Философские трактаты

О государстве

Первый день
Книга I

Текст приводится по изданию:
Марк Туллий Цицерон. Диалоги. М., Научно-издательский центр «Ладомир» — «Наука», 1994.
Перевод с латинского и комментарии В. О. Горенштейна.
Издание подготовили И. Н. Веселовский, В. О. Горенштейн и С. Л. Утченко.

Пере­вод с латин­ско­го сде­лан по изда­ни­ям: диа­лог «О государ­стве»: M. Tul­lius Ci­ce­ro. De re pub­li­ca. Bib­lio­the­ca Teub­ne­ria­na (K. Zieg­ler). Lip­siae, 1958; M. Tul­lius Ci­ce­ro. Vom Ge­meinwe­sen. La­tei­ni­sch und deutsch (K. Büch­ner). Zü­rich, 1960; диа­лог «О зако­нах»: Ci­cé­ron. Trai­té des lois. Tex­te étab­li et tra­duit par G. de Plin­val. Col­lec­tion Bu­dé. Pa­ris, 1958. В при­ме­ча­ни­ях ссыл­ки на антич­ную лите­ра­ту­ру дают­ся по пара­гра­фам; хро­но­ло­ги­че­ские даты — до нашей эры. Сти­хи пере­веде­ны В. О. Горен­штей­ном, кро­ме слу­ча­ев, ого­во­рен­ных осо­бо. При ссыл­ках на пись­ма Цице­ро­на ука­зы­ва­ет­ся, поми­мо обще­при­ня­тых дан­ных, номер пись­ма по изда­нию: М. Тул­лий Цице­рон. Пись­ма к Атти­ку, близ­ким, бра­ту Квин­ту, М. Бру­ту. Пере­вод и ком­мен­та­рии В. О. Горен­штей­на, т. I—III, М.—Л., Изд. АН СССР, 1949—1951.

При­ме­ча­ния И. Н. Весе­лов­ско­го обо­зна­че­ны его ини­ци­а­ла­ми (И. В.).

Диа­лог «О государ­стве» был издан в пере­во­де и с при­ме­ча­ни­я­ми Б. П. Яблон­ко. (Баку, 1928), «Сно­виде­ние Сци­пи­о­на» («О государ­стве», VI, 9—29) — в пере­во­де А. Шар­бе (Казань, 1853) и в пере­во­де Ф. А. Пет­ров­ско­го (Москва, 1917). Диа­лог «О зако­нах» выхо­дит в пере­во­де на рус­ский язык впер­вые.

Участ­ни­ки диа­ло­га

1. Пуб­лий Кор­не­лий Сци­пи­он Эми­ли­ан Афри­кан­ский Нуман­тин­ский, сын Луция Эми­лия Пав­ла, усы­нов­лен­ный сыном Пуб­лия Кор­не­лия Сци­пи­о­на Афри­кан­ско­го Стар­ше­го; в 147 г. он был избран в кон­су­лы; в 146 г., во вре­мя третьей пуни­че­ской вой­ны, взял и раз­ру­шил Кар­фа­ген; в 142 г. был цен­зо­ром; в 134 г., будучи кон­су­лом вто­рич­но, взял Нуман­цию. Сто­рон­ник ноби­ли­те­та, про­тив­ник Тибе­рия Грак­ха; гла­ва «Сци­пи­о­нов­ско­го круж­ка» люби­те­лей антич­ной куль­ту­ры.

2. Гай Лелий (млад­ший), кон­сул 140 г., бли­жай­ший друг Сци­пи­о­на, участ­ник третьей пуни­че­ской вой­ны, юрист. Совре­мен­ни­ки про­зва­ли его Муд­рым (Sa­piens).

3. Луций Фурий Фил, кон­сул 136 г., извест­ный ора­тор.

4. Маний Мани­лий, кон­сул 149 г., участ­ник третьей пуни­че­ской вой­ны, юрист.

5. Спу­рий Мум­мий, брат Луция Мум­мия, раз­ру­шив­ше­го Коринф в 146 г., сто­рон­ник ноби­ли­те­та, сто­ик.

6. Квинт Элий Тубе­рон, сын Эми­лии, сест­ры Сци­пи­о­на Эми­ли­а­на; три­бун 133 г., пре­тор 123 г., про­тив­ник Грак­хов[1].

7. Пуб­лий Рути­лий Руф, друг Сци­пи­о­на и Лелия, уче­ник Панэтия; в 134 г. сра­жал­ся под Нуман­ци­ей, три­бун 114 г., пре­тор 110 г., кон­сул 108 г.;[2] в 100 г. был про­тив­ни­ком Сатур­ни­на, в 94 г. как легат сопро­вож­дал в про­вин­цию Азию про­кон­су­ла Квин­та Муция Сце­во­лу, в 93 г. управ­лял этой про­вин­ци­ей и борол­ся со зло­употреб­ле­ни­я­ми откуп­щи­ков (рим­ских всад­ни­ков); по воз­вра­ще­нии в Рим был обви­нен в хище­ни­ях и осуж­ден всад­ни­че­ским судом, после чего жил в изгна­нии в Смирне, где его в 78 г. посе­ти­ли Марк и Квинт Цице­ро­ны.

8. Квинт Муций Сце­во­ла («Авгур»), зять Гая Лелия, тесть ора­то­ра Луция Лици­ния Крас­са; три­бун 123 г., кон­сул 117 г., юрист, сто­ик, уче­ник Панэтия.

9. Гай Фан­ний, зять Гая Лелия; три­бун 142 г., пре­тор 132 г., кон­сул 122 г.; сто­ик, уче­ник Панэтия.

[Если бы пред­ки наши не ста­ви­ли бла­га государ­ства пре­вы­ше все­го, то Марк Камилл не] изба­вил бы Рима от наше­ст­вия [гал­лов, Маний Курий, Гай Фаб­ри­ций и Тибе­рий Корун­ка­ний не спас­ли бы его от напа­де­ния Пир­ра1,] (I, 1) Гай Дуелий2, Авл Ати­лий3 и Луций Метелл4 — от ужа­са, кото­рый Риму вну­шал Кар­фа­ген, а двое Сци­пи­о­нов5 кро­вью сво­ей не поту­ши­ли бы начи­нав­ше­го­ся пожа­ра вто­рой пуни­че­ской вой­ны, Квинт Мак­сим6 не добил­ся бы пере­ло­ма в воен­ных дей­ст­ви­ях, когда они воз­об­но­ви­лись после уве­ли­че­ния сил вра­га, Марк Мар­целл7 не сло­мил бы про­тив­ни­ка, а Пуб­лий Афри­кан­ский8 не пере­нес бы вой­ны в сте­ны вра­же­ских горо­дов, отбро­сив ее от ворот наше­го горо­да.

Далее, Мар­ку Като­ну9, чело­ве­ку мало­из­вест­но­му и ново­му10, кото­рый всем нам, про­яв­ля­ю­щим такие же стрем­ле­ния, как бы пода­ет при­мер настой­чи­во­сти и доб­ле­сти, пра­во, было доз­во­ле­но наслаж­дать­ся досу­гом11 в Туску­ле, здо­ро­вой мест­но­сти близ Рима; но он, чело­век без­рас­суд­ный, как дума­ет кое-кто12, пред­по­чел, хотя его и не застав­ля­ла необ­хо­ди­мость, до глу­бо­кой ста­ро­сти носить­ся по вол­нам в бури13, а не вести при­ят­ней­шую жизнь в тишине и на досу­ге. Не гово­рю уже о бес­чис­лен­ном мно­же­стве мужей, из кото­рых каж­дый слу­жил бла­гу наше­го государ­ства; о тех кто [не] забыт нашим поко­ле­ни­ем, я упо­ми­нать не ста­ну, дабы никто не мог посе­то­вать на то, что я про­пу­стил его или кого-нибудь из его род­ных. Утвер­ждаю одно: при­ро­да наде­ли­ла чело­ве­ка столь вели­ким стрем­ле­ни­ем посту­пать доб­лест­но14 и столь вели­кой склон­но­стью слу­жить обще­му бла­гу, что сила эта одер­жи­ва­ла верх над все­ми при­ман­ка­ми наслаж­де­ний и досу­га.

(II, 2) Но отли­чать­ся доб­ле­стью, слов­но это какая-то нау­ка, не доста­точ­но, если не ста­нешь ее при­ме­нять. Ведь нау­ку, хотя ее и не при­ме­ня­ешь, все же воз­мож­но сохра­нить бла­го­да­ря само­му зна­нию ее; но доб­лесть зиждет­ся все­це­ло на том, что она нахо­дит себе при­ме­не­ние, а ее важ­ней­шее при­ме­не­ние — управ­ле­ние государ­ст­вом и совер­ше­ние на деле, а не на сло­вах, все­го того, о чем кое-кто твер­дит в сво­их углах. Ведь фило­со­фы не гово­рят ниче­го тако­го (я имею в виду то, что гово­рит­ся дей­ст­ви­тель­но по спра­вед­ли­во­сти и чести), что не было бы созда­но и под­твер­жде­но людь­ми, состав­ляв­ши­ми зако­ны для граж­дан­ских общин. И в самом деле, откуда воз­ник­ло поня­тие о дол­ге и кем была созда­на рели­гия? Откуда появи­лось пра­во наро­дов15 и даже наше пра­во, назы­вае­мое граж­дан­ским, откуда пра­во­судие, вер­ность, спра­вед­ли­вость? Откуда доб­ро­со­вест­ность, воз­держ­ность, отвра­ще­ние к позор­ным поступ­кам, стрем­ле­ние к похва­лам и поче­ту? Откуда стой­кость в трудах и опас­но­стях? Да ведь все это исхо­дит от тех людей, кото­рые, когда это бла­го­да­ря фило­соф­ским уче­ни­ям сло­жи­лось, обы­ча­я­ми под­твер­ди­ли одно, дру­гое укре­пи­ли зако­на­ми. (3) Более того, Ксе­но­крат16, один из самых извест­ных фило­со­фов, на вопрос о том, чего дости­га­ют его слу­ша­те­ли, буд­то бы отве­чал: они доб­ро­воль­но дела­ют то, что им велят делать зако­ны. Сле­до­ва­тель­но, тот граж­да­нин, кото­рый сво­им импе­ри­ем17 и стра­хом перед карой по зако­ну застав­ля­ет всех людей делать то, к чему фило­со­фы сво­ей речью могут скло­нить раз­ве толь­ко немно­гих, заслу­жи­ва­ет пред­по­чте­ния перед сами­ми люби­те­ля­ми настав­лять, обсуж­даю­щи­ми такие вопро­сы. И в самом деле, какую их речь, как бы отто­че­на она ни была, мож­но было бы пред­по­честь пра­виль­но­му устрой­ству граж­дан­ской общи­ны, осно­ван­но­му на пуб­лич­ном пра­ве18 и на обы­ча­ях? И в самом деле, как «боль­шие и могу­ще­ст­вен­ные горо­да» (как их назы­ва­ет Энний19), по мое­му мне­нию, сле­ду­ет пред­по­чи­тать дере­вень­кам и кре­пост­цам, так тех, кто бла­го­да­ря сво­ей муд­ро­сти и авто­ри­те­ту сто­ит во гла­ве этих горо­дов, сле­ду­ет имен­но за их муд­рость ста­вить гораздо выше людей, чуж­дых какой бы то ни было государ­ст­вен­ной дея­тель­но­сти. А так как нас неудер­жи­мо вле­чет к умно­же­нию средств суще­ст­во­ва­ния чело­ве­че­ско­го рода и мы, помыс­ла­ми и труда­ми сво­и­ми, ста­ра­ем­ся сде­лать жизнь людей более без­опас­ной и более бога­той, при­чем искать этой радо­сти нас побуж­да­ет сама при­ро­да, то будем дер­жать­ся пути, по кото­ро­му все­гда шли все луч­шие люди, и не ста­нем слу­шать при­зы­вов тех, кто тру­бит к отступ­ле­нию, желая повер­нуть вспять даже тех, кто уже про­дви­нул­ся впе­ред.

(III, 4) Этим столь опре­де­лен­ным и столь ясным дово­дам люди, несо­глас­ные с нами, про­ти­во­по­став­ля­ют труды, кото­рые при­хо­дит­ся совер­шать в защи­ту государ­ства; для бди­тель­но­го и дея­тель­но­го чело­ве­ка это, конеч­но, пре­пят­ст­вие неболь­шое и не толь­ко на таком важ­ном попри­ще, но и при заня­ти­ях обы­ден­ных и при выпол­не­нии обя­зан­но­стей част­но­го чело­ве­ка или даже в лич­ных делах заслу­жи­ваю­щее пре­не­бре­же­ния. Гово­рят они и об опас­но­стях, гро­зя­щих жиз­ни, при­чем на позор­ный страх смер­ти ука­зы­ва­ют храб­рым мужам, кото­рым есте­ствен­ное уга­са­ние в ста­ро­сти кажет­ся уде­лом более жал­ким, чем слу­чай, когда им при­шлось бы жизнь свою, кото­рую рано или позд­но при­дет­ся отдать при­ро­де, имен­но за оте­че­ство отдать20. В этом вопро­се они при­зна­ют себя осо­бен­но крас­но­ре­чи­вы­ми, когда пере­чис­ля­ют несча­стья, постиг­шие про­слав­лен­ных мужей, и обиды, нане­сен­ные им небла­го­дар­ны­ми сограж­да­на­ми. (5)Отсюда и при­ме­ры из исто­рии гре­ков: Миль­ти­ад, победи­тель и усми­ри­тель пер­сов, когда у него еще не зажи­ли те раны на груди, что он полу­чил в час вели­чай­шей победы, жизнь свою, сохра­нен­ную им от вра­же­ских копий, окон­чил в око­вах, нало­жен­ных на него сограж­да­на­ми21; Феми­стокл, с угро­за­ми изгнан­ный из оте­че­ства, кото­рое он спас, бежал не в гава­ни Гре­ции, сохра­нен­ные им, а в глубь вар­вар­ской стра­ны, кото­рую он когда-то сокру­шил22. Ведь в при­ме­рах непо­сто­ян­ства афи­нян и их жесто­ко­сти к вид­ней­шим граж­да­нам недо­стат­ка нет. Такие собы­тия, про­ис­шед­шие там и часто повто­ряв­ши­е­ся, — гово­рят эти люди, — мно­го­крат­но совер­ша­лись так­же и в нашем могу­ще­ст­вен­ном государ­стве. (6) Упо­ми­на­ют и об изгна­нии Камил­ла23, и о злоб­ном отно­ше­нии к Ага­ле24, и о нена­ви­сти к Наси­ке25, и об изгна­нии Лена­та26, и об осуж­де­нии Опи­мия27, и о бег­стве Метел­ла28, и о вели­чай­шем несча­стье, постиг­шем Гая Мария29, [а по его воз­вра­ще­нии] об убий­стве пер­вен­ст­во­вав­ших людей, и о про­ис­шед­шей вско­ре после это­го резне, унес­шей мно­го жертв30. При этом теперь не избе­га­ют назы­вать так­же и меня и, пожа­луй, имен­но пото­му, что муд­ро­стью моей и ценой гро­зив­шей мне опас­но­сти счи­та­ют себя спа­сен­ны­ми для этой мир­ной жиз­ни, еще силь­нее и с боль­шей любо­вью ко мне сету­ют на мои зло­клю­че­ния31. Но мне труд­но ска­зать, поче­му, когда сами они, для полу­че­ния обра­зо­ва­ния или ради озна­ком­ле­ния, ездят за море… [Лаку­на]

(IV, 7) [Когда] я, сла­гая с себя пол­но­мо­чия кон­су­ла, на народ­ной сход­ке поклял­ся в том, что государ­ство было спа­се­но, при­чем рим­ский народ поклял­ся в том же32, я, пожа­луй, был вполне воз­на­граж­ден за вол­не­ния и тяготы, свя­зан­ные со все­ми обида­ми. Впро­чем, в зло­клю­че­ни­ях моих было поче­та боль­ше, чем лише­ний, и не столь­ко было тягот, сколь­ко сла­вы, и я от тос­ки, испы­ты­вае­мой чест­ны­ми людь­ми, почув­ст­во­вал радость бо́льшую, чем была боль, при­чи­нен­ная мне радо­стью бес­чест­ных33. Но если бы, как я уже гово­рил, слу­чи­лось ина­че, то как мог бы я сето­вать на это, когда на мою долю не выпа­ло ниче­го тако­го, чего я не пред­видел ранее, и — в срав­не­нии с мои­ми столь вели­ки­ми дея­ни­я­ми — ниче­го более тяж­ко­го, чем я ожи­дал? Ведь я был таким чело­ве­ком, что я, — хотя мне ввиду раз­но­об­раз­ных при­ят­ных заня­тий, кото­рым я пре­да­вал­ся с отро­че­ских лет34, либо мож­но было полу­чать от сво­его досу­га пло­ды бо́льшие, чем те, какие полу­ча­ют дру­гие люди, либо, если бы всех постиг­ло более тяж­кое несча­стье, при­шлось бы испы­тать не какие-то осо­бен­ные пре­врат­но­сти судь­бы, но рав­ные тем, какие испы­та­ли бы и дру­гие, — что я, ради спа­се­ния граж­дан, не поко­ле­бал­ся встре­тить гру­дью силь­ней­шие бури и чуть ли не уда­ры мол­ний и, сам под­вер­га­ясь опас­но­стям, при­не­сти спо­кой­ст­вие всем осталь­ным35. (8) Ибо оте­че­ство36 поро­ди­ло, вер­нее, взрас­ти­ло нас не с тем, чтобы не ждать от нас ника­кой под­держ­ки и толь­ко, слу­жа нашим выго­дам, созда­вать для нас без­опас­ное убе­жи­ще для жиз­ни на досу­ге и спо­кой­ное место для отдох­но­ве­ния, но для того, чтобы оно само, себе на поль­зу, взя­ло в залог мно­гие и при­том вели­чай­шие силы наше­го духа, ума, муд­ро­сти и пре­до­став­ля­ло нам для наших лич­ных потреб­но­стей лишь столь­ко, сколь­ко может оста­вать­ся после удо­вле­тво­ре­ния его соб­ст­вен­ных нужд37.

(V, 9) Далее, к тем отго­вор­кам, к каким эти люди при­бе­га­ют для оправ­да­ния, дабы им еще лег­че было пол­но­стью наслаж­дать­ся досу­гом, конеч­но, менее все­го сле­ду­ет при­слу­ши­вать­ся, раз, по их сло­вам, к государ­ст­вен­ной дея­тель­но­сти боль­шей частью стре­мят­ся люди, совер­шен­но недо­стой­ные чест­но­го дела, люди, рав­нять­ся с кото­ры­ми уни­зи­тель­но, а сра­жать­ся, осо­бен­но когда тол­па воз­буж­де­на, опас­но и чре­ва­то несча­стьем. Поэто­му, по их мне­нию, муд­ро­му чело­ве­ку не сле­ду­ет при­ни­мать бразды прав­ле­ния, раз он не в силах сдер­жи­вать безум­ные и неукро­ти­мые стрем­ле­ния чер­ни, а сво­бод­но­му, борясь не на жизнь, а на смерть с под­лы­ми и сви­ре­пы­ми про­тив­ни­ка­ми, неза­чем под­вер­гать­ся уда­рам оскорб­ле­ний или ожи­дать неспра­вед­ли­во­стей, нестер­пи­мых для муд­ро­го; как буд­то у людей чест­ных, храб­рых и наде­лен­ных боль­шим муже­ст­вом, может быть какое-нибудь осно­ва­ние посвя­тить себя государ­ст­вен­ной дея­тель­но­сти, кото­рое было бы более спра­вед­ли­вым, чем жела­ние не поко­рять­ся бес­чест­ным людям и не поз­во­лять им разди­рать государ­ство на части38, [чтобы не ока­зать­ся в таком поло­же­нии,] когда они сами уже не будут в силах ему помочь, даже если и захотят.

(VI, 10) Но кто может одоб­рить этот отказ от дея­тель­но­сти? Ведь, по их сло­вам, муд­рый не станет при­ни­мать ника­ко­го уча­стия в делах государ­ства, если толь­ко обсто­я­тель­ства и необ­хо­ди­мость не заста­вят его39. Слов­но кто-нибудь может столк­нуть­ся с боль­шей необ­хо­ди­мо­стью, чем та, с какой столк­нул­ся я!40 Что смог бы я тогда сде­лать, не будь я в то вре­мя кон­су­лом? Но как мог бы я быть кон­су­лом, если бы с отро­че­ских лет не дер­жал­ся в жиз­ни того пути, идя по кото­ро­му, я, про­ис­шед­ший из всад­ни­че­ско­го сосло­вия, достиг выс­шей почет­ной долж­но­сти?41 Сле­до­ва­тель­но, хотя государ­ству и гро­зят опас­но­сти, воз­мож­ность прий­ти ему на помощь не появ­ля­ет­ся вдруг или по наше­му жела­нию, если не зани­ма­ешь тако­го поло­же­ния, что так посту­пить ты впра­ве. (11) Но в выска­зы­ва­ни­ях уче­ных людей мне обыч­но кажет­ся наи­бо­лее стран­ным то, что они, когда море спо­кой­но, дер­жать кор­ми­ло отка­зы­ва­ют­ся, так как не обу­ча­лись это­му и нико­гда не ста­ра­лись овла­деть таким уме­ни­ем, но что они же объ­яв­ля­ют о сво­ем наме­ре­нии встать у кор­ми­ла, когда на море разыг­ра­ет­ся силь­ней­шая буря. Ведь они склон­ны откры­то гово­рить и даже пре­воз­но­сить себя за то, что нико­гда не обу­ча­лись ни устро­е­нию, ни защи­те государ­ства, не обу­ча­ют это­му дру­гих и пола­га­ют, что зна­ние все­го это­го сле­ду­ет пре­до­ста­вить не людям уче­ным и муд­рым, а иску­шен­ным в этом деле. Как, в таком слу­чае, воз­мож­но обе­щать государ­ству свое содей­ст­вие толь­ко тогда, когда тебя к это­му при­нудит необ­хо­ди­мость, раз ты — что было бы гораздо про­ще — управ­лять государ­ст­вом при отсут­ст­вии необ­хо­ди­мо­сти не уме­ешь? И пра­во, если бы и было вер­но, что муд­рый не скло­нен доб­ро­воль­но снис­хо­дить до заня­тий дела­ми государ­ства, но в том слу­чае, когда обсто­я­тель­ства заста­вят его сде­лать это, в кон­це кон­цов все же не отка­зы­ва­ет­ся от этих обя­зан­но­стей, то я все-таки пола­гал бы, что пре­не­бре­гать позна­ни­я­ми в государ­ст­вен­ных делах муд­ро­му чело­ве­ку отнюдь не сле­ду­ет, так как он дол­жен овла­деть всем тем, что ему, пожа­луй, рано или позд­но еще при­дет­ся при­ме­нять.

(VII, 12) Я изло­жил все это весь­ма обсто­я­тель­но по той при­чине, что решил высту­пить в этих кни­гах с рас­суж­де­ни­ем о государ­стве. Чтобы оно не ока­за­лось бес­по­лез­ным, я преж­де все­го дол­жен был устра­нить сомне­ния насчет того, сле­ду­ет ли вооб­ще зани­мать­ся государ­ст­вен­ной дея­тель­но­стью. Но все же, раз суще­ст­ву­ют люди, кото­рые счи­та­ют­ся с авто­ри­те­том фило­со­фов, то пусть они на корот­кое вре­мя возь­мут на себя труд послу­шать тех, чьи авто­ри­тет и сла­ва в гла­зах уче­ней­ших людей вели­чай­шие. Хотя неко­то­рые из этих послед­них сами государ­ст­вен­ны­ми дела­ми не веда­ли, я лич­но — так как они рас­смот­ре­ли мно­го вопро­сов и мно­го писа­ли о государ­стве — все же думаю, что они выпол­ни­ли некое обя­за­тель­ство перед государ­ст­вом. И пра­во, тех семе­рых, кого гре­ки назва­ли муд­ре­ца­ми42, я, мож­но ска­зать, воочию вижу в самой гуще государ­ст­вен­ных дел. Ведь ни в одном деле доб­лесть чело­ве­ка не при­бли­жа­ет­ся к могу­ще­ству богов более, чем это про­ис­хо­дит при осно­ва­нии новых государств и при сохра­не­нии уже осно­ван­ных.

(VIII, 13) Поэто­му, так как мне посчаст­ли­ви­лось, ведя дела государ­ства, достиг­нуть неко­то­рых успе­хов, достой­ных того, чтобы о них пом­ни­ли, а раз­ви­вая поло­же­ния о граж­дан­ст­вен­но­сти, при­об­ре­сти неко­то­рую под­готов­ку бла­го­да­ря не толь­ко сво­ей дея­тель­но­сти, но и сво­е­му стрем­ле­нию учить­ся само­му и обу­чать дру­гих, … [Лаку­на] [то зада­чу, взя­тую мною на себя, я нахо­жу для себя посиль­ной.] … авто­ри­те­ты, меж­ду тем как из моих пред­ше­ст­вен­ни­ков одни были весь­ма изощ­ре­ны в рас­суж­де­ни­ях, но их дея­ния нам не извест­ны, а дру­гие за свою дея­тель­ность снис­ка­ли одоб­ре­ние, но в изло­же­нии сво­их взглядов были неис­кус­ны. Мне же пред­сто­ит не уста­но­вить свои соб­ст­вен­ные, новые, мною самим при­ду­ман­ные поло­же­ния, а по памя­ти при­ве­сти бесе­ду меж­ду про­слав­лен­ны­ми муд­рей­ши­ми мужа­ми наше­го государ­ства, при­над­ле­жав­ши­ми к одно­му поко­ле­нию. О этой беседе мне и тебе43 в наши юные годы сооб­щил Пуб­лий Рути­лий Руф, когда мы про­ве­ли вме­сте с ним в Смирне несколь­ко дней, при­чем он, по мое­му мне­нию, не про­пу­стил ниче­го тако­го, что име­ло боль­шое зна­че­ние для это­го вопро­са в целом.

(IX, 14) Когда, в кон­суль­ство Туди­та­на и Акви­лия, зна­ме­ни­тый Пуб­лий Афри­кан­ский, сын Пав­ла, про­во­дил дни Латин­ских празд­неств44 в сво­ей заго­род­ной усадь­бе, а его бли­жай­шие дру­зья обе­ща­ли ему часто наве­щать его в эти дни, во вре­мя самих празд­неств к нему рано утром пер­вым явил­ся Квинт Тубе­рон, сын его сест­ры. С радо­стью увидев его, Сци­пи­он лас­ко­во ска­зал: «Что же ты, Тубе­рон, так рано?45 Ведь эти празд­не­ства, пожа­луй, дали тебе пол­ную воз­мож­ность пре­дать­ся сво­им лите­ра­тур­ным заня­ти­ям».

ТУБЕРОН. — Кни­ги мои в моем рас­по­ря­же­нии в любое вре­мя; ведь они нико­гда не быва­ют заня­ты; но застать тебя на досу­ге — дело непро­стое, тем более при нынеш­них вол­не­ни­ях в государ­стве46.

СЦИПИОН. — Но ты все-таки меня застал, одна­ко, кля­нусь Гер­ку­ле­сом, на досу­ге ско­рее от дел, чем от раз­мыш­ле­ний.

ТУБЕРОН. — Все же тебе сле­ду­ет отдох­нуть так­же и помыс­ла­ми. Ведь мы — а нас мно­го — гото­вы (если толь­ко это тебе при­ят­но) вос­поль­зо­вать­ся вме­сте с тобой этим досу­гом, как мы и наме­ре­ва­лись.

СЦИПИОН. — Я, конеч­но, буду рад, что мы, нако­нец, смо­жем вспом­нить кое-что из фило­соф­ских уче­ний.

(X, 15) ТУБЕРОН. — И вот, так как ты как бы при­гла­ша­ешь меня и пода­ешь мне надеж­ду на твое уча­стие, то не согла­сишь­ся ли ты, Пуб­лий Афри­кан­ский, чтобы мы, пока собе­рут­ся осталь­ные, спер­ва пого­во­ри­ли о вто­ром солн­це47, о кото­ром было доло­же­но в сена­те? Ведь нашлось нема­ло и при­том дале­ко не лег­ко­вер­ных людей, кото­рые, по их сло­вам, виде­ли два солн­ца, так что сле­ду­ет не столь­ко отка­зы­вать им в дове­рии, сколь­ко искать объ­яс­не­ния это­му явле­нию.

СЦИПИОН. — Как я сожа­лею о том, что сре­ди нас нет наше­го Панэтия!48 Ведь он скло­нен тща­тель­ней­шим обра­зом изу­чать, поми­мо дру­гих вопро­сов, так­же и эти небес­ные явле­ния. Но я (тебе, Тубе­рон, я ска­жу откро­вен­но, что́ думаю) во всем этом вопро­се не вполне согла­сен с этим нашим дру­гом, кото­рый утвер­жда­ет, что все то, свой­ства чего мы можем толь­ко пред­по­ла­гать на осно­ва­нии дога­док, он воочию видит и чуть ли не тро­га­ет рукой. Тем бо́льшую муд­рость скло­нен я при­зна­вать за Сокра­том, так как он отка­зал­ся от вся­ко­го стрем­ле­ния постиг­нуть все это и заявил, что вопро­сы о явле­ни­ях при­ро­ды либо не доступ­ны чело­ве­че­ско­му разу­му, либо не име­ют отно­ше­ния к жиз­ни людей49.

(16) ТУБЕРОН. — Не пони­маю, Пуб­лий Афри­кан­ский, поче­му нам сооб­ща­ют, что Сократ вооб­ще отка­зал­ся рас­суж­дать об этом и был скло­нен рас­смат­ри­вать вопро­сы толь­ко о жиз­ни и нра­вах людей. Можем ли мы сослать­ся на более авто­ри­тет­ное свиде­тель­ство о нем, чем свиде­тель­ство Пла­то­на? Ведь в кни­гах Пла­то­на, во мно­гих местах, Сократ, рас­суж­дая о нра­вах и доб­ро­де­те­лях и даже о государ­стве, все же ста­ра­ет­ся свя­зать с эти­ми вопро­са­ми чис­ла, гео­мет­рию и гар­мо­нию, сле­дуя Пифа­го­ру50.

СЦИПИОН. — То, что ты гово­ришь, — пра­виль­но, но ты, Тубе­рон, дума­ет­ся мне, слы­хал, что после смер­ти Сокра­та Пла­тон, для при­об­ре­те­ния зна­ний, поспе­шил спер­ва в Еги­пет, а затем в Ита­лию и Сици­лию, чтобы тща­тель­но изу­чить откры­тия Пифа­го­ра, что он мно­го общал­ся с Архи­том Тарент­ским и с Тиме­ем Локрий­ским51, раздо­был запи­си Фило­лая и, так как в те вре­ме­на сла­ва Пифа­го­ра была вели­ка в этой стране, общал­ся с его уче­ни­ка­ми и посвя­тил себя этим заня­ти­ям. Поэто­му, так как он глу­бо­ко почи­тал Сокра­та и был готов при­пи­сать ему все, он и соче­тал в себе оба­я­ние и тон­кость рас­суж­де­ний Сокра­та со свой­ст­вен­ной Пифа­го­ру тем­нотой и его хоро­шо извест­ной глу­би­ной в боль­шин­стве обла­стей зна­ния.

(XI, 17) Ска­зав это, Сци­пи­он вдруг увидел, что к ним идет Луций Фурий. Поздо­ро­вав­шись с Фури­ем, Сци­пи­он дру­же­ски взял его за руку и пре­до­ста­вил ему место на сво­ем ложе. А когда в это же вре­мя при­шел Пуб­лий Рути­лий, сооб­щив­ший нам об этой беседе, Сци­пи­он, поздо­ро­вав­шись так­же и с ним, пред­ло­жил ему сесть рядом с Тубе­ро­ном.

ФУРИЙ. — Что вы обсуж­да­е­те? Неуже­ли наш при­ход пре­рвал вашу бесе­ду?

Да нет же, — ска­зал Пуб­лий Афри­кан­ский, — ведь ты усерд­но зани­ма­ешь­ся вопро­са­ми это­го рода, кото­рые Тубе­рон недав­но начал изу­чать; что каса­ет­ся наше­го дру­га Рути­лия, то он даже под сте­на­ми Нуман­ции не раз бесе­до­вал со мною о таких вещах.

О чем же была речь? — спро­сил Фил.

СЦИПИОН. — Об этих двух солн­цах. Я очень хотел бы, Фил, узнать твое мне­ние о них.

(XII, 18) Едва Сци­пи­он ска­зал это, как моло­дой раб воз­ве­стил, что к нему направ­ля­ет­ся Лелий, кото­рый уже вышел из дому. Тогда Сци­пи­он, надев баш­ма­ки и верх­нее пла­тье52, вышел из спаль­ни и, похо­див неко­то­рое вре­мя по пор­ти­ку53, встре­тил при­бли­жав­ше­го­ся к нему Лелия и сопро­вож­дав­ших его Спу­рия Мум­мия, кото­ро­го он очень любил, и Гая Фан­ния и Квин­та Сце­во­лу, зятьев Лелия, обра­зо­ван­ных моло­дых людей в воз­расте кве­сто­ри­ев54. Поздо­ро­вав­шись с ними все­ми, Сци­пи­он повер­нул назад по пор­ти­ку и повел Лелия рядом с собой; ибо в их друж­бе соблюда­лось сво­его рода пра­ви­ло: в похо­дах Лелий, как бога, почи­тал Пуб­лия Афри­кан­ско­го за его исклю­чи­тель­ную воен­ную сла­ву, дома же Сци­пи­он, в свою оче­редь, как отца, чтил Лелия, стар­ше­го лета­ми. Затем, после того, как они немно­го похо­ди­ли взад и впе­ред по пор­ти­ку, при­чем Сци­пи­он испы­ты­вал огром­ную радость от их при­хо­да, им захо­те­лось, так как вре­мя было зим­нее, посидеть на лугу, ярко осве­щен­ном солн­цем. Когда они уже соби­ра­лись это сде­лать, к ним подо­шел Маний Мани­лий, све­ду­щий муж, к кото­ро­му все они отно­си­лись с боль­шим рас­по­ло­же­ни­ем и любо­вью. Сци­пи­он и дру­гие встре­ти­ли его дру­же­ски­ми при­вет­ст­ви­я­ми, и он сел рядом с Лели­ем.

(XIII, 19) ФИЛ. — Не вижу при­чи­ны, поче­му мы из-за при­хо­да дру­зей долж­ны искать дру­го­го пред­ме­та для беседы. Думаю, что нам сле­ду­ет обсудить этот вопрос более тща­тель­но и выска­зать нечто достой­ное их вни­ма­ния.

ЛЕЛИЙ. — Что имен­но вы обсуж­да­ли, вер­нее, о чем была беседа, кото­рую мы пре­рва­ли?

ФИЛ. — Сци­пи­он спро­сил меня, како­во мое мне­ние насчет того, что были вид­ны два солн­ца, как все зна­ют.

ЛЕЛИЙ. — Что ты, Фил? Раз­ве мы уже изу­чи­ли все то, что отно­сит­ся к нашим домаш­ним делам и к государ­ству, и пото­му хотим знать, что́ про­ис­хо­дит на небе?

ФИЛ. — Неуже­ли ты не счи­та­ешь для нас важ­ным знать, что́ про­ис­хо­дит и совер­ша­ет­ся в доме, кото­рым явля­ет­ся не про­стран­ство, огра­ни­чен­ное наши­ми сте­на­ми, а весь этот мир, дан­ный нам бога­ми как жили­ще и общее с ними оте­че­ство55, — тем более что, если мы не будем знать все­го это­го, мы ока­жем­ся несве­ду­щи­ми во мно­гих и при­том важ­ных вопро­сах? Но ведь меня да и тебя само­го, кля­нусь Гер­ку­ле­сом, Лелий, и всех жаж­ду­щих муд­ро­сти раду­ет само позна­ние и рас­смот­ре­ние.

(20) ЛЕЛИЙ. — Я не про­тив это­го, тем более что теперь дни у нас празд­нич­ные. Можем ли мы, одна­ко, что-нибудь послу­шать или же мы при­шли черес­чур позд­но?

ФИЛ. — Пока еще мы ниче­го не обсуди­ли, и так как мы еще не начи­на­ли, то я охот­но дам тебе, Лелий, воз­мож­ность выска­зать свое мне­ние.

ЛЕЛИЙ. — Да нет же, послу­ша­ем тебя, если толь­ко Мани­лий не сочтет нуж­ным соста­вить интер­дикт насчет двух солнц, — дабы они вла­де­ли небом по тому пра­ву, по како­му каж­дое из них всту­пи­ло во вла­де­ние56.

МАНИЛИЙ. — А ты, Лелий, не пере­ста­ешь изде­вать­ся над той нау­кой, в кото­рой, во-пер­вых, ты сам пре­вос­хо­дишь дру­гих, и без кото­рой, во-вто­рых, никто не может знать, что́ при­над­ле­жит ему и что чужое? Но об этом — немно­го пого­дя. Теперь послу­ша­ем Фила, кото­ро­го, вижу я, спра­ши­ва­ют о вещах более важ­ных, чем те, о каких сове­ту­ют­ся со мной или с Пуб­ли­ем Муци­ем57.

(XIV, 21) ФИЛ. — Я не сооб­щу вам ниче­го ново­го или при­ду­ман­но­го или откры­то­го мною самим. Ведь я пом­ню, как Гай Суль­пи­ций Галл58, уче­ней­ший чело­век, как вы зна­е­те, когда была речь о таком же наблюде­нии, а он слу­чай­но был в доме у Мар­ка Мар­цел­ла, кото­рый вме­сте с ним когда-то был кон­су­лом, велел при­не­сти сфе­ру, кото­рую дед Мар­ка Мар­цел­ла, заво­е­вав Сира­ку­зы, вывез из это­го бога­тей­ше­го и рос­кош­но укра­шен­но­го горо­да, в то же вре­мя не доста­вив оттуда в свой дом ни одно­го дру­го­го пред­ме­та из столь зна­чи­тель­ной воен­ной добы­чи. Хотя я очень часто слы­хал рас­ска­зы об этой сфе­ре, так как с ней было свя­за­но слав­ное имя Архи­меда59, сама она не осо­бен­но нра­ви­лась мне; более кра­си­ва и более извест­на в наро­де была дру­гая сфе­ра, создан­ная этим же Архи­медом, кото­рую тот же Мар­целл отдал в храм Доб­ле­сти60. (22) Но когда Галл начал с боль­шим зна­ни­ем дела объ­яс­нять нам устрой­ство это­го при­бо­ра, я при­шел к заклю­че­нию, что сици­ли­ец обла­дал даро­ва­ни­ем бо́льшим, чем то, каким может обла­дать чело­век. Ибо Галл ска­зал, что та дру­гая, сплош­ная сфе­ра без пустот была изо­бре­те­на дав­но и что такую сфе­ру впер­вые выто­чил Фалес Милет­ский61, а затем Евдокс Книд­ский62, по его сло­вам, уче­ник Пла­то­на, начер­тал на ней поло­же­ние созвездий и звезд, рас­по­ло­жен­ных на небе; что спу­стя мно­го лет Арат63, руко­во­дясь не зна­ни­ем аст­ро­ло­гии, а, так ска­зать, поэ­ти­че­ским даро­ва­ни­ем, вос­пел в сти­хах все устрой­ство сфе­ры и поло­же­ние све­тил на ней, взя­тое им у Евдок­са. Но — ска­зал Галл — такая сфе­ра, на кото­рой были бы пред­став­ле­ны дви­же­ния солн­ца, луны и пяти звезд, назы­вае­мых стран­ст­ву­ю­щи­ми и блуж­даю­щи­ми64, не мог­ла быть созда­на в виде сплош­но­го тела; изо­бре­те­ние Архи­меда изу­ми­тель­но имен­но тем, что он при­ду­мал, каким обра­зом, при несход­ных дви­же­ни­ях, во вре­мя одно­го обо­рота сохра­нить неоди­на­ко­вые и раз­лич­ные пути. Когда Галл при­во­дил эту сфе­ру в дви­же­ние, про­ис­хо­ди­ло так, что на этом шаре из брон­зы луна сме­ня­ла солн­це в тече­ние столь­ких же обо­ротов, во сколь­ко дней она сме­ня­ла его на само́м небе, вслед­ст­вие чего и на небе сфе­ры про­ис­хо­ди­ло такое же затме­ние солн­ца, и луна всту­па­ла в ту же мету65, где была тень зем­ли, когда солн­це из обла­сти… [Лаку­на]

(XV, 23) СЦИПИОН. — …так как я и сам почи­тал это­го чело­ве­ка, и знал, что отец мой Павел66 осо­бен­но ува­жал и любил его. Пом­нит­ся, в моей ран­ней юно­сти, когда мой отец, в то вре­мя кон­сул, нахо­дил­ся в Македо­нии и мы сто­я­ли лаге­рем, наше вой­ско было охва­че­но суе­вер­ным стра­хом вслед­ст­вие того, что в ясную ночь яркая и пол­ная луна вдруг затми­лась. Тогда Галл, быв­ший нашим лега­том — при­бли­зи­тель­но за год до того, как его избра­ли в кон­су­лы, — на дру­гой день не поко­ле­бал­ся во все­услы­ша­ние объ­явить, что это вовсе не было зна­ме­ни­ем и про­изо­шло и все­гда будет про­ис­хо­дить через опре­де­лен­ное вре­мя — тогда, когда солн­це ока­жет­ся в таком месте, что его свет не смо­жет достиг­нуть луны.

Прав­да? — спро­сил Тубе­рон, — он смог объ­яс­нить это, мож­но ска­зать, неве­же­ст­вен­ным людям и перед неис­ку­шен­ны­ми решил­ся высту­пить с такой речью?

СЦИПИОН. — Да, и он сде­лал это с боль­шой… [поль­зой для наше­го вой­ска.]

(24)… и это не было ни дерз­кой похваль­бой, ни сло­ва­ми, не подо­баю­щи­ми чело­ве­ку, зани­маю­ще­му выс­шее поло­же­ние; ведь он достиг боль­шо­го успе­ха, заста­вив встре­во­жен­ных людей отбро­сить пустой суе­вер­ный страх.

(XVI, 25) Нечто подоб­ное, по пре­да­нию, про­изо­шло и во вре­мя той вели­чай­шей вой­ны, кото­рую афи­няне и лакеде­мо­няне вели меж­ду собой, напря­гая все свои силы67: зна­ме­ни­тый Перикл68, пер­вый в сво­ем государ­стве по авто­ри­те­ту, крас­но­ре­чию и муд­ро­сти, когда солн­це померк­ло и вне­зап­но насту­пи­ла тьма, а афи­нян охва­тил ужас, буд­то бы объ­яс­нил сограж­да­нам то, что сам он узнал от Ана­к­са­го­ра69, чьим уче­ни­ком он был, — что это про­ис­хо­дит в опре­де­лен­ное вре­мя и неиз­беж­но вся­кий раз, когда вся луна засло­ня­ет нам круг солн­ца; вот поче­му это, хотя быва­ет, прав­да, не в каж­дое ново­лу­ние, воз­мож­но толь­ко в опре­де­лен­ные ново­лу­ния. Рас­смот­рев этот вопрос и дав объ­яс­не­ния, он изба­вил людей от стра­ха, охва­тив­ше­го их; ибо это было необыч­ное и в те вре­ме­на неиз­вест­ное объ­яс­не­ние — что затме­ние солн­ца про­ис­хо­дит вслед­ст­вие про­ме­жу­точ­но­го поло­же­ния луны; как гово­рят, пер­вый это открыл Фалес Милет­ский. Впо­след­ст­вии это не ускольз­ну­ло от вни­ма­ния наше­го Энния; как он пишет, на три­ста пяти­де­ся­том году по осно­ва­нии Рима.


Ночь и луна закры­ли солн­це в июнь­ские ноны70.

И в этом вопро­се достиг­ну­та такая точ­ность рас­че­тов, что, начи­ная с того дня, как мы видим, ука­зан­но­го Энни­ем и запи­сан­но­го в «Боль­ших анна­лах»71, было вычис­ле­но вре­мя пред­ше­ст­во­вав­ших затме­ний солн­ца, начи­ная с того, кото­рое в квин­тиль­ские ноны про­изо­шло в цар­ст­во­ва­ние Рому­ла; сре­ди это­го мра­ка при­ро­да, прав­да, похи­ти­ла Рому­ла с тем, чтобы он окон­чил свое чело­ве­че­ское суще­ст­во­ва­ние, но его доб­лесть, гово­рят, воз­нес­ла его на небо72.

(XVII, 26) ТУБЕРОН. — Не прав­да ли, Пуб­лий Афри­кан­ский, то, насчет чего у тебя совсем недав­но было иное мне­ние, …

[Лаку­на] СЦИПИОН. — …то, что могут видеть дру­гие. Но что может счи­тать вели­ким в делах чело­ве­че­ских тот, кто обо­зрел эти цар­ства богов, или же дол­говре­мен­ным тот, кто познал, что́ веч­но, или же досто­слав­ным тот, кто увидел, как мала зем­ля — преж­де все­го зем­ля в целом, а затем та часть ее, кото­рую насе­ля­ют люди? Ведь по ней, как наде­ем­ся мы, утвер­див­ши­е­ся на ее незна­чи­тель­ной части, хотя и совер­шен­но неиз­вест­ные боль­шин­ству пле­мен, имя наше долж­но летать и широ­ко рас­про­стра­нять­ся. (27) Но сколь счаст­ли­вым сле­ду­ет нахо­дить чело­ве­ка, не склон­но­го ни счи­тать, ни назы­вать богат­ства­ми ни земель­ные уго­дья, ни построй­ки, ни скот, ни неиз­ме­ри­мые запа­сы сереб­ра и золота, так как выго­да от них кажет­ся ему ничтож­ной, поль­за — малой, пра­ва соб­ст­вен­но­сти — нена­деж­ны­ми, при­чем часто всем этим, не зная меры, вла­де­ют самые дур­ные люди! Ведь ему одно­му дей­ст­ви­тель­но доз­во­ле­но не на осно­ва­нии кви­рит­ско­го пра­ва73, а на осно­ва­нии пра­ва муд­рых при­тя­зать на это, как на свою соб­ст­вен­ность, и при­том в силу не граж­дан­ско­го обя­за­тель­ства74, а обще­го для всех есте­ствен­но­го зако­на, запре­щаю­ще­го, чтобы какая бы то ни было вещь при­над­ле­жа­ла кому-либо, кро­ме людей, уме­ю­щих с ней обра­щать­ся и ею поль­зо­вать­ся. Каким счаст­ли­вым сле­ду­ет счи­тать чело­ве­ка, пола­гаю­ще­го, что импе­рий и наши кон­суль­ские пол­но­мо­чия сле­ду­ет брать на себя для совер­ше­ния дел необ­хо­ди­мых, а не жела­тель­ных, что их сле­ду­ет доби­вать­ся ради выпол­не­ния дол­га, а не ради наград или сла­вы75; сло­вом — чело­ве­ка, кото­рый может ска­зать о себе то же, что, как пишет Катон, гова­ри­вал дед мой Пуб­лий Афри­кан­ский76, — что он нико­гда не дела­ет боль­ше, чем тогда, когда не дела­ет ниче­го, и нико­гда не быва­ет менее один, чем тогда, когда он один. (28) Ибо кто дей­ст­ви­тель­но пове­рит, что Дио­ни­сий77, отняв с вели­чай­ши­ми уси­ли­я­ми у сво­их сограж­дан сво­бо­ду, достиг чего-то боль­ше­го, чем его сограж­да­нин Архи­мед, изгото­вив эту самую, уже упо­мя­ну­тую нами, сфе­ру, когда он, каза­лось, ниче­го не делал? Но кто не согла­сит­ся с тем, что люди, у кото­рых нет нико­го, с кем они, нахо­дясь в тол­пе, запол­ня­ю­щей форум, хоте­ли бы пого­во­рить78, более оди­но­ки, чем те, кото­рые, не под­вер­га­ясь ничье­му суду, бесе­ду­ют сами с собой или как бы при­сут­ст­ву­ют в собра­нии уче­ней­ших людей, наслаж­да­ясь их откры­ти­я­ми и сочи­не­ни­я­ми? Поис­ти­не, кто сочтет кого-либо более бога­тым, чем чело­ве­ка, не испы­ты­ваю­ще­го недо­стат­ка ни в чем таком, чего тре­бу­ет его при­ро­да, или более могу­ще­ст­вен­ным, чем чело­ве­ка, дости­гаю­ще­го все­го того, к чему он стре­мит­ся, или более счаст­ли­вым, чем чело­ве­ка, избав­лен­но­го от вся­че­ских душев­ных вол­не­ний79, или более удач­ли­вым, чем того, кто вла­де­ет лишь таким иму­ще­ст­вом, кото­рое он, как гово­рит­ся, может уне­сти с собой даже после кораб­ле­кру­ше­ния?80 И какой импе­рий, какие маги­ст­ра­ту­ры, какую цар­скую власть воз­мож­но пред­по­честь поло­же­нию, когда чело­век, пре­зи­рая все чело­ве­че­ское и нахо­дя это менее цен­ным, чем муд­рость81, не помыш­ля­ет ни о чем, кро­ме веч­но­го и боже­ст­вен­но­го, и убеж­ден в том, что, хотя дру­гие и име­ну­ют­ся людь­ми, но люди — толь­ко те, чей ум изощ­рен в зна­ни­ях, свой­ст­вен­ных про­све­щен­но­му чело­ве­ку? (29) Таким обра­зом, извест­ные сло­ва Пла­то­на (а может быть, это ска­зал и кто-нибудь дру­гой) кажут­ся мне весь­ма удач­ны­ми. Когда буря вынес­ла его из откры­то­го моря к бере­гам неиз­вест­ной ему стра­ны и выбро­си­ла на пустын­ный берег, то он, меж­ду тем как его спут­ни­ки были объ­яты стра­хом, не зная, куда они попа­ли, гово­рят, обна­ру­жил начер­тан­ные на пес­ке какие-то гео­мет­ри­че­ские фигу­ры; заме­тив их, он вос­клик­нул, что спут­ни­ки его могут быть спо­кой­ны, так как он видит при­зна­ки при­сут­ст­вия людей; он, оче­вид­но, усмот­рел их в нали­чии не посе­вов, а при­зна­ков уче­но­сти. Вот поче­му, Тубе­рон, мне были все­гда по душе и уче­ность, и обра­зо­ван­ные люди, и твои заня­тия.

(XVIII, 30) ЛЕЛИЙ. — Я не реша­юсь, Сци­пи­он, в ответ на это ска­зать, что ты, или Фил, или Мани­лий в такой мере… [Лаку­на]

ЛЕЛИЙ. — …к роду его отца при­над­ле­жал наш извест­ный друг, достой­ный под­ра­жа­ния, —


Ред­кост­ный ум и опыт в делах — таков был Секст Элий82.

Ведь чело­ве­ком ред­кост­но­го ума и опыт­ным в делах Энний назвал его не пото­му, что Секст Элий искал того, чего нико­гда не мог бы най­ти, но пото­му, что он давал отве­ты, избав­ляв­шие тех, кто его спра­ши­вал, от забот и затруд­не­ний, а когда Секст Элий осуж­дал заня­тия Гал­ла83, то у него на устах все­гда были извест­ные сло­ва Ахил­ла из «Ифи­ге­нии»84:


Аст­ро­ло­гов зна­ки в небе, смысл их он понять жела­ет:
Капра, Скор­пи­он вос­хо­дят, с ними и дру­гие зве­ри.
Что́ у ног, никто не видит, ози­ра­ет стра­ны неба.

Одна­ко этот же муж (ведь я подол­гу и охот­но слу­шал его) гово­рил, что извест­ный Зет у Паку­вия85 отно­сил­ся к уче­но­сти черес­чур враж­деб­но; ему боль­ше был по душе Неопто­лем у Энния, гово­рив­ший, что «фило­соф­ст­во­вать он хочет, но немно­го, так как вооб­ще это ему не нра­вит­ся»86. Но, хотя уче­ния гре­ков так нра­вят­ся вам, суще­ст­ву­ют и дру­гие, более про­стые и более доступ­ные всем, и мы можем при­ме­нять их либо в сво­ей част­ной жиз­ни, либо с поль­зой для государ­ства. А ваши нау­ки, если они чего-нибудь и сто́ят, то толь­ко в том отно­ше­нии, что они немно­го обост­ря­ют и как бы изощ­ря­ют умы моло­де­жи, чтобы ей было лег­че изу­чать более важ­ные вопро­сы.

(XIX, 31) ТУБЕРОН. — Не спо­рю с тобой, Лелий, но хотел бы знать, что́ ты счи­та­ешь более важ­ным.

ЛЕЛИЙ. — Ска­жу это, кля­нусь Гер­ку­ле­сом, и ты, пожа­луй, ста­нешь меня пре­зи­рать, так как имен­но ты спро­сил Сци­пи­о­на об этих небес­ных явле­ни­ях. Но я пола­гал бы, что боль­ше сле­ду­ет изу­чать то, что, как нам кажет­ся, нахо­дит­ся перед наши­ми гла­за­ми. И в самом деле, поче­му внук Луция Пав­ла87, родив­ший­ся в знат­ней­шей вет­ви рода и в нашем столь слав­ном государ­стве, в при­сут­ст­вии это­го вот сво­его дяди спра­ши­ва­ет здесь, каким обра­зом были вид­ны два солн­ца, но не спра­ши­ва­ет, поче­му в одном государ­стве суще­ст­ву­ют два сена­та и, мож­но ска­зать, два наро­да? Ибо, как вы види­те, смерть Тибе­рия Грак­ха и еще рань­ше все его стрем­ле­ния как три­бу­на88 разде­ли­ли еди­ный народ на две части. А хули­те­ли и завист­ни­ки Сци­пи­о­на, после того, как это­му поло­жи­ли нача­ло Пуб­лий Красс89 и Аппий Клав­дий90, даже после их смер­ти под­дер­жи­ва­ют в одной части сена­та несо­гла­сие с вами, при­чем этим руко­во­дят Метелл91 и Пуб­лий Муций, а это­му вот чело­ве­ку92, кото­рый один в силах это сде­лать, они, под­няв союз­ни­ков и лати­нян93, нару­шив союз­ные дого­во­ры, не поз­во­ля­ют ока­зать государ­ству помощь, когда мятеж­ные три­ум­ви­ры94 изо дня в день замыш­ля­ют пере­во­роты, а чест­ные мужи нахо­дят­ся в смя­те­нии из-за столь опас­ных собы­тий. (32) Поэто­му, если вы, юно­ши, меня послу­ша­е­тесь, вы не ста­не­те боять­ся вто­ро­го солн­ца; ведь оно либо не может суще­ст­во­вать, либо, пусть даже суще­ст­ву­ет, — раз его виде­ли, — толь­ко бы оно не было людям в тягость; либо мы не в состо­я­нии познать это, а если и при­об­ре­тем вели­чай­шие позна­ния, все же, бла­го­да­ря этим зна­ни­ям, не смо­жем стать ни луч­ше, ни счаст­ли­вее. Но то, чтобы у нас были один сенат и один народ95, — осу­ще­ст­ви­мо, и очень огор­чи­тель­но, если это­го нет, а что это­го дей­ст­ви­тель­но нет, мы зна­ем и пони­ма­ем, что мы, если это будет достиг­ну­то, смо­жем жить луч­ше и счаст­ли­вее.

(XX, 33) МУЦИЙ. — Что же мы, по тво­е­му мне­нию, Лелий, долж­ны изу­чать, чтобы быть в состо­я­нии совер­шать имен­но то, чего ты от нас тре­бу­ешь?

ЛЕЛИЙ. — Такие нау­ки, кото­рые могут сде­лать нас полез­ны­ми государ­ству; ибо это, по мое­му мне­нию, самая слав­ная зада­ча муд­ро­сти и вели­чай­шее про­яв­ле­ние доб­ле­сти и ее обя­зан­ность. Поэто­му для того, чтобы эти празд­нич­ные дни были нами посвя­ще­ны беседам, полез­ней­шим для государ­ства, попро­сим Сци­пи­о­на нам разъ­яс­нить, какое государ­ст­вен­ное устрой­ство он счи­та­ет наи­луч­шим. Затем рас­смот­рим и дру­гие вопро­сы. Обсудив их, мы, наде­юсь, посте­пен­но дой­дем до нынеш­не­го поло­же­ния вещей и раз­бе­рем сущ­ность того, что нам теперь пред­сто­ит рас­смот­реть.

(XXI, 34) Когда Фил, Мани­лий и Мум­мий это вполне одоб­ри­ли, … [Лаку­на]

Не суще­ст­ву­ет образ­ца, с кото­рым мы пред­по­чли бы срав­нить государ­ство (Дио­мед).

…поэто­му спу­стись, пожа­луй­ста, в сво­ей речи с неба и обра­тись к этим, более близ­ким вещам. (Ноний, 85, 19).

ЛЕЛИЙ. — …я поже­лал это­го не толь­ко пото­му, что было бы разум­но, чтобы о государ­стве гово­рил пер­вен­ст­ву­ю­щий в нем чело­век, но так­же и пото­му, что ты, как я пом­ню, очень часто рас­суж­дал об этом с Панэти­ем в при­сут­ст­вии Поли­бия96 (а оба эти гре­ка были, пожа­луй, самы­ми иску­шен­ны­ми в вопро­сах государ­ст­вен­но­го устрой­ства), и ты при­во­дил мно­го сооб­ра­же­ний и учил, что наи­луч­шим явля­ет­ся государ­ст­вен­ный строй, остав­лен­ный нам пред­ка­ми. Так как ты под­готов­лен к тако­му рас­суж­де­нию луч­ше, чем мы, то ты (ска­жу так­же и от лица при­сут­ст­ву­ю­щих), изло­жив нам свое мне­ние о государ­стве, обя­жешь всех нас.

(XXII, 35) СЦИПИОН. — Я, пра­во, дол­жен ска­зать, что я ника­ким иным раз­мыш­ле­ни­ям не пре­да­юсь столь усерд­но и охот­но, как имен­но этим, о кото­рых ты, Лелий, мне гово­ришь. И пра­во, когда я вижу, что вся­кий выдаю­щий­ся мастер сво­его дела направ­ля­ет все свои думы, помыс­лы и заботы толь­ко на то, чтобы луч­ше овла­деть им, то, коль ско­ро мои роди­те­ли и пред­ки оста­ви­ли мне одно это заня­тие — заботы о государ­стве и управ­ле­ние им97, не при­дет­ся ли мне при­знать, что я менее дея­те­лен, чем любой мастер, если к вели­чай­ше­му искус­ству при­ло­жу мень­ше труда, чем тот труд, какой масте­ра при­ла­га­ют к самым малым? (36) Но я и не удо­вле­тво­рен теми сочи­не­ни­я­ми по это­му вопро­су, какие нам оста­ви­ли выдаю­щи­е­ся и муд­рей­шие люди Гре­ции, и не реша­юсь ста­вить свои взгляды выше их воз­зре­ний. Поэто­му про­шу вас слу­шать меня как чело­ве­ка, и не совсем чуж­до­го уче­ния гре­ков, и не пред­по­чи­таю­ще­го их нашим, — тем более в этом вопро­се, — но как одно­го из нося­щих тогу98, полу­чив­ше­го бла­го­да­ря заботам отца весь­ма широ­кое обра­зо­ва­ние и уже в отро­че­стве заго­рев­ше­го­ся стрем­ле­ни­ем к уче­нию, одна­ко изощ­рив­ше­го свой ум гораздо боль­ше бла­го­да­ря сво­ей дея­тель­но­сти и настав­ле­ни­ям, полу­чен­ным дома, чем бла­го­да­ря чте­нию книг.

(XXIII, 37) ФИЛ. — Я, кля­нусь Гер­ку­ле­сом, не сомне­ва­юсь, что тебя, Сци­пи­он, умом не пре­взо­шел никто; опы­том сво­им в важ­ней­ших делах государ­ства ты пре­вы­ше всех; каким заня­ти­ям ты себя все­гда посвя­щал, мы зна­ем. Поэто­му, если ты, по тво­им сло­вам, напра­вил так­же и помыс­лы свои на эту нау­ку и как бы искус­ство, то я глу­бо­ко бла­го­да­рен Лелию; ибо наде­юсь, что ска­зан­ное тобою будет для нас гораздо полез­нее, чем все, напи­сан­ное гре­ка­ми.

СЦИПИОН. — Пра­во, ты воз­ла­га­ешь на мои сло­ва огром­ные надеж­ды — тяже­лей­шее бре­мя для вся­ко­го, кто будет гово­рить о важ­ных вещах.

ФИЛ. — Хотя мы и пита­ем вели­кие надеж­ды, ты все же их пре­взой­дешь, по сво­е­му обык­но­ве­нию. Ибо не при­хо­дит­ся опа­сать­ся, что тебе, когда ты ста­нешь рас­суж­дать о государ­стве, изме­нит крас­но­ре­чие.

(XXIV, 38) СЦИПИОН. — Я испол­ню ваше жела­ние, как сумею, и при­ступ­лю к рас­суж­де­нию, руко­во­дясь пра­ви­лом, кото­рым, пола­гаю, сле­ду­ет руко­вод­ст­во­вать­ся при обсуж­де­нии всех пред­ме­тов, если хотят избег­нуть ошиб­ки: если насчет назва­ния пред­ме­та иссле­до­ва­ния все соглас­ны, то надо разъ­яс­нить, что́ имен­но обо­зна­ча­ют этим назва­ни­ем; если насчет это­го тоже согла­сят­ся, то толь­ко тогда будет доз­во­ле­но при­сту­пить к беседе; ибо нико­гда нель­зя будет понять свой­ства обсуж­дае­мо­го пред­ме­та, если сна­ча­ла не понять, что́ он собой пред­став­ля­ет. Поэто­му, так как мы иссле­ду­ем вопрос о государ­стве, рас­смот­рим спер­ва, что́ собой пред­став­ля­ет имен­но то, что мы иссле­ду­ем.

Когда Лелий это одоб­рил, Пуб­лий Афри­кан­ский ска­зал:

Но я, рас­суж­дая о пред­ме­те, столь зна­ме­ни­том и столь извест­ном, не ста­ну обра­щать­ся к тем пер­во­на­ча­лам, из кото­рых в подоб­ных вопро­сах обык­но­вен­но исхо­дят уче­ные люди, и мне неза­чем начи­нать с пер­вой встре­чи меж­ду муж­чи­ной и жен­щи­ной99, затем гово­рить о про­дол­же­нии рода и каж­дый раз опре­де­лять сущ­ность пред­ме­та и то, каки­ми спо­со­ба­ми воз­мож­но обо­зна­чить его отдель­ные свой­ства. Так как я гово­рю перед людь­ми про­све­щен­ны­ми, в похо­дах и на родине вер­шив­ши­ми важ­ны­ми дела­ми государ­ства, то я поста­ра­юсь, чтобы моя беседа была не менее ясной, чем тот пред­мет, о кото­ром я рас­суж­даю. Ведь я не брал на себя зада­чи подроб­но изло­жить все до кон­ца, как это дела­ет школь­ный учи­тель, и не обе­щаю, что в этой беседе не будет про­пу­ще­на ни одна мелочь.

ЛЕЛИЙ. — Я, со сво­ей сто­ро­ны, жду имен­но тако­го изло­же­ния, какое ты нам обе­ща­ешь.

(XXV, 39) СЦИПИОН. — Итак, государ­ство есть досто­я­ние наро­да100, а народ не любое соеди­не­ние людей, собран­ных вме­сте каким бы то ни было обра­зом, а соеди­не­ние мно­гих людей, свя­зан­ных меж­ду собою согла­си­ем в вопро­сах пра­ва и общ­но­стью инте­ре­сов. Пер­вой при­чи­ной для тако­го соеди­не­ния людей явля­ет­ся не столь­ко их сла­бость101, сколь­ко, так ска­зать, врож­ден­ная потреб­ность жить вме­сте102. Ибо чело­век не скло­нен к обособ­лен­но­му суще­ст­во­ва­нию и уеди­нен­но­му ски­та­нию, но создан для того, чтобы даже при изоби­лии все­го необ­хо­ди­мо­го не… [уда­лять­ся от подоб­ных себе.]

И чтобы сама при­ро­да к это­му не толь­ко при­зы­ва­ла, но так­же и при­нуж­да­ла (Ноний, 321, 16).


(40) Что такое государ­ство, как не досто­я­ние наро­да? Итак, досто­я­ние общее, досто­я­ние, во вся­ком слу­чае, граж­дан­ской общи­ны. Но что такое граж­дан­ская общи­на, как не мно­же­ство людей, свя­зан­ных согла­си­ем? У рим­ских авто­ров мы чита­ем:


Вско­ре мно­же­ство людей, рас­се­яв­ших­ся по зем­ле и ски­тав­ших­ся по ней, бла­го­да­ря согла­сию пре­вра­ти­лось в граж­дан­скую общи­ну (Авгу­стин, Посла­ния, 138, 10).


Усмат­ри­ва­ли не един­ст­вен­ную при­чи­ну для заклад­ки горо­да. Одни гово­рят, что люди, пер­во­на­чаль­но про­ис­шед­шие из зем­ли, блуж­дая по лесам и полям, не будучи свя­за­ны друг с дру­гом ни речью, ни пра­вом и поль­зу­ясь вет­ка­ми и тра­вой как ложем, а пеще­ра­ми и яма­ми — как дома­ми, ока­зы­ва­лись добы­чей диких зве­рей и более силь­ных живот­ных; затем, что те люди, кото­рые спас­лись, хотя и полу­чи­ли ране­ния, и виде­ли, как их близ­кие были рас­тер­за­ны зве­ря­ми, при­со­еди­ни­лись, поняв гро­зив­шую им опас­ность, к дру­гим людям и моли­ли их о защи­те; вна­ча­ле они объ­яс­ня­лись зна­ка­ми, затем ста­ли делать пер­вые попыт­ки гово­рить; потом они, давая назва­ния тем или иным отдель­ным вещам, поне­мно­гу усо­вер­шен­ст­во­ва­лись в сво­ей речи. Видя, что им не защи­тить наро­да от диких зве­рей, они нача­ли даже стро­ить горо­да, дабы обес­пе­чить себе покой ночью и отвра­щать напа­де­ния диких зве­рей, не всту­пая с ними в схват­ки, а строя валы. (18) Иным людям это объ­яс­не­ние пока­за­лось неле­пым, каким оно и было, и они гово­ри­ли, что при­чи­ной объ­еди­не­ния был не страх быть рас­тер­зан­ным дики­ми зве­ря­ми, но ско­рее сама чело­ве­че­ская при­ро­да, и что объ­еди­ни­лись они пото­му, что чело­ве­че­ская при­ро­да избе­га­ет оди­но­че­ства и стре­мит­ся к обще­нию и сою­зу (Лак­тан­ций, «Insti­tu­tio­nes di­vi­nae», VI, 10, 13—15, 18).

(XXVI, 41) … [Ибо, не будь у чело­ве­ка], так ска­зать, семян [спра­вед­ли­во­сти], не воз­ник­ло бы ни дру­гих доб­ле­стей, ни само­го́ государ­ства. Итак, эти объ­еди­не­ния людей, обра­зо­вав­ши­е­ся по при­чине, о кото­рой я уже гово­рил, преж­де все­го выбра­ли для себя в опре­де­лен­ной мест­но­сти уча­сток зем­ли, чтобы жить на нем. Исполь­зо­вав есте­ствен­ную защи­ту и огра­див его так­же и искус­ст­вен­но, они назва­ли такую сово­куп­ность жилищ укреп­ле­ни­ем, или горо­дом, устро­и­ли в нем свя­ти­ли­ща и обще­ст­вен­ные места.

Итак, вся­кий народ, пред­став­ля­ю­щий собой такое объ­еди­не­ние мно­гих людей, какое я опи­сал, вся­кая граж­дан­ская общи­на, явля­ю­ща­я­ся народ­ным уста­нов­ле­ни­ем, вся­кое государ­ство, кото­рое, как я ска­зал, есть народ­ное досто­я­ние, долж­ны, чтобы быть дол­го­веч­ны­ми, управ­лять­ся, так ска­зать, сове­том, а совет этот дол­жен исхо­дить преж­де все­го из той при­чи­ны, кото­рая поро­ди­ла граж­дан­скую общи­ну. (42) Далее, осу­щест­вле­ние их сле­ду­ет пору­чать либо одно­му чело­ве­ку, либо несколь­ким выбор­ным или же его долж­но на себя брать мно­же­ство людей, то есть все граж­дане. И вот, когда вер­хов­ная власть нахо­дит­ся в руках у одно­го чело­ве­ка, мы назы­ваем это­го одно­го царем, а такое государ­ст­вен­ное устрой­ство — цар­ской вла­стью. Когда она нахо­дит­ся в руках у выбор­ных, то гово­рят, что эта граж­дан­ская общи­на управ­ля­ет­ся волей опти­ма­тов. Народ­ной же (ведь ее так и назы­ва­ют) явля­ет­ся такая общи­на, в кото­рой все нахо­дит­ся в руках наро­да103. И каж­дый из трех видов государ­ства — если толь­ко сохра­ня­ет­ся та связь, кото­рая впер­вые накреп­ко объ­еди­ни­ла людей ввиду их обще­го уча­стия в созда­нии государ­ства, — прав­да, не совер­ше­нен и, по мое­му мне­нию, не наи­луч­ший, но он все же тер­пим, хотя один из них может быть луч­ше дру­го­го. Ибо поло­же­ние и спра­вед­ли­во­го и муд­ро­го царя, и избран­ных, то есть пер­вен­ст­ву­ю­щих граж­дан, и даже наро­да (впро­чем, послед­нее менее все­го заслу­жи­ва­ет одоб­ре­ния) все же, — если толь­ко это­му не пре­пят­ст­ву­ют неспра­вед­ли­вые поступ­ки или стра­сти, — по-види­мо­му, может быть вполне проч­ным.

(XXVII, 43) Но при цар­ской вла­сти все про­чие люди совсем отстра­не­ны от обще­го для всех зако­но­да­тель­ства и при­ня­тия реше­ний, да и при гос­под­стве опти­ма­тов народ едва ли может поль­зо­вать­ся сво­бо­дой, будучи лишен како­го бы то ни было уча­стия в сов­мест­ных сове­ща­ни­ях и во вла­сти, а когда все вер­шит­ся по воле наро­да, то, как бы спра­вед­лив и уме­рен он ни был, все-таки само равен­ство это не спра­вед­ли­во, раз при нем нет сту­пе­ней в обще­ст­вен­ном поло­же­нии. Поэто­му хотя зна­ме­ни­тый перс Кир104 и был спра­вед­ли­вей­шим и муд­рей­шим царем, все же к тако­му «досто­я­нию наро­да» (а это, как я уже гово­рил, и есть государ­ство), види­мо, не сто­и­ло осо­бен­но стре­мить­ся, так как государ­ство управ­ля­лось мано­ве­ни­ем и вла­стью одно­го чело­ве­ка. Если мас­си­лий­ца­ми, кли­ен­та­ми наши­ми105, с вели­чай­шей спра­вед­ли­во­стью пра­вят выбор­ные и при­том пер­вен­ст­ву­ю­щие граж­дане, то все-таки такое поло­же­ние наро­да в неко­то­рой сте­пе­ни подоб­но раб­ству. Если афи­няне в свое вре­мя, отстра­нив аре­о­паг106, вер­ши­ли все­ми дела­ми толь­ко на осно­ва­нии поста­нов­ле­ний и реше­ний наро­да, то, так как у них не было опре­де­лен­ных сту­пе­ней обще­ст­вен­но­го поло­же­ния, их общи­на не мог­ла сохра­нить сво­его блес­ка.

(XXVIII, 44) И я гово­рю это о трех видах государ­ст­вен­но­го устрой­ства, если они не нару­ше­ны и не сме­ша­ны один с дру­гим, а сохра­ня­ют чер­ты, свой­ст­вен­ные каж­до­му из них. Преж­де все­го, каж­дый из этих видов государ­ст­вен­но­го устрой­ства обла­да­ет поро­ка­ми, о кото­рых я уже упо­ми­нал; далее, ему при­су­щи и дру­гие пагуб­ные поро­ки; ибо из ука­зан­ных видов устрой­ства нет ни одно­го, при кото­ром государ­ство не стре­ми­лось бы по обры­ви­сто­му и скольз­ко­му пути к тому или ино­му несча­стью, нахо­дя­ще­му­ся невда­ле­ке от него. Ведь в упо­мя­ну­том мною царе, тер­пи­мом и, если хоти­те, достой­ном люб­ви, — Кире (назо­ву имен­но его) скры­ва­ет­ся, так как он волен изме­нять свои наме­ре­ния, всем извест­ный жесто­чай­ший Фала­рид107, по образ­цу прав­ле­ния кото­ро­го еди­но­вла­стие сколь­зит вниз по наклон­но­му пути и при­том лег­ко. К зна­ме­ни­то­му управ­ле­нию государ­ст­вом, осу­ществляв­ше­му­ся в Мас­си­лии малым чис­лом пер­вен­ст­во­вав­ших людей, близ­ко сто­ит сго­вор кли­ки трид­ца­ти мужей, неко­гда пра­вив­шей в Афи­нах108. Что пол­но­вла­стие афин­ско­го наро­да, когда оно пре­вра­ти­лось в безу­мие и про­из­вол тол­пы, ока­за­лось пагуб­ным, …[пока­за­ли даль­ней­шие собы­тия.]

(XXIX, 45) [Лаку­на] … [государ­ст­вен­ное устрой­ство] наи­худ­шее, и из этой [фор­мы прав­ле­ния] обык­но­вен­но воз­ни­ка­ет прав­ле­ние опти­ма­тов, или тиран­ни­че­ской кли­ки, или цар­ское, или (даже весь­ма часто) народ­ное и опять-таки из него — один из видов прав­ле­ния, упо­мя­ну­тых мною ранее, и изу­ми­тель­ны быва­ют кру­ги и как бы кру­го­во­роты пере­мен и чере­до­ва­ний собы­тий в государ­стве109. Если знать их — дело муд­ро­го, то пред­видеть их угро­зу, нахо­дясь у кор­ми­ла государ­ства, направ­ляя его бег и удер­жи­вая его в сво­ей вла­сти, — дело, так ска­зать, вели­ко­го граж­да­ни­на и, пожа­луй, бога­ми вдох­нов­лен­но­го мужа. Поэто­му я и счи­таю заслу­жи­ваю­щим наи­боль­ше­го одоб­ре­ния, так ска­зать, чет­вер­тый вид государ­ст­вен­но­го устрой­ства, так как он обра­зо­ван путем рав­но­мер­но­го сме­ше­ния трех его видов, назван­ных мною ранее110.

(XXX, 46) ЛЕЛИЙ. — Я знаю, что тако­во твое мне­ние, Пуб­лий Афри­кан­ский! Ибо я часто слы­хал это от тебя. И все же, если это тебе не в тягость, я хотел бы узнать, какой из этих трех видов государ­ст­вен­но­го устрой­ства ты нахо­дишь наи­луч­шим. Ведь будет полез­но для пони­ма­ния… [Лаку­на]

(XXXI, 47) СЦИПИОН. — …и каж­дое государ­ство тако­во, како­вы харак­тер и воля того, кто им пра­вит111. Поэто­му толь­ко в таком государ­стве, где власть наро­да наи­боль­шая, может оби­тать сво­бо­да; ведь при­ят­нее, чем она, не может быть ниче­го, и она, если она не рав­на для всех, уже и не сво­бо­да. Но как может она быть рав­ной для всех, уж не гово­рю — при цар­ской вла­сти, когда раб­ство даже не при­кры­то и не вызы­ва­ет сомне­ний, но и в таких государ­ствах, где на сло­вах сво­бод­ны все? Граж­дане, прав­да, пода­ют голо­са, пре­до­став­ля­ют импе­рий и маги­ст­ра­ту­ры, их по оче­реди обхо­дят, доби­ва­ясь избра­ния112, на их рас­смот­ре­ние вно­сят пред­ло­же­ния, но ведь они дают то, что долж­ны были бы давать даже про­тив сво­его жела­ния, и они сами лише­ны того, чего от них доби­ва­ют­ся дру­гие; ведь они лише­ны импе­рия, пра­ва уча­стия в сове­те по делам государ­ства113, пра­ва уча­стия в судах, где заседа­ют ото­бран­ные судьи114, лише­ны все­го того, что зави­сит от древ­но­сти и богат­ства рода. А сре­ди сво­бод­но­го наро­да, как, напри­мер, родо­с­цы115 или афи­няне116, нет граж­да­ни­на, кото­рый… [сам не мог бы занять поло­же­ния, какое он пре­до­став­ля­ет дру­гим.] [Лаку­на]

(XXXII, 48) …когда в наро­де нахо­дил­ся один или несколь­ко более бога­тых и более могу­ще­ст­вен­ных чело­век, тогда — гово­рят они117 — из-за их высо­ко­ме­рия и над­мен­но­сти118 и созда­ва­лось выше­ука­зан­ное поло­же­ние, так как тру­сы и сла­бые люди усту­па­ли бога­тым и скло­ня­лись перед их свое­во­ли­ем. Но если народ сохра­ня­ет свои пра­ва, то — гово­рят они — это наи­луч­шее поло­же­ние, сама сво­бо­да, само бла­го­ден­ст­вие, так как он — гос­по­дин над зако­на­ми, над пра­во­суди­ем, над дела­ми вой­ны и мира, над союз­ны­ми дого­во­ра­ми, над пра­ва­ми каж­до­го граж­да­ни­на и над его иму­ще­ст­вом119. По их мне­нию, толь­ко такое устрой­ство и назы­ва­ет­ся с пол­ным осно­ва­ни­ем государ­ст­вом, то есть досто­я­ни­ем наро­да. Поэто­му, по их сло­вам, «досто­я­ние наро­да» обыч­но осво­бож­да­ет­ся от вла­ды­че­ства царей и «отцов», но не быва­ет, чтобы сво­бод­ные наро­ды иска­ли для себя царей или вла­сти и могу­ще­ства опти­ма­тов. (49) И пра­во, гово­рят они, ввиду пагуб­ных послед­ст­вий, свя­зан­ных с необуздан­но­стью наро­да, не сле­ду­ет отвер­гать вооб­ще все­го это­го вида сво­бо­ды для наро­да; нет ниче­го более неиз­мен­но­го и более проч­но­го, чем народ соглас­ный и во всем сооб­ра­зу­ю­щий­ся со сво­ей без­опас­но­стью и сво­бо­дой; но лег­че все­го согла­сие это дости­жи­мо в таком государ­стве, где всем полез­но одно и то же; из раз­ли­чия инте­ре­сов, когда одно­му под­хо­дит одно, а дру­го­му дру­гое, воз­ни­ка­ют раздо­ры120; поэто­му, когда вла­стью завла­де­ва­ли «отцы», государ­ст­вен­ный строй нико­гда не бывал про­чен; но еще менее быва­ет так при цар­ской вла­сти, когда, по утвер­жде­нию Энния121,


…ни общ­но­сти во вла­сти нет свя­щен­ной, ни вер­но­сти.

Поэто­му, если закон есть свя­зу­ю­щее зве­но граж­дан­ско­го обще­ства122, а пра­во, уста­нов­лен­ное зако­ном, оди­на­ко­во для всех, то на каком пра­ве может дер­жать­ся обще­ство граж­дан, когда их поло­же­ние не оди­на­ко­во? И в самом деле, если люди не соглас­ны урав­нять иму­ще­ство, если умы всех людей не могут быть оди­на­ко­вы, то, во вся­ком слу­чае, пра­ва граж­дан одно­го и того же государ­ства долж­ны быть оди­на­ко­вы. Да и что такое государ­ство, как не общий пра­во­по­рядок?

(XXXIII, 50) … [Лаку­на] … А осталь­ные государ­ства, по их мне­нию, не сле­ду­ет назы­вать теми име­на­ми, каки­ми они сами жела­ют назы­вать­ся. И в самом деле, поче­му мне назы­вать царем — по име­ни Юпи­те­ра Все­бла­го­го — чело­ве­ка, жаж­ду­ще­го вла­ды­че­ства и исклю­чи­тель­но­го импе­рия и власт­ву­ю­ще­го над наро­дом, угне­тае­мым им, а не назы­вать его тиран­ном?123 Ведь и тиранн может быть мило­сер­ден в такой же мере, в какой царь нестер­пим, так что для наро­дов име­ет зна­че­ние лишь одно: у мило­сти­во­го ли вла­сти­те­ля они в раб­стве или у суро­во­го; но совсем не быть в раб­стве они не могут. Каким же обра­зом про­слав­лен­но­му Лакеде­мо­ну в те вре­ме­на, когда его государ­ст­вен­ное устрой­ство счи­та­лось образ­цо­вым, уда­ва­лось обла­дать хоро­ши­ми и спра­вед­ли­вы­ми царя­ми, если при­хо­ди­лось иметь царем вся­ко­го, кто толь­ко про­ис­хо­дил из цар­ско­го рода?124 Далее, кто стал бы тер­петь опти­ма­тов, кото­рые при­сво­и­ли себе это наиме­но­ва­ние не с согла­сия наро­да, а в сво­их соб­ст­вен­ных собра­ни­ях? В самом деле, на каком осно­ва­нии чело­ве­ка при­зна­ют «наи­луч­шим»?125 Ввиду его обра­зо­ва­ния, инте­ре­са к нау­кам, стрем­ле­ний… [Лаку­на]

(XXXIV, 51) Если [государ­ство] будет руко­во­дить­ся слу­чай­но­стью, оно погибнет так же ско­ро, как погибнет корабль, если у кор­ми­ла встанет руле­вой, назна­чен­ный по жре­бию из чис­ла еду­щих126. Поэто­му, если сво­бод­ный народ выбе­рет людей, чтобы вве­рить им себя, — а выбе­рет он, если толь­ко забо­тит­ся о сво­ем бла­ге, толь­ко наи­луч­ших людей, — то бла­го государ­ства, несо­мнен­но, будет вру­че­но муд­ро­сти наи­луч­ших людей127 — тем более, что сама при­ро­да устро­и­ла так, что не толь­ко люди, пре­вос­хо­дя­щие дру­гих сво­ей доб­ле­стью и муже­ст­вом, долж­ны гла­вен­ст­во­вать над более сла­бы­ми, но и эти послед­ние охот­но пови­ну­ют­ся пер­вым.

Но это наи­луч­шее государ­ст­вен­ное устрой­ство, по их сло­вам, было нис­про­верг­ну­то вслед­ст­вие появ­ле­ния пре­врат­ных поня­тий у людей, кото­рые, не зная доб­ле­сти (ведь она — удел немно­гих, и лишь немно­гие видят и оце­ни­ва­ют ее), пола­га­ют, что бога­тые и состо­я­тель­ные люди, а так­же и люди знат­но­го про­ис­хож­де­ния — наи­луч­шие. Когда, вслед­ст­вие это­го заблуж­де­ния чер­ни, государ­ст­вом начи­на­ют пра­вить богат­ства немно­гих128, а не доб­ле­сти, то эти пер­вен­ст­ву­ю­щие люди дер­жат­ся мерт­вой хват­кой за это наиме­но­ва­ние — опти­ма­тов, но в дей­ст­ви­тель­но­сти не заслу­жи­ва­ют его. Ибо богат­ство, знат­ность, вли­я­ние — при отсут­ст­вии муд­ро­сти и уме­ния жить и повеле­вать дру­ги­ми людь­ми — при­во­дят толь­ко к бес­че­стию и высо­ко­мер­ной гор­до­сти, и нет более урод­ли­вой фор­мы прав­ле­ния, чем та, при кото­рой бога­тей­шие люди счи­та­ют­ся наи­луч­ши­ми. (52) А что может быть пре­крас­нее поло­же­ния, когда государ­ст­вом пра­вит доб­лесть; когда тот, кто повеле­ва­ет дру­ги­ми, сам не нахо­дит­ся в раб­стве ни у одной из стра­стей129, когда он про­ник­ся всем тем, к чему при­уча­ет и зовет граж­дан, и не навя­зы­ва­ет наро­ду зако­нов, каким не станет под­чи­нять­ся сам, но свою соб­ст­вен­ную жизнь пред­став­ля­ет сво­им сограж­да­нам как закон? И если бы такой чело­век один мог в доста­точ­ной сте­пе­ни достиг­нуть все­го, то не было бы надоб­но­сти в боль­шом чис­ле пра­ви­те­лей; конеч­но, если бы все сооб­ща были в состо­я­нии видеть наи­луч­шее и быть соглас­ны­ми насчет него, то никто не стре­мил­ся бы иметь выбор­ных пра­ви­те­лей. Но имен­но труд­ность при­ня­тия реше­ний и при­ве­ла к пере­хо­ду вла­сти от царя к боль­шо­му чис­лу людей, а заблуж­де­ния и без­рас­суд­ство наро­да — к ее пере­хо­ду от тол­пы к немно­гим. Имен­но при таких усло­ви­ях, меж­ду сла­бо­стью сил одно­го чело­ве­ка и без­рас­суд­ст­вом мно­гих, опти­ма­ты и заня­ли сред­нее поло­же­ние, явля­ю­ще­е­ся самой уме­рен­ной фор­мой прав­ле­ния. Когда они управ­ля­ют государ­ст­вом, то, есте­ствен­но, наро­ды бла­го­ден­ст­ву­ют, будучи сво­бод­ны от вся­ких забот и разду­мий и пору­чив попе­че­ние о сво­ем покое дру­гим, кото­рые долж­ны о нем забо­тить­ся и не давать наро­ду пово­да думать, что пер­вен­ст­ву­ю­щие рав­но­душ­ны к его инте­ре­сам. (53) Ибо рав­но­пра­вие, к кото­ро­му так при­вя­за­ны сво­бод­ные наро­ды, не может соблюдать­ся (ведь наро­ды, хотя они и сво­бод­ны и на них нет пут, обле­ка­ют мно­ги­ми пол­но­мо­чи­я­ми боль­шей частью мно­гих людей, и в их среде про­ис­хо­дит зна­чи­тель­ный отбор, касаю­щий­ся и самих людей, и их обще­ст­вен­но­го поло­же­ния), и это так назы­вае­мое равен­ство в выс­шей сте­пе­ни неспра­вед­ли­во130. И дей­ст­ви­тель­но, когда людям, зани­маю­щим выс­шее, и людям, зани­маю­щим низ­шее поло­же­ние, — а они неми­ну­е­мо быва­ют сре­ди каж­до­го наро­да — ока­зы­ва­ет­ся оди­на­ко­вый почет, то само равен­ство в выс­шей сте­пе­ни неспра­вед­ли­во; в государ­ствах, управ­ля­е­мых наи­луч­ши­ми людь­ми, это­го про­изой­ти не может. При­бли­зи­тель­но вот это, Лелий, и кое-что в таком же роде обык­но­вен­но и при­во­дят в дока­за­тель­ство люди, осо­бен­но пре­воз­но­ся­щие этот вид государ­ст­вен­но­го устрой­ства.

(XXXV, 54) ЛЕЛИЙ. — А ты, Сци­пи­он? Какой из упо­мя­ну­тых тобою трех видов государ­ст­вен­но­го устрой­ства ты одоб­ря­ешь боль­ше все­го?

СЦИПИОН. — Ты с пол­ным осно­ва­ни­ем спра­ши­ва­ешь, какой из трех видов государ­ст­вен­но­го устрой­ства наи­бо­лее одоб­ряю я; ведь ни одно­го из них само­го по себе, взя­то­го в отдель­но­сти, я не одоб­ряю и пред­по­чи­таю каж­до­му из них то, что как бы сплав­ле­но из них всех, взя­тых вме­сте. Но если бы пона­до­би­лось выбрать какой-нибудь один строй в чистом виде, то я одоб­рил бы цар­скую власть [и поста­вил бы ее на пер­вое место.] [Если гово­рить о видах вла­сти,] назван­ных здесь, то имя царя напо­ми­на­ет мне как бы имя отца, заботя­ще­го­ся о сограж­да­нах, как о сво­их детях, и охра­ня­ю­ще­го их тща­тель­нее, чем … [Лаку­на] … вас под­дер­жи­ва­ет забот­ли­вость одно­го наи­луч­ше­го и выдаю­ще­го­ся мужа. (55) Но вот вста­ют опти­ма­ты, чтобы заявить, что они дела­ют это же самое луч­ше, и ска­зать, что муд­ро­сти будет во мно­гих боль­ше, чем в одном, а спра­вед­ли­вость и чест­ность та же. А народ, оглу­шая вас, кри­чит, что он не согла­сен пови­но­вать­ся ни одно­му, ни немно­гим, что даже для зве­рей нет ниче­го сла­дост­нее сво­бо­ды, и что ее лише­ны все те, кто нахо­дит­ся в раб­стве, неза­ви­си­мо от того, чьи они рабы — царя или опти­ма­тов. Так бла­го­во­ле­ни­ем сво­им нас при­вле­ка­ют к себе цари, муд­ро­стью — опти­ма­ты, сво­бо­дой — наро­ды, так что при срав­не­нии труд­но выбрать, чего мож­но желать боль­ше все­го.

ЛЕЛИЙ. — Разу­ме­ет­ся; но, если ты не доведешь сво­его рас­смот­ре­ния до кон­ца, нам едва ли удаст­ся разо­брать­ся во всем осталь­ном.

(XXXVI, 56) СЦИПИОН. — Итак, упо­до­бим­ся Ара­ту, кото­рый, при­сту­пая к рас­суж­де­нию о важ­ных пред­ме­тах, счи­тал нуж­ным начи­нать с Юпи­те­ра131.

ЛЕЛИЙ. — Поче­му с Юпи­те­ра? Луч­ше ска­зать, какое сход­ство со сти­ха­ми Ара­та име­ет наша беседа?

СЦИПИОН. — Лишь такое, что мы с пол­ным осно­ва­ни­ем можем начать свою речь с того, кого одно­го и все уче­ные, и все неуче­ные люди еди­но­глас­но при­зна­ют царем всех богов и людей.

Поче­му? — спро­сил Лелий.

СЦИПИОН. — По какой же иной при­чине, как не пото­му, что это оче­вид­но? Если пер­вен­ст­ву­ю­щие в государ­ствах люди ради житей­ской поль­зы заста­ви­ли всех верить, что на небе есть един­ст­вен­ный царь, накло­не­ни­ем голо­вы сотря­саю­щий весь Олимп, как гово­рит Гомер132, и счи­тать его царем и отцом всех, то суще­ст­ву­ют авто­ри­тет­ные и мно­го­чис­лен­ные (если толь­ко под мно­го­чис­лен­ны­ми мож­но разу­меть всех) свиде­те­ли тому, что наро­ды согла­си­лись (оче­вид­но, на осно­ва­нии реше­ний пер­вен­ст­ву­ю­щих людей) в том, что луч­ше царя не быва­ет нико­го, так как, по их мне­нию, все­ми бога­ми пра­вит воля одно­го. Если же это, как нас учи­ли, осно­ва­но на заблуж­де­нии неис­ку­шен­ных людей и похо­же на ска­за­ния, то послу­ша­ем все­об­щих, так ска­зать, учи­те­лей обра­зо­ван­ных людей; ведь они как бы воочию виде­ли то, что мы с трудом позна­ем, когда об этом слы­шим.

Кто же они? — спро­сил Лелий.

СЦИПИОН. — Те, кото­рые, изу­чая всю при­ро­ду, поня­ли, что всем этим миром пра­вит разум. … [Лаку­на]


(57) [Пла­тон] сто­ит за монар­хию, гово­ря, что суще­ст­ву­ет еди­ный бог, создав­ший и по сво­е­му изу­ми­тель­но­му замыс­лу упо­рядо­чив­ший мир. Ари­сто­тель, уче­ник Пла­то­на, при­зна­ет суще­ст­во­ва­ние еди­но­го разу­ма, пра­вя­ще­го миром. Анти­сфен гово­рит о суще­ст­во­ва­нии еди­но­го боже­ства — при­ро­ды, пра­вя­щей всем миром. Мно­го вре­ме­ни заня­ло бы рас­смот­ре­ние все­го того, что в про­шлом выска­за­ли о выс­шем боже­стве Фалес, или Пифа­гор, или Ана­к­си­мен, а впо­след­ст­вии сто­и­ки Кле­анф, Хри­сипп и Зенон, а из наших — Сене­ка, после­до­ва­тель сто­и­ков, и сам Тул­лий; ведь все они пыта­лись опре­де­лить, что́ собой пред­став­ля­ет бог, и утвер­жда­ли, что он один пра­вит миром и что он не под­чи­ня­ет­ся при­ро­де, так как вся при­ро­да созда­на им самим (Лак­тан­ций, Эпи­то­ма, 4, 1—3).

(XXXVII, 58) СЦИПИОН. — …Но если хочешь, Лелий, я назо­ву тебе свиде­те­лей, не осо­бен­но древ­них и отнюдь не вар­ва­ров133.

ЛЕЛИЙ. — Имен­но это­го я и хочу.

СЦИПИОН. — Итак, зна­ешь ли ты, что с тех пор, как наш город суще­ст­ву­ет без царей, про­шло уже око­ло четы­рех­сот лет?

ЛЕЛИЙ. — Да, менее четы­рех­сот лет134.

СЦИПИОН. — И что же? Раз­ве эти четы­ре­ста лет суще­ст­во­ва­ния горо­да и граж­дан­ской общи­ны — очень дол­гий срок?

ЛЕЛИЙ. — Нет, это едва воз­раст юно­сти.

СЦИПИОН. — Итак, четы­ре­ста лет назад в Риме был царь?

ЛЕЛИЙ. — Да, и при­том гор­дый135.

СЦИПИОН. — А до него?

ЛЕЛИЙ. — Спра­вед­ли­вей­ший136, а ранее длин­ный ряд царей вплоть до Рому­ла, кото­рый был царем за шесть­сот лет до наше­го вре­ме­ни.

СЦИПИОН. — Сле­до­ва­тель­но, даже и он жил не очень дав­но?

ЛЕЛИЙ. — Совсем нет; в это вре­мя Гре­ция уже нача­ла ста­рить­ся.

СЦИПИОН. — Ска­жи, раз­ве Ромул был царем вар­ва­ров?

ЛЕЛИЙ. — Если, как утвер­жда­ют гре­ки, все люди — либо гре­ки, либо вар­ва­ры, то он, пожа­луй, был царем вар­ва­ров; если же такое имя сле­ду­ет давать на осно­ва­нии нра­вов, а не на осно­ва­нии язы­ка, то я не думаю, чтобы гре­ки были вар­ва­ра­ми в мень­шей сте­пе­ни, чем рим­ляне.

СЦИПИОН. — Но мы, имея в виду пред­мет сво­ей беседы, спра­ши­ва­ем не о пле­ме­ни; о при­рож­ден­ном уме спра­ши­ва­ем мы. В самом деле, если люди разум­ные и при­том отнюдь не в древ­ние вре­ме­на поже­ла­ли иметь царей, то я рас­по­ла­гаю свиде­те­ля­ми, не очень древни­ми, не лишен­ны­ми обра­зо­ва­ния и не дики­ми.

(XXXVIII, 59) ЛЕЛИЙ. — Я вижу, что у тебя, Сци­пи­он, доволь­но мно­го свиде­тель­ских пока­за­ний, но на меня, как на хоро­ше­го судью, дока­за­тель­ства дей­ст­ву­ют боль­ше, чем свиде­те­ли.

СЦИПИОН. — В таком слу­чае, Лелий, ты сам вос­поль­зуй­ся дока­за­тель­ства­ми, кото­рые тебе дают твои чув­ства.

ЛЕЛИЙ. — Какие чув­ства?

СЦИПИОН. — Когда тебе, быть может, пока­за­лось, что ты на кого-нибудь раз­гне­ван.

ЛЕЛИЙ. — Да, это быва­ло чаще, чем я хотел бы.

СЦИПИОН. — Что же, тогда, когда ты в гне­ве, ты поз­во­ля­ешь это­му гне­ву гос­под­ст­во­вать над тво­ей душой?

Нет, кля­нусь Гер­ку­ле­сом, — ска­зал Лелий, — но я под­ра­жаю зна­ме­ни­то­му Архи­ту Тарент­ско­му, кото­рый, при­ехал в свою усадь­бу и най­дя, что там все сде­ла­но не так, как он велел, ска­зал упра­ви­те­лю: «О несчаст­ный, да я засек бы тебя до смер­ти, не будь я в гне­ве»137.

(60) Пре­вос­ход­но, — ска­зал Сци­пи­он, — итак, Архит, оче­вид­но, по спра­вед­ли­во­сти счи­тал гнев, так ска­зать, мяте­жом души, так как он не согла­су­ет­ся с разу­мом, и хотел успо­ко­ить этот гнев муд­ро­стью. При­бавь сюда алч­ность, при­бавь жаж­ду вла­сти и сла­вы, при­бавь стра­сти — и ты пой­мешь, что, если в душах людей будет цар­ский импе­рий, то это будет гос­под­ство одно­го нача­ла, то есть муд­ро­сти (ведь это луч­шая часть души), но что, при гос­под­стве муд­ро­сти, нет места ни для стра­стей, ни для гне­ва, ни для необ­ду­ман­ных поступ­ков.

ЛЕЛИЙ. — Да, это так.

СЦИПИОН. — Зна­чит, ты согла­сен с тем, чтобы чело­ве­че­ский ум был в таком состо­я­нии?

ЛЕЛИЙ. — Вполне согла­сен.

СЦИПИОН. — Зна­чит, ты не был бы дово­лен, если бы, после того, как муд­рость была бы изгна­на, стра­сти (а им нет чис­ла) или при­пад­ки гне­ва дер­жа­ли в сво­ей вла­сти все?

ЛЕЛИЙ. — Да, по мое­му мне­нию, это было бы вели­чай­шим несча­стьем и для такой души, и для чело­ве­ка с такой душой.

СЦИПИОН. — Итак, согла­сен ты, чтобы все части нашей души нахо­ди­лись под цар­ской вла­стью и управ­ля­лись муд­ро­стью?

ЛЕЛИЙ. — Да, я согла­сен на это.

СЦИПИОН. — В таком слу­чае, поче­му ты не зна­ешь, какое мне­ние тебе сле­ду­ет выска­зать о государ­стве? Ведь если вер­шить дела­ми в нем будет пору­че­но несколь­ким лицам, то, как сра­зу мож­но понять, оно не будет управ­лять­ся импе­ри­ем, кото­рый, если он не един, невоз­мо­жен вооб­ще.

(XXXIX, 61) ЛЕЛИЙ. — Какое, ска­жи пожа­луй­ста, раз­ли­чие меж­ду одним вла­сти­те­лем и несколь­ки­ми, если спра­вед­ли­вость в руках у несколь­ких лиц?

СЦИПИОН. — Так как я понял, Лелий, что мои свиде­те­ли не про­из­во­дят на тебя боль­шо­го впе­чат­ле­ния, то я не пере­ста­ну брать в свиде­те­ли тебя само­го, дабы под­твер­дить спра­вед­ли­вость сво­их слав.

Меня, — спро­сил Лелий, — каким же обра­зом?

СЦИПИОН. — А я заме­тил недав­но, когда мы были в тво­ей фор­мий­ской усадь­бе, как стро­го ты нака­зы­вал сво­ей челяди138 слу­шать­ся толь­ко одно­го чело­ве­ка.

ЛЕЛИЙ. — Разу­ме­ет­ся, — упра­ви­те­ля.

СЦИПИОН. — Ну, а в город­ском доме? Раз­ве несколь­ко чело­век веда­ет тво­и­ми дела­ми?

ЛЕЛИЙ. — Нет, один.

СЦИПИОН. — Далее, а раз­ве всем тво­им домом управ­ля­ет еще кто-нибудь дру­гой, поми­мо тебя?

ЛЕЛИЙ. — Конеч­но, нет.

СЦИПИОН. — Тогда поче­му ты не согла­ша­ешь­ся на это же в делах государ­ст­вен­ных — что вла­ды­че­ство отдель­ных лиц, если толь­ко они люди спра­вед­ли­вые, и есть наи­луч­шее государ­ст­вен­ное устрой­ство?

ЛЕЛИЙ. — Ты застав­ля­ешь меня почти согла­сить­ся с тобой.

(XL, 62) СЦИПИОН. — Ты, Лелий, согла­сишь­ся со мною еще боль­ше, если я, — отбро­сив срав­не­ния, что пору­чить корабль одно­му корм­че­му, а боль­но­го одно­му вра­чу139 (если толь­ко оба они вла­де­ют сво­им искус­ст­вом) пра­виль­нее, чем пору­чать их мно­гим, — перей­ду к более важ­ным вопро­сам.

ЛЕЛИЙ. — К чему имен­но?

СЦИПИОН. — Раз­ве ты сам не видишь, что из-за нестер­пи­мо­го высо­ко­ме­рия одно­го чело­ве­ка — Тарк­ви­ния — само имя царя ста­ло нена­вист­ным для наше­го наро­да?

Да, я это вижу, — ска­зал Лелий.

СЦИПИОН. — В таком слу­чае ты видишь так­же и то, о чем я в нашей даль­ней­шей беседе наме­рен гово­рить подроб­нее: после изгна­ния Тарк­ви­ния народ неистов­ст­во­вал ввиду, так ска­зать, край­ней непри­выч­ки к сво­бо­де; тогда были отправ­ле­ны в изгна­ние неви­нов­ные140, тогда иму­ще­ство мно­гих людей было рас­хи­ще­но, тогда появи­лись кон­су­лы с годич­ны­ми пол­но­мо­чи­я­ми141, тогда перед наро­дом ста­ли опус­кать лик­тор­ские связ­ки142, тогда была введе­на про­во­ка­ция по всем делам143, тогда из Рима ухо­дил плебс144, сло­вом, тогда в боль­шин­стве дел народ обла­дал всей пол­нотой вла­сти.

(63) ЛЕЛИЙ. — То, что ты гово­ришь, соот­вет­ст­ву­ет дей­ст­ви­тель­но­сти.

Да, — ска­зал Сци­пи­он, — так быва­ет во вре­ме­на мира и спо­кой­ст­вия; ведь пока боять­ся нече­го, мож­но и свое­воль­ни­чать, напри­мер, на кораб­ле, а часто и при лег­кой болез­ни. Но подоб­но тому, как море­пла­ва­тель, как толь­ко по морю неожи­дан­но нач­нут ходить вол­ны, а боль­ной, когда его состо­я­ние ухуд­ша­ет­ся, лишь одно­го чело­ве­ка молит о помо­щи, так и наш народ в мир­ное вре­мя и у себя дома повеле­ва­ет и даже маги­ст­ра­там гро­зит, отка­зы­ва­ет им в пови­но­ве­нии, совер­ша­ет апел­ля­цию145 и про­во­ка­цию, но во вре­ме­на вой­ны пови­ну­ет­ся им, как пови­ну­ют­ся царю146; ибо чув­ство само­со­хра­не­ния силь­нее свое­во­лия. А во вре­мя более труд­ных войн наши граж­дане поста­нов­ля­ли, чтобы весь импе­рий был в руках у одно­го, даже без кол­ле­ги147, при­чем уже само назва­ние ука­зы­ва­ет на осо­бен­ность его вла­сти. Ибо дик­та­тор так назы­ва­ет­ся отто­го, что его назна­ча­ют, но в наших кни­гах148, как ты зна­ешь, Лелий, его назы­ва­ют гла­вой наро­да.

Знаю, — ска­зал Лелий.

СЦИПИОН. — Зна­чит, те древ­ние муд­ро [посту­па­ли]…

(XLI, 64) [Лаку­на] … имен­но, когда народ теря­ет спра­вед­ли­во­го царя, то после кон­чи­ны луч­ше­го царя «серд­ца­ми надол­го овла­де­ва­ет тос­ка по нем», как гово­рит Энний.


…меж­ду собою
Так тол­ку­ют они: «О Ромул, боже­ст­вен­ный Ромул!
Стра­жем каким для отчиз­ны боги тебя поро­ди­ли!
О роди­тель, отец, о кровь, рож­ден­ная небом!»149

Тех, кому люди пови­но­ва­лись соглас­но зако­ну, они назы­ва­ли не пове­ли­те­ля­ми, не вла­сти­те­ля­ми, нако­нец, даже не царя­ми, а стра­жа­ми оте­че­ства, отца­ми, бога­ми. И не без осно­ва­ний. В самом деле, что гово­рят они даль­ше?


Ты народ наш увел в края, оза­рен­ные све­том150.

Они пола­га­ли, что спра­вед­ли­вость царя даро­ва­ла им жизнь, почет, укра­си­ла их. Такое же настро­е­ние оста­лось бы и у их потом­ков, если бы цари оста­лись таки­ми же и долее; но ты видишь, что из-за неспра­вед­ли­во­сти одно­го из них151 рух­нул весь тот вид государ­ст­вен­но­го устрой­ства.

ЛЕЛИЙ. — Да, я вижу это и ста­ра­юсь понять эти пути изме­не­ний не толь­ко в нашем государ­стве, но и во вся­ком дру­гом.

(XLII, 65) СЦИПИОН. — Когда я выска­жу свое мне­ние о том виде государ­ст­вен­но­го устрой­ства, кото­рый счи­таю наи­луч­шим, мне вооб­ще при­дет­ся пого­во­рить подроб­нее и о пере­ме­нах в государ­стве, хотя в таком государ­стве они, по мое­му мне­нию, про­изой­дут дале­ко не лег­ко. Но при цар­ском обра­зе прав­ле­ния пер­вая и самая неиз­беж­ная пере­ме­на сле­дую­щая: когда царь начи­на­ет быть неспра­вед­лив, этот государ­ст­вен­ный строй тот­час же рушит­ся, а этот же пра­ви­тель ста­но­вит­ся тиран­ном152; это наи­худ­ший вид государ­ст­вен­но­го устрой­ства и в то же вре­мя близ­кий к наи­луч­ше­му; если его нис­про­вер­га­ют опти­ма­ты, как обык­но­вен­но и слу­ча­ет­ся, то государ­ство полу­ча­ет вто­рой из назван­ных трех видов устрой­ства; это — вид, упо­доб­ля­ю­щий­ся цар­ской вла­сти, то есть состав­лен­ный из «отцов» совет пер­вен­ст­ву­ю­щих людей, заботя­щих­ся о бла­ге наро­да153. Если же народ сво­ей рукой убьет или изго­нит тиран­на, то он быва­ет несколь­ко уме­рен толь­ко до той поры, пока вла­де­ет сво­и­ми чув­ства­ми и умом, раду­ет­ся сво­е­му дея­нию и хочет защи­тить им же уста­нов­лен­ный государ­ст­вен­ный строй. Но если народ при­ме­нил наси­лие к спра­вед­ли­во­му царю или лишил его цар­ской вла­сти, или даже (это быва­ет еще чаще) отведал кро­ви опти­ма­тов и под­чи­нил сво­е­му про­из­во­лу все государ­ство (не думай, Лелий, что най­дет­ся море или пла­мя, успо­ко­ить кото­рое, при всей его мощ­но­сти, труд­нее, чем усми­рить тол­пу, не знаю­щую удер­жу ввиду непри­выч­но­го для нее поло­же­ния), тогда и про­ис­хо­дит то, что так ярко изо­бра­зил Пла­тон154, — если толь­ко мне удаст­ся пере­дать это на латин­ском язы­ке; сде­лать это труд­но, но я все же попы­та­юсь.

(XLIII, 66) «Когда, — гово­рит Пла­тон, — нена­сыт­ная глот­ка наро­да пере­сохнет от жаж­ды сво­бо­ды, и народ, при дур­ных вино­чер­пи­ях, вку­сит не разум­но раз­ме­шан­ной, а совсем не раз­бав­лен­ной сво­бо­ды, он начи­на­ет кле­ве­тать на маги­ст­ра­тов и пер­вен­ст­ву­ю­щих людей, если они не осо­бен­но мяг­ки и уступ­чи­вы и не дают ему пол­ной сво­бо­ды, начи­на­ет пре­сле­до­вать их, обви­нять, назы­вать свое­власт­ны­ми, царя­ми, тиран­на­ми»155. Думаю, что это тебе извест­но.

ЛЕЛИЙ. — Да, мне это очень хоро­шо извест­но.

(67) СЦИПИОН. — Пла­тон про­дол­жа­ет так: «Тех, кто пови­ну­ет­ся пер­вен­ст­ву­ю­щим людям, такой народ пре­сле­ду­ет и назы­ва­ет доб­ро­воль­ны­ми раба­ми, а тех, кто, зани­мая маги­ст­ра­ту­ры, хочет похо­дить на част­ных людей, а так­же и тех част­ных людей, кото­рые стре­мят­ся к тому, чтобы меж­ду част­ным чело­ве­ком и маги­ст­ра­том не было ника­ко­го раз­ли­чия, они пре­воз­но­сят похва­ла­ми и воз­ве­ли­чи­ва­ют поче­стя­ми, так что в подоб­ном государ­стве сво­бо­да неми­ну­е­мо гос­под­ст­ву­ет над всем: част­ный дом не пови­ну­ет­ся вла­сти, и это зло рас­про­стра­ня­ет­ся даже на живот­ных; даже отец боит­ся сына, сын пре­не­бре­га­ет отцом, при­чем вся­кий стыд отсут­ст­ву­ет; все совер­шен­но сво­бод­ны и нет раз­ли­чия меж­ду граж­да­ни­ном и ино­зем­цем; учи­тель боит­ся сво­их уче­ни­ков и заис­ки­ва­ет перед ними, а уче­ни­ки пре­зи­ра­ют учи­те­лей; юно­ши напус­ка­ют на себя важ­ность ста­ри­ков, а ста­ри­ки уни­жа­ют­ся до юно­ше­ских забав, чтобы не быть юно­шам в тягость и не казать­ся черес­чур важ­ны­ми. Вслед­ст­вие это­го даже рабы дер­жат себя черес­чур воль­но, а жен­щи­ны име­ют те же пра­ва, что и муж­чи­ны; мало того, даже соба­ки, лоша­ди, нако­нец, ослы, при такой воль­но­сти, так наска­ки­ва­ют на людей, что при­хо­дит­ся усту­пать им доро­гу. Итак, — гово­рит Пла­тон, — это без­гра­нич­ное свое­во­лие при­во­дит к тому, что граж­дане ста­но­вят­ся столь пре­сы­ще­ны и сла­бы духом, что они, если вла­сти при­ме­нят к ним малей­шее при­нуж­де­ние, раз­дра­жа­ют­ся, и не могут это стер­петь, а пото­му начи­на­ют даже пре­не­бре­гать зако­на­ми, так что ока­зы­ва­ют­ся без како­го бы то ни было вла­сти­те­ля».

(XLIV, 68) ЛЕЛИЙ. — Ты вполне точ­но пере­дал нам содер­жа­ние выска­зы­ва­ний Пла­то­на.

СЦИПИОН. — Далее, воз­вра­ща­ясь к изло­же­нию сво­ей мыс­ли, я при­бав­лю: из это­го край­не­го свое­во­лия, кото­рое эти люди счи­та­ют един­ст­вен­ной сво­бо­дой, — гово­рит Пла­тон, — вырас­та­ет, слов­но из кор­ня, и как бы рож­да­ет­ся тиранн. Ибо, подоб­но тому, как из чрез­мер­но­го могу­ще­ства пер­вен­ст­ву­ю­щих людей воз­ни­ка­ет угро­за само­му́ их суще­ст­во­ва­нию, так сама сво­бо­да пора­жа­ет этот черес­чур сво­бод­ный народ в кон­це кон­цов раб­ст­вом. Так и вся­кий избы­ток при­ят­но­го — будет ли он в пого­де, или на полях, или в теле чело­ве­ка — боль­шей частью пре­вра­ща­ет­ся в про­ти­во­по­лож­ное состо­я­ние; это про­ис­хо­дит более все­го в делах государ­ст­вен­ных, и чрез­мер­ная сво­бо­да как у наро­дов, так и у част­ных людей рушит­ся, пре­вра­ща­ясь в чрез­мер­ное раб­ство. Таким обра­зом, вели­чай­шая сво­бо­да порож­да­ет тиран­нию и неспра­вед­ли­вей­шее и тяже­лей­шее раб­ство. Ведь из это­го необуздан­но­го или, луч­ше ска­зать, сви­ре­по­го наро­да боль­шей частью выхо­дит пред­во­ди­тель, обра­щаю­щий­ся про­тив пер­вен­ст­ву­ю­щих граж­дан, уже сби­тых с места156 и поверг­ну­тых ниц, чело­век отваж­ный, бес­чест­ный, жесто­ко пре­сле­дую­щий людей, часто ока­зы­вав­ших государ­ству боль­шие услу­ги, отдаю­щий наро­ду и свое, и чужое досто­я­ние157, и так как ему, пока он оста­вал­ся част­ным чело­ве­ком, гро­зи­ли мно­гие опас­но­сти, то ему дают импе­рий, кото­рый воз­об­нов­ля­ют на новый срок, даже дают ему стра­жу, как это было в Афи­нах с Писи­стра­том158; нако­нец, такие люди ста­но­вят­ся тиран­на­ми по отно­ше­нию к тем, кото­рые их выдви­ну­ли. Если этих тиран­нов, как это часто быва­ет, свер­га­ют луч­шие люди, то государ­ство воз­рож­да­ет­ся; но если это совер­ша­ют люди дерз­кой отва­ги, то воз­ни­ка­ет хоро­шо нам извест­ное прав­ле­ние кли­ки, дру­гой род тиран­нов, и такая же кли­ка часто воз­ни­ка­ет из пре­вос­ход­но­го прав­ле­ния опти­ма­тов, когда какие-нибудь поро­ки отвле­ка­ют самих пер­вен­ст­ву­ю­щих людей от их пути. Таким обра­зом, государ­ст­вен­ную власть, слов­но мяч, выхва­ты­ва­ют тиран­ны у царей, у самих тиран­нов — пер­вен­ст­ву­ю­щие люди или народ, а у наро­да — кли­ка или тиран­ны, и государ­ст­вен­ное устрой­ство в тече­ние более или менее дол­го­го вре­ме­ни нико­гда не сохра­ня­ет­ся в одном и том же поло­же­нии.

(XLV, 69) Ввиду все­го это­го, из трех ука­зан­ных вна­ча­ле видов государ­ст­вен­но­го устрой­ства, по мое­му мне­нию, самым луч­шим явля­ет­ся цар­ская власть, но самое цар­скую власть пре­взой­дет такая, кото­рая будет обра­зо­ва­на путем рав­но­мер­но­го сме­ше­ния трех наи­луч­ших видов государ­ст­вен­но­го устрой­ства159. Ибо жела­тель­но, чтобы в государ­стве было нечто выдаю­ще­е­ся и цар­ст­вен­ное, чтобы одна часть вла­сти была уде­ле­на и вру­че­на авто­ри­те­ту пер­вен­ст­ву­ю­щих людей, а неко­то­рые дела были пре­до­став­ле­ны суж­де­нию и воле наро­да. Тако­му устрой­ству, преж­де все­го, свой­ст­вен­но, так ска­зать, [вели­кое] равен­ство, без кото­ро­го сво­бод­ные люди едва ли могут дол­го обхо­дить­ся, затем — проч­ность, так как виды государ­ст­вен­но­го устрой­ства, упо­мя­ну­тые выше, лег­ко пре­вра­ща­ют­ся в свою пороч­ную про­ти­во­по­лож­ность, — вслед­ст­вие чего царь ока­зы­ва­ет­ся вла­сте­ли­ном, опти­ма­ты кли­кой, народ измен­чи­вой тол­пой, — и так как эти самые виды государ­ст­вен­но­го устрой­ства часто сме­ня­ют­ся новы­ми, тогда как при этом объ­еди­нен­ном и разум­но сме­шан­ном государ­ст­вен­ном устрой­стве это­го не слу­ча­ет­ся почти нико­гда, раз­ве толь­ко при боль­шой пороч­но­сти пер­вен­ст­ву­ю­щих людей. И дей­ст­ви­тель­но, нет при­чи­ны для пере­мен там, где поло­же­ние каж­до­го проч­но и ему некуда сорвать­ся и сва­лить­ся160.

(XLVI, 70) Но я боюсь, Лелий и вы, мои луч­шие и про­све­щен­ные дру­зья, что моя беседа, если я и долее буду зани­мать­ся эти­ми вопро­са­ми, пока­жет­ся вам сло­ва­ми как бы настав­ни­ка и учи­те­ля, а не чело­ве­ка, рас­смат­ри­ваю­ще­го вопрос вме­сте с вами. Поэто­му я при­ступ­лю к тому, что извест­но всем и уже дав­но нас зани­ма­ет. Ведь я пола­гаю, думаю, утвер­ждаю, что из всех государств ни одно — ни по сво­им осно­вам, ни по рас­пре­де­ле­нию вла­сти, ни по сво­е­му внут­рен­не­му укла­ду — не срав­ни­мо с тем, кото­рое нам оста­ви­ли наши отцы, полу­чив его уже от пред­ков. И вот, так как вы поже­ла­ли услы­шать и от меня то, что и сами хоро­шо зна­ли, я, с ваше­го поз­во­ле­ния, опи­шу вам осо­бен­но­сти это­го государ­ст­вен­но­го устрой­ства, дока­жу, что оно — наи­луч­шее, и, пред­ста­вив как обра­зец наше государ­ство, отне­су к нему, если сумею, всю свою речь о наи­луч­шем государ­ст­вен­ном устрой­стве, кото­рую мне пред­сто­ит про­из­не­сти. И если мне удаст­ся после­до­ва­тель­но рас­смот­реть этот вопрос, то зада­чу, кото­рую Лелий на меня воз­ло­жил, я, дума­ет­ся мне, выпол­ню с лих­вой.

(XLVII, 71) ЛЕЛИЙ. — Зада­ча эта тебе, Сци­пи­он, по силам, и при­том одно­му тебе. В самом деле, кто мог бы луч­ше тебя гово­рить об уста­нов­ле­ни­ях пред­ков, когда ты сам про­ис­хо­дишь от про­слав­лен­ных пред­ков?161 Или о наи­луч­шем государ­ст­вен­ном устрой­стве? Ведь если у нас тако­вое суще­ст­ву­ет (впро­чем, имен­но в насто­я­щее вре­мя его нет), то кто мог бы занять более выдаю­ще­е­ся поло­же­ние, чем ты? Или о реше­ни­ях, кото­рые надо будет при­ни­мать? Ведь имен­но ты, два­жды отвра­тив от наше­го горо­да страш­ную опас­ность162, про­явил свою спо­соб­ность пред­видеть буду­щее.

Фраг­мен­ты из пер­вой кни­ги

1.

Не [пишу я] для уче­ных. Чтоб Мани­лий, Пер­сий
Про­чи­та­ли, не хочу. Пусть Юний Конг чита­ет163.

2. Итак, раз отчиз­на сулит нам боль­ше бла­го­де­я­ний и явля­ет­ся роди­тель­ни­цей, более древ­ней, чем тот, кто нас про­из­вел на свет, то ей, конеч­но, сле­ду­ет воздать бла­го­дар­ность бо́льшую, чем та, какую сле­ду­ет воздать роди­те­лю164 (Ноний, 426, 9).

3. Усвой себе, закли­наю тебя Гер­ку­ле­сом, это обык­но­ве­ние, стрем­ле­ния и выска­зы­ва­ния (Ноний, 276, 5).

4. Конеч­но, все рас­суж­де­ния этих людей, хотя и содер­жат бога­тей­шие источ­ни­ки доб­ле­сти и зна­ний, все же, при сопо­став­ле­нии с их дея­ни­я­ми, пожа­луй, не столь­ко при­нес­ли им поль­зу, сколь­ко раз­вле­ка­ли их на досу­ге (Лак­тан­ций, «Insti­tut. div.». III, 16, 5).

5. Да и Кар­фа­ген не обла­дал бы, без про­ду­ман­ных реше­ний и рас­по­ряд­ка, таким могу­ще­ст­вом на про­тя­же­нии почти шести­сот лет165 (Ноний, 526, 5).

ПРИМЕЧАНИЯ


  • 1Нача­ло введе­ния утра­че­но. В квад­рат­ных скоб­ках, как и ниже, поме­ще­на конъ­ек­ту­ра. Ср. Цице­рон, «О ста­ро­сти», 75; «Туску­лан­ские беседы», I, 89.
  • 2Гай Дуелий во вре­мя пер­вой пуни­че­ской вой­ны одер­жал победу над кар­фа­ге­ня­на­ми в мор­ском бою под Мила­ми в 260 г.
  • 3Авл Ати­лий Кала­тин — кон­сул 258 и 254 гг., дик­та­тор 249 г., в 253 г. взял Панорм. См. Поли­бий, Все­об­щая исто­рия, I, 38.
  • 4Луций Цеци­лий Метелл — кон­сул 251 и 247 гг., дик­та­тор 222 г.,[6] раз­бил Гасдру­ба­ла под Панор­мом. Метел­лы, важ­ней­шая ветвь пле­бей­ско­го Цеци­ли­е­ва рода, дали мно­го­чис­лен­ных кон­су­лов. См. Гней Невий (око­ло 270—200):


    Злой рок дает Метел­лов Риму в кон­су­лы!
    (Пере­вод Ф. А. Пет­ров­ско­го)

  • 5Гней Кор­не­лий Сци­пи­он Кальв — кон­сул 222 г., был раз­бит Ган­ни­ба­лом в 218 г. на реках Тицине и Тре­бии;[7] вме­сте с бра­том Пуб­ли­ем Сци­пи­о­ном, кон­су­лом 218 г., пал в сра­же­нии с Гасдру­ба­лом в Испа­нии. Ср. Цице­рон, речи: «I речь о земель­ном законе», 5; «В защи­ту Баль­ба», 34; «В защи­ту План­ция», 60.
  • 6Квинт Фабий Мак­сим Верру­кос — кон­сул 233, 228, 215, 214 и 209 гг., дик­та­тор 221 и 217 гг., за свою так­ти­ку изма­ты­ва­ния про­тив­ни­ка полу­чил про­зва­ние Кунк­та­то­ра (Мед­ли­тель). См. Энний, «Анна­лы», фрагм. 306 Уор­минг­тон:


    Нам один чело­век рес­пуб­ли­ку спас про­мед­ле­ньем.

    К Ган­ни­ба­лу в то вре­мя при­мкну­ли неко­то­рые ита­ли­ки, отпав­шие от Рима, в част­но­сти Капуя. См. Цице­рон, «Пись­ма к Атти­ку», II, 19, 2 (46).

  • 7Марк Клав­дий Мар­целл — кон­сул 222, 215, 214, 210, 208 гг., одер­жал в 216—215 гг. победы под Нолой и взял Сира­ку­зы в 212 г. См. Цице­рон, «Речи про­тив Верре­са», (II) IV, 115.
  • 8Пуб­лий Кор­не­лий Сци­пи­он Стар­ший раз­бил в 202 г. Ган­ни­ба­ла под Замой в Афри­ке. Как три­ум­фа­тор он полу­чил про­зва­ние «Афри­кан­ский». См. прим. 19 к кн. VI.
  • 9Марк Пор­ций Катон Стар­ший (Цен­зо­рий) — (235—149), родом из Туску­ла, был кон­су­лом в 196 г.[4] и цен­зо­ром в 184 г. В гла­зах Цице­ро­на — обра­зец древ­ней рим­ской доб­ле­сти. Цице­рон назвал его име­нем свой трак­тат «О ста­ро­сти».
  • 10Ho­mo no­vus. Так назы­ва­ли чело­ве­ка, не при­над­ле­жа­ще­го к сосло­вию сена­то­ров, кото­рый пер­вым в сво­ем роду доби­вал­ся или добил­ся избра­ния в кон­су­лы. См. Цице­рон, «Речь в защи­ту Муре­ны», 17; Квинт Цице­рон, «Крат­кое настав­ле­ние по соис­ка­нию кон­суль­ства», I, 1; Сал­лю­стий, «Югур­та», 85, 13, 14, 25.
  • 11Oti­um. В дан­ном слу­чае — отказ от государ­ст­вен­ной дея­тель­но­сти ради заня­тий лите­ра­ту­рой и фило­со­фи­ей. Про­ти­во­по­лож­ное поня­тие — ne­go­tium, обще­по­лез­ная дея­тель­ность. См. Цице­рон, «О друж­бе», 104.
  • 12Эпи­ку­рей­цы, кото­рых Цице­рон осуж­дал за их поли­ти­че­ский абсен­те­изм; см. ниже, § 8 сл.: «Речь про­тив Писо­на», 42, 59, 69; «Пись­ма к близ­ким», XIII, 1, 4 (198); Лукре­ций, «О при­ро­де вещей», II, 1 слл.
  • 13Име­ет­ся в виду поли­ти­че­ская дея­тель­ность. Частая у древ­них мета­фо­ра. Ср. Алкей, фр. 47 A; Цице­рон, «Речь в защи­ту Сестия», 46; Гора­ций, Оды, I, 14; Посла­ния, II, I, 114.
  • 14В дан­ном слу­чае име­ет­ся в виду поня­тие anan­ke (греч.) стои­че­ской фило­со­фии: созна­вае­мый чело­ве­ком долг посту­пать доб­лест­но. См. Цице­рон, «О при­ро­де богов», I, 55.
  • 15Ius gen­tium. Во вре­ме­на родо­во­го строя — меж­дуро­до­вое и меж­дуп­ле­мен­ное пра­во, субъ­ек­том кото­ро­го был род или пле­мя. С раз­ло­же­ни­ем родо­во­го строя и обра­зо­ва­ни­ем государ­ства оно разде­ли­лось на: 1) внут­рен­нее пра­во рим­ской общи­ны — пра­во кви­ри­тов (ius Qui­ri­tium), впо­след­ст­вии полу­чив­шее назва­ние цивиль­но­го, или граж­дан­ско­го, пра­ва (ius ci­vi­le), и 2) пра­во, регу­ли­ру­ю­щее внеш­ние отно­ше­ния рим­ско­го государ­ства, т. е. меж­ду­на­род­ное пра­во, ius gen­tium; дру­гие его назва­ния — пра­во вой­ны и мира (ius bel­li et pa­cis), феци­аль­ный устав (ius fe­tia­le); см. кн. II, § 31. Ius gen­tium опре­де­ля­ло так­же и пра­ва ино­стран­цев в рим­ском государ­стве. См. прим. 53 к кн. II.
  • 16Ксе­но­крат — 396—314 гг., родом из Хал­кедо­на, был уче­ни­ком Пла­то­на; после Спев­сип­па сто­ял во гла­ве Ака­де­мии.
  • 17Im­pe­rium. В древ­ней­шую эпо­ху сово­куп­ность прав царя. В эпо­ху рес­пуб­ли­ки пол­нота вла­сти выс­ших маги­ст­ра­тов (кон­су­лов и пре­то­ров), огра­ни­чен­ная кол­ле­ги­аль­но­стью и годич­ным сро­ком, а в пре­де­лах поме­рия (сакраль­ная город­ская чер­та горо­да Рима) так­же и интер­цес­си­ей пле­бей­ских три­бу­нов и пра­вом про­во­ка­ции (апел­ля­ция к наро­ду), кото­рым обла­дал рим­ский граж­да­нин. Импе­рий сла­гал­ся из пра­ва авспи­ций (см. прим. 11 к кн. II), набо­ра вой­ска и коман­до­ва­ния им, созы­ва кури­ат­ских коми­ций, пра­ва при­нуж­де­ния и нака­за­ния и юрис­дик­ции. Раз­ли­чал­ся im­pe­rium do­mi, т. е. власть в пре­де­лах поме­рия, и im­pe­rium mi­li­tiae, т. е. вся пол­нота вла­сти вне поме­рия — в Ита­лии и в про­вин­ци­ях — как в мир­ное, так и в воен­ное вре­мя. Маги­ст­ра­ту, уже обле­чен­но­му граж­дан­ской вла­стью (po­tes­tas), импе­рий пре­до­став­лял­ся изда­ни­ем осо­бо­го кури­ат­ско­го зако­на (lex cu­ria­ta de im­pe­rio). Маги­ст­рат, обла­даю­щий импе­ри­ем, не имел пра­ва всту­пать в пре­де­лы поме­рия. В I в. еди­ный импе­рий сохра­нил­ся толь­ко у намест­ни­ков про­вин­ций: он не был огра­ни­чен ни интер­цес­си­ей, ни пра­вом про­во­ка­ции и часто про­дол­жал­ся боль­ше года. Под im­pe­rium mai­us разу­ме­ли вер­хов­ное коман­до­ва­ние с осо­бы­ми пол­но­мо­чи­я­ми.
  • 18Ius pub­li­cum — сово­куп­ность пра­во­вых норм, опре­де­ля­ю­щих вза­и­моот­но­ше­ния меж­ду государ­ст­вом и граж­да­ни­ном, а так­же и меж­ду граж­да­на­ми, когда эти вза­и­моот­но­ше­ния име­ют зна­че­ние для государ­ства в целом.
  • 19Энний, «Анна­лы», фрагм. 600 Мюл­лер. Квинт Энний (239—169), автор исто­ри­че­ской хро­ни­ки «Анна­лы» и ряда тра­гедий и комедий, ввел в рим­скую поэ­зию гек­са­метр, заме­нив им ста­рин­ный сатур­ни­че­ский стих. Энний был свя­зан дру­же­ски­ми отно­ше­ни­я­ми с Кор­не­ли­я­ми Сци­пи­о­на­ми. См. Цице­рон, «Речь в защи­ту Архия», 22; «Об ора­то­ре», II, 276; Гора­ций, Посла­ния, II, I, 50.
  • 20В § 4 при­во­дят­ся воз­ра­же­ния эпи­ку­рей­цев. О само­по­жерт­во­ва­нии см. Цице­рон, «Туску­лан­ские беседы», I, 116.
  • 21Миль­ти­ад, гре­че­ский стра­тег V века, одер­жал победу над пер­са­ми под Мара­фо­ном в 490 г. После неудач­ной экс­пе­ди­ции про­тив Паро­са был обви­нен афи­ня­на­ми в том, что дал себя под­ку­пить, при­суж­ден к штра­фу в 500 талан­тов и заклю­чен в тюрь­му, не будучи в состо­я­нии его запла­тить. См. Цице­рон, «Речь в защи­ту Сен­тия», 141; Кор­не­лий Непот, «Жизнь Миль­ти­а­да», VII, 5—6.
  • 22Феми­стокл участ­во­вал в победе над пер­са­ми в мор­ском бою под Сала­ми­ном; был изгнан из Афин в 471 г. и умер в Маг­не­сии в 461 г. См. Цице­рон, «Речь в защи­ту Архия» 20; «Речь в защи­ту Сестия», 141; «Речь в защи­ту Скав­ра», 3; «Пись­ма к Атти­ку», VII, 11, 3 (303); IX, 10, 3 (364). «Вар­вар­ская стра­на» — вся­кая стра­на, насе­лен­ная не гре­ка­ми и не рим­ля­на­ми.
  • 23Марк Фурий Камилл — воен­ный три­бун с кон­суль­ской вла­стью, в нача­ле IV в. заво­е­вал Вейи и одер­жал победу над вольска­ми; обви­нен­ный в утай­ке воен­ной добы­чи, он в 391 г. уда­лил­ся в изгна­ние и был воз­вра­щен в Рим в 390 г., во вре­мя наше­ст­вия гал­лов. См. Ливий, VII, 1.
  • 24Гай Сер­ви­лий Структ Ага­ла — помощ­ник дик­та­то­ра Луция Квинк­ция Цин­цин­на­та (середи­на V в.), убил рим­ско­го всад­ни­ка Спу­рия Мелия, обви­нен­но­го в стрем­ле­нии к еди­но­вла­стию; Ага­ла так­же был обви­нен в таком же стрем­ле­нии. См. Цице­рон, речи: «I речь про­тив Кати­ли­ны», 3; «О доме», 86; 101; «В защи­ту Сестия», 143; «В защи­ту Мило­на», 8; «II филип­пи­ка», 26.
  • 25Пуб­лий Кор­не­лий Сци­пи­он Наси­ка Сера­пи­он — кон­сул 138 г., счи­тал­ся винов­ни­ком гибе­ли Тибе­рия Грак­ха (133 г.).
  • 26Пуб­лий Попи­лий Ленат — кон­сул 132 г., про­тив­ник Грак­хов, был изгнан в 123 г. по пред­ло­же­нию Гая Грак­ха. См. Цице­рон, речи: «В сена­те по воз­вра­ще­нии из изгна­ния», 37 сл.; «К кви­ри­там по воз­вра­ще­нии из изгна­ния», 6, 9, 11; «О доме», 82, 87.
  • 27Луций Опи­мий — кон­сул 121 г., про­тив­ник Гая Грак­ха, в 115 г. был гла­вой посоль­ства, отправ­лен­но­го для пере­го­во­ров с Югур­той; в 110 г. он был обви­нен в полу­че­нии взят­ки от Югур­ты и осуж­ден на изгна­ние. См. Цице­рон, речи: «К кви­ри­там по воз­вра­ще­нии из изгна­ния», 11; «В защи­ту Сестия», 140; «Про­тив Писо­на», 95; «В защи­ту План­ция», 69; «Брут», 128.
  • 28Квинт Цеци­лий Метелл Нуми­дий­ский — кон­сул 129 г.,[5] победи­тель Югур­ты, доб­ро­воль­но уда­лил­ся в изгна­ние, отка­зав­шись дать клят­ву в соблюде­нии земель­но­го зако­на Луция Апу­лея Сатур­ни­на. См. Цице­рон, речи: «В сена­те по воз­вра­ще­нии из изгна­ния», 25; «О доме», 22; «В защи­ту Сестия», 37, 101; «Пись­ма к Атти­ку», I, 16, 4 (22).
  • 29Бег­ство из Ита­лии после неуда­чи в борь­бе про­тив Сул­лы. Гай Марий, быв­ший родом из Арпи­на, как и Цице­рон, был кон­су­лом в 107, 104—100 и 86 гг.; победи­тель ким­вров и тев­то­нов. Цице­рон часто гово­рит о Марии как о «спа­си­те­ле оте­че­ства»; см. речи: «В сена­те по воз­вра­ще­нии из изгна­ния», 38; «К кви­ри­там по воз­вра­ще­нии из изгна­ния», 7, 9 сл.; «В защи­ту Сестия», 37 сл., 116; «Про­тив Писо­на», 43; «В защи­ту Мило­на», 8 сл., 83.
  • 30Име­ют­ся в виду жерт­вы сул­лан­ских про­скрип­ций 82 г.
  • 31Цице­рон име­ет в виду свое кон­суль­ство 63 г. (подав­ле­ние дви­же­ния Кати­ли­ны) и свое изгна­ние в 58 г. Из чис­ла дру­зей Цице­ро­на эпи­ку­рей­ца­ми были Тит Пом­по­ний Аттик и Марк Марий; см. Цице­рон, «Пись­ма к близ­ким», VII, 1 (127).
  • 32В послед­ний день кон­суль­ства Цице­ро­на (29 декаб­ря 63 г.) три­бун Квинт Цеци­лий Метелл Непот не поз­во­лил ему обра­тить­ся к наро­ду с речью. См. Цице­рон, «Речь про­тив Писо­на», 6; пись­ма: «К близ­ким», V, 2, 7 (14); «К Атти­ку», I, 16, 5 (22).
  • 33Опти­ма­ты («чест­ные люди») высо­ко оце­ни­ли дей­ст­вия кон­су­ла Цице­ро­на, направ­лен­ные на подав­ле­ние дви­же­ния Кати­ли­ны: Луций Авре­лий Кот­та пред­ло­жил устро­ить бла­годар­ст­вен­ные молеб­ст­вия богам; Луций Гел­лий при­знал его заслу­жив­шим «граж­дан­ский венок», кото­рым награж­да­ли за спа­се­ние жиз­ни рим­ско­го граж­да­ни­на; Квинт Лута­ций Катул про­воз­гла­сил его «отцом оте­че­ства». См. Цице­рон, речи: «III речь про­тив Кати­ли­ны», 15; «Про­тив Писо­на», 6. См. ниже, прим. 125.
  • 34Ср. Цице­рон, «Брут», 305—319; «Об ора­то­ре», I, 2.
  • 35Ср. Цице­рон, «III речь про­тив Кати­ли­ны», 1.
  • 36Цице­рон употреб­ля­ет сло­во «роди­на» в дво­я­ком зна­че­нии: 1) место рож­де­ния и 2) оте­че­ство — как поня­тие юриди­че­ское; ср. «О зако­нах», II, 5;, «Об обя­зан­но­стях», I, 53.
  • 37Ср. Пла­тон, «Кри­тон», 51 А—С. Весь § 8 направ­лен про­тив поли­ти­че­ско­го абсен­те­из­ма эпи­ку­рей­цев.
  • 38Ср. Пла­тон, «Государ­ство», I, 347 C.
  • 39Ср. Лукре­ций, «О при­ро­де вещей», V, 1117 слл.
  • 40Име­ет­ся в виду борь­ба с дви­же­ни­ем Кати­ли­ны.
  • 41Ср. Цице­рон, «II речь о земель­ном законе», 1 сл.; «Пись­ма к Атти­ку», II, 3, 4 (29).
  • 42Фалес Милет­ский, Солон Афин­ский, Биант При­ен­ский, Пит­так Мити­лен­ский, Кле­обул Линдский, Пери­андр Коринф­ский, Хилон Спар­тан­ский. См. Цице­рон, «Об ора­то­ре», III, 137.
  • 43Обра­ще­ние к бра­ту Квин­ту, вме­сте с кото­рым Цице­рон ездил в 79—77 гг. в Гре­цию. По-види­мо­му, диа­лог был обра­щен к Квин­ту Цице­ро­ну.
  • 44Гай Сем­п­ро­ний Туди­тан и Маний Акви­лий были кон­су­ла­ми в 129 г. Латин­ские празд­не­ства еже­год­но справ­ля­лись на Аль­бан­ской горе в честь Юпи­те­ра Лаци­а­ра, покро­ви­те­ля Латин­ско­го сою­за, вна­ча­ле под гла­вен­ст­вом Аль­бы-Лон­ги, а впо­след­ст­вии Рима: ноч­ное жерт­во­при­но­ше­ние с закла­ни­ем бело­го быка. Они про­дол­жа­лись три дня; в 129 г. они были в янва­ре-фев­ра­ле. См. Лукан, «Фар­са­лия», 1, 550; V, 402.
  • 45Ср. Пла­тон, «Кри­тон», 1. Цице­рон в точ­но­сти повто­ря­ет нача­ло это­го диа­ло­га.
  • 46Име­ют­ся в виду потря­се­ния в государ­стве, свя­зан­ные с земель­ной рефор­мой Тибе­рия Грак­ха.
  • 47Так назы­вае­мые паре­лии. Если в возду­хе носят­ся мел­кие приз­ма­ти­че­ские кри­стал­лы льда, то вокруг солн­ца быва­ют вид­ны кру­ги и про­хо­дя­щие через солн­це вер­ти­каль­ные или гори­зон­таль­ные поло­сы, кото­рые в пере­се­че­нии с окру­жаю­щим солн­це кру­гом дают уси­лен­ное осве­щен­ное пят­но, назы­вае­мое лож­ным солн­цем. Обыч­но таких солнц наблюда­ют­ся два, но если одно из них закры­то тучей или нахо­дит­ся ниже гори­зон­та, то вид­но толь­ко одно лож­ное солн­це. Такое явле­ние наблюда­лось в 129 г. Впо­след­ст­вии его сочли пред­вест­ни­ком смер­ти Сци­пи­о­на Эми­ли­а­на. См. Цице­рон, «О при­ро­де богов», II, 14; «О пред­виде­нии», I, 97. (И. В.).
  • 48Панэтий Родос­ский (род. око­ло 172 г.) — фило­соф-сто­ик, друг Сци­пи­о­на Эми­ли­а­на и Лелия, настав­ник Гая Фан­ния, Квин­та Муция Сце­во­лы Авгу­ра, Пуб­лия Рути­лия Руфа и Квин­та Элия Тубе­ро­на; автор сочи­не­ний по аст­ро­но­мии и фило­со­фии, в част­но­стях трак­та­та «Об обя­зан­но­стях», послу­жив­ше­го образ­цом для одно­имен­но­го диа­ло­га Цице­ро­на. См. Цице­рон, «Пись­ма к Атти­ку», XVI, 11, 4 (799).
  • 49См. Ксе­но­фонт, «Мемо­ра­би­лии», I, 1, 11 сл.; IV, 7, 2 слл. Ср. Цице­рон, «Брут», 31; «Туску­лан­ские беседы», V, 10.
  • 50Пифа­гор Самос­ский (вто­рая поло­ви­на VI в.) родил­ся на Само­се в эпо­ху прав­ле­ния тиран­на Поли­кра­та, союз­ни­ка еги­пет­ско­го фара­о­на Ама­си­са. Самос был круп­ным цен­тром инже­нер­но­го искус­ства того вре­ме­ни (водо­про­вод Евпа­ли­на и дру­гие построй­ки). Бла­го­да­ря свя­зям с Егип­том Пифа­гор мог позна­ко­мить­ся с основ­ны­ми интер­ва­ла­ми (тер­ция и квин­та) струн­ных инстру­мен­тов, а так­же и с архи­тек­ту­рой и скульп­ту­рой Егип­та; в послед­них дава­лись чис­ло­вые отно­ше­ния раз­ме­ров раз­лич­ных дета­лей зда­ния (или частей тела), выра­жен­ных в неко­то­рых еди­ни­цах (моду­лях). Уста­но­вив дли­ну моду­ля по задан­ной сово­куп­но­сти отно­ше­ний меж­ду частя­ми, мож­но пол­но­стью вос­ста­но­вить соот­вет­ст­ву­ю­щее зда­ние или фигу­ру. Таким обра­зом, чис­ла (у Пифа­го­ра целые) явля­лись «при­ро­дой всех вещей»; в отли­чие от ира­ний­цев, обра­щав­ших вни­ма­ние на «мате­рию», Пифа­гор инте­ре­со­вал­ся «фор­мой», выра­жая ее чис­лен­ны­ми отно­ше­ни­я­ми. Отсюда родил­ся мате­ма­ти­че­ский ато­мизм Пифа­го­ра. Пере­ехав­ши из Само­са в Ита­лию, Пифа­гор осно­вал тай­ное обще­ство, вступ­ле­ние в кото­рое тре­бо­ва­ло зна­чи­тель­ной пред­ва­ри­тель­ной под­готов­ки. Нель­зя, конеч­но, счи­тать Пифа­го­ра родо­на­чаль­ни­ком мыш­ле­ния в мате­ма­ти­ке, но очень суще­ст­вен­но, что он обу­чал не столь­ко раз­лич­ным тео­ре­мам гео­мет­рии, сколь­ко уме­нию их дока­зы­вать; на это ука­зы­ва­ет очень боль­шое коли­че­ство свя­зан­ных с ним педа­го­ги­че­ских выска­зы­ва­ний, сохра­нив­ших­ся у Ямвли­ха («Жизнь Пифа­го­ра»). Очень труд­но опре­де­лить, какие мате­ма­ти­че­ские тео­ре­мы были откры­ты Пифа­го­ром, если тако­вые суще­ст­во­ва­ли вооб­ще (так назы­вае­мая тео­ре­ма Пифа­го­ра была извест­на вави­ло­ня­нам за пол­то­ры тыся­чи лет до Пифа­го­ра), так как Пифа­го­ру при­пи­сы­ва­лись все мате­ма­ти­че­ские откры­тия, сде­лан­ные его уче­ни­ка­ми. После раз­гро­ма пифа­го­рей­ских общин в южной Ита­лии пифа­го­рей­цы раз­бре­лись по все­му гре­че­ско­му миру; остав­ши­е­ся вли­лись в Ака­де­мию Пла­то­на. (И. В.)
  • 51Архит Тарент­ский (око­ло 400 г.) — был государ­ст­вен­ным дея­те­лем, пол­ко­вод­цем, мате­ма­ти­ком и меха­ни­ком. Ему при­над­ле­жит реше­ние зада­чи об удво­е­нии куба и пер­вая кни­га по меха­ни­ке. Тимей Локрий­ский был пифа­го­рей­цем. В его честь Пла­тон назвал один из сво­их диа­ло­гов. Фило­лай изве­стен сво­ей кос­мо­ло­ги­че­ской тео­ри­ей, по кото­рой Зем­ля и «про­ти­во­зем­лие» (антих­тон) вра­ща­лись вокруг цен­траль­но­го огня. (И. В.)
  • 52Дома рим­ляне носи­ли сан­да­лии, вне дома — баш­ма­ки осо­бо­го покроя, укреп­ляв­ши­е­ся рем­ня­ми; пат­ри­ции — баш­ма­ки крас­но­го цве­та, сена­то­ры — чер­но­го. Выхо­дя из дому, рим­ляне наде­ва­ли поверх туни­ки (рубаш­ки) тогу; см. ниже, прим. 98. Сци­пи­он одел­ся, усту­пая тре­бо­ва­ни­ям эти­ке­та. Ср. Цице­рон. «Речи про­тив Верре­са», (II) V, 86.
  • 53Пор­тик (гале­рея) для про­гу­лок, назы­вав­ший­ся так­же и am­bu­la­tio, был при­над­леж­но­стью рим­ско­го заго­род­но­го дома. Ср. Цице­рон, «Пись­ма к бра­ту Квин­ту», III, 1, 1 (145).
  • 54По Вил­ли­е­ву зако­ну 180 г. (lex Vil­lia an­na­lis), маги­ст­ра­ту­ры пре­до­став­ля­лись толь­ко после воен­ной служ­бы с про­ме­жут­ком в три года меж­ду каж­дой из них: кве­сту­ра в воз­расте не менее 27 лет, эди­ли­тет — 30, пре­ту­ра — 33, кон­су­лат — 36. По Кор­не­ли­е­ву зако­ну 81 г. (закон Сул­лы, lex Cor­ne­lia de ma­gistra­ti­bus), кве­сту­ра — не ранее 29-лет­не­го воз­рас­та, пре­ту­ра (после обя­за­тель­но­го 10-лет­не­го про­ме­жут­ка) по дости­же­нии 39, кон­су­лат — 42 лет; вто­рой кон­су­лат — толь­ко через 10 лет после пер­во­го. Избра­ние в ука­зан­ном воз­расте назы­ва­лось избра­ни­ем в «свой год» (suo an­no). Быв­ший кон­сул назы­вал­ся кон­су­ля­ром (vir con­su­la­ris), быв­ший пре­тор — пре­то­ри­ем, быв­ший эдил — эди­ли­ци­ем, быв­ший кве­стор — кве­сто­ри­ем, быв­ший три­бун — три­бу­ни­ци­ем. В 132 г. был издан Пина­ри­ев закон о маги­ст­ра­ту­рах, поло­же­ния его нам неиз­вест­ны; см. Цице­рон, «Об ора­то­ре», II, 261.
  • 55Пред­став­ле­ние, что мир (для Цице­ро­на с все­лен­ной отож­дествля­ет­ся рим­ская дер­жа­ва) есть общее жили­ще богов и людей, соот­вет­ст­ву­ет уче­нию пифа­го­рей­цев. Ср. Цице­рон, «Об обя­зан­но­стях», I, 153; «О зако­нах», I, 61.
  • 56Интер­дикт — при­каз пре­то­ра, пред­пи­сы­вав­ший или запре­щав­ший то или иное дей­ст­вие. Далее в виде шут­ки при­во­дит­ся пре­тор­ская фор­му­ла насчет вла­де­ния иму­ще­ст­вом. Ср. Цице­рон, «Речь по делу Цеци­ны», 23, 36, 40, 55, 59.
  • 57Пуб­лий Муций Сце­во­ла — кон­сул 133 г., вер­хов­ный пон­ти­фик, юрист, про­тив­ник насиль­ст­вен­ных мер про­тив Тибе­рия Грак­ха. См. Цице­рон, «О зако­нах», II, 47; «Об ора­то­ре», I, 240, 242.
  • 58Гай Суль­пи­ций Галл — аст­ро­ном и поли­ти­че­ский дея­тель; пре­тор в 169 г., легат Луция Эми­лия Пав­ла во вре­мя заво­е­ва­ния им Македо­нии (см. ниже, § 23), кон­сул в 166 г. вме­сте с Мар­ком Клав­ди­ем Мар­цел­лом. См. Цице­рон, «О ста­ро­сти», 49; «Брут», 78.
  • 59Архи­мед — 287—212 гг., зна­ме­ни­тый сира­куз­ский меха­ник и мате­ма­тик, воен­ный инже­нер царя Гиеро­на, уче­ник мате­ма­ти­ка и аст­ро­но­ма Коно­на; напи­сал ряд сочи­не­ний, в кото­рых опре­де­лил пло­ща­ди и объ­ем раз­лич­ных фигур и тел, дал постро­е­ние дли­ны окруж­но­сти при помо­щи «архи­медо­вой спи­ра­ли», а так­же вычис­лил зна­че­ние чис­ла π (пи) — отно­ше­ния окруж­но­сти к диа­мет­ру. В меха­ни­ке ввел поня­тие о цен­тре тяже­сти, опре­де­лил поло­же­ние послед­не­го для ряда фигур и тел и уста­но­вил закон рав­но­ве­сия пла­ваю­щих тел. Под конец жиз­ни зани­мал­ся аст­ро­но­ми­ей, опре­де­лял раз­ме­ры мира («Псам­мит») и постро­ил аст­ро­но­ми­че­скую сфе­ру, вос­про­из­во­див­шую дви­же­ние небес­ных тел. Архи­мед был актив­ным защит­ни­ком Сира­куз про­тив рим­лян; при взя­тии послед­ни­ми Сира­куз в 212 г. был убит. (И. В.)

    Во вре­мя сво­ей кве­сту­ры в Сици­лии Цице­рон разыс­кал моги­лу Архи­меда. См. Цице­рон, «Речи про­тив Верре­са», (II) IV, 131; «Туску­лан­ские беседы», I, 63; V, 63 слл.; Овидий, «Фасты», VI, 277; Плу­тарх, «Мар­целл», 19.

  • 60Храм, постро­ен­ный Мар­ком Клав­ди­ем Мар­цел­лом за Капен­ски­ми ворота­ми Рима по обе­ту, дан­но­му перед сра­же­ни­ем под Кла­сти­ди­ем в 222 г. Храм имел два отде­ле­ния — боже­ства Чести и боже­ства Доб­ле­сти. См. Ливий, XXIX, 11; Плу­тарх, «Мар­целл», 20.
  • 61Фалес Милет­ский — (око­ло 624—548), один из «семи муд­ре­цов» Гре­ции; зани­мал­ся фило­со­фи­ей, мате­ма­ти­кой и аст­ро­но­ми­ей (см. ниже, § 25); счи­тал нача­лом все­го воду.
  • 62Евдокс Книд­ский — (око­ло 350 г.), зна­ме­ни­тый гре­че­ский мате­ма­тик; дал опре­де­ле­ние отно­ше­ний несо­из­ме­ри­мых вели­чин и метод «исчер­пы­ва­ния» для опре­де­ле­ния пло­ща­дей и объ­е­мов; автор кине­ма­ти­че­ской моде­ли дви­же­ния планет при помо­щи ком­би­на­ций кон­цен­три­че­ских сфер (сло­же­ние вра­ще­ний вокруг пере­се­каю­щих­ся осей). (И. В.)
  • 63Арат — 315—240, член круж­ка македон­ско­го царя Анти­го­на Гона­та, затем при­двор­ный поэт сирий­ско­го царя Антио­ха I, автор аст­ро­но­ми­че­ской поэ­мы «Фено­ме­ны», изла­гаю­щей аст­ро­но­ми­че­ские тео­рии Евдок­са. Эту поэ­му Цице­рон пере­вел в моло­до­сти; до нас дошли отрыв­ки его пере­во­да. См. ниже, § 56; «О зако­нах», II, 7; «Об ора­то­ре», I, 69; Мак­ро­бий, «Сатур­на­лии», I, 18, 15. (И. В.)
  • 64Извест­ные в то вре­мя пла­не­ты Мер­ку­рий, Вене­ра, Марс, Юпи­тер, Сатурн.
  • 65Мета — три состав­лен­ных вме­сте кони­че­ских стол­ба, нахо­див­ши­е­ся на каж­дом из кон­цов про­доль­ной стен­ки или насы­пи, пере­го­ра­жи­вав­шей бего­вую дорож­ку рим­ско­го цир­ка. Здесь кони­че­ская тень, падав­шая на луну во вре­мя ее затме­ния (при дви­же­нии солн­ца вокруг зем­ли, по гео­цен­три­че­ской тео­рии). См. Пли­ний, «Есте­ствен­ная исто­рия», II, 10, 47.
  • 66Луций Эми­лий Павел Македон­ский — кон­сул 182 и 168 гг., отец Сци­пи­о­на Эми­ли­а­на; раз­бил македон­ско­го царя Пер­сея под Пид­ной в 168 г. и поко­рил Македо­нию.
  • 67Име­ет­ся в виду Пело­пон­нес­ская вой­на (431—404).
  • 68Перикл — 493—429 гг., был гла­вой демо­кра­ти­че­ской пар­тии в Афи­нах. Упо­ми­нае­мое здесь затме­ние солн­ца про­изо­шло в 431 г. См. Плу­тарх, «Перикл», 35.
  • 69Ана­к­са­гор Кла­зо­мен­ский — (око­ло 510—426 гг.) афин­ский фило­соф; зани­мал­ся квад­ра­ту­рой кру­га, автор тео­рии гомойо­мер, в кото­рой утвер­жда­лась воз­мож­ность бес­ко­неч­ной дели­мо­сти тела, при­чем полу­чаю­щи­е­ся сколь угод­но малые части име­ли ту же при­ро­ду, что и пер­во­на­чаль­ное тело. Ана­к­са­гор пер­вым открыл при­чи­ну затме­ний солн­ца и луны. (И. В.)
  • 70Энний, «Анна­лы», фрагм. 166 Уор­минг­тон. Цице­рон сле­ду­ет дати­ров­ке Поли­бия, соглас­но кото­рой Рим был осно­ван в 750 г. Таким обра­зом, 350 г. по осно­ва­нии Рима соот­вет­ст­ву­ет 400 г. до н. э. Ноны — седь­мое чис­ло меся­цев мар­та, мая, квинк­ти­лия (июль) и октяб­ря и пятое чис­ло осталь­ных меся­цев. Энний допу­стил ошиб­ку: упо­ми­нае­мое им затме­ние солн­ца про­изо­шло 21 июня 400 г.
  • 71Вер­хов­ный пон­ти­фик вел лето­пись о важ­ней­ших собы­ти­ях, в част­но­сти кон­суль­ствах. В 131 г. пон­ти­фик Пуб­лий Муций Сце­во­ла пере­ра­ботал имев­ши­е­ся запи­си и выпу­стил их в 80 кни­гах под назва­ни­ем «An­na­les ma­xi­mi». См. Цице­рон, «Об ора­то­ре», II, 52.
  • 727 июля 708 г. Ср. ниже, II, 17; Ливий, I, 16; Плу­тарх, «Ромул», 27.
  • 73Кви­ри­та­ми (po­pu­lus Ro­ma­nus Qui­ri­tium) пер­во­на­чаль­но назы­ва­лись муж­чи­ны-пат­ри­ции, спо­соб­ные носить ору­жие, не воен­ные. О кви­рит­ском пра­ве см. выше, прим. 15.
  • 74Ne­xum. В широ­ком смыс­ле — согла­ше­ние меж­ду рим­ски­ми граж­да­на­ми, заклю­чав­ше­е­ся при свиде­те­лях с совер­ше­ни­ем сим­во­ли­че­ских дей­ст­вий и про­из­не­се­ни­ем уста­нов­лен­ной фор­му­лы (ман­ци­па­ция). В тес­ном смыс­ле — акт ссуды или зай­ма, при­чем долж­ник обя­зы­вал­ся, в слу­чае неупла­ты в срок, при­знать себя осуж­ден­ным (dam­nas) и пре­до­ста­вить себя в рас­по­ря­же­ние заи­мо­дав­ца; он ста­но­вил­ся ne­xus и, по зако­ну, сохра­няя граж­дан­ские пра­ва, фак­ти­че­ски был на поло­же­нии раба и дол­жен был отра­ботать свой долг, чтобы осво­бо­дить­ся (ne­xi li­be­ra­tio); в древ­ней­шие вре­ме­на он мог быть про­дан в раб­ство «за Тибр» и даже каз­нен; ne­xum было запре­ще­но Пете­ли­е­вым-Папи­ри­е­вым зако­ном (око­ло 236 г.).
  • 75Ср. Пла­тон, «Государ­ство», I, 347 B.
  • 76Пуб­лий Кор­не­лий Сци­пи­он Афри­кан­ский Стар­ший — о нем, по-види­мо­му, писал Катон Стар­ший в сво­ем исто­ри­че­ском сочи­не­нии «Нача­ла» (Ori­gi­nes). См. Цице­рон. «Речь в защи­ту План­ция», 66.
  • 77Сира­куз­ский тиранн Дио­ни­сий Стар­ший — 406—367 гг.; ср. кн. III, 43.
  • 78См. Цице­рон, «Пись­ма к Атти­ку», I, 18, 1 (24).
  • 79Поня­тие апа­ти́и сто­и­ков.
  • 80Четы­ре харак­тер­ные чер­ты «муд­ро­сти» сто­и­ков. Ср. Гора­ций, Посла­ния, I, I, 106 сл.:


    Сло­вом, муд­рец — одно­го лишь Юпи­те­ра ниже: богат он,
    Волен, в поче­те, кра­сив; нако­нец, он и царь над царя­ми.
    (Пере­вод Н. С. Гинц­бур­га)

  • 81Ср. Цице­рон, «О друж­бе», 27; «О пре­де­лах добра и зла», III, 29.
  • 82Секст Элий Пет Кат — кон­сул 198 г., юрист и ора­тор. См. Цице­рон, «Пись­ма к близ­ким», VII, 22 (762); «Об ора­то­ре», I, 198; III, 133; «Туску­лан­ские беседы», I, 18; «Брут», 78; Энний, «Анна­лы», фрагм. 326 Уор­минг­тон.
  • 83О Суль­пи­ции Гал­ле см. выше, § 21 сл.
  • 84Энний, «Ифи­ге­ния», фрагм. 249 сл. Уор­минг­тон; Овидий, «Фасты», V, 111 слл. Мно­гие созвездия носи­ли име­на живот­ных. Ахилл насме­ха­ет­ся здесь над про­ро­че­ст­вом Кал­хан­та.
  • 85Марк Паку­вий (220—130), «Антио­па». Тра­ги­че­ский поэт Паку­вий при­над­ле­жал к круж­ку Сци­пи­о­на Эми­ли­а­на. Ср. Цице­рон, «Об ора­то­ре», II, 155.
  • 86Энний, «Неопто­лем», фрагм. 400 Уор­минг­тон. Ср. Цице­рон, «Туску­лан­ские беседы», II, 1; «Об ора­то­ре», II, 156; Вер­ги­лий, «Эне­ида», II, 491; Авл Гел­лий, V, 15, 9; 16, 5.
  • 87Тубе­рон, пле­мян­ник Сци­пи­о­на Эми­ли­а­на; см. выше, § 14 сл., «Речь в защи­ту Муре­ны», 75 сл. Пат­ри­ци­ан­ский Эли­ев род делил­ся на вет­ви: Тубе­ро­ны, Петы, Гал­лы, Ламии. Элии, как и Юлии, вели свой род от богов[3].
  • 88Тибе­рий Гракх был пле­бей­ским три­бу­ном в 133 г. Вооб­ра­жае­мая дата диа­ло­га «О государ­стве» — 129 г. (год смер­ти Сци­пи­о­на Эми­ли­а­на).
  • 89Брат кон­су­ла 133 г. Пуб­лия Муция Сце­во­лы, усы­нов­лен­ный Пуб­ли­ем Лици­ни­ем Крас­сом и полу­чив­ший имя Пуб­лия Лици­ния Крас­са Муци­а­на; кон­сул 131 г. Его счи­та­ли одним из авто­ров земель­но­го зако­на Тибе­рия Грак­ха. См. Цице­рон, «Брут», 98.
  • 90Аппий Клав­дий Пуль­хр — тесть Тибе­рия Грак­ха, кон­сул 143 г. и цен­зор 137 г., под­дер­жи­вал Тибе­рия Грак­ха и был про­тив­ни­ком Сци­пи­о­на Эми­ли­а­на.
  • 91Квинт Цеци­лий Метелл Македон­ский — кон­сул 143 г.
  • 92Лелий гово­рит о Сци­пи­оне Эми­ли­ане. Под­чер­ки­ва­ет­ся, что государ­ство нуж­да­ет­ся в выдаю­щей­ся лич­но­сти, кото­рая мог­ла бы бороть­ся с Грак­ха­ми.
  • 93Союз­ни­ка­ми (so­cii) назы­ва­лись город­ские общи­ны Ита­лии, заклю­чив­шие с Римом союз­ный дого­вор (foe­dus), кото­рый обя­зы­вал их пре­до­став­лять Риму вой­ска. Дого­вор этот мог быть рав­ным (foe­dus aequ­um) или нерав­ным (foe­dus ini­quum). В пер­вом слу­чае союз­ни­ки юриди­че­ски были суве­рен­ны­ми, во вто­ром они при­зна­ва­ли над собой вели­че­ство рим­ско­го наро­да (maies­tas po­pu­li Ro­ma­ni) и теря­ли свою само­сто­я­тель­ность. В осо­бом поло­же­нии были город­ские общи­ны Лация, т. е. бли­жай­шие и древ­ней­шие союз­ни­ки Рима (pris­ci La­ti­ni, древ­ние лати­няне); при пере­се­ле­нии в Рим их чле­ны поль­зо­ва­лись все­ми граж­дан­ски­ми пра­ва­ми. Из чис­ла этих общин, после их послед­не­го вос­ста­ния про­тив Рима в 340 г., сохра­ни­ли само­сто­я­тель­ность лишь немно­гие — их чле­ны сохра­ни­ли толь­ко пра­во всту­пать в бра­ки с рим­ля­на­ми (ius co­nu­bii) и пра­во вести с ними тор­гов­лю (ius com­mer­cii), — а осталь­ные были пре­вра­ще­ны в муни­ци­пии, т. е. общи­ны с огра­ни­чен­ны­ми граж­дан­ски­ми пра­ва­ми (ci­vi­tas si­ne suffra­gio). Союз­ни­ки и лати­няне полу­чи­ли пол­ные пра­ва рим­ско­го граж­дан­ства толь­ко в 90 г. на осно­ва­нии Юли­е­ва зако­на, издан­но­го по окон­ча­нии Союз­ни­че­ской вой­ны.
  • 94Име­ет­ся в виду комис­сия по про­веде­нию земель­ной рефор­мы Тибе­рия Грак­ха.
  • 95Име­ет­ся в виду con­cor­dia or­di­num — согла­сие и сотруд­ни­че­ство меж­ду сосло­ви­я­ми сена­то­ров и рим­ских всад­ни­ков, Цице­рон счи­тал такое согла­сие осно­вой рим­ской государ­ст­вен­но­сти. Ср. выше, § 31. См. «Речь про­тив Писо­на», 7; «Пись­ма к Атти­ку», I, 14, 4 (20); 17, 10 (23); 18, 3 и 7 (24).
  • 96Поли­бий (око­ло 210—125) — грек, при­ве­зен­ный в Рим в 168 г. в каче­стве залож­ни­ка; учи­тель сыно­вей Луция Эми­лия Пав­ла; сопро­вож­дал Сци­пи­о­на Эми­ли­а­на во вре­мя пуни­че­ской и нуман­тин­ской войн и при­над­ле­жал к его кру­гу; напи­сал «Все­об­щую исто­рию» в 40 кни­гах; сто­рон­ник сме­шан­ной фор­мы государ­ст­вен­но­го устрой­ства. О Панэтии см. выше, прим. 48.
  • 97Сци­пи­он счи­та­ет себя про­дол­жа­те­лем поли­ти­че­ских тра­ди­ций Кор­не­ли­ев Сци­пи­о­нов и Эми­ли­ев. Ср. Цице­рон, «Об обя­зан­но­стях», I, 116.
  • 98Т. е. рим­ско­го граж­да­ни­на. Тога — шер­стя­ная верх­няя одеж­да рим­ских граж­дан: муж­чин и детей. Кусок тка­ни оваль­ной фор­мы, кото­рый по опре­де­лен­ным пра­ви­лам обер­ты­ва­ли вокруг тела. Куруль­ные (стар­шие) маги­ст­ра­ты носи­ли тогу с пур­пур­ной кай­мой (to­ga prae­tex­ta), как и маль­чи­ки. На 16-м году жиз­ни маль­чик сме­нял дет­скую тогу на белую (to­ga vi­ri­lis, to­ga li­be­ra, to­ga pu­ra), после чего его запи­сы­ва­ли в чле­ны три­бы. Выбе­лен­ную мелом тогу (to­ga can­di­da) носи­ли лица, доби­вав­ши­е­ся маги­ст­ра­тур («кан­дида­ты»). Сло­во to­ga­tus озна­ча­ло: 1) рим­ский граж­да­нин, 2) маги­ст­рат, не при­ме­ня­ю­щий воен­ной силы.
  • 99Ср. Цице­рон, «Речь в защи­ту Сестия», 91 слл.; Лукре­ций, V, 922—1455.
  • 100Estres pub­li­ca res po­pu­li. «Res» как юриди­че­ский тер­мин — пред­мет, исполь­зу­е­мый чело­ве­ком. В исто­ри­че­скую эпо­ху тер­мин «res pub­li­ca» озна­чал иму­ще­ство, нахо­дя­ще­е­ся в общем, все­на­род­ном поль­зо­ва­нии; таким обра­зом, рим­ское государ­ство было пред­ме­том, исполь­зу­е­мым граж­дан­ской общи­ной (ci­vi­tas Ro­ma­na), иден­тич­ной гре­че­ско­му поли­су. Po­pu­lus пред­став­ля­ет­ся юриди­че­ским лицом.
  • 101Взгляд Поли­бия (VI, 5, 4).
  • 102Ср. Ари­сто­тель, «Поли­ти­ка», I 1253a: чело­век по сво­ей при­ро­де суще­ство обще­ст­вен­ное.
  • 103Три фор­мы государ­ст­вен­но­го устрой­ства подроб­но рас­смот­ре­ны Поли­би­ем (VI, 3 сл.) и Пла­то­ном, «Государ­ство», VIII.
  • 104Кир Стар­ший — 600—529 гг. См. Ксе­но­фонт, «Вос­пи­та­ние Кира»; Геро­дот, «Исто­рия», I, 46 слл. См. Цице­рон, «Пись­ма к Квин­ту», III, 1, 8 (145).
  • 105Патро­нат и кли­ен­те­ла — в древ­ней­шую эпо­ху отно­ше­ния меж­ду пат­ри­ци­ем и зави­сев­ши­ми от него людь­ми, воз­мож­но, из поко­рен­но­го насе­ле­ния: патрон покро­ви­тель­ст­во­вал и помо­гал кли­ен­ту; кли­ен­ты под­дер­жи­ва­ли патро­на при соис­ка­нии маги­ст­ра­тур и пр. Впо­след­ст­вии отно­ше­ния меж­ду вли­я­тель­ным лицом и его воль­ноот­пу­щен­ни­ка­ми или город­ской общи­ной, меж­ду быв­шим намест­ни­ком про­вин­ции и ее насе­ле­ни­ем; они были пре­ем­ст­вен­ны­ми. — Мас­си­лия (ныне Мар­сель) — коло­ния фокидян, осно­ван­ная око­ло 600 г.; во II в. при­бе­га­ла к помо­щи Рима во вре­мя войн; поэто­му Эми­ли­ан и гово­рит о кли­ен­тах. См. Цице­рон, речи: «В защи­ту Фон­тея», 3; «В защи­ту Флак­ка», 63.
  • 106Аре­о­паг — выс­ший государ­ст­вен­ный совет Афин; вна­ча­ле он был состав­лен из ари­сто­кра­тов, зани­мав­ших в про­шлом долж­ность архон­тов. В середине V в. за аре­о­па­гом была сохра­не­на толь­ко судеб­ная власть по делам об убий­стве.
  • 107Фала­рид — тиранн Агри­ген­та (570—554), при­ка­зав­ший изгото­вить поло­го мед­но­го быка, в кото­ром зажи­во сжи­га­ли людей. См. Цице­рон, «Речь про­тив Верре­са», (II) IV, 73; «Пись­ма к Атти­ку», VII, 20, 2 (317); Овидий, «Мета­мор­фо­зы», I, 653.
  • 108Прав­ле­ние Трид­ца­ти тиран­нов (404—403).
  • 109Име­ет­ся в виду уче­ние о кру­го­во­ро­те государ­ст­вен­ных форм. См. ввод­ную ста­тью С. Л. Утчен­ко, стр. 163 и 169. Ср. ниже, II, 45; «Речь в защи­ту План­ция», 93; «Пись­ма к Атти­ку», II, 9, 1 (36); 21, 2 (48); «О пред­виде­нии», II, 6.
  • 110Ср. Пла­тон, «Государ­ство», VIII, 543 A — 545 С.
  • 111Ср. Цице­рон, «О зако­нах», III, 31; «Пись­ма к близ­ким», I, 9, 12 (159); Пла­тон, «Зако­ны», IV, 711 С; Ксе­но­фонт, «Вос­пи­та­ние Кира», VIII, 8, 3.
  • 112Име­ет­ся в виду am­bi­tus (бук­валь­но — обход по оче­реди), дей­ст­вия кан­дида­та с целью рас­по­ло­жить изби­ра­те­лей в его поль­зу; допу­сти­мым счи­та­лось обра­тить­ся к граж­да­ни­ну по име­ни и взять его за руку; недо­пу­стим был под­куп в любой фор­ме, счи­тав­ший­ся пре­ступ­ле­ни­ем (cri­men de am­bi­tu). Для борь­бы с под­ку­пом был издан ряд зако­нов: Кор­не­ли­ев закон карал запре­том зани­мать маги­ст­ра­ту­ры в тече­ние 10 лет; Каль­пур­ни­ев-Аци­ли­ев закон 67 г. — штра­фом и пол­ным запре­том зани­мать маги­ст­ра­ту­ры; Тул­ли­ев закон 63 г. запре­щал денеж­ное воз­на­граж­де­ние, зре­ли­ща для наро­да и уго­ще­ние наро­да по три­бам и карал 10-лет­ним изгна­ни­ем. См. ниже, § 51; речи: «В защи­ту Сул­лы»; «В защи­ту План­ция»; «Пись­ма к Атти­ку», IV, 15, 7 (142); Квинт Цице­рон, «Настав­ле­ние по соис­ка­нию кон­суль­ства».
  • 113Рим­ский сенат.
  • 114Iudi­ces de­lec­ti. Судьи, для слу­ша­ния дан­но­го дела ото­бран­ные город­ским пре­то­ром (prae­tor ur­ba­nus) из обще­го спис­ка судей (al­bum iudi­cum, iudi­ces se­lec­ti).
  • 115Под рим­ским вла­ды­че­ст­вом Родос поль­зо­вал­ся неко­то­рой авто­но­ми­ей. В 167 г., после бит­вы под Пид­ной, сенат решил начать про­тив Родо­са вой­ну ввиду его недру­же­ст­вен­но­го поведе­ния во вре­мя вой­ны с Македо­ни­ей. Про­тив это­го высту­пил Катон Цен­зо­рий. См. Авл Гел­лий, VI, 3, 15.
  • 116Сци­пи­он гово­рит об Афи­нах сво­его вре­ме­ни. Впо­след­ст­вии Афи­ны ока­за­лись на сто­роне Мит­ри­да­та VI Евпа­то­ра, были взя­ты Сул­лой в 88 г. и утра­ти­ли свою авто­но­мию.
  • 117Сци­пи­он при­во­дит мне­ние сто­рон­ни­ков демо­кра­тии.
  • 118Ср. Сал­лю­стий, «Кати­ли­на», 10, 4; «Югур­та», 5, 2.
  • 119Речь идет о наро­де как источ­ни­ке пра­ва. См. выше, § 39 и прим. 100.
  • 120Ср. Сал­лю­стий, «Кати­ли­на», 6—13; «Югур­та», 41 сл.; Посла­ния к Цеза­рю, II, 7.
  • 121Энний, «Тиест», фрагм. 303 Мюл­лер. Ср. Цице­рон, «Об обя­зан­но­стях», I, 26.
  • 122В исто­ри­че­скую эпо­ху под тер­ми­ном lex пони­ма­ли писа­ный закон. Ср. Цице­рон, «О зако­нах», I 18; Юсти­ни­ан, «Инсти­ту­ции», II, 1, 11.
  • 123Царем (rex) назы­ва­ли Юпи­те­ра; см. ниже, § 56. — Тиран­ни­ей назы­ва­лась сло­жив­ша­я­ся в VI—IV вв. фор­ма прав­ле­ния в гре­че­ском поли­се, воз­ни­кав­шая после захва­та вла­сти лицом, часто при­над­ле­жав­шем к зна­ти, но опи­рав­шим­ся на народ и дей­ст­во­вав­шим от его име­ни. При неко­то­рых тиран­нах поли­сы достиг­ли рас­цве­та. Впо­след­ст­вии тиран­ния ста­ла пред­ме­том нена­ви­сти народ­ных масс. Цице­рон в боль­шин­стве слу­ча­ев при­да­ет поня­тию «тиранн» отри­ца­тель­ное зна­че­ние. См. «Об обя­зан­но­стях», III, 19, 32, 82; пись­ма: «К Атти­ку», XIV, 14, 4 (720); «К близ­ким», XII, 1, 2 (724); Вер­ги­лий, «Эне­ида», IV, 320.
  • 124В Спар­те цар­ская власть была наслед­ст­вен­ной, в Риме, соглас­но тра­ди­ции, — выбор­ной.
  • 125Op­ti­mus. Частая у Цице­ро­на игра слов; op­ti­mus (наи­луч­ший, «чест­ней­ший») — опти­мат.
  • 126«Слу­чай­ность» — избра­ние пра­ви­те­лей по жре­бию (Афи­ны). Частое у древ­них срав­не­ние государ­ства с кораб­лем. См. выше, прим. 13.
  • 127Ср. Цице­рон, «Речь в защи­ту Сестия», 96 слл.
  • 128Име­ет­ся в виду под­куп изби­ра­те­лей.
  • 129Ср. Цице­рон, «О зако­нах», III, 28 слл.
  • 130Ср. Цице­рон, «Об обя­зан­но­стях», I, 50; II, 78. «Почет» (см. ниже) — избра­ние в кон­су­лы.
  • 131Об Ара­те см. прим. 63. Обра­щать­ся к Зев­су, начи­ная речь, — антич­ная тра­ди­ция. Ср. Цице­рон, «О зако­нах», II, 7; Вер­ги­лий, «Сель­ские поэ­мы», III, 60; Фео­крит, «Идил­лии», XVII, 1.
  • 132Ср. Цице­рон, «О при­ро­де богов», II, 4; Гомер, «Или­а­да», I, 527 сл.; Вер­ги­лий, «Эне­ида», IX, 105; X, 2, 115.
  • 133Вар­ва­ра­ми гре­ки назы­ва­ли всех негре­ков, а рим­ляне — всех негре­ков и нерим­лян.
  • 134Соглас­но тра­ди­ции, цари были изгна­ны из Рима в 509 г.; диа­лог отне­сен к 129 г.
  • 135Царь Тарк­ви­ний Гор­дый.
  • 136Царь Сер­вий Тул­лий.
  • 137Ср. Цице­рон, «Туску­лан­ские беседы», IV, 78. Об Архи­те см. выше, § 16.
  • 138Fa­mi­lia rus­ti­ca — рабы, нахо­дя­щи­е­ся в усадь­бе, в сель­ской мест­но­сти, в отли­чие от fa­mi­lia ur­ba­na — рабов, нахо­дя­щих­ся в город­ском доме, в Риме.
  • 139Ср. выше, §§ 2 и 51.
  • 140Име­ет­ся в виду Марк Фурий Камилл. См. выше, § 6; Ливий, V, 32.
  • 141Соглас­но тра­ди­ции, это были Луций Брут и Кол­ла­тин; послед­ний вско­ре вер­нул­ся к част­ной жиз­ни, и на его место был избран Пуб­лий Вале­рий Пуб­ли­ко­ла (Попли­ко­ла). Эти маги­ст­ра­ты вна­ча­ле назы­ва­лись пре­то­ра­ми, т. е. иду­щи­ми впе­ре­ди (вой­ска), — от гла­го­ла praei­re; впо­след­ст­вии — кон­су­ла­ми.
  • 142Fas­ces — связ­ки пру­тьев, при­над­леж­ность лик­то­ров, почет­ной охра­ны маги­ст­ра­тов с импе­ри­ем; вне пре­де­лов поме­рия в эти связ­ки вты­ка­лись секи­ры. При дик­та­то­ре было 24 лик­то­ра, при кон­су­ле — 12, при пре­то­ре — 2 в Риме и 6 в про­вин­ции. Лик­то­ры при­во­ди­ли в испол­не­ние нака­за­ния, а в про­вин­ции так­же и смерт­ную казнь. См. ниже, кн. II, 53; Ливий, II, 7. Связ­ки были опу­ще­ны перед наро­дом в знак при­зна­ния его вер­хов­ной вла­сти.
  • 143Соглас­но тра­ди­ции, про­во­ка­ция к наро­ду (апел­ля­ция со сто­ро­ны граж­да­ни­на, осуж­ден­но­го на смерть) вос­хо­дит к прав­ле­нию царя Тул­ла Гости­лия: слу­чай с победи­те­лем Гора­ци­ем, убив­шим свою сест­ру за то, что она опла­ки­ва­ла смерть сво­его жени­ха Кури­а­ция, вра­га Рима. Тра­ди­ция зна­ла три Вале­ри­е­вых зако­на о про­во­ка­ции — 509, 445 и 300 гг. Исто­ри­че­ски досто­ве­рен толь­ко послед­ний из них, при­пи­сы­вав­ший­ся Пуб­лию Вале­рию Попли­ко­ле (прим. 141). См. ниже, кн. II, 53 слл.; речи: «Об отве­тах гаруспи­ков», 16; «В защи­ту Мило­на», 7; Ливий, I, 26; X, 9.
  • 144Извест­но пять слу­ча­ев тако­го «ухо­да» плеб­са из Рима, в свя­зи с его борь­бой за свои пра­ва: в 494 и 449 гг.: на Авен­тин­ский холм, в 445 г. на Яни­кул, в 342 и 287 гг.
  • 145Апел­ля­ция — жало­ба на дей­ст­вия маги­ст­ра­та, обра­щен­ная к рав­но­му или к выс­ше­му маги­ст­ра­ту.
  • 146Ско­рее все­го име­ют­ся в виду чрез­вы­чай­ные пол­но­мо­чия, кото­рые сенат пре­до­став­лял кон­су­лам в слу­чае край­ней опас­но­сти для государ­ства, выно­ся осо­бое поста­нов­ле­ние, так назы­вае­мое se­na­tus-con­sul­tum ul­ti­mum или s.-c. de re pub­li­ca de­fen­den­da по фор­му­ле: Vi­deant con­su­les, ne quid det­ri­men­ti res pub­li­ca ca­piat (Да при­мут кон­су­лы меры, дабы государ­ство не понес­ло ущер­ба). Оно дава­ло кон­су­лам пра­во каз­нить рим­ско­го граж­да­ни­на без фор­маль­но­го суда. Впер­вые оно было при­ня­то в 121 г. для борь­бы с дви­же­ни­ем Гая Грак­ха, затем в 100 г. для борь­бы про­тив Сатур­ни­на, в 77 г. про­тив Лепида, в 63 г. про­тив Кати­ли­ны, затем в 62, 52, 49, 48 и 40 гг.
  • 147Име­ет­ся в виду дик­та­тор, кото­ро­го назна­ча­ют. См. Ливий, II, 18.
  • 148Лелий и Сци­пи­он Эми­ли­ан вхо­ди­ли в состав кол­ле­гии авгу­ров. См. ниже, кн. II, 26 и прим. 11 и 26.
  • 149Энний, «Анна­лы», фрагм. 117 слл. Уор­минг­тон.
  • 150Энний, «Анна­лы», фрагм. 119 Уор­минг­тон.
  • 151Царь Тарк­ви­ний Гор­дый.
  • 152Ср. выше, § 44 сл.
  • 153Ср. Цице­рон, «Речь в защи­ту Сестия», 96: рас­ши­рен­ное тол­ко­ва­ние поня­тия «опти­ма­ты».
  • 154Ср. Пла­тон, «Государ­ство», VIII, 562 C — 563 E. Цице­рон дает сокра­щен­ный пере­сказ.
  • 155См. Цице­рон, речи: «В защи­ту Сул­лы», 21; «Про­тив Вати­ния», 23.
  • 156Тер­мин, отно­ся­щий­ся к боям гла­ди­а­то­ров.
  • 157Ср. Цице­рон, «Об обя­зан­но­стях», II, 43, 72 слл., 85.
  • 158Писи­страт — афин­ский тиранн (прим. 123), при­шед­ший к вла­сти в 560 г., изгнан­ный после 5 лет прав­ле­ния, воз­вра­тив­ший­ся в 545 г. и быв­ший у вла­сти до сво­ей смер­ти (527 г.). См. Плу­тарх, «Солон», 30; Ари­сто­тель, «Поли­ти­ка», V, 9, 23.
  • 159Ср. Ари­сто­тель, «Поли­ти­ка», II, 3, 10.
  • 160Ср. выше, § 52 сл., «Речь в защи­ту Сестия», 98 слл., «Пись­ма к близ­ким», I, 4, 7 слл. (97).
  • 161Эми­лии и Кор­не­лии Сци­пи­о­ны.
  • 162Взя­тие Кар­фа­ге­на в 146 г. и Нуман­ции в 133 г. Ср. Цице­рон, «Речь в защи­ту Муре­ны», 28, 78; «О друж­бе», 11.
  • 163Отры­вок из Гая Луци­лия (II в.); см. Пли­ний, «Естеств. исто­рия», пред­и­сло­вие, 7. Мани­лий — участ­ник диа­ло­га. Гай Пер­сий был обра­зо­ван­ным чело­ве­ком того вре­ме­ни. Марк Юний Конг Грак­хан был исто­ри­ком и инте­ре­со­вал­ся рим­ски­ми древ­но­стя­ми. См. Цице­рон, «Речь в защи­ту План­ция», 58; «Брут», 99; «Об ора­то­ре», I, 256; II, 25. Смысл отрыв­ка: автор пред­на­зна­ча­ет свой труд для широ­ко­го кру­га чита­те­лей.
  • 164Ср. выше, § 4 слл.
  • 165Этот фраг­мент мож­но было бы отне­сти к кон­цу § 44.
  • ПРИМЕЧАНИЯ РЕДАКЦИИ САЙТА

  • [1]Квинт Элий Тубе­рон доби­вал­ся долж­но­сти пре­то­ра, но так и не достиг ее (Cic. Mur. 75; Brut. 117). (Прим. ред. сай­та).
  • [2]Пуб­лий Рути­лий Руф был пре­то­ром не позд­нее 118 г. до н. э. и кон­су­лом 105 г. до н. э.; пле­бей­ский три­бу­нат для него не засвиде­тель­ст­во­ван. См. Broughton T.R.S. The Ma­gistra­tes of the Ro­man Re­pub­lic. Vol. 1. New York, 1951. P. 527, 528 n.1, 555. (Прим. ред. сай­та).
  • [3]Род Эли­ев был пле­бей­ским. Так, один из пред­ста­ви­те­лей рода Эли­ев Тубе­ро­нов был пле­бей­ским три­бу­ном в 194 г. до н. э. (Liv. XXXIV. 53. 1). (Прим. ред. сай­та).
  • [4]Катон Стар­ший был кон­су­лом в 195 г. до н. э. (Прим. ред. сай­та).
  • [5]Квинт Цеци­лий Метелл Нуми­дий­ский был кон­су­лом в 109 г. до н. э. (Прим. ред. сай­та).
  • [6]Луций Цеци­лий Метелл был дик­та­то­ром 224 г. до н. э. (Прим. ред. сай­та).
  • [7]Гней Кор­не­лий Сци­пи­он Кальв не участ­во­вал в боях с Ган­ни­ба­лом в Ита­лии. При Тицине был раз­бит его брат Пуб­лий Кор­не­лий Сци­пи­он, кон­сул 218 г. до н. э., при Тре­бии — Тибе­рий Сем­п­ро­ний Лонг, кон­сул 218 г. до н. э. (Прим. ред. сай­та).
  • ИСТОРИЯ ДРЕВНЕГО РИМА
    1364004413 1364004421 1364004423 1414870002 1414870003 1414870004