Письма Марка Туллия Цицерона

459. Мар­ку Терен­цию Варро­ну

Рим, вско­ре после 20 апре­ля 46 г.

Цице­рон Варро­ну.

1. Когда ко мне позд­но вече­ром при­шел твой и в то же вре­мя мой Кани­ний и ска­зал, что отпра­вит­ся к тебе на дру­гой день утром, я ска­зал, что дам ему кое-что; я попро­сил взять утром. Ночью я напи­сал пись­мо, но он не воз­вра­щал­ся ко мне; я решил, что он забыл. Тем не менее я послал бы тебе это самое пись­мо через сво­их, если бы не узнал от него же, что ты на дру­гой день утром соби­ра­ешь­ся выехать из тускуль­ской усадь­бы. И вот тебе — вне­зап­но, спу­стя несколь­ко дней, когда я менее все­го ожи­дал, Кани­ний при­шел ко мне утром, ска­зал, что тот­час же отправ­ля­ет­ся к тебе. Хотя то пись­мо и поте­ря­ло све­жесть, осо­бен­но после полу­че­ния столь важ­ных ново­стей¹, тем не менее я не хотел, чтобы мой ноч­ной труд погиб, и дал Кани­нию то самое пись­мо, но с ним, как с обра­зо­ван­ным чело­ве­ком и глу­бо­ко тебя любя­щим, я пого­во­рил о том, что он, пола­гаю, тебе пере­дал.

2. Тебе я даю тот же совет, что и себе само­му: будем избе­гать взо­ров людей, раз уж не так лег­ко избе­жать их язы­ков; ведь те, кто упо­ен победой², смот­рят на нас, как на побеж­ден­ных; те же, кто огор­чен тем, что наши³ побеж­де­ны, испы­ты­ва­ют скорбь от того, что мы живы. Быть может, ты спро­сишь, поче­му, когда это про­ис­хо­дит в Риме, я не уехал подоб­но тебе. Ведь ты сам, пре­вос­хо­дя­щий про­ни­ца­тель­но­стью и меня и про­чих, уве­рен я, видел все, от тебя реши­тель­но ниче­го не укры­лось. Кто в такой сте­пе­ни Лин­кей⁴, чтобы в таком мра­ке ни на что не наткнуть­ся, нигде не натолк­нуть­ся?

3. Ведь мне уже дав­но при­шло на ум, что было бы пре­крас­но куда-нибудь уехать, чтобы не видеть и не слы­шать того, что здесь про­ис­хо­дит и что гово­рит­ся. Но я сам пре­уве­ли­чи­вал. Я счи­тал, что вся­кий, кто попа­да­ет­ся мне навстре­чу, как кому будет выгод­но, запо­до­зрит или ска­жет, если даже не запо­до­зрит: «Этот или боит­ся и пото­му бежит или что-либо замыш­ля­ет и дер­жит корабль нагото­ве»; нако­нец, что тот, кто выска­жет самое лег­кое подо­зре­ние и кто, быть может, пре­крас­но меня зна­ет, сочтет, что я отто­го и уез­жаю, что мои гла­за не могут выно­сить неко­то­рых людей. Пред­по­ла­гая это, я до сего вре­ме­ни оста­юсь в Риме; тем не менее еже­днев­ная при­выч­ка уже неза­мет­но при­ту­пи­ла мое раз­дра­же­ние.

4. Тако­вы осно­ва­ния для мое­го реше­ния. Итак, тебе сове­тую сле­дую­щее: скры­вать­ся там же до тех пор, пока не осты­нут эти поздрав­ле­ния⁵, и в то же вре­мя пока мы не услы­шим, как завер­ше­но дело; ведь оно, пола­гаю, завер­ше­но. Будет очень важ­но, како­во будет настро­е­ние победи­те­ля, каков исход собы­тий. Впро­чем, у меня есть сооб­ра­же­ние, к кото­ро­му меня при­во­дит догад­ка; но я все-таки выжидаю.

5. Что же каса­ет­ся тебя, то я не одоб­ряю тво­е­го при­езда в Байи, пока раз­го­во­ры уже не заглох­нут: ведь для нас, даже когда мы отсюда уедем, будет более почет­ным, если будет казать­ся, что мы при­ез­жа­ли в ту мест­ность пла­кать, а не пла­вать. Но ты это луч­ше; толь­ко бы для нас было твер­до одно: жить вме­сте сре­ди сво­их заня­тий, в кото­рых мы ранее иска­ли толь­ко удо­воль­ст­вия, а теперь так­же спа­се­ния; не отсут­ст­во­вать, если кто-нибудь захо­чет исполь­зо­вать не толь­ко как зод­чих, но и как масте­ров для воз­веде­ния государ­ства, и луч­ше охот­но при­бе­жать; если никто не вос­поль­зу­ет­ся содей­ст­ви­ем, то все-таки и писать и читать о государ­ст­вен­ном устрой­стве и управ­лять государ­ст­вом — если не в курии и на фору­ме, то в сочи­не­ни­ях и кни­гах, как дела­ли уче­ней­шие древ­ние⁶, и изу­чать нра­вы и зако­ны. Тако­во мое мне­ние. Буду очень бла­го­да­рен, если ты напи­шешь мне, что ты наме­рен делать и како­во твое мне­ние.