НРАВСТВЕННЫЕ ПИСЬМА К ЛУЦИЛИЮ

ПИСЬМО XL

Сене­ка при­вет­ст­ву­ет Луци­лия!

(1) Спа­си­бо за то, что так часто мне пишешь, не упус­кая един­ст­вен­но­го спо­со­ба пока­зать­ся мне на гла­за. Сто­ит мне полу­чить от тебя пись­мо — и мы тот­час же сно­ва вме­сте. Если нам при­ят­ны изо­бра­же­ния отсут­ст­ву­ю­щих дру­зей, напо­ми­наю­щие о них и уме­ря­ю­щие тос­ку раз­лу­ки пустым и обман­чи­вым уте­ше­ни­ем, то насколь­ко при­ят­нее пись­ма, хра­ня­щие живой след дале­ких дру­зей, живые поме­ты их руки! Это она, отпе­чатлев­шись в пись­ме, при­но­сит ту радость, что отрад­ней все­го при встре­че, — радость узна­ва­ния.

(2) Ты пишешь мне, что слы­шал фило­со­фа Сера­пи­о­на, когда он к вам туда при­ча­лил. «Он обыч­но извер­га­ет сло­ва с такой ско­ро­стью, что они у него не льют­ся, а тес­нят­ся и тол­ка­ют­ся, так как их боль­ше, чем может про­из­не­сти один голос». По-мое­му, это пло­хо для фило­со­фа, чья речь, как и жизнь, долж­на быть раз­ме­рен­ной, а все, что вто­ро­пях несет­ся впе­ред, лише­но поряд­ка. У Гоме­ра пыл­кая речь, когда сло­ва сып­лют­ся без пере­ры­ва, как снег, при­пи­са­на ора­то­ру, речь же стар­ца льет­ся плав­но и сла­ще меда¹. (3) Запом­ни, что стре­ми­тель­ный напор и мно­го­сло­вие боль­ше при­ста­ли бро­дя­че­му гово­ру­ну, чем тол­ку­ю­ще­му о пред­ме­тах серь­ез­ных и важ­ных и тем более поучаю­ще­му. У него, я думаю, сло­ва не долж­ны ни падать по кап­ле, ни мчать­ся, ни застав­лять нас при­слу­ши­вать­ся, ни сыпать­ся нам в уши. Ведь бед­ность и худо­со­чие тоже при­туп­ля­ют вни­ма­ние слу­ша­те­лей, кото­рым надо­еда­ет мед­ли­тель­ность и пре­ры­ви­стость, — хотя то, чего при­хо­дит­ся ждать, удер­жи­ва­ет­ся лег­че, чем про­ле­таю­щее мимо. Ведь гово­рит­ся, что люди пере­да­ют уче­ни­кам зна­ния, — но что уно­сит­ся прочь, того не пере­дашь. (4) Поду­май и о том, что речь, цель кото­рой — исти­на, долж­на быть про­стой и безыс­кус­ной, меж­ду тем как в речах перед наро­дом нет ни сло­ва исти­ны: их цель — взбудо­ра­жить тол­пу, мгно­вен­но увлечь неис­ку­шен­ный слух, они уно­сят­ся, не давая над собою поду­мать. Но как может направ­лять дру­гих то, что само не под­чи­не­но пра­ви­лам? Неужто речь, про­из­не­сен­ная ради изле­че­ния души, не долж­на в нас про­ник­нуть? Лекар­ства не помо­гут, если не задер­жат­ся в теле.

(5) Кро­ме того, в такой речи нема­ло пусто­го и сует­но­го, шуму в ней боль­ше, чем силы. Нуж­но уме­рить мои стра­хи, унять раз­дра­же­ние, рас­се­ять заблуж­де­ния, нуж­но обуздать рас­то­чи­тель­ность, иско­ре­нить алч­ность. Раз­ве удаст­ся это сде­лать на лету? Какой врач лечит боль­ных мимо­хо­дом? Да что тут! Даже и удо­воль­ст­вия не достав­ля­ет этот треск без раз­бо­ру сып­лю­щих­ся слов! (6) Точ­но так же, как доволь­но одна­жды позна­ко­мить­ся с тем, что каза­лось неве­ро­ят­ным, боль­ше чем доста­точ­но один раз услы­хать этих умель­цев. Чему захо­чешь у них учить­ся, в чем под­ра­жать им? Какое мне­нье соста­вишь о душе того, чья бес­по­рядоч­ная речь несет­ся без удер­жу? (7) Бегу­щие под уклон оста­нав­ли­ва­ют­ся не там, где наме­ти­ли, вес тела увле­ка­ет их с раз­бе­гу даль­ше, чем они хоте­ли, — и так же быст­рая речь себе не под­власт­на и не при­ста­ла фило­со­фии, кото­рая долж­на не бро­сать сло­ва на ветер, а вкла­ды­вать их в душу и пото­му идти шаг за шагом. — (8) «Что ж, ей нико­гда и голо­са не воз­вы­сить?» — Поче­му же? Но пусть сохра­ня­ет досто­ин­ство, с кото­рым эта неисто­вая, чрез­мер­ная сила несов­ме­сти­ма. Пусть силы ее будут вели­ки, но сдер­жан­ны, пусть речь ее будет неис­ся­кае­мой стру­ей, а не дож­де­вым пото­ком. По-мое­му, едва ли и ора­то­ру поз­во­ли­тель­на такая неудер­жи­мая, не ведаю­щая зако­нов ско­рость речи. Как уследить за нею судье, под­час неопыт­но­му и несве­ду­ще­му? Пусть ора­тор, даже когда его увле­ка­ет или жела­ние блес­нуть, или не власт­ная над собою² страсть, гово­рит не быст­рей и не боль­ше, чем могут выдер­жать уши.

(9) Ты пра­виль­но сде­ла­ешь, если не будешь обра­щать вни­ма­ния на тех, кому важ­но, сколь­ко ска­за­но, а не как ска­за­но, и пред­по­чтешь, если пона­до­бит­ся, гово­рить, как Пуб­лий Вини­ций. — «Как это?» — На вопрос, ка́к гово­рил Вини­ций, Азел­лий отве­чал: «В рас­тяж­ку». А Гемин Варий гово­рил: «Поче­му вы назы­ва­е­те его крас­но­ре­чи­вым, не пони­маю: он и трех слов не может свя­зать»³. Поче­му же ты не жела­ешь гово­рить, как Вини­ций? (10) Пусть и тебя пре­рвет какой-нибудь неве­жа, как Вини­ция, кото­ро­му крик­ну­ли из-за того, что он отры­вал одно сло­во от дру­го­го, буд­то не гово­рил, а дик­то­вал: «Гово­ри! Ска­жешь ты когда-нибудь или нет?» Ведь, я думаю, мчать­ся, как Квинт Гате­рий⁴, зна­ме­ни­тей­ший в свое вре­мя ора­тор, не станет ни один чело­век в здра­вом уме. Гате­рий не сомне­вал­ся, не делал пауз, а раз начав, нес­ся до кон­ца. (11) Есть вещи, кото­рые, по-мое­му, одно­му наро­ду под­хо­дят боль­ше, дру­го­му мень­ше. У гре­ков такая воль­ность была бы тер­пи­ма, а мы и на пись­ме при­вык­ли разде­лять сло­ва точ­ка­ми. Даже наш Цице­рон, с кото­рым так высо­ко под­ня­лось рим­ское крас­но­ре­чие, не был рыса­ком. Рим­ская речь чаще ози­ра­ет­ся, заду­мы­ва­ет­ся и поз­во­ля­ет о себе поду­мать. (12) Фаби­ан, чело­век, отли­чав­ший­ся и без­упреч­ной жиз­нью, и зна­ни­я­ми, и крас­но­ре­чи­ем (кото­ро­му при­над­ле­жит послед­нее место), когда вел рас­суж­де­ния, гово­рил лег­ко, но не ско­ро, так что речь его, мож­но ска­зать, отли­ча­лась плав­но­стью, а не быст­ро­той.

Я не воз­ра­жаю, если муд­рый обла­да­ет и этим досто­ин­ст­вом, но не тре­бую, чтобы он гово­рил без запин­ки: по мне важ­нее, чтобы речь была хоро­шо про­из­не­се­на, пусть и не так плав­но. (13) Я тем более хочу отпуг­нуть тебя от этой напа­сти; ведь если она при­станет к тебе, зна­чит, ты навер­ня­ка поте­рял стыд, разу­чил­ся крас­неть и пере­стал себя само­го слу­шать. Ибо этот поток, за кото­рым даже ты не следишь, несет мно­го тако­го, что тебе само­му потом захо­чет­ся взять назад. Но, повто­ряю, к тебе эта напасть не при­станет, если ты не поте­ря­ешь совесть. Кро­ме того, нуж­но еже­днев­но упраж­нять­ся и отда­вать свое усер­дие сна­ча­ла пред­ме­там, а потом сло­вам. (14) А им тоже нель­зя давать воли, пусть даже они при­дут сами и поте­кут без вся­ко­го тво­е­го труда: муд­ре­цу при­ли­че­ст­ву­ет не толь­ко скром­ная осан­ка, но и сжа­тая, сдер­жан­ная речь. А итог всех ито­гов таков: при­ка­зы­ваю тебе гово­рить мед­лен­но! Будь здо­ров.