Риторические наставления.

Книга II.

с.78

[II. 1. 1] Вошло в обы­чай (и сей обы­чай день ото дня уси­ли­ва­ет­ся) застав­лять детей учить­ся Крас­но­ре­чию гораздо поз­же над­ле­жа­ще­го вре­ме­ни. Сие про­ис­хо­дит от того, что Рито­ры наши опу­сти­ли свою, а Грам­ма­ти­ки чужую долж­ность себе при­сво­и­ли. [2] Ибо пер­вые огра­ни­чи­ва­ют себя одни­ми декла­ма­ци­я­ми, т. е. изло­же­ни­ем вымыш­лен­ных слу­ча­ев, и пре­по­да­ва­ни­ем на сей толь­ко конец нуж­ных пра­вил, да и то в роде¹ Рас­суди­тель­ном и Судеб­ном, а все про­чее, как недо­стой­ное сво­его зва­ния, пре­зи­ра­ют: послед­ние же, не доволь­ст­ву­ясь тем, что им пре­до­став­ле­но (за что над­ле­жа­ло бы бла­го­да­рить им), берут­ся еще за труд­ней­шие в Крас­но­ре­чии пред­ме­ты, како­вы суть²: с.79 Заи­мо­сло­вия (Про­со­по­пеи) и сочи­не­ния, к сове­то­ва­тель­но­му роду отно­ся­щи­е­ся: [3] от сего и вышло, что пер­вые упраж­не­ния в одной нау­ке сде­ла­лись послед­ни­ми в дру­гой: и дети, кои, по летам сво­им, долж­ны бы посту­пать в выс­ший раз­ряд уче­ния, оста­ют­ся в низ­шем, и Рито­ри­кою зани­ма­ют­ся у Грам­ма­ти­ков. Таким обра­зом, что одна­ко ж очень смеш­но, отро­ка над­ле­жит, кажет­ся, пору­чать Рито­ру не преж­де, как уже будет знать Рито­ри­ку.

[4] Мы поло­жим каж­дой нау­ке свои гра­ни­цы. И Грам­ма­ти­ка, кото­рая на нашем язы­ке зна­чит зна­ние пись­мен или букв, долж­на иметь свои пре­де­лы, особ­ли­во будучи так назва­на по сво­ей скудо­сти, в коей преж­де была заклю­че­на: быв она сла­ба в нача­ле сво­ем, но, полу­чив силы от чте­ния Сти­хотвор­цев и Исто­ри­ков, уве­ли­чи­лась уже до избыт­ка; ибо, кро­ме пра­вил, как гово­рить исправ­но (что само по себе состав­ля­ет пред­мет доволь­но обиль­ный), обня­ла еще нема­лую часть и дру­гих позна­ний. [5] Да и Рито­ри­ка, так назван­ная от того, что учит крас­но и силь­но гово­рить, не долж­на чуж­дать­ся сво­их долж­но­стей, и тер­петь, чтобы при­над­ле­жа­щее ей пере­шло инуды; отче­го почти вовсе лиши­лась она мно­го­го из сво­ей соб­ст­вен­но­сти. [6] Я не спо­рю, чтобы меж­ду уча­щи­ми Грам­ма­ти­ке не было спо­соб­ных с.80 пре­по­дать так­же сведе­ния, нуж­ные Ора­то­ру; но тако­вой настав­ник испол­нил бы тогда долж­ность Рито­ра, а не Грам­ма­ти­ка.

[7] Теперь спра­ши­ва­ет­ся, когда же начи­нать учить отро­ка Рито­ри­ке? Я корот­ко ска­жу: когда откро­ют­ся в нем потреб­ные к тому спо­соб­но­сти; здесь надоб­но смот­реть не на лета его, а на успе­хи в уче­нии. Но и сие зави­сит от преды­ду­ще­го мое­го заме­ча­ния. [8] Ибо еже­ли упраж­не­ния его у Грам­ма­ти­ка про­струт­ся до сочи­не­ний в роде Сове­то­ва­тель­ном, кото­рые состав­ля­ют часть началь­ных пра­вил в Крас­но­ре­чии, то Ритор поз­же пона­до­бит­ся. А еже­ли Ритор хочет в точ­но­сти испол­нить все свои обя­зан­но­сти, то дол­жен тот­час занять уче­ни­ка сво­его повест­во­ва­ни­я­ми и неболь­ши­ми опы­та­ми в роде³ Дока­за­тель­ном. [9] Раз­ве не зна­ем, что и Древ­ние для при­об­ре­те­ния боль­ших успе­хов в Крас­но­ре­чии, обра­ба­ты­ва­ли⁴ Общие места, самые неопре­де­ли­тель­ные пред­ло­же­ния и все, из чего мож­но выве­сти спо­ры меж­ду лица­ми под­лож­ны­ми или истин­ны­ми? Отсюда заклю­чить мож­но, коль с.81 постыд­но отсту­пать­ся от той части Крас­но­ре­чия, кото­рая была у них пер­вою и един­ст­вен­ною. [10] Да и не все ли то, о чем я упо­мя­нул, при­над­ле­жит к долж­но­сти Рито­ра, и не все ли отно­сит­ся к роду Судеб­но­го крас­но­ре­чия? Не вхо­дит ли Повест­во­ва­ние и в речи, пред наро­дом про­из­но­си­мые? Да еще едва ли не самую важ­ней­шую часть состав­ля­ет? [11] Спо­ры и пре­ния не часто ли сопро­вож­да­ют­ся хва­лою и хулою? Не употреб­ля­ют­ся ли в них и общие места, или обра­щае­мые пря­мо на поро­ки, чего образ­цы видим в Цице­роне, или изла­гаю­щие про­сто вопро­сы, как у Квин­та Гор­тен­сия, напри­мер, долж­но ли верить сла­бым дока­за­тель­ствам в поль­зу свиде­те­лей, и про­тив свиде­те­лей? [12] Это такое ору­жие, кото­рое долж­но иметь в готов­но­сти на вся­кий слу­чай. Почи­тать все сие непри­над­ле­жа­щим Ора­то­ру, было бы то же, что почи­тать ста­тую еще нена­ча­тою, когда толь­ко чле­ны ее выли­ты из метал­ла. Впро­чем, да не вме­нит­ся мне в необ­ду­ман­ную поспеш­ность, что слиш­ком рано отни­маю дитя у Грам­ма­ти­ка, как буд­то бы для того, чтобы ско­рее отдать его Рито­ру. [13] Тот и дру­гой может иметь свою оче­редь: не опа­сай­тесь, ребе­нок не уто­мит­ся от настав­ле­ний двух учи­те­лей. Я не умно­жаю, а толь­ко делю труд, кото­рый был сме­шан без с.82 раз­бо­ра. Таким обра­зом каж­дый учи­тель будет полез­нее в сво­ем деле. У Гре­ков и поныне сие наблюда­ют, а наши Рито­ры от того отсту­пи­ли, и кажут­ся изви­ни­тель­ны толь­ко тем, что с них труд сей сня­ли на себя дру­гие.

с.83

[II. 2. 1] Итак, коль ско­ро усмот­рит­ся в отро­ке столь­ко спо­соб­но­сти, что может при­ни­мать пер­вые, пока­зан­ные мною, настав­ле­ния в Крас­но­ре­чии, то и над­ле­жит пору­чить его попе­че­нию Рито­ров. Но все­го более надоб­но обра­щать вни­ма­ние на нра­вы послед­них. [2] Я здесь начи­наю мои пра­ви­ла с сего не пото­му, чтобы и в рас­суж­де­нии про­чих настав­ни­ков почи­тал такое наблюде­ние излиш­ним; в пер­вой кни­ге доволь­но об этом тол­ко­ва­но: но самый воз­раст уча­щих­ся застав­ля­ет повто­рять ска­зан­ное мною преж­де. [3] Ибо к сим учи­те­лям дети посту­па­ют уже взрос­лые, и оста­ют­ся у них, даже по дости­же­нии юно­ше­ских лет: и для того наи­бо­лее печь­ся долж­но, чтобы юность в цве­те сво­ем бла­го­ра­зу­ми­ем настав­ни­ка охра­ня­лась, и, при­шед­ши в зре­лость, важ­но­стию его от свое­воль­ства воз­дер­жи­ва­лась. [4] Еще мало того, чтоб он был сам чело­век чест­ный, нуж­но, чтобы стро­гим с.84 над­зо­ром умел блю­сти чистую нрав­ст­вен­ность и в уче­ни­ках сво­их.

Итак да вос­при­и­мет он преж­де все­го оте­че­ские к ним чув­ст­во­ва­ния, и да пред­став­ля­ет себя непре­стан­но на месте тех, от коих дети ему вве­ря­ют­ся. [5] Да будет чужд поро­ков, и в дру­гих да не тер­пит их. Важ­ность его да не сопро­вож­да­ет­ся гру­бо­стию, лас­ко­вость сла­бо­стию; дабы одною не навлечь нена­ви­сти, а дру­гою пре­зре­ния. Наи­бо­лее да бесе­ду­ет о бла­го­по­веде­нии; ибо чем чаще будут уве­ща­ния, тем реже пона­до­бят­ся нака­за­ния. Да не будет гнев­лив, ниже потвор­чив там, где нуж­на стро­гость; в пре­по­да­ва­нии уче­ния прост, тер­пе­лив, более при­ле­жен, неже­ли взыс­ка­те­лен. [6] Вопро­шаю­щим да ответ­ст­ву­ет охот­но, не вопро­шаю­щих же воз­буж­да­ет соб­ст­вен­ны­ми вопро­са­ми. На похва­лы да не будет слиш­ком скуп, ни слиш­ком рас­то­чи­те­лен; пер­вое отни­ма­ет охоту, а вто­рое вну­ша­ет бес­печ­ность. [7] Обли­чать, исправ­лять, когда потре­бу­ет нуж­да, дол­жен без суро­во­сти, без бранч­ли­во­сти. Ибо во мно­гих рож­да­ет­ся отвра­ще­ние к уче­нию от того, что выго­во­ры в устах иных учи­те­лей похо­дят на явную нена­висть. [8] Да пот­щит­ся все­днев­но ска­зать в настав­ле­нии уче­ни­кам что-нибудь такое, что мог­ло бы у них навсе­гда оста­вать­ся в памя­ти. с.85 Хотя доволь­но при­ме­ров к под­ра­жа­нию может пред­ста­вить­ся им при чте­нии книг, но гораздо боль­ше дей­ст­ву­ет изуст­но пере­ска­зан­ное учи­те­лем, кото­ро­го и любят и почи­та­ют бла­го­нрав­ные дети. Едва изо­бра­зить мож­но, какую име­ем наклон­ность под­ра­жать тем, к коим рас­по­ло­же­ны душев­но.

[9] Отнюдь не долж­но поз­во­лять детям, чтоб они друг дру­га явно хва­ли­ли, как то быва­ет часто. Даже воз­раст­ней­шим непри­лич­но изъ­яв­лять откры­то свои мыс­ли о слы­шан­ном от това­ри­щей. Надоб­но, чтоб уче­ник в сем слу­чае пола­гал­ся на суд учи­те­ля, и почи­тал толь­ко то ска­зан­ным хоро­шо, что́ от него одоб­ря­ет­ся. [10] Такой дур­ной обы­чай вза­им­но хва­лить друг дру­га, вкрав­ший­ся под име­нем веж­ли­во­сти, есть опас­ней­ший враг уче­ния, и дол­жен быть изгнан из бла­го­учреж­ден­ных учи­лищ, как непри­стой­ный и слиш­ком теат­раль­ный. Ибо и труд и при­ле­жа­ние почтут­ся уже ненуж­ны­ми там, где на все похва­ла гото­ва. [11] Итак долж­ны смот­реть пря­мо на учи­те­ля и те, кои слу­ша­ют, и тот, кто гово­рит пред ним. Таким обра­зом хоро­шее от худо­го раз­ли­чать навык­нут: чрез сие один при­об­ре­тет спо­соб­ность сочи­нять, а про­чие здра­во судить научат­ся. [12] А ныне, по окон­ча­нии почти каж­до­го пери­о­да, тот­час не толь­ко с.86 вста­ют, но и выбе­га­ют с мест сво­их на сре­ди­ну, про­из­но­ся, для одоб­ре­ния, непри­стой­ные кли­ки; и вза­им­ные похва­лы решат досто­ин­ство сочи­не­ния. Отсюда над­мен­ность и пустая само­уве­рен­ность, дово­дя­щие их до того, что, воз­гор­дясь руко­плес­ка­ни­я­ми соуче­ни­ков, начи­на­ют худо думать об учи­те­ле, если похва­лит их мало. [13] Да и сами⁵ учи­те­ли долж­ны со всею скром­но­стию и осто­рож­но­стию при­ни­мать похва­лы. Ибо уче­ни­кам над­ле­жит искать одоб­ре­ния от учи­те­ля, а не учи­те­лю от уче­ни­ков сво­их. Он так­же дол­жен, если мож­но, заме­чать вни­ма­тель­но, за что́, как и кто из уче­ни­ков хва­лит его: и радо­вать­ся для них боль­ше, а не для себя, когда най­дет суж­де­ние их пра­виль­ным.

[14] Я не хотел бы, чтоб мало­лет­ние нахо­ди­лись вме­сте с воз­раст­ны­ми. Ибо хотя бы хоро­ший настав­ник и мог содер­жать вос­пи­тан­ни­ков во вся­ком поряд­ке и бла­го­чи­нии, не худо одна­ко отде­лять сла­бей­ших от про­дер­зост­ней­ших: не толь­ко поро­ка, да и само­го подо­зре­ния избе­гать тре­бу­ет бла­го­ра­зу­мие. [15] Я слег­ка заме­тил о сем. Чтобы учи­тель и уче­ни­ки были чуж­ды раз­вра­та, о том и гово­рить с.87 почи­таю за излиш­нее. А кто, изби­рая сыну сво­е­му настав­ни­ка, не обра­тит вни­ма­ния на пороч­ные его склон­но­сти, тот да веда­ет, что все про­чее, к поль­зе юно­ше­ства здесь нами изла­гае­мое, оста­нет­ся без вся­ко­го доб­ро­го дей­ст­вия.

с.88

[II. 3. 1] Я не хочу умол­чать о пред­убеж­де­нии тех, кои пола­га­ют, что хотя дитя и при­дет в состо­я­ние учить­ся Крас­но­ре­чию, не над­ле­жит одна­ко тот­час пору­чать его само­му пре­вос­ход­но­му Рито­ру, а дер­жать несколь­ко вре­ме­ни у учи­те­ля с мень­ши­ми спо­соб­но­стя­ми; посред­ст­вен­ность даро­ва­ний послед­не­го при­не­сет уча­ще­му­ся боль­ше поль­зы пото­му, что и разу­меть его и за ним сле­до­вать лег­че, и что он с мень­шею ску­кою зай­мет­ся пре­по­да­ва­ни­ем началь­ных пра­вил.

[2] Но мне не труд­но дока­зать, что гораздо луч­ше пола­гать все­гда доб­рое осно­ва­ние, и что иско­ре­нять закос­не­лые поро­ки тре­бу­ет­ся боль­ших уси­лий; тогда сугу­бое бре­мя падет на после­дую­ще­го за тем искус­но­го настав­ни­ка; ему пона­до­бит­ся отучать преж­де, а потом учить; и пер­вое несрав­нен­но тяже­лее. [3] Для сего-то Тимо­фей, неко­то­рый слав­ный игрок на флей­те, с.89 обык­но­вен­но тре­бо­вал, как ска­зы­ва­ют, двой­ной пла­ты с тех, кои от дру­гих учи­те­лей к нему учить­ся при­хо­ди­ли.

Итак в сем слу­чае выхо­дят две ошиб­ки: пер­вая, что для началь­но­го уче­ния год­ным почи­та­ет­ся и с неболь­ши­ми даро­ва­ни­я­ми учи­тель, в том уве­ре­нии, что доб­рый желудок все варит. [4] Такая вся­кой хулы достой­ная бес­печ­ность, мог­ла бы по нуж­де быть изви­ни­тель­на, если бы пло­хие учи­те­ли научи­ли хоть не мно­го­му, да толь­ко не худо­му. Дру­гая ошиб­ка, еще обык­но­вен­ней­шая, состо­ит в непра­виль­ном мне­нии, буд­то бы луч­шие настав­ни­ки сочтут за низость пре­по­да­вать пред­ме­ты мало­важ­ные, или из пре­зре­ния к ним, или же и совсем при­спо­со­бить­ся к ним не могут. [5] Но кото­рый не захо­чет, того я и в чис­ло настав­ни­ков не вклю­чаю: а кото­рый хочет, тот и может, лишь бы имел хоро­шие спо­соб­но­сти. Я так думаю, во-пер­вых пото­му, что кто дру­гих пре­вос­хо­дит в крас­но­ре­чии, тот луч­ше зна­ет и сте­пе­ни, чрез кото­рые дости­га­ем до тако­го пре­вос­ход­ства. Во-вто­рых, что успех весь­ма мно­го зави­сит от спо­со­ба пре­по­да­ва­ния; а кто чем уче­нее, тем опыт­нее и искус­нее в обу­че­нии дру­гих: [6] нако­нец нель­зя и помыс­лить, чтобы тот не мог про­из­ве­сти мень­ше­го, кто в боль­шем с.90 пре­взо­шел мно­гих. А ина­че, было бы то же, если б кто ска­зал, что Фидий сде­лал уди­ви­тель­ную ста­тую Юпи­те­ра, одна­ко дру­гой укра­ше­ния ее луч­ше бы выра­ботал: или что Ора­тор гово­рить не уме­ет: или что искус­ней­ший врач не зна­ет лечить самых лег­ких при­пад­ков.

[7] Так по сему нет, ска­жут мне, ниче­го тако­го в Крас­но­ре­чии, что́ пре­вы­ша­ло бы сла­бые дет­ско­го ума поня­тия. Я сего не утвер­ждаю; но пре­вос­ход­ный настав­ник дол­жен быть вме­сте бла­го­ра­зу­мен, иску­сен в пре­по­да­ва­нии пра­вил; сло­вом, ему над­ле­жит во всем сооб­ра­зо­вать­ся с сила­ми уча­ще­го­ся; как чело­век, при­вык­ший ходить ско­ро, идучи доро­гою вме­сте с мало­лет­ним ребен­ком, пода­ет ему руку, умень­ша­ет шаги свои, и не выпе­ре­жи­ва­ет сво­его сла­бо­го спут­ни­ка. [8] Да и нам удо­бо­по­нят­нее и вра­зу­ми­тель­нее быва­ет речь чело­ве­ка умно­го и уче­но­го? Пото­му, что глав­ное в Крас­но­ре­чии досто­ин­ство есть ясность; а у кого чем мень­ше ума, тем более напы­щать­ся и ширить­ся силит­ся: как мало­рос­лые поды­мать­ся на цып­ки, а мало­силь­ные гро­зить боль­ше име­ют при­выч­ку. [9] Ибо неумест­ная высо­ко­пар­ность, гром­кость и непо­мер­ное ока­за­тель­ство (ca­co­ze­lia) даро­ва­ний озна­ча­ют не силу, а сла­бость разу­ма. Как наду­тость тела есть знак худо­го здо­ро­вья, а не кре­по­сти; и с.91 сбив­шись с пря­мой доро­ги, конеч­но ско­рее заблудишь­ся. Итак учи­тель чем мень­ше име­ет спо­соб­но­стей, тем для уче­ни­ка тем­нее.

[10] Я не забыл, что в преды­ду­щей кни­ге сове­туя детей луч­ше отда­вать в учи­ли­ща, неже­ли учить дома, гово­рил и то, что они при началь­ном уче­нии охот­нее зани­ма­ют­ся и более успе­ва­ют чрез под­ра­жа­ние сво­им това­ри­щам, поели­ку то делать им лег­че. Мно­гие поду­ма­ют, что я здесь сам себе про­ти­во­ре­чу. [11] Нет; напро­тив, эта и есть самая глав­ная при­чи­на, для кото­рой над­ле­жит пору­чать отро­ка пре­вос­ход­ней­ше­му учи­те­лю: у него уче­ни­ки, как с боль­шим раче­ни­ем вос­пи­ты­вае­мые, или не ска­жут и не напи­шут ниче­го, чему бы под­ра­жать не годи­лось; или, когда и погре­шат, то не оста­ют­ся без над­ле­жа­щих и неукос­ни­тель­ных попра­вок. Мало­све­ду­щий же одоб­рит ино­гда и дур­ное, и увле­чет за собою уче­ни­ков сво­их. [12] Итак да будет учи­тель и в крас­но­ре­чии и во нра­вах муж отлич­ней­ший, дабы, по при­ме­ру Гоме­ро­ва Феник­са, учи­те­ля Ахил­ле­со­ва, настав­лял и сло­ву и делу.

с.92

I. Исто­ри­че­ские повест­во­ва­ния. (Пло­до­ви­тость похваль­на в юно­шах. — Поправ­ки делать за ними не с излиш­нею стро­го­стию. — При­учать их писать с воз­мож­ным раче­ни­ем). II. Утвер­жде­ние и опро­вер­же­ние повест­во­ва­ний. III. Похва­ла и хула людям. IV. Общие места и пред­ло­же­ния. — Охуж­да­ет тех, кои обра­ба­ты­ва­ют общие места дома, чтобы читать их при удоб­ном слу­чае. V. Похва­ла и хула зако­нов.

I. [II. 4. 1] Здесь я пока­жу преж­де, чем дол­жен, по мне­нию мое­му, Ритор занять ново­го уче­ни­ка сво­его: а после дой­ду и до того, что́ соб­ст­вен­но назы­ва­ет­ся Рито­ри­кою. Мне кажет­ся все­го луч­ше начи­нать с тех упраж­не­ний, кото­рые более под­хо­дят к зада­чам Грам­ма­ти­че­ским, как напри­мер, с Повест­во­ва­ний. [2] Они, кро­ме повест­во­ва­ния судеб­но­го, суть трех родов, с.93 имен­но: Бас­ня, кото­рая употреб­ля­ет­ся в тра­геди­ях и поэ­мах, и кото­рая не толь­ко исти­ны, но и вида ее в себе не заклю­ча­ет; При­клад, или слу­чай, хотя лож­ный, одна­ко прав­до­по­доб­ный, име­ет место в комеди­ях; Исто­рия, в кото­рой изла­га­ют­ся под­лин­ные дея­ния. Как повест­во­ва­ния Сти­хотвор­ные пре­до­ста­ви­ли мы Грам­ма­ти­ку (Кн. I. гл. 6.), то Ритор дол­жен начать с Исто­ри­че­ских, кото­рые чем силь­нее, тем спра­вед­ли­вее.

[3] Но как луч­ше посту­пать при повест­во­ва­нии, я пока­жу, когда буду гово­рить о роде Судеб­ном (Кн. 4. гл. 2.). Меж­ду тем доволь­но здесь заме­тить, чтоб оно было не сухо и не слиш­ком про­сто (ибо на что́ бы нам столь­ко потеть над уче­ни­ем, еже­ли бы над­ле­жа­ло все­гда пред­став­лять вещи в их наго­те и без вся­ко­го укра­ше­ния?), ниже напро­тив, изви­ви­сто и усе­я­но посто­рон­ни­ми опи­са­ни­я­ми, какие мно­ги­ми вво­дят­ся по сти­хотвор­че­ской воль­но­сти. [4] То и дру­гое порок: одна­ко скудость в мыс­лях хуже, неже­ли изоби­лие. От детей ни тре­бо­вать, ни ожи­дать немож­но совер­шен­ной речи; но для меня кажет­ся луч­ше ум, так ска­зать, рос­ко­ше­ст­ву­ю­щий, и бла­го­род­ных поры­вов испол­нен­ный, хотя бы ино­гда и выхо­дил из-за пре­де­лов. [5] Я нико­гда не доса­до­вал на такое изли­ше­ство в юном уче­ни­ке. с.94 Жела­тель­но даже, чтоб сами учи­те­ли, по при­ме­ру кор­ми­лиц, мла­ден­ст­ву­ю­щим еще умам неж­ней­шую пищу пред­ла­га­ли, и насы­щать­ся при­ят­ным мле­ком уче­ния поз­во­ля­ли. Меж­ду тем ум, как тело, пол­не­ет, и от вре­ме­ни до вре­ме­ни укреп­ля­ет­ся. [6] Это знак буду­щей силы. Напро­тив, как дитя, все­ми чле­на­ми рановре­мен­но дей­ст­во­вать начи­наю­щее, часто впо­след­ст­вии сухот­кою и болез­ня­ми угро­жа­ет­ся. Итак не ста­нем стес­нять спо­соб­но­стей в ребен­ке; пусть изо­бре­та­ет, и пусть любу­ет­ся сво­им изо­бре­те­ни­ем, хотя бы то было не совсем пра­виль­но и не в долж­ных пре­де­лах. Пло­до­ви­тость лег­ко уме­рить; а сухо­сти никак посо­бить нель­зя. [7] Я немно­го доб­ро­го ожи­даю от ребен­ка, в коем ум озна­ме­ну­ет­ся преж­девре­мен­ною раз­бор­чи­во­стию. Мне при­ят­нее видеть в нем оби­лие и даже избы­ток мыс­лей. Ибо мно­гое отой­дет с лета­ми, мно­гое зре­лей­шим рас­суд­ком уба­вит­ся и самым употреб­ле­ни­ем умень­шит­ся, лишь толь­ко б было, из чего убав­лять и умень­шать. Тон­ко вытя­ну­тая из метал­ла полос­ка, при малей­шем при­кос­но­ве­нии рез­ца или молот­ка, лома­ет­ся. [8] Кто читал Цице­ро­на (de Orat. 88), тот увидит, что я сле­дую в сем его мне­нию; он гово­рит: я хочу, чтобы пло­до­ви­тость ума в моло­дом чело­ве­ке выхо­ди­ла ино­гда и за пре­де­лы. Поче­му с.95 и не годит­ся для детей с сухи­ми пра­ви­ла­ми учи­тель, как для моло­дых насаж­де­ний без­влаж­ная и затвер­де­лая зем­ля. [9] От того зарож­да­ет­ся в них роб­кое мало­ду­шие: они, как поник­шие долу, не осме­ли­ва­ют­ся воз­но­сить­ся выше обык­но­вен­ной речи. Это в них сухот­ка, а не здо­ро­вье; не вкус или раз­бор­чи­вость, а сла­бость: и, думая, что в них нет поро­ка, тем самым в порок впа­да­ют, т. е. дости­гать совер­шен­ства не ста­ра­ют­ся. По сей-то при­чине и самая ско­ро­спе­лость ума мне не нра­вит­ся, как преж­девре­мен­ное бро­же­ние вина в точи­лах; ибо в про­тив­ном слу­чае оно долее не пор­тит­ся и от лет ста­но­вит­ся доб­рот­нее.

[10] Не излиш­ним почи­таю ска­зать и о том, что дет­ским умам вредит непо­мер­ная взыс­ка­тель­ность учи­те­ля. Ибо рож­да­ет­ся от сего робость, уны­ние, а нако­нец отвра­ще­ние от уче­ния: и, что еще гораздо хуже, опус­ка­ют­ся, так ска­зать, руки при каж­дом начи­на­нии. [11] Извест­но, что и селя­нин не каса­ет­ся неж­но­го гроздия косою: оно, кажет­ся ему, стра­шит­ся желе­за, и не может еще сно­сить ника­ко­го уязв­ле­ния. [12] Так и учи­тель дол­жен быть снис­хо­ди­те­лен; настав­ле­ния свои сопро­вож­дать воз­мож­ною лас­кою: иное похва­лить, дру­гое оста­вить без охуж­де­ния, или пере­ме­нить, пока­зав с.96 тому при­чи­ны: а инде при­ба­вить нечто и от себя. Ино­гда же не худо и всю зада­чу уче­ни­ка напол­нить сво­и­ми мыс­ля­ми и выра­же­ни­я­ми, дабы она послу­жи­ла ему при­ме­ром, а он меж­ду тем любо­вал­ся бы ею, как сво­им соб­ст­вен­ным про­из­веде­ни­ем. [13] А еже­ли слог его будет так небре­жен, что и поправ­лять нель­зя, тогда, объ­яс­нив сно­ва тот же самый пред­мет, застав­лять обра­ба­ты­вать его вто­рич­но, обо­д­ряя уче­ни­ка, что в дру­гой раз напи­сать луч­ше он может: поль­зу от сего спо­со­ба дознал я соб­ст­вен­ным опы­том. Ибо надеж­дою успе­ха воз­буж­да­ет­ся охота и рев­ность. [14] Но не со все­ми над­ле­жит употреб­лять оди­на­ко­вые меры, а смот­ря по летам и по спо­соб­но­стям. Я гова­ри­вал уче­ни­кам сво­им, когда кто из них бывал посме­лее в мыс­лях и слог свой побо­лее рас­цве­тить ста­рал­ся, что теперь это похва­ляю, но будет вре­мя, когда сего не поз­во­лю. Таким обра­зом, льсти­ла им ост­ро­та соб­ст­вен­но­го разу­ма, но в рас­суж­де­нии вку­са с пря­мо­го пути не сби­ва­лись.

[15] Но воз­вра­тим­ся к преж­не­му наше­му пред­ме­ту. Сочи­нять повест­во­ва­ния над­ле­жит с вели­чай­шим раче­ни­ем. Ибо хотя для луч­ше­го изъ­яс­не­ния мыс­лей, полез­но застав­лять детей повто­рять слы­шан­ное, и изла­гать в пре­вра­щен­ном поряд­ке, взяв то одно место, то с.97 дру­гое; но это делать надоб­но толь­ко с мало­лет­ни­ми, когда еще они к дру­го­му чему неспо­соб­ны, и когда начи­на­ют лишь свя­зы­вать вещи со сло­ва­ми. Но коль ско­ро насту­пит вре­мя пока­зы­вать им, как состав­лять пра­виль­ную и обсто­я­тель­ную речь, тогда ско­рое необ­ду­ман­ное бол­та­нье все­го того, что́ при­дет в голо­ву, долж­но почи­тать за дур­ной знак пусто­го и сме­ху достой­но­го хва­стов­ства. [16] Отсюда в нера­зум­ных роди­те­лях про­ис­хо­дит тщет­ная радость, а в детях рож­да­ет­ся нера­де­ние, бес­стыд­ство, при­выч­ка гово­рить вся­кие глу­по­сти, зани­мать­ся без­де­ли­ца­ми, и, от чего вели­кие успе­хи часто в ничто обра­ща­ют­ся, над­мен­ное о себе самих мне­ние. [17] Все­му свое вре­мя; я не опу­щу гово­рить о сем про­стран­нее на сво­ем месте. Меж­ду тем доволь­но, еже­ли отрок, со вся­ким ста­ра­ни­ем и с воз­мож­ным по летам сво­им уси­ли­ем, напи­шет что-либо порядоч­ное: пусть он в том упраж­ня­ет­ся, пусть к тому при­вы­ка­ет. Кто хоро­шо гово­рить научит­ся преж­де, неже­ли гово­рить про­вор­но, тот может потом сде­лать­ся таким, како­во­го мы жела­ем, или по край­ней мере, близ­ко к тако­му подой­дет.

II. [18] К повест­во­ва­ни­ям не бес­по­лез­но при­со­во­ку­пить и то, как дока­зы­вать и опро­вер­гать оные. Сие мож­но делать не толь­ко по с.98 пред­ме­там бас­но­слов­ным и взя­тым из Сти­хотвор­цев, но и по неко­то­рым ста­тьям из Исто­рии. Напри­мер, достой­но ли веро­я­тия, что буд­то бы ворон, сидя на голо­ве у Вале­рия, носом и кры­лья­ми бил по лицу и по гла­зам сра­жав­ше­го­ся с ним Гал­ла; здесь мож­но ска­зать мно­го кое-чего в ту и дру­гую сто­ро­ну; [19] рав­но как и о рож­де­нии Сци­пи­о­на от змия, о вол­чи­це Рому­ла, о Ним­фе Эге­рии Нумы. Да и в Гре­че­ских Исто­ри­ях нахо­дит­ся доволь­но сти­хотвор­че­ской воль­но­сти. Часто разыс­ки­ва­ет­ся так­же о вре­ме­ни и месте повест­ву­е­мых собы­тий, а ино­гда и о самом дей­ст­во­вав­шем лице; Тит Ливий напол­нен подоб­ны­ми сомне­ни­я­ми, и дру­гие Исто­ри­ки неред­ко в ска­за­ни­ях сво­их раз­но­гла­сят.

III. [20] После сего начи­на­ет отрок пома­лень­ку испы­ты­вать силы свои над важ­ней­ши­ми сочи­не­ни­я­ми; пишет похва­лу мужам зна­ме­ни­тым, охуж­да­ет зло­де­ев: то и дру­гое при­но­сит дво­я­кую поль­зу. Тут оби­ли­ем и раз­но­об­ра­зи­ем пред­ме­тов не толь­ко изощ­ря­ет­ся разум, но и нра­вы раз­мыш­ле­ни­ем о бла­ге и зле назида­ют­ся, и во мно­гом позна­ние при­об­ре­та­ет­ся. Тогда же запа­са­ет­ся уче­ник и при­ме­ра­ми, кото­рые Ора­то­ру слу­жат вели­ким посо­би­ем во всех родах. [21] Отсюда выхо­дит еще новое упраж­не­ние: будет он срав­ни­вать лица, с.99 доб­ро­де­те­ля­ми или поро­ка­ми про­сла­вив­ши­е­ся, и увидит пред собою про­стран­ней­шее поле; ибо тогда нуж­но ему будет гово­рить не толь­ко вооб­ще о доб­рых и худых каче­ствах, но и вни­кать осо­бен­но в каж­дое и каж­дое взве­ши­вать. Но как спо­соб хва­лить и хулить дея­ния отно­сит­ся к третьей части Рито­ри­ки (Кн. 3. гл. 7.), то и пра­ви­ла сему пока­за­ны будут на сво­ем месте.

IV. [22] И общие места, я разу­мею под сим име­нем то, когда, не назы­вая лиц, на самые поро­ки воору­жа­ем­ся, как то на любо­дея, игро­ка, рас­пут­но­го, и общие места, гово­рю, при­над­ле­жат к роду судеб­но­му: ибо если выста­вить имя винов­но­го, тогда при­мут вид пря­мо­го обви­не­ния. Одна­ко они нис­хо­дят ино­гда неко­то­рым обра­зом от рода до видов; еже­ли пред­по­ло­жить, напри­мер, любо­дея, поте­ряв­шим зре­ние, игро­ка разо­рив­шим­ся, воло­ки­ту ста­рым. Гово­рим ино­гда и в защи­ту сих поро­ков; [23] ибо и рос­кошь и любовь изви­ня­ем; неред­ко берем сто­ро­ну туне­яд­ца и под­ло­го в заба­вах при­служ­ни­ка: но так, чтобы изви­не­ни­ем про­ступ­ка не был изви­ня­ем пре­ступ­ник.

[24] Весь­ма мно­го так­же спо­соб­ст­ву­ют успе­хам в Крас­но­ре­чии Зада­чи⁶ (the­ses), кото­рые с.100 берут­ся от срав­не­ния вещей, как напри­мер: сель­ская ли жизнь луч­ше, или город­ская? Пра­во­вед­цы ли при­об­ре­та­ют более славы, или люди воен­ные? От сих задач, и в роде сове­то­ва­тель­ном и в судеб­ных раз­би­ра­тель­ствах, заим­ст­ву­ет­ся вели­кая помощь. Послед­ний слу­чай объ­яс­ня­ет­ся про­стран­но речью Цице­ро­на за Муре­ну. [25] Да и сле­дую­щие зада­чи почти так­же при­над­ле­жат к роду рас­суди­тель­но­му: надоб­но ни женить­ся? Надоб­но ли домо­гать­ся вла­сти? При­бавь здесь лицо, тогда будут они сове­то­ва­тель­ные.

[26] Наши учи­те­ли дава­ли нам еще дру­гие упраж­не­ния, сколь­ко полез­ные, столь­ко и при­ят­ные для нас: они при­готов­ля­ли нас к слу­ча­ям гада­тель­ным (ca­sus co­niec­tu­ra­les), или догад­кою позна­вае­мым, при­ка­зы­вая изъ­яс­нять, для чего пред­став­ля­ли Лакеде­мо­няне Вене­ру воору­жен­ною? Для чего изо­бра­жал­ся Купидон в виде маль­чи­ка с кры­лья­ми, со стре­ла­ми, с пла­мен­ни­ком? и тому подоб­ное. Мы здесь ста­ра­лись про­ни­кать в наме­ре­ние пер­во­го изо­бре­та­те­ля сей мыс­ли: к чему при­бе­гать и в тяжеб­ных делах часто застав­ля­ет нуж­да. Это может почесть­ся за род хрии.

[27] Дру­гие же общие места, как то о свиде­те­лях, все­гда ли им долж­но верить? и о свиде­тель­ствах, при­ни­мать ли их, не смот­ря с.101 на мало­важ­ность. Без вся­ко­го сомне­ния, они отно­сят­ся к роду судеб­но­му; неко­то­рые доволь­но извест­ные Ора­то­ры при­готов­ля­ли их дома, вытвер­жи­ва­ли наизусть, дабы при слу­чае, когда пона­до­бит­ся им вдруг гово­рить, укра­сить ими речь свою. [28] Но мне кажет­ся (не могу не ска­зать сво­его мне­ния), сие дока­зы­ва­ет, что они сами на себя не пола­га­лись. Ибо как най­дет такой Ора­тор что-либо совер­шен­но при­лич­ное к суще­ству дела, кото­рое в раз­лич­ном и все­гда новом виде пред­став­ля­ет­ся? Как может отве­чать на пред­ло­же­ния сто­ро­ны про­тив­ной, отра­жать воз­ра­же­ния, вопро­шать свиде­те­ля, если он само­го обще­го, и во мно­гих суд­ных делах встре­чаю­щих­ся обсто­я­тельств, выра­зить без при­готов­ле­ния не в силах? [29] Такой Ора­тор, повто­ряя одно и то же в раз­ных речах, или про­из­во­дит отвра­ще­ние, какое быва­ет к дав­ниш­не­му и подо­гре­то­му куша­нью, или покры­ва­ет само­го себя сты­дом, выстав­ляя толи­ко­крат­но пред слу­ша­те­лей запас укра­ше­ний, кото­рый, как у хваст­ли­вых бед­ня­ков, ста­рин­ная рух­лядь, на все слу­чаи употреб­ля­е­мая, обык­но­вен­но вет­ша­ет еще более. [30] Сверх того, не все­гда и не вся­кое общее место может при­ли­че­ст­во­вать наше­му делу, еже­ли не будет оно в какой-либо свя­зи с глав­ным пред­ме­том; а ина­че, с.102 пока­жет­ся оно гру­бо и некста­ти при­леп­лен­ным, [31] и отли­чит­ся от все­го про­че­го в речи; поели­ку при­во­дит­ся, не как нуж­ное, но как на уда­чу при­готов­лен­ное. Так­же для поме­ще­ния одной хоро­шей мыс­ли при­бе­га­ют неко­то­рые ко мно­го­слов­ным отступ­ле­ни­ям, забы­вая, что мысль не от инуды, как из самых тех общих мест родить­ся дол­жен­ст­ву­ет. [32] Итак кра­си­во и полез­но толь­ко то, что́ из само­го дела про­ис­те­ка­ет. Впро­чем, сколь­ко бы ни хоро­ша была речь, если не стре­мит­ся к точ­ной сво­ей цели, быва­ет излиш­ня, а ино­гда и вредит делу. Но и мы здесь доволь­но отсту­пи­ли от пред­ле­жа­ще­го нам пред­ме­та.

V. [33] Хва­лить и пори­цать зако­ны труд­но; и потреб­но столь­ко же тща­ния и сил, какие нуж­ны для самых важ­ней­ших сочи­не­ний…

[41] Сими-то спо­со­ба­ми древ­ние учи­лись Крас­но­ре­чию, заим­ст­вуя одна­ко ж дока­за­тель­ства от Диа­лек­ти­ков. Ибо про­из­но­сить речи на пред­ме­ты вымыш­лен­ные, в под­ра­жа­ние речам, какие гово­рят­ся в суде и в народ­ных собра­ни­ях, введе­но у Гре­ков в обы­чай почти око­ло вре­мен Димит­рия Фале­рий­ско­го. [42] Но точ­но ли он изо­брел сей род упраж­не­ния, я дознаться не мог (как ска­зал и на дру­гом месте); да с.103 и те, кои утвер­жда­ют сие, ника­ко­го ясно­го дока­за­тель­ства не име­ют. Лати­ны же нача­ли иметь учи­те­лей Крас­но­ре­чия в послед­нее вре­мя Луция Крас­са, как Цице­рон пола­га­ет (lib. 3. de Orat.); из них зна­ме­ни­тей­ший был Пло­тий.

с.104

I. [II. 5. 1] О спо­со­бе сочи­нять такие речи буду гово­рить за сим вско­ре: меж­ду тем, поели­ку мы зани­ма­ем­ся пер­вы­ми пра­ви­ла­ми Рито­ри­ки, то нель­зя, кажет­ся, не ска­зать, сколь­ко может Ритор уско­рить успе­хи в уча­щих­ся, еже­ли, как от Грам­ма­ти­ков тре­бу­ет­ся изъ­яс­не­ния Сти­хотвор­цев, поста­ра­ет­ся он наста­вить уче­ни­ков сво­их, как читать Исто­рию, и осо­бен­но Ора­то­ров: я сде­лал сему опыт с немно­ги­ми, коих лета уже того тре­бо­ва­ли, и роди­те­ли за полез­ное почи­та­ли. [2] Хотя еще с.105 тогда чув­ст­во­вал я поль­зу, про­изой­ти от того могу­щую, но встре­ча­лись два пре­пят­ст­вия: во-пер­вых, дол­говре­мен­ная при­выч­ка учить ина­че, закон нала­га­ла; во-вто­рых, и юно­ши, доволь­но успев­шие, сле­до­ва­тель­но и труда сего уже не тре­бо­вав­шие, при­ме­ру⁷ мое­му не сле­до­ва­ли. [3] Одна­ко я не посты­дил­ся бы сооб­щить пуб­ли­ке, если бы при­ду­мал и после что-нибудь ново­го. Знаю, что у Гре­ков Рито­ры и ныне сие дела­ют, по край­ней мере, чрез сво­их помощ­ни­ков: ибо не доста­ло бы вре­ме­ни, если бы с каж­дым уче­ни­ком все­гда сам учи­тель зани­мать­ся захо­тел.

II. [4] И под­лин­но, читать вме­сте с ребен­ком для того толь­ко, чтоб он научил­ся вер­нее и точ­нее про­бе­гать гла­за­ми пись­ме­на, и даже чтоб изъ­яс­нить силу како­го ни есть мало­употре­би­тель­но­го сло­ва, долж­но почи­тать гораздо ниже обя­зан­но­сти Рито­ра. [5] Но пока­зы­вать кра­соты в речи, или и недо­стат­ки, когда встре­тят­ся, отно­сит­ся пря­мо до зва­ния и долж­но­сти того, кто выда­ет себя за настав­ни­ка в Крас­но­ре­чии: тем паче, что я не с.106 тре­бую от уча­ще­го, дабы читал он с каж­дым уче­ни­ком осо­бен­но и вся­кую кни­гу, какую бы ему взять ни захо­те­лось. [6] Мне кажет­ся удоб­нее и полез­нее, заста­вить всех мол­чать, при­ка­зы­вать одно­му из них (и сие делать пооче­ред­но) читать вслух, дабы в то же вре­мя и исправ­но­му про­из­но­ше­нию навы­ка­ли; [7] тут учи­тель, изъ­яс­нив сущ­ность дела, состав­ля­ю­щую пред­мет читае­мой речи (ибо от того все будет вра­зу­ми­тель­нее), ниче­го без вни­ма­ния не оста­вит; и на Изобре­те­ние и на Изло­же­ние, где надоб­но, сде­ла­ет свои заме­ча­ния; пока­жет, как снис­ки­ва­ет­ся в При­сту­пе бла­го­склон­ность судей, какая в повест­во­ва­нии наблюда­ет­ся ясность, крат­кость, вер­ность, и какое ино­гда наме­ре­ние; [8] до какой сте­пе­ни ута­и­ва­ет­ся искус­ство (ибо оно толь­ко зна­то­ком позна­ет­ся); потом, какой порядок и пра­виль­ность нахо­дит­ся в разде­ле­нии; как тон­ки и обиль­ны дока­за­тель­ства; с какою силою тро­га­ет Ора­тор, с какою уклон­кою вкра­ды­ва­ет­ся; какая у него кол­кость в уко­риз­нах, какая веж­ли­вость в шут­ках; и нако­нец, как воз­буж­да­ет он стра­сти, пле­ня­ет серд­ца, и скло­ня­ет умы судей на свою сто­ро­ну. [9] В Изло­же­нии дает заме­тить, какое рече­ние есть соб­ст­вен­но, кра­си­во и бла­го­род­но; в каком слу­чае рас­про­стра­не­ние похваль­но, в чем состо­ит про­ти­во­по­лож­ное с.107 досто­ин­ство; какие мета­фо­ры; какие фигу­ры в рече­ни­ях; что есть слог глад­кий и пери­о­ди­че­ский и вме­сте муже­ст­вен­ный и силь­ный.

III. [10] Небес­по­лез­но так­же читать с детьми ино­гда и такие сочи­не­ния, кото­рые напол­не­ны недо­стат­ка­ми, но кото­рым мно­гие, по дур­но­му сво­е­му вку­су, удив­ля­ют­ся; и пока­зы­вать в них мыс­ли и выра­же­ния несоб­ст­вен­ные, тем­ные, наду­тые, сла­бые, низ­кие, под­лые, непри­стой­ные, кото­рые не толь­ко от всех почти одоб­ря­ют­ся, но, что все­го хуже, и одоб­ря­ют­ся един­ст­вен­но пото­му, что они дур­ны. [11] Ибо речь пра­виль­ная, есте­ствен­ная, кажет­ся им неза­клю­чаю­щею в себе вели­ко­го ума; а тому, что отсту­па­ет от здра­во­го рас­суд­ка, как неким изящ­ней­шим и изыс­кан­ней­шим кра­сотам удив­ля­ют­ся: подоб­но как иные без­образ­ны­ми и чем-либо урод­ли­вы­ми тела­ми пле­ня­ют­ся более, неже­ли теми, кото­рые из при­род­ной цело­сти ниче­го не поте­ря­ли; [12] и как те, кои пле­ня­ясь наруж­но­стию того, кто выщи­пы­ва­ет на щеках до послед­не­го воло­са, кто голо­ву при­кры­ва­ет стран­ною при­чес­кою, лицу при­да­ет искус­ст­вен­ную белиз­ну, нахо­дят в нем более бла­го­об­ра­зия, неже­ли сколь­ко дала ему неис­ка­жен­ная при­ро­да: как буд­то кра­сота тела может про­ис­хо­дить от раз­вра­ще­ния нра­вов.

с.108 IV. [13] Но учи­тель не все­гда дол­жен сам делать подоб­ные заме­ча­ния; над­ле­жит поча­сту тре­бо­вать мне­ния и от уче­ни­ков, и тем узна­вать соб­ст­вен­ное их суж­де­ние. Сим под­дер­жит­ся их вни­ма­ние, и ска­зан­ное про­хо­дить мимо ушей их не будет: и вме­сте научат­ся они изо­бре­тать и пра­виль­но пони­мать вещи. Ибо, для чего же мы их и учим, как не для того, чтобы их не век учить?

V. [14] Мог бы я сме­ло ска­зать, что сей род упраж­не­ния при­не­сет уча­щим­ся более поль­зы, неже­ли все пра­ви­ла, кото­рые так­же, без сомне­ния, нуж­ны: но чрез все обшир­ное про­стран­ство наук и зна­ний, почти все­днев­но воз­ни­каю­щих, кто прой­ти может? [15] Хотя о воин­ском искус­стве пре­по­да­ны неко­то­рые общие пра­ви­ла, но гораздо полез­нее знать, как, где и когда кто ни есть из пол­ко­вод­цев посту­пил бла­го­ра­зум­но, или напро­тив. Ибо почти во всем не столь­ко пособ­ля­ют пра­ви­ла, сколь­ко опыт. [16] Учи­тель, для при­ме­ра уче­ни­кам сво­им, будет про­из­но­сить речи сво­его соб­ст­вен­но­го сочи­не­ния: что ж? чте­ние Цице­ро­на и Демо­сфе­на неуже­ли при­нес­ло бы менее поль­зы? Учи­тель дол­жен же при всех поправ­лять ошиб­ки в сочи­не­нии уче­ни­ка: неуже­ли бес­по­лез­нее будет для них раз­би­рать како­го-нибудь Ора­то­ра? Нет; а еще при­ят­нее; ибо всяк охот­нее с.109 видит ошиб­ки чужие, неже­ли свои соб­ст­вен­ные. [17] Я мог бы и еще мно­гое ска­зать о сем пред­ме­те; но поль­за все­го того оче­вид­на: желаю толь­ко, чтобы совет мой был испол­ня­ем с такою же охотою, с какою досто­вер­но­стию пред­видит­ся выго­да оно­го.

с.110

I. [18] Не труд­но отве­чать на вопрос, каких Авто­ров долж­ны спер­ва читать начи­наю­щие. Одни хотят их преж­де зани­мать писа­те­ля­ми низ­шей сте­пе­ни, как вра­зу­ми­тель­ней­ши­ми: дру­гие крас­но­ре­чи­вей­ши­ми, как юным умам наи­бо­лее нра­вя­щи­ми­ся. [19] Мое же мне­ние, давать им, и сна­ча­ла и все­гда, читать самых луч­ших, кои писа­ли одна­ко ж с боль­шею чистотою и ясно­стию в сло­ге; и для сего Ливия пред­по­чи­таю Сал­лю­стию; ибо Ливий есть сочи­ни­тель важ­ней­шей Исто­рии, но к ура­зу­ме­нию его потреб­ны выс­шие зна­ния. [20] Рав­но и Цице­рон мне кажет­ся при­я­тен и доволь­но ясен: он не толь­ко при­не­сти поль­зу, но и полю­бить­ся с.111 может начи­наю­щим: а полю­бив Цице­ро­на, как гово­рит Ливий, мож­но и упо­до­бить­ся Цице­ро­ну.

II. [21] Но здесь над­ле­жит учи­те­лю избе­гать двух край­но­стей: во-пер­вых, по излиш­ней люб­ви к древ­но­сти, не застав­лять детей углуб­лять­ся в чте­ние Грак­хов, Като­нов и подоб­ных им писа­те­лей. Чрез то лег­ко могут они при­вык­нуть к сло­гу сухо­му и вар­вар­ско­му, да и пони­мать их хоро­шень­ко еще не в состо­я­нии: а меж­ду тем, будучи доволь­ны выра­же­ни­я­ми, кото­рые в тогдаш­нее вре­мя бес­спор­но были самые луч­шие, ныне же сде­ла­лись стран­ны­ми, могут, к край­не­му вреду сво­е­му, воз­меч­тать, что и они похо­дят на мужей вели­ких. [22] Во-вто­рых, пре­до­сте­ре­гать их, чтоб, пле­нясь, напро­тив, пусты­ми цве­точ­ка­ми новей­ших сочи­не­ний, не увле­ка­лись сею опас­ною при­ман­кою, и не полю­би­ли того без меры рос­кош­но­го рода писа­ния, кото­рый для дет­ских умов тем при­ят­нее, чем сооб­раз­нее с их незре­ло­стию.

[23] А когда укре­пит­ся в них рас­судок, и с сей сто­ро­ны не будет насто­ять опас­но­сти, тогда и древ­них и новей­ших писа­те­лей читать без раз­ли­чия сове­тую; твер­дая и муже­ст­вен­ная сила в сло­ве пер­вых, еже­ли отря­сем с них прах гру­бо­го века, при­даст с.112 наше­му сло­гу более изя­ще­ства; да и в послед­них най­дем мно­го хоро­ше­го. [24] Ибо при­ро­да наде­ли­ла нас немень­ши­ми спо­соб­но­стя­ми; мы изме­ни­ли толь­ко вкус свой, и слиш­ком запри­хот­ни­ча­ли. Древ­ние пре­вос­ход­ны, не столь­ко по бли­ста­тель­но­сти ума, сколь­ко по осно­ва­тель­но­сти мыс­лей. Итак над­ле­жит читать Авто­ров с раз­бо­ром и смот­реть, чтоб в сме­си не попасть на худое. [25] Я согла­сен, и даже утвер­ждаю, что и в наше вре­мя были и есть писа­те­ли⁸, коим под­ра­жать во всем мож­но: [26] но решить, кто из них имен­но таков, не вся­ко­му при­над­ле­жит пра­во. Без­опас­нее погре­шить, гово­ря о древ­них. И пото­му чте­ние новей­ших на вре­мя отла­гаю, дабы, под­ра­жая им, не пред­ва­рить суж­де­ния об них.

с.113

[II. 6. 1] Уча­щие в сем слу­чае посту­па­ли раз­лич­ным обра­зом: неко­то­рые из них, зада­вая уче­ни­кам пред­ло­же­ния, не доволь­ст­во­ва­лись разде­ле­ни­ем оных на части, но еще каж­дую часть осо­бен­но раз­дроб­ля­ли, напол­ня­ли дока­за­тель­ства­ми и даже при­лич­ны­ми фигу­ра­ми. [2] Дру­гие, дав им самые крат­кие и голые темы, застав­ля­ли сочи­нять декла­ма­ции, и у вся­ко­го, кто что про­пу­стит, сво­им допол­ня­ли, и неко­то­рые места обра­ба­ты­ва­ли с таким раче­ни­ем, как буд­то бы гово­рить пуб­лич­но им самим над­ле­жа­ло.

То и дру­гое полез­но; поче­му одно от дру­го­го не отде­ляю. Но если нуж­но из сих спо­со­бов кото­рый-нибудь один употреб­лять, то почи­таю за луч­шее с само­го нача­ла пока­зы­вать детям пря­мую доро­гу, неже­ли выво­дить на нее уже тогда, когда с нее собьют­ся. [3] Ибо поправ­ки толь­ко слу­ха их каса­ют­ся: а порядоч­ное разде­ле­ние пред­ло­же­ния управ­ля­ет и мыс­ля­ми и сло­гом. При том же дети охот­нее слу­ша­ют от учи­те­ля настав­ле­ния, неже­ли поправ­ки в ошиб­ках: а чув­ст­ви­тель­ней­шие, с.114 особ­ли­во по нынеш­не­му вос­пи­та­нию, таки­ми поправ­ка­ми часто оскорб­ля­ют­ся и внут­ренне их отвер­га­ют. [4] Для сего одна­ко отнюдь не долж­но про­пус­кать погреш­но­стей без заме­ча­ния. Тре­бу­ет того поль­за и про­чих уче­ни­ков, кои могут почесть все то за хоро­шее, чего учи­тель не попра­вит. [5] Надоб­но при­бе­гать к обо­им спо­со­бам, смот­ря по обсто­я­тель­ствам. Начи­наю­щим давать пред­ло­же­ния, несколь­ко пред­у­готов­лен­ные по силам каж­до­го; а когда ста­нут сочи­нять пра­виль­нее, то остав­лять их на пока­зан­ном пути, дабы без посо­бия, соб­ст­вен­ны­ми сила­ми про­дол­жать мог­ли. [6] Ино­гда нуж­но, чтоб они и сами на себя пола­га­лись: дабы, при­вык­нув все делать с помо­щью дру­гих, не поду­ма­ли, что без нее уже вдаль и сту­пить немож­но. Еже­ли усмот­рит­ся здесь доволь­ный успех, то труд настав­ни­ка почти увен­чан; а еже­ли в чем еще погре­шать будут, долг тре­бу­ет поправ­лять их. [7] Мы видим нечто подоб­ное на пти­цах, кото­рые моло­дым и сла­бым птен­цам сво­им при­но­си­мую во рту пищу разде­ля­ют: а когда поспра­вят­ся они с сила­ми, мат­ка при­уча­ет их пома­лень­ку выхо­дить из гнезда, и вме­сте с собою пор­хать близ оно­го; нако­нец, удо­сто­ве­рясь о их силах, остав­ля­ет им на волю летать всюду.

с.115

[II. 7. 1] По мне­нию мое­му, над­ле­жит совсем оста­вить обы­чаи давать детям учить наизусть соб­ст­вен­ные их сочи­не­ния, и читать их, как водит­ся, в извест­ные дни. Прав­да, сего осо­бен­но тре­бу­ют роди­те­ли, пола­гая в детях сво­их тем бо́льшие успе­хи, чем чаще слы­шат от них такое чте­ние: и дей­ст­ви­тель­но успе­хи зави­сят от при­ле­жа­ния. [2] Я согла­сен, чтобы дети, сколь­ко мож­но, более зани­ма­лись сочи­не­ни­ем; но сове­то­вал бы луч­ше давать им выучи­вать избран­ные места из Ора­то­ров и Исто­ри­ков, или дру­гих достой­ных вни­ма­ния писа­те­лей. [3] Ибо память более изощ­ря­ет­ся, когда чужое затвер­жи­ва­ем; при­вык­нув к труд­ней­ше­му в сем роде упраж­не­нию, лег­че уже и свое соб­ст­вен­ное удер­жи­вать в голо­ве будем; сверх того хоро­шие при­ме­ры в уме на вся­кий слу­чай оста­нут­ся, и дети с.116 обра­зу выучен­ной наизусть речи под­ра­жать нечув­ст­ви­тель­но научат­ся. [4] Луч­шие сло­ва, выра­же­ния и фигу­ры будут встре­чать­ся сами собою: искать их не для чего дале­ко: память, как запас­ная сокро­вищ­ни­ца, не пре­минет достав­лять их. К тому ж не без при­ят­но­сти при­во­дят­ся чужие мне­ния во вся­кой речи; а паче в речах судеб­ных. Ибо такие при­во­ды, кста­ти употреб­лен­ные, более дей­ст­ву­ют, неже­ли самые дока­за­тель­ства, нами к делу от себя изла­гае­мые, и часто достав­ля­ют нам вящую честь, неже­ли соб­ст­вен­ные наши мыс­ли.

[5] Одна­ко мож­но ино­гда поз­во­лять детям читать и свои сочи­не­ния, чтобы не лишить их похва­лы, кото­рой ищут, как возда­я­ния за труды свои. Но это делать тогда толь­ко надоб­но, когда что ни есть напи­шут пора­чи­тель­нее, дабы такое поз­во­ле­ние каза­лось им награ­дою за при­ле­жа­ние, и весе­ли­ло их тою мыс­лию, что сие достой­но заслу­жи­ли.

с.117

[II. 8. 1] Спра­вед­ли­во вме­ня­ет­ся учи­те­лю в досто­ин­ство, когда ста­ра­ет­ся он заме­чать в уче­ни­ках сво­их раз­ли­чие умов, и узна­вать, кто к чему от при­ро­ды спо­соб­нее. Есть и в этом неве­ро­ят­ное раз­ли­чие; в умах, так как и в телах, при­ме­ча­ет­ся не мень­шее раз­но­об­ра­зие. [2] Сие видеть мож­но на самих Ора­то­рах, кои в изло­же­нии речи так раз­лич­ны меж­ду собою, что ни один не похо­дит на дру­го­го, хотя мно­гие из них под­ра­жа­ли тем же люби­мым образ­цам. [3] Из сего выво­дит­ся заклю­че­ние, что во вся­ком уче­ни­ке луч­ше печь­ся о при­род­ных даро­ва­ни­ях, и направ­лять умы наи­бо­лее туда, куда они сами стре­мят­ся. Как искус­ный учи­тель телес­ных упраж­не­ний, меж­ду вели­ким мно­же­ст­вом уче­ни­ков сво­их, испы­ты­ва­ет вся­че­ски и тело их и с.118 склон­но­сти, а посе­му и опре­де­ля­ет каж­до­му осо­бен­ный род подви­га. [4] Так и настав­ник Крас­но­ре­чия посту­пать дол­жен: он при­леж­но наблюда­ет, кто из питом­цев име­ет боль­ше спо­соб­но­сти писать крат­ко и плав­но, рез­ко, важ­но, при­ят­но, силь­но, веж­ли­во или чисто, и так при­но­рав­ли­ва­ет­ся к каж­до­му, чтоб в сво­ем роде подви­нуть его далее: [5] ибо при­ро­да быва­ет силь­нее при нашей помо­щи; а еже­ли пове­сти кого в несвой­ст­вен­ную ему сто­ро­ну, тогда ни в том, к чему мень­ше спо­со­бен, он не успе­ет, да и то, к чему, кажет­ся, родил­ся, осла­бит небре­же­ни­ем.

[6] Хотя в осно­ва­тель­но­сти сего спо­со­ба почти все вооб­ще уве­ре­ны, но я ска­жу откро­вен­но, что мне кажет­ся такое пра­ви­ло толь­ко отча­сти спра­вед­ли­вым. [7] Рас­смат­ри­вать свой­ство умов необ­хо­ди­мо нуж­но, и выбор упраж­не­ний никто так­же не отвер­га­ет. Ибо иной более спо­со­бен к Исто­рии, дру­гой име­ет боль­ше дара к Сти­хотвор­ству, тре­тий ско­рее пой­мет Пра­во­веде­ние, а может быть, сыщут­ся и такие, коих луч­ше и не учить. Пусть Ритор все сие при­ни­ма­ет в рас­суж­де­ние, по при­ме­ру учи­те­ля телес­ных упраж­не­ний, кото­рый опре­де­ля­ет одно­го к бега­нию, дру­го­го к борь­бе, ино­го к руч­но­му бою, или к с.119 како­му-нибудь еще роду из свя­щен­ных игр⁹. [8] Но для того, кто назна­ча­ет­ся быть Ора­то­ром, не одна какая-либо часть потреб­на, а все, что ни отно­сит­ся к его долж­но­сти, изу­чить ему нуж­но, хотя сие и вели­ко­го, по-види­мо­му, труда сто­ит. А ина­че на что ж бы и учить­ся, если бы для нас доволь­но было одних при­род­ных даро­ва­ний.

[9] Если в уме уча­ще­го­ся заме­тим недо­ста­ток или наду­тость, как то часто быва­ет, неуже­ли его так и оста­вим? Неуже­ли жаж­ду­ще­го и алчу­ще­го не напи­та­ем и наго­го не оде­нем? Еже­ли ино­гда убав­лять нуж­но, то поче­му не при­бав­лять? [10] Я ней­ду про­тив при­ро­ды. Не гово­рю, чтоб дан­ные ею доб­рые каче­ства в небре­же­нии остав­лять над­ле­жа­ло: напро­тив, еще и то, чего не доста­ет, при­кла­ды­вать и усу­губ­лять сове­тую. [11] Зна­ме­ни­тый Исо­крат, о досто­ин­стве кое­го столь­ко же сочи­не­ния, сколь­ко и пре­вос­ход­ные уче­ни­ки его, свиде­тель­ст­ву­ют, гово­ря о Ефо­ре и Фео­пом­пе, рас­суж­дал, что для одно­го узда, а для дру­го­го шпо­ры потреб­ны: не разу­мел ли он чрез то, что мед­лен­ность воз­буж­дать, стре­ми­тель­ность же с.120 удер­жи­вать, и таким обра­зом оба сии каче­ства сме­ши­вать меж­ду собою, обя­зан бла­го­ра­зум­ный настав­ник?

[12] Одна­ко ж умам сла­бым, слиш­ком огра­ни­чен­ным, полез­нее, кажет­ся, оста­вить на волю сле­до­вать тому, к чему от при­ро­ды склон­ны: ибо луч­ше успе­ют в том, что не пре­вы­ша­ет их спо­соб­но­стей. Но еже­ли при­ро­да ода­ри­ла кого щед­рее, и из кого сде­лать Ора­то­ра наде­ем­ся, то уже ника­ких посо­бий к сему упус­кать не долж­но. [13] Ибо, хотя бы и имел он к ино­му роду боль­ше склон­но­сти, как сие и необ­хо­ди­мо, одна­ко и в про­чих родах успеть может столь­ко же. Так учи­тель телес­ных упраж­не­ний (опять возь­мем выше­при­веден­ный при­мер), чтоб сде­лать совер­шен­но­го бой­ца, пока­зы­ва­ет не толь­ко, как бить кула­ком или ногою, не толь­ко, как одоле­вать схват­кою, но и дру­гие при­над­ле­жа­щие к сему искус­ству при­е­мы делать застав­ля­ет.

Если уче­ник к кото­ро­му-нибудь из сих упраж­не­ний от при­ро­ды спо­со­бен, то пусть более зай­мет­ся тем, что́ ему по силам. [14] Двух неудобств рачи­тель­но избе­гать надоб­но: во-пер­вых, не застав­лять делать невоз­мож­но­го; во-вто­рых, не отвра­щать от того, в чем успеть он может, и не при­нуж­дать к тому, к чему не спо­со­бен. Но еже­ли уча­щий­ся с.121 подо­бен будет слав­но­му бой­цу, Нико­ст­ра­ту, кое­го в моло­до­сти нашей мы уже ста­ри­ком зазна­ли, тогда искус­ный учи­тель сде­ла­ет его, каков был и тот, в борь­бе и руч­ном бою непо­беди­мым. (Нико­ст­рат, за победу в обо­их сих родах, в один и тот же день бывал увен­чан). [15] Настав­ни­ку буду­ще­го Ора­то­ра пред­ле­жит еще бо́льшая пред­у­смот­ри­тель­ность и забота; недо­воль­но, чтобы пито­мец его научил­ся гово­рить крат­ко толь­ко, или толь­ко замыс­ло­ва­то или силь­но: как недо­воль­но, для Музы­кан­та, быть пре­вос­ход­ным в одних тон­ких, или сред­них, или важ­ных зву­ках осо­бен­но; ибо речь Ора­то­ра долж­на быть подоб­на лире, на коей игра тогда толь­ко может почесть­ся совер­шен­ною, когда все зву­ки с ниж­них до выш­них, все­ми стру­на­ми в согла­сие при­во­дят­ся.

с.122

[II. 9. 1] О долж­но­стях учи­те­лей я несколь­ко рас­про­стра­нил­ся; юно­шам же в настав­ле­ние ска­жу толь­ко то, чтобы сво­их учи­те­лей не менее люби­ли, как и самое уче­ние, и почи­та­ли их за роди­те­лей, не по пло­ти, а по уму. [2] От тако­во­го сынов­не­го почи­та­ния мно­го зави­сят успе­хи. Тогда дети вни­ма­тель­нее слу­ша­ют настав­ни­ков, сло­вам их более верят, во всем похо­дить на них ста­ра­ют­ся, и даже охот­нее и весе­лее для при­ня­тия уро­ков соби­ра­ют­ся; уве­ща­ни­я­ми их не оскорб­ля­ют­ся; когда хва­лят, раду­ют­ся; любовь от них будут заслу­жи­вать при­ле­жа­ни­ем. [3] Как долж­ность настав­ни­ков есть учить, так обя­зан­ность уча­щих­ся быть послуш­ны­ми. Одно без дру­го­го бес­по­лез­но. Как чело­век полу­ча­ет жизнь рав­но от отца и от мате­ри; и семе­на не ина­че плод про­из­во­дят, как быв вве­ре­ны зем­ле хоро­шо возде­лан­ной: так и успе­хи в Крас­но­ре­чии не ина­че рож­да­ют­ся и воз­рас­та­ют, как от вза­им­но­го содей­ст­вия уче­ни­ка с учи­те­лем.

с.123

[II. 10. 1] Пер­вые сии упраж­не­ния, хотя сами по себе нема­ло­важ­ны, но ведут еще гораздо к зна­чи­тель­ней­шим заня­ти­ям, состав­ляя как бы неко­то­рые чле­ны или части оных. Коль ско­ро моло­дой чело­век доволь­но в них навыкнет, то может уже при­сту­пить к роду сове­ща­тель­но­му и судеб­но­му. Но преж­де, неже­ли пока­жу пра­ви­ла, каки­ми руко­вод­ст­во­вать­ся в сих слу­ча­ях долж­но, за нуж­ное почи­таю ска­зать нечто о спо­со­бе сочи­нять Декла­ма­ции: род упраж­не­ний, вновь изо­бре­тен­ный и гораздо полез­ней­ший из всех преж­них. [2] Ибо почти все то, о чем гово­ре­но выше, в себе заклю­ча­ет, и к под­лин­ным судеб­ным речам весь­ма близ­ко под­хо­дит, так что мно­гие и сей один род почи­та­ют доста­точ­ным для усо­вер­шен­ст­во­ва­ния Ора­то­ра. И дей­ст­ви­тель­но, с.124 заклю­ча­ет он все совер­шен­ства Судеб­но­го Крас­но­ре­чия. [3] Одна­ко ж, к сожа­ле­нию, спо­соб сей от нера­зу­мия уча­щих до того иска­жа­ет­ся, что меж­ду глав­ны­ми при­чи­на­ми, содей­ст­ву­ю­щи­ми к пор­че Крас­но­ре­чия, воль­ность и неве­же­ство Декла­ма­то­ров спра­вед­ли­во почи­та­ют­ся. [4] Но что́ в суще­стве сво­ем хоро­шо, из того все­гда мож­но сде­лать доб­рое употреб­ле­ние. Посе­му и самые вымыс­лы долж­ны, сколь­ко мож­но, менее отхо­дить от исти­ны: и в декла­ма­ци­ях надоб­но под­ра­жать тому роду сочи­не­ния, для при­уготов­ле­ния к кое­му они изо­бре­те­ны. [5] Ибо ни оба­я­ния волх­вов, ни повсе­мест­ные зара­зы, ни отве­ты ора­куль­ские, ни жесто­чай­шие, неже­ли в тра­геди­ях, маче­хи, и дру­гие бас­но­слов­ные пред­ме­ты, отнюдь не при­над­ле­жат к роду Судеб­но­го Крас­но­ре­чия.

Что ж? Поэто­му не надоб­но поз­во­лять моло­дым людям гово­рить о пред­ме­тах неимо­вер­ных, или, луч­ше ска­зать, сти­хотвор­че­ских? Не надоб­но, чтоб при­бе­га­ли они к вымыс­лам и тем при­об­ре­та­ли оби­лие и кра­соты в сло­ве? [6] Конеч­но, было бы гораздо луч­ше не поз­во­лять им сего; или по край­ней мере, обра­щать их на пред­ме­ты вели­кие, а не на стран­ные, не на бес­смыс­лен­ные и смеш­ные для людей со вку­сом раз­бор­чи­вым; если же надоб­но допу­стить сие, то пусть Декла­ма­тор напол­ня­ет, чем с.125 хочет, речь свою, толь­ко бы знал, что и чет­ве­ро­но­гих живот­ных, от неуме­рен­но­го яде­ния моло­дой тра­вы раздув­ших­ся, кро­во­пус­ка­ни­ем лечат, и после на пита­тель­ней­ший корм выго­ня­ют: так и ему изба­вить себя от излиш­ней туч­но­сти и очи­стить от повреж­ден­ных соков нуж­но, еже­ли здо­ро­вым и силь­ным быть хочет. [7] А ина­че, сия пустая наду­тость, при пер­вом опы­те насто­я­ще­го дела, сама собою ока­жет­ся.

Те же, кои почи­та­ют декла­ма­ции делом совсем отлич­ным от речей судеб­ных, не зна­ют, с каким наме­ре­ни­ем введе­ны оные в употреб­ле­ние. Ибо если бы не при­готов­ля­ли они к сему роду Крас­но­ре­чия, то похо­ди­ли бы толь­ко на выстав­ку теат­раль­ной лов­ко­сти и на неисто­вый крик. [8] Да и в самом деле, какая нуж­да рас­по­ла­гать в свою поль­зу судью, где нет судьи? На что изла­гать обсто­я­тель­ства, о кото­рых все зна­ют, что они лож­ны? К чему при­во­дить дока­за­тель­ства в под­твер­жде­ние тако­го дела, по кото­ро­му не́ от кого полу­чить реше­ние? И это еще был бы толь­ко труд напрас­ный. Но воз­буж­дать гнев, собо­лез­но­ва­ние и дру­гие стра­сти, не достой­но ли посме­я­ния, когда тако­вым изо­бра­же­ни­ем вой­ны не навы­ка­ем к истин­ной опас­но­сти и насто­я­щей бит­ве?

с.126 [9] Итак нет, ска­жут, ника­ко­го раз­ли­чия меж­ду реча­ми судеб­ны­ми и декла­ма­ци­я­ми? Ника­ко­го, еже­ли успех пред­по­ло­жим себе целью. Не худо бы при сем вве­сти так­же в обык­но­ве­ние име­но­вать лица, выстав­лять слу­чаи, в пря­мых тяж­бах и рас­прях затруд­ня­ю­щие, даже употреб­лять сло­ва, судо­про­из­вод­ству при­сво­ен­ные, и вме­ши­вать забав­ные изре­че­ния: все сие будет для нас необык­но­вен­но и ново, когда всту­пим на обшир­ней­шее попри­ще, хотя бы в ином чем и при­об­ре­ли опыт­ность, нахо­дясь в учи­ли­щах. [10] Если же декла­ма­ция един­ст­вен­но на показ, так ска­зать, сочи­ня­ет­ся, то не долж­но забы­вать и удо­воль­ст­вия слу­ша­те­лей. [11] Ибо в таких речах, кото­рые на какой ни есть истине осно­ва­ны, но писа­ны в надеж­де полу­чить одоб­ре­ние от пуб­ли­ки, како­вы суть сло­ва похваль­ные, и вооб­ще все сочи­не­ния из рода дока­за­тель­но­го, доз­во­ля­ет­ся употреб­лять более укра­ше­ния, и не толь­ко все искус­ство, кото­рое в судеб­ных речах по бо́льшей части непри­мет­но быть долж­но, сме­ло обна­ру­жи­ва­ет; но и нароч­но выка­зы­вать пред людь­ми, един­ст­вен­но для сего при­гла­шае­мы­ми. [12] Поче­му декла­ма­ция, как пред­став­ля­ю­щая образ судеб­ных про­из­водств и сове­ща­ний, не долж­на выхо­дить из гра­ниц прав­до­по­до­бия, а поели­ку заклю­ча­ет в себе некую тор­же­ст­вен­ность с.127 (epi­dic­ti­con), то и тре­бу­ет неко­то­ро­го блес­ку. [13] При­мер комеди­ан­ты: они не совсем так про­из­но­сят, как мы гово­рим запро­сто; ина­че не было бы тут искус­ства; одна­ко ж от речи есте­ствен­ной не дале­ко отсту­па­ют; в про­тив­ном слу­чае исчез­ло бы под­ра­жа­ние: они обык­но­вен­ный раз­го­вор толь­ко в некое теат­раль­ное убран­ство обле­ка­ют…

с.128

[II. 11. 1] Итак я при­сту­паю теперь к той части Рито­ри­ки, откуда обык­но­вен­но начи­на­ют те, кои опус­ка­ют преды­ду­щее. Пре­д­ви­жу, что неко­то­рые оста­но­вят меня при самом вступ­ле­нии, и ска­жут, что для Крас­но­ре­чия не нуж­но тако­го мно­же­ства пра­вил, и даже посме­ют­ся над моею забот­ли­во­стью; им кажет­ся доволь­но при­род­ных даро­ва­ний, обще­го сведе­ния в судо­про­из­вод­стве и неболь­шо­го упраж­не­ния в учи­ли­щах. Так дума­ли доволь­но отлич­ные Ора­то­ры, из коих один, быв вопро­шен, что есть фигу­ра и что есть мне­ние, отве­чал: я не знаю, но все это най­дет­ся в моей декла­ма­ции, когда пона­до­бит­ся. [2] Дру­гой на вопрос¹⁰, Фео­до­рец он, или Апол­ло­до­рец, ска­зал толь­ко: я умею делать щиты (par­mu­la­rius sum). Нель­зя забав­нее при­знать­ся в сво­ем неве­же­стве. с.129 Впро­чем, про­сла­вив­ши­е­ся одни­ми при­род­ны­ми даро­ва­ни­я­ми и мно­ги­ми досто­па­мят­ны­ми сочи­не­ни­я­ми, име­ют доволь­но подоб­ных себе в нера­де­нии, а весь­ма мало в спо­соб­но­стях.

[3] Они хва­лят­ся, что гово­рят, будучи спо­мо­ще­ст­ву­е­мы вне­зап­ны­ми поры­ва­ми и есте­ствен­ною силою: не почи­та­ют ни дока­за­тельств, ни рас­по­ло­же­ния, нуж­ны­ми в пред­ме­тах вымыш­лен­ных: ста­ра­ют­ся толь­ко о высо­ких мыс­лях, кото­рые чем сме­лее, тем изящ­нее кажут­ся; от чего уве­ли­чи­ва­ет­ся чис­ло их слу­ша­те­лей. [4] Да и в мыс­лях ника­ким поряд­ком не руко­вод­ст­ву­ют­ся: или, смот­ря вверх, часто чрез целые дни ожи­да­ют, чтобы само собою при­шло им в голо­ву что-нибудь вели­кое; или непо­нят­ным бор­мота­ни­ем, как бы зву­ком труб­ным воз­буж­ден­ные, дела­ют раз­лич­ные тело­дви­же­ния; все уси­лия их устрем­ле­ны не на про­из­не­се­ние слов, а на иска­ние оных.

[5] Иные преж­де, неже­ли обду­ма­ют содер­жа­ние всей речи, берут какое ни есть началь­ное пред­ло­же­ние, к кое­му бы мож­но было при­ста­вить что-нибудь крас­но­ре­чи­вей­ше­го; но, по зре­лом раз­мыш­ле­нии, нахо­дя невоз­мож­ность свя­зать все то меж­ду собою, пер­вое остав­ля­ют и сно­ва при­ни­ма­ют­ся за дру­гое, а после опять попа­да­ют на иное, не мень­ше извест­ное и обык­но­вен­ное.

с.130 [6] Да и те, кои сле­ду­ют, кажет­ся, луч­ше­му поряд­ку, не на изъ­яс­не­ние само­го дела, а на изло­же­ние общих мест труд свой употреб­ля­ют; итак глав­ным пред­ме­том быва­ет у них не целая речь, но одни отрыв­ки, какие толь­ко попа­дут­ся. [7] По сей при­чине такая речь, из раз­ных, так ска­зать, лос­кут­ков состав­лен­ная, не может быть связ­ною: она подоб­на запис­кам, в кото­рые вно­сят дети то, что в сочи­не­ни­ях дру­гих им полю­бит­ся, или похва­ле­но будет. Одна­ко и у таких Декла­ма­то­ров, как они сами хва­лят­ся, неред­ко встре­ча­ют­ся высо­кие мыс­ли и изре­че­ния: не спо­рю, ибо и от людей гру­бых и даже от рабов, ино­гда хоро­шее слы­шим; и еже­ли это­го доволь­но, то учить­ся Крас­но­ре­чию не нуж­но.

с.131

[II. 12. 1] Мно­гим кажет­ся, что неуче­ные изъ­яс­ня­ют­ся луч­ше и с бо́льшею силою. Такое погре­ши­тель­ное суж­де­ние про­ис­хо­дит от того, что пред­по­ла­га­ют они там боль­ше силы, где мень­ше искус­ства: так напри­мер, труд­нее выло­мать две­ри, неже­ли отво­рить про­сто; труд­нее разо­рвать, неже­ли раз­вя­зать; труд­нее тащить, неже­ли вести; здесь пер­вые слу­чаи тре­бу­ют силы, а не искус­ства. [2] Мече­бо­ец, кото­рый умея вла­деть ору­жи­ем, стрем­глав в бой бро­са­ет­ся, и борец, кото­рый всем телом нале­га­ет на то, что́ уже одна­жды попа­лось ему в руки, почи­та­ет­ся у них храб­рей­шим; меж­ду тем не заме­ча­ют, что и сей часто от соб­ст­вен­ных уси­лий повер­га­ет­ся на зем­лю, и тот от стре­ми­тель­но­сти сво­ей побеж­да­ет­ся, при малей­шем отра­же­нии искус­но­го сопро­тив­ни­ка.

[3] Но здесь есть неко­то­рые наруж­но­сти, кои­ми про­стые люди лег­ко обма­нуть­ся могут. с.132 Ибо разде­ле­ние сло­ва на части, впро­чем весь­ма нуж­ное, ослаб­ля­ет пред ними силу дока­за­тельств; выра­же­ния гру­бые и без вся­ко­го раз­бо­ра повсюду раз­бро­сан­ные, пред­став­ля­ют­ся им важ­нее и обиль­нее, неже­ли речь, со тща­ни­ем обра­ботан­ная и при­веден­ная в над­ле­жа­щий порядок.

[4] Кро­ме того, меж­ду совер­шен­ства­ми и недо­стат­ка­ми есть некое сбли­же­ние, по кое­му зло­ре­чи­вый чело­век кажет­ся ино­гда сво­бод­ным, дерз­кий сме­лым, бол­тун обиль­ным в мыс­лях. Невеж­да ред­ко хра­нит меру: худой стряп­чий, гово­ря пред суди­я­ми неосто­рож­но, хотя дело ист­ца сво­его, а ино­гда и само­го себя под­вер­га­ет опас­но­сти; одна­ко сим же самым неред­ко и выиг­ры­ва­ет; [5] ибо люди с удо­воль­ст­ви­ем слу­ша­ют то, чего бы сами ска­зать не хоте­ли.

Он так­же неосмот­ри­те­лен в выра­же­ни­ях: на все отва­жи­ва­ет­ся; ничто его не оста­нав­ли­ва­ет. Посе­му ища непре­стан­но лиш­не­го, нахо­дит ино­гда и высо­кое. Но сие слу­ча­ет­ся ред­ко, и не воз­на­граж­да­ет про­чих недо­стат­ков.

[6] Пото­му еще кажут­ся неуче­ные обиль­нее в сло­ве, что у них, что́ на уме, то и на язы­ке: уче­ные же раз­би­ра­ют, что́ и как ска­зать.

К сему при­ба­вить надоб­но, что они мало дума­ют о цели пред­ме­та сво­его; ста­ра­ют­ся с.133 избе­гать тех изыс­ка­ний и дово­дов, кои худым зна­то­кам кажут­ся холод­ны­ми: а пекут­ся толь­ко, как бы при­ят­ным пусто­сло­ви­ем усла­дить ухо слу­ша­те­лей.

[7] Да и ост­рые изре­че­ния, за кото­ры­ми они един­ст­вен­но гоня­ют­ся, бли­ста­тель­нее кажут­ся в речи их, тем более, чем хуже и ничтож­нее все дру­гие места: как свет, по сло­вам Цице­ро­на, в совер­шен­ном мра­ке гораздо бли­ста­ет ярче, неже­ли в тени. Итак пусть назы­ва­ют тако­вых ост­ро­ум­ны­ми; но толь­ко то неоспо­ри­мо, что подоб­ная похва­ла была бы обид­на для истин­но­го Ора­то­ра.

[8] Одна­ко надоб­но при­знать­ся, что нау­ка убав­ля­ет несколь­ко оби­лия в сло­ве, как пила отни­ма­ет нечто, гла­дя неров­ное, осе­лок, точа тупое, и вре­мя, удоб­ряя ви́на; но отни­ма­ет толь­ко негод­ное: сло­во, очи­щен­ное по пра­ви­лам от излиш­не­го, чрез сию убав­ку ста­но­вит­ся совер­шен­нее.

[9] Они ста­ра­ют­ся чрез про­из­но­ше­ние свое про­слыть силь­ны­ми Вити­я­ми. Ибо кри­чат бес­пре­стан­но, или луч­ше ска­зать, ревут и неистов­ст­ву­ют, бро­са­ясь во все сто­ро­ны, силь­но пере­во­дя дух, и делая необы­чай­ные тело­дви­же­ния. [10] Всплес­ки­ва­ют рука­ми, топа­ют нога­ми, уда­ря­ют себя по бед­рам, в грудь, и в лоб; что все крайне нра­вит­ся про­сто­на­ро­дью. Но с.134 истин­ный Ора­тор, как в сочи­не­нии речи сво­ей мно­гое уме­рять, пере­ме­нять, рас­по­ла­гать, так и в про­из­но­ше­нии все­гда наблюдать при­стой­ность и при­ли­чие, знать дол­жен; а что еще важ­нее, уметь и быть и казать­ся скром­ным.

[11] Итак они назы­ва­ют силою то, что́ есть пря­мое неистов­ство. А меж­ду тем есть не толь­ко декла­ма­то­ры, но еще к бо́льше­му сты­ду, самые учи­те­ли, кои, воз­меч­тав без­мер­но о сво­их даро­ва­ни­ях и пре­не­брег­ши все пра­ви­ла, увле­ка­ют­ся часто таки­ми вред­ны­ми поры­ва­ми; тех же, кои наи­бо­лее чести при­но­сят нау­кам, назы­ва­ют неспо­соб­ны­ми, сухи­ми, бояз­ли­вы­ми, сла­бо­ум­ны­ми и все­ми обид­ны­ми име­на­ми, какие толь­ко при­дут им в голо­ву.

[12] Поздра­вим тако­вых, кои без труда, без зна­ния, без нау­ки сде­ла­лись крас­но­ре­чи­вы­ми: мы же, оста­вив и долж­ность обще­ст­вен­но­го настав­ни­ка, и пре­кра­тив заня­тия по делам судеб­ным (ибо почли за при­стой­ней­шее от все­го того отка­зать­ся, пока еще нико­му не наску­чи­ли), употре­бим сво­бод­ное вре­мя, в уте­ше­ние наше, на собра­ние и изло­же­ние пра­вил, какие почи­та­ем нуж­ны­ми для бла­го­ра­зум­ных юно­шей, и что нам самим при­но­сит истин­ное удо­воль­ст­вие.

с.135

I. [II. 13. 1] Да не тре­бу­ет никто от меня таких пра­вил, какие мно­ги­ми писа­те­ля­ми пре­по­да­ют­ся: я буду пред­ла­гать их отнюдь не в виде непре­ме­ня­е­мых зако­нов для уча­щих­ся Крас­но­ре­чию. Обык­но­вен­но пер­вое место назна­ча­ет­ся для вступ­ле­ния с при­над­леж­но­стя­ми, за сим для повест­во­ва­ния с его каче­ства­ми; после для пред­ло­же­ния, или, как дру­гие назы­ва­ют, отступ­ле­ния: нако­нец постав­ля­ет­ся порядок в изло­же­нии мыс­лей и дока­за­тельств; что все неко­то­рые в точ­но­сти испол­ня­ют, как зако­ном пред­пи­сан­ное. [2] Рито­ри­ка была бы нау­кою весь­ма лег­кою и мало­важ­ною, еже­ли бы состо­я­ла из столь мало­го чис­ла крат­ких с.136 пра­вил. Нет, в сих пра­ви­лах мно­гое изме­ня­ет­ся, смот­ря по роду дела, по вре­ме­ни, слу­чаю и нуж­де. Посе­му-то в Ора­то­ре все­го нуж­нее здра­вый рас­судок; ибо он со все­ми встре­чаю­щи­ми­ся обсто­я­тель­ства­ми сооб­ра­зо­вать­ся дол­жен.

[3] Что́ было бы, если б пред­пи­сы­ва­лось Пол­ко­вод­цу, вся­кий раз, как вой­ско ста­вит в бое­вой порядок, чтобы преж­де выво­дил аван­гар­дию, подви­гал кры­лья по обе сто­ро­ны, кон­ни­цу поме­щал под­ле крыл? Это было бы, может стать­ся, самое луч­шее рас­по­ло­же­ние, когда бы поз­во­ли­ли обсто­я­тель­ства: но еже­ли пере­ме­нит­ся поло­же­ние места, еже­ли встре­тит­ся гора, еже­ли пред­ста­вит­ся река, еже­ли хол­мы, лес, и дру­гие неров­но­сти, сему попре­пят­ст­ву­ют; [4] тогда, смот­ря по силам непри­я­те­ля, и по пред­сто­я­щей опас­но­сти, все то пере­ме­нить при­нуж­ден он будет: сра­жать­ся или пря­мо выстав­лен­ным стро­ем, или ост­рым углом, или запас­ным отрядом, или целым пол­ком: а ино­гда пока­зы­вать тыл при­твор­ным бег­ст­вом. [5] Так и в речи надоб­но знать, нуж­но ли, или излишне вступ­ле­ние, и при­том крат­кое или про­стран­ное; обра­щать ли всю речь к судьям, или и к дру­го­му лицу, употре­бив на то какую-либо фигу­ру; успеш­нее ли для защи­щае­мо­го дела повест­во­ва­ние корот­кое или с.137 длин­ное, непре­рыв­ное, или разде­лен­ное на части, в есте­ствен­ном или пре­врат­ном поряд­ке. [6] Так­же и в иссле­до­ва­ни­ях, часто по одно­му и тому же делу, полез­нее для нас начи­нать с той ста­тьи, а для про­тив­ни­ка с дру­гой. Ибо пра­ви­ла не суть зако­ны непре­лож­ные: их изо­бре­ла поль­за. [7] Не спо­рю одна­ко ж, что луч­ше сле­до­вать оным; а ина­че, я и не писал бы их: но еже­ли сия же поль­за заста­вит ино­гда отсту­пить от них, то долж­но оную пред­по­честь пра­ви­лам настав­ни­ков.

II. [8] При всем том, не пре­ста­ну я еще насто­ять, чтоб Ора­тор имел все­гда пред гла­за­ми две вещи: при­ли­чие и поль­зу. Часто быва­ет полез­но и отсту­пать несколь­ко от обык­но­вен­но­го поряд­ка, а ино­гда и при­лич­но: как видим в ста­ту­ях и кар­ти­нах: и одеж­да и лицо, и поло­же­ние раз­лич­но. [9] В пря­мом и непо­движ­ном теле нет ни малой кра­соты. Пря­мо изва­ян­ная или напи­сан­ная голо­ва, опу­щен­ные руки и сжа­тые ноги, свер­ху до низу дела­ют изо­бра­же­ние при­нуж­ден­ным и непри­ят­ным. А накло­не­ние, или, да так ска­жу, дви­же­ние при­да­ет неко­то­рую живость. А пото­му руки и лицо при­ни­ма­ют тыся­чу видов. [10] Одни из тако­вых изо­бра­же­ний кажут­ся стре­мя­щи­ми­ся и бегу­щи­ми: дру­гие пред­став­ля­ют­ся сидя­щи­ми, или накло­нив­ши­ми­ся; иные наги или с.138 оде­ты, а неко­то­рые в том и дру­гом состо­я­нии вме­сте. Что́ мож­но видеть в урод­ли­вей­шем и труд­ней­шем поло­же­нии, как мета­тель кру­га¹¹ Миро­на? Но если бы взду­мал кто охуж­дать хотя мало что́ в сей ста­туе, не пока­зал ли бы край­не­го сво­его неве­же­ства в худо­же­стве, в коем осо­бен­но удив­ле­ния достой­на та самая новость и труд­ность работы? [11] Тако­вую же кра­соту и при­ят­ность при­да­ют сло­ву фигу­ры в мыс­лях и рече­ни­ях. Ибо изме­ня­ют они неко­то­рым обра­зом пра­виль­ность и быва­ют тем самым рази­тель­нее, что отсту­па­ют от обык­но­вен­но­го обра­за речи.

[12] В живо­пи­си изо­бра­жа­ет­ся лицо всё. Но Апел­лес напи­сал кри­во­го Анти­го­на в про­филь, чтобы скрыть без­обра­зие. Рав­но и в речи мно­гое скры­вать над­ле­жит пото­му, что ино­го гово­рить не долж­но, а ино­го выра­зить по досто­ин­ству немож­но. [13] Так посту­пил Тимант Цит­ний­ский, напи­сав ту кар­ти­ну, кото­рою одер­жал верх на слав­ным живо­пис­цем Тео­ским, Коло­том. Ибо при закла­нии Ифи­ге­нии, пред­ста­вил Кал­ха­са печаль­ным, Улис­са еще печаль­ней­шим, Мене­лаю дал вид вели­чай­шей горе­сти, какую толь­ко может изо­бра­зить высо­кое худо­же­ство: таким обра­зом с.139 исто­щив все свое искус­ство, и не нахо­дя воз­мож­но­сти достой­но выра­зить лицо роди­те­ля, закрыл ему голо­ву, и пре­до­ста­вил самим зри­те­лям судить о его внут­рен­них чув­ст­во­ва­ни­ях. [14] Не то же ли почти сде­лал Сал­лю­стий (в Югурт.), ска­зав: Я думаю, что о Кар­фа­гене умол­чать луч­ше, неже­ли упо­мя­нуть толь­ко вскользь.

По сим при­чи­нам, я наи­ме­нее под­чи­нял себя тем пра­ви­лам, кото­рые назы­ва­ют­ся от неко­то­рых все­об­щи­ми или посто­ян­ны­ми. Ибо ред­ко най­дет­ся такой род сочи­не­ния, в кото­ром бы нель­зя было несколь­ко отсту­пить от оных. [15] Но о сем про­стран­нее ска­жу на сво­ем месте. А меж­ду тем отнюдь не хочу, чтоб юно­ши почи­та­ли себя уже доволь­но успев­ши­ми, и в даль­ней­ших настав­ле­ни­ях нуж­ды не име­ю­щи­ми, когда выучат толь­ко крат­кие, ныне в употреб­ле­ние введен­ные, и за непре­лож­ные выда­вае­мые пра­ви­ла. Вели­ко­го труда, непре­рыв­но­го уче­ния, мно­гих опы­тов, совер­шен­но­го бла­го­ра­зу­мия и здра­во­го рас­суд­ка тре­бу­ет нау­ка Крас­но­ре­чия. [16] Не долж­но одна­ко ж и пре­не­бре­гать сих пра­вил, еже­ли они на пря­мой путь настав­ля­ют, а не одну какую-нибудь узкую сте­зю пока­зы­ва­ют; кто дума­ет, что укло­нять­ся от нее не надоб­но, тот поне­во­ле сде­ла­ет­ся мед­лен, как ходя­щий по верев­ке. с.140 Итак мы будем здесь часто и боль­шой доро­ги дер­жать­ся, и изби­рать ино­гда крат­чай­шую; как, встре­тив на пря­мом пути сне­сен­ные раз­ли­ти­ем вод мосты, обхо­дить при­нуж­де­ны быва­ем, и как, быв пожа­ром захва­че­ны в доме, не все­гда дверь­ми, но и в окно спа­са­ем­ся. [17] Мы пред­при­ни­ма­ем труд весь­ма обшир­ный, мно­го­об­раз­ный и почти на вся­ком шагу новый; обнять все­го сло­ва­ми нет воз­мож­но­сти. Одна­ко попы­та­юсь изло­жить и то, что писа­но о сем и дру­ги­ми, избрать из того луч­шее, иное пере­ме­нить, а инде при­ба­вить или уба­вить, если приз­на́ется за нуж­ное.

с.141

[II. 14. 5] Рито­ри­ку мож­но, по мне­нию мое­му, разде­лить на три части: в пер­вой будем рас­суж­дать о искус­стве, во вто­рой об искус­ни­ке, в третьей о самом про­из­веде­нии. Искус­ст­вом будет то, чему по пра­ви­лам учить­ся долж­но; и это состав­ля­ет нау­ку хоро­шо гово­рить; искус­ник есть тот, кто постиг сие искус­ство, т. е. Ора­тор, кое­го цель есть хоро­шо гово­рить. Про­из­веде­ние же то, что дела­ет искус­ник, то есть, хоро­шая речь. Все сие опять разде­ля­ет­ся на виды, о коих ска­жем на сво­ем месте; теперь же нач­ну с пер­вой части.

с.142

[II. 15. 1] Преж­де все­го надоб­но знать, что́ есть Рито­ри­ка? ей сде­лать мож­но раз­ные опре­де­ле­ния; но здесь еще пред­ле­жат два вопро­са к раз­ре­ше­нию: один о каче­стве самой вещи, а дру­гой о сло­вах, каки­ми опре­де­лить ее долж­но; вот в чем состо­ит раз­но­гла­сие! Неко­то­рые дума­ют, что и пороч­ный чело­век может быть хоро­шим Ора­то­ром; а иные, с мне­ни­ем коих и я согла­сен, назва­ние и искус­ство, о кото­ром рас­суж­да­ем, при­пи­сы­ва­ют толь­ко людям доб­рым и чест­ным.

[2] Те, кои отде­ля­ют Крас­но­ре­чие от луч­ше­го и наи­бо­лее жела­тель­но­го досто­ин­ства в чело­ве­ке… [3] долж­ность Ора­то­ра пола­га­ют в убеж­де­нии, или в сло­ве, к убеж­де­нию слу­ша­те­лей при­спо­соб­лен­ном. Ибо делать сие мож­но и не быв доб­рым чело­ве­ком. Итак чаще все­го гово­рят, что Рито­ри­ка состо­ит в с.143 спо­соб­но­сти и силе убеж­дать… [4] Такое мне­ние полу­чи­ло нача­ло свое от Исо­кра­та, еже­ли толь­ко сочи­не­ние, кото­рое под его име­нем выда­ет­ся, под­лин­но ему при­над­ле­жит. Он конеч­но не имел наме­ре­ния уни­зить долж­но­сти Ора­то­ра, но при всем том сде­лал неосто­рож­ное опре­де­ле­ние, назвав Рито­ри­ку Тво­ри­тель­ни­цею убеж­де­ния, т. е. πει­θοῦς δη­μιουρ­γόν. [5] У Пла­то­на Гор­гий, в кни­ге, кото­рая назва­на его име­нем, гово­рит почти то же: но Пла­тон выда­ет сие мне­ние за Гор­ги­е­во, а не за свое соб­ст­вен­ное. Цице­рон (1. de Orat. 260. 1. de In­ven. 6.) на мно­гих местах гово­рит, что долж­ность Ора­то­ра есть убеж­дать сло­вом: [6] и в сво­их Рито­ри­че­ских сочи­не­ни­ях, кото­рые и сам, без сомне­ния, не во всем одоб­ря­ет, цель Крас­но­ре­чия постав­ля­ет в убеж­де­нии.

Но убеж­да­ет и богат­ство, и дове­рен­ность, и власть гово­ря­ще­го, часто досто­ин­ство, и даже одно воз­зре­ние, без помо­щи сло­ва, при­во­дя­щее на память слу­ша­те­лям чьи-либо заслу­ги, одно печаль­ное лицо, одна кра­сота наруж­ная умы увле­ка­ет. [7] Ибо и Анто­ний, как ска­зы­ва­ют, защи­щая М. Акви­лия, разо­драв одеж­ду, пока­зал раны, кото­рые полу­чил обви­ня­е­мый, сра­жа­ясь за оте­че­ство; он не наде­ял­ся на речь свою, но пора­зил взо­ры наро­да Рим­ско­го, кото­рый тако­вым зре­ли­щем был уми­лен до с.144 того, что про­стил винов­но­го. [8] Сер­вий Галь­ба избе­жал стро­го­сти зако­нов не ина­че, как толь­ко воз­будив состра­да­ние в зри­те­лях: он не толь­ко сво­их мало­лет­них детей при­вел в собра­ние, но и сына Гал­ла Суль­пи­ция при­нес на руках сво­их; так повест­ву­ют Исто­ри­ки, да и защи­ти­тель­ная речь Като­но­ва о том свиде­тель­ст­ву­ет. [9] Уве­ря­ют, что и Фри­на не крас­но­ре­чию Ипе­рида, впро­чем пре­вос­ход­но­му, но сво­ей телес­ной кра­со­те, одол­же­на была сво­им спа­се­ни­ем; ей сто­и­ло толь­ко обна­жить оную пред суди­я­ми. Еже­ли все тако­вые слу­чаи убеж­дать могут, то выше пока­зан­ное опре­де­ле­ние Рито­ри­ки недо­ста­точ­но.

[10] Посе­му-то почи­та­ют себя пра­вее те, кои, будучи того же мне­ния о Рито­ри­ке, пола­га­ли, что состо­ит она в силе убеж­дать сло­вом. Такое же опре­де­ле­ние дает ей Гор­гий в выше­по­ка­зан­ной кни­ге, как бы увле­чен­ный Сокра­том. В этом согла­ша­ет­ся и Фео­дект, в одном Рито­ри­че­ском сочи­не­нии, кото­рое извест­но под его име­нем, и кото­рое мно­ги­ми при­пи­сы­ва­ет­ся Ари­сто­те­лю: там ска­за­но, что цель Рито­ри­ки есть скло­нять людей сло­вом на ту сто­ро­ну, куда Ора­тор захо­чет. [11] Но и сего недо­воль­но. Ибо убеж­да­ют сло­вом, или скло­ня­ют, на что́ хотят, и дру­гие, как то, пре­лест­ни­цы, лас­ка­те­ли, раз­врат­ни­ки. А с.145 напро­тив Ора­тор не все­гда убеж­да­ет: так что сие не есть ино­гда соб­ст­вен­ною его целью, а общим пред­ме­том с людь­ми, кои отнюдь не Ора­то­ры…

[13] Неко­то­рые еще ина­че мни­ли, как Ари­сто­тель, кото­рый гово­рит: Рито­ри­ка есть спо­соб­ность или сила изо­бре­тать все, что может убеж­дать в речи. Сие опре­де­ле­ние име­ет тот же недо­ста­ток, кото­рый я выше заме­тил. А сверх того, оно не заклю­ча­ет в себе ниче­го более, кро­ме изо­бре­те­ния, кото­рое, быв отде­ле­но от изло­же­ния, не может состав­лять речи…

[28] Из Гор­гия вид­но, что Пла­тон не охуж­дал Рито­ри­ки, а толь­ко давал знать, что она долж­на осно­вы­вать­ся на чест­ном и спра­вед­ли­вом. [29] В «Фед­ре» еще яснее пока­зы­ва­ет он, что сия нау­ка не может быть совер­шен­на без стро­го­го наблюде­ния спра­вед­ли­во­сти: того ж мне­ния и мы дер­жим­ся. Да и что́ бы он мог без сего напи­сать в защи­ще­ние Сокра­та и в похва­лу граж­дан, за оте­че­ство живот свой поло­жив­ших? [30] Он пори­цал толь­ко тех Ора­то­ров, кои дар Крас­но­ре­чия во зло употреб­ля­ли. И само­му Сокра­ту речь, сочи­нен­ная Лиси­ем в его оправ­да­ние, пока­за­лась недо­стой­ною; ибо в то вре­мя был обы­чай, что Ора­то­ры писа­ли речи для обви­ня­е­мых, а сии с.146 про­из­но­си­ли их за свои соб­ст­вен­ные; и таким под­ло­гом закон, коим запре­ща­лось гово­рить в суде за дру­го­го, нару­ша­ли. [31] Пла­тон охуж­да­ет так­же и тех учи­те­лей, кои Рито­ри­ку от спра­вед­ли­во­сти отде­ля­ют, и прав­до­по­доб­ное пред­по­чи­та­ют истин­но­му. Это чита­ем в «Фед­ре» же…

[37] Вот извест­ней­шие опре­де­ле­ния Рито­ри­ки, о кото­рых осо­бен­но про­ис­хо­дят спо­ры: вычис­лять все подроб­но, здесь и не место, и мне немож­но. Сочи­ни­те­ли учеб­ных книг не совсем, по мне­нию мое­му, рас­суди­тель­но, ста­ра­ют­ся избе­гать тех слов, какие употреб­ле­ны пред­ше­ст­вен­ни­ка­ми их в опре­де­ле­ни­ях: я далек от сего само­лю­бия. [38] Буду пред­ла­гать не соб­ст­вен­ные мои изо­бре­те­ния, но то, что най­ду и у дру­гих дель­но­го, как напри­мер и сие опре­де­ле­ние: Рито­ри­ка есть нау­ка хоро­шо гово­рить; ибо кто нашед­ши луч­шее, ищет чего-нибудь еще, тот хочет попасть на худ­шее. При­няв такое опре­де­ле­ние Рито­ри­ки за осно­ва­ние, увидим и конец ее, или цель, к коей вся нау­ка отно­сит­ся. Ибо еже­ли она есть нау­ка хоро­шо гово­рить, то вот уже и цель ее.

с.147

I. [II. 16. 1] Сле­ду­ет вопрос, полез­на ли Рито­ри­ка? Ибо есть люди, кои жесто­ко вос­ста­ют про­тив нее: и, что все­го недо­стой­нее, напря­га­ют силы крас­но­ре­чия на пори­ца­ние Крас­но­ре­чия. Гово­рят, что Рито­ри­ка оба­я­ни­ем сво­им часто избав­ля­ет зло­де­ев от нака­за­ния, а невин­ных осуж­да­ет; [2] что ею худые сове­ты берут верх над доб­ры­ми, и не толь­ко мяте­жи народ­ные, но и непри­ми­ри­мые бра­ни воз­буж­да­ют­ся; что нако­нец употреб­ля­ет­ся она наи­бо­лее там, где исти­на пре­по­беж­да­ет­ся ложью. [3] Коми­ки (Ари­стоф. в облак.) взво­дят на Сокра­та, буд­то бы он учил, как непра­вое дело делать пра­вым: Тизи­ас и Гор­гий, по сло­вам Пла­то­на, тем же хва­ли­лись. [4] Дока­зы­ва­ют сие и с.148 при­ме­ра­ми, из Гре­че­ской и Рим­ской Исто­рии взя­ты­ми; исчис­ля­ют Ора­то­ров, кои гибель­ным крас­но­ре­чи­ем сво­им не толь­ко част­ным, но и государ­ст­вен­ным делам вред нано­си­ли, воз­му­ща­ли, а ино­гда нис­про­вер­га­ли целые рес­пуб­ли­ки: что по сей самой при­чине Крас­но­ре­чие изгна­но было из Лакеде­мо­на; и в Афи­нах так­же, где Ора­то­ру воз­буж­дать силь­ные стра­сти вос­пре­ща­лось, было оно заклю­че­но в тес­ные пре­де­лы.

[5] Когда бы воз­ра­же­ния сии были спра­вед­ли­вы, то и пол­ко­вод­цы и гра­до­пра­ви­те­ли были бы не нуж­ны, и вра­чеб­ная нау­ка, и самая Фило­со­фия бес­по­лез­ны. Ибо и пол­ко­во­дец Фла­ми­ний поте­рял неко­гда бит­ву, и гра­до­пра­ви­те­ли Грак­хи, Сатур­ни­ны, Глав­ции Рим воз­му­ща­ли, и в лекар­ства яд вхо­дит, и в нося­щих недо­стой­но имя Фило­со­фов вели­чай­шие зло­де­я­ния неред­ко видим. [6] Неуже­ли и не при­ни­мать пищи, пото­му что часто про­из­во­дит пере­ме­ну в нашем здо­ро­вье? Неуже­ли и не вхо­дить в дома, пото­му что ино­гда обва­ли­ва­ют­ся на живу­щих? Неуже­ли и не ковать меча для вои­на, пото­му что может употре­бить его и раз­бой­ник? Кто не зна­ет, что огонь, вода, без кото­рых жить невоз­мож­но, и даже глав­ней­шие из све­тил небес­ных, Солн­це и Луна, ино­гда вред нано­сят?

с.149 II. [7] Да не сле­пец ли Аппий крас­но­ре­чи­ем сво­им отвра­тил Сенат от заклю­че­ния постыд­но­го мира с Пирром? Не боже­ст­вен­ное ли М. Тул­лия витий­ство уни­что­жи­ло вред­ный закон о разде­ле полей? Не оно ли и дер­зость Кати­ли­ны сокру­ши­ло? Не оно ли доста­ви­ло мир­но­му граж­да­ни­ну поче­сти, кото­рые победо­нос­ным толь­ко вое­на­чаль­ни­кам возда­ют­ся? [8] Устра­шен­ным вои­нам не воз­вра­ща­ет ли Ора­тор часто преж­нюю бод­рость? И вдаю­щим­ся во все опас­но­сти рат­ни­кам не он ли вну­ша­ет мысль, что сла­ва луч­ше самой жиз­ни? Я не смот­рю на Лакеде­мо­нян и Афи­нян; для меня важ­нее при­мер Рим­ско­го наро­да, кото­рый все­гда отлич­ную честь ока­зы­вал Ора­то­рам. [9] Да и осно­ва­те­ли горо­дов не ина­че, думаю, дости­га­ли сво­ей цели: сово­ку­пить рас­се­ян­ное мно­же­ство людей в один народ, без силь­но­го убеж­де­ни­ем сло­ва немож­но: и зако­но­да­те­ли без высо­ко­го крас­но­ре­чия, не мог­ли под­чи­нить людей стро­го­сти граж­дан­ских уста­вов. Даже пра­ви­ла обще­жи­тия, хотя вну­ше­ны самою при­ро­дою, одна­ко более тогда спо­соб­ст­ву­ют в исправ­ле­нии нра­вов, когда кра­соту вещей оза­ря­ет ясность сло­ва. [10] Итак хотя мож­но крас­но­ре­чие обра­щать на то и на дру­гое употреб­ле­ние, одна­ко не спра­вед­ли­во было бы почи­тать злом ту вещь, кото­рую мож­но употре­бить и на доб­рое.

с.150 [11] Но пусть тако­вые раз­би­ра­тель­ства оста­ют­ся при тех, кои всю цель Рито­ри­ки пола­га­ют в силе убеж­де­ния. Если же она состо­ит в искус­стве хоро­шо гово­рить, како­во­му опре­де­ле­нию и мы после­ду­ем, и еже­ли Ора­тор пре­иму­ще­ст­вен­но дол­жен быть чело­век чест­ный, то нель­зя не при­знать ее поль­зы.

[12] И дей­ст­ви­тель­но Созда­тель мира ничем столь­ко не отли­чил чело­ве­ка от про­чих живот­ных, как даром сло­ва. [13] Мы видим, что бес­сло­вес­ные пре­вос­хо­дят нас вели­чи­ною тела, силою, тер­пе­ни­ем, ско­ро­стью, и мень­ше тре­бу­ют посто­рон­ней помо­щи. Ибо и ходить и про­мыш­лять пищу, и пере­плы­вать воды, без настав­ни­ка, самою при­ро­дою науча­ют­ся. [14] Боль­шая часть из них в соб­ст­вен­ном теле нахо­дят защи­ту от сту­жи, име­ют есте­ствен­ное про­тив вра­гов ору­жие, и корм почти повсюду встре­ча­ют. А чело­ве­ку все сие вели­ко­го труда сто́ит. За то дан нам разум, и посред­ст­вом оно­го Тво­рец вос­хо­тел нас при­об­щить суще­ствам бес­смерт­ным. [15] Но самый разум послу­жил бы нам не вели­кою помо­щью, и являл­ся бы не в пол­ном блес­ке, если бы не мог­ли мы сло­вом выра­жать того, что мыс­лию пости­га­ем: сего-то и недо­ста­ет в живот­ных более, неже­ли неко­е­го смыс­ла или разу­ме­ния. [16] Ибо стро­ить лого­ви­ща, вить гнезда, с.151 выво­дить и вос­пи­ты­вать птен­цов, запа­сать на зиму корм, и состав­лять нечто для нас непо­д­ра­жае­мое, как то, воск и мед, есть дело, может быть, неко­то­ро­го искус­ства: одна­ко все назы­ва­ют­ся они бес­сло­вес­ны­ми и нера­зум­ны­ми тва­ря­ми, пото­му что не име­ют спо­соб­но­сти гово­рить. [17] Да и чело­ве­ку немо­му мно­го ли помо­га­ет разум, сие небес­ное вдох­но­ве­ние?

Итак еже­ли нет луч­ше­го дара, вос­при­ня­то­го нами от Бога, как дар сло­ва, то что́ иное может быть достой­нее попе­че­ния и трудов наших? В чем жела­тель­нее пре­взой­ти людей, как не в том, чем люди пре­вос­хо­дят про­чих живот­ных, [18] тем паче, что ника­кой труд толь обиль­но­го пло­да не при­но­сит. Мы в этом совер­шен­но уве­рим­ся, если пред­ста­вим себе, как и на какую сте­пень совер­шен­ства воз­не­се­но ныне Крас­но­ре­чие, и еще воз­не­стись может. [19] Ибо не гово­ря уже, что защи­щать дру­зей, направ­лять сове­та­ми Сенат, народ и вой­ско, полез­но и при­лич­но чест­но­му чело­ве­ку: не лест­но ли толь­ко и то, чтобы общею со все­ми спо­соб­но­стью мыс­лить, при­об­ре­сти столь­ко пре­вос­ход­ства и сла­вы, чтоб сло­ва в устах Ора­то­ра, как в устах Перик­ла, каза­лись не сло­ва­ми, а мол­ниею и гро­мом?

с.152

[II. 17. 1] Не было бы и кон­ца, если бы я, увле­ка­ясь чув­ст­ви­ем удо­воль­ст­вия, захо­тел еще далее рас­про­стра­нить­ся о сем пред­ме­те. Итак перей­дем к сле­дую­ще­му вопро­су: искус­ство ли Рито­ри­ка? [2] Из всех тех, кои писа­ли пра­ви­ла Крас­но­ре­чия, никто в этом нима­ло не сомне­вал­ся; самые загла­вия книг их свиде­тель­ст­ву­ют, что они пред­ла­га­ли о Ритор­ском искус­стве. И Цице­рон (1. de In­vent.) Рито­ри­ку назы­ва­ет искус­ст­вен­ным Крас­но­ре­чи­ем. Сие мне­ние не Ора­то­ры толь­ко в осо­бен­но­сти себе при­сво­я­ли, думая при­дать чрез то неко­то­рую цену сво­им настав­ле­ни­ям: но согла­су­ют­ся с ними и мно­гие Фило­со­фы, Сто­и­ки и Пери­па­те­ти­ки. [3] При­зна­юсь, я дол­го коле­бал­ся, с.153 при­сту­пать ли мне к суж­де­нию о сем вопро­се. Ибо мож­но ли най­ти чело­ве­ка, не гово­рю, столь­ко мало­све­ду­ще­го, но столь­ко неве­же­ст­вен­но­го, кото­рый бы вооб­ра­жал, что стро­ить дома, состав­лять тка­ни, и делать из зем­ли сосуды, без нау­ки невоз­мож­но: а о Крас­но­ре­чии, кото­рое есть самое пре­вос­ход­ное и пре­крас­ное дело, как мы пока­за­ли выше, поду­мал бы, что оно достиг­ло до высо­чай­шей сте­пе­ни совер­шен­ства без вся­кой нау­ки. [4] Я ско­рее пове­рю, что про­тив­ни­ки сему не пря­мо так дума­ли, а хоте­ли толь­ко пока­зать ост­ро­ту ума изло­же­ни­ем cтоль труд­но­го дела: как¹² Поли­крат хва­лил Бузи­рида и Кли­тем­не­стру; и как он же, и с таким же наме­ре­ни­ем, по ска­за­нию Древ­них, напи­сал речь про­тив Сокра­та.

[5] Неко­то­рые пола­га­ют, что Рито­ри­ка есть дар при­ро­ды, одна­ко не отри­ца­ют, чтобы ей не помо­га­ло и упраж­не­ние. И у Цице­ро­на, в кни­гах об Ора­то­ре, Анто­ний назы­ва­ет ее неко­то­рым наблюде­ни­ем, а не нау­кою. [6] Цице­рон не выда­вал то за самую исти­ну; он хотел толь­ко выдер­жать лицо Анто­ния, с.154 кото­рый умел скры­вать искус­ство в сво­их сочи­не­ни­ях.

Лисий был, кажет­ся, сего же мне­ния; он осно­вы­вал­ся на том, что люди неуче­ные, про­стые и само­го низ­ко­го состо­я­ния, защи­щая свои выго­ды, пока­зы­ва­ют в речах сво­их нечто похо­жее на при­ступ, на повест­во­ва­ние, на дока­за­тель­ство, на опро­вер­же­ние, и все то окан­чи­ва­ют прось­бою, что слу­жит вме­сто заклю­че­ния. [7] Такое мне­ние ста­ра­ют­ся иные под­кре­пить и сле­дую­щи­ми пусты­ми тон­ко­стя­ми: «что́ от нау­ки про­ис­хо­дит, того не было преж­де нау­ки: а люди все­гда гово­ри­ли и за себя самих и про­тив дру­гих; ибо пер­вые учи­те­ли сего искус­ства позд­но появи­лись, т. е. око­ло вре­мен Тизия и Кора­к­са: сле­до­ва­тель­но Крас­но­ре­чие суще­ст­во­ва­ло преж­де нау­ки, и пото­му Рито­ри­ка не есть нау­ка». [8] Мы не будем изыс­ки­вать, когда имен­но нача­ли люди учить­ся Рито­ри­ке: хотя и нахо­дим у Гоме­ра, и Феник­са, настав­ни­ка в сло­ве и в деле, и мно­гих Ора­то­ров, и все роды речи в при­вет­ст­вии трех вождей, отправ­лен­ных в посоль­ство, и состя­за­ние юно­шей о награ­де за крас­но­ре­чие: и даже меж­ду укра­ше­ни­я­ми на щите Ахил­ле­со­вом изо­бра­же­ны тяжу­щи­е­ся и их стряп­чие.

[9] Доволь­но будет, еже­ли в ответ на сие ска­жу, что все, усо­вер­шае­мое нау­кою, име­ет с.155 нача­ло от самой при­ро­ды: а ина­че, из чис­ла наук над­ле­жа­ло бы исклю­чить вра­чеб­ную, кото­рая роди­лась от наблюде­ния, про­из­веден­но­го над веща­ми полез­ны­ми и вред­ны­ми здо­ро­вью, и, как неко­то­рые пола­га­ют, вся состо­ит из опы­тов. Ибо и раны пере­вя­зы­ва­лись преж­де, неже­ли появи­лась сия нау­ка: и от лихо­рад­ки поко­ем и воз­дер­жа­ни­ем избав­ля­лись, не пото­му одна­ко ж, чтоб тут участ­во­вал рас­судок, но что самая болезнь к тому при­нуж­да­ла. [10] И зод­че­ство не было бы искус­ство; ибо пер­вые люди и без него шала­ши свои ста­ви­ли. И музы­ка не искус­ство; пото­му что все наро­ды име­ли свои пес­ни и пляс­ки. Таким обра­зом, еже­ли мож­но крас­но­ре­чи­ем назвать вся­кую речь, то усту­паю, что она была преж­де нау­ки. [11] А еже­ли не всяк тот, кто гово­рит, есть Ора­тор, и гово­ри­ли люди тогда не как Ора­то­ры; то и сле­ду­ет, что искус­ство про­из­ве­ло Ора­то­ра, и что оно суще­ст­во­ва­ло преж­де его.

Сим же самим опро­вер­га­ет­ся и сле­дую­щее воз­ра­же­ние: то не зави­сит от искус­ства, что дела­ет­ся само собою, без уче­ния; а люди гово­рить уме­ют, и не уча­ся. [12] Воз­ра­жаю­щие утвер­жда­ют сие при­ме­ра­ми Дема­да, греб­ца, и Есхи­на, комеди­ан­та. Но они обма­ны­ва­ют­ся; не учась, нель­зя сде­лать­ся Ора­то­ром: да и о при­во­ди­мых ими лицах спра­вед­ли­вее ска­зать с.156 мож­но, что они позд­но учить­ся нача­ли, а не то, чтобы совсем не учи­лись. Есхин с мало­лет­ства зна­ко́м был с нау­ка­ми, кото­рым обу­чал сам отец его; о Дема­де же не извест­но досто­вер­но, вовсе ли он не учил­ся, и толь­ко ли от непре­стан­но­го упраж­не­ния в теат­раль­ных пред­став­ле­ни­ях мог сде­лать­ся Ора­то­ром, поели­ку и сие слу­жит вели­ким посо­би­ем в уче­нии. Но мож­но думать, что он был бы пре­вос­ход­нее при помо­щи нау­ки. [13] Ибо не осме­лил­ся выдать в свет речей сво­их, сколь­ко ни силь­ны были они в устах его…

[18] Дру­гое воз­ра­же­ние, на кле­ве­ту похо­жее: «ника­кая нау­ка не допус­ка­ет лож­ных мне­ний, поели­ку не может суще­ст­во­вать без пра­вил, кото­рые долж­ны быть все­гда истин­ны: а Рито­ри­ка допус­ка­ет лож­ное; сле­до­ва­тель­но не есть искус­ство». [19] При­зна­юсь, что Рито­ри­ка ино­гда допус­ка­ет лож­ное вме­сто истин­но­го; но не вво­дит в лож­ное мне­ние: ибо вели­кая раз­ни­ца в том, как пред­став­ля­ет­ся дело нам самим, и как дру­гим. Часто и пол­ко­вод­цы при­бе­га­ют к хит­ро­сти и обма­ну. Анни­бал, когда был заперт Фаби­ем, при­ка­зал навя­зать сухо­го хво­ро­сту на рога волов, и зажег­ши оный, гнать сих живот­ных на про­ти­во­по­лож­ные горы; чем подал вид непри­я­те­лю, что вой­ско Кар­фа­ген­ское отсту­па­ет; но с.157 здесь обма­нул он Фабия, а сам знал пря­мое состо­я­ние дела. [20] Фео­помп, Лакеде­мо­ня­нин, когда, обме­няв­шись с женою сво­ей одеж­дою, вышел из тем­ни­цы под ее видом, сам отнюдь не был в заблуж­де­нии, а толь­ко стра­жу ввел в оное. Рав­ным обра­зом Ора­тор, выда­вая ложь за исти­ну, зна­ет допо­д­лин­но, что́ дела­ет; сле­до­ва­тель­но не сам обма­ны­ва­ет­ся, а дру­го­го обма­ны­ва­ет. [21] Цице­рон хва­лил­ся, что, защи­щая дело Клу­ен­ция, мра­ком окру­жил судей; неуже­ли сам ниче­го не видел? И живо­пи­сец, кото­рый посред­ст­вом искус­ства сво­его пока­зы­ва­ет нам, буд­то бы неко­то­рые пред­ме­ты на кар­тине выда­лись, а неко­то­рые вда­лись, неуже­ли сам не зна­ет, что вся она на одной плос­ко­сти?

[22] Нам еще воз­ра­жа­ют, что «вся­кая нау­ка име­ет какую-нибудь цель, к коей кло­нит­ся: а Рито­ри­ка или совсем не име­ет цели, или до нее не дости­га­ет». Оши­ба­ют­ся. Ибо мы уже пока­за­ли цель и то, в чем оная состо­ит. [23] Ора­тор все­гда достигнет сво­его пред­ме­та, когда будет гово­рить хоро­шо. Сие воз­ра­же­ние отно­сить­ся может к тем, кои цель Рито­ри­ки пола­га­ют в убеж­де­нии. Наш Ора­тор и наша нау­ка не зави­сят от уда­чи. Гово­ря пред суди­я­ми, ста­ра­ем­ся, прав­да, выиг­рать дело: но если хоро­шо гово­рим, то хотя с.158 бы и не полу­чи­ли желае­мо­го успе­ха, все испол­ня­ем пред­пи­сан­ное нау­кою. [24] Корм­чий жела­ет бла­го­по­луч­но вой­ти с кораб­лем в при­ста­ни­ще: и хотя вос­став­шая буря тому вос­пре­пят­ст­ву­ет, но он не пре­станет быть корм­чим, и ска­жет¹³: Dum cla­vum rec­tum te­neam, т. е. толь­ко бы не выпу­стить мне кор­ми­ла. [25] И врач ста­ра­ет­ся помочь боль­но­му; и хотя по жесто­ко­сти болез­ни, или по невоз­дер­жа­нию боль­но­го, или по дру­го­му како­му ни есть слу­чаю, не успе­ет; но еже­ли употре­бил все сред­ства, вра­чеб­ною нау­кою пока­зан­ные, нель­зя почесть его уда­лив­шим­ся от сво­ей цели. Так и Ора­то­ра един­ст­вен­ная цель есть хоро­шо гово­рить. Искус­ство сие заклю­ча­ет­ся в дей­ст­вии, а не в послед­ст­ви­ях, как пока­жу вско­ре. [26] Итак не спра­вед­ли­во пола­га­ют, что про­чие нау­ки зна­ют, когда цели сво­ей достиг­нуть могут, а Рито­ри­ка не зна­ет: ибо Ора­тор веда­ет, что он хоро­шо гово­рит.

Еще винят Рито­ри­ку, что она и самые поро­ки употреб­ля­ет в свою поль­зу, к чему ника­кая дру­гая нау­ка не при­бе­га­ет: что она и лож­ное утвер­жда­ет, и воз­буж­да­ет стра­сти. [27] Но и то и дру­гое не вредит, если дела­ет­ся с.159 с доб­рым наме­ре­ни­ем, сле­до­ва­тель­но и не порок. Ибо гово­рить неправ­ду ино­гда и муд­ро­му поз­во­ли­тель­но, и воз­буж­дать стра­сти Ора­то­ру нуж­но, когда судью к спра­вед­ли­во­сти ина­че подвиг­нуть немож­но. Часто судьи быва­ют люди про­стые, несве­ду­щие; потре­бен неред­ко обман, чтоб не допу­стить до заблуж­де­ния. [28] Если б суди­ли­ща все­гда состо­я­ли из сосло­вия муд­рых, кото­рые не пред­убеж­да­лись бы ни нена­ви­стью, ни при­ят­но­стью, ни стра­хом, ни надеж­дою, ни лож­ны­ми свиде­те­ля­ми, тогда мало места оста­лось бы для крас­но­ре­чия; оно слу­жи­ло бы одним услаж­де­ни­ем для слу­ша­те­лей. [29] Но еже­ли име­ешь дело с людь­ми при­страст­ны­ми, еже­ли истине про­ти­во­по­ла­га­ет­ся бес­чис­лен­ное мно­же­ство пре­пят­ст­вий, то необ­хо­ди­мо надоб­но сра­жать­ся и хит­ро­стью и всем тем, что толь­ко может обра­тить к здра­во­му рас­суд­ку. Ибо кто с пря­мой доро­ги сбил­ся, того опять выве­сти на нее ина­че нель­зя, раз­ве око­ли­цею…

[40] Вот глав­ные воз­ра­же­ния про­тив Рито­ри­ки: все дру­гие сла­бы, и про­ис­хо­дят из того же источ­ни­ка. [41] А что она есть искус­ство, пока­жу в крат­ких сло­вах. Ибо, еже­ли вся­кая нау­ка, как гово­рит Кле­анф, есть ука­за­тель­ни­ца пути и учреди­тель­ни­ца поряд­ка, то кто не при­зна­ет Рито­ри­ки за вер­ную с.160 руко­во­ди­тель­ни­цу в крас­но­ре­чии? А еже­ли, в чем почти все согла­су­ют­ся, нау­ка состо­ит в пра­ви­лах, кло­ня­щих­ся и при­спо­соб­лен­ных к полез­ной цели, то все сие в Рито­ри­ке заклю­ча­ет­ся. [42] При­том же она, как и про­чие нау­ки, не осно­вы­ва­ет­ся ли на умо­зре­нии и дей­ст­вии? Еже­ли Диа­лек­ти­ка есть нау­ка, то как же назвать Рито­ри­ку, кото­рая от нее более видом, неже­ли родом раз­нит­ся. Но не долж­но забы­вать, что там есть уже нау­ка, где один дела­ет науда­чу, а дру­гой по пра­ви­лам: есть нау­ка и там, где учив­ший­ся дела­ет луч­ше, неже­ли неучив­ший­ся. [43] И по сему-то не толь­ко уче­ный неуче­но­го, но и уче­но­го пре­вос­хо­дит уче­ней­ший в крас­но­ре­чии: а ина­че, у нас не было бы так мно­го пра­вил и таких зна­ме­ни­тых учи­те­лей. Сие долж­но быть при­зна­но все­ми, и осо­бен­но мы в том удо­сто­ве­ре­ны, пото­му что крас­но­ре­чия не отде­ля­ем от чест­но­сти и доб­ро­де­те­ли.

с.161

[II. 18. 1] Иные из наук тре­бу­ют толь­ко одно­го наблюде­ния, то есть, позна­ния и рас­смат­ри­ва­ния вещей, как то Аст­ро­ло­гия, кото­рая без вся­ко­го дей­ст­вия, огра­ни­чи­ва­ет­ся разу­ме­ни­ем сво­его пред­ме­та, и назы­ва­ет­ся умо­зри­тель­ною: дру­гие состо­ят в одном дей­ст­вии, и цель их совер­ша­ет­ся самим дей­ст­ви­ем, кото­рое ниче­го по себе не остав­ля­ет; они име­ну­ют­ся дея­тель­ны­ми, как, на при­мер, пля­са­ние: [2] иные в про­из­веде­нии; они совер­ше­ни­ем дела, кото­рое хотят гла­зам пред­ста­вить, уже совсем окан­чи­ва­ют­ся, и назы­ва­ют­ся про­из­во­ди­тель­ны­ми; како­ва есть живо­пись. Рито­ри­ку мож­но, кажет­ся, при­честь к нау­кам, в дей­ст­вии состо­я­щим; ибо она чрез дей­ст­вие дости­га­ет сво­ей цели; все учи­те­ли так пола­га­ют.

[3] Но мне кажет­ся, что она и от про­чих двух родов наук мно­го заим­ст­ву­ет; ибо ино­гда может доволь­ст­во­вать­ся и про­стым наблюде­ни­ем. Рито­ри­ка суще­ст­ву­ет и в с.162 мол­ча­щем Ора­то­ре: и еже­ли он волею или нево­лею пере­станет гово­рить в судах, то все будет Ора­тор, как врач, хотя бы он пере­стал лечить, все вра­чом оста­ет­ся. [4] Я не знаю, еще не бо́льший ли плод полу­ча­ем от уеди­нен­но­го уче­ния; тогда чув­ст­ву­ем чистей­шее удо­воль­ст­вие от уче­ных упраж­не­ний, когда, оста­вив дела и заботы, и вхо­дя в самих себя, соб­ст­вен­ным умо­зре­ни­ем наслаж­да­ем­ся. [5] Нако­нец, Рито­ри­ка может назвать­ся и про­из­во­ди­тель­ною; ибо про­из­веде­ния ее суть изда­вае­мые в свет речи или исто­рии; что все вхо­дит в долж­ность Ора­то­ра.

Одна­ко, если надоб­но решить, к кото­рой из трех наук отне­сти долж­но Рито­ри­ку, то, как употреб­ле­ние ее состо­ит наи­бо­лее и чаще в дей­ст­во­ва­нии, я согла­ша­юсь назы­вать ее дея­тель­ною или про­из­во­ди­тель­ною; что все одно и то же.

с.163

[II. 19. 1] Спра­ши­ва­ет­ся еще, при­род­ное ли даро­ва­ние спо­соб­ст­ву­ет более крас­но­ре­чию, или уче­ние. Хотя вопрос сей к пред­по­ло­жен­но­му нами наме­ре­нию не при­над­ле­жит: ибо совер­шен­ным Ора­то­ром сде­лать­ся нель­зя без помо­щи того и дру­го­го; одна­ко почи­таю за нуж­ное изъ­яс­нить, как разу­меть оный здесь надоб­но. [2] Если сии два посо­бия совсем отде­лить одно от дру­го­го, то при­ро­да и без уче­ния может мно­го сде­лать, а одно уче­ние без при­ро­ды не при­не­сет ника­кой поль­зы. Но еже­ли они рав­но содей­ст­ву­ют, то в посред­ст­вен­ных сте­пе­нях крас­но­ре­чия при­пи­шу боль­ше чести при­ро­де, а в высо­чай­ших отдам пре­иму­ще­ство уче­нию пред при­ро­дою. Как поч­ве бес­плод­ной ниче­го не при­да­ет и самый луч­ший зем­леде­лец, а из зем­ли пло­до­нос­ной нечто полез­ное рож­да­ет­ся и без возде­лы­ва­ния; но на поч­ве пло­до­твор­ной с.164 дела­тель более, неже­ли доб­рота поч­вы, про­из­во­дит дей­ст­вия. [3] Еже­ли бы Пра­к­си­тель из жер­но­во­го кам­ня взду­мал сде­лать ста­тую, я пред­по­чел бы ей доро­гой Парос­ский мра­мор в гру­бой его отдел­ке; а если бы тот же худож­ник употре­бил его в дело, тогда полу­чил бы он более цены от рук худож­ни­ка, неже­ли от само­го веще­ства. Сло­вом, при­ро­да есть веще­ство, а нау­ка худож­ник: сия дает вид или образ, а та при­ем­лет. Худо­же­ство без веще­ства ниче­го не зна­чит, веще­ство и без худо­же­ства име­ет свою цену; но пре­вос­ход­ная отдел­ка есть луч­ше само­го дра­го­цен­но­го веще­ства.

с.165

[II. 20. 1] Вот еще важ­ней­ший вопрос: Рито­ри­ка из тех ли наук, кото­рые сами по себе ни похваль­ны, ни пре­до­суди­тель­ны, одна­ко полез­ны, или быва­ют тако­вы­ми, судя по свой­ству людей, употреб­ля­ю­щих оные, или есть она, как пола­га­ют мно­гие Фило­со­фы, доб­ро­де­тель? [2] Я с моей сто­ро­ны нахо­жу, что из тех, кои бра­лись и берут­ся исправ­лять долж­ность Ора­то­ра, иные совсем чуж­ды нау­ки (что назы­ва­ет­ся ἀτεχ­νία у них нет ни здра­во­го смыс­ла, ни при­об­ре­тен­ных сведе­ний: сле­ду­ют побуж­де­нию бес­стыд­ства и голо­да, ода­ре­ны нау­кою зло­худож­ною (κα­κοτεχ­νία); ибо были и ныне есть мно­гие, кои дар сло­ва на поги­бель дру­гих обра­ща­ли и обра­ща­ют: [3] а в неко­то­рых вижу толь­ко бес­по­лез­ное нау­ке под­ра­жа­ние (μα­ταιοτεχ­νία), кото­рое само по себе, прав­да, ни хоро­шо, ни худо, а толь­ко труд напра­сен; так метал некто изда­ли горо­ши­ны в игли­ные уши, и вся­кий раз попа­дал; что увидев Алек­сандр, дал ему в награ­ду меру горо­ху: награ­да, самая достой­ная с.166 тако­го подви­га. [4] Тако­вым упо­доб­ляю тех, кои всю жизнь про­во­дят в сочи­не­нии декла­ма­ций, в кото­рых сами же не хотят поме­щать ниче­го прав­до­по­доб­но­го. Но то Крас­но­ре­чие, кото­ро­го образ мы в уме сво­ем начер­та­ли, и пра­ви­ла здесь изло­жить поста­ра­ем­ся, кото­рое при­лич­но чест­но­му чело­ве­ку и состав­ля­ет истин­ную Рито­ри­ку, будет все­гда доб­ро­де­тель.

[5] Фило­со­фы к под­твер­жде­нию сего при­во­дят мно­гие ост­ро­ум­ные дово­ды; но мои соб­ст­вен­ные мне кажут­ся яснее и про­стее. Еже­ли бла­го­ра­зу­мие, гово­рят они, состо­ит в зна­нии, что́ долж­но делать и чего не долж­но делать, и отно­сит­ся к чис­лу доб­ро­де­те­лей, то такое же бла­го­ра­зу­мие заклю­ча­ет­ся точ­но и в зна­нии, что́ гово­рить долж­но и чего не долж­но гово­рить. [6] И еще: еже­ли есть доб­ро­де­те­ли, семе­на кото­рых, преж­де неже­ли полу­ча­ем в них настав­ле­ния, от самой при­ро­ды в нас посе­я­ны: как то чув­ст­вие спра­вед­ли­во­сти, в самых про­стых и непро­све­щен­ных людях заме­чае­мое, то и мы рож­да­ем­ся с неко­то­рым рас­по­ло­же­ни­ем гово­рить в защи­ту дру­гих, хотя несо­вер­шен­но, одна­ко так, что при­мет­ны будут неко­то­рые, как я ска­зал, семе­на оной спо­соб­но­сти. [7] Но не так быва­ет с дру­ги­ми нау­ка­ми, кото­рые несов­мест­ны с доб­ро­де­те­лью. Впро­чем, есть два рода речи: мы изъ­яс­ня­ем­ся с.167 спо­со­бом или непре­рыв­но про­дол­жи­тель­ным, и это назы­ваем Рито­ри­кою, или крат­ко и с рас­ста­нов­ка­ми, и под сим разу­ме­ем Диа­лек­ти­ку¹⁴; Зенон так мало отде­лял одну от дру­гой, что Диа­лек­ти­ку упо­доб­лял руке сжа­той, а Рито­ри­ку разо­гну­той. Итак еже­ли¹⁵ нау­ка, голы­ми и сухи­ми состя­за­ни­я­ми зани­маю­ща­я­ся, есть, по мне­нию Фило­со­фов, доб­ро­де­тель, то к чис­лу доб­ро­де­те­лей еще спра­вед­ли­вее отне­сти над­ле­жит Рито­ри­ку, кото­рая и бла­го­вид­нее и откры­тее в сем дей­ст­вии.

[8] Но дока­за­тель­ства, взя­тые из самих дей­ст­вий, будут яснее. Како­го, напри­мер, похваль­но­го сло­ва, мож­но ожи­дать от Ора­то­ра, если не име­ет он пол­но­го поня­тия о нрав­ст­вен­но­сти? Какой подаст совет, если воз­не­ра­дит вник­нуть в обсто­я­тель­ства и выго­ды про­ся­ще­го сове­та? Как защи­тит под­суди­мо­го, если не будет иску­сен в пра­во­веде­нии? Не нуж­на ли твер­дость духа, когда пона­до­бит­ся гово­рить при воп­лях мятеж­но­го наро­да, часто в при­сут­ст­вии силь­ных, коих оскорб­лять все­гда опас­но, а ино­гда и посреди воору­жен­ных вои­нов, как то слу­чи­лось при про­из­вод­стве суда с.168 по делу Мило­на? Сле­до­ва­тель­но нет и совер­шен­ства в речи, если Крас­но­ре­чие не есть доб­ро­де­тель.

[9] Еже­ли в каж­дом живот­ном есть какое-нибудь каче­ство, коим пре­вос­хо­дит про­чих или по край­ней мере, мно­гих живот­ных, как то, лев сме­ло­стью, конь быст­ро­тою; и еже­ли чело­век пред все­ми ими пре­иму­ще­ст­ву­ет разу­мом и сло­вом: то поче­му же в сло­ве, рав­но как и в разу­ме, не пола­гать свой­ст­вен­ной чело­ве­ку доб­ро­де­те­ли? Красс у Цице­ро­на (3. de Orat. 55.) пря­мо гово­рит, что Крас­но­ре­чие есть одна из высо­ких доб­ро­де­те­лей. И сам Цице­рон в пись­мах к Бру­ту и в дру­гих сво­их сочи­не­ни­ях назы­ва­ет оное доб­ро­де­те­лью.

[10] Но, ска­жут мне, и злой чело­век ино­гда рас­по­ла­га­ет в сво­ей речи, и при­ступ и повест­во­ва­ние, и дово­ды наи­луч­шим обра­зом. А я ответ­ст­вую, что и раз­бой­ник может муже­ст­вен­но сра­жать­ся, одна­ко муже­ство не пере­станет быть доб­ро­де­те­лью: и зло­нрав­ный раб пере­но­сит пыт­ку без сте­на­ния, одна­ко твер­дость духа не лишит­ся похва­лы сво­ей. Мно­гие дела­ют те же вещи, но дела­ют с раз­лич­ным наме­ре­ни­ем. Сего доволь­но для дока­за­тель­ства, что Рито­ри­ка есть доб­ро­де­тель; о поль­зе же ее мы выше гово­ри­ли.

с.169

[II. 21. 4] Я постав­ляю пред­ме­том Рито­ри­ки все пред­ме­ты, о кото­рых гово­рить толь­ко нуж­но будет: в этом осно­вы­ва­юсь на мне­нии отлич­ных Писа­те­лей. Сократ у Пла­то­на вну­ша­ет, кажет­ся, Гор­гию, что не в сло­вах, а в вещах нахо­дит­ся пред­мет Рито­ри­ки. В «Фед­ре» же пря­мо дока­зы­ва­ет Сократ, что она не в судеб­ных толь­ко речах и раз­би­ра­тель­ствах, но и в делах част­ных и домаш­них име­ет место. Из сего вид­но, что и сам Пла­тон так мыс­лил. [5] Цице­рон (de Orat. 11.) на одном месте, хотя назна­ча­ет, какие имен­но пред­ме­ты под­ле­жат Рито­ри­ке; одна­ко на дру­гом пола­га­ет, что Ора­тор о всех вещах гово­рить может; вот его сло­ва: «силы Ора­то­ра и самая долж­ность его, кажет­ся, обе­ща­ют нам, что он о вся­кой вещи, какая бы ни пред­ло­же­на была, гово­рить может крас­но и ясно». [6] И еще: (3. de Orat. 4.) «Ора­то­ру над­ле­жит обо всем, что ни слу­ча­ет­ся в жиз­ни с.170 чело­ве­че­ской (и это будет пред­мет, ему под­ле­жа­щий, когда он им зай­мет­ся), вопро­шать, слы­шать, читать, рас­суж­дать, раз­мыш­лять, судить».

[7] Но пред­мет, какой назна­ча­ем мы для Рито­ри­ки, т. е. все вещи или слу­чаи, неко­то­рые назы­ва­ют то неопре­де­ли­тель­ным, то чуж­дым Рито­ри­ке; и име­ну­ют нау­ку сию непо­сто­ян­ною, с пред­ме­та на пред­мет пере­бе­гаю­щею. [8] Мне не труд­но опро­верг­нуть их. Они сами же при­знаю́тся, что Рито­ри­ка гово­рит обо всем; а почи­та­ют сие для нее чуж­дым толь­ко пото­му, что такой пред­мет мно­го­раз­ли­чен. Но его по сему нель­зя назвать неопре­де­ли­тель­ным, бес­ко­неч­ным; ибо и дру­гие нау­ки, не столь важ­ные, име­ют пред­мет мно­го­раз­лич­ный, как то: зод­че­ство объ­ем­лет все подроб­но­сти, до выгод­но­сти стро­е­ний отно­ся­щи­е­ся; [9] и резь­ба из золота, сереб­ра, меди, желе­за раз­ные изде­лия про­из­во­дит; и вая­ние, кро­ме выше­ска­зан­ных веществ, употреб­ля­ет дере­во, кость, мра­мор, стек­ло, доро­гие каме­нья. [10] Неуже­ли пред­ме­том Рито­ри­ки не может быть то, в чем дру­гой кто-нибудь упраж­ня­ет­ся? Ибо когда спро­шу, из чего дела­ет вая­тель ста­туи? ска­жут, из меди: спро­шу, из чего дела­ет посу­ду мед­ник? отве­ча­ют, так­же из меди. А меж­ду сосуда­ми и ста­ту­я­ми с.171 вели­кая раз­ни­ца. [11] Неуже­ли и вра­чеб­ная нау­ка не будет уже нау­кою пото­му, что нама­ще­ние и дви­же­ние тела похо­дят на при­е­мы и обы­чаи бор­цов, и что пища, пред­пи­сан­ная вра­чом, при­готов­ля­ет­ся так­же и обык­но­вен­ны­ми пова­ра­ми?

[12] Воз­ра­зят мне, что рас­суж­дать о доб­ром, полез­ном и спра­вед­ли­вом, есть дело Фило­со­фа. Пусть так. Ибо под назва­ни­ем Фило­со­фа конеч­но разу­ме­ют они чело­ве­ка чест­но­го. Чему ж дивить­ся, когда Ора­тор, кото­ро­го мы от чест­но­го чело­ве­ка не отде­ля­ем, тем же самым пред­ме­том зай­мет­ся? [13] Я уже пока­зал в пер­вой кни­ге, что Фило­со­фы при­сво­и­ли сию остав­лен­ную Ора­то­ра­ми часть, кото­рая все­гда к Рито­ри­ке при­над­ле­жа­ла; сле­до­ва­тель­но не мы их соб­ст­вен­но­стью, а они нашею завла­де­ли. Нако­нец, если Диа­лек­ти­ке при­над­ле­жит рас­суж­дать о вся­ких вещах, то для чего огра­ни­чи­вать пред­мет Рито­ри­ки, кото­рая от нее раз­нит­ся толь­ко сло­гом?

[14] Вот еще обык­но­вен­ное воз­ра­же­ние: так Ора­то­ру надоб­но знать все нау­ки, когда обо всем гово­рить ему долж­но. Я мог бы на сие отве­чать сле­дую­щи­ми сло­ва­ми Цице­ро­на (1. de Orat. 20): «по мне­нию мое­му, ни один Ора­тор не может назвать­ся совер­шен­ным, если не при­об­рел сведе­ния в нау­ках и о вся­ких важ­ных пред­ме­тах». Но для меня доволь­но и того, с.172 чтобы Ора­тор выра­зу­мел в точ­но­сти пред­мет, о коем речь пред­ла­га­ет. [15] Ему не все слу­чаи могут быть извест­ны, одна­ко гово­рить обо всех дол­жен быть в состо­я­нии. О каких же слу­ча­ях гово­рить ему? О таких, о коих име­ет пол­ное сведе­ние. То же разу­ме­ет­ся о нау­ках, о кото­рых рас­суж­дать ему надоб­но: преж­де пусть им учит­ся; и пусть уже гово­рит об них тогда, когда выучит­ся.

[16] Что ж? Так поэто­му и худож­ник о сво­ем ремес­ле, и музы­кант о музы­ке луч­ше объ­яс­нять могут, неже­ли Ора­тор дело ему неиз­вест­ное? Конеч­но луч­ше. Ибо и про­си­тель, самый про­стой и неуче­ный, объ­яс­нит свое дело луч­ше, неже­ли Ора­тор, кото­рый не зна­ет, в чем состо­ит тяж­ба. Но ото­брав объ­яс­не­ния от музы­кан­та, от худож­ни­ка, так как и от про­си­те­ля, Ора­тор будет гово­рить луч­ше, неже­ли они сами. [17] Но и худож­ник, ска­жут, о ремес­ле сво­ем, и музы­кант о музы­ке, при­ведет, где нуж­но, доста­точ­ные суж­де­ния и дово­ды. Это быть может: одна­ко не будет Ора­тор, а сде­ла­ет толь­ко, как Ора­тор: подоб­но как и про­стой чело­век может с успе­хом пере­вя­зать рану, не будет одна­ко ж лекарь, а един­ст­вен­но сде­ла­ет то, как и лекарь.

с.173 [18] Неуже­ли подоб­ные пред­ме­ты не вхо­дят ни в похваль­ные сло­ва, ни в сове­ща­ния, ни в судеб­ные дел раз­би­ра­тель­ства? Итак, когда рас­суж­дае­мо было об устро­е­нии¹⁶ Остий­ской при­ста­ни, Ора­тор не дол­жен­ст­во­вал пода­вать сво­его мне­ния? А дело отно­си­лось к долж­но­сти зод­че­го. [19] Опу­холь и пят­на на теле суть ли зна­ки отра­вы или соков испор­чен­ных, раз­ве не рас­суж­да­ет Ора­тор? А это при­над­ле­жит ко вра­чеб­ной нау­ке. Меры и чис­ла не зани­ма­ют ли его ино­гда? А это отно­сит­ся к Гео­мет­рии. По мне­нию мое­му, все сии пред­ме­ты неко­то­рым обра­зом вхо­дят в долж­ность Ора­то­ра: а еже­ли не встре­тит­ся к тому слу­чая, то не будут до него касать­ся. [20] Итак мы пра­виль­но пола­га­ем, что пред­мет Рито­ри­ки состав­ля­ют все вещи, о кото­рых гово­рить толь­ко мож­но: сие под­твер­жда­ет­ся обык­но­вен­ною речью. Ибо коль ско­ро наме­ре­ва­ем­ся о чем-либо гово­рить хотя запро­сто, часто пред­ва­ря­ем слу­ша­те­ля о содер­жа­нии или пред­ме­те нашей речи…

[24] Неко­то­рые писа­те­ли, и то весь­ма немно­гие, изыс­ки­ва­ли, какое орудие употреб­ля­ет Рито­ри­ка. Оруди­ем назы­ваю то, без чего веще­ство или мате­рия обра­зо­вать­ся, и на такое с.174 дело, на какое хотим, употреб­ле­но быть не может. Но я думаю, что сие отно­сит­ся не до нау­ки, а до худож­ни­ка. Ибо зна­ния не тре­бу­ют орудия; они сами по себе совер­шен­ны, хотя бы ниче­го еще не про­из­во­ди­ли: но худож­ни­ку нуж­ны орудия, как рез­чи­ку резец, и кисть живо­пис­цу. Сие объ­яс­ним, когда будем гово­рить о Рито­ри­ке. (Кн. 11 и 12.)