Текст приводится по изданию: Плутарх. Сравнительные жизнеописания в двух томах, М.: издательство «Наука», 1994. Издание второе, исправленное и дополненное. Т. II.
Перевод С. П. Маркиша, обработка перевода для настоящего переиздания — С. С. Аверинцева, переработка комментария — М. Л. Гаспарова.
Сверка перевода сделана по последнему научному изданию жизнеописаний Плутарха: Plutarchi Vitae parallelae, recogn. Cl. Lindscog et K. Ziegler, iterum recens. K. Ziegler, Lipsiae, 1957—1973. V. I—III. Из существующих переводов Плутарха на разные языки переводчик преимущественно пользовался изданием: Plutarch. Grosse Griechen und Römer / Eingel, und Übers, u. K. Ziegler. Stuttgart; Zürich, 1954. Bd. 1—6 и комментариями к нему.
Издание подготовили С. С. Аверинцев, М. Л. Гаспаров, С. П. Маркиш. Ответственный редактор С. С. Аверинцев.

Plutarchi Vitae parallelae. C. Sintenis, Teubner, 1881.
Plutarchi Vitae parallelae, with Eng. transl. by B. Perrin, Loeb Classical Library, 1926/1962.

1. Афи­ня­нин Ифи­крат счи­тал, что наем­ник дол­жен быть жаден до денег и удо­воль­ст­вий, — тогда, дескать, ища средств уто­лить и ути­шить свои стра­сти, он будет храб­рее сра­жать­ся, — но боль­шин­ство тре­бу­ет, чтобы вой­ско было подоб­но могу­че­му телу, кото­рое соб­ст­вен­ных побуж­де­ний не зна­ет и дви­жи­мо лишь волею пол­ко­во­д­ца. Вот поче­му и Павел Эми­лий в Македо­нии, при­няв началь­ство и убедив­шись, что вои­ны черес­чур болт­ли­вы и любо­пыт­ны и вме­ши­ва­ют­ся в дела коман­дую­ще­го, отдал, как сооб­ща­ют, при­каз1, чтобы каж­дый дер­жал в готов­но­сти свои руки и нато­чил свой меч, а об осталь­ном поза­бо­тит­ся он сам. Хоро­ший вое­на­чаль­ник и пол­ко­во­дец бес­си­лен, если в вой­ске нет послу­ша­ния и еди­но­ду­шия, и Пла­тон2, отлич­но это видя, пола­гал, что искус­ство пови­но­вать­ся подоб­но искус­ству цар­ст­во­вать и что оба нуж­да­ют­ся как в хоро­ших при­род­ных задат­ках, так рав­но и в фило­соф­ском вос­пи­та­нии, кото­рое при­ви­ва­ет кротость и чело­ве­ко­лю­бие и тем осо­бен­но удач­но уме­ря­ет дер­зость и вспыль­чи­вость. Мне­ние Пла­то­на под­твер­жда­ет­ся мно­же­ст­вом раз­лич­ных при­ме­ров, в том чис­ле — и бед­ст­ви­я­ми, обру­шив­ши­ми­ся на рим­лян после смер­ти Неро­на; все они в сво­ей сово­куп­но­сти дока­зы­ва­ют, что нет ниче­го страш­нее воен­ной силы, одер­жи­мой тем­ны­ми и гру­бы­ми стра­стя­ми, когда она сто­ит у вла­сти.

Демад после смер­ти Алек­сандра срав­нил македон­ское вой­ско с ослеп­лен­ным Кик­ло­пом, наблюдая, как мно­го бес­по­рядоч­ных и бес­смыс­лен­ных дви­же­ний оно совер­ша­ет. Рим­ская же дер­жа­ва испы­ты­ва­ла потря­се­ния и муки, схо­жие с вос­пе­ты­ми в ска­за­ни­ях мука­ми и борь­бой Тита­нов, — разди­рае­мая на мно­го частей3 сра­зу и все сно­ва ярост­но устрем­ля­ю­ща­я­ся сама на себя, — и не столь­ко из-за вла­сто­лю­бия тех, кого про­воз­гла­ша­ли импе­ра­то­ра­ми, сколь­ко из-за алч­но­сти и рас­пу­щен­но­сти сол­дат, сбра­сы­вав­ших одно­го импе­ра­то­ра с помо­щью дру­го­го, точь-в-точь как выши­ба­ют клин кли­ном. Дио­ни­сий назвал того уро­жен­ца Феры4, что власт­во­вал в Фес­са­лии десять меся­цев, а потом был убит, тиран­ном из тра­гедии, насме­ха­ясь над крат­ковре­мен­но­стью его прав­ле­ния. Но дом Цеза­рей, Пала­тин, за более корот­кий срок при­ни­мал чет­ве­рых импе­ра­то­ров5, кото­рых, и в самом деле, при­во­ди­ли и уво­ди­ли, точ­но акте­ров на теат­ре. И лишь одно слу­жи­ло уте­ше­ни­ем несчаст­ным граж­да­нам Рима — что не надо было искать воз­мездия для винов­ни­ков их бед­ст­вий, но они сами истреб­ля­ли друг дру­га. И пер­вым понес спра­вед­ли­вей­шую кару тот, кто раз­вра­тил вой­ско, научил его ждать от пере­ме­ны Цеза­ря благ, какие сам же сулил, и таким обра­зом запят­нал и опо­ро­чил пла­тою пре­крас­ней­ший подвиг, пре­вра­тив вос­ста­ние про­тив Неро­на в обык­но­вен­ное пре­да­тель­ство.

2. Когда поло­же­ние Неро­на сде­ла­лось без­на­деж­но и ста­ло ясно, что он вот-вот бежит в Еги­пет, Ним­фи­дий Сабин, кото­рый, как ска­за­но6, зани­мал вме­сте с Тигел­ли­ном долж­ность началь­ни­ка дво­ра7, уго­во­рил сол­дат — слов­но Неро­на уже не было в Риме — про­воз­гла­сить импе­ра­то­ром Галь­бу и обе­щал каж­до­му из двор­цо­вой стра­жи, или так назы­вае­мых пре­то­ри­ан­цев, по семи с поло­ви­ной тысяч драхм, а тем, кто нес служ­бу за пре­де­ла­ми Рима, по две­сти пять­де­сят; одна­ко, чтобы собрать такие день­ги, надо было взва­лить на пле­чи всей дер­жа­вы бре­мя неиз­ме­ри­мо более тяж­кое, чем то, какое она нес­ла при Нероне. Неро­на эти посу­лы погу­би­ли немед­лен­но, но вско­ре вслед за ним погу­би­ли и Галь­бу. Пер­во­го сол­да­ты бро­си­ли на про­из­вол судь­бы, наде­ясь полу­чить обе­щан­ное, вто­ро­го уби­ли, обма­нув­шись в сво­их надеж­дах, а затем, ища ново­го вождя, кото­рый бы рас­пла­тил­ся с ними спол­на, рас­тра­ти­ли все силы в мяте­жах и изме­нах, так ниче­го и не достиг­нув. Рас­ска­зать об этом подроб­но и обсто­я­тель­но — зада­ча исто­рии, опи­сы­ваю­щей собы­тие за собы­ти­ем, но мимо досто­па­мят­ных обсто­я­тельств в жиз­ни Цеза­рей нель­зя прой­ти и мне.

3. Обще­при­знан­но, что Суль­пи­ций Галь­ба был самым бога­тым из част­ных лиц, кото­рые когда-либо всту­па­ли в дом Цеза­рей. При­над­леж­ность к роду Сер­ви­ев8 ста­ви­ла его в ряды выс­шей зна­ти, но сам он боль­ше гор­дил­ся род­ст­вом с Кату­лом, кото­рый опе­ре­жал всех сво­их совре­мен­ни­ков сла­вою и нрав­ст­вен­ным досто­ин­ст­вом, хотя пер­вен­ство в силе и мощи доб­ро­воль­но усту­пал дру­гим. В какой-то род­ст­вен­ной свя­зи нахо­дил­ся Галь­ба и с Ливи­ей, супру­гой Цеза­ря, и бла­го­да­ря ее покро­ви­тель­ству поки­нул Пала­тин­ский дво­рец в зва­нии кон­су­ла. Пере­да­ют, что он отлич­но коман­до­вал вой­ском в Гер­ма­нии и стя­жал самые высо­кие похва­лы на посту намест­ни­ка Афри­ки. Но впо­след­ст­вии, когда он стал импе­ра­то­ром, про­стота его обра­за жиз­ни, скром­ность и воз­держ­ность в рас­хо­дах навлек­ли на него обви­не­ние в ску­по­сти, так что мол­ва о люб­ви Галь­бы к поряд­ку и отвра­ще­нии к рас­то­чи­тель­ству име­ла дур­ной при­вкус. Нерон послал его пра­ви­те­лем в Испа­нию — еще до того, как выучил­ся боять­ся людей, поль­зу­ю­щих­ся боль­шим ува­же­ни­ем в Риме. Впро­чем Галь­ба и вооб­ще казал­ся чело­ве­ком спо­кой­но­го нра­ва, а пре­клон­ные его годы застав­ля­ли верить, что он будет осмот­ри­те­лен и осто­ро­жен.

4. Импе­ра­тор­ские управ­ля­ю­щие9, эти сущие пре­ступ­ни­ки, жесто­ко тер­за­ли и гра­би­ли его про­вин­цию, помочь этой беде Галь­ба был не в силах, но откры­то давал понять, что разде­ля­ет горе и обиды жите­лей, и тем достав­лял хоть какое-то уте­ше­ние осуж­дае­мым и обре­чен­ным на про­да­жу в раб­ство. На Неро­на сочи­ня­лись язви­тель­ные стиш­ки, кото­рые раз­но­си­ли и рас­пе­ва­ли повсюду, и Галь­ба не пре­пят­ст­во­вал их рас­про­стра­не­нию и на воз­му­щен­ные речи управ­ля­ю­щих отве­чал пол­ным рав­но­ду­ши­ем. За это жите­ли люби­ли его еще силь­нее. Они успе­ли узнать Галь­бу уже доста­точ­но близ­ко, когда, на вось­мом году его намест­ни­че­ства, под­нял­ся про­тив Неро­на Юний Вин­декс, пре­тор Гал­лии. Сооб­ща­ют, что еще до откры­то­го вос­ста­ния к Галь­бе при­шли пись­ма от Вин­дек­са; он не дал ника­ко­го отве­та, одна­ко ж и не донес в Рим, как дру­гие намест­ни­ки, кото­рые отпра­ви­ли полу­чен­ные пись­ма Неро­ну и таким обра­зом сде­ла­ли все, от них зави­сев­шее, чтобы погу­бить начи­на­ние Вин­дек­са, хотя впо­след­ст­вии при­ня­ли в нем уча­стие, тем самым при­знав­шись, что пре­да­ли не толь­ко Вин­дек­са, но и себя самих. Но когда Вин­декс, начав откры­тую вой­ну, напи­сал Галь­бе, при­зы­вая его при­нять вер­хов­ное началь­ство и при­дать еще более силы могу­че­му телу, ищу­ще­му голо­вы, — воз­гла­вить Гал­лию, кото­рая уже име­ет сто тысяч воору­жен­ных вои­нов и может выста­вить еще боль­ше, Галь­ба созвал дру­зей на совет. Иные из них счи­та­ли, что надо ждать, пока не выяс­нит­ся, чем отве­тит Рим на этот пере­во­рот. Но Тит Виний, началь­ник пре­тор­ской когор­ты, недол­го думая, вскри­чал: «Какие еще тут сове­ща­ния, Галь­ба! Ведь раз­мыш­ляя, сохра­нить ли нам вер­ность Неро­ну, мы уже ему не вер­ны! А если Нерон нам отныне враг, нель­зя упус­кать друж­бу Вин­дек­са. Или же, в про­тив­ном слу­чае, сле­ду­ет немед­ля высту­пить про­тив него с обви­не­ни­ем и воен­ной силой, за то что он хочет изба­вить рим­лян от тиран­нии Неро­на и дать им в пра­ви­те­ли тебя».

5. После это­го Галь­ба осо­бым ука­зом назна­чил день, в кото­рый обе­щал осво­бо­дить зна­чи­тель­ную часть узни­ков; мол­ва и слу­хи об этом рас­про­стра­ни­лись зара­нее и собра­ли гро­мад­ную тол­пу людей, жаж­дав­ших пере­во­рота. Не успел Галь­ба появить­ся на воз­вы­ше­нии, как все в один голос про­воз­гла­си­ли его импе­ра­то­ром. Галь­ба в тот раз импе­ра­тор­ско­го зва­ния не при­нял; про­из­не­ся обви­не­ние про­тив Неро­на и опла­кав­ши самых силь­ных и зна­ме­ни­тых из чис­ла его жертв, он согла­сил­ся послу­жить оте­че­ству, име­ну­ясь, одна­ко ж, не Цеза­рем и не импе­ра­то­ром, а пол­ко­вод­цем рим­ско­го сена­та и наро­да.

Что Вин­декс посту­пил вер­но и даль­но­вид­но, пред­ло­жив вер­хов­ное началь­ст­во­ва­ние Галь­бе, об этом свиде­тель­ст­ву­ет сам Нерон. Он делал вид, буд­то пре­зи­ра­ет Вин­дек­са и ни во что не ста­вит собы­тия в Гал­лии, но узнав об измене Галь­бы, — это слу­чи­лось за зав­тра­ком, после купа­ния, — опро­ки­нул стол. Тем не менее, когда сенат при­нял поста­нов­ле­ние, объ­яв­ляв­шее Галь­бу вра­гом, импе­ра­тор, желая покра­со­вать­ся перед дру­зья­ми, шут­ли­во заме­тил, что ему, дескать, откры­ва­ет­ся совсем недур­ной выход из денеж­ных затруд­не­ний: во-пер­вых, он огра­бит до нит­ки гал­лов, как толь­ко они будут усми­ре­ны, а пока мож­но вос­поль­зо­вать­ся иму­ще­ст­вом Галь­бы и пустить его с тор­гов, раз хозя­ин уже объ­яв­лен вра­гом государ­ства. И дей­ст­ви­тель­но, он при­ка­зал про­дать име­ния Галь­бы, а Галь­ба, в ответ на это, объ­явил о про­да­же всех вла­де­ний Неро­на в Испа­нии и лег­ко нашел мно­го­чис­лен­ных поку­па­те­лей.

6. Мно­гие намест­ни­ки отпа­да­ли от Неро­на, и почти все при­ни­ма­ли сто­ро­ну Галь­бы, толь­ко Кло­дий Макр в Афри­ке и Вер­ги­ний Руф, началь­ник гер­ман­ско­го вой­ска в Гал­лии, дей­ст­во­ва­ли осо­бо и, к тому же, каж­дый по-сво­е­му. Кло­дий погряз в убий­ствах и гра­бе­жах, и было ясно, что, одер­жи­мый кро­во­жад­но­стью и коры­сто­лю­би­ем, он не реша­ет­ся рас­стать­ся с вла­стью, но и удер­жать ее не в силах; Вер­ги­ний, сто­яв­ший во гла­ве самых луч­ших и силь­ных леги­о­нов, кото­рые уже не раз пыта­лись про­воз­гла­сить его импе­ра­то­ром про­тив его воли, гово­рил, что и сам не при­мет вер­хов­но­го вла­ды­че­ства и не поз­во­лит вру­чить его нико­му ино­му поми­мо воли и выбо­ра сена­та. Уже и это обсто­я­тель­ство само по себе при­чи­ня­ло Галь­бе нема­лое бес­по­кой­ство. Когда же вой­ска Вер­ги­ния и Вин­дек­са чуть ли не силою заста­ви­ли сво­их пол­ко­вод­цев — точ­но колес­ни­чих, кото­рые уж не могут удер­жать вож­жи, — решить­ся на бит­ву и сошлись в жесто­кой сече, когда Вин­декс, поте­ряв уби­ты­ми два­дцать тысяч гал­лов, покон­чил с собой и раз­нес­ся слух, буд­то все сол­да­ты после такой победы еди­но­душ­но жела­ют, чтобы Вер­ги­ний при­нял импе­ра­тор­ское досто­ин­ство, а в про­тив­ном слу­чае гро­зят сно­ва перей­ти на сто­ро­ну Неро­на, — тут Галь­ба в пол­ном смя­те­нии напи­сал Вер­ги­нию, пред­ла­гая объ­еди­нить­ся и сов­мест­ны­ми уси­ли­я­ми сбе­речь рим­ля­нам их дер­жа­ву и сво­бо­ду. Затем он вер­нул­ся вме­сте с дру­зья­ми в испан­ский город Клу­нию и про­во­дил свои дни в сожа­ле­ни­ях обо всем про­ис­шед­шем и в тос­ке по преж­ней и такой при­выч­ной празд­но­сти — вме­сто того чтобы при­нять хоть какие-нибудь самые необ­хо­ди­мые меры.

7. Одна­жды под вечер, уже в нача­ле лета, из Рима при­был воль­ноот­пу­щен­ник Икел, про­де­лав­ший весь путь за семь дней. Узнав, что Галь­ба отды­ха­ет, он бегом бро­сил­ся к его поко­ям, отво­рил, несмот­ря на сопро­тив­ле­ние слуг, две­ри спаль­ни и, вой­дя, объ­явил, что еще при жиз­ни Неро­на, когда он скрыл­ся из двор­ца, спер­ва вой­ско, а затем и народ и сенат про­воз­гла­си­ли импе­ра­то­ром Галь­бу10. Вско­ре после это­го, про­дол­жал Икел, он узнал о смер­ти Неро­на, но не пове­рил чужим сло­вам и отпра­вил­ся в путь лишь после того, как увидел труп соб­ст­вен­ны­ми гла­за­ми. Эта весть необык­но­вен­но вооду­ше­ви­ла Галь­бу; перед домом быст­ро собра­лась тол­па, кото­рой он так­же вну­шил твер­дые и самые свет­лые надеж­ды на буду­щее. И все же ско­рость путе­ше­ст­вия Ике­ла мно­гим вну­ша­ла недо­ве­рие. Но дву­мя дня­ми поз­же из лаге­ря при­еха­ли Тит Виний и еще несколь­ко чело­век и подроб­но рас­ска­за­ли о реше­ни­ях сена­та. Виний полу­чил в награ­ду высо­кую долж­ность, а отпу­щен­ни­ку Галь­ба дал золо­тое коль­цо, и в даль­ней­шем, под име­нем Мар­ци­а­на Ике­ла, он поль­зо­вал­ся наи­боль­шею силою и вли­я­ни­ем сре­ди всех отпу­щен­ни­ков.

8. Меж­ду тем в Риме Ним­фи­дий Сабин под­чи­нил все сво­ей вла­сти и не посте­пен­но, не мало-пома­лу, но разом. Галь­ба, рас­суж­дал Сабин, дрях­лый ста­рик, в свои семь­де­сят три года он с трудом най­дет в себе силы добрать­ся до Рима хотя бы в носил­ках, а вой­ска в сто­ли­це и преж­де были пре­да­ны ему, Саби­ну, а теперь и слы­шать ни о ком дру­гом не хотят и после щед­рых его раздач Саби­на счи­та­ют сво­им бла­го­де­те­лем, Галь­бу же — долж­ни­ком. Не теряя вре­ме­ни даром, он при­ка­зал Тигел­ли­ну, сво­е­му това­ри­щу по долж­но­сти, сло­жить ору­жие, стал зада­вать пиры, при­ни­мая быв­ших кон­су­лов и пол­ко­вод­цев (при­гла­ше­ния, прав­да, рас­сы­ла­лись еще от име­ни Галь­бы), а в лаге­ре11 мно­гие по его нау­ще­нию вели раз­го­во­ры, что надо, мол, отпра­вить к Галь­бе послов с прось­бою назна­чить Ним­фи­дия един­ст­вен­ным и бес­смен­ным началь­ни­ком дво­ра. Росту сла­вы и могу­ще­ства Ним­фи­дия спо­соб­ст­во­вал и сенат, кото­рый дал ему зва­ние «бла­го­де­те­ля», соби­рал­ся еже­днев­но у две­рей его дома и пре­до­ста­вил пра­во пред­ла­гать и утвер­ждать вся­кое сенат­ское реше­ние, и это заве­ло его еще даль­ше по пути дер­зо­сти и свое­во­лия, так что очень ско­ро он сде­лал­ся не толь­ко нена­ви­стен, но и стра­шен даже для тех, кто перед ним пре­смы­кал­ся. Когда кон­су­лы12 пору­чи­ли было несколь­ким государ­ст­вен­ным рабам отвез­ти импе­ра­то­ру выне­сен­ные поста­нов­ле­ния и дали им так назы­вае­мые двой­ные гра­моты13, запе­ча­тан­ные кон­суль­ски­ми печа­тя­ми, — чтобы вла­сти в горо­дах не задер­жи­ва­ли гон­цов, но поско­рее меня­ли им повоз­ки и лоша­дей, — Сабин страш­но раз­гне­вал­ся, что не вос­поль­зо­ва­лись ни его печа­тью ни сол­да­та­ми, и даже, гово­рят, сове­щал­ся со сво­и­ми при­бли­жен­ны­ми, как нака­зать «винов­ных», но затем внял их изви­не­ни­ям и прось­бам и сме­нил гнев на милость. Заис­ки­вая перед наро­дом, он не пре­пят­ст­во­вал ему звер­ски рас­прав­лять­ся с любым из при­бли­жен­ных Неро­на, попа­дав­шим в руки тол­пы. Гла­ди­а­то­ра Спи­ку­ла бро­си­ли под ста­туи Неро­на, кото­рые волок­ли через форум, и он был раздав­лен, Апо­ния, одно­го из донос­чи­ков, швыр­ну­ли на зем­лю и пере­еха­ли повоз­ка­ми, на кото­рые гру­зят камень, мно­гих рас­тер­за­ли в кло­чья, при­чем иных — без вся­кой вины, так что Мав­рик, сена­тор, поль­зо­вав­ший­ся огром­ным и вполне заслу­жен­ным ува­же­ни­ем, заме­тил в курии: «Боюсь, как бы нам ско­ро не пожа­леть о Нероне».

9. Так Ним­фи­дий подви­гал­ся к цели все бли­же и пото­му отнюдь не ста­рал­ся опро­вер­гать мол­ву, буд­то он сын Гая Цеза­ря, пра­вив­ше­го после Тибе­рия. В самом деле, Гай, еще под­рост­ком, был, по-види­мо­му, бли­зок с его мате­рью, кото­рая обла­да­ла при­ят­ной наруж­но­стью и роди­лась от воль­ноот­пу­щен­ни­ка Цеза­ря по име­ни Кал­лист и какой-то швеи-поден­щи­цы. Но, ско­рее все­го, связь ее с Цеза­рем отно­сит­ся ко вре­ме­ни более позд­не­му, чем рож­де­ние Ним­фи­дия, отцом кото­ро­го чаще назы­ва­ли гла­ди­а­то­ра Мар­ти­а­на. Ним­фи­дия влю­би­лась в него, при­вле­чен­ная гром­кой сла­вой это­го чело­ве­ка, и, судя по внеш­не­му сход­ству, Ним­фи­дий и Мар­ти­ан, дей­ст­ви­тель­но, были соеди­не­ны кров­ным род­ст­вом. Но Ним­фи­дию он, во вся­ком слу­чае, при­зна­вал сво­ей мате­рью, а меж­ду тем, изо­бра­жая свер­же­ние Неро­на делом един­ст­вен­но лишь сво­их рук, он все полу­чен­ные награ­ды — и поче­сти, и богат­ства, и Спо­ра, воз­люб­лен­но­го Неро­на, за кото­рым он послал, еще стоя у погре­баль­но­го кост­ра, когда тело уби­то­го импе­ра­то­ра еще горе­ло, и с кото­рым спал, обра­ща­ясь с ним как с закон­ной супру­гой и назы­вая Поппе­ей, — все эти награ­ды счи­тал недо­ста­точ­ны­ми и испод­воль про­кла­ды­вал себе путь к импе­ра­тор­ской вла­сти. Кое-какие шаги в этом направ­ле­нии он пред­при­ни­мал в Риме сам, с помо­щью дру­зей, и неко­то­рые жен­щи­ны и сена­то­ры тай­но ему содей­ст­во­ва­ли, а одно­го из сво­их при­вер­жен­цев, Гел­ли­а­на, отпра­вил в Испа­нию согляда­та­ем.

10. Одна­ко ж у Галь­бы после смер­ти Неро­на все шло как нель­зя луч­ше. Прав­да, Вер­ги­ний Руф со сво­и­ми коле­ба­ни­я­ми по-преж­не­му при­чи­нял ему бес­по­кой­ство: стоя во гла­ве мно­го­чис­лен­но­го и очень храб­ро­го вой­ска, он к силе сво­ей при­со­еди­нил теперь сла­ву победы над Вин­дек­сом и, вдо­ба­вок, усми­рил и поко­рил всю объ­ятую мяте­жом Гал­лию, кото­рая состав­ля­ет нема­лую часть Рим­ской дер­жа­вы, и Галь­ба опа­сал­ся, как бы Вер­ги­ний не внял нако­нец голо­су тех, кто при­зы­вал его взять власть. Да, не было в ту пору име­ни гром­че и сла­вы бли­ста­тель­нее, ибо труды и заслу­ги Вер­ги­ния при­нес­ли Риму избав­ле­ние и от жесто­кой тиран­нии и от вой­ны с гал­ла­ми. Но он оста­вал­ся верен пер­во­на­чаль­но­му сво­е­му реше­нию и упор­но при­зна­вал пра­во выбо­ра импе­ра­то­ра за одним лишь сена­том, хотя, когда в лаге­ре узна­ли о смер­ти Неро­на, не толь­ко сол­да­ты обра­ти­лись к Вер­ги­нию с преж­ним насто­я­тель­ным тре­бо­ва­ни­ем, но и один из воен­ных три­бу­нов, нахо­див­ших­ся в палат­ке пол­ко­во­д­ца, обна­жил меч и крик­нул: «Либо при­ни­май власть, либо кли­нок в грудь!» После того, как Фабий Валент, началь­ник одно­го из леги­о­нов, пер­вым при­вел сво­их людей к при­ся­ге на вер­ность Галь­бе, а из Рима при­шло пись­мо с рас­ска­зом о реше­ни­ях сена­та, Вер­ги­ний, хотя и с вели­чай­шим трудом, уго­во­рил вои­нов при­знать Галь­бу импе­ра­то­ром. Сам он радуш­но при­нял пре­ем­ни­ка, назна­чен­но­го Галь­бой, Флак­ка Гор­део­ния, пере­дал ему вой­ско и, выехав навстре­чу импе­ра­то­ру, кото­рый был уже близ­ко, при­со­еди­нил­ся к его сви­те. Его при­ня­ли без какой бы то ни было враж­деб­но­сти, но и без осо­бых поче­стей; пер­во­му был при­чи­ною сам Галь­ба, несколь­ко опа­сав­ший­ся Вер­ги­ния, вто­ро­му — его при­бли­жен­ные, и глав­ным обра­зом Тит Виний, кото­рый завидо­вал Вер­ги­нию и счи­тал, что уни­зил его, но, неве­до­мо для себя, ока­зал помощь доб­ро­му его гению, заду­мав­ше­му изба­вить это­го чело­ве­ка от войн, от тре­вог и бед­ст­вий, какие выпа­ли на долю дру­гим пол­ко­во­д­цам, и сбе­речь его для тихой жиз­ни, для ста­ро­сти, пол­ной мира и без­мя­теж­но­го досу­га.

11. Близ галль­ско­го горо­да Нар­бо­на Галь­бу встре­ти­ли послан­цы сена­та, при­вет­ст­во­ва­ли его и про­си­ли поско­рее появить­ся перед рим­ским наро­дом, кото­рый жаж­дет увидеть сво­его импе­ра­то­ра. Галь­ба при­ни­мал сена­то­ров самым лас­ко­вым обра­зом, бесе­до­вал с ними дру­же­люб­но и совсем запро­сто, а устро­ив пир, не вос­поль­зо­вал­ся ничем из обиль­ной цар­ской утва­ри и никем из мно­го­чис­лен­ной при­слу­ги, при­слан­ных ему Ним­фи­ди­ем из двор­ца Неро­на, — все на пиру было его соб­ст­вен­ное, и это сра­зу же при­нес­ло ему похва­лы и сла­ву чело­ве­ка достой­но­го, сто­я­ще­го выше соблаз­нов тще­сла­вия. Но эту бла­го­род­ную скром­ность и обхо­ди­тель­ность Виний быст­ро сумел пред­ста­вить свое­ко­рыст­ным заис­ки­ва­ни­ем перед тол­пою и тру­со­стью, кото­рая сама счи­та­ет себя недо­стой­ною вели­чия, и уго­во­рил Галь­бу рас­по­ря­жать­ся богат­ства­ми Неро­на, а, при­ни­мая гостей, не скры­вать от их взо­ров цар­ской рос­ко­ши. И вооб­ще ста­но­ви­лось ясно, что ста­рик мало-пома­лу под­па­да­ет вли­я­нию Виния.

12. Этот Виний был так коры­сто­лю­бив, как никто дру­гой в целом све­те, и чудо­вищ­но похот­лив, что иной раз дово­ди­ло его до пре­ступ­ле­ния. Так, еще моло­дым юно­шей, слу­жа под нача­лом Каль­ви­зия Саби­на и впер­вые участ­вуя в похо­де, он при­вел ночью в лагерь супру­гу Саби­на, жен­щи­ну рас­пут­ную и раз­нуздан­ную, заку­тав ее в сол­дат­ский плащ, и совер­шил сои­тие пря­мо перед палат­кою пол­ко­во­д­ца — в том месте, кото­рое рим­ляне назы­ва­ют «прин­ки­пиа»14 [prin­ci­pia]. За это Гай Цезарь поса­дил его в тюрь­му. Но Винию повез­ло — Гай умер, и он вышел на волю. Обедая у Клав­дия Цеза­ря, он украл сереб­ря­ную чашу. Цезарь об этом узнал и назав­тра сно­ва при­гла­сил его к обеду, а слу­гам велел, когда он явит­ся, при­не­сти и поста­вить перед ним при­бор не сереб­ря­ный, а весь, до послед­не­го пред­ме­та, гли­ня­ный. Так, бла­го­да­ря уме­рен­но­сти Цеза­ря и его люб­ви к шут­кам, Виний был сочтен заслу­жи­ваю­щим ско­рее сме­ха, чем гне­ва. Но то, что он вытво­рял в погоне за день­га­ми в пору, когда забрал Галь­бу в свои руки и поль­зо­вал­ся огром­ною силой, было уже не пово­дом для шуток, а при­чи­ною или нача­лом истин­но тра­ги­че­ских собы­тий и гро­мад­ных несча­стий.

13. Как толь­ко воз­вра­тил­ся подо­слан­ный к Галь­бе Гел­ли­ан и Ним­фи­дий от это­го сво­его лазут­чи­ка услы­шал, что началь­ни­ком дво­ра и лич­ной стра­жи назна­чен Кор­не­лий Лакон, что всем заправ­ля­ет Виний, что Гел­ли­а­ну не при­шлось ни пого­во­рить с Галь­бой наедине, ни даже при­бли­зить­ся к импе­ра­то­ру, ибо все гляде­ли на него с опас­кой и подо­зре­ни­ем, — услы­хав об этом, Ним­фи­дий встре­во­жил­ся не на шут­ку и, собрав началь­ни­ков вой­ска, объ­явил им, что сам Галь­ба — доб­рый и мяг­кий ста­рик, но теперь он почти совсем не спо­со­бен к здра­во­му суж­де­нию, а Виний и Лакон вер­тят им как хотят. Поэто­му, преж­де чем они испод­воль забе­рут такую же силу, какая была у Тигел­ли­на, надо отпра­вить к импе­ра­то­ру послов от лаге­ря и вну­шить ему, что, уда­лив из сво­его окру­же­ния един­ст­вен­но лишь этих дво­их, он станет для всех еще милее и доро­же. Но речь Ним­фи­дия нико­го не убеди­ла: каза­лось стран­ным и неле­пым поучать пре­ста­ре­ло­го импе­ра­то­ра, точ­но маль­чиш­ку, недав­но узнав­ше­го вкус вла­сти, и навя­зы­вать ему выбор дру­зей, — и тогда Ним­фи­дий избрал дру­гой образ дей­ст­вий и попы­тал­ся запу­гать Галь­бу. То он писал, что в Риме все нена­деж­но, неустой­чи­во и пол­но тай­ной враж­ды, то — что Кло­дий Макр задер­жи­ва­ет в Афри­ке суда с хле­бом, потом сооб­щал, что вол­ну­ют­ся гер­ман­ские леги­о­ны и что подоб­ные же вести полу­че­ны из Сирии и Иудеи. Но Галь­ба не при­да­вал боль­шо­го зна­че­ния его пись­мам и не слиш­ком им дове­рял, и Ним­фи­дий решил нане­сти удар пер­вым. Прав­да Кло­дий Цельс из Антио­хии, чело­век рас­суди­тель­ный и вер­ный друг, отго­ва­ри­вал его, уве­ряя, что ни один из рим­ских квар­та­лов не назо­вет Ним­фи­дия импе­ра­то­ром, но мно­гие осме­и­ва­ли Галь­бу, и в осо­бен­но­сти Мит­ри­дат Пон­тий­ский, кото­рый, поте­ша­ясь над его пле­шью и мор­щи­на­ми, гово­рил: «Теперь он еще что-то зна­чит для рим­лян, но пусть толь­ко они увидят его соб­ст­вен­ны­ми гла­за­ми — они сра­зу пой­мут, что Галь­ба будет все­гдаш­ним позо­ром тех дней, в кото­рые носил имя Цеза­ря».

14. Итак, было реше­но око­ло полу­но­чи при­ве­сти Ним­фи­дия в лагерь и про­воз­гла­сить импе­ра­то­ром. Но вече­ром пер­вый из три­бу­нов, Анто­ний Гоно­рат, собрал сво­их вои­нов и при­нял­ся пори­цать и себя и их за то, что в корот­кое вре­мя они так часто и кру­то меня­ют путь — без вся­ко­го тол­ка и смыс­ла и даже не ища чего-то луч­ше­го, но слов­но злой дух гонит их от пре­да­тель­ства к пре­да­тель­ству. «Спер­ва, — про­дол­жал он, — у нас были на то осно­ва­ния — зло­дей­ства Неро­на. Но теперь, гото­вясь пре­дать Галь­бу, можем ли мы и его обви­нить в убий­стве мате­ри и супру­ги, ска­жем ли сно­ва, что крас­не­ли от сты­да за сво­его импе­ра­то­ра, высту­паю­ще­го на теат­ре? А меж­ду тем мы и Неро­на, невзи­рая на все это, не бро­си­ли бы, да толь­ко вот Ним­фи­дий нам вну­шил, буд­то Нерон сам, пер­вый бро­сил нас и бежал в Еги­пет. Неуже­ли вслед за Неро­ном мы при­не­сем в жерт­ву и Галь­бу, неуже­ли, избрав Цеза­рем сына Ним­фи­дии, убьем роди­ча Ливии, как уже уби­ли сына Агрип­пи­ны? Или же, напро­тив, возда­дим Ним­фи­дию по заслу­гам и будем мсти­те­ля­ми за Неро­на и вер­ны­ми стра­жа­ми Галь­бы?» Вои­ны еди­но­душ­но при­со­еди­ни­лись к мне­нию сво­его три­бу­на, а затем пошли к осталь­ным сол­да­там и уго­ва­ри­ва­ли всех хра­нить вер­ность импе­ра­то­ру. Бо́льшая часть лаге­ря при­ня­ла их сто­ро­ну, загре­ме­ли кри­ки, и Ним­фи­дий, то ли, как утвер­жда­ют неко­то­рые, вооб­ра­зив, буд­то сол­да­ты уже зовут его, то ли спе­ша рас­по­ло­жить в свою поль­зу тех, кто еще роп­тал или был в нере­ши­тель­но­сти, дви­нул­ся впе­ред, при ярком све­те факе­лов, захва­тив с собою сви­ток с речью, кото­рую ему напи­сал Цин­го­ний Варрон и кото­рую он выучил наизусть, чтобы про­из­не­сти перед вои­на­ми. Увидев ворота запер­ты­ми, а на сте­нах мно­же­ство воору­жен­ных людей, он испу­гал­ся, но все-таки подо­шел бли­же и спро­сил, что слу­чи­лось и кто при­ка­зал взять ору­жие. Все друж­но, в один голос, отве­ча­ли, что при­зна­ют импе­ра­то­ром толь­ко Галь­бу, и Ним­фи­дий, изъ­яв­ляя одоб­ре­ние, при­со­еди­нил­ся к общим кри­кам и велел сде­лать то же самое сво­им спут­ни­кам. Тем не менее, когда при­врат­ни­ки про­пу­сти­ли его с немно­ги­ми про­во­жа­ты­ми внутрь, в него тут же поле­те­ло копье. Копье вон­зи­лось в щит, кото­рым успел заго­ро­дить началь­ни­ка Сеп­ти­мий, но тут дру­гие вои­ны бро­си­лись на Ним­фи­дия с обна­жен­ны­ми меча­ми, он пустил­ся бежать, его настиг­ли в сол­дат­ском домиш­ке и уби­ли. Труп выта­щи­ли на откры­тое место, вокруг поста­ви­ли огра­ду и на дру­гой день пус­ка­ли всех желаю­щих полю­бо­вать­ся на это зре­ли­ще.

15. Полу­чив весть о гибе­ли Ним­фи­дия, Галь­ба рас­по­рядил­ся каз­нить всех его сообщ­ни­ков, кото­рые тут же не покон­чи­ли с собою сами. Сре­ди каз­нен­ных были Цин­го­ний, напи­сав­ший для Ним­фи­дия речь, и Мит­ри­дат Пон­тий­ский. Рим­ляне счи­та­ли, что, отпра­вив на смерть без суда людей отнюдь не без­вест­ных, импе­ра­тор дей­ст­во­вал если и не вопре­ки спра­вед­ли­во­сти, то, во вся­ком слу­чае, про­ти­во­за­кон­но и свое­воль­но. Все жда­ли ино­го обра­за прав­ле­ния, обма­ну­тые, — как это быва­ет все­гда, — звон­ки­ми сло­ва­ми, кото­рые про­из­но­си­лись на пер­вых порах. Разо­ча­ро­ва­ние сде­ла­лось еще гор­ше, после того как при­каз уме­реть полу­чил Пет­ро­ний Тур­пи­ли­ан, быв­ший кон­сул и неиз­мен­ный сто­рон­ник Неро­на. И вер­но, когда Галь­ба рука­ми Тре­бо­ния умерт­вил Мак­ра в Афри­ке и, рука­ми Вален­та, Фон­тея в Гер­ма­нии, он мог хотя бы сослать­ся на то, что боял­ся этих людей, кото­рые были воору­же­ны и сто­я­ли во гла­ве силь­ных войск. Но выслу­шать оправ­да­ния Тур­пи­ли­а­на, без­за­щит­но­го и без­оруж­но­го ста­ри­ка, не меша­ло ничто, если толь­ко чело­век, воз­ве­щав­ший об уме­рен­но­сти и крото­сти, наме­ре­вал­ся под­твер­дить свои сло­ва делом! Вот каким упре­кам под­вер­га­ют­ся эти его поступ­ки.

Когда до Рима оста­ва­лось все­го око­ло два­дца­ти пяти ста­ди­ев, импе­ра­то­ра оста­но­ви­ла буй­ная и истош­но вопив­шая тол­па греб­цов, кото­рые заня­ли доро­гу зара­нее и теперь обсту­пи­ли Галь­бу со всех сто­рон. Это были море­хо­ды, кото­рых Нерон свел в один леги­он и объ­явил сол­да­та­ми15; теперь они хоте­ли, чтобы их сол­дат­ское зва­ние было под­твер­жде­но, и встре­чаю­щие не мог­ли ни увидеть импе­ра­то­ра, ни услы­шать его голос, тонув­ший в оглу­ши­тель­ных воп­лях греб­цов, тре­бо­вав­ших для леги­о­на зна­ме­ни и лаге­ря. Галь­ба велел им явить­ся для раз­го­во­ра в дру­гое вре­мя, но они при­ня­ли отсроч­ку за отказ, при­шли в ярость и, не пере­ста­вая кри­чать, дви­ну­лись сле­дом за импе­ра­то­ром, а неко­то­рые даже обна­жи­ли мечи. Тогда Галь­ба при­ка­зал всад­ни­кам уда­рить на них; сопро­тив­ле­ния никто из бун­тов­щи­ков не ока­зал, и одни были уби­ты на месте, а дру­гие погиб­ли во вре­мя бег­ства, явив­ши тем самым недоб­рое, зло­ве­щее зна­ме­ние Галь­бе, кото­рый всту­пал в сто­ли­цу по тру­пам, после страш­ной рез­ни. И если до тех пор были люди, кото­рые отно­си­лись к импе­ра­то­ру с пре­не­бре­же­ни­ем, виде­ли в нем бес­силь­но­го ста­ри­каш­ку, то теперь он всем вну­шал страх и тре­пет.

16. Он хотел пока­зать, что рас­то­чи­тель­но­сти Неро­на и непо­мер­ной щед­ро­сти даров настал конец, но при этом, сколь­ко мож­но судить, нару­шил гра­ни­цы при­ли­чий. Когда, напри­мер, Кан играл ему за обедом на флей­те (этот Кан был зна­ме­ни­тый музы­кант), Галь­ба выслу­шал его бла­го­склон­но и похва­лил, а после велел при­не­сти лар­чик, вынул оттуда несколь­ко золотых и вру­чил Кану, при­мол­вив: «Это я дарю тебе из соб­ст­вен­ных денег, а не за счет каз­ны». Подар­ки, кото­рые Нерон делал акте­рам и бор­цам, он при­ка­зал неукос­ни­тель­но истре­бо­вать назад, оста­вив награж­ден­ным лишь деся­тую долю, но так как полу­чал ничтож­но мало, — все это были люди лег­ко­мыс­лен­ные, сущие сати­ры в жиз­ни, и пода­рен­ное успе­ло про­со­чить­ся у них меж­ду паль­цев, — стал разыс­ки­вать тех, кто у них что-либо купил или же про­сто взял, и най­ден­ные вещи застав­лял воз­вра­щать в каз­ну. Розыс­кам этим не было кон­ца, и они захва­ты­ва­ли все более широ­кий круг лиц, так что об импе­ра­то­ре гово­ри­ли с пре­зре­ни­ем, а на Виния обру­ши­лась и зависть, и нена­висть, ибо раз­жи­гая в госуда­ре мелоч­ную ска­ред­ность по отно­ше­нию к осталь­ным, он сам не знал огра­ни­че­ний ни в чем, при­сва­и­вал и про­да­вал все под­ряд. Геси­од учит16:


Пей себе вво­лю, когда нача­та иль кон­ча­ет­ся боч­ка,

и Виний, пони­мая, что Галь­ба стар и слаб, торо­пил­ся насы­тить­ся уда­чей, кото­рая и начи­на­лась и шла к кон­цу в одно и то же вре­мя.

17. Виний при­чи­нял ста­ри­ку вред не толь­ко тем, что пло­хо рас­по­ря­жал­ся дела­ми пер­во­сте­пен­ной важ­но­сти, но и ста­ра­ясь опо­ро­чить пра­виль­ные реше­ния само­го импе­ра­то­ра или даже пре­пят­ст­вуя их испол­не­нию. Так было и с нака­за­ни­ем Неро­но­вых при­служ­ни­ков. Мно­гих из этих него­дя­ев — в том чис­ле Гелия, Поли­к­ли­та, Пети­на, Патро­бия — Галь­ба при­ка­зал каз­нить, и когда их вели через форум, народ руко­плес­кал, кри­ча, что это пре­крас­ное и угод­ное богам шест­вие, но что и боги и люди тре­бу­ют при­со­еди­нить к нему учи­те­ля и песту­на тиран­нии — Тигел­ли­на. Но этот достой­ней­ший чело­век успел зара­нее, щед­ры­ми задат­ка­ми, при­об­ре­сти покро­ви­тель­ство Виния. Затем умер Тур­пи­ли­ан, кото­рый был окру­жен нена­ви­стью за то, что, при всех поро­ках сво­его импе­ра­то­ра, нико­гда его не пре­да­вал и не питал к нему зло­бы, — умер, хотя сам не был заме­шан ни в одном круп­ном пре­ступ­ле­нии, меж тем как тот, кто спер­ва пре­вра­тил Неро­на в зло­дея17, заслу­жи­ваю­ще­го смер­ти, а доведя его до тако­го состо­я­ния, бро­сил и пре­дал, уце­лел и этим убеди­тель­но дока­зал, что для Виния нет ниче­го неис­пол­ни­мо­го и что, под­ку­пив его, мож­но твер­до наде­ять­ся на успех. Да, ибо не было для рим­ско­го наро­да зре­ли­ща более желан­но­го, чем Тигел­лин, кото­ро­го ведут на казнь, и во всех теат­рах, на всех риста­ли­щах не смол­ка­ли кри­ки, тре­бу­ю­щие отдать его в руки пала­чей, пока импе­ра­тор осо­бым ука­зом не выра­зил рим­ля­нам сво­его неудо­воль­ст­вия, объ­явив, что Тигел­лин смер­тель­но болен и сто­ит на поро­ге моги­лы, и сове­туя не оже­сто­чать госуда­ря и не обра­щать его власть в тиран­нию. После это­го, в насмеш­ку над наро­дом и его доса­дою, Тигел­лин при­нес бла­годар­ст­вен­ную жерт­ву богам и устро­ил вели­ко­леп­ный пир, а Виний, пря­мо из-за сто­ла импе­ра­то­ра, отпра­вил­ся к нему во гла­ве шум­ной вата­ги дру­зей. Вме­сте с Вини­ем была его вдо­вая дочь, и Тигел­лин, под­няв чашу за ее здо­ро­вье, пода­рил ей две­сти пять­де­сят тысяч драхм, а потом при­ка­зал глав­ной сво­ей налож­ни­це снять с шеи оже­ре­лье и надеть на шею гостье. Цена это­му укра­ше­нию была, как сооб­ща­ют, сто пять­де­сят тысяч драхм.

18. Тут уже и разум­ные дей­ст­вия импе­ра­то­ра ста­ли тол­ко­вать в дур­ную сто­ро­ну, как, напри­мер, награж­де­ние гал­лов, вос­став­ших под началь­ст­вом Вин­дек­са. Все счи­та­ли, что сокра­ще­ни­ем нало­гов и граж­дан­ски­ми пра­ва­ми они обя­за­ны не чело­ве­ко­лю­бию импе­ра­то­ра, а про­даж­но­сти Виния. Народ про­ник­ся враж­дою к прав­ле­нию Галь­бы, но сол­да­ты, хотя и не полу­ча­ли обе­щан­но­го подар­ка, пона­ча­лу теши­ли себя надеж­дой, что если и не всё, то, по край­ней мере, столь­ко, сколь­ко давал Нерон, новый импе­ра­тор им запла­тит. Когда же, узнав, что они бра­нят­ся, Галь­ба вымол­вил сло­во, достой­ное вели­ко­го импе­ра­то­ра, а имен­но — что при­вык наби­рать, но не поку­пать сол­дат, они зажглись ужас­ною, неукро­ти­мою нена­ви­стью: Галь­ба, каза­лось им, не толь­ко обма­нул их сам, но и уста­нав­ли­вал сво­его рода закон, пода­вая при­мер сво­им пре­ем­ни­кам.

Тем не менее в Риме недо­воль­ство оста­ва­лось скры­тым, при­сут­ст­вие Галь­бы и остат­ки почте­ния к нему при­туп­ля­ли и сдер­жи­ва­ли порыв к мяте­жу, и так как пря­мых при­чин для пере­во­рота не было, это, — худо ли, хоро­шо ли, — заго­ня­ло вглубь непри­язнь сол­дат. Но вой­ско в Гер­ма­нии, кото­рым преж­де коман­до­вал Вер­ги­ний, а теперь Флакк, счи­та­ло, что заслу­жи­ва­ет боль­шой награ­ды за победу над Вин­дек­сом и, не полу­чив ниче­го, было глу­хо ко всем уго­во­рам сво­их началь­ни­ков. Само­го Флак­ка, из-за жесто­кой подаг­ры немощ­но­го телес­но и к тому же неис­ку­шен­но­го в делах, не ста­ви­ли ни во что. И одна­жды на играх, когда воен­ные три­бу­ны и цен­ту­ри­о­ны, сле­дуя при­ня­то­му обы­чаю, про­из­нес­ли поже­ла­ния сча­стья импе­ра­то­ру Галь­бе, сол­да­ты спер­ва под­ня­ли страш­ный шум, а когда те повто­ри­ли свои поже­ла­ния, ста­ли кри­чать в ответ: «Если он того сто­ит!».

19. Подоб­ные же дер­зо­сти не раз поз­во­ля­ли себе и леги­о­ны, нахо­див­ши­е­ся под началь­ст­вом Тигел­ли­на18, и управ­ля­ю­щие Галь­бы писа­ли ему об этом. Импе­ра­тор был испу­ган и, счи­тая, что при­чи­на сол­дат­ско­го пре­зре­ния — не толь­ко его ста­рость, но и без­дет­ность, заду­мал усы­но­вить моло­до­го чело­ве­ка из знат­но­го дома и назна­чить его сво­им пре­ем­ни­ком. Жил в Риме некий Марк Отон, чело­век родо­ви­тый, но с само­го дет­ства до край­но­сти раз­вра­щен­ный рос­ко­шью и пого­ней за наслаж­де­ни­я­ми. Подоб­но тому, как Гомер часто назы­ва­ет Алек­сандра «супру­гом лепо­куд­рой Еле­ны»19, воз­ве­ли­чи­вая его сла­вою жены, ибо ничем иным Парис сла­вен не был, так же точ­но об Отоне заго­во­ри­ли в Риме бла­го­да­ря бра­ку с Поппе­ей. Поппея была супру­гою Кри­спи­на, когда в нее влю­бил­ся Нерон и, еще не поте­ряв­ши сты­да перед соб­ст­вен­ною супру­гою20 и стра­ха перед мате­рью, тай­но подо­слал к ней Ото­на. С импе­ра­то­ром Ото­на свя­за­ло тес­ною друж­бою рас­пут­ство и мотов­ство, и он неред­ко вышу­чи­вал сво­его при­я­те­ля за ску­пость и мелоч­ность — к нема­ло­му удо­воль­ст­вию Неро­на. Рас­ска­зы­ва­ют, что одна­жды Нерон душил­ся каким-то дра­го­цен­ным бла­го­во­ни­ем, а заод­но опрыс­кал и Ото­на; на дру­гой день Отон при­ни­мал импе­ра­то­ра у себя, и вне­зап­но со всех сто­рон выдви­ну­лись золотые и сереб­ря­ные труб­ки, и из них дождем, слов­но вода, потек­ли бла­го­во­ния. Одна­ко ж вер­нем­ся к Поппее. Соблаз­нив ее надеж­да­ми на бла­го­склон­ность Неро­на и спер­ва совра­тив сам, а затем сведя с импе­ра­то­ром, Отон уго­во­рил жен­щи­ну разой­тись с мужем, а когда она вошла супру­гою в его дом, не захо­тел доволь­ст­во­вать­ся лишь частью, но с вели­кою неохотою усту­пал Неро­ну его долю. Саму Поппею эта рев­ность, как сооб­ща­ют, отнюдь не огор­ча­ла; рас­ска­зы­ва­ют даже, что она запи­ра­ла две­ри перед Неро­ном, когда Ото­на не было в горо­де, то ли чтобы огра­дить страсть от пре­сы­ще­ния, то ли, как утвер­жда­ют иные, тяготясь свя­зью с Цеза­рем, но по рас­пут­ству сво­е­му не отвер­гая любов­ной бли­зо­сти совер­шен­но. Отон был на воло­сок от гибе­ли, и каза­лось про­сто неве­ро­ят­ным, что импе­ра­тор, убив ради бра­ка с Поппе­ей свою сест­ру и супру­гу, Ото­на все-таки поща­дил.

20. Но дело в том, что дру­гом и заступ­ни­ком Ото­на был Сене­ка, и, сдав­шись на его прось­бы и уго­во­ры, Нерон послал сво­его сопер­ни­ка намест­ни­ком в Лузи­та­нию, к бере­гу Оке­а­на. Пра­ви­те­лем Отон был мяг­ким и с под­чи­нен­ны­ми наро­да­ми жил в согла­сии, ибо знал, что его намест­ни­че­ство — не более, чем почет­ное изгна­ние. Когда Галь­ба вос­стал, он пер­вым из намест­ни­ков при­со­еди­нил­ся к нему, при­вез все золотые и сереб­ря­ные чаши и сто­лы, какие у него были, чтобы новый государь пере­че­ка­нил их в моне­ту, и пода­рил ему рабов, обу­чен­ных при­слу­жи­вать высо­ко­му вла­сти­те­лю. И во всем осталь­ном Отон хра­нил вер­ность Галь­бе и на деле дока­зал, что нико­му не усту­пит в опыт­но­сти и уме­нии управ­лять. Мно­го дней под­ряд, на про­тя­же­нии все­го пути, он ехал с импе­ра­то­ром в одной повоз­ке. В том же сов­мест­ном путе­ше­ст­вии он сумел снис­кать при­вя­зан­ность Виния — любез­ным обхож­де­ни­ем и подар­ка­ми, а глав­ное, тем, что в любых обсто­я­тель­ствах пер­вен­ство неиз­мен­но усту­пал ему. Таким обра­зом, с помо­щью само­го Виния, он проч­но зани­мал вто­рое место после него, обла­дая в то же вре­мя одним важ­ным пре­иму­ще­ст­вом: он ни у кого не вызы­вал зави­сти или зло­бы, пото­му что помо­гал без­воз­мезд­но каж­до­му, кто про­сил о помо­щи, и со все­ми бывал при­вет­лив и бла­го­же­ла­те­лен. Боль­ше все­го вни­ма­ния про­яв­лял он к сол­да­там и мно­гим доста­вил началь­ни­че­ские долж­но­сти, то обра­ща­ясь с прось­ба­ми к само­му импе­ра­то­ру, то к Винию или к отпу­щен­ни­кам Ике­лу и Ази­а­ти­ку, кото­рые поль­зо­ва­лись при дво­ре огром­ной силой. Вся­кий раз, как Отон при­ни­мал у себя Галь­бу, он под­ку­пал кара­уль­ную когор­ту, выда­вая сол­да­там по золо­то­му, и, делая вид, буд­то чест­ву­ет госуда­ря, на самом деле обма­ны­вал его и скло­нял вой­ско на свою сто­ро­ну.

21. Когда Галь­ба стал разду­мы­вать, кого избрать в пре­ем­ни­ки, Виний пред­ло­жил ему Ото­на, и тут, одна­ко ж, дей­ст­вуя свое­ко­рыст­но: он рас­счи­ты­вал выдать замуж дочь и взял с Ото­на обе­ща­ние женить­ся, если Галь­ба его усы­но­вит и назна­чит сво­им наслед­ни­ком. Но Галь­ба и сам гово­рил, и все­ми сво­и­ми дей­ст­ви­я­ми давал понять, что общее бла­го ста­вит выше соб­ст­вен­ных инте­ре­сов и хочет назвать сыном не того, кто будет всех при­ят­нее ему само­му, но кто при­не­сет боль­ше все­го поль­зы Риму. Мне кажет­ся, он едва ли мог бы избрать Ото­на наслед­ни­ком даже соб­ст­вен­но­го сво­его иму­ще­ства, зная, что это рас­пут­ник и мот и что у него на пять­де­сят мил­ли­о­нов дол­гов. Во вся­ком слу­чае, Виния он выслу­шал мол­ча и сдер­жан­но и состав­ле­ние заве­ща­тель­ной запи­си отло­жил. Затем он назна­чил себя и Виния кон­су­ла­ми; ожи­да­ли, что в нача­ле года он объ­явит, нако­нец, имя пре­ем­ни­ка, и сол­да­ты всем осталь­ным име­нам пред­по­чли бы Ото­на.

22. Но пока он мед­лил и раз­мыш­лял, в гер­ман­ских леги­о­нах вспых­нул мятеж. Все вой­ска нена­виде­ли Галь­бу, кото­рый так и не дал им обе­щан­но­го подар­ка, но у сол­дат, слу­жив­ших в Гер­ма­нии, были с ним осо­бые сче­ты: они ста­ви­ли в вину импе­ра­то­ру и позор­ную отстав­ку Вер­ги­ния Руфа, и награ­ду, кото­рую полу­чи­ли гал­лы, вое­вав­шие с ними, меж тем как всех, кто не под­дер­жал Вин­дек­са, постиг­ло нака­за­ние, и вооб­ще при­стра­стие к Вин­дек­су — ему одно­му толь­ко и при­зна­те­лен Галь­ба, ему ока­зы­ва­ет посмерт­ные поче­сти, при­но­сит в его честь заупо­кой­ные жерт­вы от лица государ­ства, буд­то его лишь под­держ­кою сде­лал­ся импе­ра­то­ром рим­лян. Подоб­ные речи зву­ча­ли в лаге­ре уже вполне откры­то, когда насту­пи­ло пер­вое чис­ло пер­во­го меся­ца, кото­рое рим­ляне назы­ва­ют «январ­ски­ми кален­да­ми» [Ca­len­dae Janua­riae]. Флакк собрал сол­дат, чтобы в согла­сии с обы­ча­ем при­ве­сти их к при­ся­ге на вер­ность импе­ра­то­ру, но они кину­лись к изо­бра­же­ни­ям Галь­бы, сбро­си­ли их на зем­лю, а затем, покляв­шись в вер­но­сти сена­ту и рим­ско­му наро­ду, разо­шлись. Началь­ни­ки почув­ст­во­ва­ли страх, как бы непо­ви­но­ве­ние пол­ко­вод­цу не при­ве­ло к насто­я­ще­му бун­ту. И вот один из них гово­рит осталь­ным: «Что это с нами тво­рит­ся, дру­зья? Мы и ново­го госуда­ря не выби­ра­ем, и нынеш­не­го отверг­ли, слов­но не толь­ко Галь­бу, но вооб­ще ника­ко­го вла­сти­те­ля и ника­кой вла­сти не жела­ем при­зна­вать! Конеч­но, о Флак­ке Гор­део­нии и гово­рить не при­хо­дит­ся — он жал­кая тень Галь­бы, и толь­ко, но от нас все­го день пути до Вител­лия, пра­ви­те­ля осталь­ной Гер­ма­нии. Его отец21 был цен­зо­ром и три­жды кон­су­лом и как бы пра­вил вме­сте с Клав­ди­ем Цеза­рем, а сам он сво­ею бед­но­стью, кото­рою иные его попре­ка­ют, бле­стя­ще дока­зы­ва­ет и чест­ность свою и бла­го­род­ство. Давай­те-ка про­воз­гла­сим его импе­ра­то­ром и пока­жем все­му миру, что уме­ем выби­рать госуда­рей получ­ше, чем испан­цы и лузи­тан­цы».

Кто одоб­рял это пред­ло­же­ние, кто нет, а тем вре­ме­нем какой-то зна­ме­но­сец тай­ком выбрал­ся за ворота и уже ночью сооб­щил о слу­чив­шем­ся Вител­лию, у кото­ро­го как раз собра­лось мно­го гостей. Весть быст­ро раз­нес­лась по все­му вой­ску, и пер­вым Фабий Валент, началь­ник одно­го из леги­о­нов, при­ска­кал на дру­гой день во гла­ве боль­шо­го отряда кон­ни­цы и при­вет­ст­во­вал Вител­лия, назы­вая его импе­ра­то­ром. До тех пор Вител­лий реши­тель­но отвер­гал эту честь, по-види­мо­му, стра­шась гро­мад­но­сти импе­ра­тор­ской вла­сти, но тут, как рас­ска­зы­ва­ют, он вышел к сол­да­там сра­зу после полу­ден­ной тра­пезы, отя­желев­ший от еды и вина, и согла­сил­ся при­нять имя Гер­ма­ни­ка, титул же Цеза­ря откло­нил и на этот раз. Пови­но­вать­ся рас­по­ря­же­ни­ям импе­ра­то­ра Вител­лия покля­лось и вой­ско Флак­ка, немед­лен­но забыв­шее свою пре­крас­ную и демо­кра­ти­че­скую при­ся­гу сена­ту.

23. Так Вител­лий был про­воз­гла­шен импе­ра­то­ром. Узнав­ши о пере­во­ро­те в Гер­ма­нии, Галь­ба не стал доль­ше мед­лить с усы­нов­ле­ни­ем. Ему было извест­но, что иные, немно­гие, из дру­зей сто­ят за Дола­бел­лу, а все осталь­ные за Ото­на, сам же он не одоб­рял ни того, ни дру­го­го, и вот вне­зап­но, нико­го не пред­у­предив, он посы­ла­ет за Пизо­ном, сыном Крас­са и Скри­бо­нии, кото­рых каз­нил Нерон, — моло­дым чело­ве­ком, от при­ро­ды ода­рен­ным все­ми нрав­ст­вен­ны­ми досто­ин­ства­ми, но осо­бен­но сла­вив­шим­ся чистотой и суро­во­стью жиз­ни. Затем он отпра­вил­ся в лагерь и объ­явил Пизо­на Цеза­рем и сво­им пре­ем­ни­ком. Но на всем пути, от само­го Пала­ти­на, его сопро­вож­да­ли гроз­ные зна­ме­ния с небес, когда же он обра­тил­ся к сол­да­там, а потом начал читать свою речь, загре­мел гром, засвер­ка­ли мол­нии, хлы­нул про­лив­ной дождь, и на лагерь, на город опу­сти­лась такая мгла, что, каж­до­му сде­ла­лось понят­но: про­ис­хо­дя­щее не угод­но боже­ству, и усы­нов­ле­ние Пизо­на на бла­го Риму не послу­жит. Сумрач­но было и на серд­це у сол­дат, ибо даже теперь ника­ко­го подар­ка они не полу­чи­ли.

Глядя на лицо Пизо­на и слу­шая его голос, при­сут­ст­во­вав­шие диви­лись, как спо­кой­но — хотя и отнюдь не рав­но­душ­но — при­ни­ма­ет он столь вели­кую милость; напро­тив, по обли­чию Ото­на было ясно вид­но, с какою горе­чью, с каким гне­вом встре­тил он кру­ше­ние сво­их надежд. Ведь его счи­та­ли достой­ней­шим из при­тя­зав­ших на эту высо­чай­шую награ­ду, и он был уже почти у цели, и пото­му, не достиг­нув ее, счи­тал это вер­ным при­зна­ком нерас­по­ло­же­ния и нена­ви­сти Галь­бы. Он уже не был спо­ко­ен и за свое буду­щее; боясь Пизо­на, кля­ня Галь­бу и отча­ян­но него­дуя на Виния, он ушел домой, пере­пол­нен­ный раз­лич­ны­ми и мно­ги­ми чув­ства­ми, ибо совсем отка­зать­ся и отречь­ся от сво­их упо­ва­ний ему не дава­ли посто­ян­но его окру­жав­шие гада­те­ли и хал­деи. Осо­бен­но усерд­ст­во­вал Пто­ле­мей, ссы­лав­ший­ся на свои неод­но­крат­ные пред­ска­за­ния, что Нерон Ото­на не убьет, но сам умрет пер­вым, а Отон пере­жи­вет его и будет власт­во­вать над рим­ля­на­ми, и так как пер­вая поло­ви­на про­ри­ца­ния сбы­лась, при­зы­вал не терять веры и в дру­гую его поло­ви­ну. Все­го же более раз­жи­га­ли Ото­на те, кто тай­но разде­лял его горе и обиду, счи­тая, что Галь­ба отпла­тил ему чер­ной небла­го­дар­но­стью. К нему пере­мет­ну­лось, сочув­ст­во­ва­ло ему и все силь­нее его оже­сто­ча­ло и боль­шин­ство при­вер­жен­цев Тигел­ли­на и Ним­фи­дия, кото­рые преж­де были окру­же­ны поче­том, а теперь отверг­ну­ты и уни­же­ны.

24. Сре­ди этих послед­них были двое по име­ни Вету­рий и Бар­бий, один опти­он [op­tio], а дру­гой тес­се­ра­рий [tes­se­ra­rius] — так назы­ва­ют­ся люди, несу­щие служ­бу нароч­но­го и помощ­ни­ка цен­ту­ри­о­на. К ним при­со­еди­нил­ся отпу­щен­ник Ото­на Оно­маст, и втро­ем они ходи­ли в лагерь и, не ску­пясь на день­ги и обе­ща­ния, под­ку­па­ли сол­дат, и без того уж насквозь раз­вра­щен­ных и толь­ко ищу­щих пред­ло­га для новой изме­ны. Да, ибо раз­ру­шить вер­ность здо­ро­во­го духом вой­ска за четы­ре дня невоз­мож­но, а меж­ду тем имен­но таким сро­ком отде­ле­ны друг от дру­га усы­нов­ле­ние и убий­ство: в шестой день22 после усы­нов­ле­ния (восем­на­дца­тый перед фев­раль­ски­ми кален­да­ми, по рим­ско­му сче­ту) Галь­ба и Пизон были уби­ты.

Ран­ним утром того дня Галь­ба при­но­сил на Пала­тине жерт­ву в при­сут­ст­вии дру­зей, и едва жрец Умб­ри­ций взял внут­рен­но­сти жерт­вен­но­го живот­но­го и оглядел их, он тут же, и при­том без вся­ких око­лич­но­стей объ­явил, что видит зна­ме­ния вели­ко­го смя­те­ния и опас­но­сти, ковар­но гро­зя­щей жиз­ни импе­ра­то­ра, — бог слов­но бы сам отда­вал Ото­на, кото­рый сто­ял поза­ди и вни­ма­тель­но при­слу­ши­вал­ся к каж­до­му сло­ву жре­ца, в руки Галь­бы. Отон испу­гал­ся и от стра­ха побе­лел, как мерт­вец, но в этот миг рядом появил­ся отпу­щен­ник Оно­маст и ска­зал, что при­шли стро­и­те­ли и ждут его дома. Это был услов­ный знак, по кото­ро­му Ото­ну над­ле­жа­ло немед­ля идти к сол­да­там. Итак, он объ­яс­ня­ет, что купил ста­рый дом и хочет пока­зать про­дав­цам места, вну­шаю­щие ему тре­во­гу, а затем через так назы­вае­мый Дом Тибе­рия23 спус­ка­ет­ся на форум, к Золо­то­му стол­бу, у кото­ро­го закан­чи­ва­ют­ся все доро­ги Ита­лии.

25. Чис­ло тех, что встре­ти­ли его там и при­вет­ст­во­ва­ли, назы­вая импе­ра­то­ром, не пре­вы­ша­ло, как пере­да­ют, два­дца­ти трех. Отон оро­бел, хотя вооб­ще, при всей сво­ей телес­ной изне­жен­но­сти, духом слаб не был, но отли­чал­ся реши­тель­но­стью и пред опас­но­стя­ми не отсту­пал. Одна­ко собрав­ши­е­ся не дали ему ускольз­нуть. Обна­жив мечи, они обсту­пи­ли его носил­ки и при­ка­за­ли дви­гать­ся даль­ше, и Отон, кри­ча, что погиб, стал торо­пить и пого­нять носиль­щи­ков. Несколь­ко про­хо­жих слы­ша­ли его кри­ки, но были ско­рее изум­ле­ны, чем встре­во­же­ны, видя мало­чис­лен­ность участ­ни­ков этой отча­ян­ной затеи. Впро­чем, пока его нес­ли через форум, к ним при­со­еди­ни­лось еще столь­ко же, и под­хо­ди­ли все новые, груп­па­ми по три-четы­ре чело­ве­ка, и нако­нец все вме­сте повер­ну­ли назад, в лагерь, гром­ко име­нуя Ото­на Цеза­рем и про­сти­рая обна­жен­ные мечи к небу. Началь­ни­ком кара­у­ла в тот день был три­бун Мар­ци­ал; гово­рят, что он ниче­го не знал о заго­во­ре, но так испу­гал­ся, что впу­стил Ото­на в лагерь, а там уже никто сопро­тив­ле­ния ему не ока­зал, ибо те, кто не при­ни­мал уча­стия в деле, были по одно­му, по двое окру­же­ны заго­вор­щи­ка­ми (кото­рые умыш­лен­но дер­жа­лись все вме­сте) и, спер­ва пови­ну­ясь угро­зам, а потом и убеж­де­ни­ям, после­до­ва­ли при­ме­ру това­ри­щей.

О слу­чив­шем­ся немед­лен­но сооб­щи­ли Галь­бе на Пала­тин. Жрец еще не ушел, и внут­рен­но­сти заклан­но­го живот­но­го по-преж­не­му были у него в руках, так что даже самые упор­ные мало­ве­ры были пора­же­ны и диви­лись испол­не­нию боже­ст­вен­но­го зна­ме­ния. Пест­рая тол­па хлы­ну­ла с фору­ма ко двор­цу, и Виний, Лакон и несколь­ко отпу­щен­ни­ков с обна­жен­ны­ми меча­ми ста­ли под­ле Галь­бы, а Пизон всту­пил в пере­го­во­ры со стра­жею, охра­няв­шей дво­рец. В так назы­вае­мом Вип­са­ни­е­вом пор­ти­ке был раз­ме­щен илли­рий­ский леги­он; чтобы зара­нее зару­чить­ся под­держ­кою этих сол­дат, к ним посла­ли Мария Цель­са, чело­ве­ка вер­но­го и чест­но­го.

26. Галь­ба хотел вый­ти к наро­ду, Виний его не пус­кал, а Цельс и Лакон, напро­тив, побуж­да­ли, горя­чо напа­дая на Виния, как вдруг раз­нес­ся слух, что Отон убит в лаге­ре. А немно­го спу­стя появил­ся Юлий Аттик, слу­жив­ший в импе­ра­тор­ской охране и поль­зо­вав­ший­ся неко­то­рой извест­но­стью; потря­сая мечом, он кри­чал, что убил вра­га Цеза­ря. Оттолк­нув сто­яв­ших впе­ре­ди, он пока­зал Галь­бе окро­вав­лен­ный меч. Взгля­нув на Атти­ка, Галь­ба спро­сил «Кто отдал тебе такой при­каз?» — «Вер­ность и при­ся­га, кото­рую я при­но­сил», — был ответ, а так как народ руко­плес­кал Атти­ку и повсюду гре­ме­ли кри­ки, что он посту­пил пра­виль­но, Галь­ба сел в носил­ки и поки­нул дво­рец, чтобы при­не­сти жерт­ву Юпи­те­ру и пока­зать­ся граж­да­нам.

Но тут слов­но бы задул про­тив­ный ветер — форум встре­тил импе­ра­то­ра мол­вою, что вой­ско под­чи­ни­лось Ото­ну. Как все­гда быва­ет в гуще тол­пы, одни сове­то­ва­ли ему повер­нуть назад, дру­гие — про­дол­жать путь, одни кри­ча­ли, чтобы он не падал духом, дру­гие — чтобы не дове­рял нико­му, и носил­ки, вся­кий раз кру­то накло­няв­ши­е­ся, бро­са­ло то туда, то сюда, слов­но по бур­ным вол­нам, а меж­ду тем спер­ва появи­лись всад­ни­ки, а затем и пехо­тин­цы, насту­пав­шие через Пав­ло­ву бази­ли­ку24. Гром­ко, в один голос, они при­ка­зы­ва­ли всем част­ным лицам очи­стить пло­щадь. Народ пустил­ся бежать, но не рас­се­ял­ся, а запол­нил пор­ти­ки и воз­вы­шен­но­сти вокруг фору­ма, буд­то боясь про­пу­стить какое-то зре­ли­ще. Ати­лий Вер­ги­ли­он швыр­нул оземь изо­бра­же­ние Галь­бы25, и тут же сол­да­ты, откры­вая воен­ные дей­ст­вия, забро­са­ли копья­ми импе­ра­тор­ские носил­ки, а убедив­шись что ни одно из копий Галь­бу не заде­ло, рину­лись на него с меча­ми. Никто не дал им отпо­ра, никто не всту­пил­ся за импе­ра­то­ра, никто, кро­ме одно­го чело­ве­ка — един­ст­вен­но­го, кого сре­ди столь­ких тысяч солн­це того дня узре­ло достой­ным рим­ской дер­жа­вы. То был цен­ту­ри­он Сем­п­ро­ний Денс; ника­ки­ми осо­бы­ми мило­стя­ми Галь­бы он нико­гда не поль­зо­вал­ся, но теперь, испол­няя свой долг и защи­щая закон, встал впе­ре­ди носи­лок. Сна­ча­ла, под­няв­ши трость, кото­рою цен­ту­ри­о­ны нака­зы­ва­ют про­ви­нив­ших­ся сол­дат, он гром­ким голо­сом убеж­дал напа­даю­щих поща­дить импе­ра­то­ра, а когда те сошлись с ним вплот­ную, выта­щил меч и дол­го отби­вал­ся, пока не упал, ранен­ный под коле­но.

27. Под­ле места, назы­вае­мо­го «Кур­тиос Лак­кос»26 [La­cus Cur­tius], носил­ки опро­ки­ну­лись, и Галь­ба, в пан­ци­ре, выва­лил­ся на зем­лю; тут и набе­жа­ли на него убий­цы. А он, под­став­ляя гор­ло, про­мол­вил толь­ко: «Рази­те, если так луч­ше для рим­ско­го наро­да». Он полу­чил мно­го ран в бед­ра и руки, а смер­тель­ный удар, судя по боль­шин­ству сооб­ще­ний, ему нанес некий Каму­рий из пят­на­дца­то­го леги­о­на. Неко­то­рые, прав­да, назы­ва­ют имя Терен­ция, дру­гие — Лека­ния, третьи — Фабия Фабу­ло­на, про кото­ро­го рас­ска­зы­ва­ют еще, буд­то он отсек уби­то­му голо­ву и унес с собою, завер­нув в плащ, пото­му, что плешь ого­ли­ла череп и ухва­тить­ся было не за что, но това­ри­щи кри­ча­ли, чтобы он не скры­вал и не пря­тал сво­его подви­га, и Фабий наса­дил на копье и под­нял высо­ко в воздух голо­ву стар­ца, кото­рый был уме­рен­ным пра­ви­те­лем, вер­хов­ным жре­цом и кон­су­лом. Потом он бегом понес­ся по ули­цам, точ­но вак­хан­ка, то и дело потря­сая окро­вав­лен­ным копьем и повер­ты­вая его в раз­ные сто­ро­ны.

Отон, одна­ко же, когда ему при­нес­ли эту добы­чу, вос­клик­нул: «Это еще ниче­го не зна­чит, дру­зья, а вот, пока­жи­те-ка мне голо­ву Пизо­на!» И спу­стя немно­го ему при­нес­ли и эту голо­ву. Моло­дой чело­век был ранен, бежал, но некто Мурк настиг его у хра­ма Весты и убил. Был убит и Виний, кото­рый сам при­знал­ся, что участ­во­вал в заго­во­ре про­тив Галь­бы: он кри­чал, что уми­ра­ет вопре­ки воле Ото­на. Тем не менее сол­да­ты отсек­ли голо­ву и ему и Лако­ну и бро­си­ли к ногам ново­го импе­ра­то­ра, тре­буя награ­ды. У Архи­ло­ха гово­рит­ся27:


Мы настиг­ли и уби­ли сче­том ров­но семе­рых:
Целых тыся­ча нас было…

Так же и тогда мно­гие, не при­ни­мав­шие ника­ко­го уча­стия в резне, пач­ка­ли кро­вью руки и мечи и пока­зы­ва­ли Ото­ну, пода­вая про­ше­ния о награ­де. Во вся­ком слу­чае, с помо­щью этих запи­сок были откры­ты впо­след­ст­вии име­на ста два­дца­ти чело­век, кото­рых Вител­лий разыс­кал и всех до одно­го каз­нил.

В лагерь при­шел и Марий Цельс. Мно­гие наки­ну­лись на него с обви­не­ни­ем, что он уго­ва­ри­вал сол­дат защи­щать Галь­бу, и тол­па кри­ча­ла: «Смерть ему! Смерть!» — но это­го чело­ве­ка Отон каз­нить не хотел. В то же вре­мя он боял­ся спо­рить с сол­да­та­ми, а пото­му ска­зал, что торо­пить­ся с каз­нью не сле­ду­ет, — спер­ва, дескать, нуж­но кое-что у Цель­са выпы­тать, — и рас­по­рядил­ся заклю­чить его в око­вы и взять под стра­жу. Охра­ну заклю­чен­но­го Отон пору­чил самым надеж­ным из сво­их людей.

28. Немед­лен­но был созван сенат. И слов­но то были иные люди или же боги над ними ста­ли ины­ми, но, собрав­шись, они при­нес­ли Ото­ну клят­ву на вер­ность — такую же точ­но, какую лишь недав­но при­но­сил он сам и не сдер­жал. Они дали ему име­на Цеза­ря и Авгу­ста, меж тем как обез­глав­лен­ные тру­пы в кон­суль­ских оде­я­ни­ях еще валя­лись на фору­ме. Отруб­лен­ные голо­вы уж не были нико­му нуж­ны, и голо­ву Виния за две с поло­ви­ной тыся­чи драхм отда­ли доче­ри, голо­ву Пизо­на вымо­ли­ла его супру­га, Вера­ния, а голо­ву само­го Галь­бы пода­ри­ли рабам Патро­бия. Те над­ру­га­лись над нею как толь­ко смог­ли и нако­нец бро­си­ли туда, где при­во­дят­ся в испол­не­ние смерт­ные при­го­во­ры Цеза­рей. Место это назы­ва­ют Сессори­ем [Ses­so­rium]. Тело Галь­бы, с доз­во­ле­ния Ото­на, забрал Гель­видий Приск, и ночью воль­ноот­пу­щен­ник Аргий его похо­ро­нил.

29. Тако­ва участь Галь­бы. Мало кто из рим­лян во все вре­ме­на пре­вос­хо­дил его богат­ст­вом или же знат­но­стью рода, а сре­ди сво­их совре­мен­ни­ков он и по богат­ству и по знат­но­сти был самым пер­вым. При пяти импе­ра­то­рах жил он в чести и сла­ве, и не силе, а куда боль­ше доб­рой сла­ве обя­зан победою над Неро­ном. Сре­ди тех, кто борол­ся про­тив Неро­на вме­сте с ним, одних никто не счи­тал достой­ны­ми импе­ра­тор­ской вла­сти, дру­гие сами от нее отка­зы­ва­лись, Галь­ба же и полу­чил при­гла­ше­ние стать во гла­ве рим­ской дер­жа­вы, и охот­но его при­нял и, при­со­еди­нив к отва­ге Вин­дек­са свое имя, обра­тил его вос­ста­ние, кото­рое спер­ва назы­ва­ли мяте­жом, в меж­до­усоб­ную вой­ну, ибо теперь дви­же­ние при­об­ре­ло насто­я­ще­го пред­во­ди­те­ля. Вот поче­му, счи­тая, что он не столь­ко под­чи­ня­ет государ­ство сво­ей вла­сти, сколь­ко отда­ет себя государ­ству, Галь­ба хотел началь­ст­во­вать над зве­ря­ми, чуть при­ру­чен­ны­ми Тигел­ли­ном и Ним­фи­ди­ем, так же, как началь­ст­во­ва­ли над рим­ля­на­ми в ста­ри­ну Сци­пи­он, Фаб­ри­ций, Камилл. Несмот­ря на пре­клон­ные годы, он во всем, что каса­лось ору­жия и вой­ска, был под­лин­ным импе­ра­то­ром28 в искон­ном смыс­ле это­го сло­ва, но, отдав себя во власть Виния, Лако­на и сво­их отпу­щен­ни­ков, за день­ги про­да­вав­ших всё и вся без изъ­я­тия, — так же, как Нерон отдал себя во власть самых алч­ных в мире людей, — он не оста­вил нико­го, кто бы пожа­лел о его прав­ле­нии, хотя боль­шин­ство рим­лян жале­ло о его жесто­кой кон­чине.

ПРИМЕЧАНИЯ


  • 1Павел Эми­лийотдалпри­каз… — См.: ЭмП., 13.
  • 2Пла­тонпола­гал… — См., напр.: «Государ­ство», II, 376 c.
  • 3разди­рае­мая на мно­го частей… (как Тита­ны, каз­ни­мые в Тар­та­ре) — В меж­ду­цар­ст­вие 68—69 гг. н. э. почти каж­дая окра­ин­ная рим­ская армия выдви­га­ла сво­его пре­тен­ден­та на импе­ра­тор­скую власть: галль­ская — Вин­дек­са, испан­ская — Галь­бу, гер­ман­ская — Вител­лия, восточ­ная — Вес­па­си­а­на.
  • 4того уро­жен­ца Феры… — По-види­мо­му, это Полидор, брат и крат­ковре­мен­ный пре­ем­ник Алек­сандра Фер­ско­го (370 г.).
  • 5дом Цеза­рей, Пала­тинпри­ни­мал чет­ве­рых импе­ра­то­ров… — Начи­ная с Авгу­ста импе­ра­то­ры стро­и­ли здесь свои жили­ща, и посте­пен­но почти весь Пала­тин обра­тил­ся в импе­ра­тор­скую рези­ден­цию. Чет­ве­рых импе­ра­то­ров — т. е. Неро­на (погиб в октяб­ре 68 г.), Галь­бу (убит 15 янва­ря 69), Ото­на (покон­чил само­убий­ст­вом 14 апре­ля 69), Вител­лия (убит 24 декаб­ря 69), после кото­рых к вла­сти при­шел Вес­па­си­ан.
  • 6поло­же­ние Неро­на сде­ла­лось без­на­деж­нокак ска­за­но… — Упо­ми­на­ет­ся био­гра­фия Неро­на, до нас не дошед­шая. Поло­же­ние Неро­на сде­ла­лось без­на­деж­ным после того, как за Вин­дек­сом вос­ста­ли Галь­ба в Испа­нии и Кло­дий Макр в Афри­ке, а вой­ска отка­за­лись под­дер­жать Неро­на.
  • 7Началь­ник дво­ра — так Плу­тарх назы­ва­ет началь­ни­ка пре­то­ри­ан­цев, импе­ра­тор­ской гвар­дии, лагерь кото­рой нахо­дил­ся на окра­ине Рима.
  • 8к роду Сер­ви­ев… — В роде Суль­пи­ци­ев почти все муж­чи­ны носи­ли лич­ное имя Сер­вий.
  • 9Импе­ра­тор­ские управ­ля­ю­щие — про­ку­ра­то­ры, финан­со­вые чинов­ни­ки, соби­рав­шие нало­ги в част­ную каз­ну импе­ра­то­ра и неза­ви­си­мые от про­вин­ци­аль­ных намест­ни­ков.
  • 10про­воз­гла­си­ли импе­ра­то­ром Галь­бу (см. гл. 2). — 8 июня 68 г. Нерон покон­чил с собою на сле­дую­щий день.
  • 11в лаге­ре… — У пре­то­ри­ан­цев; см. при­меч. 7.
  • 12Кон­су­лы 68 г. н. э. — Тиб. Силий Ита­лик (впо­след­ст­вии извест­ный поэт, автор «Пуни­ки») и П. Гале­рий Тра­хал.
  • 13Двой­ные гра­моты (т. е. сло­жен­ные вме­сте и скреп­лен­ные печа­тью две таб­лич­ки, по-гре­че­ски dip­lo­ma­ta, откуда рус­ское «диплом») — род ман­дата, исхо­дя­ще­го от выс­ших вла­стей и заклю­чаю­ще­го в себе реко­мен­да­цию, пре­до­став­ле­ние каких-либо льгот предъ­яви­те­лю и т. п.
  • 14Прин­ки­пиа — место, где сто­я­ли алта­ри богов и бое­вые зна­ме­на, а пото­му и самое оно было свя­щен­ным.
  • 15объ­явил сол­да­там… — Мат­ро­сы сто­я­ли на обще­ст­вен­ной лест­ни­це несрав­нен­но ниже леги­о­не­ров и поэто­му так боя­лись поте­рять свое новое поло­же­ние.
  • 16Геси­од учит… — «Работы и дни», 366 (пер. В. Вере­са­е­ва).
  • 17тот, кто спер­ва пре­вра­тил Неро­на в зло­дея… — Тигел­лин.
  • 18под началь­ст­вом Тигел­ли­на… — По-види­мо­му, опис­ка, и сле­ду­ет читать «Вител­лия» (пре­ем­ни­ка Фон­тея Капи­то­на и буду­ще­го импе­ра­то­ра).
  • 19Гомер часто назы­ва­ет (Пари­са)… — Напр., «Или­а­да», III, 328.
  • 20перед соб­ст­вен­ною супру­гою… — Т. е. Окта­ви­ей, доче­рью импе­ра­то­ра Клав­дия, образ кото­рой иде­а­ли­зи­ро­вал­ся оппо­зи­ци­он­ной исто­рио­гра­фи­ей. Ниже она назва­на «сест­рой» Неро­на, ибо тот был усы­нов­лен Клав­ди­ем.
  • 21Его отец… — Луций Вител­лий, кон­сул 34, 43 и 47 гг. н. э., круп­ный поли­тик и дипло­мат.
  • 22в шестой день… — 15 янва­ря 69 г.: по рим­ско­му поряд­ку надо счи­тать и день усы­нов­ле­ния и день убий­ства.
  • 23Дом Тибе­рияк Золо­то­му стол­бу… — Часть двор­цо­во­го ком­плек­са на Пала­тине. Золо­той миль­ный столб был постав­лен по при­ка­зу Авгу­ста на фору­ме перед хра­мом Сатур­на как конец всех дорог, веду­щих в Рим, и на нем были обо­зна­че­ны рас­сто­я­ния от глав­ней­ших горо­дов Ита­лии до Рима.
  • 24через Пав­ло­ву бази­ли­ку. — Бази­ли­ка Эми­лия Пав­ла сто­я­ла на север­ной сто­роне фору­ма, откуда и насту­па­ли из сво­его лаге­ря пре­то­ри­ан­цы.
  • 25изо­бра­же­ние Галь­бы… — Меда­льон на леги­он­ном зна­ме­ни.
  • 26Кур­тиос Лак­кос — см.: Ром., 18.
  • 27У Архи­ло­ха… — Отры­вок в пер. В. Вере­са­е­ва.
  • 28Под­лин­ным импе­ра­то­ром… — Т. е. победо­нос­ным пол­ко­вод­цем (ср.: Сул., при­меч. 4).
  • ИСТОРИЯ ДРЕВНЕГО РИМА
    1364004413 1364004421 1364004423 1439004800 1439004900 1439005000