Текст приводится по изданию:
Марк Валерий Марциал. Эпиграммы. СПб., Издательство АО «КОМПЛЕКТ», 1994. Перевод Ф. А. Петровского.
Марк Валерий Марциал. Эпиграммы. СПб., Издательство АО «КОМПЛЕКТ», 1994. Перевод Ф. А. Петровского.
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
40
41
42
43
44
45
46
47
48
49
50
51
52
53
54
55
56
57
58
59
60
61
62
63
64
65
66
67
68
69
70
71
72
73
74
75
76
77
78
79
80
81
82
83
84
85
86
87
88
89
90
91
92
93
94
95
96
97
98
99
| 1 | |
| Новый нагрудник прими — воинственной броню Минервы: Даже Медузы самой страшен он гневным власам. Без применения он мог бы панцирем, Цезарь, быть назван, Но на священной груди станет эгидой теперь. |
|
| 2 | |
| Недостижимый для стрел сарматских панцирь владыки, Ты надежных щитов гетского Марса верней, Ты, под ударом копья этолийского несокрушимый, Весь из бесчисленных ты скользких кабаньих копыт. |
|
| 5 | Жребий твой счастлив: тебе к священной груди прикоснуться Будет дано и душой нашего бога гореть. Следуй ты с ним невредим и триумфов великих добейся, Но не замедли вернуть пальмовой тоге вождя. |
| 3 | |
| Понтилиан, почему тебе книжек своих не дарю я? Чтоб своих собственных ты мне никогда не дарил. |
|
| 4 | |
| Кастрик! Стал Оппиан смертельно бледен, Потому что стихи писать он начал. |
|
| 5 | |
| Если ты, Цезарь, к тоске снисходишь отцов и народа И неподдельный восторг Лация ведом тебе, Бога скорее верни: врагу завидуют в Риме, Хоть и в лавровой кайме к нам донесенья идут. |
|
| 5 | Ближе владыка земли ко врагу, и, тебя лицезрея, Варвар и в страхе бежит, и наслажденьем объят. |
| 6 | |
| Правда ль, обратно к нам от Гиперборейских пределов По авзонийским путям Цезарь желает идти? Верных свидетелей нет, но повсюду об этом толкуют: Верю тебе! Ты, Молва, правду всегда говоришь. |
|
| 5 | Наш всенародный восторг подтверждают победные вести, Марсовых пик острия зеленью лавра цветут. Снова — о, радость! — триумф возглашают великий по Риму, Непобедимым тебя, Цезарь, твой город зовет. Но, чтобы больше еще укрепить ликование наше, |
| 10 | Лавра сарматского сам вестником ты появись. |
| 7 | |
| Пусть хладный Север, пусть суровый брег Певки, И топотом копыт вспененный ток Истра, И трижды нами сбитый дерзкий рог Рейна В коварных, непокорных областях держат |
|
| 5 | Тебя, владыку света и отца мира, — Забыть не можем мы тебя в мольбах наших: Мы все с тобою взором и душой, Цезарь, И так всецело занял ты умы граждан, Что нету дела и толпе в Большом Цирке, |
| 10 | Кого пускают, — Пассерина иль Тигра. |
| 8 | |
| Весело, Музы, теперь, коль мне вы послушны, резвитесь: К нам из Одрисской земли бог-победитель идет. Первый ты, о декабрь, воплотил упованья народа, И громогласно теперь можно воскликнуть: «Идет!» |
|
| 5 | Счастлив твой жребий, и ты ни в чем январю не уступишь, Если сулимые им радости нам подарил. В праздничном воин венке озорной перебранкой займется, В свите когда он пойдет лавром увитых коней, Да и тебе не грешно игривым остротам и песням, |
| 10 | Цезарь, внимать, если их любит и самый триумф. |
| 9 | |
| Отроду все шестьдесят Касцеллию лет, и оратор Он даровитый. Когда ж он говорить-то начнет? |
|
| 10 | |
| Гнусен Эрот, омерзителен Лин. Что, Ол, тебе в этом, Ежели кожи своей оба они не щадят? Платит Матон за любовь по сто тысяч. Что, Ол, тебе в этом? Ведь обеднеешь не ты, а разорится Матон. |
|
| 5 | Кутит всю ночь напролет Серторий. Что, Ол, тебе в этом, Ежели до свету ты можешь спокойно храпеть? Тысяч семьсот задолжал Луп Титу. Что, Ол, тебе в этом? Не одолжил, не ссудил Лупу ведь ты ни гроша. Лучше займись-ка ты тем, что подлинно, Ол, твое дело, |
| 10 | Чем озабочен ты быть должен гораздо сильней. За обстановку свою ты не платишь. Вот, Ол, твое дело. В долг не ссужают тебе даже полушки. Иль нет? Шлюха супруга твоя. Вот подлинно, Ол, твое дело. Надо приданое дать дочери взрослой. Иль нет? |
| 15 | Дел до пятнадцати мне твоих перечислить не трудно, Но до тебя самого, право, нет дела мне, Ол! |
| 11 | |
| Исправлять ты меня собственноручно Заставляешь, Пудент, мои книжонки. Чересчур ты мои безделки ценишь, Коль автографы их иметь желаешь! |
|
| 12 | |
| Пусть благосклонно, Фавстин, мои шутки владыка читает, И да внимает он мне так же, как внемлет всегда; Ведь не порочит мой стих и по праву мне ненавистных, И от чужого стыда славы не надобно мне. |
|
| 5 | Что мне за выгода в том, коль иные считают моими Стрелы, какие Ликамб кровью своей обагрил, Иль изрыгают на всех под именем нашим отраву Те, кто не смеют на свет Фебовых выйти лучей? Шутки невинны мои, ты знаешь; клянуся я мощным |
| 10 | Гением Славы и всем хором Кастальских сестер! Слухом твоим я клянусь, читатель, которого богом Я почитаю своим: злобной ты зависти чужд. |
| 13 | |
| Смуглая раз услыхав Ликорида, что Тибура солнце Вновь придает белизну старым слоновым клыкам, На Геркулеса холмы отправилась. Воздух всесилен Тибура высей! Она черной вернулась домой. |
|
| 14 | |
| С девочкой нашей беда несказанная, Авл, приключилась: Всех своих игр и забав сразу лишилась она! Но не таких, о каких, любимая нежным Катуллом Лесбия плакала, ласк птички своей лишена, |
|
| 5 | Иль Иантида, моим воспетая Стеллой, рыдала, Чья в Елисейских полях тенью голубка летит. Ни увлечений таких, ни безделок мой светик не знает, Сердца моей госпожи горем таким не разбить: Отроду лет двадцати она мальчика вдруг потеряла, |
| 10 | Но, чтоб ее утешать, все-таки он не дорос. |
| 15 | |
| Что тут за мальчик, спешит от прозрачной струи Иантиды И от Наяды бежит прочь? Неужель это Гил? Благо, что в этом лесу герой почитаем Тиринфский, И похотливые он воды вблизи стережет. |
|
| 5 | Влагу из этих ключей ты черпай, Аргинн, без опаски: Нимфы не тронут тебя. Бойся хозяина ты. |
| 16 | |
| Нет ни гроша у меня за душой, и твои лишь подарки Мне остается продать, Регул. Не купишь ли ты? |
|
| 17 | |
| О читальня в изящном сельском доме, Из которой нам Рим соседний виден, Если между стихов почтенных место Резвым, Талия, шуткам ты нашла бы, |
|
| 5 | Помести ты хотя б на нижней полке Эти семь подносимых мною книжек, Что сам автор своей рукой исправил: От помарок таких они ценнее. Обновленная малым этим даром, |
| 10 | В мире целом прославишься повсюду, Сохраняя залог любви сердечной, Моего ты читальня Марциала. |
| 18 | |
| Если лицо у тебя опорочить и женщине трудно, Если изъянов нигде нету на теле твоем, — Что вожделеют к тебе и вновь возвращаются редко, Удивлена ты? Порок, Галла, немалый в тебе. |
|
| 5 | Лишь я за дело примусь и вместе мы двигаем чресла, Твой не молчит передок, ну а сама ты молчишь. Боги! О если бы ты говорила, а он бы умолкнул: Не выношу стрекотни я передка твоего. Лучше уж ветры пускай! Утверждает Симмах, что это |
| 10 | Небесполезно, и нам может быть очень смешно. Цоканье ж кто стерпеть передка одурелого может? Никнет при звуке его ум и головка у всех. Что-нибудь ты говори, заглуши передок свой крикливый, Иль, коль совсем ты нема, им говорить научись. |
| 19 | |
| Жалкий обломок, что ты деревяшкой ненужной считаешь, Некогда первой ладьей вод неизведанных был. Ни Кианей не могли его сокрушить столкновенья, Ни ужасающий гнев яростных Скифских пучин. |
|
| 5 | Ветхостью он побежден, но, хотя он годам покорился, Малая эта доска нового судна святей. |
| 20 | |
| Таких обжор презренных нет, каков Сантра: Лишь только прибежит он на обед званый, Какой давным-давно он день и ночь ловит, По три-четыре раза чрева он вепря, |
|
| 5 | Два заячьих бедра, лопатки две просит, Божбы ему не стыдно для дрозда ложной И кражи устриц с бахромой совсем бледной. Куском лепешки мажет он платок грязный, Куда он и горшечных насует гроздьев, |
| 10 | И горстку зерен из плодов гранат красных С дрянною кожей от объеденной матки, И прелых винных ягод, и грибов дряблых. Накравши столько, что платок вот-вот лопнет, Костей огрызки и остатки он горлиц, |
| 15 | Уж безголовых, в теплой пазухе прячет, Зазорным не считая запустить руку В объедки, от которых даже псам тошно. Но мало глотке алчной лишь одной снеди: В бутыль-подружку он вино с водой цедит. |
| 20 | И, по двумстам ступеням взгромоздив, это К себе в каморку под замок скорей прячет Обжора-Сантра, чтобы все продать завтра. |
| 21 | |
| Славный сегодняшний день, свидетель рожденья Лукана: Дал он народу его, дал его, Полла, тебе. О ненавистный Нерон! Что смерти этой ужасней! Если б хоть этого зла ты не посмел совершить! |
|
| 22 | |
| Памятный день наступил рожденья певца Аполлона: Благостно, хор Аонид, жертвы ты наши прими. Бетис, давший земле тебя, о Лукан, свои воды Ныне достоин смешать с током Кастальской струи. |
|
| 23 | |
| Феб, появись таким же, каким к воспевшему войны Ты пришел, чтобы плектр лиры латинской вручить. В день сей о чем я молю? Постоянно, о Полла, супруга Ты почитай, и пусть он чувствует этот почет. |
|
| 24 | |
| Всячески ссорить меня пытаясь с моим Ювеналом, Сплетен каких только ты, злостный язык, не плетешь! Из-за вранья твоего и Орест невзлюбил бы Пилада, И Пирифою бы мог стать ненавистен Тезей; |
|
| 5 | Братьев поссорил бы ты сицилийских, и славных Атридов, И во врагов обратить мог бы и Леды сынов. Вот какой кары тебе за бесстыдство твое я желаю: Чтобы погрязнуть тебе в мерзости гнусной твоей! |
| 25 | |
| Хоть ты и пишешь одни только сладкие все эпиграммы, Чистя их так, что они кожи беленой белей, И ни крупинки в них нет соленой, ни капельки горькой Желчи, ты хочешь, глупец, чтобы читали их все ж! |
|
| 5 | Пища и та ведь пресна, коль не сдобрена уксусом едким; Что нам в улыбке, коль с ней ямочки нет на щеке? Яблок медовых и смокв безвкусных давай-ка ты детям, Мне же по вкусу лишь та фига, которая жжет. |
| 26 | |
| Аполлинария приветствуй ты, скадзон, И, если только он не занят (будь скромен), Отдай стихи, каких ты служишь сам частью: Пусть тонкий слух его услышит их первый. |
|
| 5 | Коль ты увидишь, что радушно им встречен, О благосклонности проси его прежней. Ты знаешь, как привержен он к моим шуткам: К тебе не большей я и сам горю страстью. Коль ты придирок злостных избежать хочешь, |
| 10 | Аполлинария приветствуй ты, скадзон. |
| 27 | |
| Тусского желудя вепрь-истребитель, от множества корма Тучный и грозный, как сам славный Этолии зверь, Нашего Декстра копьем блестящим насмерть пронзенный, Возле моих очагов тушей завидной лежит. |
|
| 5 | Пусть же тучнеют мои Пенаты от жирного чада, В праздничной кухне пускай с гор запылают дрова. Но… надо повару дать несметное множество перца И драгоценный рассол рыбный с фалерном смешать! Ты к господину вернись: очаг мой тебя не осилит, |
| 10 | О разоритель-кабан, — голод дешевле для нас. |
| 28 | |
| Пусть твоя роща растет во владеньях Тибуртской Дианы И подымается вновь часто срубаемый лес. Пусть и Паллада твоя не уступит тартесскому жому, Фуск, и течет через край доброе сусло в чаны. |
|
| 5 | Форумы пусть рукоплещут тебе и Дворец тебя славит, И да висит на дверях пальмовых много ветвей. Ты же, пока в декабре наслаждаешься кратким досугом, Шутки мои прочитав, правильно их оцени. «Правду ты хочешь узнать? Это трудно!» Но то, что желаешь, |
| 10 | Чтобы сказали тебе, мне можешь высказать, Фуск! |
| 29 | |
| Тестил, для Виктора ты Вокония сладкая мука, Мальчик, чьей славе нигде в мире соперников нет; Пусть и остриженный, ты останешься мил и прекрасен, Девы пускай ни одной твой не полюбит певец! |
|
| 5 | Хоть ненадолго отбрось ты господские умные книжки, Если пришел я читать Виктору мелочь свою. И Меценат, хоть и был воспеваем Мароном Алексий, Все ж с Меленидою был, Марса смуглянкой, знаком. |
| 30 | |
| Целия, ты и к парфянам мила, и к германцам, и к дакам, И киликиец тебе с каппадокийцем не плох, Да и мемфисский плывет с побережья Фароса любовник, С Красного моря спешит черный индиец прийти, |
|
| 5 | И не бежишь никуда от обрезанных ты иудеев, И на сарматских конях едут аланы к тебе. Как же понять, если ты настоящая римлянка родом, Что никакие тебе римские ласки не всласть? |
| 31 | |
| Птиц горластого птичника и яйца, Фиг, от легкого жара пожелтелых, И козленочка, блеющего жалко, И маслин, уже тронутых морозом, |
|
| 5 | С овощами от инея седыми Из своей разве я послал деревни? Ошибаешься ты изрядно, Регул! Только я и расту в мой усадьбе. Все, что староста умбрский, или мызник, |
| 10 | Иль деревня твоя на третьей миле, Иль что шлют тебе тускулы и туски, — Для меня это все родит Субура. |
| 32 | |
| Красноречивой семьи имена воскрешающий, Аттик, И не дающий у нас славному дому молчать, Преданной ты окружен Минервы Кекроповой свитой, Друг тебе тихий покой, друг тебе каждый мудрец. |
|
| 5 | Юношей тешит других с разбитым ухом учитель, И состоянье у них терщик поганый крадет; Ты ж ни в ручной, ни в пузырный, ни в сельский мяч не играешь, В термы придя, и тупым палку не рубишь клинком. Ты не вступаешь в борьбу, натершись липкою мазью, |
| 10 | И не стремишься поймать ты запыленный гарпаст. Бег ты один признаешь у источника светлого Девы Иль где любовью горит страстной к сидонянке Бык. Бег — это лучше всего, а на всяких свободных площадках Всякого рода игрой тешится только лентяй. |
| 33 | |
| Черной грязи грязней всегда твоя тога, но обувь, Цинна, белей у тебя, чем свежевыпавший снег. Что же ты ноги, глупец, закрываешь, спуская одежду? Тогу свою подбери, Цинна: испортишь башмак! |
|
| 34 | |
| Ты желаешь узнать, Север, возможно ль, Чтоб Харин, негодяй из негодяев, Хорошо поступил хотя б однажды? Очень просто: ну что Нерона хуже, |
|
| 5 | А Нероновых терм, скажи, что лучше? Но смотри-ка: сейчас же злопыхатель Кисло к нам обращается с вопросом: «Бога нашего зданий и владыки Ты считаешь их лучше?» Нет, Нерона |
| 10 | Термы выше я ставлю бани гнусной. |
| 35 | |
| Чресла закрывши свои мешочком кожаным черным, Раб при тебе, когда ты нежишься в теплой воде. Но у раба моего с оголенной, Лекания, кожей (Я о себе уж молчу) груз иудейский висит, |
|
| 5 | Но ведь с тобой старики и юноши голые в бане… Или мужчина из всех подлинный только твой раб? Разве, матрона, идешь ты в особую женскую мыльню И потаенно в своей моешься, шлюха, воде? |
| 36 | |
| После того как дожди и хляби небес отказалась Дача моя выносить, зимней водой залита, Множество мне от тебя в подарок пришло черепицы, Чтобы могла она слить ливень, нахлынувший вдруг. |
|
| 5 | Вот наступает декабрь, суровый Борей завывает: Стелла, одел ты мой дом, но не владельца его! |
| 37 | |
| Знаешь ли, Кастрик, скажи, ты квестора знак смертоносный? Стоит запомнить тебе новую эту фиту. Он объявил, что когда он сморкнется простуженным носом, Это есть знак, что должна следовать смертная казнь. |
|
| 5 | Гадко свисала с его противного носа сосулька, В пору когда завывал страшный декабрь во всю мочь; Сдерживать руки его приходилось коллегам: что делать, Кастрик? Несчастному нос высморкать было нельзя. |
| 38 | |
| Так непомерно велик, Полифем, ты у друга Севера, Что удивляться тебе мог бы и самый киклоп. Но ведь и Скилла тебя не меньше. И если поженим Этих двух чудищ, страшны будут друг другу они. |
|
| 39 | |
| Обиванье порогов рано утром, И надменность вельмож, и поздравленья Перестав выносить, придумал Целий Притвориться, что болен он подагрой. |
|
| 5 | Но, для верности большей, приложивши Мазь к здоровым ступням и еле ноги Волоча, их укутав, ныне Целий (Что за сила в уходе за недугом!) Непритворною болен уж подагрой. |
| 40 | |
| Старец покоится здесь, известный в палатах владыки, Тот, что достойно сносил милости бога и гнев. Соединен он сынов благочестием с тенью супруги, И в Елисейской они роще витают вдвоем. |
|
| 5 | Первой она умерла во цвете юности свежей, Он — восемнадцать почти Олимпиад пережил. Но преждевременной смерть сочтет несомненно и эту Всякий, кто слезы твои горькие видел, Этруск. |
| 41 | |
| Космополитом себя ты, Семпроний Тукка, считаешь: В космосе, Тукка, добра столько же, сколько и зла. |
|
| 42 | |
| Коль состязаться с тобой кто-нибудь пожелает в подарках, Пусть-ка осмелится он, Кастрик, на то же в стихах. Слаб я и в том и в другом и сдаться готов добровольно: Мне безмятежный покой с ленью глубокою мил. |
|
| 5 | Что же, ты спросишь, тебе я плохие стихи посылаю? И Алкиною, поверь, тоже дарили плоды. |
| 43 | |
| Первым делом «я дам» говоришь ты мне, Цинна, на просьбу, Ну а потом ты даешь сразу же, Цинна, отказ. Я и дающих люблю, и не против отказа я, Цинна, Но иль давай, или дай сразу же, Цинна, отказ. |
|
| 44 | |
| Здесь пред тобою стоит, Овидий, твой Максим Цесоний, Облик которого воск точно живого хранит. Изгнан Нероном он был, но ты, проклявши Нерона, Не осужденный пошел смело изгнаннику вслед. |
|
| 5 | Спутником ссыльному ты отважным был по морю Скиллы, Хоть в свое время за ним — консулом — ты не пошел. Если в моих стихах суждено именам сохраниться, Если даровано мне собственный век пережить, Пусть поколенье мое и грядущее знает, что был ты |
| 10 | Тем же ему, кем и он Се́неке был своему. |
| 45 | |
| Друг речистого Се́неки великий, Что Серена и ближе и дороже, Этот Максим, кого он постоянно В письмах буквой приветствует счастливой, |
|
| 5 | В Сицилийское с ним пустился море Ты, Овидий, — чье имя все пусть славят, — Гнев владыки безумного презревши. Пусть Пиладом своим кичится древность, За изгнанником матери пошедшим, |
| 10 | Но возможно ль сравнить его с тобою, Кто пошел за изгнанником Нерона? |
| 46 | |
| Стихотворением свой желая украсить подарок И рассказать про него лучше Гомера стремясь, Приск, и меня и себя давным-давно ты изводишь Тем, что Муза твоя все, на беду мне, молчит. |
|
| 5 | Для богачей и стихи и элегии звучные, нам же Ты, беднякам, посылай прозу простую — дары. |
| 47 | |
| Ты из ученых мужей славнейший, Лициний наш Сура, Чей воскрешает язык древних ораторов мощь, Снова ты нам возвращен (о, Судеб великая милость!), Хоть и готов был вкусить Леты недавно воды. |
|
| 5 | Страха в мольбах наших нет, как бывало, когда мы печально И со слезами давно мертвым считали тебя. Негодованья не снес Аверна немого властитель И унесенную им прялку он Судьбам вернул. Знаешь теперь ты печаль, какую ложною смертью |
| 10 | Вызвал, и славой своей будущей можешь быть горд. Полную жизнью живи! Лови мимолетные блага И ни единого дня, снова ожив, не теряй. |
| 48 | |
| Хоть столов-то у Анния три сотни, Но еду у него разносят слуги: Блюда бегом бегут, летят подносы. Пусть и модно такое угощенье, |
|
| 5 | Не по вкусу нам этот пир бродячий. |
| 49 | |
| Из подгородного мы посылаем подарочки сада: Яйца — для глотки твоей, фрукты — для нёба, Север. |
|
| 50 | |
| Ключ госпожи, ты царишь над землей, Иантиде любезной: Славой и радостью ты дому роскошному стал, Как окружили твои берега белоснежные слуги И Ганимедов в твоей хор отразился воде. |
|
| 5 | Чем же тут занят Алкид, в лесу почитаемый этом? В гроте, соседнем с тобой, что сторожит этот бог? Иль наблюдает за тем, чтобы Нимфы опять не влюбились И не похитили вдруг множество Гилов себе? |
| 51 | |
| Если досадно тебе покупать наши, Урбик, безделки, Но тем не менее знать хочешь проказы в стихах, К Авкту Помпею пойди (да ты, верно, и сам его знаешь), Он у порога всегда Мстителя Марса сидит. |
|
| 5 | Он и в гражданских делах, и во всем правоведенье сведущ, И не читатель он мой, Урбик, но книга сама: Знает стихи он мои наизусть, ему книжек не надо, И не пропустит из них даже и буквы одной. Словом, он мог бы прослыть, захоти он, как их сочинитель, |
| 10 | Но предпочел он моей славы глашатаем быть. Можешь в десятом часу (не свободен он раньше) явиться, Чтобы за скромным столом с ним отобедать вдвоем. Он почитает, ты пей и, хочешь не хочешь, все время, Даже когда «перестань» скажешь, он будет читать. |
| 52 | |
| Очень приятно, что ты читаешь Целеру наши Книжки, мой Авкт, коль ему тоже по вкусу они. И кельтиберами он и нашим племенем правил, И благородней его не было в нашей земле. Благоговея пред ним, я смущаюсь: для нас он не только Слушатель, но и судью вижу я строгого в нем. |
|
| 53 | |
| Ты отослал ко мне, Умбр, целиком все те подношенья, Что набрались у тебя за пять Сатурновых дней: Дюжина триптихов здесь и целых семь зубочисток, Губка сопутствует им, плошка, столовый платок, |
|
| 5 | И полумодий бобов с плетенкой пиценских оливок, И лалетанский еще в черной бутыли отвар. Мелкие смоквы пришли с черносливом морщинистым вместе И полновесный горшок фиг из ливийской земли. Все это, думаю я, и тридцать сестерциев вряд ли |
| 10 | Стоит, а восемь несли рослых сирийцев дары. Право же, легче бы смог без всяких ко мне затруднений Мальчик один принести фунтиков пять серебра! |
| 54 | |
| Вечно мне вздорные сны про меня поутру ты болтаешь, Ими смущая меня и беспокоя мой ум. Прежнего нет уж вина, да и новое все до подонков Отдано ворожее, чтоб твои сны не сбылись; |
|
| 5 | Да и соленой муки и ладана кучи извел я, И поредели стада: столько убито овец; Птицы домашней, яиц, поросят — ничего не осталось… Или не спи, или грезь, Насидиан, про себя. |
| 55 | |
| Если, Хрест, никого не отдаряешь, Не дари ты меня, не отдаряй ты: Щедр, по-моему, ты и так довольно. Но коль Титию с Лупом отдаешь ты |
|
| 5 | И Апицию с Цесием и Галлом, Ты польстишь, но не мне, — я чист и беден, — А пришельцу с солимского пожара, Что обязан платить налог особый. |
| 56 | |
| Звезды и небо умом благочестным постиг ты, Рабирий, Дивным искусством творя нам Паррасийский дворец. Если же Писа почтит Юпитера Фидия храмом, Наш Громовержец тебя должен ей в зодчие дать. |
|
| 57 | |
| В Кастора был обращен Габинией Поллукс-Ахилла: Был он кулачным бойцом, всадником будет теперь. |
|
| 58 | |
| Шесть или семь ты брала себе, Галла, мужей из миньонов: Волосы их с бородой чесанной милы тебе. Но, разуверившись в них и увидев, что руки не могут Их возбудить, и они дряблы, как мокрый ремень, |
|
| 5 | Ложе бесплодное ты и вялого мужа бросаешь, А влюблена ты всегда в точно таких же опять. Тех поищи, что болтать о Куриях, Фабиях будут: Грубых, косматых, таких, кто одичал, как мужик. Ты их найдешь; но и в этой толпе обнаружишь миньонов! |
| 10 | Да: настоящих мужей, Галла, сыскать не легко. |
| 59 | |
| Цецилиан наш, мой Тит, за стол не возляжет без вепря. Милого гостя себе Цецилиан наш завел! |
|
| 60 | |
| О, Тарпейских палат владыка чтимый, Громовержец, у нас вождя хранящий, Если все пристают к тебе с мольбами, Умоляя дать то, что в божьей власти, |
|
| 5 | Не карай гордеца во мне, Юпитер, Коль моей обо мне не слышишь просьбы: У тебя ведь за Цезаря прошу я, За себя же у Цезаря прошу я. |
| 61 | |
| Всю столицу себе захватил было лавочник наглый, Так что нельзя и пройти было нам к нашим домам. Ты же, Германик, велел расширить все переулки: Вместо тропинок теперь всюду дороги ведут. |
|
| 5 | Нет уже больше столбов, увешанных цепью бутылок, И не приходится лезть претору в самую грязь. Стиснутый всюду толпой не бреет цирюльник вслепую, Не занимает теперь улицы грязный кабак. Повар, мясник, брадобрей, трактирщик сидят по порогам: |
| 10 | Рим возродился и стал Римом из рынка он вновь. |
| 62 | |
| Дверь отворивши, Амилл, ты сжимаешь в объятьях подростков, Страстно стремясь к тому, чтобы накрыли тебя, Чтобы отпущенник, раб отцовский, клиент говорливый Не осрамили тебя сплетней похуже того. |
|
| 5 | Тот, кто не хочет, Амилл, прослыть миньоном, прилюдно Делает то, что тайком делать удобно ему. |
| 63 | |
| Вечного Силия ты бессмертных читатель творений, Где он достойно воспел подвиги римских мужей, Только приют Пиэрид, по-твоему, был для поэта Милым и Вакхов венок на аонийских власах? |
|
| 5 | Таинств священных достиг он трагической Музы Марона, Лишь одолевши труды, в коих велик Цицерон. Он восхищает досель Сто мужей при копье непреклонном, И поминают добром много клиентов его. После правленья его при двенадцати ликторах в славный |
| 10 | Год священный, когда вольную мир получил, Годы отставки своей посвятил он Фебу и Музам, А постоянным ему форумом стал Геликон. |
| 64 | |
| Ты, кто цирюльником был знаменитейшим в целой столице И госпожою своей всадником сделан потом, Скрылся теперь в города сицилийские, в области Этны, Циннам, от строгих бежав постановлений суда. |
|
| 5 | Чем, неудачник, ты там займешься в тяжелые годы? В праздности жалкой теперь что будешь делать, беглец? Ты не грамматик, не ритор; учителем стать не способен, Так же как стоиком ты или же киником быть, Или в театрах кричать сицилийских и хлопать за деньги. |
| 10 | Циннам, придется тебе снова цирюльником стать. |
| 65 | |
| Холод двадцатой зимы тебя мучит за тяжбой одною, Гаргилиан, и на трех форумах судишься ты. Жалкий безумец! К чему тебе двадцать лет заниматься Тяжбой, которую ты сразу бы мог проиграть. |
|
| 66 | |
| Фабий имущество все целиком отказал Лабиену, А Лабиен говорит: «Большего я заслужил». |
|
| 67 | |
| Филенида-трибада трет мальчишек И мужчин превосходит сластолюбьем, В день одиннадцать девушек меняя. Подоткнувши подол, в гарпаст играет, |
|
| 5 | Вся в песчаной пыли, и гирей, тяжкой Мужеложникам, крутит без усилья; И в палестре измазанную грязью Бьет учитель ее, натертый маслом. А к столу не идет она обедать, |
| 10 | Не извергнув вина семи деунций, Полагая, что ей их выпить снова Можно, съевши колифиев шестнадцать. А потом, предаваясь вновь распутству, Не сосет (не мужское это дело) — |
| 15 | Все нутро пожирает у девчонок. Боги! Разум верните Филениде, Для которой лизать — мужское дело. |
| 68 | |
| Наши, пожалуй, стишки, Инстанций Руф, подожди ты Тестю хвалить: может быть, любит серьезное он. Если ж снисходит и он до книжек стихов шаловливых, Даже Фабрицию я с Курием сам их прочту. |
|
| 69 | |
| Вот Теофила, твоя нареченная, Каний, супруга; Гласом Кекроповых уст ум у нее напоен. Старца великого сад ею в Аттике мог бы гордиться И пожелала б своей стоиков школа назвать. |
|
| 5 | Не суждено умереть тому, что одобрено ею: Так не по-женски она, так необычно умна. Пусть Пантенида твоя перед ней не заносится слишком, Хоть и знакома сама хору она Пиэрид. Стихотворенья ее, Сафо любострастная хвалит: |
| 10 | Эта невинней ее, и не ученее та. |
| 70 | |
| Ты, в трибадах трибада, Филенида, Верно, ту, с кем живешь, зовешь женою. |
|
| 71 | |
| Шишки растут на жене, и супруг-то сам тоже весь в шишках, В шишках и дочка, и зять, шишки на внуке твоем, Ключник, приказчик, копач загрубелый, а также и пахарь — Нет никого, чтоб у них гнусный не вырос желвак. |
|
| 5 | Но раз у каждого здесь, будь он стар или молод, есть шишки, То почему же тогда шишки в саду не растут? |
| 72 | |
| Пусть декабрь к тебе, Павел, будет милым И не триптихи вздорные, платочки, Иль полфунтики ладана пустые Даст, а блюда старинные и кубки |
|
| 5 | От друзей и ответчиков богатых Или то, что тебе еще приятней; Новий с Публием пусть тебе сдадутся, Между шашек стесненные стеклянных; Пусть судья у атлетов умащенных |
| 10 | За тригон тебе голому награду Даст и бросит хвалить левшу Полиба, Чтобы, — если б со злости приписали Мне стихи, что сочатся ядом черным, — Ты в защиту мою возвысил голос |
| 15 | И без устали стал кричать ты громко: «Не писал Марциал мой этой дряни!» |
| 73 | |
| И на Эсквилиях дом у тебя, и на холме Дианы, И у Патрициев твой тоже возвысился дом; Здесь ты Кибелы-вдовы, там видишь святилище Весты, Новый Юпитера храм виден и древний тебе. |
|
| 5 | Где же застать мне тебя, где же мне отыскать тебя можно? Тот, кто повсюду живет, Максим, нигде не живет. |
| 74 | |
| Вестник речистый богов, Киллены гордость и неба, Ты, у кого золотой жезл обвивает змея! Пусть удаются тебе проказы любовные вечно, Будешь ли в Пафию ты иль в Ганимеда влюблен. |
|
| 5 | Иды матери пусть украшает священная зелень, Старому деду легка ноша да будет его. Пусть этот памятный день, в какой сочеталась Норбана С Карпом, проводят они радостно всю свою жизнь. Мудрости он воздает дары, благочестный служитель, |
| 10 | И, воскуряя тебе ладан, Юпитера чтит. |
| 75 | |
| Хочешь ты даром любви, уродиной будучи старой. Право, потеха: давать хочешь, не дав ничего. |
|
| 76 | |
| То, что ты нарасхват у нашей знати По пирушкам, по портикам, в театрах, Что тебя, повстречав, зовут сейчас же На носилки к себе, зовут и в баню, |
|
| 5 | Не должно обольщать тебя чрезмерно: Не любим, Филомуз, ты, а забавен. |
| 77 | |
| Требуешь, Тукка, чтоб я подарил тебе свои книжки. Не подарю: продавать хочешь ты их, — не читать. |
|
| 78 | |
| Хвост саксетанской тебе на стол подается макрели, Если же вволю ты ешь, ставятся в масле бобы. Вымя, барвен, кабана, шампиньоны, зайцев и устриц Даришь ты, Папил. Лишен вкуса и разума ты. |
|
| 79 | |
| Угощали нас «консульским» недавно! «Что же вино было старым, благородным?» Консул Приск разливал! Но консул этот Был тем самым, Север, кто угощал нас. |
|
| 80 | |
| Так как теперь уже Рим замирил одрисских Медведиц И не разносятся там звуки свирепой трубы, Книжечку эту, Фавстин, ты сможешь послать Марцеллину: Есть у него для моих книжек и шуток досуг. |
|
| 5 | Если ж не знаешь, какой отправить подарочек другу, Мальчику ты поручи эти стихи отнести; Но не такому, что пил молоко от гетской коровы И по замерзшей земле обруч сарматский катал. Из Митилены он быть румяным юношей должен |
| 10 | Или лаконцем, какой розги еще не знавал. Ты же получишь взамен раба с покоренного Истра, Что тибуртинских овец может пасти у тебя. |
| 81 | |
| «Целых тридцать плохих эпиграмм в твоей книге!» Ну что же? Если хороших в ней, Лавс, столько ж, она хороша. |
|
| 82 | |
| У Менофила такой с застежкою запон, что мог бы Комедиантов он всю труппу свободно закрыть. Думал я, Флакк, что его (ведь часто мы моемся вместе) Он надевает затем, чтобы свой голос сберечь. |
|
| 5 | Но, когда раз на глазах у народа играл он в театре, Запон его соскользнул. Бедный! Обрезан он был. |
| 83 | |
| Ловкий пока Евтрапел подбородок бреет Луперку И подчищает лицо, снова растет борода. |
|
| 84 | |
| Будут пока мой портрет для Цецилия делать Секунда И под умелой рукой станет картина дышать, В гетскую Певку ступай и к Истру смирённому, книжка, Где обитает Секунд средь покоренных племен. |
|
| 5 | Малым ты будешь ему, но сладостным дружеским даром: Подлинней будет лицо в стихотвореньях моих. Несокрушимо судьбой никакой, никакими годами, Жить оно будет, когда труд Апеллесов умрет. |
| 85 | |
| Четверостишия ты сочиняешь, порой не без соли, Мило, скажу я, Сабелл, пишешь двустишия ты. Это похвально, но я не в восторге. Писать эпиграммы Мило не трудно, но вот книгу писать не легко. |
|
| 86 | |
| В день рожденья всегда меня обедать Звал ты, Секст, когда не были мы дружны. Что ж случилось, скажи, что вдруг случилось? После столь долголетней нашей дружбы |
|
| 5 | Обойден я тобой, твой друг старинный! Но я знаю, в чем дело: не прислал я Серебра из Испании ни фунта, Ни плащей тебе новых с гладкой тогой. Угощенье корыстное противно! |
| 10 | Не друзей, а подарки, Секст, ты любишь. Скажешь ты: «Виноват посыльный!» Лжешь ты! |
| 87 | |
| Если приятель мой Флакк ушастою векшей утешен, Ежели Канию мил мрачный его эфиоп, Коль без ума от любви к собачонке крошечной Публий, Ежели в схожую с ним Кроний мартышку влюблен, |
|
| 5 | Ежели Марию мил ихневмон его может быть злобный, Если сороки привет, Лавс, забавляет тебя, Если Главкилла змею холодную носит на шее, Коль Телесиною холм над соловьем возведен, Так почему ж не любить мне Лаби́ка с лицом Купидона, |
| 10 | Видя пристрастья господ к этим чудным существам? |
| 88 | |
| Мне говорят, если верить молве, что в прекрасной Виенне Всем эпиграммы мои очень по вкусу пришлись: Все там читают меня — старики, молодежь и подростки, И молодая жена с мужем суровым вдвоем. |
|
| 5 | Этому больше я рад, чем если б меня напевали Те, что, на Ниле живя, пьют из истоков его; Иль если б Таг мой меня испанским златом осыпал, Если бы Гибла, Гиметт пчел насыщали моих. Значит, мы вовсе не вздор и совсем не обмануты ложью |
| 10 | Льстивых похвал: я теперь думаю, Лавс, что ты прав. |
| 89 | |
| О счастливая роза, пусть тобою Увенчает власы Аполлинарий. Их увей и седыми, — но не скоро! — И любезною будь всегда Венере. |
|
| 90 | |
| Всюду болтает Матон, что стихи в моей книжке неровны. Коль это правда, то их валит, конечно, Матон. Ровные книги стихов всегда у Кальвина и Умбра: Ежели ровны стихи, Кретик, то плохи они. |
|
| 91 | |
| Вот сатурнальских тебе, Ювенал мой речистый, орехов Я посылаю теперь с маленькой дачи моей. Все остальные плоды раздарил шаловливым девчонкам Щедрый похабник у нас, бог — охранитель садов. |
|
| 92 | |
| «Если нужда тебе в чем, ты знаешь, я дам и без просьбы», — Дважды и трижды на дню, Ба́ккара, ты говоришь. Напоминает Секунд угрюмый мне грубо о долге: Слышишь, но в этом тебе, Баккара, нету нужды. |
|
| 5 | Требуют платы с меня при тебе откровенно и громко: Слышишь, но в этом тебе, Баккара, нету нужды. Жалуюсь я, что мой плащ не держит тепла и протерся: Слышишь, но в этом тебе, Баккара, нету нужды. Лучше бы ты онемел от внезапного с неба удара |
| 10 | И перестал повторять, Баккара: «Если нужда…» |
| 93 | |
| Нарния, серной рекой в излучине сжатая тесно И в окруженье двойных малодоступная гор, Что тебе радости в том, что так часто у нас похищаешь Квинта и долгие дни держишь его у себя? |
|
| 5 | Что обесценивать мой в Номенте малый участок, Прелесть которого вся только в соседе его? Ну пожалей же меня, не удерживай, Нарния, Квинта И наслаждайся своим вечно за это мостом. |
| 94 | |
| Благоуханная мазь в ониксе малом хранилась. Папил понюхал, и вот это уж рыбный рассол. |
|
| 95 | |
| Цепенеет декабрь от зимней стужи, Ты же, Лин, с ледяным своим лобзаньем Смеешь к каждому встречному соваться И весь Рим целиком расцеловал бы! |
|
| 5 | Чем бы мог отомстить ты злей и хуже, Если б высечен был иль отколочен? Ни жена пусть в такой мороз, ни дочка Не целуют нас нежными губами! Ты-то разве изящней их и тоньше, |
| 10 | Ты — с сосулькою бледной из-под носа, Точно пес, с бородой такой же жесткой, Что загнутыми ножницами щиплет Киликийский стригач козлам кинифским. Лучше сотню похабников мне встретить, |
| 15 | Да и Галл мне вонючий так не страшен! Если ум у тебя и стыд остались, Эти зимние, Лин, ты поцелуи Отложи, умоляю, до апреля. |
| 96 | |
| Басса печального сын, здесь покоюсь я, Урбик-младенец. Римом великим рожден был я и назван им был. Шесть только месяцев мне до полных трех лет оставалось, Как прервалась моя жизнь волею мрачных богинь. |
|
| 5 | Чем мне мой лепет помог, миловидность, младенческий возраст? Слезы пролей на холме, где ты прочел про меня. Пусть же на Лету уйдет позднее даже, чем Нестор, Тот, кому пережить ты пожелаешь себя. |
| 97 | |
| Если знаешь ты Цесия Сабина, Книжка, Умбрии горной честь и славу (Авлу он моему земляк Пуденту), Отправляйся к нему, будь он и занят: |
|
| 5 | Пусть хоть тысячи дел его тревожат, Для стихов моих он найдет минутку: Так он любит меня и все читает Вслед за славными са́турами Турна. О, какая тебе готова слава! |
| 10 | Что за честь! А поклонников-то сколько! Огласятся тобой пиры и форум, Храмы, портики, лавки, перекрестки: Все прочтут тебя, лишь один получит. |
| 98 | |
| Все покупая себе, все, Кастор, скоро продашь ты. | |
| 99 | |
| Да безмятежным всегда ты видишь, Криспин, громовержца И да возлюбит тебя Рим, как твой отчий Мемфис! Коль в Паррасийском дворце стихи мои будут читаться, — Ибо привычно для них к Цезарю в уши входить, — |
|
| 5 | Слово замолвить за нас, как читатель правдивый, осмелься: «Он для эпохи твоей, Цезарь, скажи, не пустяк: Мало уступит он в чем Катуллу ученому с Марсом». Этого хватит, а все прочее богу предай. |
ПРИМЕЧАНИЯ
8
