Риторические наставления.

Книга IX.

с.123

I. [IX. 1. 1] В преды­ду­щей кни­ге гово­ри­ли мы о Тро­пах; теперь сле­ду­ет ска­зать нечто о фигу­рах, кото­рые у Гре­ков назы­ва­ют­ся Схе­ма­та. Сего тре­бу­ет есте­ствен­ный порядок. [2] Ибо мно­гие не отли­ча­ли фигур от Тро­пов, или пото­му, что сии полу­чи­ли свое назва­ние от неко­е­го осо­бен­но­го обо­рота, или для того, что они неко­то­рым обра­зом изме­ня­ют речь нашу, с.124 и про­из­во­дят в ней ощу­ти­тель­ную пере­ме­ну. При­знать­ся надоб­но, что и дру­гое свой­ство нахо­дит­ся в фигу­рах. Цель их так­же оди­на­ко­ва, поели­ку употреб­ля­ют­ся для при­да­ния боль­шей силы мыс­лям и боль­шей при­ят­но­сти сло­ву. Есть и такие Писа­те­ли, кои Тро­пам при­сво­я­ют имя фигур… [3] […] Поче­му и над­ле­жит яснее пока­зать раз­ность их меж­ду собою. [4] Итак, Троп есть сло­во­вы­ра­же­ние, от есте­ствен­но­го и глав­но­го зна­ме­но­ва­ния на дру­гое пере­не­сен­ное, для кра­соты речи: или, как мно­гие из Грам­ма­ти­ков опре­де­ля­ют, есть рече­ние, с того места, кото­рое оно­му свой­ст­вен­но, пере­не­сен­ное на место ему несвой­ст­вен­ное. А фигу­ра, как и самое назва­ние ее пока­зы­ва­ет, есть неко­то­рый обо­рот речи, от обще­го и обык­но­вен­но­го обра­за изъ­яс­не­ния мыс­лей отсту­паю­щий. [5] Посе­му в Тро­пах одни сло­ва заме­ня­ют­ся дру­ги­ми сло­ва­ми… [6] […] В фигу­рах же не в том дело. [7] Ибо фигу­ра может состо­ять из слов соб­ст­вен­ных и в сво­ем поряд­ке постав­лен­ных. […]

II. [10] Меж­ду Писа­те­ля­ми про­ис­хо­дят вели­кие спо­ры и о точ­ном зна­ме­но­ва­нии име­ни, и о чис­ле родов, и о коли­че­стве видов фигур. Итак, нач­нем с того, что́ над­ле­жит разу­меть под име­нем фигу­ры, и как ее употреб­лять. Она есть или некая фор­ма мыс­ли, как и в телах, из чего бы они сло­же­ны ни были, с.125 все­гда видит­ся какая ни есть отме­на в их наруж­но­сти; [11] или, что соб­ст­вен­но Схе­мою назы­ва­ет­ся; состав­ля­ет неко­то­рый обо­рот в мыс­лях и выра­же­нии, вопре­ки про­сто­му и обще­му обра­зу с наме­ре­ни­ем сде­лан­ный: и обо­рот сей не дол­жен быть оди­на­ков, так как и тело не может быть в одном поло­же­нии: ино­гда сидим, ино­гда накло­ня­ем­ся, ино­гда обо­ра­чи­ва­ем­ся. Поче­му кто в сочи­не­нии сво­ем все­гда или слиш­ком часто употреб­ля­ет те же паде­жи, те же вре­ме­на, те же чис­ла, или то же паде­ние слов, тому сове­ту­ем пере­ме­нять фигу­ры для избе­жа­ния сего непри­ят­но­го еди­но­об­ра­зия. [12] В про­тив­ном слу­чае речь наша похо­ди­ла бы на одну фигу­ру, подоб­но как бы бежать, лежать, накло­нять­ся, пред­став­ля­ло одно поло­же­ние тела. По сей при­чине в пер­вом и общем смыс­ле ниче­го бы не было без осо­бен­ной фигу­ры.

[13] Но еже­ли изме­не­ние мыс­лей и выра­же­ний мож­но упо­до­бить дви­же­ни­ям тела, то назо­вем фигу­рою все то, что́ посред­ст­вом Пии­ти­че­ско­го или Рито­ри­че­ско­го обо­рота, от про­сто­го и обык­но­вен­но­го обра­за уда­ля­ет­ся. И тогда мож­но будет спра­вед­ли­во ска­зать, что есть речи без вся­ких фигур, и это есть нема­ло­важ­ный недо­ста­ток: и есть речи с фигу­ра­ми. с.126 [14] […] Сле­до­ва­тель­но фигу­ра есть новый и необык­но­вен­ный образ выра­жать мыс­ли…

[17] […] Итак, пола­га­ет­ся два рода фигур: одни состо­ят в мыс­лях, дру­гие в выра­же­нии мыс­лей. […] [18] […] Поче­му как вся­кая речь, так и фигу­ры зави­сят от мыс­лей и слов.

III. [19] Но как по есте­ствен­но­му поряд­ку надоб­но преж­де понять вещь, а потом уже выра­зить, то и сле­ду­ет гово­рить напе­ред о тех фигу­рах, кото­рые отно­сят­ся к разу­му: поль­за от них так вели­ка, так мно­го­об­раз­на, что во вся­ком роде Крас­но­ре­чия весь­ма ощу­ти­тель­на. Ибо, хотя в неко­то­рых местах судеб­ной речи, как то при дово­дах, кажет­ся, и не нуж­но при­бе­гать к фигу­рам, одна­ко они мно­го спо­соб­ст­ву­ют к при­об­ре­те­нию дове­рия к сло­вам нашим, и в умы судей вкра­ды­ва­ют­ся непри­мет­ным обра­зом. [20] Как в шпаж­ном бою пря­мо направ­лен­ные уда­ры и видеть и отво­дить удоб­нее, а напро­тив от нано­си­мых со скрыт­ною улов­кою труд­нее осте­речь­ся; ибо в том и состо­ит искус­ство, чтобы пока­зы­вать иное, неже­ли чего хотим: так и речь без искус­ст­вен­ных посо­бий сра­жа­ет­ся сво­ею соб­ст­вен­ною силою и откры­тым стрем­ле­ни­ем; при­тво­ряя же и раз­но­об­ра­зя свои уси­лия, и с боку и с тылу напа­да­ет на сопер­ни­ка, и обра­ща­ет все его вни­ма­ние на одну с.127 сто­ро­ну тела, дабы пора­зить его с дру­гой. [21] Ничем столь­ко не управ­ля­ют­ся стра­сти. Ибо еже­ли лицо, гла­за, руки про­из­во­дят вели­кое дей­ст­вие над ума­ми, то сколь силь­но подей­ст­во­вать долж­на речь, когда будет она точ­но сораз­ме­ре­на цели, какой достиг­нуть мы пред­по­ло­жи­ли? Одна­ко фигу­ры сии слу­жат наи­бо­лее к ока­за­нию доб­рой нрав­ст­вен­но­сти Ора­то­ра, к пред­у­преж­де­нию судей в поль­зу защи­щае­мо­го дела, к уда­ле­нию в слу­ша­те­лях ску­ки посред­ст­вом при­ят­но­го раз­но­об­ра­зия, и нако­нец к наблюде­нию в речи потреб­ной ино­гда бла­го­при­стой­но­сти или нуж­ной пре­до­сто­рож­но­сти… […]

с.128

I. [IX. 2. 6] […] Нач­нем с тех фигур, кото­рые дела­ют дово­ды рази­тель­ней­ши­ми: [7] есть про­стой образ вопро­шать, как:

Sed vos qui tan­dem? Qui­bus aut ve­nis­tis ab oris. (1. Aen. 369). Но вы из коих стран? Куда вам путь?

с.129 В фигу­рах же вопрос дела­ет­ся не для полу­че­ния отве­та, а для убеж­де­ния того, к кому он обра­ща­ет­ся; напри­мер: На кого обна­жен­ный меч твой, Тубе­рон, устрем­лял­ся на Фар­саль­ском сра­же­нии? Кого пора­зить хотел? и проч. Или: Доко­ле нако­нец, Кати­ли­на, будешь во зло употреб­лять тер­пе­ние наше? Или: Раз­ве ты не чув­ст­ву­ешь, что все зло­умыш­ле­ния твои обна­ру­же­ны? [8] Ибо сие гораздо силь­нее, неже­ли ска­зать про­сто: Ты дав­но уже употреб­ля­ешь во зло тер­пе­ние наше: или, Обна­ру­жи­лись твои зло­умыш­ле­ния […] [9] […] Ино­гда вопро­ша­ем для того, чтоб сде­лать нена­вист­нее лицо, к кое­му с вопро­сом обра­ща­ем­ся, как у Сене­ки гово­рит Медея:

Quas pe­ti ter­ras jubes? В какие стра­ны уда­лить­ся мне при­ка­жешь?

Ино­гда для воз­буж­де­ния состра­да­ния к себе, как дела­ет Синон у Вир­ги­лия:

Hev quae me tel­lus, in­quit, quae me aequo­ra pos­sunt Ac­ci­pe­re? (2. Aen. 69). О горе! возо­пил, где, где в раз­вер­сту зем­лю Сокро­ю­ся от бед, кото­ры я подъ­ем­лю? В каких морях мне жизнь, поверг­шись, пре­кра­тить?…

[10] Сло­вом: фигу­ра сия раз­лич­но употреб­ля­ет­ся: и при него­до­ва­нии:

…Et quis­quam nu­men Juno­nis ado­ret? (1. Aen. 52). Кто станет впредь моль­бы к Юноне вос­сы­лать?

с.130 И при удив­ле­нии:

…Quid non mor­ta­lia pec­to­ra co­gis, Auri sac­ra fa­mes!… (3. Aen. 56). Про­кля­тый зла­та блеск, на кою злость и студ Пре­льщен­ные тобой сло­вес­ны не дерз­нут?

И при стро­жай­шем при­ка­за­нии:

[11] Non ar­ma ex­pe­dient, to­ta­que ex ur­be se­quen­tur? (4. Aen. 592) […]

[12] Самые отве­ты могут заклю­чать в себе неко­то­рую фигу­ру, когда дают­ся на вопро­сы кос­вен­но, но сход­но с наме­ре­ни­ем ответ­ст­ву­ю­ще­го. Для уве­ли­че­ния пре­ступ­ле­ния, напри­мер, вопро­шен­ный истец, не бил ли его обви­ня­е­мый пал­кою? Даже без вся­кой при­чи­ны, отве­ча­ет. Или, что чаще слу­ча­ет­ся, для ума­ле­ния вины сво­ей: Спра­ши­ваю, ты убил чело­ве­ка? Да, ответ­ст­ву­ет­ся, убил раз­бой­ни­ка. Прав­да ли, что ты вла­де­ешь таким-то име­ни­ем? Прав­да, вла­дею моею соб­ст­вен­но­стью…

[14] […] Впро­чем, и вопро­шая самих себя и самим себе отве­чая, дела­ем речь доволь­но при­ят­ною; такую фигу­ру употре­бил Цице­рон в речи сво­ей за Лига­рия: Пред кем я сие гово­рю? Пред Цеза­рем, кото­рый, зная все то в подроб­но­сти, воз­вра­тил меня Рес­пуб­ли­ке преж­де, неже­ли видел меня. [15] И еще, гово­ря за Целия, пред­ла­га­ет умыш­лен­но себе вопрос: Кто-либо ска­жет, итак вот твои пра­ви­ла с.131 нрав­ст­вен­но­сти? Так-то настав­ля­ешь юно­ше­ство? и проч. Потом отве­ча­ет: Я, судьи, еже­ли был кто ни есть столь­ко тверд духом, столь­ко при­вер­жен к доб­ро­де­те­ли и воз­дер­жа­нию, и проч. Но иное есть, когда вопро­сив кого и не дожи­да­ясь отве­та, тот­час при­бав­ля­ем что-нибудь в опро­вер­же­ние, напри­мер: Ты не имел дому? Но у тебя был дом; ты богат был день­га­ми? Но ты в них нуж­дал­ся. Сию фигу­ру назы­ва­ют неко­то­рые sub­jec­tio.

[16] […] В суд­ных речах вели­ким посо­би­ем есть Пред­ва­ре­ние, πρό­ληψις, т. е. когда сами пред­у­преж­да­ем воз­ра­же­ния, какие мог­ли бы нам сде­ла­ны быть от сопер­ни­ка. Фигу­ра сия употреб­ля­ет­ся с выго­дою во всех частях речи, осо­бен­но же в При­сту­пе.

[18] […] Так же и Сомне­ние, Du­bi­ta­tio, рож­да­ет неко­то­рое дове­рие к сло­вам нашим, [19] когда пока­зы­ваем при­твор­ное недо­уме­ние, с чего начать, чем кон­чить, что́ гово­рить или что́ умол­чать. При­ме­ров сему мно­же­ство повсюду; здесь и одно­го доволь­но: Что каса­ет­ся до меня, Судьи, я по истине не знаю, куда обра­тить­ся. Отри­цать ли мне, что Судьи бес­чест­ным обра­зом пре­кло­ни­лись на под­куп, и проч.

[20] […] На сию фигу­ру похо­дит дру­гая, назы­вае­мая Сооб­ще­ние, Com­mu­ni­ca­tio, когда или с сами­ми сопер­ни­ка­ми сове­ту­ем­ся, как дела­ет Доми­ций с.132 Афер, защи­щая Кло­ан­тил­лу: В таком сму­ще­нии, не зна­ет она, как мож­но жен­щине посту­пить в подоб­ном слу­чае, и как при­лич­нее супру­ге: может быть, слу­чай собрал вас здесь для того, чтоб выве­сти ее из сего затруд­не­ния. Ты, брат ее, и вы, дру­зья отца ее, что ей при­со­ве­ту­е­те? [21] Или как бы рас­суж­да­ем с судья­ми; и сие все­го чаще слу­ча­ет­ся: Что делать сове­ту­е­те? Вас вопро­шаю, что над­ле­жа­ло тогда делать? Или как гово­рит Катон: Ска­жи­те мне, судьи, что иное сде­ла­ли бы вы, будучи на его месте? И на дру­гом месте: Ведай­те, судьи, что дело идет об общей вашей поль­зе, и что вы в нем глав­ные лица.

[22] Но ино­гда, обра­ща­ясь таким обра­зом к слу­ша­те­лям, и остав­ляя их на неко­то­рое вре­мя в недо­уме­нии, при­бав­ля­ем что-нибудь неожи­дан­ное; и сие есть так­же фигу­ра, как у Цице­ро­на про­тив Верре­са: Что, дума­е­те вы, сде­лал этот чело­век? Что пред­по­ла­га­е­те, может быть, какое ни есть хище­ние, какой ни есть гра­беж, наси­лие? И оста­вив судей в ожи­да­нии даль­ней­ших улик, при­со­во­куп­ля­ет потом важ­ней­шие пре­ступ­ле­ния. Цельс назы­ва­ет сие Рас­ста­нов­кою, Sus­ten­ta­tio. [23] Она быва­ет дво­я­ким обра­зом: ибо часто заста­вив ждать чего-нибудь достой­ней­ше­го вни­ма­ния, окан­чи­ва­ем какою ни есть мало­стью, или дей­ст­ви­ем ни мало с.133 не зазор­ным. И как сие дела­ет­ся ино­гда без вся­ко­го пред­ва­ре­ния слу­ша­те­лей; то неко­то­рые такой обо­рот речи назы­ва­ют Неча­ян­но­стью…

[25] Поз­во­ле­ние или Уступ­ле­ние почти то же име­ет осно­ва­ние, как и Сооб­ще­ние; поели­ку остав­ля­ем тогда нечто на рас­суж­де­ние самим судьям, а ино­гда и про­тив­ни­кам…

II. [26] Фигу­ры же, к дви­же­нию стра­стей спо­соб­ст­ву­ю­щие, состо­ят боль­шею частью из при­твор­но­го или вымыш­лен­но­го ска­за­ния. Ибо при­твор­но пока­зы­ваем и гнев, и радость, и страх, и удив­ле­ние, и скорбь, и него­до­ва­ние, и жела­ние, и про­чие сим подоб­ные чув­ст­вия. Отсюда выра­же­ния: Нако­нец я раз­вя­зан; чув­ст­вую душев­ное облег­че­ние (Pro Mil. 47). И, Хоро­шо, дело идет поряд­ком (Pro Mur. 14). И, Какое безу­мие. И, О вре­ме­на! о нра­вы! (I Ca­til. 2). О я несчаст­ный! Не ста­ло слез, а скорбь тер­за­ет мое серд­це (2. Phi­lip. 64). […] [27] Неко­то­рые назы­ва­ют сие Вос­кли­ца­ни­ем, и отно­сят к фигу­рам сло­во­вы­ра­же­ния. Еже­ли такие вос­кли­ца­ния про­ис­хо­дят от истин­но­го чув­ст­вия, то нель­зя назвать их фигу­ра­ми в том смыс­ле, в каком здесь разу­ме­ем: но еже­ли они при­твор­ны, и под­ра­жа­ют толь­ко есте­ствен­ным духа дви­же­ни­ям, то будут след­ст­ви­ем искус­ства, и без сомне­ния долж­ны счи­тать­ся в чис­ле фигур.

с.134 То же мож­но ска­зать о сло­во­вы­ра­же­нии сме­лом, кото­рое Кор­ни­фи­ций назы­ва­ет бла­го­род­ною воль­но­стью, а Гре­ки παῤῥη­σία. Ибо что может похо­дить мень­ше, как пря­мая в речи сво­бо­да? Но часто под нею скры­ва­ет­ся лас­ка­тель­ство. [28] Напри­мер, Цице­рон, гово­ря Лига­рия (N. 7) в сих выра­же­ни­ях: Вой­на была пред­при­я­та, и уже несколь­ко вре­ме­ни про­дол­жа­лась; и я, не по чье­му-либо нау­ще­нию, но по соб­ст­вен­ной воле и рас­суж­де­нию, при­нял про­тив тебя, Цезарь, ору­жие вме­сте с про­чи­ми; не столь­ко имел в виду поль­зу Лига­рия, сколь­ко хотел похва­лить мило­сер­дие победи­те­ля. [29] А когда гово­рит (N. 10): И с каким наме­ре­ни­ем воору­жа­лись мы про­тив Цеза­ря, если не с тем, чтобы быть в состо­я­нии то же сде­лать, что Цезарь ныне может? Здесь с уди­ви­тель­ным искус­ст­вом оправ­ды­ва­ет ту и дру­гую сто­ро­ну; но сим самым пре­кло­ня­ет Цеза­ря, кое­го дей­ст­вие в самой вещи было про­ти­во­за­кон­но.

Есть фигу­ры еще силь­ней­шие и тре­бу­ю­щие, по мне­нию Цице­ро­на, гораздо боль­шей силы: это суть пред­став­ле­ния или выво­ды на сце­ну лиц отсут­ст­ву­ю­щих; что назы­ва­ет­ся Прозо­по­пе­ею. От них речь полу­ча­ет и живость и раз­но­об­ра­зие. [30] Ими обна­ру­жи­ва­ем мыс­ли наших сопер­ни­ков, как бы вза­им­но друг дру­гу сооб­щаю­щих оные: но, пред­став­ляя лица их, с.135 над­ле­жит гово­рить так, чтоб не отсту­пить от прав­до­по­до­бия, и не ска­зать того, чего в уме их пред­по­ло­жить немож­но. Ино­гда, наблюдая то же прав­до­по­до­бие, к речам дру­гим при­бав­ля­ем и свои соб­ст­вен­ные. Ино­гда же, чтоб при­дать более силы сове­ту, уко­ризне, жало­бе, похва­ле или состра­да­нию, мы вла­га­ем их в уста лиц, кото­рым они кажут­ся при­стой­нее. [31] В сем роде Крас­но­ре­чия поз­во­ли­тель­но даже выво­дить на сце­ну богов и из гро­бов вызы­вать мерт­вых. Можем так­же горо­да и целые наро­ды пред­став­лять гово­ря­щи­ми…

[32] […] Но в послед­них слу­ча­ях, как не есте­ствен­ных, фигу­ра сия смяг­ча­ет­ся. Вот при­мер у Цице­ро­на: Еже­ли со мною Оте­че­ство, кото­рое доро­же мне моей жиз­ни, еже­ли целая Ита­лия, еже­ли вся Рес­пуб­ли­ка гово­рит мне: Что ты дела­ешь, Тул­лий? и проч. Сле­дую­щая фигу­ра еще сме­лее: Оте­че­ство обра­ща­ет­ся к тебе, Кати­ли­на, и как бы в мол­ча­нии веща­ет: Уже с древ­них вре­мен не слы­ха­но было о тако­вом зло­де­я­нии, како­во тобою совер­ша­ет­ся. [33] Ино­гда мы при­тво­ря­ем­ся, что неко­то­рые обра­зы лиц или вещей име­ем пред сво­и­ми гла­за­ми, и буд­то удив­ля­ем­ся, поче­му не видят их или судьи или про­тив­ни­ки наши, и употреб­ля­ем выра­же­ния: Видит­ся мне: и, неуже­ли вам не пред­став­ля­ет­ся? Но для сего потреб­на вели­кая с.136 сила Крас­но­ре­чия. Надоб­но, чтоб все чрез­вы­чай­ное и по суще­ству сво­е­му неимо­вер­ное более тро­га­ло, поели­ку пре­вы­ша­ет исти­ну, или обра­ща­ет­ся в пусто­сло­вие, поели­ку не похо­дит на прав­ду…

[36] Часто дает­ся так­же фор­ма и вид вещам, их не име­ю­щим; как у Вир­ги­лия, Мол­ве; у Про­ди­ка, Сла­сто­лю­бию и Доб­ро­де­те­ли, как чита­ем в Ксе­но­фон­те; у Енния, в Сати­ре, Смерть и Жизнь пред­став­ля­ют­ся борю­щи­ми­ся меж­ду собою…

[38] Обра­ще­ние, Apostro­phe, дела­ет весь­ма живое впе­чат­ле­ние, когда Ора­тор, пере­став на вре­мя гово­рить к судьям, устрем­ля­ет речь свою или к сопер­ни­ку: Ска­жи, Тубе­рон, на кого ты обна­жил меч твой во вре­мя Фар­саль­ской бит­вы? Или когда дела­ет неко­то­рое к кому ни есть и чему ни есть воз­зва­ние: Вас ныне при­зы­ваю, вас, свя­щен­ные гроб­ни­цы и дуб­ра­вы Албан­ские; Или когда чрез напо­ми­на­ние о законе хочет усу­гу­бить нена­висть к нару­ши­те­лю оно­го: О муд­рые Зако­ны Пор­ци­е­вы! О Зако­ны Сем­п­ро­ни­е­вы!…

[40] Пред­став­ле­ние, как выра­жа­ет­ся Цице­рон, пред­ме­тов пред самые очи, обык­но­вен­но дела­ет­ся тогда, когда вме­сто того, чтобы про­сто ска­зать о каком-либо про­ис­ше­ст­вии, исчис­ля­ем даже подроб­но­сти, кои­ми оно с.137 сопро­вож­да­лось. Я гово­рил о сей ста­тье в преды­ду­щей кни­ге, назвав ее Изъ­яс­не­ни­ем, да я Цельс дает то же имя сей фигу­ре. Иные назы­ва­ют Ипо­ти­по­зи­сом, то есть изо­бра­же­ни­ем вещей или дей­ст­вий, толь живо пред­став­лен­ным сло­ва­ми, что нам кажет­ся, буд­то не столь­ко об них слы­шим, сколь­ко видим их перед собою. Вос­пла­ме­нен­ный зло­бою и неистов­ст­вом (7. Verr. 105—160) при­хо­дит в суди­ли­ще: свер­ка­ли гла­за: на всем лице лютость изо­бра­жа­лась. [41] Пред­став­ля­ем дея­ния не толь­ко про­шед­шие или насто­я­щие, но и какие будут или какие быть бы мог­ли. Цице­рон пока­зал нам пре­крас­ный сему при­мер в речи за Мило­на, когда опи­сы­ва­ет послед­ст­вия, если бы Кло­дий завла­дел Пре­ту­рою…

[44] […] Сле­ду­ет Иро­ния. Ее назы­ва­ют неко­то­рые При­твор­ст­вом, Dis­si­mu­la­tio. Но как сло­во сие не озна­ча­ет, кажет­ся, всей силы и про­стран­ства фигу­ры, то и удо­воль­ст­ву­ем­ся здесь, как и в дру­гих подоб­ных слу­ча­ях, Гре­че­ским наиме­но­ва­ни­ем. Итак, Иро­ния, как фигу­ра, от Иро­нии тро­па, по роду сво­е­му не мно­го раз­нит­ся: ибо в той и дру­гой долж­но разу­меть про­тив­ное тому, что гово­рим. Но рас­смот­рев вни­ма­тель­нее виды, увидим лег­ко, что они раз­лич­ны меж­ду собою.

с.138 И во-пер­вых, [45] Троп пони­ма­ет­ся удоб­нее; и хотя в нем иное гово­рим, и иное мыс­лим, одна­ко не так скрыт­но; поели­ку все почти име­ет соб­ст­вен­ное зна­ме­но­ва­ние. Напри­мер, в сих сло­вах Цице­ро­на к Кати­лине: Метелл не хотел иметь тебя при себе; ты пере­шел к дру­гу сво­е­му Мар­цел­лу, мужу пре­до­стой­но­му, вся Иро­ния состо­ит из двух толь­ко, мужу пре­до­стой­но­му: сле­до­ва­тель­но Троп есть и коро­че. [46] В фигу­ре же нахо­дит­ся умыш­лен­ная скрыт­ность, кото­рая при­ме­ча­ет­ся паче, неже­ли сама себя обна­ру­жи­ва­ет; так что там одни сло­ва дру­гим сло­вам, а здесь мыс­ли сло­вам про­ти­во­по­ла­га­ют­ся; и ино­гда целое про­из­вод­ство дела, даже целая жизнь кажет­ся Иро­ни­ей, как жизнь Сокра­та. Поче­му и назван он Иро­ни­ком, то есть при­тво­ря­ю­щим себя невеж­дою, и явля­ю­щим удив­ле­ние к дру­гим, буд­то бы муд­рей­шим его. Сло­вом, как Алле­го­рию состав­ля­ет про­дол­жен­ная Мета­фо­ра, так и Иро­ния дела­ет­ся фигу­рою от соеди­не­ния тро­пов сего рода…

[48] […] Иро­ния есть и то, когда дела­ем вид, буд­то бы при­ка­зы­ваем или повеле­ва­ем, а в самом деле не жела­ем того:

I, se­que­re Ita­liam ven­tis. (4. Aen. 381). Несись в Ита­лию сквозь бур­ные пого­ды.

с.139 [49] И когда усту­па­ем сопер­ни­ку такое пре­иму­ще­ство, кото­ро­го най­ти в нем не жела­ем. Сия фигу­ра быва­ет тем рази­тель­нее, чем более тех качеств, коих он не име­ет, в них нахо­дит­ся:

. . . . . . Me­que ti­mo­ris Ar­gue tu, Dran­ce, quan­do tot cae­dis acer­vos Teuc­ro­rum tua dextra de­dit. (11. Aen. 384). И робо­сти меня бес­че­сти­ем клей­ми, Ты, кой мечом сво­им тол­пы поверг зло­де­ев.

Или напро­тив, когда берем на свой счет такую ошиб­ку, коей не сде­ла­ли, и от коей стыд пада­ет на про­тив­ни­ка; как Юно­на гово­рит Вене­ре:

Me du­ce, Dar­da­nius Spar­tam ex­pug­na­vit adul­ter. (10. Aen. 92) Тро­ян­ский любо­дей. . . . . . И Спар­ту мною же насиль­ст­вен­но огра­бил?

Не толь­ко в рас­суж­де­нии лиц, [50] но и в рас­суж­де­нии вещей, такие обо­роты употреб­ля­ют­ся: при­ме­ром слу­жит весь при­ступ в речи Цице­ро­на за Лига­рия; рав­но и сле­дую­щее вос­кли­ца­ние:

Sci­li­cet is su­pe­ris la­bor est!… (4. Aen. 379) Да, заботят­ся о сем бес­смерт­ные боги.

[54] Апо­зи­о­пе­зис, кото­рую Цице­рон назы­ва­ет Умол­ча­ни­ем, слу­жит так­же мно­го к выра­же­нию стра­стей, и осо­бен­но гне­ва, как у Вир­ги­лия:

Quos ego… sed mo­tos praes­tat com­po­ne­re fluc­tus. (1. Aen. 135) Я вас… но напе­ред я море успо­кою.

с.140 Или к озна­че­нию бес­по­кой­ства, как бы совесть нашу воз­му­щаю­ще­го; напри­мер: Дерз­нул ли бы он при жиз­ни Мило­на, не гово­рю, при его кон­суль­стве, упо­мя­нуть о том Законе, поста­нов­ле­ние кое­го тще­слав­но при­пи­сы­ва­ет себе Кло­дий? Ибо что до всех нас каса­ет­ся… Все­го ска­зать не смею. Подоб­ную фигу­ру употре­бил Димо­сфен в при­сту­пе речи сво­ей за Кте­зи­фон­та…

[57] […] Под­ра­жа­ние чужим нра­вам, кото­рое иные назы­ва­ют Ифо­пе­ею, дру­гие Миме­зис (под­ра­жа­ние, пере­драз­ни­ва­ние в сло­вах и тело­дви­же­нии дру­го­го) может почесть­ся в чис­ле сла­бей­ших фигур; ибо состо­ит почти в одном укло­не­нии от уда­ров сопер­ни­ка: но оно заклю­ча­ет­ся и в делах и ска­за­ни­ях: когда пред­став­ля­ет дела, тогда мно­го похо­дит на Ипо­ти­по­зис; а если отно­сит­ся до ска­за­ний, мы нахо­дим при­мер у Терен­ция, когда Фед­рия повто­ря­ет сло­ва Таи­сы: Я не зна­ла, куда ты денешь­ся. Малют­ка эта при­веде­на сюда; мать моя вос­пи­та­ла ее, как дочь свою; я назы­ва­ла ее сест­рою; хочу нако­нец отдать ее опять роди­те­лям.

[59] […] Нема­лую кра­соту при­да­ют речи, и дока­зы­ва­ют искус­ство Ора­то­ра и те умыш­лен­ные, мно­го­об­раз­ные обо­роты, по кото­рым слу­ша­тель заклю­чить может, что мы гово­рим без при­уготов­ле­ния, без хит­ро­сти, и пото­му с.141 дела­ют нас пред судьею не столь­ко подо­зри­тель­ны­ми. [60] Таким обра­зом ино­гда буд­то жале­ем о ска­зан­ном, как у Цице­ро­на за Целия: Но поч­то я при­во­жу толь важ­ную осо­бу? И даже запро­сто гово­рим: Это сорва­лось у меня с язы­ка. Ино­гда буд­то ищем, что́ ска­зать надоб­но: Что же потом? Не про­пу­стил ли я чего? Ино­гда буд­то невзна­чай и слу­чай­но при­па­мя­ты­ва­ем что-либо; как Цице­рон про­тив Верре­са: Мне при­шло на мысль еще о дру­гом сего же рода зло­де­я­нии доне­сти вам, судьи. И на ином месте: Одно пре­ступ­ле­ние при­во­дит мне на память и дру­гое.

[61] Сим спо­со­бом дела­ют­ся так­же при­лич­ные пере­хо­ды от одной мате­рии к дру­гой: впро­чем пере­хо­ды сии сами по себе не состав­ля­ют фигу­ры. Цице­рон, рас­ска­зав, как Пизон, заседая в суди­ли­ще, при­ка­зы­вал золотых дел масте­ру сде­лать для себя коль­цо, и как буд­то бы сей слу­чай дру­гой подоб­ный, при­ба­вил (6. Verr. 57): Теперь Пизо­но­во оное коль­цо напом­ни­ло мне то, что совсем было из голо­вы вышло. Сколь­ко, вы дума­е­те, судьи, снял Пизон золотых колец с пер­стов людей чест­ных? Ино­гда пока­зы­ваем при­твор­ное о чем ни есть неведе­ние: Но кто делал сии ста­туи? Кто? Ты прав­ду гово­ришь: их делал, ска­зы­ва­ют, Поли­клет. [62] Не сие одно употреб­ле­ние оной фигу­ры. Часто с.142 кажет­ся нам, что Ора­тор име­ет такое наме­ре­ние, а меж­ду тем у него совсем дру­гое, как здесь у Цице­ро­на: он, упре­кая Верре­са стра­стью к ста­ту­ям и кар­ти­нам, ста­ра­ет­ся чрез то устра­нить и от себя само­го подо­зре­ние в подоб­ной же сла­бо­сти. И когда Димо­сфен¹ кля­нет­ся теня­ми вои­нов, пад­ших при Мара­фоне и Сала­мине, для того, чтоб умень­шить болез­но­ва­ние Афи­нян о пора­же­нии их при Херо­нее…

[64] Меж­ду фигу­ра­ми счи­та­ет­ся так­же Емфа­зис, когда кро­ет­ся в речи нечто более, неже­ли ска­за­но; как у Вир­ги­лия:

Non li­cuit tha­la­mi ex­per­tem si­ne cri­mi­ne vi­tam De­ge­re mo­re fe­rae?… (4. Aen. 550) Ах! луч­ше б серд­ца вновь к люб­ви не при­учать! Пустын­ным луч­ше бы мне зве­рем оди­чать.

Ибо здесь хотя и жалу­ет­ся Дидо­на на заму­же­ство, одна­ко страсть ее так силь­на, что без­брач­ное состо­я­ние почи­та­ет при­лич­ным более зве­рям, неже­ли людям. Такую же фигу­ру нахо­дим у Овидия, где Мир­ра при­зна­ет­ся сво­ей кор­ми­ли­це, что влюб­ле­на в соб­ст­вен­но­го отца сво­его, и вос­кли­ца­ет, гово­ря о сво­ей мате­ри:

О сколь она счаст­ли­ва таким супру­гом!

с.143 III. К сей близ­ка, и почти та же самая есть фигу­ра, [65] кото­рая ныне в наи­боль­шем употреб­ле­нии. Она сде­ла­лась столь­ко обык­но­вен­ною меж­ду нами, что чита­тель, кажет­ся, дав­но уже ожи­да­ет мое­го об ней рас­суж­де­ния: мы хотим, чтобы неко­то­рою догад­кою дохо­ди­ли до того, что есть у нас на уме. Я разу­мею здесь не про­тив­ное нечто тому, что гово­рим, как в Иро­нии, но некий скры­тый смысл, кото­рый как бы само­му слу­ша­те­лю нахо­дить над­ле­жа­ло. Наши Декла­ма­то­ры почти иных фигур и не при­зна­ют; отсюда у них и рож­да­ют­ся Состя­за­ния (contro­ver­siae), из одних фигур состо­я­щие. [66] Она употреб­ля­ет­ся в трех слу­ча­ях: или когда опас­но объ­яв­лять пря­мо наши мыс­ли; или когда сде­лать сие не поз­во­ля­ет бла­го­при­стой­ность; или когда хотим речи сво­ей при­дать более при­ят­но­сти, поели­ку новость и раз­но­об­ра­зие обык­но­вен­но быва­ет при­вле­ка­тель­нее, неже­ли про­стота и пря­мой образ выра­же­ний.

[67] 1) Пер­вый из сих слу­ча­ев име­ет место по боль­шей части в учи­ли­щах… [68] Но Ора­то­ры, при отправ­ле­нии долж­но­стей сво­их, еще не име­ли досе­ле нуж­ды в такой пре­до­сто­рож­но­сти; одна­ко и им пред­сто­ит ино­гда затруд­не­ние подоб­но­го же рода: то есть, ино­гда не могут одер­жать вер­ха над сопер­ни­ком, не оскор­бив како­го-нибудь силь­но­го лица, кое­го выго­ды с.144 тре­бу­ют совсем про­тив­но­го. [69] Для сего-то нуж­но вели­кое бла­го­ра­зу­мие и осто­рож­ность, дабы не оскор­бить кого; ибо оскорб­ле­ние, каким обра­зом ни было сде­ла­но, все­гда оста­ет­ся оскорб­ле­ни­ем. При­том же и фигу­ра, коль ско­ро слиш­ком вра­зу­ми­тель­на, теря­ет все свое досто­ин­ство. Поче­му неко­то­рые совсем отвер­га­ют посо­бие сих фигур, хотя бы они ясны или неяс­ны были. Но везде есть сре­ди­на. И во-пер­вых, они не долж­ны быть слиш­ком откры­ты или види­мы. В них не будет сего недо­стат­ка, если не ста­нем осно­вы­вать их на выра­же­ни­ях обо­юд­ных и дву­смыс­лен­ных; как, напри­мер, ска­зан­ное о сно­хе, подо­зре­вае­мой о непоз­во­лен­ной свя­зи со сво­им све­к­ром: Я женил­ся на такой девуш­ке, кото­рая понра­ви­лась мое­му отцу. Это гово­рил сын… [71] Надоб­но, чтобы само дело вну­ша­ло судье догад­ку; оста­вим вся­кое дру­гое наме­ка­ние; для боль­ше­го же вра­зум­ле­ния можем при­бег­нуть к како­му ни есть силь­но­му душев­но­му чув­ст­во­ва­нию, пре­рвать мол­ча­ни­ем речь, или употре­бить в ней при­лич­ные рас­ста­нов­ки. Таким обра­зом пусть судья чего-то ищет сам, чему, может быть, не пове­рил, если бы то от нас услы­шал; и ко все­му тому, что при­дет ему само­му в голо­ву, име­ет более веры.

с.145 [72] Но фигу­ры сии, при всей сво­ей тон­ко­сти, не долж­ны быть уча­щае­мы. Ибо самою, если мож­но так ска­зать, густотою сво­ею себя обна­ру­жи­ва­ют, и тем паче быва­ют оскор­би­тель­нее. Скрыт­ность или дву­смыс­лен­ность в сло­вах, не бла­го­ра­зу­мие и осто­рож­ность, но более недо­вер­чи­вость нашу озна­ча­ют. Сло­вом, фигу­ры сии про­из­во­дят над судьею тем более дей­ст­вия, чем менее подо­зре­ва­ет, что мы употреб­ля­ем их с наме­ре­ни­ем. [73] К ним при­бе­гать мож­но не толь­ко отно­си­тель­но к лицам, но и отно­си­тель­но к вещам, кото­рых нель­зя полу­чить ина­че, как сею невин­ною улов­кою. Я защи­щал неко­гда в суде жен­щи­ну, в под­де­ла­нии духов­ной сво­его мужа по его смер­ти. Ска­зы­ва­ли, что она, при кон­чине его, полу­чи­ла от наслед­ни­ков запись, коею обя­зы­ва­лись они отдать ей име­ние покой­но­го; что и под­лин­но так было. [74] Ибо, как жен­щи­на сия, по зако­нам, не мог­ла остать­ся пря­мою наслед­ни­цею, то и сде­ла­но, чтоб посред­ст­вом сей тай­ной дове­рен­но­сти воз­вра­тить ей муж­нее иму­ще­ство. Лег­ко было под­дер­жать тяж­бу; сто­и­ло толь­ко открыть, как все то про­ис­хо­ди­ло: но про­па­да­ло наслед­ство. В сем слу­чае над­ле­жа­ло посту­пить так, чтобы судьи поня­ли дело, а донос­чи­ки, тут же при­сут­ст­во­вав­шие, не мог­ли бы точ­но вра­зу­мить­ся в сло­ва мои. Мне с.146 уда­лось и то и дру­гое. Я не упо­мя­нул бы здесь о сем про­ис­ше­ст­вии, боясь наре­ка­ния в тще­сла­вии, если бы не хотел пока­зать, что и в судеб­ных речах такие фигу­ры могут иметь место.

Быва­ют обсто­я­тель­ства, [75] на кото­рые нель­зя най­ти доста­точ­ных дово­дов; в таком слу­чае над­ле­жит луч­ше при­бе­гать к скрыт­ным посо­би­ям, и употреб­лять фигу­ры с непри­мет­ным искус­ст­вом. Ибо ино­гда стре­ла, врас­плох и тай­но пущен­ная, вон­за­ет­ся тем глуб­же, чем менее полет ее был видим. А ина­че, откры­то ска­зан­ное или встре­ча­ет воз­ра­же­ние, или тре­бу­ет дока­за­тель­ства.

[76] 2) В отно­ше­нии к лицам, коих харак­тер заслу­жи­ва­ет ува­же­ние, мы долж­ны быть в речах тем осто­рож­нее, чем более чест­ный чело­век удер­жи­ва­ет­ся сты­дом, неже­ли стра­хом. Итак надоб­но, чтоб судья думал, что мы мно­гое скры­ва­ем по скром­но­сти, и сло­ва, самою исти­ною истор­гае­мые, умяг­чать ста­ра­ем­ся. Ибо и та общая к зло­сло­вию наклон­ность пока­жет­ся не столь нена­вист­ною и про­тив­ни­ку, и судьям, и слу­ша­те­лям, когда они уве­ре­ны быть могут, что мы гово­рим про­тив нашей воли. Да и что в том поль­зы? Ненуж­ною ясно­стью обна­ру­жи­ва­ем толь­ко дур­ное серд­це…

с.147 [92] К сему роду мож­но при­честь и те у Гре­ков осо­бен­но извест­ные фигу­ры, кото­ры­ми поня­тия о вещах непри­ят­ных несколь­ко умяг­ча­ют­ся. Так Феми­стокл, ста­ра­ясь пре­кло­нить сограж­дан сво­их оста­вить Афи­ны, сове­то­вал пору­чить город богам в охра­не­ние: ибо оста­вить заклю­ча­ет мысль при­скорб­ную. И дру­гой, пода­вая голос, чтоб для под­дер­жа­ния воен­ных потреб­но­стей золотые ста­туи Победы обра­тить в моне­ту, изъ­яс­нил­ся так: Надоб­но вос­поль­зо­вать­ся наши­ми победа­ми. Все сие похо­дит на Алле­го­рию: иное гово­рит­ся, и иное разу­ме­ет­ся.

[93] Теперь спра­ши­ва­ет­ся, как отве­чать на сии фигу­ры надоб­но. Мно­гие пола­га­ют, что с про­тив­ной сто­ро­ны все­гда над­ле­жит ста­рать­ся их обна­ру­жи­вать подоб­но тому, как откры­ва­ют­ся раны для узна­ния источ­ни­ка пота­ен­но­го зла. И дей­ст­ви­тель­но сей спо­соб есть луч­ший. Ибо ина­че и посту­пать немож­но, когда фигу­ры сии име­ют пред­ме­том сущ­ность все­го дела. Но, если они заклю­ча­ют в себе толь­ко неко­то­рые чер­ты зло­ре­чия, то для чистой сове­сти луч­ше не разу­меть их. [94] А еже­ли такие фигу­ры будут у про­тив­ни­ка так часты, что нам нель­зя их не заме­тить, тогда поз­во­ли­тель­но тре­бо­вать, чтоб он мыс­ли свои, под дву­зна­чу­щи­ми выра­же­ни­я­ми с.148 скры­вае­мые, объ­явил пря­мо, если сме­ет, или бы по край­ней мере не насто­ял во вра­зум­ле­нии и уве­ре­нии судей в том, чего он ска­зать не осме­ли­ва­ет­ся…

[96] 3) Тре­тий род употреб­ля­ет­ся при удоб­ном слу­чае толь­ко для неко­то­рой ост­ро­ты. И пото­му Цице­рон не счи­та­ет оно­го при­над­ле­жа­щим к пре­нию сопер­ни­ков. Как, напри­мер, сам же он колет Кло­дия² сими сло­ва­ми: Он думал, что ему лег­ко уми­ло­сти­вить богов, поели­ку извест­ны ему все жерт­во­при­но­ше­ния… [99] Фигу­ры же, состо­я­щие в игре слов, име­ют наи­ме­нее силы, хотя нахо­дим их и у Цице­ро­на (Pro Coel. 32), когда гово­рит о Кло­дии: Ее почи­та­ли все при­я­тель­ни­цею каж­до­го паче, неже­ли чьею-либо непри­я­тель­ни­цею…

с.149

I. [IX. 3. 1] Фигу­ры рече­ний все­гда изме­ня­лись, и ныне изме­ня­ют­ся, смот­ря по вво­ди­мо­му употреб­ле­нию слов. И пото­му, еже­ли срав­нить ста­рин­ное наре­чие с нашим, то каж­дое почти выра­же­ние будет фигу­ра. Ибо мы име­ем мно­же­ство таких, каких ни у древ­них Писа­те­лей, ни же у само­го Цице­ро­на не нахо­дим. Дай Бог, чтоб мы не худ­ши­ми заме­ня­ли! — [2] Впро­чем фигу­ры рече­ний разде­ля­ют­ся на два рода: к пер­во­му отно­сит­ся соб­ст­вен­но вся­кой образ речи; а ко вто­ро­му, речь, в коей заме­ча­ет­ся уже неко­то­рая изыс­кан­ность. Хотя оба рода вхо­дят в с.150 состав Крас­но­ре­чия, одна­ко пер­вый луч­ше назвать мож­но Грам­ма­ти­че­ским, а послед­ний Рито­ри­че­ским.

Пер­вый род фигур рож­да­ет­ся из того же источ­ни­ка, из кое­го про­ис­хо­дят и поро­ки речи. Ибо каж­дая фигу­ра будет порок, коль ско­ро не выис­ки­ва­ет­ся, а сама собою при­хо­дит. [3] Но они оправ­ды­ва­ют­ся или изви­ня­ют­ся ино­гда важ­но­стью лица, употре­бив­ше­го их, древ­но­стью, особ­ли­во при­выч­кою, и часто неко­то­рою осно­ва­тель­но­стью. И для сего, когда от про­сто­го и пря­мо­го обра­за речи укло­ня­ет­ся, дела­ет кра­соту, коль ско­ро осно­вы­ва­ет­ся на ска­зан­ных при­чи­нах. Одна­ко она полез­на по тому одно­му, что повсе­днев­ное, общее, обык­но­вен­ное и еди­но­об­раз­ный ход сло­ва дела­ет не столь­ко скуч­ным, и сло­гу наше­му дает вид отлич­ный от про­сто­на­род­но­го наре­чия. [4] Итак, уме­рен­ное и умест­ное сей фигу­ры употреб­ле­ние сооб­ща­ет речи осо­бен­ную при­ят­ность; а еже­ли слиш­ком часто будет повто­ря­е­ма, то поте­ря­ет всю при­ят­ность раз­но­об­ра­зия. Впро­чем есть фигу­ры, с кото­ры­ми уже позна­ко­ми­лись мы до такой сте­пе­ни, что едва удер­жи­ва­ют на себе назва­ние фигур, и кото­рые посе­му могут быть и чаще употреб­ля­е­мы, не утом­ляя при­вык­ше­го к ним уха. [5] Ибо и отбор­ные, от обще­го употреб­ле­ния отсту­паю­щие, а пото­му с.151 и бла­го­род­ней­шие, сколь­ко воз­буж­да­ют вни­ма­ния сво­ею ново­стью, столь­ко же избыт­ком сво­им пре­сы­ща­ют слу­ша­те­ля: тогда види­мо быва­ет, что они Ора­то­ру не сами собою встре­ча­ют­ся, им ото­всюду выис­ки­ва­ют­ся, и целы­ми куча­ми направ­ля­ют­ся к укра­ше­нию речи.

[6] Итак, фигу­ры заклю­ча­ют­ся и в име­нах. Ибо и ocu­lis cap­ti tal­pae, и ti­mi­dae da­mae употреб­ля­ет Вир­ги­лий, т. е. к име­ни суще­ст­ви­тель­но­му жен­ско­го рода при­став­ля­ет, при­ла­га­ет муже­ское: но здесь есть при­чи­на; поели­ку суще­ст­ви­тель­ное озна­ча­ет оба пола: и под одним назва­ни­ем разу­ме­ют­ся самец и сам­ка. И в гла­го­лах: когда гла­гол стра­да­тель­но­го окон­ча­ния постав­ля­ет­ся вме­сто гла­го­ла дей­ст­ви­тель­но­го: Fab­ri­ca­tus est gla­dium; Ini­mi­cos pu­ni­tus es. [7] И сие не уди­ви­тель­но, поели­ку гла­го­лы по свой­ству сво­е­му часто дей­ст­вие выра­жа­ют, как стра­да­ние: ar­bit­ror, sus­pi­cor; и напро­тив, стра­да­ние, как дей­ст­вие, va­pu­lo: поче­му часто один гла­гол дру­гим заме­ня­ет­ся, и то же самое зна­чит: Lu­xu­ria­tur, lu­xu­riat; Fluc­tua­tur, fluc­tuat; As­sen­tior, as­sen­tio; Re­ver­tor, re­ver­to. [8] Фигу­ра и в чис­лах: когда един­ст­вен­ное чис­ло при­со­еди­ня­ет­ся ко мно­же­ст­вен­но­му: Gladio pug­na­cis­si­ma gens Ro­ma­ni; Воин­ст­вен­ный народ, Рим­ляне. Ибо народ, сло­во соби­ра­тель­ное, озна­ча­ет мно­же­ство. И напро­тив: как в Экло­ге у Вир­ги­лия:

с.152

…Qui non ri­se­re pa­ren­tes, Nec deus hunc men­sa, dea nec dig­na­ta cu­bi­li.

Ибо ска­зав: тех, кто не при­но­сит удо­воль­ст­вия роди­те­лям, ни бог сто­ла, ни боги­ня ложа не удо­ста­и­ва­ет; употре­бил чис­ло един­ст­вен­ное вме­сто мно­же­ст­вен­но­го. [9] Ино­гда пре­вра­ща­ем части речи; как Пер­сей в Сати­ре:

…Et nostrum is­tud vi­ve­re tris­te As­pe­xi: (Sat. 1. V. 10)

Здесь гла­гол в неопре­де­лен­ном накло­не­нии постав­лен на место суще­ст­ви­тель­но­го име­ни; и под сло­вом vi­ve­re, жить разу­ме­ет­ся жизнь. Ино­гда употреб­ля­ем гла­гол вме­сто при­ча­стия, как:

…Mag­num dat fer­re ta­len­tum. (5. Aen. 248)

И при­ча­стие за гла­гол: Vo­lo da­tum…

[27] Сии и дру­гие подоб­ные фигу­ры, кото­рые дела­ют­ся или чрез пере­ме­ну, или при­бав­ле­ние и отня­тие, или пере­став­ку одно­го сло­ва, обра­ща­ют на себя вни­ма­ние слу­ша­те­ля и не допус­ка­ют его до рас­се­я­ния в мыс­лях; ибо самая сбли­жен­ность их с недо­стат­ка­ми сло­во­вы­ра­же­ния при­да­ет им неко­то­рую при­ят­ность, как в яст­вах пря­ная при­пра­ва. Но надоб­но, чтоб их было не слиш­ком мно­го, чтоб были не все­гда оди­на­ко­го рода, и не близ­ко сто­я­ли одна под­ле дру­гой; поели­ку раз­но­об­ра­зи­ем с.153 толь­ко и ред­ким употреб­ле­ни­ем могут не наску­чить.

II. [28] Теперь сле­ду­ют важ­ней­шие фигу­ры, кото­рые состо­ят не толь­ко в пра­виль­ном сло­во­вы­ра­же­нии, но и самым мыс­лям при­да­ют силу и при­ят­ность.

1) Неко­то­рые из них состав­ля­ют­ся чрез удво­е­ние или повто­ре­ние (Ge­mi­na­tio). Родов их мно­го. Удво­я­ют­ся или повто­ря­ют­ся сло­ва ино­гда для уси­ле­ния мыс­ли; как (Pro Mil. 72): Убил, убил не Спу­рия Мелия, и проч. Здесь пер­вое убил наме­ка­ет толь­ко, а вто­рое утвер­жда­ет. Ино­гда для озна­че­ния собо­лез­но­ва­ния: Ах Коридон, Коридон! и проч. [29] Неред­ко фигу­ра сия слу­жит к озна­че­нию совсем про­тив­но­го в виде Иро­нии. Такое же удво­е­ние может быть пере­ме­ша­но и меж­ду дру­ги­ми сло­ва­ми, и тогда быва­ет еще силь­нее (2. Phi­lip. 64): Име­ние, о стыд и поно­ше­ние! име­ние вели­ко­го Пом­пея про­да­ет­ся с пуб­лич­но­го тор­гу… Или (1. Ca­til. 4): Ты живешь еще, Кати­ли­на, и живешь не для исправ­ле­ния сво­его, но для усу­губ­ле­ния тво­ей про­дер­зо­сти.

[30] Фигу­ра Ана­фо­ра, Еди­но­на­ча­тие, быва­ет, когда для боль­ше­го насто­я­ния и убеж­де­ния повто­ря­ем одно сло­во в нача­ле каж­до­го пери­о­да или мыс­ли: Уже ли ни ноч­ная стра­жа вокруг Капи­то­лии, ни ноч­ные разъ­езды воору­жен­ных с.154 вои­нов по горо­ду, ни страх наро­да, ни него­до­ва­ние людей бла­го­мыс­ля­щих, ни поме­ще­ние Сена­та в без­опас­ней­шее место, ни же лица и взо­ры заседаю­щих в нем тебя не тро­га­ют.

А когда тем же сло­вом окан­чи­ва­ем, будет Эпи­стро­фе, Еди­но­окон­ча­ние: Кто тре­бо­вал свиде­те­лей? Аппий. Кто пред­ста­вил их? Аппий (Pro Mil. 59) и проч.

[31] Сей послед­ний при­мер может при­над­ле­жать и к дру­гой фигу­ре, πλοκὴ назы­вае­мой, в кото­рой теми же сло­ва­ми и начи­на­ем и окан­чи­ва­ем пери­од (4. Rhet. 20): Кто нару­шил толи­ко­крат­но мир­ные дого­во­ры? Кар­фа­ге­няне. Кто внес жесто­кую вой­ну в серд­це Ита­лии? Кар­фа­ге­няне. Кто опу­сто­шал Ита­лию? Кар­фа­ге­няне. Кто про­сит о про­ще­нии? Кар­фа­ге­няне.

[32] Рав­но и в про­ти­во­по­ло­же­ни­ях и в срав­не­ни­ях ответ­ст­ву­ет­ся повто­ре­ни­ем одно­го и того же сло­ва (Pro Mur. 22): Ты бодр­ст­ву­ешь во всю ночь, чтоб дать ответ тре­бу­ю­щим у тебя сове­та: а он, чтоб бла­говре­мен­но прий­ти с вой­ском туда, куда пред­по­ло­жил. Ты про­буж­да­ешь­ся пени­ем пету­ха, а он зву­ком труб. Ты сочи­ня­ешь речи, а он вой­ско устро­я­ет. Ты печешь­ся о без­опас­но­сти сво­их кли­ен­тов, а он о цело­сти горо­дов или кре­по­стей. [33] Но Ора­тор, как бы не доволь­ст­ву­ясь сею пре­крас­ною фигу­рою, обра­ща­ет ее в про­ти­во­по­ло­же­ния: Он с.155 уме­ет защи­щать нас от набе­гов непри­я­тель­ских, а ты пред­о­хра­ня­ешь от навод­не­ний: он име­ет искус­ство рас­про­стра­нять пре­де­лы наши, а ты управ­лять наро­да­ми.

[34] Могут и в сре­дине повто­рять­ся в соот­вет­ст­вен­ность постав­лен­ным в нача­ле, как напри­мер:

Te ne­mus An­gui­tiae, vit­rea te Fu­ci­nus un­da, Te li­qui­di fle­ve­re la­cus. (7. Aen. 759) По тебе пла­ка­ли Ангит­ские рощи, Свет­лые по тебе Фуци­на воды, По тебе про­зрач­ные озе­ра рыда­ли.

Или соот­вет­ст­вен­но послед­не­му (7. Verr. 43): Сей корабль был обре­ме­нен Сици­лий­скою добы­чею; да и самый корабль был добы­чею. Мож­но так­же повто­рять сло­ва и в сре­дине.

Пер­во­на­чаль­ным соот­вет­ст­ву­ют ино­гда послед­ние (7. Verr. 118): Мно­го скор­би и печа­ли нане­се­но роди­те­лям, и дру­зьям мно­го.

[35] Повто­ря­ют­ся еще сло­ва с неко­то­рым разде­ле­ни­ем:

Iphi­tus et Pe­lias me­cum, quo­rum Iphi­tus aevo Iam gra­vior, Pe­lias et vul­ne­re tar­dus Ulis­si. (2. Aen. 435) Ифит и Пели­ас со мной; Ифи­та тяг­чи­ла ста­рость, Пели­ас, ранен­ный Улис­сом, едва идти мог.

с.156 Эпа­но­дос, Отступ­ле­ние, назы­ва­ет­ся, когда не толь­ко в одном смыс­ле, [36] но и в про­тив­ном те же сло­ва повто­ря­ют­ся (Pro Li­gar. 19): Досто­ин­ство в началь­ни­ках было рав­ное, не рав­ное, может быть, в их после­до­ва­те­лях.

Ино­гда Повто­ре­ние, Po­lyp­to­ton, состо­ит в раз­ных родах и паде­жах: Вели­кое затруд­не­ние в сла­ве, вели­кая важ­ность в деле… Это отец твой? Отцом назы­ва­ешь его? Отца тако­го ты сын? [37] Если в одних паде­жах, то будет фигу­ра, Po­lyp­to­ton назы­вае­мая…

[44] Часто послед­нее сло­во преды­ду­щей мыс­ли ста­вит­ся в нача­ле после­дую­щей, тогда будет Ana­dip­lo­sis. Фигу­ра сия встре­ча­ет­ся наи­бо­лее у Сти­хотвор­цев (10. Ec­log. 72):

Пре­воз­но­си­те, Музы, пода­рок мой Гал­лу, Гал­лу, к кото­ро­му любовь во мне еже­час­но воз­рас­та­ет.

Одна­ко и у Ора­то­ров неред­ко нахо­дим ее (1. Cat. 12): Он еще жив. Жив? Да еще и в Сенат прий­ти осме­лил­ся.

[45] […] Ино­гда наби­ра­ют­ся сло­ва, тож­де зна­ча­щие: Когда так, Кати­ли­на, испол­няй свое наме­ре­ние, вый­ди из горо­да. Вороты отво­ре­ны, сту­пай. [46] И на дру­гом месте: Он вышел, высту­пил, вырвал­ся, убе­жал…

[47] […] Наби­ра­ют­ся так­же не толь­ко сло­ва, но и мыс­ли оди­на­ко­го зна­ме­но­ва­ния, напри­мер: с.157 Сму­ще­ние духа, некий омрак зло­де­я­ний умом его овла­де­ли, и горя­щие факе­лы фурий воз­буди­ли его к тому… [49] […] Ста­вят­ся вме­сте часто и то же и про­тив­ное озна­чаю­щие: Я вопро­шаю вра­гов моих, не я ли зло­де­я­ния сии пред­у­смот­рел, открыл, сде­лал явны­ми, устра­нил, испро­верг, уни­что­жил?

[50] В сем при­ме­ре заклю­ча­ет­ся и дру­гая фигу­ра, кото­рая, поели­ку не име­ет сою­зов, назы­ва­ет­ся Бес­со­ю­зие; она дела­ет речь насто­я­тель­нее. Ибо каж­дое сло­во в ум более вре­зы­ва­ет­ся, и пред­мет неко­то­рым обра­зом умно­жа­ет­ся; как Цице­рон гово­рит про­тив Метел­ла: По мере того, как обна­ру­жи­ва­лись соумыш­лен­ни­ки, я при­ка­зы­вал пред­став­лять их себе, содер­жать под стра­жей, при­во­дить в Сенат, и проч. Про­тив­ная сему фигу­ра, избы­то­че­ст­ву­ю­щая в сою­зах, назва­на Мно­го­со­ю­зи­ем. [51] Как Вир­ги­лий, гово­ря о наро­дах Ливий­ских, изъ­яс­ня­ет­ся (3. Georg. 344): Они ски­та­ют­ся из доли­ны в доли­ну, где толь­ко най­дут удоб­ное место для себя и для стад сво­их; они всем доволь­ны; и шалаш, и соба­ка, и кол­чан, и стре­лы, суть един­ст­вен­ные пред­ме­ты жела­ний и забот их. […]

[54] Обе сии фигу­ры, хотя про­ти­во­по­лож­ные, име­ют один источ­ник, и кло­нят­ся к одной цели: то есть, сде­лать речь живее, с.158 насто­я­тель­нее и силь­нее; ибо ими изъ­яв­ля­ют­ся неко­то­рые поры­вы стра­стей.

Посте­пен­ность, Cli­max, есть фигу­ра так­же повто­ре­ния; но как в ней искус­ство и наме­ре­ние гово­ря­ще­го слиш­ком обна­ру­жи­ва­ет­ся, то и над­ле­жит употреб­лять ее изред­ка. [55] Ибо повто­ря­ет ска­зан­ное, и преж­де неже­ли посту­пит вдаль, обра­ща­ет­ся на преж­нее; возь­мем при­мер из Димо­сфе­на (Pro Cte­siph.): Я сего не гово­рил, и ни же писал: не толь­ко не писал, но и не был в посоль­стве: не толь­ко не был в посоль­стве, но и не сове­то­вал Фивя­нам. [56] И вот дру­гой из Цице­ро­на: Сци­пи­он при­ле­жа­ни­ем снис­кал доб­ро­де­тель, доб­ро­де­те­лью сла­ву, сла­вою завист­ни­ков…

[58] 2) Дру­гие напро­тив фигу­ры дела­ют­ся через отня­тие или умол­ча­ние одно­го сло­ва; они, крат­ко­сти и неча­ян­но­сти ради, употреб­ля­ют­ся с доволь­ною при­ят­но­стью: из них пер­вая есть Синек­до­хе… когда отъ­ятое рече­ние лег­ко под­ра­зу­ме­вать мож­но; как, напри­мер, Целий в речи про­тив Анто­ния ска­зал: И Грек от радо­сти изум­лять­ся. Ибо здесь тот­час как бы уже слы­шит­ся начал…

[62] Вто­рая из сего же рода, о кото­рой гово­ре­но выше Asyn­de­ton; есть в ней отмота­ют­ся сою­зы.

с.159 Третья назы­ва­ет­ся При­со­еди­не­ние, в кото­рой к одно­му гла­го­лу отно­сят­ся мно­гие мыс­ли, из коих каж­дая тре­бо­ва­ла бы оно­го, если бы сто­я­ла отдель­но; и тогда или напе­ре­ди ста­вит­ся гла­гол, к кото­ро­му все про­чие сло­ва отно­сить долж­но, как (Pro Cluent. 15): Пре­по­беж­ден стыд любо­стра­сти­ем, страх про­дер­зо­стью, рас­судок буй­ст­вом. Или тако­вым гла­го­лом мно­гие мыс­ли заклю­ча­ют­ся (1. Cat. 22): Ты не такой чело­век, Кати­ли­на, кото­ро­го бы или стыд от похаб­ства, или страх опас­но­сти, или рас­судок от бешен­ства воз­дер­жать мог­ли. [63] Или он ста­вит­ся в сре­дине так, что и к преды­ду­щим и после­дую­щим мыс­лям отне­сти его мож­но…

[66] 3) Тре­тий род фигур состо­ит или в еди­но­зву­чии, или в сход­стве, или в про­ти­во­по­лож­ном зна­че­нии тех же слов: такая игра слов пора­жа­ет неко­то­рым обра­зом ухо слу­ша­те­ля, и воз­буж­да­ет вни­ма­ние. Это назы­ва­ет­ся Pa­ro­no­ma­sia, Ag­no­mi­na­tio…

[68] С сею фигу­рою сход­ству­ет An­ta­nac­la­sis, про­ти­во­по­лож­ное зна­ме­но­ва­ние сло­ва. Когда Про­ку­лей жало­вал­ся на сво­его сына, что сей с нетер­пе­ни­ем ждал его смер­ти, сын же ответ­ст­во­вал, что отнюдь того не ждал, тогда отец под­хва­тил: Я даже про­шу тебя, чтоб ты подо­ждал. Ино­гда состав­ля­ет­ся она из с.160 похо­жих слов, но в раз­лич­ном зна­че­нии: Sup­li­cio af­fi­cien­dum di­cas, quem suppli­ca­tio­ne dig­num judi­ca­ris. [69] Отсюда про­ис­хо­дит ино­гда игра слов самая ничтож­ная, скуч­ная и даже в шут­ках непри­ят­ная: уди­ви­тель­нее все­го, что еще пре­по­да­ют­ся для сего пра­ви­ла. Я же при­во­жу здесь тому при­ме­ры не для под­ра­жа­ния, а паче для избе­жа­ния подоб­ных недо­стат­ков. [70] Ama­ri (любить и быть люби­му при­ят­но,) jucun­dum est, si cu­re­tur ne quid in­sit ama­ri, (толь­ко чтоб не было в том ниче­го горь­ко­го). Avi­um dul­ce­do ad avi­um du­cit…

[71] Но когда сия фигу­ра слу­жит к озна­че­нию свой­ства лица или вещи, тогда дела­ет нема­лую кра­соту (1. Cat. 30): Сию язву Рес­пуб­ли­ки поне­мно­гу уда­лять, а не навсе­гда уда­лить мож­но. И когда из пере­ме­ны пред­ло­гов выхо­дит про­тив­ная мысль: Он, кажет­ся, не из горо­да выпу­щен, но в город впу­щен (1. Cat. 27). Но гораздо луч­ше и силь­нее ска­за­но: Смер­тью купил бес­смер­тие. [72] А это сла­бо: non Pi­so­num, sed pis­to­rum (мель­ник). Или сде­лан­ное из Ора­то­ра Ора­тай. Все­го же неудач­нее (3. Phi­lip. 22): Ne Pat­res Con­scrip­ti vi­dean­tur cir­cumscrip­ti. Ra­ro eve­nit, sed ve­he­men­ter ve­nit. Итак над­ле­жит, чтоб в сей фигу­ре и мысль и сло­ва заим­ст­во­ва­ли некую кра­соту друг от дру­га. [73] Про­сти­те мне: я при­ве­ду домаш­ний при­мер. Некто, отправ­ля­ясь в посоль­ство, поклял­ся, что он умрет, с.161 im­mo­ria­ris le­ga­tio­ni, луч­ше, неже­ли воз­вра­тит­ся, не окон­чив пору­чен­но­го дела. Спу­стя несколь­ко дней при­ез­жа­ет назад, не испол­нив дан­но­го пре­по­ру­че­ния. Тогда отец мой, увидев­шись с ним, ска­зал в насмеш­ку: Я не ожи­дал, чтоб ты в посоль­стве умер, uti im­mo­ria­ris le­ga­tio­ni, но по край­ней мере думал, что несколь­ко вре­ме­ни там про­будешь, im­mo­ra­res. Ибо здесь и самая мысль, и неболь­шое изме­не­ние в сло­вах дела­ет кра­соту, тем паче, что тут не вид­но ника­кой натяж­ки: одно сло­во взя­то от про­тив­ной сто­ро­ны, а дру­гое само собою ему встре­ти­лось.

[74] Древ­ние Рито­ры ста­ра­лись укра­шать речь про­ти­во­по­ло­же­ни­я­ми (An­ti­the­sis), и таки­ми сло­ва­ми, кото­рые или чис­лом сло­гов или окон­ча­ни­ем одно на дру­гое были похо­жи. Гор­ги­ас не хра­нил в этом ника­кой меры, да и Исо­крат в моло­до­сти сво­ей доволь­но часто при­бе­гал к сему посо­бию; сам Цице­рон любил играть подоб­ны­ми мело­ча­ми; но впро­чем, хра­ня меру, умел сии сла­бые кра­соты воз­вы­шать силою мыс­лей. Ибо и то, что само по себе ничтож­но и натя­ну­то, кажет­ся дель­ным и непри­нуж­ден­ным, когда мысль нема­ло­важ­на.

[75] Фигу­ра из подоб­ных слов состав­ля­ет­ся почти чет­ве­ро­я­ким обра­зом: во-пер­вых, когда одно сло­во похо­дит на дру­гое, или не слиш­ком с.162 раз­нит­ся (1. Aen. 403): Pup­pes­que tuae, pu­bes­que tuo­rum. И, sic in hac ca­la­mi­to­sa fa­ma, qua­si in ali­qua per­ni­cio­sis­si­ma flam­ma. И (Pro Cluent. 4): Non enim tam spes lau­dan­da, quam res est. Или когда в сло­вах оди­на­кое окон­ча­ние слы­шит­ся: Non ver­bis, sed ar­mis. [76] И сие быва­ет не без при­ят­но­сти, когда мысль хоро­ша; как напри­мер: Quan­tum pos­sis, in eo sem­per ex­pe­ri­re, ut pro­sis. Неко­то­рые фигу­ру сию назы­ва­ют πά­ρισον.

[77] Во-вто­рых, когда две и мно­гие мыс­ли окан­чи­ва­ют­ся одно­звуч­ны­ми сло­ва­ми: Non mo­do ad sa­lu­tem eius ex­tin­guen­dam, sed etiam glo­riam per ta­les vi­ros infrin­gen­dam… Такая фигу­ра назы­ва­ет­ся ὁμοιοτέ­λευτον, Подо­бо­окон­ча­ние. […]

[78] Третья Omiop­to­ton, Еди­но­па­де­жие, когда те же паде­жи повто­ря­ют­ся, […] [79] как у Афра: Amis­so nu­per in­fe­li­cis av­lae, si non prae­si­dio in­ter pe­ri­cu­la, ta­men so­la­tio vi­tae in­ter ad­ver­sa. И тем луч­ше, когда нача­ло и конец друг дру­гу соот­вет­ст­ву­ют, как здесь, prae­si­dio, so­la­tio…

[80] Чет­вер­тая ἰσό­κωλον, когда пери­од состо­ит из рав­ных чле­нов (Pro Cec.): Si quan­tum in ag­ro lo­cis­que de­ser­tis auda­cia po­test, tan­tum in fo­ro at­que judi­ciis im­pu­den­tia va­le­ret. Здесь Iso­co­lon и ὁμοιόπ­τω­τον вме­сте, т. е. в рав­ных пери­о­дах те же паде­жи повто­ря­ют­ся. А вот вме­сте Iso­co­lon, Omiop­to­ton и Omio­te­lev­ton: Non mi­nus nunc in cav­sa ce­de­ret Av­lus Cae­ci­na Sex­ti Ebu­tij с.163 im­pu­den­tiae, quam tum in vi fa­cien­da ces­sit auda­ciae. Здесь выхо­дит кра­сота и из того, что гла­го­лы пере­ме­ни­лись в накло­не­нии и вре­ме­ни: Non mi­nus ce­de­ret, quam ces­sit…

[81] Про­ти­во­по­ло­же­ние же, ἀντί­θετον, дела­ет­ся раз­лич­ным обра­зом. Ино­гда каж­до­му сло­ву про­ти­во­по­ла­га­ет­ся дру­гое сло­во (Pro Cluent. 15): Пре­воз­мог­ло стыд любо­стра­стие, страх про­дер­зость, рас­судок безу­мие. Ино­гда два сло­ва двум же сло­вам: Не нашим умом, но вашею помо­щью учи­не­но. А ино­гда и мысль мыс­ли: Пусть гос­под­ст­ву­ет враж­да в народ­ных собра­ни­ях: но да отло­жит­ся в судах (Pro Mur. 76). [82] Народ Рим­ский не тер­пит рос­ко­ши в част­ных людях, но обще­ст­вен­ную пыш­ность любит… [85] Состав­ля­ет так­же фигу­ру, назы­вае­мую ἀντι­μετα­βολὴ, или пре­вра­щен­ное повто­ре­ние одних и тех же рече­ний (Pro Cluent. 5): Живу не для того, чтоб есть, а ем для того, чтоб жить. У Цице­ро­на сде­ла­но подоб­ное пре­вра­ще­ние так, что сло­ва повто­ря­ют­ся в тех же паде­жах: Как в судах вина без нена­ви­сти нака­зы­ва­ет­ся, и без вины нена­висть навле­ка­ет­ся. [86] Ино­гда повто­ре­ни­ем одно­го и того же сло­ва окан­чи­ва­ет­ся пери­од, как дела­ет сей Ора­тор, гово­ря о Секс­те Рос­ции (Pro Quint. 78): Когда толь пре­вос­ход­ный Актер, будучи один, кажет­ся, явля­ет­ся на сцене, так муж толь с.164 высо­ких досто­инств есть, кажет­ся, один, кото­рый досто­ин, чтоб туда не вхо­дить…

III. [100] О фигу­рах я заме­чу вкрат­це то, что они речь укра­ша­ют, когда употреб­ля­ют­ся кста­ти; если в них не сохра­нит­ся меры, то ее крайне без­обра­зят. Есть Ора­то­ры, кои, не заботясь о важ­но­сти мыс­лей и о силе выра­же­ний, а пере­вер­нув стран­ным обра­зом сло­ва, почи­та­ют себя за вели­ких искус­ни­ков, и не пере­ста­ют выис­ки­вать новые роды фигур, за кото­ры­ми гонять­ся столь­ко же смеш­но, как искать там вида и дви­же­ний, где нет тела.

[101] Но и самые луч­шие фигу­ры долж­ны быть употреб­ля­е­мы с бла­го­ра­зу­ми­ем и уме­рен­но­стью. И дей­ст­ви­тель­но, как при­стой­ное изме­не­ние лица, так и обра­ще­ние взо­ров при­да­ют мно­го живо­сти про­из­но­ше­нию: но если бы кто стал из жеман­ства крив­лять рот, взды­мать бро­ви и непре­стан­но пово­дить гла­за­ми, тот кро­ме сме­ху ниче­го воз­будить не мог бы в слу­ша­те­лях. Рав­но и речь долж­на иметь неко­то­рый посто­ян­ный вид, кое­му как непо­движ­ное и еди­но­об­раз­ное поло­же­ние непри­лич­но; так и отступ­ле­ние от есте­ствен­ных обо­ротов пока­зы­ва­ет его без­образ­ным.

[102] Нако­нец Ора­то­ру над­ле­жит все­го более наблюдать, где, перед кем и когда он с.165 гово­рит. Боль­шая часть фигур слу­жит толь­ко к услаж­де­нию слу­ха. Когда же потреб­но воз­будить в судьях него­до­ва­ние, нена­висть или состра­да­ние, кто потер­пит Ора­то­ра, в мер­ных, одно­звуч­ных, искус­но про­ти­во­по­ло­жен­ных выра­же­ни­ях изла­гаю­ще­го свое неудо­воль­ст­вие, болез­но­ва­ние, прось­бы? Ибо излиш­нее попе­че­ние о выбо­ре слов дела­ет изъ­яв­ле­ние стра­стей при­твор­ным и неимо­вер­ным: а где выка­зы­ва­ет­ся искус­ство, там обык­но­вен­но пред­по­ла­га­ет­ся недо­ста­ток исти­ны.

с.166

I. [IX. 4. 1] Писать пра­ви­ла о рас­по­ло­же­нии слов я не осме­лил­ся бы после Мар­ка Тул­лия (2. de Orat. 171. 187 et aliund.), у кото­ро­го часть сия обра­бота­на со все­воз­мож­ным раче­ни­ем, еже­ли бы неко­то­рые из его же совре­мен­ни­ков не с.167 отно­си­лись к нему само­му пись­мен­но с оспа­ри­ва­ни­ем его настав­ле­ний, и еже­ли бы мно­гие, после его жив­шие, Ора­то­ры не пре­да­ли нам новых по сему же пред­ме­ту сведе­ний. [2] Итак, во мно­гом буду сле­до­вать Цице­ро­ну, и в ста­тьях, сомне­нию не под­ле­жа­щих, поста­ра­юсь сохра­нить воз­мож­ную крат­кость, а в дру­гих, может быть, и отступ­лю от его мне­ния. При всем том, пред­ла­гая мое суж­де­ние, не скрою от чита­те­лей и его соб­ст­вен­но­го.

[3] Я знаю, что есть люди, кои заботу о при­лич­ном рас­по­ло­же­нии слов вовсе отвер­га­ют, а речь про­стую, слу­ча­ем и обсто­я­тель­ства­ми вну­шае­мую, почи­та­ют не толь­ко есте­ствен­нее, но и муже­ст­вен­нее. Еже­ли назы­ва­ют они есте­ствен­ным то, что́ дает­ся нам пря­мо от при­ро­ды, и что суще­ст­во­ва­ло преж­де уче­ния, то все искус­ство Ора­тор­ское не заслу­жи­ва­ло бы сего име­ни, и ни к чему бы не годи­лось. [4] Ибо пер­вые чело­ве­ки, конеч­но, гово­ри­ли, не сле­дуя точ­ным пра­ви­лам язы­ка, и не уме­ли при­уготов­лять При­сту­па­ми, объ­яс­нять дело Изло­же­ни­ем, утвер­ждать дово­да­ми и тро­гать стра­сти. Итак, они все­го это­го не зна­ли, а не одно­го искус­ст­вен­но­го раз­ме­ще­ния слов в речи: если бы им не над­ле­жа­ло тому учить­ся, то для чего бы пере­ме­нять шала­ши на дома, зве­ри­ные кожи на при­стой­ную одеж­ду, леса и горы на с.168 бла­го­устро­ен­ные горо­да и обще­ства? [5] Какое искус­ство вдруг воз­ник­ло? Что не ста­ра­ни­ем при­хо­дит в луч­шее состо­я­ние? Для чего обре­зы­ваем и под­вя­зы­ваем вино­град­ные лозы? Для чего закры­ва­ем их? Для чего очи­ща­ем жат­вы от тер­ния и вол­ч­ца? И их про­из­во­дит зем­ля. Для чего живот­ных делать руч­ны­ми? Они родят­ся дики­ми. Ска­жем спра­вед­ли­вее, что все то весь­ма есте­ствен­но, чему быть в луч­шем поряд­ке бес­пре­пят­ст­вен­но поз­во­ля­ет при­ро­да.

[6] Как же может сло­во­вы­ра­же­ние небреж­ное, необ­ду­ман­ное быть муже­ст­вен­нее сло­во­вы­ра­же­ния связ­но­го и хоро­шо рас­по­ло­жен­но­го? Если неко­то­рые Писа­те­ли, по неко­ей смеш­ной изыс­ка­тель­но­сти, ослаб­ля­ют силу мыс­лей, дер­жась в сло­вах како­го-то раз­ме­ра или паде­ния, Сти­хотвор­ца­ми при­сво­ен­но­го, и доз­во­ляя себе ту же воль­ность в самой про­зе, сего не долж­но почи­тать за след­ст­вие сло­во­рас­по­ло­же­ния. [7] Впро­чем, как тече­ние рек быва­ет стре­ми­тель­нее по глад­ко­му лого­ви­щу, неже­ли меж­ду кам­ня­ми, ход воды затруд­ня­ю­щи­ми: так и речь связ­ная, кото­рая течет нераз­дроб­лен­ны­ми сила­ми, есть пре­вос­ход­нее сло­во­вы­ра­же­ния несклад­но­го, нечи­сто­го. Для чего же думать, что сила и кра­сота меж­ду собою несов­мест­ны, когда ника­кая вещь пол­ной цены без искус­ства быть с.169 не может, и когда за искус­ст­вом все­гда кра­сота сопут­ст­ву­ет? [8] Не прав­да ли, что при­ят­нее видеть копье, бро­шен­ное с силою, когда несет­ся оно по возду­ху пря­мою чер­тою? И при спус­ка­нии стрел из лука, чем твер­же и мет­че рука, тем самый при­ем стрель­ца кра­си­вее? В воин­ских и дру­гих Гим­на­сти­че­ских упраж­не­ни­ях, кто луч­ше защи­ща­ет­ся и твер­же сто­ит на ногах, не тот ли искус­ство и вме­сте силу пока­зы­ва­ет? [9] Мне кажет­ся, что рас­по­ло­же­ние слов столь­ко же нуж­но для мыс­лей, сколь­ко лук и вервь для стре­лы.

Поче­му никто из уче­ных не сомне­ва­ет­ся, что оно весь­ма мно­го слу­жит не толь­ко к удо­воль­ст­вию, но и к пора­же­нию умов. [10] Во-пер­вых, поели­ку не может дей­ст­во­вать на душу то, что в ухе, как в пред­две­рии, про­из­во­дит непри­ят­ность: а во-вто­рых, мы по самой при­ро­де более тро­га­ем­ся гар­мо­ни­ей или согла­си­ем. А ина­че зву­ки музы­каль­ных орудий, хотя слов и не выра­жа­ют, не про­из­во­ди­ли бы над слу­ша­те­лем раз­лич­ных дей­ст­вий. [11] В свя­щен­ных сра­же­ни­ях не оди­на­ким обра­зом дух и воз­буж­да­ет­ся и успо­ка­и­ва­ет­ся. Иным обра­зом изве­ща­ет­ся, когда дело идет о объ­яв­ле­нии вой­ны, и иным, когда с коле­но­пре­кло­не­ни­ем надоб­но у победи­те­ля про­сить поми­ло­ва­ния: иный тон употреб­ля­ет­ся, когда с.170 в бой гото­вит­ся вой­ско, иный, когда отсту­пать помыш­ля­ет. [12] Пифа­го­рей­цы име­ли обык­но­ве­ние, вста­вая с одра, про­буж­дать так­же и ум зву­ка­ми лиры, дабы снис­кать более охоты дей­ст­во­вать; и ложась спать, при­бе­га­ли опять к лире, дабы успо­ко­ить ум от мятеж­ных днев­ных мыс­лей.

[13] Еже­ли в чис­ле и тонах музы­каль­ных заклю­ча­ет­ся неко­то­рая неизъ­яс­ни­мая сила, то еще боль­ше­го дей­ст­вия ожи­дать долж­но от искус­но­го сло­во­со­че­та­ния. Ибо весь­ма мно­го зави­сит от того, в нача­ле или в кон­це пери­о­да какое сло­во употре­бит­ся, хотя бы оно и тут и там ту же мысль озна­ча­ло. Такое уме­нье и рас­смот­ри­тель­ность часто и сла­бым мыс­лям и посред­ст­вен­ным выра­же­ни­ям сооб­ща­ет неко­то­рый осо­бен­ный вес: [14] напро­тив, ино­гда силь­ные, при­ят­ные и кра­си­вые места дела­ют­ся сла­бы, про­тив­ны слу­ху и не заме­ча­тель­ны, если порядок слов в них пере­ме­нит­ся. Цице­рон в сво­ем Ора­то­ре дела­ет сему опыт над соб­ст­вен­ны­ми сво­и­ми пери­о­да­ми; напри­мер: Nam ne­que me di­vi­tiae mo­vent, qui­bus om­nes Af­ri­ca­nos et Lae­lios mul­ti ve­na­li­tii mer­ca­to­res­que su­pe­ra­runt. Пере­ме­ни здесь порядок рече­ний, и ска­жи: mul­ti su­pe­ra­runt ve­na­li­tii mer­ca­to­res­que; сде­лай то же и в сле­дую­щих пери­о­дах, ты увидишь, что как буд­то над­лом­лен­ные стре­лы с.171 бро­са­ешь мимо цели. [15] Он же поправ­ля­ет в сочи­не­ни­ях Грак­ха места, кото­рые пока­за­лись ему неглад­ки­ми. Но сие толь­ко ему, как вели­ко­му Ора­то­ру, при­лич­но: мы удо­воль­ст­ву­ем­ся испы­ты­вать сие над соб­ст­вен­ны­ми писа­ни­я­ми, сооб­ра­жая и, так ска­зать, округ­ляя то, что в них встре­тит­ся нам сла­бо­го или низ­ко­го. На что искать чужих при­ме­ров, когда мож­но уве­рить­ся соб­ст­вен­ным опы­том? Итак, я толь­ко заме­чу, что чем луч­ше место и по смыс­лу и по сло­во­вы­ра­же­нию, тем без­образ­нее пока­жет­ся, когда худо рас­по­ло­же­но будет; поели­ку самое изя­ще­ство слов обна­ру­жит нера­де­ние в их раз­ме­ще­нии.

[16] Поче­му хотя и при­зна­юсь, что искус­ство рас­по­ла­гать сло­ва усо­вер­ше­но Ора­то­ра­ми послед­нее: одна­ко пола­гаю, что и древ­ние при­ла­га­ли о том ста­ра­ние, по мере воз­рас­таю­щих успе­хов сво­его вре­ме­ни. Цице­рон, сколь ни отлич­ный Вития, не уве­рит меня, чтобы Лизи­ас, Иро­дот, Фукидид мало пек­лись о сло­во­рас­по­ло­же­нии. [17] Может быть, не сле­до­ва­ли они тому образ­цу, како­го дер­жа­лись Демо­сфен и Пла­тон, кои сами были несход­ны меж­ду собою.

И дей­ст­ви­тель­но, нель­зя поду­мать, чтоб Лизи­ас, кое­го слог был тон­кий и лег­кий, захо­тел обез­обра­зить его забав­ны­ми паде­ни­я­ми слов. Он поте­рял бы при­ят­ность про­стоты с.172 и бес­при­твор­ства, кото­рые ему толи­ко свой­ст­вен­ны: поте­рял бы так­же прав­до­по­до­бие. Ибо писал он речи для дру­гих, а сам не про­из­но­сил их; посе­му и над­ле­жа­ло им похо­дить на про­стые и небреж­ные: а в этом и состо­ит искус­ство сло­во­рас­по­ло­же­ния.

[18] Но Исто­рии, в кото­рой дол­жен быть слог бег­лый и стре­ми­тель­ный, непри­лич­ны ни частые рас­ста­нов­ки, потреб­ные Ора­то­ру для пере­веде­ния духа, ни хит­ро­спле­тен­ные при нача­ле и кон­це сло­во­вы­ра­же­ния. В ввод­ных речах Фукидида одна­ко най­дешь и рав­ные паде­ния слов и про­ти­во­по­ло­же­ния, An­ti­the­ses. У Иро­до­та же, кро­ме того, что слог его повсюду пла­вен, самый диа­лект име­ет в себе такую при­ят­ность, кото­рая про­ис­хо­дит, кажет­ся, от неко­е­го пота­ен­но­го сло­во­рас­по­ло­же­ния. [19] Но о раз­ли­чии сло­га будем гово­рить на сво­ем месте: преж­де пока­жем пра­ви­ла, в каком поряд­ке над­ле­жит ста­вить в речи сло­ва.

II. И во-пер­вых, речь есть или из чле­нов состо­я­щая и ими, как бы жила­ми свя­зан­ная; или сво­бод­ная, воль­ная; како­ва в пись­мах и обык­но­вен­ных раз­го­во­рах; исклю­чая тех слу­ча­ев, когда гово­рит­ся о пред­ме­тах важ­ных; как то: о Фило­со­фии, Рес­пуб­ли­ке, и тому подоб­ном. [20] Я гово­рю, что послед­не­го рода речь воль­нее, не пото­му, чтобы не име­ла сво­их, и, с.173 может быть труд­ней­ших, неко­то­рых стоп или паде­ний; ибо и в пись­мен­ном и раз­го­вор­ном сло­ге нетер­пи­ма непре­рыв­ная встре­ча глас­ных, ни же та про­тяж­ность, кото­рая отни­ма­ет у слов меру. Я толь­ко пока­зы­ваю, что в такой речи сло­ва не текут, не свя­зы­ва­ют­ся одно с дру­гим, ни же сле­ду­ют друг за дру­гом непре­рыв­но, так что связь меж­ду ими кажет­ся сла­бее, а не то, чтоб совсем ее не было. [21] Неред­ко в суд­ных речах по делам мало­важ­ным может быть наблюдае­ма про­стота сия, кото­рая име­ет соб­ст­вен­ную свою мер­ность, но ее толь­ко при­кры­ва­ет.

[22] Речь же пер­во­го рода состо­ит из трех при­над­леж­но­стей: из Частиц, in­ci­sa, по-Гре­че­ски κόμ­μα­τα назы­вае­мых; Чле­нов, membra, κῶ­λα; и πε­ρίοδον, кото­рый есть или am­bi­tus, или cir­cum­duc­tum, или про­дол­же­ние, con­ti­nua­tio, или заклю­че­ние, conclu­sio.

При вся­ком сло­во­рас­по­ло­же­нии нуж­но наблюдать Порядок (or­do), Связь (junctu­ra), и Чис­ло (nu­me­rus).

III. [23] Нач­нем с Поряд­ка. Порядок наблюда­ет­ся в сло­вах, и порознь и в соеди­не­нии с дру­ги­ми постав­ля­е­мых. Порознь постав­ля­е­мые назва­ли мы фигу­рою ἀσύν­δε­τα. В них надоб­но осте­ре­гать­ся, чтоб после сло­ва силь­ней­ше­го не ста­вить сла­бей­ше­го: напри­мер после с.174 свя­тота­тец, вор; после раз­бой­ник, воль­ни­ца; ибо смысл дол­жен все­гда рас­ти и воз­вы­шать­ся, как у Цице­ро­на (2. Phi­lip. 63): Ты с таким гор­лом, с такою утро­бою, с такою Гла­ди­а­тор­скою все­го тела кре­по­стью. Здесь одно дру­го­го более. А еже­ли бы он преж­де ска­зал: с Гла­ди­а­тор­скою кре­по­стью все­го тела, а потом при­ба­вил гор­ло и утро­бу, то погре­шил бы про­тив пра­виль­но­сти. Есть так­же и есте­ствен­ный порядок, и луч­ше гово­рим мужи и жены, день и ночь, восток и запад, неже­ли навы­во­рот. [24] Неко­то­рые сло­ва, пере­ме­нив место, дела­ют­ся излиш­ни­ми, как бра­тья двой­ниш­ни­ки; если поста­вишь спер­ва двой­ниш­ни­ки, то при­бав­лять бра­тья уже не нуж­но. Пона­прас­ну постав­ля­ют за непре­мен­ное пра­ви­ло ста­вить име­ни­тель­ные паде­жи преж­де гла­го­лов, гла­го­лы преж­де наре­чий, име­на суще­ст­ви­тель­ные преж­де при­ла­га­тель­ных и место­име­ний. Ибо и про­тив­ное часто при­да­ет мно­го при­ят­но­сти. [25] Счи­таю и то за излиш­нюю точ­ность, чтоб стро­го при­вя­зы­вать­ся ко вре­ме­ни, то есть, гово­рить о том преж­де, что преж­де дела­лось. Не спо­рю, что ино­гда луч­ше сего дер­жать­ся: но поели­ку пред­ше­ст­ву­ю­щие дея­ния часто быва­ют важ­нее, неже­ли после­дую­щие, то и нуж­но их изла­гать после сла­бей­ших.

с.175 Окан­чи­вать пери­од гла­го­лом было бы все­го луч­ше, [26] если бы сло­во­со­чи­не­ние все­гда то поз­во­ля­ло. Ибо в гла­го­лах заклю­ча­ет­ся вся сила речи. Но когда тем нару­ша­ет­ся плав­ность или при­ят­ность, тогда наблюде­ние чис­ла и бла­го­зву­чия гораздо пред­по­чти­тель­нее. При­ме­ры сему нахо­дим повсюду у зна­ме­ни­тей­ших Гре­че­ских и Латин­ских Ора­то­ров. Каж­дый гла­гол, кото­рый при кон­це пери­о­да был бы про­ти­вен слу­ху, пере­но­сит­ся на дру­гое место, и тем состав­ля­ет троп или фигу­ру Ипер­ба­тон, име­ю­щий свое досто­ин­ство. [27] Впро­чем, сло­ва не меря­ют­ся сто­па­ми; поче­му и мож­но пере­но­сить их с места на место, наблюдая, где они при­лич­нее постав­ле­ны быть могут: как в стро­е­нии и самые гру­бые и непра­виль­ной фигу­ры кам­ни нахо­дят при­год­ное для себя поло­же­ние. Одна­ко за совер­шен­ней­шую почесть надоб­но речь ту, в кото­рой сохра­нен и есте­ствен­ный порядок, и при­стой­ная связ­ка, и при них удач­ное и пра­виль­ное паде­ние слов.

Но быва­ют пере­ста­нов­ки, и слиш­ком дале­ко отне­сен­ные, [28] как я пока­зал выше, и про­тив вся­кой пра­виль­но­сти употреб­ля­е­мые, в кото­рых, кро­ме смеш­ной высо­ко­пар­но­сти и заба­вы, ниче­го не при­ме­ча­ет­ся, как нахо­дим у Меце­на­та: So­le et aurorâ ru­bent plu­ri­ma. In­ter sac­ra mo­vit aqua fra­xi­nos. Nec ex­se­quias qui­dem unus с.176 in­ter mi­ser­ri­mos vi­de­rem meas. Послед­нее изре­че­ние тем хуже, что Меце­нат таким раз­ме­ще­ни­ем слов еще шутит над слу­ча­ем печаль­ным.

[29] Часто одна­ко ж иное сло­во гораздо боль­ше силы име­ет в кон­це, неже­ли в сре­дине пери­о­да: поели­ку здесь, будучи окру­же­но око­ло лежа­щи­ми сло­ва­ми, как бы укры­ва­ет­ся от вни­ма­ния, а напро­тив при окон­ча­нии дает себя заме­тить, и боль­ше вре­зы­ва­ет­ся в ум слу­ша­те­ля; как у Цице­ро­на, когда он обли­ча­ет Анто­ния в пьян­стве: Ut ti­bi ne­ces­se es­set in con­spec­tu po­pu­li Ro­ma­ni vo­me­re postri­die. Так что ты не мог воз­дер­жать­ся пред лицом Рим­ско­го наро­да, чтобы не сбле­вать на дру­гой день. [30] Пере­ставь послед­нее сло­во, будет не та сила. Ибо оно из все­го сего обра­ще­ния к Анто­нию есть как бы ост­рие: к непри­стой­ной необ­хо­ди­мо­сти сбле­вать, после чего ожи­дать, кажет­ся, уже нече­го, при­ба­вил он и ту гнус­ность, что пья­ни­ца не мог в желуд­ке сво­ем пере­ва­рить и удер­жать в себе на дру­гой день. […]

[32] […] Вот неболь­шое чис­ло моих заме­ча­ний о Поряд­ке: если Порядок будет недо­ста­то­чен, то и при свя­зи и при плав­ном тече­нии, речь по спра­вед­ли­во­сти назвать мож­но небреж­ною и нестрой­ною.

IV. Сле­ду­ет Связь, или про­сто Связ­ка, Junctu­ra: она нуж­на в сло­вах, части­цах, чле­нах с.177 и пери­о­дах. Ибо они все име­ют свои и кра­соты и недо­стат­ки, смот­ря по тому, как будут меж­ду собою соеди­не­ны. [33] Чтоб сохра­нить порядок, заме­чу во-пер­вых, что даже про­стым и неуче­ным людям ощу­ти­тель­на непри­ят­ность, когда в постав­лен­ных сряду сло­вах из пер­во­го послед­ний, а из сле­дую­ще­го пер­вый сло­ги состав­ля­ют небла­го­при­стой­ное рече­ние, как у Вир­ги­лия: Do­ri­ca castra, и coecâ ca­li­gi­ne. Во-вто­рых, сте­че­ние глас­ных, от кото­рых сло­ва как буд­то не вяжут­ся, раз­ва­ли­ва­ют­ся, и вся речь как бы страж­дет. Осо­бен­но слу­ху про­тив­но, когда два дол­гие уда­ре­ния в сло­вах схо­дят­ся, и еще про­тив­нее, если надоб­но про­из­но­сить с гор­тан­ным напря­же­ни­ем. [34] Лите­ра E мяг­че, а J тонее; поче­му и недо­ста­ток в них не так при­ме­тен. Ста­вить крат­кие после дол­гих, или дол­гие после крат­ких, так­же не столь погре­ши­тель­но, а еще менее оскорб­ля­ет­ся слух дву­мя крат­ки­ми. Сло­вом, сие сте­че­ние глас­ных быва­ет боль­ше или мень­ше гру­бо, смот­ря по тому, тем же ли или раз­лич­ным отвер­сти­ем рта про­из­но­сят­ся. [35] Впро­чем, и грех не велик в этом про­сту­пить­ся: и не знаю, небре­же­ние ли в сем слу­чае, или излиш­няя забот­ли­вость хуже. И не без при­чи­ны пори­ца­ют уче­ни­ков Исо­кра­та, и осо­бен­но Фео­пом­па, при­стра­сти­ем к сему мни­мо­му с.178 совер­шен­ству. [36] Димо­сфен же и Цице­рон на то не мно­го смот­ре­ли. И ска­зать прав­ду, ино­гда и συ­ναλοιφὴ, т. е. сли­я­ние двух глас­ных букв в одну дела­ет речь плав­нее, неже­ли сло­ва с целы­ми сво­и­ми окон­ча­ни­я­ми. Рав­но и сло­ва, с боль­шим отвер­сти­ем рта про­из­но­си­мые, не про­тив­ны, и даже заклю­ча­ют в себе некую важ­ность, напри­мер: Pulchra ora­tio­ne ac­ta om­ni­no jac­ta­re; сверх того, сло­ги дол­гие, как сами по себе посто­ян­ней­шие и явст­вен­нее слы­ши­мые, неко­то­рым обра­зом скра­ды­ва­ют рас­ста­нов­ку меж­ду дву­мя глас­ны­ми. [37] Вот что гово­рит о сем Цице­рон (Orat. 77): Сте­че­ние глас­ных (hia­tus) име­ет какую-то не непри­ят­ную небреж­ность, кото­рая пока­зы­ва­ет, что Ора­тор зани­ма­ет­ся более мыс­ля­ми, неже­ли сло­ва­ми.

Да и соглас­ные бук­вы, особ­ли­во гру­бые, связь меж­ду сло­ва­ми затруд­ня­ют: напри­мер, S перед X, как Vir­tus Xer­xis, и S перед S, как Ars stu­dio­rum, про­из­во­дит непри­ят­ное сви­ста­ние. [38] По сей при­чине Сер­вий бук­ву S опус­кал, коль ско­ро ею окан­чи­ва­лось сло­во, а дру­гое начи­на­лось соглас­ною. За что Лав­ра­ний его пори­ца­ет, Мес­са­ла защи­ща­ет. Дума­ют, что и Луци­лий отсе­кал ее в сло­вах Se­re­nu’ fuit; dig­nu’ lo­co. Цице­рон в сво­ем Ора­то­ре свиде­тель­ст­ву­ет, что мно­гие и из Древ­них то же дела­ли. [39] Откуда про­изо­шли сло­ва Bel­li­ge­ra­re, po’me­ri­diem, и сие с.179 Като­на Цен­зо­ра выра­же­ние Die’ hanc, где лите­ра m отни­ма­лась для умяг­че­ния про­из­но­ше­ния. Невеж­ды, нахо­дя такие сло­ва в древ­них, ста­рин­ных кни­гах, поправ­лять не сове­стят­ся, и, думая тем пока­зать неве­же­ство пере­пис­чи­ков, свое соб­ст­вен­ное обна­ру­жи­ва­ют. [40] Та же бук­ва m, стоя на кон­це, соеди­ня­ет­ся с глас­ною сле­дую­ще­го сло­ва и сли­ва­ет­ся так, что хотя и пишет­ся, одна­ко про­из­но­сит­ся сла­бо, как Mul­tum il­le и Quan­tum erat: Здесь слы­шит­ся звук какой-то новой бук­вы. Ибо она не уни­что­жа­ет­ся, а ута­и­ва­ет­ся, и слу­жит толь­ко как бы отмет­кою меж­ду дву­мя глас­ны­ми, чтоб они в одну не сли­ва­лись.

[41] Надоб­но так­же осте­ре­гать­ся, чтобы послед­ние сло­ги преды­ду­ще­го сло­ва не были пер­вы­ми сло­га­ми сле­дую­ще­го за тем сло­ва. Не удив­ляй­тесь, что я о сем напо­ми­наю; и у само­го Цице­ро­на в пись­мах к Бру­ту вырва­лось такое несо­об­раз­ное рас­по­ло­же­ние рече­ний: Res mi­hi in­vi­sae vi­sae sunt, Bru­te. И в сти­хе: O for­tu­na­tam na­tam me Con­su­le Ro­mam!

Рав­но и одно­слож­ные, [42] сряду мно­гие постав­лен­ные, про­из­во­дят недо­ста­точ­ное сло­во­со­чи­не­ние; ибо речь тогда по необ­хо­ди­мо­сти долж­на быть неров­ною и неглад­кою. По той же при­чине над­ле­жит избе­гать часто­го употреб­ле­ния крат­ких гла­го­лов и имен: а длин­ных по с.180 про­тив­ной; ибо они сооб­ща­ют сло­ву неко­то­рую тяже­лую мед­лен­ность.

Такой же выхо­дит порок, еже­ли поста­вим сряду мно­го слов, подоб­ные уда­ре­ния, подоб­ные окон­ча­ния или те же паде­жи име­ю­щих. [43] Ни сход­ных гла­го­лов к гла­го­лам, ни сход­ных имен к име­нам наби­рать не долж­но, когда и самые кра­соты наво­дят ску­ку, если не будут под­дер­жа­ны при­ят­но­стью раз­но­об­ра­зия.

[44] Связь меж­ду части­ца­ми и чле­на­ми пери­о­дов тре­бу­ет ино­го, неже­ли меж­ду сло­ва­ми, сооб­ра­же­ния: хотя и в них той же погре­ши­тель­но­сти, о коей гово­рил я, осте­ре­гать­ся надоб­но. Здесь, для кра­соты рас­по­ло­же­ния, нуж­но раз­би­рать, что́ луч­ше поста­вишь напе­ре­ди, и что́ поза­ди. Ибо сии сло­ва, напри­мер в поряд­ке, Vo­mens frus­tis es­cu­len­tis, vi­num re­do­len­ti­bus, gre­mium suum et to­tum tri­bu­nal imple­vit. И напро­тив (я буду в раз­ных слу­ча­ях при­во­дить те же при­ме­ры, дабы сде­лать их зна­ко­мее): Sa­xa at­que so­li­tu­di­nes vo­ci res­pon­dent, bes­tiae sae­pe in­ma­nes can­tu flec­tun­tur, at­que con­sis­tunt (Pro Arch. 19). Здесь, каза­лось бы, мысль пра­виль­нее вос­хо­ди­ла, если бы пре­вра­щен был порядок, поели­ку лег­че тро­нуть зве­рей, неже­ли кам­ни. Несмот­ря на то, у Цице­ро­на такое сло­во­рас­по­ло­же­ние заклю­ча­ет в себе неко­то­рую кра­соту.

с.181 V. Перей­дем к чис­лам. [45] Весь состав, вся мер­ность и все соеди­не­ние слов состо­ит или в чис­лах (под рече­ни­ем разу­мею ῥυθ­μὸς), или в мет­рах, т. е. извест­ном раз­ме­ре.

1) Хотя риф­мы и мет­ры состав­ля­ют­ся из стоп (pes), одна­ко име­ют меж­ду собою нема­лую раз­ность. [46] Риф­мы или чис­ла состо­ят в извест­ном рас­сто­я­нии вре­ме­ни, а мет­ры еще и в извест­ном поряд­ке: и пото­му одни, кажет­ся, отно­сят­ся к коли­че­ству, дру­гие к каче­ству. Ῥυθ­μὸς есть или рав­ный, как Дак­тиль: [47] ибо име­ет один слог дол­гий, рав­ня­ю­щий­ся двум корот­ким. И в дру­гих сто­пах встре­ча­ет­ся это, но уже сему толь­ко оное имя при­сво­е­но. Всем извест­но, что дол­гий слог име­ет два, да так ска­жу, тем­па, а корот­кий один темп. Или полу­тор­ный, полу­то­ро­крат­ный, как пеон, кото­рый сло­жен из одно­го дол­го­го сло­га и трех корот­ких: и напро­тив, из трех корот­ких и одно­го дол­го­го, или дру­гим каким ни есть обра­зом три тем­па, в отно­ше­нии к двум, дела­ют чис­ло полу­тор­ное. Или двой­ст­вен­ный, как Ямб, кото­рый состо­ит из одно­го корот­ко­го и одно­го дол­го­го, и напро­тив. [48] Сии сто­пы мож­но почесть и за мет­ры: но в сто­пах надоб­но смот­реть, чего в риф­ме не наблюда­ет­ся, пер­вые ли сло­ги в Дак­ти­ле долж­ны быть корот­кие, или с.182 после­дую­щие; ибо тут одно вре­мя изме­ря­ет­ся, по обы­чаю музы­кан­тов под­ня­ти­ем руки или ноги озна­ча­ет­ся рас­сто­я­ние вре­ме­ни. Но к мет­рах сде­лать сего нель­зя. В сти­хе немож­но поста­вить Ана­пе­ста или Спон­дея вме­сто Дак­ти­ля; ни же Пеон по той же при­чине когда-либо начи­на­ет­ся и окан­чи­ва­ет­ся корот­ки­ми. [49] И в сти­хах не толь­ко одна сто­па за дру­гую не берет­ся, но ни же Дак­тиль, ни Спон­дей друг дру­га не заме­ня­ют. Итак, еже­ли в сих непре­рыв­ных пяти дак­ти­лях пере­ме­нить порядок, то и сти­ха не будет.

Pan­di­tur in­te­rea do­mus om­ni­po­ten­tis Olym­pi… (10. Aen. v. 1) Се отвер­за­ют­ся небес­ные чер­то­ги.

[…] [58] 2) Сло­ва раз­ме­щать долж­но не преж­де, как уже избрав их, одоб­рив и точ­но назна­чив: ибо луч­ше соеди­нять сло­ва гру­бые, неже­ли сло­ва, ниче­го не зна­ча­щие. Одна­ко и из тож­дезна­ча­щих и рав­но­силь­ных изби­рать мож­но; мож­но так­же при­бав­лять, когда они не бес­по­лез­ны, и выпус­кать, когда не нуж­ны; мож­но изме­нять паде­жи и чис­ла чрез фигу­ры; такое раз­но­об­ра­зие, для луч­ше­го сло­во­со­чи­не­ния делае­мое, быва­ет при­ят­но даже при недо­стат­ке чис­ла и согла­сия. [59] Если же одно сло­во одоб­ря­ет­ся разу­мом, дру­гое употреб­ле­ни­ем, в таком слу­чае долж­но отда­вать пре­иму­ще­ство тому из двух, с.183 кото­рое при­лич­нее пока­жет­ся, напри­мер, Vi­ta­vis­se, или Vi­tas­se; Dep­re­hen­de­re или dep­ren­de­re. Я не отри­цаю даже (о сем гово­ре­но выше) сли­я­ния двух сло­гов и все, что не может вредить ни мыс­ли ни крас­но­ре­чию. Глав­ное дело состо­ит в том, [60] чтобы знать, како­му сло­ву на каком месте быть при­стой­нее; и искус­ство сло­во­сло­же­ния не иное что есть, как наблюде­ние все­го выше­ска­зан­но­го, толь­ко бы не было при­мет­но, что дела­ет­ся то по одной при­вя­зан­но­сти к точ­но­му рас­по­ло­же­нию.

Наблюде­ние же стоп гораздо труд­нее в про­зе, неже­ли в сти­хах, во-пер­вых пото­му, что стих состо­ит из немно­гих слов, а про­за из пери­о­дов, часто доволь­но дол­гих: во-вто­рых, что стих все­гда сам себе подо­бен, и оди­на­кий ход име­ет; про­за же, когда в соста­ве не раз­но­об­ра­зит­ся, и оскорб­ля­ет слух оди­на­ко­вым паде­ни­ем, и обна­ру­жи­ва­ет при­нуж­ден­ность, [61] меж­ду тем как она и в целом и частях долж­на быть усе­я­на чис­ла­ми. Ибо мы и гово­рить не можем без слов, кото­рые все состо­ят из сло­гов корот­ких или дол­гих; а из сих рож­да­ют­ся сто­пы. Впро­чем чис­ла сии нигде столь­ко не нуж­ны и непри­мет­ны, как в кон­це пери­о­дов; поели­ку вся­кая мысль име­ет свой конец и есте­ствен­ный про­ме­жу­ток, коим от нача­ла после­дую­щей с.184 мыс­ли отде­ля­ет­ся: и поели­ку ухо, сле­дуя за тече­ни­ем речи, и как увле­кае­мое быст­рым пото­ком сло­ва, тогда более судит о зву­ках, когда стрем­ле­ние оста­но­вит­ся и дает вре­мя луч­ше разо­брать слы­шан­ное. [62] Итак, да не будет жест­ко, гру­бо или отры­ви­сто то, что долж­но слу­жить неки­им отдох­но­ве­ни­ем и осве­же­ни­ем духу. Это в речи есть при­ста­ни­ще для успо­ко­е­ния; слу­ша­тель ожи­да­ет его; и здесь-то похва­ла увен­чи­ва­ет Ора­то­ра.

Нача­ло пери­о­дов тре­бу­ет почти рав­но­го тща­ния, поели­ку слу­ша­тель устрем­ля­ет на него пер­вое свое вни­ма­ние. [63] Но здесь успеть лег­че. Ибо нача­ло не свя­зы­ва­ет­ся ни с какою преды­ду­щею мыс­лью, а выво­дит новую; напро­тив того конец, как бы он мерен ни был, поте­ря­ет самую кра­соту, если захо­тим к нему достиг­нуть пре­ры­ви­стою доро­гою. И дей­ст­ви­тель­но, для чего нахо­дим мы у Димо­сфе­на сле­дую­щее сло­во­сло­же­ние пра­виль­ным: πρῶ­τον μὲν, ὦ ἄνδρες Ἀθη­ναῖοι, τοΐς θεοῖς εὔχο­μαι πᾶ­σι καὶ πά­σαις: и дру­гое, кото­рое один Брут, сколь­ко мне извест­но, не одоб­ря­ет, но кото­рое мно­гим нра­вит­ся: κἄν μή­πω βάλ­λη, μηδὲ το­ξέυῃ: [64] для чего, гово­рю, пори­ца­ют иные за сие Цице­ро­на: Fa­mi­lia­ris coe­pe­rat es­se bal­nea­to­ri; и, Ar­chi­pi­ra­tae? Ибо Bal­nea­to­ri и Ar­chi­pi­ra­tae име­ют те же сто­пы и те же чис­ла. Для того, что в с.185 при­веден­ных при­ме­рах Димо­сфен начи­на­ет пери­од так, как Цице­рон окан­чи­ва­ет. Сверх того в при­ме­ре у Цице­ро­на [65] каж­дое сло­во заклю­ча­ет в себе по две сто­пы; что и в сти­хах весь­ма вяло, не толь­ко там, где стих кон­чит­ся сло­вом пяти­слож­ным, как у Гора­ция: For­tis­si­ma Tyn­da­ri­da­rum, но даже где поста­вит­ся четы­рех­слож­ное: Apen­ni­no, ar­ma­men­tis, Orio­na. [66] Поче­му над­ле­жит осте­ре­гать­ся окан­чи­вать пери­од мно­го­слож­ны­ми сло­ва­ми.

И на сре­ди­ну пери­о­да над­ле­жит обра­щать вни­ма­ние, чтобы не толь­ко во всем была вза­им­ная связь, но чтобы от изли­ше­ства дол­гих сло­гов речь не сде­ла­лась, так ска­зать, вялою и рас­тя­ну­тою, или, како­вой порок еще обык­но­вен­нее, от сте­че­ния мно­гих корот­ких не каза­лась ска­чу­щею, и не изда­ва­ла зву­ков, подоб­но дет­ским гре­муш­кам. Ибо как нача­ло и конец име­ют зна­чи­тель­ней­шие уда­ре­ния, [67] так в сре­дине долж­ны быть лег­кие дви­же­ния, кото­рые хотя непри­мет­ны, но быва­ют ощу­ти­тель­ны, как нога бегу­ще­го чело­ве­ка, хотя не оста­нав­ли­ва­ет­ся, одна­ко на зем­ле след остав­ля­ет. Итак, не толь­ко чле­ны и части­цы нуж­но начи­нать и окан­чи­вать при­лич­ным обра­зом, но и все рас­сто­я­ние меж­ду ими тре­бу­ет извест­но­го рас­по­ло­же­ния по при­чине тех рас­ста­но­вок, кото­рые слу­жат как бы с.186 пота­ен­ны­ми сте­пе­ня­ми для отды­ха в про­из­но­ше­нии. [68] Кто не ска­жет, что сле­дую­щие сло­ва заклю­ча­ют одну мысль, и одним духом про­из­не­се­ны быть могут: Ani­mad­ver­ti, judi­ces, om­nem ac­cu­sa­to­ris ora­tio­nem in duas di­vi­sam es­se par­tes? Одна­ко два пер­вые сло­ва, и три после­дую­щие и два затем, и нако­нец три послед­ние име­ют, каж­дое, свои соб­ст­вен­ные чис­ла, кото­рые под­дер­жи­ва­ют дух гово­ря­ще­го. Как в музы­ке, так и в речи, стро­гие наблюда­те­ли меры взве­ши­ва­ют каж­дое сло­во; [69] поели­ку каж­дый слог есть тяж­кий или ост­рый, дол­гий или корот­кий, мед­лен­ный или ско­рый, а пото­му и целое, из них состав­ля­е­мое, будет важ­ное и стро­гое, или сво­бод­ное и воль­ное, или пра­виль­ное и пери­о­ди­че­ское, или сла­бое и нестрой­ное.

[70] Ино­гда пери­од окан­чи­ва­ет­ся несклад­но и, так ска­зать, вяло: но в таком слу­чае после­дую­щий пери­од обык­но­вен­но под­дер­жи­ва­ет его, состав­ляя с ним как бы одно про­дол­же­ние, и тем самым поправ­ля­ет порок в окон­ча­нии пер­во­го: Non vult Po­pu­lus Ro­ma­nus ob­so­le­tis cri­mi­ni­bus ac­cu­sa­ri Ver­rem. Окон­ча­ние не кра­си­во: но тот­час читай и после­дую­щее: No­va pos­tu­lat, inau­di­ta de­si­de­rat. И тече­ние сло­ва будет глад­ко, несмот­ря на раз­ли­чие смыс­ла. [71] Ut adeas, tan­tum da­bis: так кон­чить было бы нехо­ро­шо; ибо и трех­стоп­ный стих име­ет то же окон­ча­ние; с.187 поче­му Ора­тор тот­час при­бав­ля­ет: Ut ci­bum ves­ti­tum­que intro­fer­re li­ceat, tan­tum. Да и сие паде­ние несколь­ко ско­ро­спеш­но; но под­дер­жи­ва­ет­ся послед­ни­ми сло­ва­ми: Re­cu­sa­bat ne­mo; и непри­ят­ность для слу­ха исче­за­ет.

[72] 4) Все­го хуже, если в про­зе целый стих вырвет­ся: неиз­ви­ни­тель­но даже и полу­сти­шие, особ­ли­во, когда оно послед­нее в сти­хе, и пери­од в про­зе им окан­чи­ва­ет­ся; или когда пери­од начи­на­ет­ся напо­до­бие сти­ха. Про­тив­ное же сему часто дела­ет­ся с уда­чею. Ибо пер­вою частью сти­ха, началь­ным полу­сти­ши­ем, ино­гда мож­но очень хоро­шо заклю­чать пери­од, лишь толь­ко бы сло­ва сии были не мно­го­слож­ны. [73] In Af­ri­ca fuis­se, есть шести­стоп­но­го сти­ха нача­ло, кото­рым окан­чи­ва­ет­ся пери­од у Цице­ро­на в речи за Лига­рия. Es­se vi­dea­tur (и он часто начи­на­ет пери­о­ды таким обра­зом) есть пер­вая часть вось­ми­стоп­но­го… [74] Мож­но так­же и начи­нать пери­од пер­вым полу­сти­ши­ем: Et­si ve­reor, judi­ces, и, Ani­mad­ver­ti, judi­ces. Но нача­ло сти­ха к нача­лу пери­о­да в про­зе непри­лич­но. Одна­ко Тит Ливий начал свое пред­и­сло­вие полу­сти­ши­ем Екса­мет­ра: Fac­tu­rus ne ope­rae pre­tium sim. Ибо так читать надоб­но, и это луч­ше, неже­ли как поправ­ля­ют. [75] Рав­но нехо­ро­шо и окон­ча­ни­ем сти­ха кон­чить пери­од, как у Цице­ро­на: Quo me ver­tam nes­cio; это конец сти­ха шести­стоп­но­го… Еще хуже с.188 заклю­чать Екса­мет­ром, как у Бру­та к пись­мах: Ne­que enim il­li ma­lunt ha­be­re tu­to­res aut de­fen­so­res, quan­quam sciunt pla­cuis­se Ca­to­ni…

[79] 5) Пока­зав, что про­за состо­ит из стоп, теперь надоб­но объ­яс­нить, что такое суть сии сто­пы; и, поели­ку наиме­но­ва­ния их раз­лич­ны у Писа­те­лей, утвер­дить точ­ные их назва­ния. Я буду сле­до­вать Цице­ро­ну: ибо он сам руко­вод­ст­во­вал­ся наи­луч­ши­ми Гре­че­ски­ми авто­ра­ми, исклю­чая то, что у него, как мне кажет­ся, сто­пы име­ют не более трех сло­гов, хотя впро­чем же употреб­ля­ет и Пеон и Дох­мий, из кото­рых пер­вый заклю­ча­ет четы­ре, а послед­ний пять сло­гов. [80] Одна­ко сам же при­зна­ет­ся, что они от неко­то­рых почи­та­ют­ся более чис­ла­ми, неже­ли сто­па­ми: да и спра­вед­ли­во. Ибо все, что име­ет боль­ше трех сло­гов, состо­ит из мно­гих стоп. Итак, есть четы­ре сто­пы, кото­рые состав­ля­ют­ся из двух сло­гов, и восемь из трех; Спон­дей из двух дол­гих: Пирри­хий, кото­рый назы­ва­ет­ся и Пери­ам­бом, из двух корот­ких: Ямб из одно­го корот­ко­го и одно­го дол­го­го: а сто­пу из одно­го дол­го­го и одно­го корот­ко­го мы назо­вем Хоре­ем, хотя неко­то­рые име­ну­ют его и Тро­хе­ем. [81] Из тех же стоп, в кото­рых содер­жит­ся по три сло­га, назы­ва­ет­ся Дак­ти­лем, в коем один дол­гий и два корот­ких. Ана­пе­стом с.189 напро­тив, где два корот­ких и один дол­гий: корот­кий меж­ду дву­мя дол­ги­ми Амфи­мак­ром, а чаще Кре­ти­ком; дол­гий меж­ду дву­мя корот­ки­ми, Амфи­бра­хи­ем: [82] два дол­гие, после одно­го корот­ко­го состав­ля­ют Бак­хий; и напро­тив после двух дол­гих один корот­кий дела­ет Палим­ба­хий: три корот­ких дела­ют Тро­хей, назы­вае­мый обык­но­вен­но Три­бра­хи­ем, от тех, кои Хорею дают имя Тро­хея; а из трех дол­гих состав­ля­ет­ся Молос­сон.

[83] Из сих стоп нет ни одной, кото­рая не вхо­ди­ла бы в про­зу; и про­тя­жен­ней­шие, т. е. име­ю­щие более дол­гих сло­гов, дела­ют речь важ­нее, а корот­кие стре­ми­тель­нее и живее. Но то и дру­гое хоро­шо у места. Ибо и важ­ность, где нуж­на ско­рость, и ско­рость, где тре­бу­ет­ся важ­ность, рав­но охуж­да­ют­ся.

Ни в бук­вах, ни в сло­гах, свой­ство не изме­ня­ет­ся; [84] но надоб­но смот­реть, какие луч­ше соеди­ня­ют­ся меж­ду собою. Дол­гие сло­ги, как я уже ска­зал, при­да­ют речи более важ­но­сти, а корот­кие более ско­ро­сти: еже­ли сии послед­ние будут пере­ме­ша­ны с дол­ги­ми, пока­жут­ся плав­но теку­щи­ми; а если пой­дут корот­кие за корот­ки­ми, то пред­ста­вят­ся тебе неров­ны­ми прыж­ка­ми…

[94] […] Но обра­щать вни­ма­ние над­ле­жит не толь­ко на послед­нюю сто­пу, но и на преды­ду­щую. с.190 Хотя бы каж­дая из них состо­я­ла из двух сло­гов, мож­но еще вос­хо­дить обрат­но даже до третьей сто­пы, и не далее; [95] а если из трех сло­гов, то доволь­но будет оста­но­вить­ся на двух послед­них сто­пах, и не мень­ше. Впро­чем, здесь не нуж­на вся сти­хотвор­че­ская стро­гая точ­ность: ина­че мы про­зу мери­ли бы, как сти­хи, и вме­сто рито­ри­че­ско­го чис­ла, иска­ли бы одних стоп. Может одна­ко ж меж­ду тре­мя выше­ска­зан­ны­ми сто­па­ми быть одна и Дихо­рей, если мож­но так назвать сто­пу, состо­я­щую из двух Хоре­ев, [96] рав­но как и Пеон, кото­рый состо­ит из Хорея и Пирри­хия, и кото­рый почи­та­ет­ся при­лич­ней­шим для нача­ла; так же и напро­тив сто­па, из трех корот­ких сло­гов и одно­го дол­го­го состо­я­щая, кото­рая для кон­ца луч­шею при­зна­ет­ся. О сих толь­ко двух родах стоп гово­рят Писа­те­ли, пред­ме­том сим зани­мав­ши­е­ся: все же про­чие, вхо­дя­щие в про­зу, назы­ва­ют Пео­на­ми, не изъ­яс­няя их качеств. [97] Дохим, кото­рый состо­ит из Бак­хия и Ямба, или из Ямба и Кре­ти­ка, хорош на кон­це, как такая сто­па, кото­рая из всех твер­же и пра­виль­нее.

Спон­дей, кото­рый в вели­ком употреб­ле­нии у Димо­сфе­на, сам по себе тяжел, мед­лен: но когда име­ет пред собою Кре­тик, про­из­во­дит нема­лую кра­соту, как здесь: De quo ego с.191 ni­hil di­cam ni­si de­pel­len­di cri­mi­nis causâ. Впро­чем, надоб­но раз­би­рать, в одном ли сло­ве заклю­ча­ют­ся две сто­пы, или каж­дая в осо­бен­ном. Так, напри­мер, Cri­mi­nis causâ дела­ет окон­ча­ние силь­ным; Ar­chi­pi­ra­tae сла­бым; а еще сла­бее, когда пред­ше­ст­ву­ет Три­бра­хий, Fa­ci­li­ta­tes, te­me­ri­ta­tes. [98] Ибо в самом рас­сто­я­нии, коим разде­ля­ет­ся одно сло­во от дру­го­го, есть некое непо­сти­жи­мое вре­мя, как пяти­стоп­ный стих разде­ля­ет­ся Спон­де­ем; ибо не вышло бы и сти­ха, если бы сей Спон­дей не был сло­жен из кон­ца одно­го сло­ва и нача­ла дру­го­го. Si non er­ras­set, fe­ce­rat il­la mi­nus…

[103] […] Хоро­шо окан­чи­ва­ет­ся и Дихо­ре­ем, т. е. когда он удво­я­ет­ся; что в сло­ге Ази­ат­ском весь­ма обык­но­вен­но. Сему при­ме­ром ста­вит Цице­рон сле­дую­щее изре­че­ние: Pat­ris dic­tum sa­piens te­me­ri­tas fi­lii compro­ba­vit. [104] Пирри­хий перед Хоре­ем так­же не без при­ят­но­сти: Om­nes pro­pe ci­ves vir­tu­te, glo­ria, dig­ni­ta­te su­pe­ra­bat.

Мож­но ста­вить на кон­це и Дак­тиль, если не хотим сде­лать из него Кре­тик; как Mu­lier­culâ ni­xus in lit­to­re. Перед ним хоро­шо ста­вить Кре­тик и Ямб, Спон­дей худо, а еще хуже Хорей. [105] Окан­чи­ва­ет­ся недур­но и Амфи­бра­хи­ем: Q. Li­ga­rium in Af­ri­ca fuis­se. Его пре­вра­тить мож­но в Бак­хий…

с.192 [106] […] Кре­ти­ком начи­на­ет­ся речь так же кра­си­во: [107] Quod pre­ca­tus a diis im­mor­ta­li­bus sum: и окан­чи­ва­ет­ся: In con­spec­tu po­pu­li Ro­ma­ni vo­me­re postri­die. Из сего вид­но, что Кре­ти­ку может пред­ше­ст­во­вать или Ана­пест или Пеон, кото­рый для окон­ча­ния при­лич­нее. Сия послед­няя сто­па ино­гда и повто­ря­ет­ся: Ser­va­re quam plu­ri­mos…

[109] Я исчис­лил преды­ду­щие сто­пы не для того, чтоб хотел отверг­нуть всех про­чих: мое наме­ре­ние было толь­ко пока­зать, какие из них про­из­во­дят луч­шее дей­ст­вие. Ибо и два Ана­пе­ста сряду хоро­шо могут сто­ять, пото­му что они окан­чи­ва­ют пяти­стоп­ный стих, или как рифм, из них состо­я­щий и от них заим­ст­ву­ю­щий свое назва­ние (Rhyth­mus ana­pes­ti­cus): Nam ubi li­bi­do do­mi­na­tur, in­no­cen­tiae le­ve prae­si­dium est. Здесь посред­ст­вом Сина­ле­фа послед­ние два сло­га в один сли­ва­ют­ся. [110] А еще луч­ше, когда напе­ре­ди постав­лен будет Спон­дей или Бак­хий, напри­мер, когда пере­ме­стишь сло­во: Le­ve in­no­cen­tiae prae­si­dium est…

[112] 6) Я рас­про­стра­нил­ся здесь о сем пред­ме­те отнюдь не с тем наме­ре­ни­ем, чтобы заста­вить Ора­то­ра, кое­го сло­ва долж­ны сами собою течь есте­ствен­но, потеть во всю жизнь над раз­ме­ром стоп и взве­ши­ва­ни­ем сло­гов. Это дело бед­но­го [113] и пустым зани­маю­ще­го­ся Писа­те­ля. Кто на сие обра­тит с.193 все свое вни­ма­ние, тому неко­гда думать о важ­ней­шем: он, оста­вив силу мыс­лей и пре­не­брег­ши истин­ные кра­соты, будет, по сло­вам Луци­лия, выкла­ды­вать толь­ко узо­ры, под­би­рая кусоч­ки дере­ва один к дру­го­му. Итак, не про­хла­дит­ся ли жар, и не воспя­тит­ся ли стрем­ле­ние в Ора­то­ре от сих мало­стей? Задер­жи­вая коня уздою, ослаб­ля­ем бег его, и урав­ни­вая его шаги, меша­ем ско­ро­сти. [114] Да раз­ве не было преж­де наблюдае­мо чис­ло в сло­во­сло­же­нии? Ибо кто не зна­ет, что и в Поэ­зии не было спер­ва ника­ко­го искус­ства, а роди­лись пра­ви­ла от раз­бор­чи­во­сти уха и от часто­го повто­ре­ния тех же паде­ний сло­ва, и рас­ста­но­вок, от вре­ме­ни до вре­ме­ни наблюдае­мых. Итак, доволь­но для нас одно­го рачи­тель­но­го упраж­не­ния в сочи­не­нии и писа­нии, чтобы научить­ся сло­во­со­еди­не­нию, и по при­ли­чию вре­ме­ни нахо­дить подоб­ное.

[115] Надоб­но смот­реть не столь­ко на сто­пы, сколь­ко на весь состав пери­о­да: как сти­хотво­рец, пиша стих, смот­рит более на целое, неже­ли на пять или на шесть частей, кото­рые состав­ля­ют оное. Ибо преж­де родил­ся стих, неже­ли пра­ви­ла, как делать сти­хи. Посе­му-то ска­зал Энний, что преж­де его Фав­ны и Ора­ку­лы гово­ри­ли сти­ха­ми. Olim Fav­ni va­tes­que ca­ne­bant. [116] Сле­до­ва­тель­но, что́ в Поэ­зии есть с.194 Сти­хо­сло­же­ние, Ver­si­fi­ca­tio, то в про­зе есть Сло­во­со­чи­не­ние, Com­po­si­tio. Все­го же луч­ше судит о сем ухо, кото­рое доста­точ­ным доволь­ст­ву­ет­ся, к недо­ста­точ­но­му попол­не­ния жела­ет, несклад­ным оскорб­ля­ет­ся, плав­ным услаж­да­ет­ся, на стре­ми­тель­ное обра­ща­ет вни­ма­ние, твер­дое одоб­ря­ет, неле­пое охуж­да­ет, в избыт­ке же и изли­ше­стве нахо­дит ску­ку. По сей-то при­чине уче­ный судит о сло­во­сло­же­нии по искус­ству, а неуче­ный по ощу­щае­мо­му удо­воль­ст­вию.

[117] Но на мно­гое пра­вил пре­по­дать нель­зя. Напри­мер, если повто­ре­ние одно­го паде­жа непри­ят­но, пере­ме­ни его на дру­гой: но мож­но ли ска­зать, кото­рый и на какой? Сла­бое сло­во­со­чи­не­ние под­дер­жи­ва­ет­ся раз­но­об­ра­зи­ем фигур: но каких фигур? Конеч­но фигу­ра­ми мыс­лей и сло­во­вы­ра­же­ния. Но есть ли на сие точ­ные пра­ви­ла? Сле­до­ва­тель­но, над­ле­жит сооб­ра­зо­вать­ся со слу­ча­ем и насто­я­щи­ми обсто­я­тель­ства­ми. [118] И дей­ст­ви­тель­но, как можем, если не с помо­щью уха, судить о над­ле­жа­щем про­тя­же­нии пери­о­дов; что в сочи­не­нии вели­кую важ­ность состав­ля­ет? Для чего иные пери­о­ды, в самых корот­ких сло­вах выра­жен­ные, кажут­ся доволь­но, а ино­гда и с избыт­ком пол­ны­ми, а дру­гие, и при доста­точ­ном каче­стве рече­ний, корот­ки­ми и отры­ви­сты­ми? Для чего чув­ст­ву­ет­ся, что в иных как бы чему-то еще с.195 оста­ет­ся место, когда со сто­ро­ны мыс­ли при­ба­вить уже нече­го? [119] Ne­mi­nem vestrum ig­no­ra­re ar­bit­ror, judi­ces, hunc per hos­ce dies ser­mo­nem vul­gi, at­que hanc opi­nio­nem po­pu­li Ro­ma­ni fuis­se. Поче­му hos­ce, а не hos постав­ле­но? В послед­нем нет ниче­го гру­бо­го. Изъ­яс­нить при­чи­ны ннео могу, но чув­ст­вую, что пер­вое луч­ше. Для чего не оста­но­вил­ся Цице­рон на сло­вах: Ser­mo­nem vul­gi fuis­se? Ибо и это­го было бы доволь­но. Я не знаю, для чего; но ухо мне ска­зы­ва­ет, что мысль, без удво­е­ния сего выра­же­ния, как буд­то непол­ною оста­ет­ся. [120] Итак, сие надоб­но при­пи­сать чув­ст­вию. Нель­зя опре­де­лить с доволь­ною точ­но­стью, что́ в сочи­не­нии стро­го, что́ при­ят­но: одна­ко то и дру­гое заме­тить при помо­щи при­ро­ды луч­ше, неже­ли при помо­щи нау­ки. Но самая при­ро­да нау­ку в себе заклю­ча­ет.

7) Ора­то­ру необ­хо­ди­мо над­ле­жит [121] знать, где и како­го рода сочи­не­ния дер­жать­ся надоб­но. Для сего нуж­но не терять из виду двух при­ме­ча­ний: одно отно­сит­ся к сто­пам, дру­гое к тем фор­мам или образ­цам сочи­не­ния, кото­рые из стоп состав­ля­ют­ся. О сих-то образ­цах я преж­де гово­рить хочу: [122] уже я ска­зал выше, что их три рода: Части­цы, In­ci­sa, Чле­ны, Membra, Пери­о­ды, Cir­cui­tus.

Части­ца, in­ci­sum, есть, по мне­нию мое­му, мысль не в пол­ном чис­ле слов с.196 заклю­чаю­ща­я­ся: из них состав­ля­ет­ся член. Цице­рон в сво­ем Ора­то­ре при­во­дит сле­дую­щий при­мер: У тебя дому не было: он был. Было мно­го денег? А ты в них нуж­дал­ся. Части­ца состо­ит ино­гда из одно­го сло­ва, как: Di­xi­mus, tes­tes da­re vo­lu­mus. Ска­зал, теперь хочу пред­ста­вить свиде­те­лей. Di­xi­mus, ска­зал, (т. е. речь кон­чил) есть части­ца.

[123] Член же есть мысль, в пол­ном чис­ле слов заклю­чаю­ща­я­ся, но будучи отде­ле­на от цело­го, ника­ко­го дей­ст­вия не про­из­во­дя­щая сама собою, напри­мер: O cal­li­dos ho­mi­nes! О пред­у­смот­ри­тель­ные люди! Мысль ясна, но будучи постав­ле­на одна, без после­дую­щих, ника­кой силы не име­ет, так, как руки, ноги или голо­ва, отде­лен­ные от тела. O rem ex­co­gi­ta­tam! O in­ge­nia me­tuen­da! О пре­крас­ный вымы­сел! О умы страш­ные! Когда же член начи­на­ет состав­лять тело? Когда мысль совер­шен­но заклю­чит­ся: Quem, quae­so, nostrûm fe­fel­lit, id vos ita es­se fac­tu­ros? Кто из нас, про­шу ска­зать, не пред­видел, то вы так посту­пи­те? Цице­рон при­во­дит сло­ва сии в при­мер смыс­ла, совер­шен­но окон­чен­но­го со всею воз­мож­ною крат­ко­стью. Итак, части­цы и чле­ны все­гда почти быва­ют пере­ме­ша­ны меж­ду собою, и тре­бу­ют заклю­че­ния.

с.197 [124] Пери­о­ду дает Цице­рон мно­гие назва­ния: у него разу­ме­ет­ся он под име­нем то кру­га, то обво­да, то объ­е­ма, то про­дол­же­ния, то огра­ни­че­ния. Пери­од быва­ет двух родов: один про­стой, когда одна мысль заклю­ча­ет­ся во мно­гих сло­вах; дру­гой слож­ный, когда состо­ит из чле­нов и частиц, мно­гие смыс­лы име­ю­щих. Ade­rat jani­tor car­ce­ris, et car­ni­fex Prae­to­ris, и проч. Пери­од име­ет, по край­ней мере, два чле­на. [125] Сред­нее чис­ло четы­ре, но часто содер­жит и более. Мера, Цице­ро­ном ему пола­гае­мая, есть или про­дол­же­ние четы­рех шести­стоп­ных сти­хов, или сколь­ко дух пере­не­сти может. Пери­од дол­жен заклю­чать в себе пол­ный смысл: быть ясен и вра­зу­ми­те­лен: не слиш­ком дли­нен, дабы в памя­ти удер­жать его не труд­но было. Член пери­о­да, если длин­нее над­ле­жа­ще­го, теря­ет живость; а если коро­че, не будет иметь силы.

[126] Когда надоб­но Ора­то­ру гово­рить силь­но, насто­я­тель­но, упор­но, тогда луч­ше все­го употреб­лять чле­ны и части­цы, а не целые пери­о­ды, и сло­во­со­чи­не­ние рас­по­ла­гать так, чтобы к вещам гру­бым при­но­рав­ли­вае­мы были и паде­ния в речи гру­бые, дабы тем про­из­весть такое же дей­ст­вие, какое ощу­ща­ет гово­ря­щий. [127] Чле­ны (т. е. гово­рить не круг­лы­ми пери­о­да­ми) наи­бо­лее при­лич­ны повест­во­ва­ни­ям, а если с.198 надоб­но будет при­бег­нуть и к пери­о­дам, то они, по край­ней мере, долж­ны быть не так часты и не так округ­лы, как на дру­гих местах. Сего делать одна­ко ж немож­но тогда, когда что-нибудь повест­ву­ет­ся не для вра­зум­ле­ния судей, а толь­ко для укра­ше­ния речи, как Цице­рон, гово­ря про­тив Верре­са, рас­ска­зы­ва­ет о похи­ще­нии Про­зер­пи­ны. Ибо тако­вым повест­во­ва­ни­ям при­лич­нее слог глад­кий и плав­ный.

[128] Пери­од хорош в При­сту­пах речей о делах важ­ных, где нуж­но или пока­зать заботу и бес­по­кой­ство, дать выгод­ное поня­тие о лице под­суди­мом, или подвиг­нуть судей на состра­да­ние. Он при­го­ден так­же для общих мест и для все­го, что́ назы­ва­ет­ся Рас­про­стра­не­ни­ем: но когда обви­ня­ем, он дол­жен быть состав­ля­ем по стро­гим пра­ви­лам; когда же хва­лим, мож­но дать ему более сво­бо­ды. В Эпи­ло­гах или Заклю­че­ни­ях дела­ет доволь­но кра­соты. [129] С боль­шим же при­ли­чи­ем и успе­хом употреб­ля­ет­ся пери­од тогда, как судья не толь­ко вникнет в дело, начнет пле­нять­ся кра­сотою речи, и в пол­ном дове­рии к Ора­то­ру, уже станет слу­шать его с удо­воль­ст­ви­ем.

Исто­рия не тре­бу­ет толь стро­го­го раз­бо­ра паде­ний или чис­ла в сло­во­со­чи­не­нии; для нее доволь­но извест­ной свя­зи и сово­куп­но­сти. Ибо все части ее тес­но соеди­не­ны: она течет, и, с.199 так ска­зать, катит­ся без­оста­но­воч­но. Все чле­ны ее мож­но упо­до­бить людям, кои идут, дер­жа друг дру­га под руку и тем путь свой надеж­нее про­дол­жа­ют. [130] В роде же Дока­за­тель­ном нуж­ны чис­ла или паде­ния сво­бод­нее и раз­но­об­раз­нее. Для родов Рас­суди­тель­но­го и Судеб­но­го, по мере раз­ли­чия пред­ме­тов, потреб­но и рас­по­ло­же­ние слов раз­лич­ное.

Теперь обра­тим­ся ко вто­ро­му из пока­зан­ных при­ме­ча­ний. Кто не согла­сит­ся, что меж­ду мно­же­ст­вом пред­ме­тов, вхо­дя­щих в наше сло­во, об одних надоб­но гово­рить с крото­стью, о дру­гих с силою, об иных с воз­вы­шен­но­стью, о сих с насто­я­ни­ем, о тех с важ­но­стью? [131] Сле­до­ва­тель­но, никто не поспо­рит, что для выра­же­ния пред­ме­тов важ­ных, высо­ких и пыш­ных гораздо при­лич­нее сло­ги дол­гие; а пред­ме­ты тихие тре­бу­ют неко­то­ро­го про­тя­же­ния в голо­се, высо­кие же и пыш­ные, ясно­го и гром­ко­го про­из­но­ше­ния. Напро­тив, крат­кие сло­ги кра­си­вее в Дово­дах, Разде­ле­ни­ях, Шут­ках и во всем том, что под­хо­дит более к про­стой и обык­но­вен­ной речи.

[132] Итак, При­ступ сочи­ня­ет­ся раз­ным обра­зом, смот­ря по суще­ству пред­ме­та, о коем гово­рить наме­ре­ва­ем­ся… [133] […] Ибо умы судей раз­лич­но при­уготов­ля­ют­ся: потреб­на то скром­ность, то твер­дость, то важ­ность, то с.200 лас­ка­тель­ство: ино­гда надоб­но пре­кло­нять на милость, ино­гда побуж­дать к стро­го­сти. Все сии, по суще­ству сво­е­му раз­но­род­ные чув­ст­во­ва­ния, тре­бу­ют и сло­во­со­чи­не­ния отмен­но­го. Одни ли чис­ла, одни ли паде­ния пери­о­дов наблюдал Цице­рон в При­сту­пах речей сво­их за Мило­на, за Клу­ен­ция, за Лига­рия?

[134] Для Повест­во­ва­ния нуж­ны сто­пы мед­лен­ней­шие, и, да так ска­жу, скром­ней­шие: в нем долж­но быть боль­шее коли­че­ство имен, неже­ли гла­го­лов. Гла­го­лы дела­ют речь часто сжа­тою, и при­да­ют ей ино­гда воз­вы­шен­ность несов­мест­ную с про­стотою Повест­во­ва­ния, кото­ро­го цель есть объ­яс­нять судьям дело и впе­чатле­вать в их памя­ти: а это не дела­ет­ся спе­хом. Мне кажет­ся, что в Повест­во­ва­нии при­лич­нее чле­ны длин­ные, пери­о­ды же крат­кие.

[135] Дово­ды силь­ные и стре­ми­тель­ные тре­бу­ют и стоп, к сим каче­ствам при­спо­соб­лен­ных, одна­ко не Тро­хе­ев, кои хотя зна­ме­ну­ют­ся ско­ро­стью, но не име­ют ника­кой силы. Итак, над­ле­жит пере­ме­ши­вать сто­пы корот­кие с дол­ги­ми, одна­ко ж так, чтобы коли­че­ство дол­гих не пре­вос­хо­ди­ло коли­че­ства корот­ких. [136] Места высо­кие, тре­бу­ю­щие рече­ний про­тяж­ных и звуч­ных, укра­ша­ют­ся выра­зи­тель­но­стью Дак­ти­ля, и даже Пео­на, хотя обе с.201 сии сто­пы состо­ят боль­шею частью из корот­ких сло­гов, одна­ко доволь­но про­тя­же­ния име­ю­щих. Напро­тив, местам гру­бым все­го при­лич­нее Ямбы, не толь­ко пото­му, что состоя из двух сло­гов, тем самым как бы уча­ща­ют уда­ре­ние, дей­ст­вие про­тив­ное плав­но­сти: но и для того, что во всех частях идут, воз­рас­тая, и начи­ная с корот­ких, оста­нав­ли­ва­ют­ся на дол­гих, и боль­шую силу полу­ча­ют. И посе­му они гораздо луч­ше, неже­ли Хореи, кото­рые с дол­гих име­ют паде­ние на корот­кие. [137] Места же скром­ные, како­вы суть Эпи­ло­ги, тре­бу­ют слов про­тяж­ней­ших и мень­ше звуч­ных…

[138] Настав­ле­ния мои заклю­чу в корот­ких сло­вах: над­ле­жит сочи­нять почти так, как гово­рить долж­но. И в самом деле, начи­ная речь, не все­гда ли мы быва­ем тише и скром­нее, исклю­чая слу­чаи, где надоб­но воз­будить в судье гнев, или него­до­ва­ние про­тив обви­ня­е­мо­го? Не все­гда ли обиль­ны и выра­зи­тель­ны в Повест­во­ва­нии? Не все­гда ли живы в Дово­дах, ско­ры и нетер­пе­ли­вы даже в тело­дви­же­ни­ях, так как в опи­са­ни­ях мно­го­ре­чи­вы и плав­ны, в Эпи­ло­гах сми­рен­ны и уны­лы? [139] В дви­же­нии тела наше­го есть так­же неко­то­рые сте­пе­ни вре­ме­ни; и в пляс­ке и в пении музы­ка име­ет свои чис­ла и меру. Не сооб­ра­зу­ет­ся ли с.202 голос наш в про­из­но­ше­нии со свой­ст­вом вещей, о кото­рых гово­рим? Тем менее долж­но удив­лять­ся, когда нахо­дит­ся такая сооб­раз­ность в ходе и сто­пах речи: есте­ствен­но, чтоб вели­кие пред­ме­ты шест­во­ва­ли важ­но, тихие шли плав­но, силь­ные стре­ми­лись, неж­ные тек­ли. Итак, где нуж­но, [140] над­ле­жит нароч­но пока­зы­вать неко­то­рую наду­тость; к чему особ­ли­во спо­соб­ны Спон­деи и Ямбы:

En im­pe­ro Ar­gis, sceptra mî li­quit Pe­lops…3

[141] […] Сати­ре и насмеш­кам, даже в сти­хах, Ямбы при­да­ют мно­го ост­ро­ты и кол­ко­сти:

Quis hoc po­test vi­de­re? quis po­test pa­ti? Ni­si im­pu­di­cus, et vo­rax, et aleo?

Вооб­ще же, [142] еже­ли потре­бу­ет нуж­да, я охот­нее пред­по­чту слог гру­бый и неглад­кий сло­гу изне­жен­но­му и сла­бо­му, како­вой нахо­дим у мно­гих Ора­то­ров: мы его каж­до­днев­но иска­жа­ем какою-то непри­стой­ною мерою, при­лич­ною более пляс­ке, неже­ли важ­но­сти сло­ва. Но и та речь не может назвать­ся совер­шен­ною, в кото­рой наблюда­ет­ся одна фор­ма и одно паде­ние слов. [143] Ибо соста­вит род Сти­хо­сло­же­ния, в коем каж­дое рече­ние под­верг­нет­ся стро­го­му зако­ну: и тогда про­за, как види­мою натяж­кою, с.203 в чем даже подо­зре­ния избе­гать ста­рать­ся над­ле­жит, так и еди­но­об­ра­зи­ем сво­им сде­ла­ет­ся скуч­ною и про­тив­ною. Недо­ста­ток сей име­ет в себе одна­ко с пер­во­го взгляду нечто при­вле­ка­тель­ное, а тем самым слу­жит к вяще­му вреду; и Ора­тор, кото­рый гоня­ет­ся за сими обман­чи­вы­ми кра­сота­ми, теря­ет дове­рие от слу­ша­те­лей, и лиша­ет­ся всех про­чих посо­бий: ибо нель­зя наде­ять­ся, чтобы судья подвиг­ся на жалость или него­до­ва­ние убеж­де­ни­я­ми того, кто зани­ма­ет­ся в речи наблюде­ни­ем мало­стей. [144] Поче­му неко­то­рые места над­ле­жит нароч­но остав­лять как бы без вся­кой свя­зи и в небре­же­нии; и чтоб они не каза­лись слиш­ком выра­ботан­ны­ми, часто вели­чай­ше­го труда сто­ит.

Одна­ко ж не над­ле­жит и слиш­ком пещись о рас­по­ло­же­нии слов, дабы неумест­ным пере­но­сом их не сде­лать речи при­нуж­ден­ною. Ради одной плав­но­сти не долж­но опус­кать ни одно­го сло­ва нуж­но­го и при­лич­но­го. [145] Ибо нет рече­ния, кото­рое не мог­ло бы поме­ще­но быть с при­стой­но­стью, если в избе­жа­нии оных ста­нем смот­реть более на кра­соту сло­га, неже­ли на удоб­ство и лег­кость. При всем том я не удив­ля­юсь, что Латин­ские Писа­те­ли более пек­лись о кра­си­вом сло­во­со­чи­не­нии, неже­ли Атти­че­ские, хотя наш язык не име­ет того с.204 раз­но­об­ра­зия и при­ят­но­сти, каки­ми их диа­лект отли­ча­ет­ся. [146] И я не могу при­честь в порок Цице­ро­ну, что он в сем слу­чае несколь­ко отсту­пил от Димо­сфе­на. Раз­ность же меж­ду Латин­ским язы­ком и Гре­че­ским пока­жу в послед­ней кни­ге.

[147] Итак, в заклю­че­ние моих по сему пред­ме­ту настав­ле­ний, в кото­рых сверх наме­ре­ния мое­го я рас­про­стра­нил­ся, ска­жу толь­ко, что вся­кое сочи­не­ние долж­но быть скром­но, при­ят­но, раз­но­об­раз­но. Оно име­ет три суще­ст­вен­ные части: порядок, связь, чис­ло или бла­го­звуч­ность. Искус­ство состо­ит в при­бав­ле­нии, убав­ле­нии, пере­мене. Употреб­ле­ние сооб­ра­зу­ет­ся с пред­ме­та­ми, о коих гово­рим. Ста­ра­ние о сло­ге потреб­но вели­кое; чтоб оно было устрем­ле­но более все­го на мыс­ли и выра­же­ния: ста­ра­ние сие долж­но быть искус­но скры­вае­мо, так чтоб рас­по­ло­же­ние слов каза­лось само собою теку­щим, невы­ис­кан­ным и непри­нуж­ден­ным.