НРАВСТВЕННЫЕ ПИСЬМА К ЛУЦИЛИЮ

ПИСЬМО XCVIII

Сене­ка при­вет­ст­ву­ет Луци­лия!

(1) Нико­гда не счи­тай счаст­лив­цем того, кто зави­сит от сча­стья! Если он раду­ет­ся при­шед­ше­му извне, то выби­ра­ет хруп­кую опо­ру: при­ш­лая радость уйдет. Толь­ко рож­ден­ное из само­го себя надеж­но и проч­но, оно рас­тет и оста­ет­ся с нами до кон­ца; а про­чее, чем вос­хи­ща­ет­ся тол­па, — это бла­го на день. — Так что же, невоз­мож­но ни поль­зо­вать­ся им, ни наслаж­дать­ся? — Мож­но, кто спо­рит? — но так, чтобы оно зави­се­ло от нас, а не мы от него. (2) Все при­част­ное фор­туне и пло­до­нос­но, и при­ят­но, если вла­де­ю­щий им вла­де­ет и собою, не попав под власть сво­его досто­я­нья. Поэто­му, Луци­лий, оши­ба­ют­ся пола­гаю­щие, буд­то фор­ту­на может послать нам хоть что-нибудь хоро­шее или дур­ное: от нее — толь­ко пово­ды ко бла­гу или ко злу, нача­ла тех вещей, кото­рым мы сами даем хоро­ший или дур­ной исход. Ведь душа силь­нее фор­ту­ны: это она ведет все туда или сюда, она дела­ет свою жизнь бла­жен­ной или несчаст­ной. (3) Душа дур­ная все обо­ра­чи­ва­ет к худ­ше­му, даже то, что при­хо­дит под видом наи­луч­ше­го. Душа пря­мая и чуж­дая пор­чи исправ­ля­ет зло­вред­ность фор­ту­ны и зна­ни­ем смяг­ча­ет с трудом пере­но­си­мые тяготы; все при­ят­ное она встре­ча­ет скром­но и с бла­го­дар­но­стью, все непри­ят­ное — муже­ст­вен­но и со стой­ко­стью. Пусть чело­век будет разум­ным, пусть все дела­ет по зре­лом раз­мыш­ле­нье, пусть не берет­ся ни за что непо­силь­ное, — не полу­чит он это­го пол­но­го, избав­лен­но­го от всех угроз бла­га, если не будет заве­до­мо спо­ко­ен перед неве­до­мым. (4) Взгля­ни при­сталь­но хоть на дру­гих (ведь о чужом мы судим сво­бод­нее), хоть на себя, отбро­сив при­стра­стие, — и ты почув­ст­ву­ешь и при­зна­ешь: ни одна из этих желан­ных и высо­ко цени­мых вещей не будет на поль­зу, если ты не воору­жишь­ся про­тив непо­сто­ян­ства слу­чая и все­го того, что от слу­чая зави­сит, если сре­ди утрат не будешь повто­рять часто и не сетуя: «Боги ина­че суди­ли»¹. (5) Или даже — чтобы мне сде­лать этот стих еще муже­ст­вен­нее и спра­вед­ли­вее, чтобы ты мог луч­ше под­дер­жать им душу, — твер­ди каж­дый раз, когда что-нибудь про­изой­дет вопре­ки тво­им ожи­да­ньям: «Боги луч­ше суди­ли». Кто так настро­ен, с тем ниче­го не слу­чит­ся. А настро­ит­ся так толь­ко тот, кто заду­ма­ет­ся об измен­чи­во­сти чело­ве­че­ских дел преж­де, чем почув­ст­ву­ет ее силу, кто, имея и детей, и жену, и богат­ство, зна­ет, что все это не будет непре­мен­но и все­гда при нем, и не станет несчаст­ным, если пере­станет ими вла­деть. (6) Все­гда в смя­те­нии душа, что тре­во­жит­ся за буду­щее, и до всех несча­стий несча­стен тот, кто забо­тит­ся, чтобы все, чем он наслаж­да­ет­ся, до кон­ца оста­лось при нем. Ни на час он не будет спо­ко­ен и в ожи­да­нии буду­ще­го поте­ря­ет нынеш­нее, чем мог бы наслаж­дать­ся, Ведь что жалеть о поте­рян­ной вещи², что боять­ся ее поте­рять — одно и то же.

Это не зна­чит, что я про­по­ве­дую тебе бес­печ­ность. (7) Что страш­но, то ста­рай­ся откло­нить; что рас­судок может пред­видеть, то ста­рай­ся пред­видеть; что гро­зит тебе уда­ром, ста­рай­ся заме­тить и пред­от­вра­тить, преж­де чем оно слу­чит­ся. В этом тебе нема­ло помо­жет спо­кой­ная уве­рен­ность и дух, зака­лен­ный и ко все­му вынос­ли­вый. Тот может огра­дить себя про­тив фор­ту­ны, кто спо­со­бен пере­не­сти все, что она пошлет; во вся­ком слу­чае спо­кой­ный дух ей не при­ве­сти в смя­те­ние. Есть ли что более жал­кое и глу­пое, чем боять­ся зара­нее? Что за безумье — пред­вос­хи­щать соб­ст­вен­ные несча­стья? (8) Я хочу поды­то­жить вкрат­це то, что думаю, и опи­сать тебе людей, что сами себе не дают покоя, сами себе в тягость: они так же нестой­ки в беде, как и до нее. Кто стра­да­ет рань­ше, чем нуж­но, тот стра­да­ет боль­ше, чем нуж­но. Одна и та же сла­бость не дает ему ни пра­виль­но оце­нить боль, ни ждать ее. Одно и то же незна­нье меры велит ему вооб­ра­жать свое сча­стье веч­ным, а свое досто­я­нье не толь­ко не убы­ваю­щим, но и все воз­рас­таю­щим, и сулить себе неиз­мен­ность всех слу­чай­ных пре­иму­ществ, забыв о том махо­вом коле­се, кото­рое пере­во­ра­чи­ва­ет все чело­ве­че­ское. (9) Пото­му-то кажут­ся мне заме­ча­тель­ны­ми сло­ва Мет­ро­до­ра в том пись­ме, где он обра­ща­ет­ся к сест­ре, поте­ряв­шей сына — юно­шу высо­ко­го даро­ва­ния: «Вся­кое бла­го смерт­ных смерт­но!» Он гово­рит о тех бла­гах, кото­рые всех манят, пото­му что под­лин­ные бла­га — муд­рость и доб­ро­де­тель — не уми­ра­ют, они неиз­мен­ны и посто­ян­ны. В уде­ле смерт­но­го толь­ко они бес­смерт­ны. (10) Впро­чем, люди так бес­стыд­ны, до того забы­ва­ют, куда они идут, куда вле­чет их каж­дый день, что, обре­чен­ные одна­жды поте­рять все, удив­ля­ют­ся вся­кой поте­ре. То, на чем ты пишешь­ся хозя­и­ном, при тебе, но не твое: кто сам непро­чен, у того нет ниче­го проч­но­го, кто сам хру­пок, у того нет ниче­го веч­но­го и непо­беди­мо­го. Гиб­нуть и терять оди­на­ко­во неиз­беж­но, и, поняв это, мы най­дем уте­ше­нье и спо­кой­но будем терять теря­е­мое неиз­беж­но.

(11) Но в чем же нам най­ти помощь про­тив этих потерь? В том, чтобы хра­нить утра­чен­ное в памя­ти, не допус­кать, чтобы вме­сте с ним канул и тот плод, кото­рый оно нам при­нес­ло. Чем мы вла­де­ем, то мож­но отнять; чем мы вла­де­ли, того не отни­мешь. Верх небла­го­дар­но­сти — не чув­ст­во­вать себя обя­зан­ным за то, что одна­жды полу­чил, хотя потом и утра­тил. Слу­чай отни­ма­ет вещь, но остав­ля­ет пло­ды обла­да­нья ею, кото­рые мы теря­ем сами, вопре­ки спра­вед­ли­во­сти сожа­лея об отня­том.

(12) Ска­жи себе: «Из того, что кажет­ся страш­ным, все мож­но одо­леть. Мно­гие побеж­да­ли что-нибудь одно: Муций — огонь, Регул — крест, Сократ-яд, Рути­лий — ссыл­ку, Катон — смерть от меча; и мы что-нибудь да победим! (13) Опять-таки мно­гие пре­зре­ли то, что види­мо­стью сча­стья манит тол­пу. Фаб­ри­ций³, будучи пол­ко­вод­цем, отверг богат­ства, будучи цен­зо­ром, осудил их. Тубе­рон счел бед­ность достой­ной и себя, и Капи­то­лия, когда, рас­ста­вив на все­на­род­ном пиру гли­ня­ную посу­ду, пока­зал, как чело­век дол­жен доволь­ст­во­вать­ся тем, что и богам годит­ся. Отец Секс­тий отка­зал­ся от почет­ных долж­но­стей: рож­ден­ный, чтобы пра­вить государ­ст­вом, он не при­нял от боже­ст­вен­но­го Юлия тоги с широ­кой кай­мой, ибо пони­мал: все, что дано, может быть отня­то. Так посту­пим и мы хоть в чем-нибудь муже­ст­вен­но! Попа­дем и мы в чис­ло при­ме­ров! (14) Отче­го мы сла­бе­ем? Отче­го теря­ем надеж­ду? Что мог­ло слу­чить­ся преж­де, то может и сей­час. Толь­ко очи­стим душу и будем сле­до­вать при­ро­де, пото­му что отсту­пив­ший от нее обре­чен жела­ньям, стра­ху и раб­ству у вещей слу­чай­ных. Мож­но еще вер­нуть­ся на пра­виль­ный путь, мож­но все вос­ста­но­вить. Сде­ла­ем это, чтобы пере­но­сить боль, когда она охва­тит тело, и ска­зать фор­туне: ты име­ешь дело с муж­чи­ной; хочешь победить — поищи дру­го­го!⁴»

(15) Таки­ми или подоб­ны­ми реча­ми ути­ша­ет­ся боль язвы, — хоть я и желаю ему, чтобы она облег­чи­лась, или была изле­че­на, или хотя бы оста­лась такою же и ста­ре­ла с ним. Впро­чем, за него я спо­ко­ен; это нам гро­зит урон, у нас будет отнят заме­ча­тель­ный ста­рик. Сам он уже сыт жиз­нью, а если и жела­ет ее про­дле­нья, то не ради себя, а ради тех, кому он поле­зен. Так что, оста­ва­ясь жить, он явля­ет свою щед­рость. (16) Дру­гой бы поло­жил конец этим мукам, а он счи­та­ет оди­на­ко­во постыд­ным бежать и от смер­ти, и от жиз­ни. — «Так что же, если обсто­я­тель­ства его убедят, неуже­ли он не уйдет?» — А поче­му ему не уйти, если никто уже не смо­жет при­бег­нуть к нему? если ему не о чем будет забо­тить­ся, кро­ме сво­ей боли? (17) Вот что зна­чит, Луци­лий, учить­ся фило­со­фии у жиз­ни, упраж­нять­ся в ней, видя перед собою истин­ный при­мер: разум­но­го чело­ве­ка, его муже­ство перед лицом под­сту­паю­щей смер­ти, сре­ди гне­ту­щих болей. Кто дела­ет, как долж­но, у того и учись, как долж­но делать. До сих пор мы при­во­ди­ли дово­ды: может ли кто-нибудь про­ти­вить­ся боли, сло­мит ли при­бли­жаю­ща­я­ся смерть даже вели­кие души. (18) Но к чему сло­ва? Взгля­нем воочию! Ему не смерть дает муже­ство сопро­тив­лять­ся боли и не боль — сопро­тив­лять­ся смер­ти. Он про­ти­вит­ся и той, и дру­гой, пола­га­ясь толь­ко на себя. Он стра­да­ет тер­пе­ли­во не в надеж­де смер­ти и с охотой уми­ра­ет не пото­му, что ему нев­тер­пеж стра­да­нья. Стра­да­нья он тер­пит, смер­ти ждет. Будь здо­ров.