Наука любви

Книга II

Публий Овидий Назон. Собрание сочинений. Том 1. СПб., Биографический институт «Студиа Биографика», 1994.
Перевод и комментарий М. Л. Гаспарова.
Processum a Sergio Olore.

Грянь­те: «Ио, Пеан!» «Ио, Пеан!» — воз­гла­си­те!
Бьет­ся добы­ча в сети, кон­чен охот­ни­чий труд.
Ныне влюб­лен­ный, ликуя, сти­хи мои метит награ­дой
Выше Гоме­ро­вых пальм и Геси­о­до­вых пальм.
5 Так рас­пус­кал пару­са похи­ти­тель и гость, сын При­а­ма,
От копье­нос­ных Амикл в дом свой жену уво­зя;
Так и тебя, Гип­по­да­мия, вез в колес­ни­це побед­ной
Тот, кто при­мчал­ся к тебе в беге замор­ских колес.
Но не спе­ши так, юнец; ты выплыл в откры­тое море,
10 Вол­ны пле­щут кру­гом, берег желан­ный далек.
Если по сло­ву сти­ха мое­го и достиг ты люби­мой —
Я научил овла­деть, я научу сохра­нить.
Заво­е­вать и обо­ро­нить — оди­на­ко­во важ­но:
Слу­чай помо­жет в одном, толь­ко нау­ка — в дру­гом.
15 Так не оставь­те меня, Кипри­да и отрок Кипри­ды,
Ты не оставь, Эра­то, тез­ка кото­рой — Любовь!
Долг мой велик: поведать о том, каким ухищ­ре­ньем
Будет удер­жан Амур, мча­щий­ся по миру бог.
Легок Аму­ра полет, два кры­ла у него за пле­ча­ми,
20 Труд­но наки­нуть на них сдер­жан­ной меры узду.
Гостю когда-то Минос замкнул все пути для ухо­да —
Гость на пер­на­тых кры­лах по небу путь прото­рил.
Был уже скрыт в тай­ни­ке зача­тый мате­рью в блуде
Бык-полу­че­ло­век и чело­век-полу­бык,
25 И про­из­нес стро­и­тель Дедал: «Минос-спра­вед­ли­вец!
Пле­ну конец поло­жи: прах мой отчизне вер­ни!
Пусть я не мог, гони­мый судь­бой, не знаю­щей прав­ды,
Жить в роди­мой зем­ле, — в ней я хочу уме­реть.
Если не жаль ста­ри­ка — доз­воль воз­вра­тить­ся ребен­ку.
30 Если ребен­ка не жаль — то поща­ди ста­ри­ка».
Так он твер­дил, и дол­го твер­дил, но тщет­ны­ми были
Речи — плен­ни­ку царь выхо­да в путь не давал.
Это поняв, про­мол­вил Дедал: «Теперь-то, уме­лец,
Вре­мя тебе пока­зать, в чем даро­ва­нье твое.
35 Пусть и море, пусть и суша покор­ны Мино­су,
Пусть ни зем­ля, ни вода нам не откро­ют пути, —
Небо оста­лось для нас — риск­нем на небес­ные тро­пы!
Выш­ний Юпи­тер, про­сти мне дерз­но­ве­нье мое:
Я не хочу пося­гать на звезд­ные божьи пре­сто­лы —
40 Нет нам из раб­ства пути, кро­ме пути в небе­сах!
Еже­ли Стикс доз­во­лит исход — поплы­вем и по Стик­су!
Новый пишу я закон смерт­ной при­ро­де моей».
Часто беда изощ­ря­ет умы. Воз­мож­но ли верить,
Чтобы шаг­нул чело­век ввысь по воздуш­ной тро­пе?
45 Вот он перо за пером сла­га­ет в небес­ные вес­ла,
Тон­ки­ми нитя­ми льна вяжет одно к одно­му;
Жар­ко рас­топ­лен­ный воск кре­пит осно­ва­ния перьев;
Вот уж под­хо­дит к кон­цу ново­из­мыш­лен­ный труд.
Маль­чик весе­лый меж тем и пером забав­лял­ся, и вос­ком,
50 Сам не зная, что в них — снасть для маль­чи­ше­ских плеч.
«Это, — мол­вил отец, — кораб­ли для наше­го бег­ства,
Это един­ст­вен­ный путь к воле и отчей зем­ле.
Всюду — запо­ры Мино­са, сво­бо­ден лишь воздух небес­ный;
Мчись по сво­бод­но­му ввысь, воздух поле­том про­рви!
55 Пусть, одна­ко, тебя не вле­чет ни тегей­ская дева,
Ни Воло­пас, ни его спут­ник с мечом — Ори­он:
Толь­ко за мною одним устре­мись на полу­чен­ных кры­льях —
Я — впе­ре­ди, ты — вослед: в этом — спа­се­нье твое!
Если эфир­ный поток воз­не­сет нас к недаль­не­му солн­цу —
60 Знай, не выне­сет воск сол­неч­ных жар­ких лучей;
Если же кры­лья у нас запле­щут над самой вол­ною —
То махо­вое перо взмокнет от вла­ги мор­ской.
Посе­редине дер­жись! Лишь бой­ся недоб­ро­го вет­ра —
Пусть лишь попу­т­ный порыв дует в твои пару­са».
65 Эти сло­ва гово­ря, он ладит на маль­чи­ка кры­лья,
Новым дви­же­ни­ям плеч учит, как пти­ца птен­ца;
Сам на свое наде­ва­ет пле­чо руко­дель­ные сна­сти
И в неиз­ведан­ный путь телом паря­щим плы­вет.
Срок поле­та настал. Отец целу­ет­ся с сыном,
70 Не высы­ха­ет поток слез на отцов­ских щеках.
Холм был пони­же горы, но повы­ше глад­кой рав­ни­ны —
Здесь для двух бег­ле­цов горест­ный путь начал­ся.
Кры­лья­ми дви­жет Дедал, ози­ра­ясь на кры­лья Ика­ра,
И не сби­ва­ясь с пути, пра­вит и пра­вит полет.
75 Раду­ет двух бег­ле­цов новиз­на, раз­ве­ва­ют­ся стра­хи,
Мчит­ся отваж­ный Икар, силь­ным кры­лом шеве­ля.
Видит летя­щих рыбак у воды с дро­жа­щей удою,
Видит, и зыб­кую трость в стра­хе роня­ет рука.
Нак­сос, и Парос, и Делос, любез­ный кла­рос­ско­му богу,
80 Мину­ли; с левой от них Самос про­шел сто­ро­ны,
С пра­вой вид­нел­ся Лебинт и рыб­ная Асти­па­лея
И поды­мал­ся из вод ост­ров Калим­ны лес­ной.
Вдруг юнец, по пыл­ко­сти лет опро­мет­чи­вый ран­них,
Выше напра­вил тро­пу, долу оста­вил отца;
85 Скре­пы рас­сла­би­лись, воск рас­тек­ся от ближ­не­го солн­ца,
Вет­ра не может пой­мать взмах тороп­ли­вой руки;
В ужа­се он с высоты глядит в про­стор­ное море,
В серд­це — тре­пет­ный страх, ночь наплы­ла на гла­за,
Тает воск, бьет юнец бес­кры­лы­ми воздух рука­ми,
90 Чув­ст­ву­ет смерт­ную дрожь, не в чем опо­ру най­ти.
Рушит­ся он, кри­ча: «Отец! Отец! Поги­баю!» —
И захлест­ну­лись сло­ва тем­но-зеле­ной вол­ной.
А зло­по­луч­ный отец (уже не отец!), вос­кли­цая:
«Где ты, сын мой Икар? Где, под какой ты звездой?
95 Где ты, Икар?» — вдруг видит в воде плы­ву­щие перья…
Кости укры­ла зем­ля, имя оста­лось волне.
Если Минос не сумел удер­жать чело­ве­че­ских кры­льев,
Мне ли пытать­ся унять бога кры­ла­то­го взлет?
Но оши­ба­ет­ся тот, кто спе­шит к гемо­ний­ским закля­тьям
100 И с жере­бя­чье­го лба тон­кий сни­ма­ет нарост, —
Чтоб уце­ле­ла любовь, не помо­гут Меде­и­ны тра­вы,
Ни заго­вор­ный напев ведо­мых мар­сам сло­вес.
Если бы толь­ко любовь мог­ли убе­речь закли­на­нья, —
Был бы с Цир­це­ей — Улисс и с Фаси­ан­кой — Ясон.
105 Да и деви­цам не впрок наво­дя­щие блед­ность напит­ки:
В души несут они вред и помра­ча­ют умы.

Прочь, нече­сти­вые, прочь! Будь любез­ным, и будешь люби­мым.
Чтобы любовь заслу­жить, мало одной кра­соты.
Будь ты хоть сам Нирей, люби­мец было­го Гоме­ра,
110 Или неж­ней­ший на вид Гилас, добы­ча наяд,
Чтобы любовь гос­по­жи сохра­нить и ее не лишить­ся,
Ты при­ло­жи к кра­со­те малую долю ума.
Ведь кра­сота — нена­деж­ная вещь, убы­ва­ет с года­ми:
Чем про­тя­жен­ней она, тем ее сила сла­бей.
115 Веч­но цве­сти не дано цве­там длин­но­ле­пест­ных лилий;
Роза, осы­пав кра­су, сохнет, шипа­ми тор­ча.
Так и в тво­их воло­сах забе­ле­ют, кра­са­вец, седи­ны,
Так и тебе на лицо борозды лягут мор­щин.
Дух один дол­го­ве­чен, — да будет тебе он опо­рой!
120 Он — досто­я­нье твое до погре­баль­ных кост­ров.
Не забы­вай и о том, что для вся­кой души бла­готвор­но
Зна­ние двух язы­ков и бла­го­род­ных наук.
Не был кра­си­вым Улисс, а был он крас­но­ре­чи­вым —
И вос­пы­ла­ли к нему стра­стью боги­ни морей.
125 Ах, сколь­ко раз, сколь­ко раз о поспеш­ном гру­сти­ла Калип­со,
И гово­ри­ла, что нет в море доро­ги греб­цу,
Как она вновь и вновь вопро­ша­ла о гибе­ли Трои,
Чтобы на раз­ный он лад все гово­рил об одном!
На бере­гу сто­я­ли они, и сно­ва Калип­со
130 Об одри­сий­ском вожде свой начи­на­ла рас­спрос.
Лег­ким пру­том Улисс (был прут в руке у героя)
Все, о чем гово­рил, изо­бра­жал на пес­ке.
«Вот, — гово­рил он, — сте­на» (рисуя тро­ян­ские сте­ны),
«Вот река Симо­ент, вот и палат­ка моя;
135 Вот и луг, (нари­со­ван и луг), обаг­рен­ный Доло­ном
В ночь, когда поже­лал он гемо­ний­ских коней;
Ну, а там сто­я­ли шат­ры сито­ний­ско­го Реса,
Там я про­брал­ся в ночи, плен­ных коней уво­дя».
Так он чер­тил и чер­тил, как вдруг вол­на, раз­ли­ва­ясь,
140 Вмиг сти­ра­ла с пес­ка Трою, шат­ры и царя.
И гово­ри­ла боги­ня: «Ты видишь, как смы­ла пучи­на
Столь­ко вели­ких имен, — ей ли дове­ришь ты плот?»
Не воз­ла­гай же надежд на кра­су нена­деж­но­го тела —
Как бы ты ни был кра­сив, что-то имей за душой.

145

Луч­ше все­го при­вле­ка­ет серд­ца обхо­ди­тель­ность в людях, —
Гру­бость, наобо­рот, сеет враж­ду и вой­ну.
Яст­ре­ба мы нена­видим за клюв его дерз­кий и коготь,
И нена­видим вол­ков, хищ­ни­ков роб­ких овец;
Но без­опас­но от нас крот­ких ласто­чек быст­рое пле­мя
150 И хао­ний­ский летун, башен высо­ких жилец.
Прочь, зло­языч­ная брань, исчез­ни, вред­ная ссо­ра!
Слад­кие толь­ко сло­ва милую нежат любовь.
Жен мужья и жены мужей пусть ссо­ра­ми гонят,
Слов­но меж ними в суде длит­ся некон­че­ный спор.
155 Это — супру­же­ства часть, в закон­ном при­да­ное бра­ке,
А меж любов­ни­ков речь лас­ко­ва будь и мила.
Вам не закон при­ка­зал сой­тись к еди­но­му ложу —
Силу зако­на иметь будет над вами Любовь.
Пусть, к при­ят­ным сло­вам скло­ня­ясь польщен­ной душою,
160 Будет подру­га все­гда рада увидеть тебя!
Тех, кто богат, я люб­ви не учу — на что им нау­ка?
Еже­ли есть, что дарить, — им мой урок ни к чему.
Тот без нау­ки умен, кто может на вся­кую прось­бу
«Вот тебе, мол­вить, и вот!» — с ним мне тягать­ся нев­мочь.
165 Бед­ным был я, любя, для бед­ных стал я поэтом;
Нече­го было дарить — празд­ное сло­во дарил.
Бед­ный робок в люб­ви, боит­ся недоб­ро­го сло­ва,
Бед­ный такое сне­сет, что не стер­петь бога­чу.
Пом­ню, одна­жды, вспы­лив, повредил я при­чес­ку подру­ги —
170 Сколь­ких мне дней люб­ви сто­и­ла эта гро­за!
Я ей рубаш­ку не рвал, а она уве­ря­ет, что рвал я, —
Мне же при­шлось на свои новую ей поку­пать.
Умные уче­ни­ки! Не сле­дуй­те нашим ошиб­кам!
Пусть мой убы­точ­ный грех слу­жит уро­ком для вас.
175 Схват­ки — на долю пар­фян, а учти­вым подру­гам неси­те
Лас­ки, шут­ку и мир — все, что пита­ет любовь.
Если подру­га в ответ на любовь непри­вет­ли­ва будет —
Будь тер­пе­лив и кре­пись: жди, и смяг­чит­ся она.
Вет­ку нагни, и нагнет­ся она, если гнуть тер­пе­ли­во;
180 Если же с силой нажать, то пере­ло­мит­ся сук.
Будь тер­пе­лив, по тече­нью плы­ви через вся­кую реку,
Ибо пустой это труд — про­тив тече­ния плыть;
Будь тер­пе­лив, и ты усми­ришь и тиг­ри­цу и льви­цу,
И непо­вад­ли­вый бык шею нагнет под ярмо.
185 Кто непри­ступ­нее был Ата­лан­ты, охот­ни­цы гор­ной?
Но и ее полу­чил силь­ный заслу­гою муж.
Часто Мила­ни­он под сенью дуб­рав­ных дере­вьев
Пла­кал о доле сво­ей, о непо­кор­ной люб­ви;
Часто по сло­ву ее тас­кал он охот­ни­чьи сети,
190 Хажи­вал на каба­нов с пикою напе­ре­вес,
Раны зна­вал он тугой тети­вы Гиле­е­ва лука —
Но уязв­ля­ла его глуб­же иная стре­ла.
Я не гоню тебя сле­дом за ним по рощам Мена­ла,
Можешь сетей не тас­кать, можешь не тро­гать копья,
195 Можешь не под­став­лять свою грудь стре­ми­тель­ным стре­лам —
Про­ще и лег­че завет скром­ной нау­ки моей!
Я гово­рю: будь уступ­чив! Уступ­ки при­но­сят победу.
Все, что при­дет ей на ум, выпол­ни, слов­но актер!
Ска­жет «нет» — ска­жешь «нет»; ска­жет «да» — ска­жешь «да»: пови­нуй­ся!
200 Будет хва­лить — похва­ли; будет бра­нить — побра­ни;
Будет сме­ять­ся — засмей­ся и ты; про­сле­зит­ся — рас­плачь­ся;
Пусть она будет указ всем выра­же­ньям лица!
Если захо­чет играть, бро­сая квад­рат­ные кости, —
Хуже ста­рай­ся играть, боль­ше ста­рай­ся пла­тить.
205 Еже­ли в длин­ные кости игра — то же самое делай:
Чаще выбра­сы­вай «псов», ей усту­пая игру.
Если, в «раз­бой­ни­ки» сев, ты дви­нешь по линии шаш­ку, —
Пусть поско­рей твой боец сгинет в стек­лян­ном бою.
Сам дер­жи над сво­ей гос­по­жой раз­вер­ну­тый зон­тик,
210 Сам рас­чи­щай для нее путь в мно­го­люд­ной тол­пе.
Если в точе­ных носил­ках она — при­двинь ей ска­мей­ку,
И не сты­дись у нее нож­ку обуть и разуть;
Еже­ли холод­но ей — поза­будь, что и сам ты иззяб­нул,
И на холод­ной груди руч­ку замерз­шую грей.
215 Нет позо­ра и в том (отра­да ведь пуще позо­ра!),
Чтобы сво­ею рукой зер­каль­це ей под­но­сить.
Тот, кому маче­ха дать по пле­чу не мог­ла супо­ста­та,
Тот, кто небо носил, тот, кто на небо взо­шел,
Меж ионий­ских девиц сидел над рабо­чей кор­зин­кой
220 И, гово­рят, не сты­дясь прял ионий­скую шерсть.
Если тиринф­ский герой поко­рял­ся при­ка­зу цари­цы —
Ты ль не возь­мешь­ся сне­сти то, что сно­сил Гер­ку­лес?
Коли при­ка­жет тебе гос­по­жа явить­ся на пло­щадь —
Рань­ше сро­ка пред­стань, самым послед­ним уйди.
225 Если велит бежать по делам — беги, не замед­ли,
Чтоб ника­кая тол­па не задер­жа­ла тебя.
Ночью ли с пира домой соби­ра­ясь, раба себе кликнет, —
Будь ей вме­сто раба, пер­вым являй­ся на зов.
Шлет ли, уехав, пись­мо «При­ез­жай!» — поез­жай и не меш­кай;
230 Не на чем ехать — беги: лени Амур не про­стит.
И да не будут поме­хой тебе ни сне­га на доро­гах,
Ни в нестер­пи­мые дни дыша­щий жаж­дою Пес.

Воин­ской служ­бе подоб­на любовь. Отой­ди­те, ленив­цы!
Тем, кто робок и вял, эти зна­ме­на нев­мочь.
235 Бур­ная ночь, дорож­ная даль, жесто­кая мука,
Тяготы все, все труды собра­ны в стане люб­ви.
Будешь бре­сти под дождем, из небес­ной стру­я­щим­ся тучи,
Будешь, иззяб­ший, дре­мать, лежа на голой зем­ле.
Если рож­ден­ный на Дело­се бог, Адме­то­во ста­до
240 Пас­ший, ютил­ся порой под шала­шом пас­ту­ха, —
Ты ли не при­мешь того, что сам не отверг даль­но­вер­жец?
Хочешь остать­ся любим — вся­кую спесь поза­будь.
Если не будет тебе доро­ги откры­той и ров­ной,
Если перед тобой дверь запер­та на засов —
245 Не устра­шись ниче­го и спус­кай­ся во двор пря­мо с кры­ши
Или в высо­ком окне выищи надоб­ный лаз.
Жен­щи­на рада бывать при­чи­ною смерт­но­го рис­ка:
Это им вер­ный залог самой горя­чей люб­ви.
Ты опа­сал­ся, Леандр, поте­рять люби­мую Геро
250 И, чтоб себя пока­зать, пере­плы­вал Гел­лес­понт.

Нет худо­го и в том, чтобы льстить рабам и рабы­ням:
Каж­до­го, кто повид­ней, надоб­но бли­же при­влечь.
По име­нам их зови, обра­ща­ясь (чего тебе сто­ит?),
И не гну­шай­ся пожать раб­скую руку сво­ей.
255 В день Фор­ту­ны, когда о подар­ке попро­сит неволь­ник,
Не пожа­лей для него: пра­во, рас­ход неве­лик.
Не пожа­лей и слу­жан­ке подать в тот празд­ник, в кото­рый
Гал­лы поги­бель нашли в брач­ной одеж­де рабынь.
Челядь долж­на быть с тобой заод­но; осо­бен­но важен
260 Тот, кто сто­ит у две­рей и перед спаль­нею спит.

Не пред­ла­гаю тебе дарить дра­го­цен­ных подар­ков.
Но, неболь­шие даря, кста­ти и к месту дари.
В пору, когда уро­жай гнет вет­ви и хлеб­ные стеб­ли,
Ты под­не­си гос­по­же сель­ских кор­зи­ну пло­дов,
265 Ты рас­ска­жи ей, что ты полу­чил их из ближ­ней усадь­бы, —
Хоть на Свя­щен­ной ты их ули­це в Риме купил, —
Гроз­дья дари и оре­хи, столь милые Ама­рил­лиде
(Жаль, что ее на каш­тан нын­че пой­мать муд­ре­но!),
Можешь послать ей дрозда, а можешь — цве­точ­ные цепи,
270 Лиш­ний раз под­твер­див вер­ность сво­ей гос­по­же.
Тем же, в надеж­де на смерть, под­ку­па­ют без­дет­ную ста­рость —
Ах, про­ва­лить­ся бы всем, кто опо­ро­чил дары!

Напо­ми­нать ли о том, чтобы льстить ей, сти­хи сочи­няя?
Пло­хо толь­ко одно: пес­ни теперь не в чести.
275 Все похва­лят сти­хи, но все поже­ла­ют подар­ка —
Гру­бый милее богач, чем неиму­щий поэт.
Истин­но, век наш есть век золо­той! Поку­па­ет­ся ныне
Золо­том — почесть и власть, золо­том — неж­ная страсть.
Если с пусты­ми рука­ми при­дешь ты, пито­мец Каме­ны,
280 Будь ты хоть сам Гомер — выстав­лен будешь, Гомер.
Все же, хоть мало, а есть на зем­ле и уче­ные девы,
Да и невеж­ды порой рады уче­ны­ми слыть.
Тех и дру­гих в сти­хах про­слав­ляй! За слад­кое сло­во,
Пло­хо ли, хоро­шо ль, вся­кая пес­ня сой­дет.
285 Сто­ит про­бо­др­ст­во­вать ночь, сочи­няя кра­са­ви­це пес­ню:
Вдруг да увидит в сти­хах хоть неве­ли­кий, а дар?

Далее: если ты сам замыс­лил какое-то дело,
Пусть и подру­га твоя кста­ти попро­сит о нем.
Если кому из тво­их рабов обе­щал ты сво­бо­ду —
290 Пусть при­па­да­ет, моля, чтоб засту­пи­лась она.
Снять ли око­вы с раба, отме­нить ли его нака­за­нье —
Всё, что дела­ешь ты, дела­ешь ты для нее.
Ей — почет, а поль­за — тебе, и ты не в убыт­ке:
Пусть насла­дит­ся она ролью боль­шой гос­по­жи!

295

Чтоб оста­вать­ся с тобой, долж­на твоя жен­щи­на пом­нить,
Что от ее кра­соты стал ты совсем без ума.
Если в тирий­ском она — похва­ли тирий­ское пла­тье,
В кос­ском ли вый­дет к тебе — кос­ское тоже к лицу;
Еже­ли в золо­те вся, то сама она золота кра­ше,
300 Если заку­та­на в шерсть — мол­ви: «Чудес­ная шерсть!»
Если пред­станет в рубаш­ке одной — вскри­чи: «Я пылаю!»
И осто­рож­но добавь: «А не про­студишь­ся ты?»
Если про­бор в воло­сах — не надоб­но луч­шей при­чес­ки;
Если она зави­та — честь и хва­ла завит­кам.
305 Пля­шет? Хва­ли ее руки. Поет? Хва­ли ее голос.
Кон­чи­ла петь и пля­сать? Гром­ко об этом жалей.
Самое ложе люб­ви и самые радо­сти ночи,
Все, что любез­но вдво­ем, — все это мож­но хва­лить.
Пусть она будет мрач­ней и жесто­че Меду­зы Гор­го­ны —
310 Слы­ша такие сло­ва, станет мила и неж­на.
Толь­ко следи, чтоб она тво­е­го не откры­ла при­твор­ства,
И выра­же­ньем лица не опро­кинь сво­их слов!
Скро­ешь искус­ство свое — моло­дец; а выдашь — доса­дуй:
Веры тебе поде­лом с этой не будет поры.

315

Часто в осен­ние дни, когда нали­ва­ют­ся гроз­дья,
Пур­пур­ным кра­ся вином луч­шее вре­мя в году,
То вдруг нажмут холо­да, то сно­ва рас­пу­стит­ся лето,
И пере­мен­чи­вый жар тяготой тело томит.
Пусть подру­га твоя оста­нет­ся в доб­ром здо­ро­вье!
320 Если же сля­жет она, чув­ст­вуя воздух боль­ной, —
Тут-то тебе и явить всю любовь твою, всю твою вер­ность,
Тут-то и сеять тебе севы для буду­щих жатв!
Не под­да­вай­ся тос­ке, на докуч­ные глядя капри­зы,
Все, что поз­во­лит она, делай сво­ею рукой.
325 Дай ей сле­зы увидеть твои, поце­лу­ем не брез­гуй,
Дай пере­сох­шим губам влаж­ной кос­нуть­ся щеки;
К богу взы­вай, но гром­че взы­вай, чтоб она услы­ха­ла;
Чаще рас­ска­зы­вай ей бла­го­по­луч­ные сны;
Дрях­лую баб­ку най­ми к очи­ще­нию ложа и дома
330 С серой и пти­чьим яйцом в горст­ке тря­су­щих­ся рук, —
Все заботы твои оста­вят хоро­шую память:
Мно­гим откры­ли они путь к заве­ща­ньям чужим.
Толь­ко и здесь ты сумей соблю­сти в усер­дии меру —
Воз­ле боль­ной суе­тясь, и опо­сты­леть лег­ко.
335 Не гово­ри ей: «Не ешь!», не под­со­вы­вай сна­до­бий горь­ких —
Пусть твой сопер­ник и враг это возь­мет на себя.

Ветер, от бере­га вея, увел тебя в даль­нее море —
Здесь пару­сам кораб­ля надо­бен ветер иной.
Сно­ву любовь некреп­ка, но при­выч­ка ей будет опо­рой:
340 Дай ей пищу и срок — станет креп­ка и силь­на.
Бык, ужас­ный тебе, к тебе же лас­кал­ся телен­ком,
Дуб, под кото­рым лежишь, тон­ким тянул­ся рост­ком;
Мал быва­ет род­ник, но куда руче­ек ни польет­ся,
Станет пол­ней и пол­ней, новые воды при­няв.
345 Пусть же подру­га при­выкнет к тебе: при­выч­ка все­силь­на!
Ради при­выч­ки такой не поле­нись поску­чать!
Пусть она видит и пусть она слы­шит тебя посто­ян­но,
Ночью и днем перед ней пусть твое будет лицо.
А как уве­ришь­ся в том, что она без тебя затос­ку­ет,
350 Что и вда­ли от нее будешь по-преж­не­му мил, —
Тут-то и отдых устрой. Отдох­нув­ши, зем­ля уро­жай­ней,
И пере­сох­шим полям в радость быва­ют дожди.
Рядом дыша с Демо­фон­том, Фил­лида о нем не стра­да­ла,
А как отча­лил он вдаль, — вспых­ну­ла жар­ким огнем.
355 Даль­ним ски­та­ньем Улисс тре­во­жил тос­ку Пене­ло­пы,
И, Лаода­мия, твой был вда­ле­ке Фила­кид.
Но бере­гись, не про­срочь! Уга­са­ют со вре­ме­нем стра­сти,
Даль­ний забудет­ся друг, новая встанет любовь.
Чтобы уте­шить печаль о дале­ком сво­ем Мене­лае,
360 Пала Еле­на в ночи гостю на жар­кую грудь.
Ах, Мене­лай, до чего же ты глуп! Оди­но­ко уехав,
Ты остав­ля­ешь в дому гостя с женою вдво­ем!
Луч­ше бы ястре­бу ты, обе­зу­мев, дове­рил голу­бок,
Луч­ше бы гор­ным вол­кам пре­дал овчар­ню свою.
365 Нет на Елене гре­ха! Не пре­сту­пен ее соблаз­ни­тель!
Он посту­пил, как любой, — так посту­пил бы и ты.
Ты ее сде­лал измен­ни­цей, дав им и вре­мя и место,
Ты ей ука­зы­вал путь — и пони­ма­ла она.
Прав­да: ведь муж дале­ко, а гость обхо­ди­тель­ный близ­ко,
370 И на посте­ли пустой страш­но одной ноче­вать.
Думай, как хочешь, Атрид, а по мне, так Еле­на невин­на:
То, что покла­ди­стый муж дал ей, она при­ня­ла.

Но ни корич­не­вый вепрь, застиг­ну­тый в ярост­ном гне­ве,
Мол­ние­нос­ным клы­ком рву­щий рети­вых собак,
375 Ни над сосу­щи­ми львя­та­ми мать их, без­гри­вая льви­ца,
Ни под нелов­кой пятой змей­ка, тая­щая яд,
Так не быва­ют страш­ны, как страш­на, услы­хав об измене,
Жен­щи­на в гне­ве сво­ем: серд­цем и взглядом горя,
Рвет­ся к огню и мечу, забы­ва­ет стыд­ли­вость и чин­ность,
380 Слов­но почу­яв удар от Аоний­ских рогов.
Вот Фаси­ан­ка — она, по-вар­вар­ски мстя за изме­ну,
Кро­вью люби­мых детей брач­ный омы­ла позор.
Вот и дру­гая жесто­кая мать — ты ласточ­ку видишь,
Кровь у нее запек­лась веч­ным клей­мом на груди.
385 Так рас­тор­га­ет любовь креп­чай­шие скре­пы и свя­зи, —
Вот поче­му для муж­чин эта опас­на вина.
Но не поду­май, что мой при­го­вор: «Будь верен еди­ной», —
Боже тебя сохра­ни! Это и в бра­ке нев­мочь.
Нет; но рез­вясь, умей­те таить свои раз­вле­че­нья:
390 Еже­ли грех за душой — пра­во, мол­ва ни к чему.
И не дари подар­ков таких, чтобы ста­ли при­ме­той,
И посто­ян­но­го дня не отво­ди для измен,
И, чтоб тебя не суме­ли застичь в зна­ко­мом при­юте,
Раз­ным подру­гам для встреч раз­ное место назначь.
395 А сочи­няя пись­мо, пере­чи­ты­вай каж­дую строч­ку:
Жен­щи­ны видят в сло­вах боль­ше, чем ска­за­но в них.
Да, удар за удар возда­ет, сра­жа­ясь, Вене­ра,
И застав­ля­ет тер­петь, что пре­тер­пе­ла сама.
Жил при супру­ге Атрид, и была непо­роч­на супру­га,
400 Толь­ко по муж­ней вине злою пре­ступ­ни­цей став.
Слух до нее дохо­дил и про Хри­со­ву дочь, о кото­рой
Тщет­но отец умо­лял, лав­ры повяз­кой овив,
Слух дохо­дил и о горе тво­ем, Лир­нес­сий­ская дева,
Чей обер­нул­ся увод стыд­ной задерж­кой вой­ны;
405 Все же это был слух, а Кас­сандра яви­лась воочью —
Сам победи­тель сво­ей плен­ни­цы плен­ни­ком был.
Тут-то Тин­да­ро­ва дочь и откры­ла Фие­сто­ву сыну
Серд­це и ложе свое — тут-то и гря­ну­ла месть.

Сколь­ко, одна­ко, гре­ха ни скры­вай, все­го ты не скро­ешь;
410 Но и попав­шись врас­плох, все отри­цай до кон­ца.
Будь не более лас­ков и льстив, чем быва­ешь обыч­но:
Слиш­ком уни­жен­ный вид — тоже ведь при­знак вины.
Но не жалей сво­их сил в посте­ли — вот путь к при­ми­ре­нью!
Что у Вене­ры украл, то воро­ти ей спол­на.
415 Мно­гим изве­стен совет: при­ни­мать сату­рей­ские тра­вы,
Вред­ные тра­вы: по мне, это опас­ней­ший яд;
Или сове­ту­ют с пер­цем при­нять кра­пив­ное семя,
Или рас­тер­тый пиретр во мно­го­лет­нем вине;
Но не жела­ет таких побуж­де­ний к любов­ным уте­хам
420 Та, чью оби­тель хра­нит тень Эри­цин­ских хол­мов.
Белый ешь пеласгий­ский чес­нок Алка­фо­е­вых севов
И бередя­щую ешь трав­ку из наших садов;
Мед с Гиметт­ской горы не вредит, полез­ны и яйца,
И помо­га­ет орех с веток колю­чей сос­ны.

425

Но пере­стань, Эра­то, вни­кать в ведов­скую уче­ность!
Бли­же лежат рубе­жи бегу квадри­ги моей.
Я гово­рил тебе, как ута­ить от подру­ги изме­ну,
Я же теперь гово­рю, как пока­зать ее въявь.
Не торо­пись меня обви­нять в лег­ко­мыс­лии вздор­ном —
430 Ведь и ладью по вол­нам раз­ные вет­ры несут:
То нас фра­кий­ский Борей, то Эвр под­го­ня­ет восточ­ный,
То под полот­ни­щем Нот, то запо­ло­щет Зефир.
Или взгля­ни, как на кон­ских бегах то отпу­стит воз­ни­ца
Вож­жи, то, вновь натя­нув, сдер­жит летя­щих коней!
435 Жен­щи­ны есть и такие, кому наша пре­дан­ность в тягость:
В них уга­са­ет любовь, если сопер­ни­цы нет.
Изне­мо­га­ет порою душа, пре­сы­тив­шись сча­стьем,
Ибо не так-то лег­ко меру в доволь­стве хра­нить.
Слов­но огонь, в горе­нье сво­ем рас­тра­тив­ший силы,
440 Изне­мо­гая, лежит, скрыв­шись под пеп­лом седым,
Но под­не­си ему серы — и новым он пла­ме­нем вспыхнет,
И заси­я­ет опять ярко, как преж­де сиял, —
Так и душа зами­ра­ет порой в нетре­во­жи­мой лени:
Ост­рым кре­са­лом ударь, чтоб раз­го­ре­лась любовь!
445 Пусть изведа­ет страх, пусть теп­лая станет горя­чей.
Пусть поблед­не­ет в лице, мни­мой изме­ны стра­шась!
О, четы­ре­жды счаст­ли­вы, о, неис­чет­но бла­жен­ны
Те, чья обида мог­ла милую деву задеть,
Чтобы она, об измене тво­ей услы­хав бояз­ли­во,
450 Бед­ная, пала без чувств, блед­ная, пала без слов!
Мне бы такую любовь, чтоб, рев­нуя, меня не жале­ла,
Чтобы ног­тя­ми рва­лась и к воло­сам и к щекам,
Чтобы взгля­ну­ла — и в плач, чтоб ярост­ным взо­ром свер­ка­ла,
Чтоб ни со мной не мог­ла, ни без меня не мог­ла!
455 Спро­сишь, а дол­го ли ей о тебе сте­нать и метать­ся?
Нет: подол­гу томясь, слиш­ком нако­пит­ся гнев.
Ты ее пожа­лей, обвей ее белую шею,
Пусть она, пла­ча, к тво­ей жар­кой при­никнет груди;
Сле­зы уйми поце­лу­ем, уйми Вене­ри­ной лас­кой —
460 Так, и толь­ко так, миром закон­чит­ся брань.
Вво­лю побуй­ст­во­вать дай, дай нена­висть вылить воочью
И укро­ти ее пыл миром на ложе утех.
Там — согла­сия храм, там рас­пря сла­га­ет ору­жье,
Там для бла­га людей в мир рож­де­на доб­рота.
465 Так, побра­нясь, голу­бок и голуб­ка сольют­ся уста­ми
И завор­ку­ют вдво­ем, неж­ную лас­ку суля.

В пер­во­на­чаль­ные дни всё сме­ша­но было в при­ро­де:
Звезды, море, зем­ля — всё это было одно.
Вре­мя, одна­ко, при­шло, и хаос разъ­ял­ся бес­плод­ный:
470 Небо взо­шло над зем­лей, сушу вода облег­ла,
Лес насе­ли­ло зве­рье, воздух при­нял лету­чую пти­цу,
Стаи чешуй­ча­тых рыб скры­лись в теку­чей воде.
Род чело­ве­чий тогда бро­дил по сте­пям оди­но­ким,
Гру­бым телом могуч, полон нетра­че­ных сил:
475 Лес ему — дом, тра­ва ему — корм, лист­ва ему — ложе;
И чело­ве­ка не мог, встре­тясь, узнать чело­век.
Но, гово­рят, укро­ти­ла любовь их дикие души —
Там, где друг с дру­гом сошлись жен­ский и муже­ский род.
Что они дела­ли, в том нена­до­бен был им настав­ник:
480 И без нау­ки любовь слад­кий вер­ши­ла их труд.
Пти­ца с пти­цей в люб­ви; меж рыб, в пучи­нах живу­щих,
Для обо­юд­ных услад сам­ка нахо­дит сам­ца;
Лань за оле­нем идет; змея пле­ня­ет­ся зме­ем;
Даже соба­ку и пса вяжет любов­ная связь;
485 Рада бара­ну овца; быком наслаж­да­ет­ся тел­ка;
Для плос­ко­но­сой козы сла­док нечи­стый козел;
И за сво­им жереб­цом кобы­ли­ца, бес­ну­ясь, несет­ся
Через про­сто­ры полей и пре­граж­даю­щих рек.
Будь же сме­лей! Чтобы боль укро­тить кра­са­ви­цы гнев­ной,
490 Из все­воз­мож­ных лекарств луч­шее есть при тебе.
Это лекар­ство силь­ней Маха­о­но­вых зелий целеб­ных,
Чем про­гне­вил гос­по­жу, тем же про­ще­нье добудь.

Так я пел мою песнь; вдруг вижу я лик Апол­ло­на,
Вижу, каса­ет­ся он лиры сво­ей золо­той;
495 Лав­ры в про­стер­той руке, и лав­ром увен­чан свя­щен­ный
Лоб: певец и про­рок взо­рам моим пред­сто­ит.
И воз­ве­ща­ет он так: «Шалов­ли­вый настав­ник влюб­лен­ных!
Путь питом­цев сво­их к хра­му направь мое­му,
К хра­му, где пись­ме­на, по все­му зна­ме­ни­тые миру,
500 Всем при­хо­дя­щим гла­сят: всяк да позна­ет себя!
Толь­ко познав­ший себя уме­ет любить умуд­рен­но,
Толь­ко ему и дано выме­рить труд по пле­чу.
Кто от при­ро­ды кра­сив, пус­кай кра­сотой щего­ля­ет,
В ком бла­го­род­ный загар — пле­чи умей пока­зать,
505 Кто хоро­шо гово­рит, тот не будь мол­ча­ли­вым в собра­нье,
Петь ли уме­ешь — так пой, пить ли уме­ешь — так пей!
Толь­ко ора­тор пус­кай не встав­ля­ет речей в раз­го­во­ры
И поло­ум­ный поэт не про­из­но­сит сти­хов».
Так запо­ве­ду­ет Феб — покор­ст­вуй­те Фебо­вой воле!
510 Толь­ко прав­ди­вая речь льет­ся из боже­ских уст.
Я же про­дол­жу свой путь — чтобы ты, умуд­рен­ный любов­ник,
Нашу нау­ку познав, с вер­ной добы­чей ушел.

Нам не все­гда борозда воз­вра­ща­ет посе­вы сто­ри­цей,
И не все­гда кораб­лям веет попу­т­ный Зефир:
515 Радо­стей мало дано, а горе­стей мно­го влюб­лен­ным —
Будь же готов пре­тер­петь все, что тебе пред­сто­ит!
Сколь­ко над Гиб­лою пчел, сколь­ко зай­цев на гор­ном Афоне,
Сколь­ко синих мас­лин дре­во Минер­вы дарит,
Сколь­ко на взмо­рье пес­ка, столь­ко муки в любов­ной забо­те —
520 Жел­чью напо­е­ны жала, язвя­щие нас.
Вот тебе гово­рят: «Ее нет», — а ты ее видел.
Что же, не верь гла­зам и восво­я­си сту­пай.
Вот, обе­щав тебе ночь, запер­ла она дверь перед носом —
Так у поро­га в гря­зи целую ночь и лежи.
525 Лгу­нья рабы­ня и та, оглядев тебя взглядом над­мен­ным,
Спро­сит: «Кто там залег, дом наш в оса­де дер­жа?»
Что ж, к кося­кам и к кра­са­ви­це злой обра­щай свои прось­бы
И, рас­пле­тя свой венок, розы рас­сыпь на порог.
Ска­жет: «При­ди», — ты при­дешь, а ска­жет: «Уйди», — убе­решь­ся.
530 Ты ведь не гру­бый мужик, чтоб доку­чать ни за что!
Раз­ве при­ят­но тебе услы­хать: «Какой ты неснос­ный!»?
Нет, уж луч­ше тер­петь: жди и дождись сво­его.
А до поры не счи­тай за позор ни брань, ни побои,
И, перед милой скло­нясь, неж­ные нож­ки целуй.

535

Хва­тит с меня мело­чей! Вели­ко­го серд­це взыс­ку­ет.
Выс­шую песнь заво­жу: люди, вни­май­те пев­цу!
Пусть непо­ме­рен мой труд — в непо­мер­ном рож­да­ет­ся подвиг!
Толь­ко вели­ких трудов хочет нау­ка моя.
Видишь сопер­ни­ка — будь тер­пе­лив: и победа тво­ею
540 Станет, и ты, победив, спра­вишь побед­ный три­умф.
Это не смерт­ный тебе гово­рит, а додон­ское дре­во:
Верь, из уро­ков моих это глав­ней­ший урок.
Милой при­я­тен сопер­ник? Тер­пи. Он ей пишет? Пусть пишет.
Пусть, куда хочет, идет; пусть, когда хочет, при­дет.
545 Так и закон­ный супруг угож­да­ет закон­ной супру­ге,
И помо­га­ет ему, неж­но при­сут­ст­вуя, сон.
Сам я, увы, при­зна­юсь, в искус­стве таком неис­ку­сен,
Сам в нау­ке моей тут я пло­хой уче­ник.
Как? У меня на гла­зах сопер­ник кива­ет подру­ге,
550 Я же тер­пи и не смей выра­зить пра­вед­ный гнев?
Поце­ло­вал ее друг, а я от это­го в ярость, —
Ах, какой я под­час вар­вар бываю в люб­ви!
Доро­го, доро­го мне обхо­ди­лось мое неуме­нье —
Пра­во, умней само­му дру­га к подру­ге вве­сти!
555 Ну, а луч­ше все­го не знать ниче­го и не ведать,
Чтоб не при­шлось ей скры­вать вымыс­лом крас­ку сты­да.
Нет, не спе­ши­те подруг выво­дить на чистую воду:
Пусть гре­шат и, гре­ша, верят, что скры­ты гре­хи.
Крепнет любовь у излов­лен­ных: те, что застиг­ну­ты вме­сте,
560 Рады и даль­ше делить общую участь свою.
Всем на Олим­пе зна­ком рас­сказ о том, как когда-то
Марс и Вене­ра вдво­ем пали в Вул­ка­но­ву сеть.
Марс-отец, обу­ян­ный к Вене­ре безум­ной любо­вью,
Из роко­во­го бой­ца неж­ным любов­ни­ком стал.
565 И не отверг­ла его, не была жесто­кой и гру­бой
К богу, веду­ще­му в бой, та, что неж­ней всех богинь.
Ах, как часто она, гово­рят, поте­ша­лась над мужем,
Над загру­бе­лой рукой и над хро­мою сто­пой!
Сколь­ко раз перед Мар­сом она пред­став­ля­ла Вул­ка­на!
570 Это ей было к лицу: пре­лесть мила в кра­со­те.
Но пона­ча­лу они уме­ли скры­вать свои лас­ки
И в осто­рож­ном сты­де пря­та­ли сла­дость вины.
Солн­це о них донес­ло — воз­мож­но ли скрыть­ся от Солн­ца?
Ста­ла изме­на жены ведо­ма богу огня.
575 Солн­це, Солн­це! зачем пода­вать дур­ные при­ме­ры?
Есть и мол­ча­нью цена — рада Вене­ра пла­тить.
Муль­ци­бер тай­ную сеть, ника­ко­му не зри­мую оку,
Пет­ля за пет­лей спле­тя, вски­нул на ложе богов.
К Лем­но­су вымыш­лен путь; любов­ни­ки мчат­ся к объ­я­тью
580 И в захлест­нув­шем сил­ке оба, нагие, лежат.
Муж скли­ка­ет богов; позо­ри­щем плен­ные ста­ли;
Труд­но богине люб­ви сле­зы в гла­зах удер­жать.
Ни засло­нить им гла­за от сты­да, ни скром­ную руку
Не под­не­сти на беду к самым нескром­ным местам.
585 Кто-то, сме­ясь, гово­рит: «Любез­ный Марс-вое­ва­тель,
Если в цепях тяже­ло, то поме­няй­ся со мной!»
Еле-еле Вул­кан разо­мкнул их по прось­бе Неп­ту­на;
Мчит­ся Вене­ра на Кипр; мчит­ся во Фра­кию Марс.
С этих-то пор что тво­ри­лось в тиши, то тво­рит­ся откры­то:
590 Ты, Вул­кан, вино­ват в том, что не ста­ло сты­да!
Ты ведь и сам уж не раз при­зна­вал­ся в сво­ем нера­зумье,
Горь­ко жалея, что так был и умен и хитер.
Помни­те этот запрет! Запре­ти­ла влюб­лен­ным Дио­на
Про­тив дру­гих рас­став­лять сети, зна­ко­мые ей!
595 Не замыш­ляй­те ж и вы на сопер­ни­ка хит­ро­стей тай­ных
И не вскры­вай­те пись­мен, писан­ных скрыт­ной рукой.
Пусть всту­пив­шие в брак, освя­щен­ный огнем и водою,
Пусть их ловят мужья, еже­ли сами хотят!
Я же повтор­но кля­нусь, что пишу лишь о том, что закон­но,
600 И что замуж­ней жене шут­ка моя не указ.

Кто неве­гла­сам рас­крыть посме­ет свя­ты­ни Цере­ры
Или таи­мый обряд само­фра­кий­ских жре­цов?
Неве­ли­ка заслу­га мол­чать о том, что запрет­но,
Но вели­ка вина этот нару­шить запрет.
605 Ах, поде­лом, поде­лом нескром­ный тер­за­ет­ся Тан­тал
Жаж­дой в теку­чей воде меж непри­ступ­ных пло­дов!
Пуще все­го Кифе­рея велит хра­нить свои тай­ны:
Кто от при­ро­ды болт­лив, тот да не бли­зит­ся к ней!
Не в запо­вед­ных лар­цах Кипри­ди­ны таин­ства скры­ты,
610 В буй­ном они не гре­мят звоне о полую медь, —
Нет, меж­ду нами они, где сошлись чело­век с чело­ве­ком,
Но меж­ду нами они не для пока­за живут.
Даже Вене­ра сама, совлек­ши послед­ние тка­ни,
Стан накло­ня­ет, спе­ша стыд свой ладо­нью затмить.
615 Толь­ко ско­ти­на ско­ти­ну у всех на гла­зах покры­ва­ет,
Но и от этой игры дева отво­дит гла­за.
Нашей украд­ке люд­ской запер­тые при­ста­ли покои,
Наши срам­ные места скры­ты под тка­нью одежд;
Нам соблаз­ни­те­лен мрак и сумрак отра­ден туман­ный —
620 Слиш­ком ярок для нас солн­цем свер­каю­щий день.
Даже и в те вре­ме­на, когда от дождя и от зноя
Кры­ши не знал чело­век, ел под дуба­ми и спал, —
Даже тогда сопря­га­лись тела не под сол­неч­ным небом:
В рощах и гротах искал тай­ны пещер­ный народ.
625 Толь­ко теперь мы в тру­бы тру­бим про ноч­ные победы,
Доро­го пла­тим за то, чтоб заслу­жить похваль­бу.
Вся­кий и всюду готов обсудить любую кра­сот­ку,
Чтобы ска­зать под конец: «Я ведь и с ней ноче­вал!»
Чтоб на любую ты мог нескром­ным пока­зы­вать паль­цем,
630 Слух пустить о любой, сра­мом любую покрыть,
Вся­кий выду­мать рад такое, что впо­ру отречь­ся:
Если пове­рить ему — всех пере­про­бо­вал он!
Если рукой не достать — доста­нут нечи­стою речью,
Если не тро­ну­ли тел — рады пят­нать име­на.
635 Вот и попро­буй теперь, нена­вист­ный влюб­лен­ным рев­ни­вец,
Деву дер­жать вза­пер­ти, на сто затво­ров замкнув!
Это тебя не спа­сет: рас­тле­ва­ет­ся самое имя,
И неуда­ча сама рада уда­чей про­слыть.
Нет, и в счаст­ли­вой люб­ви да будет язык ваш без­мол­вен,
640 Да почи­ва­ет на вас тай­ны свя­щен­ный покров.

Боль­ше все­го бере­гись некра­си­вость заме­тить в подру­ге!
Если, заме­тив, смол­чишь, — это тебе в похва­лу.
Так Анд­ро­меду свою нико­гда ведь не звал тем­но­ко­жей
Тот, у кого на сто­пах два тре­пе­та­ли кры­ла;
645 Так Анд­ро­ма­ха иным пол­но­ва­та каза­лась не в меру —
Гек­тор меж все­ми один строй­ной ее нахо­дил.
Что непри­ят­но, к тому при­вы­кай: в при­выч­ке — спа­се­нье!
Лишь пона­ча­лу любовь чув­ст­ву­ет вся­кий укол.
Све­жую вет­ку при­вей на сук под зеле­ную кожу —
650 Сто­ит подуть ветер­ку, будет она на зем­ле;
Но пого­ди — и окрепнет она, и выдер­жит ветер,
И без над­ло­ма сне­сет бре­мя заем­ных пло­дов.
Что ни день, то и мень­ше в кра­са­ви­це вид­но ущер­ба:
Где и казал­ся изъ­ян, глядь, а его уж и нет.
655 Для непри­выч­ных нозд­рей отвра­ти­тель­ны шку­ры воло­вьи,
А как при­выкнет чутье — сколь­ко угод­но дыши.
Скра­сить изъ­ян помо­гут сло­ва. Каш­та­но­вой станет
Та, что чер­нее была, чем илли­рий­ская смоль;
Если косит, то Вене­рой зови; свет­ло­гла­за — Минер­вой;
660 А исхуда­ла вко­нец — зна­чит, лег­ка и строй­на;
Хруп­кой назвать не ленись коротыш­ку, а пол­ной — тол­стуш­ку,
И недо­ста­ток одень в смеж­ную с ним кра­соту.

Сколь­ко ей лет, при каких рож­де­на она кон­су­лах, — это
Стро­гий дол­жен счи­тать цен­зор, а вовсе не ты;
665 И уж осо­бен­но — если она дале­ко не в рас­цве­те
И выры­ва­ет порой по волос­ку седи­ну.
Но и такою порой и порой еще более позд­ней
Вы не гну­шай­тесь, юнцы: щед­ры и эти поля!
Будет срок — под­кра­дет­ся и к вам суту­лая ста­рость;
670 Так не жалей­те трудов в силе сво­ей моло­дой!
Или суда по морям, или плу­ги веди­те по паш­ням,
Или воин­ст­вен­ный меч вскинь­те к жесто­ким боям,
Или же мыш­цы, заботу и труд сбе­ре­ги­те для жен­щин:
Это ведь тоже вой­на, надоб­ны силы и здесь.
675 Жен­щи­на к позд­ним годам ста­но­вит­ся мно­го искус­ней:
Опыт учит ее, опыт, настав­ник искусств.
Что отни­ма­ют года, то она воз­ме­ща­ет ста­ра­ньем;
Так она дер­жит себя, что и не ска­жешь: ста­ра.
Лишь захо­ти, и такие она ухищ­ре­нья пред­ло­жит,
680 Что ни в одной из кар­тин столь­ко тебе не най­ти.
Чтоб наслаж­де­нья достичь, не надоб­но ей подо­гре­ва:
Здесь в сла­до­стра­стье рав­ны жен­ский удел и муж­ской.
Я нена­ви­жу, когда один лишь дово­лен в посте­ли
(Вот поче­му для меня маль­чик-любов­ник не мил),
685 Я нена­ви­жу, когда отда­ет­ся мне жен­щи­на с виду,
А на уме у нее недо­пряден­ная шерсть;
Сласть не всласть для меня, из чув­ства дари­мая дол­га, —
Ни от какой из девиц дол­га не надоб­но мне!
Любо мне слы­шать сло­ва, зву­ча­щие радо­стью лас­ки,
690 Слы­шать, как стонет она: «Ах, подо­жди, подо­жди!»
Любо смот­реть в отдаю­щий­ся взор, ловить, как подру­га,
Изне­мо­гая, томясь, шеп­чет: «Не тро­гай меня!»
Это­го им не дает при­ро­да в цве­ту­щие годы,
К это­му нуж­но прий­ти, семь пяти­ле­тий про­жив.
695 Пусть к моло­до­му вину поспе­ша­ет юнец тороп­ли­вый —
Мне дра­го­цен­нее то, что из ста­рин­ных амфор.
Нуж­но пла­та­ну дозреть, чтобы стал он защи­той от солн­ца,
И моло­дая тра­ва колет боль­нее ступ­ню.
Ты неуже­ли бы мог пред­по­честь Гер­ми­о­ну Елене,
700 И неуже­ли была Гор­га кра­си­вей, чем мать?
Нет: кто захо­чет познать уте­хи позд­ней Вене­ры,
Тот за уси­лье свое будет сто­крат награж­ден.

Но нако­нец-то вдво­ем на желан­ном любов­ни­ки ложе:
Муза, оста­но­вись перед поро­гом Люб­ви!
705 И без тебя у них поте­кут тороп­ли­вые речи,
И для лас­каю­щих рук дело най­дет­ся лег­ко.
Лег­кие паль­цы оты­щут пути к пота­ен­но­му месту,
Где сокро­вен­ный Амур точит стре­лу за стре­лой.
Эти пути умел ося­зать в сво­ей Анд­ро­ма­хе
710 Гек­тор, ибо силен был он не толь­ко в бою;
Эти пути могу­чий Ахилл ося­зал в Бри­се­иде
В час, как от рат­ных трудов шел он на ложе люб­ви.
Ты поз­во­ля­ла себя лас­кать, Лир­нес­сий­ская дева,
Паль­цам, покры­тым еще кро­вью фри­гий­ских бой­цов;
715 Или, быть может, тебе, сла­до­страст­ная, это и льсти­ло —
Чув­ст­во­вать телом сво­им мощь победи­тель­ных рук?
Но не спе­ши! Торо­пить не годит­ся Вене­ри­ну сла­дость:
Жди, чтоб она, не спе­ша, вышла на вкрад­чи­вый зов.
Есть такие места, где при­ят­ны каса­ния женам;
720 Ты, ощу­тив их, лас­кай: стыд — не поме­ха в люб­ви.
Сам поглядишь, как гла­за осве­тят­ся тре­пет­ным блес­ком,
Слов­но в про­зрач­ной воде зыб­лет­ся сол­неч­ный свет,
Неж­ный послы­шит­ся стон, сла­до­страст­ный послы­шит­ся ропот,
Милые жало­бы жен, лепет любез­ных забав!
725 Но не спе­ши рас­пус­кать пару­са, чтоб отста­ла подру­га,
И не отстань от нее сам, поспе­шая за ней:
Вме­сте кос­ни­тесь чер­ты! Нет выше того наслаж­де­нья,
Что про­сти­ра­ет без сил двух на еди­ном одре!
Вот тебе путь, по кото­ро­му плыть, если час без­опа­сен,
730 Если тре­во­жа­щий страх не побуж­да­ет: «Кон­чай!»
А пред угро­зой такой — наляг, чтобы выгну­лись вес­ла,
И, отпу­стив уди­ла, шпо­рой коня торо­пи.

Труд мой под­хо­дит к кон­цу. Вру­чи­те мне, юные, паль­му,
И для души­стых куд­рей мир­то­вый свей­те венок!
735 Был Пода­ли­рий велик вра­чев­ст­вом меж дав­них дана­ев,
Мощ­ною дла­нью — Ахилл, Нестор — совет­ным умом,
Чте­ньем в гряду­щем — Кал­хант, мечом и щитом — Тела­мо­нид,
Авто­медонт — при конях, я же — в Вене­ре велик.
Юные, ваш я поэт! Про­славь­те меня похва­лою,
740 Пусть по целой зем­ле имя мое про­гре­мит!
Вам я ору­жие дал, как Вул­кан хро­мо­но­гий — Ахил­лу:
Как победил им Ахилл, так побеж­дай­те и вы.
Но не забудь, победи­тель, поверг­нув под меч ама­зон­ку,
В над­пи­си гор­дой ска­зать: «Был мне настав­ник Назон».

745

Но за мужа­ми вослед о нау­ке взы­ва­ют и девы.
Вам я, девы, несу дар моих буду­щих строк.

ПРИМЕЧАНИЯ


  • 6. Ами­к­лы — древ­ний при­го­род Спар­ты, «копье­нос­но­го» горо­да.
  • 21. Рас­сказ о Деда­ле и Ика­ре повто­ря­ет­ся в «Мета­мор­фо­зах», VIII, 152—235.
  • 55. Тегей­ская дева — ним­фа Кал­ли­сто, пре­вра­щен­ная в созвездие Боль­шой Мед­веди­цы (см. «Мета­мор­фо­зы», II, 401—533).
  • 100. Нарост на жере­бя­чьем лбу счи­тал­ся при­во­рот­ным сред­ст­вом.
  • 102. Мар­сы — ита­лий­ское пле­мя, извест­ное ведов­ст­вом.
  • 150. Хао­ний­ский летун — голубь, назван­ный так, пото­му что он был свя­щен­ной пти­цей при додон­ском ора­ку­ле Зев­са в Эпи­ре (Хао­ния).
  • 187. Любовь нелюди­мо­го Мила­ни­о­на к арка­дий­ской охот­ни­це Ата­лан­те и его сопер­ни­че­ство с кен­тав­ром Гиле­ем были пред­ме­том рас­ска­за Про­пер­ция в эле­гии I, 1.
  • 205. Длин­ные кости — кости с очка­ми толь­ко на четы­рех сто­ро­нах; худ­ший бро­сок, при кото­ром все кости пока­зы­ва­ли одно и то же чис­ло очков, назы­вал­ся «псом».
  • 207. В «раз­бой­ни­ки» игра­ли стек­лян­ны­ми шаш­ка­ми.
  • 217. Речь идет о пре­бы­ва­нии Гер­ку­ле­са у Омфа­лы.
  • 233. Ср. «Любов­ные эле­гии», I, 9.
  • 255—258. День Фор­ту­ны — 24 июня; празд­ник слу­жа­нок — 7 июля, в память о том, как после галль­ско­го наше­ст­вия лати­ны (а не гал­лы) под­сту­пи­ли к Риму и потре­бо­ва­ли в жены рим­ля­нок; вме­сто рим­ских граж­да­нок к ним вышли пере­оде­тые рабы­ни, спра­ви­ли с ними свадь­бу, и после это­го в сва­деб­ную ночь на лати­нов врас­плох уда­ри­ли рим­ляне и пере­би­ли их.
  • 267. Ама­рил­лида — пас­туш­ка из «Буко­лик» Вер­ги­лия, II, 52; Овидий жале­ет, что с буко­ли­че­ских вре­мен жен­щи­ны ста­ли тре­бо­ва­тель­ней к подар­кам.
  • 297—298. Тирий­ское пла­тье — то есть кра­шен­ное фини­кий­ским пур­пу­ром; кос­ское — из тон­кой шел­ко­вой тка­ни.
  • 330. Сера и яйца — тра­ди­ци­он­ные сред­ства очи­ще­ния и отвра­ще­ния бед.
  • 383. Ласточ­ка — Прок­на.
  • 401—407. Хри­со­ва дочь — Хри­се­ида; лир­нес­сий­ская дева — Бри­се­ида; Фие­стов сын — Эгисф.
  • 421—423. Алка­фой — мифи­че­ский царь Мега­ры (гре­че­ской, пеласгий­ской, а не сици­лий­ской), где рос отлич­ный чес­нок; Гиметт­ская гора — в Атти­ке (ср. «Лекар­ство от люб­ви», 797 сл.).
  • 500. Всяк да позна­ет себя — зна­ме­ни­тая над­пись на дель­фий­ском хра­ме «Познай само­го себя».
  • 517. Гиб­ла в Сици­лии сла­ви­лась пче­ли­ным медом.
  • 518. Дре­во Минер­вы — оли­ва.
  • 541. Додон­ское дре­во — дуб, по шеле­сту кото­ро­го жре­цы Зев­са дава­ли пред­ска­за­ния.
  • 577. Муль­ци­бер — одно из имен Вул­ка­на.
  • 579—588. Лем­нос — место куль­та Вул­ка­на, Кипр — Вене­ры, Фра­кия — Мар­са.
  • 597. Огонь и вода вру­ча­лись при офи­ци­аль­ной брач­ной цере­мо­нии неве­сте, всту­паю­щей в дом жени­ха.
  • 601—602. Элев­син­ские таин­ства Демет­ры-Цере­ры (в Атти­ке) и таин­ства под­зем­ных богов на Само­фра­кии (в Эгей­ском море) при­над­ле­жа­ли к самым почи­тае­мым в Гре­ции. [Неве­глас (устар.) — невеж­да. — S.O.]
  • 609—610. В запо­вед­ных лар­цах хра­ни­лись сим­во­лы тай­ных куль­тов, зво­ном меди сопро­вож­да­лись неко­то­рые обряды в восточ­ных мисте­ри­ях.
  • 657. Обра­зец этих строк Овидия — Лукре­ций, IV, 1160—1169.
  • 664. Цен­зор в Риме — выс­шее долж­ност­ное лицо, состав­ля­ю­щее спис­ки пол­но­прав­ных граж­дан.
  • 700. Гор­га — дочь Алфеи, сест­ра Меле­а­г­ра, упо­ми­на­ет­ся в «Мета­мор­фо­зах», VIII, 543.
  • ИСТОРИЯ ДРЕВНЕГО РИМА
    1260010301 1260010302 1260010303 1303004003 1303005001 1303006001