Философские трактаты

О законах

Книга II

(I, 1) АТТИК. — Так как мы уже доста­точ­но про­гу­ля­лись, а тебе, в сво­ей беседе, сле­ду­ет при­сту­пить к рас­смот­ре­нию дру­го­го вопро­са, то не согла­сишь­ся ли ты перей­ти на дру­гое место и сидя про­дол­жать речь на ост­ро­ве, лежа­щем на Фиб­рене? Ведь так, если не оши­ба­юсь, назы­ва­ет­ся дру­гая река?¹

МАРК. — Да, конеч­но. Я там бываю очень охот­но, раз­мыш­ляя и зани­ма­ясь писа­ни­ем или чте­ни­ем.

(2) АТТИК. — Я, со сво­ей сто­ро­ны, имен­но теперь при­дя сюда, наглядеть­ся не могу на это место, а к вели­ко­леп­ным усадь­бам, мра­мор­ным полам и штуч­ным потол­кам² испы­ты­ваю пре­зре­ние. Что же каса­ет­ся про­ры­тых кана­лов, кото­рым неко­то­рые дают назва­ния «Нилов» и «Еври­пов»³, то кто не посме­ет­ся над ними, видя эту вот кар­ти­ну? И вот, подоб­но тому, как ты ранее, рас­суж­дая о законе и пра­ве, все отно­сил к при­ро­де, так имен­но во всем том, что тре­бу­ет­ся для отдох­но­ве­ния души и для раз­вле­че­ния, гос­под­ст­ву­ет при­ро­да. Ведь рань­ше я удив­лял­ся (в этой мест­но­сти, думал я, нет ниче­го, кро­ме «скал и гор», и на такие мыс­ли меня наво­ди­ли твои речи и сти­хи⁴), повто­ряю, удив­лял­ся тому, что это место достав­ля­ет тебе такое удо­воль­ст­вие. Но теперь я, напро­тив, удив­ля­юсь, что ты, уез­жая из Рима, можешь пред­по­честь пре­бы­ва­ние где-либо еще.

(3) МАРК. — Да, вся­кий раз, когда я могу поки­нуть Рим хотя бы на несколь­ко дней, осо­бен­но в это вре­мя года, меня при­вле­ка­ет кра­сота этой здо­ро­вой мест­но­сти; одна­ко это мне уда­ет­ся ред­ко. Но меня, конеч­но, раду­ет и дру­гое обсто­я­тель­ство, не име­ю­щее зна­че­ния для тебя, Тит!

АТТИК. — Какое же?

МАРК. — Имен­но здесь, ска­зать прав­ду, насто­я­щая моя роди­на и мое­го бра­та. Здесь мы появи­лись на свет как отпрыс­ки древ­ней­ше­го рода; здесь наши свя­ты­ни, отсюда ведет нача­ло наш род, здесь сохра­ни­лось мно­го вос­по­ми­на­ний о наших пред­ках. Чего тебе еще? Ты видишь эту усадь­бу в ее нынеш­нем состо­я­нии; она со вку­сом отстро­е­на труда­ми наше­го отца. Будучи слаб здо­ро­вьем, он чуть ли не всю свою жизнь про­вел в лите­ра­тур­ных заня­ти­ях. И имен­но в этом месте, когда еще был жив мой дед, а усадь­ба, по ста­рин­но­му обы­чаю, была мала (подоб­но усадь­бе Курия⁵ в Сабин­ской обла­сти), — знай это — родил­ся я. И вот, я хра­ню в сво­ем серд­це и уме вос­по­ми­на­ния, застав­ля­ю­щие меня любить это место, пожа­луй, еще силь­нее, чем сле­ду­ет, и не без осно­ва­ний, — если толь­ко тот муд­рей­ший муж, увидев Ита­ку, дей­ст­ви­тель­но отка­зал­ся от бес­смер­тия, как о нем пишут⁶.

(II, 4) АТТИК. — Да, я дей­ст­ви­тель­но вижу в этом пол­ное осно­ва­ние для того, чтобы ты охот­но сюда ездил и любил эту мест­ность. Более того, я сам, ска­зать прав­ду, толь­ко теперь про­ник­ся боль­шей любо­вью к этой усадь­бе и ко всей этой мест­но­сти, откуда ты про­ис­хо­дишь и где родил­ся. Ведь нас поче­му-то вол­ну­ют даже места, где сохра­ни­лись следы о людях, вызы­ваю­щих в нас чув­ство люб­ви или вос­хи­ще­ние. Меня само­го́ мои люби­мые Афи­ны раду­ют не столь­ко сво­и­ми вели­ко­леп­ны­ми зда­ни­я­ми и изу­ми­тель­ны­ми про­из­веде­ни­я­ми древ­не­го искус­ства, сколь­ко вос­по­ми­на­ни­я­ми о вели­ких мужах — о том, где тот или иной из них жил, где он вос­седал, где вел беседы⁷, и я смот­рю с бла­го­го­ве­ни­ем даже на их гроб­ни­цы. Поэто­му место, где родил­ся ты, я буду отныне любить еще боль­ше.

МАРК. — Вот поче­му я и рад, что пока­зал тебе свою, мож­но ска­зать колы­бель⁸.

(5) АТТИК. — И я, со сво­ей сто­ро­ны, очень рад, что увидел ее. Но что хотел ты ска­зать, заявив недав­но, что эта мест­ность, то есть Арпин (насколь­ко я понял тебя), — ваша насто­я­щая роди­на? Да раз­ве у вас две роди­ны? Или же одна — общая для всех роди­на? Если толь­ко для муд­ро­го Като­на⁹ роди­ной был не Рим, а Тускул.

МАРК. — Да, кля­нусь Гер­ку­ле­сом, и у него, и у всех чле­нов муни­ци­пи­ев, по мое­му мне­нию, две роди­ны: одна по рож­де­нию, дру­гая по граж­дан­ству — подоб­но тому, как зна­ме­ни­тый Катон, хотя и родил­ся в Туску­ле, был при­нят в город­скую общи­ну рим­ско­го наро­да и, туску­ла­нин по про­ис­хож­де­нию, по сво­ей граж­дан­ской при­над­леж­но­сти был рим­ля­ни­ном, и у него была одна роди­на по мест­но­сти, дру­гая по пра­ву; подоб­но тому, как ваши жите­ли Атти­ки — до того, как Тесей пове­лел им всем пере­се­лить­ся с полей и отпра­вить­ся в так назы­вае­мый «град»¹⁰, — были и граж­да­на­ми сво­его дема и атти­че­ски­ми, так и мы назы­ваем роди­ной и ту мест­ность, где мы роди­лись, и ту, кото­рая нас при­ня­ла. Но по чув­ству при­вя­зан­но­сти, какое она в нас вызы­ва­ет, долж­на сто­ять на пер­вом месте та роди­на, бла­го­да­ря кото­рой назва­ние «государ­ство» охва­ты­ва­ет всю нашу граж­дан­скую общи­ну. За нее мы долж­ны быть гото­вы уме­реть, ей пол­но­стью себя отдать, в нее вло­жить и ей как бы посвя­тить все свое досто­я­ние. Но роди­на, кото­рая нас про­из­ве­ла на свет, нам не менее доро­га, чем та, кото­рая нас при­ня­ла. Поэто­му нико­гда не отка­жу я пер­вой в назва­нии роди­ны, даже если вто­рая будет более обшир­ной, а пер­вая будет толь­ко вхо­дить как часть в ее состав; [разу­ме­ет­ся, при усло­вии, что вся­кий чело­век, неза­ви­си­мо от места сво­его рож­де­ния,] будет участ­во­вать в делах государ­ства и счи­тать это государ­ство еди­ным.

(III, 6) АТТИК. — Сле­до­ва­тель­но, наш зна­ме­ни­тый Вели­кий в моем при­сут­ст­вии, вме­сте с тобой высту­пая в защи­ту Ампия¹¹, спра­вед­ли­во заявил в суде, что у наше­го государ­ства име­ют­ся все осно­ва­ния выра­зить свою бла­го­дар­ность это­му муни­ци­пию, так как в нем роди­лись два спа­си­те­ля Рима¹²; вот поче­му я при­хо­жу к заклю­че­нию, что и та мест­ность, кото­рая про­из­ве­ла тебя на свет, — твоя роди­на.

Но мы при­шли на ост­ров. Не знаю более при­ят­но­го места. И пра­во, здесь Фиб­рен рас­се­ка­ет­ся как бы кора­бель­ным тара­ном; разде­лив­шись на две рав­ные части, он омы­ва­ет обе сто­ро­ны ост­ро­ва и, быст­ро рас­сту­пив­шись, вско­ре сли­ва­ет­ся вновь и охва­ты­ва­ет лишь столь­ко суши, сколь­ко ее хва­ти­ло бы для неболь­шой пале­ст­ры¹³. Совер­шив это, Фиб­рен — как буд­то вся его зада­ча и обя­зан­ность были в том, чтобы создать для нас место для беседы, — тот­час же впа­да­ет в Лирис и, слов­но вой­дя в пат­ри­ци­ан­скую ветвь рода¹⁴, теря­ет свое мало­из­вест­ное имя и дела­ет воды Лири­са гораздо более студе­ны­ми. Пра­во, я не видел реки холод­нее, чем эта, хотя и побы­вал на бере­гах мно­гих рек, и я едва могу сту­пить в нее, как Сократ дела­ет в «Фед­ре» Пла­то­на¹⁵.

(7) МАРК. — Так оно и есть. Но все же, как я часто слы­шу от Квин­та, твой Тиам в Эпи­ре, по сво­ей пре­ле­сти, нисколь­ко не усту­па­ет этой реке.

КВИНТ. — Это так и есть. Поэто­му и не думай, что может най­тись что-либо, пре­вос­хо­дя­щее Амаль­тей наше­го Атти­ка и зна­ме­ни­тые пла­та­ны¹⁶. Но, если хоти­те, сядем здесь в тени и про­дол­жим бесе­ду в той ее части, от кото­рой мы откло­ни­лись.

МАРК. — Твое пред­ло­же­ние, Квинт, пре­вос­ход­но, — а я-то думал, что изба­вил­ся от это­го, — но перед тобой остать­ся в дол­гу невоз­мож­но.

КВИНТ. — Нач­ни же; ведь мы пре­до­став­ля­ем в твое рас­по­ря­же­ние весь этот день.

МАРК. — «Музы с Юпи­те­ра песнь начи­на­ют». Так начал я свой пере­вод сти­хов Ара­та¹⁷.

КВИНТ. — Поче­му ты об этом упо­ми­на­ешь?

МАРК. — Пото­му что и ныне мы долж­ны начи­нать обсуж­де­ние с упо­ми­на­ния о Юпи­те­ре и о дру­гих бес­смерт­ных богах.

КВИНТ. — Пре­вос­ход­но, брат мой! Так и подо­ба­ет посту­пать.

(IV, 8) МАРК. — Итак, преж­де чем обра­тить­ся к отдель­ным зако­нам, рас­смот­рим сно­ва смысл и сущ­ность зако­на вооб­ще, дабы нас, коль ско­ро мы долж­ны все отно­сить к зако­ну, обмолв­ка порою не при­ве­ла к ошиб­ке и дабы мы не истол­ко­ва­ли лож­но смыс­ла того назва­ния, кото­рым нам при­дет­ся опре­де­лять пра­ва́.

КВИНТ. — Совер­шен­но вер­но, кля­нусь Гер­ку­ле­сом! Это пра­виль­ный путь изло­же­ния.

МАРК. — Итак, муд­рей­шие люди, вижу я, пола­га­ли, что закон и не был при­ду­ман чело­ве­ком, и не пред­став­ля­ет собой како­го-то поста­нов­ле­ния наро­дов, но он — нечто извеч­ное, пра­вя­щее всем миром бла­го­да­ря муд­ро­сти сво­их пове­ле­ний и запре­тов. И вот, — гово­ри­ли они, — этот пер­вый и послед­ний закон есть мысль боже­ства, разу­мом сво­им ведаю­ще­го все­ми дела­ми, при­нуж­дая или запре­щая. Ввиду это­го, закон, дан­ный бога­ми чело­ве­че­ско­му раду, был спра­вед­ли­во про­слав­лен: ведь это — разум и мысль муд­ре­ца, спо­соб­ные и при­ка­зы­вать, и удер­жи­вать.

(9) КВИНТ. — Это­го поло­же­ния ты касал­ся уже не раз. Но преж­де чем перей­ти к зако­нам наро­дов, разъ­яс­ни нам, пожа­луй­ста, смысл это­го небес­но­го зако­на, дабы вол­ны при­выч­ки нас не увлек­ли и не при­нес­ли к при­е­мам обы­ден­ной речи.

МАРК. — Ведь мы, Квинт, научи­лись еще в дет­стве поло­же­ние: «Если зовут в суд, …»¹⁸ — и дру­гие в таком же роде назы­вать зако­на­ми. Но сле­ду­ет понять, что и это, и дру­гие пове­ле­ния и запре­ты наро­дов не име­ют силы при­зы­вать к чест­ным поступ­кам и отвле­кать от дру­гих, а сила эта не толь­ко древ­нее, чем наро­ды и граж­дан­ские общи­ны, но и ровес­ни­ца боже­ству, ведаю­ще­му и пра­вя­ще­му небом и зем­лей.

(10) Ведь и боже­ст­вен­но­го замыс­ла не может быть без разу­ма, и боже­ст­вен­ный разум не может не обла­дать этой силой в опре­де­ле­нии чест­ных и дур­ных поступ­ков. И имен­но пото­му, что нигде не было напи­са­но, что один чело­век дол­жен про­ти­во­сто­ять на мосту все­му вой­ску вра­гов и при­ка­зать раз­ру­шить этот мост у себя в тылу, мы и долж­ны при­знать, что зна­ме­ни­тый Гора­ций Коклит совер­шил свой вели­кий подвиг по зако­ну и веле­нию муже­ства¹⁹; и если в цар­ст­во­ва­ние Луция Тарк­ви­ния в Риме не было писа­но­го зако­на об оскорб­ле­нии чести, то это вовсе не зна­чит, что Секст Тарк­ви­ний не пре­сту­пил извеч­но­го зако­на, учи­нив наси­лие над Лукре­ци­ей, доче­рью Три­ци­пи­ти­на²⁰. Ведь этот извеч­ный закон был разу­мом, про­ис­шед­шим из при­ро­ды, побуж­даю­щим к чест­ным делам и отвра­щаю­щим от пре­ступ­ле­ния, разу­мом, кото­рый начи­на­ет быть зако­ном не толь­ко тогда, когда он уже запи­сан, но уже и тогда, когда он воз­ник. А воз­ник он одно­вре­мен­но с боже­ст­вен­ной мыс­лью. Поэто­му истин­ный и пер­вый закон, спо­соб­ный при­ка­зы­вать и вос­пре­щать, есть пря­мой разум все­выш­не­го Юпи­те­ра²¹.

(V, 11) КВИНТ. — Я с тобой согла­сен, брат мой, в том, что все пра­виль­ное и истин­ное веч­но, при­чем оно и не воз­ни­ка­ет, и не исче­за­ет вме­сте с запи­ся­ми поста­нов­ле­ний.

МАРК. — Итак, если боже­ст­вен­ная мысль есть выс­ший закон, то, когда чело­век обла­да­ет совер­шен­ным разу­мом, разум этот [про­яв­ля­ет­ся] в мыс­лях муд­ре­ца. Но те раз­но­об­раз­ные зако­ны, кото­рые, при­ме­ни­тель­но к обсто­я­тель­ствам, были состав­ле­ны для наро­дов, назы­ва­ют­ся зако­на­ми ско­рее в виде уступ­ки, чем пото­му, что это дей­ст­ви­тель­но так. В поль­зу того, что вся­кий закон, кото­рый мож­но по спра­вед­ли­во­сти назвать зако­ном, заслу­жи­ва­ет хва­лы, неко­то­рые при­во­дят сле­дую­щие дока­за­тель­ства: твер­до уста­нов­ле­но, что зако­ны были при­ду­ма­ны ради бла­га граж­дан, целост­но­сти государств и спо­кой­ной и счаст­ли­вой жиз­ни людей и что те люди, кото­рые впер­вые при­ня­ли поста­нов­ле­ния тако­го рода, объ­яви­ли наро­дам, что напи­шут и пред­ло­жат такие поста­нов­ле­ния, одоб­рив и при­няв кото­рые, наро­ды будут жить в поче­те и сча­стье. И те поста­нов­ле­ния, кото­рые были так состав­ле­ны и при­ня­ты, они, по-види­мо­му, и назва­ли зако­на­ми. Из это­го сле­ду­ет заклю­чить, что те люди, кото­рые соста­ви­ли для наро­дов поста­нов­ле­ния пагуб­ные и неспра­вед­ли­вые, нару­шив свои обе­ща­ния и заяв­ле­ния, про­ве­ли все что угод­но, но толь­ко не зако­ны, так что, истол­ко­вы­вая само назва­ние «закон» [lex], мож­но понять, что в нем содер­жит­ся смысл и зна­че­ние выбо­ра [le­ge­re] спра­вед­ли­во­го и истин­но­го нача­ла.

(12) Итак, по обык­но­ве­нию тех фило­со­фов²², я и спра­ши­ваю тебя, Квинт: если граж­дан­ская общи­на лише­на како­го-либо каче­ства и имен­но по той при­чине, что она лише­на его, ее сле­ду­ет не ста­вить ни во что, то надо ли при­чис­лять каче­ство это к бла­гам?

КВИНТ. — Да, и при­том к вели­чай­шим.

МАРК. — А сле­ду­ет ли граж­дан­скую общи­ну, не име­ю­щую зако­на, имен­но по этой при­чине не ста­вить ни во что?

КВИНТ. — Бес­спор­но.

МАРК. — Сле­до­ва­тель­но, закон непре­мен­но надо отно­сить к чис­лу вели­чай­ших благ.

КВИНТ. — Совер­шен­но согла­сен с тобой.

(13) МАРК. — А мно­гие вред­ные, мно­гие пагуб­ные поста­нов­ле­ния наро­дов? Ведь они заслу­жи­ва­ют назва­ния зако­на не боль­ше, чем реше­ния, с обще­го согла­сия при­ня­тые раз­бой­ни­ка­ми. Нель­зя же по спра­вед­ли­во­сти назвать пред­пи­са­ни­я­ми вра­чей те смер­то­нос­ные сред­ства, кото­рые, под видом спа­си­тель­ных, про­пи­сы­ва­ют неве­же­ст­вен­ные и неис­ку­шен­ные люди, а народ не дол­жен назы­вать зако­ном любое, даже пагуб­ное поста­нов­ле­ние, если народ тако­вое при­нял. Итак, закон есть реше­ние, отли­чаю­щее спра­вед­ли­вое от неспра­вед­ли­во­го и выра­жен­ное в соот­вет­ст­вии с древ­ней­шим нача­лом все­го суще­го — при­ро­дой, с кото­рой сооб­ра­зу­ют­ся чело­ве­че­ские зако­ны, дур­ных людей караю­щие каз­нью и защи­щаю­щие и обе­ре­гаю­щие чест­ных.

(VI) КВИНТ. — Пре­крас­но пони­маю это и, пра­во, думаю, что ниче­го дру­го­го нель­зя, не гово­рю уже — счи­тать, нет, даже назы­вать зако­ном.

(14) МАРК. — Зна­чит, ты ни Тици­е­вых, ни Апу­ле­е­вых²³ зако­нов не счи­та­ешь зако­на­ми?

КВИНТ. — Нет, даже и Ливи­е­вых²⁴.

МАРК. — И пра­виль­но — тем более, что они в одно мгно­ве­ние, одной строч­кой поста­нов­ле­ния сена­та, были при­зна­ны недей­ст­ви­тель­ны­ми²⁵. Меж­ду тем закон, смысл кото­ро­го я разъ­яс­нил, не может быть ни при­знан недей­ст­ви­тель­ным, ни быть отме­нен.

КВИНТ. — И ты в таком слу­чае, оче­вид­но, пред­ло­жишь зако­ны, кото­рые нико­гда не будут отме­не­ны?

МАРК. — Конеч­но, если толь­ко они будут при­ня­ты вами обо­и­ми. Но и мне, думаю я, сле­ду­ет посту­пить по при­ме­ру Пла­то­на, уче­ней­ше­го мужа и в то же вре­мя стро­жай­ше­го из всех фило­со­фов, кото­рый пер­вым напи­сал сочи­не­ние о государ­стве и дру­гое — о зако­нах, и, преж­де чем про­чи­тать самый закон, сле­ду­ет выска­зать­ся в поль­зу это­го зако­на²⁶. Точ­но так же, вижу я, посту­пи­ли Залевк²⁷ и Харонд²⁸, когда они не из про­сто­го усер­дия и не ради раз­вле­че­ния, а ради поль­зы государ­ства состав­ля­ли зако­ны для граж­дан­ских общин. После­до­вав их при­ме­ру, Пла­тон, по-види­мо­му, при­знал, что зако­ну свой­ст­вен­но так­же и стрем­ле­ние кое в чем убеж­дать, а не ко все­му при­нуж­дать силой и угро­за­ми²⁹.

(15) КВИНТ. — Но как объ­яс­нить то, что Тимей³⁰ вооб­ще отри­ца­ет суще­ст­во­ва­ние како­го бы то ни было Залев­ка?

МАРК. — На том, что он суще­ст­во­вал, наста­и­ва­ет Фео­фраст, авто­ри­тет не мень­ший, во вся­ком слу­чае, по мое­му мне­нию (а мно­гие счи­та­ют его бо́льшим); ведь Залев­ка пом­нят его сограж­дане, локряне, мои кли­ен­ты³¹. Но вопрос о его суще­ст­во­ва­нии не отно­сит­ся к делу; мы гово­рим о том, что сохра­не­но пре­да­ни­ем.

(VII) Итак, пусть граж­дане будут с само­го нача­ла твер­до убеж­де­ны в том, что над всем вла­ды­че­ст­ву­ют и всем пра­вят боги, что все совер­ша­ет­ся по их реше­нию и воле, что они ока­зы­ва­ют людям вели­чай­шие бла­го­де­я­ния и видят, каков каж­дый чело­век, что́ он дела­ет, како­вы его поступ­ки, с каки­ми мыс­ля­ми, с каким бла­го­го­ве­ни­ем чтит он обряды, и что они ведут счет и людям, испол­ня­ю­щим свой долг, и людям, не испол­ня­ю­щим его.

(16) Умы, про­ник­ши­е­ся таки­ми мыс­ля­ми, конеч­но, не будут дале­ки от полез­ных и пра­виль­ных реше­ний. Да может ли быть что-либо более пра­виль­ное, чем уве­рен­ность, что никто не дол­жен быть занос­чив, чтобы думать, что ему само­му разум и мысль при­су­щи, а небу и все­лен­ной не при­су­щи? Ины­ми сло­ва­ми, чтобы думать, что тела, [охва­тить] кото­рые едва может выс­шая [сила] разу­ма, дви­жут­ся, не будучи под­чи­не­ны разу­му? Как вооб­ще мож­но при­знать чело­ве­ком того, в ком не вызы­ва­ют чув­ства бла­го­дар­но­сти ни порядок дви­же­ния све­тил, ни чере­до­ва­ние дня и ночи, ни сме­на вре­мен года, ни зем­ные пло­ды, про­из­рас­таю­щие для наше­го про­пи­та­ния? И так как все обла­даю­щее разу­мом сто­ит выше все­го того, что разу­ма лише­но, и так как, соглас­но боже­ст­вен­но­му зако­ну, ничто не может быть выше при­ро­ды в целом, то сле­ду­ет при­знать, что при­ро­де при­сущ разум³². Кто, одна­ко, станет отри­цать поль­зу таких мыс­лей, пони­мая, сколь мно­гое скреп­ля­ет­ся клят­вой, сколь бла­го­де­тель­ны обя­за­тель­ства, нала­гае­мые союз­ны­ми дого­во­ра­ми, сколь мно­го­чис­лен­ны люди, кото­рым страх перед божьей карой не дал совер­шить пре­ступ­ле­ние, сколь свя­щен­ны узы, объ­еди­ня­ю­щие граж­дан, когда бес­смерт­ные боги участ­ву­ют в делах людей как судьи или как свиде­те­ли? Вот тебе введе­ние к зако­ну; ведь так его назы­ва­ет Пла­тон³³.

(17) КВИНТ. — Да, брат мой, и во введе­нии этом меня очень раду­ет, что ты поль­зу­ешь­ся не таки­ми при­ме­ра­ми и выска­зы­ва­ешь не такие мыс­ли, какие выска­зы­ва­ет он³⁴. Ведь ничто в такой сте­пе­ни не отли­ча­ет­ся от выска­зы­ва­ний Пла­то­на, как ска­зан­ное тобою ранее или имен­но это введе­ние, касаю­ще­е­ся богов. Мне кажет­ся, ты под­ра­жа­ешь ему толь­ко в одном — в осо­бен­но­стях изло­же­ния.

МАРК. — Пожа­луй, хочу под­ра­жать. И пра­во, кто может, вер­нее, кто когда-либо смо­жет ему под­ра­жать? Ведь пере­да­вать чужие мыс­ли — дело очень лег­кое, что я и стал бы делать, если бы не хотел быть вполне самим собой. Ибо совсем не труд­но гово­рить то же самое, пере­да­вая это почти теми же сло­ва­ми.

КВИНТ. — Вполне с тобой согла­сен. Одна­ко, как ты сам толь­ко что ска­зал, пред­по­чи­таю, чтобы ты был самим собой. Но теперь озна­комь нас, пожа­луй­ста, со сво­и­ми зако­на­ми насчет рели­гии.

(18) МАРК. — Да, я вас озна­ком­лю с ними, как смо­гу, а так как ни пред­мет, ни осо­бен­но­сти язы­ка [отнюдь не] под­хо­дят для при­я­тель­ской беседы, то я про­чту вам «зако­ны зако­нов» пол­ным голо­сом.

КВИНТ. — То есть как?

МАРК. — Ведь зако­ны, Квинт, состав­ле­ны в опре­де­лен­ных выра­же­ни­ях, хотя и не таких ста­рых, в каких напи­са­ны древ­ние Две­на­дцать Таб­лиц и свя­щен­ные зако­ны³⁵, но все же — дабы они име­ли боль­ший авто­ри­тет — в немно­го более ста­рин­ных, чем те, в каких ведет­ся наша беседа. Итак, этот спо­соб изло­же­ния, в соче­та­нии с крат­ко­стью, я и при­ме­ню, если смо­гу. Зако­ны будут при­веде­ны мною не пол­но­стью (ведь это было бы бес­ко­неч­ным), но будет изло­же­на толь­ко их сущ­ность и содер­жа­ща­я­ся в них мысль.

КВИНТ. — Это дей­ст­ви­тель­но необ­хо­ди­мо. Итак, мы тебя слу­ша­ем.

(X, 23) АТТИК. — Ты ясно изло­жил нам содер­жа­ние вели­ко­го зако­на и при­том так сжа­то! Но, по мое­му мне­нию, эти уста­нов­ле­ния насчет рели­гии мало отли­ча­ют­ся от зако­нов Нумы и от наших обы­ча­ев.

МАРК. — Но так как в кни­гах «О государ­стве» Пуб­лий Афри­кан­ский убеж­да­ет нас в том, что из всех государств наше было в древ­но­сти наи­луч­шим⁵⁶, то не сочтешь ли ты необ­хо­ди­мым издать зако­ны, соот­вет­ст­ву­ю­щие наи­луч­ше­му государ­ст­вен­но­му устрой­ству?

АТТИК. — Да, мое мне­ние имен­но тако­во.

МАРК. — Итак, я вам сооб­щу о зако­нах, спо­соб­ных сохра­нить это наи­луч­шее государ­ст­вен­ное устрой­ство, и если я сего­дня, быть может, пред­ло­жу какие-нибудь зако­ны, кото­рых в нашем государ­стве нет и не было, то они все же будут, мож­но ска­зать, соот­вет­ст­во­вать обы­ча­ям наших пред­ков, тогда имев­шим силу зако­на.

(24) АТТИК. — Так пред­ставь нам, пожа­луй­ста, дово­ды в поль­зу сво­его зако­на, дабы я мог ска­зать: «Как ты пред­ла­га­ешь»⁵⁷.

МАРК. — И ты гово­ришь это, Аттик! Ты не ска­жешь ина­че?

АТТИК. — Во вся­ком слу­чае, ни за что важ­ное не буду голо­со­вать ина­че; в мело­чах я, если захо­чешь, тебе уступ­лю.

КВИНТ. — И я тако­го же мне­ния.

МАРК. — Но смот­ри­те, как бы мое изло­же­ние не затя­ну­лось.

АТТИК. — Тем луч­ше! Чем дру­гим мог­ли бы мы занять­ся?

МАРК. — Закон велит, чтобы люди «обра­ща­лись к богам чисты­ми», види­мо, чисты­ми духом, в кото­ром сосре­дото­че­но все⁵⁸. Закон не отвер­га­ет и чистоты тела, но сле­ду­ет понять одно: так как дух во мно­гих отно­ше­ни­ях пре­об­ла­да­ет над телом, а тело свое люди и без того ста­ра­ют­ся дер­жать в чисто­те, то гораздо важ­нее сохра­нять чистоту души. Ибо осквер­не­ние тела про­хо­дит либо от окроп­ле­ния водой, либо по про­ше­ст­вии несколь­ких дней⁵⁹; что же каса­ет­ся духов­но­го паде­ния, то оно не может ни исчез­нуть с тече­ни­ем вре­ме­ни, ни быть смы­то ника­ки­ми река­ми.

(25) Что каса­ет­ся веле­ния зако­на «про­яв­лять бла­го­че­стие, отка­зы­вать­ся от рос­ко­ши», то оно зна­чит, что боже­ству угод­на доб­ро­по­рядоч­ность, а затрат надо избе­гать. И в самом деле? Желая, чтобы даже сре­ди людей бед­ность была рав­но­цен­на богат­ству, ста­нем ли мы пре­граж­дать ей доступ к богам, свя­зав совер­ше­ние свя­щен­но­дей­ст­вий с затра­та­ми?⁶⁰ Тем более, что само­му боже­ству будет самым неугод­ным, если путь для его уми­ло­стив­ле­ния и почи­та­ния не будет открыт для всех. А то, что будет карать не судья, а само боже­ство, по-види­мо­му, укреп­ля­ет рели­гию стра­хом перед немед­лен­ным нака­за­ни­ем.

Иметь «осо­бых богов» или же почи­тать «новых и чуже­зем­ных» зна­чит вно­сить в рели­гию пута­ни­цу и неиз­вест­ные нам свя­щен­но­дей­ст­вия. (26) Что же каса­ет­ся богов, «уна­сле­до­ван­ных нами от пред­ков», то им сле­ду­ет покло­нять­ся, раз этот закон соблюда­ли сами пред­ки.

Я пола­гаю, что в горо­дах долж­ны быть свя­ти­ли­ща, и не согла­сен с мне­ни­ем пер­сид­ских магов, по чье­му насто­я­нию Ксеркс, гово­рят, пре­дал огню хра­мы Гре­ции, так как, по мне­нию магов, в сте­нах этих хра­мов нахо­ди­лись боги, перед кото­ры­ми все долж­но быть откры­то и сво­бод­но для досту­па и чьи хра­мы и жили­ще пред­став­ля­ет собой вся все­лен­ная.

(XI) Гре­ки и наши пред­ки рас­суди­ли луч­ше: желая укре­пить веру в богов, они при­зна­ли, что боги оби­та­ют в тех же горо­дах, где и мы. Такое веро­ва­ние при­но­сит бла­го­че­стие, полез­ное государ­ствам, — если толь­ко спра­вед­ли­во выска­зы­ва­ние Пифа­го­ра⁶¹, уче­ней­ше­го мужа, что «бла­го­че­стие и рели­ги­оз­ное чув­ство силь­нее все­го охва­ты­ва­ют нашу душу тогда, когда мы участ­ву­ем в обрядах в честь богов», и если спра­вед­ли­во то, что ска­зал Фалес, вели­чай­ший из семи муд­ре­цов⁶²: «Люди долж­ны думать, что все, нахо­дя­ще­е­ся у них перед гла­за­ми, пол­но богов». Ведь люди ста­но­вят­ся более чисты­ми душой, как бы нахо­дясь в хра­мах, и глу­бо­ко рели­ги­оз­ны­ми⁶³. Ибо перед наши­ми взо­ра­ми (не толь­ко в наших умах), так ска­зать, бла­го­да­ря вере появ­ля­ет­ся изо­бра­же­ние богов. (27) Такое же зна­че­ние име­ют и свя­щен­ные рощи в сель­ских мест­но­стях, и нель­зя отвер­гать почи­та­ния ларов, заве­щан­но­го пред­ка­ми как вла­дель­цам зем­ли, так и домо­чад­цам, и обрядов, совер­шаю­щих­ся на гла­зах у жите­лей име­ния и усадь­бы.

Далее — «соблюдать обы­чаи вет­ви рода и пред­ков» озна­ча­ет (так как древ­ние были весь­ма близ­ки к богам) соблюдать пра­ви­ла рели­гии, как бы пере­дан­ной нам бога­ми. А то обсто­я­тель­ство, что закон велит чтить обо­готво­рен­ных людей, как Гер­ку­лес и дру­гие, свиде­тель­ст­ву­ет о том, что души всех людей бес­смерт­ны, а души храб­рых и доб­лест­ных боже­ст­вен­ны⁶⁴.

(28) Хоро­шо, что чело­ве­че­ские каче­ства, как Ум, Бла­го­че­стие, Доб­лесть, Вер­ность, обо­жествля­ют­ся и что каж­до­му из них в Риме государ­ст­вом соору­же­ны хра­мы, так что люди, обла­даю­щие эти­ми каче­ства­ми (а ими обла­да­ют все чест­ные люди), пола­га­ют, что сами боги пре­бы­ва­ют в их душах.

Но дур­но, что в Афи­нах после того, как пре­ступ­ле­ние, совер­шен­ное по отно­ше­нию к Кило­ну⁶⁵, было искуп­ле­но, по сове­ту кри­тя­ни­на Эпи­ме­нида был соору­жен храм Оскорб­ле­ния и Дер­зо­сти. Ибо над­ле­жит обо­жествлять доб­ле­сти, а не поро­ки. И древ­ний алтарь Горяч­ки на Пала­тине, как и алтарь Злой Судь­бы на Эскви­лине и все нена­вист­ное в этом же роде долж­но быть уда­ле­но. А если надо при­ду­мы­вать име­на, то луч­ше выбрать имя Вики Поты [оно про­ис­хо­дит от слов «побеж­дать» и «овла­де­вать»] и Ста­ты [оста­нав­ли­ваю­щей отсту­паю­щие вой­ска], про­зва­ния Ста­то­ра и Непо­беди­мо­го Юпи­те­ра и назва­ния жела­тель­ных качеств — Здо­ро­вья, Чести, Бла­го­ден­ст­вия, Победы⁶⁶, так как ожи­да­ние все­го хоро­ше­го укреп­ля­ет дух; ведь Кала­тин⁶⁷ с пол­ным к тому осно­ва­ни­ем обо­же­ст­вил Надеж­ду. Что каса­ет­ся Фор­ту­ны, то пусть это будет либо Фор­ту­на Нынеш­не­го дня (ибо она обла­да­ет силой во все дни), либо Огляды­ваю­ща­я­ся назад, дабы ока­зать помощь, либо Судь­ба, более выра­жаю­щая слу­чай­ность, либо Пер­во­рож­ден­ная, спут­ни­ца наша со вре­ме­ни рож­де­ния на свет⁶⁸, … [Лаку­на]

(XII, 29) Когда ведет­ся счет дням нера­бо­чим и празд­нич­ным, для сво­бод­ных людей это озна­ча­ет пере­рыв тяжб и спо­ров⁶⁹, а для рабов — трудов и непо­силь­ной работы⁷⁰; при состав­ле­нии кален­да­ря сле­ду­ет счи­тать­ся с окон­ча­ни­ем зем­ледель­че­ских работ. Что каса­ет­ся вре­ме­ни, когда, как ска­за­но в законе, долж­ны при­но­сить­ся в жерт­ву пер­вые про­из­веде­ния зем­ли и моло­дой скот, то сле­ду­ет тща­тель­но совер­шать интер­ка­ла­цию; это было разум­но введе­но Нумой⁷¹, но при­шло в бес­по­рядок из-за нера­ди­во­сти позд­ней­ших пон­ти­фи­ков.

Далее, в поста­нов­ле­ни­ях пон­ти­фи­ков и гаруспи­ков нель­зя изме­нять ниче­го из того, что каса­ет­ся жертв, под­ле­жа­щих закла­нию тому или ино­му боже­ству: кому тре­бу­ет­ся взрос­лое живот­ное, кому сосун­ки, кому сам­цы, кому сам­ки⁷².

Мно­гие жре­цы всех божеств и осо­бые жре­цы отдель­ных божеств ста­ра­тель­но дают отве­ты по вопро­сам пра­ва и тво­рят обряды. И так как Веста как бы взя­ла под свою защи­ту очаг Горо­да (ввиду это­го она и полу­чи­ла гре­че­ское имя, кото­рое мы почти сохра­ни­ли как гре­че­ское, без пере­во­да⁷³), то да слу­жат ей шесть деву­шек⁷⁴, чтобы им было лег­че бодр­ст­во­вать, под­дер­жи­вая огонь, и дабы жен­щи­ны на их при­ме­ре пони­ма­ли, что жен­ское есте­ство может пере­но­сить пол­ное цело­муд­рие.

(30) Даль­ней­шее отно­сит­ся не толь­ко к рели­гии, но и к устрой­ству общи­ны, и без жре­цов, от име­ни государ­ства ведаю­щих свя­щен­но­дей­ст­ви­я­ми, неко­му будет руко­во­дить рели­ги­оз­ны­ми обряда­ми част­ных лиц⁷⁵. Ведь на том, что народ все­гда нуж­да­ет­ся в муд­ро­сти и авто­ри­те­те опти­ма­тов⁷⁶, государ­ство и зиждет­ся. При состав­ле­нии спис­ка жре­цов не про­пу­щен ни один из уста­нов­лен­ных видов слу­же­ния богам⁷⁷. Ибо уми­ло­стив­лять богов пору­че­но одним жре­цам, дабы они веда­ли тор­же­ст­вен­ны­ми свя­щен­но­дей­ст­ви­я­ми, дру­гим — истол­ко­вы­вать сло­ва про­ри­ца­те­лей и при­том не мно­гих, чтобы их обя­зан­но­сти были опре­де­лен­ны­ми, и чтобы лицо, не при­над­ле­жа­щее к их кол­ле­гии, не мог­ло знать того, что было при­зна­но государ­ст­вом.

(31) Но вели­чай­шее и важ­ней­шее в государ­стве пра­во, соеди­нен­ное с авто­ри­те­том, при­над­ле­жит авгу­рам. И я дер­жусь тако­го мне­ния не пото­му, что сам я — авгур⁷⁸, но так как необ­хо­ди­мо, чтобы о нас так дума­ли. И в самом деле, суще­ст­ву­ет ли боль­шее пра­во (если мы раз­би­ра­ем вопрос о пра­ве), чем воз­мож­ность отме­нять собра­ния и сход­ки, когда они назна­че­ны носи­те­ля­ми выс­ше­го импе­рия и выс­шей вла­сти, и рас­пус­кать их, когда они уже состо­я­лись? Что-либо более важ­ное, чем воз­мож­ность пре­кра­щать уже нача­тое обсуж­де­ние, если хотя бы один авгур про­из­не­сет: «В дру­гой день!»⁷⁹ Что-либо более вели­че­ст­вен­ное, чем пра­во поста­но­вить, чтобы кон­су­лы отка­за­лись от сво­ей маги­ст­ра­ту­ры? Что-либо более свя­щен­ное, чем пра­во раз­ре­шить обра­тить­ся с речью к наро­ду или к плеб­су⁸⁰ или отка­зать в этом поз­во­ле­нии? Далее, а воз­мож­ность отме­нить закон, если он был про­веден не по пра­ву, как это было с Тици­е­вым зако­ном в силу поста­нов­ле­ния кол­ле­гии, с Ливи­е­вы­ми зако­на­ми по реше­нию кон­су­ла и авгу­ра Филип­па?⁸¹ А то обсто­я­тель­ство, что ни одна мера, при­ня­тая маги­ст­ра­та­ми в Горо­де или же в похо­дах, ни у кого не может най­ти одоб­ре­ние без согла­сия авгу­ров?

(XIII, 32) АТТИК. — Про­дол­жай; я уже вижу и при­знаю, что пра­ва, о кото­рых ты гово­ришь, вели­ки. Но в вашей кол­ле­гии суще­ст­ву­ет важ­ное раз­но­гла­сие меж­ду выдаю­щи­ми­ся авгу­ра­ми Мар­цел­лом и Аппи­ем⁸² (ведь я озна­ко­мил­ся с их кни­га­ми): один из них нахо­дит, что авспи­ции учреж­де­ны ради поль­зы государ­ства; дру­го­му кажет­ся, что в вашем веде­нии нахо­дит­ся еще и диви­на­ция⁸³. Я хотел бы знать твое мне­ние об этом.

МАРК. — Мое мне­ние? Я думаю, что диви­на­ция, кото­рую гре­ки назы­ва­ют ман­ти­кой, дей­ст­ви­тель­но суще­ст­ву­ет, и что та часть ее, кото­рая каса­ет­ся поле­та птиц и дру­гих зна­ме­ний, под­ле­жит наше­му веде­нию. Ведь если мы допус­ка­ем, что боги суще­ст­ву­ют, что их мысль пра­вит все­лен­ной, что они пекут­ся о людях и могут являть нам зна­ме­ния, касаю­щи­е­ся гряду­щих собы­тий, то я не вижу осно­ва­ний отвер­гать диви­на­цию.

(33) То, о чем я гово­рил, соот­вет­ст­ву­ет дей­ст­ви­тель­но­сти, а из это­го неиз­беж­но сле­ду­ет то, чего мы хотим. И в самом деле, и наше государ­ство, и все цар­ства, и все наро­ды, и все пле­ме­на зна­ют мно­же­ство при­ме­ров того, что мно­гие собы­тия про­изо­шли в пол­ном, в изу­ми­тель­ном соот­вет­ст­вии с пред­ска­за­ни­я­ми авгу­ров. Ведь ни Поли­ид, ни Меламп, ни Мопс, ни Амфи­а­рай, ни Кал­хант, ни Гелен⁸⁴ не про­сла­ви­лись бы в такой мере, и столь­ко наро­дов, как фри­гий­цы, лика­о­няне, кили­кий­цы, а осо­бен­но писидяне не сохра­ни­ли бы это­го искус­ства вплоть до наше­го вре­ме­ни, если бы древ­ность не дока­за­ла, что все это спра­вед­ли­во. Да и наш Ромул не зало­жил бы горо­да, совер­шив авспи­ции⁸⁵, и имя Аттия Навия⁸⁶ не было бы окру­же­но сла­вой так дол­го, если бы все они не сооб­щи­ли мно­гих изу­ми­тель­ных истин. Но это уче­ние и искус­ство авгу­ров, несо­мнен­но, теперь уже исчез­ло и ввиду сво­ей древ­но­сти, и ввиду небре­же­ния к нему. Поэто­му я и не согла­сен ни с мне­ни­ем того, кто заяв­ля­ет, что это­го зна­ния вооб­ще нико­гда не было в нашей кол­ле­гии, ни с мне­ни­ем того, кто пола­га­ет, что оно суще­ст­ву­ет и ныне. Во вре­ме­на наших пред­ков уче­ние это, мне кажет­ся, име­ло дво­я­кое зна­че­ние: ино­гда к нему при­бе­га­ли в свя­зи с теми или ины­ми собы­ти­я­ми в государ­стве, но чаще все­го при при­ня­тии реше­ний⁸⁷.

(34) АТТИК. — Я, кля­нусь Гер­ку­ле­сом, так и думаю и согла­сен имен­но с тво­им объ­яс­не­ни­ем; но про­дол­жай.

(XIV) МАРК. — Я про­дол­жу и, если смо­гу, буду кра­ток. Сле­ду­ет вопрос о пра­ве вой­ны⁸⁸. Мы уста­но­ви­ли зако­ном, что тогда, когда вой­ну начи­на­ют, когда ее ведут и когда ее пре­кра­ща­ют, наи­боль­шее зна­че­ние долж­ны иметь пра­во и вер­ность сво­е­му сло­ву, и что долж­ны быть истол­ко­ва­те­ли это­го пра­ва и вер­но­сти, назна­чен­ные государ­ст­вом⁸⁹.

Что каса­ет­ся пра­вил, при­ня­тых у гаруспи­ков⁹⁰, иску­пи­тель­ных обрядов и жерт­во­при­но­ше­ний для пред­от­вра­ще­ния несча­стий, то в само́м законе, дума­ет­ся мне, об этом ска­за­но вполне ясно.

АТТИК. — Согла­сен с тобой, так как все это рас­суж­де­ние отно­сит­ся к рели­гии.

МАРК. — Но насчет даль­ней­ше­го я спра­ши­ваю себя, Тит, согла­сишь­ся ли с этим ты или отверг­ну это я.

АТТИК. — В чем же дело?

(35) МАРК. — Речь идет о ноч­ных свя­щен­но­дей­ст­ви­ях жен­щин.

АТТИК. — Да я согла­сен с тобой — тем более, что в само́м законе есть ого­вор­ка насчет тор­же­ст­вен­но­го жерт­во­при­но­ше­ния от име­ни государ­ства⁹¹.

МАРК. — Что же, в таком слу­чае, станет с Иак­хом и ваши­ми Евмол­пида­ми⁹², и со свя­щен­ны­ми мисте­ри­я­ми, если мы упразд­ним ноч­ные свя­щен­но­дей­ст­вия? Ведь мы изда­ем зако­ны не для одно­го толь­ко рим­ско­го наро­да, но и для всех наро­дов, чест­ных и стой­ких духом.

(36) АТТИК. — Ты, мне дума­ет­ся, сде­ла­ешь ого­вор­ку насчет тех мисте­рий, к кото­рым мы сами при­об­щи­лись⁹³.

МАРК. — Да, я сде­лаю ого­вор­ку. Ибо, если твои люби­мые Афи­ны, по мое­му мне­нию, созда­ли мно­гое исклю­чи­тель­ное и боже­ст­вен­ное и сде­ла­ли это досто­я­ни­ем чело­ве­ка, то самое луч­шее — те мисте­рии, бла­го­да­ря кото­рым мы, дикие и жесто­кие люди, были пере­вос­пи­та­ны в духе чело­веч­но­сти и мяг­ко­сти, были допу­ще­ны, как гово­рит­ся, к таин­ствам и поис­ти­не позна­ли осно­вы жиз­ни и научи­лись не толь­ко жить с радо­стью, но и уми­рать с надеж­дой на луч­шее. Но о том, что мне не нра­вит­ся в ноч­ных свя­щен­но­дей­ст­ви­ях, сооб­ща­ют коми­че­ские поэты⁹⁴. Будь такая воль­ность допу­ще­на в Риме, чего бы толь­ко не натво­рил тот, кто с зара­нее обду­ман­ным наме­ре­ни­ем внес раз­врат в свя­щен­но­дей­ст­вие, во вре­мя кото­ро­го боже­ст­вен­ный закон не велит даже бро­сать нескром­ные взгляды⁹⁵.

АТТИК. — Ну, вот ты и пред­ла­гай свой закон в Риме, но у нас не отни­май наших.

(XV, 37) МАРК. — Итак, воз­вра­ща­юсь к нашим зако­нам. Ими, конеч­но, стро­жай­ше опре­де­ле­но, что яркий свет дол­жен на гла­зах у мно­же­ства людей обе­ре­гать доб­рое имя жен­щин и что при­об­ще­ние к таин­ствам Цере­ры долж­но совер­шать­ся по тому же обряду, по како­му при­об­ще­ния совер­ша­ют­ся в Риме⁹⁶. О суро­во­сти наших пред­ков свиде­тель­ст­ву­ет ста­рое поста­нов­ле­ние сена­та о вак­ха­на­ли­ях, про­из­веден­ное кон­су­ла­ми рас­сле­до­ва­ние с при­ме­не­ни­ем воору­жен­ной силы и нака­за­ние, нало­жен­ное ими на винов­ных⁹⁷. К тому же (дабы мы не пока­за­лись, пожа­луй, не в меру суро­вы­ми) в серд­це Гре­ции Диа­гонд из Фив упразд­нил все ноч­ные свя­щен­но­дей­ст­вия сво­им зако­ном, издан­ным без огра­ни­че­ния сро­ка дей­ст­вия. Что каса­ет­ся новых божеств и ноч­ных бде­ний для покло­не­ния им, то Ари­сто­фан, ост­ро­ум­ней­ший поэт древ­ней комедии, в сво­их насмеш­ках над ними дохо­дит до того, что Саба­зий и неко­то­рые дру­гие ино­зем­ные боже­ства у него, после осуж­де­ния в суде, изго­ня­ют­ся из граж­дан­ской общи­ны⁹⁸.

Одна­ко, если чело­век совер­шил про­сту­пок по нера­зу­мию сво­е­му и его созна­тель­но иску­пил, то государ­ст­вен­ный жрец дол­жен изба­вить его от стра­ха кары, но дер­зость и вне­се­ние дур­ных стра­стей в рели­ги­оз­ные обряды дол­жен осудить и при­знать нече­сти­вы­ми.

(38) Что каса­ет­ся обще­ст­вен­ных игр, кото­рые делят­ся на игры в теат­ре и игры в цир­ке⁹⁹, то состя­за­ния в беге, кулач­ном бою и борь­бе и на бего­вых колес­ни­цах с запря­жен­ны­ми в них коня­ми надо устра­и­вать в цир­ке, до пол­ной победы. Театр же пусть будет пред­на­зна­чен для пения и для игры на лирах и флей­тах¹⁰⁰, но толь­ко с соблюде­ни­ем меры, как пред­пи­са­но зако­ном. Ибо я согла­сен с Пла­то­ном в том, что ничто не дей­ст­ву­ет с такой лег­ко­стью на неж­ные и нестой­кие умы, как раз­но­об­раз­ные зву­ки музы­ки, и даже труд­но ска­зать, как вели­ка их власть и в хоро­шую, и в дур­ную сто­ро­ну. Ведь музы­ка и про­буж­да­ет без­де­я­тель­ных, и успо­ка­и­ва­ет воз­буж­ден­ных людей, и то при­но­сит уми­ротво­ре­ние, то при­да­ет муже­ство¹⁰¹. В Гре­ции мно­гие граж­дан­ские общи­ны счи­та­ли нуж­ным сохра­нять древ­ний раз­мер напе­вов¹⁰²; их нра­вы, став­шие изне­жен­ны­ми, изме­ни­лись одно­вре­мен­но с напе­ва­ми: либо нра­вы испор­ти­лись из-за соблаз­ни­тель­ной сла­до­сти напе­вов, как пола­га­ют неко­то­рые, либо, когда стро­гость нра­вов пала вслед­ст­вие иных поро­ков, в ушах и в изме­нив­ших­ся умах людей ока­за­лось место так­же и для этой пере­ме­ны¹⁰³.

(39) Вот поче­му муд­рей­ший и уче­ней­ший муж Гре­ции так силь­но боит­ся этой пор­чи. По его мне­нию, нель­зя изме­нить зако­ны музы­ки без одно­вре­мен­но­го изме­не­ния зако­нов государ­ства¹⁰⁴. Но я думаю, что это­го не сле­до­ва­ло так силь­но боять­ся, но и нель­зя этим совсем пре­не­бре­гать. Извест­но одно: напе­вы, быва­ло, пол­ные при­ят­ной стро­го­сти бла­го­да­ря раз­ме­рам Ливия¹⁰⁵ и Невия¹⁰⁶, теперь сво­дят­ся к завы­ва­ни­ям, при­чем испол­ни­те­ли вывер­ты­ва­ют шею и выка­ты­ва­ют гла­за при пере­хо­де из одно­го раз­ме­ра в дру­гой. Древ­няя Гре­ция неко­гда за это стро­го кара­ла, уже зара­нее пред­видя, что пагу­ба эта, посте­пен­но про­ни­кая в умы граж­дан и порож­дая в них дур­ные стрем­ле­ния и дур­ные уче­ния, неожи­дан­но вызо­вет паде­ние целых государств, — если вер­но, что суро­вый Лакеде­мон велел сре­зать с лиры Тимо­фея стру­ны сверх поло­жен­ных семи¹⁰⁷.

(XVI, 40) Затем, закон пред­пи­сы­ва­ет соблюдать наи­луч­шие из обрядов пред­ков. Когда афи­няне ста­ли спра­ши­вать Апол­ло­на Пифий­ско­го, каких имен­но обрядов им сле­ду­ет при­дер­жи­вать­ся, был объ­яв­лен ора­кул: «Тех, какие соот­вет­ст­ву­ют обы­ча­ям пред­ков». Когда афи­няне яви­лись сно­ва, ока­за­ли, что обы­чаи пред­ков часто изме­ня­лись, и опро­си­ли, како­му же из раз­ных обы­ча­ев им сле­до­вать, ора­кул отве­тил: «Наи­луч­ше­му». Это, конеч­но, так и есть: древ­ней­шим и наи­бо­лее близ­ким боже­ству надо счи­тать то, что луч­ше все­го.

Сбор денег мы упразд­ни­ли, сде­лав исклю­че­ние для сбо­ра для Идей­ской Мате­ри, про­из­во­ди­мо­го в тече­ние несколь­ких дней¹⁰⁸; ибо такие сбо­ры напол­ня­ют умы людей суе­ве­ри­ем и опу­сто­ша­ют их дома.

Свя­тота­тец под­ле­жит каре и не толь­ко тот, кто уне­сет свя­щен­ный пред­мет, но так­же и тот, кто похи­тит что-либо дове­рен­ное свя­щен­ной охране¹⁰⁹.

(41) Такой обы­чай и поныне суще­ст­ву­ет во мно­гих хра­мах, и в древ­но­сти Алек­сандр, гово­рят, поло­жил день­ги в свя­ти­ли­ще близ Сол, в Кили­кии, а афи­ня­нин Кли­сфен, выдаю­щий­ся граж­да­нин, опа­са­ясь за свое поло­же­ние, дове­рил Юноне Самос­ской при­да­ное сво­их доче­рей¹¹⁰.

Что каса­ет­ся клят­во­пре­ступ­ле­ния и инце­ста, то здесь, во вся­ком слу­чае, обсуж­дать эти вопро­сы не сле­ду­ет¹¹¹.

Да не дер­за­ют нече­стив­цы уми­ло­стив­лять богов дара­ми; пусть они выслу­ша­ют сло­ва Пла­то­на, не допус­каю­ще­го сомне­ний в том, како­во в этом слу­чае будет реше­ние боже­ства; ведь от под­ло­го чело­ве­ка не согла­сит­ся при­нять дар ни один чест­ный муж¹¹².

О тща­тель­но­сти при испол­не­нии обе­тов доста­точ­но ска­за­но в законе, и обет заклю­ча­ет в себе спон­сию¹¹³, кото­рой мы обя­зу­ем­ся перед боже­ст­вом. Что каса­ет­ся кары за оскорб­ле­ние рели­гии, то про­тив нее закон­но­го воз­ра­же­ния быть не может. Но зачем мне здесь для при­ме­ра назы­вать таких пре­ступ­ни­ков, когда в тра­геди­ях их мно­же­ство? Я луч­ше обра­щусь к при­ме­рам, кото­рые у нас перед гла­за­ми. Хотя такое упо­ми­на­ние, пожа­луй, может вый­ти за пре­де­лы судеб чело­ве­че­ских, все же, раз я гово­рю в вашем при­сут­ст­вии, я не умол­чу ни о чем и хотел бы, чтобы то, что я ска­жу, луч­ше бес­смерт­ным богам было угод­но, чем оскор­би­тель­но людям.

(XVII, 42) Когда вслед­ст­вие пре­ступ­ле­ния дур­ных граж­дан, после мое­го отъ­езда¹¹⁴, пра­ва рели­гии были осквер­не­ны, то были оскорб­ле­ны мои домаш­ние лары, в их жили­ще был соору­жен храм Свое­во­лия, и из свя­ти­лищ был про­гнан тот, кто их спас. Оста­но­ви­те на мгно­ве­ние свое вни­ма­ние — ведь назы­вать име­на не к чему — на том, како­вы были даль­ней­шие собы­тия. Меня, кото­рый не допу­стил, чтобы нече­стив­цы, раз­гра­бив и уни­что­жив все мое досто­я­ние, над­ру­га­лись над Охра­ни­тель­ни­цей Горо­да¹¹⁵, и пото­му пере­нес ее из сво­его дома в дом ее отца, сенат, Ита­лия, более того — все наро­ды при­зна­ли спас­шим оте­че­ство. Мог­ло ли выпасть на долю чело­ве­ка что-либо более слав­ное? А из тех, чьим пре­ступ­ле­ни­ем тогда были рас­топ­та­ны и уни­что­же­ны рели­ги­оз­ные запре­ты, одни повер­же­ны, раз­би­тые и рас­се­ян­ные, а те из них, кото­рые были зачин­щи­ка­ми этих пре­ступ­ле­ний и во вся­че­ских кощун­ствах пре­взо­шли кого бы то ни было, я уже не гово­рю — испы­та­ли муче­ния и позор при жиз­ни; нет, даже были лише­ны погре­бе­ния и уста­нов­лен­ных похо­рон­ных обрядов¹¹⁶.

(43) КВИНТ. — Я хоро­шо это знаю, брат мой, и испы­ты­ваю долж­ное чув­ство бла­го­дар­но­сти богам. Но очень часто, как мы видим, дело при­ни­ма­ет совер­шен­но иной обо­рот.

МАРК. — Мы с тобой, Квинт, непра­виль­но судим о том, в чем состо­ит божья кара; суж­де­ния чер­ни вво­дят нас в заблуж­де­ние и мы не позна­ем исти­ны. Мы изме­ря­ем несча­стья людей смер­тью, или телес­ной болью, или душев­ной скор­бью, или осуж­де­ни­ем по суду; это — при­знаю я — есть удел чело­ве­ка и постиг­ло мно­гих чест­ных мужей. Но кара за пре­ступ­ле­ние гроз­на и, поми­мо сво­их послед­ст­вий, сама по себе наи­бо­лее тяже­ла. Мы виде­ли людей, кото­рые, если бы не воз­не­на­виде­ли оте­че­ства, нико­гда бы не ста­ли и наши­ми недру­га­ми; мы виде­ли их то горя­щи­ми стра­стью, то охва­чен­ны­ми стра­хом, то стра­дав­ши­ми от угры­зе­ний сове­сти, то напу­ган­ны­ми, что бы они ни дела­ли, то, наобо­рот, пре­зи­раю­щи­ми рели­ги­оз­ные запре­ты; путем под­ку­па они сло­ми­ли пра­во­судие чело­ве­че­ское, но не божье¹¹⁷.

(44) Но теперь я оста­нов­люсь и не буду про­дол­жать — тем более, что я добил­ся для них боль­ше­го чис­ла нака­за­ний, чем то, како­го я желал. Я толь­ко ука­жу, что божья кара за пре­ступ­ле­ния дво­я­кая; она заклю­ча­ет­ся и в душев­ных муче­ни­ях при жиз­ни, и в позо­ре после смер­ти, так что гибель пре­ступ­ни­ков одоб­ря­ет­ся при­го­во­ром живых и испы­ты­вае­мой ими радо­стью¹¹⁸.

(XVIII, 45) В том, что поля не долж­ны под­вер­гать­ся кон­сек­ра­ции¹¹⁹, я вполне согла­сен с Пла­то­ном, кото­рый (если толь­ко я смо­гу пере­ве­сти) гово­рит при­бли­зи­тель­но так: «Итак, зем­ля, подоб­но оча­гу, есть свя­щен­ное жили­ще всех богов. Поэто­му никто не дол­жен посвя­щать ее вто­рич­но. В горо­дах золо­то и сереб­ро — и у част­ных лиц, и в хра­мах — порож­да­ют зависть. Так­же и сло­но­вая кость, извле­чен­ная из без­ды­хан­но­го тела, не пред­став­ля­ет собой доста­точ­но чисто­го дара для боже­ства. Далее, медь и желе­зо — орудия вой­ны, а не при­над­леж­ность хра­ма. Но дере­вян­ный пред­мет (из цель­но­го кус­ка дере­ва) посвя­щать мож­но, если кто-нибудь захо­чет, так­же и камен­ный — в свя­ти­ли­щах, доступ­ных всем, — и тка­ный пред­мет, если он потре­бо­вал работы жен­щи­ны про­дол­жи­тель­но­стью не более меся­ца. Белый цвет осо­бен­но уго­ден боже­ству — как вооб­ще, так осо­бен­но в тка­нях; ниче­го окра­шен­но­го не тре­бу­ет­ся, раз­ве толь­ко для воин­ских зна­мен. Но самые угод­ные боже­ству при­но­ше­ния — пти­цы и изо­бра­же­ния, испол­нен­ные одним живо­пис­цем в тече­ние одно­го дня. И да будут осталь­ные дары подоб­ны­ми это­му»¹²⁰. Вот како­во мне­ние Пла­то­на. Но я не огра­ни­чи­ваю про­че­го так стро­го, счи­та­ясь либо с богат­ст­вом людей, либо с удоб­ства­ми, свя­зан­ны­ми с вре­ме­на­ми года. Зем­леде­лие, подо­зре­ваю я, ухуд­шит­ся, если к исполь­зо­ва­нию зем­ли и к ее обра­бот­ке плу­гом при­со­еди­нит­ся какое-нибудь суе­ве­рие¹²¹.

АТТИК. — Это мне ясно. Теперь оста­ет­ся рас­смот­реть вопрос о пре­ем­ст­вен­но­сти свя­щен­но­дей­ст­вий и о пра­ве Манов¹²².

МАРК. — Что за изу­ми­тель­ная память у тебя, Пом­по­ний! А я упу­стил это из виду.

(46) АТТИК. — Охот­но верю, но я об этом пом­ню и жду рас­смот­ре­ния этих вопро­сов тем более, что они отно­сят­ся и к пон­ти­фи­каль­но­му, и к граж­дан­ско­му пра­ву.

МАРК. — Да, и уче­ней­шие люди дали мно­го отве­тов и мно­гое напи­са­ли обо всем этом, и я на про­тя­же­нии всей нашей беседы, к како­му бы роду зако­нов наше обсуж­де­ние меня ни при­ве­ло, насколь­ко смо­гу, рас­смот­рю все, что отно­сит­ся к наше­му граж­дан­ско­му пра­ву; но рас­смот­рю это так, чтобы было извест­но отправ­ное поло­же­ние, из кото­ро­го выво­дит­ся та или иная часть пра­ва, — дабы не было труд­но любо­му чело­ве­ку (лишь бы он мог руко­вод­ст­во­вать­ся сво­им умом), неза­ви­си­мо от того, како­вы будут воз­ник­шее новое судеб­ное дело или новый постав­лен­ный ему вопрос, при­дер­жи­вать­ся их пра­во­вой сто­ро­ны, когда извест­но, из како­го нача­ла сле­ду­ет исхо­дить.

(XIX, 47) Одна­ко зако­но­веды либо ради того, чтобы вво­дить людей в заблуж­де­ние, дабы каза­лось, что они зна­ют боль­ше и реша­ют более труд­ные вопро­сы, либо (и это более веро­ят­но) ввиду сво­его неуме­ния учить (ведь искус­ство не толь­ко в том, чтобы знать само­му, но и в том, чтобы уметь научить дру­гих) часто делят содер­жа­ние одно­го вопро­са на бес­чис­лен­ное мно­же­ство частей. Напри­мер, Сце­во­лы¹²³, быв­шие оба пон­ти­фи­ка­ми и в то же вре­мя опыт­ней­ши­ми зако­но­веда­ми, очень широ­ко пони­ма­ют область, кото­рой мы зани­ма­ем­ся. «Я, — гово­рил нам сын Пуб­лия, — часто слы­хал от отца, что хоро­шим пон­ти­фи­ком может быть толь­ко чело­век, зна­ко­мый с граж­дан­ским пра­вом». С граж­дан­ским пра­вом в целом? К чему это? Что за дело пон­ти­фи­ку до пра­ва «общих стен», или до пра­ва поль­зо­вать­ся водой, или до любых вопро­сов, кро­ме тех, кото­рые свя­за­ны с рели­ги­ей?¹²⁴ А послед­них совсем немно­го. Это, я думаю, вопро­сы о свя­щен­но­дей­ст­ви­ях, об обе­тах, о празд­нич­ных днях, о гроб­ни­цах¹²⁵ и так далее. Поче­му же мы при­да­ем имен­но это­му такое боль­шое зна­че­ние, меж­ду тем как, все осталь­ное име­ет лишь очень малое? Насчет свя­щен­но­дей­ст­вий (а это более обшир­ный вопрос) вот един­ст­вен­ное реше­ние: их все­гда надо сохра­нять и пере­да­вать из одной вет­ви рода в дру­гую и, как я изло­жил в законе, «свя­щен­но­дей­ст­вия долж­ны быть посто­ян­ны­ми». (48) Но впо­след­ст­вии реше­ни­ем пон­ти­фи­ков было уста­нов­ле­но, что свя­щен­но­дей­ст­вия, дабы со смер­тью гла­вы той или иной вет­ви рода память о них не уни­что­жа­лась, долж­ны пере­хо­дить к тем, кому после его смер­ти доста­нет­ся иму­ще­ство¹²⁶. С уста­нов­ле­ни­ем одно­го это­го поло­же­ния, доста­точ­но­го для наше­го озна­ком­ле­ния с пра­ви­ла­ми, воз­ни­ка­ет неис­чис­ли­мое мно­же­ство слу­ча­ев, кото­ры­ми пол­ны кни­ги зако­но­ве­дов. Ибо спра­ши­ва­ет­ся, на кого пере­хо­дит обя­зан­ность совер­шать свя­щен­но­дей­ст­вия. Поло­же­ние наслед­ни­ков закон­ней­шее; ибо нет чело­ве­ка, кото­рый мог бы луч­ше занять место того, кто ушел из жиз­ни. Затем сле­ду­ют те, кто с его смер­тью или по заве­ща­нию дол­жен полу­чить столь­ко же, сколь­ко полу­ча­ют все наслед­ни­ки вме­сте¹²⁷; и это в поряд­ке вещей, так как соот­вет­ст­ву­ет уста­нов­лен­но­му пра­ви­лу. В третью оче­редь, если наслед­ни­ка не ока­зы­ва­ет­ся, — тот, кто на осно­ва­нии дав­но­сти вла­де­ния¹²⁸ полу­чил наи­боль­шую часть иму­ще­ства умер­ше­го. В чет­вер­тую оче­редь — если никто не при­нял иму­ще­ства — тот из заи­мо­дав­цев умер­ше­го, кото­рый хра­нит наи­боль­шую часть его иму­ще­ства. (49) Послед­ним — то лицо, кото­рое, будучи долж­ни­ком умер­ше­го, денег нико­му не упла­ти­ло; поэто­му оно долж­но счи­тать­ся как бы полу­чив­шим это иму­ще­ство.

(XX) Вот чему мы научи­лись у Сце­во­лы. Древ­ние зако­но­веды опре­де­ли­ли иные поряд­ки. Ибо они учи­ли так: люди тро­я­ким обра­зом могут при­нять на себя обя­за­тель­ство совер­шать свя­щен­но­дей­ст­вия: либо по наслед­ству, либо при полу­че­нии боль­шей части иму­ще­ства¹²⁹, либо (если бо́льшая часть иму­ще­ства объ­яв­ле­на лега­том) если кто-нибудь полу­чит какую-либо часть его¹³⁰. (50) Но будем сле­до­вать ука­за­ни­ям пон­ти­фи­ка. И вот, как види­те, все опре­де­ле­ния выте­ка­ют из одно­го того, что пон­ти­фи­ки тре­бу­ют, чтобы с иму­ще­ст­вом были свя­за­ны свя­щен­но­дей­ст­вия и чтобы на этих же лиц воз­ла­га­лись и тра­ур­ные обряды и цере­мо­нии.

Более того, Сце­во­лы выстав­ля­ют так­же и сле­дую­щее тре­бо­ва­ние: когда про­ис­хо­дит раздел иму­ще­ства — если в заве­ща­нии ука­за­на «вычтен­ная часть»¹³¹ — и когда дан­ные лица полу­чи­ли мень­ше, чем оста­ет­ся всем наслед­ни­кам, то эти лица совер­шать свя­щен­но­дей­ст­вия не обя­за­ны. В слу­чае даре­ния Сце­во­лы истол­ко­вы­ва­ют это ина­че: то, что гла­ва вет­ви рода одоб­рил при даре­нии лицом, нахо­дя­щим­ся под его вла­стью, дей­ст­ви­тель­но; то, что было сде­ла­но без его ведо­ма, — если он это­го не одоб­ря­ет, — недей­ст­ви­тель­но¹³².

(51) Из этих пред­по­сы­лок воз­ни­ка­ют мно­гие мел­кие вопро­сы; кто не пони­ма­ет их, тот, обра­тив­шись к их источ­ни­ку, сам лег­ко в них раз­бе­рет­ся. Напри­мер, если кто-либо при­мет иму­ще­ство помень­ше, дабы не обя­зы­вать­ся совер­шать свя­щен­но­дей­ст­вия, а впо­след­ст­вии кто-нибудь из его наслед­ни­ков взы­щет в свою поль­зу то, от чего лицо, чей он наслед­ник, отка­за­лось, и если иму­ще­ство это, вме­сте с упо­мя­ну­тым поступ­ле­ни­ем, ока­жет­ся не мень­ше иму­ще­ства, остав­лен­но­го всем наслед­ни­кам, то тот, кто полу­чит это иму­ще­ство, тем самым один, без сона­след­ни­ков, обя­жет­ся совер­шать свя­щен­но­дей­ст­вия¹³³. Более того, Сце­во­лы пред­у­смат­ри­ва­ют, что лицо, кото­ро­му в виде лега­та остав­ле­но боль­ше, чем доз­во­ле­но полу­чать без при­ня­тия рели­ги­оз­ных обя­за­тельств, долж­но «при посред­стве меди и весов» осво­бо­дить наслед­ни­ков от обя­за­тельств по заве­ща­нию, так как в этом слу­чае иму­ще­ство это ока­зы­ва­ет­ся отде­лен­ным от наслед­ства, как если бы оно вооб­ще не было заве­ща­но в виде лега­та¹³⁴.

(XXI, 52) По это­му и по мно­гим дру­гим пово­дам я и спра­ши­ваю вас, Сце­во­лы, вер­хов­ные пон­ти­фи­ки и, по мое­му разу­ме­нию, муд­рей­шие люди: какие у вас осно­ва­ния при­об­щать к пра­ву пон­ти­фи­каль­но­му пра­во граж­дан­ское?¹³⁵ Ведь уче­ни­ем о граж­дан­ском пра­ве вы в какой-то мере упразд­ня­е­те пон­ти­фи­каль­ное. Ибо свя­щен­но­дей­ст­вия свя­за­ны с иму­ще­ст­вом в силу опре­де­ле­ния пон­ти­фи­ков, а не по зако­ну. Поэто­му, если бы вы были толь­ко пон­ти­фи­ка­ми, у вас оста­вал­ся бы авто­ри­тет пон­ти­фи­ков; но так как вы в то же вре­мя вели­чай­шие зна­то­ки граж­дан­ско­го пра­ва, то вы, исполь­зуя эту отрасль зна­ния, изде­ва­е­тесь над той. Вер­хов­ные пон­ти­фи­ки Пуб­лий Сце­во­ла и Тибе­рий Корун­ка­ний¹³⁶, как и дру­гие, опре­де­ли­ли, что те лица, кото­рые полу­ча­ют столь­ко же, сколь­ко все дру­гие наслед­ни­ки, долж­ны брать на себя обя­за­тель­ство совер­шать свя­щен­но­дей­ст­вия, (53) Вот вам пон­ти­фи­каль­ное пра­во. Что при­ба­ви­лось к нему из граж­дан­ско­го пра­ва? Гла­ва о разде­ле иму­ще­ства состав­ле­на с ого­вор­кой — сле­ду­ет вычи­тать сто сестер­ци­ев; был при­ду­ман спо­соб осво­бож­дать иму­ще­ство от тягот в виде свя­щен­но­дей­ст­вий. Ну, а если заве­ща­тель не поже­лал вне­сти эту ого­вор­ку? И вот, зако­но­вед, в дан­ном слу­чае сам Муций (в то же вре­мя и пон­ти­фик), сове­ту­ет дан­но­му лицу при­нять иму­ще­ство мень­шее, чем то, какое оста­ет­ся всем наслед­ни­кам. Ста­рые зако­но­веды гово­ри­ли, что, какое бы иму­ще­ство ни было при­ня­то, обя­за­тель­ства совер­шать свя­щен­но­дей­ст­вия нала­га­ют­ся на при­няв­ше­го; теперь это лицо от них осво­бож­да­ет­ся. Но вот что не име­ет отно­ше­ния к пон­ти­фи­каль­но­му пра­ву и про­ис­те­ка­ет пря­мо из граж­дан­ско­го пра­ва: наслед­ни­ка надо при посред­стве меди и весов осво­бож­дать от обя­за­тельств по заве­ща­нию, и дело долж­но решать­ся так же, как если бы это иму­ще­ство не было заве­ща­но как легат, если лицо, в чью поль­зу легат отка­зан, обу­сло­ви­ло, что иму­ще­ство, остав­лен­ное ему по заве­ща­нию, то есть день­ги, при­чи­та­ет­ся ему в силу сти­пу­ля­ции¹³⁷ и не [выпла­че­ны ему по заве­ща­нию.]

(54) [Пере­хо­жу к пра­вам Манов¹³⁸, муд­рей­ше уста­нов­лен­ным и стро­жай­ше соблюдав­шим­ся наши­ми пред­ка­ми; они пове­ле­ли при­но­сить умер­шим жерт­вы в фев­ра­ле меся­це, кото­рый тогда был послед­ним меся­цем в году. Как пишет Сисен­на, Децим Брут¹³⁹, одна­ко, совер­шал эти жерт­во­при­но­ше­ния в декаб­ре. Что Брут этим самым, как я выяс­нил, отсту­пил от обы­чая пред­ков (ибо я вижу, что Сисен­на не зна­ет при­чи­ны, поче­му Брут не соблюдал это­го древ­не­го заве­та), итак, что Брут дер­зост­но пре­зрел завет наших пред­ков, мне каза­лось неве­ро­ят­ным;] ведь это был, несо­мнен­но, уче­ный чело­век, и его близ­ким дру­гом был Акций¹⁴⁰; но если древ­ние счи­та­ли послед­ним меся­цем года фев­раль, то Брут, по-види­мо­му, счи­тал им декабрь. Он пола­гал, что при­не­се­ние вели­чай­шей жерт­вы умер­шим род­ным есть испол­не­ние рели­ги­оз­но­го дол­га¹⁴¹.

(XXII, 55) Нако­нец, места погре­бе­ния почи­та­ют­ся столь глу­бо­ко, что похо­ро­нить чело­ве­ка вне мест его родо­вых свя­щен­но­дей­ст­вий, гово­рят, не доз­во­ля­ет боже­ский закон, и во вре­ме­на наших пред­ков Авл Торк­ват¹⁴² вынес такое реше­ние насчет Попил­ли­е­ва рода. И если бы наши пред­ки не пове­ле­ли при­чис­лять к богам тех, кто ушел из нашей жиз­ни, то празд­ни­ка­ми назы­ва­лись бы не «дени­каль­ные» дни (их назва­ние про­изо­шло от сло­ва nex [смерть], так как они посвя­ще­ны умер­шим¹⁴³), а дни отды­ха, посвя­щен­ные дру­гим небо­жи­те­лям. И вот, наши пред­ки поста­но­ви­ли совер­шать эти обряды в такие дни, чтобы они не сов­па­да­ли ни с част­ны­ми, ни с обще­ст­вен­ны­ми празд­ни­ка­ми. Наше пон­ти­фи­каль­ное пра­во в целом — так, как оно состав­ле­но, — свиде­тель­ст­ву­ет о глу­бо­ком рели­ги­оз­ном чув­стве и об ува­же­нии к обрядам. При этом мы не долж­ны уста­нав­ли­вать, когда имен­но окан­чи­ва­ет­ся тра­ур семьи, кото­рую посе­ти­ла смерть, како­вы осо­бен­но­сти жерт­во­при­но­ше­ния, когда Лару зака­лы­ва­ют бара­нов, каким обра­зом отре­зан­ную кость покры­ва­ют сло­ем зем­ли, како­вы пра­ва, воз­ни­каю­щие после закла­ния сви­ньи¹⁴⁴, с како­го вре­ме­ни место погре­бе­ния начи­на­ет счи­тать­ся «гроб­ни­цей» и под­па­да­ет под рели­ги­оз­ный запрет.

(56) Мне лич­но кажет­ся, что самым древним видом погре­бе­ния был тот, каким у Ксе­но­фон­та поль­зу­ет­ся Кир: тело воз­вра­ща­ют зем­ле, поме­ща­ют и кла­дут его, как бы обво­ла­ки­вая покро­вом мате­ри¹⁴⁵. По тако­му же обряду, как мы узна­ли, в моги­ле, рас­по­ло­жен­ной невда­ле­ке от алта­ря Род­ни­ка¹⁴⁶, был погре­бен наш царь Нума, а Кор­не­ли­ев род, как извест­но, вплоть до наших дней при­бе­га­ет к это­му виду захо­ро­не­ния. После сво­ей победы Сул­ла пове­лел рас­се­ять погре­бен­ные у реки Анио остан­ки Гая Мария, дви­жи­мый нена­ви­стью, более жесто­кой, чем та, какую ему сле­до­ва­ло бы питать, будь он мудр в такой же сте­пе­ни, в какой он был неистов. (57) Пожа­луй, из стра­ха, что это может слу­чить­ся так­же и с его остан­ка­ми, Сул­ла, пер­вый из пат­ри­ци­ев Кор­не­ли­ев, поже­лал, чтобы его тело было, после его смер­ти, сожже­но на огне. Ведь Энний пишет о Пуб­лии Афри­кан­ском: «Здесь лежит он»¹⁴⁷. Это вер­но, так как «лежа­щи­ми» назы­ва­ют тех, кто был погре­бен. Но о «гроб­ни­це» гово­рят толь­ко после того, как совер­ше­ны все уста­нов­лен­ные обряды и в жерт­ву при­не­сен боров. И то, что теперь совер­ша­ют при вся­ких похо­ро­нах, дабы тело счи­та­лось «пре­дан­ным зем­ле», тогда отно­си­лось толь­ко к тем, чьи тела покры­ва­ла бро­шен­ная на них зем­ля. И такой обы­чай под­твер­жда­ет­ся пон­ти­фи­каль­ным пра­вом. Ибо, пока кости не засы­па­ны зем­лей, место, где было сожже­но тело, еще не нахо­дит­ся под рели­ги­оз­ным запре­том; когда же остан­ки засы­па­ны комья­ми зем­ли, то они счи­та­ют­ся пре­дан­ны­ми зем­ле, место назы­ва­ет­ся гроб­ни­цей, и толь­ко тогда на него рас­про­стра­ня­ют­ся мно­гие рели­ги­оз­ные пра­ва. Поэто­му семью того, кто был убит на кораб­ле и затем бро­шен в море, Пуб­лий Муций при­знал «чистой», так как кость тако­го чело­ве­ка не лежит на зем­ле, но обя­зал наслед­ни­ка при­не­сти в жерт­ву сви­нью: он дол­жен соблюдать трех­днев­ный тра­ур и в искуп­ле­ние заклать сви­нью-сам­ку. Если чело­век умер в море, нахо­дясь в пла­ва­нии, то обя­зан­но­сти те же, но без иску­пи­тель­ной жерт­вы и дней тра­у­ра.

(XXIII, 58) АТТИК. — Теперь я знаю, что́ гово­рит­ся в пон­ти­фи­каль­ном пра­ве, но хотел бы знать, что́ гово­рит­ся в зако­нах.

МАРК. — Очень немно­гое, Тит, и, дума­ет­ся мне, хоро­шо извест­ное вам. Но все это отно­сит­ся не столь­ко к рели­гии, сколь­ко к пра­во­во­му поло­же­нию гроб­ниц. «Умер­ше­го, — гово­рит закон Две­на­дца­ти Таб­лиц, — в Горо­де нель­зя ни хоро­нить, ни сжи­гать». Я пола­гаю — хотя бы уже ввиду опас­но­сти пожа­ра. А то, что закон добав­ля­ет «ни сжи­гать», ука­зы­ва­ет на то, что «хоро­нят» того, чье тело пре­да­ют зем­ле, а не того, чье тело сжи­га­ют.

АТТИК. — А поче­му же после изда­ния зако­нов Две­на­дца­ти Таб­лиц про­слав­лен­ные мужи все же были погре­бе­ны в Горо­де?

МАРК. — Я думаю, Тит, это были либо люди, кото­рым, еще до изда­ния это­го зако­на, этот почет был ока­зан за их доб­лесть, — Попли­ко­ла¹⁴⁸, Туберт¹⁴⁹, при­чем это пре­иму­ще­ство было по пра­ву сохра­не­но за их потом­ка­ми, либо такие, как Гай Фаб­ри­ций¹⁵⁰, кото­рые это­го были удо­сто­е­ны, за свою доб­лесть будучи осво­бож­де­ны от дей­ст­вия зако­нов. Но если закон запре­ща­ет хоро­нить в Горо­де, то и кол­ле­гия пон­ти­фи­ков поста­но­ви­ла, что на участ­ке зем­ли, при­над­ле­жа­щем государ­ству, устра­и­вать гроб­ни­цу нель­зя. Вы зна­е­те храм Чести, нахо­дя­щий­ся за Кол­лин­ски­ми ворота­ми. По пре­да­нию, на этом месте когда-то сто­ял алтарь; око­ло него нашли дощеч­ку с над­пи­сью «Честь»; это послу­жи­ло пово­дом для деди­ка­ции¹⁵¹ это­го хра­ма. Но так как здесь было мно­го гроб­ниц, то они были срав­не­ны с зем­лей; ибо кол­ле­гия уста­но­ви­ла, что уча­сток зем­ли, при­над­ле­жа­щий государ­ству, не может под­па­дать под дей­ст­вие част­ных рели­ги­оз­ных запре­тов.

(59) Дру­гие пред­пи­са­ния Две­на­дца­ти Таб­лиц, огра­ни­чи­ваю­щие рас­хо­ды на погре­бе­ние и опла­ки­ва­ние умер­ше­го, в общем пере­не­се­ны в них из зако­нов Соло­на. «Сверх это­го, — гово­рит­ся там, — ниче­го не делать». «Кост­ра не вырав­ни­вать топо­ром»¹⁵². Про­дол­же­ние вы зна­е­те; ведь мы в дет­стве заучи­ва­ли зако­ны Две­на­дца­ти Таб­лиц как обя­за­тель­ную песнь; ныне никто не заучи­ва­ет их. И вот, огра­ни­чив рас­хо­ды изготов­ле­ни­ем трех голов­ных покры­вал и пур­пур­ной туни­ки, и пла­той деся­те­рым флей­ти­стам, закон упразд­ня­ет неуме­рен­ное опла­ки­ва­ние: «Во вре­мя похо­рон жен­щи­ны не долж­ны ни цара­пать себе щек, ни испус­кать воплей [les­sus]». Древ­ние истол­ко­ва­те­ли Секст Элий и Луций Аци­лий¹⁵³ гово­ри­ли, что они не вполне пони­ма­ют это место, но пред­по­ла­га­ют, что «лесс» — осо­бая одеж­да для похо­рон; Луций Элий¹⁵⁴ же дума­ет, что это — какое-то горест­ное рыда­ние, как пока­зы­ва­ет само сло­во. Такое объ­яс­не­ние кажет­ся мне более пра­виль­ным пото­му, что закон Соло­на имен­но это и запре­ща­ет¹⁵⁵. Такие ука­за­ния похваль­ны и оди­на­ко­во отно­сят­ся и к бога­тым людям и к плеб­су. Это вполне сооб­раз­но с при­ро­дой: со смер­тью иму­ще­ст­вен­ное раз­ли­чие уни­что­жа­ет­ся.

(XXIV, 60) Зако­ны Две­на­дца­ти Таб­лиц упразд­ни­ли и дру­гие обы­чаи при похо­ро­нах, уси­ли­вав­шие про­яв­ле­ния горя. «Костей умер­ше­го не сле­ду­ет соби­рать, чтобы впо­след­ст­вии устро­ить похо­ро­ны». Исклю­че­ние допус­ка­ет­ся для слу­ча­ев смер­ти на войне и на чуж­бине. Кро­ме того, в зако­нах гово­рит­ся: что каса­ет­ся ума­ще­ния тела умер­ше­го — обя­зан­но­сти рабов, — то оно упразд­ня­ет­ся, как и вся­кое кру­го­вое питье. Ведь это упразд­ня­ет­ся с пол­ным осно­ва­ни­ем и не было бы упразд­не­но, если бы не суще­ст­во­ва­ло в про­шлом. Обой­дем мол­ча­ни­ем запрет: «Да не будет ни доро­го сто́яще­го окроп­ле­ния¹⁵⁶, ни боль­ших вен­ков, ни кадиль­ниц». Но вот свиде­тель­ство того, что награ­ды за заслу­ги рас­про­стра­ня­ют­ся и на умер­ших: закон велит без опа­се­ний воз­ла­гать венок за доб­лесть и на остан­ки того, кто его заслу­жил, и на остан­ки его отца¹⁵⁷. И это, дума­ет­ся мне, пото­му, что в честь одно­го чело­ве­ка неред­ко несколь­ко раз устра­и­ва­лись похо­ро­ны и несколь­ко раз пости­ла­лось ложе¹⁵⁸. И вот зако­ном было опре­де­ле­но, чтобы и это­го не дела­ли. И так как в этом законе гово­рит­ся: «И да не при­но­сят золота», — то обра­ти­те вни­ма­ние на то, с какой доб­ротой дру­гой закон дела­ет ого­вор­ку насчет это­го: «Если у чело­ве­ка зубы соеди­не­ны золо­том, то, если его похо­ро­нят или пре­да­дут сожже­нию вме­сте с этим золо­том, да не будет это вме­не­но в вину». Одно­вре­мен­но обра­ти­те вни­ма­ние и на то, что «похо­ро­нить» и «пре­дать сожже­нию» были поня­ти­я­ми раз­ны­ми.

(61) Извест­ны еще два зако­на о гроб­ни­цах: один из них каса­ет­ся част­ных домов, дру­гой — самих гроб­ниц. Ибо, когда закон запре­ща­ет «устра­и­вать костер и место ново­го погре­бе­ния на рас­сто­я­нии менее шести­де­ся­ти футов от чужо­го дома без согла­сия его вла­дель­ца», то это, види­мо, дела­ет­ся во избе­жа­ние пожа­ра; из этих же сооб­ра­же­ний запре­ща­ет­ся воз­жи­гать куре­ния. Но когда закон запре­ща­ет, чтобы «форум», то есть вести­бул¹⁵⁹ гроб­ни­цы, «и место погре­бе­ния пере­хо­ди­ли в соб­ст­вен­ность в силу дав­но­сти»¹⁶⁰, то он охра­ня­ет пра­ва гроб­ниц.

Вот это и нахо­дим мы в Две­на­дца­ти Таб­ли­цах — в пол­ном согла­сии с при­ро­дой, явля­ю­щей­ся для зако­на образ­цом. Про­чее опре­де­ля­ет­ся обы­ча­ем: чтобы о похо­ро­нах объ­яв­ля­лось, если они будут сопро­вож­дать­ся игра­ми¹⁶¹; чтобы при устро­и­те­ле похо­рон были акценс и лик­то­ры¹⁶²; (62) чтобы о заслу­гах мужей, зани­мав­ших почет­ные долж­но­сти, гово­ри­лось в речи на народ­ной сход­ке и чтобы это сопро­вож­да­лось пени­ем под зву­ки флейт, кото­рое назы­ва­ет­ся «нени­ей»; этим сло­вом так­же и гре­ки назы­ва­ют скорб­ные пес­но­пе­ния¹⁶³.

(XXV) АТТИК. — Меня раду­ет, что наши зако­ны согла­су­ют­ся с при­ро­дой, а муд­рость наших пред­ков меня вос­хи­ща­ет. Но я хотел бы соблюде­ния меры как в рас­хо­дах вооб­ще, так и в рас­хо­дах на соору­же­ние гроб­ниц.

МАРК. — Твое тре­бо­ва­ние осно­ва­тель­но. До каких рас­хо­дов в этом отно­ше­нии мы уже дошли, ты, дума­ет­ся мне, понял на при­ме­ре гроб­ни­цы Гая Фигу­ла¹⁶⁴. О том, что в древ­но­сти жела­ние устра­и­вать вели­ко­леп­ные гроб­ни­цы было весь­ма малым, свиде­тель­ст­ву­ют мно­гие при­ме­ры из про­шло­го. А истол­ко­ва­те­ли наших зако­нов в гла­ве, в кото­рой пред­пи­сы­ва­ет­ся исклю­чить из прав богов Манов «рас­хо­ды и опла­ки­ва­ние», долж­ны понять одно: преж­де все­го надо умень­шить вели­ко­ле­пие гроб­ниц. (63) И муд­рей­шие зако­но­да­те­ли не оста­ви­ли это­го без вни­ма­ния. Ведь в Афи­нах, гово­рят, еще во вре­ме­на Кек­ро­па¹⁶⁵ и по наши дни сохра­нил­ся обы­чай хоро­нить в зем­ле — с тем, чтобы после того, как близ­кие испол­нят все долж­ное и тело будет засы­па­но зем­лей, на моги­ле были посе­я­ны хлеб­ные зла­ки, дабы умер­ший был как бы погру­жен в лоно и нед­ра мате­ри, и чтобы поч­ва, очи­щен­ная при­не­сен­ным ею уро­жа­ем, была воз­вра­ще­на живым¹⁶⁶. Затем про­ис­хо­ди­ло пир­ше­ство, кото­рое устра­и­ва­ли близ­кие, надев на голо­вы вен­ки; в их при­сут­ст­вии доз­во­ля­лось гово­рить о заслу­гах умер­ше­го одну толь­ко прав­ду (ибо лгать счи­та­лось кощун­ст­вом). Так отда­ва­ли послед­ний долг.

(64) Когда впо­след­ст­вии, как пишет Демет­рий Фалер­ский¹⁶⁷, нача­ли устра­и­вать похо­ро­ны, сто­ив­шие доро­го и сопро­вож­дав­ши­е­ся гром­ким пла­чем, то это было запре­ще­но зако­ном Соло­на; этот закон наши децем­ви­ры¹⁶⁸ почти в тех же выра­же­ни­ях вклю­чи­ли в деся­тую таб­ли­цу сво­их зако­нов. Ведь ука­за­ния отно­си­тель­но трех голов­ных покры­вал и мно­гих мело­чей при­над­ле­жат Соло­ну. О сето­ва­ни­ях гово­рит­ся его под­лин­ны­ми сло­ва­ми: «Жен­щи­ны не долж­ны по слу­чаю похо­рон ни цара­пать себе щек, ни испус­кать воплей».

(XXVI) О гроб­ни­цах у Соло­на гово­рит­ся толь­ко сле­дую­щее: «Никто не дол­жен ни раз­ру­шать их, ни хоро­нить в них сто­рон­них людей». И уста­нав­ли­ва­ет­ся кара: «Если кто-нибудь, — гла­сит закон, — осквер­нит, опро­кинет, сло­ма­ет гроб­ни­цу (ведь, по мое­му мне­нию, это и есть tym­bos), или памят­ник, или колон­ну, …» Но по исте­че­нии неко­то­ро­го вре­ме­ни, ввиду вели­ко­ле­пия гроб­ниц, кото­рые мы можем видеть на Кера­ми­ке¹⁶⁹, зако­ном было опре­де­ле­но, что «никто не дол­жен ни соору­жать гроб­ни­цу, кото­рая потре­бо­ва­ла бы труда боль­ше­го, чем труд деся­ти чело­век в тече­ние трех дней», (65) ни покры­вать ее шту­ка­тур­кой, ни уста­нав­ли­вать на ней так назы­вае­мые гер­мы¹⁷⁰; про­из­но­сить речь о заслу­гах умер­ше­го раз­ре­ша­лось толь­ко при государ­ст­вен­ных похо­ро­нах и толь­ко тому лицу, кото­ро­му это было пору­че­но вла­стя­ми. Кро­ме того, дабы умень­шить сето­ва­ния, было запре­ще­но соби­рать­ся мно­же­ству муж­чин и жен­щин; ведь сте­че­ние людей уси­ли­ва­ет горе. (66) Вот поче­му Пит­так¹⁷¹ вооб­ще запре­ща­ет при­сут­ст­во­вать на похо­ро­нах чужих людей. Но, опять-таки по свиде­тель­ству того же Демет­рия, вели­ко­ле­пие похо­рон и гроб­ниц дошло до такой сте­пе­ни, какой оно ныне дости­га­ет в Риме. Демет­рий огра­ни­чил этот обы­чай сво­им зако­ном. Ведь Демет­рий был, как вы зна­е­те, не толь­ко уче­ней­шим мужем, но и граж­да­ни­ном с вели­чай­ши­ми заслу­га­ми перед государ­ст­вом и обла­дал огром­ным опы­том в заботах о сограж­да­нах. И вот он не толь­ко умень­шил допус­кае­мые денеж­ные рас­хо­ды, но и огра­ни­чил вре­мя дня, пред­на­зна­чен­ное для похо­рон: он пове­лел умер­ше­го выно­сить до рас­све­та. Он опре­де­лил так­же и раз­ме­ры вновь соору­жае­мых гроб­ниц; на могиль­ной насы­пи он раз­ре­шил уста­нав­ли­вать толь­ко неболь­шую колон­ну выши­ной не более трех лок­тей, или стол, или чашу для воз­ли­я­ний и пору­чил опре­де­лен­но­му маги­ст­ра­ту следить за соблюде­ни­ем этих пред­пи­са­ний.

(XXVII, 67) Итак, вот что поста­но­ви­ли твои люби­мые афи­няне. Но обра­тим­ся к Пла­то­ну, кото­рый пору­ча­ет похо­рон­ные обряды истол­ко­ва­те­лям тре­бо­ва­ний рели­гии; пра­ви­ло это соблюда­ем и мы. О гроб­ни­цах Пла­тон гово­рит сле­дую­щее¹⁷²: он запре­ща­ет зани­мать для устрой­ства гроб­ни­цы какую бы то ни было часть обра­ботан­ной зем­ли или зем­ли, при­год­ной для посе­ва; но если какой-нибудь уча­сток зем­ли, по сво­им осо­бен­но­стям, при­го­ден толь­ко для того, чтобы на нем хоро­ни­ли мерт­вых и при­том без ущер­ба для живых, то имен­но его и сле­ду­ет исполь­зо­вать; что же каса­ет­ся зем­ли, кото­рая может при­но­сить уро­жай и, слов­но мать, давать нам пищу, то никто — ни живой, ни мерт­вый — не дол­жен ее у нас отни­мать.

(68) Пла­тон запре­ща­ет воз­во­дить гроб­ни­цу, более высо­кую, чем та, какую мог­ли бы постро­ить пяте­ро чело­век за пять дней, и ста­вить или класть камень боль­ше­го раз­ме­ра, чем тре­бу­ет­ся для того, чтобы высечь хва­леб­ную над­пись, состо­я­щую не более чем из четы­рех геро­и­че­ских сти­хов, кото­рые Энний назы­ва­ет «длин­ны­ми сти­ха­ми»¹⁷³. Таким обра­зом, отно­си­тель­но гроб­ниц мы зна­ем суж­де­ние так­же и это­го выдаю­ще­го­ся мужа, опре­де­ля­ю­ще­го и допу­сти­мые рас­хо­ды на похо­ро­ны — от одной до пяти мин¹⁷⁴.

(69) Мне кажет­ся, я разъ­яс­нил вам все, что отно­сит­ся к тре­бо­ва­ни­ям рели­гии.

КВИНТ. — Вполне разъ­яс­нил, брат мой, и при­том подроб­но; но про­дол­жай.

МАРК. — Я про­дол­жу, и так как вам захо­те­лось меня к это­му побудить, сде­лаю это, наде­юсь, во вре­мя нашей беседы еще сего­дня. Пла­тон, вижу я, посту­пил так же, и вся его речь о зако­нах была про­из­не­се­на им в тече­ние одно­го лет­не­го дня¹⁷⁵.

И я так поступ­лю и буду гово­рить о маги­ст­ра­тах. Конеч­но, имен­но маги­ст­ра­ту­ры, после уста­нов­ле­ния рели­гии, более все­го укреп­ля­ют государ­ст­вен­ный строй.

АТТИК. — Гово­ри же и сле­дуй наме­чен­но­му тобой пла­ну.