НРАВСТВЕННЫЕ ПИСЬМА К ЛУЦИЛИЮ

ПИСЬМО CXI

Сене­ка при­вет­ст­ву­ет Луци­лия!

(1) Ты спро­сил меня, как назвать «софиз­мы» по-латы­ни. Мно­гие пыта­лись дать им назва­ние, но ни одно не при­ви­лось; как вид­но, сам пред­мет для нас был непри­ем­лем и настоль­ко неупотре­би­те­лен, что про­ти­ви­лись даже его име­ни. Мне самым под­хо­дя­щим кажет­ся то, кото­рое употреб­лял Цице­рон: (2) он назы­вал их «изво­рота­ми»¹, посколь­ку тот, кто им пре­дал­ся, толь­ко хит­ро запу­ты­ва­ет мел­кие вопро­сы, ниче­го полез­но­го для жиз­ни не при­об­ре­тая, не став ни муже­ст­вен­ней, ни воз­держ­ней, ни выше духом. Зато вся­кий, кто зани­ма­ет­ся фило­со­фи­ей ради соб­ст­вен­но­го исце­ле­ния, дела­ет­ся велик духом и неодо­лим, пре­ис­пол­ня­ет­ся уве­рен­но­сти и кажет­ся тем выше, чем бли­же подой­дешь. (3) Что быва­ет с боль­ши­ми гора­ми, чья высота пло­хо вид­на смот­ря­щим изда­ли, и толь­ко при­бли­зив­шим­ся ста­но­вит­ся ясно, как воз­нес­лись их вер­ши­ны, — то же самое, Луци­лий, про­ис­хо­дит и с под­лин­ным фило­со­фом, дока­зы­ваю­щим свою под­лин­ность дела­ми, а не ухищ­ре­ни­я­ми. Он сто­ит на воз­вы­ше­нии, всем види­мый сни­зу вверх, и вели­чье его — истин­ное. Он не обу­ва­ет высо­ких под­ме­ток и не ходит на цыпоч­ках, напо­до­бие тех, кто улов­ка­ми при­бав­ля­ет себе росту, желая казать­ся выше, чем на самом деле. Он дово­лен сво­им при­род­ным ростом. (4) Да и как ему быть недо­воль­ным, если он дорос до того, что фор­туне к нему не дотя­нуть­ся? Зна­чит, рост его выше чело­ве­че­ско­го и при любых обсто­я­тель­ствах оста­ет­ся оди­на­ко­вым, будет ли тече­нье жиз­ни бла­го­при­ят­ным или же она бур­но поне­сет­ся через поро­ги труд­но­стей. Тако­го посто­ян­ства не дадут хит­рые изво­роты, о кото­рых я толь­ко что гово­рил. Душа забав­ля­ет­ся ими, на без поль­зы для себя, и низ­во­дит фило­со­фию с ее высот в низи­ну. (5) Я не ста­ну запре­щать тебе ино­гда ими занять­ся, — но толь­ко тогда, когда тебе захо­чет­ся побез­дель­ни­чать. В том-то и вся беда, что в них есть некая при­ят­ность, они дер­жат в пле­ну душу, соблаз­нен­ную види­мо­стью тон­ко­сти, и не отпус­ка­ют, хоть ее и зовет неодо­ли­мая гро­ма­да дел, хотя всей жиз­ни едва хва­та­ет на то одно, чтобы научить­ся пре­зи­рать жизнь. — «А не управ­лять ею?» — спро­сишь ты. — Это дело вто­рое; ведь толь­ко тот, кто пре­зрел ее, суме­ет хоро­шо ею управ­лять. Будь здо­ров.