НРАВСТВЕННЫЕ ПИСЬМА К ЛУЦИЛИЮ

ПИСЬМО LXXX

Сене­ка при­вет­ст­ву­ет Луци­лия!

(1) Сего­дня я сво­бо­ден не толь­ко бла­го­да­ря само­му себе, но и бла­го­да­ря зре­ли­щу, собрав­ше­му всех докуч­ных на состя­за­нье игро­ков в шары¹. Никто не ворвет­ся, никто не поме­ша­ет мое­му разду­мью, и без­опас­ность дела­ет мыс­ли еще сме­лее. Дверь не стукнет, зана­вес не будет под­нят, мож­но идти одно­му, — а это самое необ­хо­ди­мое для иду­ще­го сво­им путем к сво­ей цели. Выхо­дит дело, я ни за кем не иду сле­дом? Нет, но я поз­во­ляю себе кое-что и при­ду­мать, и изме­нить, и отбро­сить. Я не раб пред­ше­ст­вен­ни­ков, а еди­но­мыш­лен­ник.

(2) Но я гово­рил слиш­ком дерз­ко, когда сулил себе тиши­ну и уеди­не­ние без помех: вот с риста­ли­ща донес­ся гром­кий крик и, хоть не сбил меня, одна­ко отвлек и сам стал пред­ме­том сопо­став­ле­ния. Я поду­мал про себя: как мно­го людей упраж­ня­ют тело и как мало — душу! Сколь­ко наро­ду сбе­га­ет­ся смот­реть потеш­ное и мимо­лет­ное зре­ли­ще, и какая пустота воз­ле бла­го­род­ных наук! Как немощ­ны духом те, чьи­ми пле­ча­ми и рука­ми мы любу­ем­ся! (3) Об этом я и думаю боль­ше все­го: если упраж­не­ни­я­ми мож­но при­учить тело к такой тер­пе­ли­во­сти, что она поз­во­ля­ет сно­сить и уда­ры, и пин­ки мно­гих людей, про­во­дить целые дни под паля­щим солн­цем, в горя­чей пыли, обли­ва­ясь кро­вью, — то насколь­ко же лег­че зака­лить душу, чтобы она была стой­кой перед вся­ким даром и уда­ром фор­ту­ны, чтобы, сбро­шен­ная наземь и рас­топ­тан­ная, она под­ни­ма­лась вновь? Ведь телу для здо­ро­вья нуж­но мно­гое, а душа рас­тет сама собою, сама себя пита­ет, сама себя зака­ля­ет. Атле­ту нуж­но мно­го пищи, мно­го питья, мно­го мас­ла, нуж­ны дол­гие труды; тебе доб­ро­де­тель доста­нет­ся и без вспо­мо­га­тель­ных орудий, и без затрат. Что может сде­лать тебя чело­ве­ком добра, то при тебе. (4) Что же надоб­но, чтобы стать таким? Жела­ние! Но можешь ли ты поже­лать луч­ше­го, неже­ли вырвать­ся из гне­ту­ще­го всех раб­ства, от кото­ро­го даже неволь­ни­ки послед­не­го раз­бо­ра, рож­ден­ные в ничто­же­стве, силят­ся изба­вить­ся? Все свое досто­я­ние, скоп­лен­ное за счет соб­ст­вен­ной утро­бы, отда­ют они за сво­бо­ду. Так неуже­ли ты, веря­щий, что родил­ся сво­бод­ным, не жаж­дешь любой ценой добить­ся сво­бо­ды? (5) Зачем ты огляды­ва­ешь­ся на свой ларь? Купить ее нель­зя. То, что вно­сит­ся в спис­ки, есть лишь пустое имя сво­бо­ды², кото­рой нет ни у тех, кто ее купил, ни у тех, кто про­дал. Нуж­но, чтобы ты сам дал себе это бла­го, сам у себя его добил­ся.

Осво­бо­дись преж­де все­го от стра­ха смер­ти, потом от стра­ха бед­но­сти. (6) Если хочешь убедить­ся, что ниче­го худо­го в ней нет, срав­ни лицо бога­ча и лицо бед­ня­ка. Бед­няк чаще сме­ет­ся от души; ника­кая тре­во­га не жжет его в глу­бине; если и при­дет какая забота, она уйдет, как лег­кое облач­ко. У тех, что слы­вут счаст­ли­вы­ми, весе­лье при­твор­но, а печаль мучи­тель­на, как скры­тый нарыв, — мучи­тель­на тем более, что порой нель­зя быть откро­вен­но несчаст­ным и надо сре­ди горе­стей, разъ­едаю­щих серд­це, играть счаст­лив­ца. (7) Мне часто при­хо­дит­ся при­во­дить этот при­мер, пото­му что в нем яснее все­го виден мим чело­ве­че­ской жиз­ни, назна­чаю­щей нам такие роли, каких нам не сыг­рать. Кто это спе­си­во шест­ву­ет на под­мост­ках и гово­рит, заки­нув голо­ву:

Раб, полу­чаю­щий пять мер зер­на и пять дена­ри­ев! (8) А кто вон тот, не знаю­щий удер­жу в спе­си и кич­ли­во веря­щий в свое могу­ще­ство, тот, кото­рый гово­рит:

Ему пла­тят поден­но, и спит он под лос­кут­ным оде­я­лом!

То же самое мож­но ска­зать обо всех изба­ло­ван­ных, кото­рых над голо­ва­ми людей, над тол­пою воз­но­сят носил­ки; у всех у них сча­стье — толь­ко личи­на. Раздень их — и запре­зи­ра­ешь. (9) Поку­пая коня, ты велишь снять попо­ну; выстав­лен­ным на про­да­жу рабам ты велишь сбро­сить одеж­ду, чтобы не скры­лись телес­ные изъ­я­ны. Поче­му же ты ценишь чело­ве­ка лишь в обла­че­нье? Рабо­тор­гов­цы все, что может не понра­вить­ся, пря­чут с помо­щью какой-нибудь улов­ки; поэто­му поку­па­те­лю укра­ше­нья и подо­зри­тель­ны: увидев повяз­ку на ноге или на руке, ты при­ка­жешь сбро­сить ее и пока­зать тебе тело. (10) Ты видишь это­го царя ски­фов или сар­ма­тов с рос­кош­ным убо­ром на голо­ве? Если хочешь оце­нить его и до кон­ца узнать, каков он, раз­вя­жи диа­де­му. Мно­го зла пря­чет­ся под нею! А что гово­рить о дру­гих? Хочешь знать, что ты весишь, — отставь в сто­ро­ну день­ги, дом, сан. Сам раз­бе­рись в себе! А покуда ты судишь о себе, при­няв на веру чужое мне­нье. Будь здо­ров.