Перевод с франц. под редакцией проф. И. М. Гревса.
Экземпляр книги любезно предоставлен А. В. Коптевым.
(постраничная нумерация примечаний в электронной публикации заменена на сквозную по главам)
Съемщики по контракту, мало-помалу превращавшиеся в колонов.
Поставим себя в первую половину истории империи, между тем временем, когда Варрон и Колумелла писали свои сочинения о сельском хозяйстве, и тем, когда Гай и Ульпиан составляли свои правовые трактаты. Мы встречаем, в продолжение всего этого периода, земледельца, которого язык естественно обозначает словом colonus1. Положение его не похоже на положение тех, кого позже будут называть этим именем. Почти всегда он является фермером или съемщиком по контракту. Нам следует, впрочем, изучить его поближе, чтобы удостовериться, не существует ли известной связи между этим колоном и колонами последующих эпох2. Вот прежде всего черты, которые ему присущи и отличают его от этих последних.
с.8 В римском праве отдача в наем или взятие в наймы представляли собой особый вид договора. Правовой язык, отличавшийся в Риме такой точностью, обозначал подобного рода сделки двойным словом — locatio-conductio. Произошло это, как кажется, потому, что мысль юрисконсульта видела здесь два акта, две роли, два лица одинаковой важности. Действительно, тут действуют вместе отдающий (locator) и берущий (conductor). Соединение обоих действий и образует обязательство, которым связываются обе стороны. В случае нарушения договора, закон предоставлял обеим особое право иска, которое называлось одно — actio locati, другое — actio conducti3.
Этот контракт, который именовался lex locationis, мог заключать в себе всякого рода условия (clausulae) по доброй воле обеих сторон; но два из них всегда являлись существенными и необходимыми. Первое выражало обещание собственника предоставить пользование; второе констатировало обязательство съемщика вносить плату. Язык того времени именует такую плату — merces, а каждый акт ее внесения — pensio4.
Подобные контракты всегда были временные, и срок обыкновенно утверждался заранее. Полезно отметить, что преобладали сроки короткие. Примеры, приводимые юрисконсультами, все говорят о съемках на пять лет5.
с.9 Съемщик был привязан к земле лишь до конца ее найма, обозначенного в условии. «Ни для кого не составляет сомнения, поясняет юрисконсульт, что он сохраняет возможность затем прекратить съемку»6. Законодатель третьего века произносит также, что собственник не имеет права удерживать против воли своего съемщика, ни тем более его сыновей7.
Впрочем, молчаливое возобновление контракта допускалось. Если по истечении срока съемщик оставался на снятом участке и это делалось с согласия господина, первоначальный договор считался возобновленным, хотя, правда, лишь на год; но по соглашению обеих сторон, можно было повторять из года в год такое возобновление8.
Такая съемка земли по правильному контракту и точно установленной цене была явлением, очень обычным в римском обществе издавна. Если верить старому писателю, Цинцию, девятый месяц года назывался — mercedonius потому, что в этом месяце арендаторы уплачивали merces собственникам. Этимология эта сомнительна; но я запоминаю только, что в то время, как писал Цинций, арендная плата вносилась в девятом месяце года, и что такому обычаю приписывалось древнее происхождение9.
Варрон мало говорит об арендных договорах, но тем не менее упоминает о них10. Гораций также ссылается на их практикование, описывая свое маленькое имение, которое так удовлетворяло его вкусам. с.10 Постараемся однако избежать неверного понимания слов поэта: нельзя принимать за съемщика-арендатора то лицо, которое он называет — vilicus. Вилик во всех документах является рабом, безличным блюстителем интересов хозяина. Но рядом с ним в поместье Горация находятся пять отцов семейства, quinque patres, которые оказываются людьми свободными и как будто гражданами соседнего местечка. Они-то и были арендаторами поэта11.
Колумелла изображает довольно отчетливыми чертами положение съемщика земли. Автор указывает, что он вносит плату деньгами, и прибавляет характерную подробность, что существуют установленные дни для внесения таких платежей, dies pecuniarum12. Плиний Младший рассказывает в одном из своих писем, что он обыкновенно сдает свою землю в аренду на пятилетние сроки13. Наконец юрисконсульты, трактаты которых сохраняются отрывками в Дигестах, много раз представляют нам человека, которого именуют попеременно то colonus, то conductor, и который всегда является съемщиком по контракту14.
Так, перед нами ясно встает свободный земледелец, и римское право гарантирует его свободу. Этот человек вовсе не был пригвожден к почве, на которой работал; его связывало с ней лишь добровольно принятое и краткосрочное условие. Контракт никоим образом не ставил его в зависимость от собственника. Он договаривался с ним на равной ноге. Он не становился ни в положение слуги, ни на место подданного его. «Наш арендатор, поясняет один юрисконсульт, не находится под нашей властью»15. Вступив свободным на землю данного поместья, свободным он и сойдет с нее. Тем самым с.11 он оказывается прямой противоположностью тому, чем станет колон IV-го века.
Вглядимся однако с большим вниманием в приведенные распоряжения римского права; мы подметим в них темный пункт, нечто вроде пробела, через который, — нет ничего невероятного, — проникла практика колоната позднейшего типа. Одним из правил, которые закон обязательно соединял с понятием о контракте найма земли, является требование обозначать известную цену. Если последняя не названа и не установлена заранее, то найма нет: юрисконсульты утверждают это совершенно прямо16. Можно даже прибавить, что они в многочисленных приводимых примерах говорят всегда о цене, выраженной в деньгах17. Можно было бы ожидать, что допускалось также съемщику отдавать хозяину долю урожая; но таких случаев мы совсем не встречаем в указанных памятниках. Юрисконсульты постоянно упоминают о «недоимках арендаторов»; а это делается понятным только при предположении уплаты аренды именно деньгами. Только один юрист, и то один только раз вскользь, упоминает о фермере-дольщике (colonus partiarius); но он делает это лишь для того, чтобы ясно отличить его от съемщика за деньги. Он хочет сказать, что с.12 такой дольщик не настоящий арендатор, и поэтому законы, относящиеся к последнему не касаются первого18. Итак, в римском праве, единственным правильным видом съемки земли была аренда за установленную цену, уплачиваемую деньгами19.
Значит ли это, что аренда из части была совершенно неизвестна в римском мире? Было бы большой ошибкой так думать. Мы скоро покажем примеры, которые подтверждают, что она практиковалась. Есть даже основания полагать, что она была очень обычным явлением.
Но если такая форма аренды существовала на деле, то правом она не признавалась. Она не укреплялась легальным контрактом20. Все гарантии, которые право предоставляло фермеру, снимавшему землю по нормальному контракту, не прилагались к съемщику из части. Мы знаем, например, что арендатор по денежному контракту имел право иска в суде, но не из чего не видно, чтобы то же право принадлежало съемщику из части. По-видимому, в глазах юрисконсультов съемка из части продукта являлась внезаконной практикой, терпимой, но не признанной, которой им незачем было заниматься. Эта особенность не лишена значения. Она, быть может, даст с.13 объяснение нескольким фактам, с которыми мы встретимся при продолжении настоящего исследования21.
Фермер по контракту первых времен империи именовался colonus. Тем же словом colonus обозначался на языке IV-го века крестьянин, прикрепленный к земле. — Два ли это совсем особые человека, из которых второй быстро и резко занял место первого? Или это — тот же человек в двух последовательно развившихся друг из друга состояниях? Надобно расследовать вопрос: нельзя ли предположить, что colonus, бывший сначала вольным арендатором по контракту за денежную плату, стал впоследствии фермером-дольщиком без контракта, а в конце концов превратился в крепостного крестьянина. История человеческих обществ полна таких незаметных и темных переворотов.
В одном из писем Плиния Младшего мы читаем: «Меня удерживает необходимость сдать мои земли в аренду так, чтобы привести их несколько в порядок. Я должен заключить новые условия. Моим съемщикам, сроки контрактов которых только что истекли, я принужден был дать значительные льготы. Несмотря на это, они все же с.14 оказались не в состоянии расплатиться по обязательству, и недоимки их выросли очень высоко»22. — По первым же строкам мы убеждаемся, что coloni Плиния были арендаторы по срочным контрактам и за деньги. Мы видим из того же текста, что эти фермеры находились в стесненном положении и терпели нужду. —
Возвратимся к письму Плиния. — На его арендаторах накопилась недоимка столь значительная, что «они, отчаявшись разделаться когда-нибудь с долгом, даже не стараются уменьшить его»25: это значит, что они ничего не платят. Отметим это слово — «долг», которое Плиний произносит как бы мимоходом. В самом деле, его арендаторы превратились в должников, даже в должников несостоятельных, и это отражается большим вредом на самих землях. «Они растеривают и портят все, что поместье производит, потому что не чувствуют никакого интереса беречь что бы то ни было»26. — Плиний ищет средства помочь беде. Меня поражает, что и ему не приходит на ум сменить арендаторов. Может быть, он не надеется найти других; может быть не рассчитывает, что у новых хозяйство пойдет лучше. Вместо того, чтобы менять фермеров, он изменяет вид аренды: «Я не буду с.15 больше отдавать за деньги, говорит он; буду отдавать из части продукта»27.
Прочтем еще одно письмо Плиния, в котором он пишет, что собирается купить новое именье. Он его осмотрел. Все там ему нравится — местоположение, качество земель, цена. Беспокоит его только одно обстоятельство: угодья розданы мелким арендаторам, которые не платят. «Не только они отягчены недоимками, но случилось уже так, что прежний владелец налагал несколько раз руку на залоги»28. Чтобы понять эти слова, надобно вспомнить, что римский закон, довольно строго следящий за исполнением условий аренды, постановлял, что всякий предмет, который съемщик привезет с собою на снятый участок, будет служить собственнику гарантией за его добросовестность29. Землевладелец, о котором здесь говорит Плиний, уже забрал и продал у своих неаккуратных арендаторов их движимости, скот, может быть, орудия. Но это не помогло: «Арендаторы потеряли последнее имущество и все средства обработки; отсюда произошло, что недоимка, ненадолго уменьшившаяся от такой продажи залогов, потом вновь возросла». — Самое именье страдает от разорения фермеров: fatigatur ab imbecillis cultoribus.
Мы хотели бы полагать, что факты, о которых с огорчением сообщает Плиний, были единичными; но автор дает понять, наоборот, что таково было обычное, часто повторявшееся положение вещей в землевладельческом хозяйстве; «Бедность арендаторов и затруднительность эксплуатации поместий привели повсюду к понижению цен с.16 на земли. Именье, о котором идет речь, которое раньше стоило
Такое разорение мелких арендаторов в эпоху, которая может быть названа одной из самых благоденственных в истории человечества, кажется удивительным. Важно было бы определить социальные и экономические причины этого явления; но расследование этого предмета не входит в нашу задачу31. Мы хотим лишь выяснить, что происходило с такими несостоятельными арендаторами: выдворял ли их землевладелец, или, наоборот, задерживал их силой?
Ответ на вопрос заключается в одной статье из Дигест. Юрисконсульта Цервидия Сцеволу спрашивали по следующему пункту: «Некто завещал землю вместе с недоимками арендаторов; следует ли разуметь под этими словами и долги тех из них, которые, по окончании срока найма, найдя поручителя за недоимку, покинули именье»? Сцевола отвечал: «Нет; недоимки таких фермеров не подводятся под распоряжение завещателя»32. Вглядимся в этот текст. Если завещатель не имел в виду говорить о задолжалых фермерах, которые ушли, то, очевидно, что он разумел других, также с.17 недоимочных, но которые не покинули земли. — Были, стало быть такие задолжалые фермеры, которые оставляли именье, и такие, которые оставались в нем. Именно, уходили те, которые «нашли поручителя», то есть, человека, достаточно богатого и в то же время доверчивого, который взялся бы отвечать за их долг. Те же, кто не находил поручителей, не уходили. Мы легко можем себе представить, что маленький земледелец, у которого ничего нет, и у которого «отобрали залоги», редко мог отыскать себе ответчика за свои долги. Потому-то этот земледелец волей-неволей оставался на земле. Владелец не только не прогонял его, но наоборот задерживал.
Это же самое вытекает из письма Плиния. Землевладелец, о котором он говорит, часто (saepius) забирал залоги своих арендаторов. Очевидно, стало быть, что прошел уже длинный ряд лет с тех пор, как они сели на поместье, и мы легко можем предположить, что срок первоначального контракта давно истек. Но он не согнал их. Плиний ясно показывает, что землю обрабатывают там все те же люди, у которых несколько раз отнимали оставленные под залог ценности. Они пребывают на том же месте, беднея из года в год. Не знаю, хотелось ли им уйти, но ясно что они не смогли этого сделать. Чтобы покинуть землю, им нужно было заплатить недоимку или представить поручителя.
Мы прикасаемся здесь, если не ошибаюсь, к одному из источников колоната. У нас перед глазами люди, которые, юридически, свободные съемщики, съемщики по срочному контракту; но на деле они лишены возможности покинуть именье своего землевладельца. Их первоначальный контракт допускал такой выход; но недоимки мешают этому. Они еще не привязаны к почве законом; но их прикрепляют к ней долги. Земля их удерживает, но еще не в качестве крепостных людей, а в качестве несостоятельных должников.
Такое положение земледельческого населения было фактом уже не новым в римском мире. Плиний его описывает; но наблюдалось оно и до него. Я нахожу его засвидетельствованным у Варрона: «Земли обрабатываются либо рабами, либо свободными людьми; эти свободные люди — те, которых, на языке сельских хозяев, с.18 называют, обыкновенно, задолжалыми (obaerati)33. Удивительно, что Варрон забывает упомянуть об арендаторах по контракту, хотя они, наверно, существовали в его время. Значит ли это, что они уже стали редки? Может быть, они уже такой большой массой впали в долги, что Варрон представляет себе их только в подобном виде? —
Очень, впрочем, вероятно, что эти «задолжалые» впали в такое положение не потому, что получили от владельца денежные ссуды. Он скорее ссудил им свою землю, и они оказались не в силах внести за нее плату. Возможно также, что он ссудил им после того, как продал их залоги, другие движимости, другой скот, другие орудия. с.19 Может быть, они уж вступили на землю без всяких средств, и он дал им авансом зерна, скота, орудий. Во всяком случае они оказались несостоятельными при отдаче. Они — должники и останутся таковыми навсегда.
Прибавим, что такое положение вещей не составляло исключительную особенность Италии. Варрон сообщает, что оно повторяется во многих провинциях. Он указывает Иллирию, Азию, Египет35. Мы можем присоединить еще Галлию, где подобного рода отношения сложились уже до римского завоевания, а римские влияния, по-видимому, не изменили дела36.
Перед нами открываются, стало быть, люди которые вошли свободными в данное поместье, но оказываются задержанными в нем как должники. Мы не можем предположить, что они остаются там на тех же условиях, которые были выговорены в первоначальном договоре. Здесь нет речи о молчаливом возобновлении аренды (tacita reconductio), так как не сохранены пункты прежнего контракта. Что же такое произошло? Очевидно, на большей части земель совершилась перемена, которая осуществлена была Плинием в его именьях. Когда съемщики стали обнаруживать несостоятельность в платежах, он изменил условия эксплуатации, начал сдавать земли не за деньги, а из части продукта. Вероятно, то же самое повторилось в аналогичных случаях повсюду и на других поместьях. В результате, множество арендаторов по денежным контрактам превратилось в фермеров-дольщиков.
Мы уже видели, что легальное положение последних было гораздо хуже, чем условия работы первых. Право не покровительствует им. Если существует между ними и владельцем устное соглашение, оно не принадлежит к обязательствам, признаваемым законом, и не сопряжено ни с каким правом иска. Ясно, кроме того, что землевладелец ставит такие условия, какие захочет, так как съемщик уже закабален ему долгом. За ним не с.20 сохраняется никаких гарантий, кроме, разве, той, которой закон ограждает личность свободнорожденных. Он навсегда сохранит свое звание свободного человека, которого не может лишиться ни под каким видом, и которое неотчуждаемо по закону. Собственник именья, стало быть, не может превратить его в раба; но за исключением этого он все может с ним сделать.
Возвращаемся к тому месту Плиния, где автор объявляет, что он переводит своих фермеров из денежной аренды на съемку из части: он сообщает тут же черту, которая заслуживает внимания. «Когда это будет осуществлено, говорит Плиний, надобно будет поставить в именье нескольких из моих людей (ex meis — значит из его рабов), чтобы заставлять съемщиков хорошо работать, а также вести счет продуктам земли и хранить их. Придется выбрать для этого людей верных, с бдительным взором и в достаточном числе»37. — Следовательно, на той же земле, которую будут пахать и убирать фермеры-дольщики, Плиний будет держать управителей — vilici, actores, procuratores, словом персонал надсмотрщиков из рабов. Надо помнить, что должности эти всегда пополнялись из состава рабов38, и вот здесь рабы будут наблюдать за свободными земледельцами. Очевидны последствия такого измененного порядка вещей. Прежний арендатор по денежному контракту, превратившись в фермера-дольщика, увидит около себя, над собою начальников, которые будут назначаться из рабов. Ясно, что он падает в низшее общественное состояние, в положение подвластного человека, слуги. Хоть он и с.21 сохраняет свое звание свободного человека и римского гражданина, но с этих пор находится в зависимости. Он подчинен не только хозяину земли, но и хозяйским рабам.
Таким-то путем, человек, севший на землю в качестве вольного съемщика по временному контракту, со ступеньки на ступеньку, долг за долгом спустился до состояния почти вечной зависимости. Ему, в большинстве случаев невозможно из нее выйти, так как у него нет и не будет средств от нее освободиться. Он останется на том же месте всю свою жизнь; там же останутся после него его дети, получая в наследство его общественное положение, так же как и его долги.
Юрисконсульты показывают, что становилось обычным вносить в завещания при передаче земли статью — «с недоимками арендаторов»39. Может быть, та же clausula употреблялась и в купчих грамотах. Что же это значит, завещать недоимку съемщика, который чаще всего является несостоятельным, если не передавать приобретенное над ним право? Это, косвенным образом равносильно передаче по завещанию его самого. Позже даже не будут стесняться открытыми выражениями, что отдают наследникам земли с теми, кто их обрабатывает. Сначала лишь говорили: завещаем землю с недоимками съемщиков. Но все равно, какую бы формулу тут ни употребляли, земледелец передавался вместе с землею.
Теперь мы можем себе объяснить, почему и как слово colonus переменило смысл. Оно обозначало сперва свободного арендатора, потом пришло к обозначению крепостного крестьянина. Произошло это потому, что и на деле человек, садясь на поместье, был свободен, а мало-помалу перестал им быть. Но, перерождаясь, он сохранил свое наименование colonus: то же имя приложилось к измененному состоянию. Именно потому слово переменило смысл, что изменилось социальное положение человека.
Не надо думать, впрочем, что переход свободной аренды в колонат совершился в какую-нибудь определенную эпоху. Было бы большой ошибкой приурочивать его к какому-нибудь веку, приписывать какому-нибудь с.22 правительству. Колоны, подобные тем, о которых мы сейчас говорим, существовали с самого начала империи. Они встречались даже до империи. Варрон говорит о такой форме колоната, как о давнишнем социальном положении («quos obaeratos nostri vocitarunt»). Цезарь и Саллюстий подтверждают то же самое40. Когда разразилась гражданская война, мы видим, как один из вождей Помпеевой партии, Домиций, снарядил на свои средства целую флотилию и наполнил ее «своими рабами, вольноотпущенниками и колонами»41. Переводить здесь последнее слово — «свободный съемщик» невозможно. Люди, вполне свободные, несли бы воинскую службу как легионеры в войске республики, а не были бы матросами на частном флоте. Эти люди, очевидно, находятся в зависимости от господина, раз он может их вооружить для своей личной службы. Они не рабы в точном смысле понятия. Они также не вольноотпущенники. Тем не менее он ведет их вместе с рабами и вольноотпущенниками. Он мешает их с последними на скамьях своих судов. Стало быть, уже во времена республики слагался класс земледельцев, которые, не будучи ни рабами, ни вольноотпущенниками, оказывались однако под властью землевладельца.
Как могло случиться, что юрисконсульты нигде не упоминают об этих людях? Произошло это по той простой причине, что положение их было нелегальное, и никакое установленное законом правило к ним не применялось. Они не находили никакого материала для освещения данного пункта ни в гражданском праве, ни в преторском эдикте. Но мы отлично знаем, что далеко не все заключается в римском праве. В римском обществе много институтов образовалось совсем помимо закона, и они жили без того, чтобы закон о них упоминал.
с.23 В течение всей империи одновременно существовали свободные съемщики и колоны. Как сохранились фермеры со срочными контрактами до конца императорской эпохи42 и даже перешли за ее пределы, точно так же появлялись колоны с самого ее начала. Никакой закон не уничтожил, в конце, вольной аренды; никакой закон равным образом, в начале, не учредил колоната.
Свободное фермерство и колонат были двумя соседними, хоть и очень различными, социальными состояниями. Переход из одного в другое совершался очень легко и факты подобного рода повторялись постоянно. Потому не потребовалось общего переворота, который осуществил бы смену одного другим. Изменение произошло скорее через длинную серию частичных превращений, находивших место в индивидуальных поместьях, захватывавших такую-то семью, осуществлявшихся в продолжение пяти веков. Колонат не стал сразу на месте аренды, но изо дня в день то здесь, то там отдельные арендаторы превращались в колонов. Срочная аренда и колонат долго жили бок о бок. Сначала преобладала первая, или, по крайней мере, она была виднее, заметнее. Но мало-помалу, так сказать, неощутительным движением количество колонов переросло число арендаторов, тогда-то и совершилось появление колоната на глазах у всех и в законодательстве43.
ПРИМЕЧАНИЯ
… habitatum quinque focis et |
Quinque bonos solitum Variam dimittere patres. |