НРАВСТВЕННЫЕ ПИСЬМА К ЛУЦИЛИЮ

ПИСЬМО CXXIV

Сене­ка при­вет­ст­ву­ет Луци­лия!

Ты-то прочь не бежишь, и ника­кие тон­ко­сти тебя не оттал­ки­ва­ют, вкус твой слиш­ком тонок, чтобы зани­мать­ся толь­ко² самым боль­шим. А так как я одоб­ряю твое обык­но­ве­нье все мерить поль­зой и знаю, что ты тер­петь не можешь одно­го, — чтобы вели­чай­шая тон­кость ни к чему не вела, — то поста­ра­юсь и сей­час не допу­стить это­го.

Вопрос таков: чув­ст­вом или рас­суд­ком пости­га­ет­ся бла­го? С ним свя­за­но и утвер­жде­нье, что в бес­сло­вес­ных живот­ных и мла­ден­цах нет бла­га. (2) Кто ста­вит выше все­го наслаж­де­нье, те счи­та­ют бла­го чув­ст­вен­ным; мы же, при­пи­сы­ваю­щие бла­го душе, — умо­по­сти­гае­мым. Если бы о бла­ге суди­ли чув­ства, мы бы не отвер­га­ли ника­ких наслаж­де­ний: ведь все они заман­чи­вы, все при­ят­ны, — и наобо­рот, не шли бы доб­ро­воль­но на стра­да­нье, пото­му что вся­кое стра­да­нье мучи­тель­но для чувств. (3) Далее, не заслу­жи­ва­ли бы упре­ка слиш­ком уж при­вер­жен­ные наслаж­де­ни­ям и боль­ше все­го боя­щи­е­ся боли. Мы же пори­ца­ем пре­даю­щих­ся обжор­ству и похо­ти и пре­зи­ра­ем тех, кто из бояз­ни боли ни на что не отва­жи­ва­ют­ся и теря­ют муже­ство. Но в чем их грех, если они пови­ну­ют­ся чув­ствам, кото­рым вами же отда­но пра­во судить о бла­ге и зле и решать, к чему стре­мить­ся, а от чего отка­зы­вать­ся. (4) Ведь ясно, что лишь разум вла­стен выно­сить при­го­вор о жиз­ни, доб­ро­де­те­ли, о чест­но­сти, а зна­чит и о бла­ге и зле. А они пору­ча­ют судить о самом луч­шем самой гру­бой из наших спо­соб­но­стей, так как при­го­вор о бла­ге долж­но выно­сить чув­ство, тупое и бли­зо­ру­кое, куда менее про­вор­ное у чело­ве­ка, чем у дру­гих живот­ных. (5) Что если кто-нибудь захо­чет раз­ли­чить мело­чи не гла­за­ми, а на ощупь? А ведь из всех внеш­них чувств зре­ние по сво­ей тон­ко­сти и вни­ма­тель­но­сти — самое для это­го под­хо­дя­щее, оно поз­во­ли­ло бы раз­ли­чить бла­го и зло. Вот видишь, в каком неведе­нье исти­ны пре­бы­ва­ет и как низ­во­дит на зем­лю все высо­кое и боже­ст­вен­ное тот, кто судит о выс­шем бла­ге и зле на ощупь.

—(6) «Но ведь как вся­кая нау­ка, вся­кое искус­ство долж­ны воз­ник­нуть и вырас­ти из чего-то оче­вид­но­го, пости­жи­мо­го чув­ства­ми, так и нача­ла и осно­ва­ния бла­жен­ной жиз­ни — в оче­вид­ном и доступ­ном чув­ствам. И вы сами гово­ри­те, что бла­жен­ная жизнь берет нача­ло в оче­вид­ном». — (7) Мы назы­ваем бла­жен­ной жизнь, соглас­ную с при­ро­дой; а что соглас­но с при­ро­дой, то вид­но сра­зу же и явст­вен­но, как и все совер­шен­ное. Одна­ко то, что соглас­но с при­ро­дой, что дает­ся тот­час после рож­де­ния, я назы­ваю не бла­гом, а нача­лом бла­га. Ты же даришь мла­ден­че­ству выс­шее бла­го — наслаж­де­нье, чтобы ново­рож­ден­ный начи­нал с того, к чему при­хо­дит зре­лый чело­век. (8) Если бы кто-нибудь ска­зал, буд­то плод, скры­тый в мате­рин­ской утро­бе, неве­до­мо­го еще пола, не име­ю­щий завер­шен­но­го обли­ка, уже при­ча­стен бла­гу, — все ясно увиде­ли бы его заблуж­де­нье. А вели­ка ли раз­ни­ца меж­ду толь­ко что начав­шим жить и тем, кто скры­то обре­ме­ня­ет мате­рин­ское чре­во? Оба они оди­на­ко­во созре­ли для пони­ма­ния бла­га и зла, и мла­де­нец не боль­ше спо­со­бен вос­при­нять бла­го, чем спо­соб­но дере­во или бес­сло­вес­ное живот­ное. А поче­му нет бла­га ни в дере­ве, ни в бес­сло­вес­ном живот­ном? Пото­му что нет разу­ма. Пото­му же нет бла­га и в мла­ден­це: ведь и у него разум еще отсут­ст­ву­ет. Он при­дет к бла­гу, толь­ко когда вой­дет в разум.

(9) Есть суще­ства нера­зум­ные, есть еще нера­зум­ные, есть обла­даю­щие разу­мом, но несо­вер­шен­ным. Ни в одном из них нет бла­га: его при­но­сит с собою разум. В чем раз­ли­чие меж­ду назван­ны­ми мною раз­ряда­ми? Нера­зум­ным бла­го не доста­нет­ся нико­гда; кто нера­зу­мен до поры, те не могут покуда и обла­дать бла­гом; у тех, чей разум несо­вер­ше­нен, бла­га нет, но может быть. (10) Пото­му я и гово­рю, Луци­лий: бла­го пре­бы­ва­ет не во вся­ком теле и не во вся­ком воз­расте; оно так же дале­ко от мла­ден­че­ства, как послед­нее от пер­во­го, как совер­шен­ство от нача­ла; зна­чит, его нет и в неж­ном, едва креп­ну­щем теле. Как оно мог­ло бы в нем быть? Да не боль­ше, чем в семе­ни! (11) Если ты гово­ришь: «Мы зна­ем некое бла­го и в дере­вьях, и в посе­вах», — то оно не в пер­вых рост­ках, толь­ко что про­бив­ших­ся из зем­ли. Есть бла­го в пше­ни­це — но не в пол­ных млеч­но­го сока стеб­лях, не в мяг­ком коло­се, едва выпро­став­шем­ся из-под листи­ка; оно воз­ни­ка­ет толь­ко тогда, когда лето дове­ло зер­но до поло­жен­ной спе­ло­сти. И как все в при­ро­де явля­ет свое бла­го, толь­ко созрев до кон­ца, так и бла­го чело­ве­ка есть лишь в том чело­ве­ке, чей разум уже достиг совер­шен­ства. (12) Что это за бла­го? Я ска­жу: это душа сво­бод­ная и воз­вы­шен­ная, все под­чи­ня­ю­щая себе и сама ниче­му не под­чи­нен­ная. Такое бла­го мла­ден­че­ству недо­ступ­но, и дет­ству нель­зя на него наде­ять­ся, и юно­сти едва ли мож­но. И хоро­шо еще, если ста­ро­сти уда­лось достичь его ценою дол­гих и упор­ных ста­ра­ний. А если это так, зна­чит, бла­го умо­по­сти­гае­мо.

—(13) «Одна­ко ты сам ска­зал, что есть бла­го и у дере­ва, и у тра­вы; выхо­дит, бла­го может быть и у мла­ден­ца». — Под­лин­но­го бла­га нет ни у дере­ва, ни у бес­сло­вес­ных живот­ных; их бла­го нель­зя назвать бла­гом в соб­ст­вен­ном смыс­ле. — «А что же это?» — То, что соглас­но с при­ро­дой каж­до­го из них. Бла­го никак не может выпасть на долю бес­сло­вес­но­му живот­но­му: бла­го при­над­ле­жит луч­ше­му и более счаст­ли­во­му роду существ. Где нет места разу­му, там нет и бла­га. (14) Есть четы­ре рода существ: дере­вья, живот­ные, люди, боги. Послед­ние два обла­да­ют разу­мом, и, зна­чит, они одной при­ро­ды, а раз­ни­ца меж­ду ними та, что боги бес­смерт­ны, люди смерт­ны. Бла­го одних дове­ла до совер­шен­ства сама при­ро­да, — я имею в виду богов; бла­го дру­гих — то есть людей — совер­шен­ст­ву­ет­ся их уси­ли­я­ми. Осталь­ные суще­ства совер­шен­ны в сво­ем роде, а это не есть под­лин­ное совер­шен­ство, коль ско­ро разум в них отсут­ст­ву­ет. Толь­ко то под­лин­но совер­шен­но, что совер­шен­но в согла­сии со все­об­щей при­ро­дой, а все­об­щая при­ро­да разум­на; осталь­ные могут быть совер­шен­ны толь­ко в сво­ем роде. (15) Зна­чит, у них не может быть и бла­жен­ной жиз­ни, и того, что ее созда­ет; созда­ет же бла­жен­ную жизнь бла­го; у бес­сло­вес­ных живот­ных нет того, что созда­ет бла­жен­ную жизнь, — сле­до­ва­тель­но, у бес­сло­вес­ных живот­ных нет бла­га.

(16) Бес­сло­вес­ное живот­ное чув­ст­вом пости­га­ет насто­я­щее, о про­шлом вспо­ми­на­ет тогда, когда встре­ча­ет нечто напо­ми­наю­щее о нем чув­ствам: так лошадь вспо­ми­на­ет доро­гу, когда под­веде­на к ее нача­лу, в стой­ле же у нее нет ника­ких вос­по­ми­на­ний о доро­ге, даже мно­же­ство раз прой­ден­ной. Третье вре­мя — буду­щее — бес­сло­вес­ным живот­ным недо­ступ­но. (17) Как же может пока­зать­ся совер­шен­ной при­ро­да тем, кто не зна­ет про­шло­го? Вре­мя состав­ля­ет­ся из трех частей: про­шед­ше­го, насто­я­ще­го и гряду­ще­го. Живот­ным дано толь­ко самое крат­кое и быст­ро про­ле­таю­щее — насто­я­щее; вос­по­ми­на­нья о про­шлом у них ред­ки и вызы­ва­ют­ся толь­ко види­мым в насто­я­щий миг. (18) Зна­чит, бла­го, при­над­ле­жа­щее совер­шен­ной при­ро­де, не может быть в том, что по при­ро­де несо­вер­шен­но; а не то, если оно есть у существ дру­гой при­ро­ды, зна­чит, есть оно и у посе­вов. Я не отри­цаю, и у бес­сло­вес­ных живот­ных есть силь­ное и пыл­кое вле­че­ние ко все­му, что кажет­ся соглас­ным с при­ро­дой, но поры­вы это­го вле­че­ния бес­по­рядоч­ны и смут­ны. Бла­го же не быва­ет ни бес­по­рядоч­ным, ни смут­ным. — (19) «Как так? Неуже­ли дви­же­ния живот­ных бес­по­рядоч­ны и неук­лю­жи?» — Я бы ска­зал, что они дви­га­ют­ся бес­по­рядоч­но и неук­лю­же, будь им по при­ро­де досту­пен порядок; а так они дви­га­ют­ся сооб­раз­но сво­ей при­ро­де. Бес­по­рядоч­но же то, что мог­ло бы совер­шить­ся и по поряд­ку. Бес­по­кой­но то, что мог­ло бы быть без­мя­теж­ным. Порок есть толь­ко там, где мог­ла бы быть доб­ро­де­тель. Дви­же­ния бес­сло­вес­ных живот­ных тако­вы от при­ро­ды. (20) Но, чтобы не дер­жать тебя слиш­ком дол­го, я ска­жу: и у бес­сло­вес­но­го живот­но­го быва­ет некое бла­го, некая доб­ро­де­тель, некое совер­шен­ство, но не бла­го, доб­ро­де­тель и совер­шен­ство в без­услов­ном смыс­ле. Они доста­ют­ся на долю не толь­ко суще­ствам разум­ным, кото­рым дано знать, поче­му, до какой сте­пе­ни и как. Поэто­му бла­го есть толь­ко у того, у кого разум.

(21) Но ты спро­сишь, к чему ведет все это рас­суж­де­ние, чем оно может быть полез­но тво­ей душе? Я отве­чу: оно дела­ет ее и силь­нее и про­ни­ца­тель­нее и, коль ско­ро она хочет чем-либо зани­мать­ся, не дает отой­ти от заня­тий бла­го­род­ных. Оно полез­но хотя бы тем, что велит помед­лить рву­щим­ся к злу. И еще вот что я ска­жу: боль­ше все­го поль­зы я при­не­су тебе, пока­зав, в чем твое бла­го, отде­лив тебя от бес­сло­вес­ных живот­ных и поме­стив рядом с бога­ми. (22) Зачем ты упраж­ня­ешь и копишь телес­ные силы? При­ро­да щед­рее отпу­сти­ла их скоту и диким зве­рям. Зачем ты холишь свою наруж­ность? Что бы ты ни делал, кра­сотою ты усту­па­ешь мно­гим живот­ным. Зачем ты так тща­тель­но укла­ды­ва­ешь воло­сы? Рас­пу­стишь ли ты их на пар­фян­ский лад, собе­решь ли узлом, как гер­ман­цы, будут ли они у тебя тор­чать, как у ски­фа, — все рав­но у любо­го коня будет гри­ва гуще тво­ей, и у любо­го льва — кра­си­вее тво­ей. Сколь­ко бы ты ни упраж­нял­ся в быст­ро­те ног, все рав­но не срав­нишь­ся с зай­цем. (23) Так не хочешь ли, оста­вив все, в чем непре­мен­но будешь побеж­ден, пото­му что тра­тишь силы не на свое дело, вер­нуть­ся к тво­е­му соб­ст­вен­но­му бла­гу? В чем оно? В том, чтобы испра­вить и очи­стить душу, кото­рая сопер­ни­ча­ла бы с бога­ми и под­ня­лась выше чело­ве­че­ских пре­де­лов, видя все для себя толь­ко в себе самой. Ты — разум­ное суще­ство! Что же есть твое бла­го? Совер­шен­ный разум! При­зо­ви его к самой высо­кой цели, чтобы он дорос до нее, насколь­ко может. (24) Счи­тай себя бла­жен­ным тогда, когда сам ста­нешь источ­ни­ком всех сво­их радо­стей, когда сре­ди все­го, что люди похи­ща­ют, сте­ре­гут, чего жаж­дут, ты не най­дешь не толь­ко, что бы пред­по­честь, но и чего бы захо­теть. Я дам тебе корот­кое пра­ви­ло, оно помо­жет тебе оце­нить себя и почув­ст­во­вать, достиг ли ты совер­шен­ства. Ты тогда будешь вла­деть сво­им бла­гом, когда пой­мешь, что несчаст­нее всех счаст­лив­цы. Будь здо­ров.