Письма Марка Туллия Цицерона

64. Титу Пом­по­нию Атти­ку, в Рим

Фес­са­ло­ни­ка, 29 мая 58 г.

1. Отправ­ля­ясь из Брун­ди­сия, я напи­сал тебе, поче­му я не отпра­вил­ся в Эпир: близ­ко Ахайя, в кото­рой нахо­дит­ся мно­же­ство очень сме­лых вра­гов, да и выезд из него труден, когда я выеду оттуда. К тому же, будучи в Дирра­хии, я полу­чил два изве­стия: одно — что брат отплы­ва­ет из Эфе­са в Афи­ны на кораб­ле; дру­гое — что он поедет через Македо­нию сухим путем¹. Поэто­му я послал навстре­чу ему в Афи­ны пись­мо, чтобы он при­ехал оттуда в Фес­са­ло­ни­ку. Сам я отпра­вил­ся впе­ред и при­был в Фес­са­ло­ни­ку за девять дней до июнь­ских календ; о его поезд­ке я не знаю ниче­го досто­вер­но­го, кро­ме того, что он неко­то­рое вре­мя тому назад выехал из Эфе­са.

2. Я теперь очень боюсь того, что про­ис­хо­дит там². Впро­чем, в одном пись­ме ты пишешь в май­ские иды, что, по слу­хам, на него воз­ве­дут жесто­кие обви­не­ния; в дру­гом, — что поло­же­ние уже спо­кой­нее; но это пись­мо отправ­ле­но днем рань­ше, чем пер­вое; от это­го я в боль­шем недо­уме­нии. Таким обра­зом, и мое горе еже­днев­но мучит и гне­тет меня, и эта при­со­еди­нив­ша­я­ся забота отни­ма­ет у меня чуть ли не послед­ние силы. Прав­да, и пла­ва­ние было весь­ма труд­ным, и он, не зная, где я, воз­мож­но, отпра­вил­ся по дру­го­му пути. Ведь воль­ноот­пу­щен­ник Фае­тон не видел его: отбро­шен­ный от него вет­ром к бере­гам Македо­нии, он ока­зал­ся со мной в Пел­ле. В какой сте­пе­ни я дол­жен опа­сать­ся осталь­но­го, я пони­маю; писать мне не о чем, и я боюсь все­го; нет тако­го несча­стья, кото­рое не подо­шло бы к моей судь­бе. И без того глу­бо­ко несчаст­ный из-за сво­их вели­чай­ших бед­ст­вий и горе­стей, я, после при­со­еди­не­ния этих опа­се­ний, оста­юсь в Фес­са­ло­ни­ке пол­ный сомне­ний и не реша­юсь ни на что.

3. Теперь о том, о чем ты напи­сал. Три­фо­на Цеци­лия³ я не видел. О тво­ем раз­го­во­ре с Пом­пе­ем я узнал из тво­е­го пись­ма. Я не усмат­ри­ваю неиз­беж­но­сти тако­го круп­но­го дви­же­ния в государ­стве, какое либо усмат­ри­ва­ешь, либо пред­став­ля­ешь для мое­го уте­ше­ния ты. Ведь если пре­не­бре­гут Тиг­ра­ном⁴, то поте­ря­но все. Ты велишь мне побла­го­да­рить Варро­на⁵. Сде­лаю; так­же и Гип­сея⁶. Что каса­ет­ся тво­е­го сове­та не ехать даль­ше, пока мне не будут достав­ле­ны май­ские акты⁷, то я думаю так и посту­пить, но еще не решил, где мне остать­ся. К тому же я так бес­по­ко­юсь из-за Квин­та, что ниче­го не могу решить; но все-таки я тот­час же сооб­щу тебе.

4. По непо­сле­до­ва­тель­но­сти в моих пись­мах, ты, я думаю, видишь смя­те­ние мое­го духа. Хотя я и пора­жен неве­ро­ят­ным и исклю­чи­тель­ным несча­стьем, одна­ко я взвол­но­ван не столь­ко постиг­шим меня бед­ст­ви­ем, сколь­ко вос­по­ми­на­ни­ем о сво­ем заблуж­де­нии. Чье пре­ступ­ле­ние толк­ну­ло и пре­да­ло меня, ты, конеч­но, уже видишь. О, если б ты рань­ше видел это и не пре­да­вал­ся всей сво­ей душой горю вме­сте со мной! Итак, когда ты услы­шишь, что я пора­жен и убит горем, счи­тай, что я тяже­лее пере­но­шу нака­за­ние за свою глу­пость, неже­ли за слу­чив­ше­е­ся, так как пове­рил чело­ве­ку, кото­ро­го не счи­тал зло­де­ем⁸. Мне меша­ет писать и печаль, вслед­ст­вие моих несча­стий, и бес­по­кой­ство за бра­та. Ты, со сво­ей сто­ро­ны, следи за всем этим и направ­ляй. Терен­ция очень тебе бла­го­дар­на. Посы­лаю тебе копию пись­ма, отправ­лен­но­го мной Пом­пею. Напи­са­но за три дня до июнь­ских календ в Фес­са­ло­ни­ке.