Письма Марка Туллия Цицерона

258. Мар­ку Целию Руфу, в Рим

Лаоди­кея, нача­ло мая 50 г.

Импе­ра­тор¹ Марк Тул­лий Цице­рон шлет при­вет куруль­но­му эди­лу Мар­ку Целию.

1. Хотя я и ред­ко полу­чаю от тебя пись­ма (воз­мож­но, не все они дохо­дят), но они при­ят­ны. Одна­ко как бла­го­ра­зум­но, как глу­бо­ко забот­ли­во и про­ду­ман­но то, кото­рое я полу­чил недав­но! Хотя я и решил, что мне сле­ду­ет во всем посту­пать, как ты сове­то­вал, тем не менее мои реше­ния укреп­ля­ют­ся, когда я чув­ст­вую, что тако­во же мне­ние людей, подаю­щих бла­го­ра­зум­ные искрен­ние сове­ты.

2. Как я тебе не раз гово­рил, я глу­бо­ко почи­таю Аппия, и я понял, что он стал меня почи­тать тот­час же после того как мы пре­кра­ти­ли враж­ду. Ведь как кон­сул² он ока­зал мне почет; он был при­ят­ным дру­гом, и пре­да­вал­ся тем заня­ти­ям, каким пре­да­вал­ся и я. Что я ему не отка­зы­вал в услу­гах, тому свиде­те­лем ты, к кото­ро­му при­со­еди­нил­ся Фаний, как уже, пола­гаю, свиде­тель из комедии. Кля­нусь, я даже оце­нил его выше, так как почув­ст­во­вал, что он любит тебя. Далее, что я все­це­ло пре­дан Пом­пею, ты зна­ешь; что я люб­лю Бру­та, ты пони­ма­ешь. Поче­му бы мне не поже­лать сбли­же­ния с чело­ве­ком цве­ту­ще­го воз­рас­та, извест­ным сво­им богат­ст­вом, поче­том², даро­ва­ни­ем, детьми³, близ­ки­ми, род­ст­вен­ни­ка­ми, дру­зья­ми, осо­бен­но с моим кол­ле­гой⁴, и при­том пре­дан­ным мне в том, что отно­сит­ся к сла­ве и уче­нию нашей кол­ле­гии? Пишу об этом более про­стран­но, так как в сво­ем пись­ме ты сла­бо наме­ка­ешь, что несколь­ко сомне­ва­ешь­ся в моем рас­по­ло­же­нии к нему. Ты, уве­рен я, кое-что слы­хал; верь мне, это лож­но, если ты что-либо слы­хал. Мои поста­нов­ле­ния и мой образ дей­ст­вий несколь­ко не похо­дят на его спо­соб управ­ле­ния про­вин­ци­ей. На осно­ва­нии это­го кое-кто, воз­мож­но, запо­до­зрил, что я рас­хо­жусь с ним вслед­ст­вие непри­яз­ни, а не раз­ли­чия во взглядах. Одна­ко я ниче­го не делал и не гово­рил с наме­ре­ни­ем повредить его доб­ро­му име­ни, а после это­го дела и без­рас­суд­но­го поступ­ка наше­го Дола­бел­лы⁵ я пред­ло­жу ему свое заступ­ни­че­ство ввиду гро­зя­щей ему опас­но­сти.

3. В том же пись­ме ты гово­рил о сон­ной болез­ни государ­ства. Я очень обра­до­вал­ся и лико­вал, что наш друг⁶ око­че­нел от без­дей­ст­вия. Но послед­няя стра­нич­ка тво­е­го соб­ст­вен­но­руч­но­го пись­ма меня пора­зи­ла. Что ты? Кури­он теперь защи­ща­ет Цеза­ря? Кто, кро­ме меня, мог бы это поду­мать? А я, кля­нусь, так и пола­гал. Бес­смерт­ные боги! как мне не хва­та­ет сме­ха, кото­рым мы бы посме­я­лись над этим.

4. Так как я закон­чил судо­про­из­вод­ство, улуч­шил бла­го­со­сто­я­ние горо­дов, сохра­нил для откуп­щи­ков так­же остат­ки за про­шлое пяти­ле­тие без каких-либо жалоб союз­ни­ков и был при­я­тен част­ным лицам и выс­ше­го и низ­ше­го зва­ния, я наме­ре­вал­ся отпра­вить­ся в май­ские дни в Кили­кию и, посе­тив бли­жай­шие лет­ние лаге­ря и рас­по­рядив­шись насчет вой­ска, уехать в соот­вет­ст­вии с поста­нов­ле­ни­ем сена­та. Жаж­ду видеть тебя эди­лом и испы­ты­ваю необы­чай­ную тос­ку по Риму, по всем сво­им и преж­де все­го по тебе.