Риторические наставления.

Книга IX.

Текст приводится по изданию: Марка Фабия Квинтилиана двенадцать книг РИТОРИЧЕСКИХ НАСТАВЛЕНИЙ.
Санкт-Петербург, типография Императорской Российской Академии, 1834, часть II.
Переведены с Латинского Императорской Российской Академии Членом Александром Никольским и оною Академиею изданы.
От ред. сайта: серым цветом в квадратных скобках нами проставлена нумерация глав согласно латинскому тексту. Постраничная нумерация примечаний заменена на сквозную. Орфография, грамматика и пунктуация оригинального перевода редактированию и осовремениванию практически не подвергались (за исключением устаревших окончаний и слитного или раздельного написания некоторых слов).
I 1 2 3 4 5 6 710 11 12 13 1417 18 19 20 21
II 6 7 8 9 10 11 1214 15 1618 19 20 21 22 2325 26 27 28 29 30 31 32 33363840 4144 45 4648 49 50545759 60 61 6264 65 66 67 68 6971 72 73 74 75 7692 93 949699
III 1 2 3 4 5 6 7 8 927 28 29 30 31 32 33 34 35 36 3744 45 46 4749 50 5154 55 565862 636668 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 8285 86100 101 102
IV 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 3032 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 4958 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 7579 80 81 82 83 8494 95 96 97 98103 104 105 106 107109 110112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147

с.123

ГЛАВА I.

О ФИГУРАХ.

I. Чем раз­нят­ся фигу­ры от Тро­пов. II. Что есть фигу­ра. Фигу­ры состо­ят или в мыс­лях, или в сло­вах. III. Фигу­ры, в мыс­лях состо­я­щие, уси­ли­ва­ют и дока­за­тель­ства, и дви­жут стра­сти.

I. [IX. 1. 1] В преды­ду­щей кни­ге гово­ри­ли мы о Тро­пах; теперь сле­ду­ет ска­зать нечто о фигу­рах, кото­рые у Гре­ков назы­ва­ют­ся Схе­ма­та. Сего тре­бу­ет есте­ствен­ный порядок. [2] Ибо мно­гие не отли­ча­ли фигур от Тро­пов, или пото­му, что сии полу­чи­ли свое назва­ние от неко­е­го осо­бен­но­го обо­рота, или для того, что они неко­то­рым обра­зом изме­ня­ют речь нашу, с.124 и про­из­во­дят в ней ощу­ти­тель­ную пере­ме­ну. При­знать­ся надоб­но, что и дру­гое свой­ство нахо­дит­ся в фигу­рах. Цель их так­же оди­на­ко­ва, поели­ку употреб­ля­ют­ся для при­да­ния боль­шей силы мыс­лям и боль­шей при­ят­но­сти сло­ву. Есть и такие Писа­те­ли, кои Тро­пам при­сво­я­ют имя фигур… [3] […] Поче­му и над­ле­жит яснее пока­зать раз­ность их меж­ду собою. [4] Итак, Троп есть сло­во­вы­ра­же­ние, от есте­ствен­но­го и глав­но­го зна­ме­но­ва­ния на дру­гое пере­не­сен­ное, для кра­соты речи: или, как мно­гие из Грам­ма­ти­ков опре­де­ля­ют, есть рече­ние, с того места, кото­рое оно­му свой­ст­вен­но, пере­не­сен­ное на место ему несвой­ст­вен­ное. А фигу­ра, как и самое назва­ние ее пока­зы­ва­ет, есть неко­то­рый обо­рот речи, от обще­го и обык­но­вен­но­го обра­за изъ­яс­не­ния мыс­лей отсту­паю­щий. [5] Посе­му в Тро­пах одни сло­ва заме­ня­ют­ся дру­ги­ми сло­ва­ми… [6] […] В фигу­рах же не в том дело. [7] Ибо фигу­ра может состо­ять из слов соб­ст­вен­ных и в сво­ем поряд­ке постав­лен­ных. […]

II. [10] Меж­ду Писа­те­ля­ми про­ис­хо­дят вели­кие спо­ры и о точ­ном зна­ме­но­ва­нии име­ни, и о чис­ле родов, и о коли­че­стве видов фигур. Итак, нач­нем с того, что́ над­ле­жит разу­меть под име­нем фигу­ры, и как ее употреб­лять. Она есть или некая фор­ма мыс­ли, как и в телах, из чего бы они сло­же­ны ни были, с.125 все­гда видит­ся какая ни есть отме­на в их наруж­но­сти; [11] или, что соб­ст­вен­но Схе­мою назы­ва­ет­ся; состав­ля­ет неко­то­рый обо­рот в мыс­лях и выра­же­нии, вопре­ки про­сто­му и обще­му обра­зу с наме­ре­ни­ем сде­лан­ный: и обо­рот сей не дол­жен быть оди­на­ков, так как и тело не может быть в одном поло­же­нии: ино­гда сидим, ино­гда накло­ня­ем­ся, ино­гда обо­ра­чи­ва­ем­ся. Поче­му кто в сочи­не­нии сво­ем все­гда или слиш­ком часто употреб­ля­ет те же паде­жи, те же вре­ме­на, те же чис­ла, или то же паде­ние слов, тому сове­ту­ем пере­ме­нять фигу­ры для избе­жа­ния сего непри­ят­но­го еди­но­об­ра­зия. [12] В про­тив­ном слу­чае речь наша похо­ди­ла бы на одну фигу­ру, подоб­но как бы бежать, лежать, накло­нять­ся, пред­став­ля­ло одно поло­же­ние тела. По сей при­чине в пер­вом и общем смыс­ле ниче­го бы не было без осо­бен­ной фигу­ры.


[13] Но еже­ли изме­не­ние мыс­лей и выра­же­ний мож­но упо­до­бить дви­же­ни­ям тела, то назо­вем фигу­рою все то, что́ посред­ст­вом Пии­ти­че­ско­го или Рито­ри­че­ско­го обо­рота, от про­сто­го и обык­но­вен­но­го обра­за уда­ля­ет­ся. И тогда мож­но будет спра­вед­ли­во ска­зать, что есть речи без вся­ких фигур, и это есть нема­ло­важ­ный недо­ста­ток: и есть речи с фигу­ра­ми. с.126 [14] […] Сле­до­ва­тель­но фигу­ра есть новый и необык­но­вен­ный образ выра­жать мыс­ли…

[17] […] Итак, пола­га­ет­ся два рода фигур: одни состо­ят в мыс­лях, дру­гие в выра­же­нии мыс­лей. […] [18] […] Поче­му как вся­кая речь, так и фигу­ры зави­сят от мыс­лей и слов.

III. [19] Но как по есте­ствен­но­му поряд­ку надоб­но преж­де понять вещь, а потом уже выра­зить, то и сле­ду­ет гово­рить напе­ред о тех фигу­рах, кото­рые отно­сят­ся к разу­му: поль­за от них так вели­ка, так мно­го­об­раз­на, что во вся­ком роде Крас­но­ре­чия весь­ма ощу­ти­тель­на. Ибо, хотя в неко­то­рых местах судеб­ной речи, как то при дово­дах, кажет­ся, и не нуж­но при­бе­гать к фигу­рам, одна­ко они мно­го спо­соб­ст­ву­ют к при­об­ре­те­нию дове­рия к сло­вам нашим, и в умы судей вкра­ды­ва­ют­ся непри­мет­ным обра­зом. [20] Как в шпаж­ном бою пря­мо направ­лен­ные уда­ры и видеть и отво­дить удоб­нее, а напро­тив от нано­си­мых со скрыт­ною улов­кою труд­нее осте­речь­ся; ибо в том и состо­ит искус­ство, чтобы пока­зы­вать иное, неже­ли чего хотим: так и речь без искус­ст­вен­ных посо­бий сра­жа­ет­ся сво­ею соб­ст­вен­ною силою и откры­тым стрем­ле­ни­ем; при­тво­ряя же и раз­но­об­ра­зя свои уси­лия, и с боку и с тылу напа­да­ет на сопер­ни­ка, и обра­ща­ет все его вни­ма­ние на одну с.127 сто­ро­ну тела, дабы пора­зить его с дру­гой. [21] Ничем столь­ко не управ­ля­ют­ся стра­сти. Ибо еже­ли лицо, гла­за, руки про­из­во­дят вели­кое дей­ст­вие над ума­ми, то сколь силь­но подей­ст­во­вать долж­на речь, когда будет она точ­но сораз­ме­ре­на цели, какой достиг­нуть мы пред­по­ло­жи­ли? Одна­ко фигу­ры сии слу­жат наи­бо­лее к ока­за­нию доб­рой нрав­ст­вен­но­сти Ора­то­ра, к пред­у­преж­де­нию судей в поль­зу защи­щае­мо­го дела, к уда­ле­нию в слу­ша­те­лях ску­ки посред­ст­вом при­ят­но­го раз­но­об­ра­зия, и нако­нец к наблюде­нию в речи потреб­ной ино­гда бла­го­при­стой­но­сти или нуж­ной пре­до­сто­рож­но­сти… […]

с.128

ГЛАВА II.

О ФИГУРАХ, ЗАКЛЮЧАЮЩИХСЯ В МЫСЛЯХ.

I. Фигу­ры, слу­жа­щие к утвер­жде­нию: Вопро­ше­ние. Про­леп­сис или Пред­ва­ре­ние. Сомне­ние. Сооб­ще­ние. Под­дер­жа­ние. Поз­во­ле­ние. II. Фигу­ры, спо­соб­ст­ву­ю­щие к дви­же­нию стра­стей: Вос­кли­ца­ние. Par­ri­sia, или воль­ность в речах. Про­со­пея. Apostro­phe, или обра­ще­ние. Ипо­ти­по­зис. Иро­ния. Апо­зи­о­пе­зис. Etho­peja. При­кры­тие хит­ро­сти. Em­pha­sis. III. Что есть Схе­ма: она употреб­ля­ет­ся в трех слу­ча­ях: 1) Когда нель­зя чего-либо ска­зать пря­мо, не под­верг­нув себя опас­но­сти; или ска­зать небла­го­при­стой­но; 2) Когда тре­бу­ет кра­сота речи.

I. [IX. 2. 6] […] Нач­нем с тех фигур, кото­рые дела­ют дово­ды рази­тель­ней­ши­ми: [7] есть про­стой образ вопро­шать, как:


Sed vos qui tan­dem? Qui­bus aut ve­nis­tis ab oris. (1. Aen. 369).


Но вы из коих стран? Куда вам путь?


с.129 В фигу­рах же вопрос дела­ет­ся не для полу­че­ния отве­та, а для убеж­де­ния того, к кому он обра­ща­ет­ся; напри­мер: На кого обна­жен­ный меч твой, Тубе­рон, устрем­лял­ся на Фар­саль­ском сра­же­нии? Кого пора­зить хотел? и проч. Или: Доко­ле нако­нец, Кати­ли­на, будешь во зло употреб­лять тер­пе­ние наше? Или: Раз­ве ты не чув­ст­ву­ешь, что все зло­умыш­ле­ния твои обна­ру­же­ны? [8] Ибо сие гораздо силь­нее, неже­ли ска­зать про­сто: Ты дав­но уже употреб­ля­ешь во зло тер­пе­ние наше: или, Обна­ру­жи­лись твои зло­умыш­ле­ния […] [9] […] Ино­гда вопро­ша­ем для того, чтоб сде­лать нена­вист­нее лицо, к кое­му с вопро­сом обра­ща­ем­ся, как у Сене­ки гово­рит Медея:


Quas pe­ti ter­ras jubes?


В какие стра­ны уда­лить­ся мне при­ка­жешь?


Ино­гда для воз­буж­де­ния состра­да­ния к себе, как дела­ет Синон у Вир­ги­лия:


Hev quae me tel­lus, in­quit, quae me aequo­ra pos­sunt
Ac­ci­pe­re?
(2. Aen. 69).


О горе! возо­пил, где, где в раз­вер­сту зем­лю
Сокро­ю­ся от бед, кото­ры я подъ­ем­лю?
В каких морях мне жизнь, поверг­шись, пре­кра­тить?


[10] Сло­вом: фигу­ра сия раз­лич­но употреб­ля­ет­ся: и при него­до­ва­нии:


Et quis­quam nu­men Juno­nis ado­ret? (1. Aen. 52).


Кто станет впредь моль­бы к Юноне вос­сы­лать?


с.130 И при удив­ле­нии:


Quid non mor­ta­lia pec­to­ra co­gis,
Auri sac­ra fa­mes!
… (3. Aen. 56).


Про­кля­тый зла­та блеск, на кою злость и студ
Пре­льщен­ные тобой сло­вес­ны не дерз­нут?


И при стро­жай­шем при­ка­за­нии:


[11] Non ar­ma ex­pe­dient, to­ta­que ex ur­be se­quen­tur? (4. Aen. 592) […]

[12] Самые отве­ты могут заклю­чать в себе неко­то­рую фигу­ру, когда дают­ся на вопро­сы кос­вен­но, но сход­но с наме­ре­ни­ем ответ­ст­ву­ю­ще­го. Для уве­ли­че­ния пре­ступ­ле­ния, напри­мер, вопро­шен­ный истец, не бил ли его обви­ня­е­мый пал­кою? Даже без вся­кой при­чи­ны, отве­ча­ет. Или, что чаще слу­ча­ет­ся, для ума­ле­ния вины сво­ей: Спра­ши­ваю, ты убил чело­ве­ка? Да, ответ­ст­ву­ет­ся, убил раз­бой­ни­ка. Прав­да ли, что ты вла­де­ешь таким-то име­ни­ем? Прав­да, вла­дею моею соб­ст­вен­но­стью

[14] […] Впро­чем, и вопро­шая самих себя и самим себе отве­чая, дела­ем речь доволь­но при­ят­ною; такую фигу­ру употре­бил Цице­рон в речи сво­ей за Лига­рия: Пред кем я сие гово­рю? Пред Цеза­рем, кото­рый, зная все то в подроб­но­сти, воз­вра­тил меня Рес­пуб­ли­ке преж­де, неже­ли видел меня. [15] И еще, гово­ря за Целия, пред­ла­га­ет умыш­лен­но себе вопрос: Кто-либо ска­жет, итак вот твои пра­ви­ла с.131 нрав­ст­вен­но­сти? Так-то настав­ля­ешь юно­ше­ство? и проч. Потом отве­ча­ет: Я, судьи, еже­ли был кто ни есть столь­ко тверд духом, столь­ко при­вер­жен к доб­ро­де­те­ли и воз­дер­жа­нию, и проч. Но иное есть, когда вопро­сив кого и не дожи­да­ясь отве­та, тот­час при­бав­ля­ем что-нибудь в опро­вер­же­ние, напри­мер: Ты не имел дому? Но у тебя был дом; ты богат был день­га­ми? Но ты в них нуж­дал­ся. Сию фигу­ру назы­ва­ют неко­то­рые sub­jec­tio.

[16] […] В суд­ных речах вели­ким посо­би­ем есть Пред­ва­ре­ние, πρό­ληψις, т. е. когда сами пред­у­преж­да­ем воз­ра­же­ния, какие мог­ли бы нам сде­ла­ны быть от сопер­ни­ка. Фигу­ра сия употреб­ля­ет­ся с выго­дою во всех частях речи, осо­бен­но же в При­сту­пе.

[18] […] Так же и Сомне­ние, Du­bi­ta­tio, рож­да­ет неко­то­рое дове­рие к сло­вам нашим, [19] когда пока­зы­ваем при­твор­ное недо­уме­ние, с чего начать, чем кон­чить, что́ гово­рить или что́ умол­чать. При­ме­ров сему мно­же­ство повсюду; здесь и одно­го доволь­но: Что каса­ет­ся до меня, Судьи, я по истине не знаю, куда обра­тить­ся. Отри­цать ли мне, что Судьи бес­чест­ным обра­зом пре­кло­ни­лись на под­куп, и проч.

[20] […] На сию фигу­ру похо­дит дру­гая, назы­вае­мая Сооб­ще­ние, Com­mu­ni­ca­tio, когда или с сами­ми сопер­ни­ка­ми сове­ту­ем­ся, как дела­ет Доми­ций с.132 Афер, защи­щая Кло­ан­тил­лу: В таком сму­ще­нии, не зна­ет она, как мож­но жен­щине посту­пить в подоб­ном слу­чае, и как при­лич­нее супру­ге: может быть, слу­чай собрал вас здесь для того, чтоб выве­сти ее из сего затруд­не­ния. Ты, брат ее, и вы, дру­зья отца ее, что ей при­со­ве­ту­е­те? [21] Или как бы рас­суж­да­ем с судья­ми; и сие все­го чаще слу­ча­ет­ся: Что делать сове­ту­е­те? Вас вопро­шаю, что над­ле­жа­ло тогда делать? Или как гово­рит Катон: Ска­жи­те мне, судьи, что иное сде­ла­ли бы вы, будучи на его месте? И на дру­гом месте: Ведай­те, судьи, что дело идет об общей вашей поль­зе, и что вы в нем глав­ные лица.

[22] Но ино­гда, обра­ща­ясь таким обра­зом к слу­ша­те­лям, и остав­ляя их на неко­то­рое вре­мя в недо­уме­нии, при­бав­ля­ем что-нибудь неожи­дан­ное; и сие есть так­же фигу­ра, как у Цице­ро­на про­тив Верре­са: Что, дума­е­те вы, сде­лал этот чело­век? Что пред­по­ла­га­е­те, может быть, какое ни есть хище­ние, какой ни есть гра­беж, наси­лие? И оста­вив судей в ожи­да­нии даль­ней­ших улик, при­со­во­куп­ля­ет потом важ­ней­шие пре­ступ­ле­ния. Цельс назы­ва­ет сие Рас­ста­нов­кою, Sus­ten­ta­tio. [23] Она быва­ет дво­я­ким обра­зом: ибо часто заста­вив ждать чего-нибудь достой­ней­ше­го вни­ма­ния, окан­чи­ва­ем какою ни есть мало­стью, или дей­ст­ви­ем ни мало с.133 не зазор­ным. И как сие дела­ет­ся ино­гда без вся­ко­го пред­ва­ре­ния слу­ша­те­лей; то неко­то­рые такой обо­рот речи назы­ва­ют Неча­ян­но­стью

[25] Поз­во­ле­ние или Уступ­ле­ние почти то же име­ет осно­ва­ние, как и Сооб­ще­ние; поели­ку остав­ля­ем тогда нечто на рас­суж­де­ние самим судьям, а ино­гда и про­тив­ни­кам…

II. [26] Фигу­ры же, к дви­же­нию стра­стей спо­соб­ст­ву­ю­щие, состо­ят боль­шею частью из при­твор­но­го или вымыш­лен­но­го ска­за­ния. Ибо при­твор­но пока­зы­ваем и гнев, и радость, и страх, и удив­ле­ние, и скорбь, и него­до­ва­ние, и жела­ние, и про­чие сим подоб­ные чув­ст­вия. Отсюда выра­же­ния: Нако­нец я раз­вя­зан; чув­ст­вую душев­ное облег­че­ние (Pro Mil. 47). И, Хоро­шо, дело идет поряд­ком (Pro Mur. 14). И, Какое безу­мие. И, О вре­ме­на! о нра­вы! (I Ca­til. 2). О я несчаст­ный! Не ста­ло слез, а скорбь тер­за­ет мое серд­це (2. Phi­lip. 64). […] [27] Неко­то­рые назы­ва­ют сие Вос­кли­ца­ни­ем, и отно­сят к фигу­рам сло­во­вы­ра­же­ния. Еже­ли такие вос­кли­ца­ния про­ис­хо­дят от истин­но­го чув­ст­вия, то нель­зя назвать их фигу­ра­ми в том смыс­ле, в каком здесь разу­ме­ем: но еже­ли они при­твор­ны, и под­ра­жа­ют толь­ко есте­ствен­ным духа дви­же­ни­ям, то будут след­ст­ви­ем искус­ства, и без сомне­ния долж­ны счи­тать­ся в чис­ле фигур.

с.134 То же мож­но ска­зать о сло­во­вы­ра­же­нии сме­лом, кото­рое Кор­ни­фи­ций назы­ва­ет бла­го­род­ною воль­но­стью, а Гре­ки παῤῥη­σία. Ибо что может похо­дить мень­ше, как пря­мая в речи сво­бо­да? Но часто под нею скры­ва­ет­ся лас­ка­тель­ство. [28] Напри­мер, Цице­рон, гово­ря Лига­рия (N. 7) в сих выра­же­ни­ях: Вой­на была пред­при­я­та, и уже несколь­ко вре­ме­ни про­дол­жа­лась; и я, не по чье­му-либо нау­ще­нию, но по соб­ст­вен­ной воле и рас­суж­де­нию, при­нял про­тив тебя, Цезарь, ору­жие вме­сте с про­чи­ми; не столь­ко имел в виду поль­зу Лига­рия, сколь­ко хотел похва­лить мило­сер­дие победи­те­ля. [29] А когда гово­рит (N. 10): И с каким наме­ре­ни­ем воору­жа­лись мы про­тив Цеза­ря, если не с тем, чтобы быть в состо­я­нии то же сде­лать, что Цезарь ныне может? Здесь с уди­ви­тель­ным искус­ст­вом оправ­ды­ва­ет ту и дру­гую сто­ро­ну; но сим самым пре­кло­ня­ет Цеза­ря, кое­го дей­ст­вие в самой вещи было про­ти­во­за­кон­но.

Есть фигу­ры еще силь­ней­шие и тре­бу­ю­щие, по мне­нию Цице­ро­на, гораздо боль­шей силы: это суть пред­став­ле­ния или выво­ды на сце­ну лиц отсут­ст­ву­ю­щих; что назы­ва­ет­ся Прозо­по­пе­ею. От них речь полу­ча­ет и живость и раз­но­об­ра­зие. [30] Ими обна­ру­жи­ва­ем мыс­ли наших сопер­ни­ков, как бы вза­им­но друг дру­гу сооб­щаю­щих оные: но, пред­став­ляя лица их, с.135 над­ле­жит гово­рить так, чтоб не отсту­пить от прав­до­по­до­бия, и не ска­зать того, чего в уме их пред­по­ло­жить немож­но. Ино­гда, наблюдая то же прав­до­по­до­бие, к речам дру­гим при­бав­ля­ем и свои соб­ст­вен­ные. Ино­гда же, чтоб при­дать более силы сове­ту, уко­ризне, жало­бе, похва­ле или состра­да­нию, мы вла­га­ем их в уста лиц, кото­рым они кажут­ся при­стой­нее. [31] В сем роде Крас­но­ре­чия поз­во­ли­тель­но даже выво­дить на сце­ну богов и из гро­бов вызы­вать мерт­вых. Можем так­же горо­да и целые наро­ды пред­став­лять гово­ря­щи­ми…

[32] […] Но в послед­них слу­ча­ях, как не есте­ствен­ных, фигу­ра сия смяг­ча­ет­ся. Вот при­мер у Цице­ро­на: Еже­ли со мною Оте­че­ство, кото­рое доро­же мне моей жиз­ни, еже­ли целая Ита­лия, еже­ли вся Рес­пуб­ли­ка гово­рит мне: Что ты дела­ешь, Тул­лий? и проч. Сле­дую­щая фигу­ра еще сме­лее: Оте­че­ство обра­ща­ет­ся к тебе, Кати­ли­на, и как бы в мол­ча­нии веща­ет: Уже с древ­них вре­мен не слы­ха­но было о тако­вом зло­де­я­нии, како­во тобою совер­ша­ет­ся. [33] Ино­гда мы при­тво­ря­ем­ся, что неко­то­рые обра­зы лиц или вещей име­ем пред сво­и­ми гла­за­ми, и буд­то удив­ля­ем­ся, поче­му не видят их или судьи или про­тив­ни­ки наши, и употреб­ля­ем выра­же­ния: Видит­ся мне: и, неуже­ли вам не пред­став­ля­ет­ся? Но для сего потреб­на вели­кая с.136 сила Крас­но­ре­чия. Надоб­но, чтоб все чрез­вы­чай­ное и по суще­ству сво­е­му неимо­вер­ное более тро­га­ло, поели­ку пре­вы­ша­ет исти­ну, или обра­ща­ет­ся в пусто­сло­вие, поели­ку не похо­дит на прав­ду…

[36] Часто дает­ся так­же фор­ма и вид вещам, их не име­ю­щим; как у Вир­ги­лия, Мол­ве; у Про­ди­ка, Сла­сто­лю­бию и Доб­ро­де­те­ли, как чита­ем в Ксе­но­фон­те; у Енния, в Сати­ре, Смерть и Жизнь пред­став­ля­ют­ся борю­щи­ми­ся меж­ду собою…

[38] Обра­ще­ние, Apostro­phe, дела­ет весь­ма живое впе­чат­ле­ние, когда Ора­тор, пере­став на вре­мя гово­рить к судьям, устрем­ля­ет речь свою или к сопер­ни­ку: Ска­жи, Тубе­рон, на кого ты обна­жил меч твой во вре­мя Фар­саль­ской бит­вы? Или когда дела­ет неко­то­рое к кому ни есть и чему ни есть воз­зва­ние: Вас ныне при­зы­ваю, вас, свя­щен­ные гроб­ни­цы и дуб­ра­вы Албан­ские; Или когда чрез напо­ми­на­ние о законе хочет усу­гу­бить нена­висть к нару­ши­те­лю оно­го: О муд­рые Зако­ны Пор­ци­е­вы! О Зако­ны Сем­п­ро­ни­е­вы!

[40] Пред­став­ле­ние, как выра­жа­ет­ся Цице­рон, пред­ме­тов пред самые очи, обык­но­вен­но дела­ет­ся тогда, когда вме­сто того, чтобы про­сто ска­зать о каком-либо про­ис­ше­ст­вии, исчис­ля­ем даже подроб­но­сти, кои­ми оно с.137 сопро­вож­да­лось. Я гово­рил о сей ста­тье в преды­ду­щей кни­ге, назвав ее Изъ­яс­не­ни­ем, да я Цельс дает то же имя сей фигу­ре. Иные назы­ва­ют Ипо­ти­по­зи­сом, то есть изо­бра­же­ни­ем вещей или дей­ст­вий, толь живо пред­став­лен­ным сло­ва­ми, что нам кажет­ся, буд­то не столь­ко об них слы­шим, сколь­ко видим их перед собою. Вос­пла­ме­нен­ный зло­бою и неистов­ст­вом (7. Verr. 105—160) при­хо­дит в суди­ли­ще: свер­ка­ли гла­за: на всем лице лютость изо­бра­жа­лась. [41] Пред­став­ля­ем дея­ния не толь­ко про­шед­шие или насто­я­щие, но и какие будут или какие быть бы мог­ли. Цице­рон пока­зал нам пре­крас­ный сему при­мер в речи за Мило­на, когда опи­сы­ва­ет послед­ст­вия, если бы Кло­дий завла­дел Пре­ту­рою…


[44] […] Сле­ду­ет Иро­ния. Ее назы­ва­ют неко­то­рые При­твор­ст­вом, Dis­si­mu­la­tio. Но как сло­во сие не озна­ча­ет, кажет­ся, всей силы и про­стран­ства фигу­ры, то и удо­воль­ст­ву­ем­ся здесь, как и в дру­гих подоб­ных слу­ча­ях, Гре­че­ским наиме­но­ва­ни­ем. Итак, Иро­ния, как фигу­ра, от Иро­нии тро­па, по роду сво­е­му не мно­го раз­нит­ся: ибо в той и дру­гой долж­но разу­меть про­тив­ное тому, что гово­рим. Но рас­смот­рев вни­ма­тель­нее виды, увидим лег­ко, что они раз­лич­ны меж­ду собою.

с.138 И во-пер­вых, [45] Троп пони­ма­ет­ся удоб­нее; и хотя в нем иное гово­рим, и иное мыс­лим, одна­ко не так скрыт­но; поели­ку все почти име­ет соб­ст­вен­ное зна­ме­но­ва­ние. Напри­мер, в сих сло­вах Цице­ро­на к Кати­лине: Метелл не хотел иметь тебя при себе; ты пере­шел к дру­гу сво­е­му Мар­цел­лу, мужу пре­до­стой­но­му, вся Иро­ния состо­ит из двух толь­ко, мужу пре­до­стой­но­му: сле­до­ва­тель­но Троп есть и коро­че. [46] В фигу­ре же нахо­дит­ся умыш­лен­ная скрыт­ность, кото­рая при­ме­ча­ет­ся паче, неже­ли сама себя обна­ру­жи­ва­ет; так что там одни сло­ва дру­гим сло­вам, а здесь мыс­ли сло­вам про­ти­во­по­ла­га­ют­ся; и ино­гда целое про­из­вод­ство дела, даже целая жизнь кажет­ся Иро­ни­ей, как жизнь Сокра­та. Поче­му и назван он Иро­ни­ком, то есть при­тво­ря­ю­щим себя невеж­дою, и явля­ю­щим удив­ле­ние к дру­гим, буд­то бы муд­рей­шим его. Сло­вом, как Алле­го­рию состав­ля­ет про­дол­жен­ная Мета­фо­ра, так и Иро­ния дела­ет­ся фигу­рою от соеди­не­ния тро­пов сего рода…

[48] […] Иро­ния есть и то, когда дела­ем вид, буд­то бы при­ка­зы­ваем или повеле­ва­ем, а в самом деле не жела­ем того:


I, se­que­re Ita­liam ven­tis. (4. Aen. 381).


Несись в Ита­лию сквозь бур­ные пого­ды.


с.139 [49] И когда усту­па­ем сопер­ни­ку такое пре­иму­ще­ство, кото­ро­го най­ти в нем не жела­ем. Сия фигу­ра быва­ет тем рази­тель­нее, чем более тех качеств, коих он не име­ет, в них нахо­дит­ся:


. . . . . . Me­que ti­mo­ris
Ar­gue tu, Dran­ce, quan­do tot cae­dis acer­vos
Teuc­ro­rum tua dextra de­dit.
(11. Aen. 384).


И робо­сти меня бес­че­сти­ем клей­ми,
Ты, кой мечом сво­им тол­пы поверг зло­де­ев.


Или напро­тив, когда берем на свой счет такую ошиб­ку, коей не сде­ла­ли, и от коей стыд пада­ет на про­тив­ни­ка; как Юно­на гово­рит Вене­ре:


Me du­ce, Dar­da­nius Spar­tam ex­pug­na­vit adul­ter. (10. Aen. 92)


Тро­ян­ский любо­дей. . . . . .
И Спар­ту мною же насиль­ст­вен­но огра­бил?


Не толь­ко в рас­суж­де­нии лиц, [50] но и в рас­суж­де­нии вещей, такие обо­роты употреб­ля­ют­ся: при­ме­ром слу­жит весь при­ступ в речи Цице­ро­на за Лига­рия; рав­но и сле­дую­щее вос­кли­ца­ние:


Sci­li­cet is su­pe­ris la­bor est!… (4. Aen. 379)


Да, заботят­ся о сем бес­смерт­ные боги.


[54] Апо­зи­о­пе­зис, кото­рую Цице­рон назы­ва­ет Умол­ча­ни­ем, слу­жит так­же мно­го к выра­же­нию стра­стей, и осо­бен­но гне­ва, как у Вир­ги­лия:


Quos ego… sed mo­tos praes­tat com­po­ne­re fluc­tus. (1. Aen. 135)


Я вас… но напе­ред я море успо­кою.


с.140 Или к озна­че­нию бес­по­кой­ства, как бы совесть нашу воз­му­щаю­ще­го; напри­мер: Дерз­нул ли бы он при жиз­ни Мило­на, не гово­рю, при его кон­суль­стве, упо­мя­нуть о том Законе, поста­нов­ле­ние кое­го тще­слав­но при­пи­сы­ва­ет себе Кло­дий? Ибо что до всех нас каса­ет­ся… Все­го ска­зать не смею. Подоб­ную фигу­ру употре­бил Димо­сфен в при­сту­пе речи сво­ей за Кте­зи­фон­та…

[57] […] Под­ра­жа­ние чужим нра­вам, кото­рое иные назы­ва­ют Ифо­пе­ею, дру­гие Миме­зис (под­ра­жа­ние, пере­драз­ни­ва­ние в сло­вах и тело­дви­же­нии дру­го­го) может почесть­ся в чис­ле сла­бей­ших фигур; ибо состо­ит почти в одном укло­не­нии от уда­ров сопер­ни­ка: но оно заклю­ча­ет­ся и в делах и ска­за­ни­ях: когда пред­став­ля­ет дела, тогда мно­го похо­дит на Ипо­ти­по­зис; а если отно­сит­ся до ска­за­ний, мы нахо­дим при­мер у Терен­ция, когда Фед­рия повто­ря­ет сло­ва Таи­сы: Я не зна­ла, куда ты денешь­ся. Малют­ка эта при­веде­на сюда; мать моя вос­пи­та­ла ее, как дочь свою; я назы­ва­ла ее сест­рою; хочу нако­нец отдать ее опять роди­те­лям.

[59] […] Нема­лую кра­соту при­да­ют речи, и дока­зы­ва­ют искус­ство Ора­то­ра и те умыш­лен­ные, мно­го­об­раз­ные обо­роты, по кото­рым слу­ша­тель заклю­чить может, что мы гово­рим без при­уготов­ле­ния, без хит­ро­сти, и пото­му с.141 дела­ют нас пред судьею не столь­ко подо­зри­тель­ны­ми. [60] Таким обра­зом ино­гда буд­то жале­ем о ска­зан­ном, как у Цице­ро­на за Целия: Но поч­то я при­во­жу толь важ­ную осо­бу? И даже запро­сто гово­рим: Это сорва­лось у меня с язы­ка. Ино­гда буд­то ищем, что́ ска­зать надоб­но: Что же потом? Не про­пу­стил ли я чего? Ино­гда буд­то невзна­чай и слу­чай­но при­па­мя­ты­ва­ем что-либо; как Цице­рон про­тив Верре­са: Мне при­шло на мысль еще о дру­гом сего же рода зло­де­я­нии доне­сти вам, судьи. И на ином месте: Одно пре­ступ­ле­ние при­во­дит мне на память и дру­гое.

[61] Сим спо­со­бом дела­ют­ся так­же при­лич­ные пере­хо­ды от одной мате­рии к дру­гой: впро­чем пере­хо­ды сии сами по себе не состав­ля­ют фигу­ры. Цице­рон, рас­ска­зав, как Пизон, заседая в суди­ли­ще, при­ка­зы­вал золотых дел масте­ру сде­лать для себя коль­цо, и как буд­то бы сей слу­чай дру­гой подоб­ный, при­ба­вил (6. Verr. 57): Теперь Пизо­но­во оное коль­цо напом­ни­ло мне то, что совсем было из голо­вы вышло. Сколь­ко, вы дума­е­те, судьи, снял Пизон золотых колец с пер­стов людей чест­ных? Ино­гда пока­зы­ваем при­твор­ное о чем ни есть неведе­ние: Но кто делал сии ста­туи? Кто? Ты прав­ду гово­ришь: их делал, ска­зы­ва­ют, Поли­клет. [62] Не сие одно употреб­ле­ние оной фигу­ры. Часто с.142 кажет­ся нам, что Ора­тор име­ет такое наме­ре­ние, а меж­ду тем у него совсем дру­гое, как здесь у Цице­ро­на: он, упре­кая Верре­са стра­стью к ста­ту­ям и кар­ти­нам, ста­ра­ет­ся чрез то устра­нить и от себя само­го подо­зре­ние в подоб­ной же сла­бо­сти. И когда Димо­сфен1 кля­нет­ся теня­ми вои­нов, пад­ших при Мара­фоне и Сала­мине, для того, чтоб умень­шить болез­но­ва­ние Афи­нян о пора­же­нии их при Херо­нее…

[64] Меж­ду фигу­ра­ми счи­та­ет­ся так­же Емфа­зис, когда кро­ет­ся в речи нечто более, неже­ли ска­за­но; как у Вир­ги­лия:


Non li­cuit tha­la­mi ex­per­tem si­ne cri­mi­ne vi­tam
De­ge­re mo­re fe­rae?
… (4. Aen. 550)


Ах! луч­ше б серд­ца вновь к люб­ви не при­учать!
Пустын­ным луч­ше бы мне зве­рем оди­чать.


Ибо здесь хотя и жалу­ет­ся Дидо­на на заму­же­ство, одна­ко страсть ее так силь­на, что без­брач­ное состо­я­ние почи­та­ет при­лич­ным более зве­рям, неже­ли людям. Такую же фигу­ру нахо­дим у Овидия, где Мир­ра при­зна­ет­ся сво­ей кор­ми­ли­це, что влюб­ле­на в соб­ст­вен­но­го отца сво­его, и вос­кли­ца­ет, гово­ря о сво­ей мате­ри:


О сколь она счаст­ли­ва таким супру­гом!

с.143 III. К сей близ­ка, и почти та же самая есть фигу­ра, [65] кото­рая ныне в наи­боль­шем употреб­ле­нии. Она сде­ла­лась столь­ко обык­но­вен­ною меж­ду нами, что чита­тель, кажет­ся, дав­но уже ожи­да­ет мое­го об ней рас­суж­де­ния: мы хотим, чтобы неко­то­рою догад­кою дохо­ди­ли до того, что есть у нас на уме. Я разу­мею здесь не про­тив­ное нечто тому, что гово­рим, как в Иро­нии, но некий скры­тый смысл, кото­рый как бы само­му слу­ша­те­лю нахо­дить над­ле­жа­ло. Наши Декла­ма­то­ры почти иных фигур и не при­зна­ют; отсюда у них и рож­да­ют­ся Состя­за­ния (contro­ver­siae), из одних фигур состо­я­щие. [66] Она употреб­ля­ет­ся в трех слу­ча­ях: или когда опас­но объ­яв­лять пря­мо наши мыс­ли; или когда сде­лать сие не поз­во­ля­ет бла­го­при­стой­ность; или когда хотим речи сво­ей при­дать более при­ят­но­сти, поели­ку новость и раз­но­об­ра­зие обык­но­вен­но быва­ет при­вле­ка­тель­нее, неже­ли про­стота и пря­мой образ выра­же­ний.

[67] 1) Пер­вый из сих слу­ча­ев име­ет место по боль­шей части в учи­ли­щах… [68] Но Ора­то­ры, при отправ­ле­нии долж­но­стей сво­их, еще не име­ли досе­ле нуж­ды в такой пре­до­сто­рож­но­сти; одна­ко и им пред­сто­ит ино­гда затруд­не­ние подоб­но­го же рода: то есть, ино­гда не могут одер­жать вер­ха над сопер­ни­ком, не оскор­бив како­го-нибудь силь­но­го лица, кое­го выго­ды с.144 тре­бу­ют совсем про­тив­но­го. [69] Для сего-то нуж­но вели­кое бла­го­ра­зу­мие и осто­рож­ность, дабы не оскор­бить кого; ибо оскорб­ле­ние, каким обра­зом ни было сде­ла­но, все­гда оста­ет­ся оскорб­ле­ни­ем. При­том же и фигу­ра, коль ско­ро слиш­ком вра­зу­ми­тель­на, теря­ет все свое досто­ин­ство. Поче­му неко­то­рые совсем отвер­га­ют посо­бие сих фигур, хотя бы они ясны или неяс­ны были. Но везде есть сре­ди­на. И во-пер­вых, они не долж­ны быть слиш­ком откры­ты или види­мы. В них не будет сего недо­стат­ка, если не ста­нем осно­вы­вать их на выра­же­ни­ях обо­юд­ных и дву­смыс­лен­ных; как, напри­мер, ска­зан­ное о сно­хе, подо­зре­вае­мой о непоз­во­лен­ной свя­зи со сво­им све­к­ром: Я женил­ся на такой девуш­ке, кото­рая понра­ви­лась мое­му отцу. Это гово­рил сын… [71] Надоб­но, чтобы само дело вну­ша­ло судье догад­ку; оста­вим вся­кое дру­гое наме­ка­ние; для боль­ше­го же вра­зум­ле­ния можем при­бег­нуть к како­му ни есть силь­но­му душев­но­му чув­ст­во­ва­нию, пре­рвать мол­ча­ни­ем речь, или употре­бить в ней при­лич­ные рас­ста­нов­ки. Таким обра­зом пусть судья чего-то ищет сам, чему, может быть, не пове­рил, если бы то от нас услы­шал; и ко все­му тому, что при­дет ему само­му в голо­ву, име­ет более веры.

с.145 [72] Но фигу­ры сии, при всей сво­ей тон­ко­сти, не долж­ны быть уча­щае­мы. Ибо самою, если мож­но так ска­зать, густотою сво­ею себя обна­ру­жи­ва­ют, и тем паче быва­ют оскор­би­тель­нее. Скрыт­ность или дву­смыс­лен­ность в сло­вах, не бла­го­ра­зу­мие и осто­рож­ность, но более недо­вер­чи­вость нашу озна­ча­ют. Сло­вом, фигу­ры сии про­из­во­дят над судьею тем более дей­ст­вия, чем менее подо­зре­ва­ет, что мы употреб­ля­ем их с наме­ре­ни­ем. [73] К ним при­бе­гать мож­но не толь­ко отно­си­тель­но к лицам, но и отно­си­тель­но к вещам, кото­рых нель­зя полу­чить ина­че, как сею невин­ною улов­кою. Я защи­щал неко­гда в суде жен­щи­ну, в под­де­ла­нии духов­ной сво­его мужа по его смер­ти. Ска­зы­ва­ли, что она, при кон­чине его, полу­чи­ла от наслед­ни­ков запись, коею обя­зы­ва­лись они отдать ей име­ние покой­но­го; что и под­лин­но так было. [74] Ибо, как жен­щи­на сия, по зако­нам, не мог­ла остать­ся пря­мою наслед­ни­цею, то и сде­ла­но, чтоб посред­ст­вом сей тай­ной дове­рен­но­сти воз­вра­тить ей муж­нее иму­ще­ство. Лег­ко было под­дер­жать тяж­бу; сто­и­ло толь­ко открыть, как все то про­ис­хо­ди­ло: но про­па­да­ло наслед­ство. В сем слу­чае над­ле­жа­ло посту­пить так, чтобы судьи поня­ли дело, а донос­чи­ки, тут же при­сут­ст­во­вав­шие, не мог­ли бы точ­но вра­зу­мить­ся в сло­ва мои. Мне с.146 уда­лось и то и дру­гое. Я не упо­мя­нул бы здесь о сем про­ис­ше­ст­вии, боясь наре­ка­ния в тще­сла­вии, если бы не хотел пока­зать, что и в судеб­ных речах такие фигу­ры могут иметь место.

Быва­ют обсто­я­тель­ства, [75] на кото­рые нель­зя най­ти доста­точ­ных дово­дов; в таком слу­чае над­ле­жит луч­ше при­бе­гать к скрыт­ным посо­би­ям, и употреб­лять фигу­ры с непри­мет­ным искус­ст­вом. Ибо ино­гда стре­ла, врас­плох и тай­но пущен­ная, вон­за­ет­ся тем глуб­же, чем менее полет ее был видим. А ина­че, откры­то ска­зан­ное или встре­ча­ет воз­ра­же­ние, или тре­бу­ет дока­за­тель­ства.

[76] 2) В отно­ше­нии к лицам, коих харак­тер заслу­жи­ва­ет ува­же­ние, мы долж­ны быть в речах тем осто­рож­нее, чем более чест­ный чело­век удер­жи­ва­ет­ся сты­дом, неже­ли стра­хом. Итак надоб­но, чтоб судья думал, что мы мно­гое скры­ва­ем по скром­но­сти, и сло­ва, самою исти­ною истор­гае­мые, умяг­чать ста­ра­ем­ся. Ибо и та общая к зло­сло­вию наклон­ность пока­жет­ся не столь нена­вист­ною и про­тив­ни­ку, и судьям, и слу­ша­те­лям, когда они уве­ре­ны быть могут, что мы гово­рим про­тив нашей воли. Да и что в том поль­зы? Ненуж­ною ясно­стью обна­ру­жи­ва­ем толь­ко дур­ное серд­це…

с.147 [92] К сему роду мож­но при­честь и те у Гре­ков осо­бен­но извест­ные фигу­ры, кото­ры­ми поня­тия о вещах непри­ят­ных несколь­ко умяг­ча­ют­ся. Так Феми­стокл, ста­ра­ясь пре­кло­нить сограж­дан сво­их оста­вить Афи­ны, сове­то­вал пору­чить город богам в охра­не­ние: ибо оста­вить заклю­ча­ет мысль при­скорб­ную. И дру­гой, пода­вая голос, чтоб для под­дер­жа­ния воен­ных потреб­но­стей золотые ста­туи Победы обра­тить в моне­ту, изъ­яс­нил­ся так: Надоб­но вос­поль­зо­вать­ся наши­ми победа­ми. Все сие похо­дит на Алле­го­рию: иное гово­рит­ся, и иное разу­ме­ет­ся.

[93] Теперь спра­ши­ва­ет­ся, как отве­чать на сии фигу­ры надоб­но. Мно­гие пола­га­ют, что с про­тив­ной сто­ро­ны все­гда над­ле­жит ста­рать­ся их обна­ру­жи­вать подоб­но тому, как откры­ва­ют­ся раны для узна­ния источ­ни­ка пота­ен­но­го зла. И дей­ст­ви­тель­но сей спо­соб есть луч­ший. Ибо ина­че и посту­пать немож­но, когда фигу­ры сии име­ют пред­ме­том сущ­ность все­го дела. Но, если они заклю­ча­ют в себе толь­ко неко­то­рые чер­ты зло­ре­чия, то для чистой сове­сти луч­ше не разу­меть их. [94] А еже­ли такие фигу­ры будут у про­тив­ни­ка так часты, что нам нель­зя их не заме­тить, тогда поз­во­ли­тель­но тре­бо­вать, чтоб он мыс­ли свои, под дву­зна­чу­щи­ми выра­же­ни­я­ми с.148 скры­вае­мые, объ­явил пря­мо, если сме­ет, или бы по край­ней мере не насто­ял во вра­зум­ле­нии и уве­ре­нии судей в том, чего он ска­зать не осме­ли­ва­ет­ся…

[96] 3) Тре­тий род употреб­ля­ет­ся при удоб­ном слу­чае толь­ко для неко­то­рой ост­ро­ты. И пото­му Цице­рон не счи­та­ет оно­го при­над­ле­жа­щим к пре­нию сопер­ни­ков. Как, напри­мер, сам же он колет Кло­дия2 сими сло­ва­ми: Он думал, что ему лег­ко уми­ло­сти­вить богов, поели­ку извест­ны ему все жерт­во­при­но­ше­ния… [99] Фигу­ры же, состо­я­щие в игре слов, име­ют наи­ме­нее силы, хотя нахо­дим их и у Цице­ро­на (Pro Coel. 32), когда гово­рит о Кло­дии: Ее почи­та­ли все при­я­тель­ни­цею каж­до­го паче, неже­ли чьею-либо непри­я­тель­ни­цею…

с.149

ГЛАВА III.

О ФИГУРАХ РЕЧЕНИЙ.

I. Они дво­я­ко­го рода: одни Грам­ма­ти­че­ские; II. Дру­гие рито­ри­че­ские, и дела­ют­ся: 1) Чрез при­бав­ле­ние, и какие имен­но. 2) Чрез отня­тие или убав­ле­ние: сле­ду­ют фигу­ры сего рода. 3) Чрез подо­бие, чрез сход­ство и несход­ство: какие фигу­ры. III. Употреб­ле­ние фигур.

I. [IX. 3. 1] Фигу­ры рече­ний все­гда изме­ня­лись, и ныне изме­ня­ют­ся, смот­ря по вво­ди­мо­му употреб­ле­нию слов. И пото­му, еже­ли срав­нить ста­рин­ное наре­чие с нашим, то каж­дое почти выра­же­ние будет фигу­ра. Ибо мы име­ем мно­же­ство таких, каких ни у древ­них Писа­те­лей, ни же у само­го Цице­ро­на не нахо­дим. Дай Бог, чтоб мы не худ­ши­ми заме­ня­ли! — [2] Впро­чем фигу­ры рече­ний разде­ля­ют­ся на два рода: к пер­во­му отно­сит­ся соб­ст­вен­но вся­кой образ речи; а ко вто­ро­му, речь, в коей заме­ча­ет­ся уже неко­то­рая изыс­кан­ность. Хотя оба рода вхо­дят в с.150 состав Крас­но­ре­чия, одна­ко пер­вый луч­ше назвать мож­но Грам­ма­ти­че­ским, а послед­ний Рито­ри­че­ским.

Пер­вый род фигур рож­да­ет­ся из того же источ­ни­ка, из кое­го про­ис­хо­дят и поро­ки речи. Ибо каж­дая фигу­ра будет порок, коль ско­ро не выис­ки­ва­ет­ся, а сама собою при­хо­дит. [3] Но они оправ­ды­ва­ют­ся или изви­ня­ют­ся ино­гда важ­но­стью лица, употре­бив­ше­го их, древ­но­стью, особ­ли­во при­выч­кою, и часто неко­то­рою осно­ва­тель­но­стью. И для сего, когда от про­сто­го и пря­мо­го обра­за речи укло­ня­ет­ся, дела­ет кра­соту, коль ско­ро осно­вы­ва­ет­ся на ска­зан­ных при­чи­нах. Одна­ко она полез­на по тому одно­му, что повсе­днев­ное, общее, обык­но­вен­ное и еди­но­об­раз­ный ход сло­ва дела­ет не столь­ко скуч­ным, и сло­гу наше­му дает вид отлич­ный от про­сто­на­род­но­го наре­чия. [4] Итак, уме­рен­ное и умест­ное сей фигу­ры употреб­ле­ние сооб­ща­ет речи осо­бен­ную при­ят­ность; а еже­ли слиш­ком часто будет повто­ря­е­ма, то поте­ря­ет всю при­ят­ность раз­но­об­ра­зия. Впро­чем есть фигу­ры, с кото­ры­ми уже позна­ко­ми­лись мы до такой сте­пе­ни, что едва удер­жи­ва­ют на себе назва­ние фигур, и кото­рые посе­му могут быть и чаще употреб­ля­е­мы, не утом­ляя при­вык­ше­го к ним уха. [5] Ибо и отбор­ные, от обще­го употреб­ле­ния отсту­паю­щие, а пото­му с.151 и бла­го­род­ней­шие, сколь­ко воз­буж­да­ют вни­ма­ния сво­ею ново­стью, столь­ко же избыт­ком сво­им пре­сы­ща­ют слу­ша­те­ля: тогда види­мо быва­ет, что они Ора­то­ру не сами собою встре­ча­ют­ся, им ото­всюду выис­ки­ва­ют­ся, и целы­ми куча­ми направ­ля­ют­ся к укра­ше­нию речи.

[6] Итак, фигу­ры заклю­ча­ют­ся и в име­нах. Ибо и ocu­lis cap­ti tal­pae, и ti­mi­dae da­mae употреб­ля­ет Вир­ги­лий, т. е. к име­ни суще­ст­ви­тель­но­му жен­ско­го рода при­став­ля­ет, при­ла­га­ет муже­ское: но здесь есть при­чи­на; поели­ку суще­ст­ви­тель­ное озна­ча­ет оба пола: и под одним назва­ни­ем разу­ме­ют­ся самец и сам­ка. И в гла­го­лах: когда гла­гол стра­да­тель­но­го окон­ча­ния постав­ля­ет­ся вме­сто гла­го­ла дей­ст­ви­тель­но­го: Fab­ri­ca­tus est gla­dium; Ini­mi­cos pu­ni­tus es. [7] И сие не уди­ви­тель­но, поели­ку гла­го­лы по свой­ству сво­е­му часто дей­ст­вие выра­жа­ют, как стра­да­ние: ar­bit­ror, sus­pi­cor; и напро­тив, стра­да­ние, как дей­ст­вие, va­pu­lo: поче­му часто один гла­гол дру­гим заме­ня­ет­ся, и то же самое зна­чит: Lu­xu­ria­tur, lu­xu­riat; Fluc­tua­tur, fluc­tuat; As­sen­tior, as­sen­tio; Re­ver­tor, re­ver­to. [8] Фигу­ра и в чис­лах: когда един­ст­вен­ное чис­ло при­со­еди­ня­ет­ся ко мно­же­ст­вен­но­му: Gladio pug­na­cis­si­ma gens Ro­ma­ni; Воин­ст­вен­ный народ, Рим­ляне. Ибо народ, сло­во соби­ра­тель­ное, озна­ча­ет мно­же­ство. И напро­тив: как в Экло­ге у Вир­ги­лия:


с.152 Qui non ri­se­re pa­ren­tes,
Nec deus hunc men­sa, dea nec dig­na­ta cu­bi­li.

Ибо ска­зав: тех, кто не при­но­сит удо­воль­ст­вия роди­те­лям, ни бог сто­ла, ни боги­ня ложа не удо­ста­и­ва­ет; употре­бил чис­ло един­ст­вен­ное вме­сто мно­же­ст­вен­но­го. [9] Ино­гда пре­вра­ща­ем части речи; как Пер­сей в Сати­ре:


Et nostrum is­tud vi­ve­re tris­te
As­pe­xi:
(Sat. 1. V. 10)

Здесь гла­гол в неопре­де­лен­ном накло­не­нии постав­лен на место суще­ст­ви­тель­но­го име­ни; и под сло­вом vi­ve­re, жить разу­ме­ет­ся жизнь. Ино­гда употреб­ля­ем гла­гол вме­сто при­ча­стия, как:


Mag­num dat fer­re ta­len­tum. (5. Aen. 248)

И при­ча­стие за гла­гол: Vo­lo da­tum

[27] Сии и дру­гие подоб­ные фигу­ры, кото­рые дела­ют­ся или чрез пере­ме­ну, или при­бав­ле­ние и отня­тие, или пере­став­ку одно­го сло­ва, обра­ща­ют на себя вни­ма­ние слу­ша­те­ля и не допус­ка­ют его до рас­се­я­ния в мыс­лях; ибо самая сбли­жен­ность их с недо­стат­ка­ми сло­во­вы­ра­же­ния при­да­ет им неко­то­рую при­ят­ность, как в яст­вах пря­ная при­пра­ва. Но надоб­но, чтоб их было не слиш­ком мно­го, чтоб были не все­гда оди­на­ко­го рода, и не близ­ко сто­я­ли одна под­ле дру­гой; поели­ку раз­но­об­ра­зи­ем с.153 толь­ко и ред­ким употреб­ле­ни­ем могут не наску­чить.

II. [28] Теперь сле­ду­ют важ­ней­шие фигу­ры, кото­рые состо­ят не толь­ко в пра­виль­ном сло­во­вы­ра­же­нии, но и самым мыс­лям при­да­ют силу и при­ят­ность.

1) Неко­то­рые из них состав­ля­ют­ся чрез удво­е­ние или повто­ре­ние (Ge­mi­na­tio). Родов их мно­го. Удво­я­ют­ся или повто­ря­ют­ся сло­ва ино­гда для уси­ле­ния мыс­ли; как (Pro Mil. 72): Убил, убил не Спу­рия Мелия, и проч. Здесь пер­вое убил наме­ка­ет толь­ко, а вто­рое утвер­жда­ет. Ино­гда для озна­че­ния собо­лез­но­ва­ния: Ах Коридон, Коридон! и проч. [29] Неред­ко фигу­ра сия слу­жит к озна­че­нию совсем про­тив­но­го в виде Иро­нии. Такое же удво­е­ние может быть пере­ме­ша­но и меж­ду дру­ги­ми сло­ва­ми, и тогда быва­ет еще силь­нее (2. Phi­lip. 64): Име­ние, о стыд и поно­ше­ние! име­ние вели­ко­го Пом­пея про­да­ет­ся с пуб­лич­но­го тор­гу… Или (1. Ca­til. 4): Ты живешь еще, Кати­ли­на, и живешь не для исправ­ле­ния сво­его, но для усу­губ­ле­ния тво­ей про­дер­зо­сти.

[30] Фигу­ра Ана­фо­ра, Еди­но­на­ча­тие, быва­ет, когда для боль­ше­го насто­я­ния и убеж­де­ния повто­ря­ем одно сло­во в нача­ле каж­до­го пери­о­да или мыс­ли: Уже ли ни ноч­ная стра­жа вокруг Капи­то­лии, ни ноч­ные разъ­езды воору­жен­ных с.154 вои­нов по горо­ду, ни страх наро­да, ни него­до­ва­ние людей бла­го­мыс­ля­щих, ни поме­ще­ние Сена­та в без­опас­ней­шее место, ни же лица и взо­ры заседаю­щих в нем тебя не тро­га­ют.

А когда тем же сло­вом окан­чи­ва­ем, будет Эпи­стро­фе, Еди­но­окон­ча­ние: Кто тре­бо­вал свиде­те­лей? Аппий. Кто пред­ста­вил их? Аппий (Pro Mil. 59) и проч.

[31] Сей послед­ний при­мер может при­над­ле­жать и к дру­гой фигу­ре, πλοκὴ назы­вае­мой, в кото­рой теми же сло­ва­ми и начи­на­ем и окан­чи­ва­ем пери­од (4. Rhet. 20): Кто нару­шил толи­ко­крат­но мир­ные дого­во­ры? Кар­фа­ге­няне. Кто внес жесто­кую вой­ну в серд­це Ита­лии? Кар­фа­ге­няне. Кто опу­сто­шал Ита­лию? Кар­фа­ге­няне. Кто про­сит о про­ще­нии? Кар­фа­ге­няне.

[32] Рав­но и в про­ти­во­по­ло­же­ни­ях и в срав­не­ни­ях ответ­ст­ву­ет­ся повто­ре­ни­ем одно­го и того же сло­ва (Pro Mur. 22): Ты бодр­ст­ву­ешь во всю ночь, чтоб дать ответ тре­бу­ю­щим у тебя сове­та: а он, чтоб бла­говре­мен­но прий­ти с вой­ском туда, куда пред­по­ло­жил. Ты про­буж­да­ешь­ся пени­ем пету­ха, а он зву­ком труб. Ты сочи­ня­ешь речи, а он вой­ско устро­я­ет. Ты печешь­ся о без­опас­но­сти сво­их кли­ен­тов, а он о цело­сти горо­дов или кре­по­стей. [33] Но Ора­тор, как бы не доволь­ст­ву­ясь сею пре­крас­ною фигу­рою, обра­ща­ет ее в про­ти­во­по­ло­же­ния: Он с.155 уме­ет защи­щать нас от набе­гов непри­я­тель­ских, а ты пред­о­хра­ня­ешь от навод­не­ний: он име­ет искус­ство рас­про­стра­нять пре­де­лы наши, а ты управ­лять наро­да­ми.

[34] Могут и в сре­дине повто­рять­ся в соот­вет­ст­вен­ность постав­лен­ным в нача­ле, как напри­мер:


Te ne­mus An­gui­tiae, vit­rea te Fu­ci­nus un­da,
Te li­qui­di fle­ve­re la­cus.
(7. Aen. 759)


По тебе пла­ка­ли Ангит­ские рощи,
Свет­лые по тебе Фуци­на воды,
По тебе про­зрач­ные озе­ра рыда­ли.


Или соот­вет­ст­вен­но послед­не­му (7. Verr. 43): Сей корабль был обре­ме­нен Сици­лий­скою добы­чею; да и самый корабль был добы­чею. Мож­но так­же повто­рять сло­ва и в сре­дине.

Пер­во­на­чаль­ным соот­вет­ст­ву­ют ино­гда послед­ние (7. Verr. 118): Мно­го скор­би и печа­ли нане­се­но роди­те­лям, и дру­зьям мно­го.

[35] Повто­ря­ют­ся еще сло­ва с неко­то­рым разде­ле­ни­ем:


Iphi­tus et Pe­lias me­cum, quo­rum Iphi­tus aevo
Iam gra­vior, Pe­lias et vul­ne­re tar­dus Ulis­si.
(2. Aen. 435)


Ифит и Пели­ас со мной; Ифи­та тяг­чи­ла ста­рость, Пели­ас, ранен­ный Улис­сом, едва идти мог.


с.156 Эпа­но­дос, Отступ­ле­ние, назы­ва­ет­ся, когда не толь­ко в одном смыс­ле, [36] но и в про­тив­ном те же сло­ва повто­ря­ют­ся (Pro Li­gar. 19): Досто­ин­ство в началь­ни­ках было рав­ное, не рав­ное, может быть, в их после­до­ва­те­лях.

Ино­гда Повто­ре­ние, Po­lyp­to­ton, состо­ит в раз­ных родах и паде­жах: Вели­кое затруд­не­ние в сла­ве, вели­кая важ­ность в деле… Это отец твой? Отцом назы­ва­ешь его? Отца тако­го ты сын? [37] Если в одних паде­жах, то будет фигу­ра, Po­lyp­to­ton назы­вае­мая…

[44] Часто послед­нее сло­во преды­ду­щей мыс­ли ста­вит­ся в нача­ле после­дую­щей, тогда будет Ana­dip­lo­sis. Фигу­ра сия встре­ча­ет­ся наи­бо­лее у Сти­хотвор­цев (10. Ec­log. 72):


Пре­воз­но­си­те, Музы, пода­рок мой Гал­лу, Гал­лу, к кото­ро­му любовь во мне еже­час­но воз­рас­та­ет.

Одна­ко и у Ора­то­ров неред­ко нахо­дим ее (1. Cat. 12): Он еще жив. Жив? Да еще и в Сенат прий­ти осме­лил­ся.

[45] […] Ино­гда наби­ра­ют­ся сло­ва, тож­де зна­ча­щие: Когда так, Кати­ли­на, испол­няй свое наме­ре­ние, вый­ди из горо­да. Вороты отво­ре­ны, сту­пай. [46] И на дру­гом месте: Он вышел, высту­пил, вырвал­ся, убе­жал

[47] […] Наби­ра­ют­ся так­же не толь­ко сло­ва, но и мыс­ли оди­на­ко­го зна­ме­но­ва­ния, напри­мер: с.157 Сму­ще­ние духа, некий омрак зло­де­я­ний умом его овла­де­ли, и горя­щие факе­лы фурий воз­буди­ли его к тому[49] […] Ста­вят­ся вме­сте часто и то же и про­тив­ное озна­чаю­щие: Я вопро­шаю вра­гов моих, не я ли зло­де­я­ния сии пред­у­смот­рел, открыл, сде­лал явны­ми, устра­нил, испро­верг, уни­что­жил?

[50] В сем при­ме­ре заклю­ча­ет­ся и дру­гая фигу­ра, кото­рая, поели­ку не име­ет сою­зов, назы­ва­ет­ся Бес­со­ю­зие; она дела­ет речь насто­я­тель­нее. Ибо каж­дое сло­во в ум более вре­зы­ва­ет­ся, и пред­мет неко­то­рым обра­зом умно­жа­ет­ся; как Цице­рон гово­рит про­тив Метел­ла: По мере того, как обна­ру­жи­ва­лись соумыш­лен­ни­ки, я при­ка­зы­вал пред­став­лять их себе, содер­жать под стра­жей, при­во­дить в Сенат, и проч. Про­тив­ная сему фигу­ра, избы­то­че­ст­ву­ю­щая в сою­зах, назва­на Мно­го­со­ю­зи­ем. [51] Как Вир­ги­лий, гово­ря о наро­дах Ливий­ских, изъ­яс­ня­ет­ся (3. Georg. 344): Они ски­та­ют­ся из доли­ны в доли­ну, где толь­ко най­дут удоб­ное место для себя и для стад сво­их; они всем доволь­ны; и шалаш, и соба­ка, и кол­чан, и стре­лы, суть един­ст­вен­ные пред­ме­ты жела­ний и забот их. […]

[54] Обе сии фигу­ры, хотя про­ти­во­по­лож­ные, име­ют один источ­ник, и кло­нят­ся к одной цели: то есть, сде­лать речь живее, с.158 насто­я­тель­нее и силь­нее; ибо ими изъ­яв­ля­ют­ся неко­то­рые поры­вы стра­стей.

Посте­пен­ность, Cli­max, есть фигу­ра так­же повто­ре­ния; но как в ней искус­ство и наме­ре­ние гово­ря­ще­го слиш­ком обна­ру­жи­ва­ет­ся, то и над­ле­жит употреб­лять ее изред­ка. [55] Ибо повто­ря­ет ска­зан­ное, и преж­де неже­ли посту­пит вдаль, обра­ща­ет­ся на преж­нее; возь­мем при­мер из Димо­сфе­на (Pro Cte­siph.): Я сего не гово­рил, и ни же писал: не толь­ко не писал, но и не был в посоль­стве: не толь­ко не был в посоль­стве, но и не сове­то­вал Фивя­нам. [56] И вот дру­гой из Цице­ро­на: Сци­пи­он при­ле­жа­ни­ем снис­кал доб­ро­де­тель, доб­ро­де­те­лью сла­ву, сла­вою завист­ни­ков

[58] 2) Дру­гие напро­тив фигу­ры дела­ют­ся через отня­тие или умол­ча­ние одно­го сло­ва; они, крат­ко­сти и неча­ян­но­сти ради, употреб­ля­ют­ся с доволь­ною при­ят­но­стью: из них пер­вая есть Синек­до­хе… когда отъ­ятое рече­ние лег­ко под­ра­зу­ме­вать мож­но; как, напри­мер, Целий в речи про­тив Анто­ния ска­зал: И Грек от радо­сти изум­лять­ся. Ибо здесь тот­час как бы уже слы­шит­ся начал

[62] Вто­рая из сего же рода, о кото­рой гово­ре­но выше Asyn­de­ton; есть в ней отмота­ют­ся сою­зы.

с.159 Третья назы­ва­ет­ся При­со­еди­не­ние, в кото­рой к одно­му гла­го­лу отно­сят­ся мно­гие мыс­ли, из коих каж­дая тре­бо­ва­ла бы оно­го, если бы сто­я­ла отдель­но; и тогда или напе­ре­ди ста­вит­ся гла­гол, к кото­ро­му все про­чие сло­ва отно­сить долж­но, как (Pro Cluent. 15): Пре­по­беж­ден стыд любо­стра­сти­ем, страх про­дер­зо­стью, рас­судок буй­ст­вом. Или тако­вым гла­го­лом мно­гие мыс­ли заклю­ча­ют­ся (1. Cat. 22): Ты не такой чело­век, Кати­ли­на, кото­ро­го бы или стыд от похаб­ства, или страх опас­но­сти, или рас­судок от бешен­ства воз­дер­жать мог­ли. [63] Или он ста­вит­ся в сре­дине так, что и к преды­ду­щим и после­дую­щим мыс­лям отне­сти его мож­но…

[66] 3) Тре­тий род фигур состо­ит или в еди­но­зву­чии, или в сход­стве, или в про­ти­во­по­лож­ном зна­че­нии тех же слов: такая игра слов пора­жа­ет неко­то­рым обра­зом ухо слу­ша­те­ля, и воз­буж­да­ет вни­ма­ние. Это назы­ва­ет­ся Pa­ro­no­ma­sia, Ag­no­mi­na­tio

[68] С сею фигу­рою сход­ству­ет An­ta­nac­la­sis, про­ти­во­по­лож­ное зна­ме­но­ва­ние сло­ва. Когда Про­ку­лей жало­вал­ся на сво­его сына, что сей с нетер­пе­ни­ем ждал его смер­ти, сын же ответ­ст­во­вал, что отнюдь того не ждал, тогда отец под­хва­тил: Я даже про­шу тебя, чтоб ты подо­ждал. Ино­гда состав­ля­ет­ся она из с.160 похо­жих слов, но в раз­лич­ном зна­че­нии: Sup­li­cio af­fi­cien­dum di­cas, quem suppli­ca­tio­ne dig­num judi­ca­ris. [69] Отсюда про­ис­хо­дит ино­гда игра слов самая ничтож­ная, скуч­ная и даже в шут­ках непри­ят­ная: уди­ви­тель­нее все­го, что еще пре­по­да­ют­ся для сего пра­ви­ла. Я же при­во­жу здесь тому при­ме­ры не для под­ра­жа­ния, а паче для избе­жа­ния подоб­ных недо­стат­ков. [70] Ama­ri (любить и быть люби­му при­ят­но,) jucun­dum est, si cu­re­tur ne quid in­sit ama­ri, (толь­ко чтоб не было в том ниче­го горь­ко­го). Avi­um dul­ce­do ad avi­um du­cit

[71] Но когда сия фигу­ра слу­жит к озна­че­нию свой­ства лица или вещи, тогда дела­ет нема­лую кра­соту (1. Cat. 30): Сию язву Рес­пуб­ли­ки поне­мно­гу уда­лять, а не навсе­гда уда­лить мож­но. И когда из пере­ме­ны пред­ло­гов выхо­дит про­тив­ная мысль: Он, кажет­ся, не из горо­да выпу­щен, но в город впу­щен (1. Cat. 27). Но гораздо луч­ше и силь­нее ска­за­но: Смер­тью купил бес­смер­тие. [72] А это сла­бо: non Pi­so­num, sed pis­to­rum (мель­ник). Или сде­лан­ное из Ора­то­ра Ора­тай. Все­го же неудач­нее (3. Phi­lip. 22): Ne Pat­res Con­scrip­ti vi­dean­tur cir­cumscrip­ti. Ra­ro eve­nit, sed ve­he­men­ter ve­nit. Итак над­ле­жит, чтоб в сей фигу­ре и мысль и сло­ва заим­ст­во­ва­ли некую кра­соту друг от дру­га. [73] Про­сти­те мне: я при­ве­ду домаш­ний при­мер. Некто, отправ­ля­ясь в посоль­ство, поклял­ся, что он умрет, с.161 im­mo­ria­ris le­ga­tio­ni, луч­ше, неже­ли воз­вра­тит­ся, не окон­чив пору­чен­но­го дела. Спу­стя несколь­ко дней при­ез­жа­ет назад, не испол­нив дан­но­го пре­по­ру­че­ния. Тогда отец мой, увидев­шись с ним, ска­зал в насмеш­ку: Я не ожи­дал, чтоб ты в посоль­стве умер, uti im­mo­ria­ris le­ga­tio­ni, но по край­ней мере думал, что несколь­ко вре­ме­ни там про­будешь, im­mo­ra­res. Ибо здесь и самая мысль, и неболь­шое изме­не­ние в сло­вах дела­ет кра­соту, тем паче, что тут не вид­но ника­кой натяж­ки: одно сло­во взя­то от про­тив­ной сто­ро­ны, а дру­гое само собою ему встре­ти­лось.

[74] Древ­ние Рито­ры ста­ра­лись укра­шать речь про­ти­во­по­ло­же­ни­я­ми (An­ti­the­sis), и таки­ми сло­ва­ми, кото­рые или чис­лом сло­гов или окон­ча­ни­ем одно на дру­гое были похо­жи. Гор­ги­ас не хра­нил в этом ника­кой меры, да и Исо­крат в моло­до­сти сво­ей доволь­но часто при­бе­гал к сему посо­бию; сам Цице­рон любил играть подоб­ны­ми мело­ча­ми; но впро­чем, хра­ня меру, умел сии сла­бые кра­соты воз­вы­шать силою мыс­лей. Ибо и то, что само по себе ничтож­но и натя­ну­то, кажет­ся дель­ным и непри­нуж­ден­ным, когда мысль нема­ло­важ­на.

[75] Фигу­ра из подоб­ных слов состав­ля­ет­ся почти чет­ве­ро­я­ким обра­зом: во-пер­вых, когда одно сло­во похо­дит на дру­гое, или не слиш­ком с.162 раз­нит­ся (1. Aen. 403): Pup­pes­que tuae, pu­bes­que tuo­rum. И, sic in hac ca­la­mi­to­sa fa­ma, qua­si in ali­qua per­ni­cio­sis­si­ma flam­ma. И (Pro Cluent. 4): Non enim tam spes lau­dan­da, quam res est. Или когда в сло­вах оди­на­кое окон­ча­ние слы­шит­ся: Non ver­bis, sed ar­mis. [76] И сие быва­ет не без при­ят­но­сти, когда мысль хоро­ша; как напри­мер: Quan­tum pos­sis, in eo sem­per ex­pe­ri­re, ut pro­sis. Неко­то­рые фигу­ру сию назы­ва­ют πά­ρισον.

[77] Во-вто­рых, когда две и мно­гие мыс­ли окан­чи­ва­ют­ся одно­звуч­ны­ми сло­ва­ми: Non mo­do ad sa­lu­tem eius ex­tin­guen­dam, sed etiam glo­riam per ta­les vi­ros infrin­gen­dam… Такая фигу­ра назы­ва­ет­ся ὁμοιοτέ­λευτον, Подо­бо­окон­ча­ние. […]

[78] Третья Omiop­to­ton, Еди­но­па­де­жие, когда те же паде­жи повто­ря­ют­ся, […] [79] как у Афра: Amis­so nu­per in­fe­li­cis av­lae, si non prae­si­dio in­ter pe­ri­cu­la, ta­men so­la­tio vi­tae in­ter ad­ver­sa. И тем луч­ше, когда нача­ло и конец друг дру­гу соот­вет­ст­ву­ют, как здесь, prae­si­dio, so­la­tio…

[80] Чет­вер­тая ἰσό­κωλον, когда пери­од состо­ит из рав­ных чле­нов (Pro Cec.): Si quan­tum in ag­ro lo­cis­que de­ser­tis auda­cia po­test, tan­tum in fo­ro at­que judi­ciis im­pu­den­tia va­le­ret. Здесь Iso­co­lon и ὁμοιόπ­τω­τον вме­сте, т. е. в рав­ных пери­о­дах те же паде­жи повто­ря­ют­ся. А вот вме­сте Iso­co­lon, Omiop­to­ton и Omio­te­lev­ton: Non mi­nus nunc in cav­sa ce­de­ret Av­lus Cae­ci­na Sex­ti Ebu­tij с.163 im­pu­den­tiae, quam tum in vi fa­cien­da ces­sit auda­ciae. Здесь выхо­дит кра­сота и из того, что гла­го­лы пере­ме­ни­лись в накло­не­нии и вре­ме­ни: Non mi­nus ce­de­ret, quam ces­sit

[81] Про­ти­во­по­ло­же­ние же, ἀντί­θετον, дела­ет­ся раз­лич­ным обра­зом. Ино­гда каж­до­му сло­ву про­ти­во­по­ла­га­ет­ся дру­гое сло­во (Pro Cluent. 15): Пре­воз­мог­ло стыд любо­стра­стие, страх про­дер­зость, рас­судок безу­мие. Ино­гда два сло­ва двум же сло­вам: Не нашим умом, но вашею помо­щью учи­не­но. А ино­гда и мысль мыс­ли: Пусть гос­под­ст­ву­ет враж­да в народ­ных собра­ни­ях: но да отло­жит­ся в судах (Pro Mur. 76). [82] Народ Рим­ский не тер­пит рос­ко­ши в част­ных людях, но обще­ст­вен­ную пыш­ность любит[85] Состав­ля­ет так­же фигу­ру, назы­вае­мую ἀντι­μετα­βολὴ, или пре­вра­щен­ное повто­ре­ние одних и тех же рече­ний (Pro Cluent. 5): Живу не для того, чтоб есть, а ем для того, чтоб жить. У Цице­ро­на сде­ла­но подоб­ное пре­вра­ще­ние так, что сло­ва повто­ря­ют­ся в тех же паде­жах: Как в судах вина без нена­ви­сти нака­зы­ва­ет­ся, и без вины нена­висть навле­ка­ет­ся. [86] Ино­гда повто­ре­ни­ем одно­го и того же сло­ва окан­чи­ва­ет­ся пери­од, как дела­ет сей Ора­тор, гово­ря о Секс­те Рос­ции (Pro Quint. 78): Когда толь пре­вос­ход­ный Актер, будучи один, кажет­ся, явля­ет­ся на сцене, так муж толь с.164 высо­ких досто­инств есть, кажет­ся, один, кото­рый досто­ин, чтоб туда не вхо­дить

III. [100] О фигу­рах я заме­чу вкрат­це то, что они речь укра­ша­ют, когда употреб­ля­ют­ся кста­ти; если в них не сохра­нит­ся меры, то ее крайне без­обра­зят. Есть Ора­то­ры, кои, не заботясь о важ­но­сти мыс­лей и о силе выра­же­ний, а пере­вер­нув стран­ным обра­зом сло­ва, почи­та­ют себя за вели­ких искус­ни­ков, и не пере­ста­ют выис­ки­вать новые роды фигур, за кото­ры­ми гонять­ся столь­ко же смеш­но, как искать там вида и дви­же­ний, где нет тела.

[101] Но и самые луч­шие фигу­ры долж­ны быть употреб­ля­е­мы с бла­го­ра­зу­ми­ем и уме­рен­но­стью. И дей­ст­ви­тель­но, как при­стой­ное изме­не­ние лица, так и обра­ще­ние взо­ров при­да­ют мно­го живо­сти про­из­но­ше­нию: но если бы кто стал из жеман­ства крив­лять рот, взды­мать бро­ви и непре­стан­но пово­дить гла­за­ми, тот кро­ме сме­ху ниче­го воз­будить не мог бы в слу­ша­те­лях. Рав­но и речь долж­на иметь неко­то­рый посто­ян­ный вид, кое­му как непо­движ­ное и еди­но­об­раз­ное поло­же­ние непри­лич­но; так и отступ­ле­ние от есте­ствен­ных обо­ротов пока­зы­ва­ет его без­образ­ным.

[102] Нако­нец Ора­то­ру над­ле­жит все­го более наблюдать, где, перед кем и когда он с.165 гово­рит. Боль­шая часть фигур слу­жит толь­ко к услаж­де­нию слу­ха. Когда же потреб­но воз­будить в судьях него­до­ва­ние, нена­висть или состра­да­ние, кто потер­пит Ора­то­ра, в мер­ных, одно­звуч­ных, искус­но про­ти­во­по­ло­жен­ных выра­же­ни­ях изла­гаю­ще­го свое неудо­воль­ст­вие, болез­но­ва­ние, прось­бы? Ибо излиш­нее попе­че­ние о выбо­ре слов дела­ет изъ­яв­ле­ние стра­стей при­твор­ным и неимо­вер­ным: а где выка­зы­ва­ет­ся искус­ство, там обык­но­вен­но пред­по­ла­га­ет­ся недо­ста­ток исти­ны.

с.166

ГЛАВА IV.

О РАСПОЛОЖЕНИИ СЛОВ. (Com­po­si­tio).

I. Поче­му пишет о сем после Тул­лия. — Опро­вер­га­ет тех, кои речь без искус­ст­вен­но­го рас­по­ло­же­ния слов почи­та­ют боль­ше есте­ствен­ною и боль­ше муже­ст­вен­ною. II. Речь быва­ет или непре­рыв­но связ­ная, или разде­лен­ная на части. — В рас­по­ло­же­нии слов наблюда­ет­ся порядок, соче­та­ние, чис­ло. III. О поряд­ке в сло­вах в свя­зи их с дру­ги­ми и отдель­но. IV. О соче­та­нии слов, вста­вок, чле­нов, пери­о­дов. V. О чис­лах. 1) Чем раз­нит­ся чис­ло от риф­ма, меры. 2) Чис­ло осо­бен­но наблюда­ет­ся при кон­це и нача­ле речи. 3) Стих не годит­ся в про­зе. 4) О сто­пах и их соста­ве. 5) До какой сте­пе­ни нуж­но ста­рать­ся о наблюде­нии чис­ла Рито­ри­че­ско­го. 6) Какой род рас­по­ло­же­ния и где употреб­лять долж­но.

I. [IX. 4. 1] Писать пра­ви­ла о рас­по­ло­же­нии слов я не осме­лил­ся бы после Мар­ка Тул­лия (2. de Orat. 171. 187 et aliund.), у кото­ро­го часть сия обра­бота­на со все­воз­мож­ным раче­ни­ем, еже­ли бы неко­то­рые из его же совре­мен­ни­ков не с.167 отно­си­лись к нему само­му пись­мен­но с оспа­ри­ва­ни­ем его настав­ле­ний, и еже­ли бы мно­гие, после его жив­шие, Ора­то­ры не пре­да­ли нам новых по сему же пред­ме­ту сведе­ний. [2] Итак, во мно­гом буду сле­до­вать Цице­ро­ну, и в ста­тьях, сомне­нию не под­ле­жа­щих, поста­ра­юсь сохра­нить воз­мож­ную крат­кость, а в дру­гих, может быть, и отступ­лю от его мне­ния. При всем том, пред­ла­гая мое суж­де­ние, не скрою от чита­те­лей и его соб­ст­вен­но­го.

[3] Я знаю, что есть люди, кои заботу о при­лич­ном рас­по­ло­же­нии слов вовсе отвер­га­ют, а речь про­стую, слу­ча­ем и обсто­я­тель­ства­ми вну­шае­мую, почи­та­ют не толь­ко есте­ствен­нее, но и муже­ст­вен­нее. Еже­ли назы­ва­ют они есте­ствен­ным то, что́ дает­ся нам пря­мо от при­ро­ды, и что суще­ст­во­ва­ло преж­де уче­ния, то все искус­ство Ора­тор­ское не заслу­жи­ва­ло бы сего име­ни, и ни к чему бы не годи­лось. [4] Ибо пер­вые чело­ве­ки, конеч­но, гово­ри­ли, не сле­дуя точ­ным пра­ви­лам язы­ка, и не уме­ли при­уготов­лять При­сту­па­ми, объ­яс­нять дело Изло­же­ни­ем, утвер­ждать дово­да­ми и тро­гать стра­сти. Итак, они все­го это­го не зна­ли, а не одно­го искус­ст­вен­но­го раз­ме­ще­ния слов в речи: если бы им не над­ле­жа­ло тому учить­ся, то для чего бы пере­ме­нять шала­ши на дома, зве­ри­ные кожи на при­стой­ную одеж­ду, леса и горы на с.168 бла­го­устро­ен­ные горо­да и обще­ства? [5] Какое искус­ство вдруг воз­ник­ло? Что не ста­ра­ни­ем при­хо­дит в луч­шее состо­я­ние? Для чего обре­зы­ваем и под­вя­зы­ваем вино­град­ные лозы? Для чего закры­ва­ем их? Для чего очи­ща­ем жат­вы от тер­ния и вол­ч­ца? И их про­из­во­дит зем­ля. Для чего живот­ных делать руч­ны­ми? Они родят­ся дики­ми. Ска­жем спра­вед­ли­вее, что все то весь­ма есте­ствен­но, чему быть в луч­шем поряд­ке бес­пре­пят­ст­вен­но поз­во­ля­ет при­ро­да.

[6] Как же может сло­во­вы­ра­же­ние небреж­ное, необ­ду­ман­ное быть муже­ст­вен­нее сло­во­вы­ра­же­ния связ­но­го и хоро­шо рас­по­ло­жен­но­го? Если неко­то­рые Писа­те­ли, по неко­ей смеш­ной изыс­ка­тель­но­сти, ослаб­ля­ют силу мыс­лей, дер­жась в сло­вах како­го-то раз­ме­ра или паде­ния, Сти­хотвор­ца­ми при­сво­ен­но­го, и доз­во­ляя себе ту же воль­ность в самой про­зе, сего не долж­но почи­тать за след­ст­вие сло­во­рас­по­ло­же­ния. [7] Впро­чем, как тече­ние рек быва­ет стре­ми­тель­нее по глад­ко­му лого­ви­щу, неже­ли меж­ду кам­ня­ми, ход воды затруд­ня­ю­щи­ми: так и речь связ­ная, кото­рая течет нераз­дроб­лен­ны­ми сила­ми, есть пре­вос­ход­нее сло­во­вы­ра­же­ния несклад­но­го, нечи­сто­го. Для чего же думать, что сила и кра­сота меж­ду собою несов­мест­ны, когда ника­кая вещь пол­ной цены без искус­ства быть с.169 не может, и когда за искус­ст­вом все­гда кра­сота сопут­ст­ву­ет? [8] Не прав­да ли, что при­ят­нее видеть копье, бро­шен­ное с силою, когда несет­ся оно по возду­ху пря­мою чер­тою? И при спус­ка­нии стрел из лука, чем твер­же и мет­че рука, тем самый при­ем стрель­ца кра­си­вее? В воин­ских и дру­гих Гим­на­сти­че­ских упраж­не­ни­ях, кто луч­ше защи­ща­ет­ся и твер­же сто­ит на ногах, не тот ли искус­ство и вме­сте силу пока­зы­ва­ет? [9] Мне кажет­ся, что рас­по­ло­же­ние слов столь­ко же нуж­но для мыс­лей, сколь­ко лук и вервь для стре­лы.

Поче­му никто из уче­ных не сомне­ва­ет­ся, что оно весь­ма мно­го слу­жит не толь­ко к удо­воль­ст­вию, но и к пора­же­нию умов. [10] Во-пер­вых, поели­ку не может дей­ст­во­вать на душу то, что в ухе, как в пред­две­рии, про­из­во­дит непри­ят­ность: а во-вто­рых, мы по самой при­ро­де более тро­га­ем­ся гар­мо­ни­ей или согла­си­ем. А ина­че зву­ки музы­каль­ных орудий, хотя слов и не выра­жа­ют, не про­из­во­ди­ли бы над слу­ша­те­лем раз­лич­ных дей­ст­вий. [11] В свя­щен­ных сра­же­ни­ях не оди­на­ким обра­зом дух и воз­буж­да­ет­ся и успо­ка­и­ва­ет­ся. Иным обра­зом изве­ща­ет­ся, когда дело идет о объ­яв­ле­нии вой­ны, и иным, когда с коле­но­пре­кло­не­ни­ем надоб­но у победи­те­ля про­сить поми­ло­ва­ния: иный тон употреб­ля­ет­ся, когда с.170 в бой гото­вит­ся вой­ско, иный, когда отсту­пать помыш­ля­ет. [12] Пифа­го­рей­цы име­ли обык­но­ве­ние, вста­вая с одра, про­буж­дать так­же и ум зву­ка­ми лиры, дабы снис­кать более охоты дей­ст­во­вать; и ложась спать, при­бе­га­ли опять к лире, дабы успо­ко­ить ум от мятеж­ных днев­ных мыс­лей.

[13] Еже­ли в чис­ле и тонах музы­каль­ных заклю­ча­ет­ся неко­то­рая неизъ­яс­ни­мая сила, то еще боль­ше­го дей­ст­вия ожи­дать долж­но от искус­но­го сло­во­со­че­та­ния. Ибо весь­ма мно­го зави­сит от того, в нача­ле или в кон­це пери­о­да какое сло­во употре­бит­ся, хотя бы оно и тут и там ту же мысль озна­ча­ло. Такое уме­нье и рас­смот­ри­тель­ность часто и сла­бым мыс­лям и посред­ст­вен­ным выра­же­ни­ям сооб­ща­ет неко­то­рый осо­бен­ный вес: [14] напро­тив, ино­гда силь­ные, при­ят­ные и кра­си­вые места дела­ют­ся сла­бы, про­тив­ны слу­ху и не заме­ча­тель­ны, если порядок слов в них пере­ме­нит­ся. Цице­рон в сво­ем Ора­то­ре дела­ет сему опыт над соб­ст­вен­ны­ми сво­и­ми пери­о­да­ми; напри­мер: Nam ne­que me di­vi­tiae mo­vent, qui­bus om­nes Af­ri­ca­nos et Lae­lios mul­ti ve­na­li­tii mer­ca­to­res­que su­pe­ra­runt. Пере­ме­ни здесь порядок рече­ний, и ска­жи: mul­ti su­pe­ra­runt ve­na­li­tii mer­ca­to­res­que; сде­лай то же и в сле­дую­щих пери­о­дах, ты увидишь, что как буд­то над­лом­лен­ные стре­лы с.171 бро­са­ешь мимо цели. [15] Он же поправ­ля­ет в сочи­не­ни­ях Грак­ха места, кото­рые пока­за­лись ему неглад­ки­ми. Но сие толь­ко ему, как вели­ко­му Ора­то­ру, при­лич­но: мы удо­воль­ст­ву­ем­ся испы­ты­вать сие над соб­ст­вен­ны­ми писа­ни­я­ми, сооб­ра­жая и, так ска­зать, округ­ляя то, что в них встре­тит­ся нам сла­бо­го или низ­ко­го. На что искать чужих при­ме­ров, когда мож­но уве­рить­ся соб­ст­вен­ным опы­том? Итак, я толь­ко заме­чу, что чем луч­ше место и по смыс­лу и по сло­во­вы­ра­же­нию, тем без­образ­нее пока­жет­ся, когда худо рас­по­ло­же­но будет; поели­ку самое изя­ще­ство слов обна­ру­жит нера­де­ние в их раз­ме­ще­нии.

[16] Поче­му хотя и при­зна­юсь, что искус­ство рас­по­ла­гать сло­ва усо­вер­ше­но Ора­то­ра­ми послед­нее: одна­ко пола­гаю, что и древ­ние при­ла­га­ли о том ста­ра­ние, по мере воз­рас­таю­щих успе­хов сво­его вре­ме­ни. Цице­рон, сколь ни отлич­ный Вития, не уве­рит меня, чтобы Лизи­ас, Иро­дот, Фукидид мало пек­лись о сло­во­рас­по­ло­же­нии. [17] Может быть, не сле­до­ва­ли они тому образ­цу, како­го дер­жа­лись Демо­сфен и Пла­тон, кои сами были несход­ны меж­ду собою.

И дей­ст­ви­тель­но, нель­зя поду­мать, чтоб Лизи­ас, кое­го слог был тон­кий и лег­кий, захо­тел обез­обра­зить его забав­ны­ми паде­ни­я­ми слов. Он поте­рял бы при­ят­ность про­стоты с.172 и бес­при­твор­ства, кото­рые ему толи­ко свой­ст­вен­ны: поте­рял бы так­же прав­до­по­до­бие. Ибо писал он речи для дру­гих, а сам не про­из­но­сил их; посе­му и над­ле­жа­ло им похо­дить на про­стые и небреж­ные: а в этом и состо­ит искус­ство сло­во­рас­по­ло­же­ния.

[18] Но Исто­рии, в кото­рой дол­жен быть слог бег­лый и стре­ми­тель­ный, непри­лич­ны ни частые рас­ста­нов­ки, потреб­ные Ора­то­ру для пере­веде­ния духа, ни хит­ро­спле­тен­ные при нача­ле и кон­це сло­во­вы­ра­же­ния. В ввод­ных речах Фукидида одна­ко най­дешь и рав­ные паде­ния слов и про­ти­во­по­ло­же­ния, An­ti­the­ses. У Иро­до­та же, кро­ме того, что слог его повсюду пла­вен, самый диа­лект име­ет в себе такую при­ят­ность, кото­рая про­ис­хо­дит, кажет­ся, от неко­е­го пота­ен­но­го сло­во­рас­по­ло­же­ния. [19] Но о раз­ли­чии сло­га будем гово­рить на сво­ем месте: преж­де пока­жем пра­ви­ла, в каком поряд­ке над­ле­жит ста­вить в речи сло­ва.

II. И во-пер­вых, речь есть или из чле­нов состо­я­щая и ими, как бы жила­ми свя­зан­ная; или сво­бод­ная, воль­ная; како­ва в пись­мах и обык­но­вен­ных раз­го­во­рах; исклю­чая тех слу­ча­ев, когда гово­рит­ся о пред­ме­тах важ­ных; как то: о Фило­со­фии, Рес­пуб­ли­ке, и тому подоб­ном. [20] Я гово­рю, что послед­не­го рода речь воль­нее, не пото­му, чтобы не име­ла сво­их, и, с.173 может быть труд­ней­ших, неко­то­рых стоп или паде­ний; ибо и в пись­мен­ном и раз­го­вор­ном сло­ге нетер­пи­ма непре­рыв­ная встре­ча глас­ных, ни же та про­тяж­ность, кото­рая отни­ма­ет у слов меру. Я толь­ко пока­зы­ваю, что в такой речи сло­ва не текут, не свя­зы­ва­ют­ся одно с дру­гим, ни же сле­ду­ют друг за дру­гом непре­рыв­но, так что связь меж­ду ими кажет­ся сла­бее, а не то, чтоб совсем ее не было. [21] Неред­ко в суд­ных речах по делам мало­важ­ным может быть наблюдае­ма про­стота сия, кото­рая име­ет соб­ст­вен­ную свою мер­ность, но ее толь­ко при­кры­ва­ет.

[22] Речь же пер­во­го рода состо­ит из трех при­над­леж­но­стей: из Частиц, in­ci­sa, по-Гре­че­ски κόμ­μα­τα назы­вае­мых; Чле­нов, membra, κῶ­λα; и πε­ρίοδον, кото­рый есть или am­bi­tus, или cir­cum­duc­tum, или про­дол­же­ние, con­ti­nua­tio, или заклю­че­ние, conclu­sio.

При вся­ком сло­во­рас­по­ло­же­нии нуж­но наблюдать Порядок (or­do), Связь (junctu­ra), и Чис­ло (nu­me­rus).

III. [23] Нач­нем с Поряд­ка. Порядок наблюда­ет­ся в сло­вах, и порознь и в соеди­не­нии с дру­ги­ми постав­ля­е­мых. Порознь постав­ля­е­мые назва­ли мы фигу­рою ἀσύν­δε­τα. В них надоб­но осте­ре­гать­ся, чтоб после сло­ва силь­ней­ше­го не ста­вить сла­бей­ше­го: напри­мер после с.174 свя­тота­тец, вор; после раз­бой­ник, воль­ни­ца; ибо смысл дол­жен все­гда рас­ти и воз­вы­шать­ся, как у Цице­ро­на (2. Phi­lip. 63): Ты с таким гор­лом, с такою утро­бою, с такою Гла­ди­а­тор­скою все­го тела кре­по­стью. Здесь одно дру­го­го более. А еже­ли бы он преж­де ска­зал: с Гла­ди­а­тор­скою кре­по­стью все­го тела, а потом при­ба­вил гор­ло и утро­бу, то погре­шил бы про­тив пра­виль­но­сти. Есть так­же и есте­ствен­ный порядок, и луч­ше гово­рим мужи и жены, день и ночь, восток и запад, неже­ли навы­во­рот. [24] Неко­то­рые сло­ва, пере­ме­нив место, дела­ют­ся излиш­ни­ми, как бра­тья двой­ниш­ни­ки; если поста­вишь спер­ва двой­ниш­ни­ки, то при­бав­лять бра­тья уже не нуж­но. Пона­прас­ну постав­ля­ют за непре­мен­ное пра­ви­ло ста­вить име­ни­тель­ные паде­жи преж­де гла­го­лов, гла­го­лы преж­де наре­чий, име­на суще­ст­ви­тель­ные преж­де при­ла­га­тель­ных и место­име­ний. Ибо и про­тив­ное часто при­да­ет мно­го при­ят­но­сти. [25] Счи­таю и то за излиш­нюю точ­ность, чтоб стро­го при­вя­зы­вать­ся ко вре­ме­ни, то есть, гово­рить о том преж­де, что преж­де дела­лось. Не спо­рю, что ино­гда луч­ше сего дер­жать­ся: но поели­ку пред­ше­ст­ву­ю­щие дея­ния часто быва­ют важ­нее, неже­ли после­дую­щие, то и нуж­но их изла­гать после сла­бей­ших.

с.175 Окан­чи­вать пери­од гла­го­лом было бы все­го луч­ше, [26] если бы сло­во­со­чи­не­ние все­гда то поз­во­ля­ло. Ибо в гла­го­лах заклю­ча­ет­ся вся сила речи. Но когда тем нару­ша­ет­ся плав­ность или при­ят­ность, тогда наблюде­ние чис­ла и бла­го­зву­чия гораздо пред­по­чти­тель­нее. При­ме­ры сему нахо­дим повсюду у зна­ме­ни­тей­ших Гре­че­ских и Латин­ских Ора­то­ров. Каж­дый гла­гол, кото­рый при кон­це пери­о­да был бы про­ти­вен слу­ху, пере­но­сит­ся на дру­гое место, и тем состав­ля­ет троп или фигу­ру Ипер­ба­тон, име­ю­щий свое досто­ин­ство. [27] Впро­чем, сло­ва не меря­ют­ся сто­па­ми; поче­му и мож­но пере­но­сить их с места на место, наблюдая, где они при­лич­нее постав­ле­ны быть могут: как в стро­е­нии и самые гру­бые и непра­виль­ной фигу­ры кам­ни нахо­дят при­год­ное для себя поло­же­ние. Одна­ко за совер­шен­ней­шую почесть надоб­но речь ту, в кото­рой сохра­нен и есте­ствен­ный порядок, и при­стой­ная связ­ка, и при них удач­ное и пра­виль­ное паде­ние слов.

Но быва­ют пере­ста­нов­ки, и слиш­ком дале­ко отне­сен­ные, [28] как я пока­зал выше, и про­тив вся­кой пра­виль­но­сти употреб­ля­е­мые, в кото­рых, кро­ме смеш­ной высо­ко­пар­но­сти и заба­вы, ниче­го не при­ме­ча­ет­ся, как нахо­дим у Меце­на­та: So­le et aurorâ ru­bent plu­ri­ma. In­ter sac­ra mo­vit aqua fra­xi­nos. Nec ex­se­quias qui­dem unus с.176 in­ter mi­ser­ri­mos vi­de­rem meas. Послед­нее изре­че­ние тем хуже, что Меце­нат таким раз­ме­ще­ни­ем слов еще шутит над слу­ча­ем печаль­ным.

[29] Часто одна­ко ж иное сло­во гораздо боль­ше силы име­ет в кон­це, неже­ли в сре­дине пери­о­да: поели­ку здесь, будучи окру­же­но око­ло лежа­щи­ми сло­ва­ми, как бы укры­ва­ет­ся от вни­ма­ния, а напро­тив при окон­ча­нии дает себя заме­тить, и боль­ше вре­зы­ва­ет­ся в ум слу­ша­те­ля; как у Цице­ро­на, когда он обли­ча­ет Анто­ния в пьян­стве: Ut ti­bi ne­ces­se es­set in con­spec­tu po­pu­li Ro­ma­ni vo­me­re postri­die. Так что ты не мог воз­дер­жать­ся пред лицом Рим­ско­го наро­да, чтобы не сбле­вать на дру­гой день. [30] Пере­ставь послед­нее сло­во, будет не та сила. Ибо оно из все­го сего обра­ще­ния к Анто­нию есть как бы ост­рие: к непри­стой­ной необ­хо­ди­мо­сти сбле­вать, после чего ожи­дать, кажет­ся, уже нече­го, при­ба­вил он и ту гнус­ность, что пья­ни­ца не мог в желуд­ке сво­ем пере­ва­рить и удер­жать в себе на дру­гой день. […]

[32] […] Вот неболь­шое чис­ло моих заме­ча­ний о Поряд­ке: если Порядок будет недо­ста­то­чен, то и при свя­зи и при плав­ном тече­нии, речь по спра­вед­ли­во­сти назвать мож­но небреж­ною и нестрой­ною.

IV. Сле­ду­ет Связь, или про­сто Связ­ка, Junctu­ra: она нуж­на в сло­вах, части­цах, чле­нах с.177 и пери­о­дах. Ибо они все име­ют свои и кра­соты и недо­стат­ки, смот­ря по тому, как будут меж­ду собою соеди­не­ны. [33] Чтоб сохра­нить порядок, заме­чу во-пер­вых, что даже про­стым и неуче­ным людям ощу­ти­тель­на непри­ят­ность, когда в постав­лен­ных сряду сло­вах из пер­во­го послед­ний, а из сле­дую­ще­го пер­вый сло­ги состав­ля­ют небла­го­при­стой­ное рече­ние, как у Вир­ги­лия: Do­ri­ca castra, и coecâ ca­li­gi­ne. Во-вто­рых, сте­че­ние глас­ных, от кото­рых сло­ва как буд­то не вяжут­ся, раз­ва­ли­ва­ют­ся, и вся речь как бы страж­дет. Осо­бен­но слу­ху про­тив­но, когда два дол­гие уда­ре­ния в сло­вах схо­дят­ся, и еще про­тив­нее, если надоб­но про­из­но­сить с гор­тан­ным напря­же­ни­ем. [34] Лите­ра E мяг­че, а J тонее; поче­му и недо­ста­ток в них не так при­ме­тен. Ста­вить крат­кие после дол­гих, или дол­гие после крат­ких, так­же не столь погре­ши­тель­но, а еще менее оскорб­ля­ет­ся слух дву­мя крат­ки­ми. Сло­вом, сие сте­че­ние глас­ных быва­ет боль­ше или мень­ше гру­бо, смот­ря по тому, тем же ли или раз­лич­ным отвер­сти­ем рта про­из­но­сят­ся. [35] Впро­чем, и грех не велик в этом про­сту­пить­ся: и не знаю, небре­же­ние ли в сем слу­чае, или излиш­няя забот­ли­вость хуже. И не без при­чи­ны пори­ца­ют уче­ни­ков Исо­кра­та, и осо­бен­но Фео­пом­па, при­стра­сти­ем к сему мни­мо­му с.178 совер­шен­ству. [36] Димо­сфен же и Цице­рон на то не мно­го смот­ре­ли. И ска­зать прав­ду, ино­гда и συ­ναλοιφὴ, т. е. сли­я­ние двух глас­ных букв в одну дела­ет речь плав­нее, неже­ли сло­ва с целы­ми сво­и­ми окон­ча­ни­я­ми. Рав­но и сло­ва, с боль­шим отвер­сти­ем рта про­из­но­си­мые, не про­тив­ны, и даже заклю­ча­ют в себе некую важ­ность, напри­мер: Pulchra ora­tio­ne ac­ta om­ni­no jac­ta­re; сверх того, сло­ги дол­гие, как сами по себе посто­ян­ней­шие и явст­вен­нее слы­ши­мые, неко­то­рым обра­зом скра­ды­ва­ют рас­ста­нов­ку меж­ду дву­мя глас­ны­ми. [37] Вот что гово­рит о сем Цице­рон (Orat. 77): Сте­че­ние глас­ных (hia­tus) име­ет какую-то не непри­ят­ную небреж­ность, кото­рая пока­зы­ва­ет, что Ора­тор зани­ма­ет­ся более мыс­ля­ми, неже­ли сло­ва­ми.

Да и соглас­ные бук­вы, особ­ли­во гру­бые, связь меж­ду сло­ва­ми затруд­ня­ют: напри­мер, S перед X, как Vir­tus Xer­xis, и S перед S, как Ars stu­dio­rum, про­из­во­дит непри­ят­ное сви­ста­ние. [38] По сей при­чине Сер­вий бук­ву S опус­кал, коль ско­ро ею окан­чи­ва­лось сло­во, а дру­гое начи­на­лось соглас­ною. За что Лав­ра­ний его пори­ца­ет, Мес­са­ла защи­ща­ет. Дума­ют, что и Луци­лий отсе­кал ее в сло­вах Se­re­nu’ fuit; dig­nu’ lo­co. Цице­рон в сво­ем Ора­то­ре свиде­тель­ст­ву­ет, что мно­гие и из Древ­них то же дела­ли. [39] Откуда про­изо­шли сло­ва Bel­li­ge­ra­re, po’me­ri­diem, и сие с.179 Като­на Цен­зо­ра выра­же­ние Die’ hanc, где лите­ра m отни­ма­лась для умяг­че­ния про­из­но­ше­ния. Невеж­ды, нахо­дя такие сло­ва в древ­них, ста­рин­ных кни­гах, поправ­лять не сове­стят­ся, и, думая тем пока­зать неве­же­ство пере­пис­чи­ков, свое соб­ст­вен­ное обна­ру­жи­ва­ют. [40] Та же бук­ва m, стоя на кон­це, соеди­ня­ет­ся с глас­ною сле­дую­ще­го сло­ва и сли­ва­ет­ся так, что хотя и пишет­ся, одна­ко про­из­но­сит­ся сла­бо, как Mul­tum il­le и Quan­tum erat: Здесь слы­шит­ся звук какой-то новой бук­вы. Ибо она не уни­что­жа­ет­ся, а ута­и­ва­ет­ся, и слу­жит толь­ко как бы отмет­кою меж­ду дву­мя глас­ны­ми, чтоб они в одну не сли­ва­лись.

[41] Надоб­но так­же осте­ре­гать­ся, чтобы послед­ние сло­ги преды­ду­ще­го сло­ва не были пер­вы­ми сло­га­ми сле­дую­ще­го за тем сло­ва. Не удив­ляй­тесь, что я о сем напо­ми­наю; и у само­го Цице­ро­на в пись­мах к Бру­ту вырва­лось такое несо­об­раз­ное рас­по­ло­же­ние рече­ний: Res mi­hi in­vi­sae vi­sae sunt, Bru­te. И в сти­хе: O for­tu­na­tam na­tam me Con­su­le Ro­mam!

Рав­но и одно­слож­ные, [42] сряду мно­гие постав­лен­ные, про­из­во­дят недо­ста­точ­ное сло­во­со­чи­не­ние; ибо речь тогда по необ­хо­ди­мо­сти долж­на быть неров­ною и неглад­кою. По той же при­чине над­ле­жит избе­гать часто­го употреб­ле­ния крат­ких гла­го­лов и имен: а длин­ных по с.180 про­тив­ной; ибо они сооб­ща­ют сло­ву неко­то­рую тяже­лую мед­лен­ность.

Такой же выхо­дит порок, еже­ли поста­вим сряду мно­го слов, подоб­ные уда­ре­ния, подоб­ные окон­ча­ния или те же паде­жи име­ю­щих. [43] Ни сход­ных гла­го­лов к гла­го­лам, ни сход­ных имен к име­нам наби­рать не долж­но, когда и самые кра­соты наво­дят ску­ку, если не будут под­дер­жа­ны при­ят­но­стью раз­но­об­ра­зия.

[44] Связь меж­ду части­ца­ми и чле­на­ми пери­о­дов тре­бу­ет ино­го, неже­ли меж­ду сло­ва­ми, сооб­ра­же­ния: хотя и в них той же погре­ши­тель­но­сти, о коей гово­рил я, осте­ре­гать­ся надоб­но. Здесь, для кра­соты рас­по­ло­же­ния, нуж­но раз­би­рать, что́ луч­ше поста­вишь напе­ре­ди, и что́ поза­ди. Ибо сии сло­ва, напри­мер в поряд­ке, Vo­mens frus­tis es­cu­len­tis, vi­num re­do­len­ti­bus, gre­mium suum et to­tum tri­bu­nal imple­vit. И напро­тив (я буду в раз­ных слу­ча­ях при­во­дить те же при­ме­ры, дабы сде­лать их зна­ко­мее): Sa­xa at­que so­li­tu­di­nes vo­ci res­pon­dent, bes­tiae sae­pe in­ma­nes can­tu flec­tun­tur, at­que con­sis­tunt (Pro Arch. 19). Здесь, каза­лось бы, мысль пра­виль­нее вос­хо­ди­ла, если бы пре­вра­щен был порядок, поели­ку лег­че тро­нуть зве­рей, неже­ли кам­ни. Несмот­ря на то, у Цице­ро­на такое сло­во­рас­по­ло­же­ние заклю­ча­ет в себе неко­то­рую кра­соту.

с.181 V. Перей­дем к чис­лам. [45] Весь состав, вся мер­ность и все соеди­не­ние слов состо­ит или в чис­лах (под рече­ни­ем разу­мею ῥυθ­μὸς), или в мет­рах, т. е. извест­ном раз­ме­ре.

1) Хотя риф­мы и мет­ры состав­ля­ют­ся из стоп (pes), одна­ко име­ют меж­ду собою нема­лую раз­ность. [46] Риф­мы или чис­ла состо­ят в извест­ном рас­сто­я­нии вре­ме­ни, а мет­ры еще и в извест­ном поряд­ке: и пото­му одни, кажет­ся, отно­сят­ся к коли­че­ству, дру­гие к каче­ству. Ῥυθ­μὸς есть или рав­ный, как Дак­тиль: [47] ибо име­ет один слог дол­гий, рав­ня­ю­щий­ся двум корот­ким. И в дру­гих сто­пах встре­ча­ет­ся это, но уже сему толь­ко оное имя при­сво­е­но. Всем извест­но, что дол­гий слог име­ет два, да так ска­жу, тем­па, а корот­кий один темп. Или полу­тор­ный, полу­то­ро­крат­ный, как пеон, кото­рый сло­жен из одно­го дол­го­го сло­га и трех корот­ких: и напро­тив, из трех корот­ких и одно­го дол­го­го, или дру­гим каким ни есть обра­зом три тем­па, в отно­ше­нии к двум, дела­ют чис­ло полу­тор­ное. Или двой­ст­вен­ный, как Ямб, кото­рый состо­ит из одно­го корот­ко­го и одно­го дол­го­го, и напро­тив. [48] Сии сто­пы мож­но почесть и за мет­ры: но в сто­пах надоб­но смот­реть, чего в риф­ме не наблюда­ет­ся, пер­вые ли сло­ги в Дак­ти­ле долж­ны быть корот­кие, или с.182 после­дую­щие; ибо тут одно вре­мя изме­ря­ет­ся, по обы­чаю музы­кан­тов под­ня­ти­ем руки или ноги озна­ча­ет­ся рас­сто­я­ние вре­ме­ни. Но к мет­рах сде­лать сего нель­зя. В сти­хе немож­но поста­вить Ана­пе­ста или Спон­дея вме­сто Дак­ти­ля; ни же Пеон по той же при­чине когда-либо начи­на­ет­ся и окан­чи­ва­ет­ся корот­ки­ми. [49] И в сти­хах не толь­ко одна сто­па за дру­гую не берет­ся, но ни же Дак­тиль, ни Спон­дей друг дру­га не заме­ня­ют. Итак, еже­ли в сих непре­рыв­ных пяти дак­ти­лях пере­ме­нить порядок, то и сти­ха не будет.


Pan­di­tur in­te­rea do­mus om­ni­po­ten­tis Olym­pi… (10. Aen. v. 1)


Се отвер­за­ют­ся небес­ные чер­то­ги.


[…] [58] 2) Сло­ва раз­ме­щать долж­но не преж­де, как уже избрав их, одоб­рив и точ­но назна­чив: ибо луч­ше соеди­нять сло­ва гру­бые, неже­ли сло­ва, ниче­го не зна­ча­щие. Одна­ко и из тож­дезна­ча­щих и рав­но­силь­ных изби­рать мож­но; мож­но так­же при­бав­лять, когда они не бес­по­лез­ны, и выпус­кать, когда не нуж­ны; мож­но изме­нять паде­жи и чис­ла чрез фигу­ры; такое раз­но­об­ра­зие, для луч­ше­го сло­во­со­чи­не­ния делае­мое, быва­ет при­ят­но даже при недо­стат­ке чис­ла и согла­сия. [59] Если же одно сло­во одоб­ря­ет­ся разу­мом, дру­гое употреб­ле­ни­ем, в таком слу­чае долж­но отда­вать пре­иму­ще­ство тому из двух, с.183 кото­рое при­лич­нее пока­жет­ся, напри­мер, Vi­ta­vis­se, или Vi­tas­se; Dep­re­hen­de­re или dep­ren­de­re. Я не отри­цаю даже (о сем гово­ре­но выше) сли­я­ния двух сло­гов и все, что не может вредить ни мыс­ли ни крас­но­ре­чию. Глав­ное дело состо­ит в том, [60] чтобы знать, како­му сло­ву на каком месте быть при­стой­нее; и искус­ство сло­во­сло­же­ния не иное что есть, как наблюде­ние все­го выше­ска­зан­но­го, толь­ко бы не было при­мет­но, что дела­ет­ся то по одной при­вя­зан­но­сти к точ­но­му рас­по­ло­же­нию.

Наблюде­ние же стоп гораздо труд­нее в про­зе, неже­ли в сти­хах, во-пер­вых пото­му, что стих состо­ит из немно­гих слов, а про­за из пери­о­дов, часто доволь­но дол­гих: во-вто­рых, что стих все­гда сам себе подо­бен, и оди­на­кий ход име­ет; про­за же, когда в соста­ве не раз­но­об­ра­зит­ся, и оскорб­ля­ет слух оди­на­ко­вым паде­ни­ем, и обна­ру­жи­ва­ет при­нуж­ден­ность, [61] меж­ду тем как она и в целом и частях долж­на быть усе­я­на чис­ла­ми. Ибо мы и гово­рить не можем без слов, кото­рые все состо­ят из сло­гов корот­ких или дол­гих; а из сих рож­да­ют­ся сто­пы. Впро­чем чис­ла сии нигде столь­ко не нуж­ны и непри­мет­ны, как в кон­це пери­о­дов; поели­ку вся­кая мысль име­ет свой конец и есте­ствен­ный про­ме­жу­ток, коим от нача­ла после­дую­щей с.184 мыс­ли отде­ля­ет­ся: и поели­ку ухо, сле­дуя за тече­ни­ем речи, и как увле­кае­мое быст­рым пото­ком сло­ва, тогда более судит о зву­ках, когда стрем­ле­ние оста­но­вит­ся и дает вре­мя луч­ше разо­брать слы­шан­ное. [62] Итак, да не будет жест­ко, гру­бо или отры­ви­сто то, что долж­но слу­жить неки­им отдох­но­ве­ни­ем и осве­же­ни­ем духу. Это в речи есть при­ста­ни­ще для успо­ко­е­ния; слу­ша­тель ожи­да­ет его; и здесь-то похва­ла увен­чи­ва­ет Ора­то­ра.

Нача­ло пери­о­дов тре­бу­ет почти рав­но­го тща­ния, поели­ку слу­ша­тель устрем­ля­ет на него пер­вое свое вни­ма­ние. [63] Но здесь успеть лег­че. Ибо нача­ло не свя­зы­ва­ет­ся ни с какою преды­ду­щею мыс­лью, а выво­дит новую; напро­тив того конец, как бы он мерен ни был, поте­ря­ет самую кра­соту, если захо­тим к нему достиг­нуть пре­ры­ви­стою доро­гою. И дей­ст­ви­тель­но, для чего нахо­дим мы у Димо­сфе­на сле­дую­щее сло­во­сло­же­ние пра­виль­ным: πρῶ­τον μὲν, ὦ ἄνδρες Ἀθη­ναῖοι, τοΐς θεοῖς εὔχο­μαι πᾶ­σι καὶ πά­σαις: и дру­гое, кото­рое один Брут, сколь­ко мне извест­но, не одоб­ря­ет, но кото­рое мно­гим нра­вит­ся: κἄν μή­πω βάλ­λη, μηδὲ το­ξέυῃ: [64] для чего, гово­рю, пори­ца­ют иные за сие Цице­ро­на: Fa­mi­lia­ris coe­pe­rat es­se bal­nea­to­ri; и, Ar­chi­pi­ra­tae? Ибо Bal­nea­to­ri и Ar­chi­pi­ra­tae име­ют те же сто­пы и те же чис­ла. Для того, что в с.185 при­веден­ных при­ме­рах Димо­сфен начи­на­ет пери­од так, как Цице­рон окан­чи­ва­ет. Сверх того в при­ме­ре у Цице­ро­на [65] каж­дое сло­во заклю­ча­ет в себе по две сто­пы; что и в сти­хах весь­ма вяло, не толь­ко там, где стих кон­чит­ся сло­вом пяти­слож­ным, как у Гора­ция: For­tis­si­ma Tyn­da­ri­da­rum, но даже где поста­вит­ся четы­рех­слож­ное: Apen­ni­no, ar­ma­men­tis, Orio­na. [66] Поче­му над­ле­жит осте­ре­гать­ся окан­чи­вать пери­од мно­го­слож­ны­ми сло­ва­ми.

И на сре­ди­ну пери­о­да над­ле­жит обра­щать вни­ма­ние, чтобы не толь­ко во всем была вза­им­ная связь, но чтобы от изли­ше­ства дол­гих сло­гов речь не сде­ла­лась, так ска­зать, вялою и рас­тя­ну­тою, или, како­вой порок еще обык­но­вен­нее, от сте­че­ния мно­гих корот­ких не каза­лась ска­чу­щею, и не изда­ва­ла зву­ков, подоб­но дет­ским гре­муш­кам. Ибо как нача­ло и конец име­ют зна­чи­тель­ней­шие уда­ре­ния, [67] так в сре­дине долж­ны быть лег­кие дви­же­ния, кото­рые хотя непри­мет­ны, но быва­ют ощу­ти­тель­ны, как нога бегу­ще­го чело­ве­ка, хотя не оста­нав­ли­ва­ет­ся, одна­ко на зем­ле след остав­ля­ет. Итак, не толь­ко чле­ны и части­цы нуж­но начи­нать и окан­чи­вать при­лич­ным обра­зом, но и все рас­сто­я­ние меж­ду ими тре­бу­ет извест­но­го рас­по­ло­же­ния по при­чине тех рас­ста­но­вок, кото­рые слу­жат как бы с.186 пота­ен­ны­ми сте­пе­ня­ми для отды­ха в про­из­но­ше­нии. [68] Кто не ска­жет, что сле­дую­щие сло­ва заклю­ча­ют одну мысль, и одним духом про­из­не­се­ны быть могут: Ani­mad­ver­ti, judi­ces, om­nem ac­cu­sa­to­ris ora­tio­nem in duas di­vi­sam es­se par­tes? Одна­ко два пер­вые сло­ва, и три после­дую­щие и два затем, и нако­нец три послед­ние име­ют, каж­дое, свои соб­ст­вен­ные чис­ла, кото­рые под­дер­жи­ва­ют дух гово­ря­ще­го. Как в музы­ке, так и в речи, стро­гие наблюда­те­ли меры взве­ши­ва­ют каж­дое сло­во; [69] поели­ку каж­дый слог есть тяж­кий или ост­рый, дол­гий или корот­кий, мед­лен­ный или ско­рый, а пото­му и целое, из них состав­ля­е­мое, будет важ­ное и стро­гое, или сво­бод­ное и воль­ное, или пра­виль­ное и пери­о­ди­че­ское, или сла­бое и нестрой­ное.

[70] Ино­гда пери­од окан­чи­ва­ет­ся несклад­но и, так ска­зать, вяло: но в таком слу­чае после­дую­щий пери­од обык­но­вен­но под­дер­жи­ва­ет его, состав­ляя с ним как бы одно про­дол­же­ние, и тем самым поправ­ля­ет порок в окон­ча­нии пер­во­го: Non vult Po­pu­lus Ro­ma­nus ob­so­le­tis cri­mi­ni­bus ac­cu­sa­ri Ver­rem. Окон­ча­ние не кра­си­во: но тот­час читай и после­дую­щее: No­va pos­tu­lat, inau­di­ta de­si­de­rat. И тече­ние сло­ва будет глад­ко, несмот­ря на раз­ли­чие смыс­ла. [71] Ut adeas, tan­tum da­bis: так кон­чить было бы нехо­ро­шо; ибо и трех­стоп­ный стих име­ет то же окон­ча­ние; с.187 поче­му Ора­тор тот­час при­бав­ля­ет: Ut ci­bum ves­ti­tum­que intro­fer­re li­ceat, tan­tum. Да и сие паде­ние несколь­ко ско­ро­спеш­но; но под­дер­жи­ва­ет­ся послед­ни­ми сло­ва­ми: Re­cu­sa­bat ne­mo; и непри­ят­ность для слу­ха исче­за­ет.

[72] 4) Все­го хуже, если в про­зе целый стих вырвет­ся: неиз­ви­ни­тель­но даже и полу­сти­шие, особ­ли­во, когда оно послед­нее в сти­хе, и пери­од в про­зе им окан­чи­ва­ет­ся; или когда пери­од начи­на­ет­ся напо­до­бие сти­ха. Про­тив­ное же сему часто дела­ет­ся с уда­чею. Ибо пер­вою частью сти­ха, началь­ным полу­сти­ши­ем, ино­гда мож­но очень хоро­шо заклю­чать пери­од, лишь толь­ко бы сло­ва сии были не мно­го­слож­ны. [73] In Af­ri­ca fuis­se, есть шести­стоп­но­го сти­ха нача­ло, кото­рым окан­чи­ва­ет­ся пери­од у Цице­ро­на в речи за Лига­рия. Es­se vi­dea­tur (и он часто начи­на­ет пери­о­ды таким обра­зом) есть пер­вая часть вось­ми­стоп­но­го… [74] Мож­но так­же и начи­нать пери­од пер­вым полу­сти­ши­ем: Et­si ve­reor, judi­ces, и, Ani­mad­ver­ti, judi­ces. Но нача­ло сти­ха к нача­лу пери­о­да в про­зе непри­лич­но. Одна­ко Тит Ливий начал свое пред­и­сло­вие полу­сти­ши­ем Екса­мет­ра: Fac­tu­rus ne ope­rae pre­tium sim. Ибо так читать надоб­но, и это луч­ше, неже­ли как поправ­ля­ют. [75] Рав­но нехо­ро­шо и окон­ча­ни­ем сти­ха кон­чить пери­од, как у Цице­ро­на: Quo me ver­tam nes­cio; это конец сти­ха шести­стоп­но­го… Еще хуже с.188 заклю­чать Екса­мет­ром, как у Бру­та к пись­мах: Ne­que enim il­li ma­lunt ha­be­re tu­to­res aut de­fen­so­res, quan­quam sciunt pla­cuis­se Ca­to­ni

[79] 5) Пока­зав, что про­за состо­ит из стоп, теперь надоб­но объ­яс­нить, что такое суть сии сто­пы; и, поели­ку наиме­но­ва­ния их раз­лич­ны у Писа­те­лей, утвер­дить точ­ные их назва­ния. Я буду сле­до­вать Цице­ро­ну: ибо он сам руко­вод­ст­во­вал­ся наи­луч­ши­ми Гре­че­ски­ми авто­ра­ми, исклю­чая то, что у него, как мне кажет­ся, сто­пы име­ют не более трех сло­гов, хотя впро­чем же употреб­ля­ет и Пеон и Дох­мий, из кото­рых пер­вый заклю­ча­ет четы­ре, а послед­ний пять сло­гов. [80] Одна­ко сам же при­зна­ет­ся, что они от неко­то­рых почи­та­ют­ся более чис­ла­ми, неже­ли сто­па­ми: да и спра­вед­ли­во. Ибо все, что име­ет боль­ше трех сло­гов, состо­ит из мно­гих стоп. Итак, есть четы­ре сто­пы, кото­рые состав­ля­ют­ся из двух сло­гов, и восемь из трех; Спон­дей из двух дол­гих: Пирри­хий, кото­рый назы­ва­ет­ся и Пери­ам­бом, из двух корот­ких: Ямб из одно­го корот­ко­го и одно­го дол­го­го: а сто­пу из одно­го дол­го­го и одно­го корот­ко­го мы назо­вем Хоре­ем, хотя неко­то­рые име­ну­ют его и Тро­хе­ем. [81] Из тех же стоп, в кото­рых содер­жит­ся по три сло­га, назы­ва­ет­ся Дак­ти­лем, в коем один дол­гий и два корот­ких. Ана­пе­стом с.189 напро­тив, где два корот­ких и один дол­гий: корот­кий меж­ду дву­мя дол­ги­ми Амфи­мак­ром, а чаще Кре­ти­ком; дол­гий меж­ду дву­мя корот­ки­ми, Амфи­бра­хи­ем: [82] два дол­гие, после одно­го корот­ко­го состав­ля­ют Бак­хий; и напро­тив после двух дол­гих один корот­кий дела­ет Палим­ба­хий: три корот­ких дела­ют Тро­хей, назы­вае­мый обык­но­вен­но Три­бра­хи­ем, от тех, кои Хорею дают имя Тро­хея; а из трех дол­гих состав­ля­ет­ся Молос­сон.

[83] Из сих стоп нет ни одной, кото­рая не вхо­ди­ла бы в про­зу; и про­тя­жен­ней­шие, т. е. име­ю­щие более дол­гих сло­гов, дела­ют речь важ­нее, а корот­кие стре­ми­тель­нее и живее. Но то и дру­гое хоро­шо у места. Ибо и важ­ность, где нуж­на ско­рость, и ско­рость, где тре­бу­ет­ся важ­ность, рав­но охуж­да­ют­ся.

Ни в бук­вах, ни в сло­гах, свой­ство не изме­ня­ет­ся; [84] но надоб­но смот­реть, какие луч­ше соеди­ня­ют­ся меж­ду собою. Дол­гие сло­ги, как я уже ска­зал, при­да­ют речи более важ­но­сти, а корот­кие более ско­ро­сти: еже­ли сии послед­ние будут пере­ме­ша­ны с дол­ги­ми, пока­жут­ся плав­но теку­щи­ми; а если пой­дут корот­кие за корот­ки­ми, то пред­ста­вят­ся тебе неров­ны­ми прыж­ка­ми…

[94] […] Но обра­щать вни­ма­ние над­ле­жит не толь­ко на послед­нюю сто­пу, но и на преды­ду­щую. с.190 Хотя бы каж­дая из них состо­я­ла из двух сло­гов, мож­но еще вос­хо­дить обрат­но даже до третьей сто­пы, и не далее; [95] а если из трех сло­гов, то доволь­но будет оста­но­вить­ся на двух послед­них сто­пах, и не мень­ше. Впро­чем, здесь не нуж­на вся сти­хотвор­че­ская стро­гая точ­ность: ина­че мы про­зу мери­ли бы, как сти­хи, и вме­сто рито­ри­че­ско­го чис­ла, иска­ли бы одних стоп. Может одна­ко ж меж­ду тре­мя выше­ска­зан­ны­ми сто­па­ми быть одна и Дихо­рей, если мож­но так назвать сто­пу, состо­я­щую из двух Хоре­ев, [96] рав­но как и Пеон, кото­рый состо­ит из Хорея и Пирри­хия, и кото­рый почи­та­ет­ся при­лич­ней­шим для нача­ла; так же и напро­тив сто­па, из трех корот­ких сло­гов и одно­го дол­го­го состо­я­щая, кото­рая для кон­ца луч­шею при­зна­ет­ся. О сих толь­ко двух родах стоп гово­рят Писа­те­ли, пред­ме­том сим зани­мав­ши­е­ся: все же про­чие, вхо­дя­щие в про­зу, назы­ва­ют Пео­на­ми, не изъ­яс­няя их качеств. [97] Дохим, кото­рый состо­ит из Бак­хия и Ямба, или из Ямба и Кре­ти­ка, хорош на кон­це, как такая сто­па, кото­рая из всех твер­же и пра­виль­нее.

Спон­дей, кото­рый в вели­ком употреб­ле­нии у Димо­сфе­на, сам по себе тяжел, мед­лен: но когда име­ет пред собою Кре­тик, про­из­во­дит нема­лую кра­соту, как здесь: De quo ego с.191 ni­hil di­cam ni­si de­pel­len­di cri­mi­nis causâ. Впро­чем, надоб­но раз­би­рать, в одном ли сло­ве заклю­ча­ют­ся две сто­пы, или каж­дая в осо­бен­ном. Так, напри­мер, Cri­mi­nis causâ дела­ет окон­ча­ние силь­ным; Ar­chi­pi­ra­tae сла­бым; а еще сла­бее, когда пред­ше­ст­ву­ет Три­бра­хий, Fa­ci­li­ta­tes, te­me­ri­ta­tes. [98] Ибо в самом рас­сто­я­нии, коим разде­ля­ет­ся одно сло­во от дру­го­го, есть некое непо­сти­жи­мое вре­мя, как пяти­стоп­ный стих разде­ля­ет­ся Спон­де­ем; ибо не вышло бы и сти­ха, если бы сей Спон­дей не был сло­жен из кон­ца одно­го сло­ва и нача­ла дру­го­го. Si non er­ras­set, fe­ce­rat il­la mi­nus

[103] […] Хоро­шо окан­чи­ва­ет­ся и Дихо­ре­ем, т. е. когда он удво­я­ет­ся; что в сло­ге Ази­ат­ском весь­ма обык­но­вен­но. Сему при­ме­ром ста­вит Цице­рон сле­дую­щее изре­че­ние: Pat­ris dic­tum sa­piens te­me­ri­tas fi­lii compro­ba­vit. [104] Пирри­хий перед Хоре­ем так­же не без при­ят­но­сти: Om­nes pro­pe ci­ves vir­tu­te, glo­ria, dig­ni­ta­te su­pe­ra­bat.

Мож­но ста­вить на кон­це и Дак­тиль, если не хотим сде­лать из него Кре­тик; как Mu­lier­culâ ni­xus in lit­to­re. Перед ним хоро­шо ста­вить Кре­тик и Ямб, Спон­дей худо, а еще хуже Хорей. [105] Окан­чи­ва­ет­ся недур­но и Амфи­бра­хи­ем: Q. Li­ga­rium in Af­ri­ca fuis­se. Его пре­вра­тить мож­но в Бак­хий…

с.192 [106] […] Кре­ти­ком начи­на­ет­ся речь так же кра­си­во: [107] Quod pre­ca­tus a diis im­mor­ta­li­bus sum: и окан­чи­ва­ет­ся: In con­spec­tu po­pu­li Ro­ma­ni vo­me­re postri­die. Из сего вид­но, что Кре­ти­ку может пред­ше­ст­во­вать или Ана­пест или Пеон, кото­рый для окон­ча­ния при­лич­нее. Сия послед­няя сто­па ино­гда и повто­ря­ет­ся: Ser­va­re quam plu­ri­mos

[109] Я исчис­лил преды­ду­щие сто­пы не для того, чтоб хотел отверг­нуть всех про­чих: мое наме­ре­ние было толь­ко пока­зать, какие из них про­из­во­дят луч­шее дей­ст­вие. Ибо и два Ана­пе­ста сряду хоро­шо могут сто­ять, пото­му что они окан­чи­ва­ют пяти­стоп­ный стих, или как рифм, из них состо­я­щий и от них заим­ст­ву­ю­щий свое назва­ние (Rhyth­mus ana­pes­ti­cus): Nam ubi li­bi­do do­mi­na­tur, in­no­cen­tiae le­ve prae­si­dium est. Здесь посред­ст­вом Сина­ле­фа послед­ние два сло­га в один сли­ва­ют­ся. [110] А еще луч­ше, когда напе­ре­ди постав­лен будет Спон­дей или Бак­хий, напри­мер, когда пере­ме­стишь сло­во: Le­ve in­no­cen­tiae prae­si­dium est

[112] 6) Я рас­про­стра­нил­ся здесь о сем пред­ме­те отнюдь не с тем наме­ре­ни­ем, чтобы заста­вить Ора­то­ра, кое­го сло­ва долж­ны сами собою течь есте­ствен­но, потеть во всю жизнь над раз­ме­ром стоп и взве­ши­ва­ни­ем сло­гов. Это дело бед­но­го [113] и пустым зани­маю­ще­го­ся Писа­те­ля. Кто на сие обра­тит с.193 все свое вни­ма­ние, тому неко­гда думать о важ­ней­шем: он, оста­вив силу мыс­лей и пре­не­брег­ши истин­ные кра­соты, будет, по сло­вам Луци­лия, выкла­ды­вать толь­ко узо­ры, под­би­рая кусоч­ки дере­ва один к дру­го­му. Итак, не про­хла­дит­ся ли жар, и не воспя­тит­ся ли стрем­ле­ние в Ора­то­ре от сих мало­стей? Задер­жи­вая коня уздою, ослаб­ля­ем бег его, и урав­ни­вая его шаги, меша­ем ско­ро­сти. [114] Да раз­ве не было преж­де наблюдае­мо чис­ло в сло­во­сло­же­нии? Ибо кто не зна­ет, что и в Поэ­зии не было спер­ва ника­ко­го искус­ства, а роди­лись пра­ви­ла от раз­бор­чи­во­сти уха и от часто­го повто­ре­ния тех же паде­ний сло­ва, и рас­ста­но­вок, от вре­ме­ни до вре­ме­ни наблюдае­мых. Итак, доволь­но для нас одно­го рачи­тель­но­го упраж­не­ния в сочи­не­нии и писа­нии, чтобы научить­ся сло­во­со­еди­не­нию, и по при­ли­чию вре­ме­ни нахо­дить подоб­ное.

[115] Надоб­но смот­реть не столь­ко на сто­пы, сколь­ко на весь состав пери­о­да: как сти­хотво­рец, пиша стих, смот­рит более на целое, неже­ли на пять или на шесть частей, кото­рые состав­ля­ют оное. Ибо преж­де родил­ся стих, неже­ли пра­ви­ла, как делать сти­хи. Посе­му-то ска­зал Энний, что преж­де его Фав­ны и Ора­ку­лы гово­ри­ли сти­ха­ми. Olim Fav­ni va­tes­que ca­ne­bant. [116] Сле­до­ва­тель­но, что́ в Поэ­зии есть с.194 Сти­хо­сло­же­ние, Ver­si­fi­ca­tio, то в про­зе есть Сло­во­со­чи­не­ние, Com­po­si­tio. Все­го же луч­ше судит о сем ухо, кото­рое доста­точ­ным доволь­ст­ву­ет­ся, к недо­ста­точ­но­му попол­не­ния жела­ет, несклад­ным оскорб­ля­ет­ся, плав­ным услаж­да­ет­ся, на стре­ми­тель­ное обра­ща­ет вни­ма­ние, твер­дое одоб­ря­ет, неле­пое охуж­да­ет, в избыт­ке же и изли­ше­стве нахо­дит ску­ку. По сей-то при­чине уче­ный судит о сло­во­сло­же­нии по искус­ству, а неуче­ный по ощу­щае­мо­му удо­воль­ст­вию.

[117] Но на мно­гое пра­вил пре­по­дать нель­зя. Напри­мер, если повто­ре­ние одно­го паде­жа непри­ят­но, пере­ме­ни его на дру­гой: но мож­но ли ска­зать, кото­рый и на какой? Сла­бое сло­во­со­чи­не­ние под­дер­жи­ва­ет­ся раз­но­об­ра­зи­ем фигур: но каких фигур? Конеч­но фигу­ра­ми мыс­лей и сло­во­вы­ра­же­ния. Но есть ли на сие точ­ные пра­ви­ла? Сле­до­ва­тель­но, над­ле­жит сооб­ра­зо­вать­ся со слу­ча­ем и насто­я­щи­ми обсто­я­тель­ства­ми. [118] И дей­ст­ви­тель­но, как можем, если не с помо­щью уха, судить о над­ле­жа­щем про­тя­же­нии пери­о­дов; что в сочи­не­нии вели­кую важ­ность состав­ля­ет? Для чего иные пери­о­ды, в самых корот­ких сло­вах выра­жен­ные, кажут­ся доволь­но, а ино­гда и с избыт­ком пол­ны­ми, а дру­гие, и при доста­точ­ном каче­стве рече­ний, корот­ки­ми и отры­ви­сты­ми? Для чего чув­ст­ву­ет­ся, что в иных как бы чему-то еще с.195 оста­ет­ся место, когда со сто­ро­ны мыс­ли при­ба­вить уже нече­го? [119] Ne­mi­nem vestrum ig­no­ra­re ar­bit­ror, judi­ces, hunc per hos­ce dies ser­mo­nem vul­gi, at­que hanc opi­nio­nem po­pu­li Ro­ma­ni fuis­se. Поче­му hos­ce, а не hos постав­ле­но? В послед­нем нет ниче­го гру­бо­го. Изъ­яс­нить при­чи­ны ннео могу, но чув­ст­вую, что пер­вое луч­ше. Для чего не оста­но­вил­ся Цице­рон на сло­вах: Ser­mo­nem vul­gi fuis­se? Ибо и это­го было бы доволь­но. Я не знаю, для чего; но ухо мне ска­зы­ва­ет, что мысль, без удво­е­ния сего выра­же­ния, как буд­то непол­ною оста­ет­ся. [120] Итак, сие надоб­но при­пи­сать чув­ст­вию. Нель­зя опре­де­лить с доволь­ною точ­но­стью, что́ в сочи­не­нии стро­го, что́ при­ят­но: одна­ко то и дру­гое заме­тить при помо­щи при­ро­ды луч­ше, неже­ли при помо­щи нау­ки. Но самая при­ро­да нау­ку в себе заклю­ча­ет.

7) Ора­то­ру необ­хо­ди­мо над­ле­жит [121] знать, где и како­го рода сочи­не­ния дер­жать­ся надоб­но. Для сего нуж­но не терять из виду двух при­ме­ча­ний: одно отно­сит­ся к сто­пам, дру­гое к тем фор­мам или образ­цам сочи­не­ния, кото­рые из стоп состав­ля­ют­ся. О сих-то образ­цах я преж­де гово­рить хочу: [122] уже я ска­зал выше, что их три рода: Части­цы, In­ci­sa, Чле­ны, Membra, Пери­о­ды, Cir­cui­tus.

Части­ца, in­ci­sum, есть, по мне­нию мое­му, мысль не в пол­ном чис­ле слов с.196 заклю­чаю­ща­я­ся: из них состав­ля­ет­ся член. Цице­рон в сво­ем Ора­то­ре при­во­дит сле­дую­щий при­мер: У тебя дому не было: он был. Было мно­го денег? А ты в них нуж­дал­ся. Части­ца состо­ит ино­гда из одно­го сло­ва, как: Di­xi­mus, tes­tes da­re vo­lu­mus. Ска­зал, теперь хочу пред­ста­вить свиде­те­лей. Di­xi­mus, ска­зал, (т. е. речь кон­чил) есть части­ца.

[123] Член же есть мысль, в пол­ном чис­ле слов заклю­чаю­ща­я­ся, но будучи отде­ле­на от цело­го, ника­ко­го дей­ст­вия не про­из­во­дя­щая сама собою, напри­мер: O cal­li­dos ho­mi­nes! О пред­у­смот­ри­тель­ные люди! Мысль ясна, но будучи постав­ле­на одна, без после­дую­щих, ника­кой силы не име­ет, так, как руки, ноги или голо­ва, отде­лен­ные от тела. O rem ex­co­gi­ta­tam! O in­ge­nia me­tuen­da! О пре­крас­ный вымы­сел! О умы страш­ные! Когда же член начи­на­ет состав­лять тело? Когда мысль совер­шен­но заклю­чит­ся: Quem, quae­so, nostrûm fe­fel­lit, id vos ita es­se fac­tu­ros? Кто из нас, про­шу ска­зать, не пред­видел, то вы так посту­пи­те? Цице­рон при­во­дит сло­ва сии в при­мер смыс­ла, совер­шен­но окон­чен­но­го со всею воз­мож­ною крат­ко­стью. Итак, части­цы и чле­ны все­гда почти быва­ют пере­ме­ша­ны меж­ду собою, и тре­бу­ют заклю­че­ния.

с.197 [124] Пери­о­ду дает Цице­рон мно­гие назва­ния: у него разу­ме­ет­ся он под име­нем то кру­га, то обво­да, то объ­е­ма, то про­дол­же­ния, то огра­ни­че­ния. Пери­од быва­ет двух родов: один про­стой, когда одна мысль заклю­ча­ет­ся во мно­гих сло­вах; дру­гой слож­ный, когда состо­ит из чле­нов и частиц, мно­гие смыс­лы име­ю­щих. Ade­rat jani­tor car­ce­ris, et car­ni­fex Prae­to­ris, и проч. Пери­од име­ет, по край­ней мере, два чле­на. [125] Сред­нее чис­ло четы­ре, но часто содер­жит и более. Мера, Цице­ро­ном ему пола­гае­мая, есть или про­дол­же­ние четы­рех шести­стоп­ных сти­хов, или сколь­ко дух пере­не­сти может. Пери­од дол­жен заклю­чать в себе пол­ный смысл: быть ясен и вра­зу­ми­те­лен: не слиш­ком дли­нен, дабы в памя­ти удер­жать его не труд­но было. Член пери­о­да, если длин­нее над­ле­жа­ще­го, теря­ет живость; а если коро­че, не будет иметь силы.

[126] Когда надоб­но Ора­то­ру гово­рить силь­но, насто­я­тель­но, упор­но, тогда луч­ше все­го употреб­лять чле­ны и части­цы, а не целые пери­о­ды, и сло­во­со­чи­не­ние рас­по­ла­гать так, чтобы к вещам гру­бым при­но­рав­ли­вае­мы были и паде­ния в речи гру­бые, дабы тем про­из­весть такое же дей­ст­вие, какое ощу­ща­ет гово­ря­щий. [127] Чле­ны (т. е. гово­рить не круг­лы­ми пери­о­да­ми) наи­бо­лее при­лич­ны повест­во­ва­ни­ям, а если с.198 надоб­но будет при­бег­нуть и к пери­о­дам, то они, по край­ней мере, долж­ны быть не так часты и не так округ­лы, как на дру­гих местах. Сего делать одна­ко ж немож­но тогда, когда что-нибудь повест­ву­ет­ся не для вра­зум­ле­ния судей, а толь­ко для укра­ше­ния речи, как Цице­рон, гово­ря про­тив Верре­са, рас­ска­зы­ва­ет о похи­ще­нии Про­зер­пи­ны. Ибо тако­вым повест­во­ва­ни­ям при­лич­нее слог глад­кий и плав­ный.

[128] Пери­од хорош в При­сту­пах речей о делах важ­ных, где нуж­но или пока­зать заботу и бес­по­кой­ство, дать выгод­ное поня­тие о лице под­суди­мом, или подвиг­нуть судей на состра­да­ние. Он при­го­ден так­же для общих мест и для все­го, что́ назы­ва­ет­ся Рас­про­стра­не­ни­ем: но когда обви­ня­ем, он дол­жен быть состав­ля­ем по стро­гим пра­ви­лам; когда же хва­лим, мож­но дать ему более сво­бо­ды. В Эпи­ло­гах или Заклю­че­ни­ях дела­ет доволь­но кра­соты. [129] С боль­шим же при­ли­чи­ем и успе­хом употреб­ля­ет­ся пери­од тогда, как судья не толь­ко вникнет в дело, начнет пле­нять­ся кра­сотою речи, и в пол­ном дове­рии к Ора­то­ру, уже станет слу­шать его с удо­воль­ст­ви­ем.

Исто­рия не тре­бу­ет толь стро­го­го раз­бо­ра паде­ний или чис­ла в сло­во­со­чи­не­нии; для нее доволь­но извест­ной свя­зи и сово­куп­но­сти. Ибо все части ее тес­но соеди­не­ны: она течет, и, с.199 так ска­зать, катит­ся без­оста­но­воч­но. Все чле­ны ее мож­но упо­до­бить людям, кои идут, дер­жа друг дру­га под руку и тем путь свой надеж­нее про­дол­жа­ют. [130] В роде же Дока­за­тель­ном нуж­ны чис­ла или паде­ния сво­бод­нее и раз­но­об­раз­нее. Для родов Рас­суди­тель­но­го и Судеб­но­го, по мере раз­ли­чия пред­ме­тов, потреб­но и рас­по­ло­же­ние слов раз­лич­ное.

Теперь обра­тим­ся ко вто­ро­му из пока­зан­ных при­ме­ча­ний. Кто не согла­сит­ся, что меж­ду мно­же­ст­вом пред­ме­тов, вхо­дя­щих в наше сло­во, об одних надоб­но гово­рить с крото­стью, о дру­гих с силою, об иных с воз­вы­шен­но­стью, о сих с насто­я­ни­ем, о тех с важ­но­стью? [131] Сле­до­ва­тель­но, никто не поспо­рит, что для выра­же­ния пред­ме­тов важ­ных, высо­ких и пыш­ных гораздо при­лич­нее сло­ги дол­гие; а пред­ме­ты тихие тре­бу­ют неко­то­ро­го про­тя­же­ния в голо­се, высо­кие же и пыш­ные, ясно­го и гром­ко­го про­из­но­ше­ния. Напро­тив, крат­кие сло­ги кра­си­вее в Дово­дах, Разде­ле­ни­ях, Шут­ках и во всем том, что под­хо­дит более к про­стой и обык­но­вен­ной речи.

[132] Итак, При­ступ сочи­ня­ет­ся раз­ным обра­зом, смот­ря по суще­ству пред­ме­та, о коем гово­рить наме­ре­ва­ем­ся… [133] […] Ибо умы судей раз­лич­но при­уготов­ля­ют­ся: потреб­на то скром­ность, то твер­дость, то важ­ность, то с.200 лас­ка­тель­ство: ино­гда надоб­но пре­кло­нять на милость, ино­гда побуж­дать к стро­го­сти. Все сии, по суще­ству сво­е­му раз­но­род­ные чув­ст­во­ва­ния, тре­бу­ют и сло­во­со­чи­не­ния отмен­но­го. Одни ли чис­ла, одни ли паде­ния пери­о­дов наблюдал Цице­рон в При­сту­пах речей сво­их за Мило­на, за Клу­ен­ция, за Лига­рия?

[134] Для Повест­во­ва­ния нуж­ны сто­пы мед­лен­ней­шие, и, да так ска­жу, скром­ней­шие: в нем долж­но быть боль­шее коли­че­ство имен, неже­ли гла­го­лов. Гла­го­лы дела­ют речь часто сжа­тою, и при­да­ют ей ино­гда воз­вы­шен­ность несов­мест­ную с про­стотою Повест­во­ва­ния, кото­ро­го цель есть объ­яс­нять судьям дело и впе­чатле­вать в их памя­ти: а это не дела­ет­ся спе­хом. Мне кажет­ся, что в Повест­во­ва­нии при­лич­нее чле­ны длин­ные, пери­о­ды же крат­кие.

[135] Дово­ды силь­ные и стре­ми­тель­ные тре­бу­ют и стоп, к сим каче­ствам при­спо­соб­лен­ных, одна­ко не Тро­хе­ев, кои хотя зна­ме­ну­ют­ся ско­ро­стью, но не име­ют ника­кой силы. Итак, над­ле­жит пере­ме­ши­вать сто­пы корот­кие с дол­ги­ми, одна­ко ж так, чтобы коли­че­ство дол­гих не пре­вос­хо­ди­ло коли­че­ства корот­ких. [136] Места высо­кие, тре­бу­ю­щие рече­ний про­тяж­ных и звуч­ных, укра­ша­ют­ся выра­зи­тель­но­стью Дак­ти­ля, и даже Пео­на, хотя обе с.201 сии сто­пы состо­ят боль­шею частью из корот­ких сло­гов, одна­ко доволь­но про­тя­же­ния име­ю­щих. Напро­тив, местам гру­бым все­го при­лич­нее Ямбы, не толь­ко пото­му, что состоя из двух сло­гов, тем самым как бы уча­ща­ют уда­ре­ние, дей­ст­вие про­тив­ное плав­но­сти: но и для того, что во всех частях идут, воз­рас­тая, и начи­ная с корот­ких, оста­нав­ли­ва­ют­ся на дол­гих, и боль­шую силу полу­ча­ют. И посе­му они гораздо луч­ше, неже­ли Хореи, кото­рые с дол­гих име­ют паде­ние на корот­кие. [137] Места же скром­ные, како­вы суть Эпи­ло­ги, тре­бу­ют слов про­тяж­ней­ших и мень­ше звуч­ных…

[138] Настав­ле­ния мои заклю­чу в корот­ких сло­вах: над­ле­жит сочи­нять почти так, как гово­рить долж­но. И в самом деле, начи­ная речь, не все­гда ли мы быва­ем тише и скром­нее, исклю­чая слу­чаи, где надоб­но воз­будить в судье гнев, или него­до­ва­ние про­тив обви­ня­е­мо­го? Не все­гда ли обиль­ны и выра­зи­тель­ны в Повест­во­ва­нии? Не все­гда ли живы в Дово­дах, ско­ры и нетер­пе­ли­вы даже в тело­дви­же­ни­ях, так как в опи­са­ни­ях мно­го­ре­чи­вы и плав­ны, в Эпи­ло­гах сми­рен­ны и уны­лы? [139] В дви­же­нии тела наше­го есть так­же неко­то­рые сте­пе­ни вре­ме­ни; и в пляс­ке и в пении музы­ка име­ет свои чис­ла и меру. Не сооб­ра­зу­ет­ся ли с.202 голос наш в про­из­но­ше­нии со свой­ст­вом вещей, о кото­рых гово­рим? Тем менее долж­но удив­лять­ся, когда нахо­дит­ся такая сооб­раз­ность в ходе и сто­пах речи: есте­ствен­но, чтоб вели­кие пред­ме­ты шест­во­ва­ли важ­но, тихие шли плав­но, силь­ные стре­ми­лись, неж­ные тек­ли. Итак, где нуж­но, [140] над­ле­жит нароч­но пока­зы­вать неко­то­рую наду­тость; к чему особ­ли­во спо­соб­ны Спон­деи и Ямбы:


En im­pe­ro Ar­gis, sceptra mî li­quit Pe­lops3

[141] […] Сати­ре и насмеш­кам, даже в сти­хах, Ямбы при­да­ют мно­го ост­ро­ты и кол­ко­сти:


Quis hoc po­test vi­de­re? quis po­test pa­ti?
Ni­si im­pu­di­cus, et vo­rax, et aleo?

Вооб­ще же, [142] еже­ли потре­бу­ет нуж­да, я охот­нее пред­по­чту слог гру­бый и неглад­кий сло­гу изне­жен­но­му и сла­бо­му, како­вой нахо­дим у мно­гих Ора­то­ров: мы его каж­до­днев­но иска­жа­ем какою-то непри­стой­ною мерою, при­лич­ною более пляс­ке, неже­ли важ­но­сти сло­ва. Но и та речь не может назвать­ся совер­шен­ною, в кото­рой наблюда­ет­ся одна фор­ма и одно паде­ние слов. [143] Ибо соста­вит род Сти­хо­сло­же­ния, в коем каж­дое рече­ние под­верг­нет­ся стро­го­му зако­ну: и тогда про­за, как види­мою натяж­кою, с.203 в чем даже подо­зре­ния избе­гать ста­рать­ся над­ле­жит, так и еди­но­об­ра­зи­ем сво­им сде­ла­ет­ся скуч­ною и про­тив­ною. Недо­ста­ток сей име­ет в себе одна­ко с пер­во­го взгляду нечто при­вле­ка­тель­ное, а тем самым слу­жит к вяще­му вреду; и Ора­тор, кото­рый гоня­ет­ся за сими обман­чи­вы­ми кра­сота­ми, теря­ет дове­рие от слу­ша­те­лей, и лиша­ет­ся всех про­чих посо­бий: ибо нель­зя наде­ять­ся, чтобы судья подвиг­ся на жалость или него­до­ва­ние убеж­де­ни­я­ми того, кто зани­ма­ет­ся в речи наблюде­ни­ем мало­стей. [144] Поче­му неко­то­рые места над­ле­жит нароч­но остав­лять как бы без вся­кой свя­зи и в небре­же­нии; и чтоб они не каза­лись слиш­ком выра­ботан­ны­ми, часто вели­чай­ше­го труда сто­ит.

Одна­ко ж не над­ле­жит и слиш­ком пещись о рас­по­ло­же­нии слов, дабы неумест­ным пере­но­сом их не сде­лать речи при­нуж­ден­ною. Ради одной плав­но­сти не долж­но опус­кать ни одно­го сло­ва нуж­но­го и при­лич­но­го. [145] Ибо нет рече­ния, кото­рое не мог­ло бы поме­ще­но быть с при­стой­но­стью, если в избе­жа­нии оных ста­нем смот­реть более на кра­соту сло­га, неже­ли на удоб­ство и лег­кость. При всем том я не удив­ля­юсь, что Латин­ские Писа­те­ли более пек­лись о кра­си­вом сло­во­со­чи­не­нии, неже­ли Атти­че­ские, хотя наш язык не име­ет того с.204 раз­но­об­ра­зия и при­ят­но­сти, каки­ми их диа­лект отли­ча­ет­ся. [146] И я не могу при­честь в порок Цице­ро­ну, что он в сем слу­чае несколь­ко отсту­пил от Димо­сфе­на. Раз­ность же меж­ду Латин­ским язы­ком и Гре­че­ским пока­жу в послед­ней кни­ге.

[147] Итак, в заклю­че­ние моих по сему пред­ме­ту настав­ле­ний, в кото­рых сверх наме­ре­ния мое­го я рас­про­стра­нил­ся, ска­жу толь­ко, что вся­кое сочи­не­ние долж­но быть скром­но, при­ят­но, раз­но­об­раз­но. Оно име­ет три суще­ст­вен­ные части: порядок, связь, чис­ло или бла­го­звуч­ность. Искус­ство состо­ит в при­бав­ле­нии, убав­ле­нии, пере­мене. Употреб­ле­ние сооб­ра­зу­ет­ся с пред­ме­та­ми, о коих гово­рим. Ста­ра­ние о сло­ге потреб­но вели­кое; чтоб оно было устрем­ле­но более все­го на мыс­ли и выра­же­ния: ста­ра­ние сие долж­но быть искус­но скры­вае­мо, так чтоб рас­по­ло­же­ние слов каза­лось само собою теку­щим, невы­ис­кан­ным и непри­нуж­ден­ным.

ПРИМЕЧАНИЯ


  • 1Извест­но, что во вре­мя сра­же­ния при Херо­нее, он, бро­сив щит и ору­жие, бежал постыд­но.
  • 2Кло­дий дерз­нул про­брать­ся в дом, где Рим­ские гос­по­жи совер­ша­ли Тай­ны Бла­гой Боги­ни, и куда вход муж­чи­нам был стро­го запре­щен.
  • 3Сей стих при­во­дит Сене­ка ина­че:

    En im­pe­ro Ar­gis; reg­na mi­hi li­quit Pe­lops.
  • ИСТОРИЯ ДРЕВНЕГО РИМА
    1364004323 1364004404 1364004409 1377167951 1377169624 1377170341