Мифы древней Греции

с.487

162. ДЕВЯТЬ ЛЕТ ВОЙНЫ

a. Точ­но не извест­но, когда гре­ки напра­ви­ли к При­аму послов с тре­бо­ва­ни­ем вер­нуть Еле­ну Мене­лаю. Одни гово­рят, что это слу­чи­лось спу­стя неко­то­рое вре­мя после того, с.488 как кораб­ли при­ча­ли­ли к Тро­аде, дру­гие — что еще до того, как кораб­ли собра­лись в Авлиде, одна­ко все схо­дят­ся на том, что посоль­ство в соста­ве Мене­лая, Одис­сея и Пала­меда отпра­ви­лось из Тенедо­са¹. Тро­ян­цы, кото­рые были пол­ны реши­мо­сти оста­вить Еле­ну у себя, пере­би­ли бы все посоль­ство, если бы Анте­нор, в доме кото­ро­го они оста­но­ви­лись, не запре­тил совер­шить это позор­ное дело².

b. Гре­ки, оби­жен­ные таким упрям­ст­вом, отплы­ли из Тенедо­са и выта­щи­ли свои кораб­ли на берег так, чтобы их было вид­но из Трои. Тро­ян­цы тол­па­ми отпра­ви­лись к морю и обру­ши­ли на при­шель­цев град кам­ней. Пока все пре­бы­ва­ли в рас­те­рян­но­сти — даже Ахилл, кото­ро­го Фети­да пред­у­преди­ла, что пер­вый ахе­ец, сошед­ший на берег, погибнет, — Про­те­си­лай спрыг­нул на берег, убил несколь­ких тро­ян­цев и был пора­жен копьем Гек­то­ра. Гово­рят так­же, что это был Евфорб или друг Энея Ахат³.

c. Этот Про­те­си­лай, дядя Фил­ок­те­та и сын того Ифик­ла, кото­ро­го Мене­лай выле­чил от муж­ской сла­бо­сти, был наре­чен сна­ча­ла Иола­ем, но потом пере­име­но­ван из-за обсто­я­тельств его смер­ти⁴. Он погре­бен во фра­кий­ском Хер­со­не­се, око­ло горо­да Эле­ун­та, и ему ока­зы­ва­ют поче­сти как герою. Высо­кие вязы, поса­жен­ные ним­фа­ми, сто­ят внут­ри свя­щен­но­го участ­ка и отбра­сы­ва­ют тень на моги­лу. Вет­ви, обра­щен­ные в сто­ро­ну лежа­щей за морем Трои, рано покры­ва­ют­ся лист­вой, но вско­ре опа­да­ют, а вет­ви с про­ти­во­по­лож­ной сто­ро­ны еще зеле­не­ют в зим­нее вре­мя. Когда вязы вырас­та­ют высо­ки­ми настоль­ко, что забрав­ший­ся на вер­хуш­ку чело­век может раз­глядеть сте­ны Трои, они начи­на­ют сох­нуть, а им на сме­ну от кор­ней про­би­ва­ют­ся новые рост­ки⁵.

d. Жена Про­те­си­лая Лаода­мия, дочь Ака­ста (неко­то­рые назы­ва­ют ее Полидо­рой, доче­рью Меле­а­г­ра), так ску­ча­ла без него, что, когда он отплыл в Трою, она сде­ла­ла его брон­зо­вую или вос­ко­вую ста­тую и кла­ла ее с собой в постель. Но это было сла­бым уте­ше­ни­ем, и, когда до нее дошла весть о смер­ти мужа, она ста­ла умо­лять богов сжа­лить­ся над ней и поз­во­лить ей еще хоть раз встре­тить­ся с ним хотя бы на три часа. Все­мо­гу­щий Зевс испол­нил прось­бу Лаода­мии, и Гер­мес при­вел тень Про­те­си­лая, чтобы ожи­вить ста­тую. Вещая уста­ми ста­туи, Про­те­си­лай стал умо­лять ее не мед­лить и после­до­вать за ним; по исте­че­нии трех часов их встре­чи Лаода­мия зако­ло­лась мечом в его объ­я­тьях⁶. Дру­гие гово­рят, что отец Лаода­мии Акаст силой заста­вил ее вновь вый­ти замуж, но она про­дол­жа­ла спать со ста­ту­ей до тех пор, пока слу­га, при­нес­ший ябло­ки для утрен­ней жерт­вы, не загля­нул в щель две­ри спаль­ни и не при­нял ста­тую за лежа­ще­го в ее объ­я­ти­ях любов­ни­ка. Он обо всем доло­жил Ака­сту, кото­рый ворвал­ся в ком­на­ту к Лаода­мии и увидел все как есть. Чтобы дочь не мучи­ла себя доль­ше, Акаст при­ка­зал сжечь ста­тую, но Лаода­мия бро­си­лась в костер и погиб­ла⁷.

e. По дру­го­му пре­да­нию, Про­те­си­лай не погиб во вре­мя Тро­ян­ской вой­ны и даже отплыл домой, взяв с собой в каче­стве плен­ни­цы сест­ру При­а­ма Этил­лу. По доро­ге он при­ча­лил к македон­ско­му полу­ост­ро­ву Пел­ле­на, но, когда сошел на берег в поис­ках воды, Этил­ла уго­во­ри­ла дру­гих плен­ниц сжечь кораб­ли. Так Про­те­си­лай вынуж­ден был остать­ся на Пел­лене и осно­вать город Ски­о­на^[1]. Одна­ко это невер­но: Этил­ла с Астиохой и дру­ги­ми плен­ни­ца­ми подо­жгли кораб­ли у ита­лий­ской реки Навет, что озна­ча­ет «сжи­га­ние кораб­лей», а сре­ди тех, кто захва­тил их, име­ни Про­те­си­лай не было⁸.

f. Ахилл вто­рым сошел на тро­ян­ский берег; за ним после­до­ва­ли его мир­мидон­цы. Мет­ко пущен­ным кам­нем он убил Кик­на, сына Посей­до­на. При этом ряды тро­ян­цев дрог­ну­ли, и они поспе­ши­ли назад в город, а осталь­ные гре­ки сошли с кораб­лей и по доро­ге учи­ни­ли ужас­ный раз­гром. По дру­го­му свиде­тель­ству, Ахилл, пом­ня о судь­бе, постиг­шей Про­те­си­лая, сошел на берег послед­ним и так прыг­нул с кораб­ля, что в том месте, где его ноги кос­ну­лись зем­ли, забил ключ. Рас­ска­зы­ва­ет­ся, что в с.489 завя­зав­шей­ся бит­ве Кикн, кото­рый был неуяз­ви­мым, истреб­лял гре­ков сот­ня­ми, но Ахилл, без­успеш­но испро­бо­вав про­тив него меч и копье, стал ярост­но изби­вать его руко­ят­кой меча. От уда­ров по лицу Кикн попя­тил­ся, спо­ткнул­ся о камень и упал. Тогда Ахилл стал ему коле­ном на грудь и заду­шил ремеш­ком шле­ма. Посей­дон пре­вра­тил дух Кик­на в лебедя, кото­рый скрыл­ся в небе. После боя гре­ки оса­ди­ли Трою, а выта­щен­ные на берег кораб­ли спря­та­ли за часто­ко­лом⁹.

g. Нуж­но ска­зать, что горо­ду было пред­на­чер­та­но остать­ся непри­ступ­ным, если царе­вич Тро­ил дожи­вет до два­дца­ти­лет­не­го воз­рас­та. Одни гово­рят, что Ахилл влю­бил­ся в него во вре­мя сра­же­ния и ска­зал: «Я убью тебя, если ты не усту­пишь моей стра­сти!» Тро­ил бежал и спря­тал­ся в хра­ме Апол­ло­на Фим­б­рей­ско­го, но Ахилл, видя неже­ла­ние и застен­чи­вость Тро­и­ла, не побо­ял­ся боже­ст­вен­но­го гне­ва и отру­бил ему голо­ву рядом с алта­рем, при­чем в том самом месте, где спу­стя неко­то­рое вре­мя погиб сам¹⁰. Дру­гие утвер­жда­ют, что Ахилл пора­зил Тро­и­ла копьем, когда тот зани­мал­ся лошадь­ми в окрест­но­стях хра­ма, или что он выма­нил Тро­и­ла, пред­ло­жив ему в пода­рок голу­бей, и так по-мед­ве­жьи стал выра­жать свою страсть, что Тро­ил побаг­ро­вел, реб­ра его трес­ну­ли и он скон­чал­ся. Третьи гово­рят, что после смер­ти Мем­но­на жаж­дав­ший мести Тро­ил совер­шил вылаз­ку из Трои и всту­пил в еди­но­бор­ство с Ахил­лом, кото­рый и пора­зил его, или что он был взят в плен и по при­ка­зу Ахил­ла при­на­род­но каз­нен, добав­ляя при этом, что в то вре­мя Тро­ил уже был в годах, отли­чал­ся тем­ным цве­том лица, носил длин­ную боро­ду и вряд ли мог раз­жечь страсть Ахил­ла. Но, какой бы ни была его смерть, при­чи­ной ее был Ахилл, а скорбь тро­ян­цев по Тро­и­лу была такой же глу­бо­кой, как и по Гек­то­ру¹¹.

h. Гово­рят, что Тро­ил был влюб­лен в Бри­се­иду, пре­крас­ную дочь Кал­ха­са, кото­рую тот оста­вил в Трое. Посколь­ку она не сыг­ра­ла ника­кой роли в пре­да­тель­стве отца, то и почти­тель­ное отно­ше­ние к ней в горо­де сохра­ни­лось. Кал­хас, зная, что Троя долж­на пасть, убедил Ага­мем­но­на обра­тить­ся к При­аму от его име­ни с прось­бой выдать дочь, чтобы она не ста­ла воен­ной добы­чей. При­ам вели­ко­душ­но согла­сил­ся, и несколь­ко его сыно­вей пре­про­во­ди­ли Бри­се­иду в гре­че­ский лагерь. Несмот­ря на то, что Бри­се­ида покля­лась Тро­и­лу в веч­ной вер­но­сти, вско­ре у нее воз­ник­ло чув­ство к арги­вя­ни­ну Дио­меду, кото­рый вос­пы­лал к ней любо­вью и меч­тал лишь о том, чтобы убить Тро­и­ла, как толь­ко заме­чал его сре­ди сра­жаю­щих­ся¹².

i. Во вре­мя ноч­ной вылаз­ки Ахилл захва­тил в плен Лика­о­на, неожи­дан­но напав на него в саду его отца При­а­ма, где Лика­он сре­зал побе­ги смо­ков­ни­цы, чтобы «в кру­ги согнуть колес­ни­цы». Патрокл отвез Лика­о­на на ост­ров Лем­нос и про­дал его сыну Ясо­на, царю Эвнею, кото­рый снаб­жал гре­че­ское вой­ско вином. Пла­той за плен­ни­ка была сереб­ря­ная фини­кий­ская чаша для сме­ши­ва­ния вина и воды. Но Ээти­он с ост­ро­ва Имбро­са выку­пил Лика­о­на, и тот вер­нул­ся в Трою лишь для того, чтобы две­на­дца­тью дня­ми поз­же пасть от руки Ахил­ла¹³.

j. Тем вре­ме­нем Ахилл с груп­пой доб­ро­воль­цев устро­ил набег на окрест­но­сти Трои. На горе Ида он оттес­нил дар­дан­ца Энея от его стад, стал пре­сле­до­вать его по леси­стым скло­нам и, пере­бив пас­ту­хов, сре­ди кото­рых был сын При­а­ма Нестор, захва­тил ста­да и раз­гра­бил город Лир­несс, где Эней пытал­ся най­ти убе­жи­ще. В этом сра­же­нии погиб­ли сыно­вья царя Эве­на по име­ни Мин и Эпи­строф, но само­му Энею Зевс помог бежать. Жена Мина — тоже Бри­се­ида, дочь Бри­сея — попа­ла в плен, из-за чего ее отец пове­сил­ся¹⁴.

k. Хотя Эней помог Пари­су похи­тить Еле­ну, пер­вые несколь­ко лет вой­ны он пытал­ся сохра­нять ней­тра­ли­тет. Будучи сыном Афро­ди­ты и Анхи­са, вну­ка Тро­са, он счи­тал, что его двою­род­ный брат При­ам отно­сит­ся к нему с боль­шим пре­не­бре­же­ни­ем¹⁵. Но набег Ахил­ла под­толк­нул дар­да­нов на союз с тро­ян­ца­ми. Эней пока­зал с.490 себя уме­лым вои­ном, и даже Ахилл не отзы­вал­ся о нем с пре­не­бре­же­ни­ем: если Гек­тор был пра­вой рукой тро­ян­цев, то Эней был их душой. Его мать-боги­ня часто помо­га­ла ему в бит­ве, а одна­жды, когда Дио­мед кам­нем сло­мал ему бед­ро, спас­ла от вер­ной смер­ти. Когда же Дио­мед ранил и ее, пора­зив копьем в запястье, Апол­лон унес Энея с поля боя, чтобы Лето и Арте­ми­да смог­ли его выле­чить. В дру­гой раз жену Энея спас Посей­дон, кото­рый, хотя и отно­сил­ся враж­деб­но к тро­ян­цам, ува­жал пред­на­чер­та­ния судь­бы и знал, что в кон­це кон­цов цар­ский род Энея дол­жен воца­рить­ся в Трое¹⁶.

l. Ахилл к это­му вре­ме­ни захва­тил уже мно­го горо­дов — союз­ни­ков Трои: Лес­бос, Фокею, Коло­фон, Смир­ну, Кла­зо­ме­ны, Киму, Эги­ал, ост­ров Тенос, Адра­мит­тий, Сиду, Эндий, Лин­ней, Коло­ну, Лир­несс, Антан­д­рию и несколь­ко дру­гих, вклю­чая Гипо­пла­кий­ские Фивы^[2], где кили­кий­ца­ми пра­ви­ли еще один Ээти­он, отец жены Гек­то­ра Анд­ро­ма­хи, и его това­рищ Подес^[3]. Ахилл убил Ээти­о­на и семе­рых его сыно­вей, но не стал сни­мать с мерт­во­го доспе­хи, а пре­дал тело огню во все­ору­жии; вокруг насы­пан­ной им моги­лы гор­ные ним­фы поса­ди­ли целую рощу вязов¹⁷. Сре­ди плен­ных ока­за­лась Асти­но­ма, или Хри­се­ида, дочь Хри­са, жре­ца Апол­ло­на на ост­ро­ве Смин­фос. Одни гово­рят, что Асти­но­ма была женой Ээти­о­на, а дру­гие — что Хрис отпра­вил ее под защи­ту лир­нес­ских стен или для уча­стия в празд­ни­ке Арте­ми­ды. Во вре­мя деле­жа добы­чи она доста­лась Ага­мем­но­ну, а Бри­се­ида — Ахил­лу. Из Гипо­пла­кий­ских Фив Ахилл так­же при­вел быст­ро­но­го­го коня Педа­са и впряг его в свою бес­смерт­ную упряж­ку¹⁸.

m. Боль­шой Аякс отплыл во фра­кий­ский Хер­со­нес, где захва­тил кров­но­го бра­та Лика­о­на по име­ни Полидор, чьей мате­рью была Лао­фоя, а в Тев­фра­нии убил царя Тев­фра и забрал боль­шую добы­чу, вклю­чая и царев­ну Тек­мес­су, кото­рую сде­лал сво­ей налож­ни­цей¹⁹.

n. С при­бли­же­ни­ем деся­то­го года вой­ны гре­ки ста­ли воз­дер­жи­вать­ся от набе­гов на побе­ре­жье Малой Азии и собра­ли все силы под Тро­ей. Тро­ян­цы бро­си­ли про­тив них сво­их союз­ни­ков — дар­да­нов, ведо­мых Эне­ем и дву­мя сыно­вья­ми Анте­но­ра, фра­кий­ских кико­нов, пео­нов, пафла­гон­цев, мисий­цев, фри­гий­цев, мео­ний­цев, карий­цев, ликий­цев и дру­гих. Сар­пе­дон, кото­ро­го дочь Бел­ле­ро­фон­та Лаода­мия роди­ла от Зев­са, повел ликий­цев. Вот исто­рия Сар­пе­до­на. Когда брат Лаода­мии Исандр и Гип­по­лох ста­ли спо­рить из-за пре­сто­ла, было реше­но, что царем станет тот, кто пустит стре­лу через золо­тое коль­цо, укреп­лен­ное на груди ребен­ка. Каж­дый захо­тел стре­лять не в сво­его ребен­ка, и спор раз­го­рал­ся с новой силой. Тогда Лаода­мия не дала им убить друг дру­га и пред­ло­жи­ла, чтобы коль­цо при­вя­за­ли к шее ее соб­ст­вен­но­го сына, Сар­пе­до­на. Пора­жен­ные таким бла­го­род­ст­вом, они оба реши­ли отка­зать­ся от тро­на в поль­зу Сар­пе­до­на, сопра­ви­те­лем кото­ро­го стал сын Гип­по­ло­ха Главк²⁰.

o. Ага­мем­нон отпра­вил Одис­сея на поис­ки про­до­воль­ст­вия во Фра­кию, а когда тот вер­нул­ся с пусты­ми рука­ми, сын Нав­плия Пала­мед стал бра­нить его за лень и тру­сость. «Не моя вина, — вскри­чал Одис­сей, — в том, что мы не нашли зер­на. Если бы Ага­мем­нон вме­сто меня послал тебя, твой поход вряд ли был бы успеш­ней». Вос­при­няв это как вызов, Пала­мед тут же вышел в море и вско­ре вер­нул­ся с кораб­лем, гру­жен­ным зер­ном²¹.

p. Про­ведя несколь­ко дней в мучи­тель­ных разду­мьях, Одис­сей нако­нец при­ду­мал, как ему взять верх над Пала­медом, счи­тая свою честь глу­бо­ко заде­той. Он сооб­щил Ага­мем­но­ну: «Боги пред­у­преди­ли меня во сне, что гото­вит­ся пре­да­тель­ство и что вой­ску нуж­но на сут­ки уйти из лаге­ря». Когда Ага­мем­нон отдал необ­хо­ди­мые рас­по­ря­же­ния и все было сде­ла­но, Одис­сей тай­но зако­пал мешок с золо­том в шат­ре с.491 Пала­меда. Потом он заста­вил плен­но­го фри­гий­ца напи­сать пись­мо, буд­то бы от При­а­ма к Пала­меду, в кото­ром гово­ри­лось: «Послан­ное мной золо­то — это пла­та, кото­рую ты запро­сил за изме­ну гре­че­ско­му лаге­рю». При­ка­зав плен­ни­ку вру­чить это пись­мо Пала­меду, Одис­сей не дал доста­вить его, а убил плен­ни­ка тут же у лаге­ря. На сле­дую­щий день, когда вой­ско вер­ну­лось на преж­нее место, труп плен­ни­ка был обна­ру­жен, а пись­мо пере­да­но Ага­мем­но­ну. Пала­меда пре­да­ли суду, а когда он с жаром стал отри­цать, что полу­чал золо­то от При­а­ма или от кого бы то ни было дру­го­го, Одис­сей пред­ло­жил обыс­кать его шатер. Золо­то нашли, и гре­ки заби­ли Пала­меда кам­ня­ми как пре­да­те­ля²².

q. Одни гово­рят, что в этом заго­во­ре участ­во­вал не толь­ко Одис­сей, но и Ага­мем­нон и Дио­мед и что они вме­сте дик­то­ва­ли под­лож­ное пись­мо фри­гий­цу, а потом под­ку­пи­ли слу­гу, чтобы тот спря­тал пись­мо и золо­то под ложем Пала­меда. Когда Пала­меда вели на казнь, он ска­зал такие сло­ва: «Исти­на, скорб­лю по тебе, почив­шей рань­ше меня!»²³

r. Дру­гие утвер­жда­ют, что Одис­сей и Дио­мед, сде­лав вид, что нашли клад в глу­бо­ком колод­це, спу­сти­ли Пала­меда вниз на верев­ке, а затем забро­са­ли его кам­ня­ми. Гово­рят так­же, что они уто­пи­ли его во вре­мя рыб­ной лов­ли. Третьи гово­рят, что Парис пора­зил его стре­лой. Нет еди­но­ду­шия даже отно­си­тель­но места его гибе­ли. Назы­ва­ют тро­ян­ские Коло­ны, Герест и Тенедос, но свя­ти­ли­ще ему как герою нахо­дит­ся рядом с лес­бос­ской Метим­ной²⁴.

s. Пала­мед заслу­жил бла­го­дар­ность сво­их това­ри­щей тем, что при­ду­мал игру в кости, за кото­рой те уби­ва­ли вре­мя под Тро­ей, а самые пер­вые кости он пода­рил хра­му боги­ни Слу­чая Тихе в Арго­се. Одна­ко все завидо­ва­ли его муд­ро­сти, пре­вос­хо­дя­щей всех, — ведь он так­же изо­брел меры дли­ны и веса, счет вре­ме­ни по годам, меся­цам и дням, алфа­вит и искус­ство трех­сту­пен­ча­то­го деле­ния вой­ска²⁵.

t. Когда Нав­плий про­слы­шал об убий­стве, он отплыл в Трою и потре­бо­вал пла­ты за сына. Ага­мем­нон, быв­ший соучаст­ни­ком Одис­сея и поль­зо­вав­ший­ся дове­ри­ем всех гре­че­ских вождей, отка­зал ему. Тогда Нав­плий вер­нул­ся в Гре­цию со сво­им остав­шим­ся в живых сыном Эак­сом и каж­дой из жен убийц Пала­меда сооб­щил: «Твой муж воз­вра­ща­ет­ся из Трои с налож­ни­цей, кото­рая будет новой цари­цей». Одни несчаст­ные от этих слов покон­чи­ли с собой, дру­гие изме­ни­ли мужьям. Так, жена Ага­мем­но­на Кли­тем­не­стра сошлась с Эгис­фом, жена Дио­меда Эги­а­лия — с Коме­том, сыном Сфе­не­ла, а жена Идо­ме­нея Меда — с неким Лев­ком²⁶.

с.492

* * *

1. «Или­а­да» после­до­ва­тель­но рас­ска­зы­ва­ет толь­ко о деся­том годе оса­ды, а все собы­тия пред­ше­ст­ву­ю­щих лет каж­дый мифо­граф изла­га­ет в сво­ем соб­ст­вен­ном поряд­ке. Соглас­но Апол­ло­до­ру («Эпи­то­ма» III. 32—33), Ахилл уби­ва­ет Тро­и­ла, берет в плен Лика­о­на, уго­ня­ет скот Энея и захва­ты­ва­ет мно­же­ство горо­дов. Соглас­но «Кипри­ям» (цит. по: Прокл. Хре­сто­ма­тия I), гре­ки, не сумев взять Трою при­сту­пом, опу­сто­ши­ли все ее окрест­но­сти и сосед­ние горо­да; Афро­ди­та и Фети­да устро­и­ли встре­чу Ахил­ла и Еле­ны. Гре­ки реши­ли вер­нуть­ся домой, но их удер­жал Ахилл, кото­рый затем угнал скот Энея, захва­тил мно­же­ство горо­дов и убил Тро­и­ла; Патрокл про­дал Лика­о­на на Лем­нос; добы­чу разде­ли­ли, а Пала­меда забро­са­ли кам­ня­ми.

2. Соглас­но Цецу («Схо­лии к Ликофро­ну» 307), Тро­ил жил доль­ше Мем­но­на и Гек­то­ра. Соглас­но Даре­су из Фри­гии, Тро­ил после Гек­то­ра при­нял коман­до­ва­ние тро­ян­ски­ми вой­ска­ми (Дарес 30) и нахо­дил­ся во гла­ве их до тех пор, пока одна из лоша­дей в его колес­ни­це не ока­за­лась ранен­ной. Ахилл догнал Тро­и­ла и пора­зил копьем; при попыт­ке уне­сти его тело Ахил­ла ранил Мем­нон, кото­ро­го Ахилл уби­ва­ет; тро­ян­цы спас­лись за город­ски­ми сте­на­ми, и При­ам устро­ил пыш­ные похо­ро­ны Тро­и­лу и Мем­но­ну (Дарес 33).

3. Тро­ян­ская вой­на явля­ет­ся исто­ри­че­ским собы­ти­ем, и, что бы ни послу­жи­ло пово­дом для нее, это была тор­го­вая вой­на. Троя кон­тро­ли­ро­ва­ла выгод­ную пон­тий­скую тор­гов­лю золо­том, сереб­ром, желе­зом, кино­ва­рью, кора­бель­ным лесом, льном, пень­кой, вяле­ной рыбой, рас­ти­тель­ным мас­лом и китай­ским неф­ри­том. После с.493 паде­ния Трои гре­ки полу­чи­ли воз­мож­ность выво­дить свои коло­нии вдоль все­го восточ­но­го тор­го­во­го пути. По богат­ству эти коло­нии сопер­ни­ча­ли с коло­ни­я­ми в Малой Азии и Сици­лии. Афи­ны, как силь­ней­шая мор­ская дер­жа­ва, полу­ча­ли солид­ные бары­ши от тор­гов­ли в Пон­те Эвк­син­ском, осо­бен­но деше­вым зер­ном. Эта дер­жа­ва рух­ну­ла в 405 г. до н. э. В бит­ве при Эгос­пота­мах Афи­ны поте­ря­ли почти весь свой флот, и дли­тель­ная Пело­пон­нес­ская вой­на закон­чи­лась. Может быть, имен­но поэто­му непре­рыв­ные пере­го­во­ры меж­ду Ага­мем­но­ном и При­а­мом каса­лись не столь­ко воз­вра­ще­ния Еле­ны, сколь­ко вос­ста­нов­ле­ния прав гре­ков на вход в Гел­лес­понт.

4. Веро­ят­но, гре­ки для под­готов­ки решаю­ще­го при­сту­па совер­ши­ли ряд набе­гов на побе­ре­жье Фра­кии и Малой Азии, чтобы умень­шить мор­скую мощь Тро­ян­ско­го сою­за, и вста­ли воен­ным лаге­рем в устье Ска­манд­ра, чтобы не пус­кать сре­ди­зем­но­мор­ских куп­цов в Трою и пре­пят­ст­во­вать про­веде­нию еже­год­ной ярмар­ки меж­ду Восто­ком и Запа­дом, устра­и­вае­мой в долине этой реки. Одна­ко в «Илиа­де» совер­шен­но чет­ко ска­за­но, что оса­да Трои не озна­ча­ла отсут­ст­вия вся­кой свя­зи с внеш­ним миром. Поэто­му, хотя тро­ян­цы и боя­лись днем поль­зо­вать­ся Дар­дан­ски­ми ворота­ми, когда Ахилл был рядом (эти ворота откры­ва­ли путь в глубь мате­ри­ка («Или­а­да» V. 789)), а тро­ян­ские жен­щи­ны опа­са­лись сти­рать белье в ручье, теку­щем на рас­сто­я­нии поле­та стре­лы от город­ских стен («Или­а­да» XXII. 154—156), это не меша­ло достав­ке в город про­ви­ан­та и под­креп­ле­ний и, кро­ме того, тро­ян­цы удер­жи­ва­ли Сест и Абидос, через кото­рые они под­дер­жи­ва­ли тес­ные свя­зи с Фра­ки­ей. Тот факт, что гре­ки похва­ля­лись уго­ном скота с горы Ида и набе­гом на фини­ко­вый сад При­а­ма, гово­рит о том, что они ред­ко углуб­ля­лись во внут­рен­ние рай­о­ны. Побе­ги смо­ков­ни­цы, исполь­зо­ван­ные для поруч­ней колес­ни­цы Лика­о­на, были, веро­ят­но, нуж­ны для того, чтобы рас­про­стра­нить на колес­ни­цу покро­ви­тель­ство Афро­ди­ты. На таб­лич­ках, дати­ру­е­мых эпо­хой до Тро­ян­ской вой­ны и обна­ру­жен­ных в Кнос­се, упо­ми­на­ет­ся несколь­ко пыш­но укра­шен­ных кидон­ских колес­ниц, отли­чаю­щих­ся искус­ной сто­ляр­ной работой. При этом ука­зы­ва­лось толь­ко, из како­го дере­ва сде­ла­ны поруч­ни: это все­гда была смо­ков­ни­ца. Нуж­но отме­тить, одна­ко, что эта дре­ве­си­на была не самой удоб­ной из тех, что име­лась у кри­тян и тро­ян­цев.

5. Ага­мем­нон начал вой­ну на исто­ще­ние, в успе­хе кото­рой при­зна­ет­ся Гек­тор («Или­а­да» XVII. 225 и XVIII. 287—292), когда гово­рит, что тро­ян­ские запа­сы быст­ро рас­хо­ду­ют­ся из-за упад­ка тор­гов­ли и необ­хо­ди­мо­сти ока­зы­вать помощь союз­ни­кам. Пафла­гон­цы, фра­кий­цы и мисий­цы были про­из­во­ди­те­ля­ми това­ров, а не куп­ца­ми, поэто­му они были гото­вы всту­пать в пря­мые сдел­ки с гре­ка­ми. Лишь ликий­цы, склон­ные к ком­мер­ции и импор­ти­ро­вав­шие това­ры с юго-восто­ка, были всерь­ез оза­бо­че­ны судь­бой Трои, обес­пе­чи­вав­шей им тор­го­вый путь на север. Дей­ст­ви­тель­но, когда Троя пала, тор­гов­лю в Малой Азии моно­по­ли­зи­ро­ва­ли союз­ни­ки Ага­мем­но­на — родо­с­цы, а ликий­цы потер­пе­ли насто­я­щий крах.

6. Рас­судоч­ное отно­ше­ние к жен­щи­нам, кли­ен­там и союз­ни­кам слу­жит напо­ми­на­ни­ем о том, что «Или­а­да» — это не миф эпо­хи брон­зы. С паде­ни­ем Кнос­са (см. 39. 7 и 89. 1) и после­дую­щим рас­па­дом крит­ско­го сою­за (pax Cre­ten­sis), вклю­чав­шим в себя все стра­ны, на кото­рые рас­про­стра­ня­лось вли­я­ние крит­ской мор­ской боги­ни, при­хо­дит новая мораль эпо­хи желе­за, выра­зи­те­лем кото­рой был тиран-заво­е­ва­тель, мелоч­ный Зевс, кото­рый не при­зна­вал боже­ст­вен­ной уме­рен­но­сти. При­не­се­ние в жерт­ву Ифи­ге­нии, низ­кая месть Одис­сея Пала­меду, про­да­жа Лика­о­на в обмен на сереб­ря­ную чашу, бес­стыд­ное пре­сле­до­ва­ние Ахил­лом Тро­и­ла, появ­ле­ние взя­тых силой налож­ниц в лице Бри­се­иды и Хри­се­иды — все это харак­тер­но для вар­вар­ских ска­за­ний. Пала­мед дол­жен был стать невин­ной жерт­вой пороч­но­го сою­за, воз­ник­ше­го меж­ду Ага­мем­но­ном, Одис­се­ем и Дио­медом, посколь­ку Пала­мед был с.494 пред­ста­ви­те­лем крит­ской куль­ту­ры, суще­ст­во­вав­шей в Арго­лиде, — все изо­бре­те­ния, кото­рые ему при­пи­сы­ва­лись, име­ют крит­ское про­ис­хож­де­ние. Вер­сия о его смер­ти в колод­це мог­ла быть под­ска­за­на его кри­ком: «Исти­на, скорб­лю по тебе, почив­шей рань­ше меня!», ведь связь меж­ду иде­ей исти­ны и коло­д­ца обще­из­вест­на. Пала­мед озна­ча­ет «древ­няя муд­рость», и, как и его лем­нос­ский двой­ник Гефест, он был геро­ем-ора­ку­лом. Его изо­бре­те­ния поз­во­ля­ют отож­де­ст­вить его с Тотом или Гер­ме­сом (см. 17. g). Игра в кости име­ет такую же исто­рию, что и игра в кар­ты: преж­де чем стать играль­ны­ми инстру­мен­та­ми, кости и кар­ты исполь­зо­ва­лись для пред­ска­за­ния буду­ще­го (см. 17. 3).

7. Вяз, кото­рый не фигу­ри­ру­ет в дре­вес­ном кален­да­ре (см. 53. 3), в основ­ном ассо­ци­и­ру­ет­ся с куль­том Дио­ни­са, посколь­ку гре­ки сажа­ли вязы, чтобы вокруг них мог­ла обви­вать­ся вино­град­ная лоза. Одна­ко в дан­ном слу­чае ним­фы сажа­ют вязы вокруг могил Про­те­си­лая и Ээти­о­на, веро­ят­но, пото­му, что листья и кора вязов исполь­зо­ва­лись как лекар­ст­вен­ное сред­ство (Пли­ний. Есте­ствен­ная исто­рия XXIV. 33). При этом счи­та­лось, что изготов­лен­ные из них лекар­ства будут эффек­тив­нее, если для их изготов­ле­ния взя­то сырье с дере­вьев, рас­ту­щих на моги­лах царей, скон­чав­ших­ся от мно­же­ства ран.

8. Такая неесте­ствен­ная при­вя­зан­ность Лаода­мии к ста­туе Про­те­си­лая, навер­ное, наве­я­на кар­ти­на­ми, изо­бра­жав­ши­ми свя­щен­ный брак: на неко­то­рых хетт­ских брач­ных печа­тях лежа­щий царь изо­бра­жал­ся так неесте­ствен­но, что был похож на ста­тую. При­не­сен­ные слу­гой ябло­ки и вне­зап­ное появ­ле­ние Ака­ста гово­рят о том, что в этой сцене цари­ца изме­ня­ет царю с новым воз­люб­лен­ным, тани­стом, кото­рый сре­за­ет с вет­ви ябло­ко, явля­ю­ще­е­ся вме­сти­ли­щем цар­ской души. Ана­ло­гич­ная сце­на встре­ча­ет­ся в ирланд­ской леген­де о Куху­лине, Дех­ти­ре и Курое.

Бри­се­иду пута­ют с Хри­сой и Хри­се­идой, доче­рью Хри­са, кото­рая роди­ла вне­брач­но­го сына от Ага­мем­но­на (см. 116. h). Очень пло­до­твор­но раз­ра­ба­ты­ва­лась сред­не­ве­ко­вая латин­ская леген­да о Кри­се­иде — вплоть до появ­ле­ния «Заве­ща­ния Крес­се­иды» Ген­ри­со­на^[4] и «Тро­и­ла и Крес­сиды» Шекс­пи­ра.

9. Назва­ние Тев­фра­ния, воз­мож­но, про­ис­хо­дит от сло­ва teu­this, что зна­чит «ось­ми­ног» — свя­щен­ное живот­ное крит­ской боги­ни (см. 81. 1), глав­ной жри­цей кото­рой была Тек­мес­са («пред­пи­сы­ваю­щая»).

Хотя миф о Сар­пе­доне несколь­ко запу­тан, его отдель­ные эле­мен­ты хоро­шо извест­ны. Оче­вид­но, Ликий­ское цар­ство осно­вал дру­гой Сар­пе­дон — дядя дру­го­го Глав­ка. И тот, и дру­гой были гре­ко­го­во­ря­щи­ми кри­тя­на­ми, про­ис­хо­див­ши­ми от эолий­цев или пеласгов, кото­рых ахей­цы оттес­ни­ли за море. В Ликии, веро­ят­но, прак­ти­ко­ва­лось дво­ецар­ст­вие, мат­ри­ли­ней­ность, а жри­ца луны носи­ла имя Лаода­мия — «укро­ти­тель­ни­ца людей». Царь-жрец ско­рее все­го риту­аль­но «рож­дал­ся кобы­лой» (см. 81. 4 и 167. 2). Отсюда его имя — Гип­по­лох, а Исандр («спра­вед­ли­вый чело­век») был тани­стом. Имя «Сар­пе­дон» («радую­щий­ся в дере­вян­ном ков­че­ге») оче­вид­но ука­зы­ва­ет на еже­год­ное при­бы­тие в ладье дитя­ти ново­го года. В дан­ном слу­чае дитя — это интеррекс, в поль­зу кото­ро­го Гип­по­лох отре­ка­ет­ся от цар­ства на один день. На сле­дую­щий день его уже долж­ны уто­пить в меду, как крит­ско­го Глав­ка (см. 71. d), или убить во вре­мя кру­ше­ния колес­ни­цы, как ист­мий­ско­го Глав­ка (см. 90. 1), или прон­зить стре­лой с помо­щью вос­крес­ше­го Гип­по­ло­ха, как Леар­ха, сына Афа­ман­та (см. 70. 5).

10. Стрель­ба в ябло­ко, уста­нов­лен­ное на голо­ве соб­ст­вен­но­го сына, или в моне­ту на его шап­ке вхо­ди­ла в обя­за­тель­ное испы­та­ние сред­не­ве­ко­вых луч­ни­ков, чья гиль­дия (как это вид­но из Mal­leus Ma­le­fi­ca­rum и A Little Ges­te of Ro­bin Hood^[5]) при­над­ле­жа­ла к язы­че­ско­му кол­дов­ско­му куль­ту как в Англии, так и в кельт­ской с.495 Гер­ма­нии. В Англии это испы­та­ние, воз­мож­но, про­во­ди­ли, чтобы выбрать «gu­de­man» для девы Мари­ан, бла­го­да­ря бра­ку с кото­рой избран­ник ста­но­вил­ся Роби­ном Гудом, хозя­и­ном Грин­вуда. Посколь­ку север­ный кол­дов­ской культ име­ет мно­го обще­го с нео­ли­ти­че­ской рели­ги­ей эгей­цев, то не исклю­че­но, что ликий­цы поме­ща­ли коль­цо не на груди маль­чи­ка, а на его голо­ве. Само коль­цо сим­во­ли­зи­ро­ва­ло золо­то­го змея (см. 119. 4) или явля­лось отвер­сти­ем топо­ра, кото­рый маль­чик дер­жал в руках. Через такое коль­цо стре­лял Одис­сей, когда осво­бож­дал Пене­ло­пу от ее жени­хов (см. 171. h). Мифо­гра­фы в дан­ном слу­чае, воз­мож­но, не сде­ла­ли раз­ли­чия меж­ду испы­та­ни­ем в стрель­бе из лука, обя­за­тель­ным для пре­тен­ден­та на пре­стол, и жерт­вой интеррек­са.

11. Этил­ла озна­ча­ет «горя­щее дере­во», поэто­му леген­да о Ски­оне мог­ла воз­ник­нуть бла­го­да­ря обы­чаю еже­год­но сжи­гать корабль.

Про­те­си­лай («пер­вый из людей»), веро­ят­но, не что иное, как обыч­ный титул царя, поэто­му столь­ко горо­дов пре­тен­ду­ют на то, что имен­но там нахо­дит­ся его моги­ла.