Римская история

Книга III

Из [книги] о войнах с самнитами

I. [Из сбор­ни­ка «О доб­ле­стях и поро­ках»; Val., стр. 549]. (1)¹ Кон­су­лы рим­лян Кор­не­лий и Кор­вин², а так­же Деций³, пле­бей по про­ис­хож­де­нию, победив сам­ни­тов, оста­ви­ли кам­пан­цам воен­ную охра­ну про­тив набе­гов сам­ни­тов. Стра­жи же эти, обща­ясь с кам­пан­ца­ми, вед­ши­ми рас­пу­щен­ную и бога­тую жизнь, нрав­ст­вен­но испор­ти­лись, сами будучи бед­ны­ми и стра­шась дол­гов ростов­щи­кам в Риме, ста­ли завидо­вать тем, у кого было мно­го вся­ко­го добра. В кон­це кон­цов они соста­ви­ли заго­вор про­тив сво­их хозя­ев, чтобы, убив каж­дый сво­его, захва­тить их иму­ще­ство и при­нудить их жен к бра­ку с ними. И, может быть, они совер­ши­ли бы столь позор­ное дело, если бы Мамерк⁴, рим­ский пол­ко­во­дец, идя про­тив сам­ни­тов, не узнал о замыс­ле стра­жей и, скрыв, что он это зна­ет, одних из них не обез­ору­жил и ото­слал, как уже закон­чив­ших служ­бу, а худ­шим из них не при­ка­зал под пред­ло­гом какой-то необ­хо­ди­мо­сти отпра­вить­ся в Рим и вме­сте с ними послал три­бу­на, кото­ро­му при­ка­зал неза­мет­но следить за ними. И те и дру­гие подо­зре­ва­ли, что их наме­ре­ния откры­ты, и око­ло Тарра­ци­ны отка­за­лись пови­но­вать­ся три­бу­ну и, осво­бо­див тех, кто занят был зако­ван­ны­ми на полях⁵, и воору­жив их, как и чем мог­ли, пошли на Рим, будучи в коли­че­стве око­ло два­дца­ти тысяч чело­век.

(2) Когда они отсто­я­ли уже на один день пути от горо­да, им навстре­чу вышел Вале­рий Кор­вин, и, став лаге­рем на Аль­бан­ских горах, выжидал спо­кой­но даль­ней­ших собы­тий, обду­мы­вая пред­сто­я­щее дело и счи­тая труд­ным сра­жать­ся с отча­яв­ши­ми­ся людь­ми. Меж­ду тем обе сто­ро­ны тай­но сно­си­лись друг с дру­гом, при­чем стра­жи жало­ва­лись и про­ли­ва­ли сле­зы как это быва­ет сре­ди домаш­них и дру­зей, и созна­ва­лись в том, что они погре­ши­ли, при­чи­ной же выстав­ля­ли дол­ги, кото­ры­ми они были обре­ме­не­ны в Риме. Кор­вин, узнав это и колеб­лясь посяг­нуть на убий­ство столь­ких сограж­дан, посо­ве­то­вал сена­ту снять дол­ги с этих людей; пре­уве­ли­чи­вая опас­ность вой­ны с ними, он выра­жал сомне­ние, смо­жет ли он победить столь­ких людей, с отча­я­ни­ем всту­паю­щих в сра­же­ние; ему вну­ша­ли подо­зре­ния их сно­ше­ния и встре­чи; он боял­ся, что и его соб­ст­вен­ное вой­ско не будет ему во всем вер­ным, так как его вои­ны были их род­ст­вен­ни­ка­ми и не менее их жало­ва­лись на дол­ги. Если же его постигнет неуда­ча, то опас­ность, гово­рил он, будет еще боль­шей; да и победа, если он победит, будет крайне печаль­на для государ­ства, так как она будет одер­жа­на над столь­ки­ми сооте­че­ст­вен­ни­ка­ми. Сенат, убеж­ден­ный эти­ми дово­да­ми, поста­но­вил сло­же­ние дол­гов для всех рим­лян, а для тех, кото­рые тогда вос­ста­ли, так­же и про­ще­ние. И вот они, сло­жив ору­жие, вер­ну­лись в Рим.

II. [Оттуда же, там же, стр. 550]⁶. Такую же доб­лесть про­явил и кон­сул Ман­лий Торк­ват (Μάλ­λιος Τορ­κουά­τος)⁷. Его отец был скуп и не обра­щал на него долж­но­го вни­ма­ния. Он дер­жал его в деревне, застав­ляя работать со слу­га­ми и с ними питать­ся. Когда по мно­гим обви­не­ни­ям народ­ный три­бун Пом­по­ний⁸ подал на него жало­бу в суд и соби­рал­ся ска­зать нечто и о его недо­стой­ном обра­ще­нии с сыном, этот Ман­лий, еще совсем юный, при­шел, скры­вая под пла­тьем кин­жал, в дом народ­но­го три­бу­на и попро­сил встре­тить­ся с ним наедине, буд­то бы желая ска­зать ему нечто важ­ное для про­цес­са. При­ня­тый им, он начал гово­рить и запер две­ри, затем извлек кин­жал и стал гро­зить народ­но­му три­бу­ну, что убьет его, если тот не покля­нет­ся, что отка­жет­ся от суда над отцом. Три­бун поклял­ся и, изло­жив наро­ду про­ис­шед­шее, отка­зал­ся от обви­не­ния. Ман­лий же про­сла­вил­ся таким поступ­ком, вос­хва­ля­е­мый за то, что он посту­пил таким обра­зом по отно­ше­нию к тако­му отцу.

III. [Suid., s. v. ἐρέ­θισ­μα]. Он же, насме­ха­ясь над ним, вызы­вал его на еди­но­бор­ство. Тот неко­то­рое вре­мя сдер­жи­вал­ся, но затем, не имея сил пере­но­сить более его вызо­вов, поска­кал к нему на коне⁹.

IV.¹⁰ [Из сбор­ни­ка «О посоль­ствах»; U., стр. 338]. (1) Сам­ни­ты, вторг­шись в область фре­гел­ла­нов¹¹, раз­гра­би­ли ее, но рим­ляне взя­ли восемь­де­сят одно посе­ле­ние сам­ни­тов и дав­ни­ев и, убив из них два­дцать одну тыся­чу вои­нов, отбро­си­ли их от Фре­гел­лы¹². И вновь сам­ни­ты ста­ли отправ­лять послов в Рим; они нес­ли с собой тру­пы тех людей, кото­рых они, по их сло­вам, каз­ни­ли, как быв­ших винов­ни­ка­ми этой вой­ны, и день­ги, полу­чен­ные буд­то бы от про­да­жи их иму­ще­ства. Ввиду это­го сенат, счи­тая, что сам­ни­ты совер­шен­но пали духом, решил, что тер­пя­щие такие бед­ст­вия усту­пят и в вопро­се о сво­ем под­чи­не­нии. Но сам­ни­ты при­ни­ма­ли осталь­ные усло­вия рим­лян, хотя на неко­то­рые они воз­ра­жа­ли, отно­си­тель­но же дру­гих про­си­ли об умень­ше­нии или о снис­хож­де­нии, или же пред­ла­га­ли пере­дать их на обсуж­де­ние сво­их общин, отно­си­тель­но же под­чи­не­ния они опять-таки не хоте­ли даже слу­шать и гово­ри­ли, что они при­шли не для того, чтобы отда­вать свои горо­да, но чтобы дого­во­рить­ся о друж­бе. И вот, выку­пив за день­ги плен­ных, они уда­ли­лись в гне­ве, уже на опы­те убедив­шись, что дело идет об окон­ча­тель­ном под­чи­не­нии.

(2) И рим­ляне поста­но­ви­ли не допус­кать еще посольств от сам­ни­тов, но вое­вать с ними вой­ной непри­ми­ри­мой и без объ­яв­ле­ния¹³, пока не под­чи­нят их силой¹⁴; бог, одна­ко, воздал рим­ля­нам за такие над­мен­ные речи, и поз­же рим­ляне были побеж­де­ны сам­ни­та­ми и про­веде­ны под ярмом¹⁵. Сам­ни­ты, под началь­ст­вом Пон­тия¹⁶, запер­ли их в очень узком месте, и, когда рим­ляне были подав­ле­ны голо­дом, их вое­на­чаль­ни­ки¹⁷, отпра­вив посоль­ство, умо­ля­ли Пон­тия ока­зать рим­ля­нам такую милость, какую ред­ко пред­став­ля­ют счаст­ли­вые обсто­я­тель­ства. Но тот отве­тил, что не сле­ду­ет к нему боль­ше отправ­лять послов, если они не выда­дут ору­жия и себя самих. И был тогда плач, как буд­то при взя­тии горо­да. Вое­на­чаль­ни­ки про­дер­жа­лись еще несколь­ко дней, опа­са­ясь сде­лать что-либо недо­стой­ное сво­его горо­да; но так как не нахо­ди­лось ника­ко­го сред­ства для спа­се­ния, а голод их подав­лял, меж­ду тем моло­де­жи было здесь пять­де­сят тысяч¹⁸, и пол­ко­вод­цы, опа­са­ясь увидеть их всех погиб­ши­ми, пре­да­ли себя Пон­тию и умо­ля­ли его, захо­чет ли он их всех убить или про­дать в раб­ство, или сохра­нить до выку­па, ни в коем слу­чае не под­вер­гать тела несчаст­ных бес­че­стию.

(3) Пон­тий стал сове­щать­ся с отцом, вызвав его из Кав­дия¹⁹, при­чем ввиду ста­ро­сти отца доста­ви­ли на повоз­ке. И ста­рец ска­зал: «Одно есть, сын мой, лекар­ство от вели­кой враж­ды: чрез­вы­чай­ность бла­го­де­я­ния или нака­за­ния. Дей­ст­ви­тель­но, нака­за­ния пора­жа­ют ужа­сом, бла­го­де­я­ния же при­вле­ка­ют людей к ока­зы­ваю­щим их. Знай, что эта победа, пер­вая и вели­чай­шая, хра­нит в себе как некий клад буду­щее сча­стье, отпу­сти их всех невреди­мы­ми, не изде­ва­ясь над ними, не отни­мая у них ниче­го, чтобы все­це­ло оста­ва­лось за тобой вели­чие бла­го­де­я­ния. Они, как я слы­хал, очень доро­жат сво­ей честью. Но побеж­дае­мые одни­ми толь­ко бла­го­де­я­ни­я­ми, они будут сорев­но­вать­ся с тобой в ока­за­нии такой же мило­сти. Ты можешь сде­лать это бла­го­де­я­ние зало­гом веч­но­го мира. Если же тебя это не убеж­да­ет, убей всех их без исклю­че­ния, не оста­вив даже вест­ни­ка о таком изби­е­нии. Пер­вое я пред­ла­гаю, что выбрал бы я сам, вто­рое же — в слу­чае край­ней необ­хо­ди­мо­сти. Ведь рим­ляне, если под­верг­нут­ся како­му-либо оскорб­ле­нию, будут вся­че­ски мстить тебе; а если они собе­рут­ся мстить, нане­си им преж­де удар. Но ты не най­дешь для это­го луч­ше­го слу­чая, как истре­бив сра­зу пять­де­сят тысяч юно­шей»²⁰.

(4) Так он ска­зал, сын же воз­ра­зил ему: «Что ты, отец, пред­ла­га­ешь вещи, друг дру­гу совер­шен­но про­ти­во­по­лож­ные, я не удив­ля­юсь; ведь сна­ча­ла ты ска­зал, что пред­ло­жишь две край­но­сти. Я не ста­ну уби­вать столь­ких мужей, боясь отмще­ния бога и сты­дясь нена­ви­сти людей, и не отни­му у обо­их наро­дов надеж­ды на при­ми­ре­ние друг с дру­гом таким непо­пра­ви­мым зло­де­я­ни­ем. Что же каса­ет­ся сво­бод­но­го отпус­ка их, даже мне само­му не нра­вит­ся, после того, как рим­ляне при­чи­ни­ли нам так мно­го тяже­ло­го и еще ныне вла­де­ют наши­ми зем­ля­ми и горо­да­ми, отпу­стить этих захва­чен­ных нами совер­шен­но невреди­мы­ми. Я это­го не сде­лаю; ибо без­рас­суд­но нера­зум­ное чело­ве­ко­лю­бие. Посмот­ри же, оста­вив пока меня в сто­роне, и на мне­ние сам­ни­тов, дети кото­рых, отцы и бра­тья уби­ты рим­ля­на­ми и кото­рые, лишен­ные иму­ще­ства и денег, тре­бу­ют удо­вле­тво­ре­ния; победив­ший по при­ро­де над­ме­нен, и все с жад­но­стью смот­рят на воз­мож­ность полу­чить выго­ду. Кто, в самом деле, поз­во­лит мне не убить их, не про­дать, не нака­зать, но как бла­го­де­те­лей отпу­стить невреди­мы­ми; итак, ввиду это­го оста­вим край­но­сти, так как одна не в моей вла­сти, дру­гой же, крайне бес­че­ло­веч­ной, я сам не при­ни­маю; а чтобы и с рим­лян сбить сколь­ко-нибудь гор­до­сти и по отно­ше­нию к дру­гим избег­нуть люд­ских обви­не­ний, я отни­му у них ору­жие, кото­рым они все­гда поль­зо­ва­лись про­тив нас, рав­но и день­ги (и их ведь они име­ют от нас), застав­лю их прой­ти невреди­мо под ярмом, чем, как неки­им актом позо­ра, они и сами поль­зо­ва­лись по отно­ше­нию к дру­гим, и уста­нов­лю, чтобы был мир меж­ду наши­ми наро­да­ми, а из всад­ни­ков я отбе­ру самых знат­ных залож­ни­ка­ми соблюде­ния дого­во­ра, пока весь народ не выне­сет допол­ни­тель­но­го поста­нов­ле­ния. Делая это, я думаю, что поступ­лю и как победи­тель, и как тре­бу­ет чело­ве­ко­лю­бие, и рим­ляне, я думаю, будут удо­вле­тво­ре­ны, посколь­ку они и сами часто совер­ша­ли это по отно­ше­нию дру­гим, посто­ян­но гово­ря, что они могут сопер­ни­чать в доб­ле­сти с кем угод­но».

(5) Пока Пон­тий это гово­рил, ста­рец запла­кал и, сев на повоз­ку, отпра­вил­ся в Кав­дий. Пон­тий же, при­звав послов, спро­сил, есть ли с ними кто-либо из пору­чи­те­лей за мир²¹. Но у них не было нико­го, как у высту­пив­ших на вой­ну непри­ми­ри­мую и без объ­яв­ле­ния. Тогда он при­ка­зал, чтобы послы пере­да­ли кон­су­лам и дру­гим началь­ни­кам вой­ска и всей мас­се вои­нов сле­дую­щее: «Мы все­гда с рим­ля­на­ми заклю­ча­ли дого­во­ры о друж­бе, кото­рые вы сами нару­ша­ли, всту­пая в союз с наши­ми вра­га­ми — сиди­ци­на­ми²². Затем опять, когда сно­ва меж­ду нами была уста­нов­ле­на друж­ба, вы ста­ли вое­вать с неа­по­ли­та­ми, наши­ми соседя­ми. И для нас не было тай­ной, что это было для вас при­готов­ле­ни­ем к захва­ту вла­сти над всей Ита­ли­ей. Достиг­нув мно­го­го в преж­них сра­же­ни­ях вслед­ст­вие неопыт­но­сти (ἀπει­ρίαν)²³наших пол­ко­вод­цев, вы не выка­за­ли себя ни в чем уме­рен­ны­ми по отно­ше­нию к нам, не удо­воль­ст­во­ва­лись тем, что гра­би­ли стра­ну, дер­жа­ли в сво­ей вла­сти чужие мест­но­сти и горо­да, посы­ла­ли в них кле­ру­хов²⁴, но даже, когда мы два­жды посы­ла­ли к вам послов, мно­гое при этом усту­пая, вы над­мен­но навя­зы­ва­ли нам еще что-либо дру­гое, тре­буя, чтобы мы пол­но­стью отка­за­лись от сво­ей вла­сти и под­чи­ни­лись вам не как заклю­чаю­щие дого­вор, но как взя­тые вами в плен. И сверх это­го вы поста­но­ви­ли вести с нами эту вой­ну, непри­ми­ри­мую и без объ­яв­ле­ния, про­тив людей, быв­ших неко­гда ваши­ми дру­зья­ми, про­тив потом­ков саби­нян, живу­щих вме­сте с вами²⁵. Поэто­му вслед­ст­вие вашей жаж­ды захва­тов не сле­ду­ет нам заклю­чать с вами дого­во­ра. Но я, ува­жая гнев богов, кото­рый вы пре­зи­ра­е­те, и пом­ня о род­стве и быв­шей неко­гда друж­бе, даю каж­до­му из вас воз­мож­ность в одном оде­я­нии невреди­мо прой­ти под ярмом, если вы покля­не­тесь отдать нам назад зем­лю и все кре­по­сти, уве­сти из горо­дов ваших коло­ни­стов и нико­гда уже не вое­вать про­тив сам­ни­тов».

(6) Когда это было объ­яв­ле­но в лаге­ре, то плач и сте­на­ние под­ня­лись еще силь­нее; ибо все счи­та­ли, что хуже смер­ти этот позор про­хож­де­ния под ярмом. Когда же они узна­ли и о всад­ни­ках²⁶, вновь еще силь­нее запла­ка­ли. Но вслед­ст­вие недо­стат­ка про­до­воль­ст­вия они при­ня­ли эти усло­вия и при­нес­ли клят­ву; и сам Пон­тий, и рим­ские кон­су­лы, кото­рых было два — Посту­мий и Вету­рий, а так­же два каз­на­чея²⁷, четы­ре так­си­ар­ха²⁸, две­на­дцать воен­ных три­бу­нов, — все, кото­рые оста­лись началь­ни­ка­ми после погиб­ших. Когда были при­не­се­ны клят­вы, Пон­тий, раз­ру­шив часть укреп­ле­ния и поло­жив на два копья, воткну­тые в зем­лю, третье копье, пред­ло­жил каж­до­му из рим­лян прой­ти под ним. Он дал им и несколь­ко вьюч­ных живот­ных для боль­ных и пищу, чтобы они мог­ли дой­ти до Рима. Этот вид отпус­ка на волю, кото­рый здеш­ние жите­ли назы­ва­ют «про­пу­стить под ярмом», име­ет, мне кажет­ся, то зна­че­ние, чтобы опо­зо­рить под­вер­гае­мых подоб­но­му уни­же­нию как взя­тых в плен на войне.

(7) Когда изве­стие об этом несча­стии при­шло в город, под­ня­лись рыда­ния и плач, как при все­об­щей печа­ли, при­чем жен­щи­ны горь­ко опла­ки­ва­ли позор­но спа­сен­ных как умер­ших, сенат сло­жил с себя одеж­ду с пур­пур­ной кай­мой, тор­же­ства, бра­ки и все дру­гое тому подоб­ное были запре­ще­ны на целый год, пока это бед­ст­вие не будет загла­же­но. Из выпу­щен­ных же одни бежа­ли от сты­да в поля, дру­гие же ночью вошли в город; началь­ни­ки же по необ­хо­ди­мо­сти вошли в город днем, и на них были воз­ло­же­ны зна­ки их вла­сти; но с тех пор они боль­ше ниче­го не дела­ли²⁹.

V. [Suid., s. v. ζῆ­λος]³⁰. Вслед­ст­вие вос­хи­ще­ния (ζῆ­λον) его доб­ле­стью за Ден­та­том³¹ всюду сле­до­вал отряд отбор­ных юно­шей в коли­че­стве вось­ми­сот, гото­вых на все. И это было для сена­та боль­шим затруд­не­ни­ем при народ­ных собра­ни­ях.

VI. [Из сбор­ни­ка «О посоль­ствах»; U., стр. 343]³². (1) Боль­шое коли­че­ство кель­тов-сено­нов³³ сра­жа­лись в сою­зе с тирре­на­ми про­тив рим­лян. Рим­ляне отпра­ви­ли послов в горо­да сено­нов и жало­ва­лись, что, будучи свя­за­ны сою­зом, они слу­жат как наем­ни­ки про­тив рим­лян. Но этих послов с жез­ла­ми гла­ша­та­ев и свя­щен­ным оде­я­ни­ем Бри­то­ма­рий (Βρι­τόμα­ρις)³⁴ раз­ру­бил на мно­гие кус­ки и раз­бро­сал, обви­няя рим­лян в том, что его отец, когда он вое­вал в Тирре­нии³⁵, был убит рим­ля­на­ми. Кон­сул Кор­не­лий³⁶, узнав в пути об этом пре­ступ­ле­нии, оста­вив вой­ну с тирре­на­ми и со всей стре­ми­тель­но­стью прой­дя через обла­сти саби­нян и пицен­ти­нов, напал на горо­да сено­нов, пре­дал их все огню и мечу, их жен­щин и детей обра­щал в раб­ство, всех же взрос­лых изби­вал кро­ме Бри­то­ма­рия, кото­ро­го, под­верг­нув жесто­ким муче­ни­ям, он про­вел в сво­ем три­ум­фе.

(2) Из сено­нов же все те, кото­рые были в Тирре­нии³⁷, услы­хав, что все сено­ны истреб­ле­ны, пове­ли тирре­нов на Рим. Меж­ду тем про­изо­шло мно­го собы­тий: сено­ны, не имея уже род­ных мест, куда бы они мог­ли бежать, раз­дра­жен­ные всем про­ис­шед­шим, напа­ли на Доми­тия (Δο­μιτίῳ)³⁸ и погиб­ли в боль­шом коли­че­стве. Нако­нец же, они в безу­мии уни­что­жи­ли сами себя. Тако­во было нака­за­ние, поне­сен­ное сено­на­ми за про­ти­во­за­ко­ние по отно­ше­нию к послам.

VII. [Оттуда же; U., стр. 343]³⁹ (1) Кор­не­лий⁴⁰ на деся­ти палуб­ных кораб­лях осмат­ри­вал вели­кую Элла­ду, когда быв­ший в это вре­мя в Тарен­те некий дема­гог Фило­ха­рид⁴¹, позор­но про­жив­ший свою жизнь и за это име­но­вав­ший­ся Таидой⁴², напом­нил тарен­тин­цам ста­рин­ный дого­вор, чтобы рим­ля­нам не пла­вать даль­ше Лаки­ний­ско­го мыса⁴³, и, под­стрек­нув их, убедил напасть на Кор­не­лия. И вот тарен­тин­цы пото­пи­ли четы­ре его кораб­ля, а один захва­ти­ли вме­сте с эки­па­жем. Затем, обви­няя тури­ев, что они, будучи элли­на­ми, при­бег­ли к рим­ля­нам про­тив них и что они явля­ют­ся более все­го вино­ва­ты­ми в том, что рим­ляне пере­сту­пи­ли свои гра­ни­цы, тарен­тин­цы изгна­ли знат­ней­ших из их жите­лей, город раз­гра­би­ли, а рим­ский гар­ни­зон отпу­сти­ли, дав обе­ща­ние непри­кос­но­вен­но­сти⁴⁴.

(2) Узнав об этом, рим­ляне отпра­ви­ли в Тарент послов, тре­буя, чтобы они вер­ну­ли плен­ных, кото­рых захва­ти­ли не на войне, а когда они еха­ли для осмот­ра, и из тури­ев тех, кото­рых они изгна­ли, воз­вра­ти­ли в город, и то, что они у них раз­гра­би­ли, или цену того, что поте­ря­но, воз­ме­сти­ли; им же самим выда­ли винов­ни­ков это­го про­ти­во­за­ко­ния, если они хотят быть дру­зья­ми рим­лян. С боль­шим трудом и про­во­лоч­ка­ми, они допу­сти­ли послов на общее собра­ние, и, когда они высту­пи­ли, ста­ли изде­вать­ся, что они не все­гда хоро­шо гово­ри­ли по-гре­че­ски; сме­я­лись они и над их одеж­дой и над пур­пур­ной кай­мой. А некто Фило­нид⁴⁵, чело­век, веду­щий себя по-шутов­ски и люби­тель поглу­мить­ся, подой­дя к Посту­мию, гла­ве посоль­ства, повер­нул­ся задом и, накло­нив­шись впе­ред и под­няв свою одеж­ду, сне­веж­ни­чал на одеж­ду посла⁴⁶. И весь театр сме­ял­ся, как буд­то это было смеш­но. Посту­мий же, протя­нув запач­кан­ную одеж­ду, ска­зал: «Боль­шим коли­че­ст­вом кро­ви смо­е­те это вы, радую­щи­е­ся таким весе­лым зре­ли­щам». И так как тарен­тин­цы ниче­го не отве­ча­ли, послы уда­ли­лись. А Посту­мий, не смыв бес­че­стия со сво­ей одеж­ды, пока­зал ее рим­ля­нам.

(3) Него­дуя на это, народ при­ка­зал Эми­лию⁴⁷, вое­вав­ше­му с сам­ни­та­ми, оста­вить в насто­я­щее вре­мя борь­бу с сам­ни­та­ми, вторг­нуть­ся в область тарен­тин­цев и при­гла­сить их всту­пить в пере­го­во­ры на тех же усло­ви­ях, кото­рые пред­ла­га­ли послы, если же они не послу­ша­ют­ся, вое­вать с ними все­ми сила­ми. И дей­ст­ви­тель­но, он пред­ло­жил это тарен­тин­цам, и они уже не сме­я­лись, видя вой­ско, но разде­ли­лись почти поров­ну во мне­ни­ях, пока кто-то не ска­зал им, затруд­няв­шим­ся и про­дол­жав­шим рас­суж­дать, что выдать кого-нибудь — это зна­чит быть уже пора­бо­щен­ным, вое­вать же одним — опас­но. Если же мы захо­тим и пол­но­стью обла­дать сво­бо­дой и вое­вать с рав­ны­ми сила­ми, давай­те при­зо­вем из Эпи­ра царя Пир­ра и объ­явим его пол­ко­вод­цем в этой войне. Так они и сде­ла­ли⁴⁸.

VIII. [Из сбор­ни­ка «О доб­ле­стях и поро­ках»; Val., стр. 553]⁴⁹. После кораб­ле­кру­ше­ния Пирр, царь Эпи­ра, при­стал к Тарен­ту, и тарен­тин­цы тогда осо­бен­но ста­ли тяго­тить­ся при­бли­жен­ны­ми царя, силой все­лив­ши­ми­ся к ним и откры­то наси­ло­вав­ши­ми их жен и детей. Когда же Пирр пре­кра­тил их сис­си­тии и дру­гие сход­ки и уве­се­ле­ния, как непо­до­баю­щие воен­но­му вре­ме­ни, и заста­вил их зани­мать­ся воен­ны­ми упраж­не­ни­я­ми, опре­де­лив смерть тем, кто не будет этим зани­мать­ся, тогда, совсем подав­лен­ные непри­выч­ны­ми труда­ми и при­ка­за­ми, тарен­тин­цы ста­ли убе­гать из сво­его горо­да, как из чужо­го, в поля. Но царь запер ворота и поста­вил стра­жу. Тогда тарен­тин­цы совер­шен­но ясно увида­ли свое нера­зу­мие.

IX. [Оттуда же, там же]⁵⁰. (1) Все те из рим­лян, кото­рые нахо­ди­лись в Регии для защи­ты и охра­ны горо­да, чтобы он не потер­пел чего-либо от вра­гов, и сами и Деций⁵¹, их началь­ник, поза­видо­вав богат­ствам регин­цев и под­сте­рег­ши их, когда они пиро­ва­ли и весе­ли­лись на празд­ни­ке, пере­би­ли их и сошлись с их жена­ми про­тив их воли. Пово­дом к про­ти­во­за­ко­нию они выстав­ля­ли то, что регин­цы яко­бы хоте­ли пре­дать гар­ни­зон Пир­ру. И Деций вме­сто началь­ни­ка гар­ни­зо­на стал тира­ном и заклю­чил друж­бу с мамер­тин­ца­ми, кото­рые жили на Сици­лий­ском про­ли­ве и кото­рые неза­дол­го перед тем совер­ши­ли то же самое пре­ступ­ле­ние по отно­ше­нию к сво­им хозя­е­вам.

(2) Когда же Деций стал стра­дать гла­за­ми и не дове­рял вра­чам, быв­шим в Регии, его стал лечить вызван­ный им из Мес­се­ны уро­же­нец Регия, задол­го до того пере­се­лив­ший­ся в Мес­се­ну, так что никто не знал, что он был регин­цем. Этот врач⁵² убедил его, Деция, для быст­рей­ше­го исце­ле­ния решить­ся вытер­петь горя­чие лекар­ства и, нама­зав его сжи­гаю­щи­ми и выедаю­щи­ми гла­за мазя­ми, велел ему тер­петь боль, пока он не вер­нет­ся, сам же тай­но отплыл в Мес­се­ну. Деций, дол­гое вре­мя тер­пя боль, нако­нец, смыл мазь и нашел, что он поте­рял зре­ние.

(3) Послан­ный рим­ля­на­ми для упо­рядо­че­ния тамош­них дел, Фаб­ри­ций отдал город остав­шим­ся еще в живых регин­цам, а из гар­ни­зо­на винов­ни­ков отпа­де­ния послал в Рим⁵³, где они были под­верг­ну­ты биче­ва­нию посредине пло­ща­ди⁵⁴, голо­вы у них были отруб­ле­ны и тела выбро­ше­ны непо­гре­бен­ны­ми. Деций же, так как его, как сле­по­го, сте­рег­ли без осо­бо­го вни­ма­ния (ἀμε­λῶς)⁵⁵, сам на себя нало­жил руки.

X. [Из сбор­ни­ка «О посоль­ствах»; U., стр. 345]⁵⁶. Победив рим­лян и нуж­да­ясь в попол­не­нии вой­ска после оже­сто­чен­но­го сра­же­ния, а так­же наде­ясь, что рим­ляне тогда ско­рее все­го скло­нят­ся на пере­го­во­ры, Пирр, царь Эпи­ра, послал в Рим фес­са­лий­ца Кинея⁵⁷, сла­вив­ше­го­ся сво­им крас­но­ре­чи­ем настоль­ко, что его срав­ни­ва­ли с Демо­сфе­ном. Вой­дя в поме­ще­ние сена­та, Киней гово­рил мно­го похваль­но­го о царе и, в част­но­сти, ука­зал на его уме­рен­ность и после борь­бы, так как он не дви­нул­ся тот­час же ни на Рим, ни на лагерь побеж­ден­ных; он пред­ла­гал им от име­ни Пир­ра мир, друж­бу и союз, если они вклю­чат в эти усло­вия тарен­тин­цев, осталь­ных же элли­нов, живу­щих в Ита­лии, оста­вят сво­бод­ны­ми и авто­ном­ны­ми, лука­нам же, сам­ни­там, дав­ни­ям и брут­ти­ям отда­дут все то, чем они вла­де­ют от них, захва­тив на войне. Когда это совер­шит­ся, гово­рил он, Пирр отдаст им плен­ни­ков без выку­па.

(2) Рим­ляне дол­гое вре­мя были в разду­мье, удив­лен­ные и сла­вой Пир­ра и поне­сен­ным пора­же­ни­ем, пока Аппий Клав­дий (Κλαύ­διος), по про­зви­щу Цек (Καῖκος)⁵⁸, уже к это­му вре­ме­ни ослеп­ший, при­ка­зав сво­им сыно­вьям при­ве­сти себя в поме­ще­ние сена­та, не ска­зал: «Я печа­лил­ся, что не вижу; ныне же печа­люсь, что слы­шу. Нико­гда не желал я ни видеть, ни слы­шать подоб­ных мне­ний от вас, кото­рые из-за одной неуда­чи так вне­зап­но забы­ли себя и того, кто при­чи­нил вам это бед­ст­вие, и его само­го и при­зы­вав­ших его хотят сде­лать дру­зья­ми вме­сто вра­гов, а при­об­ре­те­ния пред­ков отдать лука­нам и брут­ти­ям. Что это обо­зна­ча­ет дру­гое, как не то, что рим­ляне ста­но­вят­ся под­дан­ны­ми македо­нян. И это неко­то­рые осме­ли­ва­ют­ся назы­вать миром вме­сто раб­ства?» Ска­зав мно­гое дру­гое, подоб­ное это­му, и воз­будив их гнев, Аппий внес пред­ло­же­ние, чтобы Пирр, если он нуж­да­ет­ся в друж­бе и сою­зе с рим­ля­на­ми, уда­лив­шись из Ита­лии, при­слал послов, пока же он нахо­дит­ся здесь, не счи­тать его ни дру­гом, ни союз­ни­ком, ни судьей, ни посред­ни­ком для рим­лян.

(3) И вот сенат отве­тил Кинею то же самое, что гово­рил Аппий. Наби­рав­шие два новых леги­о­на для Леви­на⁵⁹ объ­яви­ли так: «если кто хочет заме­нить собой погиб­ших, пусть запи­сы­ва­ет­ся в вой­ско». Киней, нахо­див­ший­ся еще в Риме и видев­ший, как они, тол­ка­ясь, запи­сы­ва­лись в вой­ско, ска­зал, как гово­рят, вер­нув­шись к Пир­ру, что им при­хо­дит­ся вести вой­ну с гид­рой⁶⁰. Дру­гие же гово­рят, что не Киней, а сам Пирр ска­зал это сло­во, видя вой­ско рим­лян, более мно­го­чис­лен­ное, чем преж­нее; дело в том, что и вто­рой кон­сул Корун­ка­ний⁶¹ при­был к Леви­ну из Тирре­нии⁶² со все­ми сила­ми. Гово­рят, так­же и дру­гое ска­зал Киней о Риме на вопрос Пир­ра, а имен­но, что весь город (πό­λις) состо­ит из пол­ко­вод­цев, и когда Пирр уди­вил­ся, то Киней, поправ­ляя себя, ска­зал «ско­рее из царей (βα­σιλέων), чем из пол­ко­вод­цев»⁶³. Не встре­тив со сто­ро­ны сена­та ника­кой склон­но­сти к миру, Пирр дви­нул­ся на Рим, опу­сто­шая все. На пути он успел дой­ти до горо­да Ана­гнии, но так как его вой­ско было уже отя­го­ще­но добы­чей и боль­шим коли­че­ст­вом плен­ни­ков, он, отло­жив бит­ву, повер­нул в Кам­па­нию, послав впе­ред сло­нов, и рас­пре­де­лил вой­ско на зимов­ку по горо­дам.

(4) Послы рим­лян про­си­ли его отпу­стить за выкуп рим­ских плен­ни­ков или вза­мен взять из тарен­тин­цев и дру­гих его союз­ни­ков тех, кото­рые нахо­дят­ся в их руках. На это Пирр ска­зал, что, соглас­но тому, что рань­ше гово­рил Киней, если они заклю­чат дого­вор, он даром отпу­стит плен­ни­ков, но вою­ю­щим не даст про­тив себя таких вои­нов и в таком коли­че­стве. При­нял же он их по-цар­ски и, узнав, что гла­ва посоль­ства Фаб­ри­ций име­ет боль­шое вли­я­ние в горо­де, но что он очень беден, он ста­рал­ся сой­тись с ним, гово­ря, что, если он устро­ит ему мир с рим­ля­на­ми, он возь­мет его с собой в Эпир в каче­стве сво­его помощ­ни­ка по коман­до­ва­нию вой­ском и соучаст­ни­ка всех сво­их богатств. Он убеж­дал его уже сей­час взять день­ги под пред­ло­гом, что он даст их тем, кото­рые будут устра­и­вать мир. Фаб­ри­ций, засме­яв­шись, ниче­го ему не отве­тил об обще­ст­вен­ных делах, но ска­зал: «моей откро­вен­но­сти не выне­сет никто из тво­их дру­зей, ни ты сам, о царь; мою же бед­ность я бла­го­слов­ляю более, чем богат­ство тира­нов, свя­зан­ное со стра­хом». Дру­гие же гово­рят, что он ска­зал не так, но что «как бы эпи­роты, усво­ив мои нра­вы, не пред­по­чли меня тебе».

(5) Как бы он, одна­ко, ни отве­тил, Пирр, удив­ля­ясь вели­чию его духа, при­ду­мал дру­гой путь для заклю­че­ния мира и послал плен­ных на празд­ник Кро­нии⁶⁴ без охра­ны с тем усло­ви­ем, что, если город при­мет то, что пред­ла­га­ет Пирр, они оста­лись бы дома и не счи­та­ли бы себя плен­ны­ми если же он это­го не при­мет, чтобы они, отпразд­но­вав, вер­ну­лись к нему. Им всем, хотя они уси­лен­но умо­ля­ли и побуж­да­ли к заклю­че­нию мира, сенат при­ка­зал, отпразд­но­вав, вер­нуть­ся к Пир­ру в назна­чен­ный день и поло­жил смерть тем, кото­рые задер­жат­ся после это­го дня. Они же и это все точ­но испол­ни­ли, и Пирр решил, что ему во вся­ком слу­чае при­дет­ся опять вое­вать⁶⁵.

XI. [Оттуда же, там же, стр. 348]⁶⁶. (1) Пир­ра уже бес­по­ко­и­ло поло­же­ние дел с рим­ля­на­ми, сму­ти­ли его и вол­не­ния у молос­сов. Как раз в это вре­мя умер Ага­фокл, пра­ви­тель Сици­лии⁶⁷, дочь кото­ро­го Ланассу⁶⁸ Пирр имел сре­ди жен, и пото­му стал погляды­вать вме­сто Ита­лии на этот ост­ров, кото­рый был для него более род­ным. Но он сты­дил­ся оста­вить при­звав­ших его без како­го-либо мира. Обра­до­вав­шись поэто­му пред­ло­гу, кото­рый пред­ста­вил­ся ему бла­го­да­ря воз­вра­щен­но­му ему измен­ни­ку-пере­беж­чи­ку⁶⁹, засвиде­тель­ст­во­вать кон­су­лам свою бла­го­дар­ность, он послал в Рим Кинея⁷⁰, чтобы тот под­твер­дил при­зна­тель­ность царя за спа­се­ние и вза­мен это­го отвел плен­ных без выку­па, а в то же вре­мя, вся­че­ски поста­рал­ся заклю­чить мир. Киней нес мно­го подар­ков и муж­чи­нам и жен­щи­нам, зная, что Рим любит день­ги и любит подар­ки и что у рим­лян издрев­ле жен­щи­ны име­ют боль­шое зна­че­ние.

(2) Но отно­си­тель­но подар­ков они пре­до­сте­ре­га­ли друг дру­га, и гово­рят, что никто ниче­го не взял, ни муж­чи­на, ни жен­щи­на. Отве­ти­ли же они ему так же, как и про­шлый раз: пусть Пирр, уйдя из Ита­лии, при­сы­ла­ет к ним послов без подар­ков; ибо они не отка­жут­ся ни от каких спра­вед­ли­вых его тре­бо­ва­ний. Послов же они и сами при­ни­ма­ли вели­ко­леп­но и ото­сла­ли вза­мен Пир­ру плен­ных из тарен­тин­цев и дру­гих его союз­ни­ков⁷¹. Пирр после это­го отплыл в Сици­лию⁷² со сво­и­ми сло­на­ми и с восе­мью тыся­ча­ми всад­ни­ков, обе­щая сво­им союз­ни­кам, что из Сици­лии он вер­нет­ся в Ита­лию. И он вер­нул­ся на тре­тий год⁷³, так как кар­фа­ге­няне изгна­ли его из Сици­лии.

XII. [Из сбор­ни­ка «О доб­ле­стях и поро­ках», Val., стр. 554]⁷⁴. (1) После бит­вы и пере­го­во­ров с рим­ля­на­ми Пирр пере­плыл в Сици­лию, пообе­щав союз­ни­кам из Сици­лии вер­нуть­ся в Ита­лию. И дей­ст­ви­тель­но, он вер­нул­ся на тре­тий год, так как его изгна­ли оттуда кар­фа­ге­няне, да и для сици­лий­цев он ока­зал­ся тяже­лым бре­ме­нем бла­го­да­ря посто­ям (ξε­νίαις)⁷⁵, хоре­ги­ям, постав­лен­ным им гар­ни­зо­нам и нало­жен­ным им пода­тям. Став бога­тым в резуль­та­те этих побо­ров, Пирр отплыл в Регий на ста деся­ти палуб­ных судах и на мно­го боль­шем чис­ле гру­зо­вых и быст­ро­ход­ных; но кар­фа­ге­няне, всту­пив с ним в мор­ское сра­же­ние, пото­пи­ли у него семь­де­сят кораб­лей, а осталь­ные сде­ла­ли неспо­соб­ны­ми к пла­ва­нию, исклю­чая толь­ко две­на­дцать⁷⁶, с кото­ры­ми Пирр бежал и нака­зал локров эпи­зе­фир­ских⁷⁷ за то, что они пере­би­ли его гар­ни­зон и уби­ли началь­ни­ка его, чинив­ших по отно­ше­нию к ним наси­лия (ὑβρί­σαν­τας)⁷⁸. Жесто­ко и сви­ре­по уби­вая и гра­бя их, Пирр не воз­дер­жал­ся даже от гра­бе­жа посвя­щен­ных Пер­се­фоне даров, с насмеш­кой ска­зав, что несвоевре­мен­ное бого­по­чи­та­ние — то же, что суе­вер­ный страх, а собрать богат­ство без труда — дело бла­го­ра­зу­мия.

(2) Когда он с награб­лен­ным вышел в откры­тое море, его захва­ти­ла буря и одни из его кораб­лей пото­пи­ла и уни­что­жи­ла со все­ми быв­ши­ми на них людь­ми, дру­гие же выбро­си­ла на зем­лю. Все же свя­щен­ные пред­ме­ты вол­ны при­гна­ли к гава­ни локров, так что Пирр, хотя и позд­но, почув­ст­во­вав свое нече­стие, воз­вра­тил эти вещи в свя­ти­ли­ще Пер­се­фо­ны и уми­ло­стив­лял гнев боги­ни мно­ги­ми жерт­ва­ми. Но, когда жерт­во­при­но­ше­ния ока­за­лись небла­го­при­ят­ны­ми, он еще боль­ше обе­зу­мел и пере­бил давав­ших ему сове­ты отно­си­тель­но свя­тотат­ства или согла­шав­ших­ся с ним, когда он об этом гово­рил, или при­слу­жи­вав­ших ему в этом деле. Вот какое бед­ст­вие постиг­ло Пир­ра.