Письма Марка Туллия Цицерона

425. Титу Пом­по­нию Атти­ку, в Рим

Брун­ди­сий, 14 мая 47 г.

1. Так как ты при­во­дишь спра­вед­ли­вые при­чи­ны, поче­му я не могу видеть тебя в насто­я­щее вре­мя, ска­жи, пожа­луй­ста, что мне сле­ду­ет делать. Ведь он¹, по-види­мо­му, удер­жи­ва­ет Алек­сан­дрию так, что ему даже совест­но писать о том, а эти, по-види­мо­му, теперь при­бу­дут из Афри­ки, а нахо­див­ши­е­ся в Ахайе² опять-таки наме­ре­ны воз­вра­тить­ся к ним из Азии или задер­жать­ся в каком-либо сво­бод­ном месте. Что же мне, по-тво­е­му, делать? Совет, вижу я, труден. Ведь я оди­нок или с дру­гим³, для кото­ро­го и нет воз­вра­та к тем² и не появ­ля­ет­ся ника­кой надеж­ды со сто­ро­ны этих⁴. Тем не менее я хотел бы знать твое мне­ние; наряду с дру­ги­ми обсто­я­тель­ства­ми, это было при­чи­ной, отче­го я желал бы видеть тебя, если бы это было воз­мож­но.

2. Что Мину­ций упла­тил толь­ко 12000, я писал тебе ранее. Пожа­луй­ста, поста­рай­ся, чтобы было упла­че­но осталь­ное. Квинт напи­сал мне не толь­ко без боль­шой моль­бы, но самым рез­ким обра­зом, а сын про­яв­ля­ет уди­ви­тель­ную нена­висть. Нель­зя себе пред­ста­вить ни одно­го несча­стья, кото­рое не угне­та­ло бы меня. Тем не менее все лег­че, чем скорбь по пово­ду про­ступ­ка⁵, и вели­чай­шая и веч­ная. Если бы я наме­ре­вал­ся иметь сообщ­ни­ков в этом про­ступ­ке — тех, кого я счи­тал сообщ­ни­ка­ми, — то все-таки это было бы сла­бым уте­ше­ни­ем. Но у всех дру­гих есть оправ­да­ние, у меня — ника­ко­го. Одни, будучи взя­ты в плен, дру­гие, будучи отре­за­ны, не вызы­ва­ют сомне­ния насчет их наме­ре­ний, осо­бен­но, разу­ме­ет­ся, раз они вышли из окру­же­ния и ока­за­лись вме­сте. Тех же, кто по сво­ей воле явил­ся к Фуфию⁶, мож­но счесть толь­ко тру­са­ми. Но есть мно­го таких, кото­рые будут при­ня­ты обрат­но, каким бы обра­зом они ни поже­ла­ли вер­нуть­ся к тем. Тем менее сле­ду­ет тебе удив­лять­ся, что я не могу не под­дать­ся столь вели­кой скор­би. Ведь толь­ко мой про­сту­пок не может быть загла­жен и, быть может, Лелия. Но лег­че ли мне от это­го? Ведь даже Гай Кас­сий⁷, гово­рят, пере­ме­нил свое реше­ние ехать в Алек­сан­дрию⁸.

3. Пишу это тебе не пото­му, чтобы ты мог рас­се­ять тре­во­гу, но чтобы узнать, не доба­вишь ли ты чего-нибудь к тому, что меня удру­ча­ет; к это­му при­со­еди­ня­ет­ся зять⁹ и про­чее, о чем плач не дает мне писать. Более того, даже сын Эзопа меня тер­за­ет¹⁰. Поло­жи­тель­но нет недо­стат­ка ни в чем, что бы не дела­ло меня несчаст­ней­шим. Но воз­вра­ща­юсь к пер­во­му вопро­су: что, по-тво­е­му, сле­ду­ет сде­лать — неза­мет­но ли пере­ехать куда-нибудь побли­же, или же пере­сечь море? Ибо оста­вать­ся здесь доль­ше невоз­мож­но.

4. Поче­му ниче­го не уда­лось завер­шить насчет име­ний Фуфидия? Ведь усло­вие было тако­го рода, когда обыч­но не быва­ет спо­ра, так как та часть, кото­рая кажет­ся мень­шей, может быть попол­не­на путем про­да­жи с тор­гов¹¹. Спра­ши­ваю об этом не без при­чи­ны, ибо подо­зре­ваю, что сона­след­ни­ки счи­та­ют мое дело сомни­тель­ным и пото­му пред­по­чи­та­ют, чтобы дело было без дви­же­ния. Будь здо­ров. Канун май­ских ид.