О природе

Книга IV

О Ниле. Об облаках.

Кни­га IV. (Часть пер­вая)

О НИЛЕ

1. Ты пишешь, доб­рей­ший мой Луци­лий, что от души наслаж­да­ешь­ся Сици­ли­ей и про­ку­ра­тор­ской¹ долж­но­стью, остав­ля­ю­щей мно­го сво­бод­но­го вре­ме­ни; и будешь наслаж­дать­ся, если и впредь решишь дер­жать­ся в долж­ных гра­ни­цах, не пре­вра­щая про­стое управ­ле­ние в вер­хов­ную власть. Не сомне­ва­юсь, что так и будет; знаю, насколь­ко ты чужд често­лю­бию, насколь­ко при­вер­жен досу­гу и кни­гам. Пусть окру­жа­ют себя дело­вой и люд­ской суе­той те, кто не в силах выне­сти соб­ст­вен­но­го обще­ства; а ты наедине с собой чув­ст­ву­ешь себя пре­вос­ход­но.

2. Это уда­ет­ся немно­гим, и неуди­ви­тель­но: по отно­ше­нию к себе мы само­дур­ные дес­поты и сами себе в тягость; стра­да­ем то от люб­ви к себе, то от отвра­ще­ния; бед­ный наш дух разду­ва­ем спе­сью, разди­ра­ем алч­но­стью; то изну­ря­ем похо­тью, то разъ­еда­ем сует­но­стью; а хуже все­го то, что мы нико­гда не оста­ем­ся одни. Там, где живет в тес­но­те такое ско­пи­ще поро­ков, не может не быть посто­ян­но­го раздо­ра.

3. Так не изме­няй же сво­им при­выч­кам, мой Луци­лий: по воз­мож­но­сти избе­гай тол­пы, чтобы не стать жерт­вой льсте­цов. Они масте­ра умас­ли­вать началь­ство — как бы ни был ты все­гда наче­ку, с ними тебе не спра­вить­ся. Но, поверь мне, если ты дашь себя пой­мать, счи­тай, что сам выдал себя пре­да­те­лям.

4. Есть у лас­ко­вых речей одно при­род­ное свой­ство: они при­ят­ны, даже когда мы их отвер­га­ем. Сто раз про­пу­стим мимо ушей, на сто пер­вый — при­мем; само то, что мы отка­зы­ваем­ся их слу­шать, дела­ет их еще при­ят­нее; даже оскорб­ле­ния не заста­вят их отсту­пить. То, что я сей­час ска­жу, неве­ро­ят­но, но прав­да: вся­кий без­за­щит­нее все­го имен­но там, где на него направ­ле­но это ору­жие; впро­чем, может быть, пото­му туда и направ­ле­но, что там он без­за­щи­тен.

5. Сло­вом, поста­рай­ся осво­ить­ся с мыс­лью, что как бы ты ни исхит­рял­ся, неуяз­ви­мым ты стать не смо­жешь; при­ми все меры пре­до­сто­рож­но­сти — и будешь пора­жен сквозь доспе­хи. Один станет льстить тебе неза­мет­но, поне­множ­ку; дру­гой откры­то, не стес­ня­ясь, при­киды­ва­ясь про­ста­ком и выда­вая искус­ство за пря­моту. Планк², быв­ший до Вител­лия³ вели­чай­шим масте­ром это­го дела, гова­ри­вал, что не сле­ду­ет скры­вать лести или выда­вать ее за что-то иное: «Иска­тель­ство про­па­да­ет, если его не вид­но».

6. Нет ниче­го выгод­нее для льсте­ца, как если его пой­ма­ют на лести; еще того луч­ше — если выбра­нят, если заста­вят крас­неть.

Помни, что на тебя най­дет­ся там не один такой Планк, и что неже­ла­ние, чтобы тебя хва­ли­ли, ничем тебе не помо­жет. Кри­сп Пас­си­ен⁴ — чело­век самый утон­чен­ный из всех, кого я встре­чал на сво­ем веку, в осо­бен­но­сти же тон­ко раз­би­рав­ший­ся в поро­ках, гова­ри­вал, что перед лестью мы не запи­ра­ем две­рей, а толь­ко слег­ка при­кры­ва­ем, как дела­ем перед при­хо­дом воз­люб­лен­ной; нам при­ят­но, если она, при­дя, рас­пахнет дверь; еще при­ят­нее, если она на сво­ем пути вовсе раз­не­сет ее в щеп­ки.

7. Пом­ню, как Демет­рий⁵, муж весь­ма заме­ча­тель­ный, гово­рил одно­му могу­ще­ст­вен­но­му воль­ноот­пу­щен­ни­ку, что ему нетруд­но будет раз­бо­га­теть, как толь­ко надо­ест быть порядоч­ным чело­ве­ком. «Я не ста­ну рев­ни­во пря­тать от вас сек­рет это­го искус­ства, я обу­чу ему всех, кто стре­мит­ся нажить богат­ство: это не сомни­тель­ная при­быль, какую дает море, не судеб­ные дряз­ги, неиз­беж­ные при куп­ле-про­да­же; им не при­дет­ся пола­гать­ся ни на обман­чи­вые обе­ща­ния зем­леде­лия, ни на еще более обман­чи­вые обе­ща­ния рын­ка, — я ука­жу им не про­сто лег­кий, но даже весе­лый спо­соб делать день­ги, оби­рая про­ста­ков, кото­рые ста­нут радо­вать­ся и их же бла­го­да­рить. [8.] Я ста­ну божить­ся, что ты, напри­мер, ростом выше само­го Фида Аннея и кулач­но­го бой­ца Апол­ло­ния — неваж­но, что сло­же­ни­ем ты рядом с любым фра­кий­ским гла­ди­а­то­ром⁶ напо­ми­на­ешь мар­тыш­ку. Покля­нусь, что нет на све­те чело­ве­ка более щед­ро­го, и даже, пожа­луй, не совру: ведь мож­но посмот­реть на дело и так, что ты пода­рил людям все то, чего не успел у них ото­брать».

9. Вот так-то, мой Луци­лий, чем откро­вен­нее и наг­лее льстец, чем мень­ше он крас­не­ет, вго­няя в крас­ку дру­гих, тем ско­рее доби­ва­ет­ся сво­его. Мы в нашем безу­мии дошли уже до того, что вся­кий, кто льстит уме­рен­но, кажет­ся нам зло­же­ла­те­лем.

10. Я не раз рас­ска­зы­вал тебе о моем бра­те Гал­ли­оне, чело­ве­ке, достой­ном такой люб­ви, какою не могут любить его даже те, кто любит от все­го серд­ца; так вот, для него всех про­чих поро­ков про­сто не суще­ст­ву­ет, а этот он нена­видит. Ты можешь пытать­ся най­ти к нему под­ход с любой сто­ро­ны. Нач­ни пре­кло­нять­ся перед его выдаю­щим­ся, несрав­нен­ным умом: его-де недо­пу­сти­мо рас­тра­чи­вать по мело­чам, а сле­до­ва­ло бы хра­нить и почи­тать как свя­ты­ню; он лег­ко уйдет от тво­ей ловуш­ки. При­мись рас­хва­ли­вать его хозяй­ст­вен­ность, кото­рая настоль­ко не вяжет­ся с наши­ми нра­ва­ми, что кажет­ся вовсе с ними незна­ко­мой и даже не выглядит им упре­ком; он пре­рвет тебя на пер­вом сло­ве.

11. При­мись вос­хи­щать­ся его обхо­ди­тель­но­стью и непри­твор­ной лас­ко­во­стью — он разда­ет ее даром всем, кто попа­да­ет­ся на его пути, под­ку­пая даже слу­чай­ных встреч­ных; ни один из смерт­ных даже с един­ст­вен­ным дру­гом не быва­ет так любе­зен, как он со все­ми, и сила при­род­ной доб­роты так вели­ка, что вся­кий, не обна­ру­жив в ней ни кап­ли искус­ст­вен­но­сти и при­твор­ства, не может не при­нять за лич­но ему ока­зан­ное рас­по­ло­же­ние эту бла­го­склон­ность, рас­про­стра­ня­ю­щу­ю­ся на всех; но и тут он усто­ит перед тво­и­ми ком­пли­мен­та­ми, так что ты вос­клик­нешь, что нашел, нако­нец, чело­ве­ка, недо­ступ­но­го соблаз­нам, на кото­рые любой дру­гой под­дал­ся бы с удо­воль­ст­ви­ем.

12. Ты при­зна­ешь­ся, что его бла­го­ра­зу­мие и упор­ство, с каким он избе­га­ет неиз­беж­но­го зла, вызы­ва­ют у тебя тем боль­шее ува­же­ние, что ты гово­рил хотя и при­ят­ную, но прав­ду, и наде­ял­ся, что уж ее-то охот­но выслу­ша­ет вся­кий. Но он решил, что в подоб­ном слу­чае нуж­на тем боль­шая твер­дость, ибо лжец все­гда стре­мит­ся поза­им­ст­во­вать у прав­ды ее прав­ди­вую убеди­тель­ность. Впро­чем, не доса­дуй на себя, не думай, буд­то ты пло­хо сыг­рал свою роль и он запо­до­зрил насмеш­ку или под­вох; он не раз­об­ла­чил тебя, а про­сто оттолк­нул.

13. Руко­вод­ст­вуй­ся таким при­ме­ром. Как при­сту­пит к тебе какой-нибудь льстец, ты ему ска­жи: «Сту­пай-ка ты с эти­ми реча­ми, кото­рые пере­хо­дят от маги­ст­ра­та к маги­ст­ра­ту вме­сте с лик­то­ра­ми, к кому-нибудь, кто сам этим зани­ма­ет­ся и не прочь выслу­шать из чужих уст то, что сам гово­рил [выше себя сто­я­щим]. Я не могу ни обма­ны­вать, ни обма­ны­вать­ся; ваши похва­лы я при­нял бы с удо­воль­ст­ви­ем, если бы вы не хва­ли­ли зло­де­ев так же, как и достой­ных людей».

Впро­чем, раз­ве непре­мен­но нуж­но так до них опус­кать­ся, чтобы они мог­ли разить тебя в упор? Луч­ше дер­жи их на почти­тель­ном рас­сто­я­нии.

14. А если ты захо­чешь доб­рой похва­лы, зачем тебе для это­го кто-то посто­рон­ний? Сам себя похва­ли. Ска­жи себе: «Я посвя­тил себя сво­бод­ным искус­ствам. Бед­ность сове­то­ва­ла дру­гое, и талант влек меня к тем заня­ти­ям, кото­рые тот­час воз­на­граж­да­ют­ся, но я обра­тил­ся к поэ­зии, хоть за нее ниче­го и не пла­тят, и при­нял­ся за бла­го­де­тель­ное изу­че­ние фило­со­фии.

15. Я дока­зал, что вся­кое серд­це может быть вме­сти­ли­щем доб­ро­де­те­ли; рож­де­ни­ем обре­чен­ный на борь­бу с труд­но­стя­ми⁷, вопре­ки сво­е­му жре­бию и бла­го­да­ря сво­е­му духу добил­ся я того, что встал наравне с вели­чай­ши­ми из людей. Гай не заста­вил меня пре­дать моей друж­бы к Гету­ли­ку⁸. Мес­са­ли­на и Нар­цисс⁹, дол­го быв­шие вра­га­ми все­го Рима, преж­де чем ста­ли вра­га­ми себе самим, не смог­ли заста­вить меня изме­нить отно­ше­ние к тем, кого я любил несмот­ря на то, что это гро­зи­ло бедой. Ради вер­но­сти я был готов попла­тить­ся голо­вой. Нико­гда не уда­ва­лось вырвать у меня хоть сло­во, иду­щее не от чисто­го серд­ца и спо­кой­ной сове­сти. За дру­зей я боял­ся все­го, за себя — ниче­го, раз­ве что, как бы не ока­зать­ся недо­ста­точ­но хоро­шим дру­гом.

16. Не лил я бабьих слез; нико­го не хва­тал, умо­ляя, за руки; не делал ниче­го, недо­стой­но­го муж­чи­ны и доб­ро­го чело­ве­ка. Я был выше гро­зив­ших мне опас­но­стей, готов был идти на казнь, кото­рой мне угро­жа­ли, бла­го­да­рил судь­бу за то, что реши­ла испы­тать, во сколь­ко я ценю свою честь; не подо­ба­ло мне про­да­вать ее деше­во. Я не раз­мыш­лял дол­го, сто­ит ли мне погиб­нуть ради чести или чести ради меня: слиш­ком нерав­ные были чаши весов.

17. Я не хва­тал­ся за ско­ро­па­ли­тель­ные реше­ния, лишь бы избе­жать яро­сти власть иму­щих. При Гае я видал и пыт­ки¹⁰ и кост­ры; я знал, что под его вла­стью дело дошло до того, что за обра­зец мило­сер­дия счи­та­лось про­сто убить чело­ве­ка; и все же я не бро­сил­ся на меч, не кинул­ся вниз голо­вой в море, чтобы не полу­чи­лось так, буд­то ради чести я спо­со­бен толь­ко уме­реть».

18. Добавь к это­му дух, не под­куп­лен­ный дара­ми, и руку, нико­гда не тянув­шу­ю­ся за нажи­вой сре­ди тако­го раз­гу­ла алч­но­сти; добавь жизнь береж­ли­вую, бесе­ду скром­ную, к низ­шим — чело­веч­ность, к выс­шим — почти­тель­ность. После сам себя спро­си: прав­да то, что ты при­пом­нил, или выдум­ка. Если прав­да, то ты удо­сто­ил­ся похва­лы пред лицом вели­ко­го свиде­те­ля; если выдум­ка — выста­вил себя на посме­ши­ще без свиде­те­лей.

19. Тебе может пока­зать­ся, что сей­час я сам испы­ты­ваю тебя или рас­став­ляю тебе ловуш­ку; думай, как тебе угод­но и, начи­ная с меня, опа­сай­ся отныне всех. Вот послу­шай на этот счет Вер­ги­лия:

Вер­но­сти нет неру­ши­мой нигде¹¹,

или Овидия:

Всюду царит Эри­ния дикая; мож­но поду­мать,
Все при­сяг­ну­ли зло­дей­ства чинить¹²,

или Менанд­ра, — да и вооб­ще, кто из поэтов не воз­вы­шал голо­са во всю силу сво­его даро­ва­ния про­тив это­го нена­вист­но­го един­ства все­го рода чело­ве­че­ско­го в стрем­ле­нии к поро­ку; все живут как него­дяи, — гово­рит Менандр, выхо­дя на сце­ну в роли дере­вен­ско­го мужи­ка; он не исклю­ча­ет ни ста­ри­ка, ни маль­чиш­ку, ни жен­щи­ну, ни муж­чи­ну, и добав­ля­ет: не то, чтобы отдель­ные неко­то­рые люди гре­ши­ли, — нет, пре­ступ­ле­ние впле­те­но в самую ткань [чело­ве­че­ства].

20. А пото­му надо бежать и укрыть­ся в себя; даже более того — укрыть­ся от себя. В этом отно­ше­нии я наме­рен отве­чать за тебя и буду доби­вать­ся это­го, хотя бы и море разде­ля­ло нас; я пове­ду тебя к луч­ше­му, пусть при­дет­ся вре­мя от вре­ме­ни тащить тебя за руку насиль­но; а чтобы ты не чув­ст­во­вал оди­но­че­ства, отсюда буду с тобой бесе­до­вать. Мы объ­еди­ним­ся в том, что есть в нас наи­луч­ше­го. Будем давать друг дру­гу сове­ты нели­це­при­ят­ные.

21. Я уве­ду тебя подаль­ше от тво­ей про­вин­ции, чтобы ты не увлек­ся, часом, исто­ри­ей, не заслу­жи­ваю­щей осо­бо­го дове­рия, и не начал любо­вать­ся собой, раз­мыш­ляя при­мер­но так: «Вот у меня в моей вла­сти про­вин­ция, выдер­жав­шая натиск армий вели­чай­ших в мире горо­дов и раз­бив­шая их, когда ради нее шла вели­кая вой­на Кар­фа­ге­на с Римом. Она виде­ла вой­ска четы­рех рим­ских вождей¹³, то есть всей импе­рии, собран­ные в одном месте, и кор­ми­ла их. Она воз­нес­ла судь­бу Пом­пея, исто­щи­ла удач­ли­вость Цеза­ря, сча­стье Лепида отда­ла дру­гим, — она реши­ла участь их всех;

22. она следи­ла, как разыг­ры­ва­лось колос­саль­ное зре­ли­ще, ясно пока­зав­шее смерт­ным, как стре­ми­тель­но быва­ет паде­ние с вер­ши­ны на самое дно и сколь раз­лич­ны­ми путя­ми раз­ру­ша­ет судь­ба вели­кое могу­ще­ство: она виде­ла, как Пом­пей и Лепид одно­вре­мен­но были сбро­ше­ны с само­го вер­ха на самый низ, хоть и по-раз­но­му — Пом­пей бежал к чужо­му вой­ску, Лепид — к сво­е­му соб­ст­вен­но­му»¹⁴.

1. Итак, чтобы отвлечь тебя от все­го это­го, хоть и мно­го чудес­но­го на Сици­лии и вокруг нее, я не ста­ну затра­ги­вать вопро­сов, касаю­щих­ся тво­ей про­вин­ции, и обра­щу твои мыс­ли в дру­гую сто­ро­ну. Зай­мем­ся-ка с тобой вопро­сом, кото­рый в преды­ду­щей кни­ге я отло­жил на потом: поче­му Нил так раз­ли­ва­ет­ся в лет­ние меся­цы?¹⁵ Фило­со­фы утвер­жда­ли, что Дану­бий по при­ро­де сво­ей похож на Нил, пото­му что-де и исто­ки его неиз­вест­ны и воды в нем летом боль­ше, чем зимой.

2. Но ока­за­лось, что это невер­но. Исто­ки Дану­бия мы обна­ру­жи­ли в Гер­ма­нии; вода в нем дей­ст­ви­тель­но начи­на­ет под­ни­мать­ся летом, но тогда, когда в Ниле она еще сто­ит на сво­ем обыч­ном уровне — после пер­вых жар­ких дней, когда солн­це на исхо­де вес­ны рас­то­пит сне­га; он погло­ща­ет их рань­ше, чем Нил толь­ко начи­на­ет под­ни­мать­ся, всю же осталь­ную часть лета уро­вень Дану­бия пони­жа­ет­ся, падая до зим­не­го и даже ниже. Нил же раз­ли­ва­ет­ся в середине лета, начи­ная перед вос­хо­дом Пса и кон­чая после рав­но­ден­ст­вия¹⁶.

1. Сре­ди пото­ков, какие при­ро­да пред­ста­ви­ла взо­ру чело­ве­че­ства, этот бла­го­род­ней­ший. При­ро­да рас­по­ряди­лась, чтобы он оро­шал еги­пет­ские поля во вре­мя самой силь­ной засу­хи, чтобы выжжен­ная зно­ем зем­ля мог­ла впи­тать воду как мож­но глуб­же и ее хва­ти­ло бы на целый год. Ибо там, бли­же к Эфи­о­пии, либо вовсе не быва­ет дождей, либо очень ред­ко, так что они не в силах ожи­вить непри­выч­ную к небес­ным водам зем­лю.

2. Нил, как ты зна­ешь, един­ст­вен­ная надеж­да Егип­та; от его раз­ли­ва зави­сит год: мно­го воды — бога­тый, мало — неуро­жай­ный; «там зем­леде­лец на небо не смот­рит». Поче­му бы мне не пошу­тить с моим поэтом? Я могу при­ве­сти ему и его люби­мо­го Овидия: «И тра­вы не воз­но­сят моль­бы к Юпи­те­ру-Дождедав­цу»¹⁷.

3. Если бы мож­но было узнать, в каком месте Нил начи­на­ет под­ни­мать­ся, ста­ли бы ясны и при­чи­ны его раз­ли­ва. Теперь же извест­но лишь, что он про­те­ка­ет по обшир­ным пусты­ням, раз­ли­ва­ет­ся болота­ми, скры­ва­ет­ся в непро­лаз­ных зарос­лях трав, и толь­ко воз­ле Фил блуж­даю­щие без опре­де­лен­ных гра­ниц пото­ки сли­ва­ют­ся воеди­но. Ост­ров Филы¹⁸, ска­ли­стый и со всех сто­рон обры­ви­стый, обра­зо­ван сли­я­ни­ем двух рек, кото­рые здесь пре­вра­ща­ют­ся в одну и текут даль­ше под име­нем Нила. На ост­ро­ве этом поме­ща­ет­ся целый город.

4. Отсюда Нил устрем­ля­ет­ся в Эфи­о­пию и даль­ше, через пес­ки, по кото­рым идет тор­го­вый путь к Индий­ско­му морю. Затем его встре­ча­ют Поро­ги — место, зна­ме­ни­тое вели­ко­леп­ным зре­ли­щем:

5. там, по кру­тым, часто изре­зан­ным ска­лам Нил устрем­ля­ет­ся вверх, напря­гая все свои силы. Он с гро­хотом раз­би­ва­ет­ся о встреч­ные уте­сы, про­ди­ра­ет­ся сквозь узкие уще­лья и всюду — победил ли он или при­нуж­ден был отсту­пить — бушу­ет; здесь впер­вые воз­му­ща­ют­ся воды, лени­во и без­мя­теж­но катив­ши­е­ся до сих пор по глад­ко­му рус­лу; непо­хо­жий на себя, беше­но кру­тясь, выска­ки­ва­ет он из враж­деб­ных тес­нин — преж­де он тек или­стый и мут­ный, теперь же, иссе­чен­ный ост­ры­ми высту­па­ми скал и под­вод­ных кам­ней, он взбит в пену; цвет, дан­ный ему при­ро­дой, изме­ни­ла жесто­кая мест­ность. И, нако­нец, пре­одолев все пре­пят­ст­вия, вырвав­шись на про­стор, он пада­ет с огром­ной высоты, огла­шая окрест­но­сти непо­мер­ным гро­хотом. Пле­мя, посе­лен­ное неко­гда в тех местах пер­са­ми, не смог­ло пере­не­сти посто­ян­но­го оглу­ши­тель­но­го шума и, жалея свои уши, пере­се­ли­лось в более спо­кой­ную мест­ность.

6. Сре­ди про­чих чудес, кото­рые рас­ска­зы­ва­ют об этой реке, я слы­хал о неве­ро­ят­ной сме­ло­сти тамош­них жите­лей. Вдво­ем они садят­ся в кро­хот­ные суде­ныш­ки — один пра­вит, дру­гой вычер­пы­ва­ет воду; сви­ре­пое безу­мие Нила дол­го кру­жит их сре­ди стал­ки­ваю­щих­ся друг с дру­гом реву­щих пото­ков, при­чем они умуд­ря­ют­ся дер­жать­ся самой узкой линии фар­ва­те­ра, чтобы избе­жать тес­но сгрудив­ших­ся под­вод­ных кам­ней; нако­нец, низ­вер­га­ясь вме­сте с рекой вниз голо­вой, они про­дол­жа­ют пра­вить падаю­щей лод­кой, к вели­чай­ше­му ужа­су зри­те­лей, кото­рые успе­ва­ют опла­кать утоп­лен­ни­ков, погре­бен­ных под такой гро­ма­дой воды, преж­де чем заме­ча­ют их, несу­щих­ся со ско­ро­стью сна­ряда, уже дале­ко от места паде­ния: водо­пад не топит их, а пере­но­сит на спо­кой­ную воду.

7. Рань­ше все­го нача­ло раз­ли­ва Нила наблюда­ют у того само­го ост­ро­ва Филы, о кото­ром я толь­ко что рас­ска­зы­вал. Неда­ле­ко от него река разде­ля­ет­ся кам­нем, кото­рый гре­ки назы­ва­ют Аба­тон¹⁹, ибо на него не сту­па­ет никто, кро­ме вер­хов­ных жре­цов; эта ска­ла пер­вая чув­ст­ву­ет подъ­ем воды. Ниже — доволь­но дале­ко отсюда — из воды высту­па­ют два уте­са, из кото­рых льет­ся мас­са воды; мест­ные жите­ли назы­ва­ют их «жила­ми Нила»²⁰; но этой воды не хва­ти­ло бы для оро­ше­ния Егип­та. В дни свя­щен­ных празд­ни­ков жре­цы бро­са­ют в эти источ­ни­ки вет­ви, а маги­ст­ра­ты — золотые дары²¹.

8. Отсюда Нил, замет­но при­ба­вив сил, течет по узко­му и глу­бо­ко­му рус­лу — горы с обе­их сто­рон не дают ему раз­лить­ся. Лишь у Мем­фи­са он сво­бод­но рас­те­ка­ет­ся по полям, раз­ре­зан­ный на мно­же­ство рек, и рукотвор­ные кана­лы, в кото­рых мож­но изме­нять уро­вень воды по мере надоб­но­сти, раз­во­дят его по все­му Егип­ту. Разде­лив­шись вна­ча­ле, воды даль­ше сно­ва соби­ра­ют­ся, обра­зуя нечто вро­де широ­ко­го, мут­но­го сто­я­че­го моря; про­стран­ность земель, по кото­рым рас­про­стра­ня­лись они, захва­тив спра­ва и сле­ва от рус­ла весь Еги­пет, отня­ла силу у тече­ния.

9. Каков раз­лив Нила, тако­вы надеж­ды на уро­жай. Зем­леде­лец не оши­ба­ет­ся в рас­че­тах, ибо пло­до­ро­дие зем­ли, кото­рым она обя­за­на Нилу, в точ­но­сти соот­вет­ст­ву­ет уров­ню раз­ли­ва. Сухая пес­ча­ная поч­ва полу­ча­ет от Нила и воду и зем­лю. Ибо мут­ный поток остав­ля­ет всю свою грязь в тре­щи­нах высох­ших полей, всю жир­ную гущу, кото­рую он при­нес с собой, он нама­зы­ва­ет на жаж­ду­щие паш­ни, одно­вре­мен­но и оро­шая их и утуч­няя. Поэто­му места, до кото­рых не дошел раз­лив, лежат бес­плод­ны и пусты; но и чрез­мер­ный раз­лив при­но­сит вред.

10. Поис­ти­не уди­ви­тель­на при­ро­да этой реки: ведь про­чие реки раз­ру­ша­ют поч­ву, вымы­вая из нее все цен­ное. Нил же, хоть и боль­ше их всех во мно­го раз, не толь­ко не раз­мы­ва­ет ниче­го и не уно­сит, но, напро­тив, при­бав­ля­ет поч­ве сил — уже тем одним, не гово­ря обо всем осталь­ном, что укреп­ля­ет ее: зано­ся пес­ки илом, он не толь­ко уточ­ня­ет их, но и свя­зы­ва­ет, так что Еги­пет обя­зан ему не про­сто пло­до­ро­ди­ем сво­их полей, а и сами­ми поля­ми.

11. Раз­лив Нила — пре­крас­ней­шее зре­ли­ще: полей не вид­но, доли­ны скры­ты под водой, горо­да высту­па­ют напо­до­бие ост­ро­вов, сухо­пут­ные жите­ли не могут сооб­щать­ся друг с дру­гом ина­че, как на лод­ках, и раду­ют­ся тем боль­ше, чем мень­ше видят сво­их земель.

12. Но даже и тогда, когда Нил дер­жит­ся в сво­их бере­гах, он впа­да­ет в море через семь устьев, и любое из них тоже — целое море. Да к тому же еще мно­же­ство безы­мян­ных пото­ков ответв­ля­ет­ся от него по обе­им сто­ро­нам побе­ре­жья.

Чудо­вищ­ные зве­ри, кото­рых вскарм­ли­ва­ет Нил, не усту­па­ют мор­ским ни по росту, ни по кро­во­жад­но­сти; уже по одно­му тому, что этим гро­мад­ным живот­ным хва­та­ет и пищи и про­сто­ра, мож­но судить о том, что это за река.

13. Бабилл²², муж пре­вос­ход­ней­ший и на ред­кость обра­зо­ван­ный, рас­ска­зы­ва­ет, что в быт­ность свою пре­фек­том Егип­та, ока­зал­ся свиде­те­лем тако­го зре­ли­ща в самом боль­шом из рука­вов устья Нила — Герак­лео­тий­ском²³: навстре­чу друг дру­гу стро­ем, как два непри­я­тель­ских вой­ска в бит­ву, дви­га­лись с моря дель­фи­ны, а со сто­ро­ны реки — кро­ко­ди­лы; мир­ные живот­ные, чьи уку­сы не при­чи­ня­ют вреда, победи­ли кро­ко­ди­лов.

14. У тех ведь верх­няя часть тела твер­дая и непро­ни­цае­мая для зубов даже самых круп­ных живот­ных, а ниж­няя — мяг­кая и неж­ная. Туда-то дель­фи­ны, ныр­нув, и нано­си­ли раны тор­ча­щи­ми у них из спи­ны шипа­ми, а затем, с силой рва­нув­шись впе­ред, раз­ре­за­ли кро­ко­ди­ла попо­лам; когда несколь­ко были рас­се­че­ны таким мане­ром, осталь­ные, слов­но вой­ско, сме­шав­шее строй, кину­лись в бег­ство: самое сме­лое живот­ное перед роб­ким про­тив­ни­ком трус­ли­во побе­жа­ло перед сме­лым!²⁴

15. И жите­ли Тен­ти­ры²⁵ одоле­ва­ют кро­ко­ди­лов не бла­го­да­ря каким-то выдаю­щим­ся осо­бен­но­стям сво­ей поро­ды или кро­ви, а бла­го­да­ря дерз­ко­му пре­зре­нию к опас­но­сти. Они сами кида­ют­ся на них, обра­ща­ют в бег­ство и ловят, накиды­вая на бегу­щих пет­лю; мно­гие гиб­нут — и имен­но те, у кого недо­ста­ет при­сут­ст­вия духа для пре­сле­до­ва­ния.

16. По свиде­тель­ству Тео­ф­ра­с­та²⁶, Нил тек неко­гда мор­ской водой. В цар­ст­во­ва­ние Клео­пат­ры он не выхо­дил из бере­гов два года кряду — на деся­том и один­на­дца­том году ее цар­ст­во­ва­ния²⁷. Гово­рят, это было зна­ме­ние паде­ния двух власть иму­щих: ибо Анто­ний и Клео­пат­ра лиши­лись вла­сти. Кал­ли­мах сооб­ща­ет, что в пред­ше­ст­ву­ю­щие века Нил одна­жды не под­ни­мал­ся в тече­ние девя­ти лет.

17. Одна­ко пора мне перей­ти к рас­смот­ре­нию при­чин, по кото­рым Нил под­ни­ма­ет­ся летом; нач­ну с самых древ­них свиде­тельств. Ана­к­са­гор гово­рит, что в Нил сте­ка­ют сне­га, таю­щие на гор­ных хреб­тах Эфи­о­пии. Это­го мне­ния дер­жа­лась вся древ­ность — то же самое пере­да­ют Эсхил, Софокл, Еври­пид. Но оно явно невер­но, на что ука­зы­ва­ет мно­же­ство дово­дов.

18. Во-пер­вых, Эфи­о­пия — стра­на необы­чай­но зной­ная, о чем свиде­тель­ст­ву­ет до чер­ноты выжжен­ная кожа тамош­них людей и образ жиз­ни тро­го­ди­тов, стро­я­щих дома под зем­лей²⁸. Каж­дый камень пыла­ет, как костер, — и не толь­ко в пол­день, но и на зака­те дня; на рас­ка­лен­ный песок невоз­мож­но сту­пить; сереб­ро течет; пла­вят­ся скре­пы ста­туй; не дер­жат­ся ника­кие наклад­ные укра­ше­ния. Австр, дую­щий из этих кра­ев, — самый жар­кий ветер. Живот­ные, обыч­но впа­даю­щие в зим­нюю спяч­ку, там нико­гда не пря­чут­ся; даже зимой змеи оста­ют­ся на виду, на поверх­но­сти. В Алек­сан­дрии, отсто­я­щей дале­ко от этих непо­мер­но жар­ких мест, и то нико­гда не выпа­да­ет снег; а выше²⁹ не быва­ет даже дождей.

19. Откуда же в столь зной­ном краю могут взять­ся лежа­щие все лето сне­га? Конеч­но, на неко­то­рых гор­ных вер­ши­нах снег, навер­ное, быва­ет и там, но неуже­ли боль­ше, чем в Аль­пах, чем на горах Фра­кии или на Кав­ка­зе? Одна­ко и с тех гор сте­каю­щие реки раз­ли­ва­ют­ся вес­ной и в нача­ле лета, а затем ста­но­вят­ся мель­че, чем зимой. Ибо по весне дожди раз­мы­ва­ют снег, а остат­ки его рас­топ­ля­ет пер­вое лет­нее теп­ло.

20. Ни Рейн, ни Родан, ни Истр, ни Гебр, теку­щий из-под Гема, не раз­ли­ва­ет­ся летом; а ведь там, на севе­ре, в горах все­гда лежит снег. Фасис и Бори­сфен³⁰ тоже долж­ны были бы раз­ли­вать­ся летом, если бы сне­га мог­ли, вопре­ки лет­ней жаре, под­ни­мать воду в реках.

21. Кро­ме того, если бы Нил под­ни­мал­ся имен­но по этой при­чине, то поло­во­дье при­хо­ди­лось бы на самое нача­ло лета, ибо в это вре­мя боль­шая часть сне­га еще сохра­ни­лась, но он уже пре­дель­но мяг­кий, и тая­ние идет быст­рее все­го. Одна­ко в Ниле вода при­бы­ва­ет на про­тя­же­нии четы­рех меся­цев совер­шен­но рав­но­мер­но.

22. Если верить Фале­су, еже­год­ные эте­сии³¹ сдер­жи­ва­ют тече­ние Нила: они дуют ему навстре­чу и гонят мор­скую воду вверх по его устью. Оттес­нен­ный таким обра­зом назад, он отсту­па­ет по сво­е­му соб­ст­вен­но­му рус­лу — вода в нем не при­бы­ва­ет, а оста­нав­ли­ва­ет­ся, и, запер­тый в устье, он вско­ре выхо­дит из бере­гов, где толь­ко может. Вот свиде­тель­ство Эвти­ме­на Мас­си­лий­ско­го³²: «Я плыл, — пишет он, — по Атлан­ти­че­ско­му морю. Оттуда течет Нил, кото­рый под­ни­ма­ет­ся в пери­од эте­сий, ибо посто­ян­но дую­щие в это вре­мя вет­ры гонят мор­скую воду к бере­гу. Когда они ути­ха­ют и море успо­ка­и­ва­ет­ся, умень­ша­ет­ся и уро­вень воды в теку­щем оттуда Ниле. К тому же мор­ская вода в тех местах прес­ная, и живот­ные там похо­жи на ниль­ских».

23. Но если раз­лив Нила вызы­ва­ют эте­сии, поче­му же он начи­на­ет­ся рань­ше и про­дол­жа­ет­ся доль­ше, чем они? Кро­ме того, раз­лив не ста­но­вит­ся тем боль­ше, чем они силь­нее дуют, и вооб­ще его подъ­ем и спад не зави­сят от напо­ра вет­ра, что слу­чи­лось бы непре­мен­но, если бы имен­но ветер под­ни­мал уро­вень воды. Далее: эте­сии дуют к еги­пет­ско­му побе­ре­жью навстре­чу тече­нию Нила; если бы он был обя­зан им сво­им про­ис­хож­де­ни­ем, то тек бы оттуда же, откуда они дуют. И еще одно: из моря он выте­кал бы про­зрач­ный и синий, а не мут­ный, как сей­час.

24. При­бавь к это­му, что целая куча свиде­те­лей опро­вер­га­ет сооб­ще­ние Эвти­ме­на. В те вре­ме­на мож­но было при­врать: воды за пре­де­ла­ми Сре­ди­зем­но­го моря были неиз­веда­ны, и ничто не меша­ло сочи­нять о них сказ­ки. А сей­час купе­че­ские кораб­ли ходят вдоль все­го побе­ре­жья внеш­не­го моря³³, и никто не рас­ска­зы­ва­ет об исто­ках Нила и дру­гом вку­се мор­ской воды; впро­чем, в это не даст пове­рить и сама при­ро­да: ведь солн­це извле­ка­ет из моря всю прес­ную воду — самую лег­кую.

25. Кро­ме того, поче­му Нил не раз­ли­ва­ет­ся зимой? Ведь и тогда на море неред­ки бури, а зим­ние вет­ры быва­ют гораздо силь­нее уме­рен­ных эте­сий. И если бы Нил тек из Атлан­ти­че­ско­го моря, он сра­зу навод­нял бы Еги­пет. Одна­ко на самом деле вода под­ни­ма­ет­ся в нем посте­пен­но.

26. Эно­пид Хиос­ский³⁴ гово­рит, что зимой теп­ло сохра­ня­ет­ся под зем­лей; отто­го в пеще­рах быва­ет жар­ко, а в коло­д­цах вода теп­лее, чем летом; вот от это­го теп­ла и пере­сы­ха­ют зимой под­зем­ные водя­ные жилы. В дру­гих-то зем­лях реки зимой под­ни­ма­ют­ся из-за дождей, а Нилу ника­кие дожди не помо­га­ют, и он меле­ет, зато под­ни­ма­ет­ся на про­тя­же­нии лета, когда под зем­лей ста­но­вит­ся холод­но и источ­ни­ки сно­ва бьют в пол­ную силу.

27. Если бы это было вер­но, то все реки раз­ли­ва­лись бы летом и колод­цы напол­ня­лись бы водой. Да и неправ­да, что под зем­лей зимой теп­лее. — Поче­му же тогда теп­ло в пеще­рах и коло­д­цах? — Пото­му, что в них не про­ни­ка­ет холод­ный воздух сна­ру­жи; соб­ст­вен­но­го теп­ла у них нет — про­сто они не выпус­ка­ют холод. По той же самой при­чине летом в них холод­но: разо­гре­тый воздух не доби­ра­ет­ся до этих даль­них отъ­еди­нен­ных мест.

28. Дио­ген Апол­ло­ний­ский³⁵ гово­рит: «Солн­це тянет к себе вла­гу, иссу­шая зем­лю; она, в свою оче­редь, вса­сы­ва­ет вла­гу из моря, а море — из рек и про­чих вод; но не может быть тако­го, чтобы зем­ля в одних местах была сухая, а в дру­гих — чрез­мер­но влаж­ная; ведь она вся насквозь про­свер­ле­на мно­же­ст­вом сооб­щаю­щих­ся меж­ду собой про­хо­дов, и по ним вла­га посту­па­ет из мок­рых мест в сухие. В про­тив­ном слу­чае — если бы сухие зем­ли не заим­ст­во­ва­ли у дру­гих часть вла­ги — они дав­но рас­сы­па­лись бы в пыль от сухо­сти. Ибо солн­це вытя­ги­ва­ет воду ото­всюду, но боль­ше все­го из тех земель, кото­рые оно палит осо­бен­но силь­но, то есть из полу­ден­ных.

29. Когда зем­ля высох­ла, она силь­нее вса­сы­ва­ет в себя вла­гу: как в све­тиль­ни­ке мас­ло течет туда, где оно выго­ра­ет, так и вода устрем­ля­ет­ся туда, куда зовет ее выжжен­ная пылаю­щим зно­ем зем­ля. Откуда берет­ся вла­га? — Ну конеч­но, из тех кра­ев, где веч­но зима — на севе­ре воды боль­ше, чем доста­точ­но; вот поче­му Понт посто­ян­но течет в Ниж­нее море³⁶ — там нет, как в дру­гих мор­ских про­ли­вах, чередую­ще­го­ся дви­же­ния воды туда и сюда: стре­ми­тель­но и упор­но он несет­ся все­гда в одну сто­ро­ну. И если бы по тем под­зем­ным пере­хо­дам вла­га не посту­па­ла бы все­гда туда, где ее не хва­та­ет, оттуда, где ее слиш­ком мно­го, то вся зем­ля уже или высох­ла бы, или исчез­ла под водой».

30. Хоте­лось бы спро­сить Дио­ге­на, поче­му, если все зем­ли пори­сты и сооб­ща­ют­ся друг с дру­гом, не везде вода в реках при­бы­ва­ет летом? — «В Егип­те солн­це печет силь­нее; поэто­му и в Ниле вода при­бы­ва­ет силь­нее; но и во всех про­чих зем­лях реки вре­мя от вре­ме­ни под­ни­ма­ют­ся». — Далее: каким обра­зом в какой-либо части зем­ли может слу­чить­ся засу­ха, если любая из них тянет к себе вла­гу из дру­гих обла­стей и тем силь­нее, чем боль­ше она рас­ка­лит­ся? — Далее: отче­го вода в Ниле прес­ная, если она из моря? А ведь ни в одной реке нет воды сла­ще…

(Далее текст кни­ги о Ниле — с изло­же­ни­ем соб­ст­вен­ной тео­рии Сене­ки об исто­ках Нила и о его раз­ли­вах — не сохра­нил­ся. Несколь­ко отрыв­ков из утра­чен­ной ее части при­во­дит Иоанн Лав­рен­тий Лид в 68-й гла­ве чет­вер­той кни­ги сво­его сочи­не­ния «О меся­цах»).

Геро­дот гово­рит, что солн­це, пере­се­кая южный пояс³⁷ близ­ко к зем­ле, при­тя­ги­ва­ет воды всех рек; летом, когда оно начи­на­ет скло­нять­ся к севе­ру, оно увле­ка­ет за собой Нил; имен­но по этой при­чине он раз­ли­ва­ет­ся летом.

Егип­тяне гово­рят, что дую­щие с севе­ра эте­сии гонят верх­ние слои обла­ков к югу, отче­го там про­ли­ва­ют­ся обиль­ные лив­ни, и Нил раз­ли­ва­ет­ся.

А вот Эфор из Кимы³⁸ в пер­вой кни­ге «Исто­рий» пишет, что поч­ва Егип­та по при­ро­де пори­стая, но ил, нано­си­мый Нилом из года в год, дела­ет ее плот­ной и непро­ни­цае­мой, и в жар­кую пору река, напо­до­бие пота, рас­те­ка­ет­ся в поис­ках рых­лой и пори­стой зем­ли.

Фра­си­алк же Фасос­ский³⁹ счи­та­ет при­чи­ной ниль­ских раз­ли­вов эте­сии: Эфи­о­пия опо­я­са­на очень высо­ки­ми — срав­ни­тель­но с наши­ми — гора­ми; там скап­ли­ва­ют­ся гони­мые эте­си­я­ми обла­ка и, про­ли­ва­ясь, пере­пол­ня­ют Нил.

Это под­твер­жда­ет и Кал­ли­сфен Пери­па­те­тик⁴⁰ в чет­вер­той кни­ге сво­ей «Гре­че­ской исто­рии»: он дошел с вой­ском Алек­сандра Македон­ско­го до Эфи­о­пии и обна­ру­жил, что Нил течет там под бес­пре­рыв­ны­ми дождя­ми, лью­щи­ми­ся над этой стра­ной.

Но Дике­арх⁴¹ в «Путе­во­ди­те­ле вокруг зем­ли» наста­и­ва­ет, что Нил выте­ка­ет из Атлан­ти­че­ско­го моря.

Кни­га IV. (Часть вто­рая)⁴²

ОБ ОБЛАКАХ⁴³

… 1. Если я ста­ну уве­рять тебя, что град обра­зу­ет­ся точ­но так же, как у нас лед, когда все обла­ко замер­за­ет, я поступ­лю, пожа­луй, слиш­ком дерз­ко. Луч­ше я зай­му место в ряду тех свиде­те­лей, кото­рые гово­рят с чужих слов, чест­но при­зна­вая, что сво­и­ми гла­за­ми не виде­ли. Или сде­лаю так, как дела­ют исто­ри­ки: наврав­шись всласть, они вдруг оста­нав­ли­ва­ют­ся на одном каком-нибудь собы­тии и заяв­ля­ют, что за это вот, мол, они не могут пору­чить­ся, и отсы­ла­ют нас к сво­им источ­ни­кам — они, дескать, пусть отве­ча­ют за досто­вер­ность.

2. Так вот, если мне ты не веришь, пусть Посидо­ний пору­чит­ся тебе за все — и за то, чего он не ска­зал, и за то, чему поуча­ет: он твер­до заявит тебе, что град полу­ча­ет­ся из мок­ро­го обла­ка, когда оно уже успе­ло пре­вра­тить­ся в воду, — так твер­до, как буд­то сам при этом при­сут­ст­во­вал⁴⁴.

3. Отче­го гра­ди­на круг­лая, ты можешь дога­дать­ся и без меня: пона­блюдай и увидишь, что вся­кая кап­ля пре­вра­ща­ет­ся в шарик. Это вид­но на зер­ка­ле, когда на нем соби­ра­ет­ся вла­га от дыха­ния, на забрыз­ган­ных вином куб­ках и на любой дру­гой глад­кой поверх­но­сти. То же самое на листьях — если какие кап­ли на них удер­жа­лись, они лежат шари­ка­ми.

4. Что в мире мяг­че воды? Что твер­же кам­ня? И все же

Твер­дые ска­лы насквозь мяг­кая точит вода⁴⁵;

или, как гово­рит дру­гой поэт:

Кап­ли паде­ние камень дол­бит⁴⁶,

и выдолб­лен­ное отвер­стие полу­ча­ет­ся круг­лым. Ясно, что оно подоб­но тому, что его выдол­би­ло; кап­ля высе­ка­ет себе поме­ще­ние по сво­ей фор­ме и свой­ствам. [5.] Кро­ме того, даже если бы град не был круг­лым с само­го нача­ла, он мог бы округ­лить­ся, падая: ведь он столь­ко раз пере­вер­нет­ся, летя сквозь густой воздух, что рав­но­мер­но обто­чит­ся со всех сто­рон и станет шаром. Со сне­гом это­го не слу­ча­ет­ся, пото­му что он не такой твер­дый, более раз­ре­жен­ный и к тому же пада­ет не с такой боль­шой высоты, обра­зу­ясь над самой зем­лей; так что по возду­ху ему при­хо­дит­ся лететь срав­ни­тель­но неда­ле­ко.

6. Поче­му бы мне не поз­во­лить себе того, что поз­во­ля­ет себе Ана­к­са­гор?⁴⁷ Уж где-где, а сре­ди фило­со­фов долж­но быть рав­но­пра­вие. Град — это не что иное, как под­ве­шен­ный в возду­хе лед, а снег — вися­чий иней. Мы уже гово­ри­ли о раз­ни­це меж­ду росой и водой; та же раз­ни­ца — меж­ду ине­ем и льдом и меж­ду сне­гом и гра­дом⁴⁸.

1. Вопрос исчер­пан, и я мог бы на этом оста­но­вить­ся, но я желаю пла­тить пол­ной мерой, и раз уж начал доку­чать тебе, то ска­жу обо всех неяс­но­стях, кото­рые тут воз­ни­ка­ют. Спра­ши­ва­ет­ся, отче­го зимой идет снег, а вес­ной, когда холо­да уже про­шли, пада­ет град? Тебе может порой казать­ся, что я заблуж­да­юсь, мне же мои сооб­ра­же­ния пред­став­ля­ют­ся пра­виль­ны­ми, а если я и бываю довер­чив, то толь­ко до извест­ной сте­пе­ни, и при­ни­маю лишь те малень­кие выдум­ки, за кото­рые бьют по губам, а не выры­ва­ют гла­за.

2. Зимой воздух холо­ден и тверд и пото­му пре­вра­ща­ет­ся не в воду, а в снег, кото­рый по при­ро­де бли­же к возду­ху. С наступ­ле­ни­ем вес­ны пого­да ста­но­вит­ся измен­чи­вой, и в потеплев­шем возду­хе обра­зу­ют­ся более круп­ные кап­ли. Поэто­му, «как вес­на дожде­нос­ная хлынет»⁴⁹, по сло­вам наше­го Вер­ги­лия, воздух, вслед за самой пого­дой, начи­на­ет силь­нее менять­ся — теперь он раз­ре­жен и открыт любым вли­я­ни­ям; отто­го-то льют про­лив­ные дожди — не столь­ко дол­гие, сколь­ко обиль­ные.

3. Зимой моро­сит мед­лен­ны­ми, тон­ки­ми струй­ка­ми; к мел­ко­му, ред­ко­му дождю часто при­ме­ши­ва­ет­ся снег; когда очень холод­но и небо мрач­но, мы гово­рим: «Снеж­ный день». И вооб­ще все­гда, когда дует акви­лон или уста­но­вит­ся при­не­сен­ная им пого­да, моро­сит мел­кий дождь; а при авст­ре⁵⁰ льет как из вед­ра, и кап­ли пада­ют боль­шие.

1. У наших [т. е. сто­и­ков] есть одно поло­же­ние, кото­рое я не реша­юсь при­нять, ибо оно не кажет­ся мне доста­точ­но обос­но­ван­ным, но и не хочу обой­ти мол­ча­ни­ем. Впро­чем, чего мне боять­ся перед столь снис­хо­ди­тель­ным судьей? Да и вооб­ще, если мы вся­кое утвер­жде­ние нач­нем про­ве­рять дос­ко­наль­но, как золо­то на про­бу, всем поне­во­ле при­дет­ся замол­чать. Мало най­дет­ся таких, про­тив кото­рых нече­го воз­ра­зить; всем про­чим при­дет­ся выдер­жать дол­гую тяж­бу, даже если они победят в кон­це кон­цов. — [2.] Так вот, они гово­рят, буд­то все, ско­ван­ное льдом на севе­ре, там где Ски­фия и Понт, отта­и­ва­ет вес­ной; при­хо­дят в дви­же­ние замерз­шие реки, осво­бож­да­ют­ся из-под сне­га горы. Вполне веро­ят­но, что оттуда-то и идут холод­ные воздуш­ные пото­ки, попа­дая в наше весен­нее небо.

3. Они добав­ля­ют к это­му еще кое-что, чего я не про­ве­рял и про­ве­рять не соби­ра­юсь — думаю, что ты сам, если захо­чешь, смо­жешь устро­ить такую про­вер­ку и уста­но­вить исти­ну, испы­тав снег на свой страх и риск; они гово­рят, что когда идешь боси­ком по креп­ко­му, замерз­ше­му сне­гу, ступ­ни болят от холо­да мень­ше, чем на талом и мяг­ком сне­гу.

4. Тогда, если толь­ко они не лгут, все, что несет­ся к нам из тех север­ных мест, где снег начал таять и лома­ет­ся лед, ско­вы­ва­ет моро­зом уже теп­ле­ю­щий и влаж­ный воздух южных кра­ев; таким обра­зом, там, где соби­рал­ся пой­ти дождь, по вине холо­да обра­зу­ет­ся град.

1. Не могу удер­жать­ся, чтобы не при­ве­сти все неле­по­сти, какие рас­ска­зы­ва­ют наши [фило­со­фы насчет гра­да]. По их сло­вам, суще­ст­ву­ют опыт­ные наблюда­те­ли обла­ков, кото­рые в состо­я­нии пред­ска­зать град. Это­му они дей­ст­ви­тель­но мог­ли научить­ся путем про­сто­го упраж­не­ния, вся­кий раз заме­чая цвет обла­ков, из кото­рых потом шел град.

2. Неве­ро­ят­но дру­гое: что яко­бы в Клео­нах⁵¹ суще­ст­во­ва­ла государ­ст­вен­ная долж­ность халад­зо­фи­ла­ков — пред­ска­за­те­лей гра­да. Они дава­ли знать, где сей­час будет град, и как ты дума­ешь, что было даль­ше? Дума­ешь, люди бежа­ли за пла­ща­ми и укры­ва­лись под наве­сом? Как бы не так: каж­дый шел при­не­сти за себя жерт­ву — кто ягнен­ка, кто цып­лен­ка. И обла­ка, отведав чуть-чуть кро­ви, тот­час же сво­ра­чи­ва­ли в сто­ро­ну.

3. Ты сме­ешь­ся? Послу­шай кое-что еще посмеш­нее. Если у кого-то не нахо­ди­лось ягнен­ка или цып­лен­ка, кото­ро­го не жал­ко, он нала­гал руки на само­го себя; но не думай, что обла­ка такие уж кро­во­жад­ные: ему доста­точ­но было поца­ра­пать палец ост­рым кон­чи­ком сти­ля, и высту­пив­шая кровь уже была уми­ло­сти­ви­тель­ной жерт­вой: град обхо­дил его поле так же, как поля, за кото­рые при­но­си­лись обиль­ные жерт­вы.

1. Пыта­ясь най­ти объ­яс­не­ние подоб­ным вещам, одни, как и подо­ба­ет людям муд­рым, утвер­жда­ют, что не может того быть, чтобы кто-нибудь заклю­чал пере­ми­рие с гра­дом и отку­пал­ся от бурь подар­ка­ми, хотя дара­ми мож­но победить и богов. Дру­гие подо­зре­ва­ют, что в самой кро­ви заклю­че­на некая сила, спо­соб­ная отвра­щать и отго­нять обла­ка.

2. Но как в столь ничтож­ном коли­че­стве кро­ви может заклю­чать­ся столь вели­кая сила, что пре­одо­ле­ет рас­сто­я­ние до обла­ков и они в вышине ее почув­ст­ву­ют? Одна­ко клео­няне суди­ли и нака­зы­ва­ли тех, кому было поло­же­но следить за пого­дой и пред­ска­зы­вать бури, за то, что по их небреж­но­сти поби­ты вино­град­ни­ки или погиб­ли хле­ба. И у нас зако­ны XII таб­лиц гро­зят нака­за­ни­ем тому, кто будет «заго­ва­ри­вать чужой уро­жай»⁵².

3. Неве­же­ст­вен­ная древ­ность вери­ла, что закли­на­ни­я­ми мож­но вызы­вать дожди и пред­от­вра­щать их. Что ниче­го подоб­но­го быть не может, настоль­ко оче­вид­но, что не нуж­но запи­сы­вать­ся в шко­лу к како­му-либо фило­со­фу, чтобы понять это.

1. Я при­бав­лю еще одну вещь, чтобы доста­вить тебе удо­воль­ст­вие похло­пать меня по пле­чу и вос­клик­нуть: «Здо­ро­во!» Гово­рят, что снег обра­зу­ет­ся в той части возду­ха, кото­рая бли­же к зем­ле. Ибо эта часть теп­лее по четы­рем при­чи­нам. Во-пер­вых, все зем­ные испа­ре­ния, в кото­рых мно­го горя­че­го и сухо­го, чем све­жее, тем теп­лее; во-вто­рых, сол­неч­ные лучи отра­жа­ют­ся от зем­ли и пово­ра­чи­ва­ют обрат­но: удва­и­ва­ясь, они силь­но разо­гре­ва­ют все, что нахо­дит­ся пря­мо над поверх­но­стью зем­ли, ибо здесь полу­ча­ет­ся в два раза боль­ше солн­ца, а сле­до­ва­тель­но, и теп­ла⁵³; в-третьих, навер­ху более вет­ре­но, а вни­зу тише.

1. К этим трем Демо­крит добав­ля­ет еще одно объ­яс­не­ние: «Чем твер­же тело, тем быст­рее оно нагре­ва­ет­ся и тем доль­ше сохра­ня­ет теп­ло. Так, если поста­вить на солн­це два сосуда — мед­ный и стек­лян­ный, то мед­ный быст­рее разо­гре­ет­ся и доль­ше будет оста­вать­ся горя­чим». Далее он гово­рит о том, отче­го это, по его мне­нию, про­ис­хо­дит. «В более твер­дых и плот­ных телах поры долж­ны быть мель­че, и дух в каж­дой из них более тон­кий, раз­ре­жен­ный; зна­чит, подоб­но тому, как малень­кая баня или котел согре­ва­ют­ся быст­рее, так и эти скры­тые отвер­стия, нераз­ли­чи­мые про­стым гла­зом, ско­рее ощу­тят жар и доль­ше не выпу­стят его обрат­но из-за той же сво­ей узо­сти».

Эти дол­гие при­готов­ле­ния под­во­дят нас к отве­ту на наш вопрос.

[1.] Чем бли­же воздух к зем­ле, тем он плот­нее. Как в воде и в любой дру­гой жид­ко­сти муть ока­зы­ва­ет­ся в самом низу, так и в возду­хе все более плот­ные части­цы оседа­ют на дно. Но уже дока­за­но, что чем твер­же и плот­нее веще­ство, тем луч­ше оно сохра­ня­ет полу­чен­ное теп­ло. Навер­ху, вда­ли от зем­но­го мусо­ра, сво­бод­ный от при­ме­си воздух чище; солн­це не задер­жи­ва­ет­ся в нем, про­хо­дя, как сквозь пустоту; от это­го он мень­ше нагре­ва­ет­ся.

1. Неко­то­рые воз­ра­жа­ют про­тив это­го, гово­ря, что на вер­ши­нах гор долж­но быть тем жар­че, чем бли­же они к солн­цу. Мне кажет­ся, они оши­ба­ют­ся вот в чем: они счи­та­ют, что высота Апен­нин, Альп и дру­гих зна­ме­ни­тых гор доста­точ­но вели­ка, чтобы создать ощу­ти­мую раз­ни­цу отно­си­тель­но рас­сто­я­ния до солн­ца.

2. Эти горы исклю­чи­тель­но высо­ки по срав­не­нию с нами, но взгля­ни на них с точ­ки зре­ния все­лен­ной, и сра­зу увидишь, что все они низ­ки; толь­ко друг с дру­гом они могут сопер­ни­чать в высо­те. Даже вели­чай­шие из них не под­ни­ма­ют­ся настоль­ко, чтобы выдер­жать сопо­став­ле­ние с целым. В про­тив­ном слу­чае мы не гово­ри­ли бы, что вся зем­ля есть шар. [3.] Свой­ство шара — округ­лость в соче­та­нии с неко­ей рав­но­мер­но­стью; погляди на мяч для игры, и ты пой­мешь, в чем эта рав­но­мер­ность: он сшит из кусоч­ков, и меж­ду ними — руб­цы швов, но это не меша­ет нам ска­зать, что он со всех сто­рон себе равен. Как мяч выглядит круг­лым, несмот­ря на эти неров­но­сти, так и весь зем­ной шар — несмот­ря на высту­пы гор, высота кото­рых неза­мет­на при сопо­став­ле­нии с миром в целом.

4. Кто утвер­жда­ет, что высо­кая гора долж­на нагре­вать­ся силь­нее, пото­му что нахо­дит­ся бли­же к солн­цу, тот вынуж­ден будет при­знать, что дол­го­вя­зый чело­век согре­ва­ет­ся ско­рее коротыш­ки, а голо­ва — ско­рее, чем ноги. Но тот, кто мерит мир сооб­раз­ной ему мерой и пони­ма­ет, что зем­ля в нем — не более, чем точ­ка, тот дога­да­ет­ся, что ничто на зем­ле не может воз­вы­сить­ся настоль­ко, чтобы силь­нее ощу­щать вли­я­ние небес­ных све­тил, слов­но вой­дя с ними в близ­кое сосед­ство.

5. Эти горы, на кото­рые мы глядим сни­зу вверх, эти пики, покры­тые веч­ны­ми сне­га­ми, — все они ниже низ­ко­го; конеч­но, в извест­ном смыс­ле гора бли­же к небу, чем луг или доли­на, но в этом смыс­ле и мяч везде раз­ной тол­щи­ны. В этом смыс­ле и одно дере­во бли­же к небу, чем дру­гое. Но это не так, ибо раз­ли­чие меж­ду кро­шеч­ны­ми кар­ли­ка­ми может быть замет­но лишь тогда, когда они срав­ни­ва­ют­ся друг с дру­гом. Но по срав­не­нию с без­мер­ным телом ста­но­вит­ся без­раз­лич­но, насколь­ко один из них боль­ше дру­го­го: как бы ни была вели­ка раз­ни­ца, и тот и дру­гой ока­жут­ся пре­дель­но малень­ки­ми.

1. Одна­ко вер­нусь к наше­му вопро­су. В силу при­веден­ных мною при­чин боль­шин­ство при­дер­жи­ва­ет­ся мне­ния, что снег обра­зу­ет­ся в той части возду­ха, кото­рая сосед­ст­ву­ет с зем­лей. Части­цы его свя­за­ны не слиш­ком креп­ко, ибо соеди­ни­лись под воздей­ст­ви­ем не очень силь­но­го моро­за. Ведь близ­кий слой возду­ха одно­вре­мен­но и слиш­ком холо­ден, чтобы перей­ти в воду и дождь, и недо­ста­точ­но холо­ден, чтобы затвер­деть в град; имен­но при таком сред­нем, уме­рен­ном холо­де из сгу­щаю­щей­ся воды полу­ча­ет­ся снег.

1. Тут ты вос­клик­нешь: «Чего ради ты с таким ста­ра­ни­ем иссле­ду­ешь эти глу­по­сти, кото­рые могут сде­лать чело­ве­ка уче­нее, но не луч­ше? Ты рас­ска­зы­ва­ешь, как полу­ча­ет­ся снег, в то вре­мя как тебе куда боль­ше при­ста­ло бы рас­ска­зы­вать нам, поче­му не сле­ду­ет поку­пать сне­га»⁵⁴. — Ты хочешь, чтобы я вызвал на суд рос­кошь? Эта тяж­ба и так тянет­ся изо дня в день, и без вся­ко­го резуль­та­та. Впро­чем, отче­го не потя­гать­ся, даже если ей суж­де­но выиг­рать: пусть если и победят нас, так хотя бы в борь­бе и сопро­тив­ля­ю­щих­ся.

2. Так что же? Ты дума­ешь, подоб­ное рас­смот­ре­ние при­ро­ды никак не помо­жет тебе при­бли­зить­ся к тво­ей цели? Когда мы зада­ем­ся вопро­сом, из чего полу­ча­ет­ся снег, и при­хо­дим к выво­ду, что при­ро­да его такая же, как у инея, в кото­ром духа (spi­ri­tus) боль­ше, чем в воде, раз­ве ты не видишь, что это зву­чит упре­ком тем, кто поку­па­ет его: ведь тра­тить день­ги на воду было бы постыд­но, а это даже и не вода.

3. Пра­во, нам луч­ше иссле­до­вать, как снег обра­зу­ет­ся, неже­ли как он сохра­ня­ет­ся: а то ведь нам уже мало ста­рых выдер­жан­ных вин, кото­рые мож­но раз­ли­вать по кув­ши­нам⁵⁵ и сор­ти­ро­вать по вку­су и воз­рас­ту, и мы изо­бре­та­ем новые удо­воль­ст­вия, стре­мим­ся набить кла­до­вые сне­гом, чтобы он пере­хит­рил лето и чтобы холод погре­ба защи­тил его от пылаю­ще­го лет­не­го зноя. И чего же мы дости­га­ем эти­ми ухищ­ре­ни­я­ми? Поку­па­ем за день­ги даро­вую воду. Жаль толь­ко, что нам нель­зя купить ни вет­ра (spi­ri­tus), ни солн­ца, что воздух даже к столь утон­чен­ным и бога­тым людям посту­па­ет сам собой и совер­шен­но бес­плат­но. О, как горь­ко нам, что при­ро­да вещей оста­ви­ла что-то на общее поль­зо­ва­ние!

4. При­ро­да поже­ла­ла, чтобы вода тек­ла для всех, рав­но всем доступ­ная, чтобы вся­кий мог зачерп­нуть живи­тель­ный гло­ток; она щед­ро раз­ли­ла ее на бла­го всем — не толь­ко чело­ве­ку, но и вся­ко­му зве­рю, пти­це и само­му нераз­ви­то­му живо­му суще­ству; и за эту-то воду хит­ро­ум­ная рос­кошь вопре­ки при­ро­де назна­чи­ла цену: ничто не может быть ей мило, если не доста­лось доро­го. Это было един­ст­вен­ным, что урав­ни­ва­ло бога­тых с тол­пой, един­ст­вен­ное, в чем они не мог­ли полу­чить пре­иму­ще­ства перед бед­ней­шим; и вот чело­век, обре­ме­нен­ный тяже­стью богат­ства, доду­мал­ся нако­нец, как пре­вра­тить воду в пред­мет рос­ко­ши.

5. Как дошли мы до того, что ни в одном источ­ни­ке вода не кажет­ся нам доста­точ­но холод­ной? — Ска­жу. Пока здо­ро­вый желудок полу­ча­ет здо­ро­вую пищу и напол­ня­ет­ся ею не пере­гру­жа­ясь, ему доста­точ­но есте­ствен­ных осве­жи­те­лей; но когда он сожжен еже­днев­ным пере­еда­ни­ем и несва­ре­ни­ем, когда его печет не лет­ний зной, а свой соб­ст­вен­ный, когда непре­кра­щаю­ще­е­ся опья­не­ние запол­ни­ло внут­рен­но­сти и, пре­вра­ща­ясь в желчь, жжет грудь, тогда при­хо­дит­ся искать что-нибудь такое, что пре­кра­ти­ло бы этот пожар, кото­рый от воды толь­ко силь­нее вспы­хи­ва­ет. Лекар­ства усу­губ­ля­ют болезнь; и вот уже не толь­ко летом, но и сре­ди зимы они пьют снег по той же самой при­чине.

6. При­чи­на эта — не что иное, как внут­рен­ний недуг, ибо все нут­ро их испор­че­но рос­ко­шью. Оно нико­гда не зна­ет пере­дыш­ки: затя­нув­ши­е­ся до зари обеды без пере­ры­ва сме­ня­ют­ся зав­тра­ка­ми: бур­ные воз­ли­я­ния еще глуб­же погру­жа­ют в пучи­ну неду­га тех, чьи желуд­ки уже и так лопа­ют­ся, тре­щат от оби­лия раз­но­об­раз­ных яств: невоз­дер­жан­ность не зна­ет уста­ли — погло­щен­ная без меры пища кло­ко­чет, ста­но­вит­ся дыбом, слов­но взбе­сив­ший­ся зверь, и пыла­ет, тре­буя все ново­го охлаж­де­ния.

7. И хотя их пир­ше­ства защи­ще­ны от солн­ца зана­ве­са­ми, а в окна встав­ле­на слюда, и жар­кий огонь укро­ща­ет зиму, все же их рас­слаб­лен­ный и утом­лен­ный соб­ст­вен­ным жаром желудок тре­бу­ет оро­ше­ния. Подоб­но тому как мы при­во­дим в чув­ство тех, кто поте­рял созна­ние и лежит в обмо­ро­ке, брыз­гая на них чем-нибудь холод­ным, так и их ско­ван­ные поро­ка­ми внут­рен­но­сти не чув­ст­ву­ют ниче­го, пока их не обо­жжет чрез­вы­чай­но силь­ный холод.

8. Вот поче­му им недо­ста­точ­но даже сне­га, а тре­бу­ет­ся лед, более креп­кий и отто­го вро­де бы более холод­ный; его рас­пус­ка­ют, часто меняя воду, и пьют. При­чем лед берет­ся не свер­ху, а отка­пы­ва­ет­ся с само­го дна, чтобы сила в нем была боль­ше и замо­ро­жен был креп­че. Так что вода не про­сто про­да­ет­ся, а име­ет сво­их тор­гов­цев и идет — о стыд! — по раз­ной цене, как хлеб.

9. Лакеде­мо­няне изгна­ли из горо­да пар­фю­ме­ров, при­ка­зав им не задер­жи­ва­ясь пере­сечь гра­ни­цу, за то, что они пере­во­зи­ли мас­ло⁵⁶. Что бы они сде­ла­ли, если бы увиде­ли спе­ци­аль­ные сне­го­хра­ни­ли­ща, вере­ни­цы пово­зок, слу­жа­щих для пере­воз­ки воды, и даже не чистой, ибо цвет ее и вкус испор­че­ны соло­мой, в кото­рую она обер­ну­та?

10. Бла­гие боги, до чего про­сто уто­лить здо­ро­вую жаж­ду! Но что могут почув­ст­во­вать эти омерт­ве­лые глот­ки, выдуб­лен­ные обжи­гаю­щей с пылу с жару едой? Все для них недо­ста­точ­но холод­но или недо­ста­точ­но горя­чо; они хва­та­ют с огня рас­ка­лен­ные гри­бы и тут же глота­ют их вме­сте со шкур­кой, еще дымя­щи­е­ся, а потом тушат уже внут­ри, зали­вая ледя­ным питьем. Взгля­ни на этих неже­нок, уку­тан­ных шар­фа­ми и капю­шо­на­ми, как они, блед­ные и боль­ные, не про­сто при­хле­бы­ва­ют воду со сне­гом, но гры­зут лед, кидая кус­ки в свои куб­ки — как бы они не согре­лись за то вре­мя, пока их выпи­ва­ют.

11. Дума­ешь, это жаж­да? — Нет, это лихо­рад­ка, и тем более жесто­кая, что ни бие­ние пуль­са, ни раз­ли­тый по коже жар не выда­ют ее — она иссу­ша­ет само серд­це. Страсть к рос­ко­ши — неиз­ле­чи­мая болезнь, вна­ча­ле — мяг­кая и нена­вяз­чи­вая, затем — жест­кая и упор­ная. Раз­ве ты не пони­ма­ешь, что при­выч­ка ослаб­ля­ет дей­ст­вие любой вещи? Так и с этим самым сне­гом — хоть пла­вай­те вы в нем, все рав­но повсе­днев­ное раб­ство ваше­го желуд­ка и при­выч­ка сде­ла­ют его для вас не холод­нее воды. Ско­рее ищи­те что-нибудь похо­лод­нее сне­га, ибо при­выч­ный мороз уже не ощу­ща­ет­ся.