щих и сопут­ст­ву­ю­щих этой доб­ле­сти. Каким, преж­де все­го, бес­ко­ры­сти­ем долж­ны отли­чать­ся импе­ра­то­ры, какой воз­дер­жан­но­стью во всех отно­ше­ни­ях, какой чест­но­стью, какой доступ­но­стью, каким умом, какой чело­веч­но­стью! Рас­смот­рим вкрат­це, насколь­ко Гней Пом­пей обла­да­ет эти­ми каче­ства­ми. Все они при­су­щи ему в самой высо­кой сте­пе­ни, кви­ри­ты, но их лег­че узнать и понять, срав­нив их с каче­ства­ми дру­гих импе­ра­то­ров, а не рас­смат­ри­вая их сами по себе.

(37) И в самом деле, каким чело­ве­ком можем мы счи­тать импе­ра­то­ра, в чьем вой­ске про­да­ва­лись и про­да­ют­ся долж­но­сти цен­ту­ри­о­нов? Мож­но ли пред­по­ло­жить вели­кие и воз­вы­шен­ные замыс­лы о бла­ге государ­ства у чело­ве­ка, кото­рый день­ги, полу­чен­ные ими из эра­рия на воен­ные нуж­ды, либо роздал долж­ност­ным лицам, чтобы сохра­нить за собой намест­ни­че­ство, либо же, по сво­ей алч­но­сти, оста­вил в Риме, чтобы их отда­ли в рост?³⁷ Ваш ропот, кви­ри­ты, пока­зы­ва­ет, что вы зна­е­те тех, кото­рые так посту­па­ли; сам я нико­го не назы­ваю, и поэто­му никто не смо­жет на меня сер­дить­ся, если толь­ко не захо­чет сам себя выдать. А какие несча­стья, имен­но вслед­ст­вие этой алч­но­сти импе­ра­то­ров, при­но­сят наши вой­ска, куда бы они ни вошли! Кто это­го не зна­ет?³⁸ (38) Вспом­ни­те толь­ко, како­вы были в тече­ние послед­них лет похо­ды наших импе­ра­то­ров в пре­де­лах Ита­лии, через зем­ли и горо­да рим­ских граж­дан; тогда вам будет лег­че себе пред­ста­вить, что́ про­ис­хо­дит в чужих стра­нах. Как вы дума­е­те, чего боль­ше — вра­же­ских ли горо­дов, за послед­нее вре­мя уни­что­жен­ных ору­жи­ем ваших сол­дат, или город­ских общин союз­ни­ков, разо­рен­ных пре­бы­ва­ни­ем сол­дат на зим­них квар­ти­рах? Ведь не может сдер­жи­вать свое вой­ско импе­ра­тор, кото­рый не сдер­жи­ва­ет­ся сам; не может быть стро­гим судьей тот, кто не хочет, чтобы его суди­ли стро­го дру­гие. (39) Можем ли мы после это­го удив­лять­ся реши­тель­но­му пре­вос­ход­ству это­го чело­ве­ка над все­ми дру­ги­ми, когда от пере­хо­да его леги­о­нов в Азию не постра­дал ни один мир­ный житель, не гово­рю уже — от руки тако­го огром­но­го вой­ска, но от его сле­дов? Более того, как ведут себя его сол­да­ты на зим­них квар­ти­рах, мы узна­ем каж­дый день и по слу­хам и из писем; не гово­рю уже о том, что нико­го не при­нуж­да­ют нести рас­хо­ды на содер­жа­ние сол­дат; это­го не поз­во­ля­ют и желаю­щим: по заве­там наших пред­ков, убе­жи­щем от зим­ней сту­жи, но не убе­жи­щем для алч­но­сти дол­жен быть кров наших союз­ни­ков.

(XIV, 40) А теперь обра­ти­те вни­ма­ние на его воз­держ­ность в дру­гих отно­ше­ни­ях. Откуда, по ваше­му мне­нию, взя­лась у него эта быст­ро­та, эта столь необыч­ная ско­рость при пере­дви­же­ни­ях? Ведь не какая-либо исклю­чи­тель­ная сила греб­цов, не искус­ство небы­ва­лое корм­чих, не вет­ры, неиз­вест­ные ранее, так быст­ро пере­нес­ли его в самые отда­лен­ные стра­ны. Нет, он про­сто не задер­жи­вал­ся из-за того, что обыч­но застав­ля­ет дру­гих пол­ко­вод­цев замед­лять свой путь. Его не отвлек­ла от наме­чен­но­го им себе пути ни алч­ность к добы­че, ни жаж­да наслаж­де­ний, ни кра­сота стра­ны — ради удо­воль­ст­вий, ни извест­ность горо­дов — ради озна­ком­ле­ния с ними, ни, нако­нец, уста­лость — ради отды­ха³⁹; на ста­туи и кар­ти­ны и на про­чие укра­ше­ния гре­че­ских горо­дов, кото­рые дру­гие долж­ност­ные лица счи­та­ют себя впра­ве уво­зить, он не счел для себя поз­во­ли­тель­ным даже взгля­нуть. (41) Вот поче­му все люди там теперь смот­рят на Гнея Пом­пея, как на чело­ве­ка, не при­слан­но­го к ним из наше­го горо­да, а спу­стив­ше­го­ся с небес; толь­ко теперь они начи­на­ют верить, что в древ­но­сти дей­ст­ви­тель­но суще­ст­во­ва­ли рим­ляне, отли­чав­ши­е­ся такой необы­чай­ной воз­держ­но­стью, а преж­де все это каза­лось чуже­зем­ным наро­дам неве­ро­ят­ны­ми и ста­рин­ны­ми рос­сказ­ня­ми; толь­ко теперь блеск вашей дер­жа­вы начал при­но­сить свет этим пле­ме­нам; толь­ко теперь они поня­ли, что их пред­ки в те вре­ме­на, когда наши долж­ност­ные лица отли­ча­лись такой сдер­жан­но­стью, не без осно­ва­ния пред­по­чли покор­ность рим­ско­му наро­ду гос­под­ству над дру­ги­ми пле­ме­на­ми. Далее, доступ к нему настоль­ко легок для част­ных лиц, ему мож­но так сво­бод­но пожа­ло­вать­ся на нане­сен­ную обиду, что он, пре­вос­хо­дя­щий сво­им поло­же­ни­ем всех име­ни­тей­ших людей, по сво­ей доступ­но­сти кажет­ся рав­ным самым незна­чи­тель­ным. (42) Что каса­ет­ся его ума, убеди­тель­но­сти и богат­ства его ора­тор­ской речи⁴⁰, — а имен­но в этом тоже кро­ет­ся, так ска­зать, некое досто­ин­ство импе­ра­то­ра — то вы, кви­ри­ты, не раз мог­ли оце­нить их, когда он гово­рил с это­го само­го места. А каким ува­же­ни­ем поль­зу­ет­ся сре­ди наших союз­ни­ков его вер­ность сво­е­му сло­ву! Ведь реши­тель­но все наши вра­ги при­зна­ли ее непо­ко­ле­би­мой. Доб­ро­же­ла­тель­ность его так вели­ка, что труд­но ска­зать, более ли боя­лись вра­ги его муже­ства, сра­жа­ясь про­тив него, или же цени­ли его мяг­ко­сер­де­чие, будучи им побеж­де­ны. Станет ли кто-нибудь еще сомне­вать­ся, сле­ду­ет ли пору­чить веде­ние этой столь труд­ной вой­ны чело­ве­ку, по про­мыс­лу богов, види­мо, рож­ден­но­му для того, чтобы завер­шать все вой­ны наше­го вре­ме­ни?

(XV, 43) Ввиду того, что при руко­вод­стве воен­ны­ми дей­ст­ви­я­ми и осу­щест­вле­нии воен­но­го импе­рия⁴¹ боль­шое зна­че­ние име­ет авто­ри­тет, нико­му, конеч­но, не при­дет в голо­ву сомне­вать­ся, что этот импе­ра­тор — пер­вый и в этом отно­ше­нии. Кому неиз­вест­но, насколь­ко важ­но для руко­вод­ства воен­ны­ми дей­ст­ви­я­ми мне­ние вра­гов и мне­ние союз­ни­ков о наших импе­ра­то­рах? Ведь мы зна­ем, что при столь важ­ных обсто­я­тель­ствах слу­хи и мол­ва не менее, чем дово­ды рас­суд­ка, застав­ля­ют людей боять­ся или пре­зи­рать, нена­видеть или любить. Какое же имя было когда-либо более про­слав­ле­но во всем мире? Чьи дея­ния рав­ны дея­ни­ям Пом­пея? О ком вы — а это при­да­ет наи­боль­ший авто­ри­тет — при­ни­ма­ли столь важ­ные и столь почет­ные реше­ния? (44) Най­дет­ся ли где-либо стра­на, куда, как бы пустын­на она ни была, не дошла мол­ва о том дне, когда рим­ский народ, навод­нив форум и запол­нив все хра­мы, из кото­рых воз­мож­но видеть это место⁴², потре­бо­вал, чтобы его импе­ра­то­ром в войне, в этом общем деле всех наро­дов, был имен­но Гней Пом­пей? Итак, чтобы мне не гово­рить слиш­ком мно­го и не ссы­лать­ся на при­ме­ры из дея­тель­но­сти дру­гих пол­ко­вод­цев в дока­за­тель­ство зна­че­ния авто­ри­те­та во вре­мя вой­ны, при­ведем при­ме­ры раз­ных выдаю­щих­ся подви­гов само­го Пом­пея. Ведь в тот день, когда ему как импе­ра­то­ру была пору­че­на вой­на на море, одной надеж­ды на него, одно­го его име­ни ока­за­лось доста­точ­но, чтобы край­няя нехват­ка и доро­го­виз­на хле­ба сра­зу сме­ни­лись такой деше­виз­ной его, какую едва ли мог бы при­не­сти дли­тель­ный мир при бога­тей­шем уро­жае. (45) Затем, когда, после постиг­ше­го нас в Пон­те несча­стья⁴³, о кото­ром я, про­тив сво­его жела­ния, несколь­ко ранее вам напом­нил, наших союз­ни­ков охва­тил страх, когда силы вра­гов и их уве­рен­ность в себе воз­рос­ли, а про­вин­ция не име­ла доста­точ­но надеж­ной защи­ты, вы поте­ря­ли бы Азию⁴⁴, кви­ри­ты, если бы в то гроз­ное вре­мя счаст­ли­вая судь­ба рим­ско­го наро­да, по про­мыс­лу богов, не при­ве­ла Гнея Пом­пея в те стра­ны. Его при­езд сдер­жал пыл Мит­ри­да­та, воз­гор­див­ше­го­ся непри­выч­ной для него победой, и замед­лил дви­же­ние Тиг­ра­на, чьи пол­чи­ща угро­жа­ли Азии. И кто усо­мнит­ся в том, какие подви­ги совер­шит сво­ей доб­ле­стью чело­век, кото­рый уже совер­шил так мно­го сво­им авто­ри­те­том? Кто усо­мнит­ся в лег­ко­сти, с какой он, обла­дая импе­ри­ем и нахо­дясь во гла­ве вой­ска, сохра­нит невреди­мы­ми наших союз­ни­ков и сбе­ре­жет наши пода­ти и нало­ги, когда одно­го его име­ни и мол­вы о нем было доста­точ­но, чтобы их защи­тить?

(XVI, 46) Вот вам еще одно свиде­тель­ство того, сколь боль­шим ува­же­ни­ем поль­зу­ет­ся Гней Пом­пей у вра­гов рим­ско­го наро­да: они, нахо­див­ши­е­ся в таких уда­лен­ных и так дале­ко отсто­я­щих одно от дру­го­го местах, в столь корот­кое вре­мя все сда­лись ему одно­му; послы от сою­за город­ских общин Кри­та, хотя на их ост­ро­ве нахо­дил­ся наш импе­ра­тор с вой­ском⁴⁵, при­еха­ли к Гнею Пом­пею чуть ли не на край све­та и заяви­ли, что все город­ские общи­ны Кри­та хотят сдать­ся имен­но ему. А раз­ве тот же Мит­ри­дат не отпра­вил к тому же Гнею Пом­пею посла в самую Испа­нию? Прав­да, в том чело­ве­ке, кото­ро­го Пом­пей все­гда счи­тал послом, неко­то­рые люди, недо­воль­ные тем, что он был при­слан имен­но к Пом­пею⁴⁶, пред­по­чли видеть не посла, а согляда­тая. Итак, вы уже теперь може­те себе пред­ста­вить, кви­ри­ты, как велик будет его авто­ри­тет, еще воз­рос­ший бла­го­да­ря мно­гим его подви­гам и вашим важ­ным реше­ни­ям, в гла­зах обо­их царей, как велик будет он сре­ди чуже­зем­ных наро­дов.

(47) Мне оста­ет­ся роб­ко и крат­ко — так людям подо­ба­ет гово­рить о мощи богов — упо­мя­нуть об удач­ли­во­сти⁴⁷ Гнея Пом­пея; ведь ее никто не может при­пи­сы­вать себе само­му, но мы можем пом­нить и гово­рить о ней, когда это каса­ет­ся дру­го­го чело­ве­ка. По мое­му убеж­де­нию, Мак­си­му, Мар­цел­лу, Сци­пи­о­ну, Марию⁴⁸ и дру­гим вели­ким импе­ра­то­рам мно­го раз вру­ча­ли импе­рий и вве­ря­ли вой­ска не толь­ко ввиду их доб­ле­сти, но и ввиду их счаст­ли­вой судь­бы. Несо­мнен­но, что неко­то­рым выдаю­щим­ся мужам, ради их высо­ко­го поло­же­ния, ради их сла­вы, ради удач­но­го совер­ше­ния ими важ­ных дел, дей­ст­ви­тель­но было, по про­мыс­лу богов, нис­по­сла­но и осо­бое сча­стье. Но я, гово­ря об удач­ли­во­сти того, о ком сей­час идет речь, выра­жусь осто­рож­но: не ста­ну гово­рить, что судь­ба ему под­власт­на, но поста­ра­юсь пока­зать, что мы пом­ним про­шлое и наде­ем­ся на буду­щее, дабы бес­смерт­ные боги не сочли моих слов ни дер­зост­ны­ми, ни небла­го­дар­ны­ми. (48) Поэто­му не ста­ну гово­рить подроб­но о дея­ни­ях, совер­шен­ных им в Риме и во вре­мя похо­дов, на суше и на море, о сча­стье, кото­рое сопут­ст­во­ва­ло ему, так что не толь­ко все­гда согла­ша­лись с его реше­ни­я­ми сограж­дане, им не толь­ко пови­но­ва­лись союз­ни­ки и поко­ря­лись вра­ги, но и помо­га­ли вет­ры и бури. Ска­жу все в немно­гих сло­вах: не было нико­гда столь бес­стыд­но­го чело­ве­ка, кото­рый бы дерз­нул тай­ком молить бес­смерт­ных богов о нис­по­сла­нии ему столь­ких и таких исклю­чи­тель­ных успе­хов, какие они даро­ва­ли Гнею Пом­пею. Желать и молить, чтобы эта милость богов ему посто­ян­но сопут­ст­во­ва­ла как ради наше­го обще­го бла­га и ради нашей дер­жа­вы, так и ради него само­го — вот что вы долж­ны делать, кви­ри­ты; так вы и посту­па­е­те.

(49) Итак, коль ско­ро вой­на настоль­ко необ­хо­ди­ма, что ее нель­зя остав­лять без вни­ма­ния, настоль­ко труд­на, что веде­ние ее тре­бу­ет вели­чай­шей тща­тель­но­сти, и коль ско­ро вы може­те пору­чить веде­ние ее импе­ра­то­ру, соеди­ня­ю­ще­му в себе выдаю­ще­е­ся зна­ние воен­но­го дела, ред­кост­ную доб­лесть, про­слав­лен­ный авто­ри­тет, исклю­чи­тель­ное сча­стье, ста­не­те ли вы еще сомне­вать­ся, кви­ри­ты, обра­тить ли вам то, что нис­по­сла­но и даро­ва­но вам бес­смерт­ны­ми бога­ми, на бла­го и вели­чие государ­ства? (XVII, 50) Даже если бы Гней Пом­пей в насто­я­щее вре­мя жил в Риме в каче­стве част­но­го лица, все же, ввиду важ­но­го зна­че­ния этой вой­ны, его сле­до­ва­ло бы назна­чить пол­ко­вод­цем и послать в поход; но теперь, когда к дру­гим вели­чай­шим пре­иму­ще­ствам при­со­еди­ня­ет­ся и то бла­го­при­ят­ное обсто­я­тель­ство, что он нахо­дит­ся имен­но там, сам име­ет вой­ско и может немед­лен­но при­нять вой­ска от их нынеш­них началь­ни­ков⁴⁹, — чего мы ждем? Вер­нее, поче­му чело­ве­ку, кото­ро­му мы, под води­тель­ст­вом бес­смерт­ных богов, к вели­чай­ше­му сча­стью для государ­ства, пору­ча­ли веде­ние дру­гих войн, мы не пору­ча­ем веде­ния так­же и этой вой­ны с царя­ми?

(51) Но, ска­жут нам, про­слав­лен­ный и глу­бо­ко пре­дан­ный государ­ству муж, удо­сто­ен­ный вами вели­чай­ших мило­стей, Квинт Катул, а так­же чело­век, обла­даю­щий вели­чай­ши­ми досто­ин­ства­ми, почет­ным поло­же­ни­ем, богат­ст­вом, муже­ст­вом и даро­ва­ни­ем, Квинт Гор­тен­сий, при­дер­жи­ва­ют­ся про­ти­во­по­лож­но­го мне­ния⁵⁰. Их авто­ри­тет во мно­гих слу­ча­ях был очень велик и дол­жен быть велик в ваших гла­зах; я это при­знаю; но в этом деле, хотя вам и извест­ны про­ти­во­по­лож­ные суж­де­ния храб­рей­ших и про­слав­лен­ных мужей, мы все же, оста­вив эти мне­ния в сто­роне, можем узнать исти­ну на осно­ва­нии самих собы­тий и сооб­ра­же­ний разу­ма и тем лег­че, что имен­но эти люди при­зна­ют спра­вед­ли­вость все­го ска­зан­но­го мной ранее — и что вой­на необ­хо­ди­ма, и что она труд­на, и что толь­ко один Гней Пом­пей соче­та­ет в себе все выдаю­щи­е­ся каче­ства. (52) Что же гово­рит Гор­тен­сий? Если надо облечь всей пол­нотой вла­сти одно­го чело­ве­ка, то, по мне­нию Гор­тен­сия, это­го наи­бо­лее досто­ин Пом­пей, но все же пре­до­став­лять всю пол­ноту вла­сти одно­му чело­ве­ку не сле­ду­ет. Уста­ре­ли уже эти речи, отверг­ну­тые дей­ст­ви­тель­но­стью в гораздо боль­шей сте­пе­ни, чем сло­ва­ми. Ведь имен­но ты, Квинт Гор­тен­сий, со всей силой сво­его бога­то­го и ред­кост­но­го даро­ва­ния, убеди­тель­но и крас­но­ре­чи­во воз­ра­жал в сена­те храб­ро­му мужу, Авлу Габи­нию, когда он объ­явил закон о назна­че­нии одно­го импе­ра­то­ра для вой­ны с мор­ски­ми раз­бой­ни­ка­ми, и с это­го само­го места ты весь­ма мно­го­слов­но гово­рил про­тив при­ня­тия это­го зако­на. (53) И что же? Кля­нусь бес­смерт­ны­ми бога­ми, если бы тогда рим­ский народ при­дал тво­е­му авто­ри­те­ту боль­ше зна­че­ния, чем сво­ей соб­ст­вен­ной без­опас­но­сти и сво­им истин­ным инте­ре­сам, раз­ве мы сохра­ня­ли бы и поныне нашу сла­ву и наше вла­ды­че­ство над миром? Или это, по тво­е­му мне­нию, было вла­ды­че­ство — тогда, когда послов рим­ско­го наро­да, его кве­сто­ров и пре­то­ров бра­ли в плен⁵¹, когда ни одна про­вин­ция не мог­ла посы­лать нам хлеб ни част­ным путем, ни офи­ци­аль­но; когда все моря были для нас закры­ты, так что мы уже не мог­ли ездить за море ни по лич­ным, ни по государ­ст­вен­ным делам?

(XVIII, 54) Суще­ст­во­ва­ло ли когда-либо ранее государ­ство, — не гово­рю ни об Афи­нах, неко­гда власт­во­вав­ших на зна­чи­тель­ном про­стран­стве моря, ни о Кар­фа­гене, обла­дав­шем могу­ще­ст­вен­ным фло­том и силь­ном на морях, ни о Родо­се, и поныне сла­вя­щем­ся искус­ст­вом море­пла­ва­ния, — повто­ряю, суще­ст­во­вал ли ранее город или ост­ро­вок, кото­рый был бы так бес­си­лен, что не мог бы защи­тить сам свои гава­ни, зем­ли и неко­то­рую часть стра­ны и побе­ре­жья? Но, кля­нусь Гер­ку­ле­сом, в тече­ние цело­го ряда лет, до изда­ния Габи­ни­е­ва зако­на, тот самый рим­ский народ, чье имя, вплоть до наше­го вре­ме­ни неиз­мен­но счи­та­лось непо­беди­мым на море, утра­тил зна­чи­тель­ную, вер­нее, наи­боль­шую часть не толь­ко сво­их выгод, но и сво­его досто­ин­ства и дер­жа­вы. (55) Мы, чьи пред­ки одер­жа­ли на море победу над царя­ми Антиохом и Пер­се­ем⁵², и во всех мор­ских боях раз­би­ли кар­фа­ге­нян, как они ни были искус­ны и испы­та­ны в мор­ском деле, мы уже не мог­ли поме­рить­ся сила­ми с пира­та­ми. Мы, кто ранее не толь­ко охра­нял без­опас­ность Ита­лии, но, бла­го­да­ря зна­чи­тель­но­сти сво­ей дер­жа­вы, мог пору­чить­ся за бла­го­по­лу­чие всех сво­их союз­ни­ков на самых отда­лен­ных окра­и­нах, — в то вре­мя как ост­ров Делос, лежа­щий так дале­ко от нас в Эгей­ском море, куда из всех стран съез­жа­лись куп­цы с това­ра­ми и гру­за­ми, ост­ров бога­тей­ший, но малень­кий и неза­щи­щен­ный, не знал стра­ха⁵³, — мы были лише­ны досту­па, не гово­рю уже — к про­вин­ци­ям, к мор­ско­му побе­ре­жью Ита­лии и к сво­им гава­ням, нет, даже к Аппи­е­вой доро­ге⁵⁴. И в те вре­ме­на долж­ност­ные лица рим­ско­го наро­да не сты­ди­лись под­ни­мать­ся на это вот воз­вы­ше­ние⁵⁵, кото­рое наши пред­ки оста­ви­ли нам укра­шен­ным остат­ка­ми кораб­лей и добы­чей, взя­той при победе над флота­ми!

(XIX, 56) Что каса­ет­ся тебя, Квинт Гор­тен­сий, и тех, кто тогда разде­лял твое мне­ние, то рим­ский народ не сомне­вал­ся в ваших доб­рых наме­ре­ни­ях; но все же, когда дело каса­лось все­об­ще­го бла­го­по­лу­чия, тот же рим­ский народ пред­по­чел внять голо­су сво­ей скор­би, а не ваше­му сове­ту. И вот, один закон, один муж, один год не толь­ко изба­ви­ли нас от несча­стья и позо­ра, но и вер­ну­ли нам дей­ст­ви­тель­ное вла­ды­че­ство, на суше и на море, над все­ми пле­ме­на­ми и наро­да­ми. (57) Тем более оскор­би­тель­ным — для Габи­ния ли, или для Пом­пея, или для них обо­их, что более соот­вет­ст­ву­ет дей­ст­ви­тель­но­сти, — кажет­ся мне, про­ти­во­дей­ст­вие, кото­рое и поныне ока­зы­ва­ют назна­че­нию Авла Габи­ния лега­том, о чем про­сит и чего тре­бу­ет Гней Пом­пей⁵⁶. Неуже­ли тот, кто об этом про­сит, не досто­ин полу­чить в каче­стве лега­та в столь важ­ной войне избран­но­го им чело­ве­ка, меж­ду тем как дру­гие намест­ни­ки бра­ли с собой в каче­стве лега­тов, кого хоте­ли, для ограб­ле­ния союз­ни­ков и для разо­ре­ния про­вин­ций; или же сам Габи­ний, чей закон послу­жил осно­ва­ни­ем для бла­го­по­лу­чия и досто­ин­ства рим­ско­го наро­да и всех пле­мен, не дол­жен разде­лять сла­вы того импе­ра­то­ра и того вой­ска, кото­рым его разум­ное пред­ло­же­ние дали власть и силу? (58) Ведь Гай Фаль­ци­дий, Квинт Метелл, Квинт Целий Лати­ниенс и Гней Лен­тул, чьи име­на я про­из­но­шу с долж­ным ува­же­ни­ем, после того как были народ­ны­ми три­бу­на­ми, на сле­дую­щий год мог­ли быть лега­та­ми. И толь­ко по отно­ше­нию к одно­му Габи­нию вдруг ока­за­лось необ­хо­ди­мым про­явить стро­гость; а меж­ду тем он во вре­мя той самой вой­ны, кото­рая ведет­ся на осно­ва­нии Габи­ни­е­ва зако­на, при том же самом импе­ра­то­ре и при том вой­ске, кото­рое он сам пред­ло­жил вам сна­рядить, дол­жен был бы быть даже на осо­бом пра­во­вом поло­же­нии. Я наде­юсь, что кон­су­лы доло­жат сена­ту о его назна­че­нии лега­том; но если они ста­нут коле­бать­ся или выис­ки­вать затруд­не­ния, то я сам обя­зу­юсь об этом доло­жить. И ничей враж­деб­ный эдикт не поме­ша­ет мне, име­ю­ще­му опо­ру в вас, отста­и­вать дан­ные вами пра­ва и пре­иму­ще­ства; и я не посчи­та­юсь ни с чем, кро­ме интер­цес­сии, но пола­гаю, что те самые люди, кото­рые нам ею угро­жа­ют, еще и еще раз поду­ма­ют, мож­но ли к ней при­бег­нуть⁵⁷. По мое­му мне­нию, кви­ри­ты, в лето­пи­сях вой­ны с мор­ски­ми раз­бой­ни­ка­ми толь­ко одно имя — Авла Габи­ния достой­но сто­ять рядом с име­нем Гнея Пом­пея, так как имен­но Габи­ний, на осно­ва­нии подан­ных вами голо­сов, пору­чил веде­ние этой вой­ны одно­му чело­ве­ку, а Пом­пей, при­няв это пору­че­ние, успеш­но его выпол­нил.

(XX, 59) Мне, по-види­мо­му, сле­ду­ет ска­зать еще несколь­ко слов о важ­ном заяв­ле­нии Квин­та Кату­ла. Когда он спро­сил вас, кто будет вашей надеж­дой, если с Гне­ем Пом­пе­ем, кото­ро­му вы вве­ря­е­те всю пол­ноту вла­сти, что-нибудь слу­чит­ся, он был щед­ро воз­на­граж­ден за свою доб­лесть и досто­ин­ство вашим почти еди­но­глас­ным отве­том, что тогда вы воз­ло­жи­те все свои надеж­ды имен­но на него. И в самом деле, досто­ин­ства это­го мужа столь вели­ки, что любую зада­чу, как бы труд­на и слож­на она ни была, он может разум­но решить, бес­ко­рыст­но выпол­нить и доб­лест­но завер­шить. Но имен­но в одном я с ним совсем не согла­сен: чем менее надеж­на и чем менее про­дол­жи­тель­на жизнь чело­ве­ка, тем более сле­ду­ет государ­ству, пока бес­смерт­ные боги это доз­во­ля­ют, извле­кать поль­зу из дея­тель­но­сти доб­лест­но­го и выдаю­ще­го­ся мужа, пока он жив. (60) Но, гово­рит Катул, не сле­ду­ет посту­пать вопре­ки при­ме­рам и заве­там пред­ков. Не ста­ну здесь гово­рить, что пред­ки наши во вре­ме­на мира все­гда руко­вод­ст­во­ва­лись обы­ча­ем, а во вре­ме­на вой­ны — поль­зой государ­ства и все­гда при­бе­га­ли к новым мерам, если это­го тре­бо­ва­ли новые обсто­я­тель­ства; не ста­ну гово­рить, что две вели­чай­ших вой­ны, пуни­че­ская и испан­ская, были закон­че­ны одним импе­ра­то­ром и что два самых могу­ще­ст­вен­ных горо­да, более, чем все дру­гие, угро­жав­шие нашей дер­жа­ве, Кар­фа­ген и Нуман­ция, были раз­ру­ше­ны все тем же Сци­пи­о­ном; не ста­ну упо­ми­нать о недав­них реше­ни­ях ваших и ваших отцов, в силу кото­рых все надеж­ды нашей дер­жа­вы были воз­ло­же­ны на одно­го Гая Мария, так что один и тот же чело­век вел вой­ну и с Югур­той, и с ким­вра­ми, и с тев­то­на­ми. Что же каса­ет­ся само­го Гнея Пом­пея, ради кото­ро­го Квинт Катул не хочет допус­кать нов­шеств, то вспом­ни­те, как мно­го было при­ня­то необыч­ных реше­ний имен­но насчет него и при­том с пол­но­го согла­сия Квин­та Кату­ла.

(XXI, 61) Воз­мож­но ли что-нибудь более необыч­ное, чем слу­чай, когда в тяж­кое для государ­ства вре­мя юно­ша, явля­ю­щий­ся част­ным лицом, наби­ра­ет вой­ско? Он его набрал. Над ним началь­ст­ву­ет? Он началь­ст­во­вал. С боль­шим успе­хом ведет вой­ну как пол­ко­во­дец? Он это сде­лал. Что может быть более необыч­ным, чем пре­до­став­ле­ние импе­рия и вой­ска очень моло­до­му чело­ве­ку, воз­раст кото­ро­го еще дале­ко не доста­то­чен для зва­ния сена­то­ра, чем пре­до­став­ле­ние ему пол­но­мо­чий в Сици­лии и Афри­ке и пору­че­ние вести воен­ные дей­ст­вия в этой про­вин­ции?⁵⁸ Он был в этих про­вин­ци­ях и про­явил ред­кост­ное бес­ко­ры­стие, стро­гость и доб­лесть; в Афри­ке он завер­шил труд­ней­шую вой­ну и при­вел оттуда победо­нос­ное вой­ско⁵⁹. Слы­ха­ли ли вы когда-нибудь о чем-либо более необыч­ном, чем три­умф рим­ско­го всад­ни­ка? Меж­ду тем рим­ский народ не толь­ко видел его сво­и­ми гла­за­ми, но даже с все­об­щим вос­тор­гом посе­тил и при­вет­ст­во­вал его⁶⁰. (62) Что боль­ше рас­хо­дит­ся с обще­при­ня­тым обы­ча­ем, чем — при нали­чии двух храб­рей­ших и про­слав­лен­ных кон­су­лов — выезд рим­ско­го всад­ни­ка на труд­ней­шую и опас­ней­шую вой­ну в каче­стве про­кон­су­ла?⁶¹ Он выехал. И когда неко­то­рые сена­то­ры нахо­ди­ли неудоб­ным посы­лать част­ное лицо в каче­стве про­кон­су­ла, Луций Филипп⁶², гово­рят, ска­зал что он, в силу сво­его пред­ло­же­ния, отправ­ля­ет его не «вме­сто кон­су­ла», а «вме­сто кон­су­лов». Надеж­да, кото­рую воз­ла­га­ли на его успе­хи как государ­ст­вен­но­го дея­те­ля, была так вели­ка, что обя­зан­но­сти кон­су­лов вве­ря­лись доб­ле­сти одно­го юно­ши. Что может быть столь исклю­чи­тель­ным, как — по пред­ва­ри­тель­ном осво­бож­де­нии его от дей­ст­вия зако­нов — избра­ние его кон­су­лом до того сро­ка, когда ему будет доз­во­ле­но зако­на­ми занять какую-либо дру­гую государ­ст­вен­ную долж­ность?⁶³ Что может быть более неве­ро­ят­ным, чем пре­до­став­лен­ный рим­ско­му всад­ни­ку поста­нов­ле­ни­ем сена­та вто­рой три­умф? Все необыч­ные поста­нов­ле­ния, с неза­па­мят­ных вре­мен при­ня­тые о ком бы то ни было, не так мно­го­чис­лен­ны, как те, кото­рые, на наших гла­зах, были при­ня­ты об одном толь­ко Гнее Пом­пее. (63) Меж­ду тем все эти столь высо­кие и столь необыч­ные поче­сти, ока­зан­ные все тому же Пом­пею, исхо­ди­ли от Квин­та Кату­ла и от дру­гих вид­ней­ших людей, при­над­ле­жав­ших к тому же сена­тор­ско­му сосло­вию.

(XXII) Поэто­му пусть они поду­ма­ют, не ока­жет­ся ли крайне неспра­вед­ли­вым и недо­пу­сти­мым то, что их пред­ло­же­ния об ока­за­нии поче­та Гнею Пом­пею вами все­гда одоб­ря­лись⁶⁴, а, напро­тив, ваше суж­де­ние об этом чело­ве­ке и реше­ние рим­ско­го наро­да встре­ча­ют их неодоб­ре­ние — тем более, что рим­ский народ, в осу­щест­вле­ние сво­его пра­ва, теперь может отста­и­вать свое суж­де­ние об этом чело­ве­ке даже напе­ре­кор всем, кто с ним не согла­сен, так как, несмот­ря на воз­ра­же­ния этих же самых людей, вы в свое вре­мя избра­ли из всех имен­но одно­го Пом­пея, чтобы пору­чить ему веде­ние вой­ны про­тив пира­тов. (64) Если вы, при­ни­мая это реше­ние, посту­пи­ли опро­мет­чи­во и не поду­ма­ли о поль­зе государ­ства, то их стрем­ле­ние управ­лять вашей волей вполне закон­но; но если вы тогда поза­бо­ти­лись о государ­стве луч­ше, чем они, если вы сво­и­ми соб­ст­вен­ны­ми уси­ли­я­ми, несмот­ря на сопро­тив­ле­ние с их сто­ро­ны, даро­ва­ли нашей дер­жа­ве досто­ин­ство, а все­му миру спа­се­ние, то пусть эти ваши руко­во­ди­те­ли, нако­нец, при­зна­ют обя­за­тель­ным и для себя, и для дру­гих пови­но­вать­ся воле все­го рим­ско­го наро­да.

Поми­мо все­го про­че­го, эта вой­на про­тив царей, про­ис­хо­дя­щая в Азии, тре­бу­ет не одной толь­ко воин­ской доб­ле­сти, кото­рой Гней Пом­пей обла­да­ет в исклю­чи­тель­ной сте­пе­ни, но и мно­гих дру­гих выдаю­щих­ся душев­ных качеств. Нелег­ко наше­му импе­ра­то­ру, нахо­дясь в Азии⁶⁵, Кили­кии, Сирии и в более отда­лен­ных цар­ствах, не помыш­лять ни о чем дру­гом, как толь­ко о вра­ге и толь­ко о сво­ей сла­ве. Ведь даже если нахо­дят­ся люди, воз­держ­ные, совест­ли­вые и уме­ю­щие вла­деть собой, все же никто не счи­та­ет их таки­ми ввиду нали­чия огром­но­го чис­ла людей алч­ных. (65) Труд­но выра­зить сло­ва­ми, кви­ри­ты, как чуже­зем­ные наро­ды нена­видят нас за рас­пу­щен­ность и неспра­вед­ли­вость тех людей, кото­рых мы в тече­ние послед­не­го вре­ме­ни к ним посы­ла­ли обле­чен­ны­ми импе­ри­ем. Как вы дума­е­те, остал­ся ли в тех кра­ях хотя бы один храм, к кото­ро­му наши долж­ност­ные лица отнес­лись бы с долж­ным ува­же­ни­ем, как к свя­ти­ли­щу, хотя бы один город, кото­рый они при­зна­ли бы непри­кос­но­вен­ным, хотя бы один дом, доста­точ­но креп­ко запер­тый и защи­щен­ный? Они уже выис­ки­ва­ют бога­тые и бла­го­ден­ст­ву­ю­щие горо­да, чтобы объ­явить им вой­ну под любым пред­ло­гом, лишь бы полу­чить воз­мож­ность раз­гра­бить их. (66) Я бы охот­но при всех обсудил этот вопрос с Квин­том Кату­лом и Квин­том Гор­тен­си­ем, выдаю­щи­ми­ся и про­слав­лен­ны­ми мужа­ми, ведь они зна­ют раны наших союз­ни­ков, видят их несча­стья, их жало­бы слы­шат. Как вы дума­е­те, зачем вы посы­ла­е­те вой­ска — в защи­ту ли союз­ни­ков и про­тив вра­гов, или же, под пред­ло­гом вой­ны с вра­га­ми, про­тив наших союз­ни­ков и дру­зей? Най­дет­ся ли теперь в Азии хоть один город, кото­рый мог бы удо­вле­тво­рить при­хо­ти и при­тя­за­ния, не гово­рю уже — импе­ра­то­ра или лега­та, но даже одно­го воен­но­го три­бу­на?⁶⁶

(XXIII) Итак, даже если у вас есть на при­ме­те чело­век, кото­ро­го вы счи­та­е­те спо­соб­ным победить вой­ска царей, всту­пив с ними в сра­же­ние, он все же не ока­жет­ся под­хо­дя­щим для веде­ния этой вой­ны с царя­ми в Азии, если толь­ко он не в силах удер­жать свои руки, гла­за и душу от пося­га­тельств на иму­ще­ство наших союз­ни­ков, на их жен и детей, на убран­ство их хра­мов и горо­дов, на золо­то и сокро­ви­ща царей. (67) Как вы дума­е­те, — есть ли сре­ди зами­рен­ных горо­дов хотя бы один, кото­рый остал­ся бы бога­тым?⁶⁷ Есть ли сре­ди бога­тых хотя бы один, кото­рый этим людям казал­ся бы зами­рен­ным? При­бреж­ные горо­да, кви­ри­ты, про­си­ли о назна­че­нии Гнея Пом­пея не ввиду одной толь­ко его воен­ной сла­вы, но и ввиду его воз­держ­но­сти. Ведь они виде­ли, как наши пре­то­ры, за ред­ки­ми исклю­че­ни­я­ми, из года в год обо­га­ща­лись за счет денег, собран­ных на государ­ст­вен­ные нуж­ды, меж­ду тем как их так назы­вае­мые флоты, посто­ян­но тер­пя пора­же­ния, при­но­си­ли нам один толь­ко позор⁶⁸. А ныне? Эти про­тив­ни­ки пере­да­чи всей пол­ноты вла­сти одно­му чело­ве­ку буд­то бы не зна­ют, какой жад­но­стью охва­че­ны люди, выез­жаю­щие в про­вин­ции, какие они для это­го дела­ют затра­ты, какие заклю­ча­ют усло­вия. Как буд­то мы не видим, что Гнея Пом­пея воз­нес­ли столь высо­ко не толь­ко его соб­ст­вен­ные доб­ле­сти, но и чужие поро­ки. (68) Поэто­му вы може­те без вся­ких сомне­ний дове­рить всю пол­ноту вла­сти Пом­пею, на про­тя­же­нии столь­ких лет ока­зав­ше­му­ся един­ст­вен­ным чело­ве­ком, чье при­бы­тие во гла­ве вой­ска в горо­да наших союз­ни­ков при­но­сит им радость.

Но если вы счи­та­е­те нуж­ным, кви­ри­ты, чтобы я под­кре­пил это пред­ло­же­ние мне­ни­ем авто­ри­тет­ных людей, то я ука­жу вам на чело­ве­ка, опыт­ней­ше­го в вой­нах вся­ко­го рода и важ­ней­ших государ­ст­вен­ных делах, — на Пуб­лия Сер­ви­лия; подви­га­ми сво­и­ми на суше и на море он заслу­жил, чтобы вы, обсуж­дая вопрос о войне, при­зна­ли его мне­ние самым вес­ким из всех. Ука­жу на Гая Кури­о­на, удо­сто­ен­но­го вами выс­ших мило­стей, совер­шив­ше­го слав­ней­шие подви­ги и в выс­шей сте­пе­ни ода­рен­но­го и разум­но­го⁶⁹; ука­жу на Гнея Лен­ту­ла, кото­ро­го вы, удо­сто­ив его выс­ших долж­но­стей, при­зна­ли чело­ве­ком исклю­чи­тель­ной муд­ро­сти и стро­гих пра­вил⁷⁰. Ука­жу на Гая Кас­сия, отли­чаю­ще­го­ся ред­кост­ной непод­куп­но­стью, искрен­но­стью и непо­ко­ле­би­мо­стью⁷¹. Смот­ри­те, как спо­кой­но мы, осно­вы­ва­ясь на их суж­де­ни­ях, можем отве­чать на речи людей, не соглас­ных с нами.

(XXIV, 69) При этих обсто­я­тель­ствах, Гай Мани­лий, я преж­де все­го хва­лю и пол­но­стью под­дер­жи­ваю вне­сен­ный тобой закон, твое реше­ние и твое суж­де­ние; затем я при­зы­ваю тебя остать­ся, с одоб­ре­ния рим­ско­го наро­да, вер­ным сво­е­му мне­нию и не стра­шить­ся ни наси­лия, ни угроз с чьей бы то ни было сто­ро­ны. Во-пер­вых, ты, мне дума­ет­ся, доста­точ­но храбр и непо­ко­ле­бим; во-вто­рых, при виде такой огром­ной тол­пы, кото­рая здесь, как мы видим, сно­ва с таким вос­тор­гом наде­ля­ет пол­но­мо­чи­я­ми того же само­го чело­ве­ка, раз­ве мы можем сомне­вать­ся в право­те сво­его дела и в сво­ем конеч­ном успе­хе? Сам же я обе­щаю и обя­зу­юсь перед тобой и перед рим­ским наро­дом посвя­тить свер­ше­нию это­го дела все свое усер­дие, ум, трудо­лю­бие, даро­ва­ние, все то вли­я­ние, каким я поль­зу­юсь бла­го­да­ря мило­сти рим­ско­го наро­да, то есть бла­го­да­ря сво­ей пре­тор­ской вла­сти, а так­же сво­е­му лич­но­му авто­ри­те­ту, чест­но­сти и стой­ко­сти. (70) И я при­зы­ваю в свиде­те­ли всех богов и в осо­бен­но­сти тех, кото­рые явля­ют­ся покро­ви­те­ля­ми это­го свя­щен­но­го места⁷² и видят все помыс­лы всех государ­ст­вен­ных мужей; делаю это не по чьей-либо прось­бе, не с целью при­об­ре­сти сво­им уча­сти­ем в этом деле рас­по­ло­же­ние Гнея Пом­пея, не из жела­ния най­ти в чьем-либо мощ­ном вли­я­нии защи­ту от воз­мож­ных опас­но­стей и помощь при соис­ка­нии почет­ных долж­но­стей, так как опас­но­сти я — насколь­ко чело­век может за себя ручать­ся — лег­ко избег­ну сво­им бес­ко­ры­сти­ем; поче­стей же я достиг­ну не бла­го­да­ря одно­му чело­ве­ку, не выступ­ле­ни­я­ми с это­го места, а, при вашем бла­го­во­ле­нии, все тем же сво­им неуто­ми­мым трудо­лю­би­ем.

(71) Итак, все взя­тое мной на себя в этом деле, кви­ри­ты, было взя­то — я твер­до заяв­ляю об этом — ради бла­га государ­ства, и я настоль­ко далек от стрем­ле­ния при­об­ре­сти чье-либо рас­по­ло­же­ние, что даже навлек на себя — я это пони­маю — и явное и тай­ное недоб­ро­же­ла­тель­ство мно­гих людей и при­том без насто­я­тель­ной необ­хо­ди­мо­сти для себя лич­но, но не без поль­зы для вас. Одна­ко я, будучи вами удо­сто­ен почет­ной долж­но­сти и полу­чив от вас, кви­ри­ты, такие зна­чи­тель­ные мило­сти, решил, что вашу волю, досто­ин­ство государ­ства и бла­го­по­лу­чие про­вин­ций и союз­ни­ков мне сле­ду­ет ста­вить выше, чем все свои лич­ные выго­ды и рас­че­ты.