НРАВСТВЕННЫЕ ПИСЬМА К ЛУЦИЛИЮ

ПИСЬМО LXXIX

Сене­ка при­вет­ст­ву­ет Луци­лия!

(1) Я жду от тебя писем с изве­сти­я­ми о том, что ново­го пока­за­ла тебе поезд­ка по всей Сици­лии, и преж­де все­го — сведе­ний о Харибде. О том, что Сцил­ла — это утес, ничуть не страш­ный про­плы­ваю­щим мимо, я знаю очень хоро­шо; а вот о том, соот­вет­ст­ву­ют ли истине рас­ска­зы о Харибде, ты мне, пожа­луй­ста, напи­ши подроб­нее. И если тебе слу­чит­ся наблюдать ее (ведь дело того сто­ит), сооб­щи мне, один ли ветер закру­чи­ва­ет там воду ворон­ка­ми или любая буря оди­на­ко­во гонит ее; и еще — прав­да ли, что все под­хва­чен­ное тамош­ним водо­во­ротом уно­сит­ся под водою на мно­го миль и выны­ри­ва­ет у Тав­ро­ме­ний­ско­го бере­га. (2) Если ты мне об этом напи­шешь, тогда я осме­люсь пору­чить тебе взой­ти в мою честь на Этну, кото­рая буд­то бы раз­ру­ша­ет­ся и мало-пома­лу ста­но­вит­ся ниже, как утвер­жда­ют неко­то­рые на том осно­ва­нии, что преж­де, мол, она была вид­на море­хо­дам из боль­шей дали. Но это может быть и не пото­му, что высота горы ста­ла мень­ше, а пото­му, что огонь при­тих и взды­ма­ет­ся не так бур­но и широ­ко; по той же при­чине и дым она выбра­сы­ва­ет день ото дня все лени­вее. Оба явле­ния веро­ят­ны — и то, что еже­днев­но пожи­рае­мая гора умень­ша­ет­ся, и то, что она оста­ет­ся преж­ней высоты, пото­му что огонь ест не ее¹, а, раз­го­рев­шись в некой под­зем­ной поло­сти, в ней и пита­ет­ся, гора же дает ему не пищу, но толь­ко путь нару­жу. (3) В Ликии хоро­шо извест­на область, кото­рую мест­ные жите­ли назы­ва­ют Гефе­сти­он: поч­ва там вся в отвер­сти­ях, и по ней блуж­да­ет без­вред­ное пла­мя, не при­чи­няя ущер­ба тому, что на ней родит­ся. Область эта пло­до­род­на и бога­та рас­ти­тель­но­стью, и огонь не палит, а толь­ко бле­стит, настоль­ко он не горяч и бес­си­лен.

(4) Но с этим иссле­до­ва­ньем подо­ждем до тех пор, когда ты напи­шешь мне, дале­ко ли от жер­ла горы лежит снег, не рас­тап­ли­вае­мый и лет­ним зно­ем, а бушу­ю­щим по сосед­ству огнем — и подав­но. Во всех таких хло­потах тебе нет при­чи­ны винить меня: ты пошел бы на это и без чужо­го пору­че­ния, ради соб­ст­вен­ной стра­сти, (5) коль ско­ро ты опи­сы­ва­ешь Этну в сти­хах и каса­ешь­ся это­го свя­щен­но­го для всех поэтов места. Овидию взять­ся за этот пред­мет не поме­ша­ло то обсто­я­тель­ство, что он был уже исчер­пан Вер­ги­ли­ем; и оба поэта не отпуг­ну­ли Кор­не­лия Севе­ра². Это место ока­за­лось счаст­ли­во для всех, а пред­ше­ст­вен­ни­ки, на мой взгляд, не пред­вос­хи­ти­ли все­го, что мож­но о нем ска­зать, а толь­ко откры­ли под­сту­пы. (6) Ведь боль­шая раз­ни­ца, берешь­ся ли ты за пред­мет исчер­пан­ный или толь­ко раз­ра­ботан­ный, кото­рый ста­но­вит­ся со дня на день изобиль­нее, ибо най­ден­ное не меша­ет новым наход­кам. К тому же поло­же­ние у послед­не­го — наи­луч­шее: он нахо­дит гото­вые сло­ва, кото­рые при­об­ре­та­ют новый облик, будучи рас­по­ло­же­ны по-ино­му, и при этом не при­сва­и­ва­ет чужо­го, пото­му что сло­ва — общее досто­я­ние, а оно не ста­но­вит­ся соб­ст­вен­но­стью за дав­но­стью вла­де­ния, как утвер­жда­ют пра­во­веды. (7) Или я тебя не знаю, или у тебя при виде Этны слюн­ки поте­кут. Тебе очень хочет­ся напи­сать что-нибудь вели­ча­вое, рав­ное напи­сан­но­му преж­де. Наде­ять­ся на боль­шее тебе не поз­во­ля­ет твоя скром­ность, а она у тебя тако­ва, что ты, мне кажет­ся, стал бы обузды­вать свое даро­ва­ние, если бы была опас­ность победить пред­ше­ст­вен­ни­ков, столь тобою чти­мых.

(8) Поми­мо про­чих, есть у муд­ро­сти и такое досто­ин­ство: тебя могут победить, толь­ко пока ты взби­ра­ешь­ся вверх; когда достиг­ну­та вер­ши­на, все там рав­ное, все сто­ит на месте, и воз­рас­та­ние невоз­мож­но. Раз­ве солн­це при­бав­ля­ет­ся в вели­чине? Раз­ве луна ста­но­вит­ся еще пол­нее, чем обыч­но? Моря не рас­тут, все­лен­ная сохра­ня­ет тот же порядок и меру. (9) Что достиг­ло сво­его закон­но­го раз­ме­ра, то не может под­нять­ся еще выше. Сколь­ко будет муд­ре­цов, все они ока­жут­ся ров­ней друг дру­гу; у каж­до­го най­дут­ся свои осо­бен­но­сти: один будет при­вет­ли­вее, дру­гой — дея­тель­нее, тре­тий — более скор на сло­ва, чет­вер­тый — более крас­но­ре­чив; но то, о чем у нас речь и что дела­ет их жизнь бла­жен­ной, у всех оди­на­ко­во. (10) Может ли твоя Этна осесть и обру­шить­ся, ста­чи­ва­ет ли ее под­не­бес­ную вер­ши­ну, види­мую на широ­ком про­стран­стве моря, сила нега­си­мо­го огня, — это­го я не знаю, но доб­ро­де­те­ли не сде­ла­ют ниже ни пла­мя, ни обвал. Лишь ее вели­чие не зна­ет ума­ле­ния, не может ни при­бы­вать, ни убы­вать. Оно, как вели­чье небо­жи­те­лей, уста­нов­ле­но раз навсе­гда. Попро­бу­ем же воз­вы­сить­ся до нее! (11) Мно­го уже сде­ла­но, — но нет, при­знать­ся по прав­де, не так-то мно­го! Быть луч­шим сре­ди худ­ших еще не зна­чит быть хоро­шим. Впра­ве ли тот, кто раз­ли­чил брез­жу­щий день, кому солн­це све­тит сквозь туман, похва­лять­ся зре­ни­ем? Пусть он будет дово­лен, что вышел из мра­ка, — но бла­гом све­та он еще не вла­де­ет. (12) Тогда нас мож­но будет поздра­вить, когда наша душа, поки­нув мрак, в кото­ром пре­бы­ва­ет, вос­при­мет взо­ром не еле замет­ное сия­нье, но весь свет днев­ной, когда она будет воз­вра­ще­на род­но­му небу, вновь заняв место, при­над­ле­жа­щее ей по пра­ву рож­де­ния. Само про­ис­хож­де­ние зовет ее ввысь. И она будет там еще преж­де, чем осво­бо­дит­ся из-под здеш­ней стра­жи, если отбро­сит все поро­ки и воз­не­сет­ся, чистая и лег­кая, к боже­ст­вен­ным помыс­лам.

(13) Вот чем отрад­но нам зани­мать­ся, милый Луци­лий, вот куда радост­но стре­мить­ся, хотя бы об этом зна­ли немно­гие или даже никто не знал. Сла­ва — тень доб­ро­де­те­ли, она сле­ду­ет за нею волей или нево­лей. Но как тень идет то впе­ре­ди, то сза­ди, за спи­ною, так и сла­ва то пред­ше­ст­ву­ет нам, види­мая гла­зу, то пря­чет­ся сза­ди, тем бо́льшая, чем поз­же она при­хо­дит после того, как зависть отсту­пи­ла. (14) Как дол­го каза­лось, что Демо­крит³ безу­мен! Да и Сокра­та мол­ва наси­лу при­ня­ла. Как дол­го сограж­дане ста­ви­ли ни во что Като­на⁴, отвер­га­ли его и толь­ко тогда опом­ни­лись, когда погу­би­ли. Неви­нов­ность и доб­ро­де­тель Рути­лия оста­лись бы неиз­вест­ны, если бы с ним не посту­пи­ли неспра­вед­ли­во; наси­лье поз­во­ли­ло им вос­си­ять. Неужто же он не бла­го­да­рил свой жре­бий и не при­нял изгна­ния с радо­стью? Я гово­рю о тех, кого фор­ту­на про­сла­ви­ла, истя­зая. А мало ли таких, чьи успе­хи в доб­ро­де­те­ли ста­ли извест­ны после их смер­ти? Мало ли таких, кого мол­ва не при­зна­ла, а отко­па­ла? (15) Ты видишь, как вос­хи­ща­ют­ся Эпи­ку­ром не толь­ко те, что пооб­ра­зо­ван­ней, но и тол­пы невежд. А он был не изве­стен даже Афи­нам, близ кото­рых жил так неза­мет­но. На мно­го лет пере­жив сво­его Мет­ро­до­ра, он в одном из посла­ний с бла­го­дар­но­стью вспо­ми­на­ет о нем и про­слав­ля­ет свою с ним друж­бу, а под конец добав­ля­ет: сре­ди столь­ких вели­ких благ ни Мет­ро­до­ру, ни ему ничуть не повреди­ло, что даже бла­го­род­ная Гре­ция не зна­ла о них и пона­слыш­ке. (16) Так не после того ли, как его не ста­ло, был он открыт? И не забли­ста­ли ли его мне­ния? Мет­ро­дор так­же при­зна­ет­ся в каком-то посла­нии, что и он, и Эпи­кур были не слиш­ком зна­ме­ни­ты, но потом гром­кие име­на и его, и Эпи­ку­ра будут у всех на устах, и мно­гие захотят пой­ти по их следам. (17) Доб­ро­де­тель нель­зя ута­ить; а если до поры она таит­ся, это не ей во вред. При­дет день, когда она, спря­тан­ная и погре­бен­ная зло­бою сво­его века, станет всем извест­на. Для немно­гих рож­ден тот, что дума­ет лишь о поко­ле­нии сво­их сверст­ни­ков. Вслед при­дут мно­гие тыся­чи лет, мно­гие сот­ни поко­ле­ний; гляди на них! Даже если всем, кто живет в одно вре­мя с тобою, зависть велит мол­чать, при­дут дру­гие и будут судить без нена­ви­сти и без при­стра­стия. Если мол­ва хоть как-то награж­да­ет доб­ро­де­тель, — и эта награ­да не про­па­дет. Пусть речь потом­ков не дой­дет до нас, — все рав­но будут чти­мы и часто поми­нае­мы те, кто уже ниче­го не чув­ст­ву­ет. (18) Нет тако­го, кому доб­ро­де­тель не снис­ка­ла бы люб­ви при жиз­ни или по смер­ти, — нуж­но толь­ко искрен­но стре­мить­ся к ней, не рядить­ся и не румя­нить­ся, а быть все­гда одним и тем же, увидят ли тебя, изве­стив зара­нее, или застиг­нут врас­плох. В при­твор­стве мало поль­зы: кое-как наде­тая личи­на немно­гих обманет. Исти­на в каж­дой сво­ей части одна и та же. Что обман­чи­во, то непроч­но. Ложь тон­ка, а пото­му про­зрач­на, если вглядеть­ся при­сталь­ней. Будь здо­ров.