Рец. на: Williams J. H. C. Beyond the Rubicon: Romans and Gauls in Republican Italy.
Oxford: Oxford University Press, 2001. XV, 264 p.

с.226 Моно­гра­фия «По ту сто­ро­ну Руби­ко­на: рим­ляне и гал­лы в рес­пуб­ли­кан­ской Ита­лии» посвя­ще­на исто­рии весь­ма непро­стых вза­и­моот­но­ше­ний рим­лян и гал­лов на севе­ре Ита­лии, в реги­оне, кото­рый в антич­но­сти был изве­стен как Циз­аль­пин­ская Гал­лия. Хро­но­ло­ги­че­ски иссле­до­ва­ние охва­ты­ва­ет пери­од с 387 (захват Рима сено­на­ми) по 42 гг. до н. э., когда Циз­аль­пин­ская Гал­лия, утра­тив ста­тус про­вин­ции, юриди­че­ски ста­ла частью Ита­лии. Автор моно­гра­фии, док­тор Дж. Уильямс, явля­ет­ся кура­то­ром отде­ла желез­но­го века и рим­ской нумиз­ма­ти­ки в Бри­тан­ском музее. В цен­тре вни­ма­ния нахо­дит­ся рас­тя­нув­ший­ся почти на два сто­ле­тия про­цесс пре­вра­ще­ния жите­лей Циз­аль­пин­ской Гал­лии в ита­лий­цев и рим­лян. Кни­га состо­ит из введе­ния и пяти глав; основ­ной текст (222 с.) допол­нен обшир­ным биб­лио­гра­фи­че­ским спис­ком и ука­за­те­лем.

Начи­ная своё иссле­до­ва­ние, автор задаëтся вопро­сом: как полу­чи­лось, что гал­лы ста­ли смер­тель­ны­ми вра­га­ми рим­лян? Пись­мен­ные источ­ни­ки пери­о­да Позд­ней рес­пуб­ли­ки еди­но­душ­но свиде­тель­ст­ву­ют о том, что жите­ли Веч­но­го горо­да испы­ты­ва­ли по отно­ше­нию к гал­лам страх и нена­висть. В I в. до н. э. идея победо­нос­ной вой­ны с гал­ла­ми была чрез­вы­чай­но попу­ляр­на в мас­се рим­ских граж­дан — вот поче­му в 58 г. до н. э. Цезарь дви­нул свои леги­о­ны не на Дунай про­тив Бире­би­сты, а в «Кос­ма­тую Гал­лию» про­тив даль­них потом­ков тех вар­ва­ров, кото­рые неко­гда опу­сто­ши­ли Рим.

На наш взгляд, совер­шен­но оправ­дан­но Дж. Уильямс начи­на­ет своё иссле­до­ва­ние с выяс­не­ния тер­ми­но­ло­гии: как соот­но­сят­ся меж­ду собой такие этно­ни­мы, как Kel­toi и Gal­li? Автор кон­ста­ти­ру­ет, что в лите­ра­ту­ре этно­ним «кель­ты» охва­ты­ва­ет мно­же­ство раз­ных наро­дов дорим­ской Евро­пы от Апен­нин до Рей­на и от Цен­траль­ной Евро­пы до Ирлан­дии и Пире­ней­ско­го полу­ост­ро­ва, тогда как «гал­лы» — тер­мин более узкий, отно­ся­щий­ся преж­де все­го к насе­ле­нию Север­ной Ита­лии. Осо­бое вни­ма­ние Дж. Уильямс уде­ля­ет рас­хо­же­му тер­ми­ну «кельт­ская общ­ность» (Cel­ti­ci­ty). По мне­нию авто­ра, это услов­ный тер­мин, от употреб­ле­ния кото­ро­го в серь­ёз­ных ака­де­ми­че­ских трудах сле­ду­ет отка­зать­ся, посколь­ку, как пока­зы­ва­ют дан­ные архео­ло­гии, в дей­ст­ви­тель­но­сти ника­кой этни­че­ской общ­но­сти, кото­рая охва­ты­ва­ла бы всю латен­скую Евро­пу, не суще­ст­во­ва­ло (с. 12)¹.

Пер­вая гла­ва моно­гра­фии назы­ва­ет­ся «Откры­тие кельт­ской Ита­лии». Гре­кам было извест­но о суще­ст­во­ва­нии кель­тов уже в V в. до н. э.: самые ран­ние из дошед­ших до нас сведе­ний о них зафик­си­ро­ва­ны в труде Геро­до­та (II. 33. 2—3; IV. 49. 3). Гре­че­ские авто­ры IV в. до н. э. еди­но­душ­но отме­ча­ли с.227 исклю­чи­тель­ную воин­ст­вен­ность этих север­ных вар­ва­ров (Plat. Leg. 637 d; Arist. Pol. 1269 b 25—27), тогда и в после­дую­щие сто­ле­тия неред­ко высту­пав­ших в роли наём­ни­ков. Во вре­ме­на Тимея уже суще­ст­во­ва­ло нема­ло сочи­не­ний, в кото­рых мож­но было най­ти сведе­ния об этом наро­де (Po­lyb. XII. 28. 3—4). Одна­ко вплоть до появ­ле­ния «Все­об­щей исто­рии» Поли­бия элли­ни­сти­че­ская лите­ра­тур­ная тра­ди­ция, посвя­щён­ная кель­там, носи­ла пре­иму­ще­ст­вен­но мифо­ло­ги­че­ский харак­тер. Не рас­по­ла­гая досто­вер­ной инфор­ма­ци­ей о Север­ной Ита­лии и насе­ляв­ших её пле­ме­нах, нико­гда не бывав­шие в этих кра­ях гре­че­ские писа­те­ли изла­га­ли в сво­их кни­гах фан­та­сти­че­ские слу­хи и леген­дар­ные ска­за­ния о гипер­бо­ре­ях, добы­ваю­щих янтарь на севе­ре Евро­пы (с. 26).

Пер­вые досто­вер­ные сведе­ния о гео­гра­фии и насе­ле­нии Север­ной Ита­лии появ­ля­ют­ся лишь во II в. до н. э. в трудах Поли­бия и Като­на Стар­ше­го. Поли­бий, в кото­ром Дж. Уильямс видит «интел­ли­ген­та и любо­зна­тель­но­го сто­рон­не­го наблюда­те­ля» (с. 51), опи­сы­вал и ана­ли­зи­ро­вал толь­ко то, что видел соб­ст­вен­ны­ми гла­за­ми. Едва ли он выпол­нял заказ рим­ской адми­ни­ст­ра­ции: как счи­та­ет Дж. Уильямс, «рим­ляне не нуж­да­лись в том, чтобы гре­ки соби­ра­ли для них сырой мате­ри­ал об их заво­е­ва­ни­ях» (с. 33). Без­услов­но, Поли­бий созда­вал свой труд в первую оче­редь имен­но для гре­ков.

Катон Стар­ший стал авто­ром пер­во­го доступ­но­го рим­ско­му чита­те­лю опи­са­ния севе­ра Ита­лии и насе­ляв­ших его наро­дов. В ходе работы над «Нача­ла­ми», от кото­рых сохра­ни­лись лишь фраг­мен­ты, он исполь­зо­вал как гре­че­ские, так и рим­ские источ­ни­ки. Вли­я­тель­ный поли­тик и вид­ный государ­ст­вен­ный дея­тель, Катон был опыт­нее Поли­бия; имея доступ к архив­ным мате­ри­а­лам, он был луч­ше инфор­ми­ро­ван (с. 51—52). По срав­не­нию с Като­ном Поли­бий — все­го лишь «начи­тан­ный диле­тант», исто­рик-эклек­тик, допу­стив­ший ряд оши­бок в изло­же­нии собран­но­го им мате­ри­а­ла (с. 59). Его опи­са­ние Север­ной Ита­лии Дж. Уильямс харак­те­ри­зу­ет как «ори­ги­наль­ную ком­би­на­цию гре­че­ской тео­рии и рим­ской прак­ти­ки» (с. 64). Важ­но отме­тить, что в цен­тре вни­ма­ния гре­че­ско­го исто­ри­ка нахо­дил­ся элли­ни­сти­че­ский Восток, а вовсе не Ита­лия. Напро­тив, когда Катон работал над «Ori­gi­nes», Ита­лия для него сто­я­ла на пер­вом месте. К тому же послед­ний был в боль­шей сте­пе­ни праг­ма­ти­ком, неже­ли Поли­бий. Дело в том, что глав­ным сти­му­лом для раз­ви­тия гео­гра­фии и этно­гра­фии в Риме рес­пуб­ли­кан­ской эпо­хи было стрем­ле­ние уве­ко­ве­чить три­ум­фы победо­нос­ных пол­ко­вод­цев, создать мону­мен­ты в честь побед над вра­га­ми рес­пуб­ли­ки, а так­же про­сла­вить заво­е­ва­ние чужих земель (с. 38—39). Если для гре­че­ских интел­лек­ту­а­лов, к чис­лу кото­рых отно­сил­ся Поли­бий, основ­ным сти­му­лом в науч­ных изыс­ка­ни­ях явля­лась любо­зна­тель­ность, то для рим­ских авто­ров вро­де Като­на — поли­ти­че­ский праг­ма­тизм. Поэто­му в извест­ном смыс­ле Стра­бон был прав, когда писал: «Хотя рим­ские исто­ри­ки под­ра­жа­ют гре­че­ским, но не идут в сво­ём под­ра­жа­нии дале­ко. Ведь свои сооб­ще­ния они про­сто пере­во­дят из гре­че­ских источ­ни­ков, тогда как сами по себе обна­ру­жи­ва­ют мало люб­ви к нау­ке» (III. 4. 19. Пер. Г. А. Стра­та­нов­ско­го).

с.228 Во вто­рой гла­ве — «Харак­те­ри­сти­ка гал­лов» — Дж. Уильямс ана­ли­зи­ру­ет соби­ра­тель­ный образ это­го наро­да в трудах Поли­бия и Като­на. По мне­нию авто­ра, гал­лам в опи­са­нии Като­на при­су­ще гораздо мень­ше типич­ных «вар­вар­ских» черт, чем в опи­са­нии Поли­бия (с. 81). Послед­ний, исхо­дя из тра­ди­ци­он­ной для гре­че­ских писа­те­лей дихото­мии «элли­ны — вар­ва­ры», опи­сы­ва­ет кель­тов так, как в элли­ни­сти­че­ской тра­ди­ции было при­ня­то опи­сы­вать дика­рей². В част­но­сти, он счи­та­ет их отли­чи­тель­ным свой­ст­вом веро­лом­ство: в дошед­шем до нас тек­сте «Все­об­щей исто­рии» сло­во at­he­sia встре­ча­ет­ся 17 раз. По мне­нию Поли­бия, боль­ше все­го на све­те кель­ты любят две вещи: вой­ну и золо­то, тогда как, соглас­но Като­ну, они живут в горо­дах и совер­шен­ст­ву­ют­ся в ора­тор­ском мастер­стве. Харак­тер­но, что все гре­че­ские писа­те­ли отме­ча­ли воин­ст­вен­ность кель­тов, кото­рых они с IV в. до н. э. зна­ли как наём­ни­ков на служ­бе у тира­нов и элли­ни­сти­че­ских царей; меж­ду тем при сопо­став­ле­нии воин­ст­вен­ных наклон­но­стей, с одной сто­ро­ны, вар­ва­ров, а с дру­гой — гре­ков и в осо­бен­но­сти рим­лян в пер­вом слу­чае мили­та­ризм рас­це­ни­вал­ся как «агрес­сив­ный», а во вто­ром — как «обо­ро­ни­тель­ный» (с. 91—93).

В гла­ве третьей — «Миф и исто­рия I: галль­ское втор­же­ние в Ита­лию» — Дж. Уильямс ста­вит вопрос: когда и при каких обсто­я­тель­ствах кель­ты попа­ли в Ита­лию? Ливий (V. 33—36) и Дио­ни­сий (Ant. Rom. XIII. 10—11) дают на этот счёт раз­ные вер­сии, тогда как Плу­тарх пыта­ет­ся их как-то согла­со­вать (Cam. 15—16). Автор пола­га­ет, что в древ­но­сти суще­ст­во­ва­ло нема­ло пись­мен­ных источ­ни­ков, в насто­я­щее вре­мя уте­рян­ных, а так­же уст­ных пре­да­ний, силь­но отли­чав­ших­ся друг от дру­га в отно­ше­нии при­чин («внут­рен­ней», эко­но­ми­че­ской, или «внеш­ней», сугу­бо поли­ти­че­ской), отдель­ных дета­лей и общей сюжет­ной кан­вы «втор­же­ния» (или мигра­ции?) кель­тов в Север­ную Ита­лию (с. 109). Этим мож­но объ­яс­нить оче­вид­ную раз­но­род­ность и внут­рен­нюю про­ти­во­ре­чи­вость антич­ной тра­ди­ции, посвя­щён­ной этой теме.

Автор отме­ча­ет такой инте­рес­ный факт: если Поли­бий, Дио­дор и Плу­тарх интер­пре­ти­ру­ют появ­ле­ние кель­тов в Север­ной Ита­лии как втор­же­ние вар­ва­ров, то Ливий и Пом­пей Трог пода­ют его чита­те­лю ско­рее как мигра­цию с после­дую­щей коло­ни­за­ци­ей это­го реги­о­на (с. 117)³. Разу­ме­ет­ся, дело здесь не толь­ко в том, что Ливий был уро­жен­цем Пата­вии, а Пом­пей Трог являл­ся потом­ком рома­ни­зи­ро­ван­но­го гал­ла из пле­ме­ни вокон­ти­ев. Дж. Уильямс пола­га­ет, что, «пре­вра­тив» вар­вар­скую агрес­сию в мир­ную мигра­цию, когда при­шель­цы с севе­ра не толь­ко не раз­ру­ша­ли ста­рые горо­да, но и стро­и­ли новые, «транс­па­дан­ские интел­лек­ту­а­лы» стре­ми­лись обос­но­вать пози­тив­ные с.229 послед­ст­вия засе­ле­ния кель­та­ми (или гал­ла­ми, как их ста­ли назы­вать рим­ляне) севе­ра Ита­лии (с. 120). Вплоть до 49 г. до н. э. сенат не пре­до­став­лял транс­па­дан­цам прав рим­ско­го граж­дан­ства (т. н. cau­sa Transpa­da­no­rum). Пред­ста­ви­те­лей мест­ных общин, уже дав­но носив­ших тоги и рим­ские име­на, гово­рив­ших на латы­ни и желав­ших стать рим­ски­ми граж­да­на­ми, мно­гие в Риме по-преж­не­му счи­та­ли «гал­ла­ми»⁴, не отли­чая жите­лей Циз­аль­пин­ской Гал­лии от уро­жен­цев Gal­lia Co­ma­ta. В такой ситу­а­ции, даже полу­чив граж­дан­ство, «транс­па­дан­ские интел­лек­ту­а­лы» вро­де Ливия, разу­ме­ет­ся, «не мог­ли отка­зать­ся от сво­его про­шло­го или утвер­ждать, что и они — тро­ян­цы, как и рим­ляне», зато в их вла­сти было раз­ра­ботать более или менее «циви­ли­зо­ван­ную» вер­сию про­ис­хож­де­ния сво­их общин (с. 123).

Дж. Уильямс зада­ёт­ся вопро­сом: когда Циз­аль­пин­ская Гал­лия ста­ла частью Ита­лии? Если в нача­ле III в. до н. э. в пред­став­ле­нии рим­лян север­ной гра­ни­цей Ита­лии явля­лись Апен­ни­ны (с. 129), то для Поли­бия и Като­на таким рубе­жом были Аль­пы (с. 134). Вслед­ст­вие рома­ни­за­ции Циз­аль­пин­ская Гал­лия de fac­to ста­ла частью эко­но­ми­че­ско­го и куль­тур­но­го про­стран­ства под назва­ни­ем «Ита­лия» в тече­ние II в. до н. э., одна­ко de iure это про­изо­шло лишь в 42 г. до н. э.

В чет­вёр­той гла­ве — «Миф и исто­рия II: раз­гром Рима» — речь идёт о таком зна­ко­вом (и в извест­ном смыс­ле роко­вом) собы­тии рим­ской исто­рии, как захват «Веч­но­го горо­да» гал­ла­ми. Ана­ли­зи­руя антич­ную тра­ди­цию, посвя­щён­ную ката­стро­фе 387 г. до н. э., Дж. Уильямс при­хо­дит к выво­ду, что за несколь­ко сто­ле­тий, про­шед­ших после cla­des Al­lien­sis и после­до­вав­шей за ней окку­па­ци­ей Рима сено­на­ми, это собы­тие оброс­ло мно­же­ст­вом самых раз­ных, порой про­ти­во­ре­чи­вых, дета­лей, вер­сий, пре­да­ний и легенд (с. 140—152). Напри­мер, пре­да­ние о реван­ше Камил­ла, судя по все­му, появи­лось уже после выхо­да в свет «Все­об­щей исто­рии» Поли­бия, посколь­ку исто­рик о нём умал­чи­ва­ет. У Све­то­ния место Камил­ла зани­ма­ет Друз (Tib. 3. 2), что, кста­ти ска­зать, явля­ет­ся по мень­шей мере натяж­кой: если пер­вый, соглас­но леген­де, добил­ся того, что гал­лы ушли, не полу­чив выку­па, то вто­рой лишь вер­нул в Рим золо­то, выпла­чен­ное когда-то сено­нам.

Отно­си­тель­но судь­бы Капи­то­лия суще­ст­во­ва­ли две вер­сии: соглас­но одной из них, Капи­то­лий был захва­чен гал­ла­ми, соглас­но дру­гой, став­шей со вре­ме­нем офи­ци­аль­ной, напро­тив, высто­ял⁵. Дж. Уильямс счи­та­ет, что сено­ны заня­ли сна­ча­ла Рим, а потом и Капи­то­лий (послед­ний, воз­мож­но, был сдан); несколь­ко меся­цев они оста­ва­лись в Горо­де, а затем с выку­пом и добы­чей вер­ну­лись на роди­ну (с. 149). По мне­нию авто­ра моно­гра­фии, пре­да­ние о том, что Капи­то­лий высто­ял и не был сдан гал­лам, появи­лось к кон­цу III в. до н. э., когда с.230 древ­няя кре­пость на хол­ме при­об­ре­ла зна­че­ние сакраль­но­го сим­во­ла Рима и зало­га рим­ско­го могу­ще­ства (с. 156—157).

Дж. Уильямс пола­га­ет, что мотив борь­бы с гал­ла­ми рим­ляне актив­но исполь­зо­ва­ли в сво­ей поли­ти­ке на элли­ни­сти­че­ском Восто­ке. Дело в том, что после дра­ма­ти­че­ских собы­тий 279 г. до н. э., когда гала­ты огра­би­ли Дель­фий­ское свя­ти­ли­ще, идея вой­ны с кель­та­ми ста­ла чрез­вы­чай­но попу­ляр­на у гре­ков (так, в гре­че­ском искус­стве в это вре­мя широ­кое рас­про­стра­не­ние полу­ча­ет сюжет кель­то­ма­хии⁶). Тра­ди­ци­он­ная гре­че­ская дихото­мия «элли­ны — вар­ва­ры» совер­шен­но не устра­и­ва­ла рим­лян, стре­мив­ших­ся дока­зать гре­кам, что они, рим­ляне, не могут счи­тать­ся «вар­ва­ра­ми», посколь­ку нахо­дят­ся «на пере­д­нем крае» борь­бы с самым диким и сви­ре­пым из вар­вар­ских наро­дов — с кель­та­ми. Со вре­ме­нем гре­кам при­шлось в это пове­рить, и в 228 г. до н. э. рим­ляне полу­чи­ли офи­ци­аль­ное при­гла­ше­ние при­нять уча­стие в Ист­мий­ских играх. Это было дол­го­ждан­ное при­зна­ние. Раз­ви­вая достиг­ну­тый успех, во вре­мя Вто­рой Македон­ской вой­ны рим­ляне взя­ли на воору­же­ние «агрес­сив­ный фил­эл­ли­низм», настра­и­вая обще­ст­вен­ное мне­ние гре­че­ских поли­сов про­тив македо­нян, кото­рых они назы­ва­ли «вар­ва­ра­ми» (с. 163). Воз­мож­но, элли­но­фи­лы из чис­ла пред­ста­ви­те­лей рим­ской эли­ты вро­де Тита Квинк­ция Фла­ми­ни­на искренне счи­та­ли себя «спа­си­те­ля­ми» Гре­ции от вар­ва­ров.

Дж. Уильямс счи­та­ет, что бла­го­да­ря кон­так­там рим­лян с Дель­фа­ми мест­ные пре­да­ния о победе над гала­та­ми в 279 г. до н. э. повли­я­ли на созда­ние исто­ри­че­ско­го мифа о «чудес­ном спа­се­нии» Капи­то­лия и ско­ром воз­мездии, яко­бы настиг­шем гал­лов после раз­граб­ле­ния ими Рима (с. 165). На самом деле гре­кам, по-види­мо­му, при­шлось запла­тить гала­там выкуп, и те бла­го­по­луч­но поки­ну­ли Дель­фы, захва­тив с собой сокро­ви­ща хра­ма (Liv. XXXVIII. 48. 2; Diod. V. 32. 5; Stra­bo. IV. 1. 13). Вли­я­ние одно­го исто­ри­че­ско­го мифа на дру­гой не под­ле­жит ника­ко­му сомне­нию (сов­па­да­ют даже име­на пред­во­ди­те­ля вар­ва­ров — Бренн). Дж. Уильямс пред­по­ла­га­ет, что Фабий Пик­тор, побы­вав­ший в Дель­фах в 216 г. до н. э. (Liv. XXII. 57. 5), пер­вым изло­жил в сво­ём исто­ри­че­ском труде новую вер­сию собы­тий 387 г. до н. э.

Нако­нец, автор обра­ща­ет­ся к фено­ме­ну me­tus Gal­li­cus, на про­тя­же­нии веков опре­де­ляв­ше­му отно­ше­ние рим­лян к гал­лам и непо­сред­ст­вен­но вли­яв­ше­му на внеш­нюю поли­ти­ку Рима в север­ном направ­ле­нии. После собы­тий 387 г. до н. э. «рим­ляне очень силь­но боя­лись гал­лов» (с. 171). Это был пани­че­ский страх перед галль­ским наше­ст­ви­ем. Три­жды — в 228, 216 и 114 гг. до н. э. — me­tus Gal­li­cus побуж­дал рим­лян устра­и­вать чело­ве­че­ские жерт­во­при­но­ше­ния на Бычьем фору­ме. Вся­кий раз, когда воз­ни­ка­ла угро­за вой­ны с гал­ла­ми, сенат объ­яв­лял чрез­вы­чай­ное поло­же­ние — tu­mul­tus Ita­li­cus или Gal­li­cus. В среде рим­ских интел­лек­ту­а­лов быто­ва­ло убеж­де­ние, что вой­ны Рима с гал­ла­ми все­гда велись не с.231 ради сла­вы, а за пра­во на суще­ст­во­ва­ние (Sall. Iug. 114. 2; Cic. De off. I. 38). Имен­но me­tus Gal­li­cus обес­пе­чил попу­ляр­ность Галль­ской вой­ны Цеза­ря у мас­сы рим­ских граж­дан⁷. Рим­ляне, судя по все­му, счи­та­ли, что судь­ба их дер­жа­вы каким-то мисти­че­ским обра­зом свя­за­на с судь­бой транс­аль­пин­ских наро­дов и когда-нибудь могу­ще­ство Рима перей­дёт к ним (с. 182)⁸.

Пятая гла­ва — «Архео­ло­гия и исто­рия» — посвя­ще­на непо­сред­ст­вен­но про­бле­ме эко­но­ми­че­ской, поли­ти­че­ской и куль­тур­ной инте­гра­ции Циз­аль­пин­ской Гал­лии в состав Ита­лии. Дж. Уильямс воз­вра­ща­ет­ся к вопро­су: когда кель­ты появи­лись в Ита­лии? Соглас­но Ливию, это про­изо­шло во вре­ме­на царя Тарк­ви­ния Древ­не­го, т. е. в нача­ле VI в. до н. э. (Liv. V. 34. 1). Дан­ные архео­ло­гии под­твер­жда­ют эту вер­сию: на терри­то­рии совре­мен­ной Лом­бар­дии кель­ты жили уже в VI в. до н. э. (с. 189). Что каса­ет­ся т. н. кельт­ской «этни­че­ской общ­но­сти» север­нее и южнее Альп, то, по мне­нию авто­ра моно­гра­фии, её не было: нали­чие язы­ко­вой общ­но­сти само по себе не может слу­жить дока­за­тель­ст­вом суще­ст­во­ва­ния общ­но­сти этни­че­ской (с. 193). Кро­ме того, как счи­та­ет Дж. Уильямс, север Ита­лии «нико­гда не был кельт­ским в том смыс­ле, в каком это пони­ма­ет­ся мно­ги­ми ком­мен­та­то­ра­ми, т. е. в линг­ви­сти­че­ском, этни­че­ском и куль­тур­ном аспек­тах» (с. 200). Архео­ло­ги­че­ские наход­ки свиде­тель­ст­ву­ют о том, что насе­ле­ние реги­о­на в этни­че­ском плане было сме­шан­ным (с. 201). Судя по все­му, пре­сло­ву­тое кельт­ское «втор­же­ние» в Ита­лию явля­ет­ся не чем иным, как ещё одним исто­ри­че­ским мифом.

Дж. Уильямс пола­га­ет, что в тот пери­од, о кото­ром идёт речь, в Север­ной Ита­лии не было не толь­ко ниче­го похо­же­го на кельт­скую «этни­че­скую общ­ность», но даже круп­ных пле­мен­ных сою­зов. Вме­сто них суще­ст­во­ва­ли отно­си­тель­но неболь­шие сель­ские общи­ны, чья иден­тич­ность фор­ми­ро­ва­лась вокруг мест­ных ари­сто­кра­ти­че­ских груп­пи­ро­вок и зижди­лась на прин­ци­пах род­ства или кли­ент­ской зави­си­мо­сти. В про­цес­се вза­и­мо­дей­ст­вия мест­ных элит воз­ни­ка­ли гори­зон­таль­ные свя­зи меж­ду общи­на­ми, в резуль­та­те чего появ­ля­лись более круп­ные этно­куль­тур­ные общ­но­сти. Их-то рим­ляне и назы­ва­ли «инсуб­ра­ми», «сено­на­ми», «цено­ма­на­ми» и т. д. Напри­мер, Катон (Orig. II. 13 Chas­sig­net = 44 Pe­ter) гово­рит о 112 «кла­нах» (tri­bus) бой­ев, а Ливий — о vi­ci цено­ма­нов (XXXII. 30. 6). Таким обра­зом, речь здесь может идти исклю­чи­тель­но о вре­мен­ных пле­мен­ных объ­еди­не­ни­ях, воз­ни­кав­ших с целью либо внеш­ней агрес­сии, либо сов­мест­ной обо­ро­ны от напа­де­ний вра­гов (с. 206—207).

Заво­е­ва­ние рим­ля­на­ми Падан­ской доли­ны нача­лось в 225 г. и завер­ши­лось в 190 г. до н. э. В ходе после­до­вав­шей рома­ни­за­ции реги­о­на преж­ние с.232 «кла­ны» пол­но­стью рас­па­лись; так «исчез­ли» сено­ны и бойи, став­шие сна­ча­ла латин­ски­ми, а затем и рим­ски­ми граж­да­на­ми (с. 213). Цено­ма­ны и инсуб­ры «про­дер­жа­лись» доль­ше: рим­ляне неволь­но их «закон­сер­ви­ро­ва­ли», дол­го не реша­ясь пре­до­ста­вить им рим­ское граж­дан­ство. Таким обра­зом, к середине I в. до н. э. транс­па­дан­ский реги­он насе­ля­ли люди, гово­рив­шие на латы­ни, носив­шие тоги и рим­ские име­на. Разу­ме­ет­ся, про­цесс рома­ни­за­ции быст­рее шёл в горо­дах, тогда как сель­ские общи­ны ещё дол­го сохра­ня­ли свой тра­ди­ци­он­ный уклад жиз­ни (с. 216—217). Серь­ёз­ным пре­пят­ст­ви­ем на пути инте­гра­ции реги­о­на в состав Ита­лии явля­лось упор­ное неже­ла­ние сена­та рас­про­стра­нить на транс­па­дан­цев пра­ва рим­ско­го граж­дан­ства. Нако­нец, в 49 г. до н. э. мест­ные общи­ны полу­чи­ли от Цеза­ря вожде­лен­ный граж­дан­ский ста­тус. Спу­стя семь лет, в 42 г. до н. э., когда Циз­аль­пин­ская Гал­лия утра­ти­ла ста­тус про­вин­ции, в затя­нув­шем­ся про­цес­се инте­гра­ции Север­ной Ита­лии была постав­ле­на точ­ка (с. 218).

Дан­ная моно­гра­фия, напи­сан­ная лег­ко и увле­ка­тель­но на осно­ве всех доступ­ных авто­ру пись­мен­ных и архео­ло­ги­че­ских источ­ни­ков, пред­став­ля­ет собой весо­мый вклад в исто­рию изу­че­ния Север­ной Ита­лии, её насе­ле­ния и куль­ту­ры в антич­ную эпо­ху.