НРАВСТВЕННЫЕ ПИСЬМА К ЛУЦИЛИЮ

ПИСЬМО LIV

Сене­ка при­вет­ст­ву­ет Луци­лия!

(1) Дол­гий отпуск дала мне вне­зап­но нале­тев­шая хворь. — «Что за хворь?» — спро­сишь ты, и не без при­чи­ны: ведь нет болез­ни, с кото­рой я не был бы зна­ком. Но один недуг слов­но бы при­пи­сан ко мне; не знаю, зачем назы­вать его по-гре­че­ски, если к нему вполне под­хо­дит сло­во «уду­шье». Начи­на­ет­ся оно сра­зу, подоб­но буре, и очень силь­но, а при­мер­но через час пре­кра­ща­ет­ся. Кто же испус­ка­ет дух дол­го? (2) Я про­шел через все, что мучит тело и гро­зит ему опас­но­стью, но ниче­го тяже­лее, по-мое­му, нет. Поче­му? Всем осталь­ным, како­во бы оно ни было, мы боле­ем, а тут отда­ем душу. Из-за это­го вра­чи и назы­ва­ют такую хворь «под­готов­кой к смер­ти». Ведь одна­жды дух сде­ла­ет то, что пыта­ет­ся сде­лать так часто.

(3) Ты дума­ешь, я пишу тебе так весе­ло отто­го, что избег­нул смер­ти? Радо­вать­ся окон­ча­нию при­сту­па, слов­но выздо­ров­ле­нию, было бы глу­пее, чем, полу­чив отсроч­ку, мнить себя выиг­рав­шим тяж­бу. А я, даже зады­ха­ясь, не пере­ста­вал успо­ка­и­вать себя радост­ны­ми и муже­ст­вен­ны­ми мыс­ля­ми. (4) «Что же это такое, — гово­рил я, — поче­му смерть так дол­го ко мне при­ме­ри­ва­ет­ся? Пусть уж сде­ла­ет свое дело! Я-то дав­но к ней при­ме­рил­ся». — Ты спро­сишь, когда. — Преж­де чем родил­ся. Смерть — это небы­тие; но оно же было и рань­ше, и я знаю, како­во оно: после меня будет то же, что было до меня. Если не быть — мучи­тель­но, зна­чит, это было мучи­тель­но и до того, как мы появи­лись на свет, — но тогда мы ника­ких мук не чув­ст­во­ва­ли. (5) Ска­жи, раз­ве не глу­по думать, буд­то пога­шен­ной све­тильне хуже, чем до того, как ее зажгли? Нас тоже и зажи­га­ют, и гасят: в про­ме­жут­ке мы мно­гое чув­ст­ву­ем, а до и после него — глу­бо­кая без­мя­теж­ность. Если я не оши­ба­юсь, Луци­лий, то вот в чем наше заблуж­де­ние: мы дума­ем, буд­то смерть будет впе­ре­ди, а она и будет, и была. То, что было до нас, — та же смерть. Не все ли рав­но, что пре­кра­тить­ся, что не начать­ся? Ведь и тут и там — итог один: небы­тие.

(6) С таки­ми обо­д­ря­ю­щи­ми реча­ми (конеч­но, без­молв­ны­ми: тут не до слов!) я непре­стан­но обра­щал­ся к себе, потом поне­мно­гу одыш­ка, кото­рая уже пере­хо­ди­ла в хрип, ста­ла реже, успо­ко­и­лась и почти пре­кра­ти­лась. Несмот­ря на это, дышу я и сей­час не так, как поло­же­но при­ро­дой: я чув­ст­вую, как дыха­нье пре­ры­ва­ет­ся и застре­ва­ет в груди. Ну да лад­но, лишь бы не взды­хать из глу­би­ны души! (7) Обе­щаю тебе одно: в послед­ний час я не задро­жу — ведь я к нему готов и даже не помыш­ляю о целом дне. Возда­вай хва­лы и под­ра­жай тому, кому не тяж­ко уме­реть, хоть жизнь его и при­ят­на. А вели­ка ли доб­лесть уйти, когда тебя выбра­сы­ва­ют за дверь? Впро­чем, и тут есть доб­лесть: если ты будешь выбро­шен так, буд­то сам ухо­дишь. Поэто­му муд­ро­го выбро­сить за дверь невоз­мож­но: ведь выбро­сить — зна­чит, про­гнать оттуда, откуда ухо­дишь про­тив воли. А муд­рый ниче­го не дела­ет про­тив воли и ухо­дит из-под вла­сти необ­хо­ди­мо­сти, доб­ро­воль­но испол­няя то, к чему она при­нуж­да­ет. Будь здо­ров.