РЕЧИ

LXI. Любовная речь

Демосфен. Речи: В 3 т. / Отв. ред. Е. С. Голубцова, Л. П. Маринович, Э. Д. Фролов.
М.: Памятники исторической мысли, 1994. Т. II.
Перевод с греч. В. В. Вальченко.
OCR Halgar Fenrirsson.

В кор­пус про­из­веде­ний Демо­сфе­на эта речь ско­рее все­го вклю­че­на по ошиб­ке. Позд­ней­шая антич­ная тра­ди­ция при­пи­сы­ва­ет вели­ко­му ора­то­ру и увле­че­ние фило­со­фи­ей. Меж­ду тем автор дан­ной речи как в язы­ке и сти­ле, так и в пони­ма­нии фило­со­фии явля­ет­ся после­до­ва­те­лем Исо­кра­та. Диа­ло­ги­че­ская фор­ма пре­ам­бу­лы речи пока­зы­ва­ет так­же, что автор был зна­ком с «Фед­ром» Пла­то­на. На осно­ва­нии при­во­ди­мых в ней имен речь мож­но дати­ро­вать вре­ме­нем жиз­ни Алек­сандра Македон­ско­го.


(1) Ну что же, коль ско­ро ты хочешь послу­шать речь, то я позна­ком­лю тебя с ней и про­чту. Одна­ко преж­де все­го тебе нуж­но узнать о цели ее напи­са­ния. В сво­ей речи1 автор жела­ет вос­хва­лить Эпи­к­ра­та; он, по его мне­нию, явля­ет­ся самым при­вле­ка­тель­ным сре­ди мно­гих бла­го­род­ных юно­шей горо­да и еще более пре­вос­хо­дит сво­их сверст­ни­ков разу­мом, чем кра­сотой. Но так как автор видел, корот­ко гово­ря, что боль­шин­ство сочи­не­ний о люб­ви при­нес­ло тем, в честь кого они напи­са­ны, боль­ше позо­ра, чем сла­вы, то поосте­рег­ся совер­шить такой про­мах, и, как утвер­жда­ет, напи­сал о том, в чем твер­до был убеж­ден в душе, а имен­но, что истин­но любя­щий не может ни совер­шить, ни потре­бо­вать чего-нибудь постыд­но­го. (2) Так вот, если ты ждешь от меня речь глав­ным обра­зом о люб­ви, то она об этом и напи­са­на; в осталь­ном же частью посвя­ще­на вос­хва­ле­нию само­го юно­ши, а частью — уве­ща­ни­ям отно­си­тель­но обра­зо­ва­ния и направ­ле­ния жиз­ни. Все это изло­же­но в том виде, как это обыч­но дела­ет­ся в запис­ках2. Ведь речи, пред­на­зна­чен­ные для уст­но­го про­из­не­се­ния, долж­ны быть состав­ле­ны про­сто и есте­ствен­но, как если бы кто гово­рил без под­готов­ки, те же, кото­рые рас­счи­та­ны на боль­ший срок жиз­ни, тре­бу­ют искус­ной и тща­тель­ной раз­ра­бот­ки; пер­вым подо­ба­ет быть убеж­даю­щи­ми, послед­ним — показ­ны­ми3. Но для того, чтобы мне не при­шлось ска­зать ниче­го неожи­дан­но­го для тебя и чтобы не выра­жать толь­ко лич­ное мне­ние о пред­ме­те, уде­ли вни­ма­ние самой речи; ее сей­час ты услы­шишь, ведь при­шел и сам Эпи­к­рат, кото­ро­го я хотел видеть в каче­стве слу­ша­те­ля.

(3) Я заме­чал, что неко­то­рые из тех, кого любят и кто обла­да­ет кра­сотой, не нахо­дят пра­виль­но­го при­ме­не­ния ни одно­му из этих счаст­ли­вых качеств, но, с одной сто­ро­ны, пре­воз­но­сят­ся кра­си­вой наруж­но­стью, с дру­гой же, избе­га­ют обще­ния с влюб­лен­ны­ми. И они настоль­ко невер­но судят о соб­ст­вен­ном бла­ге, что из-за тех, кто губит дело, так­же дур­но рас­по­ло­же­ны к желаю­щим сбли­зить­ся на осно­ве цело­муд­рен­ной воз­дер­жан­но­сти. Поэто­му, каза­лось мне, такие люди не толь­ко не пони­ма­ют сво­ей поль­зы, но и при­уча­ют осталь­ных к пороч­но­му обще­нию, (4) и те, кто мыс­лит воз­вы­шен­но, не долж­ны сле­до­вать без­рас­суд­ству этих послед­них; посколь­ку поступ­ки сами по себе стро­го не делят­ся на пре­крас­ные и постыд­ные, но име­ют это раз­ли­чие по боль­шей части в зави­си­мо­сти от свойств совер­шаю­щих их, то нера­зум­но было бы оди­на­ко­во судить об одних и дру­гих. Кро­ме того, нет ниче­го более неле­по­го, чем то, когда вос­хи­ща­ют­ся теми, у кого очень мно­го искрен­них дру­зей, но при этом отвер­га­ют влюб­лен­ных, хотя толь­ко им и свой­ст­вен­но сбли­жать­ся не со все­ми, но с доб­ро­де­тель­ны­ми и бла­го­ра­зум­ны­ми. (5) Ну, а кто вооб­ще нико­гда не видел пре­крас­ной вер­ши­ны такой люб­ви или реши­тель­но при­го­во­рил себя к неспо­соб­но­сти цело­муд­рен­но наслаж­дать­ся обще­ни­ем с дру­ги­ми, то и не уди­ви­тель­но, что он име­ет такой образ мыс­лей. У тех, кто настро­ен так, как ты, и хоро­шо осве­дом­лен­ных, как замет­но бла­го­да­ря чистой люб­ви уве­ли­чи­лось чис­ло дру­же­ских свя­зей, какие все это вре­мя под­дер­жи­ва­лись с тща­тель­ней­шей осмот­ри­тель­но­стью, не воз­ни­ка­ет даже мыс­ли о том, что их мож­но подо­зре­вать в каких-нибудь небла­го­вид­ных делах. (6) Поэто­му меня осо­бен­но побуж­да­ла к напи­са­нию речи воз­мож­ность достичь двух пре­крас­ных целей. Во-пер­вых, рас­ска­зав о при­су­щих тебе доб­ро­де­те­лях, я одно­вре­мен­но рас­счи­ты­ваю пока­зать, что ты досто­ин вос­хи­ще­ния и что я, влюб­лен­ный в тебя, обла­даю­ще­го таки­ми досто­ин­ства­ми, отнюдь не безу­мец; и, во-вто­рых, пода­вая тебе сове­ты, — а это в выс­шей сте­пе­ни необ­хо­ди­мо, — я наде­юсь, с одной сто­ро­ны, выра­зить свиде­тель­ства моей люб­ви, с дру­гой же, — ука­зать на осно­ва­ния нашей вза­им­ной друж­бы. (7) Одна­ко мне хоро­шо извест­но, как нелег­ко, рас­ска­зы­вая о тебе, пере­дать твои выдаю­щи­е­ся при­род­ные каче­ства, и как еще опас­нее — дать совет, ибо совет­чик дол­жен нести ответ­ст­вен­ность за того, кого он убедил. Но те, я счи­таю, кто по пра­ву удо­сто­ил­ся похваль­но­го сло­ва, долж­ны на деле дале­ко пре­вос­хо­дить силу крас­но­ре­чия сво­их хва­ли­те­лей; давая же совет, я поста­ра­юсь не оши­бить­ся, ибо знаю, что без­рас­суд­ные и окон­ча­тель­но испор­чен­ные невоз­дер­жан­но­стью люди совер­шен­но ниче­го не могут взять даже из самых удач­ных сове­тов, и напро­тив, те, кто ведет скром­ную и доб­ро­де­тель­ную жизнь, уме­ют успеш­но вос­поль­зо­вать­ся и посред­ст­вен­ным сове­том. (8) С этой надеж­дой я и при­ступ­лю к речи. Но, я думаю, все вы, пожа­луй, согла­си­тесь со мной: в этом воз­расте осо­бен­но подо­ба­ет отли­чать­ся кра­сотой тела, воз­дер­жан­но­стью в жела­ни­ях, муже­ст­вен­но­стью того и дру­го­го, спо­соб­но­стью вести при­ят­ные речи. Но всем этим, что явля­ет­ся даром при­ро­ды, судь­ба награ­ди­ла тебя столь щед­ро, что ты неиз­мен­но вызы­ва­ешь все­об­щее удив­ле­ние, про­чее же ты сам соб­ст­вен­ны­ми ста­ра­ни­я­ми довел до тако­го совер­шен­ства, что в этом отно­ше­нии тебя не мог бы упрек­нуть ни один разум­ный чело­век. (9) И все же, за что кто-то удо­ста­и­ва­ет­ся вели­чай­ших похвал? Раз­ве не за то, что его любят боги, а люди вос­хи­ща­ют­ся как им самим, так и его счаст­ли­вой судь­бой? В целом о тво­их доб­ро­де­те­лях умест­но, пожа­луй, подроб­нее рас­ска­зать потом; теперь же я попы­та­юсь прав­ди­во пока­зать то, что дол­жен ска­зать в похва­лу тво­им досто­ин­ствам осо­бо.

(10) Я нач­ну преж­де все­го с похваль­но­го сло­ва тем тво­им свой­ствам, по кото­рым с пер­во­го взгляда все узна­ют тебя, — с наруж­ной кра­соты и цве­та кожи, отче­го бле­стят и отдель­ные части и все твое тело. Мыс­лен­но я не нахо­жу ниче­го под­хо­дя­ще­го, с чем мож­но было бы это срав­нить, одна­ко мне при­хо­дит на ум про­сить читаю­щих эту речь поглядеть на тебя и рас­смот­реть, чтобы я, кото­рый не в состо­я­нии опи­сать тебя похо­же, мог удо­сто­ить­ся снис­хож­де­ния. (11) Но с чем мож­но было бы срав­нить то, что, будучи смерт­ным, вызы­ва­ет у созер­цаю­щих непре­хо­дя­щее жела­ние, вос­при­ни­ма­ет­ся зре­ни­ем, но не при­но­сит насы­ще­ния, исче­за­ет из вида, но хра­нит­ся в памя­ти, обла­да­ет досто­ин­ст­вом богов, но име­ет чело­ве­че­скую при­ро­ду, цве­тет кра­сотой, но не дает пово­да для обви­не­ний в изъ­яне? Одна­ко же твою наруж­ность нель­зя упрек­нуть и в том, что уже слу­ча­лось с кра­сотой мно­гих юно­шей. (12) Всю при­вле­ка­тель­ность их внеш­но­сти пор­ти­ла либо несклад­ность фигу­ры, либо какое-то несча­стье реши­тель­но отри­ца­ло пре­крас­но создан­ное при­ро­дой. Едва ли мы най­дем в тебе подоб­ный недо­ста­ток: какой-то из богов, забо­тив­ший­ся о тво­ей наруж­но­сти, хра­нил тебя столь береж­но от неду­гов тако­го рода, что, наде­лив без­упреч­ным внеш­ним видом, он рас­по­ло­жил в тебе все заме­ча­тель­ным обра­зом. (13) Так, осо­бен­но под­черк­нув кра­соту тво­е­го лица и глаз, боже­ство тем самым еще более под­твер­ди­ло свою бла­го­склон­ность к тебе. Оно доста­точ­но поза­бо­ти­лось о тебе не толь­ко для того, чтобы мож­но было увидеть оче­вид­ное, но так как доб­ро­де­тель неко­то­рых людей не позна­ет­ся по их поступ­кам, то оно при помо­щи само­го внеш­не­го обли­ка обна­ру­жи­ло пре­крас­ней­шие свой­ства тво­е­го харак­те­ра: для тех, кто тебя видел впер­вые, ты выглядел скром­ным, для всех — муже­ст­вен­ным и рас­суди­тель­ным. (14) И самое уди­ви­тель­ное вот что: если скром­ные люди чаще все­го вос­при­ни­ма­ют­ся сла­бы­ми, вели­че­ст­вен­ные — высо­ко­мер­ны­ми, муже­ст­вен­ные — дерз­ки­ми, а спо­кой­ные — тупо­ум­ны­ми, то бла­го­склон­ная судь­ба все это про­ти­во­по­лож­ное урав­ня­ла в тебе и в долж­ной мере объ­еди­ни­ла, как если бы она поже­ла­ла испол­нить обет или подать всем при­мер в созда­нии суще­ства, но не обыч­но­го, а с бес­смерт­ны­ми чер­та­ми. (15) Если бы толь­ко мож­но было опи­сать сло­ва­ми твою кра­соту, или если бы она была един­ст­вен­ным тво­им пре­иму­ще­ст­вом, заслу­жи­ваю­щим похва­лы, то мы, по наше­му убеж­де­нию, про­слав­ляя досто­ин­ства тво­ей внеш­но­сти, не долж­ны были бы умол­чать ни об одном из них. Теперь же я опа­са­юсь, как бы нам не отбить у при­сут­ст­ву­ю­щих охоту слу­шать осталь­ное и не наго­во­рить пона­прас­ну кра­си­вых слов. (16) Но кто бы мог выра­зить сло­ва­ми совер­шен­ство тво­ей кра­соты, какую не могут пре­взой­ти про­из­веде­ния искус­ства самых луч­ших масте­ров? И в этом нет ниче­го уди­ви­тель­но­го: ведь они име­ют вид застыв­ших фигур, так что оста­ет­ся неяс­ным, какое выра­же­ние души при­дал им худож­ник, напро­тив, необы­чай­ную кра­соту тво­е­го тела во всем, что бы ты ни делал, под­чер­ки­ва­ют дви­же­ния самой сущ­но­сти тво­ей души. Итак, о мно­гом умол­чав, я дол­жен был в этих сло­вах воздать хва­лу тво­ей наруж­ной кра­со­те.

(17) Отно­си­тель­но порядоч­но­сти, я, оче­вид­но, имею пре­крас­ный повод ска­зать, что хотя на тво­их ровес­ни­ков воз­во­дят кле­ве­ту, тебе выпа­ло заслу­жить лишь похва­лу. Ты не толь­ко ни в чем не посту­пил­ся сво­ей честью, но и избрал более муд­рый образ жиз­ни, чем мож­но было бы ожи­дать от чело­ве­ка тво­е­го воз­рас­та. И самое боль­шое тому дока­за­тель­ство — твое обхож­де­ние. Когда тебе при­хо­ди­лось стал­ки­вать­ся с мно­же­ст­вом людей, имев­ших самые раз­но­об­раз­ные обы­чаи, и когда затем все они скло­ня­ли тебя к обще­нию на при­выч­ный им лад, ты столь пре­крас­но дер­жал себя в этих обсто­я­тель­ствах, что все они, вос­хи­щен­ные, чув­ст­во­ва­ли дру­же­ское рас­по­ло­же­ние к тебе. (18) Это — при­знак людей, живу­щих по пра­ви­лам чести и чело­ве­ко­лю­бия. Впро­чем, кое-кто при все­об­щем одоб­ре­нии уже полу­чил совет и после­до­вал ему: не до́лжно всту­пать в близ­кие отно­ше­ния с пер­вым встреч­ным, ведь если кто в люб­ви угож­да­ет низ­ким людям, то его неиз­беж­но пори­ца­ет люд­ская мол­ва, а если он вся­че­ски бере­жет­ся слу­хов подоб­но­го рода, то все­гда вызы­ва­ет неудо­воль­ст­вие сво­их дру­зей. (19) Я же пола­гаю, ты заслу­жи­ва­ешь от меня похва­лы глав­ным обра­зом за то, что если осталь­ные не счи­та­ют воз­мож­ным уго­дить нра­вам всех поклон­ни­ков, то ты настоль­ко отли­ча­ешь­ся от них, что заво­е­вал серд­ца всех самых суро­вых и раз­бор­чи­вых людей, и, с одной сто­ро­ны, нико­му не дал пово­да для подо­зре­ний в нечи­стых делах, с дру­гой же, бла­го­да­ря сво­е­му обхож­де­нию ни у кого не вызвал доса­ды, про­ис­хо­дя­щей от раз­ли­чия умо­на­стро­е­ний. (20) Пото­му-то с влюб­лен­ны­ми, если и об этом нуж­но ска­зать, ты, мне кажет­ся, ведешь себя столь бла­го­род­но и разум­но, что, в то вре­мя как боль­шин­ство вооб­ще не может при­стой­но общать­ся с теми, кто ока­зал им пред­по­чте­ние, тебе в выс­шей сте­пе­ни уда­лось снис­кать все­об­щую любовь. Это — самое оче­вид­ное дока­за­тель­ство тво­ей доб­ро­де­те­ли. Ведь все, что ни есть спра­вед­ли­во­го и пре­крас­но­го, ты нико­го ничем не обо­шел, но при этом никто даже и не помыш­ля­ет о вещах, при­чи­ня­ю­щих чув­ство сты­да: столь боль­шую воз­мож­ность для тех, кто стре­мит­ся к пре­крас­но­му, пре­до­став­ля­ет твоя непо­роч­ность, и такую нере­ши­тель­ность она рож­да­ет в тех, кто скло­нен к наг­ло­сти. (21) В самом деле, ведь если очень мно­гие, когда были моло­ды­ми, пыта­лись утвер­дить за собой имя порядоч­ных людей мол­ча­ни­ем, то ты настоль­ко выда­ешь­ся врож­ден­ной доб­ро­де­те­лью, что уже сво­и­ми реча­ми и при­вет­ли­во­стью при­об­рел о себе ничуть не мень­шую сла­ву, чем при помо­щи все­го осталь­но­го: такая убеди­тель­ность и такое изя­ще­ство свой­ст­вен­ны тебе, когда ты рас­суж­да­ешь серь­ез­но и когда гово­ришь в шут­ку. Ибо ты доб­ро­ду­шен, но не наи­вен, крас­но­ре­чив, но не кова­рен, бла­го­же­ла­те­лен, но не без досто­ин­ства, вооб­ще гово­ря, такой, какой мог быть сын Аретэ4 и Эрота.

(22) Теперь о тво­ей муже­ст­вен­но­сти — ведь и об этом здесь нель­зя умол­чать, и не пото­му, что твои при­род­ные свой­ства не допус­ка­ют более пол­но­го раз­ви­тия или после­дую­щее вре­мя не пре­до­ста­вит еще боль­ше воз­мож­но­стей для напи­са­ния хва­леб­ных речей в твою честь, но пото­му, что пре­крас­но — удо­сто­ить­ся хва­лы в этом воз­расте, в каком и осталь­ным над­ле­жит быть без­упреч­ны­ми. О тво­ей муже­ст­вен­но­сти с при­веде­ни­ем мно­го­чис­лен­ных при­ме­ров мог бы рас­ска­зать и кто-нибудь дру­гой, а осо­бен­но имея в виду твои упраж­не­ния, оче­вид­ца­ми кото­рых были очень мно­гие люди. (23) Одна­ко нуж­но преж­де все­го ска­зать о том, как пре­крас­но ты посту­пил, отдав­шись это­му роду состя­за­ний. Пра­виль­ный выбор в юно­ше­ском воз­расте того, чем сле­ду­ет зани­мать­ся, есть глав­ный при­знак доб­ро­де­тель­но­го харак­те­ра и здра­во­го рас­суд­ка. Поэто­му реши­тель­но нель­зя обой­ти похва­лой тво­е­го обра­за дей­ст­вий. Хоро­шо зная о том, что в про­чих сорев­но­ва­ни­ях име­ют пра­во участ­во­вать и рабы и чуже­зем­цы, а состя­за­ния на колес­ни­цах5 явля­ют­ся пре­иму­ще­ст­вом толь­ко пол­но­прав­ных граж­дан, к тому же, луч­ших из них, ты посвя­тил себя это­му виду состя­за­ний. (24) Кро­ме того, рас­судив, что упраж­не­ния в беге нисколь­ко не спо­соб­ст­ву­ют при­об­ре­те­нию муже­ства и кре­по­сти духа, а кулач­ные бои и подоб­ное это­му нано­сят ущерб внеш­не­му виду и умст­вен­ным спо­соб­но­стям, ты избрал самое воз­вы­шен­ное и пре­крас­ное попри­ще, к тому же более все­го соот­вет­ст­ву­ю­щее тво­им наклон­но­стям, ибо эти состя­за­ния из-за обра­ще­ния к ору­жию и напря­жен­но­го бега срав­ни­мы с дей­ст­ви­я­ми на войне, а по сво­е­му вели­ко­ле­пию и кра­со­те сна­ря­же­ния подоб­ны отблес­ку могу­ще­ства богов. (25) Вдо­ба­вок к это­му, они пред­став­ля­ют собой вос­хи­ти­тель­ное зре­ли­ще, состо­я­щее из мно­же­ства меня­ю­щих­ся кар­тин, и пото­му оце­ни­ва­ют­ся самы­ми высо­ки­ми награ­да­ми; ведь поми­мо побед­но­го вен­ка, уже сами состя­за­ния и под­готов­ка к ним явля­ют­ся нема­лой награ­дой для тех, кто в над­ле­жа­щей мере стре­мит­ся к доб­ле­сти. Вели­чай­шее тому дока­за­тель­ство — про­из­веде­ние Гоме­ра6, где у него таким спо­со­бом вою­ют друг про­тив дру­га элли­ны и вар­ва­ры. Ведь еще и теперь во вре­мя игр этот обы­чай сохра­ня­ет­ся не толь­ко в самых незна­чи­тель­ных эллин­ских горо­дах, но и в самых могу­ще­ст­вен­ных. (26) Итак, твой выбор в выс­шей сте­пе­ни пре­кра­сен и вызы­ва­ет вос­хи­ще­ние у всех людей. Но так как ты счи­тал, что ника­кой поль­зы не при­но­сят ни жаж­да доб­ле­сти, ни тело, совер­шен­ное от при­ро­ды, если душа не под­готов­ле­на для дости­же­ния често­лю­би­вых целей, то с само­го нача­ла обна­ру­жил это усер­дие не толь­ко сво­и­ми упраж­не­ни­я­ми, но и не вызвал разо­ча­ро­ва­ния на деле, про­чие же свои спо­соб­но­сти и муже­ство харак­те­ра ты с блес­ком пока­зал на пуб­лич­ных состя­за­ни­ях. (27) Хотя я и мед­лю с нача­лом рас­ска­за о собы­ти­ях тогда про­ис­шед­ших, опа­са­ясь за сла­бость пере­да­чи, одна­ко я о них не умол­чу; ведь достой­но пори­ца­ний неже­ла­ние сооб­щить о том, что достав­ля­ет нам удо­воль­ст­вие видеть. Вме­сте с тем, если бы я захо­тел подроб­но рас­ска­зать о всех состя­за­ни­ях, то, пожа­луй, речь у нас ока­за­лась бы слиш­ком длин­ной. Но если я упо­мя­ну толь­ко об одних, где ты отли­чил­ся боль­ше все­го, то я одно­вре­мен­но кос­нусь и всех про­чих и не зло­употреб­лю тер­пе­ни­ем слу­ша­те­лей. (28) Когда были запу­ще­ны упряж­ки и одна шла впе­ре­ди тво­ей, а дру­гая поза­ди, ты, опе­ре­див ту и дру­гую, над обе­и­ми одер­жал убеди­тель­ную победу и в награ­ду полу­чил венок, по срав­не­нию с кото­рым, хотя победа сама по себе была пре­крас­на, твое спа­се­ние ока­за­лось более пре­крас­ным и неожи­дан­ным. В то вре­мя как упряж­ка тво­е­го про­тив­ни­ка в борь­бе, не имев­шей пере­ве­са, столк­ну­лась с тво­ей, и когда все реши­ли, что несу­щих­ся коней невоз­мож­но сдер­жать, ты, хотя и видел, что неко­то­рые из при­сут­ст­ву­ю­щих — несмот­ря на то, что еще ниче­го страш­но­го не про­изо­шло — нахо­дят­ся в силь­ной тре­во­ге, не рас­те­рял­ся и не оро­бел, но бла­го­да­ря сво­е­му муже­ству пока­зал себя луч­шим в управ­ле­нии упряж­кой, а бла­го­да­ря быст­ро­те опе­ре­дил сво­их сопер­ни­ков, дела кото­рых до это­го шли успеш­но. (29) Ты так­же ока­зал столь боль­шое вли­я­ние на изме­не­ние нра­вов, что, хотя боль­шин­ство пого­ва­ри­ва­ло и было убеж­де­но во мне­нии, на кон­ных риста­ли­щах-де самое при­ят­ное зре­ли­ще, это — кру­ше­ние колес­ниц, все зри­те­ли, напро­тив, испы­ты­ва­ли страх, как бы с тобой не слу­чи­лось чего-нибудь подоб­но­го: такую бла­го­же­ла­тель­ность и дру­же­ст­вен­ность вызы­ва­ло у них твое бла­го­род­ство.

(30) И это есте­ствен­но; ведь заме­ча­тель­но — про­сла­вить­ся в каком-нибудь одном отно­ше­нии, но еще заме­ча­тель­нее — объ­еди­нить в себе все, что мог­ло бы слу­жить к сла­ве вся­ко­го често­лю­би­во­го чело­ве­ка. Это мож­но видеть вот откуда: мы най­дем, что Эака и Рада­ман­та боги люби­ли за спра­вед­ли­вость7, Герак­ла, Касто­ра и Полидев­ка — за муже­ство8, Гани­меда, Адо­ни­са9 и подоб­ных им — за кра­соту. Поэто­му меня удив­ля­ют не те, кто ищет тво­ей друж­бы, а те, кто не выка­зы­ва­ет тако­го жела­ния. Ведь если неко­то­рые удо­сто­и­лись бли­зо­сти богов, обла­дая лишь одним из упо­мя­ну­тых пре­иму­ществ, то, пожа­луй, бо́льшим ока­за­лось стрем­ле­ние вся­ко­го смерт­но­го добить­ся друж­бы того, кто пред­ста­ет обла­да­те­лем всех досто­инств. (31) По пра­ву мож­но вос­хва­лить тво­их отца, мать и всех род­ст­вен­ни­ков, — так дале­ко пре­вос­хо­дишь ты сво­их сверст­ни­ков в доб­ле­сти, но еще боль­шей похва­лы заслу­жи­ва­ют те, кого ты, ода­рен­ный таки­ми каче­ства­ми, избрал из всех и при­знал достой­ны­ми сво­ей друж­бы; (32) не знаю лишь, до́лжно ли их назы­вать влюб­лен­ны­ми или же истин­ны­ми зна­то­ка­ми. Мне так­же пред­став­ля­ет­ся, что судь­ба, пре­зи­раю­щая низ­ких людей и бла­го­склон­ная к порядоч­ным, желая взвол­но­вать серд­ца послед­них, с само­го нача­ла награ­ди­ла тебя кра­сотой не для того, чтобы разо­ча­ро­вать их в надеж­де на удо­воль­ст­вие, а чтобы побудить к доб­ро­де­те­ли, веду­щей к бла­жен­ству.

(33) Хотя еще нема­ло я мог бы ска­зать о тебе, но, по-види­мо­му, на этом мне сле­ду­ет закон­чить свое похваль­ное сло­во, ибо я опа­са­юсь, как бы обо мне не реши­ли, что я, изо­бра­жая тебя, выхо­жу за пре­де­лы чело­ве­че­ской при­ро­ды. Как кажет­ся, впе­чат­ле­ние от опи­са­ния сло­вом столь зна­чи­тель­но усту­па­ет непо­сред­ст­вен­но­му наблюде­нию, что нико­му не при­хо­дит в голо­ву не верить вос­при­ни­мае­мо­му зре­ни­ем, а похва­лу тому же пред­ме­ту, пусть она стра­да­ет недо­стат­ка­ми, не нахо­дят прав­ди­вой. (34) Итак, ска­зав об этом, я попы­та­юсь дать тебе сове­ты, вняв им, ты смо­жешь сде­лать свой образ жиз­ни еще более достой­ным. Одна­ко я не хотел бы, чтобы ты даль­ней­шую мою речь рас­смат­ри­вал как нечто внеш­нее и пони­мал бы ее так, как если бы я гово­рил из жела­ния блес­нуть крас­но­ре­чи­ем, а не ради тво­ей поль­зы; я хочу, чтобы ты не ошиб­ся в том, что явля­ет­ся истин­ным, и, рас­по­ря­жа­ясь собой, неча­ян­но не при­нял порок за бла­го. (35) Не пори­ца­ем же мы тех, кто без­ве­стен и неза­ме­тен, если даже они совер­ша­ют небла­го­род­ные поступ­ки, а напро­тив, пре­не­бре­же­ние хотя бы чем-нибудь одним из того, что достав­ля­ет почесть, при­но­сит таким извест­ным людям, как ты, позор. К тому же, кто допу­стил ошиб­ку в сво­ем суж­де­нии отно­си­тель­но про­чих вещей, тот не избрал наи­луч­шее толь­ко в одном слу­чае. Но кто непра­виль­но понял или оста­вил без вни­ма­ния совет отно­си­тель­но прин­ци­пов поведе­ния, тот за свое неведе­ние рас­пла­чи­ва­ет­ся в тече­ние всей сво­ей жиз­ни.

(36) Все­го это­го тебе нуж­но избе­жать; ты дол­жен обра­тить вни­ма­ние на то, что в чело­ве­че­ских делах име­ет самое боль­шое зна­че­ние и при счаст­ли­вом исхо­де при­но­сит нам наи­боль­ший успех, а при неуда­че на всю жизнь при­чи­ня­ет непо­пра­ви­мый ущерб. Вне вся­ко­го сомне­ния, сле­ду­ет про­явить осо­бую заботу о том, что дает реши­тель­ный пере­вес в том и дру­гом слу­чае. (37) И, конеч­но, мы най­дём, что это — дух, кото­рый сто­ит во гла­ве всех чело­ве­че­ских дел; его же может пра­виль­но вос­пи­тать и раз­вить лишь одна фило­со­фия. Поэто­му, счи­таю я, ты дол­жен при­об­щить­ся к ней, не колеб­лясь и не стра­шась труда, кото­ро­го она тре­бу­ет; ведь празд­ность и бес­печ­ность не спо­соб­ст­ву­ют пости­же­нию даже того, что лежит на самой поверх­но­сти, тогда как тер­пе­ние и трудо­лю­бие при­во­дят к дости­же­нию всех благ; (38) и поэто­му самой боль­шой глу­по­стью явля­ет­ся, когда люди все свои често­лю­би­вые помыс­лы обра­ща­ют на при­об­ре­те­ние богат­ства, физи­че­ской силы и на подоб­ное и при этом тер­пят боль­шие лише­ния, — ведь все это пре­хо­дя­ще и обыч­но нахо­дит­ся в под­чи­не­нии духа, — а о совер­шен­ст­во­ва­нии само­го духа, пре­бы­ваю­ще­го в них, сто­я­ще­го над всем осталь­ным и цели­ком опре­де­ля­ю­ще­го жиз­нен­ный путь, они не заботят­ся. (39) Пре­крас­но — про­сла­вить­ся высо­чай­ши­ми досто­ин­ства­ми, полу­чен­ны­ми от судь­бы, но намно­го пре­крас­нее — быть при­част­ным ко вся­ко­му слав­но­му делу бла­го­да­ря соб­ст­вен­но­му усер­дию. Пер­во­го ино­гда уда­ва­лось дости­гать и людям незна­чи­тель­ным, но послед­нее доступ­но лишь чело­ве­ку, отли­чаю­ще­му­ся доб­ро­де­те­лью. (40) Одна­ко для осно­ва­тель­но­го и подроб­но­го изло­же­ния содер­жа­ния фило­со­фии нам пред­ста­вит­ся в буду­щем, как я пола­гаю, более бла­го­при­ят­ная воз­мож­ность. Но кос­нуть­ся ее вкрат­це нам сей­час ничто не меша­ет. В первую оче­редь тебе сле­ду­ет хоро­шень­ко уяс­нить глав­ное, а имен­но, что в осно­ве вся­ко­го обра­зо­ва­ния лежат зна­ния и некое упраж­не­ние и что к фило­со­фии это отно­сит­ся более все­го. Чем серь­ез­нее ока­жут­ся те, кто посвя­тил себя ей, тем луч­ше они смо­гут познать ее сущ­ность. (41) Если крас­но­ре­чие и раз­мыш­ле­ние обу­слов­ле­ны духом, а фило­со­фия учит тому и дру­го­му, то отче­го нам не стре­мить­ся овла­деть этой нау­кой, чтобы с ее помо­щью стать све­ду­щи­ми в том и дру­гом? Лишь тогда, разу­ме­ет­ся, наша жизнь достигнет выс­ше­го совер­шен­ства, когда мы в сво­ем стрем­ле­нии к бла­гу доступ­ное позна­нию одо­ле­ем посред­ст­вом искус­ства, осталь­ное — путем упраж­не­ния и навы­ка. (42) Одна­ко ни в коем слу­чае нель­зя утвер­ждать, буд­то мы в сво­их спо­соб­но­стях усва­и­вать зна­ния ничем не отли­ча­ем­ся друг от дру­га. Вооб­ще гово­ря, при над­ле­жа­щем вос­пи­та­нии совер­шен­ст­ву­ет­ся вся­кий чело­век, но более все­го тот, кто от при­ро­ды ока­зал­ся ода­рен­нее дру­гих. Ведь одним уда­ет­ся воз­вы­сить­ся лишь над сами­ми собой, дру­гим же — пре­взой­ти осталь­ных. (43) Твер­до помни, что зна­ние, при­об­ре­тен­ное на опы­те, явля­ет­ся нена­деж­ным и не при­но­сит поль­зы в даль­ней­шей жиз­ни, и наобо­рот — обра­зо­ва­ние на осно­ве фило­со­фии воору­жа­ет на все необ­хо­ди­мые слу­чаи жиз­ни. Пусть кто-то, усерд­но упраж­ня­ясь, бла­го­да­ря счаст­ли­во­му сте­че­нию обсто­я­тельств уже добил­ся сла­вы. Не обра­щай на них вни­ма­ния; тебе нуж­но поза­бо­тить­ся о самом себе. Ты дол­жен не поверх­ност­но, но глу­бо­ко рас­суж­дать о важ­ней­ших вещах, знать не для того, чтобы слег­ка пого­во­рить при слу­чае, но чтобы с блес­ком высту­пать в состя­за­ни­ях. (44) Пораз­мыс­ли так­же, что тем, кто зани­ма­ет­ся фило­со­фи­ей, она во всем при­но­сит вели­чай­шую поль­зу, но в еще боль­шей мере она сооб­ща­ет зна­ния о прак­ти­ке и тео­рии управ­ле­ния государ­ст­вен­ны­ми дела­ми. Быть несве­ду­щим в гео­мет­рии и в дру­гих подоб­ных нау­ках, конеч­но, позор­но, но стать пер­вым рев­ни­те­лем ее — ниже тво­е­го досто­ин­ства. Отли­чить­ся в этой обла­сти зна­ния — похваль­но, но про­явить пол­ную неосве­дом­лен­ность — смеш­но. (45) Об этом ты можешь как заклю­чить из мно­го­го дру­го­го, так и заме­тить на при­ме­рах зна­ме­ни­тых мужей про­шло­го. Так, веро­ят­но, ты слы­шал, что Перикл10, кото­рый, по обще­му мне­нию, муд­ро­стью дале­ко пре­вос­хо­дит всех сво­их совре­мен­ни­ков, сбли­зил­ся с Ана­к­са­го­ром из Кла­зо­мен11 и, став его уче­ни­ком, при­об­рел такое боль­шое вли­я­ние. Затем ты увидишь, что Алки­ви­ад12, зна­чи­тель­но усту­пав­ший врож­ден­ной доб­ро­де­те­лью это­му послед­не­му, кото­рый скло­нен был посту­пать в сво­ей жиз­ни то бле­стя­ще, то низ­ко, а то раз­нуздан­но, по при­чине сво­ей бли­зо­сти к Сокра­ту13 во мно­гом изме­нил к луч­ше­му свой образ жиз­ни, осталь­ное же при­нудил пре­дать забве­нию, совер­шив мно­го вели­ких дея­ний. (46) Но если жела­тель­но, чтобы я не задер­жи­вал­ся на при­ме­рах про­шло­го и обра­тил­ся к свиде­тель­ствам недав­не­го вре­ме­ни, то ты можешь обна­ру­жить, что Тимо­фей14 удо­сто­ил­ся вели­кой сла­вы и мно­го­чис­лен­ных поче­стей не вслед­ст­вие сво­его обра­за дей­ст­вий в моло­дом воз­расте, а бла­го­да­ря подви­гам, совер­шен­ным им под вли­я­ни­ем обще­ния с Исо­кра­том15. Ты так­же убедишь­ся, что Архит16, назна­чен­ный еди­но­лич­ным пра­ви­те­лем, настоль­ко спра­вед­ли­во и мяг­ко управ­лял горо­дом Тарен­том, что имя его было у всех на устах. Он, сна­ча­ла вызы­вав­ший пре­не­бре­же­ние, в пол­ной мере про­явил свое даро­ва­ние, сбли­зив­шись с Пла­то­ном. (47) Впро­чем, ничто из это­го не про­ис­хо­ди­ло бес­при­чин­но; ведь было бы совер­шен­но неле­по, если бы мы были вынуж­де­ны совер­шать незна­чи­тель­ные дела, исполь­зуя резуль­та­ты науч­но­го зна­ния и обу­че­ния, и напро­тив, в важ­ных делах мог­ли бы обхо­дить­ся без их при­ме­не­ния. Я не знаю, что мне нуж­но еще об этом ска­зать; ибо с само­го нача­ла я пом­нил о тво­ей осве­дом­лен­но­сти в этих вещах, но при этом дер­жал в уме, что подоб­ные уве­ща­ния несве­ду­щих побуж­да­ют, а све­ду­щих поощ­ря­ют. (48) Не думай, одна­ко, буд­то я, изла­гая все это, наме­ре­ва­юсь как учи­тель наста­вить тебя в чем-нибудь таком. Мне не стыд­но будет при­знать­ся, что я сам еще мно­го­му дол­жен научить­ся; кро­ме того, я боль­ше скло­нен зани­мать­ся государ­ст­вен­ны­ми дела­ми, чем быть учи­те­лем дру­гих. Я отка­зы­ва­юсь от это­го не пото­му, что счи­таю сомни­тель­ной сла­ву людей, избрав­ших сво­ей про­фес­си­ей обу­че­ние муд­ро­сти, но пото­му, что тако­ва дей­ст­ви­тель­ность. (49) Во вся­ком слу­чае, мно­гие, я знаю, быв­шие до того людь­ми неза­мет­ны­ми и скром­ны­ми, бла­го­да­ря этой нау­ке ста­ли зна­ме­ни­ты­ми, а Солон17 и при жиз­ни и по смер­ти удо­сто­ил­ся вели­чай­шей сла­вы. Ему не толь­ко при­над­ле­жат про­чие достой­ные дея­ния, но он оста­вил после себя как памят­ник сво­его муже­ства тро­фей, воз­двиг­ну­тый в честь победы над мегар­ца­ми, (50) как памят­ник про­зор­ли­во­сти — воз­вра­ще­ние Сала­ми­на, и как памят­ник глу­бо­ко­го ума — свои зако­ны, кото­рым еще и теперь неиз­мен­но сле­ду­ет боль­шин­ство элли­нов. Одна­ко, обла­дая таки­ми доб­ро­де­те­ля­ми, он ни о чем дру­гом не про­явил боль­шей заботы, чем о сла­ве одно­го из семе­рых муд­ре­цов. При этом он счи­тал, что фило­со­фия при­но­сит ее при­вер­жен­цам не позор, но доб­рое имя и судил об этом столь же вер­но, как и об осталь­ном, в чем он отли­чал­ся.

(51) Не могу и я судить ина­че и при­зы­ваю тебя обра­тить­ся к фило­со­фии, если ты еще пом­нишь о сво­ем врож­ден­ном даре. Пото­му-то я и рас­про­стра­нял­ся об этом в нача­ле сво­ей речи и совсем не для того, чтобы похва­лой тво­им при­род­ным свой­ствам при­об­ре­сти твое рас­по­ло­же­ние, но чтобы тем боль­ше побудить тебя к заня­ти­ям фило­со­фи­ей, если толь­ко ты при­да­ешь ей какое-нибудь зна­че­ние и в непо­мер­ной гор­до­сти сво­и­ми насто­я­щи­ми досто­ин­ства­ми не пре­не­бре­га­ешь буду­щи­ми. (52) Коль ско­ро ты выде­ля­ешь­ся сре­ди сво­его окру­же­ния, то при­ло­жи все ста­ра­ние, чтобы пре­взой­ти осталь­ных; более того, при­ми за луч­шее пер­вен­ст­во­вать сре­ди всех и счи­тай, что гораздо полез­нее пока­зать такое стрем­ле­ние, неже­ли выда­вать­ся сре­ди посред­ст­вен­ных людей. Не посра­ми сво­их спо­соб­но­стей и не обма­ни надеж­ды тех, кто ждет от тебя вели­ких свер­ше­ний, но пытай­ся соб­ст­вен­ным усер­ди­ем пре­взой­ти ожи­да­ния любя­щих от все­го серд­ца тебя людей. (53) Имей в виду, что про­чие речи, если они заслу­жи­ва­ют вни­ма­ния, при­но­сят сла­ву сво­им авто­рам, но сове­ты достав­ля­ют поль­зу и честь тем, кто дал себя убедить; суж­де­ния отно­си­тель­но про­чих вещей рас­кры­ва­ют наши чув­ства, но избра­ние спо­со­ба дей­ст­вий обна­ру­жи­ва­ет всю сущ­ность наше­го харак­те­ра. Как ты решишь об этом деле, так все решат и о тебе; помни, что тот же суд испы­та­ни­ем ждет и меня, воздав­ше­го тебе такую хва­лу. (54) Поэто­му будь досто­ин ее и охра­ни меня от упре­ков за друж­бу с тобой. Я не стал бы с таким пылом при­зы­вать тебя к заня­ти­ям фило­со­фи­ей, если бы не помыш­лял об этом пре­крас­ном зало­ге моей бла­го­склон­но­сти к тебе и если бы не видел, что государ­ство, испы­ты­вая недо­ста­ток в бла­го­род­ных мужах, часто при­бе­га­ет к услу­гам слу­чай­ных людей и вслед­ст­вие их оши­бок тер­пит вели­чай­шие беды. (55) В сво­их пред­пи­са­ни­ях тебе я руко­во­дил­ся горя­чим жела­ни­ем, чтобы твоя доб­ро­де­тель послу­жи­ла на поль­зу государ­ства, а ты сам удо­сто­ил­ся от него поче­стей. Я не верю, что тебе пред­сто­ит жизнь зауряд­но­го чело­ве­ка, но упо­ваю на то, что государ­ство пору­чит тебе управ­лять каким-нибудь делом, к тому же настоль­ко зна­чи­тель­ным, насколь­ко оно будет соот­вет­ст­во­вать тво­им выдаю­щим­ся спо­соб­но­стям, и тем ско­рее поже­ла­ет под­верг­нуть тебя испы­та­нию. Итак, полез­но зара­нее иметь такой образ мыс­лей, чтобы потом не посту­пить дур­но.

(56) Моей целью было ска­зать, что, по мое­му убеж­де­нию, ты дол­жен делать для соб­ст­вен­ной поль­зы, твой же долг — пораз­мыс­лить над этим. Необ­хо­ди­мо так­же, чтобы осталь­ные, ищу­щие тво­ей друж­бы, не доволь­ст­во­ва­лись при­ят­ным вре­мя­про­вож­де­ни­ем и беседа­ми с тобой и не скло­ня­ли тебя к ним, но при­ла­га­ли все уси­лия к тому, чтобы при­дать тво­ей жиз­ни как мож­но боль­ший блеск. За это они могут и сами удо­сто­ить­ся боль­шой похва­лы, и стать источ­ни­ком вели­чай­ших благ для тебя. (57) Я не пори­цаю теперь нико­го из тво­их близ­ких дру­зей. Ведь мне пред­став­ля­ет­ся нема­ло­важ­ным в тво­ем сча­стье и то, что судь­ба не столк­ну­ла тебя ни с одним бес­чест­ным поклон­ни­ком, но ты отда­вал пред­по­чте­ние таким, каких выби­ра­ют в дру­зья из сво­их сверст­ни­ков. Все же я про­шу тебя при­ни­мать всех их лас­ко­во и дру­же­люб­но, но усту­пать тем из них, кто обла­да­ет наи­боль­шей муд­ро­стью, с тем чтобы и они, и осталь­ные сограж­дане дер­жа­лись о тебе еще более высо­ко­го мне­ния. Будь счаст­лив.

ПРИМЕЧАНИЯ


  • 1Речь про­из­но­сит­ся третьим лицом от име­ни отсут­ст­ву­ю­ще­го авто­ра.
  • 2Име­ет­ся в виду нечто вро­де запис­ной книж­ки, состо­я­щей из полос папи­ру­са.
  • 3Речи, пред­на­зна­чен­ные для пись­мен­ной пуб­ли­ка­ции или для чте­ния в узком кру­гу цени­те­лей.
  • 4Аретэ — пер­со­ни­фи­ци­ро­ван­ный образ доб­ро­де­те­ли.
  • 5Эти состя­за­ния состо­я­ли в том, что наезд­ник на послед­нем кру­ге гон­ки на пол­ном ходу спры­ги­вал с колес­ни­цы и бежал под­ле нее и затем перед дости­же­ни­ем цели вновь запры­ги­вал в нее.
  • 6Речь идет о бое­вых колес­ни­цах, опи­сы­вае­мых Гоме­ром (см., напри­мер: Или­а­да. XVI, 466—475).
  • 7Эак и Рада­мант — судьи в цар­стве мерт­вых (вме­сте с Мино­сом).
  • 8Геракл — извест­ный герой, про­сла­вив­ший­ся сво­и­ми две­на­дца­тью подви­га­ми. Кастор и Полидевк — близ­не­цы, совер­ши­ли ряд подви­гов, в том чис­ле осво­бо­ди­ли свою сест­ру Еле­ну и участ­во­ва­ли в похо­де арго­нав­тов.
  • 9Гани­мед — маль­чик, за кра­соту взя­тый на небо, люби­мец Зев­са и его вино­чер­пий. Адо­нис — отли­чал­ся ред­чай­шей кра­сотой. Соглас­но одно­му из мифов, из капель кро­ви Адо­ни­са, погиб­ше­го во вре­мя охоты на веп­ря, вырос­ли розы.
  • 10Перикл — зна­ме­ни­тый афин­ский государ­ст­вен­ный и поли­ти­че­ский дея­тель V в. (родил­ся око­ло 490 г.). Учил­ся не толь­ко у Ана­к­са­го­ра, но и испы­тал на себе вли­я­ние эле­а­та Зено­на и музы­кан­та Дамо­на (Плу­тарх. Перикл. IV. 4; Пла­тон. Алки­ви­ад. 119a).
  • 11Ана­к­са­гор — зна­ме­ни­тый фило­соф, родил­ся око­ло 500 г. в Кла­зо­ме­нах. В род­ном горо­де быст­ро ото­шел от обще­ст­вен­ной жиз­ни, путе­ше­ст­во­вал по Гре­ции. В 456 г. оста­но­вил­ся в Афи­нах и близ­ко сошел­ся с Пери­к­лом. Изве­стен сво­им уче­ни­ем об уме.
  • 12Алки­ви­ад — афин­ский государ­ст­вен­ный дея­тель и пол­ко­во­дец (450—403 гг.), часто менял поли­ти­че­скую ори­ен­та­цию, пус­кал­ся на аван­тю­ры во вза­и­моот­но­ше­ни­ях меж­ду гре­ка­ми и пер­са­ми, афи­ня­на­ми и спар­тан­ца­ми. Отли­чал­ся кра­сотой, умом и често­лю­би­ем, а так­же невоз­дер­жан­но­стью, занос­чи­во­стью и гру­бо­стью (Пла­тон. Пир; Плу­тарх. Алки­ви­ад).
  • 13Сократ — зна­ме­ни­тый афин­ский фило­соф (родил­ся око­ло 470 г., погиб в 399 г.).
  • 14Тимо­фей — извест­ный афин­ский стра­тег и государ­ст­вен­ный дея­тель, сын Коно­на, друг Исо­кра­та (Псев­до-Плу­тарх. Жиз­не­опи­са­ние 10 ора­то­ров. 873c; Цице­рон. Об ора­то­ре. III. 34), руко­во­дил мно­го­чис­лен­ны­ми воен­ны­ми пред­при­я­ти­я­ми во вто­рой чет­вер­ти IV в., в част­ной жиз­ни отли­чал­ся рас­то­чи­тель­но­стью и невоз­дер­жан­но­стью. См. вступ­ле­ние к при­меч. к речи XLIX.
  • 15Исо­крат — зна­ме­ни­тый афин­ский ора­тор и пуб­ли­цист (436—338 гг.), поль­зо­вав­ший­ся боль­шим вли­я­ни­ем в поли­ти­че­ской жиз­ни Афин и Гре­ции, дер­жал шко­лу, из кото­рой вышло мно­го вид­ных государ­ст­вен­ных дея­те­лей, писа­те­лей и ора­то­ров.
  • 16Архит из Тарен­та — фило­соф пифа­го­рей­ской шко­лы пер­вой поло­ви­ны IV в., изве­стен как мате­ма­тик, пол­ко­во­дец и государ­ст­вен­ный дея­тель, был дру­жен с Пла­то­ном.
  • 17Солон — зна­ме­ни­тый афин­ский государ­ст­вен­ный дея­тель VII в., начал свою поли­ти­че­скую дея­тель­ность с при­зы­ва к войне с Мега­ра­ми, чтобы воз­вра­тить при­над­ле­жав­ший неко­гда афи­ня­нам о. Сала­мин, борь­ба за кото­рый отра­зи­лась в напи­сан­ной им эле­гии «Сала­мин». Еще более изве­стен сво­им зако­но­да­тель­ст­вом, при­шед­шим на сме­ну зако­нов Дра­кон­та. Ему при­над­ле­жит так­же целый ряд про­грес­сив­ных ново­введе­ний в обла­сти куль­ту­ры, обра­зо­ва­ния и вос­пи­та­ния. За его выдаю­щи­е­ся каче­ства древ­ние вклю­чи­ли имя Соло­на в чис­ло семи самых муд­рых людей.
  • ИСТОРИЯ ДРЕВНЕГО РИМА
    1260010231 1260010232 1260010233 1311251999 1314200000 1314200001