Письма Марка Туллия Цицерона

427. Титу Пом­по­нию Атти­ку, в Рим

Брун­ди­сий, 3 июня 47 г.

1. Что то пись­мо¹ совер­шен­но не уте­ша­ет меня, про­ис­хо­дит не по моей вине, по край­ней мере, в насто­я­щее вре­мя (ведь про­сту­пок совер­шен рань­ше). Ведь оно и искус­но напи­са­но и вызы­ва­ет боль­шие подо­зре­ния, что не от него; пола­гаю, что ты обра­тил на них вни­ма­ние. Что каса­ет­ся выезда навстре­чу, то я посту­паю так, как ты сове­ту­ешь. Ведь его при­езда никто не ждет, а те, кто при­ез­жа­ет из Азии, гово­рят, что нет ника­ких слу­хов о мире, в надеж­де на кото­рый я и под­дал­ся это­му обма­ну. Не вижу ниче­го, на что мне сле­до­ва­ло бы наде­ять­ся, осо­бен­но теперь, когда этот удар полу­чен в Азии², в Илли­ри­ке³, в слу­чае с Кас­си­ем⁴, в самой Алек­сан­дрии⁵, в Риме⁶, в Ита­лии⁷. Я, со сво­ей сто­ро­ны, даже если соби­ра­ет­ся воз­вра­тить­ся тот, кто, как гово­рят, ведет вой­ну до сего вре­ме­ни⁸, счи­таю, что дело будет завер­ше­но⁹ все-таки до его воз­вра­ще­ния.

2. Но ты пишешь, что у чест­ных воз­ник­ла неко­то­рая радость, как толь­ко появи­лись слу­хи насчет пись­ма; ты, пра­во, не про­пус­ка­ешь ниче­го, в чем, по-тво­е­му, есть какое-то уте­ше­ние, но меня нель­зя скло­нить к убеж­де­нию, что кто-нибудь из чест­ных пола­га­ет, буд­то бы какое-либо избав­ле­ние пред­став­ля­ло для меня такую цен­ность, чтобы я про­сил о нем того¹⁰, и тем менее, что у меня теперь даже нет ни одно­го сообщ­ни­ка в этом обра­зе дей­ст­вий. Те, кто в Азии, ждут исхо­да собы­тий; даже нахо­дя­щи­е­ся в Ахайе воз­ла­га­ют надеж­ду на про­ще­ние на Фуфия¹¹. Вна­ча­ле они испы­ты­ва­ли тот же страх и у них было то же реше­ние, что и у меня; задерж­ка в Алек­сан­дрии их дело улуч­ши­ла, мое погу­би­ла¹².

3. Поэто­му про­шу тебя теперь о том же, о чем и в преды­ду­щем пись­ме: если ты заме­тишь при этих без­на­деж­ных обсто­я­тель­ствах что-нибудь такое, что мне, по-тво­е­му, сле­ду­ет сде­лать, ука­жи мне. Если эти¹³ при­мут меня, чего, как видишь, нет, то всё же, пока будет вой­на, не нахо­жу, что мне делать и где быть; если же меня отверг­нут, то тем менее. Поэто­му жду тво­е­го пись­ма и про­шу напи­сать мне его без коле­ба­ния.

4. Ты сове­ту­ешь мне напи­сать Квин­ту об этом пись­ме¹⁴; я сде­лал бы это, если бы то пись­мо доста­ви­ло мне какое-нибудь удо­воль­ст­вие. Впро­чем, некто напи­сал мне в таких выра­же­ни­ях: «При­ме­ни­тель­но к нынеш­ним несча­стьям я нахо­жусь в Пат­рах не про­тив сво­его жела­ния; я был бы с бо́льшим удо­воль­ст­ви­ем, если бы твой брат гово­рил о тебе то, что я хотел бы слы­шать». Ты гово­ришь, что он¹⁵ пишет тебе, буд­то бы я не отве­чаю ни на одно пись­мо; я полу­чил от него одно; ответ на него я дал Кефа­ли­о­ну, кото­ро­го в тече­ние мно­гих меся­цев задер­жи­ва­ли бури. О том, что Квинт сын напи­сал мне самым рез­ким обра­зом, я уже писал тебе ранее.

5. Послед­нее, о чем я тебя про­шу: если ты счи­та­ешь, что это пра­виль­но, и можешь взять это на себя, то вме­сте с Камил­лом¹⁶ посо­ве­туй­те Терен­ции соста­вить заве­ща­ние. Обсто­я­тель­ства тре­бу­ют, чтобы она поза­бо­ти­лась об удо­вле­тво­ре­нии тех, кому она долж­на. От Фило­ти­ма слы­ха­ли, что кое в чем она посту­па­ет нечест­но. Это­му едва ли мож­но верить, но во вся­ком слу­чае, если что-либо может про­изой­ти, сле­ду­ет это пред­у­смот­реть. Пожа­луй­ста, пиши мне обо всем и осо­бен­но — како­го ты мне­ния о том, насчет чего я нуж­да­юсь в тво­ем сове­те¹⁷; хотя бы ты даже ниче­го не при­ду­мал: послед­нее будет для меня при­зна­ком без­на­деж­но­сти поло­же­ния. За два дня до июнь­ских нон.