НРАВСТВЕННЫЕ ПИСЬМА К ЛУЦИЛИЮ

ПИСЬМО C

Сене­ка при­вет­ст­ву­ет Луци­лия!

(1) Ты пишешь, что с жад­но­стью читал кни­ги Фаби­а­на Папи­рия «О делах граж­дан­ских», но они обма­ну­ли твои ожи­да­нья; а потом, забыв, что речь идет о фило­со­фе, обви­ня­ешь его за пло­хой слог. — Пусть будет так, как ты счи­та­ешь, пусть он ско­рее изли­ва­ет сло­ва, чем ста­вит каж­дое на место. Во-пер­вых, в этом есть своя пре­лесть, и мед­лен­но теку­щая речь по-сво­е­му пре­крас­на. Я думаю, боль­шая раз­ни­ца, плав­ная она или пре­ры­ви­стая. Не мень­шее раз­ли­чие, по-мое­му, и в том, о чем я сей­час ска­жу. (2) У Фаби­а­на, по-мое­му, сло­ва льют­ся обиль­но¹, но не бур­но: так его речь широ­ка и, хотя не лише­на стре­ми­тель­но­сти, но нигде не бушу­ет. Она пря­мо и откро­вен­но созна­ет­ся в том, что ее не обра­ба­ты­ва­ли и дол­го не обта­чи­ва­ли. Но пусть будет по-тво­е­му; он-то, одна­ко, ста­рал­ся совер­шен­ст­во­вать нра­вы, а не выра­же­нья, и писал для души, а не для ушей. (3) Во-вто­рых, гово­ри он сам, тебе неко­гда было бы обра­щать вни­ма­нье на част­но­сти, — так увлек­ло бы тебя целое; а то, что нра­вит­ся сра­зу, почти все­гда пере­ста­ет казать­ся столь заме­ча­тель­ным, когда возь­мешь его в руки. Но ведь и это нема­ло — при­влечь с пер­во­го взгляда, даже если тща­тель­ное рас­смот­ре­нье най­дет, к чему при­драть­ся. (4) Если ты спро­сишь меня, — по-мое­му, более велик тот, кто отни­ма­ет у нас саму спо­соб­ность оце­ни­вать, чем тот, кто заслу­жи­ва­ет высо­чай­шей оцен­ки, хоть я и знаю, что вто­рой рис­ку­ет мень­ше, что он сме­лее может рас­счи­ты­вать на буду­щее.

Черес­чур тща­тель­ная речь не при­ста­ла фило­со­фу. Где пока­жет себя сме­лым и стой­ким, где поста­вит себя под удар тот, кто боит­ся за сло­ва? (5) В речах Фаби­а­на была не небреж­ность, а уве­рен­ность. В них ты не най­дешь гря­зи: сло­ва ото­бра­ны, а не выхва­че­ны и не пере­став­ле­ны вопре­ки сво­ей при­ро­де, по обы­чаю наше­го века; они бле­стя­щи., хоть и берут­ся из тех, что под рукой, а мыс­ли бла­го­род­ны и высо­ки, хоть и не сжа­ты в изре­че­нье, а изло­же­ны про­стран­но. Мы заме­тим и кое-что рас­тя­ну­тое, и кое-что шеро­хо­ва­тое, лишен­ное нынеш­не­го лос­ка; но обы­щи хоть все, — ты не увидишь ненуж­ной сжа­то­сти. (6) Пусть не будет ни пест­ро­го мра­мо­ра, ни мно­же­ства жело­бов, по кото­рым вода течет через спаль­ню, ни ком­на­ты бед­ня­ка, ни все­го про­че­го, что нагро­мозди­ла жаж­да рос­ко­ши, недо­воль­ная про­стым убран­ст­вом, — все рав­но дом, как гово­рит­ся, будет «как сле­ду­ет». При­бавь к это­му, что о сло­ге нет еди­но­го мне­нья. Одни тре­бу­ют, чтобы он был и рас­тре­пан­ным, и при­че­сан­ным, дру­гие так рады вся­кой шеро­хо­ва­то­сти, что везде, где слу­чай­но речь полу­чит­ся гла­же, они нароч­но рас­сы­па­ют сло­ва и обру­ба­ют кон­цов­ки, — лишь бы зву­ча­ло неожи­дан­но. (7) Почи­тай Цице­ро­на: у него слог ров­ный, плав­но высту­паю­щий, изящ­ный не в ущерб вели­ча­во­сти. У Ази­ния Пол­ли­о­на², наобо­рот, — неров­ный, ска­чу­щий, обры­ваю­щий­ся на тех местах, где мень­ше все­го ждешь. У Цице­ро­на все завер­ша­ет­ся, у Пол­ли­о­на — летит стрем­глав, за изъ­я­ти­ем немно­гих мест, постро­ен­ных по задан­ной мере и еди­но­му образ­цу.

(8) Еще ты гово­ришь, что все кажет­ся тебе слиш­ком обы­ден­ным, лишен­ным воз­вы­шен­но­сти; но я счи­таю его сво­бод­ным от это­го поро­ка. Там нет ниче­го низ­мен­но­го, а есть спо­кой­ст­вие, под стать без­мя­теж­но­му, уми­ротво­рен­но­му строю души, нет ниче­го плос­ко­го, а есть ров­ность. Ему недо­ста­ет ора­тор­ской мощи, жаля­щей ост­ро­ты, кото­рой ты ищешь, вне­зап­но пора­жаю­щих изре­че­ний; но все тело (посмот­ри, как оно убра­но!) — без изъ­я­на. Досто­ин­ст­вом сво­им его речь обя­за­на не самой себе, а пред­ме­ту. (9) Назо­ви, кого мож­но пред­по­честь Фаби­а­ну. Ука­жи Цице­ро­на, у кото­ро­го книг по фило­со­фии почти столь­ко же, сколь­ко у Фаби­а­на, — и я согла­шусь; но усту­паю­щий само­му вели­ко­му отнюдь еще не ничто­жен. Ука­жи Ази­ния Пол­ли­о­на, — я согла­шусь и отве­чу, что быть в таком деле третьим — зна­чит быть неза­у­ряд­ным. Назо­ви еще Тита Ливия: ведь и он писал диа­ло­ги, кото­рые мож­но отне­сти столь же к фило­со­фии, сколь и к исто­рии, и кни­ги откро­вен­но фило­соф­ско­го содер­жа­ния. Я и ему дам место; но взгля­ни, сколь­ких оста­вил поза­ди тот, кого победи­ли толь­ко трое — трое самых крас­но­ре­чи­вых.

(10) Прав­да, не все у него заме­ча­тель­но. Его речь, хоть и воз­вы­шен­ная, лише­на муже­ст­вен­но­сти; она льет­ся лег­ко, но не без­удерж­но, не стре­ми­тель­но; она не про­зрач­на, хотя и чиста. Ты, по тво­им сло­вам, хочешь, чтобы о поро­ках гово­ри­лось суро­во, об опас­но­стях — храб­ро, о фор­туне — свы­со­ка, а о често­лю­бии — пре­зри­тель­но. «Я хочу, чтобы рос­кошь была выру­га­на, похоть выстав­ле­на на смех, често­лю­бие слом­ле­но; поэто­му речь пусть будет по-ора­тор­ски рез­кой, вели­ча­вой, как у тра­ги­ков, тон­кой, как у коми­ков». — Ты хочешь, чтобы он кор­пел над вещью ничтож­ной — над сло­ва­ми? Он посвя­тил себя вели­ким пред­ме­там, а крас­но­ре­чие, слов­но тень, шло за ним, хоть он о нем и не ста­рал­ся. (11) Не каж­дая мелочь, без сомне­нья, будет у него тща­тель­но взве­ше­на, завер­ше­на, не каж­дое сло­во раз­за­до­рит и уко­лет, это так; мно­гие, сде­лав выпад, про­мах­нут­ся, и порою речь будет празд­но течь мимо. Но во всем будет мно­го све­та, и боль­шие кус­ки про­чи­ты­ва­ют­ся без уста­ло­сти. И ты пой­мешь: он стре­мил­ся дать тебе понять, что ему нра­вит­ся, а не понра­вить­ся тебе. Цель все­го — спо­соб­ст­во­вать успе­хам и бла­го­мыс­лию, а руко­плес­ка­нья ему не нуж­ны.

(12) Я не сомне­ва­юсь, что его сочи­не­ния тако­вы, хотя ско­рее при­по­ми­наю их, чем пом­ню; у меня сохра­нил­ся в памя­ти их цвет, но не так явст­вен­но, как после недав­ней встре­чи, а в общих чер­тах, как быва­ет с узнан­ным дав­но. По край­ней мере, когда я его слу­шал, они каза­лись мне хотя и немно­го рых­лы­ми, но бога­ты­ми, спо­соб­ны­ми увлечь даро­ви­то­го юно­шу и побудить к под­ра­жа­нию, не отни­мая надеж­ды на победу, — а это, по-мое­му, самое дей­ст­ви­тель­ное обод­ре­ние, так как вся­кий, кто вну­ша­ет жела­ние, но отни­ма­ет надеж­ду под­ра­жать себе, толь­ко отпу­ги­ва­ет нас. Впро­чем, слов у него в изоби­лии, и, хоть по отдель­но­сти не все части заслу­жи­ва­ют похва­лы, в целом он вели­ко­ле­пен. Будь здо­ров.