Анналы

Книга I

[Введение и события 14—15 гг. н. э.]

1. (1) Горо­дом Римом от его нача­ла пра­ви­ли цари¹: наро­до­вла­стие и кон­су­лат уста­но­вил Луций Брут. (2) Лишь на корот­кое вре­мя вво­ди­лась еди­но­лич­ная дик­та­ту­ра²; власть децем­ви­ров дли­лась не доль­ше двух лет³, недол­го суще­ст­во­ва­ли и кон­суль­ские пол­но­мо­чия воен­ных три­бу­нов⁴. (3) Ни вла­ды­че­ство Цин­ны, ни вла­ды­че­ство Сул­лы не было про­дол­жи­тель­ным, и могу­ще­ство Пом­пея и Крас­са вско­ре пере­шло к Цеза­рю, а ору­жие Лепида и Анто­ния — к Авгу­сту, кото­рый под име­нем прин­цеп­са⁵ при­нял под свою руку истом­лен­ное граж­дан­ски­ми раздо­ра­ми государ­ство. (4) Но о древ­них делах наро­да рим­ско­го, счаст­ли­вых и несчаст­ли­вых, писа­ли про­слав­лен­ные исто­ри­ки; не было недо­стат­ка в бле­стя­щих даро­ва­ни­ях и для повест­во­ва­ния о вре­ме­ни Авгу­ста, пока их не отвра­ти­ло от это­го все воз­рас­тав­шее пре­смы­ка­тель­ство пред ним. (5) Дея­ния Тибе­рия и Гая, а так­же Клав­дия и Неро­на, покуда они были все­силь­ны, из стра­ха пред ними были изла­гае­мы лжи­во, а когда их не ста­ло — под воздей­ст­ви­ем остав­лен­ной ими по себе еще све­жей нена­ви­сти. (6) Вот поче­му я наме­рен, в немно­гих сло­вах рас­ска­зав о собы­ти­ях под конец жиз­ни Авгу­ста, пове­сти в даль­ней­шем рас­сказ о прин­ци­па­те Тибе­рия и его пре­ем­ни­ков, без гне­ва и при­стра­стия, при­чи­ны кото­рых от меня дале­ки.

2. (1) Когда после гибе­ли Бру­та и Кас­сия⁶ рес­пуб­ли­кан­ское вой­ско пере­ста­ло суще­ст­во­вать и когда Пом­пей был раз­бит у Сици­лии⁷, отстра­нен от дел Лепид⁸, умер Анто­ний⁹, не оста­лось и у юли­ан­ской пар­тии¹⁰ дру­го­го вождя, кро­ме Цеза­ря, кото­рый, отка­зав­шись от зва­ния три­ум­ви­ра, име­нуя себя кон­су­лом и яко­бы доволь­ст­ву­ясь три­бун­скою вла­стью для защи­ты прав про­сто­го наро­да¹¹, сна­ча­ла поко­рил сво­и­ми щед­рота­ми вои­нов, разда­ча­ми хле­ба — тол­пу и всех вме­сте — сла­дост­ны­ми бла­га­ми мира, а затем, наби­ра­ясь мало-пома­лу силы, начал под­ме­нять собою сенат, маги­ст­ра­тов и зако­ны, не встре­чая в этом про­ти­во­дей­ст­вия, так как наи­бо­лее непри­ми­ри­мые пали в сра­же­ни­ях и от про­скрип­ций¹², а осталь­ные из зна­ти, осы­пан­ные им в меру их готов­но­сти к рабо­ле­пию богат­ст­вом и поче­стя­ми и воз­вы­сив­ши­е­ся бла­го­да­ря новым поряд­кам, пред­по­чи­та­ли без­опас­ное насто­я­щее испол­нен­но­му опас­но­стей про­шло­му. (2) Не тяго­ти­лись новым поло­же­ни­ем дел и про­вин­ции: ведь по при­чине сопер­ни­че­ства зна­ти и алч­но­сти маги­ст­ра­тов дове­рие к вла­сти, кото­рой рас­по­ла­га­ли сенат и народ, было подо­рва­но, и зако­ны, нару­шае­мые наси­ли­ем, про­ис­ка­ми, нако­нец под­ку­пом, ни для кого не были надеж­ною защи­той.

3. (1) И вот Август, стре­мясь упро­чить свое гос­под­ство, воз­ве­ли­чил Клав­дия Мар­цел­ла, еще совсем юно­го сына сво­ей сест­ры, сде­лав его вер­хов­ным жре­цом¹³, а так­же куруль­ным эди­лом¹⁴, и Мар­ка Агрип­пу, родом незнат­но­го, но хоро­ше­го пол­ко­во­д­ца, разде­ляв­ше­го с ним сла­ву победы, — пре­до­став­ляя ему кон­суль­ство два года сряду¹⁵ и позд­нее, после кон­чи­ны Мар­цел­ла, взяв его в зятья. Сво­их пасын­ков Тибе­рия Неро­на и Клав­дия Дру­за¹⁶ он наде­лил импе­ра­тор­ским титу­лом, хотя все его дети были тогда еще живы. (2) Ведь он при­нял в род Цеза­рей¹⁷ сыно­вей Агрип­пы, Гая и Луция, и страст­но желал, чтобы они, еще не сняв­шие отро­че­скую пре­тек­сту¹⁸, были про­воз­гла­ше­ны гла­ва­ми моло­де­жи¹⁹ и напе­ред избра­ны кон­су­ла­ми²⁰, хотя по види­мо­сти и про­ти­вил­ся это­му. (3) После того как Агрип­пы не ста­ло, Луция Цеза­ря, направ­ляв­ше­го­ся к испан­ским вой­скам, и Гая, воз­вра­щав­ше­го­ся из Арме­нии с изну­ри­тель­ной раною, унес­ла смерть, уско­рен­ная судь­бой или коз­ня­ми маче­хи Ливии, а Друз умер еще ранее, Нерон остал­ся един­ст­вен­ным пасын­ком прин­цеп­са. Все вни­ма­ние теперь устрем­ля­ет­ся на него одно­го. Август усы­нов­ля­ет его, берет себе в сопра­ви­те­ли, делит с ним три­бун­скую власть; и уже не в силу тем­ных про­ис­ков Ливии, как преж­де, — теперь его откры­то почи­та­ют и пре­воз­но­сят во всех вой­сках. (4) Более того, Ливия так под­чи­ни­ла себе пре­ста­ре­ло­го Авгу­ста, что тот выслал на ост­ров Пла­на­зию един­ст­вен­но­го сво­его вну­ка Агрип­пу Посту­ма, моло­до­го чело­ве­ка с боль­шой телес­ной силой, буй­но­го и неоте­сан­но­го, одна­ко не ули­чен­но­го ни в каком пре­ступ­ле­нии. (5) Прав­да, во гла­ве вось­ми леги­о­нов на Рейне Август все же поста­вил сына Дру­за — Гер­ма­ни­ка и при­ка­зал Тибе­рию усы­но­вить его: хотя у Тибе­рия был род­ной сын юно­ше­ско­го воз­рас­та²¹, пред­став­ля­лось жела­тель­ным укре­пить семью допол­ни­тель­ною опо­рой. (6) Вой­ны в эти годы не было, за исклю­че­ни­ем вой­ны про­тив гер­ман­цев, про­дол­жав­шей­ся ско­рее для того, чтобы смыть позор пора­же­ния и гибе­ли цело­го вой­ска вме­сте с Квин­ти­ли­ем Варом, чем из стрем­ле­ния рас­про­стра­нить рим­скую власть или ради захва­та бога­той добы­чи. (7) Внут­ри стра­ны все было спо­кой­но, те же неиз­мен­ные наиме­но­ва­ния долж­ност­ных лиц; кто был помо­ло­же, родил­ся после бит­вы при Акции, даже ста­ри­ки, и те боль­шей частью — во вре­мя граж­дан­ских войн²². Мно­го ли еще оста­ва­лось тех, кто сво­и­ми гла­за­ми видел рес­пуб­ли­ку?

4. (1) Итак, осно­вы государ­ст­вен­но­го поряд­ка пре­тер­пе­ли глу­бо­кое изме­не­ние, и от обще­ст­вен­ных уста­нов­ле­ний ста­ро­го вре­ме­ни нигде ниче­го не оста­лось. Забыв о еще недав­нем все­об­щем равен­стве, все напе­ре­бой лови­ли при­ка­за­ния прин­цеп­са; насто­я­щее не порож­да­ло опа­се­ний, покуда Август, во цве­те лет, дея­тель­но забо­тил­ся о под­дер­жа­нии сво­ей вла­сти, целост­но­сти сво­ей семьи и граж­дан­ско­го мира. (2) Когда же в пре­клон­ном воз­расте его нача­ли томить неду­ги и телес­ные немо­щи и стал при­бли­жать­ся его конец, про­буди­лись надеж­ды на пере­ме­ны и неко­то­рые при­ня­лись тол­ко­вать впу­стую о бла­гах сво­бо­ды, весь­ма мно­гие опа­са­лись граж­дан­ской вой­ны, иные — жела­ли ее. (3) Боль­шин­ство, одна­ко, на все лады раз­би­ра­ло тех, кто мог стать их вла­сте­ли­ном: Агрип­па — жесток, раз­дра­жен нане­сен­ным ему бес­че­сти­ем и ни по летам, ни по малой опыт­но­сти в делах непри­го­ден к тому, чтобы выдер­жать такое бре­мя: Тибе­рий Нерон — зрел года­ми, испы­тан в воен­ном деле, но одер­жим при­су­щей роду Клав­ди­ев над­мен­но­стью, и часто у него про­ры­ва­ют­ся, хотя и подав­ля­е­мые, про­яв­ле­ния жесто­ко­сти. (4) С ран­не­го дет­ства он был вос­пи­тан при дво­ре прин­цеп­са; еще в юно­сти пре­воз­не­сен кон­суль­ства­ми и три­ум­фа­ми²³; и даже в годы, про­веден­ные им на Родо­се под пред­ло­гом уеди­не­ния, а в дей­ст­ви­тель­но­сти изгнан­ни­ком²⁴, он не помыш­лял ни о чем ином, как толь­ко о мести, при­твор­стве и удо­вле­тво­ре­нии тай­ных стра­стей. Ко все­му это­му еще его мать с ее жен­ской без­удерж­но­стью: при­дет­ся раб­ски пови­но­вать­ся жен­щине и, сверх того, дво­им моло­дым людям²⁵, кото­рые какое-то вре­мя будут утес­нять государ­ство, а когда-нибудь и рас­чле­нят его.

5. (1) Пока шли эти и им подоб­ные тол­ки, здо­ро­вье Авгу­ста ухуд­ши­лось, и неко­то­рые подо­зре­ва­ли, не было ли тут зло­го умыс­ла Ливии. (2) Ходил слух, что за несколь­ко меся­цев перед тем Август, открыв­шись лишь несколь­ким избран­ным и имея при себе толь­ко Фабия Мак­си­ма, отплыл на Пла­на­зию, чтобы повидать­ся с Агрип­пой: (3) здесь с обе­их сто­рон были про­ли­ты обиль­ные сле­зы и явле­ны свиде­тель­ства вза­им­ной люб­ви, и отсюда воз­ник­ло ожи­да­ние, что юно­ша будет воз­вра­щен пена­там деда; Мак­сим открыл эту тай­ну сво­ей жене Мар­ции, та — Ливии. (4) Об этом ста­ло извест­но Цеза­рю: и когда вско­ре после того Мак­сим скон­чал­ся, — есть осно­ва­ния пред­по­ла­гать, что он лишил себя жиз­ни, — на его похо­ро­нах слы­ша­ли при­чи­та­ния Мар­ции, осы­пав­шей себя упре­ка­ми в том, что она сама была при­чи­ною гибе­ли мужа. (5) Как бы то ни было, но Тибе­рий, едва успев­ший при­быть в Илли­рию, сроч­но вызы­ва­ет­ся мате­рин­ским пись­мом; не вполне выяс­не­но, застал ли он Авгу­ста в горо­де Ноле еще живым или уже без­ды­хан­ным. (6) Ибо Ливия, выста­вив вокруг дома и на доро­гах к нему силь­ную стра­жу, вре­мя от вре­ме­ни, пока при­ни­ма­лись меры в соот­вет­ст­вии с обсто­я­тель­ства­ми, рас­про­стра­ня­ла доб­рые вести о состо­я­нии прин­цеп­са, как вдруг мол­ва сооб­щи­ла одно­вре­мен­но и о кон­чине Авгу­ста, и о том, что Нерон при­нял на себя управ­ле­ние государ­ст­вом.

6. (1) Пер­вым дея­ни­ем ново­го прин­ци­па­та было убий­ство Агрип­пы Посту­ма, с кото­рым, застиг­ну­тым врас­плох и без­оруж­ным, не без тяже­лой борь­бы спра­вил­ся дей­ст­во­вав­ший со всею реши­тель­но­стью цен­ту­ри­он. (2) Об этом деле Тибе­рий не ска­зал в сена­те ни сло­ва; он созда­вал види­мость, буд­то так рас­по­рядил­ся его отец, пред­пи­сав­ший три­бу­ну, при­став­лен­но­му для наблюде­ния за Агрип­пой, чтобы тот не замед­лил пре­дать его смер­ти, как толь­ко прин­цепс испу­стит послед­нее дыха­ние. (3) Август, конеч­но, мно­го и горест­но жало­вал­ся на нра­вы это­го юно­ши и добил­ся, чтобы его изгна­ние было под­твер­жде­но сенат­ским поста­нов­ле­ни­ем; одна­ко нико­гда он не оже­сто­чал­ся до такой сте­пе­ни, чтобы умерт­вить кого-либо из чле­нов сво­ей семьи, и мало­ве­ро­ят­но, чтобы он пошел на убий­ство вну­ка ради без­опас­но­сти пасын­ка. (4) Ско­рее Тибе­рий и Ливия — он из стра­ха, она из свой­ст­вен­ной маче­хам враж­деб­но­сти — пото­ро­пи­лись убрать вну­шав­ше­го подо­зре­ния и нена­вист­но­го юно­шу. (5) Цен­ту­ри­о­ну, доло­жив­ше­му, соглас­но воин­ско­му уста­ву, об испол­не­нии отдан­но­го ему при­ка­за­ния, Тибе­рий отве­тил, что ниче­го не при­ка­зы­вал и что отчет о соде­ян­ном над­ле­жит пред­ста­вить сена­ту. (6) Узнав об этом, Сал­лю­стий Кри­сп, кото­рый был посвя­щен в эту тай­ну (он сам ото­слал три­бу­ну пись­мен­ное рас­по­ря­же­ние) и боясь ока­зать­ся винов­ным — ведь ему было рав­но опас­но и открыть прав­ду, и под­дер­жи­вать ложь, — убедил Ливию, что не сле­ду­ет рас­про­стра­нять­ся ни о двор­цо­вых тай­нах, ни о дру­же­ских сове­ща­ни­ях, ни об услу­гах вои­нов и что Тибе­рий не дол­жен ума­лять силу прин­ци­па­та, обо всем опо­ве­щая сенат: тако­ва при­ро­да вла­сти, что отчет может иметь смысл толь­ко тогда, когда он отда­ет­ся лишь одно­му.

7. (1) А в Риме тем вре­ме­нем при­ня­лись сопер­ни­чать в изъ­яв­ле­нии рабо­ле­пия кон­су­лы, сена­то­ры, всад­ни­ки. (2) Чем кто был знат­нее, тем боль­ше он лице­ме­рил и подыс­ки­вал подо­баю­щее выра­же­ние лица, чтобы не мог­ло пока­зать­ся, что он или обра­до­ван кон­чи­ною прин­цеп­са, или, напро­тив, опе­ча­лен нача­лом ново­го прин­ци­па­та; так они пере­ме­ши­ва­ли сле­зы и радость, скорб­ные сето­ва­ния и лесть. (3) Кон­су­лы Секст Пом­пей и Секст Аппу­лей пер­вы­ми при­нес­ли при­ся­гу на вер­ность Тибе­рию; они же при­ня­ли ее у Сея Стра­бо­на, пре­фек­та пре­то­ри­ан­ских когорт²⁶, и Гая Турра­ния, пре­фек­та по снаб­же­нию про­до­воль­ст­ви­ем; вслед за тем при­сяг­ну­ли сенат, вой­ска и народ. (4) Ибо Тибе­рий все дела начи­нал через кон­су­лов, как если бы сохра­нял­ся преж­ний рес­пуб­ли­кан­ский строй и он все еще не решал­ся власт­во­вать; (5) даже эдикт, кото­рым он созы­вал сена­то­ров на заседа­ние, был издан им с ссыл­кою на три­бун­скую власть, пре­до­став­лен­ную ему в прав­ле­ние Авгу­ста. (6) Эдикт был немно­го­сло­вен и состав­лен с вели­чай­шею сдер­жан­но­стью: он наме­рен посо­ве­то­вать­ся о поче­стях скон­чав­ше­му­ся роди­те­лю; он не остав­ля­ет заботы о теле покой­но­го, и это един­ст­вен­ная обще­ст­вен­ная обя­зан­ность, кото­рую он при­сво­ил себе. (7) Меж­ду тем после кон­чи­ны Авгу­ста Тибе­рий дал пароль пре­то­ри­ан­ским когор­там, как если бы был импе­ра­то­ром; вокруг него были стра­жа, тело­хра­ни­те­ли и все про­чее, что при­ня­то при дво­ре. Вои­ны сопро­вож­да­ли его на форум и в курию²⁷. (8) Он напра­вил вой­скам посла­ния, слов­но при­нял уже титул прин­цеп­са, и вооб­ще ни в чем, кро­ме сво­их речей в сена­те, не выка­зы­вал мед­ли­тель­но­сти. (9) Основ­ная при­чи­на это­го — страх, как бы Гер­ма­ник, опи­рав­ший­ся на столь­кие леги­о­ны, на силь­ней­шие вспо­мо­га­тель­ные вой­ска союз­ни­ков и исклю­чи­тель­ную любовь наро­да, не пред­по­чел рас­по­ла­гать вла­стью, чем дожи­дать­ся ее. (10) Но Тибе­рий все же счи­тал­ся с обще­ст­вен­ным мне­ни­ем и стре­мил­ся создать впе­чат­ле­ние, что он ско­рее при­зван и избран волей народ­ною, чем про­брал­ся к вла­сти про­ис­ка­ми супру­ги прин­цеп­са и бла­го­да­ря усы­нов­ле­нию стар­цем. (11) Позд­нее обна­ру­жи­лось, что он при­тво­рял­ся колеб­лю­щим­ся ради того, чтобы глуб­же про­ник­нуть в мыс­ли и наме­ре­ния зна­ти; ибо, наблюдая и пре­врат­но истол­ко­вы­вая сло­ва и выра­же­ния лиц, он при­бе­ре­гал все это для обви­не­ний.

8. (1) На пер­вом заседа­нии сена­та Тибе­рий допу­стил к обсуж­де­нию толь­ко то, что име­ло пря­мое каса­тель­ство к послед­ней воле и похо­ро­нам Авгу­ста, в чьем заве­ща­нии, достав­лен­ном дева­ми Весты²⁸, было запи­са­но, что его наслед­ни­ки — Тибе­рий и Ливия; (2) Ливия при­ни­ма­лась в род Юли­ев и полу­ча­ла имя Авгу­сты²⁹. Вто­ры­ми наслед­ни­ка­ми назна­ча­лись вну­ки и пра­вну­ки, а в третью оче­редь — наи­бо­лее знат­ные граж­дане³⁰, и сре­ди них очень мно­гие, нена­вист­ные прин­цеп­су, о кото­рых он упо­мя­нул из тще­сла­вия и ради доб­рой сла­вы в потом­стве. (3) Заве­щан­ное не пре­вы­ша­ло остав­ля­е­мо­го бога­ты­ми граж­да­на­ми, если не счи­тать соро­ка трех мил­ли­о­нов пяти­сот тысяч сестер­ци­ев³¹, отка­зан­ных казне и про­сто­му наро­ду, и денег для разда­чи по тыся­че сестер­ци­ев каж­до­му вои­ну пре­то­ри­ан­ских когорт, по пяти­сот — вои­нам рим­ской город­ской стра­жи³² и по три­ста — леги­о­не­рам и вои­нам из когорт рим­ских граж­дан³³. (4) Затем пере­шли к обсуж­де­нию погре­баль­ных поче­стей; наи­бо­лее зна­чи­тель­ные были пред­ло­же­ны Гал­лом Ази­ни­ем — чтобы погре­баль­ное шест­вие про­сле­до­ва­ло под три­ум­фаль­ною аркой, и Луци­ем Аррун­ци­ем — чтобы впе­ре­ди тела Авгу­ста нес­ли заго­лов­ки зако­нов, кото­рые он издал, и наиме­но­ва­ния поко­рен­ных им пле­мен и наро­дов. (5) К это­му Мес­са­ла Вале­рий доба­вил, что над­ле­жит еже­год­но воз­об­нов­лять при­ся­гу на вер­ность Тибе­рию; на вопрос Тибе­рия, высту­па­ет ли он с этим пред­ло­же­ни­ем, по его, Тибе­рия, прось­бе, тот отве­тил, что гово­рил по сво­ей воле и что во всем, касаю­щем­ся государ­ст­вен­ных дел, он наме­рен и впредь руко­вод­ст­во­вать­ся исклю­чи­тель­но сво­им разу­ме­ни­ем, даже если это будет сопря­же­но с опас­но­стью вызвать неудо­воль­ст­вие; (6) тако­ва была един­ст­вен­ная раз­но­вид­ность лести, кото­рая оста­ва­лась еще неис­поль­зо­ван­ной. Сенат еди­но­душ­ны­ми воз­гла­са­ми выра­жа­ет поже­ла­ние, чтобы тело было отне­се­но к кост­ру на пле­чах сена­то­ров. Тибе­рий с высо­ко­мер­ною скром­но­стью откло­нил это и обра­тил­ся к наро­ду с эдик­том, в кото­ром уве­ще­вал его не пре­пят­ст­во­вать сожже­нию тела на Мар­со­вом поле, в уста­нов­лен­ном месте, и не пытать­ся совер­шить это на фору­ме, воз­буж­дая из чрез­мер­но­го рве­ния бес­по­ряд­ки, как неко­гда на похо­ро­нах боже­ст­вен­но­го Юлия³⁴. (7) В день похо­рон Авгу­ста вои­ны были рас­став­ле­ны слов­но для охра­ны, и это вызва­ло мно­го­чис­лен­ные насмеш­ки всех, кто видел соб­ст­вен­ны­ми гла­за­ми или знал по рас­ска­зам роди­те­лей собы­тия того зна­ме­на­тель­но­го дня, когда еще не успе­ли при­вык­нуть к пора­бо­ще­нию и была столь несчаст­ли­во сно­ва обре­те­на сво­бо­да и когда убий­ство дик­та­то­ра Цеза­ря одним каза­лось гнус­ней­шим, а дру­гим вели­чай­шим дея­ни­ем; а теперь ста­ри­ка прин­цеп­са, власт­во­вав­ше­го столь дол­го и к тому же снаб­див­ше­го сво­их наслед­ни­ков сред­ства­ми про­тив наро­до­вла­стия, счи­та­ют необ­хо­ди­мым охра­нять с помо­щью воин­ской силы, дабы не было потре­во­же­но его погре­бе­ние.

9. (1) И затем — бес­ко­неч­ные тол­ки о самом Авгу­сте, при­чем очень мно­гих зани­мал такой вздор, как то, что тот же день года, в кото­рый неко­гда он впер­вые полу­чил власть, стал для него послед­ним днем жиз­ни³⁵ и что жизнь свою он окон­чил в Ноле, в том же доме и том же покое, где окон­чил ее и Окта­вий, его отец. (2) Назы­ва­ли так­же чис­ло его кон­сульств, кото­рых у него было столь­ко же, сколь­ко у Вале­рия Кор­ва и Гая Мария вме­сте³⁶: три­бун­ская власть нахо­ди­лась в его руках на про­тя­же­нии трид­ца­ти семи лет, титу­лом импе­ра­то­ра³⁷ он был почтен два­дцать один раз, и неод­но­крат­но воз­об­нов­ля­лись дру­гие его почет­ные зва­ния и при­суж­да­лись новые. (3) Сре­ди людей мыс­ля­щих одни на все лады пре­воз­но­си­ли его жизнь, дру­гие — пори­ца­ли. (4) Пер­вые ука­зы­ва­ли на то, что к граж­дан­ской войне³⁸ — а ее нель­зя ни под­гото­вить, ни вести, соблюдая доб­рые нра­вы, — его при­нуди­ли почти­тель­ная любовь к отцу и бед­ст­вен­ное поло­же­ние государ­ства, в кото­ром тогда не было места зако­нам. Во мно­гом он пошел на уступ­ки Анто­нию, стре­мясь ото­мстить убий­цам отца³⁹, во мно­гом — Лепиду. (5) После того как этот утра­тил вли­я­ние по неспо­соб­но­сти, а тот опу­стил­ся, погряз­нув в поро­ках⁴⁰, для исто­щае­мой раздо­ра­ми роди­ны не оста­ва­лось ино­го спа­се­ния, кро­ме еди­но­вла­стия; (6) но, уста­нав­ли­вая порядок в государ­стве, он не при­сво­ил себе ни цар­ско­го титу­ла, ни дик­та­ту­ры, а при­нял наиме­но­ва­ние прин­цеп­са: ныне импе­рия ограж­де­на морем Оке­а­ном и даль­ни­ми река­ми⁴¹; леги­о­ны, про­вин­ции, флот — все меж­ду собою свя­за­но; сре­ди граж­дан — пра­во­судие, в отно­ше­нии союз­ни­ков — уме­рен­ность; сам город укра­сил­ся вели­ко­леп­ным убран­ст­вом; лишь немно­гое было совер­ше­но наси­ли­ем, чтобы во всем осталь­ном были обес­пе­че­ны мир и покой.

10. (1) Дру­гие воз­ра­жа­ли на это: почти­тель­ная любовь к отцу и тяже­лое поло­же­ние государ­ства — не более как пред­лог; из жаж­ды вла­сти он при­влек вете­ра­нов щед­ры­ми разда­ча­ми; будучи еще совсем моло­дым чело­ве­ком и част­ным лицом, он набрал вой­ско, под­ку­пил леги­о­ны кон­су­ла⁴², изо­бра­жал при­вер­жен­ность к пар­тии пом­пе­ян­цев; затем, когда по ука­зу сена­та он полу­чил фас­ции и пра­ва пре­то­ра и когда были уби­ты Гир­ций и Пан­са, — при­нес­ли ли им гибель вра­ги или Пан­се — вли­тый в его рану яд, а Гир­цию — его же вои­ны и замыс­лив­ший это ковар­ное дело Цезарь, — он захва­тил вой­ска того и дру­го­го; вопре­ки воле сена­та, он вырвал у него кон­суль­ство, и ору­жие, дан­ное ему для борь­бы с Анто­ни­ем, обра­тил про­тив рес­пуб­ли­ки; далее, про­скрип­ции граж­дан, разде­лы земель, не нахо­див­шие одоб­ре­ния даже у тех, кто их про­во­дил. (2) Пусть конец Кас­сия и обо­их Бру­тов — это дань враж­деб­но­сти к ним в память отца, хотя подо­ба­ло бы забыть лич­ную нена­висть ради обще­ст­вен­ной поль­зы; но Пом­пей был обма­нут подо­би­ем мира, а Лепид личи­ною друж­бы; потом и Анто­ний, усып­лен­ный согла­ше­ни­я­ми в Тарен­те и Брун­ди­зии, а так­же бра­ком с его сест­рой⁴³, запла­тил смер­тью за это ковар­но под­стро­ен­ное род­ство. (3) После это­го, прав­да, насту­пил мир, одна­ко запят­нан­ный кро­вью: пора­же­ния Лол­лия и Вара, умерщ­вле­ние в Риме таких людей, как Варрон, Эгна­ций, Юл. (4) Не забы­ва­ли и домаш­них дел Авгу­ста: он отнял у Неро­на жену и изде­ва­тель­ски запро­сил вер­хов­ных жре­цов, доз­во­ле­но ли, зачав и не раз­ре­шив­шись от бре­ме­ни, всту­пать во вто­рое заму­же­ство⁴⁴. Гово­ри­ли и о рос­ко­ши Тедия⁴⁵ и Ведия Пол­ли­о­на⁴⁶; нако­нец, так­же о Ливии, мате­ри, опас­ной для государ­ства, дур­ной маче­хе для семьи Цеза­рей. (5) Богам не оста­лось ника­ких поче­стей, после того как он поже­лал, чтобы его изо­бра­же­ния в хра­мах были почи­тае­мы фла­ми­на­ми и жре­ца­ми как боже­ства⁴⁷. (6) И Тибе­рия он назна­чил сво­им пре­ем­ни­ком не из люб­ви к нему или из заботы о государ­стве, но пото­му, что, заме­тив в нем занос­чи­вость и жесто­кость, искал для себя сла­вы от срав­не­ния с тем, кто был мно­го хуже. (7) Ведь несколь­ко лет назад, тре­буя от сена­то­ров, чтобы они сно­ва пре­до­ста­ви­ли Тибе­рию три­бун­скую власть⁴⁸, Август, хотя речь его и была хва­леб­ною, обро­нил кое-что отно­си­тель­но осан­ки, обра­за жиз­ни и нра­вов Тибе­рия, в чем под видом изви­не­ния заклю­ча­лось пори­ца­ние. (8) Но так или ина­че, после того как погре­бе­ние было совер­ше­но с соблюде­ни­ем всех пола­гаю­щих­ся обрядов, сенат поста­но­вил воз­двиг­нуть Авгу­сту храм и учредить его культ.

11. (1) Затем обра­ща­ют­ся с прось­ба­ми к Тибе­рию. А он в ответ уклон­чи­во рас­про­стра­нял­ся о вели­чии импе­рии, о том, как недо­ста­точ­ны его силы. (2) Толь­ко уму боже­ст­вен­но­го Авгу­ста была под стать такая огром­ная зада­ча; при­зван­ный Авгу­стом разде­лить с ним его заботы, он познал на соб­ст­вен­ном опы­те, насколь­ко тяже­лое бре­мя — еди­но­дер­жа­вие, насколь­ко все под­власт­но слу­чай­но­стям. (3) Поэто­му пусть не воз­ла­га­ют на него одно­го всю пол­ноту вла­сти в государ­стве, кото­рое опи­ра­ет­ся на столь­ких име­ни­тых мужей; несколь­ким объ­еди­нив­шим уси­лия будет гораздо лег­че справ­лять­ся с обя­зан­но­стя­ми по управ­ле­нию им. (4) В этой речи было боль­ше напы­щен­но­сти, неже­ли искрен­но­сти; Тибе­рий, то ли от при­ро­ды, то ли по при­выч­ке, и тогда, когда ниче­го не ута­и­вал, обыч­но выра­жал­ся рас­плыв­ча­то и туман­но. Теперь, когда он ста­рал­ся как мож­но глуб­же упря­тать под­лин­ный смысл сво­их побуж­де­ний, в его сло­вах было осо­бен­но мно­го неяс­но­го и дву­смыс­лен­но­го. (5) Но сена­то­ры, кото­рые боль­ше все­го боя­лись как-нибудь обна­ру­жить, что они его пони­ма­ют, не поску­пи­лись на жало­бы, сле­зы, моль­бы; они про­сти­ра­ли руки к богам, к изо­бра­же­нию Авгу­ста, к коле­ням Тибе­рия; тогда он при­ка­зал при­не­сти и про­честь памят­ную запис­ку⁴⁹. (6) В ней содер­жа­лись сведе­ния о государ­ст­вен­ной казне, о коли­че­стве граж­дан и союз­ни­ков на воен­ной служ­бе, о чис­ле кораб­лей, о цар­ствах, про­вин­ци­ях, нало­гах пря­мых и кос­вен­ных, об обыч­ных рас­хо­дах и сум­мах, пред­на­зна­чен­ных для раздач и пожа­ло­ва­ний. (7) Все это было соб­ст­вен­но­руч­но напи­са­но Авгу­стом, при­со­во­куп­ляв­шим совет дер­жать­ся в гра­ни­цах импе­рии, — неяс­но, из осто­рож­но­сти или из рев­но­сти.

12. (1) На одну из бес­чис­лен­ных уни­жен­ных просьб, с кото­ры­ми сенат про­сти­рал­ся перед Тибе­ри­ем, тот заявил, что, счи­тая себя непри­год­ным к еди­но­дер­жа­вию, он, тем не менее, не отка­жет­ся от руко­вод­ства любой частью государ­ст­вен­ных дел, какую бы ему ни пору­чи­ли. (2) Тогда к Тибе­рию обра­тил­ся Ази­ний Галл: «Про­шу тебя, Цезарь, ука­зать, какую имен­но часть государ­ст­вен­ных дел ты пред­по­чел бы полу­чить в свое веде­ние?». (3) Рас­те­ряв­шись от неожи­дан­но­го вопро­са, Тибе­рий не сра­зу нашел­ся; немно­го спу­стя, собрав­шись с мыс­ля­ми, он ска­зал, что его скром­но­сти не при­ста­ло выби­рать или откло­нять что-либо из того, от чего в целом ему было бы пред­по­чти­тель­нее все­го отка­зать­ся. (4) Тут Галл (по лицу Тибе­рия он увидел, что тот раздо­са­до­ван) разъ­яс­нил, что со сво­им вопро­сом он высту­пил не с тем, чтобы Тибе­рий выде­лил себе долю того, что вооб­ще неде­ли­мо, но чтобы сво­им при­зна­ни­ем под­твер­дил, что тело государ­ства еди­но и долж­но управ­лять­ся волею одно­го. (5) Он при­со­во­ку­пил к это­му вос­хва­ле­ние Авгу­сту, а Тибе­рию напом­нил его победы и все выдаю­ще­е­ся, в тече­ние столь­ких лет совер­шен­ное им на граж­дан­ском попри­ще. (6) Все же он не рас­се­ял его раз­дра­же­ния, издав­на нена­вист­ный ему, так как, взяв за себя Вип­са­нию, дочь Мар­ка Агрип­пы, в про­шлом жену Тибе­рия, он зано­сил­ся, как каза­лось Тибе­рию, выше доз­во­лен­но­го рядо­вым граж­да­нам, уна­сле­до­вав высо­ко­ме­рие сво­его отца Ази­ния Пол­ли­о­на.

13. (1) После это­го гово­рил Луций Аррун­ций, речь кото­ро­го, мало чем отли­чав­ша­я­ся по смыс­лу от выступ­ле­ния Гал­ла, так­же рас­сер­ди­ла Тибе­рия, хотя он и не питал к нему ста­рой зло­бы; но бога­тый, наде­лен­ный бле­стя­щи­ми каче­ства­ми и поль­зо­вав­ший­ся такой же сла­вою в наро­де, он воз­буж­дал в Тибе­рии подо­зре­ния. (2) Ибо Август, раз­би­рая в сво­их послед­них беседах, кто, будучи спо­со­бен заме­стить прин­цеп­са, не согла­сит­ся на это, кто, не годясь для это­го, про­явит такое жела­ние, а у кого есть для это­го и спо­соб­но­сти, и жела­ние, заявил, что Маний Лепид^[1] доста­точ­но ода­рен, но отка­жет­ся, Ази­ний Галл алчет, но ему это не по пле­чу, а Луций Аррун­ций досто­ин это­го и, если пред­ста­вит­ся слу­чай, дерзнет. (3) В отно­ше­нии пер­вых дво­их сооб­ще­ния сов­па­да­ют, а вме­сто Аррун­ция неко­то­рые назы­ва­ют Гнея Пизо­на. Все они, за исклю­че­ни­ем Лепида, по ука­за­нию прин­цеп­са были впо­след­ст­вии обви­не­ны в раз­лич­ных пре­ступ­ле­ни­ях. (4) Квинт Гате­рий и Мамерк Скавр так­же затро­ну­ли за живое подо­зри­тель­ную душу Тибе­рия: Гате­рий — ска­зав: «Доко­ле же, Цезарь, ты будешь тер­петь, что государ­ство не име­ет гла­вы?», а Скавр — выра­зив надеж­ду на то, что прось­бы сена­та не оста­нут­ся тщет­ны­ми, раз Тибе­рий не отме­нил сво­ей три­бун­скою вла­стью поста­нов­ле­ния кон­су­лов⁵⁰. (5) На Гате­рия Тибе­рий немед­лен­но обру­шил­ся, сло­ва Скав­ра, к кото­ро­му воз­го­рел­ся более непри­ми­ри­мой зло­бой, обо­шел мол­ча­ни­ем. (6) Нако­нец, устав от обще­го кри­ка и от насто­я­ний каж­до­го в отдель­но­сти, Тибе­рий начал поне­мно­гу сда­вать­ся и не то чтобы согла­сил­ся при­нять под свою руку импе­рию, но пере­стал отка­зы­вать­ся и тем самым побуж­дать к уго­во­рам. (7) Рас­ска­зы­ва­ют, что Гате­рий, явив­шись во дво­рец, чтобы отве­сти от себя гнев Тибе­рия, и бро­сив­шись к коле­ням его, когда он про­хо­дил мимо, едва не был убит двор­цо­вою стра­жей, так как Тибе­рий, то ли слу­чай­но, то ли наткнув­шись на его руки, упал. Его не смяг­чи­ла даже опас­ность, кото­рой под­верг­ся столь выдаю­щий­ся муж; тогда Гате­рий обра­тил­ся с моль­бою к Авгу­сте, и лишь ее усерд­ные прось­бы защи­ти­ли его.

14. (1) Мно­го лести рас­то­ча­ли сена­то­ры и Авгу­сте. (2) Одни пола­га­ли, что ее сле­ду­ет име­но­вать роди­тель­ни­цей, дру­гие — мате­рью оте­че­ства, мно­гие, что к име­ни Цеза­ря нуж­но доба­вить — сын Юлии⁵¹. (3) Одна­ко Тибе­рий, утвер­ждая, что поче­сти жен­щи­нам над­ле­жит вся­че­ски огра­ни­чи­вать, что он будет при­дер­жи­вать­ся такой же уме­рен­но­сти при опре­де­ле­нии их ему само­му, а в дей­ст­ви­тель­но­сти дви­жи­мый зави­стью и счи­тая, что воз­ве­ли­че­ние мате­ри ума­ля­ет его зна­че­ние, не доз­во­лил назна­чить ей лик­то­ра, запре­тил воз­двиг­нуть жерт­вен­ник Удо­че­ре­ния⁵² и вос­про­ти­вил­ся все­му осталь­но­му в таком же роде. (4) Но для Цеза­ря Гер­ма­ни­ка он потре­бо­вал пожиз­нен­ной про­кон­суль­ской вла­сти⁵³, и сена­том была направ­ле­на к нему деле­га­ция, чтобы опо­ве­стить об этом и вме­сте с тем выра­зить собо­лез­но­ва­ние в свя­зи с кон­чи­ною Авгу­ста. (5) Для Дру­за надоб­но­сти в таком назна­че­нии не было, так как он нахо­дил­ся в то вре­мя в Риме и был избран кон­су­лом на сле­дую­щий год. (6) Тибе­рий назвал две­на­дцать одоб­рен­ных им кан­дида­тов на долж­но­сти пре­то­ров — это чис­ло было уста­нов­ле­но Авгу­стом — и в ответ на насто­я­тель­ные прось­бы сена­то­ров уве­ли­чить его поклял­ся, что оно оста­нет­ся неиз­мен­ным.

15. (1) Тогда впер­вые изби­рать долж­ност­ных лиц ста­ли сена­то­ры, а не собра­ния граж­дан на Мар­со­вом поле, ибо до это­го, хотя все наи­бо­лее важ­ное вер­ши­лось по усмот­ре­нию прин­цеп­са, кое-что дела­лось и по насто­я­нию триб⁵⁴. (2) И народ, если не счи­тать лег­ко­го ропота, не жало­вал­ся на то, что у него отня­ли искон­ное пра­во, да и сена­то­ры, избав­лен­ные от щед­рых раздач и уни­зи­тель­ных домо­га­тельств, охот­но при­ня­ли это нов­ше­ство, при­чем Тибе­рий взял на себя обя­за­тель­ство огра­ни­чить­ся выдви­же­ни­ем не более четы­рех кан­дида­тов, кото­рые, впро­чем, не под­ле­жа­ли отво­ду и избра­ние кото­рых было пред­ре­ше­но⁵⁵. (3) Народ­ные три­бу­ны меж­ду тем обра­ти­лись с хода­тай­ст­вом, чтобы им было раз­ре­ше­но устра­и­вать на свой счет теат­раль­ные зре­ли­ща, кото­рые были бы зане­се­ны в фасты⁵⁶ и назы­ва­лись по име­ни Авгу­ста авгу­ста­ли­я­ми. (4) Но на это были отпу­ще­ны сред­ства из каз­ны, и народ­ным три­бу­нам было пред­пи­са­но при­сут­ст­во­вать в цир­ке в три­ум­фаль­ных одеж­дах⁵⁷, одна­ко при­ез­жать туда на колес­ни­цах им раз­ре­ше­но не было⁵⁸. (5) Впо­след­ст­вии эти еже­год­ные празд­но­ва­ния были пере­да­ны в веде­ние пре­то­ра, зани­мав­ше­го­ся судеб­ны­ми тяж­ба­ми меж­ду рим­ски­ми граж­да­на­ми и чуже­стран­ца­ми.

16. (1) Тако­во было поло­же­ние дел в горо­де Риме, когда в леги­о­нах, сто­яв­ших в Пан­но­нии, вне­зап­но вспых­нул мятеж, без каких-либо новых при­чин, кро­ме того, что сме­на прин­цеп­са откры­ва­ла путь к свое­во­лию и бес­по­ряд­кам и порож­да­ла надеж­ду на добы­чу в меж­до­усоб­ной войне. (2) В лет­нем лаге­ре раз­ме­ща­лись вме­сте три леги­о­на⁵⁹, нахо­див­ши­е­ся под коман­до­ва­ни­ем Юния Бле­за. Узнав о кон­чине Авгу­ста и о пере­хо­де вла­сти к Тибе­рию, он в озна­ме­но­ва­ние тра­у­ра осво­бо­дил вои­нов от несе­ния обыч­ных обя­зан­но­стей. (3) Это пове­ло к тому, что вои­ны рас­пу­сти­лись, нача­ли бун­то­вать, при­слу­ши­вать­ся к речам вся­ко­го него­дяя и в кон­це кон­цов ста­ли стре­мить­ся к празд­но­сти и рос­кош­ной жиз­ни, пре­не­бре­гая дис­ци­пли­ною и трудом. (4) Был в лаге­ре некий Пер­цен­ний, в про­шлом гла­ва теат­раль­ных кла­ке­ров, затем рядо­вой воин, бой­кий на язык и умев­ший бла­го­да­ря сво­е­му теат­раль­но­му опы­ту рас­па­лять сбо­ри­ща. (5) Людей бес­хит­рост­ных и любо­пыт­ст­во­вав­ших, какой после Авгу­ста будет воен­ная служ­ба, он испод­воль раз­жи­гал в ноч­ных раз­го­во­рах или, когда день скло­нял­ся к зака­ту, соби­рая вокруг себя, после того как все бла­го­ра­зум­ные рас­хо­ди­лись, неустой­чи­вых и недо­воль­ных.

17. (1) Нако­нец, когда они были уже под­готов­ле­ны и у него яви­лись сообщ­ни­ки, под­стре­кав­шие вои­нов к мяте­жу, он при­нял­ся спра­ши­вать их, слов­но высту­пая перед народ­ным собра­ни­ем, поче­му они с раб­ской покор­но­стью пови­ну­ют­ся немно­гим цен­ту­ри­о­нам и три­бу­нам, кото­рых и того мень­ше. (2) Когда же они осме­лят­ся потре­бо­вать для себя облег­че­ния, если не сде­ла­ют это­го безот­ла­га­тель­но, доби­ва­ясь сво­его прось­ба­ми или ору­жи­ем от ново­го и еще не встав­ше­го на ноги прин­цеп­са? (3) Доволь­но они столь дол­гие годы потвор­ст­во­ва­ли сво­ей нере­ши­тель­но­стью тому, чтобы их, уже совсем одряхлев­ших, и при­том очень мно­гих с изу­ве­чен­ным рана­ми телом, застав­ля­ли слу­жить по трид­ца­ти, а то и по соро­ка лет. (4) Но и уво­лен­ные в отстав­ку не осво­бож­да­ют­ся от несе­ния служ­бы: пере­чис­лен­ные в раз­ряд век­сил­ла­ри­ев⁶⁰, они под дру­гим назва­ни­ем пре­тер­пе­ва­ют те же лише­ния и невзго­ды. (5) А если кто, несмот­ря на столь­ко пре­врат­но­стей, все-таки выжи­вет, его гонят к тому же чуть ли не на край све­та, где под видом земель­ных уго­дий он полу­ча­ет боло­ти­стую тря­си­ну или бес­плод­ные кам­ни в горах (6) Да и сама воен­ная служ­ба — тяже­лая, ниче­го не даю­щая: душа и тело оце­ни­ва­ют­ся деся­тью асса­ми в день: на них же при­хо­дит­ся поку­пать ору­жие, одеж­ду, палат­ки, ими же отку­пать­ся от сви­ре­по­сти цен­ту­ри­о­нов, ими же поку­пать у них осво­бож­де­ние от работ. (7) И, пра­во же, побои и раны, суро­вые зимы, изну­ря­ю­щее труда­ми лето, бес­по­щад­ная вой­на и не при­но­ся­щий им ника­ких выгод мир — вот их веч­ный удел. (8) Един­ст­вен­ное, что может улуч­шить их поло­же­ние, — это служ­ба на опре­де­лен­ных усло­ви­ях, а имен­но: чтобы им пла­ти­ли по дена­рию⁶¹ в день, чтобы после шест­на­дца­ти­лет­не­го пре­бы­ва­ния в вой­ске их уволь­ня­ли, чтобы, сверх это­го, не удер­жи­ва­ли в каче­стве век­сил­ла­ри­ев и чтобы воз­на­граж­де­ние отслу­жив­шим свой срок выда­ва­лось тут же на месте и толь­ко налич­ны­ми⁶². (9) Или вои­ны пре­то­ри­ан­ских когорт, кото­рые полу­ча­ют по два дена­рия в день и по исте­че­нии шест­на­дца­ти лет рас­хо­дят­ся по домам, под­вер­га­ют­ся бо́льшим опас­но­стям? (10) Он не хочет выра­жать пре­не­бре­же­ние к тем, кто охра­ня­ет сто­ли­цу; но ведь сами они, пре­бы­вая сре­ди диких пле­мен, видят вра­гов тут же за поро­гом пала­ток.

18. (1) Тол­па шуме­ла в ответ; ото­всюду слы­ша­лись воз­буж­ден­ные воз­гла­сы: одни, раз­ра­жа­ясь про­кля­ти­я­ми, пока­зы­ва­ли руб­цы, остав­лен­ные на их теле плетьми, дру­гие — свои седи­ны; боль­шин­ство — пре­вра­тив­шу­ю­ся в лох­мо­тья одеж­ду и едва при­кры­тое тело. (2) Под конец они до того рас­па­ли­лись, что наду­ма­ли све­сти три леги­о­на в один; (3) отка­зав­шись от это­го из-за сопер­ни­че­ства — ведь каж­дый хотел, чтобы его леги­о­ну было отда­но пред­по­чте­ние, — они обра­ти­лись к дру­го­му: и трех орлов и знач­ки когорт⁶³ соста­ви­ли вме­сте; (4) кро­ме того, чтобы их место­на­хож­де­ние было замет­нее, они тут же рядом, нане­ся дер­ну, нача­ли выкла­ды­вать из него три­бу­нал⁶⁴. (5) За этим делом их застал Блез; он при­нял­ся упре­кать их и уго­ва­ри­вать каж­до­го по отдель­но­сти, вос­кли­цая: «Уж луч­ше омо­чи­те руки в моей кро­ви: убить лега­та — мень­шее пре­ступ­ле­ние, чем изме­нить импе­ра­то­ру; (6) или целый и невреди­мый я удер­жу леги­о­ны вер­ны­ми дол­гу, или, погиб­нув, под­толк­ну вас моей смер­тью к рас­ка­я­нью!».

19. (1) Тем не менее они про­дол­жа­ли выкла­ды­вать дерн, кото­рый под­нял­ся уже высотою по грудь, но тут нако­нец победи­ла настой­чи­вость Бле­за, и они оста­ви­ли нача­тое дело. (2) Блез с боль­шим крас­но­ре­чи­ем гово­рил о том, что поже­ла­ния вои­нов нель­зя дово­дить до Цеза­ря, при­бе­гая к мяте­жу и бес­чин­ствам, что ни их пред­ки у сво­их пол­ко­вод­цев, ни они сами у боже­ст­вен­но­го Авгу­ста нико­гда не про­си­ли о таких нов­ше­ствах и что совсем не ко вре­ме­ни обре­ме­нять забота­ми прин­цеп­са в самом нача­ле его прав­ле­ния. (3) Если, одна­ко, они все же хотят попы­тать­ся предъ­явить в мир­ное вре­мя тре­бо­ва­ния, кото­рых не предъ­яв­ля­ли даже победи­те­ли в граж­дан­ских вой­нах, то к чему нару­шать при­выч­ное пови­но­ве­ние, при­бе­гать к силе напе­ре­кор уста­нов­лен­ной дис­ци­плине? Пусть луч­ше назна­чат упол­но­мо­чен­ных и в его при­сут­ст­вии дадут им наказ. (4) Собрав­ши­е­ся закри­ча­ли, что изби­ра­ют упол­но­мо­чен­ным сына Бле­за, три­бу­на; пусть он доби­ва­ет­ся огра­ни­че­ния сро­ка служ­бы шест­на­дца­тью года­ми; про­чие тре­бо­ва­ния они назо­вут после удо­вле­тво­ре­ния это­го. (5) Моло­дой чело­век отпра­вил­ся в путь, и насту­пи­ло неко­то­рое успо­ко­е­ние; но вои­ны ста­ли занос­чи­вее, так как вся­ко­му было ясно, что, отпра­вив сына лега­та хода­та­ем за общее дело, они угро­за­ми и наси­ли­ем доби­лись того, чего не доби­лись бы сми­рен­ны­ми прось­ба­ми.

20. (1) Меж­ду тем мани­пу­лы, еще до того, как раз­ра­зил­ся мятеж, отправ­лен­ные в Нав­порт для почин­ки дорог и мостов и ради дру­гих надоб­но­стей, узнав о бес­по­ряд­ках в лаге­ре, повер­ну­ли назад и раз­гра­би­ли ближ­ние дерев­ни и самый Нав­порт, имев­ший поло­же­ние муни­ци­пия⁶⁵; на цен­ту­ри­о­нов, ста­рав­ших­ся удер­жать их от это­го, они сна­ча­ла обру­ши­ли насмеш­ки и оскорб­ле­ния, а под конец и побои, при­чем их озлоб­ле­ние в осо­бен­но­сти изли­лось на пре­фек­та лаге­ря⁶⁶ Авфиди­е­на Руфа, кото­ро­го они ста­щи­ли с повоз­ки и, нагру­зив покла­жею, погна­ли перед собой, изде­ва­тель­ски спра­ши­вая, нра­вит­ся ли ему столь непо­мер­ный груз и столь длин­ный путь. (2) Дело в том, что Руф, сна­ча­ла рядо­вой воин, затем цен­ту­ри­он и, нако­нец, пре­фект лаге­ря, насаж­дал ста­рин­ную суро­вую дис­ци­пли­ну и, соста­рив­шись сре­ди трудов и лише­ний, был тем бес­по­щад­нее, что сам в свое вре­мя все это испы­тал на себе.

21. (1) С их при­бы­ти­ем мятеж воз­об­нов­ля­ет­ся с новою силой, и, раз­бредясь в раз­ные сто­ро­ны, бун­тов­щи­ки при­ни­ма­ют­ся гра­бить окрест­но­сти. Неко­то­рых из них, глав­ным обра­зом тех, кто был схва­чен с добы­чею, (2) Блез, чтобы устра­шить осталь­ных, при­ка­зал высечь плетьми и бро­сить в тем­ни­цу; цен­ту­ри­о­ны и наи­бо­лее надеж­ные вои­ны тогда еще ока­зы­ва­ли лега­ту пови­но­ве­ние. (3) Аре­сто­ван­ные, сопро­тив­ля­ясь, ста­ли обни­мать коле­ни окру­жаю­щих и при­зы­вать на помощь то поимен­но сво­их това­ри­щей, то цен­ту­рию, в какой они состо­я­ли, то когор­ту, то леги­он и кри­ча­ли, что то же самое угро­жа­ет и всем осталь­ным. (4) Вме­сте с тем они осы­па­ют бра­нью лега­та, взы­ва­ют к небу и богам, не упус­ка­ют ниче­го, что мог­ло бы воз­будить нена­висть, состра­да­ние, страх и гнев. (5) Ото­всюду сбе­га­ют­ся вои­ны и, взло­мав тем­ни­цу, осво­бож­да­ют их от оков и укры­ва­ют дезер­ти­ров и осуж­ден­ных за уго­лов­ные пре­ступ­ле­ния.

22. (1) После это­го мятеж раз­го­ра­ет­ся еще силь­нее, умно­жа­ет­ся чис­ло его вожа­ков. Некий Вибу­лен, рядо­вой воин, под­няв­шись перед три­бу­на­лом Бле­за на пле­чи окру­жаю­щих, обра­тил­ся к воз­буж­ден­ной и напря­жен­но ожи­дав­шей его слов тол­пе: «Вот вы вер­ну­ли этим несчаст­ным и непо­вин­ным людям свет и дыха­ние; но кто вернет жизнь мое­му бра­ту, а мне — бра­та? Ведь его, направ­лен­но­го к вам гер­ман­скою арми­ей⁶⁷, дабы сооб­ща обсудить дела, кло­ня­щи­е­ся к обще­му бла­гу, Блез умерт­вил минув­шею ночью рука­ми сво­их гла­ди­а­то­ров, кото­рых он дер­жит и воору­жа­ет на поги­бель нам, вои­нам. (2) Отве­чай, Блез, куда ты выбро­сил труп? Ведь даже вра­ги, и те не отка­зы­ва­ют в погре­бе­нии пав­шим. (3) Когда я уто­лю мою скорбь поце­лу­я­ми и сле­за­ми, при­ка­жи умерт­вить и меня, и пусть обо­их уби­тых безо вся­кой вины, но толь­ко из-за того, что мы дума­ли, как помочь леги­о­нам, погре­бут здесь при­сут­ст­ву­ю­щие!».

23. (1) Свою речь он под­креп­лял гром­ким пла­чем, уда­ряя себя в грудь и в лицо; (2) затем, оттолк­нув тех, кто под­дер­жи­вал его на сво­их пле­чах, он спрыг­нул наземь и, при­па­дая к ногам то того, то дру­го­го, воз­будил к себе такое сочув­ст­вие и такую нена­висть к Бле­зу, что часть вои­нов бро­си­лась вязать гла­ди­а­то­ров, нахо­див­ших­ся у него на служ­бе, часть — про­чих его рабов, тогда как все осталь­ные устре­ми­лись на поис­ки тру­па. (3) И если бы вско­ре не ста­ло извест­но, что ника­ко­го тру­па не най­де­но, что под­верг­ну­тые пыт­кам рабы реши­тель­но отри­ца­ют убий­ство и что у Вибу­ле­на нико­гда не было бра­та, они бы не замед­ли­ли рас­пра­вить­ся с лега­том. (4) Все же они про­гна­ли три­бу­нов и пре­фек­та лаге­ря, раз­гра­би­ли лич­ные вещи бежав­ших и уби­ли цен­ту­ри­о­на Луци­лия, кото­ро­го сол­дат­ское ост­ро­сло­вие отме­ти­ло про­зви­щем «Давай дру­гую», ибо, сло­мав лозу о спи­ну изби­вае­мо­го им вои­на, он зыч­ным голо­сом тре­бо­вал, чтобы ему дали дру­гую и еще раз дру­гую. (5) Осталь­ные скры­лись; бун­тов­щи­ка­ми был задер­жан лишь Юлий Кле­мент, кото­рый бла­го­да­ря сво­ей при­род­ной наход­чи­во­сти был сочтен ими под­хо­дя­щим для сно­ше­ний с началь­ст­вом. (6) Ко все­му вось­мой и пят­на­дца­тый леги­о­ны едва не под­ня­ли друг про­тив дру­га ору­жие, так как одни хоте­ли пре­дать смер­ти цен­ту­ри­о­на по име­ни Сир­пик, а дру­гие его защи­ща­ли. Столк­но­ве­ние было пред­от­вра­ще­но толь­ко уго­во­ра­ми, а когда уго­во­ры не дей­ст­во­ва­ли, то и угро­за­ми вои­нов девя­то­го леги­о­на.

24. (1) Хотя Тибе­рий был скры­тен и осо­бен­но тща­тель­но ута­и­вал наи­бо­лее непри­ят­ные обсто­я­тель­ства, все же, узнав о слу­чив­шем­ся, он решил напра­вить в Пан­но­нию сво­его сына Дру­за и вме­сте с ним выс­ших санов­ни­ков государ­ства, а так­же две пре­то­ри­ан­ские когор­ты; Друз не полу­чил от него пря­мых ука­за­ний, и ему было пре­до­став­ле­но дей­ст­во­вать смот­ря по обста­нов­ке. (2) Когор­ты были сверх обыч­но­го уси­ле­ны отбор­ны­ми вои­на­ми. (3) Вме­сте с ними высту­пи­ла зна­чи­тель­ная часть пре­то­ри­ан­ской кон­ни­цы и луч­шие из гер­ман­цев, охра­няв­ших в то вре­мя осо­бу импе­ра­то­ра; тут же нахо­дил­ся и пре­фект пре­то­ри­ан­цев Элий Сеян, имев­ший боль­шое вли­я­ние на Тибе­рия; он был назна­чен в сото­ва­ри­щи Стра­бо­ну, сво­е­му отцу, и дол­жен был руко­во­дить юным Дру­зом, а всем осталь­ным быть как бы напо­ми­на­ни­ем об ожи­даю­щих их опас­но­стях и награ­дах. (4) Навстре­чу Дру­зу вышли, слов­но выпол­няя тягост­ную обя­зан­ность, мятеж­ные леги­о­ны, не изъ­яв­ляв­шие подо­баю­щей такой встре­че радо­сти и не бли­став­шие воин­ски­ми отли­чи­я­ми, но без­образ­но неряш­ли­вые и с лица­ми, на кото­рых под напуск­ной скор­бью выра­жа­лось ско­рее свое­во­лие.

25. (1) После того как Друз мино­вал укреп­ле­ния и ока­зал­ся по ту сто­ро­ну вала, они ста­вят у ворот кара­у­лы и велят круп­ным отрядам нахо­дить­ся в опре­де­лен­ных местах внут­ри лаге­ря и быть нагото­ве; осталь­ные окру­жи­ли плот­ной сте­ной три­бу­нал (2) На нем сто­ял Друз, тре­буя рукою мол­ча­ния. Мятеж­ни­ки, огляды­ва­ясь на тол­пу, вся­кий раз раз­ра­жа­лись угро­жаю­щи­ми воз­гла­са­ми, а посмот­рев на Цеза­ря, впа­да­ли в тре­пет; смут­ный ропот, дикие кри­ки, вне­зап­ная тиши­на. Про­ти­во­по­лож­ные дви­же­ния души побуж­да­ли их то стра­шить­ся, то устра­шать. (3) Нако­нец, вос­поль­зо­вав­шись вре­мен­ным успо­ко­е­ни­ем, Друз огла­сил посла­ние отца, в кото­ром было напи­са­но, что заботу о доб­лест­ных леги­о­нах, с кото­ры­ми им было про­де­ла­но столь­ко похо­дов, он счи­та­ет сво­ей пер­вей­шею обя­зан­но­стью и, как толь­ко душа его опра­вит­ся от печа­ли, доло­жит сена­то­рам о поже­ла­ни­ях вои­нов; а пока он направ­ля­ет к ним сына, дабы тот безот­ла­га­тель­но удо­вле­тво­рил их во всем, в чем мож­но немед­лен­но пой­ти им навстре­чу; реше­ние все­го про­че­го сле­ду­ет пре­до­ста­вить сена­ту, ибо не подо­ба­ет лишать его пра­ва мило­вать или при­бе­гать к стро­го­сти.

26. (1) В ответ на это собрав­ши­е­ся заяви­ли, что их тре­бо­ва­ния пору­че­но изло­жить цен­ту­ри­о­ну Кле­мен­ту. (2) Тот начи­на­ет с уволь­не­ния в отстав­ку после шест­на­дца­ти лет⁶⁸, далее гово­рит о воз­на­граж­де­нии отслу­жив­шим свой срок, о том, чтобы сол­дат­ское жало­ва­нье было по дена­рию в день, чтобы вете­ра­нов не задер­жи­ва­ли на поло­же­нии век­сил­ла­ри­ев. Когда Друз воз­ра­зил, что это могут решить толь­ко сенат и отец, его пре­рва­ли гром­ки­ми кри­ка­ми. (3) Зачем же он при­был, если у него нет пол­но­мо­чий ни повы­сить вои­нам жало­ва­нье, ни облег­чить их тяготы, ни, нако­нец, хоть чем-нибудь улуч­шить их поло­же­ние? А вот пле­ти и каз­ни раз­ре­ше­ны, видят боги, всем и каж­до­му. (4) Когда-то Тибе­рий, откло­няя поже­ла­ния вои­нов, имел обык­но­ве­ние при­кры­вать­ся име­нем Авгу­ста. Те же улов­ки повто­ря­ет ныне и Друз. (5) Неуже­ли к ним нико­гда не при­шлют нико­го ино­го, кро­ме млад­ших чле­нов семей­ства? Но вот и нечто новое: импе­ра­тор отсы­ла­ет к сена­ту толь­ко в тех слу­ча­ях, когда дело идет о выго­де вои­нов! (6) Пусть же сенат запра­ши­ва­ют вся­кий раз и тогда, когда долж­на быть совер­ше­на казнь или дано сра­же­ние. Или награ­ды рас­пре­де­ля­ют вла­сти­те­ли государ­ства, а нака­за­ния нала­га­ет кто взду­ма­ет?

27. (1) Нако­нец, тол­пив­ши­е­ся у три­бу­на­ла нача­ли рас­хо­дить­ся; встре­чая кого-нибудь из пре­то­ри­ан­цев или из при­бли­жен­ных Цеза­ря, они гро­зи­ли им кула­ка­ми, ста­ра­ясь раз­жечь раздор и зате­ять воору­жен­ное столк­но­ве­ние. Осо­бен­ную враж­деб­ность вызы­вал Гней Лен­тул, так как счи­та­лось, что, пре­вос­хо­дя всех осталь­ных года­ми и воен­ною сла­вой, он удер­жи­ва­ет Дру­за от каких-либо усту­пок и пер­вым высту­пил с осуж­де­ни­ем этих вол­не­ний в вой­ске. (2) Когда немно­го спу­стя, уйдя с собра­ния вме­сте с Цеза­рем, он в пред­виде­нии опас­но­сти направ­лял­ся к зим­не­му лаге­рю, его окру­жи­ли мятеж­ни­ки, спра­ши­вая, куда же он так торо­пит­ся, уж не к импе­ра­то­ру ли или к сена­то­рам, чтобы и там поме­шать леги­о­нам в осу­щест­вле­нии их надежд; вслед за тем они устрем­ля­ют­ся на него и кида­ют в него кам­ня­ми. (3) Ранен­ный бро­шен­ным кам­нем, обли­ва­ясь кро­вью, он был уже уве­рен в неиз­беж­ной гибе­ли, но его спас­ла тол­па подо­спев­ших к нему на помощь из чис­ла тех, кото­рые при­бы­ли с Дру­зом.

28. (1) Насту­пи­ла ночь, в кото­рую едва не раз­ра­зи­лись ужас­ные пре­ступ­ле­ния, чему вос­пре­пят­ст­во­ва­ла толь­ко слу­чай­ность: сияв­шая на ясном небе луна нача­ла мерк­нуть. (2) Не зная, в чем при­чи­на про­ис­хо­дя­ще­го, вои­ны увиде­ли в нем зна­ме­ние, отно­ся­ще­е­ся к тому, что их боль­ше все­го зани­ма­ло, и затме­ние небес­но­го све­ти­ла поста­ви­ли в связь со сво­ей борь­бой: если боги­ня⁶⁹ сно­ва обре­тет свое сия­ние и яркость, то бла­го­по­луч­но раз­ре­шит­ся и то, что они пред­при­ня­ли. (3) И они при­ня­лись бря­цать медью, тру­бить в тру­бы и рож­ки; смот­ря по тому, ста­но­ви­лась ли луна ярче или, напро­тив, туск­не­ла, они радо­ва­лись или печа­ли­лись: и после того как набе­жав­шие обла­ка скры­ли ее от глаз и все сочли, что она окон­ча­тель­но исчез­ла во мра­ке и что этим им воз­ве­ща­ют­ся стра­да­ния на веч­ные вре­ме­на — ведь еди­но­жды потря­сен­ные души лег­ко скло­ня­ют­ся к суе­ве­ри­ям, — они пре­да­лись скор­би, думая, что боги пори­ца­ют их поведе­ние. (4) Цезарь, решив, что нуж­но вос­поль­зо­вать­ся эти­ми настро­е­ни­я­ми и обра­тить ко бла­гу нис­по­слан­ное слу­ча­ем, при­ка­зал обой­ти палат­ки мятеж­ни­ков: (5) при­зы­ва­ют­ся цен­ту­ри­он Кле­мент, а так­же дру­гие, кто снис­кал рас­по­ло­же­ние вои­нов, не совер­шив вме­сте с тем ниче­го дур­но­го. Они рас­хо­дят­ся по охра­не­ни­ям, дозо­рам, кара­у­лам у ворот лаге­ря, пода­ют надеж­ды, вну­ша­ют страх: (6) «До каких пор мы будем дер­жать в оса­де сына наше­го импе­ра­то­ра? Где конец раздо­рам? Или мы при­сяг­нем Пер­цен­нию и Вибу­ле­ну? Пер­цен­ний и Вибу­лен будут выпла­чи­вать вои­нам жало­ва­нье, а отслу­жив­шим срок разда­вать зем­ли? Или вме­сто Неро­нов и Дру­зов возь­мут на себя управ­ле­ние рим­ским наро­дом? (7) Не луч­ше ли нам, при­мкнув­шим послед­ни­ми к мяте­жу, пер­вы­ми заявить о сво­ем рас­ка­я­нии? Не ско­ро мож­но добить­ся того, чего домо­га­ют­ся сооб­ща, но тем, кто дей­ст­ву­ет сам за себя, бла­го­во­ле­ние при­об­ре­та­ет­ся сра­зу, как толь­ко ты его заслу­жил». (8) Вне­ся эти­ми раз­го­во­ра­ми смя­те­ние в души, поро­див вза­им­ное недо­ве­рие, они отры­ва­ют ново­бран­цев от вете­ра­нов, леги­он от леги­о­на. (9) И посте­пен­но воз­вра­ща­ет­ся при­выч­ная готов­ность к пови­но­ве­нию; мятеж­ни­ки сни­ма­ют кара­у­лы воз­ле ворот и отно­сят знач­ки, собран­ные в нача­ле мяте­жа в одном месте, туда, где они были ранее.

29. (1) С наступ­ле­ни­ем дня Друз созы­ва­ет собра­ние вои­нов и, хотя он не был крас­но­ре­чив, с при­рож­ден­ным досто­ин­ст­вом упре­ка­ет их за поведе­ние в про­шлом и одоб­ря­ет их послед­ние дей­ст­вия; он заяв­ля­ет, что не усту­пит устра­ше­нию и угро­зам; если он убедит­ся, что они гото­вы пови­но­вать­ся, если они обра­тят­ся к нему с моль­ба­ми, он напи­шет отцу, чтобы тот бла­го­склон­но отнес­ся к хода­тай­ству леги­о­нов (2) По их прось­бе к Тибе­рию посы­ла­ют сно­ва того же Бле­за, Луция Апо­ния, рим­ско­го всад­ни­ка из чис­ла при­бли­жен­ных Дру­за, и Юста Като­ния, цен­ту­ри­о­на пер­во­го мани­пу­ла. (3) Меж­ду тем в окру­же­нии Цеза­ря мне­ния разде­ли­лись: одни пола­га­ли, что впредь до воз­вра­ще­ния послан­ных нуж­но убла­готво­рять вои­нов лас­ко­вым обра­ще­ни­ем, дру­гие — что сле­ду­ет при­бег­нуть к более реши­тель­ным сред­ствам: чернь не зна­ет середи­ны, — если она не боит­ся, то устра­ша­ет, а после того как сама про­ник­нет­ся стра­хом, с ней мож­но совсем не счи­тать­ся; пока она все еще под воздей­ст­ви­ем суе­ве­рия, необ­хо­ди­мо, устра­нив зачин­щи­ков мяте­жа, заста­вить ее тре­пе­тать перед вое­на­чаль­ни­ком. (4) Друз по сво­е­му душев­но­му скла­ду был скло­нен к кру­тым мерам; вызвав к себе Пер­цен­ния и Вибу­ле­на, он при­ка­зал их умерт­вить. Мно­гие гово­рят, что их тру­пы были зары­ты в палат­ке вое­на­чаль­ни­ка, дру­гие — что выбро­ше­ны за вал в назида­ние всем осталь­ным.

30. (1) Затем были схва­че­ны глав­ней­шие вожа­ки мяте­жа; одних, скры­вав­ших­ся за пре­де­ла­ми лаге­ря, уби­ли цен­ту­ри­о­ны и вои­ны пре­то­ри­ан­ских когорт; дру­гих в дока­за­тель­ство сво­ей пре­дан­но­сти выда­ли сами мани­пу­лы. (2) Нема­ло забот доста­ви­ла вои­нам и преж­девре­мен­ная зима с непре­рыв­ны­ми и до того силь­ны­ми лив­ня­ми, что не толь­ко нель­зя было выхо­дить из пала­ток и устра­и­вать сход­ки, но и обе­ре­гать знач­ки, уно­си­мые вет­ром или водою, мож­но было лишь с вели­чай­шим трудом. (3) Не ути­хал и страх перед гне­вом небес: ведь не без при­чи­ны во устра­ше­ние нече­стив­цев затме­ва­ют­ся све­ти­ла и обру­ши­ва­ют­ся бури; един­ст­вен­ный спо­соб облег­чить бед­ст­вия — это поки­нуть зло­по­луч­ный и осквер­нен­ный лагерь и, иску­пив вину, уйти каж­до­му в свои зим­ние лаге­ри. (4) Сна­ча­ла снял­ся вось­мой, потом пят­на­дца­тый леги­о­ны; вои­ны девя­то­го леги­о­на кри­ча­ли, что сле­ду­ет дождать­ся отве­та Тибе­рия, но и они, остав­шись в оди­но­че­стве после ухо­да всех осталь­ных, пред­у­преди­ли в кон­це кон­цов по сво­ей воле то, что им при­шлось бы сде­лать в силу необ­хо­ди­мо­сти. (5) И Друз не стал дожи­дать­ся воз­вра­ще­ния послан­ных и, так как насту­пи­ло успо­ко­е­ние, вер­нул­ся в Рим.

31. (1) Почти в те же самые дни и по тем же при­чи­нам взбун­то­ва­лись и гер­ман­ские леги­о­ны, и тем более бур­но, чем они были мно­го­чис­лен­нее⁷⁰; они рас­счи­ты­ва­ли на то, что Гер­ма­ник не потер­пит вла­сти дру­го­го и при­мет сто­ро­ну леги­о­нов, кото­рые, опи­ра­ясь на свою силу, увле­кут за собою всех осталь­ных. (2) На бере­гу Рей­на сто­я­ло два вой­ска; то, кото­рое носи­ло назва­ние Верх­не­го, было под­чи­не­но лега­ту Гаю Силию; Ниж­ним началь­ст­во­вал Авл Цеци­на. Вер­хов­ное коман­до­ва­ние при­над­ле­жа­ло Гер­ма­ни­ку, заня­то­му в то вре­мя сбо­ром нало­гов в Гал­лии. (3) Те, что были под нача­лом у Силия, коле­ба­лись и выжида­ли, к чему поведет мятеж, под­ня­тый их соседя­ми; но вои­ны Ниж­не­го вой­ска заго­ре­лись без­удерж­ной яро­стью; нача­ло воз­му­ще­нию было поло­же­но два­дцать пер­вым и пятым леги­о­на­ми, увлек­ши­ми за собою пер­вый и два­дца­тый, кото­рые, раз­ме­ща­ясь в том же лет­нем лаге­ре, в пре­де­лах уби­ев, пре­бы­ва­ли в празд­но­сти или нес­ли необре­ме­ни­тель­ные обя­зан­но­сти. (4) Так, про­слы­шав о смер­ти Авгу­ста, мно­гие из попол­не­ния, при­быв­ше­го после недав­но про­из­веден­но­го в Риме набо­ра, при­вык­шие к раз­нуздан­но­сти, испы­ты­ваю­щие отвра­ще­ние к воин­ским трудам, при­ня­лись мутить бес­хит­рост­ные умы осталь­ных, вну­шая им, что при­шло вре­мя, когда вете­ра­ны могут потре­бо­вать своевре­мен­но­го уволь­не­ния, моло­дые — при­бав­ки жало­ва­нья, все вме­сте — чтобы был поло­жен конец их муче­ни­ям, и когда мож­но отмстить цен­ту­ри­о­нам за их жесто­кость. (5) И все это гово­рил не кто-либо один, как Пер­цен­ний сре­ди пан­нон­ских леги­о­нов, и не перед бояз­ли­во слу­шаю­щи­ми вои­на­ми, огляды­вав­ши­ми­ся на дру­гие, более могу­ще­ст­вен­ные вой­ска; здесь мятеж рас­по­ла­гал мно­же­ст­вом уст и голо­сов, посто­ян­но твер­див­ших, что в их руках судь­ба Рима, что государ­ство рас­ши­ря­ет свои пре­де­лы бла­го­да­ря их победам и что их име­нем наре­ка­ют­ся пол­ко­вод­цы⁷¹.

32. (1) И легат не вос­про­ти­вил­ся это­му: безу­мие боль­шин­ства лиши­ло его твер­до­сти. (2) Вне­зап­но бун­тов­щи­ки, обна­жив мечи, бро­са­ют­ся на цен­ту­ри­о­нов: они издав­на нена­вист­ны вои­нам и на них преж­де все­го обру­ши­ва­ет­ся их ярость. (3) Повер­жен­ных наземь вос­став­шие изби­ва­ют плетьми, по шести­де­ся­ти каж­до­го, чтобы срав­нять­ся чис­лом с цен­ту­ри­о­на­ми в леги­оне⁷²; затем, под­хва­тив изу­ве­чен­ных, а частью и без­ды­хан­ных, они кида­ют их перед валом или в реку Рейн. (4) Сеп­ти­мия, при­бе­жав­ше­го к три­бу­на­лу и валяв­ше­го­ся в ногах у Цеци­ны, они тре­бо­ва­ли до тех пор, пока он не был выдан им на смерть. (5) Кас­сий Херея, снис­кав­ший впо­след­ст­вии у потом­ков извест­ность тем, что убил Гая Цеза­ря, тогда отваж­ный и воин­ст­вен­ный моло­дой чело­век, про­ло­жил себе доро­гу мечом сквозь обсту­пив­шую его воору­жен­ную тол­пу. (6) Ни три­бун, ни пре­фект лаге­ря боль­ше не име­ли ника­кой вла­сти; сами вои­ны рас­пре­де­ля­ют дозо­ры и кара­у­лы и сами рас­по­ря­жа­ют­ся в соот­вет­ст­вии с теку­щи­ми надоб­но­стя­ми. (7) Для спо­соб­ных глуб­же про­ник­нуть в сол­дат­скую душу важ­ней­шим при­зна­ком раз­ма­ха и неукро­ти­мо­сти мяте­жа было то, что не каж­дый сам по себе и не по нау­ще­нию немно­гих, а все вме­сте они и рас­па­ля­лись, и вме­сте хра­ни­ли мол­ча­ние, с таким еди­но­ду­ши­ем, с такой твер­до­стью, что каза­лось, буд­то ими руко­во­дит еди­ная воля.

33. (1) Весть о кон­чине Авгу­ста заста­ла Гер­ма­ни­ка в Гал­лии, где он зани­мал­ся, как мы ска­за­ли, сбо­ром нало­гов. (2) Он был женат на внуч­ке Авгу­ста Агрип­пине и имел от нее несколь­ких детей; (3) сам он был сыном Дру­за, бра­та Тибе­рия, и вну­ком Авгу­ста, и все же его посто­ян­но тре­во­жи­ла скры­тая непри­язнь дяди и баб­ки⁷³, тем более ост­рая, чем неспра­вед­ли­вее были ее при­чи­ны. (4) Рим­ский народ чтил память Дру­за, и счи­та­лось, что если бы он завла­дел вла­стью, то вос­ста­но­вил бы наро­до­прав­ство; (5) отсюда такое же рас­по­ло­же­ние и к Гер­ма­ни­ку и те же свя­зан­ные с его име­нем упо­ва­ния. И в самом деле, этот моло­дой чело­век отли­чал­ся граж­дан­ской бла­го­на­ме­рен­но­стью, ред­кост­ной обхо­ди­тель­но­стью и отнюдь не похо­дил речью и обли­ком на Тибе­рия, над­мен­но­го и скрыт­но­го. (6) Отно­ше­ния ослож­ня­лись и враж­дой жен­щин, так как Ливия, по обык­но­ве­нию мачех, пре­сле­до­ва­ла сво­им недоб­ро­же­ла­тель­ст­вом Агрип­пи­ну; да и Агрип­пи­на была слиш­ком раз­дра­жи­тель­на, хотя и ста­ра­лась из пре­дан­но­сти мужу и из люб­ви к нему обузды­вать свою неукро­ти­мую вспыль­чи­вость.

34. (1) Но чем доступ­нее была для Гер­ма­ни­ка воз­мож­ность захва­та вер­хов­ной вла­сти, тем рев­ност­нее он дей­ст­во­вал в поль­зу Тибе­рия. Он при­вел к при­ся­ге на вер­ность Тибе­рию сек­ва­нов и сосед­ст­ву­ю­щие с ними пле­ме­на бел­гов. (2) Затем, узнав о воз­му­ще­нии леги­о­нов, он поспеш­но напра­вил­ся к ним, и они вышли из лаге­ря ему навстре­чу, поту­пив гла­за, как бы в рас­ка­я­нии. После того как, прой­дя вал, он ока­зал­ся внут­ри укреп­ле­ния, нача­ли разда­вать­ся раз­но­го­ло­сые жало­бы. (3) И неко­то­рые из вои­нов, схва­тив его руку как бы для поце­луя, всо­вы­ва­ли в свой рот его паль­цы, чтобы он убедил­ся, что у них не оста­лось зубов; дру­гие пока­зы­ва­ли ему свои обез­обра­жен­ные ста­ро­стью руки и ноги. (4) Он при­ка­зал собрав­шей­ся вокруг него сход­ке, казав­шей­ся бес­по­рядоч­ным ско­пи­щем, разой­тись по мани­пу­лам — так они луч­ше услы­шат его ответ — и выста­вить перед стро­ем зна­ме­на, чтобы хоть этим обо­зна­ча­лись когор­ты; они нехотя пови­но­ва­лись. (5) Начав с про­слав­ле­ния Авгу­ста, он пере­шел затем к победам и три­ум­фам Тибе­рия, в осо­бен­но­сти вос­хва­ляя те из них, кото­ры­ми тот отли­чил­ся в Гер­ма­нии вме­сте с эти­ми самы­ми леги­о­на­ми. (6) Далее он пре­воз­но­сит еди­но­ду­шие всей Ита­лии, вер­ность Гал­лии: нигде ника­ких вол­не­ний или раздо­ров. Это было выслу­ша­но в мол­ча­нии или со сла­бым ропотом.

35. (1) Но когда он заго­во­рил о под­ня­том ими бун­те, спра­ши­вая, где же их воин­ская выдерж­ка, где без­упреч­ность былой дис­ци­пли­ны, куда они дели сво­их три­бу­нов, куда — цен­ту­ри­о­нов, все они обна­жа­ют тела, уко­риз­нен­но пока­зы­вая ему руб­цы от ран, следы пле­тей; потом они напе­ре­бой начи­на­ют жало­вать­ся на взят­ки, кото­ры­ми им при­хо­дит­ся поку­пать уволь­не­ние в отпуск, на скудость жало­ва­ния, на изну­ри­тель­ность работ, упо­ми­на­ют вал и рвы, заготов­ку сена, стро­и­тель­но­го леса и дров, все то, что вызы­ва­ет­ся дей­ст­ви­тель­ной необ­хо­ди­мо­стью или изыс­ки­ва­ет­ся для того, чтобы не допус­кать в лаге­ре празд­но­сти. (2) Гром­че все­го шуме­ли в рядах вете­ра­нов, кри­чав­ших, что они слу­жат по трид­ца­ти лет и боль­ше, и молив­ших облег­чить их, изне­мо­гаю­щих от уста­ло­сти, и не дать им уме­реть сре­ди тех же лише­ний, но, обес­пе­чив сред­ства­ми к суще­ст­во­ва­нию, отпу­стить на покой после столь труд­ной служ­бы. (3) Были и такие, что тре­бо­ва­ли разда­чи денег, заве­щан­ных боже­ст­вен­ным Авгу­стом; при этом они выска­зы­ва­ли Гер­ма­ни­ку наи­луч­шие поже­ла­ния и изъ­яв­ля­ли готов­ность под­дер­жать его, если он захо­чет достиг­нуть вер­хов­ной вла­сти. (4) Тут Гер­ма­ник, как бы запят­нан­ный соуча­сти­ем в пре­ступ­ле­нии, стре­ми­тель­но соско­чил с три­бу­на­ла. (5) Ему не дали уйти, пре­гра­ди­ли доро­гу, угро­жая ору­жи­ем, если он не вер­нет­ся на преж­нее место, но он, вос­клик­нув, что ско­рее умрет, чем нару­шит долг вер­но­сти, обна­жил меч, висев­ший у него на бед­ре, и, зане­ся его над сво­ей гру­дью, готов был пора­зить ее, если бы нахо­див­ши­е­ся рядом не удер­жа­ли силою его руку. (6) Одна­ко куч­ка участ­ни­ков сбо­ри­ща, тол­пив­ша­я­ся в отда­ле­нии, а так­же неко­то­рые, подо­шед­шие бли­же, при­ня­лись — труд­но пове­рить! — вся­че­ски побуж­дать его все же прон­зить себя, а воин по име­ни Калу­зидий протя­нул ему свой обна­жен­ный меч, гово­ря, что он ост­рее. (7) Эта выход­ка пока­за­лась чудо­вищ­ной и вко­нец непри­стой­ной даже тем, кто был охва­чен яро­стью и безу­ми­ем. Вос­поль­зо­вав­шись мгно­ве­ни­ем заме­ша­тель­ства, при­бли­жен­ные Цеза­ря увлек­ли его с собою в палат­ку.

36. (1) Там они при­ня­лись обсуж­дать, как спра­вить­ся с мяте­жом; к тому же ста­ло извест­но, что мятеж­ни­ки соби­ра­ют­ся послать сво­их пред­ста­ви­те­лей к Верх­не­му вой­ску, чтобы скло­нить его на свою сто­ро­ну, и что они заду­ма­ли разо­рить город уби­ев и, захва­тив добы­чу, устре­мить­ся воору­жен­ны­ми шай­ка­ми в Гал­лию, дабы раз­гра­бить и ее. (2) Поло­же­ние пред­став­ля­лось тем более угро­жаю­щим, что вра­ги зна­ли о вос­ста­нии в рим­ском вой­ске и было оче­вид­но, что они не пре­ми­нут вторг­нуть­ся, если берег Рей­на будет остав­лен рим­ля­на­ми; а дви­нуть про­тив ухо­дя­щих леги­о­нов вспо­мо­га­тель­ные вой­ска и союз­ни­ков — зна­чи­ло поло­жить нача­ло меж­до­усоб­ной войне. (3) Пагуб­на стро­гость, а снис­хо­ди­тель­ность — пре­ступ­ле­ние; усту­пить во всем вои­нам или ни в чем им не усту­пать — оди­на­ко­во опас­но для государ­ства. (4) Итак, взве­сив все эти сооб­ра­же­ния, они поре­ши­ли соста­вить пись­мо от име­ни прин­цеп­са; в нем гово­ри­лось, что отслу­жив­шие по два­дца­ти лет под­ле­жат уволь­не­нию, отслу­жив­шим по шест­на­дца­ти лет дает­ся отстав­ка с остав­ле­ни­ем в рядах век­сил­ла­ри­ев, при­чем они осво­бож­да­ют­ся от каких-либо обя­зан­но­стей, кро­ме одной — отра­жать вра­га; то, что было заве­ща­но Авгу­стом и чего они домо­га­лись, выпла­чи­ва­ет­ся в двой­ном раз­ме­ре.

37. (1) Вои­ны поня­ли, что эти уступ­ки сде­ла­ны с рас­че­том на вре­мя, и потре­бо­ва­ли немед­лен­но­го осу­щест­вле­ния обе­ща­ний. Три­бу­ны тут же про­ве­ли уволь­не­ние; что каса­ет­ся денеж­ных выдач, то их отло­жи­ли до воз­вра­ще­ния в зим­ние лаге­ри. (2) Одна­ко вои­ны пято­го и два­дцать пер­во­го леги­о­на отка­зы­ва­лись поки­нуть лагерь, пока им тут же на месте не выда­ли денег, собран­ных из того, что при­бли­жен­ны­ми Цеза­ря и им самим пред­на­зна­ча­лось для дорож­ных рас­хо­дов. (3) Пер­вый и два­дца­тый леги­о­ны легат Цеци­на отвел в город уби­ев, их поход­ный порядок был посты­ден на вид, так как денеж­ные ящи­ки, похи­щен­ные у пол­ко­во­д­ца, они вез­ли посреди знач­ков и орлов. (4) Отпра­вив­шись к Верх­не­му вой­ску, Гер­ма­ник тот­час же по при­бы­тии при­вел к при­ся­ге на вер­ность Тибе­рию вто­рой, три­на­дца­тый и шест­на­дца­тый леги­о­ны; (5) вои­ны четыр­на­дца­то­го леги­о­на про­яви­ли неко­то­рое коле­ба­ние: им были выда­ны день­ги и пре­до­став­ле­но уволь­не­ние, хоть они и не предъ­яв­ля­ли ника­ких тре­бо­ва­ний.

38. (1) В стране хав­ков нача­ли вол­но­вать­ся раз­ме­щен­ные там век­сил­ла­рии взбун­то­вав­ших­ся леги­о­нов; немед­лен­ной каз­нью двух вои­нов бес­по­ряд­ки, одна­ко, на неко­то­рое вре­мя были пре­се­че­ны. (2) При­каз о каз­ни исхо­дил от пре­фек­та лаге­ря Мания Энния, опи­рав­ше­го­ся ско­рее на необ­хо­ди­мость устра­шаю­ще­го при­ме­ра, чем на свои пра­ва. (3) Позд­нее, когда воз­му­ще­ние раз­го­ре­лось с новой силою, он бежал, но был схва­чен и, так как убе­жи­ще его не укры­ло, нашел защи­ту в отва­ге, вос­клик­нув, что они нано­сят оскорб­ле­ние не пре­фек­ту, но пол­ко­вод­цу Гер­ма­ни­ку, но импе­ра­то­ру Тибе­рию. (4) Устра­шив этим тех, кто его обсту­пил, он выхва­тил зна­мя и понес его по направ­ле­нию к Рей­ну; кри­ча, что, кто покинет ряды, тот будет чис­лить­ся дезер­ти­ром, он при­вел их назад в зим­ний лагерь, — раз­дра­жен­ных, но ни на что не осме­лив­ших­ся.

39. (1) Меж­ду тем к Гер­ма­ни­ку, воз­вра­тив­ше­му­ся туда, где нахо­дил­ся жерт­вен­ник уби­ев, при­бы­ва­ют упол­но­мо­чен­ные сена­та. (2) Там зимо­ва­ли два леги­о­на — пер­вый и два­дца­тый, а так­же вете­ра­ны, толь­ко что пере­веден­ные на поло­же­ние век­сил­ла­ри­ев. (3) Послед­них, обес­по­ко­ен­ных при­бы­ти­ем деле­га­ции и тре­во­жи­мых нечи­стою сове­стью, охва­ты­ва­ет страх, что этим послан­цам сена­та дано пове­ле­ние отнять у них добы­тое мяте­жом. (4) И так как обыч­но водит­ся нахо­дить вино­ва­то­го в бед­ст­вии, даже если само бед­ст­вие — выдум­ка, они про­ни­ка­ют­ся нена­ви­стью к гла­ве деле­га­ции, быв­ше­му кон­су­лу Муна­цию План­ку, счи­тая, что сенат­ское поста­нов­ле­ние при­ня­то по его почи­ну; позд­ней ночью вете­ра­ны при­ни­ма­ют­ся тре­бо­вать свое зна­мя, нахо­див­ше­е­ся в доме Гер­ма­ни­ка. Сбе­жав­шись к две­рям, они их выла­мы­ва­ют и, гро­зя смер­тью насиль­ст­вен­но под­ня­то­му с посте­ли Гер­ма­ни­ку, вынуж­да­ют его пере­дать зна­мя в их руки. (5) Затем, рас­сы­пав­шись по ули­цам, они стал­ки­ва­ют­ся с пред­ста­ви­те­ля­ми сена­та, кото­рые, про­слы­шав о бес­по­ряд­ках, направ­ля­лись к Гер­ма­ни­ку. (6) Наки­нув­шись на них с оскорб­ле­ни­я­ми, они соби­ра­ют­ся рас­пра­вить­ся с ними, при­чем наи­боль­шей опас­но­сти под­вер­га­ет­ся Планк, кото­ро­му его сан не поз­во­лил бежать и кото­ро­му не оста­ва­лось ниче­го ино­го, как укрыть­ся в лаге­ре пер­во­го леги­о­на. (7) Там, обняв знач­ки и орла, он, искал спа­се­ния под защи­тою этих свя­тынь, но, если бы орло­но­сец Каль­пур­ний не убе­рег его от насиль­ст­вен­ной смер­ти, слу­чи­лось бы то, что недо­пу­сти­мо даже в стане вра­га: и посла­нец рим­ско­го наро­да, нахо­дясь в рим­ском лаге­ре, окро­пил бы сво­ею кро­вью жерт­вен­ни­ки богов. (8) Нако­нец, на рас­све­те, когда ста­ло вид­но, кто пол­ко­во­дец, кто воин и что про­ис­хо­дит, Гер­ма­ник, явив­шись в лагерь, при­ка­зы­ва­ет при­ве­сти к себе План­ка и при­гла­ша­ет его рядом с собою на три­бу­нал. (9) Затем, осудив роко­вое безу­мие и ска­зав, что его поро­дил гнев не вои­нов, а богов, он разъ­яс­ня­ет, зачем при­бы­ли деле­га­ты; в крас­но­ре­чи­вых выра­же­ни­ях он скор­бит о поку­ше­нии на непри­кос­но­вен­ность послов, о тяже­лом и неза­слу­жен­ном оскорб­ле­нии, нане­сен­ном План­ку, и о позо­ре, кото­рым покрыл себя леги­он, и так как собран­ные на сход­ку вои­ны были ско­рее при­веде­ны в заме­ша­тель­ство, чем успо­ко­е­ны его речью, он отсы­ла­ет послов под охра­ной отряда вспо­мо­га­тель­ной кон­ни­цы.

40. (1) В эти тре­вож­ные дни все при­бли­жен­ные пори­ца­ли Гер­ма­ни­ка: поче­му он не отправ­ля­ет­ся к Верх­не­му вой­ску, в кото­ром нашел бы пови­но­ве­ние и помощь про­тив мятеж­ни­ков? Он совер­шил слиш­ком мно­го оши­бок, пре­до­ста­вив уволь­не­ние вете­ра­нам, выпла­тив день­ги, про­явив чрез­мер­ную снис­хо­ди­тель­ность. (2) Пусть он не доро­жит сво­ей жиз­нью, но поче­му мало­лет­не­го сына, поче­му бере­мен­ную жену дер­жит он при себе сре­ди бес­ну­ю­щих­ся и озве­рев­ших насиль­ни­ков? Пусть он хотя бы их вернет деду и государ­ству. (3) Он дол­го не мог убедить жену, кото­рая гово­ри­ла, что она внуч­ка боже­ст­вен­но­го Авгу­ста и не отсту­па­ет перед опас­но­стя­ми, но, нако­нец, со сле­за­ми, при­жав­шись к ее лону и обни­мая их обще­го сына, добил­ся ее согла­сия уда­лить­ся из лаге­ря. (4) Высту­па­ло горест­ное шест­вие жен­щин и сре­ди них бег­лян­кою жена пол­ко­во­д­ца, несу­щая на руках мало­лет­не­го сына и окру­жен­ная рыдаю­щи­ми жена­ми при­бли­жен­ных, кото­рые ухо­ди­ли вме­сте с нею, и в немень­шую скорбь были погру­же­ны остаю­щи­е­ся.

41. (1) Вид Цеза­ря не в блес­ке могу­ще­ства и как бы не в сво­ем лаге­ре, а в захва­чен­ном вра­гом горо­де, плач и сте­на­ния при­влек­ли слух и взо­ры вос­став­ших вои­нов: они покида­ют палат­ки, выхо­дят нару­жу. (2) Что за горест­ные голо­са? Что за печаль­ное зре­ли­ще? Знат­ные жен­щи­ны, но нет при них ни цен­ту­ри­о­на, ни вои­нов для охра­ны, ниче­го, подо­баю­ще­го жене пол­ко­во­д­ца, ника­ких при­бли­жен­ных; и направ­ля­ют­ся они к тре­ве­рам, пола­га­ясь на пре­дан­ность чуже­стран­цев. (3) При виде это­го в вои­нах про­сы­па­ют­ся стыд и жалость; вспо­ми­на­ют об Агрип­пе, ее отце, о ее деде Авгу­сте; ее све­кор — Друз; сама она, мать мно­гих детей, сла­вит­ся цело­муд­ри­ем; и сын у нее родил­ся в лаге­ре, вскорм­лен в палат­ках леги­о­нов, полу­чил воин­ское про­зви­ще Кали­гу­лы, пото­му что, стре­мясь при­вя­зать к нему про­стых вои­нов, его часто обу­ва­ли в сол­дат­ские сапож­ки⁷⁴. (4) Но ничто так не подей­ст­во­ва­ло на них, как рев­ность к тре­ве­рам: они удер­жи­ва­ют ее, умо­ля­ют, чтобы она вер­ну­лась, оста­лась с ними; неко­то­рые устрем­ля­ют­ся за Агрип­пи­ной, боль­шин­ство воз­вра­ти­лось к Гер­ма­ни­ку. (5) А он, все еще испол­нен­ный скор­би и гне­ва, обра­ща­ет­ся к окру­жив­шим его со сле­дую­щи­ми сло­ва­ми.

42. (1) «Жена и сын мне не доро­же отца и государ­ства, но его защи­тит соб­ст­вен­ное вели­чие, а Рим­скую дер­жа­ву — дру­гие вой­ска. (2) Супру­гу мою и детей, кото­рых я бы с готов­но­стью при­нес в жерт­ву, если б это было необ­хо­ди­мо для вашей сла­вы, я отсы­лаю теперь подаль­ше от вас, впав­ших в безу­мие, дабы эта пре­ступ­ная ярость была уто­ле­на одной моею кро­вью и убий­ство пра­вну­ка Авгу­ста, убий­ство невест­ки Тибе­рия не отяг­чи­ли вашей вины. (3) Было ли в эти дни хоть что-нибудь, на что вы не дерз­ну­ли бы посяг­нуть? Как же мне назвать это сбо­ри­ще? (4) Назо­ву ли я вои­на­ми людей, кото­рые силой ору­жия не выпус­ка­ют за лагер­ный вал сына сво­его импе­ра­то­ра? Или граж­да­на­ми — не ста­вя­щих ни во что власть сена­та? Вы попра­ли пра­ва, в кото­рых не отка­зы­ва­ют даже вра­гам, вы нару­ши­ли непри­кос­но­вен­ность послов и все то, что свя­щен­но в отно­ше­ни­ях меж­ду наро­да­ми. (5) Боже­ст­вен­ный Юлий усми­рил мятеж­ное вой­ско одним-един­ст­вен­ным сло­вом, назвав кви­ри­та­ми тех, кто пре­не­бре­гал дан­ной ему при­ся­гой⁷⁵; боже­ст­вен­ный Август сво­им появ­ле­ни­ем и взглядом при­вел в тре­пет леги­о­ны, бив­ши­е­ся при Акции⁷⁶; я не рав­няю себя с ними, но все же про­ис­хо­жу от них, и если бы испан­ские или сирий­ские вои­ны ослу­ша­лись меня, это было бы и неве­ро­ят­но, и воз­му­ти­тель­но. (6) Но ты, пер­вый леги­он, полу­чив­ший знач­ки от Тибе­рия⁷⁷, и ты, два­дца­тый его това­рищ в столь­ких сра­же­ни­ях, воз­ве­ли­чен­ный столь­ки­ми отли­чи­я­ми, уже­ли вы возда­ди­те сво­е­му пол­ко­вод­цу столь отмен­ною бла­го­дар­но­стью? (7) Уже­ли, когда изо всех про­вин­ций посту­па­ют лишь при­ят­ные вести, я буду вынуж­ден доне­сти отцу⁷⁸, что его моло­дые вои­ны, его вете­ра­ны не доволь­ст­ву­ют­ся ни уволь­не­ни­ем, ни день­га­ми, что толь­ко здесь уби­ва­ют цен­ту­ри­о­нов, изго­ня­ют три­бу­нов, дер­жат под стра­жею лега­тов, что лагерь и реки обаг­ре­ны кро­вью и я сам лишь из мило­сти вла­чу суще­ст­во­ва­ние сре­ди враж­деб­ной тол­пы?

43. (1) Зачем в пер­вый день этих сбо­рищ вы, непреду­смот­ри­тель­ные дру­зья, вырва­ли из моих рук желе­зо, кото­рым я гото­вил­ся прон­зить себе грудь?! Доб­рее и бла­го­же­ла­тель­нее был тот, кто пред­ла­гал мне свой меч. (2) Я пал бы, не ведая о столь­ких зло­де­я­ни­ях мое­го вой­ска; вы избра­ли бы себе пол­ко­во­д­ца, кото­рый хоть и оста­вил бы мою смерть без­на­ка­зан­ной, но зато отмстил бы за гибель Вара и трех леги­о­нов. (3) Да не допу­стят боги, чтобы бел­гам, хоть они и гото­вы на это, доста­лись сла­ва и честь спа­си­те­лей блес­ка рим­ско­го име­ни и поко­ри­те­лей наро­дов Гер­ма­нии. (4) Пусть душа твоя, боже­ст­вен­ный Август, взя­тая на небо, пусть твой образ, отец Друз, и память, остав­лен­ная тобою по себе, ведя за собой этих самых вои­нов, кото­рых уже охва­ты­ва­ют стыд и стрем­ле­ние к сла­ве, смо­ют это пят­но и обра­тят граж­дан­ское оже­сто­че­ние на поги­бель вра­гам. (5) И вы так­же, у кото­рых, как я вижу, уже меня­ют­ся и выра­же­ния лиц, и настро­е­ния, если вы и вправ­ду хоти­те вер­нуть деле­га­тов сена­ту, импе­ра­то­ру — пови­но­ве­ние, а мне — супру­гу и сына, уда­ли­тесь от зара­зы и разъ­еди­ни­те мятеж­ни­ков; это будет зало­гом рас­ка­я­нья, это будет дока­за­тель­ст­вом вер­но­сти».

44. (1) Те, изъ­яв­ляя покор­ность и при­зна­вая, что упре­ки Гер­ма­ни­ка спра­вед­ли­вы, при­ни­ма­ют­ся умо­лять его пока­рать винов­ных, про­стить заблуж­дав­ших­ся и пове­сти их на вра­га; пусть он воз­вра­тит супру­гу, пусть вернет леги­о­нам их питом­ца и не отда­ет его гал­лам в залож­ни­ки. (2) Он отве­тил, что воз­вра­тить Агрип­пи­ну не может ввиду при­бли­жаю­щих­ся родов и близ­кой зимы, сына вызо­вет, а что каса­ет­ся про­че­го, то пусть они рас­по­рядят­ся по сво­е­му усмот­ре­нию. (3) Совер­шен­но пре­об­ра­жен­ные, они раз­бе­га­ют­ся в раз­ные сто­ро­ны и, свя­зав вожа­ков мяте­жа, вле­кут их к лега­ту пер­во­го леги­о­на Гаю Цет­ро­нию, кото­рый над каж­дым из них в отдель­но­сти сле­дую­щим обра­зом тво­рил суд и рас­пра­ву. Собран­ные на сход­ку, сто­я­ли с меча­ми наго­ло леги­о­ны; (4) под­суди­мо­го выво­дил на помост и пока­зы­вал им три­бун; если разда­вал­ся общий крик, что он вино­вен, его стал­ки­ва­ли с помо­ста и при­кан­чи­ва­ли тут же на месте. (5) И вои­ны охот­но пре­да­ва­лись этим убий­ствам, как бы сни­мая с себя тем самым вину; да и Цезарь не пре­пят­ст­во­вал это­му; так как сам он ниче­го не при­ка­зы­вал, на одних и тех же ложи­лись и вина за жесто­кость соде­ян­но­го, и ответ­ст­вен­ность за нее. (6) Вете­ра­ны, после­до­вав­шие при­ме­ру леги­о­не­ров, вско­ре были отправ­ле­ны в Рецию под пред­ло­гом защи­ты этой про­вин­ции от угро­жав­ших ей све­бов, но в дей­ст­ви­тель­но­сти — чтобы уда­лить их из лаге­ря, все еще мрач­но­го и зло­ве­ще­го столь­ко же из-за суро­во­сти нака­за­ния, сколь­ко и вслед­ст­вие вос­по­ми­на­ния о свер­шен­ных в нем пре­ступ­ле­ни­ях. (7) Затем Гер­ма­ник про­из­вел смотр цен­ту­ри­о­нам. Каж­дый вызван­ный импе­ра­то­ром⁷⁹ назы­вал свое имя, зва­ние, место рож­де­ния, коли­че­ство лет, про­веден­ных на служ­бе, подви­ги в бит­вах и, у кого они были, бое­вые награ­ды. (8) Если три­бу­ны, если леги­он под­твер­жда­ли усер­дие и доб­ро­со­вест­ность это­го цен­ту­ри­о­на, он сохра­нял свое зва­ние; если, напро­тив, они изоб­ли­ча­ли его в жад­но­сти или жесто­ко­сти, он тут же уволь­нял­ся в отстав­ку.

45. (1) Так были ула­же­ны эти дела, но не мень­шую угро­зу состав­ля­ло упор­ство пято­го и два­дцать пер­во­го леги­о­нов, зимо­вав­ших у шести­де­ся­то­го мили­а­рия⁸⁰, в месте, нося­щем назва­ние Ста­рые лаге­ря⁸¹. (2) Они пер­вы­ми под­ня­ли воз­му­ще­ние; наи­бо­лее сви­ре­пые зло­де­я­ния были совер­ше­ны их рука­ми; воз­мездие, постиг­шее това­ри­щей по ору­жию, их нисколь­ко не устра­ши­ло, и, не про­яв­ляя рас­ка­я­ния, они все еще были воз­буж­де­ны и не жела­ли сми­рить­ся. (3) Итак, Цезарь сна­ря­жа­ет леги­о­ны, флот, союз­ни­ков, чтобы отпра­вить их вниз по Рей­ну, решив­шись начать воен­ные дей­ст­вия, если мятеж­ни­ки отка­жут­ся пови­но­вать­ся.

46. (1) А в Риме, где еще не зна­ли о том, каков был исход собы­тий в Илли­рии, но про­слы­ша­ли о мяте­же, под­ня­том гер­ман­ски­ми леги­о­на­ми, горо­жане, охва­чен­ные тре­во­гой, обви­ня­ли Тибе­рия, ибо, пока он обма­ны­вал сенат и народ, бес­силь­ных и без­оруж­ных, сво­ей при­твор­ною нере­ши­тель­но­стью, воз­му­тив­ших­ся вои­нов не мог­ли усми­рить два моло­дых чело­ве­ка, еще не рас­по­ла­гав­ших нуж­ным для это­го авто­ри­те­том. (2) Он дол­жен был само­лич­но во всем блес­ке импе­ра­тор­ско­го вели­чия отпра­вить­ся к воз­му­тив­шим­ся; они отсту­пи­ли бы, столк­нув­шись с мно­го­лет­нею опыт­но­стью и с выс­шей вла­стью каз­нить или мило­вать. (3) Поче­му Август в пре­клон­ном воз­расте мог столь­ко раз посе­тить Гер­ма­нию, а Тибе­рий во цве­те лет упор­но сидит в сена­те, пере­тол­ко­вы­вая сло­ва сена­то­ров? (4) Для пора­бо­ще­ния Рима им сде­ла­но все, что тре­бо­ва­лось; а вот сол­дат­ские умы нуж­да­ют­ся в успо­ко­и­тель­ных сред­ствах, дабы вои­ны и в мир­ное вре­мя вели себя подо­баю­щим обра­зом.

47. (1) Тибе­рий, одна­ко, к этим речам оста­вал­ся глух и был непре­кло­нен в реше­нии не покидать сто­ли­цу государ­ства и не под­вер­гать слу­чай­но­стям себя и свою дер­жа­ву. (2) Ибо его тре­во­жи­ло мно­же­ство раз­лич­ных опа­се­ний: в Гер­ма­нии — более силь­ное вой­ско, но нахо­дя­ще­е­ся в Пан­но­нии — бли­же; одно опи­ра­ет­ся на силы Гал­лии, вто­рое угро­жа­ет Ита­лии. Какое же из них посе­тить пер­вым? И не вос­ста­но­вит ли он про­тив себя тех, к кото­рым при­будет позд­нее и кото­рые сочтут себя оскорб­лен­ны­ми этим? (3) Но если в обо­их вой­сках будут нахо­дить­ся сыно­вья, его вели­чие не пре­тер­пит ника­ко­го ущер­ба, ибо чем он даль­ше и недо­ступ­нее, тем боль­шее вну­ша­ет почте­ние. (4) К тому же моло­дым людям про­сти­тель­но оста­вить неко­то­рые вопро­сы на усмот­ре­нье отца, и он смо­жет либо уми­ротво­рить, либо пода­вить силою сопро­тив­ля­ю­щих­ся Гер­ма­ни­ку или Дру­зу. А если леги­о­ны отка­жут в пови­но­ве­нии само­му импе­ра­то­ру, где тогда искать помо­щи? (5) Впро­чем, он избрал себе спут­ни­ков, точ­но вот-вот дви­нет­ся в путь, под­гото­вил обо­зы, осна­стил кораб­ли и, ссы­ла­ясь то на зиму, то на дела, обма­ны­вал неко­то­рое вре­мя людей здра­во­мыс­ля­щих, долее — про­стой народ в Риме и доль­ше все­го — про­вин­ции.

48. (1) Сна­рядив вой­ско и гото­вый обру­шить воз­мездие на вос­став­ших, Гер­ма­ник все же решил пре­до­ста­вить им вре­мя оду­мать­ся и после­до­вать недав­не­му при­ме­ру их сото­ва­ри­щей; с этой целью он отпра­вил пись­мо Цецине, изве­щая его, что высту­па­ет с круп­ны­ми сила­ми и что, если они до его при­бы­тия не рас­пра­вят­ся с гла­ва­ря­ми, он будет каз­нить их пого­лов­но. (2) Это пись­мо Цеци­на дове­ри­тель­но про­чи­тал орло­нос­цам, знач­ко­нос­цам и дру­гим наи­бо­лее бла­го­на­деж­ным в лаге­ре, доба­вив от себя уве­ща­ние, чтобы они изба­ви­ли их всех от бес­че­стья, а самих себя от неми­ну­е­мой смер­ти; ибо в мир­ное вре­мя учи­ты­ва­ют­ся смяг­чаю­щие вину обсто­я­тель­ства и заслу­ги, но, когда вспы­хи­ва­ет вой­на, гиб­нут наравне и винов­ные, и без­вин­ные. (3) Испы­тав тех, кого они сочли под­хо­дя­щи­ми, и выяс­нив, что боль­шин­ство в леги­о­нах при­вер­же­но дол­гу, они назна­ча­ют по уго­во­ру с лега­том вре­мя, когда им напасть с ору­жи­ем в руках на самых непри­ми­ри­мых и зако­ре­не­лых мятеж­ни­ков. (4) И вот по услов­лен­но­му зна­ку они вбе­га­ют в палат­ки и, набро­сив­шись на ниче­го не подо­зре­ваю­щих, при­ни­ма­ют­ся их уби­вать, при­чем никто, за исклю­че­ни­ем посвя­щен­ных, не пони­ма­ет, ни откуда нача­лась эта рез­ня, ни чем она долж­на кон­чить­ся.

49. (1) Тут не было ниче­го похо­же­го на какое бы то ни было меж­до­усоб­ное столк­но­ве­ние изо всех слу­чав­ших­ся когда-либо преж­де. (2) Не на поле боя, не из враж­деб­ных лаге­рей, но в тех же палат­ках, где днем они вме­сте ели, а по ночам вме­сте спа­ли, разде­ля­ют­ся вои­ны на два ста­на, обра­ща­ют друг про­тив дру­га ору­жие. Кри­ки, раны, кровь повсюду, но при­чи­на про­ис­хо­дя­ще­го оста­ет­ся скры­той; всем вер­шил слу­чай. (3) Были уби­ты и неко­то­рые бла­го­на­ме­рен­ные, так как мятеж­ни­ки, ура­зу­мев, нако­нец, над кем тво­рит­ся рас­пра­ва, так­же взя­лись за ору­жие. И не яви­лись сюда ни легат, ни три­бун, чтобы унять сра­жав­ших­ся: тол­пе было доз­во­ле­но пре­да­вать­ся мще­нию, пока она им не пре­сы­тит­ся. (4) Вско­ре в лагерь при­был Гер­ма­ник; обли­ва­ясь сле­за­ми, он ска­зал, что про­ис­шед­шее — не цели­тель­ное сред­ство, а бед­ст­вие, и пове­лел сжечь тру­пы уби­тых.

(5) Все еще не остыв­шие серд­ца вои­нов заго­ре­лись жгу­чим жела­ни­ем идти на вра­га, чтобы иску­пить этим свое безу­мие: души пав­ших това­ри­щей мож­но уми­ло­сти­вить не ина­че, как толь­ко полу­чив чест­ные раны в нече­сти­вую грудь. (6) Цезарь под­дер­жал охва­тив­ший вои­нов пыл и, наведя мост, пере­пра­вил на дру­гой берег⁸² две­на­дцать тысяч леги­о­не­ров, два­дцать шесть когорт союз­ни­ков и восемь отрядов кон­ни­цы, дис­ци­пли­на кото­рых во вре­мя вос­ста­ния была без­упреч­ною.

50. (1) Пока нас задер­жи­ва­ли сна­ча­ла тра­ур по слу­чаю смер­ти Авгу­ста, а затем меж­до­усо­би­ца, оби­тав­ших невда­ле­ке гер­ман­цев никто не тре­во­жил. (2) Меж­ду тем рим­ляне, дви­га­ясь с боль­шой быст­ро­той, пере­се­ка­ют Цезий­ский лес и линию погра­нич­ных укреп­ле­ний, нача­тую Тибе­ри­ем⁸³; на этой линии они рас­по­ла­га­ют­ся лаге­рем, защи­щен­ным с фрон­та и с тыла вала­ми, а с флан­гов — засе­ка­ми. (3) Отсюда они устрем­ля­ют­ся в глу­хие, порос­шие лесом горы и здесь обсуж­да­ют, избрать ли из двух воз­мож­ных путей корот­кий и хоро­шо зна­ко­мый или более труд­ный и неиз­ведан­ный и пото­му не охра­ня­е­мый непри­я­те­лем. (4) Отдав пред­по­чте­ние более длин­ной доро­ге, они идут воз­мож­но быст­рее, так как посту­па­ет сооб­ще­ние от раз­вед­чи­ков, что этой ночью гер­ман­цы справ­ля­ют празд­ник с тор­же­ст­вен­ны­ми пира­ми и игри­ща­ми. (5) Цеци­на полу­ча­ет от Гер­ма­ни­ка при­ка­за­ние дви­гать­ся впе­ре­ди с когор­та­ми налег­ке и рас­чи­щать доро­гу в лесу; сле­дом за ним на неболь­шом рас­сто­я­нии идут леги­о­ны. (6) Помо­га­ла ясная лун­ная ночь; подо­шли к селе­ни­ям мар­сов, рас­по­ло­жи­ли вокруг них засло­ны, а мар­сы безо вся­ко­го опа­се­ния про­дол­жа­ли спать или браж­ни­чать, не рас­ста­вив даже дозор­ных, — (7) до того все было у них в рас­строй­стве из-за бес­печ­но­сти и настоль­ко они не жда­ли напа­де­ния непри­я­те­ля; впро­чем, не было у них и подо­баю­ще­го в мир­ное вре­мя поряд­ка, а повсюду — лишь без­обра­зие и рас­пу­щен­ность, как это водит­ся меж­ду пья­ны­ми.

51. (1) Чтобы разо­рить воз­мож­но бо́льшую пло­щадь, Цезарь разде­лил рвав­ши­е­ся впе­ред леги­о­ны на четы­ре отряда и постро­ил их кли­нья­ми; огнем и мечом опу­сто­шил он мест­ность на пять­де­сят миль в окруж­но­сти. (2) Не было снис­хож­де­ния ни к полу, ни к воз­рас­ту; наряду со всем осталь­ным срав­ни­ва­ет­ся с зем­лею и то, что почи­та­лось эти­ми пле­ме­на­ми свя­щен­ным, и про­слав­лен­ное у них свя­ти­ли­ще боги­ни Тан­фа­ны, как они его назы­ва­ли. (3) Сре­ди вои­нов, истреб­ляв­ших полу­сон­ных, без­оруж­ных, бес­по­рядоч­но раз­бе­гав­ших­ся в раз­ные сто­ро­ны, ни один не был ранен. (4) Эта рез­ня воз­му­ти­ла брук­те­ров, тубан­тов и узи­пе­тов, и они засе­ли в леси­стых уще­льях, по кото­рым про­ле­гал обрат­ный путь вой­ска. Пол­ко­во­дец узнал об этом и, высту­пая в поход, при­гото­вил­ся к отра­же­нию непри­я­те­ля. (5) Впе­ре­ди шла часть кон­ни­цы и когор­ты вспо­мо­га­тель­ных войск, за ними пер­вый леги­он; вои­ны два­дцать пер­во­го леги­о­на при­кры­ва­ли левый фланг нахо­див­ших­ся посе­редине обо­зов, вои­ны пято­го — пра­вый, два­дца­тый леги­он обес­пе­чи­вал тыл, поза­ди него дви­га­лись осталь­ные союз­ни­ки. (6) Вра­ги, пока вой­ско не втя­ну­лось в уще­лья, оста­ва­лись в без­дей­ст­вии, но затем, слег­ка бес­по­коя голов­ные части и флан­ги, обру­ши­лись все­ми сила­ми на дви­гав­ших­ся послед­ни­ми. (7) Под напо­ром густо наседав­ших вра­гов когор­ты лег­ко­во­ору­жен­ных нача­ли было при­хо­дить в заме­ша­тель­ство, но Цезарь, под­ска­кав к вои­нам два­дца­то­го леги­о­на, стал зыч­ным голо­сом вос­кли­цать, что при­шла пора иску­пить уча­стие в мяте­же; пусть они поста­ра­ют­ся, пусть торо­пят­ся покрыть свою вину воин­ски­ми заслу­га­ми. (8) И серд­ца вои­нов рас­па­ли­лись; про­рвав бое­вые поряд­ки вра­гов стре­ми­тель­ным натис­ком, они гонят их на откры­тое место и там раз­би­ва­ют наго­ло­ву; одно­вре­мен­но пере­до­вые отряды вышли из леса и укре­пи­ли лагерь. (9) В даль­ней­шем поход про­те­кал спо­кой­но, и вои­ны, обод­рен­ные насто­я­щим и забыв о про­шлом, раз­ме­ща­ют­ся на зимов­ку.

52. (1) Эта весть доста­ви­ла Тибе­рию и радость, и заботу: он радо­вал­ся подав­ле­нию мяте­жа, но был встре­во­жен воз­рос­шей воен­ною сла­вой Гер­ма­ни­ка и тем, что разда­чею денег и досроч­ным уволь­не­ни­ем вете­ра­нов он снис­кал рас­по­ло­же­ние вои­нов. (2) Тем не менее он доло­жил сена­ту обо всем, им достиг­ну­том, мно­го­крат­но напо­ми­ная о его доб­ле­сти в таких напы­щен­ных выра­же­ни­ях, что никто не пове­рил в искрен­ность его слов. (3) Менее про­стран­но он воздал хва­лу Дру­зу и пре­се­че­нию илли­рий­ско­го мяте­жа, но выска­зал ее с боль­шей ясно­стью и в речи, вну­шав­шей дове­рие. Все уступ­ки Гер­ма­ни­ка он рас­про­стра­нил и на пан­нон­ское вой­ско.

53. (1) В том же году скон­ча­лась Юлия, неко­гда из-за рас­пут­но­го поведе­ния зато­чен­ная сво­им отцом Авгу­стом на ост­ро­ве Пан­да­те­рии, а затем в горо­де тех регий­цев, кото­рые оби­та­ют у Сици­лий­ско­го про­ли­ва⁸⁴. (2) При жиз­ни Гая и Луция Цеза­рей она была заму­жем за Тибе­ри­ем, но пре­не­бре­га­ла им как нерав­ным по про­ис­хож­де­нию; это и было глав­ней­шей при­чи­ной его уда­ле­ния на Родос. (3) Теперь, достиг­нув вла­сти, он извел ее — ссыль­ную, обес­слав­лен­ную и после убий­ства Агрип­пы Посту­ма поте­ряв­шую послед­ние надеж­ды — лише­ни­я­ми и голо­дом, рас­счи­ты­вая, что ее умерщ­вле­ние оста­нет­ся неза­ме­чен­ным вслед­ст­вие про­дол­жи­тель­но­сти ссыл­ки⁸⁵. (4) По сход­ным побуж­де­ни­ям он рас­пра­вил­ся и с Сем­п­ро­ни­ем Грак­хом, кото­рый, знат­ный, наде­лен­ный живым умом и зло­языч­ный, соблаз­нил ту же Юлию, состо­яв­шую в бра­ке с Мар­ком Агрип­пой. (5) Но его любо­стра­стие не успо­ко­и­лось и тогда, когда она была выда­на замуж за Тибе­рия. Упор­ный любов­ник раз­жи­гал в ней свое­нра­вие и нена­висть к мужу; и счи­та­ли, что пись­мо с напад­ка­ми на Тибе­рия, кото­рое Юлия напи­са­ла сво­е­му отцу Авгу­сту, было сочи­не­но Грак­хом. (6) И вот, сослан­ный на Кер­ки­ну, ост­ров Афри­кан­ско­го моря, он про­жил в изгна­нии четыр­на­дцать лет. (7) Вои­ны, послан­ные туда, чтобы его умерт­вить, нашли его на выда­вав­шем­ся в море мысе не ожи­даю­щим для себя ниче­го хоро­ше­го. (8) По их при­бы­тии он обра­тил­ся к ним с прось­бою немно­го повре­ме­нить, чтобы он мог напи­сать пись­мо с послед­ни­ми рас­по­ря­же­ни­я­ми сво­ей жене Алли­а­рии. После это­го он под­ста­вил шею убий­цам; сво­ей муже­ст­вен­ной смер­тью он пока­зал себя более достой­ным име­ни Сем­п­ро­ни­ев, чем при жиз­ни. (9) Неко­то­рые пере­да­ют, что вои­ны были посла­ны к нему не из Рима, а Луци­ем Аспре­на­том, про­кон­су­лом Афри­ки, по при­ка­за­нию Тибе­рия, кото­рый тщет­но рас­счи­ты­вал, что ответ­ст­вен­ность за это убий­ство мол­ва воз­ло­жит на Аспре­на­та.

54. (1) В том же году учреж­да­ет­ся жре­че­ская кол­ле­гия авгу­ста­лов⁸⁶, подоб­но тому как неко­гда Титом Тати­ем была осно­ва­на для под­дер­жа­ния свя­щен­но­дей­ст­вий саби­нян кол­ле­гия тити­ев⁸⁷, и вво­дят­ся новые рели­ги­оз­ные празд­не­ства. (2) Ее чле­на­ми были по жре­бию избра­ны наи­бо­лее вид­ные граж­дане в коли­че­стве два­дца­ти одно­го, не счи­тая Тибе­рия, Дру­за, Клав­дия и Гер­ма­ни­ка. (3) Впер­вые устро­ен­ные тогда авгу­ста­ла­ми пуб­лич­ные зре­ли­ща были омра­че­ны бес­по­ряд­ка­ми, вызван­ны­ми сорев­но­ва­ни­ем мимов. Август снис­хо­дил к этой заба­ве из ува­же­ния к Меце­на­ту, страст­но любив­ше­му Бафил­ла, да и сам он не чуж­дал­ся раз­вле­че­ний подоб­но­го рода, счи­тая граж­дан­ской заслу­гой разде­лять с тол­пой ее удо­воль­ст­вия. (4) Взгляды Тибе­рия были ины­ми, но он еще не решал­ся навя­зы­вать более суро­вые нра­вы наро­ду, на про­тя­же­нии столь­ких лет при­вык­ше­му к мяг­ко­му управ­ле­нию.

55. (1) В кон­суль­ство Дру­за Цеза­ря и Гая Нор­ба­на Гер­ма­ни­ку назна­ча­ет­ся три­умф, несмот­ря на то что вой­на еще не закон­чи­лась. Хотя он дея­тель­но гото­вил­ся к тому, чтобы раз­вер­нуть ее с наступ­ле­ни­ем лета, он высту­пил рань­ше и в нача­ле вес­ны вне­зап­ным набе­гом устре­мил­ся на хат­тов. (2) Дело в том, что появи­лась надеж­да на разде­ле­ние вра­гов на два ста­на — при­вер­жен­цев Арми­ния и Сеге­ста, из кото­рых один был при­ме­ча­те­лен сво­им ковар­ст­вом по отно­ше­нию к нам, дру­гой — вер­но­стью. (3) Арми­ний — воз­му­ти­тель Гер­ма­нии; а Сегест неод­но­крат­но изве­щал нас о том, что идет под­готов­ка к вос­ста­нию⁸⁸, и в послед­ний раз он гово­рил об этом на пир­ше­стве, после кото­ро­го гер­ман­цы взя­лись за ору­жие; боль­ше того, он сове­то­вал Вару, чтобы тот бро­сил в око­вы его само­го, Арми­ния, и дру­гих вид­ных вождей; про­стой народ ни на что не осме­лит­ся, если будут изъ­яты его пред­во­ди­те­ли; а вме­сте с тем будет вре­мя разо­брать, на чьей сто­роне вина и кто ни в чем не пови­нен. (4) Но Вар пал по воле судь­бы и слом­лен­ный силой Арми­ния. Сегест, хоть и был вовле­чен в вой­ну общим дви­же­ни­ем пле­ме­ни, все же оста­вал­ся в раз­ла­де с Арми­ни­ем; к тому же меж­ду ними уси­ли­лась лич­ная враж­да, так как Арми­ний похи­тил у него дочь, обе­щан­ную дру­го­му; (5) зять был нена­ви­стен тестю, и то, что у живу­щих в согла­сии скреп­ля­ет узы люб­ви, у них, испол­нен­ных непри­яз­ни друг к дру­гу, воз­буж­да­ло вза­им­ное озлоб­ле­ние.

56. (1) Итак, Гер­ма­ник отда­ет под нача­ло Цецине четы­ре леги­о­на, пять тысяч вои­нов из вспо­мо­га­тель­ных войск и наспех собран­ные отряды гер­ман­цев, оби­тав­ших по эту сто­ро­ну Рей­на; сам он ведет на вра­га столь­ко же леги­о­нов и двой­ное чис­ло союз­ни­ков. Постро­ив кре­пост­цу на раз­ва­ли­нах обо­ро­ни­тель­ных соору­же­ний, воз­веден­ных его отцом на горе Тавне, он устрем­ля­ет­ся уско­рен­ным похо­дом на хат­тов, оста­вив Луция Апро­ния для про­клад­ки дорог и построй­ки мостов. (2) Ибо, дви­га­ясь бла­го­да­ря сухо­сти поч­вы и низ­ко­му уров­ню вод (что быва­ет в этих кра­ях очень ред­ко) быст­ро и бес­пре­пят­ст­вен­но, он опа­сал­ся дождей и подъ­ема рек на обрат­ном пути. (3) К хат­там он подо­шел настоль­ко вне­зап­но, что все, кто из-за воз­рас­та или пола не мог спа­стись бег­ст­вом, были либо захва­че­ны в плен, либо пере­би­ты на месте. (4) Муж­чи­ны зре­ло­го воз­рас­та, пере­пра­вив­шись вплавь через реку Адра­ну, меша­ли рим­ля­нам при­сту­пить к наведе­нию моста. (5) Ото­гнан­ные затем мета­тель­ны­ми сна­ряда­ми и стре­ла­ми луч­ни­ков и тщет­но попы­тав­шись начать пере­го­во­ры о мире, неко­то­рые из них пере­бе­жа­ли к Гер­ма­ни­ку, а осталь­ные, поки­нув свои посе­ле­ния и дерев­ни, рас­се­и­ва­ют­ся в лесах. (6) Пре­дав огню Мат­тий (глав­ный город это­го пле­ме­ни) и опу­сто­шив откры­тую мест­ность, Цезарь повер­нул к Рей­ну; вра­ги не осме­ли­лись тре­во­жить тыл отхо­дя­щих, что у них было в обык­но­ве­нии, когда они отсту­па­ли боль­ше из хит­ро­сти, чем из стра­ха. (7) У херус­ков было наме­ре­ние ока­зать помощь хат­там, но их устра­шил Цеци­на, то здесь, то там появ­ляв­ший­ся с вой­ском; и мар­сов, отва­жив­ших­ся напасть на него, он обуздал удач­но про­веден­ною бит­вой.

57. (1) Немно­го спу­стя при­бы­ли послы от Сеге­ста с прось­бой о помо­щи про­тив наси­лия сопле­мен­ни­ков, кото­рые его оса­жда­ли; Арми­ний был вли­я­тель­нее, так как наста­и­вал на войне; ведь у вар­ва­ров в ком боль­ше дер­зо­сти, тот и поль­зу­ет­ся бо́льшим дове­ри­ем и, когда под­ни­ма­ет­ся народ­ное дви­же­ние, берет верх над все­ми дру­ги­ми. (2) Вме­сте с посла­ми Сегест напра­вил и сво­его сына по име­ни Сеги­мунд; но тот мед­лил, зная за собою вину перед нами. Ибо назна­чен­ный жре­цом при свя­ти­ли­ще уби­ев⁸⁹ в том же году, когда вос­ста­ла Гер­ма­ния, он, сорвав с себя жре­че­ские повяз­ки, пере­бе­жал в лагерь вос­став­ших. (3) Все же, поло­жив­шись на милость рим­лян, он доста­вил пись­мо отца и, при­ня­тый бла­го­склон­но, был пере­прав­лен с охра­ной на галль­ский берег. (4) Гер­ма­ник решил, что ради это­го дела сто­ит повер­нуть вой­ско; про­изо­шел бой с дер­жав­ши­ми в оса­де Сеге­ста, и он был выз­во­лен с боль­шим чис­лом роди­чей и кли­ен­тов. (5) Здесь были и знат­ные жен­щи­ны, и сре­ди них жена Арми­ния, она же — дочь Сеге­ста, более при­вер­жен­ная устрем­ле­ни­ям мужа, чем отца, и не уни­зив­шая себя до слез или моль­бы, со скре­щен­ны­ми на груди рука­ми и гла­за­ми, опу­щен­ны­ми к сво­е­му отя­го­щен­но­му бре­ме­нем чре­ву. (6) Тут же нес­ли доспе­хи, захва­чен­ные при пора­же­нии Вара и в каче­стве воен­ной добы­чи роздан­ные мно­гим из тех, кто теперь пере­дал­ся рим­ля­нам; вме­сте со все­ми был тут и Сегест, выде­ляв­ший­ся ростом и осан­кою и спо­кой­ный от созна­ния, что все­гда без­упреч­но соблюдал союз с нами.

58. (1) Он ска­зал сле­дую­щее: «Сего­дня я не впер­вые при­но­шу дока­за­тель­ства моей вер­но­сти и пре­дан­но­сти наро­ду рим­ско­му; (2) с той поры как боже­ст­вен­ный Август даро­вал мне пра­ва граж­дан­ства, я изби­рал себе дру­зей и вра­гов, помыш­ляя толь­ко о вашем бла­ге, и не из нена­ви­сти к род­ной стране (ведь пре­да­те­ли омер­зи­тель­ны даже тем, кому они отда­ют пред­по­чте­ние), а пото­му, что счи­тал одно и то же полез­ным для рим­лян и гер­ман­цев и мир мне был доро­же вой­ны. (3) Итак, похи­ти­те­ля моей доче­ри и нару­ши­те­ля дого­во­ра, заклю­чен­но­го с вами, я обви­нил пред Варом, кото­рый тогда началь­ст­во­вал вашим вой­ском. (4) Встре­тив рав­но­ду­шие со сто­ро­ны пол­ко­во­д­ца и не нахо­дя доста­точ­ной защи­ты в пра­во­судии, я про­сил бро­сить в око­вы меня само­го, Арми­ния и осталь­ных заго­вор­щи­ков: свиде­тель­ни­ца — та ночь, — о если б она была для меня послед­нею! Все слу­чив­ше­е­ся в даль­ней­шем поз­во­ли­тель­нее опла­ки­вать, чем оправ­ды­вать; (5) и Арми­ний был зако­ван мною в цепи, и я сам пре­тер­пел их от его при­вер­жен­цев. (6) И когда яви­лась воз­мож­ность обра­тить­ся к тебе, я пред­по­чел ста­рое ново­му и покой — вол­не­ни­ям, и не ради награ­ды, но чтобы снять с себя подо­зре­ние в веро­лом­стве и стать полез­ным гер­ман­ско­му наро­ду посред­ни­ком, если он пред­по­чтет рас­ка­я­ние гибе­ли. (7) Про­шу снис­хо­ди­тель­но отне­стись к юно­ше­ским заблуж­де­ни­ям сына; о доче­ри ска­жу откро­вен­но, что она при­бы­ла не по сво­ей воле: тебе дано рас­судить, что пере­ве­ши­ва­ет: то ли, что она зача­ла от Арми­ния или что порож­де­на мною». (8) Цезарь в мило­сти­вом отве­те обе­ща­ет его детям и роди­чам без­на­ка­зан­ность, а ему само­му — пре­бы­ва­ние в преж­ней про­вин­ции. (9) После это­го он отвел назад вой­ско и по вне­сен­но­му Тибе­ри­ем пред­ло­же­нию полу­чил титул импе­ра­то­ра. Жена Арми­ния роди­ла ребен­ка муж­ско­го пола, кото­рый был вос­пи­тан в Равен­не; о том, как над маль­чи­ком насме­я­лась судь­ба, я рас­ска­жу в сво­ем месте⁹⁰.

59. (1) Слух о том, что Сегест пере­дал­ся рим­ля­нам и ему ока­зан бла­го­склон­ный при­ем, вос­при­ни­ма­ет­ся одни­ми с надеж­дой, дру­ги­ми — с горе­чью, смот­ря по тому, были ли они про­тив вой­ны или стре­ми­лись к ней. (2) Похи­ще­ние жены и то, что ее буду­щее дитя обре­че­но раб­ству, при­во­ди­ли Арми­ния, гнев­ли­во­го и от при­ро­ды, в без­удерж­ную ярость, и он носил­ся сре­ди херус­ков, тре­буя, чтобы они под­ня­ли ору­жие на Сеге­ста, ору­жие на Цеза­ря. (3) Не воз­дер­жи­вал­ся он и от поно­ше­ний: пре­вос­ход­ный отец, выдаю­щий­ся пол­ко­во­дец, храб­рое вой­ско, столь­ко рук, кото­ры­ми уве­зе­на одна жен­щи­на! (4) Перед ним полег­ли три леги­о­на и столь­ко же лега­тов⁹¹; он ведет вой­ну не пре­да­тель­ски и не про­тив бере­мен­ных жен­щин, но откры­то и про­тив воору­жен­ных вра­гов. (5) В свя­щен­ных рощах гер­ман­цев еще мож­но видеть знач­ки рим­ско­го вой­ска, кото­рые он там раз­ве­сил в дар оте­че­ст­вен­ным богам. (6) Пусть Сегест живет на поко­рен­ном бере­гу⁹², пусть его сын сно­ва станет жре­цом у алта­ря смерт­но­му⁹³, — гер­ман­цы вовек не про­стят, что меж­ду Аль­би­сом и Рей­ном им при­шлось увидеть роз­ги, и секи­ры, и тогу⁹⁴. (7) Дру­гие наро­ды, не зна­ко­мые с рим­ским вла­ды­че­ст­вом, не испы­та­ли каз­ней, не зна­ют пода­тей. Гер­ман­цы же изба­ви­лись от все­го это­го, и с пусты­ми рука­ми ушел от них этот при­чис­лен­ный к богам Август, этот его избран­ник Тибе­рий; так неуже­ли они ста­нут боять­ся неопыт­но­го юнца⁹⁵ и мятеж­но­го вой­ска? (8) Если они пред­по­чи­та­ют роди­ну, пред­ков и ста­ри­ну гос­по­дам над собою и новым коло­ни­ям⁹⁶, пусть луч­ше пой­дут за Арми­ни­ем, кото­рый ведет их к сво­бо­де и сла­ве, чем за Сеге­стом, веду­щим к постыд­но­му раб­ству.

60. (1) Эти речи под­ня­ли не толь­ко херус­ков, но и сосед­ние пле­ме­на; при­мкнул к Арми­нию и его дядя со сто­ро­ны отца Инг­вио­мер, издав­на поль­зо­вав­ший­ся у рим­лян боль­шим ува­же­ни­ем, и это еще боль­ше оза­бо­ти­ло Цеза­ря. (2) Чтобы не встре­тить­ся с объ­еди­нен­ны­ми сила­ми непри­я­те­ля, он посы­ла­ет Цеци­ну с соро­ка когор­та­ми рим­лян прой­ти через зем­ли брук­те­ров к реке Ами­зии и отвлечь вра­га, а кон­ни­цу ведет в область фри­зов пре­фект Педон. (3) Сам Цезарь пере­во­зит на кораб­лях по озе­рам четы­ре леги­о­на; пехота, кон­ни­ца и кораб­ли одно­вре­мен­но при­бы­ли к назван­ной реке. Наши­ми союз­ни­ка­ми в этой войне ста­ли и хав­ки, пред­ло­жив­шие выста­вить вспо­мо­га­тель­ные отряды. (4) Брук­те­ров, под­жег­ших свои селе­ния, рас­се­ял Луций Стер­ти­ний, послан­ный Гер­ма­ни­ком с отрядом лег­ко­во­ору­жен­ных; истреб­ляя непри­я­те­ля, он сре­ди добы­чи обна­ру­жи­ва­ет орла девят­на­дца­то­го леги­о­на, захва­чен­но­го вра­га­ми при пора­же­нии Вара. (5) Затем вой­ско про­сле­до­ва­ло до наи­бо­лее отда­лен­ных гра­ниц брук­те­ров и опу­сто­ши­ло зем­ли меж­ду река­ми Ами­зи­ей и Лупи­ей, непо­да­ле­ку от Тев­то­бург­ско­го леса, в кото­ром, как гово­ри­ли, все еще лежа­ли непо­гре­бен­ны­ми остан­ки Вара и его леги­о­нов.

61. (1) Тогда Цеза­ря охва­ты­ва­ет жела­ние отдать послед­ний долг вои­нам и пол­ко­вод­цу; и все нахо­див­ше­е­ся с ним вой­ско было взвол­но­ва­но скор­бью о род­ст­вен­ни­ках и близ­ких и мыс­ля­ми о пре­врат­но­стях войн и судь­бе чело­ве­че­ской. (2) Выслав впе­ред Цеци­ну, чтобы обсле­до­вать чащи гор­ных лесов, наве­сти мосты и про­ло­жить гати через тря­си­ны и забо­ло­чен­ные луга, они всту­па­ют в уны­лую мест­ность, угне­тав­шую и сво­им видом, и печаль­ны­ми вос­по­ми­на­ни­я­ми. (3) Пер­вый лагерь Вара боль­ши­ми раз­ме­ра­ми и вели­чи­ной глав­ной пло­ща­ди⁹⁷ свиде­тель­ст­во­вал о том, что его стро­и­ли три леги­о­на; далее полу­раз­ру­шен­ный вал и непол­ной глу­би­ны ров ука­зы­ва­ли на то, что тут обо­ро­ня­лись уже остат­ки раз­би­тых леги­о­нов: посреди поля беле­лись ске­ле­ты, где оди­но­кие, где нава­лен­ные груда­ми, смот­ря по тому, бежа­ли ли вои­ны или ока­зы­ва­ли сопро­тив­ле­ние. (4) Были здесь и облом­ки ору­жия, и кон­ские кости, и чело­ве­че­ские чере­па, при­гвож­ден­ные к дре­вес­ным ство­лам. (5) В ближ­них лесах обна­ру­жи­лись жерт­вен­ни­ки, у кото­рых вар­ва­ры при­нес­ли в жерт­ву три­бу­нов и цен­ту­ри­о­нов пер­вых цен­ту­рий⁹⁸. (6) И пере­жив­шие этот раз­гром, уцелев в бою или избе­жав пле­на, рас­ска­зы­ва­ли, что тут погиб­ли лега­ты, а там попа­ли в руки вра­гов орлы; где имен­но Вару была нане­се­на пер­вая рана, а где он нашел смерть от сво­ей зло­счаст­ной руки и обру­шен­но­го ею уда­ра; с како­го воз­вы­ше­ния про­из­нес речь Арми­ний, сколь­ко висе­лиц для рас­пра­вы с плен­ны­ми и сколь­ко ям было для них при­готов­ле­но, и как, в сво­ем высо­ко­ме­рии, изде­вал­ся он над знач­ка­ми и орла­ми рим­ско­го вой­ска.

62. (1) Итак, при­сут­ст­во­вав­шее здесь вой­ско на шестой год после пора­же­ния Вара пре­да­ло погре­бе­нию остан­ки трех леги­о­нов, и хотя никто не мог рас­по­знать, при­кры­ва­ет ли он зем­лей кости чужих или сво­их, их всех хоро­ни­ли как близ­ких, как кров­ных род­ст­вен­ни­ков, с воз­рос­шей нена­ви­стью к вра­гам, про­ник­ну­тые и печа­лью, и гне­вом. (2) В осно­ва­ние насы­пан­но­го затем над их моги­лой хол­ма первую дер­ни­ну поло­жил Цезарь, при­но­ся усоп­шим дань при­зна­тель­но­сти и ува­же­ния и разде­ляя со все­ми скорбь. (3) Это не встре­ти­ло одоб­ре­ния у Тибе­рия, то ли пото­му, что все поступ­ки Гер­ма­ни­ка он все­гда истол­ко­вы­вал в худ­шую сто­ро­ну, то ли пото­му, что, по его мне­нию, вид уби­тых и остав­ших­ся непо­гре­бен­ны­ми дол­жен был осла­бить бое­вой дух вой­ска и воз­будить в нем страх перед вра­гом; к тому же пол­ко­вод­цу, обле­чен­но­му саном авгу­ра и отправ­ля­ю­ще­му древ­ней­шие свя­щен­но­дей­ст­вия, не подо­ба­ло зани­мать­ся погре­бе­ни­ем мерт­вых⁹⁹.

63. (1) Гер­ма­ник, сле­дуя за Арми­ни­ем, отсту­пав­шим в непро­хо­ди­мые дебри, при пер­вой пред­ста­вив­шей­ся воз­мож­но­сти при­ка­зы­ва­ет кон­ни­це захва­тить стре­ми­тель­ным натис­ком поле, на кото­ром рас­по­ло­жи­лись вра­ги. (2) Арми­ний, повелев сво­им сомкнуть­ся как мож­но тес­нее и напра­вить­ся к лесу, вне­зап­но пово­ра­чи­ва­ет назад, а затем спря­тан­но­му им в леси­стом уще­лье отряду пода­ет знак устре­мить­ся на рим­лян. (3) Све­жи­ми сила­ми непри­я­те­ля наша кон­ни­ца была при­веде­на в заме­ша­тель­ство, а послан­ные ей на под­мо­гу вспо­мо­га­тель­ные когор­ты, смя­тые тол­пой бег­ле­цов, усу­гу­би­ли смя­те­ние; и они были бы загна­ны в топь, хоро­шо извест­ную одоле­ваю­щим и гибель­ную для ниче­го не знав­ших о ней, если бы Цезарь не подо­спел с леги­о­на­ми и не постро­ил их в бое­вые поряд­ки; (4) это испу­га­ло вра­гов и все­ли­ло уве­рен­ность в наших: про­тив­ни­ки разо­шлись без пере­ве­са на чьей-нибудь сто­роне. (5) Затем, сно­ва при­ведя вой­ско к Ами­зии, Цезарь пере­прав­ля­ет леги­о­ны на кораб­лях, точ­но так же, как их доста­вил; части кон­ни­цы было при­ка­за­но сле­до­вать вдоль бере­га Оке­а­на до Рей­на; Цецине, кото­рый вел свой ста­рый отряд, было дано ука­за­ние мино­вать как мож­но ско­рее, несмот­ря на то что он воз­вра­щал­ся уже извест­ным путем, длин­ные гати. (6) Это узкая тро­па сре­ди рас­сти­лав­ших­ся на боль­шом про­стран­стве болот, кото­рая была когда-то про­ло­же­на Луци­ем Доми­ци­ем; вдоль нее все было или­стым, вяз­ким от густой гря­зи и нена­деж­ным из-за обиль­ных ручьев. Вокруг — леса, поды­мав­ши­е­ся на поло­гих скло­нах и заня­тые Арми­ни­ем, кото­рый, дви­га­ясь крат­чай­шей доро­гой и с пре­дель­ной поспеш­но­стью, опе­ре­дил наших обре­ме­нен­ных покла­жей и ору­жи­ем вои­нов. (7) Цеци­на, будучи неуве­рен, смо­жет ли он одно­вре­мен­но чинить обвет­шав­шие гати и отра­жать непри­я­те­ля, решил рас­по­ло­жить­ся лаге­рем тут же на месте, чтобы одни при­ня­лись за работу, а дру­гие всту­пи­ли в бой.

64. (1) Вар­ва­ры, ста­ра­ясь про­рвать выстав­лен­ные засло­ны и ринуть­ся на веду­щих работы, зате­ва­ют стыч­ки, обхо­дят, насту­па­ют с раз­ных сто­рон; сме­ши­ва­ют­ся кри­ки работаю­щих и сра­жаю­щих­ся. (2) Все было небла­го­при­ят­но для рим­лян: топ­кая поч­ва, заса­сы­вав­шая оста­но­вив­ших­ся и скольз­кая для пытав­ших­ся дви­гать­ся, тела, стес­нен­ные пан­ци­ря­ми; и вои­ны, увя­зав­шие в жид­кой гря­зи, не мог­ли как сле­ду­ет метать дро­ти­ки. (3) Херус­ки, напро­тив, при­вык­ли сра­жать­ся в болотах, отли­ча­лись боль­шим ростом и сво­и­ми огром­ны­ми копья­ми мог­ли разить с очень дале­ко­го рас­сто­я­ния. (4) Толь­ко ночь изба­ви­ла от раз­гро­ма дрог­нув­шие уже леги­о­ны. (5) Но гер­ман­цы, вооду­шев­лен­ные успе­хом, и тут не дали себе отды­ха, и всю воду, рож­дав­шу­ю­ся на окрест­ных воз­вы­шен­но­стях, отве­ли в низи­ну; она зали­ла ее и смы­ла то, что уже было сде­ла­но, удво­ив работу вои­нам. (6) Соро­ко­вой год слу­жил в рядах вой­ска Цеци­на и как под­чи­нен­ный, и как началь­ник; повидав и хоро­шее и пло­хое, он был бла­го­да­ря это­му неустра­шим. (7) Обду­мав, как могут в даль­ней­шем обер­нуть­ся дела, он не нашел луч­ше­го выхо­да, как удер­жи­вать в лесах непри­я­те­ля, пока не про­дви­нут­ся впе­ред ране­ные и весь гро­мозд­кий обоз; ибо меж­ду гор­ною цепью и болота­ми рас­сти­ла­лась рав­ни­на, на кото­рой мож­но было обо­ро­нять­ся, постро­ив вой­ско неглу­бо­ки­ми бое­вы­ми поряд­ка­ми. (8) Итак, назна­ча­ют­ся леги­о­ны: пятый на пра­вый фланг, два­дцать пер­вый — на левый, пер­вый — чтобы вести за собой осталь­ных, два­дца­тый — отра­жать пре­сле­дую­ще­го вра­га.

65. (1) Ночь и в том, и в дру­гом лаге­ре про­шла неспо­кой­но: вар­ва­ры празд­нич­ным пир­ше­ст­вом, радост­ным пени­ем или гроз­ны­ми кли­ка­ми огла­ша­ли раз­бро­сан­ные вни­зу доли­ны и отве­чав­шие эхом уще­лья, а у рим­лян — туск­лые огни, заглу­шен­ные голо­са, вои­ны, здесь и там при­кор­нув­шие воз­ле вала или бро­див­шие меж­ду пала­ток, ско­рее бес­сон­ные, неже­ли бди­тель­ные. (2) И вое­на­чаль­ни­ка устра­шил тре­вож­ный сон, ибо он видел и слы­шал Квин­ти­лия Вара, под­няв­ше­го­ся из болот­ной пучи­ны и зали­то­го кро­вью и как бы его при­зы­вав­ше­го, но не после­до­вал за ним и оттолк­нул его протя­ну­тую руку. (3) На рас­све­те леги­о­ны, послан­ные на флан­ги, поки­ну­ли отведен­ные им участ­ки, то ли из стра­ха, то ли из свое­во­лия, и поспеш­но рас­по­ло­жи­лись на поле за забо­ло­чен­ною низи­ной. (4) Арми­ний, одна­ко, напал не сра­зу, хотя и мог это сде­лать, не встре­тив сопро­тив­ле­ния; и лишь когда обо­зы увяз­ли в гря­зи и рыт­ви­нах, при­шли в смя­те­ние нахо­див­ши­е­ся воз­ле них вои­ны, был нару­шен порядок дви­же­ния, все сби­лось в кучу, и, как это быва­ет в подоб­ных обсто­я­тель­ствах, каж­дый думал более все­го о себе, и уши ста­ли пло­хо вос­при­ни­мать при­ка­за­ния, лишь тогда он велит гер­ман­цам бро­сить­ся в бой, вос­клик­нув: «Вот он Вар и вто­рич­но ско­ван­ные той же судь­бой леги­о­ны!». (5) И он тот­час же с отбор­ны­ми вои­на­ми вре­за­ет­ся в ряды рим­ско­го вой­ска, пора­жая по пре­иму­ще­ству лоша­дей. (6) Те, сколь­зя в сво­ей кро­ви и в болот­ной топи, стря­хи­ва­ют с себя всад­ни­ков, опро­киды­ва­ют встреч­ных, топ­чут упав­ших. (7) Осо­бен­ное смя­те­ние воз­ник­ло вокруг орлов: не было воз­мож­но­сти ни нести их под гра­дом копий и стрел, ни воткнуть в топ­кую поч­ву. (8) Цеци­ну, пытав­ше­го­ся наве­сти порядок в рядах, сбро­сил под­ко­лотый сни­зу конь, и он был бы окру­жен непри­я­те­лем, если б к нему не при­шли на выруч­ку вои­ны пер­во­го леги­о­на. (9) Нашим помог­ла жад­ность вра­га, ради гра­бе­жа добы­чи пре­кра­тив­ше­го бит­ву, и под вечер леги­о­ны выбра­лись нако­нец на ров­ное место и на твер­дую поч­ву. (10) Но и здесь их бед­ст­ви­ям еще не при­шел конец. Нуж­но было насы­пать вал и тас­кать для него зем­лю, но мно­гое из того, на чем ее носят и чем выре­за­ют дерн, было поте­ря­но; мани­пу­лы не име­ли пала­ток, нечем было пере­вя­зы­вать ране­ных; деля меж­ду собою забрыз­ган­ные гря­зью и кро­вью при­па­сы, вои­ны горест­но сето­ва­ли на надви­гав­шу­ю­ся гро­бо­вую тьму и на то, что для столь­ких тысяч людей при­шел послед­ний день.

66. (1) Слу­чи­лось, что сорвав­ша­я­ся с при­вя­зи лошадь, испу­гав­шись како­го-то кри­ка, бро­си­лась бежать и сби­ла с ног несколь­ких ока­зав­ших­ся на ее пути вои­нов. (2) Из-за это­го сре­ди рим­лян, решив­ших, что в лагерь вторг­лись гер­ман­цы, воз­ник­ло такое смя­те­ние, что все устре­ми­лись к воротам, и осо­бен­но к зад­ним, так как, нахо­дясь с про­ти­во­по­лож­ной от вра­га сто­ро­ны, они сули­ли спа­сав­шим­ся бо́льшую без­опас­ность. (3) Цеци­на, уста­но­вив, что обу­яв­ший их ужас порож­ден лож­ной тре­во­гой, тщет­но пытал­ся, при­ка­зы­вая, про­ся и даже хва­тая за руки, оста­но­вить или задер­жать вои­нов и нако­нец лег в самом про­хо­де ворот, пре­гра­див таким обра­зом доро­гу бегу­щим, кото­рые посо­ве­сти­лись прой­ти по телу лега­та; к тому же цен­ту­ри­о­нам и три­бу­нам уда­лось разъ­яс­нить тол­пе, что ее страх ложен.

67. (1) Затем, собрав всех на глав­ной лагер­ной пло­ща­ди, он при­звал их к мол­ча­нию и разъ­яс­нил, чего тре­бу­ют сло­жив­ши­е­ся обсто­я­тель­ства. Един­ст­вен­ное спа­се­ние в ору­жии, но при­ме­нить его нуж­но обду­ман­но и оста­вать­ся внут­ри укреп­лен­но­го лаге­ря, пока непри­я­тель, рас­счи­ты­вая захва­тить его при­сту­пом, не подой­дет вплот­ную к нему; а тогда необ­хо­ди­мо со всех сто­рон обру­шить­ся на вра­га; бла­го­да­ря этой вылаз­ке они смо­гут достиг­нуть Рей­на. (2) Если они пред­по­чтут бежать, их ожи­да­ют еще более глу­хие леса, еще более глу­бо­кие топи, сви­ре­пый и бес­по­щад­ный враг; если одер­жат победу — почет и сла­ва. (3) Он напо­ми­на­ет им и о том, что каж­до­му из них доро­го на родине, и об их воин­ской чести; о труд­но­стях их поло­же­ния он умол­чал. (4) После это­го он разда­ет коней, начав со сво­их и не делая исклю­че­ния ни для лега­тов, ни для три­бу­нов, наи­бо­лее доб­лест­ным вои­нам, чтобы они пер­вы­ми рину­лись на вра­га, увле­кая за собой пехо­тин­цев.

68. (1) Не менее бес­по­кой­но было и у гер­ман­цев, воз­буж­ден­ных надеж­да­ми, нетер­пе­ни­ем и раз­но­гла­си­ем меж­ду вождя­ми: Арми­ний сове­то­вал не пре­пят­ст­во­вать рим­ля­нам вый­ти из лаге­ря и затем сно­ва загнать их в болота и непро­хо­ди­мые топи, тогда как Инг­вио­мер скло­нял к более реши­тель­ным и желан­ным для вар­ва­ров дей­ст­ви­ям, пред­ла­гая пой­ти на укреп­ле­ния при­сту­пом: так они быст­ро захва­тят лагерь, им доста­нет­ся боль­ше плен­ных и добы­ча будет в пол­ной сохран­но­сти. (2) Итак, с пер­вым све­том они при­ни­ма­ют­ся засы­пать рвы, зава­ли­вать их валеж­ни­ком, рас­ша­ты­вать часто­кол на валу, на кото­ром, слов­но оце­пе­нев от стра­ха, непо­движ­но сто­я­ли ред­кие вои­ны. (3) И когда вра­ги сгруди­лись у вала, когор­там был подан знак к выступ­ле­нию и разда­ют­ся зву­ки рож­ков и труб. (4) Рим­ляне с гром­ки­ми кли­ка­ми бро­са­ют­ся на гер­ман­цев, захо­дя на них с тыла и кри­ча, что тут им не леса и болота и что на ров­ном месте все рав­ны пред бога­ми. (5) Вра­гов, наде­яв­ших­ся на то, что они с лег­ко­стью раз­гро­мят рим­лян и что бить­ся при­дет­ся с немно­го­чис­лен­ным и кое-как воору­жен­ным про­тив­ни­ком, зву­ки труб и свер­каю­щее ору­жие при­во­дят в тем боль­шее заме­ша­тель­ство, чем неожи­дан­нее они для них были, и они гиб­нут, столь же бес­по­мощ­ные при неуда­че, насколь­ко быва­ют дерз­ки­ми при успе­хе. (6) Арми­ний вышел из боя целый и невреди­мый, Инг­вио­мер — с тяже­лою раной; осталь­ных рим­ляне истреб­ля­ли, пока длил­ся день и не была уто­ле­на жаж­да мще­ния. (7) Леги­о­ны вер­ну­лись в лагерь лишь ночью, и, хотя ране­ных было боль­ше, чем нака­нуне, и по-преж­не­му не хва­та­ло про­до­воль­ст­вия, в одер­жан­ной победе для них было все — и сила, и здо­ро­вье, и изоби­лие.

69. (1) Меж­ду тем рас­про­стра­ни­лась мол­ва об окру­же­нии рим­ско­го вой­ска и о том, что несмет­ные силы гер­ман­цев идут с наме­ре­ни­ем вторг­нуть­ся в Гал­лию, и если бы не вме­ша­тель­ство Агрип­пи­ны, был бы разо­бран наведен­ный на Рейне мост, ибо нашлись такие, кото­рые в стра­хе были гото­вы на столь позор­ное дело. (2) Но эта силь­ная духом жен­щи­на взя­ла на себя в те дни обя­зан­но­сти вое­на­чаль­ни­ка и, если кто из вои­нов нуж­дал­ся в одеж­де или в пере­вяз­ке для раны, ока­зы­ва­ла необ­хо­ди­мую помощь. (3) Гай Пли­ний, опи­сав­ший гер­ман­ские вой­ны¹⁰⁰, рас­ска­зы­ва­ет, что при воз­вра­ще­нии леги­о­нов она сто­я­ла в голов­ной части моста и встре­ча­ла их похва­ла­ми и бла­го­дар­но­стя­ми. (4) Все это глу­бо­ко уязв­ля­ло Тибе­рия: неспро­ста эти ее заботы, не о внеш­нем вра­ге она помыш­ля­ет, домо­га­ясь пре­дан­но­сти вои­нов. (5) Нече­го делать пол­ко­во­д­цам там, где жен­щи­на устра­и­ва­ет смот­ры мани­пу­лам, посе­ща­ет под­разде­ле­ния, заис­ки­ва­ет разда­ча­ми, как буд­то ей недо­ста­точ­но для снис­ка­ния бла­го­склон­но­сти возить с собою повсюду сына глав­но­ко­ман­дую­ще­го в про­стой сол­дат­ской одеж­де и выра­жать жела­ние, чтобы его назы­ва­ли Цеза­рем Кали­гу­лой. (6) Агрип­пи­на сре­ди вой­ска могу­ще­ст­вен­нее, чем лега­ты, чем пол­ко­вод­цы: эта жен­щи­на пода­ви­ла мятеж, про­тив кото­ро­го было бес­силь­но имя само­го прин­цеп­са. (7) Сеян раз­жи­гал и усу­губ­лял эти подо­зре­ния: хоро­шо изу­чив нрав Тибе­рия, он зара­нее сеял в нем семе­на нена­ви­сти, чтобы тот таил ее про себя, пока она вырас­тет и созре­ет.

70. (1) Гер­ма­ник меж­ду тем из пере­ве­зен­ных на судах леги­о­нов вто­рой и четыр­на­дца­тый пере­да­ет Пуб­лию Вител­лию и при­ка­зы­ва­ет ему вести их даль­ше сухим путем; это было сде­ла­но ради того, чтобы облег­чен­ные кораб­ли сво­бод­нее пла­ва­ли в обиль­ных меля­ми водах и с мень­шей опас­но­стью сади­лись на них при отли­ве. (2) Вител­лий сна­ча­ла бес­пре­пят­ст­вен­но дви­гал­ся по суше, лишь слег­ка увлаж­ня­е­мой во вре­мя при­ли­ва; вско­ре, одна­ко, север­ный ветер и созвездие рав­но­ден­ст­вия, от кото­ро­го осо­бен­но силь­но взду­ва­ет­ся Оке­ан, обру­ши­лись на вой­ско тяже­лы­ми уда­ра­ми. (3) И зем­ля была зали­та: море, берег, поля — все ста­ло оди­на­ко­вым с виду, и нель­зя было отли­чить тря­си­ну от твер­дой зем­ли, мел­ко­во­дье от глу­бо­кой пучи­ны. (4) Вои­нов опро­киды­ва­ют вол­ны, погло­ща­ют водо­во­роты; лоша­ди, гру­зы, тру­пы пла­ва­ют меж­ду ними и пре­граж­да­ют им путь. Пере­ме­ши­ва­ют­ся меж­ду собою мани­пу­лы; вои­ны бредут в воде то по грудь, то по шею и порою, когда теря­ют дно под нога­ми, отры­ва­ют­ся друг от дру­га или тонут. (5) Ни кри­ки, ни вза­им­ные обод­ре­ния не помо­га­ют про­тив набе­гаю­щих волн; исчез­ло раз­ли­чие меж­ду про­вор­ным и вялым, рас­суди­тель­ным и нера­зум­ным, меж­ду пред­у­смот­ри­тель­но­стью и слу­чай­но­стью: все с оди­на­ко­вой яро­стью сокру­ша­ет­ся вол­на­ми. (6) Нако­нец, Вител­лий, добрав­шись до более высо­ко­го места, вывел туда свое вой­ско. Ноче­ва­ли без необ­хо­ди­мой утва­ри, без огня, мно­гие разде­тые и изра­нен­ные, едва ли не более жал­кие, неже­ли те, кто окру­жен вра­гом: ибо там смерть по край­ней мере почет­на, тогда как здесь их ожи­да­ла лишь бес­слав­ная гибель. (7) Рас­свет воз­вра­тил им сушу, и они дошли до реки¹⁰¹, куда с фло­том напра­вил­ся Цезарь. (8) Леги­о­ны были поса­же­ны на суда, меж­ду тем как рас­про­стра­нил­ся слух, что они уто­ну­ли: и никто не верил в их спа­се­ние, пока люди не увиде­ли сво­и­ми гла­за­ми Цеза­ря и вер­нув­ше­е­ся с ним вой­ско.

71. (1) Меж­ду тем Стер­ти­ний, выслан­ный навстре­чу поже­лав­ше­му пере­дать­ся нам Сеги­ме­ру, бра­ту Сеге­ста, доста­вил его вме­сте с сыном¹⁰² в город уби­ев. (2) Обо­им было дано про­ще­ние; Сеги­ме­ру — лег­ко, сыну — после неко­то­рых коле­ба­ний, так как гово­ри­ли о том, что он глу­мил­ся над тру­пом Квин­ти­лия Вара. (3) Гал­лия, Испа­ния и Ита­лия, сорев­ну­ясь друг с дру­гом в усер­дии, пред­ла­га­ли в воз­ме­ще­ние поне­сен­ных вой­ском потерь ору­жие, лоша­дей, золо­то — что кому было спо­д­руч­нее. (4) Похва­лив их рве­ние, Гер­ма­ник при­нял толь­ко ору­жие и лоша­дей, необ­хо­ди­мых ему для воен­ных дей­ст­вий, а вои­нам помог из соб­ст­вен­ных средств. (5) И для того чтобы смяг­чить в них вос­по­ми­на­ние о пере­жи­том бед­ст­вии еще и лас­ко­вым обра­ще­ни­ем, он обхо­дит ране­ных и каж­до­го из них пре­воз­но­сит за его подви­ги; осмат­ри­вая их раны, он укреп­ля­ет в них, — в ком обод­ре­ни­ем, в ком обе­ща­ни­ем сла­вы, во всех — бесе­дою и забота­ми, — чув­ство пре­дан­но­сти к нему и бое­вой дух.

72. (1) В этом году Авлу Цецине, Луцию Апро­нию и Гаю Силию при­суж­да­ют­ся три­ум­фаль­ные зна­ки отли­чия за дея­ния, совер­шен­ные ими вме­сте с Гер­ма­ни­ком. (2) Тибе­рий откло­нил титул отца оте­че­ства, кото­рый ему не раз пред­ла­гал­ся наро­дом; несмот­ря на при­ня­тое сена­том реше­ние, он не поз­во­лил при­сяг­нуть на вер­ность его рас­по­ря­же­ни­ям¹⁰³, повто­ряя, что все чело­ве­че­ское непроч­но и что чем выше он воз­не­сет­ся, тем более скольз­ким будет его поло­же­ние. (3) Это, одна­ко, не вну­ши­ло дове­рия к его граж­дан­ским чув­ствам. Ибо он уже вос­ста­но­вил закон об оскорб­ле­нии вели­чия¹⁰⁴, кото­рый, нося в былое вре­мя то же назва­ние, пре­сле­до­вал совер­шен­но дру­гое: он был направ­лен лишь про­тив тех, кто при­чи­нял ущерб вой­ску пре­да­тель­ст­вом, граж­дан­ско­му един­ству — сму­та­ми и, нако­нец, вели­чию рим­ско­го наро­да — дур­ным управ­ле­ни­ем государ­ст­вом; осуж­да­лись дела, сло­ва не влек­ли за собой нака­за­ния. (4) Пер­вым, кто на осно­ва­нии это­го зако­на повел дозна­ние о зло­на­ме­рен­ных сочи­не­ни­ях, был Август, воз­му­щен­ный дер­зо­стью, с какою Кас­сий Север поро­чил знат­ных муж­чин и жен­щин в сво­их наг­лых писа­ни­ях; а затем и Тибе­рий, когда пре­тор Пом­пей Макр обра­тил­ся к нему с вопро­сом, не воз­об­но­вить ли дела об оскорб­ле­нии вели­чия, отве­тил, что зако­ны долж­ны быть неукос­ни­тель­но соблюдае­мы. (5) И его так­же раз­дра­жи­ли рас­про­стра­няв­ши­е­ся неиз­вест­ны­ми сочи­ни­те­ля­ми сти­хи о его жесто­ко­сти и над­мен­но­сти и нела­дах с мате­рью.

73. (1) Тут будет, пожа­луй, нелиш­ним рас­ска­зать о пер­вых обви­не­ни­ях подоб­но­го рода, испы­тан­ных на незна­чи­тель­ных рим­ских всад­ни­ках Фала­нии и Руб­рии, чтобы ста­ло понят­но, с чего пошло это наи­тяг­чай­шее зло, с каким искус­ст­вом Тибе­рий дал ему воз­мож­ность непри­мет­но пустить рост­ки, как затем оно было подав­ле­но, как в даль­ней­шем вспых­ну­ло с новою силой и, нако­нец, зара­зи­ло реши­тель­но все. (2) Фала­нию обви­ни­тель вме­нял в пре­ступ­ле­ние при­ня­тие им в чис­ло блю­сти­те­лей куль­та Авгу­ста, — кото­рые были во всех домах, на поло­же­нии жре­че­ских кол­ле­гий, — неко­е­го мима Кас­сия, извест­но­го телес­ным непотреб­ст­вом, и еще то, что, про­дав сад, он усту­пил вме­сте с ним в соб­ст­вен­ность поку­па­те­лю и ста­тую Авгу­ста. Руб­рий обви­нял­ся в том, что клят­во­пре­ступ­ле­ни­ем оскор­бил свя­ты­ню Авгу­ста. (3) Когда это ста­ло извест­но Тибе­рию, он напи­сал кон­су­лам, что его отец при­знан небо­жи­те­лем не для того, чтобы это возда­вае­мое ему почи­та­ние было обра­ще­но на поги­бель граж­да­нам; (4) лицедей Кас­сий вме­сте со сво­и­ми това­ри­ща­ми по реме­с­лу посто­ян­но при­ни­ма­ет уча­стие в зре­ли­щах, посвя­щае­мых его, Тибе­рия, мате­рью памя­ти Авгу­ста; если ста­туи Авгу­ста, как и дру­гие изо­бра­же­ния богов, при сдел­ках на дома и сады пере­хо­дят вме­сте с ними во вла­де­ние поку­па­те­лей, то это не явля­ет­ся свя­тотат­ст­вом; (5) на нару­ше­ние клят­вы нуж­но смот­реть так же, как если бы был обма­нут Юпи­тер: оскорб­ле­ние богов — забота самих богов.

74. (1) Немно­го спу­стя пре­то­ра Вифи­нии Гра­ния Мар­цел­ла¹⁰⁵ обви­нил в оскорб­ле­нии вели­чия его кве­стор Цепи­он Кри­спин, заяв­ле­ние кото­ро­го было под­дер­жа­но и Рома­ном Гис­по­ном. Этот Кри­спин пер­вым всту­пил на жиз­нен­ный путь, кото­рый впо­след­ст­вии сде­ла­ли обыч­ным тяже­лые вре­ме­на и чело­ве­че­ское бес­стыд­ство. (2) Нищий, без­вест­ный, неуго­мон­ный, пока при помо­щи лжи­вых наве­тов, питав­ших жесто­кость прин­цеп­са, не втер­ся к нему в дове­рие, он стал опа­сен для самых выдаю­щих­ся людей государ­ства и, сде­лав­шись могу­ще­ст­вен­ным у одно­го и нена­вист­ным для всех, подал при­мер, после­до­вав кото­ро­му мно­гие, пре­вра­тив­шись из бед­ня­ков в бога­чей и из пре­зи­рае­мых во вну­шаю­щих страх, при­угото­ви­ли гибель дру­гим, а под конец и самим себе. (3) Что до Мар­цел­ла, то его он изоб­ли­чал в понос­ных речах про­тив Тибе­рия — неот­вра­ти­мое обви­не­ние, так как, выбрав из харак­те­ра Тибе­рия самое мерз­кое, обви­ни­тель пере­да­вал это как сло­ва обви­ня­е­мо­го. И так как все, о чем он гово­рил, было прав­дой, каза­лось прав­дой и то, что это было ска­за­но обви­ня­е­мым. (4) К это­му Гис­пон доба­вил, что свою соб­ст­вен­ную ста­тую Мар­целл поста­вил у себя в доме выше, чем ста­туи Цеза­рей, и что, отбив у дру­гой ста­туи голо­ву Авгу­ста, он заме­нил ее голо­вою с лицом Тибе­рия. (5) Выслу­шав это, Тибе­рий до того рас­па­лил­ся, что, нару­шив обыч­ное для него мол­ча­ние, заявил, что по это­му делу откры­то подаст свое мне­ние, под­кре­пив его клят­вою, чтобы побудить и осталь­ных посту­пить так же, как он. Но тогда еще сохра­ня­лись следы уми­рав­шей сво­бо­ды. (6) И Гней Пизон на это ска­зал: «Когда же, Цезарь, наме­рен ты выска­зать­ся? Если пер­вым, я буду знать, чему сле­до­вать; если послед­ним, то опа­са­юсь, как бы, поми­мо жела­ния, я не разо­шел­ся с тобой во мне­нии». (7) Сму­щен­ный сло­ва­ми Пизо­на и тем боль­ше рас­ка­и­ва­ясь в сво­ей горяч­но­сти, чем неожи­дан­нее она была для него само­го, он поз­во­лил снять с под­суди­мо­го обви­не­ние в оскорб­ле­нии вели­чия; раз­бор дела о вымо­га­тель­стве был пору­чен реку­пе­ра­то­рам¹⁰⁶.

75. (1) Не доволь­ст­ву­ясь дозна­ни­я­ми в сена­те, он при­сут­ст­во­вал и в обык­но­вен­ных судах, сидя в углу три­бу­на­ла, чтобы не сго­нять пре­то­ра с куруль­но­го крес­ла; и в его при­сут­ст­вии было при­ня­то нема­ло реше­ний вопре­ки про­ис­кам и хода­тай­ствам власть иму­щих. (2) Одна­ко, спо­соб­ст­вуя тор­же­ству спра­вед­ли­во­сти, он тем самым ущем­лял сво­бо­ду. (3) Так, напри­мер, сена­тор Авре­лий Пий, жалу­ясь, что про­клад­ка про­ез­жей доро­ги и построй­ка водо­про­во­да рас­ша­та­ли и при­ве­ли в негод­ное состо­я­ние его дом, обра­тил­ся к сена­ту за вспо­мо­ще­ст­во­ва­ни­ем. (4) Пре­то­ры каз­на­чей­ства отве­ти­ли на его прось­бу отка­зом, и тогда Цезарь при­шел ему на помощь и опла­тил Авре­лию сто­и­мость его дома, желая, чтобы все выпла­ты из каз­ны про­из­во­ди­лись по-чест­но­му; эту доб­ро­де­тель, утра­тив все осталь­ные, он сохра­нял в тече­ние дол­го­го вре­ме­ни. (5) Быв­ше­му пре­то­ру Про­пер­цию Целе­ру, про­сив­ше­му о сво­ем исклю­че­нии ввиду бед­но­сти из сена­тор­ско­го сосло­вия, он выдал мил­ли­он сестер­ци­ев, убедив­шись, что нуж­да была уна­сле­до­ва­на им от отца. (6) Одна­ко, когда дру­гие попы­та­лись добить­ся того же, Тибе­рий велел им пред­ста­вить сена­ту дока­за­тель­ства сво­ей недо­ста­точ­но­сти: из жела­ния быть суро­вым он про­яв­лял черст­вость и в том, что делал по спра­вед­ли­во­сти. (7) По этой при­чине про­чие пред­по­чли мол­ча­ние и нуж­ду при­зна­нию в ней и бла­го­де­я­ни­ям.

76. (1) В том же году из-за непре­рыв­ных дождей Тибр вышел из бере­гов и зато­пил низ­кие части Рима; после спа­да воды обру­ши­лось мно­го постро­ек, и под ними погиб­ли люди. (2) По это­му пово­ду Ази­ний Галл пред­ло­жил обра­тить­ся к Сивил­ли­ным кни­гам¹⁰⁷. (3) Тибе­рий, оди­на­ко­во бояв­ший­ся глас­но­сти как в отно­ся­щем­ся к воле богов, так и в делах чело­ве­че­ских, вос­про­ти­вил­ся это­му, и изыс­кать сред­ства к обузда­нию свое­нрав­ной реки было пору­че­но Атею Капи­то­ну и Луцию Аррун­цию. (4) Было реше­но осво­бо­дить на вре­мя от про­кон­суль­ской вла­сти и пере­дать в управ­ле­ние Цеза­рю Ахайю и Македо­нию, про­сив­ших облег­чить им бре­мя нало­гов¹⁰⁸. (5) Рас­по­ря­жа­ясь на гла­ди­а­тор­ских играх, давае­мых им от име­ни его бра­та Гер­ма­ни­ка и сво­его соб­ст­вен­но­го, Друз слиш­ком откры­то наслаж­дал­ся при виде кро­ви, хотя и низ­мен­ной; это ужас­ну­ло, как гово­ри­ли, про­стой народ и вынуди­ло отца выра­зить ему свое пори­ца­ние¹⁰⁹. (6) Поче­му Тибе­рий воз­дер­жал­ся от это­го зре­ли­ща, объ­яс­ня­ли по-раз­но­му; одни — тем, что сбо­ри­ща вну­ша­ли ему отвра­ще­ние, неко­то­рые — при­рож­ден­ной ему угрю­мо­стью и бояз­нью срав­не­ния с Авгу­стом, кото­рый на таких пред­став­ле­ни­ях неиз­мен­но выка­зы­вал снис­хо­ди­тель­ность и бла­го­же­ла­тель­ность¹¹⁰. (7) Не думаю, чтобы он умыш­лен­но пре­до­ста­вил сыну воз­мож­ность обна­ру­жить перед все­ми свою жесто­кость и навлечь на себя непри­язнь наро­да, хотя было выска­за­но и это мне­ние.

77. (1) В теат­ре еще боль­ше уси­ли­лись бес­по­ряд­ки, начав­ши­е­ся в минув­шем году: было уби­то не толь­ко несколь­ко чело­век из наро­да, но так­же вои­ны и цен­ту­ри­он, был ранен три­бун пре­то­ри­ан­ской когор­ты, когда они пыта­лись пре­сечь буй­ство чер­ни, обру­шив­шей­ся с бра­нью на маги­ст­ра­тов¹¹¹. (2) Эти вол­не­ния обсуж­да­лись в сена­те, и было вне­се­но пред­ло­же­ние пре­до­ста­вить пре­то­рам пра­во нала­гать на акте­ров нака­за­ние роз­га­ми. (3) Про­тив это­го заявил про­тест народ­ный три­бун Гате­рий Агрип­па, на кото­ро­го напу­стил­ся с бран­ной речью Ази­ний Галл, меж­ду тем как Тибе­рий хра­нил мол­ча­ние, остав­ляя сена­ту эту види­мость сво­бо­ды. (4) Все же про­тест три­бу­на возы­мел силу, так как боже­ст­вен­ный Август неко­гда заявил, что акте­ры не под­ле­жат телес­но­му нака­за­нию¹¹², и Тибе­рию не подо­ба­ло отме­нять его реше­ние. (5) Были при­ня­ты поста­нов­ле­ния о раз­ме­ре жало­ва­нья акте­рам и про­тив раз­нуздан­но­сти их поклон­ни­ков; из этих поста­нов­ле­ний важ­ней­шие: чтобы сена­тор не посе­щал мимов у них на дому, чтобы рим­ские всад­ни­ки не тол­пи­лись вокруг них в обще­ст­вен­ном месте и не встре­ча­лись с ними нигде, кро­ме как в теат­ре: сверх того, пре­то­ры были наде­ле­ны вла­стью карать изгна­ни­ем рас­пу­щен­ность зри­те­лей.

78. (1) Испан­цам, соглас­но их прось­бе, было дано раз­ре­ше­ние на построй­ку в Тарра­кон­ской коло­нии хра­ма Авгу­сту, и это послу­жи­ло при­ме­ром для всех про­чих про­вин­ций. (2) Народ обра­тил­ся с хода­тай­ст­вом отме­нить налог с обо­рота в раз­ме­ре одной сотой его, введен­ный после меж­до­усоб­ных войн, на что Тибе­рий отве­тил эдик­том, в кото­ром ука­зы­вал, что у воен­ной каз­ны нет иных источ­ни­ков попол­не­ния; вме­сте с тем он заявил, что государ­ство не выдер­жит бре­ме­ни непо­мер­ных рас­хо­дов, если вои­ны будут слу­жить менее два­дца­ти лет. (3) Таким обра­зом, непро­ду­ман­ные уступ­ки, сде­лан­ные в силу необ­хо­ди­мо­сти во вре­мя послед­не­го мяте­жа¹¹³ и сокра­щав­шие срок служ­бы в вой­ске до шест­на­дца­ти лет, были отме­не­ны.

79. (1) Затем Аррун­ци­ем и Ате­ем был постав­лен перед сена­том вопрос, счи­та­ет ли он воз­мож­ным для умень­ше­ния раз­ли­вов Тиб­ра запрудить реки и озе­ра, из-за кото­рых и повы­ша­ет­ся его уро­вень; по это­му пово­ду были выслу­ша­ны пред­ста­ви­те­ли муни­ци­пи­ев и коло­ний, при­чем фло­рен­тий­цы про­си­ли ни в коем слу­чае не отво­дить Кла­ни­са из при­выч­но­го рус­ла и не направ­лять его в Арн, так как это было бы для них гибель­но. (2) Близ­кое к это­му заяв­ля­ли и жите­ли Инте­рам­ны: пло­до­род­ней­шие зем­ли Ита­лии при­дут в запу­сте­ние, если река Нар, спу­щен­ная в кана­вы (как это пред­по­ла­га­лось), забо­ло­тит близ­ле­жа­щую мест­ность. (3) Не мол­ча­ли и реа­тин­цы, воз­ра­жая про­тив построй­ки пло­ти­ны на Велин­ском озе­ре, в том месте, где из него изли­ва­ет­ся Нар, и гово­ря, что оно вый­дет из бере­гов и зато­пит окрест­но­сти; что при­ро­да, опре­де­лив­шая рекам их устья и тече­ние, исто­ки и раз­ли­вы, доста­точ­но поза­бо­ти­лась о делах чело­ве­че­ских; к тому же нель­зя не счи­тать­ся с обы­ча­я­ми и веро­ва­нья­ми союз­ни­ков¹¹⁴, посвя­тив­ших рекам род­ной стра­ны обряды, рощи и жерт­вен­ни­ки, (4) да и сам Тибр не жела­ет, чтобы у него отня­ли сосед­ст­ву­ю­щие с ним реки и его тече­ние ста­ло от это­го менее вели­ча­вым. (5) Ока­за­лись ли тут решаю­щи­ми прось­бы коло­ний, или труд­но­сти работ, или, нако­нец, суе­ве­рия, но взя­ло верх выска­зан­ное Гне­ем Пизо­ном мне­ние, что все сле­ду­ет оста­вить как оно есть.

80. (1) За Поппе­ем Саби­ном была сохра­не­на про­вин­ция Мезия с добав­ле­ни­ем еще Ахайи и Македо­нии. (2) И вооб­ще у Тибе­рия было обык­но­ве­ние удер­жи­вать боль­шин­ство долж­ност­ных лиц во гла­ве тех же войск и тех же граж­дан­ских управ­ле­ний. (3) Объ­яс­ня­ют это по-раз­но­му: одни гово­рят, что он остав­лял в силе свои назна­че­ния из неже­ла­ния затруд­нять себя допол­ни­тель­ны­ми забота­ми, неко­то­рые — что делал это по зло­бе, чтобы не рас­то­чать мило­стей мно­гим; есть и такие, кото­рые пола­га­ют, что, будучи весь­ма про­ни­ца­те­лен умом, он был столь же нере­ши­те­лен в суж­де­ни­ях. С одной сто­ро­ны, он не выка­зы­вал пред­по­чте­ния доб­ро­де­те­лям, а с дру­гой — нена­видел пороч­ность: в выдаю­щих­ся людях он видел опас­ность для себя, в дур­ных — обще­ст­вен­ное бес­че­стье. (4) В этих коле­ба­ни­ях он дошел до того, что не раз пору­чал про­вин­ции тем, кого не согла­сил­ся бы выпу­стить из Рима.

81. (1) Что каса­ет­ся кон­суль­ских выбо­ров, про­ис­хо­див­ших тогда впер­вые при этом прин­цеп­се и всех после­до­вав­ших за ними в годы его прав­ле­ния, то я едва ли решусь ска­зать по это­му пово­ду что-либо опре­де­лен­ное: до того раз­но­ре­чи­вы сведе­ния не толь­ко у писав­ших о них, но и содер­жа­щи­е­ся в речах само­го Тибе­рия. (2) Ино­гда, не назы­вая имен кан­дида­тов, он с таки­ми подроб­но­стя­ми гово­рил об их про­ис­хож­де­нии, обра­зе жиз­ни, про­де­лан­ных ими похо­дах, что всем было ясно, о ком идет речь; ино­гда, воз­дер­жи­ва­ясь даже и от таких объ­яс­не­ний, он уве­ще­вал кан­дида­тов не ослож­нять выбо­ров про­ис­ка­ми и под­ку­пом и давал обе­ща­ние взять на себя заботу об их избра­нии. (3) В боль­шин­стве слу­ча­ев он утвер­ждал, что о сво­ем жела­нии высту­пить соис­ка­те­ля­ми ему заяви­ли лишь те, чьи име­на он сооб­щил кон­су­лам; могут сде­лать подоб­ное заяв­ле­ние и дру­гие, если рас­счи­ты­ва­ют на общее рас­по­ло­же­ние и свои заслу­ги; но это были кра­си­вые сло­ва, на деле пустые и испол­нен­ные ковар­ства, и чем боль­ше в них было види­мо­сти сво­бо­ды, тем боль­шее пора­бо­ще­ние они с собою нес­ли.