Письма Марка Туллия Цицерона

455. Луцию Муна­цию План­ку, в Афри­ку

Рим, нача­ло 46 г.

Марк Тул­лий Цице­рон шлет при­вет Луцию План­ку¹.

1. Ты, не сомне­ва­юсь, зна­ешь, что из чис­ла тех близ­ких дру­зей, кото­рых тебе оста­вил отец, я свя­зан с тобой тес­ней­шим обра­зом, и не толь­ко в силу этих при­чин, кото­рые созда­ют види­мость вели­ко­го сою­за, но так­же тех, кото­рые под­дер­жи­ва­ют­ся близ­кой друж­бой и обще­ни­ем, а мое обще­ние с тво­им отцом, как ты зна­ешь, было чрез­вы­чай­но при­ят­ным и очень тес­ным. Моя любовь к тебе, воз­ник­шая из этих начал, уве­ли­чи­ла бли­зость, пере­шед­шую от отца, — тем более, что я понял, что как толь­ко твой воз­раст поз­во­лил тебе судить о том, кого в какой мере сле­ду­ет ценить, ты начал осо­бен­но ува­жать, почи­тать, любить меня. К это­му при­со­еди­ни­лась нема­лая связь как в виде заня­тий, кото­рая сама по себе важ­на, так и в виде тех заня­тий, тех наук, кото­рые сами по себе свя­зы­ва­ют близ­кой друж­бой тех, кто обла­да­ет одной и той же склон­но­стью.

2. Ты, я пола­гаю, выжида­ешь, что́ я имею в виду, начав так изда­ле­ка. Итак преж­де все­го счи­тай, что это упо­ми­на­ние сде­ла­но мной не без важ­ной и закон­ной при­чи­ны. Я под­дер­жи­ваю самые дру­же­ские отно­ше­ния с Гаем Ате­ем Капи­то­ном². Тебе извест­ны пре­врат­но­сти моей судь­бы. При всех моих и поче­стях и бед­ст­ви­ях к моим услу­гам были и готов­ность, и содей­ст­вие, и авто­ри­тет, и вли­я­ние, а так­же иму­ще­ство Гая Капи­то­на, и он сооб­ра­зо­вы­вал­ся с обсто­я­тель­ства­ми и пере­ме­на­ми в моей судь­бе.

3. У него был род­ст­вен­ник Тит Анти­стий. На осно­ва­нии жре­бия он полу­чил долж­ность кве­сто­ра в Македо­нии, и его не сме­ни­ли, в то вре­мя как в эту про­вин­цию всту­пил с вой­ском Пом­пей. Анти­стий не смог ниче­го сде­лать; ведь если бы он мог, самым луч­шим для него было бы воз­вра­тить­ся к Капи­то­ну, кото­ро­го он любил как отца, — осо­бен­но когда он знал, как высо­ко его ценит и все­гда ценил Цезарь^[1]. Но будучи застиг­нут, он взял на себя обя­зан­но­сти лишь в такой мере, в какой он не мог их отверг­нуть.

4. Когда в Апол­ло­нии чека­ни­ли сереб­ря­ную моне­ту³, не могу ска­зать, что он ведал этим, и не могу отри­цать его при­сут­ст­вия, но не доль­ше двух или трех меся­цев. В даль­ней­шем его в лаге­ре⁴ не было: он укло­нил­ся от вся­ких обя­зан­но­стей. Пожа­луй­ста, поверь мне в этом как свиде­те­лю, ибо он видел мою печаль во вре­мя той вой­ны, обо всем со мной бесе­до­вал. Поэто­му он уда­лил­ся вглубь Македо­нии, воз­мож­но даль­ше от лаге­ря, не толь­ко чтобы не ведать каким бы то ни было делом, но чтобы не быть даже при­част­ным. После сра­же­ния⁵ он отпра­вил­ся в Вифи­нию, к сво­е­му близ­ко­му дру­гу Авлу Плав­цию. Когда его там увидел Цезарь, то не ска­зал ни сло­ва стро­го, ни сло­ва жест­ко; он при­ка­зал при­быть в Рим. Тот вско­ре забо­лел и не выздо­ро­вел; боль­ной он при­ехал в Кор­ки­ру и там умер. По заве­ща­нию, состав­лен­но­му им в Риме в кон­суль­ство Пав­ла и Мар­цел­ла⁶, Капи­тон явля­ет­ся наслед­ни­ком пяти шестых его иму­ще­ства; шестая часть при­чи­та­ет­ся тем, от кого она может перей­ти к государ­ству без какой-либо жало­бы с чьей бы то ни было сто­ро­ны⁷. Она состав­ля­ет око­ло 3000000 сестер­ци­ев; но это решит Цезарь.

5. Во имя друж­бы с тво­им отцом, мой Планк, во имя наше­го вза­им­но­го рас­по­ло­же­ния, во имя наших заня­тий и столь похо­же­го тече­ния всей нашей жиз­ни, про­шу тебя взять­ся за это дело и хода­тай­ст­вую перед тобой так, что с боль­шей заботой, с бо́льшим рве­ни­ем я не мог бы; счи­тай его моим; при­ло­жи ста­ра­ния, борись и добей­ся, чтобы бла­го­да­ря моей реко­мен­да­ции, тво­е­му рве­нию, мило­сти Цеза­ря Гай Капи­тон полу­чил наслед­ство от сво­его род­ст­вен­ни­ка. Если я добьюсь от тебя это­го, буду счи­тать, что ты по соб­ст­вен­но­му побуж­де­нию пре­до­ста­вил мне всё, чего я мог бы, при тво­ем нынеш­нем силь­ней­шем вли­я­нии и могу­ще­стве, добить­ся от тебя, если бы я тебя попро­сил.

6. Наде­юсь, тебе помо­жет то, в чем сам Цезарь в состо­я­нии быть наи­луч­шим судьей: Капи­тон все­гда ува­жал и любил Цеза­ря. Но он сам свиде­тель это­му; я знаю его память. Пото­му я тебя ниче­му не учу; хода­тай­ст­вуя о Капи­тоне перед Цеза­рем, исполь­зуй толь­ко то, о чем он, по тво­е­му мне­нию, пом­нит.

7. Я же сооб­щу тебе то, что я мог испы­тать на самом себе. Насколь­ко оно вес­ко, ты сам увидишь. Чьим сто­рон­ни­ком я был в государ­ст­вен­ных делах и чье дело защи­щал, на каких людей и сосло­вия опи­рал­ся, и кто меня обо­ро­нял, ты хоро­шо зна­ешь. Верь мне, пожа­луй­ста, вот в чем: если во вре­мя этой самой вой­ны⁸ я и сде­лал что-либо менее угод­ное Цеза­рю (как я понял, сам Цезарь зна­ет, что я сде­лал это совер­шен­но про­тив сво­ей воли), то я сде­лал это по сове­ту, по насто­я­нию, под вли­я­ни­ем дру­гих; то, в чем я был уме­рен­нее и воз­дер­жан­нее, чем кто-либо из той пар­тии, я сде­лал пре­иму­ще­ст­вен­но под вли­я­ни­ем Капи­то­на; если бы мои осталь­ные дру­зья похо­ди­ли на Капи­то­на, то государ­ству я, быть может, при­нес бы неко­то­рую поль­зу, себе во вся­ком слу­чае огром­ную.

8. Если ты, мой Планк, сде­ла­ешь это, ты укре­пишь мою надеж­ду на твое рас­по­ло­же­ние ко мне, а само­го Капи­то­на, бла­го­дар­ней­ше­го, обя­за­тель­ней­ше­го, пре­вос­ход­но­го мужа, ты сво­ей необы­чай­ной услу­гой при­со­еди­нишь к чис­лу сво­их дру­зей.